Последние несколько лет мне говорят, что я счастливчик.
Проблема в том, что люди, которые это говорят, смотрят так, что, будь их воля, я бы уже горел на костре. Нет, не то чтобы я думал о людях плохо — хотя наш директор считает, что люди по своей натуре в принципе не заслуживают оценки «Выше ожидаемого». Вслух он этого не говорит, он не настолько глуп. Сам я, очевидно, глупее: в моих глазах люди небезнадёжны. Это с детства, материнская наследственность. Помню, отец говорил: «Мягкотелость его погубит». Мать в ответ посмеивалась и обзывала отца дураком. То, что он считал мягкотелостью, она называла не иначе как «широта души». И говорила, что большое сердце — как большой пирог. И похвалу заслужит, и всем по нраву придётся, и на всех его хватит.
Пироги мама пекла что надо. Особенно с капустой. «Не беда, что начинка невзрачная, — говорила она. — Лишь бы вкус был хорош».
Мамиными пирогами мы отмечали мои победы. Сначала в Дурмстранге, потом в юношеской сборной. «Вингардиум Левиоса!» — кричала команда, и куски пирога разлетались по комнате. Юмор у игроков в квиддич странноватый и этикет тоже, тут я спорить не буду. А вообще я чары левитации люблю — для них кроме ловкости и концентрации ничего не нужно. Уж этого мне не занимать.
О чём это я? Ах, да. О счастье и пирогах.
Я не счастливчик. Я, как это принято нынче говорить, популярен. Будь мой дед жив, ядом бы плевался на это слово. Хотя квиддич дед любил, а популярен я именно благодаря ему. В воздухе хорошо. Жаль, тренировки занимают столько времени, а то пошёл бы я учиться на анимага. Метлу свою готов заложить, что стал бы птицей — какой-нибудь мрачной и, скорее всего, хищной. Но уж лучше быть мрачной птицей, чем мрачным школьником-переростком, которым я, собственно, и являюсь. А с тех пор, как приехали в Хогвартс на Турнир трёх волшебников, я чуть ли не каждый день слышу, что выгляжу старше своих лет.
Чушь собачья. Плохо я выгляжу и не высыпаюсь вечно. Вот и сегодня не высплюсь. Каркаров говорит, первым испытанием будут драконы. И что дальше? Про драконов-то он сказал, а вот что с ними делать — тот ещё вопрос. Не убивать же. Может, усыплять? То-то вейла порадуется. А может, отвлекать? Чемпион от Хогвартса — тот, что постарше, — весь день сегодня сидел у озера. Насобирал камней и превращал их в животных. Не знаю, кого он хотел получить в итоге, но, пока я за ним наблюдал, дальше крысы он не зашёл. Бедолага. Крыса против дракона — неудачное подспорье.
А я вот сижу в библиотеке. Хорошая у них библиотека — в Дурмстранге, конечно, получше будет, но и эта ничего, только тут всё сплошь и рядом на английском. Ещё на латыни есть и на древнегреческом — будто кто-то эти книги читает. На них слой пыли такой, что прикоснуться страшно. Развалятся ещё. В носу свербит, глаза слезятся — кошмар какой-то, а не книги. Если что — обойдусь на первом испытании Коньюктивитусом. Дракон переживёт как-нибудь. Вот только если эта тварь начнёт метаться, плохо будет. Независимо от задания.
Девчонки за соседними столами сидят, хихикают, взглядами сверлят — того и гляди, дыра будет. А не знай они, что я Крам… Вот и гадай — к добру эта «популярность» или нет. Но конкретно в данный момент девчонки раздражают. Кстати, не только меня. Девушку у окна тоже. Она здесь каждый день — иногда одна, иногда вместе с четвёртым чемпионом. Помогает, значит. Имя у неё — язык сломаешь. Гермиона. Хорошая, должно быть, девушка, начитанная. И глаза у неё добрые, и рука твёрдая. Повезло четвёртому чемпиону, повезло.

