Люблю Лондон, но в ноябре здесь небо застывает толстой матовой льдиной, стучись — не стучись, и тогда я иду в «Дырявый котел» греться у камина. Жаль, что мы не можем сейчас, как раньше, невзначай собраться на большом мягком диване в гриффиндорской гостиной. Что ты! Сейчас даже моя милая хохотунья Лили стала примерной домохозяйкой, что уж говорить про остальных. К тому же — теперь эта чёртова война, и «Дырявый котёл» полностью оправдывает только первое слово из своего названия.

Потому, допив жизнерадостно бликующий в свете наколдованного камина эль, снова вырываюсь в обжигающий холод вечернего Лондона.

Лили ждёт меня дома, пропитанная ароматом тыквенного пирога.

— Джеймс Поттер! — она возмущенно шипит, отбрыкиваясь от моих объятий. А я нещадно щекочу её, как в старом добром гриффиндорском детстве, и от беззвучного хохота у неё наворачиваются слёзы. — А ну прекрати! Малыша разбудишь!

Я люблю смешливую, по-детски непосредственную Лили, а совсем не занудную повзрослевшую. Со вздохом отпустив её, улыбаюсь.

— Пирог стынет, пойдём? — она заправляет за ухо ярко-рыжую прядь.

— Если ты не против, я пойду спать пораньше.

Пожав плечами, она привычно целует меня в щеку:

— Спокойной ночи, Джим.

— Спокойной, Лил.

Я люблю наш уютный мирный дом — Лили делает его таким, и за это я ей более чем благодарен. Если бы не она, боюсь, мои нервы не выдержали бы постоянного напряжения и сдали ещё год назад, после смерти родителей. Если бы не Лили, не было бы того Джеймса Поттера, балагура и удачливого бойца, которого знает и, надеюсь, любит наш Орден.

С этими мыслями я за минуту, как по команде, засыпаю.


* * *

Промокшие пальцы полуночи щупают меня через одежду. Я ёжусь от холода и продолжаю чавкать по слякоти, и кажется, что шаг за шагом я всё глубже погружаюсь в чёрную размокшую землю. Я иду туда, где за жидкими деревцами маняще светится надгробие из белого камня. Мне совсем не хочется к нему, потому что я знаю, куда иду.

Я вижу этот сон раз за разом на протяжении многих лет, но страх не отпускает, только сдавливает горло холодными пальцами и мешает дышать.

Я останавливаюсь, и читаемые слова алой болью впечатываются в мозг. «Джеймс Поттер». Я читаю своё имя на надгробном камне, и я чувствую, как Смерть подкрадывается ко мне сзади. Сердце учащённо бьётся — о да, оно бьётся! Я здесь, живой! И я там, под этим холодным белым безжалостным камнем, который так маняще светится, и мне нужно лечь здесь, под своим именем, и заснуть крепко, чтобы никто даже не пытался разбудить. Чтобы другой Джеймс Поттер следующей ночью пришёл сюда, пришёл в ужас от слов на надгробии, от своего собственного имени, и пал замертво здесь же.


* * *

Я просыпаюсь в холодном поту, меня трясёт крупной дрожью. Раз за разом, увидев этот кошмар, я пытаюсь отогнать мрачные мысли и заставить себя думать здраво. Конечно, сейчас война и никто не застрахован, но глупо бояться старого надгробия на забытом даже волшебниками кладбище в Годриковой Лощине. Тем не менее, страх имени на могиле, приобретённый в детстве, продолжает преследовать меня до сих пор.

Если бы родители знали, чем обернётся семейная поездка на могилу к бабушке и дедушке, вряд ли бы затеяли её. Лили тогда была совсем малявкой, да и Альбус — ростом не выше домовика. Портключ перенёс нас на окраину Годриковой Лощины, и пешком мы добрались до старенькой церквушки и кладбища за ней. И когда мама показала на мраморную плиту, отметившую место нынешнего пребывания моих предков со стороны отца, у меня сердце ушло в пятки. Там были выбиты наши с Лили имена. И хотя даты говорили о том, что эти люди жили и умерли задолго до нашего рождения, кошмар стал иногда посещать меня во сне. А становясь старше, я стал чаще его видеть. Это проклятая война, которая отняла у меня родителей и друзей, которая ежедневно напоминала о хрупкости нашей жизни, всё сильнее расшатывала нервы. И тогда я видел во сне своё имя на могиле. И тогда я просыпался с синими кругами под глазами и выглядел как бодрый инфернал.

