Сочельник

Гермиона, подтянув колени к груди, сжалась в углу старого плюшевого дивана и сказала:

— Иди.

— Ты уверена? — уточнил Гарри.

Его пристальный взгляд не отрывался от лица подруги ни на секунду.

— Да, — ответила она, нарочно уставившись на серое одеяло, прикрывающее ноги.

Как бы Гермиона ни любила друга, но сейчас желала только одного — чтобы он просто ушёл. Эта назойливая забота бесила.

Гарри, нерешительно шмыгнув носом, медленно двинулся в сторону камина и снова остановился.

— Ну, не могу я просто так тебя здесь оставить.

— Ещё как можешь, — сказала Гермиона устало. — И должен.

— Чем ты займёшься тут, в глуши, встречая праздник одна-одинёшенька?

Голос его поднялся до нетипично высоких нот, отчего стал звучать мелодраматично. Удивлённая подруга кинула быстрый взгляд из-под кудрей. Он, действительно, выглядел несколько театрально, и Гермиона почувствовала, как внутри поднимается волна злости.

— Не переживай, я не собираюсь сидеть в темноте и плакать навзрыд. У меня есть книга и еда. Я люблю этот дом. Да и провести какое-то время наедине с собой мне пойдёт только на пользу.

Последовал тяжёлый вздох.

— Я не знаю. Как-то всё это неправильно. Может быть, ты...

— Гарри, прекрати. Мы уже раз сто это обсуждали. Я не пойду, — у неё еле хватало сил скрывать раздражение.

Сосредоточив взгляд на потускневшей пепельно-серой версии лучшего друга и заметив, что он собирается перебить её, Гермиона поспешно продолжила:

— Я не передумаю. Иди. Джинни ждёт.

Гарри, обиженно хмыкнув, пробормотал:

— Зачем быть такой чертовски упрямой?

И нехотя потащился к камину.

— Ты такой же упрямый, как и я. Вот почему ты всё ещё здесь, тратишь время своё и моё, — в запале Гермиона даже не сообразила, что может обидеть друга.

Она мгновенно пожалела о сказанном, увидев его напрягшуюся спину.

— Удачи. И поцелуй за меня детишек, — крикнула вслед виновато, чувствуя себя такой… неблагодарной.

— Все ещё не уверен, что поступаю правильно, оставляя тебя здесь. Я натравлю на тебя Джинни, — бросил Гарри через плечо и шагнул в камин.

Раздражение вспыхнуло с новой силой, и Гермиона крикнула:

— Не смей, Гарри Джеймс Поттер. Ты слышишь меня? Я заблокирую камин и добавлю что-нибудь противное для вящей убедительности! Не думаю, что Джинни оценит, если её волосы будут зелёными всю оставшуюся часть каникул!

Но угрозы запоздали: серое пламя уже поглотило друга, а она осталась в одиночестве, чего и добивалась.

Гермиона вздохнула и покрепче обняла колени. Что-то в ней разладилось, и она это знала. Казалось невозможным, что за несколько месяцев жизнь могла так кардинально измениться. В это же время в прошлом году она была довольна абсолютно всем. Всё шло строго по плану: Гермиона была на пике карьеры; помолвлена с мужчиной, которого любила; её голос имел вес, а с мнением все считались. И она была здоровой. Сказка, да и только! Увы, всё это пропало без вести. Судьба жестоко посмеялась над ней: карьера, любовь, уважение и планы на будущее исчезли в мгновение ока. Растворились в воздухе.

Конечно, некоторые люди по-прежнему беспокоились о ней. Гарри, например. Однако, ужасная правда состояла в том, что теперь это была уже не забота. Её просто жалели. И, Мерлин, как же Гермиона ненавидела это чувство, хотя порой её прямо-таки с головой затягивало в трясину жалости к себе. Единственное, чего она хотела в такие моменты — крикнуть в серое небо:

"Почему? Что я сделала? Чем заслужила это?"

Началось всё как что-то пустяковое, с чем наверняка разберутся очень быстро. В канун Нового Года Гермиона серьёзно слегла, и все, даже она сама, сначала предполагали, что просто слишком много выпито. Близнецы тогда ещё пошутили:

«В следующий раз будь осторожнее, смешивая напитки!»

