Частичный кроссовер с фильмом "Воспитание чувств".
Временной период повествования: 1960-1963.
Гермиона училась в 1961 году в выпускном классе.

Хочу выразить огромную благодарность Bravo angel. Поля, твои советы очень помогли) спасибо.

Гермиона Грейнджер носит длинные серые гольфы. Её волосы всегда аккуратно заплетены в косички и закреплены весёлыми алыми-алыми лентами. Гермиона меняет почти каждый день дешёвые колечки на своих нежных безымянных пальчиках: наденет то с синими камушками, то с красными, то с зелёными — всё зависит от её настроения.

Юная мисс просто обожает пионы. И часто, кривя в нежной улыбке губы, намазанные блеском со вкусом клубники, она глядит на витрины цветочных магазинов.
Гермиона даже иногда пытается сосчитать все-все розовые лепесточки пионов, которые вечно ставят рядом с алыми розами.
А ещё Грейнджер - тайно ото всех - очень любит французские песни о любви в исполнении женщин.

У Гермионы много друзей. А самые близкие из них девочки — вся в веснушках Джинни и странная Луна — учатся с Гермионой в одной школе. Мальчики же — Гарри и Рон — учатся в соседней, той, что только для мальчишек.

Прелестной мисс Грейнджер ещё нет семнадцати, а она уже отличается от своих сверстниц глубокими рассуждениями, упорством, которое достойно уважения, и просто чудесной улыбкой.

Тому Риддлу уже за тридцать. Его взгляд просто до ужаса притягателен: этот взгляд светло-серых глаз со странным оттенком багрового, впрочем, привлечёт кого угодно.
Мистер Риддл всегда носит дорогие костюмы, лишь подчёркивающие его отличное телосложение: Том высок и статен.
Небольшие джентльменские каблучки его ботинок громко стучат, когда он куда-то спешит, обольстительно улыбаясь тем девушкам-дамам, которых ненароком задевает.
Он умён, остроумен. Его точные, меткие фразы поражают. Его размышления о жизни в целом заставляют хмуриться и думать о своём собственном внутреннем мире. Его харизма и гипнотизирующий голос, точно змеиное шипение, порой бросают в дрожь: появляется странное ощущение, будто и говорит вовсе не человек.

Том глядит внимательно сейчас на Гермиону, весело обсуждающую что-то с веснушчатой Уизли.
Том Риддл смотрит на эти алые-алые ленты, эти серые гольфы; он улыбается самым уголком своих красивых губ.
Молодость, в его понимании, похожа на пионы: она так же прекрасна в своём расцвете и так же отвратительна в своём увядании.

Том Риддл ненавидит пионы до дрожи в пальцах, до кашля, до удушья.
И считает, что всем на Свете жилось бы без них бы куда лучше, чем с ними.

* * *

Гермиона не наивная девочка, но ей всё равно нравится тот мужчина с необычным цветом глаз: он действительно красив и умён, что тут скажешь.

А Джинни только как-то странно хмыкает, когда её подруга в очередной раз засматривается на мистера Риддла, который живёт неподалёку. Но Джинни всё же ничего не говорит и продолжает курить: в кафе, где не было ни одного из её братьев можно и покурить — никто из незнакомцев, конечно, не стал бы «сдавать» её матери.

Но потом этот самый мужчина неожиданно — в один из самых обычных дней — заходит в то самое кафе, где после занятий мисс Уизли и мисс Грейнджер обычно и прячутся от будто бы вездесущих взглядов родителей.
Он смотрит на Гермиону долго, пьёт свой дорогой кофе.
Джинни он не нравится.

Его тёмные уложенные волосы, его брезгливость, из-за которой он держит чашку лишь двумя пальцами, его постоянно приподнятые странным образом уголки губ — всё это кажется умной Уизли несочетаемым с весёлыми алыми-алыми лентами и дешёвыми колечками Гермионы.

Джинни скупо, вымученно улыбается и говорит, что ей пора домой (хотя сама собирается всё же подождать подругу где-нибудь на улице — так, на всякий случай).

