В восемь часов пополудни в баре для дальнобойщиков на шоссе А71 было немноголюдно и тихо. Небо хмурилось с утра, но дождь всё не шёл, а значит — случайные туристы и любители рыбалки не заезжали сюда в поисках укрытия. Что же до обычных посетителей — водителей дальнобойных грузовиков, — то они начинали подтягиваться только ближе к ночи.

Это было удобное местечко, хоть и глухое. И владелец бара, «старый Ларри», как его здесь называли, всегда довольно крякал, подсчитывая выручку за смену. Сейчас Ларри возился где-то в подсобке, а за стойкой дежурила миловидная блондинка в джинсах и топике с глубоким вырезом. «Наряд на официантке поопаснее да вышибалы помощнее» — в эти слова для Ларри укладывался нехитрый секрет прибыли. Мисс Браун (та самая блондинка) когда-то решила, что второе обстоятельство вполне компенсирует первое, и согласилась на работу. Она носила наряды «поопаснее» и свято выполняла другие заветы Ларри уже... с прошлого века, короче. В 2001-м говорить «в прошлом веке» (а то и «в прошлом тысячелетии») было ещё забавно, но спустя десять лет юмор из шутки улетучился сам собой.

Неожиданно дверь распахнулась, впуская прохладный октябрьский воздух и мужчину в тёмных очках. Джинсы, свитер «под горло» и потрёпанная кожаная куртка: то ли байкер-любитель, то ли обычный рабочий, заехавший пропустить стаканчик после смены. Мужчина плюхнулся за ближайший столик, не обращая внимания, что от двери дуло, и начал рассеянно оглядываться. Очки при этом так и не снял, что в менее глухом месте показалось бы подозрительном. Но между Килмарноком и Ирвином некоторые до сих пор считали, что носить «sunglasses», невзирая на погоду и время суток, — круто.

«Очередной убийца мух на нашу голову». Официантка и старый Ларри обменялись понимающими ухмылками. «Убийцами мух» они называли посетителей, способных часами сидеть за столиком, почти ничего не заказывая, и цедить одну-единственную бутылку пива в худшем случае, или одну-единственную бутылку виски — в лучшем. Другие варианты даже не рассматривались.

— Виски, — пробормотал Ларри.

— Пиво, — возразила официантка.

— Спорим?

— По рукам.

— Вычту из жалования.

— Сделаешь прибавку на полгода раньше.

— Ладно, иди, Венди, он уже заждался, смотри, как на тебя пялится! — Ларри легонько подтолкнул её в направлении столика.

— Полегче, папаша! — она вышла из-за стойки, на ходу доставая из кармана передника блокнот для заказов. — Уже иду.

Притормозив перед столиком, она произнесла, привычно растягивая слова (чтобы двусмысленность фразы успела достигнуть сознания посетителя):

— К вашим услугам. Готовы сделать заказ?

Он запрокинул голову и посмотрел прямо ей в глаза. Долго и медленно. Как ни странно, это было хорошо заметно, несмотря на дурацкие очки. Что ж, это действительно можно было назвать словом «пялиться». Только вот не с тем развязным масляным восторгом, от которого хорошо помогали вышибалы старого Ларри.

С ужасом.

«Он всё видит, — подумала Лаванда Браун, но по привычке заученно улыбнулась. — Я знала, что когда-нибудь это обязательно произойдёт».


* * *
К северу от реки Твид холода приходят рано. Но Барти почти не чувствовал холода. Только подмороженные травинки, хрустевшие под подошвами ботинок, как сухие кости, напоминали, что осень в разгаре. Нормальные люди в такую погоду... Что? Подкладывают бомбу в клумбу премьер-министра? Играют в карты с вампирами? Варят Оборотное? Греются спаррингами до первого пропущенного Круциатуса?

Барти заулыбался, показывая зубы: всё ещё крепкие и белые, несмотря на презрение к магловским дантистам. К счастью, дорога была пустынна, и ухмылку бывшего Пожирателя Смерти никто заметить не мог. Неизвестно, стоил ли Париж 1593-го мессы, но вот улыбка Барти образца 2011-го по-прежнему стоила сердечного приступа. Нормальные люди... Драккл подери, но он к ним больше не относился. Теперь он делал то, что делают обычные люди. Колоссальная разница, не правда ли?

