Я был неправ.
Конечно, признавать это сейчас гораздо проще, чем тогда, и всё же.
И всё же я был неправ.
Когда ты, словно заведённая, доказывала мне свою искренность, преданность, верность — я во всём стремился увидеть подвох, разглядеть ложь, почуять корысть. Я цеплялся за сказанные в сердцах оскорбления, которыми ты грешила, — ты всегда была крайне несдержанна, — перекручивал и перестраивал твои же аргументы, переворачивая всё с ног на голову, выставляя тебя виноватой во всём. Одну тебя. Во всём.
Я был идиотом, и теперь ты вправе сказать мне об этом в лицо. Более того, я прошу тебя сказать мне это в лицо, потому что каждый — каждый! — стремится выразить мне свои сожаления, поддержать и утешить. Даже Уизли и тот кивнул при встрече. Уж о Поттере и говорить нечего — он вообще прислал мне письмо. Я не стал читать из принципа, мне хватает того, как он смотрит на меня в Министерстве, — как на побитую собаку. Да, Мерлин, не он один! Они все смотрят на меня так, словно это не я загнал тебя в угол бесконечными придирками, свёл с ума постоянными тайнами, изничтожил своим недоверием. Будто не я всему виной, будто я здесь жертва, а не ты. Я…
Я подвергал сомнению каждое твоё слово, каждый жест, каждую эмоцию, я намеренно доводил тебя до истерики, чтобы вскрыть твою черепную коробку простой и топорной Бомбардой, добраться до сути, до первопричины, до ответа на главный вопрос, — почему?
Почему ты была со мной?
Зачем тебе был нужен именно я?
Какую пользу тебе приносили эти отношения?
Я никогда не задавал прямых вопросов, но каждым взглядом давал понять, что не верю. Я делал вид, что мне всё это безумно надоело, что я устал, что ты сводишь меня с ума. Я подавлял любое твоё поползновение проникнуть ко мне под кожу, стремился оградиться, ограничиться лишь физической связью — мне казалось, что так я смогу всё держать под контролем. Но ты с упорством тролля подступалась всё ближе и ближе, медленно, но верно завоёвывала мои территории, уничтожала мою оборону, отправляла своих шпионов в мой тыл — и я не заметил, как оказался полностью в твоей власти.
Ты проходила мимо, лишь задевая мой рукав концом своей мантии, а сердце уже ускоряло бег. Ты отправляла мне многозначительный взгляд из другого конца кабинета, пока все были заняты своими делами, — и я лихорадочно просчитывал варианты, как бы нам двоим незаметно исчезнуть со смертельно скучного совещания. Ты поправляла мой ворот своими крохотными пальчиками, откидывала прилипшие пряди со лба и заправляла свою блузку в строгие чёрные брюки, — а я проклинал и Мерлина, и Моргану за то, что они однажды столкнули нас в том чёртовом школьном поезде. "Вы не видели жабу?" — да чтоб тебя гриндилоу загрызли с этой жабой, Грейнджер! Сдалась она тебе тогда.
Но "тогда" уже прошло, и его не изменить, а "здесь и сейчас" предстаёт мрачным и унылым. Одиноким, пустым, безрадостным существованием в пространстве, где больше не слышится твой сонный голос, грозящий стереть меня с лица земли, если я не перестану ворочаться, не звенит твой мелодичный смех в ответ на мою попытку выгнать с постели Живоглота, не дымится на кухонной стойке твой ароматный кофе и горьковатый зелёный чай без сахара — специально для меня. Теперь я просыпаюсь и засыпаю один, пусть и клялся тебе всегда, что только об этом и мечтаю.
Но я мечтал, чтобы ты никогда не уходила, и отчаянно боялся себе в этом признаться.
Потому что признать мою от тебя зависимость — означало признать свою слабость.
А я никогда не был достаточно храбр.
"Ты не убийца", — говорил мне Дамблдор, когда я стоял напротив с палочкой наготове, не в состоянии произнести это чёртово заклинание. Ты всегда утверждала, что он видел во мне лучшее, светлое, что он смог разглядеть во мне то, чего остальные не замечали за тщательно выстроенным фасадом изворотливого паршивца. Но я всегда знал правду: я не убийца, потому что трус. И я сижу на скамье для гостей один, вместо того чтобы стоять у алтаря с тобой, — по этой же причине.