Ей неудобно, ладошки потеют от волнения — Уизли чувствует себя будто бы лишней.
Но в то же время совесть Джинни гложет её — просит, чтобы она не бросала Гермиону, чтобы рассказала подруге обо всех своих опасениях.

Но Уизли, оборачиваясь уже у самой двери, оправдывает себя: она ведь вовсе не бросает подругу, а даёт ей необходимое в этой жизни каждому право выбора.

* * *

Гермиона жутко волнуется. Она нервно поправляет причёску, смотря на своё отражение в зеркале.

Хорошенькая, милая. Весёлая — с улыбкой. Грустная — без улыбки.
Обычная девушка шестнадцати лет.

Спускаясь по лестнице, Гермиона старается держать плечи ровно и ступать мягко.
Миссис Грейнджер странно смотрит на неё и как-то неправильно улыбается. Гермиона уже хочет сделать ей замечание, но встречается взглядом с Риддлом и внезапно теряется.

— Добрый вечер, Гермиона, — его красивые губы кривятся в улыбке.

А Гермиона только и кивает в ответ, чувствуя, как в груди разливается жар: её никогда прежде никто не приглашал на свидания, на неё так, как Том, не смотрел прежде никто.

— Так, говорите, сопровождать участников олимпиады будете только вы? — Интересуется мистер Грейнджер, горделиво пожимая «учителю» руку: как же, его дочь, по словам почтенного мистера Риддла, лучшая в округе по химии.

— Да. Комитет выдвинул меня. Всё пройдёт наилучшим образом, не волнуйтесь, — спокойно отвечает высокий, статный Том.

Отец Гермионы ещё недолго думает, а потом всё же согласно кивает, на что мисс Грейнджер радостно-радостно щурит свои глаза карамельного цвета, а мистер Риддл — дружелюбно улыбается.
Правда, Гермионе не по себе лишь из-за того, что приходится лгать родителям. Но Том говорит, что иначе, честно, её не отпустят, и она боязливо, смущённо, влюблённо соглашается с ним.
Точнее, уже согласилась.

Миссис Грейнджер же стоит в стороне.
Она поджимает губы, молчит и думает, что раз мистер Риддл кажется хорошим человеком и раз Гермиона не выглядит испуганной, то можно и не обращать внимания на своё предчувствие.
Но… можно ли?

* * *

Джаз. Дж-ж-жаз.
Гермиона повторяет про себя много-много раз это слово: она должна вслух произнести его правильно, идеально, чтобы о ней не подумали, как о какой-то там дурочке.
Она сидит напротив странного русского мужчины, Антонина Долохова.

Мистер Долохов курит свои сигареты даже сейчас, приобнимая за плечи свою кузину, Ульяну Строганову, и беспечно разговаривая с Томом. Даже сейчас, находясь в каком-то там очень-очень престижном ресторане, где из живой музыки лишь дж-ж-жаз.
Строганова же открыто пялится на Гермиону, она будто бы оглядывает новую спутницу мистера Риддла с ног до головы. И видит совсем юную девочку, которая — в тайне ото всех — желает постоянно нарушать правила и условности, которая отчаянно желает выплыть из привычного мирка на поверхность огромного Мира, как медузы из недр моря — на сушу.
Но только вот дорогая Грейнджер не знает ещё того, что знает сама Строганова: что на этой самой поверхности нет ничего хорошего — только губительная нефтяная плёнка, которая красиво-красиво переливается всеми цветами радуги.

Ульяна не курит. Хотя дышит тем же смрадом, что и те люди, которые её окружают.
Ульяна танцует, как сумасшедшая, вертится будто бы волчком на сцене театра. Но не растворяется ни в эйфории, ни в самой музыке.
Ульяна знает цену жизни в маленьком мирке.

Гермиона неудобно улыбается: ей неприятно, что кузина друга мистера Риддла так смотрит на неё. Мисс Грейнджер даже не может покурить нормально — всё как-то боится то закашляться, то в ответ зло посмотреть на Строганову.

