Написано на конкурс "Крейзикросс".
От автора: AU, в котором настоящий Боб Финсток - сбежавший Пожиратель Смерти, а Гермиона Грейнджер - аврор, разыскивающий подобных преступников. События происходят за год до укуса Дереком Скотта (за год всех событий сериала).
Ему нравилась Лидия. Эти рыжие волосы, эти большие глаза. Он любил наблюдать за тем, как она вздыхала или улыбалась; насмешливо, искренне — это было совершенно неважно. Просто… её приподнятые уголки губ.
В большинстве своём принято считать, что именно девушки мечтают о свадьбе, каких-то милых и даже сопливых моментах с вожделённым человеком. Но для Стайлза Лидия была слишком красива, чтобы не представлять себя с ней под проливным дождём, не представлять себя, целующим её пухлые красные губы, тем самым разрушая глупые человеческие стереотипы в своей же голове.
Стайлз смотрел, как Мартин в своих красных туфельках элегантно переходит дорогу, что-то непрерывно печатая в телефоне и совершенно не обращая ни на что внимания.
И в груди разливалось ещё непонятное, совсем странное тепло.
Толчок в грудь заставил парня рефлекторно сглотнуть и испуганно съёжиться, немного согнув плечи.
— Не стойте столбом, юноша! — с акцентом сказала молодая женщина в чёрном пальто, на котором едва ли виднелось свежее пятно от кофе. В руке она держала полупустой стаканчик, губы же, накрашенные ярким белым блеском, неприятно кривила.
— Извините, — быстро буркнул Стилински, засунув руки в карманы оранжевой болоньевой куртки, вжав голову в плечи, всё-таки проходя внутрь уличного кафе.
Парень нахмурился, уже садясь в кожаное кресло и немного морщась.
Ту прошлую неделю всё было так паршиво, теперь прибавилось и мерзкое начало новой.
Дни сменялись днями, скучные моменты — реальным разочарованием в жизни. Нет того, что заставило бы гореть, гореть, наплевав на все условности и предпочтения общества.
— Что, опять застыл, как гранитная статуя, наблюдая за своей краса-а-авицей? — держа в руках молочный коктейль, с усмешкой сказал брюнет, то двусмысленно поднимая, то опуская свои густые брови, как бы играя ими.
— Ничего ты не понимаешь, — тихо сказал Стайлз и откинулся на спинку мебели, проводя вспотевшей ладонью по лицу.
МакКол отпил немного прохладной жидкости, а потом слегка отрицательно покачал головой, ставя стакан на коричневый дешёвый столик с многочисленными царапинами в виде столь неуместных кривых сердечек и имён.
— Да она слишком… высокомерная для тебя, понимаешь?
Стилински вздохнул и усмехнулся, доставая из сумки учебник по алгебре — который терпеть не мог, — открывая его и с непередаваемым выражением лица принимаясь читать одну из самых скучнейших тем.
Друг же на этот показушный жест только фыркнул, резко отодвинувшись от столика и переведя взгляд в окно, на стекле которого было много разводов и уже запотевших участков.
Шёл снег. Первый снег, который крупными хлопьями укрывал асфальт своим нежным одеялом.
* * *
Лидия ворковала со своим парнем, аккуратно дотрагиваясь до его мощного плеча, другим пальцем накручивая локон волос на свой наманикюренный пальчик.
Стайлз предпочёл вперить взгляд в учительскую доску, точнее в имя, выведенное на ней красивым лёгким почерком, чем смотреть на чужие сопливые моменты.
«Мисс Джейн Вронсент»
У них новый учитель по биологии? Опять? Иногда это просто действует на нервы. Снова начнутся эти извечные допросы, крики, тяжёлые вздохи. И зачем?
Парень закатил глаза и положил подбородок на ладонь руки, согнутой в локте. А потом с интересом слегка приоткрыл рот. Чёрное пальто на новой учительнице, быстро вошедшей в класс, снявшей шарф и кинувшей сумку в кресло, было невыносимо знакомо.
— Садитесь по местам, — кудрявая молодая женщина в каком-то неопределённом жесте махнула рукой, а ученики, переглянувшись и ехидно хмыкнув, медленно выполнили её просьбу, больше похожую скорее на приказ.
И угораздило же Стилински быть тем, на кого она наткнулась, выходя из кафе и пролив чёртов горячий напиток себе же на грудь. Кстати, пальто было совершенно чистым. Как эта мисс Вронсент только умудрилась вычистить кофе с шерсти за пару часов? Удивительно.
