Гермиона просыпается в холодном поту и оглядывается по сторонам, пытаясь успокоить себя тем, что находится все в той же палатке, что и вчера вечером. Что Гарри не исчез, а просто дежурит на улице. Что Рон, каким бы засранцем она его ни считала, все же в целости и невредимости спит в своей постели в Норе. Что Виктор... Тут убедить себя не получается. Она не знает наверняка, жив ли Виктор и что с ним происходит, хоть он и снится ей каждую ночь.

За то время, что они путешествуют по лесам, стараясь не попасться егерям, Гермиона неоднократно вспоминает, как легко и надёжно было с Виктором. В нем она была уверена, с ним чувствовала себя как за каменной стеной. Они переписывались на протяжении двух последних лет, и Виктор успел стать для Гермионы близким другом, может, даже ближе Рона.

Ей так хочется отправить ему хоть одну строчку — маленькую, незначительную. Про то, например, что в лесах зимой очень холодно, а ведь она терпеть не может холод.

Только вот отправлять письма очень рискованно, да и совы у них нет. Гермиона вздыхает и откидывается на подушку. Ей остается только надеяться, что все в порядке, и представлять, как они с Виктором встретятся после войны. И она снова почувствует это непередаваемое и бесценное ощущение надежности и защищенности.



Рон вернулся. Конечно, он не мог не вернуться. Гермиона с трудом представляет, чего ему стоило оторваться от любимой матери, дома и мягкой, удобной постели. Впрочем, ради славы Рон был и не на такое способен. А Гермиона ни секунды не сомневалась — именно ради славы, ведь они победят. Она верит в это почти безгранично. Даже в то, что следующим утром опять проснется в этой палатке, она верит меньше.

И не зря — однажды она просыпается в спальне коттеджа «Ракушка». Рука горит от новоявленного шрама, а пред глазами все еще стоит образ Беллатрисы. И все тело ломит от пережитой боли. Гермиона с ужасом вспоминает, как обжигающе-холоден пол в Малфой-мэноре, как остры каблуки сапог Беллатрисы, как мучителен Круциатус на самом деле. И понимает, что от неминуемого проигрыша их спас один человек.


Пол был очень твердым — как и вообще любой другой пол, что с него взять? А Беллатриса, сидящая на Гермионе и усердно вырезающая на ее руке это проклятое слово, была очень тяжелой. Каблуки ее сапог врезались в ноги Гермионы — это она почему-то отчетливо ощущала, а вот все остальное происходящее было как в тумане.

Беллатриса что-то спрашивала, но Гермиона не имела права выдать Гарри. Да и вообще что-то рассказать этой сумасшедшей она не имела права. Поэтому молчала из последних сил, уже даже не вскрикивая от боли.

— Гермиона, держись, — голос, казалось, раздался прямо у нее в голове, но она из последних сил распахнула глаза и увидела сидящего рядом с ней на корточках Виктора. Он выглядел ужасно — слишком худой, осунувшийся, болезненный. На нем война сказалась куда сильнее, чем даже на Гарри.

— Ты умница, ты справишься... — прошептал он ей на ухо, нежно гладя по щеке. Потом сжал ее ладошку в своей руке и мягко поцеловал в лоб.

И Гермионе показалось, что теперь ей все по плечу. Что сколько бы ни пытала ее Беллатриса, ей ничего не удастся узнать, ведь рядом Виктор, а Гермиона не может его подвести.

— Почему ты пришел сейчас? — едва слышно спросила она, чтобы хоть как-то отвлечься от нового приступа боли.

— Потому что это то, в чем ты сейчас нуждаешься больше всего, — мягко улыбнулся он.

— В защите, верно? — усмехнулась Гермиона — или только хотела усмехнуться?

— Точно, — Виктор кивнул и посмотрел на нее с теплой нежностью — никто больше не умел смотреть так. — Жаль, что теперь я могу дать тебе только поддержку.

— Даже этого много, — с трудом прошептала Гермиона, прежде чем отключиться.


Она точно знает, что если бы не тот короткий разговор, который позволил ей продержаться еще немного, дождаться спасения, она не смогла бы выносить эти пытки дальше. А потому и победа над Волдемортом — отчасти заслуга Виктора, хоть его и не было в Британии.

Едва появляется возможность, Гермиона едет в Болгарию, горя желанием найти Виктора. И... как минимум, поблагодарить и рассказать, как много он сделал для нее и для всего мира. Она едет туда с твердой уверенностью, что найти легендарного ловца труда не составит.

И труда это действительно не составляет, ведь Виктор — национальный герой. Спас двадцать шесть первокурсников Дурмштранга ценой одной — собственной — жизни. Каждый волшебник в Софии знает, кто такой Виктор Крам — для них он значимее, чем Гарри Поттер.

