Первые мгновения мир кажется Тому непривычно размытым. Он с удивлением отмечает, что его рука – хрупкая и узкая – тянется куда-то в сторону, а необычно чужого лица касаются холодные дужки очков. Непростительно угрюмое пространство комнаты вырисовывается так, словно он видит его не впервые. Ноги сами ведут к двери, бесшумно спускаются по лестнице ─ шаги к выходу ─ пальцы касаются латунной защелки. И вот она, дверь в волшебную фантазию. От сочащихся запахов лета у Тома кружится голова. Он твердо знает, что ему нужно закончить работу в саду, иначе вновь придется остаться без еды. Он твердо знает это, но только... откуда?
Его мозолистые ладони сжимают душно пахнущую зелень, чтобы потянуть упрямые ростки сорняка на себя и вытащить их из земли вместе с корнем. Земля. Теплая, почти горячая от непроходящего зноя. Том глубоко вдыхает ее сладкий и, казалось, давно забытый аромат. Он с наслаждением вкапывается руками в темную от влаги почву, пока слуха не достигает резкий крикливый голос:
─ Мальчишка! ─ не отдавая себе отчета, Том идет на этот неприятный звук, пока у самого порога не сталкивается нос к носу с неприятной костлявой женщиной. Она шипит как змея, и отчего-то именно эта мысль, едва улавливаемая в еще смутном ото сна сознании, вызывает у «мальчишки» невольный смешок. ─ Сколько раз я предупреждала тебя, Поттер, ─ щелк. Вымазанные землей руки становятся совсем чужими. Женщина беззвучно открывает рот, пока и вовсе не растворяется в темноте. И только густой приятный запах преследует Тома еще несколько секунд до полного небытия.
Щелк.


Том не понимает, почему по ночам совсем рядом с кроватью ему слышится чье-то болезненное бормотание. Он резко впивается пальцами в одеяло, в попытке ухватить своего неуловимого спутника, но остается с комнатой один на один. И далеким отголоском ─ не в ушах, а где-то внутри головы ─ чужой кричит жертвенно и нелепо: «Не убивайте Седрика!». Том безотчетным движением касается странного шрама на лбу и в ту же секунду позволяет себе беззаботно рассмеяться. Ну право, что за детские кошмары? Он не знает никакого Седрика.
В груди растет неприятное ощущение.
Том задумчиво смотрит, как широкий лунный свет льется к нему на постель, задевая большую часть тумбочки с палочкой и фотографией. Он ловким воровским движением хватает последнюю и с непривычки подносит к лицу так близко, что кончик носа сталкивается со стеклом.
Чуть дальше, еще.
Муж и жена. Танец, поцелуй.
Том с нарастающим сомнением вглядывается в лицо приятной рыжеволосой женщины; внутри снова раздается тихий голос: «Мама».
Тряхнув головой, Том пытается отогнать навязчивое видение. Вот он наводит палочку, женщина кричит так же жертвенно, как и чужой, когда он просит не убивать какого-то Седрика. Зеленый луч и…
Щелк.


Том уверен, что не выходил на улицу давным-давно, но костлявая женщина за рамой распахнутого окна в очередной раз жалуется мужу, что «этот мальчишка постоянно шляется неизвестно где». Он лежит под тенью низкого кустарника, впитывая его спасительную зеленую прохладу. Из телевизора доносится спокойный голос диктора, и Том чувствует, что удивлен отсутствию новостей. Ему почему-то так нужны хоть какие-то новости. Из другого, волшебного мира. Он пытается вспомнить, почему не должен уходить с Приват Драйв и ждать сентября, пока чья-то грубая рука за шиворот не вытаскивает его наверх:
─ Что ты здесь все слушаешь, неблагодарный мальчишка! ─ полный мужчина брызжет слюной, и Том едва сдерживается оттого, чтобы не вытереть эти неприятные капельки со своего лица до того, как его отпустят. Он знает еще с приюта, что нельзя злить тех, кто сильнее. Он знает, что удар всегда можно нанести с отсрочкой.
Ноги сами несут его подальше от дома, в пустой изнывающий от жары двор.
Вечер. Том любит одиночество. Он прислушивается к шороху листьев на кронах деревьев, подставляет лицо теплым ветряным струям. Ему хочется слиться со стихией, вжиться в нее, понять собственное, но совсем незнакомое тело. Чужое тело.
И это смутное ощущение, что с таким же полным (как дядя?) парнем, сколотившим свою банду, вместо него говорит кто-то другой. Он злится, когда маггл говорит о Седрике. Он злится, когда маггл говорит о маме. У другого, Том чувствует это лучше, чем когда-либо, в ложбинке между ключиц образуется и растет тугой ком. Другой угрожает магглу, но это, скорее, в шутку. Тогда почему становится так тоскливо?
Том прислушивается к натянутой тишине, оборвавшей живой трепет липовых аллей. В его голове растворяется тихий голос: «Дементор, дементор, дементор».
Бег. Том тяжело дышит. Останавливается. Позади него черное чудовище в балахоне нависает над подростком. И рядом с Томом ─ еще один. Какое-то воспоминание о патронусе. Патронусе? Верно, какая-то бессмыслица. Том знает, что никогда не умел. Он медлит. Он в растерянности наблюдает, как темное отвратительное существо оказывается к нему вплотную и как будто вытягивает его к себе.
Щелк.


─ Гарри, как хорошо, что ты очнулся! Мы все так испугались за тебя! ─ он устремляет полный недоумения взгляд на красивую девушку с пышной копной волос.
─ Я не Гарри, я – Том.