Снова издав тихий стон, он завёл руки за голову, обречённо рухнув на хлипкую парту и зажмурив один глаз.
Новые учителя слишком злопамятны, особенно женщины, особенно хорошо понимающие биологию.
—Я замещаю вашего основного учителя на этот семестр. Моё имя вы видите на доске. Никаких дополнительных курсов проводить не буду, потому что эти обязанности вне моей компетенции. В преддверии Рождества не прощаю невыученных конспектов. Никаких оправданий не учитываю. Также, если Вы опоздали, то можете уже не входить в этот кабинет. Вопросы? — учительница обвела класс равнодушным взглядом, а после, вся выпрямившись, высоко подняла голову.
Дикие кудри светлых волос были распущены и закрывали малую часть лица молодой женщины, ей приходилось постоянно поправлять мешавшуюся чёлку. Одета она была строго и довольно просто: обтягивающая юбка, белая блуза с синим галстуком и чёрные туфли на невысоком каблуке.
В общем — неинтересно, слишком скучно и посредственно.
А может, Стилински так кажется лишь потому, что он недавно настолько сильно полюбил красный цвет?
* * *
— Она хорошенькая, — Скотт подмигнул и попытался правильно затянуть лямки нового неудобного рюкзака, приостановившись на несколько секунд.
— Для тебя все хорошенькие, — со вздохом уточнил парень, приподнимая брови и разминая пальцы рук. — Училка как училка. Ничего особенного. Кроме, конечно, выпендрёжной строгости и отличной памяти.
Стайлз поморщился, вспоминая, как молодая женщина посмотрела на него совсем не удивлённо, а…
Парень никак не мог подобрать нужного слова. Хотя, если честно, это было не так уж и важно.
МакКолл пожал плечами. Эта женщина не была высокомерной. Может, и странной, но не похожей на Мартин. Без этих красных каблуков в довольно прохладное время года и непонятного чужого взгляда. В обществе мисс Вронсент, по крайней мере сегодня, парень чувствовал себя намного комфортнее, чем при хлипких встречах с Лидией в столовой или в классе.
Гермиона тихо вздохнула и нервно заправила прядь за ухо, сглотнув, когда все ученики покинули серый кабинет.
Несколько лет здесь скрывался Пожиратель, обернувшись в личину кого-то из учителей маленького городка Соединенных Штатов. Грейнджер должна была выяснить место жительства и имя этого человека, хорошо играя роль молодой строгой преподавательницы на замену, нося совершенно другое имя, постоянно выпивая отвратное Оборотное зелье, спрятавшись при этом в вонючем женском туалете и зажмурив глаза.
Она опустилась на стул и прикрыла веки, чуть приподнимая голову в немом жесте отчаяния.
Женщина не знала, когда это всё останется в прошлом и перестанет её звать, шепча на ухо самые отвратительные воспоминания своим склизким голосом.
Грейнджер больно усмехнулась. Идя в авроры, она наивно верила в то, что сможет помочь миру стать лучше, а на деле своими же руками создала петлю — сразу несколько масок, которые с лицевой стороны были просто прекрасны, дьявольски красивы, но вот с другой — жгли кожу, каждую её клетку. И боль, невыносимая боль от осознания всей мерзости своих поступков и деяний, впивалась острыми штырями в живот, грудь, ноги, руки, никогда не останавливаясь и не утихая в своём праведном гневе.
Она ведь правда не хотела всего этого: тайн, побегов, новых зелёных ядовитых лучей, что непрестанно вырывались из палочки, убийств, пыток, жестокости.
Молодая женщина испытывала самое огромное разочарование в своей стране, желаниях этих правителей, играющих в кукловодов.
Гермиона не думала, что ей будет жаль тех людей, кто заслуживал, как она раньше думала, смерти. Они ведь подчинялись Лорду, они ведь были мерзавцами! Но были они также и людьми, отчаянно желавшими жить просто, забыв о том ужасе, что постиг их. Не все, не все были такими, как Белла. Но Грейнджер поняла это слишком поздно; пример Снейпа, не желавшего вершить то, что заставлял Реддл, ей казался единичным, практически невозможным.
Наблюдая за личной жизнью тех, кому уже был вынесен смертный приговор, за их глазами, полными вечного страха, неким раскаянием, которое действительно проявлялось в поступках, молодая женщина сострадала им в их агонии. Она тоже не была такой уж чистой и доброй. В ней тоже клокотали ненависть, чувство мести от съедающей утраты, ужасное презрение и склизкое предубеждение.