Он поудобнее перехватил руль, продолжая толкать мотоцикл по обочине. Опять закончился бензин, чтоб его... Вряд ли Барти когда-нибудь привыкнет к жадности магловской техники, всё время требующей что-нибудь долить, протереть или поменять. С двигателем и «свечами» всё проще — когда они начинали барахлить, мотоцикл можно было оставить и своровать другой на какой-нибудь байкерской сходке. Но вот бензином заправляться приходилось.

Кое-как дотолкав мотоцикл до заправки, Барти поставил его на стоянку и зашёл в бар. Иногда Краучу казалось, что он раз за разом проживает один и тот же надоевший день, настолько похожими были автострады, придорожные бары и маленькие полугородские-полусельские квартирки с занавесками в неизменный идиотский цветочек. В квартирках обитали невзыскательные магловские девушки, чьё общество спасало Барти от необходимости регистрироваться в мотелях. Магловский быт был ещё хуже, чем когда-то рассказывал Лорд. Но Лорд был мёртв, а Барти жив. Потому что больше не соблазнялся красотой и комфортом.

— Бери, что дают, — еле слышно пробормотал он, плюхаясь за столик. Светлая столешница была вся в липких разводах от пролитого пива.

Барти окинул помещение взглядом. Дальнобойщики, туристы, неопределённые типы, резавшиеся в карты. У стойки кряжистый старик, похожий на Аберфорта из Кабаньей головы, протирает стаканы сомнительной чистоты полотенцем. С ним перешучивается светловолосая девчонка. Вернее, скорее женщина — судя по сварливой медлительности движений, здешняя барменша («Или официантка?») за стойкой лет пятнадцать, не меньше.

«Интересно, а другие официанты у них здесь есть? — Барти вытянул шею, осматривая углы и выходы из подсобки, но никого не заметил. Видимо, персонал состоял всего из двух человек. — Они сами подойдут или мне тащиться к ним?»

Словно в ответ на его мысли, мускулистый толстяк-байкер, чем-то неуловимо смахивавший на носорога, медленно поднялся из-за стола и направился к стойке:

— Мне и ребятам — повторить. О’кей, Венди?

«Венди» повернулась и что-то ответила толстяку. Наверное, что-то забавное, потому что он и «ребята» разразились громоподобным хохотом. Но Барти этого уже не слышал. У него и раньше бывали галлюцинации. Не часто, но бывали. Как тогда, когда он принял швабру за акромантула. Или когда спрыгнул на ходу с мотоцикла, потому что дальний свет встречной машины вдруг налился зеленью и Барти готов был поклясться, что слышит тихое шипение: «Авада Кедавра». Ему снились инферналы с бледными жадными пальцами, драконы и змеи Адского пламени. Ему снилось, что он — это не он, а кто-то другой, принявший Оборотное, и тогда Барти в отчаянии начинал царапать кожу, впивался в неё ногтями, пытаясь сбросить чужое обличие, словно комбинезон. Барти просыпался с воплями, будя случайных подружек и бешено вращая глазами. Но если со снами сделать что-то было невозможно, то к галлюцинациям Крауч привык: главное — набраться терпения и ждать, пока всё пройдёт.

Пытаясь преодолеть себя, он снова поднял глаза на официантку. Левая половина её лица была вполне нормальной. Но вот правая выглядела сплошным месивом шрамов и рубцов, невольно вызывавшим в памяти Аластора Грюма. Шрамы тянулись дальше по шее, ключице и уходили в область декольте, которое могло показаться «соблазнительным», но при совершенно, совершенно других обстоятельствах. Безвкусный розовый топик на бретельках почему-то делал эту картину настолько тошнотворной, что Барти буквально оцепенел от отвращения. А ведь он много раз видел людей мёртвыми и даже «слегка расчленёнными» (любимое словечко Беллатрисы Лестрейндж). Правый глаз блондинки — не искусственный грюмовский, а вполне живой и целый голубой глаз с накрашенными ресницами — посреди нагромождения шрамов тоже смотрелся нелепо и жутко.