Когда обычные Моллины домашние средства не помогли, Рон доставил её в госпиталь Святого Мунго, надеясь, что до двенадцати они уж точно вернутся в Нору. Не вышло. Гермиона встретила Новый год на больничной койке. Именно в ту секунду, когда она и Рон посмотрели на висящие в палате часы, вся её жизнь перевернулась с ног на голову.

Рано утром первого января, проведя с десяток диагностических тестов, целитель Дикенсон сказал, что у неё известная магловская болезнь. Очень серьёзная. Та, от которой можно умереть. Затем с гриффиндорской прямотой признался, что не имеет ни малейшего понятия как её лечить. Видимо, колдомедики пока не разработали способ борьбы с этим конкретным заболеванием.

Растерянные и испуганные, они вернулись в Нору, и уже на следующий день Гермиона пошла в магловскую больницу. Одна. Рон не смог заставить себя пойти. После десятка тестов, на этот раз магловских, ей озвучили диагноз. Предупреждённая целителем, она приняла эту новость спокойно. Даже не плакала. Доктор был настроен оптимистично. Ну, и Гермиона тоже... старалась. Был согласован план лечения, и началась долгая и изнурительная борьба с болезнью.

Слава Мерлину, она не должна была проходить через всё это в одиночку. Верный их дружбе Гарри был рядом. Вместе они прошли через её операции, а затем и через все процедуры. Каждый раз они посещали больницу вдвоём. Бедный Гарри из-за неё чуть не пропустил рождение сына Альбуса Северуса. Хорошо, что Фред вовремя прислал патронуса. Правда, после этого ошарашенную медсестру пришлось заобливиэйтить.

Исцеление шло нелегко, болезнь сопротивлялась, но в конце концов они победили. Гермиона прошла через всё это и, после полугодового кошмара, была объявлена совершенно здоровой.

Предполагалось, что наступит момент её триумфа. Она уничтожила чудовище, пожирающее её изнутри, и вылечилась. Теперь оставалось только вернуть прежнюю безоблачную жизнь, и, возможно, так оно и получилось бы. Когда-нибудь. Увы, те долгие месяцы боли, забот и одиночества (потому что даже Гарри она не смогла рассказать, как плохо ей было на самом деле) взяли своё. Что-то надломилось в ней. Та внутренняя магическая сила, что держала на плаву в течение многих лет, внезапно покинула её, и без этой поддержки Гермиона рассыпалась. Её плачевное состояние решило заявить о себе странным образом: в тот день, когда она собиралась отпраздновать возвращение к жизни, Гермиона проснулась в сером мире. Буквально. Все цвета исчезли, размылись навсегда. Даже белый и чёрный смешались, оставив только разные оттенки серого.

И снова вначале никто не воспринял её состояние всерьёз. Она здорова — вот что было важно всем. Кому нужны эти дурацкие цвета, правильно? Оказалось — неправильно! Когда после нескольких недель, потраченных на попытки помочь ей, целители в Святого Мунго признали свою беспомощность, Гермиона запаниковала. Ей объясняли, что это побочный эффект от магловских лекарств, но пустые слова не давали ей ничего полезного и никак не помогали. День за днём скука и мышиного цвета реальность просачивались в душу, поглощая каждую счастливую мысль, отравляя каждое светлое воспоминание и раскрашивая жизнь блёклой серостью. В результате сначала пропал аппетит, а затем — желание работать и любовь ко всему новому. Медленно, но верно апатия съедала её, и Гермиона с каждым днём всё больше и больше поддавалась ей.

Странно, как простое отсутствие красок и оттенков может изменить восприятие. Терпеть рядом Рона становилось всё труднее. Без своих ярко-голубых глаз и пламенно-рыжих волос он выглядел удручающе обыкновенным. Его слова и ласки казались неискренними. Это был не её Рон, а какая-то безжизненная подделка. Гермиона не могла заставить себя хотеть его, а он, в свою очередь, не желал мириться с этим. У их бедной любви не было шансов выстоять против окружающей серости.

Её карьера потерпела фиаско. Видимо, в сером цвете новые идеи не выглядели столь потрясающими, новые проекты потеряли свою привлекательность, а изменения не казались такими уж необходимыми. Сама того не замечая, Гермиона стала пассивной и потеряла ко всему интерес. В результате скоро её сместили с занимаемой должности. Голосовали: девятнадцать "против" и один "за". И этим единственным был, конечно, Гарри. Гермиона Грейнджер была уязвлена. Очень сильно. Даже понимая, что они правы. Ей нашли тихое местечко — инспектором по патентам.

