Девочка Долохову понравилась сразу.

Кожа под его пальцами влажная и мокрая, но не от воды, а от слез и крови. Долохов ради такого стаскивает с руки жемчужно-серую перчатку и прикасается к ней вживую.

Девчонка забавно дергается от него в сторону, но Долохов не позволяет ей отползти — в тоже мгновение ласковые пальцы тисками стискивают подбородок и щеки.

Девчонка поскуливает забавно, как нелепый маленький щенок. Долохов чуть ослабляет хватку, а потом и вовсе отпускает щенка из своих рук, позволяя отодвинуться. Поднимается на ноги, крутит в пальцах палочку, словно задумывается над решением сложной задачи.

Долохову всегда нравились сложные игры — после возвращения господин не поскупился на развлечения для своего ближайшего соратника.

Долохов поправляет ткань перчатки на другой руке. Задача, да. Он решает задачу. Очень-очень важную. Долохов наклоняет голову в бок, окидывает девчонку равнодушным взглядом, закусывает щеку изнутри и размышляет.

Девочка хорошенькая, ему нравится. Тощая, мелкая, но все же хорошенькая — кудри густые длинные; глаза испуганные, коньячно-горькие; сама белая, гладкая, беззащитная и до невозможности юная.

Ему такие нравятся.

— Подаришь девочку мне, Белла?

Беллатрикс вскидывает голову, как заправская гончая. После того, как Господин назвал Долохова своим советником, между ними довольно напряженные отношения, но Белла тогда еще Блэк превосходно помнит о том, насколько силен её бывший наставник и какой безжалостной жестокостью он отличается.

Белла вскидывается вся, как зверь, косит на него подобрастным черным глазом и растягивает губы в льстивой улыбке. Долохов щелкает палочкой, как хлыстом, и Беллатрикс с диким визгом отпрыгивает назад, выпуская девочку из цепких бронзовых ногтей.

Безумная Белла всегда умела чувствовать чужую силу. И уважать тоже.

— Забирай, Антонин, — выдыхает Беллатрикс сдавленно-хрипло. Черные волосы прячут зло горящие глаза.

И тогда Долохов улыбается. Беллатрикс испуганно вжимает голову в плечи, а девочка всхлипывает слишком громко.

Страх так сладко пахнет.


Девочка Долохову нравится.

Она трудно ломается, но он в таких делах самый настоящий профессионал, почти что любитель тонкости своей работы.

Долохов неторопливо глотает водку из стакана, а девочка лежит на полу, тихо поскуливает и дышит тяжело.

— Итак, душенька, попробуем ещё раз. Кто я для тебя?

Долохов битый час пытается научить глупое создание какой-либо видимости уважения, но щенок никак не желает поддаваться дрессировке.

— Мразь поганая, — выплевывает девочка обиженно. Долохов вздыхает.

Девчонка сидит на полу, прижимает к себе тощие исцарапанные коленки и настороженно следит за ним огромными коньячными глазищами из-под черных длинных ресниц.

Долохов подходит к ней неторопливо-мягко, как кот к мыши, он даже отставляет в сторону стакан с водкой, а о палочке будто забывает.

Волосы у щенка оказались красивые, густые, длинные, какого-то приятного медово-каштанового оттенка, да и сама она со временем стала казаться ещё более хорошенькой, чем вначале.

Долохов неодобрительно цокает языком, а потом ловко хватает девчонку за волосы, медовые пряди путаются в жестких пальцах, а он безжалостно вздергивает её на ноги и волочит за собой.

— Попробуем ещё раз, — почти лениво говорит Долохов, — как ты должна меня называть?

Лицо у девчонки все в крови; нос, кажется, сломан; нижняя губа разбита, а щека вспорота отброшенным в сторону ножом.

Она поднимает на него испуганные коньячные глаза.

— Хозяин.

Её ненависть пахнет так сладко, что Долохов не может сдержать себя и с наслаждением вдыхает её снова и снова.


Девочка Долохову нравится слишком сильно.