Никто, кроме Барти, казалось, не видел ничего странного. Он опустил взгляд на свои трясущиеся руки, мёртвой хваткой вцепившиеся в край стола. Настойка опиума помогала засыпать ночью, но днём усиливала галлюцинации и придавала им сверхъестественное правдоподобие. Прошлый приступ закончился Непростительным, по которому Барти едва не вычислили авроры. Нет, шалишь! Теперь он стал гораздо осторожнее. «Надо немного подождать и всё развеется само собой».

Галлюцинация тем временем приблизилась к столику, держа в руках блокнот для заказов. Барти судорожно сглотнул, тщетно пытаясь успокоиться. Как сквозь туман, до него донеслось:

— К вашим услугам. Готовы сделать заказ?

— Да... конечно.

Он улыбнулся — нервно, натянуто, как скалится собака, которой страшно, — и быстро отвёл глаза.

— Пиво или виски?

— Бутылку рома, пожалуйста, — одними губами прошептал Барти.

Надо было снова взглянуть ей в глаза. Надо было. Обязательно. Или он не переборет этот страх никогда.

«Думай, что это Грюм, мальчик мой, — со смехом порекомендовал ему внутренний голос, — Грюм, по ошибке глотнувший Оборотного».

Она улыбалась и вертела в руках карандаш:

— И больше ничего?

— Ничего. Спасибо.

Он надеялся, что она уйдёт. Но блондинка-из-кошмаров наклонилась ближе...


* * *
— Ну как, Венди? — с нетерпением поинтересовался Ларри, когда она поравнялась со стойкой.

— Бутылка рома, — сделала кислую мину Лаванда. — Ничья.

— Жаль, жаль, — поцокал языком он. — А я был так уверен! Сама отнесёшь заказ?

Ларри сопроводил свой вопрос лукавым подмигиванием, и Лаванда ответила тем же. Обычный вечер. Заурядные посетители. И милый Ларри, который вечно всё понимает неправильно. Всё как всегда. Почти.


* * *
— Послушай, я знаю, что именно ты видишь, — зашептала она на ухо Барти. — Но давай ты не будешь так на меня таращиться, о’кей? Если упорно привлекать внимание маглов к чему-то, то рано или поздно даже самые глупые что-то заметят.

— Ты настоящая... — тихо, словно разговаривая с самим собой, пробормотал он.

Барти вальяжно откинулся на спинку стула и даже улыбнулся, едва сумев скрыть облегчение. Он не бредил! Он был в своём уме, и даже страшным шрамам, которые никто не замечал, нашлось простое объяснение: от маглов рубцы скрывала зрительная иллюзия. Эта женщина — волшебница. И она его либо не узнала, либо не захотела узнать, потому что иначе здесь уже были бы авроры.

— Да, конечно, о чём речь!

Венди его согласие, судя по всему, приняла с немалым облегчением:

— Вот и чудненько, — улыбнулась она. — Собираетесь задержаться до вечера, мистер?

Если смотреть только на левую сторону её лица и тела, можно было представить себе, что видели другие посетители бара: хорошенькую блондиночку с презрительной усмешкой и фигурой того типа, что так нравится дальнобойщикам. Сейчас они думали, что она с ним флиртует. И Барти решил поддержать игру:

— Смотря, что меня ожидает в конце, лапочка.

— О... это зависит исключительно от ваших желаний, — усмехнулась она и незаметно подсунула ему свёрнутую вдвое записку.

— Звучит заманчиво, — Барти позволил себе ещё одну усмешку, накрывая листок ладонью.

Когда она ушла к стойке, чтобы принести заказ, Барти развернул записку и прочёл:

«Если собираешься заночевать где-то поближе, дождись конца моей смены. Я помогу».


* * *
— Всё нормально, Ларри, можешь идти, я сама всё запру.

— Как знаешь, Венди.

Ларри уже надевал шарф, старательно наматывая его так, чтобы ни порыва морозного воздуха не коснулось шеи. Он вообще был немного мнителен в отношении здоровья. И не брал в рот ни капли спиртного. Лаванда посмотрела на него почти с нежностью. «Кто знает, увидимся ли мы снова?» — подумала она. И неожиданно для самой себя задала вопрос, который всегда хотела, но раньше как-то не получалось:

— Слушай, Ларри...