— Временно, — сказал Кингсли. — Пока ты окончательно не поправишься.

Это была чушь собачья, конечно, и Гермиона презирала его за то, что он опустился до этой невинной лжи.

"А вот и жалость. Здрасьте, приехали!" — подумалось ей.

Она видела это чувство не только в глазах Кингсли, в других тоже. Жалость дышала ей в затылок, была заметна даже в улыбке Гарри, и Гермиона не могла больше сдерживаться. Она абсолютно ненавидела... нет, она просто отказывалась терпеть, когда её жалеют.

Так вот она и оказалась одна в Рождество. Её приглашали в Нору, конечно. Но Гермиона просто не смогла заставить себя пойти. Последнее, чего бы ей хотелось — это быть чьим-то Рождественским благотворительным проектом. По счастью, к книгам интерес пока не был потерян.

Она огляделась по сторонам. Наступали сумерки — теперь её любимое время суток. Единственное, когда всё вокруг казалось более или менее нормальным. Поднявшись с дивана, Гермиона накинула пальто на плечи, открыла дверь и села на ступени крыльца. Вечер был тихий и не слишком холодный. Несколько одиноких снежинок летали, кружась и сверкая в тусклом вечернем свете.

Она сидела на ступеньках, пока вокруг не сгустилась тьма. Непроизвольно запрокинув голову, натолкнулась на тёмно-серый небосвод, покрытый светло-серыми звёздами.

— Боже, — Гермиона чувствовала себя полностью опустошённой. — Почему? Что такого ужасного я натворила? Чем заслужила всё это?

Уставившись в небо, она заметила падающую звезду. Сердце встрепенулось с детской надеждой, и сам собой в замёрзший воздух вырвался отчаянный возглас:

— Я хочу... Я хочу вернуть мои цвета!

Она тут же почувствовала себя последней дурой. Ругая за глупое желание и ощущая ещё большую опустошённость и безысходность, добавила шёпотом:

— Я хочу вернуть мою жизнь.

Слезинка скатилась из уголка глаза, но Гермиона вытерла её быстрым, сердитым движением, встала и вошла в дом, не дожидаясь, пока звезда долетит до земли.

Она успела сделать всего несколько шагов, когда вдруг её камин озарился вспышкой множества серых оттенков, из него кто-то с силой вылетел и бесформенной кучей приземлился посреди гостиной.

Незнакомец неуклюже пошевелился, застонал, а потом хриплым баритоном выругался:

— Чёрт!

Комната быстро наполнялась зловонием огневиски, который человек, так бесцеремонно ввалившийся, потреблял, видимо, не так давно.

— Какого хрена? — пробормотал мужчина, и Гермиона поняла, что ей этот голос точно знаком. И она знала только одного человека с волосами такого цвета. Даже для её странного зрения они, казалось, обладали самым светлым оттенком из возможных серых — почти белым. И это протяжное произношение! Быстро прикинув, что к чему, она с абсолютной ясностью поняла: человек этот — никто иной, как Драко-чёртов-Малфой.

— Мерлин, помоги мне, — шепнула Гермиона и нахмурилась.

Между тем, после серии неловких кульбитов, Малфой всё-таки сумел встать, хоть и постанывая. Покачавшись, он икнул, сосредоточил свои ошалелые глаза на Гермионе и невнятно произнёс:

— Хм, Грейнджер. Что ты де-е-елаешь здесь? А?

— Правильный вопрос: что ТЫ здесь делаешь, Малфой? — парировала она.

Совершенно не было настроения терпеть его выходки.

Малфой попытался ухмыльнуться, но безуспешно. Ткнув в неё трясущимся пальцем, он вылепил следующее:

— Слишком рано. Я должен посетить тебя на следующей неделе. Мне присвоили номер, знаешь ли. И сказали, что я должен ожидать. Мне сказали, ты очень занята. Ты действительно настолько занята, Грейнджер?

— Ты о чём? — она тщетно пыталась найти хоть какой-то смысл в происходящем.

Игнорируя её вопрос, он огляделся и нахмурился.

— Где я? А ты зачем здесь? Почему? Я не понимаю.