Я боялся тебе довериться — вот и вся история.
Я трус — и это всё, что у меня есть. Я берегу свою шкуру, свои нервы, свою жалкую душонку от лишних травм, резких потрясений, внезапных перемен. Я стараюсь никого не впускать в жизнь и ни к кому не привязываться, потому что люди уходят — даже лучшие из людей — и после них остаётся зияющая пустота внутри.
И мне потом с этой пустотой нужно учиться жить, но я так не хочу.
Я трус.
И кретин.
Потому что упустил тебя. И как бы ни старался делать вид, будто мне всё равно, но, глядя сейчас на тебя — красивую, сияющую, счастливую, не мою, — я чувствую, как пустота у меня внутри ширится и растёт, расстилается вдоль позвоночника, холодит затылок, подкатывает к горлу, и хочется выть, позорно выть на луну, как загнанному в угол зверю.
Потому что Крам держит твою маленькую ладошку в своих огромных ручищах, наклоняется и целует твои мягкие губы (я всё ещё помню, каково это — целовать Гермиону Грейнджер), а ты улыбаешься ему так, как никогда не улыбалась мне.
Темнеет в глазах, сохнет во рту и смертельно хочется выпить, залить эту пустоту огневиски или арманьяком, да хоть водкой, — магглы придумали много разных способов дезориентации, заходи в любой бар и надирайся до потери пульса. Но я стоически выдерживаю речь священника и ваш поцелуй, вовремя отвожу взгляд от твоих бессовестно счастливых глаз и тихо, словно крадучись, выскальзываю из зала в холл.
Не смотря на выходной день, в Министерстве людно, ещё бы: звезда мирового квиддича и героиня войны, замминистра магии, вероятно, следующий Министр — женятся! Да что там — весь магический Лондон следит за церемонией, народу, кажется, даже больше, чем на свадьбе у Поттера. А он вообще-то национальный герой, хоть с каждым годом и становится всё больше похож на упитанного сторожевого пса. Жена его что, на убой кормит?
Хотя тут я, конечно, снова брюзжу, не отнять.
Наверное, это выводило тебя больше всего — то, что я во всём видел негатив и второе дно. Вероятно, я был невыносим в такие моменты. Тихий нервный смешок вырывается почти непроизвольно — я был невыносим большую часть времени, не представляю, как ты вообще со мной жила.
А твои родители? Помню, как долго я упирался и отнекивался от знакомства с ними. Но тогда в тебе было ещё достаточно запала и сил, чтобы бороться со мной, — в ту пору мы оба находились на самом пике своих способностей и только начинали проверять друг друга на прочность.
Твоя мама, едва завидев меня, тихонько ахнула и отвела взгляд. А отец вмиг посуровел. Они так и жили в Австралии, хоть ты и вернула им память. И даже рассказала в общих чертах о прошедшей войне — без подробностей, конечно, о крестражах они до сих пор, я уверен, не знают. Но и этого им хватило, чтобы убедиться, что фамилия Малфой будет последней, которую они хотели бы для своей дочери.
Конечно, они меня не принимали, а что ты хотела? Не все такие безголовые альтруисты, как ты, у некоторых людей в этом мире есть чувство самосохранения. Но о чём это я, ты же училась на Гриффиндоре.
Я слышал, как отец говорил тебе, что добром это не кончится. И видел отчаяние в глазах твоей матери, когда ты брала меня за руку, чтобы аппарировать в отель. Они не пригласили нас задержаться, и я их прекрасно понимаю. Нарцисса тоже была не в восторге от тебя, но кто ее спрашивал, — победители забирают всё, или как там? Со временем она, конечно, даже привыкла к тебе и перестала застывать, слыша твой голос в нашей гостиной. А когда всё закончилось и я неделю безвылазно валялся в кровати, пытаясь отключиться от реальности хоть на пару часов, она один-единственный раз зашла ко мне в комнату и, стоя на пороге, обронила обманчиво-равнодушное "Жаль".
И больше никогда не касалась этой темы.
Ваше официальное приглашение сбило меня с толку — я не знал, что ты возобновила общение с Крамом. И уж тем более мне не было известно, что ты почти каждые выходные проводишь в Болгарии, а он то и дело прилетает к тебе в Лондон. Я старался не отвлекаться ни на что постороннее — работал за двоих, продвигал отдел, будучи твоим замом, делал вложения, играл на маггловской бирже. В общем, мой образ жизни ничем не отличался от образа жизни среднестатистического работника Министерства. И я почти научился не пересекаться с тобой без крайней нужды — секретари прекрасно справляются с тем, что мы называем "бумажной работой". Мы изредка виделись на совещаниях, но и только. Служебные записки не в счёт.
