— Здравствуй, дорогая, — целитель в лимонном халате дружелюбно улыбается и закрывает за собой дверь.

— Здравствуйте.

— Как ты себя чувствуешь? — он присаживается рядом на стул и смотрит. Изучает мое выражение лица, положение рук, позу, в которой сижу. Ищет признаки буйства.

— Неплохо, но с ванильным мороженым было бы лучше, — Дафна приподнимает краешек губ в улыбке. Целитель удивленно вскидывает брови.

— Ты понимаешь, где находишься?

— В Мунго. Отделение для ненормальных, да? — Кажется, целитель обрадован. Видимо, не часто с Дафной случаются такие просветления.

— Ты не ненормальная, девочка, просто впечатлительная, — он поправляет очки. Глаза блестят, и на мгновение Дафна думает, что радость искренняя, а не чисто профессиональная.

— Сколько я уже здесь?

— Пару месяцев, — он передергивает плечами. Признак лжи, она знает. Помнит из прошлой жизни, когда перечитывала всевозможную литературу о языке мимики и жестов, чтобы найти хотя бы иллюзорную надежду на взаимность Тео.

— А на самом деле?

— К вам каждый день приходят посетители. — Целитель меняет тему. Дафна считает это глупым. Она имеет право знать правду. Тем более что максимум через пару дней забудет. — Но сами понимаете, мы не можем их пускать, когда вы... — Слова «бьетесь в припадке» остаются непроизнесенными. Как будто приступов не бывает. Как будто. — Вчера заходил Гарри Поттер, — голос целителя подозрительно ровный.

«Прощупывает почву», — решает Дафна. Не может знать наверняка, что их с Поттером связывает. И, правда, что?

— Зачем? — Дафне интересно. Она не помнит, чтобы у них с Поттером были хоть какие-то отношения. Целитель снова пожимает плечами, видимо, и он не знает.

— Можно послать ему сову.

— Зачем? — снова спрашивает Дафна и прикусывает язык. Все же очевидно. Чтобы пришел, и она спросила, чего Поттеру нужно. — Наверняка, он занят, — тут же исправляется.

— На днях заходили ваши родители. — Целитель так быстро меняет темы, что Дафна не успевает. Ей кажется, что она слышит, как шестеренки в ее мозгу скрипят от напряжения. Просят масла, а она понятия не имеет, на какой период пришло просветление. — Они скучают.

— А я нет, — неожиданно вырывается у нее, и в следующую секунду Дафна осознает, что при слове «родители» внутри ничего не отзывается. При упоминании Поттера возникает и то больше эмоций. Застарелая боль почти неощутимо царапает ногтем, и все. Это они ее сюда сдали.

— Они не знали, что еще сделать, чтобы помочь. — Целитель заглядывает ей в глаза и пожимает ее руку своей теплой. Дафна поднимает на него взгляд и тонет в сочувствии и понимании. Она понимает, но принять не получается. Может быть, со временем... Которого возможно прошло и так уже слишком много.

— Я хочу побыть одна, — просит Дафна, отворачиваясь, — и ванильного мороженого.

— Если мистер Поттер...

— Пустите, — она перебивает, потому что слова становятся вязкой патокой. Они затягивают ее в глубину, топят своей бесполезностью и громоздкостью. Поступки важнее, взгляды искреннее, а слова не нужны. Их нужно запретить. Слова никогда не исцеляют, только ранят. Не нужны. Ни к чему. Мороженого.



В отличие от целителя Поттер входит громко, почти вваливается. Неуклюже закрывает дверь, озирается, приглаживает растрепанные волосы. Он кажется таким милым и беспомощным, что на миг Дафне мерещится, будто это она навещает его в больнице.

— Как ты? — Он мнется у двери, не решаясь подойти ближе.

— Почему ты ко мне ходишь? — Чем дольше Дафна на него смотрит, тем больше не понимает. Их ничего не связывает. Ни в прошлом, ни в настоящем. Так зачем? — Из жалости?