Долохов неторопливо курит в распахнутое настежь окно, скуренная почти до фильтра сигарета жжет пальцы.

«Вероятно, я немного перестарался», — думает Долохов чуть раздраженно.

Он проводит пальцами по почерневшей чернильной метке, взъерошивает рукой встрепанные черные вихры и выплевывает сигарету на подоконник. Достает другую, щелкает пальцами и закуривает снова, и так по кругу пятый или шестой раз.

Девчонка захлебывается ревом.

Она забилась куда-то в угол кровати, окровавленная, испуганная, вся встрепанная. Зареванные глаза смотрят на него с почти что осязаемым ужасом, а Долохов испытывает легкое раздражение.

— Заткнись, — велит он недовольно и рыдания тут же стихают.

Долохов роняет сигарету и глухо матерится.

Через пять минут он все же завершает то, что начал до этого: кожа у нее мокрая и влажная, это слезы вперемешку с кровью.

Он проводит пальцами по окровавленной фарфоровой коже, а потом, словно в насмешку, целует девчонку куда-то между лопаток. На вкус она соленая и пахнет ужасом, ему нравится.

Белое на красном выглядит красиво; кожа у нее белая, кровь красная.

Долохов чисто ради интереса выкручивает ей руки и больно дергает за волосы. Она забавно морщит нос и облизывает обветренные губы, слизывая кровь.

Она молчит.

Долохов размахивается и залепляет ей пощечину, тоже ради интереса.

Девчонка послушно молчит, как он и сказал, а когда надумывает начать пищать, то Долохов просто утыкает её лицом в подушку и делает так, как ему хочется.

Он точно знает, что сопротивляться она больше не будет.

Её покорность вкуснее самого дорогого вина.


Долохов её почти обожает.

Дрессировка — дело долгое, но он в таких делах профессионал. Когда-то давно он подобным образом выдрессировал Беллатрикс для Рудольфуса; потом Алекто для её отца, чтобы непутевая наследница не сбежала из дома. Потом был Регулус Блэк, потом Барти Крауч — Долохов распарывал чужую кожу и утирал слезы и кровь с разбитых лиц.

Долохов бил до тех пор, пока не оставалось сил сопротивляться.

Долохов превосходно умеет ломать людей.

Это тонкая, долгая работа, но ему всегда нравились сложные задания.

И он наконец-то оставил кое-что себе — лучший из своих переделанных трофеев, из девочки получилось то, что он хотел.

Она сломалась без империо, но подчинилась почти добровольно, ему это нравится.

Ломать её было приятно, но результат превзошел все его ожидания. Ей, как марионетке, нужен был грамотный кукловод.

Долохов натягивает на руки жемчужно-серые перчатки, а девчонка стоит совсем рядом. Маленькая, укутанная в шелковое черное платье, как в кокон, с режущими глаз белыми перчатками и медовыми волосами.

Красивая. Ему нравится.

До жути покорная. Он таких любит.

Девчонка смотрит на него снизу-вверх, подобрастно, почти льстиво, заглядывает ему в глаза так, как он её научил.

Превосходно.

Беллатрикс, стоящая у стены, смотрит почти жалостливо, черные глаза горят по-адски бешено.

— Вы чудовище, Долохов, — хрипит Беллатрикс отрывисто-скомкано. А в глазах так много страха, что Долохов может пить его, как водку, и не пьянеть.

— Какую глупость она говорит, правда, душенька? — спрашивает Долохов задумчиво, прокручивает палочку в цепких пальцах.

Девчонка смотрит прямо на него потухшими коньячными глазами, бледные губы растягиваются в неестественно-фальшивой улыбке. Она ломко шагает вперед, покачивается, как кукла на тугих шелковых нитках, покорно наклоняет голову.

— Да, хозяин. — механически ровно соглашается девчонка.

Долохов улыбается. Беллатрикс рвется куда-то в сторону, девчонка так же ломко кидается на колени.

Её покорность и сломанная воля пахнут так сладко, что он не может держать себя в руках.