А Том… всё видит, всё замечает. Но молчит, открыто не прикасаясь к руке мисс Грейнджер.
Мистер Риддл ведь не боится сплетен, нет.
Дело же совсем в другом, пусть Том этого сейчас полностью и не осознаёт.
Дело ведь в том, что он просто-напросто не любит молодую Гермиону Грейнджер так же, как не любит и пионы.

* * *

Джинни Уизли смотрит на дорогие русские сигареты, что ей протягивает Гермиона, и едва ли не морщится.

— Я решила бросить, — уверенно говорит она, решая бросить курить почему-то именно сейчас, в этот момент, который уже прошёл — уже увял.

Мисс Грейнджер хмурится, слыша этот ответ. Бросить? Джинни? Вероятно, случилось что-то действительно ужасное.

Девочки-первогодки рядом играют в классики, рисуют разноцветными мелками на асфальте что-то и весело щебечут о своих мечтах, надеждах.
Они — маленькие рыбки, довольные своим мирком. Обычные дети — кто с алыми лентами в волосах, кто с крупными веснушками на лицах, кто с тёмными волосами и красивыми светло-серыми глазами.
Они — те, кто куёт свою жизнь каждое мгновение.

— Как Рон? — Спрашивает Гермиона, опираясь о ствол дерева; дым от её сигареты отчего-то кажется похожим на утренний туман.

— В порядке, — Джинни качается с пяток на носочки и не смотрит на подругу, не то стыдясь, не то снова чувствуя себя почему-то лишней. — А ты как?

Мисс Грейнджер кажется такой далёкой, такой чужой, что и задавать подобные вопросы стало как-то неудобно. Они так мало общаются теперь, что Джинни и не знает, что именно спрашивать у этой другой Гермионы, которая теперь ходит с распущенными волосами.
У них теперь разные увлечения, иной круг общения — о чём говорить? О прошлом, о детстве? О чём?!

Джинни не знает, но ощущает ещё и себя виноватой во всём этом — наверное, ей не стоило тогда уходить из кафе, наверное, ей нужно было больно взять Гермиону за плечи и прямо сказать всё, что она думает о Риддле.
Больно. Мисс Уизли больно, потому что она видит те перемены в подруге, которые отвратительны, которые лишили их обоих счастья, дружбы.
Внутри всё переворачивается, разрушается, а сердце так громко бьётся в груди, что заглушает крик Совести. И даже кажется, что часть мирка Джинни сейчас похожа на самые настоящие развалины.
И мисс Уизли решает, что если Гермиона сейчас расскажет ей о своих печалях, проблемах, опасениях, то мисс Уизли обязательно поможет ей и сделает всё возможное, чтобы Гермиона не грустила больше, не разрушала саму себя не важно даже из-за чего.

— Прекрасно, — говорит Гермиона, отходит и со злостью швыряет сигарету себе под ноги, носком лаковой туфли без всяких там сожалений давя её.

Джинни поднимает голову к небу и снова сжимает потные ладошки в кулачки, снова осторожно закусывает губу.
Облака серые, даже нефтяные, они кажутся неимоверно тяжёлыми и близкими.
Джинни хочется кричать.

Они — пионы, чьи некоторые розовые-розовые лепесточки срывает сильный ветер, на чьи бутоны часто обрушиваются безжалостные дожди.
Они — те пионы, которые цветут и цветут несмотря ни на какие грозы, ни на какие ветра.

* * *

Гермиона сидит в машине и смотрит на пейзаж за окном. Её красные щеки мокрые от слёз. Она уже и не глядит на красивого Тома, который лишь теперь кажется ей уродливым.

Рядом с Гермионой — картина, которую Долохов украл вместе с Томом у старушки.
А с этой самой старушкой мисс Грейнджер долго-долго мило беседовала по, казалось бы, невинной просьбе Тома.

Картина дорогая: продав её, можно купить и машину, и русские сигареты, и всякие разные украшения.
Нужны какие-то пояснения? Что у мистера Риддла нет никакого бизнеса, и он просто вор, втянувший в свои тёмные делишки и очаровательную Гермиону? Что он вовсе не любит её, а просто-напросто использует, как прекрасную приманку?

