Когда пляшешь с дьяволом, пляши до конца песенки!
— «Карты, деньги, два ствола»

***

В весеннем цветении, в поющих ласточках и едва распустившихся почках Лили находила удивительное для себя беспокойство: смотря на покрывшийся зеленью мрачный, густой лес, она проникалась каким-то немым отчаяньем — природа, обновляясь из года в год, преображаясь после нещадных морозов, наводила тоску. И все, что ей оставалось, — это из раза в раз проклинать так не вовремя наступившую весну и стискивать руки в кулаки. Потому что весна — это время вылазок, приключений и ночных побегов в лес; это — время когда врать Лили Поттер приходилось в три раза больше.

— Ты такое пропустила! — растягивая гласные, глупо посмеиваясь, говорила ей Мэри Томас, раскачиваясь на стуле.

Лили кривилась, стискивала в руках перо и упорнее склонялась над конспектом, мечтая залить собственные уши воском, чтобы не слышать ни единого звука.

— Мерлин, тебе надо было видеть, как верещала Элеонора, когда Мэтью толкнул ее в озеро! Мы думали, что все, крышка, ведь профессора, ты знаешь, после нашего прошлогоднего побега, постоянно проверяют территорию Хогвартса, а эта ду-ура, — Мэри, запнувшись, чертыхнулась, когда ножка стула со скрипом дернулась вперед и перо в руках у Лили съехало, оставляя чернильную черточку, — так заорала!

Смех, веселый, звонкий, заставил Лили прикрыть глаза. Чертова черточка была толстой и длинной, она, посверкивая от солнечных лучей, отчего-то сильно раздражала ее, и, сцепив перо, Лили стиснула зубы, посмотрев исподлобья на однокурсницу.

Мэри смеялась, раскачивалась на стуле, и Лили мечтала просто встать, схватиться за его спинку и поставить на место. Чтобы не скрипел. Чтобы Мэри не улыбалась.

— Да, Поттер, с такой жизнью ты точно сойдешь с ума, никогда не нарушаешь правила, не выходишь с нами на ночные вылазки. — Лили дернулась, словно ошпарившись от собственных мыслей, и, мило, смущенно улыбнувшись, посмотрела вперед, натыкаясь на открытое, простодушное лицо Мэтью Льюиса. Весело ухмыляясь, он, свесив ноги, сидел на подоконнике и внимательно поглядывал на Мэри. — Тяжело, наверное, быть такой правильной.

Хмыкнув, Лили добродушно махнула рукой, а потом, обнажив ямочки на щеках, смущенно провела рукой по юбке, разглаживая складки. Потому что внутри, видел Мерлин, ей хотелось лишь одного: встать и опрокинуть стол, чтобы чернила, растекаясь по полу, обличались в фигуры.

— И милашкой, — насмешливо протянув, кокетливо бросила Мэри, посмотрев на него вполоборота, приподняв бровь. У нее на красивой длинной шее красовался свежий засос, который, словно специально, она не прикрывала рубашкой.

— Нет, скорее… — он, склонившись ближе, так, чтобы их лица были на одной линии, проговорил, прежде чем школьный звонок, оповещающий о начале занятии, оглушил Лили: — Солнечно-теплой?

Рука сильнее сжала юбку, и Лили, тяжело вздохнув, улыбнулась, премило посмотрев на ворковавшую парочку, которая из-за прихода учителя вынуждена была сесть наконец за парты и перестать болтать. И Лили смотрела на блондинистые волосы Мэри, искрившиеся от солнца, и думала, что нет на свете ничего хуже, чем эта чертова весна. Потому что весна — это время обновлений, надежд и устремлений; потому что весной притворяться приходилось больше всего.

Особенно когда у тебя ничего нет: ни планов на будущее, ни элементарных друзей; но когда ты вынужден делать вид, что все идет в точности по твоим расчетам.

— Мерлин, Лил-с, что у тебя в пятом номере? — Перо скрипнуло, и Лили, оторвав глаза от пергамента, спокойно посмотрела на Мэри.

Нервно оглядываясь по сторонам, она, слегка покачиваясь на стуле, то и дело пыталась заглянуть к ней в пергамент, и Лили, внутренне содрогнувшись, внешне лишь пожала плечами и положила листок на середину стола:

— Не уверена, конечно…

— Черт, ты уже все сделала! — раздалось за спиной, и Лили, вздрогнув от звука его голоса, смущенно улыбнувшись, слегка повернувшись, чтобы в упор посмотреть на Годрика Томаса, который, облокотившись о концы стола, усиленно вытягивал шею и пытался подсмотреть. Чертов Томас был почти копией своей сестры, только вызывал внутри нее намного больше раздражения. — Без понятия как, Поттер, но ты просто нечто.

— Ты только сейчас это понял? — насмешливо бросила Мэри, усиленно переписывая к себе ответы, а потом, оторвавшись ножками стула от пола, облокотилась на парту Годрика и весело прошептала: — Лили учится, в отличие от нас! Может, тоже стоит начать?

— Нет, конечно. Такое под силу только таким, как Лил-с, — тихо усмехнувшись, бросил он с надменной ноткой, а потом, оттолкнув качавшуюся Мэри, лихорадочно начал писать.

Стул приземлился с мерзким скрипом, и Лили вздрогнула, зацепившись взглядом за ветку с распускавшимися почками. Весна за окном дышала полной грудью, и она думала лишь об одном: конец учебного года совсем скоро, остается только немного, совсем чуть-чуть, и никого из сидевших в классе она не увидит. Целых три чертовых месяца без лжи и лицемерия. «Как тебе такое, Лили?», — безразлично подумала она, прикусив нижнюю губу. Настроение было ломать и крушить все на своем пути, но вместо этого, весело улыбнувшись, она посмотрела на Мэри.

Крашеные блондинистые локоны, переливаясь золотом, вызывали внутри одну лишь желчь.

***

Запахнув подолы разлетавшейся мантии, Лили, подув на свои ладони, медленно отбила ритм ногой по каменной ступени. Сумерки разъедали зеленый окрас деревьев, делая их менее яркими, утопавшими на фоне сверкавших лучей заходящего солнца, и она смотрела, время от времени обдавая руки теплым воздухом, и не могла понять, почему вообще согласилась хоть куда-то выйти в этот прохладный апрельский день?

Во всей этой жизни Лили ненавидела лишь несколько вещей: большие компании, ночные прогулки, которые неизменно заканчивались нарушением правил, и слишком говорливых людей. Только вот судьба, редкостная дура, решила, видимо, окунуть ее с головой в свою ненависть, столкнула с Мэри и ее компанией и заставила расхлебывать собственную ложь. У судьбы, как всегда, оказалось слишком много иронии, чтобы не понаблюдать за тем, как ломается, кривится ее подопечная, вынужденная изо дня в день старательно вклеивать в кожу маску.

— О, Лил-с, ты все-таки решила пойти? — Она развернулась, внимательно взглянув на нарушителя покоя, а потом, мило улыбнувшись, сильнее сжала в руках подолы мантии. Потому что Годрика Томаса из всей компании гриффиндорцев она ненавидела больше всего. — Не думал, что тебя заинтересуют свидания вслепую.

Лили улыбнулась сильнее, стискивая в руках несчастный кусок ткани, внутренне, видел Мерлин, мечтая послать его куда подальше и просто сбежать. А не стоять и наблюдать за тем, как снисходительно смотрит на нее тот, кто унизил ее больше всех.

— Хотя, наверное, это и правильно, — продолжал он, задумчиво посматривая на сгустившиеся в небе темные облака. Демагогия была его долбаным кредо. — Все-таки после нашего расставания прошло почти полгода. Пора уже начинать новые отношения.

«Идиот», — холодно пронеслось в сознании, но Лили, не вздрогнув, не сузив глаза, не передернув руками, лишь сильнее натягивала губы в чертовой глупой улыбке, придавая своему лицу смущенное выражение. «Пусть думает что хочет», — с отчаяньем метался в голове чей-то мерзкий голос, и Лили чувствовала, как где-то внутри у нее скользит какой-то маленький червь, продырявливая внутренности.

— Да уж, Лил-с, это, кажется, наш первый разговор с того дня? — насмешливо бросил он, кривясь от своей пафосности, и Лили, не сдержавшись, приподняла вопросительно правую бровь. — Черт, Поттер, как с тобой сложно, — тянул он сильнее, а потом, оглянувшись, быстро проговорил: — Хоть бы накричала на меня. Сплетни какие бы пустила. А то… такая правильная, что аж больно. Мы ведь поэтому разошлись: ты слишком милая, доброжелательная… солнечная. От таких при передозировке тошнит.

Когда его фигура скрылась за поворотом, растворяясь во тьме, Лили, не сдержавшись, рассмеялась. Громко, с надрывом и так отчаянно весело, потому что… ее не видел никто. Милая? Правильная? Солнечная?Всю жизнь ее опутывали этими прилагательными, вбивали прочно в ее репутацию, так чего удивляться, что она и стала такой? Хотя. Стала? Нет, никогда даже не была.

Смех усилился, и Лили, прислонившись к стене, насмешливо посмотрела на совсем темное небо, чувствуя, как внутри ненависть и веселье спутываются, нанизываются друг на друга. Потому что Лили — лицемерка. Улыбаясь смущенно, соблюдая правила и постоянно ссылаясь на дела, лишь бы не ходить на ночные вылазки по Хогвартсу и не гулять лишний раз с однокурсниками, она скрывалась, подменяя себя кем-то другим.

Холодок прошелся по коже, когда вдалеке послышался звук каблучков. Это — спешила Мэри, и ей на секунду стало страшно, что она могла услышать ее смех. Лили боялась. Боялась всякий раз, когда давала волю эмоциям, что из-за необдуманного порыва все поймут — она им врет. Всегда, обо всем. И ненавидит где-то внутри себя каждого. Потому что они, явно будучи не лучше, осуждали любого, кто переставал с ними играть в их манипуляции.

— Мерлин, как я рада, что все-таки смогла тебя вытащить! — щебетала Мэри, время от времени поправляя сползавший шарф. — С этими учебниками, Поттер, ты точно с ума сойдешь. А так хотя бы повеселишься.

Лили кривилась, пожав плечами, поглаживая собственную руку. Мэри было невдомек, что она пошла только по одной причине: если выбирать между глупым, бесперспективным свиданием и очередной вылазкой в Запретный лес, первое было явно… менее опасным. И давало гарантию, что тяжких последствий не будет. А значит, чтобы оставаться на одной волне со своими однокурсниками, придется пожертвовать свободным временем в субботу ради бездумных посиделок с невзрачными людьми. Хотя, Лили было плевать. Она работала на свою репутацию, чтобы потом та работала на нее, и была готова на любые жертвы.

Лили улыбнулась. Милая, правильная, солнечная Лили Поттер, которую любит весь факультет. Даже Годрик Томас был лишь необходимой пешкой в ее жизни: популярный квиддичный игрок-идиот, таким манипулировать не стоило труда, и кто бы догадался, что в итоге он, а не она, разорвет их отношения, давая другим повод посмеяться над ней? Сжав сильнее нужного свою руку, Лили улыбнулась на вопросительный взгляд Мэри. Полгода ей пришлось понуро склонять голову и смущенно улыбаться ему, чтобы волшебники в итоги стали жалеть ее — несчастная, робкая Лили, до сих пор влюбленная в своего бывшего. Им всем ведь только и хотелось, чтобы она и вправду была такой слабой. Так почему бы не потешить их самолюбие?

— Отец Джастина Фолкнера работает в Министерстве в отделе, хм-м, — растягивая гласные, тихо бормотала Мэри, накручивая локон на палец, и Лили приблизилась ближе, чтобы сквозь разговоры окружающих было лучше слышно. Что ей нравилось в Томас, так это наличие информации буквально о каждом. — В отделе, связанном со статусом секретности, кажется. — Резко вскинув руки, она хлопнула в ладони и, распрямив плечи, внимательно посмотрела на Джастина, широко распахнув ярко-синие глаза. На ее кукольную внешность велись буквально все. — У них два счета в Гринготтсе и вилла в Италии. Можно даже закрыть глаза на то, что он с Хаффлапаффа…

— О Мэри, — мягко протянула Лили, тоже внимательно наблюдая за Фолкнером. Он был невысокого роста с ворохом черных кудрей на голове и абсолютно безобразным вкусом в одежде. «Скучно и… невыгодно», — холодно подумала она, отвернувшись. — Разве же можно оценивать людей по факультетам? Да еще так… предвзято.

Заливистый смех Мэри был до того тихим, что Лили не могла быть уверенной, что она вообще рассмеялась. Но, смотря на подругу, Лили видела, как искрились ее глаза и как кривились губы в милейшей улыбке. Глупая, капризная дура. Не поэтому ли Поттер вообще начала с ней дружить?

— Милая Лили, ты же знаешь, — весело, но при этом холодно протянула Мэри, посмотрев на нее косо. — Хаффлпаффцев я ломаю, рэйвенкловцами манипулирую, с гриффиндорцами развлекаюсь… а со слизеринцами пытаюсь выжить. Именно поэтому среди моих бывших никогда не было парней с Хаффлпафф и Слизерина, слишком уж… муторно. Но у Джастина чертова вилла в Италии! — капризно протянула она, скрестив руки. — А мой отец, подумать только, не хочет иметь недвижимость за границей. Поэтому, почему бы нет? До седьмого курса с ним точно можно повстречаться, а летом уломать свозить меня на море, — она усмехнулась. — И, как по иронии судьбы, у него есть собственный дом на берегу этого самого моря! Случайность, не иначе!