— Опять этот сон? — встречает меня свежим кофе Лили с малюткой Ньютом на руках. Когда погиб Лоркан, я взял их под свою опеку, и ни разу об этом не пожалел. Благодаря милой Лил моё жилище превратилось в настоящий дом, куда можно было вернуться после орденских собраний, рейдов и вылазок в паб.

Кивнув, я сажусь греть руки о весёлую жёлтую чашку с кофе. Лили садится рядом и сочувственно смотрит в глаза.

— Давай уже покончим с детскими страхами, Джим? Ты давно перестал быть впечатлительным ребёнком, ты стольких похоронил с тех пор. Отправимся туда, где всё началось, и поставим жирную точку. Как считаешь?

— Согласен. А то глупости всякие, в голове всё путается…

Сегодня премерзкая погода — моросит, и чёрная кладбищенская земля чавкает под ногами, липнет к обуви, делая ноги свинцово-тяжёлыми. Подойдя к нужной могиле, я кладу букет цветов и набираюсь смелости, чтобы взглянуть на надписи. Лили вздрагивает, и я обнимаю её за плечи, чтобы обогреть.

— Это действительно жутковато выглядит, — она неотрывно смотрит на выбитые в камне имена и ёжится под усиливающимся холодным дождиком.

— Да брось, это всего лишь старая могила, теперь и я вижу это. Тут наши бабушка с дедушкой, которые, как и мы, сражались за светлое будущее грядущих поколений.

— А ты разве воюешь за то, чтобы неизвестные дети после войны жили счастливо? Ты думаешь о них, когда в тебя летит Смертельное или ты сам вырубаешь кого-нибудь из Тёмных?

Она права. Обычно думаешь о собственной шкуре и о том, как прикрыть потную спину товарища, а совсем не о гипотетических детях и их бытии. Думаешь, как бы следующая попойка не оказалась поминками по твоей грешной душе. И потом, через сорок пять лет, твой повзрослевший внук (если, конечно, ты успеешь оставить после себя хотя бы одного наследника) придёт на твою могилу и будет думать о том, за какие идеи ты погиб и ради чего. «Джеймс Поттер», — прочитает он на надгробии и ужаснётся, потому что это будет его собственное имя.

Я мотаю головой, сбрасывая оцепенение, беру Лил за руку и тяну подальше отсюда.

С тех пор мне не снилось надгробие с моим именем.


* * *

Сердце бьётся гулко, громко. Оно застревает в горле, и от этого трудно дышать. Я лежу на спине, а прямо надо мной — толстая мраморная плита, стучись — не стучись. Через ледяную толщу я слышу чавкающие шаги. Я знаю, что это мой внук пришёл навестить меня. Я знаю, как ему страшно, его ужас просачивается сюда и капает мне за шиворот.

Рядом лежит с закрытыми глазами моя жена Лили Поттер. Она умиротворена и даже немного печальна. Вероятно, оттого, что моя сестра Лил не навещает её почти каждую ночь. Я успокаивающе беру её за руку:

— Она придёт, обещаю.

Лили, улыбаясь, мирно кивает.

На белом камне над моим лицом выцарапано два слова. «Джеймс Поттер». Чтобы я не забыл, как зовут моего визитёра там наверху, моего родного внука. Дышать всё труднее, голова кружится, путаются мысли, в горле застревает пульсирующее сердце. Живое. Эй там, я здесь, живой!

Но небо над Лондоном застыло тяжёлой льдиной с ноября восемьдесят первого, стучись — не стучись.


* * *

Моё отражение встречает меня поутру вампирской бледностью на лице и странным блеском в глазах. Лили приветствует меня ритуальным поцелуем в щёку и свежим кофе.

— Как спалось?

— Лучше, — я прячу ложь за добродушной улыбкой. — Как сама?

— Малыш раскапризничался, всю ночь прохныкал, — она пожимает плечами. Я поднимаюсь и натягиваю тёплую мантию.

— Буду поздно, а ты показала бы Гарри колдомедикам.

Под задумчивым взглядом моей милой Лили выхожу на крыльцо и аппарирую в штаб. А ночью, вернувшись с очередного затянувшегося собрания, с удивлением обнаруживаю Лил на кухне с кружкой кофе в руке.

— Как Ньют? Была в Мунго?

— Да, просто зубки режутся. Что нового на фронтах?

