— Добрый день, мистер Малфой, — голос журналистки непривычно резонирует с всегдашней тишиной гостиной, и я невольно вздрагиваю. — У нас было назначено, вы открыли камин... или я не вовремя?

Я поворачиваю голову в её сторону и приглашающим жестом указываю на кресло. Она чуть удивлена, но садится напротив. Зову домовика щелчком пальцев, и он без слов понимает моё указание подать чай.

Гостья немного напрягается, но виду старается не подать — часто моргает, отводит взгляд, постоянно косясь на меня, якобы невзначай. Ей неуютно находиться в полной тишине с незнакомым стариком, да ещё и бывшим Пожирателем, и я её не виню.

— Меня зовут Алисия Хэмсворт, мистер Малфой, я пишу книгу о...

Я киваю, делая останавливающий жест рукой. Она замолкает, едва смутившись.

Совсем юная, вряд ли старше моего внука, эта девчонка пришла поговорить со мной о Ней. И я не знаю, какого чёрта согласился.

Может быть, это уже старость, Драко Малфой? Ты становишься сентиментальным?

Домовик подаёт чай, и я с удовольствием делаю первый глоток, ощущая, как приятное тепло спускается вниз по пищеводу, согревая — оказывается, я замёрз.

Алисия явно наслаждается чаем, ещё бы — это старый рецепт дома Блэков, передающийся их домовиками из поколения в поколение. И я последний в семье, кто вообще помнит об этом.

— Вы пришли побеседовать о Гермионе Грейнджер, — наконец говорю я и не узнаю собственный голос. После многих недель молчания он ещё более скрипучий и сухой, чем обычно. Девушка кивает, с явным сожалением ставит чашку на столик и достаёт чернильницу и перо. Почему она не использует Прытко Пишущее?

— Гермионе Уизли, если быть точнее...

— Грейнджер, — категорично заявляю я. — Я буду говорить с вами только о Гермионе Грейнджер. Никакой другой Гермионы я не знаю.

Потому что та женщина, что сейчас носит фамилию Уизли, может быть, внешне и похожа на Грейнджер, может быть, даже её полная копия, но та Гермиона, которую знал я...

— Хорошо, мистер Малфой, — взгляд Алисии становится снисходительнее и мягче, мне кажется, она меня жалеет. Конечно, напротив неё сидит старый одинокий сморщенный дед, цепляющийся за своё давнее прошлое, как такого не жалеть? В груди появляется уже забытое чувство, чем-то подозрительно напоминающее раздражение. Хочется выставить её за дверь, но у меня так давно не было посетителей...

— Я собираю материал для книги, которую мы выпустим к юбилею миссис Уиз... Гермионы, и опрашиваю всех, кто был с ней связан.

Я хочу ухмыльнуться, как всегда делал раньше, но вместо этого скорбная полуулыбка трогает уголки моих губ, и я смущённо откашливаюсь.

— И... при чём тут я?

— Ну, вы вместе учились в Хогвартсе, говорят, у вас были сложные отношения... ну, понимаете... Из-за... Вторая магическая, и всё в этом духе...

Девочка явно смущается, я вижу, как трудно ей даётся эта тема — вечное противостояние добра и зла, чёрного и белого, ненавистных Пожирателей и святых Героев. Будь я чуть помоложе, уже бы точно плевался ядом и довёл бедняжку до истерики, но её счастье, что мне уже далеко не двадцать пять и просто не с кем поговорить.

Скорпиус уже давно махнул на меня рукой — но чего ещё от него было ждать после того случая с дневниками. Как сейчас помню выражение его бледного лица, трясущийся голос, подрагивающие руки. Он до последнего не верил, что написанное там — правда.

Бедный мой мальчик, я не хотел повторять ошибок своего отца, но как бы я мог сказать тебе, что никогда не любил твою мать? Что всю жизнь жалел об утраченной возможности? Что так и не научился быть смелым?

Я правда не хотел, чтобы он жил во лжи, как в своё время жил я. Не хотел врать и притворяться. Не хотел с самого детства подменять понятия, умело жонглируя двойными стандартами. Но я не был готов к тому, чтобы открыть ему правду. Чтобы самому признать её.