— Да, принцесса?

— А почему ты называешь меня «Венди»? — она присела на край ящика в подсобке, прислоняя к себе поднос, как щит. — Я ведь Лав, или Ванда, или ещё как-нибудь, но совсем не Венди. Это твоя знакомая, да?

Ларри весело рассмеялся:

— Ну, можно сказать и так, принцесса. Ты не читала сказку о Питере Пене?

Она только помотала головой.

— Там был такой остров — Нэверлэнд, на котором дети никогда не взрослели. Одни мальчишки, у них там были всякие игры, приключения и прочее, но однажды... — Ларри, войдя в роль таинственного сказочника, понизил голос и веско поднял указательный палец, — туда прилетела девочка по имени Венди. Она была им как мама: ну там... следила, чтобы все чистили зубы, мыли руки и вообще вели себя хорошо. А ещё она рассказывала им сказки на ночь.

Ларри раздвинул шторы подсобки и дал Лаванде знак взглянуть. Сейчас там сидел только одинокий посетитель в чёрной куртке, но ещё час назад в зале было не протолкнуться.

— Вот, принцесса, — Ларри усмехнулся. — Это и есть Нэверлэнд. Место, где собираются мальчишки, не желающие взрослеть.

Как все бармены к северу от реки Твид, он любил выражаться цветисто и философски. Лаванда улыбнулась. А Ларри, задёрнув шторки, вновь стал серьёзным.

— Но когда я зову тебя Венди, я имею в виду другое: Венди улетела с острова. И ты улетишь. У тебя должна быть другая жизнь, милая! Настоящая жизнь, за пределами этого бара.

Он потрепал её по правой щеке. Той самой, что под непрочной зрительной иллюзией бугрилась шрамами. Но Лаванда не дёрнулась. Она уже давно привыкла, что Ларри не замечает ничего необычного, гладя её по щеке. Может, всё дело было в его загрубевших ладонях. А может, он просто хотел верить в иллюзию сильнее, чем другие. На миг Лаванде стало жалко — даже непонятно, себя или его, — но она сразу же стряхнула непрошеный приступ сентиментальности.

— Эх, Ларри. Когда женщина взрослеет, она стареет. Когда ты это поймёшь? Так что жить в Нэверлэнде не так уж плохо!

Так, посмеиваясь, они и распрощались. Обычная жизнь закончилась. Пора было идти за припозднившимся посетителем.


* * *
— И вы ни о чём меня не спросите? — произнёс Барти.

Часы за бутылкой рома показались ему бесконечными. За годы в бегах Барти стал подозрительнее Аластора Грюма, видя подвох во всём. В каждом дальнобойщике ему мерещился аврор, а в свете фар проезжавших машин — вспышки заклятий. «Постоянная бдительность», — то и дело бормотал он себе под нос, почти не осознавая, что говорит вслух. И тут же безрадостно ухмылялся: ведь бдительность так и не спасла когда-то Грюма от него, Барти. Когда бар опустел, а девчонка куда-то запропастилась, Крауч едва подавил желание стремглав выбежать на улицу, завести мотоцикл и умчаться куда глаза глядят.

Но авроры не появились. Вместо этого звякнул колокольчик входной двери, и Венди поманила Барти за собой. Всё так же, не говоря ни слова, она заперла бар на ключ и уверенно зашагала по гравийной дорожке в сторону посёлка, перемигивавшегося огнями где-то вдали за заправкой. Всё было нормально. И тем не менее Барти было не по себе. Венди только усмехнулась:

— О чём спрашивать? Вы не ребёнок, чтобы случайно сюда аппарировать. А если вы оказались здесь специально, — она иронически обвела широким жестом открывавшийся пейзаж, — то только ради одной цели — скрыться. Значит, в мотель вам нельзя, а других девушек, кроме меня, в этом баре не сыщешь.

Она шла на шаг впереди, показывая дорогу. Фонарей в этой забытой богом местности не водилось — только освещение автострады за спиной, но на улице было светло: до полнолуния оставался всего день или два.

— Вы очень умная, — пробормотал Барти.