Попытавшись шагнуть к ней, Малфой запутался в длинном светло-сером пальто и с глухим стуком рухнул на пол.

Какое-то время Гермиона ещё лелеяла надежду, что он всё-таки поднимется. Не тут-то было. В смятении она опустилась на колени и проверила пульс. Сердце билось сильно и ровно.

"Слишком много огневиски", — подумала она и отлевитировала пьяницу на диван, обдумывая следующий шаг.

Должна ли она отправить его камином или попытаться поговорить? Даже несмотря на острую тоску, она была заинтригована. О каком номере говорил этот алкоголик?

В тот момент, когда тело Малфоя коснулось плюшевой поверхности дивана, он повернулся на бок, сложил руки под щёку и пьяно захрапел. Выглядя при этом до смешного невинным. Наблюдая за ним, Гермиона не могла понять, с какой стати совершенно пьяный, говорящий ерунду Драко Малфой появился в гостиной её семейного дома.

"Это странно даже для него", — решила она.

Положа руку на сердце, Гермиона подозревала, что всё происходящее имеет какое-то отношение к её глупому желанию, загаданному на падающую звезду. Она просто не могла понять, какая тут связь.

Решив, что для кануна Рождества с неё приключений хватит, она набросила на спящего одеяло и отправилась в спальню, едва волоча от усталости ноги и мечтая:

"Может, к утру ситуация сама решится".

Рождество

Увы, когда на следующее утро Гермиона вошла в гостиную, выяснилось, что ситуация сама собой так и не разрешилась. Мало того, положение стало ещё хуже, потому что вместо ожидаемой кучи Рождественских подарков в комнате её встретил Драко Малфой. Уже трезвый и чистый, он вышагивал перед камином в наивысшей степени раздражения.

"Ну, по крайней мере, он нашел ванную", — только и успела подумать Гермиона, прежде чем Малфой услышал шаги и уставился на неё.

— Не могла бы ты объяснить мне, Грейнджер, какого черта я не могу покинуть эту дыру? Ты заблокировала камин? На нём антиаппарационные чары?

В три шага Малфой пересёк разделяющее их расстояние, в его светло-серых глазах пылал злой огонь.

— Во-первых, как я здесь очутился? Что за хрень такая?

"Антиаппарационные чары, — слова Малфоя эхом отозвались в её голове. — Господи, он думает, я это сделала?"

Гермиона на секунду прикрыла глаза и инстинктивно попятилась. Увы, расстояние до стены оказалось слишком коротким. Загнанная в угол, она глубоко вздохнула и призналась:

— Я не знаю.

— Что ты имеешь в виду, говоря: "Я не знаю"? — рявкнул Малфой, нависая над ней. — Разве такая заучка может чего-то не знать?

Его уничижительный тон всколыхнул вчерашнюю досаду, и Гермиона вспыхнула, толкая его кулаками в грудь:

— Заткнись!

Малфой, однако, не двинулся с места и, подаваясь ещё ближе, зарычал:

— Разблокируй камин.

— Да не могу я этого сделать, ты, тупой алкаш! Я его не закрывала! — закричала она. — По крайней мере, умышленно.

Казалось, это подействовало, потому что он внезапно отступил с усталым видом. Присев на диван, Малфой провёл рукой по волосам и с утомлённым вздохом произнёс:

— Может, объяснишь?

Сначала Гермиона попыталась накормить его отредактированной версией событий. Но это не сработало. Драко Малфой никогда не был глуп, ничего не поменялось и теперь. Быстро догадавшись, что хитрая Грейнджер рассказала не всю правду, он начал задавать вопросы, умело выудив из неё всю историю целиком. Видимо, какие-то обрывки информации ему были известны из прессы, и он просто интересовался недостающими данными. Вероятно, это был приятный сюрприз для него — своего рода Рождественский подарок — услышать, как рушится жизнь Гермионы Грейнджер.

