— Знаешь, я думаю, ты жалкий, — говорила Беллатрикс обычно за ужином; Родольфус закатывал глаза.

Беллатрикс его ненавидела. Он ненавидел её тоже, потому в её бокале вместо вина на ужин вечно оказывалось успокаивающее зелье, что домовики подливали ей тайком по его приказу, иначе времяпровождение с собственной женой каждым воскресным вечером стало бы смертельно опасным.

Когда-то давно они учились на одном курсе. Родольфус тогда играл в квиддич в факультетской команде, которую возглавлял Корбан Яксли и часто засиживался в библиотеке с книгами, чтобы поподробнее разобрать какую-нибудь интересную необычную тему, а Белла… Белла обычно любила таскаться с этим самым Яксли везде и всюду каждый мерлинов день, иногда постфактум сообщая, чтобы он прикрыл их на ночь, как ответственный и хороший староста.

Родольфус прикрывал, потому что никак не мог иначе — Белла была его невестой, а Корбан другом, и было бы неправильно пытаться мешать им развлекаться. Единственным минусом в этой истории была Долорес Амбридж.

До-ло-рес. Какое же у неё было красивое имя, Мерлин подери! Кажется, когда-то давно ему в руки попала библиотечная маггловская книга, и в ней, несмотря на отвратительное содержание, которое ему совсем не понравилась, была героиня с таким именем. До-ло-рес. Грех коверкать такое чудесное имя, но как её только не называли — Беллатрикс обращалась исключительно Амбридж, Скитер звала Долли, Яксли и вовсе называл лишь безликим «отличница», а Родольфус использовал лишь полное имя.

Долорес. Долли. Куколка.

Родольфус, даже закрыв глаза, мог вспомнить её: и короткие каштановые кудри с тонким розовым бантом на затылке, и вздернутый светлый нос с отпечатками золотистых веснушек. которые она вечно замазывала косметикой, и красивые белые руки, испачканные чернилами.

Долорес же о нем, наверное, и не вспоминала. Это было бы совершенно не в её характере. Долорес Амбридж давным-давно с помощью заклятия вытащила все воспоминания о Родольфусе Лестрейндже из своей головы и выбросила куда подальше, а то и вовсе смыла в раковину, чтобы никогда более не упоминать в своей жизни их постыдный неудачный роман.

А Родольфус скорее бы подсыпал Беллатрикс яду, а не успокоительного, чем посмел забыть о ней хоть на минуту.

Они ведь были так близки!

Они сидели в библиотеке за одним столом, как самые примерные слизеринские старосты на свете, которые неустанно следили за порядком на факультете двадцать четыре часа в сутки без перерывов и выходных, но особо любимой обязанностью для них были ночные дежурства.

Родольфус их обожал.

В полутьме ночного Хогвартса надменное равнодушное лицо Долорес было таким красивым, что даже смешно становилось от её идеальности. Розовый румянец на бледных щеках, капризный изгиб полногубого рта и до хруста распрямленная спина, потому что она никогда не позволяла себе сутулиться или гнуться. Только прямо, только вперед, не оглядываясь.

Не оглядываясь. Никогда, ни за что, ни на кого — цели Долорес были далеки от любви, дружбы и счастья, все удовольствия мира ей заменяли достигнутые цели, будь то получить «отлично» по трансфигурации или стать правой рукой министра.

Родольфус и Долорес спали вместе весь седьмой курс — да, это было нечестно, потому что сам Родольфус был помолвлен с Беллатрикс, но Долли было плевать на то, что у него есть невеста и обязательства перед семьей, а Белла была слишком занята другими делами, чтобы что-то предпринять против них, так что их отношения были вполне ожидаемы. Их не обсуждал только ленивый, на самом-то деле: Яксли выразительно ухмылялся такой ядовито-гадкой усмешкой, словно издевался, Амикус Кэрроу давился собственным смехом, а Скитер и вовсе растрещала о них каждому второму студенту факультета.

Наверное, стоило её убить, но Родольфус был слишком занят Долорес, чтобы реагировать на внешние раздражители.

На вкус Долли напоминала тягучий гречишный мед. Родольфус ласково целовал покатые белые плечи и её мягкую шею, помогал ей застегивать рубашку с утра и частенько дарил цветы безо всякого повода. Долорес ему улыбалась скупо, но тепло, с какой-то затаённой лукавой нежностью, будто жалела непутевого бездомного кота, прибившегося к ней абсолютно случайно и оставшегося жить в её коллекции плюшевых игрушек. Долли любила держать его за руку, пока никто не видел и осторожно касалась пальцами его щеки, когда тянулась поцеловать первой.

Родольфус её любил сильнее, чем самого себя, а Долорес просто взяла и ушла без прощаний и объяснений, даже не обернулась напоследок. И ему тогда казалось, что вся тяжесть мира легла меланхолией боли на его плечи, сдавила грудь и задушила до невменяемого состояния вечной апатии. Сейчас же он только и мог, что смотреть на надменно-высокомерный портрет Долорес на первой полосе газеты, пока Белла в ярости пытала то ли домовиков, то ли ещё кого-то.

— Какое же ты ничтожество, Роди, — говорила Белла каждый ужин с такой ненавистью, что если бы та могла убивать, то Родольфус упал бы замертво. Но вместо этого он только подавал ей ещё один бокал, где вместо вина вновь и вновь оказывались зелья. Он её терпеть не мог и считал дни до начала её сумасшествия.

По его подсчетам до окончательного освобождения от Беллатрикс оставалось всего лишь пара месяцев. Долорес на первой полосе сияла ослепительной улыбкой, и Родольфус неосознанно улыбался ей в ответ.

Мерлин, как же он её любил!