И сейчас ей приходилось лишь снова замыкать тот круг. Касаться его словно орбит далёких планет.
Она жертвовала другими людьми, их жизнями, будущим — возможно, солнечным и тёплым, — предавая собственную совесть, свои жизненные принципы и что-то глубоко внутри себя, чему не было названия.
Ей казалось, что всего страшнее — потерять тех, кого она любила, из-за людей, в чьих алчных глазах она была лишь марионеткой с чёрными нитями, по которым медленно стекала багряная жидкость, окропляя белый каменный пол.
И именно это чувство бесконечного выбора разрывало на части. Отрезало по частям конечности, ломало кости, заставляя судорожно хрипеть где-то там, в чертогах своего разума, который был отравлен своей болью, в чьих стенах был замурован затхлый яд.
Финсток медленно выдохнул, сжав ладони в кулаки. Ему едва ли хватало самообладания, чтобы не давать подзатыльник этому неумелому юнцу буквально каждую тренировку.
— Скотт, уйди! — мужчина машет рукой, и парень в растерянности смотрит на него, но всё же, ссутулив спину, понуро идёт к лавочкам.
Мальчуган не был сообразительным или ловким. Бобби ведь не понаслышке знал, что несколько быстрых секунд, которые направлены в правильное русло, могут спасти жизнь, — вот и сердился на слегка неуклюжего МакКолла.
— Так, Джексон, давай, живее, живее! — подбадривал он одного из студентов, хлопая в ладоши несколько раз подряд.
Спиной Боб чувствовал чужой взгляд. И пусть Скотт злился на него сейчас, пусть! Ему же плохо, свою же голову забил всякими глупостями, не его.
Тренер выдохнул, прикрыв глаза, и всё же резко развернулся к парнишке. Не мог он так поступать после всего, что случилось. Не мог быть скуп на похвалу и тихую надежду, что плескалась в каждом взгляде или шёпоте.
— Ты молодец, что стараешься. Но попробуй развить реакцию. Потренируйся дома, хорошо? — мужчина похлопал Скотта по плечу и немного приподнял уголки губ, после отвернувшись и почувствовав облегчение — будто исчез хотя бы на время тот огромный крест, что прибит к его спине большими гвоздями.
По большей части мужчина старался не разделять людей в своём мозгу ни на какие так называемые «пьедесталы» или сословия, потому что знал, к чему мог привести подобный вид ненависти. Но иногда это плохо получалось.
Боб снова искоса посмотрел на «болельщиков». Недалеко от студенток сидела преподавательница на замену, проверяя тесты и периодически зевая, прикрывая рот. Вся строгая, с пучком на голове, тонкими большими очками и с этим неприятным взглядом… У Финстока молодая женщина вызывала довольно неприятные ассоциации. Она напоминала ему ту, которую не хотелось вспоминать.
Особенно эти кудрявые волосы. Она могла бы казаться ангелом с цветом её прядей, но перед всеми она представала в другом обличии. Демоны ведь тоже когда-то были ангелами. Только вот им крылья отрезали, причинив немалую боль, похожую на яд, с которым они не смогли справиться, поэтому и пропитали своё тело губительной отравой.
Тренер, дождавшись финального броска, свистнул в свисток.
— Идите в раздевалку! — он был недоволен ими. В последнее время парни совершенно расслабились. Эти праздники, чёрт возьми, будь они неладны.
Вздохнув и размяв плечи, мужчина сел за парту почти в самом конце зала и отметил всех отсутствующих.
— Сегодня они явно были не в форме, — мисс Вронсент усмехнулась, тем самым заставив тренера медленно поджать губы.
— Скоро Рождество, ладно Вам! — сам же и оправдал их, мягко улыбаясь.
Просто потому, что ему хотелось, чтобы о его парнях думали хорошо, чтобы в их способностях мало кто сомневался или они не опускали руки из-за недоброй и несправедливой критики. Они ведь все старались, и Боб видел это.
Учительница немного покачала головой в как бы сомневающимся жесте, а потом ещё раз посмотрела на тренера.
Слишком внимательно и пристально.
И Боб это почувствовал, совсем незаметно съёжившись, ощутив какой-то укол и лёгкий мороз по коже.
Она ничего не сказала, развернулась и ушла. Только вот Финсток ощутил, как что-то внутри сжалось.
Просто так подобным образом не смотрят.
Тренер сглотнул, услышав хруст. Он разломил карандаш на две части, настолько сильно сжав кулак, что появились и розовые борозды на внутренней стороне ладони.
Грудь часто вздымалась.