Когда Кингсли сделал тебя первым заместителем, я с облегчением выдохнул — отдел перешёл в руки Патил, хоть ты и предлагала это место мне. По понятным причинам, я отклонил столь щедрое предложение — я же не идиот ковырять рану тупой иглой.
Хотя нет, идиот, иначе что я здесь забыл?
Вот из дверей церемониального зала выходит Поттер, наверное подышать воздухом — он всегда плохо реагирует на толпу. Видит меня, сидящего на ступеньках фонтана.
— Душно, — говорит он, словно оправдываясь, и подходит ближе.
Я вижу, как его всё достало и как ему отчаянно хочется убраться отсюда куда-нибудь на другой конец света. У меня есть квартира в Испании, в которой я провожу свой ежегодный и обязательный отпуск, и не будь мы с Поттером теми, кто мы есть, я бы предложил ему прямо сейчас аппарировать туда и напиться в любимом баре, что прямо напротив моего дома. Но даже если я бы сошёл с ума и предложил ему такую авантюру, он не согласится, — я с сомнением смотрю на него, — Поттер слишком совестлив. И привык всё взваливать на свои плечи. Ему кажется, уйди он на день с поста Главы Аврората, тут же объявится новый Тёмный Лорд, Темза выйдет из берегов, а в Запретном Лесу расплодятся акромантулы и сожрут всех преподавателей Хогвартса, пришедших на их ликвидацию.
От последней картины мне становится смешно, и Поттер странно на меня поглядывает, хоть и имеет полное право, — я выгляжу ужасно. Помятая мантия, всклокоченные волосы, четвёртый (или уже пятый?) бокал огневиски за вечер, глупая истеричная улыбочка на лице — мне пора домой, я не знаю, почему до сих пор здесь.
— Она искала тебя, — наверное, это вырывается у него непроизвольно, потому что он тут же смущённо закашливается.
Я пожимаю плечами и встаю, отряхивая мантию, — её, конечно, уже ничем не спасти, но не ходить же как не пойми кто.
— Плохо, значит, искала.
Поттер сводит брови к переносице и напряжённо всматривается в моё уставшее лицо. Чего он от меня ждёт? Что я брошусь ей в ноги и буду рыдать, умоляя вернуться? Что буду стенать под дверью её кабинета о своей неразделённой любви?
— Гарри! — Грейнджер появляется внезапно, как атомный взрыв, как ударная волна, как Авада, выпущенная в спину, и меня пригвождает к месту. — Ох, Драко… вот ты где.
— Нашла, — почти равнодушно констатирую я и делаю ещё один глоток. Весь алкоголь моментально выветривается, стоит её увидеть, но привычка носить маски никуда не девается. Может, пьяным я буду ей неприятен и она поскорей уйдёт?
— Да, я просто тебя не видела после церемонии, и в банкетном зале тоже, и подумала… — она быстро подходит, но замирает, осознавая, что мы здесь не одни.
— А мы тут с Поттером мило беседуем, — глуповато улыбаюсь и добавляю развязных ноток в свой голос. — В парадном зале как-то душновато, не находишь?
Поттер ничего не отвечает на мою реплику и сверлит глазами противоположную стену, не в зная, как поступить. Уйти и оставить нас одних, что чревато, или остаться, став свидетелем чего-то очень личного.
Грейнджер-теперь-уже-Крам удивлённо распахивает свои глазищи и делает шаг вперёд, втягивая воздух носом. Я вижу, как её лицо удлинняется, а брови ползут вверх.
— Да ты пьян! — она так непосредственна в своём изумлении, что меня сгибает пополам от смеха. Хватает мой бокал и пробует на вкус. — Ты где огневиски достал? На банкете только вино подавали, белое!
Краем глаза замечаю, как Поттер невербально меняет цвет жидкости в бокале с золотистого на прозрачно-желтоватый, и хохочу ещё сильнее. Он попеременно то краснеет, то бледнеет, то зеленеет, каждый раз отводя взгляд от рассерженной подруги в попытке избежать её гнева.