В его душе шевельнулось что-то вроде уважения: ему всегда нравились сильные женщины, умевшие и любившие командовать, не позволявшие себя провести и всегда твёрдо знавшие, что к чему. Пока она не поворачивала к нему своего искалеченного лица, вполне можно было позволить себе восхититься. Возможно, дело было просто в том, что Барти впервые за много лет разговаривал с настоящей волшебницей. Это было чувство мучительное, как жажда. Ностальгия. Благодарность к другому человеку просто за то, что он из того же мира, что и ты.

Венди весело рассмеялась:

— Ох, что вы! Раньше я была очень глупой. Вообще ничем не интересовалась, кроме моды и сплетен.

— А потом?

Барти пнул носком ботинка камушек, и тот укатился с дороги куда-то в овраг. Улыбка на её губах погасла.

— А потом я «очень сильно изменилась за лето», — пробормотала она и отвернулась.

Барти успел увидеть, что, говоря это, она прикоснулась к правой щеке. «Как некстати я об этом спросил. Но раз уж так вышло...»

— Откуда это? — тихо спросил он.

— О, это фраза из какого-то идиотского женского романа, забыла название.

Венди снова коротко, нервно улыбнулась. Её мимика, казалось, не привыкла к уродству, и девичье кокетство, искажённое изменившимися чертами, выглядело жутко и противоестественно.

— Нет, — он слегка смутился. — Я имел в виду это, — и провёл пальцами по своему лицу, зеркально повторяя её шрамы.

— Пожар.

— Мне очень жаль, — зачем-то сказал Барти.

— Ничего, вы же не виноваты. А мы почти пришли.

Она ускорила шаг и вскоре уже входила в калитку. За белым забором темнел сад и виднелся невысокий кирпичный дом. С виду он ничем не отличался от соседних.

Они зашли в прихожую, и Венди зажгла свет. Не электрический — огонь волшебных фонариков. Их свет вызвал у Барти очередной прилив ностальгии и, чтобы справиться с ним, Крауч задал ещё один вопрос:

— Почему вы мне помогаете, Венди? Вы ведь могли сообщить обо мне кому-нибудь... Аврорам, например.

— Потому что я знаю, что многим не нашлось места в послевоенной Британии. И мне известно, как бывает сложно скрыться от волшебного мира.


* * *
— Это ваша спальня.

Барти зашёл в комнату, сжимая в руках стопку чистого белья и чувствуя себя не в своей тарелке. Это было слишком не похоже на то, как обычно заканчивались его вечера, поэтому он не знал, что делать дальше. Поклониться и пожелать хозяйке спокойной ночи?

— Я... — начал он и остановился.

Она рассмеялась. У неё был удивительно приятный смех. Мудрый.

— Что, непривычно?

— Немного... — он смущённо усмехнулся.

— Мне тоже. Девушка из бара — не тот человек, что ночует в одиночестве. Но когда-нибудь надо начинать.

Она пожала плечами и снова рассмеялась. А потом повернулась, чтобы уйти. Но Барти, повинуясь внезапному порыву, схватил её за руку и развернул к себе:

— Может, не стоит... начинать? По крайней мере, не сегодня.

Она неуверенно подняла на него взгляд:

— Это вряд ли уместно...

— Более чем, — Барти заправил прядь светлых волос ей за ухо, словно желая подчеркнуть, что отступать не намерен. — Более чем.

Она сделала последнюю слабую попытку вырваться:

— Я только усилю иллюзию.

— Не надо.


* * *
Белый беззвучный свет пробивался сквозь занавески, заставляя Барти разлепить веки. Он, всё ещё не до конца проснувшись, таращился на светлые шторы. Однотонные. Без цветочков.

Это было хорошее, ленивое пробуждение, каких у него не было уже давно.

...Обычно по ночам Барти мучили кошмары. Ему снилась тьма: чёрная, вязкая, она была везде, забираясь в лёгкие, как чёрный туман, и, казалось, выпивала глаза изнутри. Он кричал — и не слышал себя, пытался проснуться — и не мог. Всё, что ему оставалось, — бесконечная агония бессилия. В другие ночи было ещё хуже: он видел мир, пустой и серый, где ничто не живёт и не растёт. Холодное солнце выхватывало обглоданные остовы деревьев, курганы серой пыли, какие-то кости и тряпки, колеблемые ветром. Он сам висел на дереве такой же тряпкой, марионеткой со спутанными ниточками, которые изредка дёргал кто-то невидимый и ненавистный. Кто-то, притаившийся за ветром. Во сне Барти знал, что это мир дементоров, куда уходят высосанные ими души.