— Нет, что ты, — он засовывает руки в карманы и делает шаг вперед. — Ты не подумай, не хочу тебе надоедать. — Дафна приподнимает брови и улыбается. Милый, как пушистый котенок. — Просто... — Поттер разводит руками и опускается на стул в углу.

— Просто объясни, — она прислушивается к себе. Спокойна. Ей нравится это умиротворение. Можно даже сделать вид, что они сейчас в гостиной ее дома ведут светскую беседу от скуки и безделья. — Сколько уже пытаешься ко мне попасть?

— Пару месяцев, — отвечает сразу. Это он знает наверняка, поэтому не мнется. Значит, с причиной сложнее. Дафна перебирает пальцами шерсть на спине плюшевого медведя. Ее это успокаивает. — Я приходил не вовремя, когда ты не могла... — он запинается, опускает взгляд, — спала. — Она кивает. Ей приятна его трогательная забота. — Тебе лучше.

— Возможно. — Дафна не хочет говорить о себе. По крайней мере, не о здоровье точно. — Но ты не ответил на главный вопрос: зачем ты приходишь?

— Ты спасла мне жизнь в битве. — Он вздергивает подбородок и смотрит прямо в глаза. Ждет реакции. А какая она должна быть? Дафна почти ничего не помнит. Она пожимает плечами. — Оттолкнула в сторону и чуть не погибла сама. — Синий свет вспыхивает перед глазами. Кто-то куда-то бежит, все кричат, спотыкаются, падают. Хаос. Громкий крик и звук упавшего тела. Кажется, это была она.

— Я хотела умереть, — неестественный надтреснутый голос будто совсем не ее. Дафна отчетливо вспоминает желание раскинуть руки и испариться. Получить смертельное заклинание в грудь и улететь на небеса. Она не помнит, почему и зачем, но помнит отчаяние, боль и одиночество. Ей плохо, ей холодно, совсем не хочется жить.

Дафна обхватывает колени и раскачивается из стороны в сторону. Сердце бьется в грудной клетке в бешеном ритме. Еще чуть-чуть и оно сломает ребра и выпрыгнет наружу. Прямо в руки Поттеру. У того наверняка будет забавное выражение лица.

Правильно, нужно отвлечься, иначе снова приступ. А ей ведь совсем не хочется. Она только пришла в себя. Может говорить, строить логические цепочки, даже вспоминает. Нужно оттянуть приступ, переждать, выстоять.

— Говори что-нибудь, неважно что. О погоде, музыке, людях. Только не о войне.

И Поттера прорывает. Он собирает какую-то околесицу о свадьбах на каждом углу, смехе и радости. О новинках «Вредилок Умников Уизли» и об открывшемся магазине цветов в конце Диагон аллеи. Зачем-то добавляет, что не женился на Уизли, ушел по уши в работу. А потом все по новой. Мысль о несостоявшейся свадьбе Поттера назойливо зудит в голове, постепенно рассеивая сумрак перед глазами. Дафна слышит абсолютно все, но именно это фраза занозой врезается между лопаток.

— Почему ты не женился? — Поттер поворачивается к ней. Он удивлен, что она и правда слышит его болтовню. Дафна все также раскачивается, но уже не слышит шума в голове и смотрит в глаза Поттеру. Воспоминания перестают давить на виски, уходят на задний план. Реальность принимает четкие очертания. Дафна чувствует безразличие. Механическое спокойствие куклы, но лучше так, чем томительное беспокойство, спиралью закручивающееся под ребрами.

— От нас все ждали скорой свадьбы, но мы еще молоды, а возможностей так много, что было бы расточительством кидаться с головой в семейную жизнь так же, как когда-то бросились в борьбу со всем темным и опасным. Мы просто решили взять от жизни по максимуму, пока можем.

— Это она так решила? — Поттер горбится и не поднимает взгляд, сжимает угол стула. Такой сильный, такой уязвимый.

— Мы оба. — Он резко встает, почти подпрыгивает. — Мне пора. Работа. — Короткие отрывистые фразы бьют по ушам. Он расстроен. Его до сих пор грызет решение Уизли. Поттер слишком привык поступать так, как от него ожидают. Герой, пример для подражания, несчастный человек. Он уже открывает дверь, когда Дафна его окликает.