Она рассмеялась, а потом села вполоборота к Фолкнеру, оголив стройную ножку, обутую в черные лакированные туфельки. Откинув мешающиеся волосы за плечо, она лишь время от времени бросала в его стороны быстрые, заинтересованные взгляды, и в какой-то момент Джастин, общавшийся с кем-то, вдруг пристально посмотрел на нее, оскалившись. Мэри улыбнулась сильнее. Всем уже было очевидно, что он на крючке.

Лили усмехнулась. А потом откинулась на спинку стула, покручивая в руке бокал со сливочным пивом, и тут же напустила на себя смущенный вид. Вся ситуация ее просто до ужаса забавляла.

— А как же Мэтью, Мэри?

— У него есть Элеонора, в крайнем случае, правая рука, так что переживет, — безразлично бросила она, не меняя своей позы. — Лили-Лили, ты такая альтруистичная… когда же ты подумаешь о себе, дорогая? Прошло уже полгода, не проще ли забить на моего братца?

— Ты же знаешь, я… до сих пор очень переживаю, — смущенно опустила голову Лили, чтобы она не видела, как блестят от веселья ее глаза. Видел Мерлин, ей хотелось смеяться. — Порой мне кажется, что это все моя вина. Я такая жалкая.

— Ну, брось это! — незаинтересованно протянула Мэри после минутной паузы. Копаться в душах других Томас не любила, потому что не верила, что душа вообще существует. — Посмотри вокруг, любой захочет встречаться с дочкой Гарри Поттера. Да еще… — она запнулась, вдруг резко посмотрев на нее оценивающим, скользким взглядом, и Лили, приподняв голову, робко улыбнулась, ведь знала, черт возьми, знала, что Томас как раз и дружит с ней из-за ее отца. — Ты такая солнечная, Лили. Улыбаешься, выслушиваешь, помогаешь… все любят тебя.

Все. Любят. Тебя. Все ли? И любят ли? Лили улыбнулась, задумчиво проведя рукой по своей шее. Когда в одиннадцать лет она стояла у распределяющей шляпы и думала о том, что всеми силами обязательно попадет на Гриффиндор, Лили заранее знала, что не хочет повторять судьбу своего брата. Не хочет быть, как Альбус. Потому, наверное, когда шляпа хотела уже было выкрикнуть «Слизерин», она топнула ногой и сказала негромко, чтобы рядом стоящая Макгонагалл не могла услышать:

— Вы ошибаетесь. Вся моя семья с Гриффиндора, неужели вы хотите нарушить нашу традицию?

— Но как же, мисс, — кряхтела шляпа, и Лили морщилась от звука, издаваемого этой старой тканью. — Ваш брат, Альбус…

— Исключение не отменяет правила, — уверенно проговорила она, с гулко бьющимся сердцем смотря на стол с красными отворотами скатерти. Было страшно, просто до ужаса страшно, что она не попадет сюда, а пойдет вслед за… — Я — гриффиндорка, сэр.

Усмехнувшись, Лили сделала вид, будто отпила пиво, и быстро поставила стакан обратно. В конечном итоге получалось, что вся ее ненависть к однокурсникам была попыткой просто оправдать себя в своих глазах, ведь Лили начала лицемерить не сколько из-за них, сколько из-за собственных комплексов. И это отчего-то веселило ее больше всего, только веселье было… отчаянным.

Лили сжала стакан, вглядевшись в жидкость. Два месяца весны пройдут быстро, и она вернется домой, и не увидит никого: ни Мэри, ни Годрика, н-и-к-о-г-о. Дома не лучше, Лили это осознавала прекрасно, но там, хотя бы, не было смысла строить из себя саму робость. Потому что никто в этом не нуждался.

— …О, какие люди! — протянула Мэри, и Лили, прикрыла глаза. Говорливые люди шли третьими в списке ненавистных вещей, но сейчас явно претендовали на первое, потому что все вокруг только и делали, что знакомились и болтали, непосредственно, весело. Был ли в этом вообще смысл? Какой толк? — Малфой, черт побери, ты-то что здесь ловишь?

— Как видишь, ловить мне явно нечего, раз я подсел к тебе.

Мэри рассмеялась, и Лили, резко вскинув голову, безразлично посмотрела на Скорпиуса Малфоя, который, вальяжно развалившись на стуле напротив, насмешливо смотрел по сторонам. И ей почему-то стало неприятно, ведь, глядя на его зеленый галстук, Лили вспомнила Альбуса. И сердце ее наполнялось какой-то яростью.

— А если серьезно, Ско-орпи, ты что здесь забыл?

— Свою девушку, которая сейчас флиртует с Забини, — холодно бросил он, слегка кивнув головой назад. Лили, посмотрев поверх его макушки, наткнулась своим взглядом на высокую брюнетку в обтянутом изумрудном платье. Конечно. О Мадлен Селвин и Скорпиусе Малфое знали все: отпрыски благородных семей с изуродованной репутацией, к тому же слизеринцы, постоянно оказывавшиеся в эпицентре событий. Их отношения были какой-то карикатурой на «долго и счастливо», ведь встречались они больше трех лет, только каждого из них вечно замечали в компании других людей. Но, сверкая своими беззаботными улыбками, обмениваясь дорогими подарками аккурат под Рождество в Большом зале, они демонстрировали полную безгрешность.

Не сдержавшись, Лили тихо усмехнулась, повернув свою голову в сторону. Ей не хотелось видеть ни Малфоя, ни его суку. И чего он только к ним подсел?

— Мне всегда было интересно, не задевает ли твое мужское достоинство тот факт, что Мадлен перетрахалась со всем Слизерином за время ваших отношений?

Малфой коротко рассмеялся, и Лили слегка сморщилась, даже не удостоив его взглядом. Скользкий, непонятный, жалкий Скорпиус Малфой. Она и имя-то знала его только из-за того, что он был старостой Хогвартса.

— О как, — с насмешкой протянул он, и Лили прикрыла глаза. Ей отчего-то хотелось просто сбежать. — А мне вот всегда было интересно, не задевает ли тебя тот факт, что ты чертова шлюха, готовая раздвинуть ноги ради материальной выгоды? Даже на меня, помнится, вешалась.

Лили резко повернулась, с интересом посмотрев на Мэри, которая, приподняв бровь, с холодком в глазах глядела на Малфоя, по-прежнему обворожительно улыбаясь. Однако ответа не последовало, и Поттер, не сдержавшись, слегка покачала головой, сильнее сжав стакан с пивом. Клеиться к Малфою было как минимум глупо: все знали, что у него дурная репутация сына Пожирателя смерти, а его семья до сих пор вынуждена вести судебные разбирательства. У таких, как он, кроме цинизма и сарказма не было ни денег, ни положения, и Слизерин весь был таким: что будет у них, если сорвать с их лиц маски? Жалкое, амбициозное нечто, пытающееся казаться лучшем, чем оно есть.

Сильнее сжав стакан, она попыталась нацепить на свое лицо улыбку. Потому что знала, что Лили такая же, как Скорпиус… такая же, как и ее брат.

— Эй, Лили! — Кто-то дернул ее за локоть, и она, резко вскинув голову, наткнулась на безразличный взгляд Скорпиуса.

— Уизли, можешь подать мне графин с водой? Лениво тянуться, — спокойно спросил он, и Лили, робко улыбнувшись, испытывая внутреннее недовольство, деланно виновато посмотрела на него, распахнув свои глаза. «Какого черта, Малфой?», — пронеслось в голове, но она даже не думала выдавать своей неприязни.

— Малфой, ты чего? Это Поттер. Единственная дочь Гарри Поттера, придурок! Как можно не знать такое?

— А, — лениво протянул он, и в его глазах промелькнул интерес. — Сестра Альбуса? Занятно, — а потом, усмехнувшись, Скорпиус очаровательно улыбнулась. — Приношу свои извинения. Я отчего-то привык к тому, что в школе рыжие только Уизли.

— Ничего, — робко проговорила Лили, быстро схватив графин, и протянула его Малфою, улыбаясь непринужденной улыбкой, на секунду подумав, что можно было случайно пролить воду прямо на него. Но потом, отмахнувшись от столь безрассудной идеи, Поттер улыбнулась еще шире, демонстрируя чертово дружелюбие. — С кем не бывает.

Он молчаливо посмотрел на нее в ответ, приподняв бровь, а потом, усмехнувшись, резко схватил графин, слегка привстав, и спокойно, даже как-то вяло бросил:

— Как поживет твой братец, Поттер?

Она вздрогнула, ослабив хватку, и графин слегка покачнулся, только Скорпиус не дал расплескаться воде: он держал его и не двигал, гипнотизируя ее своими глазами. Ему было весело. Чертово веселье искрилось в его взгляде, когда Лили хотелось провалиться на месте.

— О, с Джеймсом все в порядке, — с нажимом проговорила она, резко дернув свою руку. Липкий страх опутал все ее тело, потому что ей показалось… нет, Лили была отчего-то уверена, что Малфой знает все.

— Правда? — насмешливо бросил он, поставив кувшин на место. Видимо, пить ему больше не хотелось, и Лили, резко посмотрев на Мэри, которая явно не следила за их разговором, а вместо этого умело строила глазки Фолкнеру, тут же перевела взгляд на Скорпиуса, пытаясь придать своему лицу самое безобидное выражение на свете. — Ну что ж, передавай Джеймсу привет. А еще лучше… другому своему братцу, тому, кто когда-то был на Слизерине, — он улыбнулся шире. — Думаю, ему приятно будет осознавать, что однокурсники все еще помнят его.

Кто-то рассмеялся, вокруг нее слоились голоса, веселые и радостные, только Лили больше не пыталась наклеить на лицо улыбку. Она немигающим взором смотрела на Малфоя в упор, чувствуя, как белеют костяшки от слишком сильного сдавливания и как тяжело ей становится дышать.

И, когда идя по темному Хогсмиду обратно в Хогвартс, она прятала в темноте свое обеспокоенное лицо и вполуха слушала Томас, Лили думала лишь об одном, и мысли ее расслаивались под давлением собственного отчаяния.

Весенний легкий ветерок задувал под подол мантии, в воздухе висел запах черемухи и кое-где можно было услышать щелканье насекомых. Да. Это была весна. Отвратительное, скользкое время года, потому что весна — это тайные ночные свидания, предстоящие экзамены и легкость во всем;

потому что весной год назад Альбуса Северуса Поттера исключили из школы чародейства и волшебства Хогвартс.

— Ты близка с Малфоем? — безлично бросила Лили, робко поглядывая из-под челки. Солнце, едва проникавшее сквозь плотно зашторенные окна, игралось в волосах Мэри, отбрасывало блики и выплавляло золото.

— Ну, — беззаботно протянула та, резко облокотившись на спинку и качнувшись чуть назад. Ее пухлые красные губы кривились в непонятной улыбке, что заставляло Лили отчего-то нервничать. Она не любила те немногие момента, когда не могла понять, что в голове напротив сидящего. — Мы часто виделись на званых вечерах и балах в Министерстве. Можно сказать, я был влюблена в него, — она сморщилась, — жаль только, что у Малфоев, кроме их запущенного мэнора и красивых лиц, ничего больше нет. А что? Он тебе понравился? — с интересом проговорила она, придвинувшись ближе. Урок Истории Магии был успешно выкинут из головы, впрочем, мало что в принципе задерживалось в этой глупой головке. — Брось это, Лил-с. Отсутствие денег не самая большая проблема: его девушка — Мадлен Селвин, разве могут такие хорошенькие и правильные, как ты, соперничать с ней?

Лили неуверенно передернула плечами, силясь не приподнять надменно бровь. Потому что знала — Мэри смеется и позирует, дружит она с ней из-за громкой фамилии и попыток самоутвердиться. Глупая-глупая Томас. Ей было невдомек, что ее используют не меньше, чем она других.

— Что ты, — невесело протянула Лили, печально опустив уголки губ. — Ты же знаешь… — взмахнув рукой, продолжала она, а потом, медленно повернувшись, бросила мимолетный взгляд на Годрика, испытывая внутри тошнотворный позыв.

— Ох, подруга, — без капли сочувствия отозвалась Томас, приобняв ее слегка, из-за чего, не сдержавшись, Лили сморщилась. — Как это мило… так долго любить, причем безнадежно. Удивительный ты человек.

«Много ты знаешь, дура», — холодно подумала Лили, скривившись, чтобы потом, неловко высвободиться из ее тонких рук и посмотреть упрямо на доску. Было отчего-то тошно и страшно, и это она ненавидела больше всего: страх. Пять букв и тысяча вопросов, что ей сделать, как поступить и стоит ли вообще хоть что-нибудь предпринимать? Лили не знала. Только голова начинала болеть всякий раз, стоило ей вспомнить субботний вечер и искрившиеся от радости серые глаза.

Рука дернулась, из-за чего перо съехало, и Лили, плотно сжав губы, попыталась медленно вдохнуть. Чертов-чертов Слизерин. Чертова весна. Чертовы люди. Она ненавидела этот шестой курс, потому что все еще видела его однокурсников, слышала тихий шепот за спиной, а когда ее бросил Годрик… казалось, люди только и делали, что обсуждали Лили. Клеймили, старались ударить по больному, и она, опуская голову ниже, делая вид побежденной и несчастной, молилась лишь обо одном: чтобы никто никогда не узнал, кто она на самом деле.

Перо скрипнуло, и Лили, словно зачарованная, надавила сильнее, разломав тоненький наконечник. Иссиня-черная вязь текла по тетради, и она с гулко бившимся сердцем наблюдала за тем, как чернила расползаются по пергаменту, вырисовывая паутину. Лили думала, и мысли ее отчаянно бились в черепной коробке, грозясь вырваться наружу. Но она ничего не могла с собой поделать, рассуждая лишь об одном — кто она: паук или очередная муха? Или, быть может, она просто жертва своих же хитросплетений, ведь, в конце концов, невозможно просчитать все. Кто-нибудь точно узнал. Кто-нибудь мог догадаться.

