Кипя от ярости, Панси поднималась на первый этаж, чтобы черт знает в какой раз совершить обход. Она бы с радостью осталась в гостиной Слизерина, если бы была уверена, что сможет сдержать собственные эмоции. Надзор Макгонагалл и угроза исключения не пугали Панси, совсем другое дело — страх, что Блейз все-таки заметит, насколько его рассказ ее задел.

Она на самом деле была поражена и никак не могла отделаться от мысли, что ее просто использовали. Да, «использовали» — подходящее слово, прямо-таки идеальное, если говорить об отношении Драко Малфоя к другим людям.

Все лето Панси не находила себе места, волновалась, переживала и пыталась любыми способами узнать, что стало с Драко после того, как он покинул школу. Сам он ей не писал, и она наивно полагала, что это лишь мера предосторожности: наверняка авроры могут перехватить сову. Вот только, как оказалось, это ничуть не помешало Малфою отправить Блейзу несколько писем с помощью домовика. Но Панси — его-вроде-как-девушке — он не прислал ничего. Не удержавшись, она спросила у Блейза: не упоминал ли Драко о ней в письме, но тот, гаденько ухмыльнувшись, покачал головой.

И вот теперь Панси слонялась по первому этажу, пытаясь побороть злость, разочарование, обиду, боль… и Мерлин знает, что еще.

Хуже всего остального было чувствовать себя использованной неудачницей. Именно это она прочитала в глазах Блейза, прежде чем, выдавив, что ей нужно на дежурство, вылетела из гостиной: «Неудачница».

По сути, так оно и было.

Они дружили с Драко с ранних лет, вместе сидели на некоторых уроках и за обеденным столом в Большом зале, были парой на Святочном балу, а в конце пятого курса поцеловались, и Панси была уверена, что они не просто встречаются, а испытывают взаимные чувства. Но если летом перед шестым курсом она в этом даже не сомневалась, то уже в сентябре все изменилось.

Драко был постоянно занят. Сначала он все хвалился каким-то важным делом, намекая, судя по всему, на Темного Лорда, а потом и вовсе ушел в себя. Все время молчал, не обращал на Панси ровным счетом никакого внимания и часто где-то пропадал. Наблюдая за ним, подмечая, что выглядит он все более измученным и уставшим, Панси не знала, что делать, как ему помочь. А потом Пожиратели Смерти напали на Хогвартс, и все вдруг встало на свои места. И в одном Панси успокоилась: совершенно точно в их отношениях ничего не изменилось, просто Драко было совсем, совсем не до нее, и его можно понять.

Вернувшись домой, от отца она узнала, что задание Драко все-таки провалил, но, несмотря на это, вроде бы выжил и каким-то образом избежал наказания. От души у Панси отлегло, правда, ненадолго. Каждый день она ждала письма и изобретала все новые оправдания его отсутствию, но, так ничего и не получив, уехала в школу.

В Хогвартсе, как оказалось, ничего хорошего ее не ждало. Разумеется, Драко не вернулся, а остальные слизеринцы особым желанием с ней пообщаться почему-то не горели. Панси пришлось признать, что кроме Драко друзей у нее не было. Она общалась со всеми и ни с кем одновременно, не удосужившись построить близкие дружеские отношения с кем бы то ни было. С другой стороны, на Слизерине подобное было редкостью, однако и одиночек здесь не наблюдалось.

К несчастью Панси, ее не любили многие: все гриффиндорцы, когтевранцы и пуффендуйцы (если они, конечно, способны на ненависть, в чем Панси сомневалась), а также большая часть Слизерина. Первые три факультета презирали и ненавидели ее, считая Пожирателем и шпионкой Малфоя, а собственный факультет по той же причине завидовал и строил козни. И все это было из-за Малфоя, который, черт возьми, бросил ее! Вот что Панси получила от него.

А еще эта должность старосты школы. Подачка от Макгонагалл. Всем было понятно, что в другие времена старостой стала бы Грейнджер, но сейчас той было не до того: с Поттером и Уизли они вечно исчезали, стоило закончиться занятиям.

