— Что скажешь, Грейнджер?

Они сидят за столиком в тени большого дуба, и стоящее в зените солнце лишь изредка проглядывает сквозь пышную крону, оттого на лице Малфоя то появляются, то исчезают крохотные пятна света, и ей кажется, будто он смеётся над ней.

— Кофе паршивый.

Гермиона растерянно смотрит в чашку, отмечая, что гуща на дне образует вполне чёткое кольцо. Она не верит в знаки, но даже Трелони раз в год умудрялась дать правдивое предсказание, так что…

— Серьёзно? — Малфой с сомнением отпивает свой кофе и морщится. — Остыл.

Царит весна — в лучшем из своих проявлений, и даже вредная малфоевская птица, сегодня утром укусившая за то, что долго шла к окну, — не портит Гермионе настроения. Она не виновата, что любит поспать. В выходной — особенно долго.

— Но всё же, — Малфой неловко ёрзает на стуле, — вернёмся к моему предложению…

На последнем слове Гермиона нервно хихикает, и Малфой едва заметно напрягается.

— Что ты скажешь?

А что она может сказать?

Гермиона только шире улыбается, не в силах больше сдерживаться, и начинает громко смеяться. Благо вокруг лишь кусты да уилтширские луга — и никто не может видеть её истерику. Никто, кроме Малфоя.

Он же, напротив, предельно собран и решительно настроен получить от неё ответ сегодня же. В крайнем случае — завтра, но не позднее обеда. Не стоит тянуть слишком долго, французское министерство ждёт его письмо к понедельнику, иначе предложенное ему место отдадут этому выскочке Дюпону, а этого не переживёт малфоевская гордость. Стоит Гермионе притихнуть, смаргивая выступившие от смеха (точно от смеха?) слёзы, Малфой подаёт ей платок и приказывает домовикам принести вино. Он надеется, что с алкоголем дело пойдёт на лад. По крайней мере, со многими французскими партнёрами это срабатывает, почему не сработает с одной-единственной старой знакомой?

Но Грейнджер остаётся всё той же чопорной занудой, которую Драко помнит со школы, поэтому от вина благоразумно отказывается.

— Не хочу натворить глупостей, — говорит она, выразительно на него посмотрев. — Если ты понимаешь, о чём я.

— Это не глупость, я предлагаю тебе партнёрство.

— Ты предлагаешь мне… — нет, она не может произнести это вслух.

— Партнёрство, Грейнджер.

Она лишь машет рукой, отвернувшись. Пусть он называет это чем угодно: партнёрством, альянсом, выгодной сделкой — ей всё равно, она не согласится на такое безрассудство. Ей всё-таки не пятнадцать лет, а чуть за тридцать.

В тридцать лет глупостями заниматься некогда, в тридцать уже пора…

Ага, сидеть клерком в Министерстве и ловить на себе жалостливые взгляды кумушек из соседнего отдела. Ходить в одиночку на выставки и в кино, обедать в одном и том же ресторанчике за углом, а по воскресеньям заглядывать в "Нору" — всего на полчасика, — постоянно ссылаясь на занятость и завал на работе. На что угодно, лишь бы не сидеть в доме, полном женатых друзей и кричащих детей.

— Что тебя здесь держит? — не унимается Малфой. — Ты свободна, детей у тебя нет, пожилых родственников, чтобы за ними присматривать, тоже не наблюдается. А работа так и вовсе отстой, я могу предложить тебе лучшее место — с перспективой, развитием, карьерным ростом.

Гермиона разворачивается и внимательно рассматривает его — вырос, возмужал.

Мелкие морщинки вокруг глаз, вертикальная складка между бровями, первая, едва заметная седина на висках — всё это не портит Малфоя, наоборот, играет на контрасте с его по-юношески лёгкой улыбкой, с почти детским азартным огоньком в глазах, с уверенностью, которую он излучает, просто сидя на стуле перед ней.