— Сэр, — резко встала с места Лили, слегка оттолкнув стул ногой. — Разрешите мне выйти?

— Конечно, мисс Поттер.

— Эй, Лили, что с тобой? — тихо шепнула Мэри, и Поттер, смущенно улыбнувшись, неуверенно передернула руками и тут же быстро зашагала между парт, в какой-то момент наткнувшись на взгляд Годрика Томаса. Он хмурил свои широкие черные брови, и Лили, опустив голову, прикрыла глаза: как же хотелось ей разбить в кровь это тугодумное лицо; как ей хотелось его уничтожить.

Безлюдный Хогвартс отдавал эхом каждый ее шаг, но Лили не слышала окружавших ее звуков: она думала. Вспоминала. Пыталась понять и не могла взять в толк: где же она могла просчитаться? И не загоняет ли она себя сейчас в собственную ловушку? Вздохнув, Лили резко открыла дверь женского туалета и медленно зашла вовнутрь, направляясь прямиком к раковине, чтобы пустить воду и, подняв высоко голову, смотреть в собственное отражение. И думать.

Правильная. Милая. Солнечная. Лили Поттер. Сколько раз она слышала это про себя, сколько раз вынуждена была терпеть унижения, чтобы соответствовать собственному образу, а потом мстить. Исподтишка, по самому больному, без малейших сожалений. Больше всего на свете она любила теневые игры, манипуляции и чувство собственного превосходства над всеми теми, кто ее окружал. Право, они все были глупы настолько, что велись на ее милую улыбку и робкий взгляд — знал бы из них хоть кто-то о том, как много страданий Лили Поттер принесла тем, кто вставал на ее пути, с этой милейшей улыбочкой, которая будто бы приросла к губам.

Глупые, недальновидные, жалкие. Она смотрела на своих однокурсников, на преподавателей и видела их насквозь: привычки, мысли, эмоции — все это было так скучно и так тривиально, что Лили Поттер совершенно не стоило труда играть с ними в свою игру.

«Как же я всех их ненавижу», — пронеслось в голове, и лицо у Лили скривилось, изогнулись брови, сморщился носик, а улыбка на секунду слетела, обнажая такую ярость, которая прожигала насквозь.

Наверное, все началось с самого детства. С того момента, когда Альбус Северус Поттер поступил в долбаный Слизерин и стал презираем в семье. Ее брат был отпетым уродом: он говорил людям в лицо то, что о них думал, нарушал без зазрения совести правила и обожал маггловские мордобои. Агрессивный, злой на всех подросток, ссорившийся с родителями из-за малейшего пустяка, препиравшийся с Джеймсом, ненавидевший всю свою семью. Лили смотрела на него и думала лишь обо одном: как можно быть таким идиотом? Зачем он решил пойти против системы?

— Мы — пропащие существа, — любил повторять Альбус, стирая кровь с костяшек под потоком холодной воды, буквально растирая рану до мяса, вызывая в ней отвращение. Она всегда следовала за ним попятам, наблюдала за его повадками, пыталась понять, как же можно его подчинить своей воле. Только он был неподчиним, и Лили помнила: рядом с братом всегда витал запах пота, крови и едкого мужского одеколона. — Лицемеры, манипуляторы, циники. Мы прожигаем наши раны куревом и алкоголем, а я так не хочу, Лили. Мне нужно большее.

— Плевать я хотела, что, кому и зачем ты доказываешь, — холодно цедила тогда Лили, а потом, подойдя ближе, склонялась над самым поток воды и, резко дергая его руку, сжимала ее чуть повыше запястья, всматривалась, как разбавленная водой кровь медленно стекала по пальцам. — Ты ломаешь мою карьеру. Твои драки портят мою репутацию. Если меня не сделают старостой и в этом году, Ал, придется разговаривать по-другому.

И Альбус смеялся. Искренне, беззаботно, вызывая в ней злость. Потому что ни хрена он ее не боялся.

— Ты — лицемерная дрянь, Лили, — говорил он без капли отвращения, когда они под покровом ночи вылазили в Закрытую секцию Библиотеки, дожидаясь друг друга у входа в Гриффиндоскую башню. Он приходил к ней с мантией-невидимкой, накидывал ее ей на макушку, а сам, вразвалку, шел впереди, не боясь ничего. Глупый, беспечный… искренний Альбус. Как же ненавидела она его. — Таких, как ты, хочется взять и приложить хорошенько ко стенке, чтобы стереть всю эту фальшь.

— А таких, как ты, просто убить, — холодно цедила Лили, кутаясь плотнее в мантию, потому что боялась: если ее поймают, то репутация славной, милой гриффиндорки пойдет в Тартарары. — Импульсивный ублюдок с вечно стертыми костяшками. Что ты делаешь со своей жизнью, а?

И все же Альбус был ей ближе всех: Джеймс, конечно, был милым парнем, добрым и активным, но совершенно скучным; отец… постоянно бывал где угодно, кроме как дома, а мать… Лили сглотнула, резко схватившись руками за кран, и внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале. Светло-карие глаза потемнели на два тона и сейчас выглядели почти черными.

Когда это началось?

Она не знала, лишь сильнее натягивала улыбку, кривила свои тонкие губы и не могла понять одного: почему все так закончилось. Право. Ведь поначалу были большие, все отравляющие перспективы, а будущее казалось забавным и уморительным, не стоившим ни минуты ее внимания.

— Наши предки умели развлекаться, Лил-с, — иронично насмехался Альбус, выпуская дымовые облачка, а потом, затянувшись сильнее, он напрягал грудь, чтобы из его сложенных губ выходило колечко.

Лили хмурилась, смотря на него, и лишь упорнее листала странички кричавшей книги. Все-таки, тома запретной секции, хоть и обладали полезными сведениями, были слишком тяжелыми и едва поддавались нормальному анализу, и она едва могла сдержать свое презрение и не откинуть столь надоевший том.

— Оргии, абсент, сигареты… все это такая ерунда, — медленно растягивал он, сильнее сжимая самокрутку между пальцами, и искорки, слетая, падали прямо на его брюки, забавно мерцая долю секунды. — Не то, что мы, да? Темная магия… кто бы мог знать, что именно это объединит нас, Лили?

— Закрой свой рот, сделай милость — холодно бросила Лили, резко открыв страницу, и замерла, прочитав первые буквы: «Мариус». Сердце ее сильно забилось, а пальцы сами по себе медленно прошлись по странице: шесть букв азартно поблескивали черными чернилами.

Шесть букв и целые два часа перевернутого сознания. Опутанный темной магией, дурманящий разум липкого лилового цвета наркотик, настаивавшийся ровно месяц после приготовления под полной луной. Лили помнила, с каким азартом она воровала ингредиенты из школьной лаборатории и как Альбус, скрываясь по ночам в зелени леса, приносил ей кривые, надколотые корни тысячелетних деревьев.

Да. Все же Альбус был ей ближе всех: веселые, отчаянные, в поисках удовольствия они приходили из ночи в ночь в Запрещенную секцию Библиотеки ради новых развлечений, заклинаний и зелий, чтобы потом с гулко бившимся сердцем и вожделением где-то внутри упиваться собственным величием.

— Мы пропащие люди, — шептал он, раскинувшись на подушках в Выручай-комнате. Откуда-то взявшийся ветер наполнял комнату сквозняком, и Лили, цепляясь от волнения одной рукой за собственный свитер, другой придерживала бокал с лиловой жидкостью. Дальше — два часа полного покоя и видений, в которых она придавалась тому, что было недоступно ей в реальной жизни. — Но знаешь, ты, пожалуй, хуже всех.

— С чего это? — насмешливо фыркала она, прикусив в предвкушении нижнюю губу. И видел Мерлин, внутри Лили хохотала, смеялась, веселилась. Чтобы спрятать ту горечь, которая накрывала ее волной.

— Потому что ты — не ты, Лили. Маленькая, фальшивая дрянь… утром — благодетель, не позволяющая Томасу поцеловать себя даже в щечку, а ночью упивающаяся темной магией ненасытная алчущая душонка. Вечно жаждущая наслаждений, но боящаяся попасться на этом. Солнечная Лили Поттер, Мерлин, какой идиот вообще сказал о тебе такое?

И Лили кривилась в ответ, сильнее всматриваясь в жидкость. Потому что ей было плевать, потому что жила, как хотела: в страхе, в вечных попытках убежать от себя, но при этом осуществляя все, что ей так или иначе хотелось. Это была прекрасная двуличная жизнь. И Лили не понимала: как все могло закончиться так?

— Мать бы нас возненавидела, — тихо говорил он, когда Лили немигающим взором смотрела в потолок. В глазах двоилось, и она не совсем могла понять что к чему, а в голове было так легко и пусто, из-за чего, пожалуй, Лили начинала чувствовать себя даже счастливой. — Что бы она сказала сейчас? А, Лили? Как думаешь, кто бы был ей ненавистен больше всего: я, позволяющий нам творить такое, или ты, не пытающаяся отказаться от такой жизни?

Вода капала медленно, раздражающе монотонно, и Лили, не сдержавшись, быстро крутанула кран, а потом скривила губы в доброжелательной улыбке, нацепила на лицо простодушие и оценивающе посмотрела на себя.

Милая. Правильная. Лили Поттер. Не потому ли тебя любят, что ты подыгрываешь всем подряд?

Тяжелый вздох, сорвавшись с губ, подпортил картину, и Лили недовольно скривилась. У нее не было права на истинные эмоции. У нее ничего не было, кроме собственных масок, амбиций и лицемерия. Так почему же лишь одна мысль, что Малфой знает все, так кривила ее душу? Почему она так боялась быть собой?

«Мы пропащие люди», — любил говорить ее брат.

И он был не прав.

Нет. Не пропащие. Заведомо сгнившие. И Лили была самой первой в списке на вымирание от собственной лжи.

***

Тяжелый том в руках доставлял небольшие неудобства, но Лили, склонившись сильнее над книгой, не обращала на это внимание и лишь перевернула страницу, поспешно пройдясь глазами по строкам. Она не читала. Не пыталась вникнуть в текст, потому что внимательно, с навостренными ушами слушала тихие разговоры. В гриффиндорской гостиной, правда, подслушивать было труднее всего — вечный шум и топот, но Лили не прекращала попыток, потому что боялась, что они будут обсуждать ее.

— Мы просто обязаны сходить к озеру, — протянула Мэри, лежавшая рядом с Лили на диване и слегка покачивающая правой ногой. Перебирая в руках какой-то кусок бумажки, она недовольно морщилась. — Так надоело в школе торчать.

— Но… мы уже были там три дня назад, — неуверенно протянула Элеонора Спинетт. У нее был тонкий голос и вечно насупленный вид, и мало кто понимал, что она делала в одной из самых знаменитых компаний гриффиндорцев.

Лили тихо хмыкнула, сильнее склонившись над книгой. Мать Элеоноры Спинетт работала в квиддичной лиге, а отец был создателем гремучих смесей, зелий, обширно применявшихся в быту для очищения гоблинского золота и серебра, а потому Спинеттов часто можно было увидеть на ежегодном министерском балу. Что, в свою очередь, привело уже к тому, что блеклая, ничем не примечательная Элеонора стала подругой Мэри. И самой жалкой в их компании.

— Ой, Элен, будь добра, — раздраженно кинула Мэри, на секунду перестав проделывать свои манипуляции с бумажкой. — Помолчи, а?

— Годрик не согласится пойти с нами, — быстро встрял Мэтью, потому что знал — минута промедления и начнется скандал, ведь они, Мэри и Элеонора, никогда не уживались вместе и терпели друг друга из-за необходимости. — И если ты согласна пойти без него, то, давай прямо сегодня.

— А, Мэтью, мне всегда нравилось, что мы на одной волне!

Веселый смех Томас, словно перебой мелких колокольчиков, наполнил гостиную, и Лили позволила себе оторваться от книги и молчаливо посмотреть на них. Мэтью, явно довольный собой, улыбался, в открытую смотря на Мэри, и в его взгляде было столько любви, что Лили, не будь она лицемеркой, точно бы скривилась — потому что не верила в любовь. Потому что никого не любила. В чем вообще был толк проникаться к кому-то чувствами? Разве не проще жить без сердца в груди и с ясным разумом?

Медленно переведя взгляд на Спинетт, Лили заметила, как грустно та хлопала ресницами и как на ее лице постепенно прорисовывалось разочарование, и, право, Поттер хотелось засмеяться: любовный треугольник с заведомо тупыми концами… как же она ненавидела это.

Порой, когда ежедневные посиделки в гостиной заставляли Лили испытывать неведомое раздражение, она все же пыталась понять: почему вообще с ними связалась? Зачем это? К чему? Но всякий раз, когда Лили начинала думать, что эта компания ей не нужна, она понимала, что больше не может уйти.

О Мэтью Льюисе, Элеоноре Спинетт, Мэри и Годрике Томасах знали все. Дети победителей во Второй Войне ни в чем не знавшие ограничений и преград, они были словно яркими звездочками всего Гриффиндора и ревностно относились к каждому, кто пытался проникнуть к ним. Они светили даже ярче всех многочисленных кузин и кузенов Лили, потому что, наверное, обладали индивидуальностью и мало-мальским шармом. Впрочем, она не этим руководствовалась, сближаясь с ними. Лили была нужна хорошая репутация, глупые люди, которыми было бы запредельно легко манипулировать, и просто место в обществе.