Повернув голову к окну, человек буквально заставил себя смотреть на тихо падающие хлопья снега.
Он не хотел думать об этом. Не желал оставлять парней, жену и ребёнка. Боб слишком любил их всех, и эта любовь каждый день излечивала его от прошлых ран, которые теперь лишь стали рубцами не только на теле.
Ещё мужчина не хотел уходить, оставляя Бейкон-Хиллс, чьи зелёные леса просили сердце мягко улыбаться каждую минуту. Ведь Финсток наконец задышал обоими огромными лёгкими с чувством обретённой чистой свободы.
Его чёрные нити были отрезаны им самим.
Но… какова цена?
Скотт поправил волосы и ещё раз посмотрел на себя в зеркало. Обычный подросток: тело без особых мышц, глаза и безмолвная неопределённость читается на ещё не до конца сформировавшемся лице.
Натянув на себя костюм для тренировок и тёплую куртку, парень вышел из дома, поставил таймер на часах и начал бежать в сторону школы.
Чтобы достичь чего-то, нужно не только желать — МакКолл знал это.
Только вот трудно было безапелляционно шагать к своей цели, будто путь вёл к самой верхушке Эвереста: кожу начинает морозить, да и дышать становится не просто, а ещё то самое желание куда-то улетучивается вместе с душным паром.
Он старался бежать не так быстро. В его кармане, как всегда, был ингалятор, но приступ мог начаться слишком внезапно.
На улице было прохладно, правда, Скотт не чувствовал этого. Он был сосредоточен и поэтому морщил обычно гладкий лоб, смотря вдаль и правильно приподнимая колени, как его учил тренер.
В одном из окон школы горел свет. Парень опёрся о дерево и попытался успокоить дыхание самостоятельно, но без аппарата ничего не получилось.
Засунув руки в карманы, он начал смотреть на еле заметное сияние белой поверхности не расчищенных от снега дорожек.
Красиво. Завораживающе. Кажется, так, как и должно быть.
— Знаете, в этом месте леса… Не боитесь этого города? Может, Вам следовало бы перебраться в другое тихое местечко? — мисс Вронсент вышла из-за угла, говоря достаточно разборчиво. Рядом с ней был тренер, быстро шагающий по скользкой дорожке.
МакКолл спрятался за несколькими кустами, нервно поправив задравшуюся верхнюю одежду. В такое время он должен уже быть дома — не хотелось бы, чтобы «стукачи» прознали про его тайную, хотя она была не такой уж и тайной, жизнь.
— Вам-то какое дело? — грубо спросил мужчина, резко остановившись.
Скотт снова нахмурился. Он не помнил учителя таким, каким он был сейчас.
Это было странно: они оба слишком задержались, шли почти рука об руку вместе, да и сам разговор не вызывал особого доверия.
Хотя они были и далеко, благодаря некому эху парень вполне мог разобрать каждое слово.
— Вы знаете какое, — отрывисто произнесла женщина и вся выпрямилась, натянулась. Скотту вдруг показалось, будто она настолько напряглась, что один из её нервов мог порваться прямо сейчас, прямо здесь.
Боб замолчал, ещё раз взглянув на преподавательницу на замену и будто впервые увидев эту женщину. Но Скотт видел, будто тренер и ждал этого исхода.
Рука мужчины дёрнулась, как если бы он потянулся в карман за чем-либо.
— Тогда уже нет смысла бежать, — Бобби медленно покачал головой и отошёл на пару шагов назад, затем развернулся и немного сгорбил спину.
МакКолл не был глупым. Если нужно бежать, то от закона или чего-то другого, что сулит опасность. Тем более, если человеку так мало даётся времени, а его спина такая сутулая, будто он и вправду совершил что-то неимоверно ужасное.
Но ведь его тренер никогда не походил на человека с тяжёлым прошлым, да и Стайлз ничего не говорил про его «плохое» личное дело — в полицейском участке оно было, и друг бы непременно воспользовался возможностью найти новые сплетни про учителя благодаря папкам отца в рабочем кабинете, но Стилински ведь не сказал ничего — значит, и не было того, чем можно было бы особо заинтересоваться.
— Один день, Финсток. Один день. А потом здесь будут авроры.
Боб не развернулся или ускорил шаг. Он просто пошёл дальше, всё так же гулко дыша. Женщина же смотрела ему вслед и что-то тихо шептала.
МакКолл не смог разобрать.