Однако, что поразило Гермиону больше всего — готовность, с которой она отвечала на вопросы. Она не могла объяснить, почему слова полились внезапно и безудержно. Почему из всех людей, окружавших её, именно Малфою она так легко и быстро рассказала всё. Может, дело в том, что он на удивление хорошо вписался в её серый мир? Его естественно бледная кожа, которая была почти лишена цвета, его белые волосы, его серые глаза, даже его светло-серая рубашка и тёмно-серые брюки — всё выглядело нормальным. Только светло-серые губы выделялись, но Гермиона была готова закрыть глаза на эту незначительную деталь. Возможно, здесь было виновато не её зрение, а полное отсутствие жалости на его лице. Она чертовски устала от навязшего в зубах сочувствия, поэтому безразличие и отрешённое любопытство Малфоя стали этакими освежающими переменами. Она говорила, но где-то глубоко внутри была уверена, что пожалеет о своей откровенности очень скоро. Перед ней сидел Драко Малфой, в конце концов.

Гермиона оказалась права, конечно. Когда она закончила объяснять причины того, почему находилась на Рождество одна в фамильном коттедже, что-то блеснуло в его глазах. Малфой даже сделал глубокий вдох и одну секунду выглядел так, словно собирался сказать что-нибудь дружеское, но, казалось, успел сдержаться. Глаза его сузились, и он произнёс, уже вернув свой уничижительный тон:

— Так, давай разберемся. Друзья устали от твоего кислого вида, поэтому на Рождество, увидев падающую звезду, ты загадала меня? Шикарно, Грейнджер. Браво!

— Повторяю для глухих: «Мне не нужен был именно ты», — сказала Гермиона, мысленно проклиная свою глупость. И болтливость.

— Тогда почему я здесь? — издевательским тоном добавил он и вновь придвинулся.

— Я не знаю. Может, потому, что ты единственный человек на Земле, который выглядит одинаково неприятно и в цветном варианте, и в бесцветном?

Он ухмыльнулся и сказал:

— Возможно. Но после тебя я всегда буду вторым. Взгляни на себя — такое жалкое убожество. Держу пари, даже близкие друзья уже терпеть не могут Гермиону Грейнджер. Бедненькую, несчастненькую, никому не нужную Грейнджер. Ай-ай-ай, давайте все поплачем над ней. Ну-ка, поделись, как долго они терпели, прежде чем послали тебя на фиг? Три месяца? Четыре? Не очень долго, я бы сказал. Каково это — быть посланной? Хре...

Он не успел закончить. Гермиона дала ему пощечину. Изо всех сил. Его слова причиняли такую боль своей близостью к истине, что она любой ценой должна была заставить Малфоя замолчать. Потирая пылающую щёку, он только таращился на неё, не говоря ни слова, и Гермиона закричала, внезапно ощущая себя разъярённой и такой живой, какой не чувствовала все эти месяцы:

— Убирайся! Я не обязана выслушивать твой бред, ты, высокомерный, снисходительный ублюдок!

Её вопли вывели Малфоя из замешательства, и он отрезал:

— Я бы с удовольствием, да не могу — застрял здесь, в этой чёртовой глухомани, благодаря тебе. Не приходило в голову, что у меня, возможно, были планы на сегодня? Может, кто-то ждёт меня на Рождество?

Его слова застали Гермиону врасплох — она толком не успела рассмотреть такой вариант.

— Я… — начала она, но Малфой перебил её.

— Конечно, нет. У тебя все мысли только о том, какая ты бедная-разнесчастная. Ведь Гермиона Грейнджер не сделала ничего ужасного, чтобы заслужить такое. Ну, так для тебя есть важная новость. Всё едино — виновна ты или нет. Боль одинакова для всех. Каждый грёбаный день я говорю себе, что заслуживаю каждую каплю страданий, что выпали на мою долю, но это не делает их легче. Так что иди на хрен, Грейнджер. У меня нет жалости для тебя. Абсолютно, — сказал он устало и вновь опустился на старый диван, уронив голову на руки.

"Нет жалости! Конечно!" — осенило Гермиону, и она воскликнула:

— Я думаю, именно поэтому ты здесь! Тебе меня не жаль.

"И выглядишь ты нормально в сером цвете", — добавила мысленно.

Не поднимая лица, он равнодушно хмыкнул и пожал плечами.

Каким-то образом вид Малфоя, сгорбившегося и определённо несчастного, заставил почувствовать себя виноватой. А если ему действительно нужно быть где-то? Что, если кто-то ждёт его? Смесь сочувствия и любопытства заставила вспомнить всё, что Гермиона слышала о его жизни после войны. Малфой потерял отца — это она помнила хорошо. Три года назад тяжёлая вспышка драконьей оспы в Азкабане унесла жизни дюжины Пожирателей смерти, и Люциуса Малфоя в том числе. Она знала о публичном разрыве Драко с Асторией Гринграсс. Ещё говорили что-то о болезни Нарциссы, но она не могла вспомнить детали.