И все равно Панси не понимала, почему назначили именно ее. Она не была настолько тщеславной, чтобы не заметить подвоха. Неужели так Макгонагалл рассчитывает задобрить ее или контролировать? Панси поморщилась. Что уж точно Макгонагалл удалось, так это лишить ее свободного времени.

Охрану школы усилили, но только своими силами: авроров Министерство не прислало, а потому постоянные дежурства легли на плечи старост и преподавателей. Дежурства, дежурства, дежурства. Панси, сказать по правде, они уже снились.

Ежедневные обходы за полчаса до подъема и отбоя, еженедельный обход по воскресениям после отбоя, собрания старост, составления всяческих графиков и расписаний — вот как прошел сентябрь Панси.

Когда она была старостой факультета и в ее обязанности входило одно дежурство раз в три дня, раздача расписаний и помощь первокурсникам, казалось, что старостой школы быть куда престижнее и круче. На деле же выяснилось, что старосты школы просто бесплатные рабы.

Панси чувствовала себя полной неудачницей.




Каждое дежурство удручало Рона Уизли. Черт возьми, он сейчас нужен Гарри и Гермионе, а не пустым коридорам школы. Почему Макгонагалл вообще назначила его старостой школы, зная, что при такой нагрузке у него совсем не будет времени на помощь друзьям? Неужели она считала его настолько бесполезным и мешающимся под ногами?

Доводы Гермионы о том, что Гарри все еще капитан команды по квиддичу и тоже часто бывает занят, Рона не убедили: у него, в отличие от Гарри, не было ни одной свободной минуты. Халтурить не получалось — профессора постоянно устраивали внезапные проверки дежурств или время от времени приходили на собрания.

Сегодня Рон опять был вынужден патрулировать коридоры, пропустив при этом очередное занятие Отряда Дамблдора, а завтра снова не сможет помочь Гарри и Гермионе в поисках информации о крестражах.

Рон чувствовал себя не у дел. Может, и в школу возвращаться не стоило? Они ведь и не собирались, однако, когда на свадьбе Билла и Флер в шатер влетел патронус Кингсли, сообщающий, что Министерство подверглось нападению и кое-как выстояло, Гермиона предположила, что разумнее вернуться в школу и найти крестраж прежде, чем контроль над школой — что вполне вероятно — перейдет к Волдеморту. Никто почему-то не сомневался, что в Хогвартсе спрятан крестраж.

Вероятно, Рону стоило радоваться столь желаемой когда-то должности старосты школы, вот только ничего похожего на радость или хотя бы удовлетворение он не испытывал. Случись это еще полгода назад, Рон был бы счастлив, а теперь он чувствовал, что все это ему ни к чему и он был куда нужнее Гарри, а не каким-то графикам и расписаниями.

Черт, Дамблдор умер, в Хогвартс со дня на день заявится Волдеморт, а он, как полный идиот, решает, когда команде Гриффиндора играть в квиддич!

Да, Рон был отличным вратарем и старостой школы, но все равно считал себя полным неудачником.



По воскресениям настроение у Рона было хуже обычного лишь по одной причине: совместное дежурство. С Паркинсон.

Как Макгонагалл додумалась назначить эту мопсиху старостой, Рон не понимал. Мало того, что она была тупой (как считал Рон), так еще слизеринкой, и подружкой Малфоя.

Рон не сомневался, что Паркинсон знала обо всем и даже помогала Малфою. Что еще можно ждать от этой подколодной змеи? И, безусловно, в школу она вернулась, чтобы сотворить какую-нибудь гадость, раз уж Малфоя нет.

То, что он сейчас сам себе напоминает Гарри в прошлом году, Рона не беспокоило — в конце концов, тогда Гарри оказался прав. К сожалению.

Рон так и не мог простить себя за то, что не поверил Гарри в прошлом году. Возможно, им удалось бы предотвратить и убийство Дамблдора, и, может быть, многое другое…

«Ты неудачник, Рон Уизли», — в голове зазвучал голос Паркинсон, хоть та именно этого еще ни разу не говорила.