— Ничего особенного, ещё пару наших пропало. А Хью с Доминик решили пожениться.

— Нашли время, — весело хмыкает Лили, мгновенно оживляясь. Сама-то выскочила за своего Скамандера в самый разгар Третьей магической. — Это Ник у родителей научилась.

— А ты — у кого? — лицо Лил мгновенно меняется, с него исчезает безмятежность. Заметив это, поспешно добавляю: — Наши ведь вполне мирно свадьбу сыграли. Помнишь, отец показывал воспоминания?

Мы оба помнили. И всё собирались их пересмотреть, но как-то откладывали. Там была красивая рыжеволосая невеста и жизнерадостный растрёпанный жених. Ещё — их лучший друг, который пялился на всех мало-мальски симпатичных девушек и думал, что это незаметно… Словом, были люди, которых Лили и Джеймс Поттеры знали и любили, и многих из которых забрала эта война.

— Самое смешное было, когда шафера нашли под столом, целующегося с какой-то кузиной.

Лили непонимающе смотрит на меня:

— Когда это дядя Рон целовался с кузиной?

— Какой дядя Рон? Я же говорю про Сириуса.

Лили округляет глаза. Я резко замолкаю и сбегаю в ванную. Меня тошнит. Ком подкатывает к горлу, обжигающе ледяная вода не помогает очистить рассудок. Из зеркала на меня смотрят до смерти перепуганные карие глаза встрёпанного мальчишки.

Только спустя час мне удаётся забыться в коротком тревожном сне.


* * *

Этой ночью я снова лежу под белой плитой и держу мою милую Лили за руку. Она очень по-доброму улыбается — это всё потому, что сестра сегодня не испугалась прийти вместе с Джеймсом и прочитать своё имя на могильном камне.

— Я ведь обещал, что она придёт, дорогая.

Наш тесный приют заливает их страхом. Промокшая одежда пристаёт к телу, от этого становится холодно. Вот-вот, и липкий ужас достигнет подбородка, а потом мы попросту захлебнёмся и утонем.

Я стучусь и стучусь, в бессилии сжимаю руку Лили до хруста. Она добродушно улыбается и наконец открывает свои неестественно изумрудные глаза.


* * *

Резко проснувшись, я обнаруживаю, что постель насквозь пропитана потом и что комнату заливает тревожный зелёный свет. Это означает, что сработал первый уровень защиты — может, зверёк какой проник, существо или даже человек без враждебного умысла. На всякий случай заглядываю в комнату Лили — она спит, шумно и часто дыша, прижав к себе сына — и обновляю чары.

На сегодня я свободен от дежурства, и я рад побыть дома вместе с моей милой Лили. Я играю с малышом, помогаю ей прибраться в доме. В комоде обнаруживается наше фото со свадьбы: рыжеволосая красавица в подвенечном платье и старательно улыбающийся колдографу встрёпанный Джеймс Поттер. Жизнеутверждающая пара — всем на загляденье. Мы держимся за руки, и видно, как мы сказочно счастливы вместе.

Лили подходит и, улыбаясь, кладёт голову мне на плечо.

— На моей свадьбе ты казался счастливей жениха.

Я секунду силюсь понять, о чём она, ведь я и был женихом на её… Я делаю глубокий вздох. Да, я дышу, и сердце бьётся. Я здесь, живой, и ещё холост, и рядом моя милая, такая родная и уютная Лили. Мне вдруг хочется поцеловать её, но вместо этого я поспешно кладу колдографию на комод.

— Ты не слышала никаких шорохов ночью? Сработала первая степень…

Она поднимает голову с моего плеча и качает головой:

— Разве что… Какой-то чавкающий звук, но… Наверное, мне это приснилось.

Я понимающе смотрю в её карие глаза, ведь я точно знаю, где она была этой ночью. И беру её за руку.

— Я с тобой, Лил.

И потом мы естественно и долгожданно сливаемся в поцелуе. Оторвавшись от её губ, улыбаюсь сумасшедшей счастливой улыбкой, и она отвечает мне своей умиротворённой. Держа её за руку, я чувствую себя как никогда спокойно и правильно. Мне совсем не страшно, и её пальцы тоже перестают дрожать.

— Пойду покормлю Гарри, — нехотя отнимает она свою руку.

Толстая матовая льдина над Лондоном раскалывается, и на землю крошится мелкая пыль, вперемешку с водой и пеплом. Я ошибался, когда думал, что до счастья не достучаться.