Парень присел на землю и коснулся красными ладонями снега, ощущая лёгкое покалывание в пальцах. Поплясали жёлтые круги вместо света от уличных фонарей. Скотт вздрогнул, вжав голову в плечи, и часто задышал.
Сомнение всегда душило, сжимая свои холодные пальцы на шее, смотря своими отвратительными глазами куда-то вглубь, заставляя хрипеть не от физической боли, а от немого разочарования и слепой, почти бесполезной в человеческих глазах надежды.
Мартин облизнула губы быстро, резко остановившись и чуть не выронив пакеты из рук. Она была совсем рядом с автобусной остановкой, ведь ходила в магазин за продуктами.
Было холодно. Она поёжилась и тихо сглотнула, прищурившись и постаравшись подойти чуть ближе.
Из леса вышли три силуэта. Мужчина, женщина и ребёнок.
Они бежали в другую сторону, пытаясь оставаться в темноте ночи и тени от больших, будто сказочных, заснеженных елей.
Но Лидия видела лицо девочки — его осветили фары проезжающего мимо большого синего автобуса.
Это была дочь тренера, вся напуганная и растрёпанная, едва ли поспевавшая за двумя другими людьми.
Лидия вдруг подалась вперёд, ощутила странное желание помочь, спрятать, отогреть. Она сглотнула и посмотрела на свои ноги в кожаных красных сапогах, пытаясь успокоить участившееся дыхание.
Девочка ведь не кричит. Значит, ей не нужна помощь.
А потом Мартин кто-то задевает. Это была мисс Вронсент в своём излюбленном чёрном пальто, под руку с ней шёл какой-то мужчина с, по-видимому, яркими рыжими волосами, которые не так отчётливо освещал старый жёлтый фонарь.
Девушка покачала головой, снова пытаясь увидеть те три странные силуэта.
Но момент был упущен, и она, к большому сожалению, уже не была в силах вернуть его.
* * *
— Вы… не замечали чего-то необычного, мисс Мартин, вчера вечером? Скажем… знакомых людей в позднее время суток? — её спросил об этом незнакомый чёрнокожий полицейский в форме, приподняв брови и остановив у порожков школы, держа за локоть.
— Почему Вы спрашиваете? Что-то случилось? — Лидия чувствует неприятный укол куда-то в область макушки. Всё же нужно было догнать дочь тренера.
Офицер усмехается и начинает что-то муторно объяснять. Но девушка теперь не слушает его — просто потому, что позади этого человека стоит учительница на замену и отрицательно качает головой. Женщина не работала здесь уже как дня три: их преподавательница выздоровела и вышла досрочно. Но… Лидия видела этот взгляд впервые. И она была готова поклясться, что раньше ни у кого его не замечала. Он умолял. Умолял не за себя.
И от этого пробегают по коже мурашки, заставив тихо содрогнуться всю сущность.
Мартин сжимает рукой край куртки и отводит глаза. В груди трепыхается что-то, чему нет названия. Ей страшно и странно. Ей больно, но она и вправду понимает ту немую искренность странной мисс Вронсент.
— Нет, офицер, ничего такого не замечала. Я ходила в магазин за продуктами вместе с матерью, мне некогда было отвлекаться на какие-то нелепицы, — слетело с её уст грубо, быстро, обрывая полицейского на полуслове, прося больше не беспокоить.
Лидия поднимается по скользким ступенькам школы и несмело оборачивается. В толпе студентов она пытается отыскать светлую кудрявую копну волос.
Но не находит её.
* * *
Тренер не засвистел. Он всегда любил это делать и в конце тренировки, и в начале. Он даже не подбодрил своих парней — тех, кто не совсем справился, — и не похлопал в ладоши, стоя как-то уж слишком благородно.
Мартин тихо выдохнула, опустившись на лавочку, и почти сразу почувствовала спиной чужой колючий взгляд.
Это был МакКолл.
Часто дыша, девушка будто слышала его шёпот в своей голове. Она теребила фиалковый мягкий шарф, в желании хоть как-то забыться и не видеть перед собой напуганную дочь тренера, глаза мисс Вронсент и сутулого Боба в последние несколько дней.
Не нужно было громких слов, чтобы понять.
МакКолл тоже что-то видел. И тоже солгал.
Для чего?
Возможно, чтобы наконец смочь спать по ночам. А может, чтобы сделать мир лучше, спасая хотя бы три тёплые человеческие жизни. Или чтобы обрести своё собственное, пусть и недолговечное, но всё же счастье.
Почему?
Лидия не могла этого объяснить, но чувствовала, что нужно было поступить именно так.
Чувствовала всем своим нутром.