И все равно Рон почувствовал себя мерзко-премерзко, особенно когда заметил гребанную Паркинсон в конце коридора третьего этажа — их этажа на сегодняшнее дежурство.

Отвращение и ненависть читались как на его лице, так и на ее.

— О, нищий явился, — сказала она, стоило Рону подойти чуть ближе.

— И тебе привет, мопс.

Ничего нового в их обмене любезностями не было, и, разойдясь по разным сторонам коридора, Панси и Рон начали патрулирование.




Хотелось бы Рону сказать, что за следующий месяц произошли какие-то изменения. Хоть в чем-то. Но ничего подобного. Казалось, что вместе с Дамблдором в школе умерло все: ученики ходили притихшие и подавленные, после отбоя из гостиных никто носа не совал, опасаясь попасться старостам или, может, кому пострашнее.

Поиски крестражей до сих пор не увенчались успехом, а Гарри пребывал в странном состоянии духа: то злился, то часами сидел молча, не реагируя ни на что. И почти всегда справляться с этим приходилось Гермионе.

Рон винил себя за то, что делает гораздо меньше, чем друзья. По правде, толку от него не было совсем. Он хотел отказаться от должности старосты, однако Макгонагалл и слушать ничего не хотела. «Кто, если не вы, мистер Уизли?», «На этой должности мне нужен надежный человек, мистер Уизли».

Рону так и хотелось спросить: а что, Паркинсон — «надежный человек»?

Но он сдержался и, выйдя из кабинета, пошел в подземелья на дежурство.

Если что Рон и не любил, так это патрулировать слизеринский гадюшник — никогда не знаешь, чего ждать. В тусклом зеленоватом свете видно было плохо, но Рон старательно всматривался в каждую нишу, надеясь поймать какого-нибудь преступателя правил. Просто для морального удовлетворения.

Когда же слева от него раздался какой-то странный всхлип, Рон обрадовался — вот и первый слизеринец-нарушитель в этом году.

Бесшумно подойдя ближе, он достал палочку и невербально зажег люмос. Спиной к нему стояла какая-то девчонка и, судя по вздрагивающим плечам, рыдала. Рон поморщился — воспоминания о Лаванде все еще были свежи.

— Эй, повернись, — произнес он, когда понял, что его так и не заметили или же игнорируют.

— Иди к черту, Уизли.

— Паркинсон? — удивленно спросил Рон.

Не то что бы ему требовалось уточнение: за последнее время он выслушал от нее столько оскорблений, что, наверное, навсегда запомнил ее противный голос.

Паркинсон не реагировала. Рон попробовал еще раз:

— Чего ты ревешь, Паркинсон? Неужели по хорьку заскучала?

Она резко повернулась, и Рон отшатнулся. В общем и целом эта была все та же Паркинсон, но ее лицо… Оно было опухшим, вернее, даже раздутым. И сейчас Паркинсон была похожа на мопса как никогда.

— Почему все пристали ко мне с этим чертовым Малфоем?! — истерично спросила она, не обращая внимания на шокированного Рона. — Почему все решили, что я имею к нему хоть какое-то отношение? Плевать я на него хотела! Он бросил меня сто лет назад, ясно тебе?

Рон почти пожалел ее.

— Что с твоим лицом? — поинтересовался он равнодушно.

— Неужели Жалящее заклинание так сложно узнать? — съязвила Панси.

Рон понятия не имел, что это за заклинание такое, но решил, что обязательно спросит у Гермионы. Вдруг пригодится.

— И кто ж тебя так, а?

— Что, узнаёшь, кому посылать открытку с благодарностями?

Сначала хотелось сказать, что так оно и есть, но несколько секунд спустя Рон понял, что, узнай он имена, исполнителям мало не показалось бы, потому что подлости Рон не терпел. А с Паркинсон поступили именно так, и, видимо, свои.

— Шла бы ты в Больничное крыло, — в конце концов предложил он.

— Я ничего не вижу, идиот!

Посмотрев на Паркинсон, Рон заметил, что из-за опухшего лица, глаза превратились в две маленькие щелочки.

«Ну, прямо второй Волдеморт», — подумал Рон и вздохнул.

— Пойдем, Паркинсон.

