Косой переулок погружён во мрак — в Лондоне ночь. Но когда стрелки волшебных часов покажут время наступления утра, небо не посветлеет, не прояснится, солнце не выглянет из-за чёрных туч. Теперь, кажется, всё время ночь: и днём ночь, и ночью ночь. Противный дождь, идущий непрерывно уже дней пять (по ощущениям — лет пять, не меньше), превратил улицы в грязные реки. Поганой душе Лондона никогда не отмыться, и город решил впасть в спячку, словно василиск, переждать до лучших времён. И днём дождь, и ночью дождь…

Чокнутая старуха со спутанными длинными-длинными белыми-белыми волосами бредёт по Косому переулку из конца в конец, не замечая ни чужого дыхания с неба, ни дождя, ни чёрных туч. Бормочет что-то себе под нос — рассказывает сказки ли, сыплет ли проклятия.

Её можно тут увидеть каждый день (или ночь? — теперь и днём ночь), а если прислушаться, то ничего, кроме бреда, не услышишь.


* * *

Бабушка Луна рассказывала, что раньше в Косом переулке было светло и шумно. Там можно было купить мороженое и скоростную метлу. А теперь даже волшебную палочку нельзя доставать, иначе истратишь всю магию, заклинания кончатся, и превратишься в сквиба — так говорит бабушка Луна. В чёрном мокром небе пахнет чужим дыханием, они следят за нами, чтобы мы не колдовали и даже не доставали палочки.

Завтра я еду в Хогвартс, меня будут провожать родители и дядя Лоркан. Бабушка Луна не придёт, она опять будет бродить по Косому переулку, бормоча что-то себе под нос. Раньше она рассказывала мне сказки о том, что Хогвартс был школой, где учили применять магию, а не сдерживать. Там было тепло, уютно, сытно и весело. Что значит «весело», бабушке Луне трудно объяснить. Завтра, когда меня будут провожать в Хогвартс всей семьёй, мама будет плакать, а дядя Лоркан похлопает по плечу и скажет, чтобы я оставался храбрым и стойким и не сдавался, даже если они попытаются сломать меня, хотя скорее уж сломают мою палочку. Бабушка Луна говорит, что в прежнем Хогвартсе я бы попал на факультет Гриффиндор. Я не хочу в Хогвартс.


* * *

Полоумная старуха бредёт по Косому переулку из конца в конец, перебирает на шее пробки на верёвочке — будто молится. И бормочет что-то себе под нос:

— Что сбудется, что не сбудется? Кому мандрагор слушать, кому — песни феникса? По делам их, по помыслам, поделом им… Маленький волчок всем воздаст, всех наградит… Тедди, Тедди.

Но никто её не слышит, некому здесь уши развешивать. В Министерстве пишут бессмысленные записки, летающие из отдела в отдел, — когда Луна работала там, то писала их на цветной бумаге, чтобы было весело. Магическое сообщество в страхе прячется — от дождя ли, от маглов ли. Только Эдвард Люпин не опускает руки, чёрными днями и ещё более чёрными ночами работает над тем, что может стать надеждой для магов.

— Пишут и пишут… Одни только слова — пишут друг другу, а недруг — недругу. Что станется, что останется? Чтоб их всех трижды через пень опрокинуло, перевернуло, противосолонь перебросило. Каждому найдётся пень ольховый, сук сосновый, кол осиновый, куст с волчьей ягодой. Всех волчок накормит, всех опоит, настоем златоцветным попотчует.

Бродит старуха с волосами белыми-белыми, длинными-длинными. Зубы скалит, бормочет, как заклинание, бредни свои полоумные. Не колдует — палочку её давным-давно сломали. Потирает сухие ладони.

— Нет ладу у магла, мало смолоду ума. Да сладит молодой волчок, чур меня, чур.

Вокруг Хогвартса маги уже начали очерчивать огромный меловый круг.