У Лили фамилия Поттер, полшколы родственников и милый взгляд. Она ни с кем не ссорится, не гуляет по ночам по Запретному озеру со своими однокурсниками и прилежно выполняет все домашние задания. Лили им нужна, чтобы вовремя списать недостающие эссе и контрольные, чтобы с гордостью можно было сказать о том, кто ее отец. И ей было плевать, право, пускай пользуются: потому что Поттер сама была такой, а может, даже хуже.

— Эй, Корнер, поднимай свой зад и вали отсюда. — Лили вздрогнула, подняв голову, и заметила Годрика, который, нависнув над Майком Корнером, верной собачкой Мэри, сидел в кресле, сбоку от Лили. — Я серьезно, парень. Не беси меня.

Мальчишка, жалобно что-то пискнув, резко соскочил, и Томас плюхнулся на сидение, расслабив галстук. Он выглядел так непринужденно и развязно, что у Лили свело челюсти, и она опять уставилась в том, сжимая его крепче положенного.

Она начала с ним встречаться, потому что Томас — капитан квиддичной команды; у него поклонниц столько, что хоть расстреливай по одной в день, года не хватит. На него смотрят, как на вершину, которая никому не по плечу, так не поэтому ли она решила добиться его расположения? И Лили, смущенно опуская ресницы, нарочно сталкиваясь с ним в темных коридорах Хогвартса, обаятельно смотрела своими широко распахнутыми глазами в его черные, пленяя своей доверчивой влюбленностью, которую выбила в своих глазах. Кто мог устоять перед этим наивным взглядом? Кто мог бы… пройти мимо и не почувствовать себя любимым? Томас купился на дешевый образ влюбленности, которую Лили так презирала, а потом был облит холодной водой: ведь будучи в отношениях, она не позволяла ему почти ничего, ссылаясь на собственную наивность и глупость.

Надо отдать должное: вполне закономерно, что он в итоге бросил ее. Только… первой разорвать эти отношения должна была она.

— А ты, Лил-с, пойдешь? — весело спросила Мэри, резко закинув на ее плечи свою руку, и Лили, смущенно улыбнувшись, посмотрела на нее исподлобья. «Вот же… знает ведь, что я не люблю объятия», — думалось ей, когда распахнутые глаза Томас слегка блеснули. Она, как всегда, пробовала ее на прочность.

— Ой, боюсь, совсем никак не получится… — неуверенно протянула Лили, переведя взгляд на книгу, а потом опять на нее, выражая всем своим видом полную покорность судьбе.

Томас скривилась. Конечно, она все знала наперед.

— Мерлин, Мэри, ты у кого вообще спрашиваешь? — холодно раздалось за спиной, и Лили замерла, услышав голос Годрика, что незамедлительно вызвал внутри нее целую глыбу раздражения. — Правильная Поттер не гуляет по ночам с компанией друзей. Она даже с парнем своим не гуляла.

— О, — только протянула Мэри, поджав губы, а потом усмехнувшись.

— А ты жесток, — весело проголосил Мэтью, слегка рассмеявшись, и Лили вдруг поймала взгляд Элеоноры, которая слегка сочувственно смотрела на нее, что лишь сильнее раздражало, вызывая внутри неконтролируемую злость. И почему Спинетт была такой жалкой?

Да. О них знали все: компания беспринципных гриффиндорцев, нарушавшая правила и при этом умудрившаяся постоянно быть на вершине. Им завидовали, Лили знала, видела это в глазах остальных мелких группировок, представителей других факультетов. Потому что им так не повезло. У них не было золотой ложки во рту с самого рождения и им не на что было прожигать свою молодость. Только Лили был умнее своих друзей: она старательно следовала собственной репутации, выстраивала из себя самую правильную, но при этом успешную, и была вынуждена упасть в собственный ад. Когда Альбуса исключили из школы. Когда все вдруг задумались, что, возможно, родственная связь — этого достаточно, чтобы можно было сказать, что Лили такая же?

Они попались на банальном — запретная секция и черные книги были минимумом из того, что их интересовало. Какой толк просто читать о заклинания и зельях, не пробуя их? Темная магия была сама наркотиком, предлагавшая такие увеселения, что Лили пала в этот мрак почти что добровольно. Испытывать заклинания она не любила, этим занимался Альбус, постоянно выходя на дуэли, где простыми кулаками мало что можно было решить, а потом он калечил, мучил, заставлял людей опускаться в такой ужас, что профессора забили тревогу: никто из учеников не умирал, но в Больничное крыло то и дело попадали пациенты со странными, непонятными увечьями.

— Если они вычислят тебя, Альбус, только попробуй заикнуться обо мне, — шипела она, проходя мимо него в полупустых школьных коридорах. Он кривился, но молчал, и она знала: не сдаст.

И Лили была спокойна, она варила время от времени зелья из старинных книг в заброшенном женском туалете по ночам, специально выбирая дни, когда Мэри с компанией выходила на вылазки в Запретный лес или к озеру, и мечтала лишь об одном — найти то самое важное. Зелье, которое бы могло вернуть к жизни тех, кого она была вынуждена потерять. Зелье, из-за которого, наверное, все и началось.

— Ну, Лил-с, мы пошли, — шепнула Мэри, аккуратно выходя из комнаты, и Лили, неподвижно смотревшая в пустоту, сильнее обняла себя, чувствуя холод.

Первый час ночи не располагал ко сну, и она силилась не закрыть глаза, а просто смотреть в этот мрак и думать: если бы тогда Лили не нашла Мариус, этот чертов наркотик, Альбуса бы никто не спалил. Никто бы не нашел его, валявшегося от передозировки в мужском туалете, потому что ему захотелось острых ощущений и быстрых ведений.

Чертов Альбус. Сукин сын. Ведь как можно выпить запрещенный темномагический раствор, вызывающий видения, делающий мечты реальностью, в самый разгар учебного дня? А теперь могло оказаться так, что кому-то еще, кроме нее, известно, что на самом деле происходило под покровом ночи и кто был главным виновником начала карьеры темного волшебника. И это кто-то мог оказаться слизеринцем, что, отчего-то, и выводило сильнее всего.

Но разве есть в этом смысл? Ведь прошел уже год, так зачем же дергать ее сейчас? И не проще ли было пойти и сдать ее? Нет. Тут что-то иное, Лили была уверена, и, лишь сильнее всматриваясь во тьму, она думала, что Малфой — просто игрок. Любящий бросаться словами ради эффекта. Альбус ничего не мог ему рассказать.

Тяжело вздохнув, Лили, встав, нащупала под подушкой мантию-невидимку и, накинув ее, медленно вышла из комнаты. Неспешно идя вдоль хогвартских стен, она чувствовала внутри ломку: Мауриус был сильным средством, который позволял ей увидеть того, кого она так сильно желала, но она не варила его с тех пор, как Альбуса отчислили, потому что боялась. Потому что знала — за ней тотальный контроль, ведь весть, что все запрещенные дуэли с применением Темных искусств — вина Альбуса, заставила всех обратить свое пристальное внимание и на нее.

Каждую ночь Лили с упоением мечтала о том, как вновь вернется в Библиотеку, как откроет тяжелый том и будет искать хоть до посинения то самое нужное, из-за чего она и решилась так рисковать. Но месяцы прошли, и Лили так и не сдвинулась с места, а желание хотя бы просто прийти в Запретную секцию было так отчетливо, что… почему бы нет? Хотя бы один раз, один единственный.

Дверь скрипнула, и Лили аккуратно вошла в Библиотеку, неспешно следуя к Запретной секции, чувствуя внутри непреодолимый страх. Конечно, здесь никого не было — мало кто решался посещать эту секцию после громкого инцидента с Альбусом Поттером, что, несомненно, было ей на руку — ведь у нее была волшебная мантия, не подводившая ее никогда. Подняв руку с палочкой выше, она шла вдоль полок, а потом, оглянувшись и никого не обнаружив, стащила с головы мантию, чувствуя духоту, и стала внимательнее изучать корешки фолиантов, впрочем, зная их наперед.

Здесь не было того, что ей нужно. Мариус — это попытка уйти от реальности, встретить того, кого она так долго жаждала увидеть, но, чтобы вернуть его к жизни… нужно было что-то серьезное. И этого-то не было здесь, по крайне мере, три года поисков так и не ознаменовались победой.

«Мама», — тихо шепнула Лили, чувствуя, как к глазам подступили слезы, как дрогнула рука с палочкой, а желание прямо сейчас сорваться в запретный лес, чтобы наколоть нужных корешков и начать варить так манившее зелье, болью полоснуло по сердцу.

В этом холодном огромном Хогвартсе у нее был только Альбус. И его больше нет, этот идиот вылетел с дороги под названием школа, потому что ему не стерпелось увидеть ее в самый разгар чертового дня, и Лили не особо могла винить его. Потому что понимала. Потому что тоже нуждалась в этом.

— Занятно, — вполголоса раздалось за спиной, и Лили замерла. Секунда — и руки сжали палочку до боли костяшек, а глаза распахнулись от ужаса, напрягая сетчатку. Медленно, словно в оцепенении, она развернулась вполоборота, и увидела его. Малфоя. Простого игрока, который точно ну никак не мог ничего знать. — Я почему-то был уверен, что сегодня ты будешь здесь… может, потому что твои псы ушли гулять к озеру?

Лили молчала, смотря на Малфоя во все глаза, чувствуя, как внутри паника нарастает сильнее. Нужен был план действий. Но плана не было.

— Давно же ты не появлялась здесь, Поттер, — усмехался он сильнее, медленно окинув взором всю комнату. Малфой веселился вовсю, кривя свои брови. — Ну что, может, поговорим на чистоту? Мне кое-что нужно от тебя, а взамен… что ж, я могу поклясться не говорить, что правильная Лили Поттер — чернокнижница, варящая запрещенные зелья и наркотики. Что скажешь, солнечная?

Правильная. Милая. Лили Поттер. Кто ты? Паук, искусно плетущий паутину, или всего лишь жалкая муха, попавшая в руки более ловкого паука?

Рука ее дрогнула, палочка повисла в воздухе, направленная прямиком на Малфоя, и Лили, смотревшая на него с беспристрастным лицом, думала. Пыталась понять, что ему нужно, насколько это опасно и не сделать ли вид, что она… просто гуляла? «Бред», — тревожно пронеслось в голове, и Лили нервно сглотнула, рассматривая Малфоя, слегка склонив свою голову.

Чистокровный cлизеринец, отпрыск неудачников, что не смогли прижиться в новом мире после войны, Лили всегда презирала таких, как он. Потому что у них ничего не было — даже малейшего понимания, что нужно хотя бы попробовать вести себя не вызывающе в этом обществе, настроенном против тебя. Если ты не будешь обладать достаточной репутацией для совершения того, что хочется, то ты будешь никем, оттого ее так злила вся ситуация. Почему из всех людей именно он? Почему именно из-за Малфоя она чувствовала себя жалкой глупой жертвой?

— Эй, Поттер, не напрягай так сильно мозг, — насмешливо протянул он, резко вскинув руки и оторвавшись наконец от стеллажа с книгами. — У тебя нет выхода.

— О чем ты? — тихо проговорила Лили, ощутив наконец нужные силы внутри себя. Кулак непроизвольно сжался, но, опомнившись, она резко разжала руку. Нельзя было даже отчасти дать ему понять, что на самом деле Поттер испытывала сейчас.

Малфой спокойно посмотрел на нее, лениво покручивая в руках палочку, и глаза его горели огоньком победы. И весь он был до такого расслабленным, что Лили начинала нервничать — она просто до ужаса ненавидела понимать, что просчиталась и что не может понять, каким образом можно было бы переиграть ситуацию под себя. Потому что Малфой — это загадка. Она не знала кто он, как им можно манипулировать… и как он поведет себя.

— Тебе не к лицу притворяться идиоткой, Поттер, — серьезно протянул Малфой, переведя опять взгляд на высокие книжные шкафы. Небрежно завязанный изумрудный галстук слегка блестел от света факелов, и Лили вдруг почувствовала тошноту, подступившую к горлу. Мерлин. Что, если ему действительно известно все? — Мы оба знаем, что тебе бы не хотелось, чтобы все знали о твоем пристрастии к Темной магии. А потому я предлагаю тебе взаимовыгодный договор: ты приготовишь мне то, в чем я нуждаюсь, а в ответ я сделаю вид, будто совсем не знаю о твоих ночных вылазках в Запретную секцию.

Ее рука нервно дернулась, полностью обнажая все чувства, и Лили, забыв о своих масках, пристально посмотрела на Малфоя, с отчаяньем думая. «У него никаких доказательств», — проносилось в голове. «Никто не поверит ему», — вторило сознание. Но проще не становилось, потому что Лили знала: Слизерин не так прост, и если уж кто там учится, так явно не простаки, которых можно было бы обвести вокруг пальца.

Тяжело вздохнув, Лили безразлично бросила:

— Ну иди, попробуй, расскажи, что видел.

— Не блефуй, Поттер, — в тон ответил он, и она сузила глаза. «Чертов Малфой… что ты вообще задумал?» — Я староста Хогвартса, одно мое слово и даже если бы ты не появлялась в этой секции, то тебе все равно никто не поверит особенно в условиях той политики, которую успешно насаждает нам прогрессивная общественность, — он усмехнулся, опустив палочку и отодвинув стул, присел на него, положив расслабленную правую руку на стол. — Ты же не могла не знать, что Черная магия сейчас как никогда вне закона и любой слух об ее использовании приведет к непоправимому. К тому же… самое неудачное для тебя то, что все еще помнят Альбуса Поттера, который чуть не сдох от передозировки темномагического зелья. Что скажут тогда о тебе, когда узнают, где ты гуляешь по ночам?