— Да ладно тебе, Грейнджер, — я пожимаю плечами и демонстративно делаю ещё глоток. Как в сухую землю, ни в одном глазу, словно тыквенный сок, чтоб её! — За всеми не уследишь.
Я специально бью по больному, зная, что она не выдержит. Должна не выдержать. Обязана сорваться и, уничтожив меня взглядом, вылететь отсюда, как пробка из шампанского.
— Ты… ты… — она почти ненавидит меня в этот момент. Я чувствую, что делаю ей больно. Я знаю, чего добиваюсь. — Ты всё такой же невыносимый, заносчивый, самовлюблённый…
— Лучший любовник в твоей жизни, — подытоживаю я, глядя, как она поражённо умолкает. — Признайся, Крам и вполовину не так хорош.
В следующую секунду моя голова резко дёргается вправо, а во рту появляется мерзкий солёный привкус.
Видит Мерлин, я не хотел портить ей свадьбу, но… Но я всё тот же придурок, с которым она когда-то встречалась и от которого в конце концов ушла. Чего ещё от меня ожидать?
Поттер недоумевает — мы все творили и не такое, а я тем более. Пошлые намёки — явно не худшее из всего, что она слышала от меня. Он пытается увести её, как-то отвлечь, начинает что-то мямлить — мне всегда было смешно, как такой большой человек в одну секунду съёживается под её взглядом.
— Скотина, — заключает Грейнджер-Крам и, развернувшись на каблуках, быстро уходит в банкетный зал. Двери за её спиной громко хлопают. Я облегчённо выдыхаю.
— Ну и зачем? — Поттер поворачивается ко мне и выглядит недружелюбно.
— Что "зачем"? — ухмылка даётся мне с трудом, кровь, разбавленная изрядным количеством алкоголя, не хочет останавливаться. Отвратительно ощущение абсолютно трезвого рассудка и хмельного тела. Будто ты себе больше не принадлежишь, словно кто-то наложил на тебя мини-Империус.
Он растерянно смотрит на меня.
— Я думал…
Я уже знаю, что он хочет сказать, поэтому перебиваю его без зазрения совести.
— Поттер, пусть думают те, у кого это лучше получается, — он рефлекторно сжимает кулаки, но мой слегка заплетающийся язык, видимо, приводит его в чувство. Он считает, что я просто пьян и несу чушь. — Пусть думает Грейнджер, или Патил, или в крайнем случае Финниган с Забини — это их работа. А ты…
Я замолкаю на секунду, раздумывая, как бы точнее выразиться. Не объяснять же ему, что мне не нужна её жалость? Что пусть уж лучше ненавидит меня, чем жалеет? Что даже такая малость, как испорченное настроение в день её свадьбы с кем-то другим, будет греть меня до конца жизни? Я мелочный человек, и Поттер меня попросту не поймёт.
— А ты, Поттер, иди обратно, — киваю в сторону захлопнувшихся дверей. — Спасай этот вечер, этих людей, эту страну. Или чем ты там занимаешься в свободное ото сна время.
Разворачиваюсь и, пошатываясь, направляюсь в каминный зал. Поттер окликает меня почти на выходе. Я оборачиваюсь и вижу, что он уже стоит напротив, видимо, намереваясь поставить точку в этой нелепой ситуации.
— Ты идиот, — он не говорит ничего нового, поэтому я лишь киваю. Слишком тонкие материи для его простодушного нрава.
— Так бывает, Поттер, — и улыбаюсь ему во все тридцать два. Едва остановившаяся кровь из разбитой губы снова начинает подтекать и капает мне на мантию. Ну и Мерлин с ней, у меня их много в шкафу пылится.
Поттер накладывает на меня Очищающее, правильно истолковав моё нежелание залечивать губу магическим способом.
— До встречи, Малфой, — он делает шаг назад и протягивает ладонь.
Я смотрю на его загорелую руку с крупными пальцами и короткими ногтями, обрезанными под корень, и думаю о том, что это воистину самый смешной и идиотский момент в моей жизни.
— Не болей, Поттер, — конечно, я пожимаю ему руку.
— Но ты всё равно придурок, Малфой, — беззлобно говорит он и улыбается.
Я ухмыляюсь в ответ и твёрдой походкой абсолютно трезвого человека выхожу из холла.
Притворяться больше незачем.
***