И Гермиона понимает это. Приходит на его могилу — странный славянский обычай позволяет ей еще раз взглянуть на Виктора — улыбающегося с черного блестящего камня. Гермиона плачет и сквозь слезы рассказывает Виктору, как много он сделал. Потом смотрит на дату смерти и понимает, что он не просто так приходил к ней именно в тот день и в тот час, когда она корчилась от боли на полу Малфой-мэнора. Он приходил, чтобы в последний раз подарить ей чувство надежности и защищенности перед тем, как навсегда исчезнуть из этого мира.

Когда Виктор написал ей первое письмо — через неделю после того, как покинул Хогвартс, — Гермиона не удивилась. Они об этом разговаривали, и Виктор клятвенно обещал писать. А Гермиона успела узнать его настолько, чтобы ни секунды не сомневаться в данном им слове.

Они разговаривали о чем угодно, точнее, просто обо всем подряд. Виктор рассказывал Гермионе про свои тренировки и матчи. Иногда даже про сумасшедших фанаток — одна из них выкрала его нижнее белье, пока он был в душе. Гермиона, конечно, посмеялась, но несколько дней не могла отделаться от неприятного ощущения в груди.

Гермиона, в свою очередь, рассказывала об учебе и экзаменах, о Гарри и Роне — особенно о Роне. И каждый раз, получая в ответ полушутливое письмо с намеками на то, что ее детям не пойдет рыжий цвет волос, закатывала глаза, но все равно немного радовалась — это явно означало, что Виктор думает о ее будущем.

Когда на Рождество сова принесла ей огромную коробку сладостей и букет цветов, Гермиона удивилась самую малость. Она ведь никогда и никому не говорила, как сильно любит пастилу — не то чтобы считала это постыдной слабостью, просто не видела в этом никакой необходимости.

Откуда об этом узнал Виктор, оставалось только гадать. Нет, конечно, Гермиона поинтересовалась у него об этом в первом же письме, но он лишь загадочно отшутился. А она бросилась в Хогсмид, потому что совершенно не была готова к обмену подарками. В конце концов остановилась на теплом шерстяном шарфе бордового цвета. Конечно, Виктор был волшебником и вполне мог наложить на себя согревающие чары, но Гермионе шарф казался символом заботы и домашнего уюта. Она бы обязательно связала его сама, если бы у нее было время.

Виктор долго благодарил и даже прислал фото в этом шарфе — он смотрелся самую малость смешно, но очень мило.

Когда на день рождения в начале шестого курса в подарок прислали красивое серебряное колье, Гермиона удивилась достаточно сильно, чтобы несколько минут разглядывать подарок, боясь лишний раз выдохнуть. Сама она подарила Виктору кожаные перчатки для квиддича, хотя была уверена, что у него должны быть такие же — если не лучше. В общем, ее подарки в сравнение с его явно не шли, но было очень приятно.

Гермиона надела это колье только два раза. Первый — чтобы сфотографироваться и отправить снимок Виктору. На фото она посылала ему воздушный поцелуй, поэтому некоторое время сомневалась в уместности такого поведения. Но в конце концов плюнула и засунула снимок в конверт.

После этого она не надевала колье — бережно хранила его для особого случая. Она долго сомневалась насчет свадьбы Билла, не зная, можно ли считать ее подходящим для колье случаем. Но все же надела его и даже не пожалела — оно идеально смотрелось с платьем.

Когда на свадьбе появился Виктор, Гермиона откровенно удивилась. Настолько, что проверила его всеми известными ей заклинаниями и заставила целый час сидеть в доме, отдельно от гостей, чтобы проверить, не под Оборотным ли зельем он. И только выяснив, что это действительно Виктор, она расслабилась и даже позволила себе поцеловать его в щеку.

И уж совсем удивилась — до состояния шока, — когда, отойдя на полшага, увидела направленную на нее волшебную палочку.



А потом... А потом Гермиона вовсе перестала удивляться — до тех пор, пока на пороге ее дома не появились два совершенно незнакомых ей молодых человека. Оба были очень серьезными. Один все время поправлял нелепые круглые очки, второй нервно оглядывался по сторонам, то и дело сдувая рыжую челку с глаз.

— Гермиона, — начал первый, но осекся, увидев ее настороженное выражение лица. — Ах да, ты же нас не узнаешь...

Он навел на нее палочку и пробормотал какое-то незнакомое Гермионе заклинание. Перед глазами замелькали миллиарды картинок внезапно открывшегося прошлого — Распределяющая шляпа, гостиная Гриффиндора, лучшие друзья Гарри и Рон, камень, чемпионат, кубок... свадьба. И палочка Виктора.

Гермиона в ужасе осела на пол, раскачиваясь из стороны в сторону. Рон опустился рядом с ней на колени и аккуратно погладил ее по плечу.

