У Поттера странные глаза, шрам странной формы на лбу и странная привычка постоянно пихать руку в карман, будто проверяя, на месте ли... Что? Что-то важное, наверное.
Да и сам он… странный. Такой же, как и все волшебники.
Волшебников Дадли видел всего несколько раз, но ему хватило этого на всю оставшуюся жизнь. Достаточно ему и Поттера в собственном доме.
Волшебники, они… не плохие, думает Дадли, а просто другие. И Поттер тоже другой, но Дадли почему-то не хочется, чтобы Поттер становился обычным – таким же, как Пирс или Патрик – тоже прогонял малышню с детской площадки, курил и плотоядно улыбался, заглядываясь на симпатичную девчонку.

Конечно, чаще всего кузена нет в зоне досягаемости – то он работает в саду, то уходит в парк - но в доме все равно витает ощущение чего-то ирреального, волшебного.
Волшебство отец с матерью не любят, а вот Дадли – стыдно признаться – тоже не прочь научиться делать такие вот фокусы самой обычной палкой. Это давало бы, например, преимущество в драке, а еще… А еще, вероятно, это так здорово – знать, что ты можешь сотворить самое настоящее чудо. Хоть и маленькое.
Дадли никогда не создавал что-то, только ломал, и одно время даже гордился этим… Вот только сейчас он боится заговорить с Поттером и сделать что-нибудь совершенно заурядное, грубое, совсем-совсем не волшебное… И сломать и Поттера тоже.
Его-то уж точно нельзя будет купить снова, как велосипед или игровую приставку.

Поттер всегда был досадным приложением… ко всему, и у Дадли, как не старайся, не получалось выкинуть его из головы.
День рождения? Вот тебе, дорогой, двадцать шесть подарков, а Поттер будет крутиться где-то неподалеку, и ты невольно задержишь дыхание, заметив краем глаза фигурку в не по размеру больших штанах. Твоих, кстати говоря.
Когда они были маленькими, Поттер, кажется, надеялся, что Дадли крикнет: «Эй, ты, иди сюда, посмотри! Не хочешь поиграть?»
Дадли не крикнул.
Рождество? Мы поставим елку, и ты будешь срывать хрустящую оберточную бумагу со свертков разной формы и величины… А в голове нет-нет, да промелькнет мысль: «А где там Поттер?».

Поттеру, вспоминает Дадли, никогда не дарили подарков.
В новой, той школе у него, конечно, появились друзья… В июле, когда было так жарко, что потрескалась земля, я, говорит себе Дадли, не мог уснуть ночами от хлопанья крыльев.
Он выдыхает – ну уж друзья-то наверняка присылали ненормальному что-нибудь.

Дадли встает и подходит к окну. Поттер там, в саду – пропалывает любимую клумбу матери и иногда утирает рукой пот со лба.
У него на щеке красуются грязные разводы, и Дадли хочется выйти на улицу и аккуратно стереть их выглаженным носовым платком – вон их сколько мать в тумбочку положила – и поговорить с ним – с Поттером - о чем-то.
Он, наверное, многое мог бы рассказать. Обо мне, ухмыляется Дадли, но тут же грустнеет. И о себе тоже… Вот только, уверен Дадли, не расскажет – даже если попросить.
Он вздрагивает и поспешно делает вид, что ничего не происходит… убеждая в этом скорее себя, чем кого-то еще, потому что в комнате больше никого нет.

Поттер, улыбаясь, напевает какой-то незамысловатый мотивчик, и Дадли пытается представить, что кузен так же точно улыбается ему. Получается, честно говоря, плохо – обычно Поттер только равнодушно скользит по нему взглядом, в лучшем случае говоря колкость-другую.
Дадли вспоминает, как сам задирал Поттера, и в голову вдруг приходит мысль: а если в этой его школе был такой же Дадли? Ну, не Дадли, конечно, а какой-нибудь волшебник – который тоже…
Который тоже был куском дерьма, думает Дадли убито.

Он садится за стол и бездумно листает яркие журналы – и впервые в жизни это занятие кажется ему скучным. Красивые девушки и парни призывно улыбаются с глянцевых страниц, машут руками, широко расставляя наманикюренные пальцы.
Но, несмотря на свою красоту, они все равно остаются какими-то… плоскими, и дело даже не в том, что это всего лишь фотографии.
У Поттера, например, нет привычки широко улыбаться – мне улыбаться, ага, десять раз – и жеманно взмахивать рукой, скрещивать ноги, садясь на стул или диван, по-кошачьи выгибать спину и постоянно облизывать губы. И он наверняка – даже если бы его нарисовал трехлетний ребенок – все равно оставался бы живым, настоящим… Объемным.

Поттера так много, что весь дом пропитался им насквозь, и двор пропитался тоже, хотя нигде, кроме самой маленькой комнаты и чулана, нет ни одной его вещи.
И в то же время его так мало, так мучительно мало, что Дадли задыхается, как от нехватки воздуха. Он прислоняется лбом к прохладному стеклу и жадно смотрит на Поттера.
Кажется, что их разделяет только высота, но, будь это так, Дадли распахнул бы оконную раму и без колебаний прыгнул вниз.
На самом деле все гораздо сложнее.

Внизу хлопает дверь, раздаются голоса матери и отца, но постепенно они стихают. И Дадли, дождавшись, пока в доме погаснет свет, наливает чай в фарфоровую чашку и ставит ее под дверью в комнату Поттера.

Ночью он смотрит на звезды и думает о том, что мир определенно сходит с ума.