— Или считаешь, что ты уже стара для перемен? — при упоминании о возрасте что-то неприятно шевелится в груди, и Гермиона невольно кривится. Малфой говорит это беззлобно, в шутку, слегка улыбнувшись, и она даже немного завидует его лёгкости.

Он всего месяц назад вернулся из Франции, почти никому не сообщив, — да и кому было сообщать? Нарцисса до сих пор там, в поместье на Лазурном берегу, Забини — в Италии, Панси давно уехала в Америку, и неизвестно, поддерживают ли они связь до сих пор. А больше-то у Малфоя знакомых и нет. Все либо сидят в Азкабане за пособничество Волдеморту, либо разбежались по миру как крысы с тонущего корабля. А Малфой…

Ну, он честно пытался наладить свою жизнь здесь, в Англии. Закончил после войны Хогвартс, искал работу, пробовал устроиться в Министерство, но его, по понятным причинам, никуда не брали. Никто не хотел связываться с бывшим Пожирателем, даже с полностью оправданным.

— Почему Франция? — Гермиону всегда интересовал этот вопрос.

Малфой недолго сомневается, но потом, видимо, решает, что правда поможет расположить её к себе:

— Потому что буквально за пару месяцев до решающей битвы Нарцисса купила там поместье. На свою фамилию, из собственных сбережений. Я случайно наткнулся на бумаги, когда зашёл к ней предупредить, что ухожу в… рейд.

Последнее слово он почти шепчет, но Гермиона слышит горечь в его голосе и не может проигнорировать этот факт. Малфой, возможно, трус, но не убийца. В этом она уверена.

— И что дальше?

— Она попросила не говорить отцу, а я решил, что убежище нам не помешает, — хмыкнув, Малфой делает глоток вина из своего бокала и останавливает на нём взгляд. — Позднее, в день окончания Хогвартса, мама написала мне оттуда, сообщив, что надеется на мой приезд.

Гермиона помнит этот вечер — их выпускной — так, словно это было вчера.

Никакого бала, никакого пиршества, никаких украшений. Обычный ужин на сотню человек, и официальная часть, на которой Макгонагалл вручала аттестаты. Гермиона помнит, как после вручения они все пошли на кладбище и разложили аттестаты на надгробия погибших учеников. Даже сейчас, спустя двенадцать лет, Гермиона помнит слова, стоявшие комом в горле, и слёзы, застилавшие глаза. Очень редко, в особо плохие дни, ей снится, будто она в своей комнате в школе, а на соседней кровати щебечет Лаванда об очередном ухажёре. В этих снах ЗОТИ ведёт Ремус, и на его безымянном пальце блестит тонкий ободок обручального кольца. Гермиона ходит к ним с Тонкс в гости, и там все: Дамблдор, Грозный Глаз, Добби, Фред, даже Снейп — они сидят за большим деревянным столом, как во времена Штаба, и весело о чём-то разговаривают. Ей никогда не снятся Гарри или Рон, не появляются там и другие — выжившие — Уизли. Если не считать Тедди и её саму, эти сны полны мертвецов, по которым она отчаянно скучает.

— Это было ужасно, — говорит она, согласно кивая. — Наш выпуск.

Она вспоминает и то, как однажды забрела в дальний угол библиотеки, чтобы порыдать вволю, а там уже сидел Малфой — с опухшими глазами и красным носом. Он попытался встать и выйти, но что-то в её взгляде пригвоздило его к месту, и он лишь подвинулся, молчаливо позволяя сесть рядом.

— Бывало и хуже.

Гермиона хочет возразить, но вовремя останавливает себя. Малфой знает, о чём говорит: в его доме долгое время пытали и убивали людей прямо у него на глазах, пока она скиталась по лесу, спала в палатке, носила на шее проклятый медальон, боялась быть обнаруженной.