— Гермиона, прости нас, пожалуйста, — прошептал он. — Мы просто хотели тебя обезопасить.

— Вы предали меня, — неожиданно спокойно откликнулась Гермиона. — Предали все, во что я верила. Вы не имели никакого права... Стой, а почему вы?

— Это мы подговорили Виктора. Рассказали ему все и попросили помощи — никто не хотел рисковать твоей жизнью. Мы понимали, что в случае победы Волдеморта тебе не жить. А Виктор... он был единственным, кто смог бы тебя защитить, — пояснил Гарри, протягивая ей руку.

Гермиона оттолкнула его и поднялась сама.

— И какого черта вы появились только сейчас? — она смотрела на них обиженно и разочарованно. — Зачем вы вообще появились? Вы сами выбрали за меня жизнь, а потом пришли и разрушили ее!

Гарри с Роном переглянулись.

— Мы просто подумали, что ты захочешь вернуться в Англию, к прежней жизни, — осторожно заметил Гарри, делая шаг по направлению к ней.

— Ко мне, — вставил Рон. — Вернуться ко мне, например.

— Что? — ощетинилась Гермиона. — К тебе? Да с чего бы? А знаете что? Убирайтесь отсюда оба. Я видеть вас не хочу.

Ни один, ни второй не сдвинулись с места. Тогда Гермиона выхватила палочку и недвусмысленно дала когда-то лучшим друзьям понять, что им действительно лучше уйти.

Когда Виктор вернулся домой, он нашел Гермиону сидящей на полу в коридоре и горько рыдающей. Он тут же бросился к ней и долго успокаивал, пытаясь понять, что же произошло.

Только глубокой ночью Гермиона смогла наконец рассказать. Она все говорила и говорила — что почувствовала, когда вспомнила прошлое, какая горькая обида у нее появилась на друзей. И как сильно она жалеет, что это вообще произошло. Потому что ей нравилась их тихая размеренная жизнь. Она бы очень не хотела помнить о прошлом.

И Виктор, дождавшись, пока она уснет, поднял палочку, переживая яркое ощущение дежавю.

— Обливиэйт.

Он знал, что его решение было верным, и ни секунды в этом не сомневался.

Гермиона не любит квиддичные матчи, на которые ее все время пытается вытащить Рон. Да, они встречаются, но это не значит, что она обязательно должна разделять все его интересы. Ведь не значит? Гермионе больше по душе сидеть дома и читать книгу или изучать историю законов Магической Британии, ведь она собирается стать лучшим магическим юристом.

Но Гермиона исправно ходит на все матчи сборной Англии со сборной Болгарии. Впрочем, вместо Англии может быть и Ирландия, лишь бы на игру не надо было перемещаться на континент. И Рон бы мог этому удивиться — такое рвение посмотреть на матч с болгарами можно было бы легко объяснить, но Гермиона умело оборачивает дело так, будто идет на неимоверные уступки. И Рон ведется.

Вообще-то, Гермиона любит Рона, но есть вещи, которые действуют на нее намного сильнее, чем это заветное чувство. Например, одна возможность лишний раз посмотреть на Виктора, который, кстати, ни капли не изменился. Вот совсем. И Гермиона даже завидует ему, потому что сама смотрит на свое отражение с некоторой долей грусти.

И все же трижды в год — да, не больше трех раз, — она тщательно собирается, применяет так нелюбимые ею косметические чары и натягивает джинсы поуже и приталенный свитер. Вроде, и нет ничего особенного в этой одежде — Рон уж точно разницы не заметит, — а Гермиона все равно начинает чувствовать себя чуть более женственно, чем обычно.

После каждой игры Рон тащит Гермиону к раздевалкам болгар. На самом деле, ей кажется, что он просто каждый раз пытается похвастаться ею перед Виктором, мол, вот, мне досталась, а не тебе. Но Гермиона каждый раз перед самым входом в раздевалки умудряется удачно раствориться в толпе. Потом строит перепуганные глаза и убеждает Рона, что потерялась.

Ей самой противно от себя такой, но почему-то на квиддичных матчах с болгарами Гермиона перестает вести себя адекватно — как будто срывает все тормоза. И ни разу еще она не встретилась с Виктором. Ни одного раза. И даже не знает, радоваться этому или все же огорчаться.

В этот раз все проходит по стандартной схеме. Гермиона тщательно собирается, одевается и вместе с Роном аппарирует к порталу. Матч идет как обычно — болгары ведут. Вообще, у Гермионы иногда складывается впечатление, что в Болгарии никакой войны не было и игроки постоянно тренировались. Но это, конечно, не так. Она знает, что у Виктора погиб отец.