— Что?

Закатив глаза, Рон пояснил:

— Пойдем, помогу дойти до Больничного крыла.

Паркинсон скривилась, точнее, попыталась, и зашипела от боли — распухшее лицо вовсе не предполагало активной мимики.

— С тобой, Уизли? — Голос Панси был полон отвращения. — С тобой я никуда не пойду.

Рон хмыкнул. Он видел, что Паркинсон дрожит от холода и, вероятно, боли. Вряд ли Жалящее заклинание было приятным. Стянув с себя мантию, он протянул ее Панси.

— Бери. И пойдем к мадам Помфри. Не думаю, что тебе хочется стать посмешищем всего Слизерина.

Молча, но всячески стараясь при этом продемонстрировать свое отвращение к Рону, Паркинсон укуталась в мантию и попыталась выйти из ниши, но тут же наткнулась на стену, зашипев:

— Ни черта не вижу.

Вздохнув, Рон придержал ее за плечо и осторожно вывел в коридор.

— Когда дойдем до Больничного крыла, тогда и скажешь, чтобы я убрал свои руки и так далее, — передразнивая ее, проговорил он, заметив, что Паркинсон уже готовится произнести тираду о том, какой он отвратительный. — А сейчас пошли быстрее. Мне еще график тренировок составлять, — зачем-то добавил он через пару секунд.




Из Больничного крыла Панси вышла уже утром. Слава Мерлину, Помфри смогла снять заклинание почти сразу, но все-таки оставила Панси на ночь в палате, чему та была рада — возвращаться в гостиную, зная, что один из однокурсников проклял ее, совершенно не хотелось.

Панси до сих пор не могла понять, что вчера произошло. По всему выходило, что кто-то из слизеринцев осмелился на радикальные меры, но как узнать, кто именно? Почти все хотели устроить ей что-нибудь подобное, показать, что без Малфоя она здесь никто.

Панси подумалось, что на своем факультете она вроде Лонгботтома на уроке профессора Снейпа.

Да уж, при профессоре Снейпе слизеринцы не смели устраивать подлянки друг другу. Слизнорт же был абсолютно безразличен к собственному факультету.

И если бы не Уизли, она так бы и простояла в той нише всю ночь, не решаясь показаться в гостиной. Совершенно некстати мелькнула мысль, что на его месте Драко не повел бы ее в Больничное крыло и не дал бы мантию, а приказал Крэббу или Гойлу пойти с ней.

Панси нахмурилась.




Это было их первое совместное дежурство после того случая в подземельях, и Рон почему-то чувствовал себя очень странно.

Когда он поднялся на седьмой этаж — сегодня они патрулировали именно его, — Паркинсон уже была там.

— Уизли, — сказала она и как-то странно на него взглянула, словно ей было неловко.

— Паркинсон, — в ответ произнес Рон, поняв, что привычного оскорбления не последует.

Чуть помедлив, она пошла вперед, и он последовал за ней.

Оба шли посередине коридора. Это было почти перемирием.




В четверг шел сильный дождь, но Гарри, выгнавшего команду Гриффиндора на тренировку, это не волновало. Рон продрог и промок, и все же старался изо всех сил. Перед матчами у Гарри просыпалась жажда к жизни, особенно усиливающаяся после побед, а потому Рон просто не имел права подвести ни его, ни команду и усердно тренировался.

Он как раз делал над полем очередной круг, когда чей-то крик заставил его вздрогнуть:

— Уизли!

Сквозь завесу дождя Рон с трудом заметил кого-то на земле. Но он и по голосу понял, что это Паркинсон. Вопрос был в том, что она забыла на квиддичном поле. Повернув метлу, Рон начал снижаться.

Не успел он твердо встать на ноги, как к нему подбежала Паркинсон и осыпала какими-то неизвестными бумажками, которые тут же намокли под дождем.

— Ты не сделал графики, Уизли! — заорала она так, что Рон поморщился. — И Макгонагалл только что отчитала меня перед всем Слизерином! За тебя, идиот! Она даже слушать ничего не захотела.