Так было день за днём и месяц за месяцем. Он просыпался посреди ночи в холодном поту, не помня себя, не понимая, где он и кто он. Обычно девушкам, делившим с ним постель, хватало ума не обращать внимания и просто пытаться его успокоить, но иногда... Раз или два в год непременно попадалась глупая девчонка, которая принималась таращиться на Барти в немом ужасе. Страх. Вот, что он ненавидел. Не мог выносить.

Чужой страх будто запускал в нём какую-то программу. Приторно сладкий, тревожащий, он был похож на ожидание. Упрямое и всепобеждающее желание самого худшего. И Барти не мог противиться. Он должен, обязан был оправдать их страхи. И стереть маску ужаса с белеющего в темноте спальни лица, даже если на смену ей придёт восковое безразличие смерти.

Странно, но авроры никогда не связывали Барти с этими случаями. А магловские детективы даже не объединили их в серию. Слишком редко, слишком бессистемно. И верно: Крауч не был серийным маньяком. Он просто жаждал покоя. Но кошмары приходили снова и снова. Их не брал опиум, от которого потом весь день болели глаза, заставляя скрывать чувствительные зрачки за стёклами солнцезащитных очков. Их не брали заклинания...

Но этой ночью он спал спокойно. Барти и сам не смог бы объяснить, почему вообще решился на вчерашнее. Внешность здесь точно не играла никакой роли. Но ужасная и изуродованная, в его глазах Венди была прекрасна. В сером, высосанном до дна магловском мире она сияла, как маяк в ночи, потому что в ней горела негасимым пламенем магия. Словно изгнание подошло к концу, и Барти вернулся домой.

Он поднялся с кровати и подошёл к окну. За окнами ярился снегопад, заметая дороги толстым слоем снега. Выехать в такую погоду будет непросто.

— К вечеру всё растает.

Барти вздрогнул и резко крутанулся на месте. В проёме двери стояла Венди. Прекрасная без кавычек, — она всё-таки усилила иллюзию, — держа в руках кувшин. Она робко улыбнулась, и он ответил на её улыбку.

— Пойдём завтракать?


* * *
— А тебе сегодня разве не надо на работу?

— Нет, — Венди, одетая в короткую белую рубашку, бродила по кухне босиком. Казалось, она не чувствовала холода каменного пола. — Когда-то я выпросила у Ларри самый замечательный график на свете: три недели без выходных, а потом неделя отдыха. Я обычно езжу в такие дни на ярмарку, но сегодня слишком много снега. Поеду завтра.

Барти коснулся её руки. Она была тёплой, почти горячей. «Неудивительно, что ей не холодно». У него руки были холодными ещё с детства. Колдомедики говорили «замедленный метаболизм», но Барти было приятней думать, что в нём есть что-то от змеи.

— Венди — это Гвендолин?

Она, казалось, задумалась:

— Да, конечно.

— А когда ты закончила школу?

— Допустим, в 98-м.

Тот же год, что и у «проклятия Волдеморта», как Крауч мысленно называл ненавистного зеленоглазого мальчишку, из-за которого находился в бегах.

— Странно... — Барти задумался, пытаясь восстановить перед внутренним взором нестройные ряды однокурсников Поттера. — Я не помню никакой Гвендолин в Хогвартсе.

— Я училась в Шармбаттоне, — она снова улыбнулась, и на щеках заиграли ямочки.

В годы юности Барти ямочки считались привлекательными. Но только теперь он, кажется, понимал почему. «Какой же красивой была эта девочка до пожара. Фарфоровая кукла, да и только. Пожалуй, Шармбаттон действительно подходит ей куда больше Хогвартса. Подходил».

— А ты что, преподаватель? — она удивлённо вскинула брови.

— Был. Когда-то давно.

— Странно, — в тон ему протянула Лаванда. — Я один раз была в Хогвартсе. И не помню тебя среди преподавателей... твоего возраста.

