Он убивает её. Он – убивает её. Он её убивает.

Драко судорожно трясет головой. Дело прошлое. Все прошло, все изменилось. Он все исправил.

Он не успевает ей помочь. Не успевает, не успевает, не успевает.

Она тонет, чёрные волны захлестывают её с головой, обхватывают, обнимают со всех сторон ласковыми руками, утягивают на песчаное дно; яркие зеленые водоросли вплетаются в её волосы; губы её синеют; глаза – два широко распахнутых моря смотрят на него с горьким недовольством. Она тонет, тонет, тонет, погружается в холодную воду с головой, а та обволакивает её с ног до головы.

Прячет.

Драко мечется по берегу, ошалелый, измученный, срывает голос до хрипоты, ныряет раз за разом, но её нигде нет.

Он убивает её. Он её уже убил.

— Ты её убил, мальчишка.

Драко вскидывает на Люцифера обезумевшие глаза, кидается к нему быстро, словно одним рваным безобразным движением.

Люцифер ухмыляется, растягивает рот в небрежной улыбке, а Драко давит желание ударить его кулаком в лицо.

— Верни её, — он вцепляется трясущимися пальцами в пиджак демона, сжимает в кулаках черную шелковую ткань.

— Верни её, черт бы тебя подрал! Верни! Ты же можешь!

Люцифер смеется и отшвыривает его в сторону одним взмахом кисти.

— А что я получу взамен?

Драко не может удержаться – заглядывает ему в глаза.

Беспроглядно-черные, словно две матовые бездонные дырки, они ярко горят даже в полумраке, будто два ониксово-ослепительных огня. Яркие, горящие, будто беззвездное небо.

И Драко тонет тоже, потому что глаза Люцифера – гипнотизирующие, пылающие лихорадочно, заставили его совершить это.

— Я отдам тебе все, что ты захочешь, — кое-как размыкаются непослушные побелевшие губы.

Люцифер кивает, а потом протягивает Драко руку.

Драко колеблется недолго, но потом вспоминает, что там, на дне, в песке и водорослях, в ледяной колыбели засыпает она.

И тогда он послушно целует белую холодную ладонь Люцифера.




* * *


Дед кладет широкую ладонь на гладкую полированную столешницу. Драко нервно сглатывает.

Все давно готово к ужину: слуги уже зажгли свечи и закрыли тяжелые бархатные шторы.

— Кажется, твоя жена опаздывает, — говорит Абраксас равнодушно, а потом так же равнодушно закуривает третью по счету сигарету.

— Он скоро придет, — отвечает он тихо.

Гермиона спускается через пять минут – легкая, красивая, старые восковые свечи пляшут на её бархатной коже, игривыми солнечными зайчиками прячутся в мареве длинных золотистых кудрей, каблуки звонко цокают на мраморных ступенях.

Она – словно солнце.

Гермиона одаривает Абраксаса мягкой улыбкой, её яркие губы дрожат в ласковой усмешке.

— Кажется, я слегка опоздала к ужину? – воркующе уточняет она, чуть щуря сверкающие золотые глаза.

— Совсем нет, — отвечает дед неторопливо. Он неожиданно улыбается и тушит сигарету о подлокотник кресла.

Драко помогает ей присесть, и, не удержавшись, осторожно проводит пальцами по распущенным локонам. Она ничего не говорит, но слегка передергивает узкими худыми плечиками, глядя на него укоризненными мерцающими глазами.

— Молодец, мальчик, — говорит дед заговорщически, — ты знаешь, что твоя жена – дьявольски красива?

Драко проглатывает невеселый смешок.

Дед даже не знает, насколько он прав.




* * *


Она приходит далеко за полночь – бесшумно скользит по холодному полу. Вся в траурно-белом, будто вечная невеста.

— Надолго?

Она останавливается совсем рядом, так, что ткань её белого полупрозрачного платья слегка касается его руки. Горящие свечи освещают её бледное лицо, посиневшие бескровные губы, которые больше не скрывает яркая помада, изгибаются в ленивой улыбке. Она садится на край разворошенной постели.

— Я вернусь раньше, чем ты заметишь, милый.

Он сжимает зубы, когда целует её волосы – пряно пахнущие золотые локоны.

Она поднимается, и полупрозрачная белая ткань взметается вокруг звездным серебром нежного шифона.

Он хватает её за хрупкое запястье, сжимает пальцы.

— Скажи, что ты моя, — требует он,— скажи, Гермиона. Ты ведь моя? Скажи, что ты клялась мне в любви.

Она мягко улыбается. Он ранит пальцы до крови – так сильно впивается в её золотые браслеты, которые безжалостно вспарывают кожу едва ли не до мяса.

— Я твоя, — шепчет она тихим шелковистым голосом, — и я клялась тебе в любви.

Драко давит дикий вой в груди.

Она лжёт.

С лица его Гермионы на него бархатной тяжестью смотрят чужеродные золотые глаза, и он не в первый раз хочет спросить её — что с ней?

Что с ней – с милой Гермионой, сделал Люцифер?

Чьи глаза смотрят на него с этого красивого родного лица?

Чьи губы целуют его?

Кто делит с ним постель?

Кто она?

Она лжёт ему, ведь настоящая Гермиона никогда не давала ему никаких клятв.

— Что ты?

Она выдирает свою маленькую узкую ладошку из его грубой хватки.

— Что ты такое говоришь, милый? – её прекрасные золотые глаза наполняются слезами.

— Что ты? Как тебя зовут на самом деле?

Она утирает фальшивые слезы, бескровный тонкогубый рот гнётся в злорадной брезгливой улыбке.

— Я – та милость, что ты сумел заслужить, милый.

Она целует его напоследок – и её губы пахнут кровью и ладаном. Душистые золотые локоны лезут ему в лицо, но она нетерпеливо отбрасывает их за спину.

Она уходит так же бесшумно, но все же оборачивается.

Мерцают золотые локоны, блестят золотые глаза, нежная кожа болезненно-бледная, на хрупких тонких запястьях, скрытых золотыми браслетами, скоро расцветут отпечатки его грубости.

Но она улыбается солнечно-ярко.

— Я принадлежу совсем не тебе, милый. Ты ведь знаешь, чья на самом деле, не так ли?

Её смех похож на ласковый перезвон серебряных колокольчиков. Он позволяет себе закричать только тогда, когда за ней закрывается дверь. Потому что Люцифер его не обманул.

Она – это то, что он смог заслужить. Жаль только, что принадлежит она совсем не ему.