— Ты сегодня куда-нибудь собирался? — спросила Гермиона тихо.

Малфой выпрямился, окинул её недоверчивым взглядом и, помолчав, произнёс:

— У тебя еда есть?

Гермиона моргнула. Он явно не хотел её сочувствия. Ну, и ладно.

— У меня есть яйца и тосты, — она побрела на кухню.

Вскоре завтрак был готов, и Малфой появился на кухне с маской усталой брезгливости на лице. Хотя это не помешало ему буквально сожрать свою порцию.

— Так на сколько я здесь застрял, как думаешь? — поинтересовался он, когда прикончил яичницу.

— Я не уверена, — после непродолжительных раздумий выдала Гермиона, — но так как я загадала желание в канун Рождества, надеюсь, завтра всё вернется на круги своя.

— Невероятно! — Малфой резко вскочил, отшвырнул чашку и выбежал из кухни. — Я не буду спать еще одну ночь на твоём жалком диване! — раздавались его крики из соседней комнаты. — Ты меня слышишь, Грейнджер? Моя шея вчера так пострадала, что ей этого хватит надолго!

Пожав плечами, Гермиона решила игнорировать его. Не будет она тратить своё время на перепалки с разгневанным Драко Малфоем. Быстро прибравшись на кухне, она вернулась в гостиную и нашла его валяющимся на том самом жалком диване и уставившимся в потолок. Вздохнув, она призвала книгу и села в кресло перед камином. Около часа прошло в молчании. Гермиона старалась читать, но не могла сосредоточиться, и её взгляд снова и снова скользил по лежащей фигуре. Малфой то дышал слишком громко, то его волосы, отражая солнечный свет, посылали блестящих зайчиков прямо ей в лицо. Нарочно, что ли? Порой Гермионе казалось, что он уснул, но постоянное движение светло-серых ресниц указывало, что он ещё бодрствовал.

— Что именно ты загадала? — спросил Малфой неожиданно.

Пойманная врасплох, она выпалила:

— Я... Я просила вернуть мою прежнюю жизнь.

Драко подпёр голову локтем и посмотрел на неё.

— Это бесполезно, — сказал он. — Я предполагал, с твоей-то светлой головой ты попросила что-то более умное.

Снова лёг на спину и пробормотал:

— Впустую потраченная возможность. Ты не можешь войти в одну и ту же реку дважды.

Не зная, как реагировать на то, что в одной фразе ему удалось соединить и комплимент и оскорбление, Гермиона пристально посмотрела и спросила:

— А что бы ты попросил, мистер умная задница?

— Неважно, — произнёс Малфой скучным голосом, снова пялясь в потолок.

— Конечно, — сказала она, — это чрезвычайно умно.

Она собиралась добавить что-нибудь ещё, но следующие слова лишили её дара речи.

— Я хотел бы попросить лекарство для моей матери, — пробормотал Драко, но так тихо, что она едва смогла услышать его.

Он так это сказал... После такого Гермиона не могла оставаться равнодушной и отрешённой. Она закрыла книгу и села рядом на диван.

— Что случилось с твоей матерью?

— Она больна, — сказал Малфой. — Лежит в госпитале Святого Мунго последние три года.

— В Святого Мунго... — отозвалась она. — Сожалею. Я не знала. О, Боже, она что, ждёт тебя?!

Догадка вышибла из неё дух, а глаза наполнила слезами.

"Мерлин, что я наделала?!" — подумала Гермиона, чувствуя себя ужасно виноватой.

— Нет! Даже и не думай! — прорычал Драко, резко садясь и в ярости сужая глаза. — Не смей смотреть на меня так. Я не нуждаюсь в твоей жалости. Ты понимаешь? Можешь засунуть своё маленькое жалостливое сердце прямо в свою аккуратную тесную задницу. Никто, слышишь, никто не ждёт меня сегодня! — он издал короткий, горький смешок. — Мать даже не узнаёт меня, так что она наверняка не ждёт, что я приду.

"Нет жалости", — эти слова ещё раз пронзили ей мозг.