— Моего возраста? Сколько мне, по-твоему?

— Ну... — она хитро сощурилась, — около пятидесяти?

— Чёрт, никто не давал больше тридцати пяти! — притворно возмутился Барти.

— Ну, я же не магла. Я делаю поправку, — пожала плечами она, продолжая нарезать сыр и что-то напевая себе под нос.

— Не любишь маглов?

Есть такая поговорка: «не буди лихо, пока спит тихо». Но Барти хотелось узнать о Венди больше. Понять непонятную мотивацию этой девчонки, которая в год Битвы за Хогвартс должна была окончить школу, пусть и в далёком Шармбаттоне. Она помогала ему. Может, она сама была Пожирательницей? Но Венди только смешливо сморщила нос и покачала головой:

— Вовсе нет. У них свои плюсы. Например, маглы пишут чудесные сказки. Вот, скажем...

Кухня в этом доме была совмещена с гостиной в какое-то подобие студии. Так что совсем рядом с обеденным столом стояли полки с книгами. Венди подошла к стеллажу и вытащила тонкий потрёпанный томик с неподвижными иллюстрациями.

— «Красавица и чудовище». Мне её подарила маглорождённая подруга мамы, когда я была ещё совсем маленькой. Такая трогательная история. Мне всегда было жалко чудовище. Раньше.

— А теперь — нет? — Барти поднял на неё вопросительно-восхищённый взгляд.

Ему было всё равно, о чём спрашивать. Лишь бы она отвечала. Лишь бы зрительной иллюзии хватило до вечера. Он хотел успеть очароваться достаточно, чтобы оставить здесь маленький кусочек своего сердца. В молодости он этого не понимал. Но влюблённость — тоже своего рода крестраж, не позволяющий сердцу истратиться до конца на пустых дорогах и в занюханных барах. И Барти хотел, чтобы хоть один маленький кусочек его души жил там, где нет занавесок в цветочек. Единственная доступная форма бессмертия.

— Нет, — она улыбнулась. — Потому теперь я знаю, что в мире магии не бывает чудовищ, красивых душой. Это как трансфигурация человека — внутреннее ведёт за собой внешнее. Рано или поздно.

Барти было что возразить на это. Но он промолчал. Совершенно неважно, о чём она говорит, пока длится их время.


* * *
К ночи снег действительно растаял. Можно было собираться в дорогу. Тучи рассеялись, высыпали крупные колючие осенние звёзды. Вот-вот должна была выйти луна.

— Ты не сердишься, что я уезжаю? — он смущённо провёл рукой по волосам.

Нет, всё-таки он определённо не знал, как общаться с волшебницами. Всё, что было нормальным с маглами, казалось ужасно грубым и неуместным. Оскорбительным. Словно он сам всего лишь проклятый магл с короткой памятью и без чувства такта.

— Что ты.

Она улыбнулась и положила руку на щеколду входной двери.

— Как я могу сердиться?

Щеколда внезапно заискрилась ослепительным золотистым светом. Очертания двери потерялись — она словно вросла в стену. Окна ощетинились решётками.

— ...Ведь ты не уедешь, — резко и жёстко закончила Венди.

Она лишь расхохоталась, когда Барти выхватил палочку. Ловушка захлопнулась.


* * *
— Что за...

Он отпрыгнул к дальней стене прихожей и послал заклятие. Белокурое существо у двери даже не пошевелилось. Заклинание ушло в пустоту, словно Венди была бестелесным призраком.

— Как... — прохрипел Барти. Голос покинул его вместе со способностью хоть что-то понимать.

— Это был не пожар... — ласково пояснила Лаванда, притрагиваясь к вновь проступившим шрамам. — Несколько укусов. Я думаю, ты даже знаешь чьих.

— Фенрир Сивый... — одними губами произнёс Барти и тут же кинул опасливый взгляд на небо за окном. Луна должна была выйти с минуты на минуту. Полная луна.

— Именно.

Лаванда снова улыбнулась. И чем больше она улыбалась, тем меньше походила на человеческое существо. Кровожадность, светившаяся в её взгляде, заставила Барти запаниковать. Он вновь нацелил на неё палочку.