Повисло напряженное молчание, и Лили, невольно постучав ногой по полу, резко подалась вперед и также присела на стул, чтобы видеть его теперь прямо напротив и пытаться поймать любую его эмоцию. Что она знала о Малфое? Буквально ничего, потому что он никогда не нужен был ей: право, даже его внешность не вызывала у Лили бурного восторга, по ее мнению, Малфой был не особо красив — платиновые волосы, серые глаза, бледное лицо. Серая посредственность без ярких пятен, такого не хотелось изучать, таким не хотелось любоваться. А прибавить к этому проблемных родственников и дурную репутацию… что ж, при всех обстоятельствах выходило, что им не по пути.

Отбив дробь пальцами, Лили приподняла бровь. В любом случае делать вид безгрешной гриффиндорки не было смысла. Кажется, Малфой знал всю ее подноготную. По крайней мере, догадывался.

— Что тебе нужно?

— Мариус, Поттер. Мне нужен Мариус.

Повисло напряженное молчание, и Лили, не сдержавшись, насмешливо приподняла бровь, выражая некоторую долю презрения. «Серьезно? Накротик?» — Стало отчего-то до невыносимого весело, и она прыснула себе в ладонь, прикрыв на секунду лицо. Только потом чувство насмешливости и радости прошло, потому что глаза напротив горели таким ярким огнем, что Лили понимала — ей не сбежать. И победитель здесь явно не она.

— Серьезно, Малфой? — холодно процедила Лили, почувствовав раздражение. В ее жизни почти никогда не случалось так, что что-то выходило из-под контроля. Но за последние годы жизнь, ироничная сука, будто сорвалась с цепи, нанося ей каждый раз все новые и новые удары. — Откуда ты знаешь о Мариусе?

— Твой брат… — медленно протянул он, но Лили резко подняла ладонь, призывав его замолчать, и наскоро обмолвилась:

— Альбус никогда бы тебе не рассказал. А учителя и директор держат в секрете название наркотического вещества по просьбе моего отца, Малфой, — усмехнувшись, склонила голову Лили. Но ничего не дрогнуло в лице напротив. Чертов Малфой был эталоном спокойствия, не это ли так выводило из себя? — Даже если ты бы и следил за нами, то все равно не смог узнать это зелье… только если раньше не использовал или не варил его.

Скорпиус усмехнулся, оттолкнувшись от спинки стула и прижался корпусом к самому столу, смотря на нее равнодушными, ничего не выражавшими глазами. Казалось, его не могло задеть просто ничто: контроль за собственными эмоциями был настолько велик, что Лили непроизвольно нервно сглотнула, осознавая, что перед ней не обычный гриффиндорец-однокурсник, которым можно было бы манипулировать себе на благо. Нет. Перед ней Малфой. Сын Пожирателя смерти и отпрыск старинной фамилии… ведь он, скорее всего, разбирался в Темных искусствах даже лучше ее.

От собственного осознания Лили широко распахнула глаза, чувствуя, как не хватает легким воздуха, а потом, сощурившись, посмотрела на Малфоя, но уже иначе. Совсем под другим углом. А ведь он… мог бы знать.

— Поттер: да или нет? — резко спросил он, когда молчание затянулось и ему уже явно надоело ждать. Лили медленно приподняла бровь, контролируя каждый мускул своего лица, отчаянно думая: ситуация складывалась плачевно, ведь он был прав. В любом случае старосте Хогвартса поверят безоговорочно, а на фоне прошлогоднего скандала с ее братом… у Лили ни шанса. Ей не дадут спуска, растопчут сразу, как подвернется возможность.

Но и Малфою верить было нельзя. Если он знал, а он знал, Лили была уверена, о Мариусе и о его свойствах, то почему сам не решился приготовить? Что мешало?

«Он не хочет марать руки», — холодно пронеслось в голове, и она сузила глаза, испепеляя его своим взглядом.

— Я не доверяю тебе, Малфой.

— Резонно, — оживился он, скрестив руки в кулак. Малфой психологически защищался. Но от чего? — Поэтому я предлагаю нам заключить сделку. Вернее — Непреложный обет. Что скажешь?

Лили медленно облокотилась спиной о деревянную поверхность стула, пристально, словно ища какую-то зацепку, смотря на него. Отчего-то внутри появилось странное чувство азарта, словно эта игра была одной из тех, когда Лили не могла бы с точностью сказать, что она выиграет. И это будоражило. Но… играть со слизеринцами? Это было глупостью: в конце концов она слишком хорошо знала Альбуса, чтобы понимать, кто они такие. Лживые, беспринципные, подлые. Ударят тогда, когда не ждешь; перекрутят игру в свою пользу и без обиняков растопчут противника. С ними опасно. И слишком сложно, наверное, это и было одной из причин, почему она так отчаянно умоляла шляпу о Гриффиндоре.

Отбив триоль пальцами, Малфой резко встал, со скрипом отодвинув стул, и Лили непроизвольно поднялась следом, чувствуя… страх. Потому что совершенно не могла понять, чего ей следует ожидать.

— Твое промедление, Поттер, может слишком дорого тебе обойтись, — холодно проговорил он, вальяжно, поочередно закатывая рукава на своей рубашке. — Ты не в том положении. У тебя нет варианта, кроме как сказать «да». Поэтому предлагаю сразу обсудить условия Непреложного обета.

Но она молчала, напряженно прикусив губу, и Малфой, тяжело вздохнув, отвел взгляд в сторону, покручивая палочку в руках, задумчиво, медленно.

— Что скажешь своим подстилкам, когда придешь позже них в спальню, а? — Он методично кивнул головой своим мыслям, и Лили нахмурилась: было уже почти два, до их возвращения — считанные минуты, и времени действительно было мало. — К тому же… мадам Бинс имеет привычку проверять библиотеку в третьем часу, а чтобы заключить обет нужно определенное время. Поэтому… — он насмешливо улыбнулся, резко посмотрев на нее, и презрение змейкой проскользило в его глазах, и это отчего-то заставило Лили злобно сморщиться. — Так как ты не в том положении, чтобы диктовать свои требования, то этим займусь я: мне нужно лишь одно — никто не должен узнать, что именно мы будем обсуждать во время наших встреч. Мы дадим обет, что никогда не расскажем о том, что связывает нас, зачем мы видимся и над чем работаем. Что скажешь? Достаточно обнадеживающе?

Мысли лихорадочно бегали туда-сюда, и Лили, обозленная и капельку униженная, со злостью сжала палочку в руках. «Чертов Малфой», — думала она с некоторой ненавистью, пытаясь призвать к собственному хладнокровию, но тщетно. Потому что Лили знала: этот бой не ее. Только вот… бой не война, поэтому стоило попытать удачу чуть позже, когда ему покажется, будто ситуация под контролем. Полным контролем.

Лили улыбнулась. Робко, слегка смущенно, получив в ответ презрительный смешок, но ее уже было не остановить.

— Нет, мы также должны уточнить, что никогда не изложим это в письменном виде, — улыбка ее стала шире. — Все, что нас связывает, не должно передаваться в любом виде, Малфой. Ни в письменном, ни визуальном, ни в аудиальном.

— Отлично, — бодро подтвердил он, подойдя к ней ближе, держа палочку наготове.

Но, слегка дернувшись, Лили опять подняла ладонь, слегка наклонив голову. Ей совсем не нравилось то, с какой легкостью он соглашался.

— Почему ты не можешь приготовить сам?

— Серьезно? — равнодушно протянул он, слегка раздраженно передернув плечом. — Поттер, ты меня разочаровываешь. Как думаешь, что лучше, приготовить опасный темный напиток самостоятельно, не имея в этом опыта, или заставить это сделать другого, человека, который делал это на протяжении года и смог усовершенствовать рецепт?

Нервы стянулись комом в районе живота, и Лили неверяще посмотрела на него. «Откуда?» — спрашивали ее глаза, потому что это было действительно странно. Никто, даже Альбус, не догадывался о том, насколько сильно она видоизменила наркотик.

— Мариус вызывает сильные галлюцинации, основанные на твоих желаниях, — медленно и тихо протянул Скорпиус, теперь посматривая на нее иначе. С каким-то изуродованным интересом. — Но ты не можешь управлять тем, что видишь. Ты не можешь сказать, что именно хочешь представить в голове. Его эффект меньше, чем на сорок минут, а после него на теле у принимавшего образуются кровоподтеки. Но у Альбуса этого не было. Он пролежал в туалете больше полутора часов, и ничто бы не сказало, что он наглотался наркотика, если бы не одно — запах. Полынь и бальтазар. Именно поэтому все поняли, что за зелье принял Поттер, а то, что не было никаких следов и прошло столько времени… что ж, мало ли, с чем он смешал? — Малфой медленно подошел к ней, и выражение его лица было нечитаемым. Он весь как будто был соткан из полного, леденящего душу равнодушия. — Но люди, знакомые с Темной магией, понимают, что это невозможно. Такой эффект достигается лишь в случае изменения самого зелья. Ты изменила его, достигнув большего эффекта. Мои аплодисменты, Лили Поттер. Поэтому теперь ты приготовишь его и для меня. Ведь то, что ты была в запретной секции, — полбеды, твоя главная проблема — твои действия. Ты что-то ищешь. Как думаешь, если проверить твою палочку на заклинания… не обнаружится там что-то запрещенного? А в твоей комнате... — Он медленно наклонился, чтобы Лили могла рассмотреть все его черты лица. Белый. Бесцветный. Никакой. Но бесил он просто до ужаса. — Нет ли под пологом твоей кровати крайне интересных склянок?

От злости у Лили скривились губы, а рука с палочкой резко поднялась верх, прямиком на него. Только Малфой лишь усмехнулся, не думая ни отодвигаться, ни переставать выводить ее из себя. Он не боялся ее. Совсем как Альбус. Так что же делать ей с ним?

— Я отравлю тебя, Малфой, — прошипела Лили, уткнув палочку ему в грудь. Злоба заволакивала сознание, и мысленно она уже сотню раз прокляла тот день, когда он встал на ее пути, мечтая непременно стереть с его лица это выражение победителя. О, она была настолько зла, что не могла отдавать отчета своим действиям, казалось, еще минута, и Лили точно сорвется в бездну. — Рекомендую добавить в список условий отсутствие попыток убить тебя с моей стороны. Потому что я еле-еле сдерживаюсь.

Скорпиус улыбнулся, резко сомкнув на палочке свою руку, вынуждая Лили дернуть ее, но только ничего не получилось. Он крепко держал древко в своих руках.

— Обязательно, Поттер. Мы же не хотим, чтобы к твоим грешкам добавилось еще и убийство? — Насильно заставив опустить ее руку, Малфой крепко сцепил ее со своей, прежде чем взять уже свою палочку и медленно прошептать: — Обещаешь ли ты…

И когда он произнес все нужные слова и с силой сжал ее пальцы, Лили увидела в его глазах странный интерес. Он словно изучал ее, право, наслаждаясь той злобой, которая медленно, но постепенно проявлялась в ее глазах.

Лили сильнее надавила на его кожу, не стараясь расслабить хватку, даже не думая убегать, когда как в мыслях было лишь одно слово — «уничтожить». И, всматриваясь сильнее в эту серую безмятежность, она думала лишь об одном: нет той силы, что могла бы по-настоящему ее поразить. А значит, Лили непременно ему отомстит, хорошенько заставив раскаяться из-за содеянного. О, Скорпиус Малфой еще непременно пожалеет об этом дне и о столь глупой мысли, будто бы он может припереть ее стенке.

***

Широко распахнув глаза, Лили, воровато оглянувшись и заметив лишь Мэри и Элеонору, раздраженно передернула плечом, тут же переведя свой взгляд на стенку. Рука слегка побаливала после Непреложного обета, и внутри было странное чувство, такое, которое обычно появлялось после ее игр с Темной магией. Наверное, поэтому весь день она проходила в каком-то странном, рассеянном состоянии и тенью следовала за Мэри, боясь отстать. Боясь выдать себя.

Но никто, естественно, ничего не знал: Томас смеялась, как перезвон колокольчиков, и победно задирала голову, рассказывая ей полушепотом о своих успехах с Фолкнером. У нее, как всегда, в голове были лишь планы по самоутверждению, ее мало интересовали окружавшие люди, поэтому Лили не боялась. Она вообще никогда не брала в расчет Мэри. Глупая, легкомысленная стерва, такой только манипулировать, а не опасаться, другое дело Малфой.

Сморщившись, Лили прикрыла глаза. Благо, уроки давно кончились, и теперь они сидели в своей спальне, поэтому она не особо старалась напустить на себя вид безгрешной невинности. Ни Элен, ни Мэри не обращали на нее внимания, поэтому Лили думала. Думала о Малфое и о том, какой бы можно было добыть на него компромат, но чем дольше перед ней маячила данная задача, тем сильнее она убеждалась, что спрашивать о нем ей просто не у кого. Да и сомнительно было, что Малфоя можно было просто так припереть к стенке. Нет. Такие игроки, как он, опасливы и вдумчивы; они не совершают действие, а лишь бросают кость, дожидаясь момента, когда жертва расслабиться, чтобы уже тогда начать действовать.

Только вот Лили была не совсем обычной пешкой: она подождет. И однажды Поттер определенно определит его слабое место и поставит перед собой на колени. Так же, как и всех до него.

— Партия «Содружество» бьет все рейтинги, — протянула лениво Мэри, крутясь у зеркала, и Лили заинтересованно посмотрела на нее.