— Что конкретно вас интересует, мисс Хэмсворт? — чай остыл, а я не могу больше ждать. Мне хочется рассказать об этом хоть кому-нибудь, кто выслушает.

— Какие отношения связывали вас и Гермиону Уиз... Грейнджер? — она не стала ходить вокруг да около.

«Она — лучшее, что случилось со мной в жизни», — Скорпиус думал, что я писал это о его матери.

«Теперь я знаю, что такое счастье. И как его зовут...» — он наивно предполагал, что всё это относилось к Астории.

«...Гермиона Грейнджер», — ровно до этого момента.

Столько боли и отчаяния, столько неприкрытой ненависти и злобы, столько жалости и отвращения, сколько было в его взгляде, я, пожалуй, не видел ни до, ни после. А я, на минуточку, оправданный Пожиратель Смерти.

Оправданный Пожиратель Смерти, из-за своей трусости профукавший единственный шанс стать счастливым.

Так что да, я кое-что знал о том, как на меня смотрят люди. И, Мерлин не даст соврать, я никак не мог с этим смириться.

Быть Драко Малфоем всегда было очень одиноко, но быть его сыном, только что потерявшим мать и узнавшим из старых дневников отца, что тот никогда её не любил...

Я хуже Люциуса.

Я хуже всех, кто когда-либо агитировал меня принять сторону Волдеморта. Они врали мне о том, как нужно относиться к чужакам. Я врал собственному сыну о том, как отношусь к своей жене.

— Мистер Малфой? — кажется, я задумался, и гостья начала уставать. Но что поделать? Я стар, немощен и очень одинок, пусть потерпит, ей это нужнее, чем мне. По крайней мере, она должна так думать.

— Да-да, мисс Хэмсворт, я помню, — облокачиваюсь на спинку кресла, переводя взгляд на окно. — Какие отношения?.. Если я скажу вам, что мы были любовниками когда-то очень давно, вы мне поверите?

— Так значит... — тихий шёпот срывается с её губ, но она быстро берёт себя в руки. — Насколько давно?

— Сейчас в это трудно поверить, но нам было слегка за двадцать. Едва ли больше, чем вам сейчас.

— Ох, — журналистка прикрывает рот ладонью и неверяще смотрит на чистый лист бумаги перед собой. — Как же так вышло?

— Что именно? — я слегка улыбаюсь. — Что великая и безгрешная Героиня войны из всех возможных мужчин на планете выбрала опального Пожирателя?

— Бывшего Пожирателя...

— Нет. Бывших Пожирателей, мисс Хэмсворт, не бывает, — я перебиваю её достаточно резко, чтобы дать понять: спорить со мной бесполезно. — Эта метка со мной до конца жизни.

Алисия, по всей видимости, хочет со мной поспорить, но я заранее знаю все её аргументы.

Когда-то давно, кажется, в прошлой жизни, я точно так же спорил с одной кареглазой ведьмой о том, что бывших Пожирателей, как и бывших Героев, не бывает. Тогда она рассказывала мне о Поттере и о том, как он устал от всеобщего внимания за все послевоенные годы. А я, словно несмышлёному ребёнку, втолковывал ей простые истины: о том, что людям нужен лидер, им нужен человек, который будет за них отвечать и принимать решения. Такой, как Поттер. И что им также нужен козёл отпущения, на которого можно свалить все свои неудачи. Такой, как я.

— Но почему вы расстались?

Глубокая морщина прорезает мой и без того неровный лоб, а уголок губ непроизвольно дёргается. Почему-почему? Потому что.

— А почему мы не должны были? — я всегда отвечаю вопросом на вопрос, когда не знаю, что сказать.

— Вы же, по всей видимости, любили друг друга?

— Кто сказал?

Она с сомнением покручивает перо между пальцами и прикусывает щёку. Знакомая вертикальная складка появляется между её бровями, и мне на секунду кажется, будто напротив меня сидит совсем другая девушка. В следующий момент Алисия поднимает на меня свой взгляд, и видение тут же рассеивается.