* * *

А я, оказывается, и правда счастливчик. Коньюктивитус сработал, золотое яйцо добыто, а библиотека оказалась прекрасным местом. Просто восхитительным.
Я брожу вдоль стеллажей и поджидаю Гермиону. Последние три дня я только этим и занимаюсь. Не пристало, конечно, звезде квиддича и чемпиону от Дурмстранга такое вытворять, а что я могу поделать. Впереди Святочный бал. Беда — самая настоящая. Весь замок сошёл с ума.
А вот и Гермиона. Медленно движется от стойки библиотекаря к своему любимому столу. В руках у неё такая стопка книг, что мне не по себе.
А если откажет?
Умна, мила и сердце большое — оно сразу видно. И характер есть — это тоже видно. Приятели у неё совсем зелёные — слышал я их разговоры. А к ней просто так нельзя. К ней осторожно надо.
Ну, пошёл. Не знаю, что меня погубит, надеюсь, не отказ женщины. Тьфу, звучит-то как. Мелодрама сплошная.
А книги-то тяжёлые.
— Вингардиум Левиоса! — от произнесённого заклинания она почему-то вздрагивает.
Палочку держать ровно, движение мягкое, громко не говорить, книги опустить ровной стопкой. Кажется, удивилась. Вот и хорошо.
— У вас много книг, — стараюсь говорить медленно, английский у меня не очень. — Любите?
Она слегка хмурится.
— Любите… читать? — уточняю я.
— Да, — кажется, она в замешательстве. Ну, это как раз хорошо. — Спасибо, что помогли.
— Виктор.
Теперь она улыбается. Улыбка у неё чудесная — яркая, искренняя, немного смущённая.
— Я знаю. А я Гермиона Грейнджер.
— Что вы сейчас изучаете? — простая фраза, удачная. Смотрю на книги. Самая верхняя — словарь древних рун. — Расскажете?
— О! — глаза у неё загораются. — Вам интересно?
Рассказывает она увлечённо, забывая сесть на стул (приходится ей об этом напомнить), а в какой-то момент мы склоняемся над книгой так низко, что её волосы касаются моего плеча. Где-то в коридоре начинают шуметь студенты, и она прекращает свой монолог. Кажется, даже с неохотой.
— Спасибо. Очень интересно, — мне и правда было интересно.
— Я могу часами говорить о том, что меня увлекает, и редко находится кто-то, кому это интересно, так что я рада, что вы… — запинается. — Что выслушали. Надеюсь, я не утомила вас.
У меня неприятная улыбка — к сожалению, мне об этом известно, — но я стараюсь улыбнуться помягче.
— Гермиона, вы не согласитесь…
— Гермиона? — рыжеволосая девочка застывает в дверях библиотеки.
Мы оба поворачиваемся — видимо, чересчур поспешно. Гермиона слегка краснеет. Ей идёт. Я поджимаю губы. Совершенно не вовремя.
— Я… я пойду, — девочка исчезает в мгновенье ока, а Гермиона прикусывает губу.
— Извините. Это Джинни, наверное, пришла проследить, чтобы я не пропустила завтрак. О чём вы говорили?
— Вы не согласитесь пойти со мной на бал?
Несколько секунд она молчит, а я даже не могу предугадать, что она ответит, — у неё очень подвижное лицо и в данный момент оно выражает достаточно эмоций.
А потом она переспрашивает:
— Я?
И соглашается.

* * *

Бал кажется мне дополнительным испытанием.
Я плохо танцую, а чемпионы открывают бал. Я учусь в Дурмстранге, который возглавляет директор Каркаров, а моя партнёрша — магглорождённая. На нас смотрят все. Абсолютно все. В зале, кажется, нет ни единого волшебника, который не заметил, кого я пригласил.
В начале бала я надеюсь на то, что у Гермионы не будет из-за меня проблем, и на то, что не споткнусь во время вальса. И проклинаю свой английский.
В середине бала я надеюсь на то, что Каркаров не взорвётся от ярости (и школа не останется без директора), а Гермиона не сбежала, как Золушка, пока я ходил за лимонадом. И проклинаю свой английский.
К концу бала меня беспокоит только Гермиона. Я провожаю её до башни. В коридоре темно, портреты уже дремлют, а те, что бодрствуют, предпочли сбежать к своим приятелям на нижние этажи — там намного веселее.
Мы останавливаемся у окна, и я впервые понимаю, что хочу сказать больше, чем могу. Обычно я предпочитаю молчать. Гермиона тоже молчит и смотрит на меня — задумчиво и выжидающе. Я заметил, что рядом с ней расправляю плечи — и не нужна метла, не надо становиться анимагом. Всё гораздо проще. Чёртов английский.
— Я провёл три дня в библиотеке, чтобы пригласить тебя, — признаюсь я, наконец. — Ты прекрасно выг… — запинаюсь. — Ты прекрасна.
Она роняет брошь, которую всё это время теребила в руках. Глаза у неё просто огромные.
Гермиона едва достаёт мне до плеча, приходится наклониться. Губы у неё тёплые, мягкие; они ещё хранят привкус пунша и лимонада, от неё пахнет свежими розами. Стоит пригласить её в Болгарию — там этот запах смешивается с ароматом моря. Ей пойдёт. Ей понравится.
Отстраняюсь и целую ей руку.
— Доброй ночи, Гермиона. Спасибо.
— Тебе тоже, — она оглядывается поисках броши, и я прихожу ей на помощь.
— Вингардиум Левиоса.
Вещица оказывается в ладонях Гермионы. В её взгляде — снова настороженность.
Мне неуютно.
— Что-то не так?
— Всё отлично, — она улыбается, светло, но отчего-то грустно. — Однажды этим заклинанием мне спасли жизнь. Представляешь?
— Расскажешь?
Как вообще можно применить чары левитации для этой цели?
— Как-нибудь в другой раз. Спасибо за вечер, Виктор, — и целует в щёку.
Она идёт к портрету величественной дамы в розовом платье и лишь однажды оборачивается — когда та впускает её внутрь.
В коридоре темно, я не вижу её лицо, но всё ещё чувствую запах роз.
Последние несколько лет мне говорят, что я счастливчик. Что ж, иногда я и сам в это верю, но никогда — до конца.