— Ох! — Гермиона резко выдохнула, когда понимание внезапно настигло её. Сосредоточив глаза на Драко, она сказала:

— Я поняла. Я поняла!

— Поняла? — Малфой смотрел недоверчиво.

— Да, да, я тебя прекрасно понимаю. Я знаю, каково это. Поверь. Я знаю.

— Хорошо, — он провёл рукой по волосам и глубоко вздохнул. — Значит, мы друг друга поняли.

Наступила неловкая тишина, затем Драко встал, протянул ей руку и сказал на удивление спокойным и твёрдым голосом:

— Поднимайся. Сейчас сходим и найдём себе дерево. В конце концов, это ведь Рождество.

— Ты уверен? — пролепетала Гермиона ошарашенно.

— Да, я уверен, — Малфой фыркнул, по-прежнему протягивая руку в приглашающем жесте, и она ухватилась за его ладонь.

Они не нашли дерево. Снег шёл всю ночь, и вокруг домика его было слишком много. Элегантные "оксфорды" Драко промокли в первые же десять минут, а оба гуляки превратились в снеговиков, когда пытались добраться до ствола небольшой сосны. Сдавшись, они собрали несколько густых ветвей и поспешили обратно в дом. Вернувшись, Гермиона поставила ветки в вазу, и вскоре воздух в гостиной наполнился ароматом хвои. Ей потребовалось некоторое время, чтобы найти идеальное место для их Рождественской композиции, и когда закончила, то нашла Драко стоящим у камина. Он задумчиво смотрел на огонь, и, увидев его серьёзное лицо, Гермиона решилась произнести слова, которые не давали ей покоя весь последний час.

— Я не думаю, что ты всё это заслужил.

— Что? — Малфой повернулся, глаза его остекленели и смотрели, казалось, сквозь неё.

— Я не думаю, что ты заслужил все те страшные вещи, что случились с тобой, — объяснила Гермиона.

— Может быть, — пробормотал он и покачал головой. — Но теперь это не имеет значения. Они уже произошли. Кстати, у меня назначена встреча с тобой. На пятое января. Видимо, ты ещё пользуешься спросом, даже в своей новой должности. «Мисс Грейнджер очень занята», — сказали мне в Бюро Регистрации.

— Зачем ты хотел встретиться со мной? — поинтересовалась Гермина, вспоминая его вчерашний пьяный бред.

— Заявка на патент для нового зелья застряла где-то в твоём отделе. Один из целителей сказал, что оно может помочь матери. Но сначала ты должна утвердить его. Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как послали эту заявку.

Вспомнив уже очень долгое время лежащую на рабочем столе большую папку, которую она неуклонно игнорировала, Гермиона покраснела.

— Мерлин! Я... Я чувствовала себя такой немотивированной в последнее время. Займусь этим сразу же, как только вернусь на работу. Обещаю.

По какой-то странной случайности её желудок заурчал именно в этот момент, и она покраснела ещё больше.

Драко усмехнулся.

— Я думаю, пришло время для праздничного застолья. У тебя что-нибудь припасено в том магловском агрегате? — спросил он, указывая на старый холодильник.

Гермиона открыла дверцу, быстро оглядела внутренности холодильника и объявила:

— У меня есть половина жареной индейки и корнишоны.

Тем временем Драко потянулся за своим пальто и, порывшись в многочисленных карманах, извлек серебряную фляжку.

— А у меня есть вот это! — объявил он с торжествующей улыбкой.

— Что это? — Гермиона подозрительно сузила глаза.

— Это, Грейнджер, наше спасение, — сказал Малфой и поставил флягу посреди стола, на который за несколько минут до того она водрузила индейку и корнишоны.

— Эта птица выглядит мертвой, — добавил он, сморщив нос.

— Она и есть мёртвая, — сказала Гермиона, села и начала есть. — Если ты хочешь уморить себя голодом, сделай одолжение.

Драко хмыкнул, но тоже присел за стол. А потом призвал два бокала и наполнил их до краев. Сунув один в её руку, он сказал:

— За нас и наши страдания, — и опустошил собственный одним глотком.

Гермиона колебалась: светло-серая жидкость не выглядела аппетитной. Но в конце концов решила:

"Пошло всё к чёрту!", — закинула содержимое бокала в рот и проглотила.

На мгновение ей показалось, что она умирает — горло пылало, словно объятое огнём.

— Съешь огурец, — засмеялся Малфой.