После войны они могли не прятаться и быть собой. В тот год никому вообще не было дела до крови и статуса: Слизерин сидел за одним столом с Гриффиндором, а Рейвенкло безбожно списывал у Хаффлпаффа, так что никого уже не удивляло, что Грейнджер подолгу засиживается в библиотеке с Малфоем. Им было о чём помолчать.

— Нам было девятнадцать, — Малфой пожимает плечами, словно прочитав её мысли. — Мы были молоды и хотели жить.

— А сейчас что, жить не хочется?

Малфой странно на неё смотрит, словно впервые видит, и почти шёпотом отвечает:

— Больше всего на свете.

Гермиона молчит.

— Подумай над этим, Грейнджер, — спустя какое-то время, проведённое в обоюдном молчании, говорит Малфой. — Это всего на год-другой. Сменишь окружение, обстановку, и вообще — взбодришься.

Гермиона вопросительно поднимает бровь.

— Выглядишь ты паршиво, — поясняет он. — Даже тогда, знаешь ли, не выглядела так тускло.

— Ты мастер комплиментов, — саркастично замечает Гермиона.

— Стараюсь, — говорит Драко, приподнимая воображаемую шляпу.

Такой Малфой ей непривычен. Он смущает и сбивает с толку.

Своей энергией, своей жаждой жизни, своими амбициями и планами. Гермиона смотрит на него, а видит другого человека: лёгкого, сильного, смелого…

Один Мерлин знает, чего ему это стоит, но Малфой живёт полной жизнью, она чувствует это.

И отчаянно ему завидует.

В то время как Гермиона закрылась в себе, пытаясь справиться с болью от потерь, с шоком от победы, с неверием, что всё закончилось, Малфой открылся миру — и явно не прогадал.

— Я серьёзно, Грейнджер, — шутливая улыбка моментально исчезает с его лица. — Мне нужна твоя услуга, но я в долгу не останусь.

То, о чём он просит, — из ряда вон. Это даже больше, чем она может себе вообразить. Это сумасшествие чистой воды, и если она согласится…

Если она согласится, то её не поймут. Ни друзья, ни коллеги, ни уж тем более остальное общество. Взять вот так просто сорваться с места и уехать в другую страну? Да ещё и с кем — с Малфоем?

Сумасшествие, не укладывающееся в голове.

А с другой стороны, приняв это предложение, она получит шанс вырваться из этой опостылевшей бюрократической машины Министерства. Перестанет быть просто шестерёнкой в устаревшем механизме, сможет по-настоящему раскрыться, проявить себя, реализовать все идеи и наработки, которые отклоняют здесь. Гермиона знает, Франция крайне лояльна к магглорождённым и очень боится повторения того, что случилось в Англии с Волдемортом, оттого их политика направлена на устранение всех вариантов дискриминации: по полу, расе и происхождению.

Но это же просто безумие в чистом виде! Начинать всё с нуля: в чужой стране, в чужом доме, с чужим, по сути, человеком.

Да, у Малфоя двойное гражданство, спасибо Нарциссе, вовремя положившей на счёт в тамошнем банке пару миллионов. Да, он на прекрасном счету во французском Министерстве, потому что достаточно умён, амбициозен и обаятелен, когда этого хочет. Да, он предлагает ей работу, перспективы и, что самое важное, поддержку — моральную и материальную — во всех её начинаниях. Он уже показывал её наработки начальнику, и тот был в восторге.

Что её на самом деле сдерживает?

Друзья? У них свои семьи, в лучшем случае они видятся раз в неделю, если дети не болеют.

Коллеги? Она клерк в Министерстве, занимается бестолковым перекладыванием бумажек с места на место и бюрократическими мелочами вроде сбора подписей на смену сорта кофе в министерской столовой.

Общество? Ей всегда было плевать на общество, оно до сих пор её отторгает. Зачем за него цепляться?

— Грейнджер, я вижу, как в твоей голове вращаются винтики и плавится металл, — с лёгкой полуулыбкой говорит Малфой, но Гермиона замечает тень настороженности во взгляде. — Мне кажется, ты сейчас лопнешь от напряжения.