После игры — с выигрышем болгаров — Рон, как и всегда, тащит Гермиону в сторону раздевалок. В этот раз он держит ее очень крепко, но легкий Конфундус позволяет ей вновь сбежать и раствориться в толпе. Она доходит до уже почти опустевшего стадиона и присаживается на свободную скамейку. Вокруг темно, но отчетливо слышны голоса — работники уже начали убирать за зрителями.

Это то самое мгновение, когда Гермиона может расслабиться и прокрутить в воспоминаниях все моменты триумфа Виктора. Она вновь восхищается тем, как он держится на метле, какие сильные у него руки и на какой сумасшедшей скорости он летает. В этой игре Виктор один раз чуть не сорвался, и Гермионе тогда показалось, что сердце улетит вместе с ним, но все обошлось.

— Не понимаю, зачем ты каждый раз сюда приходишь, но упорно избегаешь встречи со мной, — рядом раздается насмешливый голос со знакомым акцентом. Гермиона вздыхает.

— Я прихожу ради Рона, конечно, — отвечает она так, будто это самая очевидная вещь на свете.

— Не ври мне, Гермиона, — Виктор усмехается и присаживается рядом на скамейку. — Я слишком хорошо тебя знаю.

— Ты вообще меня не знаешь, — достаточно резко отвечает Гермиона.

— Как скажешь.

Они молчат несколько минут.

— И все-таки, зачем ты приходишь?

— За воспоминаниями, — помедлив, все же отвечает Гермиона. — Когда я вижу тебя на метле, мне кажется, что я вернулась в то еще беззаботное лето.

— Но дело ведь не только в этом, — Виктор проницателен куда больше, чем все знакомые Гермионе парни вместе взятые, и ее это выбивает из колеи.

— И еще чтобы посмотреть на тебя.

Они снова молчат. Виктор неожиданно поднимается и тянется, чтобы, наверное, провести по ее волосам, но резко отдергивает руку.

— Не приходи больше, — то ли просит, то ли приказывает, непонятно. — Ты же сделала свой выбор, вот и живи с ним.

Гермиона сглатывает и поднимается следом. Виктор смотрит на нее тяжелым взглядом, но не уходит.

— Это ты сделал выбор. Ты не отвечал на мои письма и избегал встреч.

— Ты была маленькой девочкой, — резко обрывает ее Виктор. — Пусть и слишком умной для своих лет. Я боялся каждого своего слова или взгляда. Боялся сделать что-то не то или выйти за рамки положенного.

Гермиона смотрит на него и понимает, что никак не может на него повлиять. И даже не хочет ничего предпринимать.

— А сейчас что? — спрашивает она из желания расставить точки по местам.

— А сейчас ты все та же маленькая девочка, которая думает, что повзрослела, — отрезает Виктор. — Рон будет для тебя идеальной парой. Просто перестань отравлять мою жизнь, — он наклоняется вплотную к ней и выдыхает: — Не приходи больше на мои матчи. Никогда.

Он разворачивается и уходит, а Гермиона опускается на скамейку и изо всех сил сдерживает слезы. Она могла бы писать ему чаще, могла бы отыскать его после войны, но вместо этого она просто ходила на его матчи, смотрела и боялась встречи. И все его слова — правильные. Он говорил о том, что чувствовал и видел. Он ведь действительно не знает ее — Гермиону — настоящей. Надо просто выкинуть из головы и забыть.



Гермиона больше не ходит на квиддич — и это, оказывается, очень просто. Не надо волноваться, не надо чувствовать себя не собой. Только сидеть дома или ходить с Джинни в кафе. И это очень хорошо. Особенно когда они с Роном расстаются, и Гермиона — непонятно, зачем, — едет в Софию.

Она не пытается найти Виктора — просто бродит по городу, любуется видами и наслаждается новыми впечатлениями. Потом заходит в какой-то парк и опускается на скамеечку. На душе удивительно легко. До тех пор, пока сзади не раздается:

— Гермиона!

Голос незнакомый, но сердце Гермионы пропускает один удар, и она испуганно оборачивается назад. Там по аллее бежит крохотная девчушка в голубом платьице и задорно смеется. За ней поспешно идет красивая женщина типично болгарской наружности. Именно она только что произнесла это имя, только обращалась к девочке впереди.

У Гермионы появляется совсем дурное предчувствие, когда из-за поворота появляется высокая мужская фигура, в которой без труда узнается Виктор. Он на секунду встречается с ней взглядом, но тут же отворачивается и спешит вслед за женщиной.

— Гермиона! — его голос, произносящий ее имя, никогда не был полон такой заботы и нежности. — Милая, пожалуйста, будь осторожнее.

Гермиона поспешно встает и уходит из парка. Возвращается в Англию, но постоянно думает о том, что упустила. Как же чертовски сложно порой сделать правильный выбор — особенно, когда он кажется в корне неверным.