Томас всегда знала все самые главные политические новости из-за своего отца, героя войны, руководящего теперь всеми издательствами Магический Британии. Жалкий монополист, продавливающий любого, кто не проповедовал его взгляды, Дин Томас искренне верил в стратегию по улучшению отношений с магглами и активно продвигал в газетах любых политиков, поддерживающих его мнение. А партия «Содружество», как раз и продвигавшая политику по сближению и выстраиванию культурного разговора, курируемая тетей Лили, Гермионой, была в списке его любимцев. И Лили знала: Томас просто хочет стать серым кардиналом, что возможно лишь при приходе на выборах политической силы, так оберегаемой и восхваляемой им.

Что ж. Свершись это, и Мэри Томас возвысится даже над детьми Гарри Поттера. Поэтому, наверное, Лили с такой опаской следила за политическими событиями.

— Отец говорит, что мы точно победим. — Она самодовольно улыбнулась, проскользив по Лили слегка презрительным взглядом, а потом, медленно очертя губы ярко-красной помадой, сверкнула глазами. Судя по короткому зеленому платью, Мэри явно собиралась на свидание. — Ах, как мне не терпится уже побывать на Министерском балу! И почему только мой отец смотрит на все столь старомодными взглядами и не позволяет мне присутствовать на балах до восемнадцатилетия?

Раздался шумный вздох со стороны Элен, напряженно скрестившей руки на груди. Она печально смотрела на Мэри, которая, словно хищник, нашедший расположение жертвы, весело развернулась и посмотрела на Спинетт в упор, задорно приподняв брови.

— Элен, если ты будешь паинькой, то я выпрошу и приглашение для тебя. Только, пожалуйста, перестань уже сидеть с такой кислой миной: меня раздражает твое неумение радоваться чужой удаче.

Дернувшись, Элеонора хотела была что-то сказать, но, вовремя прикусив губу, вдруг перевела свой взгляд на Лили, поглядывая на нее с таким отчаяньем, что Поттер на секунду даже стало ее жаль. Но, как любое чужеродное чувство, жалость прошла моментально — Элеонора должна была страдать, если так и не научилась стоять за себя и быть независимой. Когда вообще овцы выживали в стае волков?

«Дура», — холодно подумала Лили, взирая на нее безразлично, испытывая внутреннее раздражение.

Потому что в ее мыслях — Малфой. Потому что она только и может, что лихорадочно обдумывать, как можно его обуздать. И даже тот факт, что в скором времени, возможно, Мэри и Годрик Томасы станут влиятельнее ее, не так волновал Лили — во всяком случае, этим можно даже воспользоваться. Ведь Поттер — часть их компании. Она бывшая девушка Годрика. И как бы кто жалко ни скулил у нее за спиной, насмешливо говоря о том, что ее просто бросили, никто не изменит того факт, что у Годрика не было официальной девушки ни до нее, ни после.

— Мэри, но куда ты идешь так поздно? — неуверенно протянула Элен и слабо улыбнулась, выворачивая свое нутро. Она не умела притворяться, не умела врать, и Лили всегда поражалась, как такая вообще смогла влиться в их компанию. Неужели связи делают любого, даже самого жалкого человека, настолько могущественным?

— Ох, как тебе разница? На свидание я иду, — протянула в ответ, скалясь, внимательно оглядывая себя с ног до головы. — И кто знает, может, это лето пройдет у берегов удивительной Италии?

Лили неслышно фыркнула, прикрыв губы рукой, испытывая непередаваемое презрение, потому что у Мэри, кроме ее красивых крашеных белесых волос и яркой улыбки, не было ничего стоящего. И до чего же были глупы те, кто велся на этот разрисованный внешний вид.

— Но как же Мэтью? — воскликнула Элен, поднявшись с кровати, слегка сузив глаза. Ее бледное лицо покрылось красными пятнами, так бывало всякий раз, когда она начинала нервничать или испытывать какое-то раздражение. Бедная-бедная Элеонора. В этом мире, где вокруг одни змеи, желающие твоего низложения, любая эмоция — это мишень.

— А что с ним? — удивленно поморгав, весело поинтересовалась Мэри. — С утра вроде выглядел здоровым. Во всяком случае, достаточно здоровым, чтобы найти себе кого-то на то время, пока я буду занята. — Резким движением схватив сумку за ремешок, Мэри очаровательно улыбнулась, прежде чем выйти из комнаты. — Думаю, сойдешь даже ты. Так что воспользуйся своим шансом, дорогая.

Едкий аромат духов, повисший в комнате, щекотал нюх, а тишина поминутно действовала на нервы. Элен стояла, не сдвинувшись, и вид у нее был грустным, слегка надломанным, и Лили даже с каким-то интересом смотрела на нее. Искренние чувства вызывали странные ощущения, но это была не жалость, напротив, хотелось добить эту несчастную овечку с пшеничными волосами и теплыми ореховыми глазами.

Лили была жестока. Где-то глубоко внутри нее жило такое чудовище, что дай ему спуск и она уничтожила бы всю школу, поэтому, наверное, Поттер так старательно клеила улыбку на лицо и старалась выглядеть понимающе. Пускай Элен думает, что хоть кто-то на ее стороне, пускай строит иллюзии. Ей мстить не хотелось, об нее можно только вытереть свои ноги.

— Я так ее ненавижу, — тихо прошептала Элеонора, вскинув брови, а потом посмотрев на Лили. Печальная. Погруженная в себя. Никакая. «А чего ты хотела, а?» — безразлично думала Лили, понимающе улыбнувшись, вбивая в свою улыбку примесь сочувствия и поддержки. — И с кем она только на этот раз?..

— С Фолкнером… ой! — встрепенулась Лили, ударив себя по лбу. Ей было так скучно, что она совершенно не обдумывала свои манипуляции, полагаясь на опыт и интуицию. — Я не должна была тебе говорить, — с ужасом протянула Поттер, тут же прикрыв рот руками, скрывая улыбку, которая лезла к ней на уста. Потому что ей было смешно: столкни их двоих, что могло произойти? Какое веселье могло разыграться?

Улыбка грозилась перерасти оскал, но Лили ничего не могла поделать с собой: Мэри ее раздражала. Она, кажется, начинала заигрываться со своим всемогуществом, так почему бы не встряхнуть ее, не добавить чего-то ядреного в ее жизнь?

— Что? Майкл? — тут же накинулась на нее Элен, приблизившись, с ужасом взирая. — Мерлин, и на кого она его променяла. Мэтью же так ее любит!

— У Фолкнера вилла в Италии, — тихо бросила Лили, внимательно наблюдая за жертвой. «Ну же, давай, злись!» — с весельем думала она, намеренно давя на самое больное. — Ты же знаешь, Мэри всегда хотела…

— Но это немыслимо! — перебив, с яростью воскликнула Спинетт, взмахнув рукой. — Не понимаю… — с опаской, с печалью добавив.

Присев на край кровати, Элеонора склонилась, задумчиво посматривая на свои туфли, и ее спина, как будто прогибалась под невиданным давлением. Она была подавлена и в смятении, и Лили внимательно смотрела на нее, испытывая странное чувство отвращения. Она ненавидела Элеонору Спинетт за ее честность и искренность; за то, что умела любить и ценить хоть что-то.

За то, что ее любили, несмотря на то жалкое существование, которое она влачила все это время, когда Лили ради общественного признания пришлось выткать совершенно другого человека и демонстрировать его, демонстрировать, полностью разрушая себя.

За то, что таких было как-то совестно даже ломать.

— Отомсти ей, — вкрадчиво проговорила Лили. Неконтролируемая злоба волной поднималась где-то внутри, и ей так хотелось разрушений, страданий и чужой боли, что, понизив голос, она уверенно шептала, обволакивая сознание глупой и сердобольной Элен: — Мэри унижает тебя, Элен. Она топчет твои чувства, чувства Мэтью, а потом растопчет и чувства Майкла Фолкнера.

— Что? Он влюблен в нее? — так же тихо проговорила она, с некоторым ужасом взирая на Лил-с, и в глазах ее отразилась тревога.

— Конечно, — кивнув головой, воскликнула Лили, не вздрогнув от собственной лжи. Все это было настолько уморительно, что, не будь она столь хорошей актрисой, расхохоталась бы ей прямо в лицо. — Ты же знаешь, разве мог бы он иначе звать ее на свидания? А ей от него нужна только чертова вилла. Несправедливо, да? Не хочется ли тебе поставить ее на место?

— Да! — яростно воскликнула Элен, резко поднявшись и выпрямившись, с каким-то обожанием поглядывая на Лили. В ореховых глазах засверкал азарт, который подпитывался ее уверенностью в искренности чувств других. Бедная-бедная Элен. Она-то верила в любовь и дружбу, думая, что люди намного лучше, чем они есть. — Это несправедливо!

— Но мы же не хотим, чтобы это так и продолжалось? Чтобы она вновь и вновь использовала людей, а потом бросала их? — тянула Лили, не моргая, не дергая рукой. У нее в лице была отчаянная заинтересованность, когда внутри — лишь одно дьявольское веселье. — Забери у нее Фолкнера, забери ее планы на лето и покажи, что она не может использовать людей только из-за собственной прихоти.

Оторопев, Спинетт удивленно посмотрела на Лили, словно не веря, что она вообще может провернуть что-то подобное. Но огонек в глазах, что маячил то и дело в этой ореховой бездне, выдавал Элеонору: она хотела хотя бы попробовать. «Даже если у нее ничего не получится, выбесить Мэри она точно сможет, — улыбнулась Лили, кивнув головой, словно подбадривая: — И тогда Томас допустит ошибку. Сорвется на несчастной Элеоноре Спинетт, любимице Гриффиндора, и ей несдобровать. Общество просто уничтожит ее».

— Только лишь попробуй, Элен, — мягко протянула Лили, сжав руку Элен, улыбаясь шире, видя, как нерешительность все сильнее проступает в ее лице. Нет. Теперь Поттер точно бы не отпустила Спинетт из своих сетей, слишком уж ей хотелось подпортить настроение Мэри Томас. — Ты же знаешь, я всегда буду на твоей стороне.

— Лили, — с благодарностью бросила Элеонора, растроганно приподняв уголки губ. — Какая же ты хорошая! — И, ответно сжав ее руку, заставив Лили невольно вздрогнуть, она с какой-то изуродованной благодарностью поглядела на нее, и тут же быстро затараторила: — Наверное, я не должна это тебе говорить, но… Мэри очень плохо поступала с тобой, пока ты встречалась с Годриком…

— О чем ты? — заинтересованно протянула Лили, слегка склонив голову, чувствуя, как сердце замирает внутри.

— Он изменял тебе, Лили, — печально проговорила Элен, с сочувствием посверкивая глазами. — С Ребеккой Берк. Мэри сама их свела, а потом приглашала ее к нам на ночные вылазки, все же знали, что ты не ходишь с нами… — Спинетт с большей силой стиснула ее ладони, опустив уголки глаз, с такой печалью смотря на нее, что Лили растерянно моргнула. — Мне так жаль! Но я не могла рассказать тебе: Мэри угрожала, что, если ты узнаешь, то… в общем, она сделает так, что Мэтью больше никогда со мной не заговорит.

Какая-то странная ненависть накрыла Лили, и она, потеряв контроль и привычные маски, с отвращением посмотрела на Элен, чувствуя, как злость прожигает ей легкие. Логично, конечно же логично, что из-за того, что она никогда не позволяла Годрику заходить дальше поцелуев, он мог найти себе кого-то на стороне, но Ребекку… эту глупую, миниатюрную брюнетку, что вечно распускала о Лили слухи и донимала ее, пытаясь уколоть побольнее. Как он мог? Как посмел изменять ей с той, кто ниже, хуже ее?

— О нет, — с ужасом прошептала Лили, печально сузив глаза, опустив уголки губ, заставляя себя цеплять маску отчаянной безнадежности, когда внутри лишь одна мысль: «уничтожить». — Нет-нет-нет!

— Лили, прости! — воскликнула Элен, со страхом смотря на нее. — Я правда не хотела. Не надо так убиваться… — лепетала она, сильнее стискивая ее ладонь, — ну, хочешь, мы отомстим и ему! Я сделаю так, чтобы весь Хогвартс узнал об этом, и тогда… тогда, возможно, тебе станет легче? Ну, Лили, почему же ты молчишь? Какая я глупая, что решила рассказать это…

Замерев, Лили отвернулась, вперив свой взгляд в стенку, а потом медленная злобная улыбка появилась на ее губах, обнажая чувства. Какой-то восторг обуял Поттер, хотелось развернуться и закружить Элен в танце, потому что все складывалось так до ужаса удачно, что хотелось петь.

— Отомстить? — робко спросила она, не поворачиваясь, чувствуя, как внутри нее ключом бьет торжество. Потому что унизить Годрика ей хотелось больше всего. — Но, Элен, это не будет слишком большой опасностью для тебя?

— Нет! Никто даже не поймет, откуда пошел слух… Мэри подумает, что это Ребекка проболталась!

— О, Элен, неужели ты сможешь сделать это для меня? — удивленно и восторженно проговорила Лили, резко развернувшись, смотря на нее грустными, печальными глазами, в которых стояли слезы. — Мне так больно сейчас, ты же знаешь, я так его люблю. Наше расставание так мучило меня, а теперь оказывается… оказывается…

Прикрыв рот ладонью, Лили с мольбой взглянула на подругу, которая, конечно, уже была полностью на ее стороне. Элеонора Спинетт смотрела решительно, одобрительно, с каким-то нечеловеческим пониманием, и в глазах этих, в ореховой бездне, было лишь одно: месть.