— Враги просто так не сходятся, мистер Малфой. А такие принципиальные, как вы с... Гермионой, тем более.

А девчонка оказалась не промах: цепкая, сосредоточенная, острая на язык. Она до боли напоминает мне Грейнджер в молодые годы, но, мне кажется, я бы нашёл схожесть с ней в любой кареглазой ведьме с длинными каштановыми волосами. А эта ещё и перо грызёт как всем-известная-зазнайка и хмурится точно так же.

— Враги, Алисия, — могу я к вам так обращаться? — вообще понятие слишком размытое.

— И всё же?

Настырная девчонка, мантикора её побери! Вызывающая и бойкая — Гриффиндор, не иначе.

— Что вы хотите от меня услышать? — мой голос звучит громче. — Историю о вечной любви?

— Я хочу понять, мистер Малфой, — Алисия улыбается и просит появившегося ни с того ни с сего домовика принести ещё чай, — как заканчивается любовь.

Любовь.

— Тогда вам лучше спросить это у Гермионы Уизли, — я говорю совсем не то, что собирался, но сказанного, как известно...

Мисс Хэмсворт как-то странно смотрит на меня, не мигая, я практически вижу муки выбора, терзающие её прямо сейчас. Спустя несколько долгих минут молчания она, наконец, заговаривает со мной.

— Когда вы последний раз общались с Гермионой?

Я удивлённо приподнимаю брови и чуть пожимаю плечами.

— С момента разрыва мы не сказали друг другу ни слова.

— И вы не переписывались?

Отрицательно качаю головой.

Я писал дневники всё это время. Очень много дневников: о любви, о ненависти, о страхе остаться одному, о желании во всём признаться семье, о выборе, о долге и о Гермионе. Всегда о Гермионе.

Но Скорпиус сжёг их все в тот же день, как нашёл. Он до сих пор не простил меня, но когда родился Абраксас... Наверное, его сердце смягчилось, и он позволил мне видеться с внуком. Сейчас самому младшему из Малфоев двадцать два — столько же, сколько было мне, когда...

— Я нашёл свою идеальную женщину, но оказалось, что я не её идеальный мужчина.

Алисия молчит. Я не знаю, зачем сделал это глупое признание и чего жду от неё сейчас, но... Но какая теперь уже разница? Мне за семьдесят, я старик. Моя жизнь больше чем наполовину прожита, и всё, что у меня есть, — это память о тех воистину светлых днях.

— Вы же знаете, что мистер Уизли скончался два года назад? — зачем-то спрашивает она.

— И какое мне до этого дело?

— Вы могли бы... Не знаю, — мне кажется, или этот разговор становится слишком интимным? — Вы могли бы написать ей... Наверное.

— Написать? — вторю я в изумлении. — И зачем ей мои соболезнования?

— Не это, не по поводу... — она запинается и делает глубокий вдох. Карие глаза с золотистой радужкой остаются сухими, но всё ещё очень грустными. — Просто написать. Спросить, как дела, может быть, немного рассказать о своих.

— И зачем это Гермионе? — В какие игры со мной играет эта девчонка?

— Вполне возможно, что ей нужен друг.

— Друг. У неё есть Поттер. И был Уизли. Я никогда... — мой голос срывается, но это и к лучшему. Я не хочу снова чувствовать себя слабаком.

— Мистер Малфой? — Алисия встревоженно смотрит на меня, протягивая левую руку к моему плечу. Что-то на её запястье звякает, и она поспешно одёргивает рукав, но мне хватает и доли секунды, чтобы узнать свой подарок.

Тонкий серебряный браслет с тремя рунами, означающими сердце, разум и душу, сейчас висит на руке девушки, до безумия похожей на мою Гермиону. Если это совпадение, то я — Санта Клаус.

— Откуда у вас этот браслет? — спрашиваю я, наблюдая за девчонкой. Она выглядит словно попавший в ловушку заяц, но почти сразу берёт себя в руки, вздёргивая нос.