— Не надо. Не приходи ко мне больше. Ты не обязан. — Поттер кивает и выходит за дверь.

Дафна еще долго на нее смотрит, будто ждет, что Поттер передумает и снова зайдет.

Сегодня прекрасный день. Она понимает, где находится, и помнит, кто такая. Большая удача, которой завтра может не быть. Она смотрит в окно, за которым светит яркое солнце. Настоящее ли оно — Дафна не знает, но протягивает руки навстречу и улыбается. Она не знает, когда еще ей выпадет такая возможность.

Чем дольше она пытается понять свои приступы, проанализировать их природу и предотвратить, тем чаще они случаются. Поэтому ей остается только расслабиться и получать удовольствие от своего жалкого существования, пока целители ищут причину и способы лечения. Если еще ищут.

Дафна чувствует, как подступает тошнота и поворачивается к тумбочке. Берет кисть и чистый холст, щурится и делает пару штрихов. Рисует картину в воображении. Там, в голове, множество красок и движений. Неукротимая стихия. Там пылает огонь и рокочет ветер, кричат чайки и волны облизывают белый песок, расправив крылья, навстречу закату несутся фестралы.

Там свобода. Там жизнь. Там мечта.

Первые мазки ложатся неровно, но Дафна не унывает. Она прикусывает от усердия язык и рисует, не оглядываясь на условности. Творит то, что чувствует, так, как может. Она — центр мира, и каким он будет — зависит только от ее мазков.

Стены наступают со всех сторон. Словно издеваясь, потолок осыпается мелкой каменной крошкой. Темные волосы сразу покрываются белизной, будто проседью. Будто Дафна стареет на глазах. На своих собственных глазах. Снег в аду уже не кажется аллегорией из дурацких книг. Дафна горит, а потолок грозит обрушиться. Он хочет окунуть ее в пучину льдистого холода, чтобы не допустить, не выпустить за пределы палаты. Выкорчевать источник заразы на корню.

Она чувствует, как капли пота стекают за шиворот. Она боится. Липкий ужас обволакивает почки, печень, легкие. Страх добирается до сердца, и Дафна застывает. Безмолвно открывает и закрывает рот. Смотрит округлившимися глазами на дверь. И ждет неотвратимого. Сейчас придет Анубис и заберет в царство тьмы. Туда, где страшное чудовище сожрет ее только потому, что Маат весит больше зачерствевшего сердца, испещренного трещинами и ушибами.

— Нет! Нет! Нет! — она кричит, зажимая уши. Она не слышит ничего вокруг. Не слышит собственного голоса, только хрип, похожий на предсмертный. Она не заслуживает такой смерти. Это Тео, это все Тео. Это из-за него она такая. Ненормальная, изгой, прокаженная.

Любовь нельзя предавать, она обращается против любящего. Она изводит изнутри, сверлит, скребет, воет. Сводит с ума и разрушает. Любовь — самое темное и низменное чувство. Потому что самое сильное и светлое. Нет ничего лучше любви, нет ничего хуже. Невзаимность отравляет. Земля под ногами становится токсичной, воздух смердящим, дождь кислотным.

Руки Дафны пузырятся. Они покрываются ядовитыми нарывами, кровь заменяет гной. Внутренности горят, будто кто-то поднес спичку. Испарения забиваются в ноздри, не пуская кислород. Она задыхается от запаха гниющей плоти. Своей плоти. И чувствует на языке привкус горелого мяса.

Она сумасшедшая. Дафна сумасшедшая. Она умирает. А возрождаться умеют только фениксы.

— Тео, ну, Тео. — Она дергает его за рукав, а он не замечает. — Тео! — топает ногой, почти отчаявшись привлечь его внимание.

— Чего тебе? — Он, наконец, морщится и смотрит на нее сверху вниз. Лучше бы не смотрел. Колючий взгляд не предвещает ничего хорошо. Так относятся к мебели или, на худой конец, к прислуге. Но Дафна его круга. Тео не имеет право так себя с ней вести.