Лили, всхлипнув, благодарно качнула головой, прикрыв рукой лицо, чтобы Элен не могла заметить, как губы ее сложились в холодную, расчетливую улыбку.

Да. Все было так предсказуемо… так же, как и всегда. Никто не оставался без должной кары.

«Ты следующий, Малфой, — думала она, перестав улыбаться, внимательно всматриваясь в воодушевленную Элен, которая с улыбкой перебирала книги. — Лучше тебе запомнить тот день, когда ты решил прижать меня к стенке, ведь я его точно не забуду. И приду за тобой. Отсчитывай мгновения, ведь я всегда прихожу за своим».

Лили стояла, облокотившись о каменный подоконник и, улыбаясь окружающим, лениво думала, покручивая в руках письмо от Альбуса. Написать брату и спросить его о Малфое было одним из самых рациональных поступках в ситуации, когда никого со Слизерина, кроме Ала, у нее в знакомых не было. Но он, не изменяя своей манере, сказал ей перестать плести интриги и всерьез заняться учебой, вместо бессмысленных попыток опять кого-то подставить.

Глупый Альбус. Нашел вообще, кого наставлять. «Человек, не смогший удержаться на своем месте, пытается научить меня целесообразности», — холодно думала Лили, плавя улыбку на устах, испытывая неимоверное раздражение и в некотором смысле злость.

О Скорпиусе Малфое ходило много слухов, но ничего толкового из них узнать было нельзя: то, что он высокомерен и скрытен, было понятным и без всего этого, про его семью мало кто что знал, да и сам Малфой не особо распространялся о своей жизни. В его репутации все было идеально, кроме одного, его девушки, Мадлен Селвин. Красивая высокая брюнетка с ярко-голубыми глазами, они были вместе с четвертого курса, но это не мешало ей постоянно пропадать на свиданиях с другими парнями. Что могло быть в Селвин, из-за чего Малфой мог терпеть такой позор? Над ним смеялись: открыто, с иронией подмечая о том, что Мадлен не сносил только ленивый, хотя, наверное, это и было приукрашиванием.

Возможно, именно это и заставило Лили задуматься: она во что бы то ни стало должна была распознать слабое место Скорпиуса Малфоя, и что, если оно в его девушке?

Идея подружиться с Мадлен отпадала сама собой: это было бы и подозрительно, и испортило бы Поттер репутацию, к тому же, мисс Селвин была не невинным ангелом с голубыми глазами — Лили достаточно хорошо и умело читала людей, чтобы понять сразу: Мадлен Селвин — это стерва, которая ничем не отличается от той же Мэри. Так был ли смысл вновь впускать в свою жизнь человека, которого бы потом захотелось растоптать?

Тяжело вздохнув, Лили сжала конверт в руках и вдруг заметила Годрика, который, закинув сумку на плечо, лениво плелся по коридору, направляясь, наверное, в Большой зал, а позади него, весело болтая, с легкой походкой следовала Ребекка Берк. Странное раздражение пронзило Лили, и она, отвернувшись, прикусила губу, чувствуя неутолимое желание просто сорваться с места и напустить на Бэкки заклинание. Но это было глупо. Есть ли смысл открыто нападать на главную сплетницу Хогвартса, ту, что так целенаправленно и примитивно пыталась задеть Лили Поттер, пуская по школе глупые, мерзкие слухи?

По правде говоря, Берк просто ей завидовала, ведь Лили с легкостью смогла завоевать Годрика, когда ей приходилось стелиться, унижаться, падать все дальше в бездну, лишь бы он только пришел к ней после отбоя. Жалкая, наивная, никчемная Ребекка Берк. А был ли смысл об нее топтаться?

— Лили! — словно в опровержение ее вопроса, раздался нежный голос Берк, и Лили, нацепив добродушную и робкую улыбку, посмотрела на нее, слегка склонив голову. Рядом с ней, заснув руки в карманы, стоял Годрик, который лениво смотрел на нее в ответ, но Лили игнорировала его взгляд специально, чтобы он подумал, будто ей больно и тяжело смотреть ему в глаза, когда как на самом деле ее распирает яростное желание убить его прямо на месте. — А где Мэри, Элен? Мы ищем их, чтобы пойти в Хогсмид за огневиски, — и, улыбнувшись шире, Ребекка хотела было по-хозяйски обвить руку Годрика, но тот, словно догадавшись, выкрутился и отошел в сторону.

— О, — заботливо протянула Лили, поглядывая то на него, то на нее, намеренно придавая взгляду немой вопрос. — Не знаю… кажется, Мэри осталась в спальне, а Элен я вообще не видела весь день.

Высокомерно фыркнув, Бекки картинно посмотрела в потолок, словно сетуя на судьбу-злодейку, и Лили обвела взглядом коридор, усиленно думая. «Здесь всего человек десять, большая часть — пуффендуйцы, закатывать скандал и провоцировать Бекки незачем», — хладнокровно рассуждала она, слегка прищурив глаза: «Нужно дождаться… или попробовать прямо сейчас?».

Лили не была уверена, но ей так хотелось запустить адский механизм, что сил сдерживаться не было: она знала, Элен по ее просьбе уже должна была поделиться свежими сплетнями в женском туалете после занятий. Новость о том, что Годрик безжалостно использовал Лили из-за фамилии и вместо своей девушки проводил время в компании всех раздражающей Ребекки Берк, должна была облететь вековые стены, а значит, был смысл подлить масла в огонь.

«Улыбайся, Бекки, — думала Лили, опустив уголки губ и глуповато захлопав ресницами. — В конце концов в обществе, которое точно уничтожит тебя из-за твоего высокомерия, улыбка — это единственное, что остается жертве».

— Не знала, Бекки, что ты теперь в нашей компании, — деланно грустно протянула Лили, хлопая ресницами. — Годрик, вы… близки?

Он дернулся, смотря на нее упрямо, словно пытаясь что-то отыскать, и от его взгляда у Лили внутри все поднялось в какой-то страшной буре. Она ненавидела Годрика всем своим естеством и делать вид жертвы сейчас было настолько трудно, что Поттер боялась — минута, и все сорвется в Тартарары.

— Мерлин, Лили, ну до чего ты наивное создание! Недаром о тебе говорят, что ты солнечная и… слишком нерасторопная? — тут же насмешливо ответила Бекки, на этот раз наконец обвив его руку. У нее на лице — ядовитая улыбка, которая кривилась в потугах унизить Лили, растоптать. Думало ли это глупое существо о том, что может быть с тем, кто попытается уничтожить Лили Поттер? — Конечно же, мы вместе!

«Попалась», — сердце Лили забилось сильно-сильно, она опять окинула взглядом коридор, заметив, что на них уже лениво посматривают пару человек, а потом, резко прикрыв рот ладонью, словно сдерживая свои эмоции, Лили так беспомощно посмотрела на парочку, что Ребекка лишь сильнее улыбнулась.

Резким движением сорвав сумку, Лили стремительно пошла прочь, чувствуя, как заслезились глаза, и она намеренно напрягала глаза, не моргая, чтобы все подумали, будто она вот-вот расплачется. Сердце билось. Не от боли, досады или грусти. Оно билось от предвкушения, потому что сейчас она сделает так, что общество никогда не простит Ребекку Берк, а сам Годрик начнет ее избегать. Она сделает так, чтобы эта сука больше никогда не улыбалась, по крайней мере, искренне.

Стремительно идя мимо ошарашенных учеников, которые явно не ожидали увидеть плачущую Лили, она, игнорируя каждого, упорно направлялась к женскому туалету, в котором, Поттер знала, как всегда, точно собралась группа девушек с разных факультетов, чтобы просто пообсуждать студенческую жизнь. Дело лишь за малым — ворваться туда и ошарашить уже их.

— Вы знали?! — сорвавшимся голосом бросила Лили, тяжело дыша. Девушки, удивленно поглядывая на нее, медленно стали обступать Поттер со всех сторон, и она, всхлипнув, в какой-то момент посетовала, что стоило наложить заклинание на свое лица, дабы придать ему более грустный и заплаканный вид. Но, не теряя ни минуты, Лили продолжала сбивчивым голосом, усиленно напрягая каждый мускул своего лица, чтобы оно выдавало правильные эмоции: — Ребекка и Годрик вместе! Они мне только что об этом рассказали!

— Что? — удивленно проговорили они, и послышались осуждающие шептания. — Как этот придурок мог начать встречаться с Ребеккой?

— Отвратительно, и это после того… — запнувшись, не договорила одна из них, и Лили, резко вскинув голову, в упор посмотрела на Мелиндру Джонсон, когтевранку с шестого курса, которая прославилась тем, что ее парень из Дурмстранга в прошлом году прислал ей целую корзину из ярко-синих поющих васильков.

Лили же тогда лишь презрительно усмехнулась про себя, думая, что это слишком грубо. И напоказ. Если хочешь, чтобы тебе завидовали, нет ничего лучшего, чем делать вид, будто ты не считаешь себя достойным хоть чего-нибудь из того, что получаешь.

— О чем ты? — тихо протянула Лили, почувствовав липкие, сожалеющие взгляды, в которых искренности не было ни грамма. И Поттер знала, черт возьми, что будь на месте нее Ребекка, они бы отреагировали также. Потому что им нужна были лишь драма, и плевать было, из-за чего или из-за кого она.

Тяжело вздохнув и переглянувшись с остальными, Мелиндра, многострадально качнув головой, живо заговорила:

— Оказывается, он изменял тебе, когда вы еще были вместе. Мерлин, это так ужасно… изменять тебе с этой Бекки! Ты же его так любишь, так страдаешь по нему… — осуждающе сузив глаза, она, обведя каждого взглядом, уверенно проговорила: — Берк вообще берегов не видит.

— Да! Думает, что если ее папочка владеет лавкой в Косой-аллее, то ей все позволено…

— А помнишь, как она хвасталась ожерельем из зубов дракона, которой ей привез отец из командировки?

— А гоблинской работы браслет с переливающимися сапфирами?

— Да и вообще…

Шепот, слухи забежали, задергались будто в каком-то припадке, и все стали вспоминать грешки несчастной Бекки, совсем забыв о Лили, которая, как и раньше, стояла в центре, и, тихо всхлипывая, прикрывала рукой рот.

Чтобы не улыбнуться. Чтобы не разразиться диким смехом, потому что каждый стоящий здесь был не лучше той же Берк, но… таким людям требуется свежее мясо, и они не пройдут мимо. Общественное порицание, сплетни, презрение — слабая и инфантильная Ребекка не выдержит и недели. Она станет нервной и раздраженной, а такая совсем не нужна Годрику. Он бросит ее: по-любому бросит, ведь сам Томас не сможет устоять перед общественным мнением. Все бы начали просто порицать его.

«Пожимай плоды, что посеял», — с злостью думала Лили, чувствуя, как сердце опять сжимается от ненависти. Суровое, заносчивое лицо Годрика то и дело всплывало в голове, и ей казалось, что внутри у нее просыпается какая-то боль. Потому что факт их расставания давался Лили слишком тяжело. Потому что она, черт возьми, успела привыкнуть к нему за все это время.

Прикрыв глаза, Лили вдруг вспомнила о письме брата, что все это время было в ее руке, а потому, резко запихнув его в сумку, она печально посмотрела на окружающих, которым уже и дела не было до нее. Никто больше не замечал Лили Поттер.

Лениво повернув голову, она наткнулась взглядом на зеркало, висевшее над умывальником, и искривила свое лицо в печали. Ребекка, Мэри, Годрик — все это насекомые, их раздавить не составляет ни труда, ни воображения, а вот Малфой… что делать с ним? Как уничтожить его?

Сглотнув, Лили упрямо всматривалась в свое отражение: ей просто до ужаса не хотелось опять варить Мариус, опять рисковать всем и спускаться ночью в Выручай-комнату, чтобы… падать в этот самый ад мыслей и желаний. Темная магия — это наркотик, она еле справилась с ломкой, а что станет тогда, когда она вновь вернется к ней? Проще было просто убить Малфоя, чем вновь окунаться с головой в бездну.

Но делать было нечего. Она подчинится Малфою. А потом, когда он расслабится, Лили нанесет свой удар. И он будет смертоносным. Завершающим.

Потому что так было всегда. За исключением, конечно, тех немногих случаев, которые и являлись причиной всех ее несчастий.

***

В воздухе стоял тяжелый, отягощающий легкие воздух, и Лили, пытающаяся минут пять сдвинуться глазами со строчки, всякий раз была вынуждена прерываться, чтобы просто вдохнуть.

Чертова весна как будто уничтожала ее, и больше всего Лили бесила ближайшая неопределенность: спокойной жизни пришел конец, совсем скоро она будет вынуждена приступить к отвариванию зелью, дабы успеть до полнолуния, но… ей не хотелось делать всю работу. Поттер хотела прочно привязать к этому и Малфоя, но тот, словно назло, не попадался ей на глаза и даже не старался хоть как-то подать какой-либо сигнал, знак. Казалось, ему было плевать, оттого, наверное, Лили с такой маниакальностью пыталась найти информацию о нем, используя всевозможные источники.

Из всего того, что она узнала, можно было сделать мало выводов: староста Хогвартса, он являлся постоянным участником внеурочного кружка, который был создан по инициативе кузины Лили, Розы Уизли, для обсуждения повесток дня и просто знакомства с людьми. Это было странное времяпрепровождение для такого человека, как Малфой, но и на это Поттер смогла найти ответ.

— Ты хочешь присоединиться к нашему кружку? — удивленно протянула Роза, сощурив глаза, и Лили еле-еле сдерживалась, чтобы тяжело не вздохнуть и не встряхнуть хорошенько кузину. У них были натянутые отношения: вернее было даже сказать, что они просто не общались. Лили вообще не поддерживала отношения со своими родственниками, намеренно сторонясь их. — Конечно, интересное решение для такой, как ты, Лили, но… почему бы нет?