Мерзко. Грейнджер ощущает себя грязной.
Сообщница. Соучастница. Пособница.

Как много трескучих слов, описывающих лишь одного человека.
Как много соблазнов, отвлекающих от настоящей жизни.
Как много ошибок, которые портят всё: и внутренний мир, и доброту, и дружбу, и доверие, и… любовь.

— Ну-ну, милая Гермиона. Деньги же не растут на деревьях, — говорит Долохов, сверкая зелёными кошачьими глазами и неприятно-неприятно усмехаясь.

Грейнджер сглатывает комок в горле. Она дышит часто и молчит, смотря на пышные золотые кроны деревьев.
Гермиона прикрывает веки и возвращается к былому: она чувствует огромную потребность в том, чтобы спрятаться ото всех своих невзгод, печалей и волн боли в тех воспоминаниях, в которых когда-то была действительно по-настоящему счастлива.

…милые веснушки на щеках Джинни словно цветут, влекут смотреть на себя и почему-то весело смеяться.
…печальный взгляд матери навевает нежную грусть, печаль; он заставляет плакать и чувствовать разочарование в себе, вину.
…улыбка Рона, смех Гарри и очередная мелкая неприятность, из-за которой абсолютно всем точно «влетит» от родителей.

Все эти моменты кажутся именно сейчас до одури яркими, живыми и настолько бесценным, что мисс Грейнджер просто не может не искренне улыбаться сквозь слёзы, не может не чувствовать колющее душу сожаление.

— Останови машину. — Гермиона говорит это неожиданно твёрдо, жёстко; она поворачивает голову и смотрит прямо в спину Тома, что сидит за рулём.

Долохов почти сразу после приказа Гермионы начинает хохотать: громко, весело, но как-то неестественно, фальшиво.
Он трясёт головой и даже бьёт себя по бедру несколько раз, но всё равно не верится, будто ему действительно смешно.

А умный Риддл переводит свой гадкий взгляд на зеркало заднего вида, чтобы увидеть хотя бы лицо Гермионы.
Он почти сразу останавливает машину.
Молча.

Гермиона же быстро открывает дверцу, берёт свою маленькую сумку и выходит из машины, сразу попадая под сильный дождь.
Её окликает Антонин, но она даже не оборачивается.
Гермиона Грейнджер идёт назад уверенно, шагая прямо по большим лужам в своих дорогих кожаных туфлях.

Она слышит шум дождя, чувствует чистые капли прохладной воды на своих руках.
И ей не жаль, что вся причёска испортилась или одежда намокла. Ей не жаль, что больше она никогда не увидит ни Тома, ни странного Долохова.
Гермиона не боится уже простудиться или замёрзнуть. Гермиона просто идёт — весело так, даже вприпрыжку.
И в какой-то из кратких моментов просто начинает искренне улыбаться.

* * *

Строганова случайно смотрит в сторону студентов и также случайно узнаёт в одной из хорошеньких девочек Гермиону Грейнджер, одну из спутниц мистера Риддла.

Гермиона вся светится от радости, от смеха. Она держит веснушчатую Джинни за руку и весело шагает по бордюру, напевая какую-то чудную французскую мелодию.
А Гарри и Рон идут совсем рядом, почти плечом к плечу, так сказать, и тоже улыбаются так, как те, кто доволен своей жизнью, кому нравится свой маленький-маленький мирок.

Мисс Грейнджер, чувствуя знакомый взгляд, вдруг внезапно оборачивается.
И… приподнимает снова уголки губ, видя, как странная-странная балерина улыбается и смотрит прямо на неё; видя, как в нежных руках Ульяны Строгановой цветёт букет с нежными пионами.

«Если хочешь любви, тебе придется пройти через боль.
Если хочешь любви, тебе придется научиться меняться.
Если хочешь доверия, тебе придется доверять.
Если хочешь любви, если хочешь любви.»

— NF, «If You Want Love»