Дафна изо всех сил сжимает виски. Сотни иголок впиваются в кожу с каждым вздохом все глубже. И зудят, зудят, зудят. Перед глазами расплываются белые пятна. Реальность ускользает, стирается. Зрение, осязание, слух, обоняние отключаются друг за другом. Она крот, выкинутый из норы под солнечный свет. Спотыкается и падает, натыкается на камни, разбивает локти и колени. Она бредет на тьму. Тьму ее воспоминаний. У Дафны есть только они. Пусть пугающие и сюрреалистичные, но настоящие. Слишком реальные, чтобы быть обманом. Слишком иллюзорные, чтобы быть правдой.

Ее Тео был хорошим. Милым, заботливым, добрым Тео. Самым лучшим, самым честным, самым преданным. Он любит ее. До сих пор любит, Дафна уверена.

— Помнишь наше детство? — Дафна выводит пальцем узоры на стекле. Незатейливые завитушки без особого смысла. Просто красиво. Ей нравится.

— Конечно, помню. Ты была очень милой пухлощекой малышкой, норовящей споткнуться на каждом углу, и мне приходилось бегать за тобой, чтобы потом не оправдываться перед нашими родителями. — Он улыбается и лучики маленьких морщинок расходятся паутиной от уголков глаз, а Дафне хочется лезть на стену. Неужели это все, что можно о ней помнить? — Эй, ты чего? — Он замечает перемену в ее настроении и чуть хмурится. Дотрагивается пальцами до подбородка, заглядывает в глаза. — Что не так, кнопка?

— Все не так! — В порыве безрассудного гнева кричит Дафна и вскакивает с места. — Ты не так, я не так, ничего не так! — Срывается с места, убегает. Кого только пытается обмануть? Тео в два прыжка догоняет и разворачивает Дафну к себе. Его горячее дыхание касается ее губ и становится невыносимо. Жарко, душно, обреченно.

Дафна сворачивается в кокон и жмурится до звезд под веками. Мгновение слишком прекрасно, оно не должно закончиваться. Нужно сохранить, запечатлеть, вырезать на сетчатке. Дафна замирает. А что если..? Она вскакивает с кровати, забывая, что видит только смутные силуэты. На ощупь ищет хоть что-нибудь острое: ножницы, пинцет, щипцы, хоть иголки. Тео слишком близко, эмоции слишком яркие. Все СЛИШКОМ. Пальцы цепляются за что-то шершавое, Дафна подпрыгивает. Вот оно, еще минутку. Сейчас! Подушечку пальца саднит и щиплет, но она упорно продолжает тереть выпуклость в надежде. На что?

Раскинутые руки, остекленевшие глаза и струйка крови, стекающая из уголка рта. Будто спящий, если бы не неестественная поза. Умиротворенный и даже почти радостный. Дафна падает на колени и бьет его в грудь.

— Ты не можешь. Не можешь... Не имеешь права! — Голос хрипит, но она не слышит. Она видит мертвого Тео, держит его еще теплую руку и не верит, что он бросил ее. — Мерзавец, сволочь, дурак! Вставай и иди! Ненавидь, унижай, но живи! Тео! — Сил не хватает. Спазм сдавливает горло, дыхание перехватывает, она медленно садится на пол и убирает челку с его лба.

Он не мог умереть. Только не Тео. Он всегда решает проблемы. Он всегда выиграет. Он всегда... С детства.

Дафна хватает себя за волосы и дергает, что есть силы. Из глаз брызгают слезы, но она не чувствует. Слезы оставляют мокрые дорожки на щеках, но Дафна видит распростертого на каменном полу Тео. Она не верит. Это галлюцинации. Не ее воспоминания, ведь Тео жив. Он любит ее, ждет ее. Дафна поправится, и они обязательно будут вместе. До самого конца.

— Поиграй со мной, — на одном дыхании выпаливает она, тут же испугавшись своей смелости. Он презрительно окидывает Дафну взглядом и усмехается.