— Ну знаешь ли, — с хитрым прищуром отвечает Гермиона, — не каждый день мне предлагают такое.

— Ничего криминального, Грейнджер. Хочешь, мы составим контракт?

Малфой видит её сомнения, а потому пускает в ход последний козырь, припасённый на крайний случай, — искренность.

— Слушай, Грейнджер, — продолжает он, ловя её взгляд, — я знаю, что могу попросить любую магглорождённую волшебницу, хоть француженку, хоть австралийку, — и она не откажет. Не смотри на меня так. Мне сложно отказать, скоро ты в этом убедишься.

Гермиона лишь сухо кивает, настороженно всматриваясь в его лицо.

— Но всё дело в том, что мне не нужна любая, — мне нужна ведьма, обладающая вполне конкретными качествами. Умом, сообразительностью, амбициями (Грейнджер, в тебе их столько, что я удивляюсь, как ты ещё не взорвалась), целеустремлённостью и, что важно, я должен ей доверять.

Удивлённо поднятые брови заставляют его кое-что объяснить.

— Я знаю тебя почти двадцать лет, и точно могу сказать, что ты не из тех, кто бьёт в спину.

— Мы не виделись пять лет, Малфой, откуда такая уверенность?

Он лишь улыбается.

— Умей ты действовать исподтишка, то давно бы носила фамилию Поттер.

Гермиону словно током ударяет. Откуда он знает о её любви к Гарри?

Точнее, откуда он знает о её прошедшей влюблённости в Гарри? Это же было сто лет назад, ещё во время поиска крестражей. Не то чтобы сейчас она его не любит, но… Но он давно и счастливо женат, у него прекрасные дети и чудесный дом, и она сама добровольно отказалась от него ещё тогда.

Потому что не смогла поступить так с Джинни.

— Чёрт.

Тихий грудной смех заполняет тишину между ними.

— Да, в какой-то мере я и чёрт, и дьявол, и Мерлин… Я могу продолжать этот список бесконечно — француженки весьма изобретательны.

— Прекрати, — Гермиона не может удержаться от замечания.

— Соглашайся, — игнорирует её Малфой и тянется через столик, беря её ладонь в свою.

— После таких откровенных деталей? — Гермиону смущает подобный жест. Они никогда не были настолько близки, чтобы воспринимать это как должное.

— Но я же не предлагаю тебе со мной спать. Я лишь…

— То, что ты мне предлагаешь, гораздо серьёзней, — перебивает она, выдёргивая руку. — И ты совершенно не представляешь себе последствий этой авантюры.

— Да неужели? Ты получишь второе гражданство, круглую сумму на счёт, новую перспективную работу, начальника, который заранее тебя обожает, союзника со связями и деньгами… Дальше перечислять?

— Не надо, — бурчит Гермиона, понимая, что уже давно приняла решение, а сейчас просто зачем-то оттягивает время. — Но ты не сказал самого главного минуса.

— Не понимаю, о чём ты, — хитро улыбается Малфой.

— Тебя. Я получаю в довесок и тебя тоже.

— А я — тебя. Вполне справедливое предложение, я считаю.

— А как же твоя мама?

— Она категорически за.

— А коллеги?

— Они тебя полюбят.

— А д…девушка?

— У меня её нет.

Чёрт.

Кем бы его ни называли, но Малфой умеет убеждать.

Гермиона последний раз бросает взгляд на кофейное кольцо на дне чашки и, громко выдыхая, говорит:

— Да.

Малфой неловко дёргает рукой, и вино из его бокала проливается на скатерть, пропитывая белоснежную ткань, словно кровь — свежие бинты. Гермиона снова вспоминает войну, разрушенный Хогвартс, бессмысленную работу и пустую квартиру…

Когда, если не сейчас?

— Да? — глухо переспрашивает он, словно не верит своим ушам.

— Да, — повторяет Гермиона. — Я выйду за тебя, Драко Малфой.