— Купила на блошином рынке.

— Врёте, — я прищуриваю один глаз, напуская на себя всю имеющуюся во мне строгость.

— Нет.

— На обороте каждой руны выгравировано число. Девятнадцатое сентября две тысячи второго года. Я подарил его Гермионе в день её рождения, когда мы только начали... Что бы то ни было.

Мисс Хэмсворт досадливо поджимает губы и отворачивается к окну. Ей нечем крыть.

— Вы ведь не пишете книгу, Алисия.

Она лишь сильнее хмурится, сложив руки на груди, и я окончательно уверяюсь в своей догадке.

— Зачем вы пришли ко мне? Думаю, ваша бабушка сама бы всё вам рассказала.

Молчание затягивается, и я понимаю, что Алисия собирается с мыслями, чтобы что-то сказать, но всё никак не решается.

Не мне её торопить.

— Я искала Прытко Пишущее перо в ящике её стола, — наконец говорит она. — Своё я где-то оставила, а бабушка всегда держала у себя парочку запасных. Она никогда не прятала ничего, у нас дома никогда не звучало ни одно запирающее заклятие, поэтому, когда я случайно нажала на какую-то кнопку, не ждала никакого подвоха. Но вот когда дно ящика отодвинулось в сторону, я не смогла просто закрыть его и уйти.

Я понимающе ухмыляюсь. А как иначе? Она абсолютная копия Грейнджер.

— Это было двойное дно. Двойное дно! У моей бабушки в ящике! Представляете мой шок? — я лишь неопределённо веду плечом. — И там были...

— Что? — я уже не в силах скрывать нетерпение.

— Письма.

Непонимающе смотрю на свою собеседницу, которую будто распирает от восторга. Она говорит о том, что эти письма, оказывается, написаны мне. И что все запечатанные, кроме последнего, написанного в день смерти дедушки. Она говорит, что Гермиона так ни разу и не отправила ни одного письма, потому что думала, будто я её никогда не приму.

Но это я всю жизнь боялся быть отвергнутым!

Руки ощутимо трясутся, а дыхание вдруг сбивается. Я никогда не жаловался на здоровье, но прямо сейчас — в этот конкретный момент — моё сердце так неистово колотится, словно собирается вырваться наружу. В глазах темнеет, а голова идёт кругом.

Как же так?

Все эти годы?..

Я не слышу, как Алисия собирается и тихо выходит из комнаты. Игнорирую домовика, предлагающего помощь. Резко встаю, сбивая со стола чашки, хватаю трость и ухожу в сад, навсегда заросший сорняками, опустевший сад, в котором уже очень давно не поют птицы.

Мой взгляд мутнеет, и я тру глаза в попытке улучшить зрение, но когда я подношу пальцы к лицу, они моментально становятся влажными.

Я плачу.

Старый, одинокий, всеми покинутый трус.


* * *
Спустя неделю самобичевания и вполне обоснованной ненависти к себе я, кажется, прихожу в норму. Утреннее солнце больше не раздражает, кофе не кажется горьким, а сад, если над ним поработать, ещё может быть вполне привлекательным. Нужно только посадить цветы вдоль аллей.

Когда я заканчиваю завтракать, домовик привычным жестом подаёт мне поднос с почтой, на котором обычно лежат только газеты. Я окидываю его мимолётным взглядом, не ожидая ни от кого вестей, но тут же замираю с занесённой чашкой у рта.

Конверт.

На серебряном подносе лежит один конверт с моими инициалами. Без подписи.

Дрожащими руками я распечатываю его, боясь повредить содержимое, но стоит мне прочитать первое слово — и мир вокруг меня начинает кружиться и блекнуть. Всё, что я вижу, — это широкие аккуратные буквы, складывающиеся в слова, написанные до боли знакомым почерком.

«Мне не нужен был идеальный, мне вполне хватило бы тебя».

Не знаю как, но в следующую минуту я уже сижу в своём кабинете и дрожащей рукой привязываю конверт с ответом к лапе почтовой совы.

«После всех этих лет?..»