— Нет.

Жесткое, металлическое, непререкаемое слово царапает сердце.

— Ну, пожалуйста, — голос звучит насколько жалобно, что Дафна хочет забиться в угол и не показываться. Его тон унижает, но Тео нужен ей. Вот прямо сейчас и никак иначе. Почему он отказывает, им же так весело играть в прятки вместе?

— Не унижайся, Гринграсс, противно смотреть, — он выдергивает из ее пальцев лацкан своего пиджака и уходит, не оглядываясь. А Дафна смотрит вслед и глотает слезы.

Оскорбительно и безжалостно, но ведь это не Тео. Какой-то чужой мальчик зачем-то притворяющийся им. Может, это какой-нибудь мальчишка-слуга, выпивший Оборотного? Сердце кричит: «Это не Тео!» Разум шепчет, что она плохо его знает.

Дафна задыхается. Образы сбивают с толку. Они слишком яркие, но не могут быть реальными. Это какое-то заклинание, вызывающее сумасшествие. Она помнит другого Тео, а этот... этот... Высокомерный засранец с гипертрофированным чувством превосходства. Разум упорно нашептывает, что Нотт таким и был, но сердце не выносит очищающей правды. Чувства заставляют вспоминать раз за разом их первый поцелуй.

— В какие игры ты играешь? — выдыхает Тео.

— Тебя они не касаются, — бросает Дафна ему в лицо. Она не собирается ему ничего объяснять. Девочка выросла.

— Уверена?

Дафна изгибает бровь и с трудом удерживает себя на месте. Обнять бы за шею, прижаться всем телом и поцеловать так, чтобы в воздухе заискрило.

— Что за банальности второсортного любовного романа? — Она демонстрирует безразличие, но понимает, стоит ему сделать шаг навстречу и вся показная бравада полетит низзлу под хвост.

Тео долго смотрит ей в глаза, она не в силах пошевелиться. Застывает восковой куклой, забывая дышать. Знает, нужно отвести взгляд от его губ и уйти. Пока еще можно сохранить крохи собственного достоинства. Но он не дает ей и шанса. Горящий взгляд не отпускает. И о чем думает? Хоть бы намекнул, они и так стоят без слов и движений непозволительно долго.

— Сюда могут войти в любую минуту, — зачем-то говорит она.

— Знаю, — и накрывает ее губы своими. Теперь уже хоть небо упади на землю, Дафна не заметит ничего вокруг. Имеют значение только эти губы, обжигающие до кости, руки, сковывающие тисками, мысли, испуганной птицей уносящиеся вдаль.

Дафна обнимает себя руками и улыбается. Ей хорошо. Пульс постепенно приходит в норму, дрожь унимается, дыхание выравнивается. Дафна засыпает. Приступы всегда отнимают много сил. Этот из числа безобидных, заканчивается без вмешательства целителей. Дафне хочется надеяться, что это признак улучшения. Лимонный чай, которым ее пичкают сердобольные сиделки, ей не нравится. Он кислый, как протухшее мясо.

Ей снится бескрайнее зеленое поле. Дафна ложится на траву и смотрит в небо. Жмурится от солнечного света и наслаждается. Видит как из облаков складываются пирамиды. Она уже не крот, тьма отступает. Душу наполняет любовь ко всему живому. Она протягивает руки и смеется во весь голос так, как никогда не смеялась. Дафна ощущает себя намного более живой, чем за последние годы. Спокойной, умиротворенной, любимой. Так, как будто Тео рядом.

Сквозь сон Дафна чувствует, как заботливые руки накрывают ее одеялом. Она надеется, что проснется завтра собой. И непременно нарисует что-нибудь египетское. Или может даже почитает! Во сне Дафна мечтает. Во сне Дафна счастлива, потому что боль и ужас отступают.

Чтобы вернуться в приступах и мучить снова. Несмотря ни на что Дафна еще верит, что каждый только закончившийся кошмар выворачивания ее кишок станет последним. Пока еще верит.