Он шагает вперед и не слышит своих шагов, хотя пустота коридора абсолютна, а камень стен отзывается эхом. Он не здесь, он считает удары сердца. Каждый шаг — приближение к прошлому.

Этот день наступает каждый год. Его предвестник — медленный танец февральского снега в сером застывшем безмолвии.

В кабинете его уже ждет весь класс. Впрочем, на что он рассчитывал, если сам запугал всех учеников, и на урок к нему опаздывать никто не осмелится?

Они склоняются над котлами, как только он говорит приступать к работе, шинкуют ингредиенты и помешивают свои зелья, которым булькать на огне осталось последние полчаса.

Сегодня ровно месяц с тех пор, как шестикурсники начали варить амортенцию.

Сегодня день, когда Северус Снейп предпочел бы, чтобы все они оказались стадом тупиц, не способных приготовить зелье по инструкции.

Но через полчаса амортенция будет готова. И Северус Снейп знает, что обязательно найдутся те, у кого зелье выйдет удачным. Он знает и безотчетно хочет обратного.

А еще он знает, что жизнь — штука несправедливая.

Тридцать минут равны тридцати скоротечным мгновениям. И когда запах завитками прозрачного пара достигает Северуса, он замирает, катастрофически не готовый к этому. Но аромат все ближе, сжимает воротник черной мантии, душит вязким туманом, крадет дыхание.

В горле пересыхает, и Северус сглатывает. Он не подает виду, и никто из детей не догадывается, как зыбко сейчас его самообладание, как сладким запахом накрывает отчаяние.

Северус отпускает едкие комментарии в адрес запоровших зелье учеников, боясь подойти к тем немногим котлам, в которых перламутром плещется варево преуспевших. Но с каждой секундой роль дается ему все сложнее, и он просто ждет, когда урок наконец закончится.

Со звонком дети уходят, за последним из них дверь с глухим хлопком закрывается, а Северус Снейп остается стоять посреди кабинета. В одиночестве. Изваянием.

Так пахнет весна на рассвете. Мягкая нежность, первые теплые лучи солнца, целующие тонкую кожу в веснушках. Зеленая трава в росе и ласковый ветер, что порхает с ладоней бабочкой.

Так пахла она. Лили Эванс. Девушка, которая была его ускользающей мечтой. Девушка, заменившая ему воздух.

И он не забудет ее аромат, пройди даже тысяча лет.

Есть хорошее заклинание под названием Эванеско. Всего-то нужно взмахнуть волшебной палочкой — и в котлах ничего не останется. Но Северус не делает этого. Он подходит к столу самого одаренного на курсе студента, амортенция которого сварена идеально.

Закрывает глаза…

Окунается в прошлое.

Клубы пара летят к потолку. Северусу чудится неуловимое веяние прохлады, шаги неслышные и на кончиках ее ресниц — мерцание солнца. Она где-то здесь, нереальная, такая, какой была всегда. Едва ощутимо касается лица его, окружает своим присутствием.

Он не двигается, завороженный образом. Он не смеет вздохнуть, отравленный собственной памятью.

Упустил. Не сберег. Виноват.

И по его щекам слезы беззвучно катятся. Так плачут те, кто не плакал давно уже. Те, чья боль застыла внутри и в броне ищет выход наружу.

Он не особенный, нет в том его заслуги, что он любит ее этой вечной любовью. Это она особенная, не разлюбить ее.

Амортенцию он зовет ее именем.

-----
Примечание:
Амортенция — любовное зелье, запах которого особый для каждого человека и связан с тем, что ему дорого.