Она съела, и это правда помогло от жжения.

"Слава богу!"

Только зрение почему-то стало подозрительно нечётким или… Откуда в гостиной туман?

— Грейнджер, с тобой всё в порядке? — спросил Драко, с усмешкой наблюдая за ней.

— Да, — она кивнула, фыркнула, а затем хихикнула.

— Грейнджер? — он всмотрелся в её глаза. — Да ладно, ты шутишь? Ты не можешь опьянеть так быстро. В самом деле, Грейнджер, всего из-за одного бокала?

— Я не пьяна. Просто забавно, что ты, Драко Малфой, и я, Гермиона Грейнджер, напиваемся вместе на Рождество. Тебе не кажется это смешным? — она фыркнула и захихикала снова.

— Ага, обхохочешься просто, — Малфой потянул её за руку, вынуждая встать. — Тебе необходимо подышать свежим воздухом.

С этими словами он обнял Гермиону за талию и повёл к двери.

— Но... Но тут темно! — пожаловалась она, едва волоча ноги — в знак протеста, конечно.

— Ну и что? Мы же не собираемся идти куда-то далеко.

Драко открыл дверь и, с Гермионой на буксире, вышел на улицу. Серая тьма поглотила их, и то ли домишко настолько занесло, что на крыльце скопилась огромная куча снега, то ли они оба оступились, но в следующую секунду они по самые бёдра утонули в сугробе. Стало вдруг ужасно холодно.

Какое-то время они копошились в снегу, чтобы выбраться. Наконец, мокрые и замёрзшие, но смеющиеся и заикающиеся, любители свежего воздуха вернулись в дом.

— Твою мать! Я чертовски замёрз, — пробормотал Малфой, пытаясь избавиться от мокрой одежды как можно быстрее. Гермиона же вообще не могла говорить, потому что у неё зуб на зуб не попадал. Наверное, она слишком продрогла, чтобы думать о чём-то ещё, потому что тоже стала поспешно снимать одежду прямо там, где стояла. Только когда она услышала резкий вдох, а затем приглушенное "Чёрт!", до неё, наконец, дошло, что она творит. Было слишком поздно, чтобы изображать оскорблённую невинность — Гермиона уже разделась до трусиков и футболки. Она стояла спиной к Драко, но его взгляд был настолько осязаем, что обжигал кожу. Тем не менее она решительно повернулась к Малфою лицом.

Напряжённость его взгляда не пугала, нет. Наоборот, заставляла чувствовать себя настолько живой, что хотелось кричать от восторга. Хотя, Гермиона не стала этого делать, а просто медленно сняла футболку и куда-то зашвырнула. Драко намёк понял мгновенно, потому что в три шага добрался до неё, сжал в объятьях, и губы их столкнулись в жёстком ранящем поцелуе. Весь какой-то угловатый, он бесцеремонно поднял Гермиону и хрипло бормотнул на ухо:

— Останови меня, Грейнджер. Останови меня сейчас же, — и накинулся на её рот снова.

— Нет, — выдохнула она, цепляясь за его плечи. — Нет. Я хочу этого. Хочу почувствовать.

— Утром ты об этом пожалеешь. Я тебя знаю, — шептал Драко, а губы его, касаясь кожи, дарили ощущение электрических разрядов, пронзающих её и накапливающихся в самых чувствительных частях тела.

— Мне плевать, Малфой. Просто... не... останавливайся. Не смей, слышишь, не смей.

Он так и сделал.

День Подарков

Как и когда они добрались до спальни — Гермиона не помнила. Она открыла глаза и первое, что увидела: волосы цвета сахарной пудры, закрывавшие половину лица Драко и почти достающие до бледно-розовых губ. Розовых... РОЗОВЫХ!!!

Она резко села, огляделась и оглушительно завопила. Мир вокруг переливался красками. И, Мерлин, как же он был прекрасен!

— Я так понимаю, всё вернулось на круги своя, — приподнявшись на локте, Драко наблюдал за ней с ироничной улыбкой.

— Да! Да! Да! — крикнула она и, свалив его, улеглась сверху, лихорадочно целуя. Он с готовностью обнял её и перевернулся, подмяв под себя.

— Тогда скажи мне, какой цвет ты сейчас видишь?

Пристально глядя в его глаза, Гермиона прошептала:

— Серый.