Злобно посмотрев на него, Паркинсон развернулась и зашагала обратно. А Рон пришел к выводу, что она шикарно выглядит с мокрыми волосами.




В пятницу Рон возвращался с дежурства и, проходя мимо очередного класса, услышал всхлипы. Замерев, он никак не могу решить: заходить или нет. В конце концов Рон потянул дверь на себя и вошел.

Спиной к нему сидела Паркинсон, давясь слезами. Рон забеспокоился: опять, что ли, кто-то проклял?

— Что случилось? — Он подошел ближе.

Паркинсон повернулась к нему.

— Ничего, о чем тебе стоило бы знать. С какой стати ты вообще сюда вошел?

Рон ответил не сразу. Удивительно, но плачущая Паркинсон теперь, когда лицо у нее было в нормальном состоянии, выглядела невероятно трогательно. А еще Рон вдруг понял, что она довольно красива, если не пытается строить из себя злобную стерву или женскую копию Драко Малфоя.

— Может, мне нравится смотреть, как ты ревешь? — неожиданно вырвалось у Рона.

Паркинсон рассмеялась.

— Серьезно, Уизли? Что за бред ты несешь? — Она снова засмеялась.

Такая Паркинсон совершенно очаровала Рона, и неожиданно для самого себя он притянул ее к себе и поцеловал. Он не понимал, для чего делает это, но стоило ему получить ответное касание губ, как по телу прошла странная жаркая волна — и приятная, и неприятная одновременно, а в голове воцарилась восхитительная пустота. Было похоже на то, что Рон ощущал с Лавандой, однако в этот раз все оказалось куда сильнее.

Когда Паркинсон провела ногтями по его спине, обтянутой тканью рубашки, Рон еле сдержал стон и в ответ проделал с ней тоже самое; в отличии от него, Паркинсон все-таки застонала, чем окончательно лишила Рона рассудка. Прекратив поцелуй, он принялся расстегивать на Паркинсон блузку, чувствуя, что до безумия хочет коснуться обнаженной кожи.

Ладони Паркинсон скользнули по его груди, а затем принялись за пуговицы. Рон, все еще сражаясь с блузкой (Мерлин, почему у него такие неловкие пальцы!), наклонился к Панси и начал целовать ее шею.

Почти одновременно они дернули друг на друге рубашки, наконец ощутив под пальцами разгоряченную кожу. Паркинсон вновь притянула Рона для поцелуя, тогда же касаясь пряжки его ремня.




Панси не понимала, что с ней творится. Только что она рыдала, потому что от Блейза узнала, что Малфой еще в прошлом году успел переспать с Асторией, а теперь стонет под Уизли. Низко же она пала, но, черт возьми, падение определенно было приятным.

И все-таки…

Уизли, все еще не прерывая поцелуя, коснулся ее бедер, задирая юбку, и тут Панси вдруг испугалась.

Она не хотела, чтобы все вышло, как с Малфоем, не хотела вновь считать себя использованной неудачницей, которой и была. Только не в этот раз.

Тело от безумного желания и возбуждения сводило судорогой, а в голове царила полная каша — ведь пальцы Уизли уже прошлись по кромке нижнего белья, вызывая у Панси новый стон.

И все-таки…

С трудом заставив себя сосредоточиться, Панси попыталась взглянуть Уизли в глаза, что было ошибкой. Хоть и голубые, но совсем не похожие на малфоевские глаза смотрели на нее с такой жаждой, что Панси почти сдалась.

И все-таки она должна была подумать о себе и прекратить уступать сиюминутным желаниям.




Неожиданно Панси оттолкнула его.

— Хватит, Уизли. Прекрати.

Рон непонимающе отступил назад. Он никак не мог заставить себя включить мозг; сердце сумасшедше колотилось, а тело все еще охватывал приятный жар. Мысли в голове путались, и Рон не мог понять, что случилось.

— Что-то не так? — хрипло спросил он.

— Слишком быстро, — так же хрипло сказала она, а затем улыбнулась.

Рон улыбнулся в ответ.

Несмотря на болезненное возбуждение и наверняка идиотский вид, оба наконец-то не чувствовали себя неудачниками.