— Бесполезно. На оборотня перед полнолунием не действует большинство заклятий. Как удобно, правда?

Барти не успел ответить. Луна вышла из-за горизонта — огромная, как сияющий воздушный шар без корзины. В следующее мгновение к Краучу метнулась серая тень, а потом не осталось ничего. Только сокрушающая кости боль и темнота.


* * *
Последняя коробка нашла своё место в багаже. Через четверть часа должен был подъехать грузовик и забрать вещи, но пока время ещё было. Лаванда Браун, поколебавшись, снова вытащила коробку и сняла крышку. Картонный бокс был доверху наполнен старыми журналами и газетными вырезками. С самой верхней, датированной 1995-м годом, на неё смотрел молодой Барти Крауч.

В баре она узнала его не с первого взгляда и даже не со второго — уж слишком Лаванду испугало, что кто-то знает её тайну. Одну из двух тайн.

Но когда Барти после первого стакана рома расслабился, а его нервная загнанная ухмылка сменилась расслабленно-торжествующей, Лаванда сразу признала человека с газетной вырезки.

...После возрождения Волдеморта и до самой Битвы за Хогвартс Лаванда, тогда ещё молодая и глупая, коллекционировала статьи о Пожирателях. Она вырезала портреты из рубрики «Разыскиваются» и смотрела на них каждое утро — чтобы сразу узнать, если вдруг случайно встретит.

О, сколько в этом было юного наивного ужаса, в котором здоровое ощущение опасности мешается с чем-то совсем неподобающим: болезненным интересом, предвкушением приключения. Лаванда даже решила, как поступит, если кого-то узнает: взглянет как бы сквозь преступника, не замечая, потом медленно-медленно — чтобы Пожиратель не запаниковал — отведёт взгляд, под вымышленным предлогом подойдёт к кассе (ей казалось, что это обязательно произойдёт в одном из магазинов Косого переулка) и быстро шепнёт кассиру о своей догадке. Дальше в дело должны были вступить авроры. Желательно, чтобы сама Лаванда к тому времени была как можно дальше от злополучной лавки: мисс Браун не выносила жестокости...

Лаванда улыбнулась. Узнав Крауча, она, конечно, должна была сообщить в Аврорат. Она даже ступила на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на чердак, — личную сову Лаванда прятала под крышей бара, а Ларри ещё удивлялся, почему с приходом новой официантки его перестали беспокоить крысы! Лаванда почти приняла решение, но вдруг остановилась как вкопанная. Всё, что произошло с ней в Битве за Хогвартс, — вина этого человека. Если бы не Крауч, не было бы крови Гарри, замешанной в тело возрожденного Волдеморта, побега Пожирателей, трупов на лестницах, вечных стен Хогвартса, хрустевших каменной крошкой под ногами... и серого монстра, навсегда лишившего красивую, глупую и наивную Лаванду Браун права на жизнь в магмире. Нет, Барти должен был заплатить не кому-то и где-то — в лондонском Министерстве, в далёком Азкабане, — а лично ей! Здесь и сейчас. Ну, может быть, чуть позже.

К сожалению, Лаванда по-прежнему не выносила жестокости. И колдовала довольно посредственно: побочный эффект превращения в оборотня. Выход неожиданно подсказала луна. Оставалось подождать всего один день. Задержать Барти на двадцать четыре часа, а потом дать Зверю сделать за неё всю грязную работу.

Капля приворотного зелья. Немного лжи — а какой оборотень, живя среди людей, не умеет лицемерить? И дом, милый дом, который она когда-то так тщательно оборудовала, чтобы соседи не догадались о её «маленькой лунной проблеме». Авроры никогда не узнают, что искать больше некого.

За окном прогудел грузовик. Лаванда встрепенулась. Пора паковать багаж.


* * *
Утром накануне Хэллоуина Ларри как обычно открыл бар.

«Надо будет сказать Венди, чтобы развесила праздничные украшения. Она в них хорошо разбирается», — подумал он.

На полу перед дверью лежал конверт. Ларри, кряхтя, поднял с пола прямоугольник плотной голубоватой бумаги и развернул.

Внутри была всего лишь одна фраза:

«Венди покидает Нэверлэнд».