— А кто является куратором вашего кружка? — невинно поинтересовалась Лили, цепким взглядом оглядывая Розу: у нее было настолько малоэмоциональное лицо, что трудно было догадаться, о чем она думает и что испытывает.

Однако какое-то странное подобие на подозрение змейкой проскользило в глазах у кузины, из-за чего Лили мысленно дала себе пощечину: порой она заигрывалась и забывала о том, что люди не настолько глупы, чтобы не раскусить ее. Особенно те, с кем она так или иначе выросла.

— Все старосты Хогвартса, — важно заявила Роза, все еще с некоторым прищуром смотря на нее. А потом какая-то блаженная улыбка появилась на ее устах. — Это инициатива моей мамы, поддерживаемая «Содружеством». Они хотят знать наше мнение и распространять представления о деятельности своей партии, поэтому курируют эти обсуждения старосты Хогвартса. Для большей безопасности, понимаешь?

Конечно, Лили все понимала: война, прогромыхавшая, казалось бы, давно, навсегда отделила Слизерин от других факультетов. И при любом массовом мероприятии неизменно происходил какой-нибудь конфликт — как правило кто-то начинал припоминать слизеринцу его биографию. Это никогда не заканчивалось хорошо, даже ее брат, Альбус, и тот умудрялся влезать в факультетские драки и вызывать людей на дуэли, где он мастерки использовал темномагические заклинания. Впрочем, попасть на факультет змей после войны — это все равно что заработать себе пятно на лоб, гласившее, что Слизерин проиграл. И ему лучше сидеть молча и тихо.

Тяжело вздохнув, Лили сощурилась, прикусив губу. В итоге ничего она не смогла узнать о Малфое, и до чего же бесило ее это. «Уж лучше бы меня и вовсе отчислили, чем сделка с ним», — корила себя она время от времени, поражаясь тому, насколько хорошо и качественно Малфой замаскировал все свои слабости.

Однако вместе с раздражением в душе ее загорался интерес. Это было действительно необычно, и чем сильнее она изучала школьные сплетни, искала газетные вырезки о Малфоях, наблюдала за тем, как равнодушен и одновременно весел он с однокурсниками, тем сильнее убеждалась — он не простой игрок. Малфой скорее кукловод, и сейчас она его марионетка. Но надолго ли? И почему же мастер не управляет игрушкой? Чего он ждет?

— Элен, скажи-ка, милая, почему это вчера ты сидела в библиотеке вместе с Джастином Фолкнером, ну? — протянула Мэри, и Лили, оторвавшись от книжки, бросила быстрый взгляд на Элеонору. Она, внимательно и сосредоточенно записывавшая что-то в пергамент, даже ухом не повела, только лишь сильнее сжав ручку в руках. Лили хмыкнула тихо. Похоже Спинетт начинала включать мозг.

— Так получилось, что нам понадобилась одинаковая книга…

— Да ты что! Дай угадаю, книга была только в одном экземпляре? — холодно перебив, жестко проговорила Мэри, которая явно была не на шутку взбешена.

С тех пор, как Лили поговорила с Элен, прошло всего три дня, но Спинетт уже начала действовать: открыто, грубовато, но, тем не менее, результативно, и Лили действительно начинала думать, что при таком подходе месть Мэри Томас не заставит себя долго ждать.

— Да, так получилось, — уверенно проговорила Элен, все-таки вздрогнув. А потом, резко подняв голову, она печально поглядела на Томас, которая, казалось, с каждой минутой становилась все раздраженней.

Они втроем сидели в опустевшем Большом зале и отрабатывали свои долги. Вернее, отрабатывали Мэри и Элен, а Лили просто сидела рядом с ними для того, чтобы можно было к кому-то обратиться. Людей в помещении становилось с каждым мгновением все меньше, поэтому Томас не думала понижать громкость своего голоса, из-за чего проходившие мимо с каким-то благовонием поглядывали на них.

Все знали о Мэри Томас и о ее компании. И все хотели в нее попасть.

— Послушай, Элен, — взяв себя в руки, улыбнулась Мэри, отбросив белесые волосы за плечо. — Джастин… нас связывают определенные отношения, понимаешь? Мне бы не хотелось, чтобы ты вертелась рядом.

Сжавшись, Элеонора сильнее нужно стиснула перо в руках, явно решаясь что-то сказать, но слова не слетали с этих уст. И Лили, скептически наблюдавшая за ней, почувствовала некоторое презрение. Ей не было жаль Спинетт, она не была ни ее подругой, ни просто близким ей человеком, но глядя на стервозное личико Мэри, Поттер думала, что ей очень хочется стереть это выражение с ее лица.

— О, Мэри, — ласково и примирительно протянула Лили, сверкнув глазами. — Неужели ты ревнуешь?

Она дернулась и внимательно поглядела на Лили, чтобы потом с ослепительной улыбкой произнести, растягивая гласные:

— Да, Лили, ревную, и ты же меня понимаешь, не правда ли? Я сегодня узнала про Ребекку и Годрика, и мне так жаль! — взмахнув рукой, проговорила она, но в глазах, видел Мерлин, не было ни капли жалости — одна лишь издевка. — А ведь все тоже началось с того, что она просто вертелась рядом с ним… впрочем, Лили, тебе же не слишком больно? Или ты хочешь поделиться со мной своими переживаниями?

Улыбнувшись сильнее, она посмотрела на нее уверенно, нагло, и Лили, невольная рабыня собственного образа, была вынуждена напустить на лицо тоску и покорно скривить брови в скорби. И ей было трудно: хотелось просто схватить Томас и, не церемонясь, со всей силой долбануть ее об стол, но вместо этого Лили вынуждена была печалиться намеренно, когда внутри нее была одна только ненависть и злость.

В какой-то момент ей стало тяжело дышать, и Лили начала бояться, что прямо сейчас сорвется, обнажив всю свою ярость. Мысль эта породила внутри нее изувеченное отчаянье — годы притворства маячили перед глазами, и она прекрасно осознавала, что не сможет свернуть с намеченного пути. Она всегда будет солнечной Лили Поттер с робкой улыбкой и опущенным взором. И так ли был хорош ее образ?

Поймав обеспокоенный взгляд Элен, Лили прикусила губу будто бы в смущении, контролируя каждый мускул своего тела, думая лишь об одном — она научит Элен, поможет ей вырвать из цепких рук Томас Джастина. Чтобы просто увидеть, как ломается картинка идеального мира мисс Мэри Томас. Как ее лицо искажается в той ярости, что столько лет несла внутри себя Лили Поттер.

— Ходят такие странные слухи, что, мол, Годрик изменял тебе с Бекки, — как ни в чем не бывало продолжала она, резко посмотрев на Элен, которая вовремя вернулась к написанию определений, видимо, осознавая, что под ее взглядом просто сломается. — И все так взъелись на Годрика, хотя это абсурд! Ну!

Лили молчала, кусая губу, боясь выдать себя хоть чем-то. Она прекрасно понимала, какую игру затеяла Мэри: той просто хотелось отмазать братика, поэтому она и ломала комедию сейчас. «Непонятно только, почему не на публику», — прохладно думала Лили, сдерживая внутренний порыв просто встать и уйти. В самом худшем случае все подумают, что никакой измены не было, и тогда ни Годрик, ни Ребекка не получат общественного порицания. Но… если пойти в атаку?

Окинув взглядом зал, Лили лихорадочно думала: людей было мало, если она закатит истерику сейчас, то ничего не выиграет. Но если не сделать этого, то уже завтра вся ее попытка припереть их к стенке потерпит фиаско.

— Да как ты можешь такое говорить! — проговорила громко Лили, резко поднявшись с места, из-за чего рядом сидящие гриффиндорцы удивленно посмотрели на них. — Неужели… неужели ты даже сейчас будешь задержать своего брата, а не меня, лучшую подругу?

— Лили… — ошарашенно протянула Мэри, явно не ожидая такого, но Поттер смотрела на нее таким болезненными взглядом, так усиленно кривила свое лицо в агонии, что Томас не решилась продолжить говорить.

— Ты знаешь, как мне больно было, когда он бросил меня. Я думала, за что же? Ведь наши отношения с Годриком были построены так прочно и так… надежно! А оказалось, что все дело в чертовой Ребекке Берк, — переводя дыхание, Лили прикоснулась рукой ко лбу, слегка склонив голову, будто ей было больно стоять и говорить. Тихий шепот доносился до ее ушей, удивленной взгляд Элен пронизывал ее тело, но Поттер уже было не остановить. — Если не из-за Бекки, то почему наши отношения были разрушены? Почему мне так больно сейчас?

Дернувшись, чтобы схватить книгу со стола, Лили, не смотря ни на кого, обогнула лавку, чувствуя взгляды невольный зрителей, и уверенно пошла к выходу. Радость, ненависть — все смешалось в ней, и, не выдержав, Лили усмехнулась тихо. Потому что все они были заложниками ее образа, они все — марионетки, и Лили будет крутить ими, пока не надоест. В какой-то момент ей стало так смешно, что она лишь сильнее опустила голову, пытаясь придать своему лицу нужное выражение, в ту же секунду испытывая странную усталость. Словно каждый ее спектакль с годами давался все тяжелее.

Погасив наконец улыбку, она вскинула резко голову и тут же наткнулась взглядом на Скорпиуса Малфоя, который, прислонившись к нише с рыцарскими доспехами, лениво поглядывал на нее.

Усмехнувшись, Малфой приподнял вопросительно бровь, и его лицо исказилось в гримасе такого дьявольского веселья, что Лили остановилась на месте, испытывая… страх. Он видел ее насквозь. И почему это так волновало Лили? Не потому ли, что она, искусный кукловод, стала чужой игрушкой?

Непринужденно махнув головой, словно отгоняя ненужные мысли, Лили прошла мимо, чувствуя, как сердце замирает, ведь оно ждало — вот сейчас он что-то скажет. Но Малфой молчал, по-прежнему лениво наблюдая за чем-то в зале. Остановившись на мгновение, она проследила за его взглядом и увидела Мадлен Селвин, которая поспешно собирая свои конспекты и книги, то и дело о чем-то болтала с однокурсницей.

«Что если она и есть его слабое место?», — билась отчаянная мысль в голове, когда Лили стремительно шла по коридорам, обгоняя медленно плетущихся людей.

Сумерки уже взошли над Хогвартсом и в самом замке, несмотря на факелы, было все же темно, но это ей было как раз на руку — никто не мог заметить, в каком смятении находилась Лили. С Малфоем нужно было срочно что-то решать, иначе эта проблема перерастет в такую яму, что трудно будет в нее не попасть. Только вот никаких решений у нее не было.

Остановившись, она внимательно посмотрела в окно, на мрачный Запретный лес и с содроганием подумала, что для Мариуса нужны корни Венеума и Абруптума, старых деревьев, растущих на самой опушке леса. Она никогда не добывала их, этим занимался Альбус, но сейчас? Кто займется этим сейчас? Нервно сглотнув, Лили решительно направилась прямиком в гриффиндорскую гостиную, усиленно пытаясь заглушить внутри себя мысли, но чем сильнее она мечтала не думать, тем явнее окунулась в собственные думы.

Она быстрым шагом зашла в гостиную, беря курс на свою спальню, не обращая внимания ни на кого, однако громкий оклик заставил ее нервно крутануться на месте и с некоторым отчаяньем посмотреть на Мэтью, который, почесывая голову, держал в руках какой-то странный томик.

— Лил-с, тебе просили передать. — И он протянул его, то и дело чертыхаясь, пытаясь что-то вытащить из своих волос.

— Кто просил? — онемевшими губами протянула Лили, не стремясь забрать книгу. Что-то подсказывало ей: это Малфой. Его проделка.

— Ну… пятикурсница какая-то, не знаю я! Забирай уже давай, — раздраженно бросил он, и Лили, резко схватив книгу, пулей понеслась в свою комнату, радуясь, что там никого не может быть.

Хлопнув дверью, она прижалась к ней спиной, испытывая какое-то волнение… и азарт. Было просто до жути интересно, что все это значит, а потом, посмотрев на книгу в своих руках, она присела на кровать и в полубреду стала перелистывать страницы. Это был обычный справочник по зельям, ничего особенного, и только в конце, где разбирались этапы приготовления зелья Живой смерти, ярко-красными чернилами было подчеркнуто двенадцать, час и восемь.

«В двенадцатом часу на восьмом этаже», — тут же догадалась Лили, чувствуя, как мелко трясутся ее руки и как внутри нее поднимается целый вихрь чувств. С хлопком закрыв книгу, она откинула ее на кровать, сморщившись, упрямо всматриваясь в одну точку, пытаясь смириться с неизбежным.

Он диктует ей свои условии, и у Лили нет выбора. Она должна будет сварить этот чертов Мариус. Но почему же, почему у нее такое дурное предчувствие?

Вздохнув тяжело, Лили запустила руки в волосы, склонившись над своими коленями: Мэри, Годрик, Бэкки, Мэтью, Элен — все они пешки, которыми не составляло труда играть. Она знала их слишком хорошо: годы лицемерного общения дали ей много козырей, поэтому Поттер совершенно не боялась никого из них. Но не вышло ли так, что из-за слабости противников, Лили возомнила, будто она королева, когда сама никогда не снимала одеяния той же самой жалкой, никчемной фигурки?

Лили не знала. Не понимала. Не хотела принимать. Но… похоже королевские позиции в этой игре явно принадлежали не ей.

И каковы же шансы пешки против короля?