Когда пляшешь с дьяволом, пляши до конца песенки!
— «Карты, деньги, два ствола»

***

В весеннем цветении, в поющих ласточках и едва распустившихся почках Лили находила удивительное для себя беспокойство: смотря на покрывшийся зеленью мрачный, густой лес, она проникалась каким-то немым отчаяньем — природа, обновляясь из года в год, преображаясь после нещадных морозов, наводила тоску. И все, что ей оставалось, — это из раза в раз проклинать так не вовремя наступившую весну и стискивать руки в кулаки. Потому что весна — это время вылазок, приключений и ночных побегов в лес; это — время когда врать Лили Поттер приходилось в три раза больше.

— Ты такое пропустила! — растягивая гласные, глупо посмеиваясь, говорила ей Мэри Томас, раскачиваясь на стуле.

Лили кривилась, стискивала в руках перо и упорнее склонялась над конспектом, мечтая залить собственные уши воском, чтобы не слышать ни единого звука.

— Мерлин, тебе надо было видеть, как верещала Элеонора, когда Мэтью толкнул ее в озеро! Мы думали, что все, крышка, ведь профессора, ты знаешь, после нашего прошлогоднего побега, постоянно проверяют территорию Хогвартса, а эта ду-ура, — Мэри, запнувшись, чертыхнулась, когда ножка стула со скрипом дернулась вперед и перо в руках у Лили съехало, оставляя чернильную черточку, — так заорала!

Смех, веселый, звонкий, заставил Лили прикрыть глаза. Чертова черточка была толстой и длинной, она, посверкивая от солнечных лучей, отчего-то сильно раздражала ее, и, сцепив перо, Лили стиснула зубы, посмотрев исподлобья на однокурсницу.

Мэри смеялась, раскачивалась на стуле, и Лили мечтала просто встать, схватиться за его спинку и поставить на место. Чтобы не скрипел. Чтобы Мэри не улыбалась.

— Да, Поттер, с такой жизнью ты точно сойдешь с ума, никогда не нарушаешь правила, не выходишь с нами на ночные вылазки. — Лили дернулась, словно ошпарившись от собственных мыслей, и, мило, смущенно улыбнувшись, посмотрела вперед, натыкаясь на открытое, простодушное лицо Мэтью Льюиса. Весело ухмыляясь, он, свесив ноги, сидел на подоконнике и внимательно поглядывал на Мэри. — Тяжело, наверное, быть такой правильной.

Хмыкнув, Лили добродушно махнула рукой, а потом, обнажив ямочки на щеках, смущенно провела рукой по юбке, разглаживая складки. Потому что внутри, видел Мерлин, ей хотелось лишь одного: встать и опрокинуть стол, чтобы чернила, растекаясь по полу, обличались в фигуры.

— И милашкой, — насмешливо протянув, кокетливо бросила Мэри, посмотрев на него вполоборота, приподняв бровь. У нее на красивой длинной шее красовался свежий засос, который, словно специально, она не прикрывала рубашкой.

— Нет, скорее… — он, склонившись ближе, так, чтобы их лица были на одной линии, проговорил, прежде чем школьный звонок, оповещающий о начале занятии, оглушил Лили: — Солнечно-теплой?

Рука сильнее сжала юбку, и Лили, тяжело вздохнув, улыбнулась, премило посмотрев на ворковавшую парочку, которая из-за прихода учителя вынуждена была сесть наконец за парты и перестать болтать. И Лили смотрела на блондинистые волосы Мэри, искрившиеся от солнца, и думала, что нет на свете ничего хуже, чем эта чертова весна. Потому что весна — это время обновлений, надежд и устремлений; потому что весной притворяться приходилось больше всего.

Особенно когда у тебя ничего нет: ни планов на будущее, ни элементарных друзей; но когда ты вынужден делать вид, что все идет в точности по твоим расчетам.

— Мерлин, Лил-с, что у тебя в пятом номере? — Перо скрипнуло, и Лили, оторвав глаза от пергамента, спокойно посмотрела на Мэри.

Нервно оглядываясь по сторонам, она, слегка покачиваясь на стуле, то и дело пыталась заглянуть к ней в пергамент, и Лили, внутренне содрогнувшись, внешне лишь пожала плечами и положила листок на середину стола:

— Не уверена, конечно…

— Черт, ты уже все сделала! — раздалось за спиной, и Лили, вздрогнув от звука его голоса, смущенно улыбнувшись, слегка повернувшись, чтобы в упор посмотреть на Годрика Томаса, который, облокотившись о концы стола, усиленно вытягивал шею и пытался подсмотреть. Чертов Томас был почти копией своей сестры, только вызывал внутри нее намного больше раздражения. — Без понятия как, Поттер, но ты просто нечто.

— Ты только сейчас это понял? — насмешливо бросила Мэри, усиленно переписывая к себе ответы, а потом, оторвавшись ножками стула от пола, облокотилась на парту Годрика и весело прошептала: — Лили учится, в отличие от нас! Может, тоже стоит начать?

— Нет, конечно. Такое под силу только таким, как Лил-с, — тихо усмехнувшись, бросил он с надменной ноткой, а потом, оттолкнув качавшуюся Мэри, лихорадочно начал писать.

Стул приземлился с мерзким скрипом, и Лили вздрогнула, зацепившись взглядом за ветку с распускавшимися почками. Весна за окном дышала полной грудью, и она думала лишь об одном: конец учебного года совсем скоро, остается только немного, совсем чуть-чуть, и никого из сидевших в классе она не увидит. Целых три чертовых месяца без лжи и лицемерия. «Как тебе такое, Лили?», — безразлично подумала она, прикусив нижнюю губу. Настроение было ломать и крушить все на своем пути, но вместо этого, весело улыбнувшись, она посмотрела на Мэри.

Крашеные блондинистые локоны, переливаясь золотом, вызывали внутри одну лишь желчь.

***

Запахнув подолы разлетавшейся мантии, Лили, подув на свои ладони, медленно отбила ритм ногой по каменной ступени. Сумерки разъедали зеленый окрас деревьев, делая их менее яркими, утопавшими на фоне сверкавших лучей заходящего солнца, и она смотрела, время от времени обдавая руки теплым воздухом, и не могла понять, почему вообще согласилась хоть куда-то выйти в этот прохладный апрельский день?

Во всей этой жизни Лили ненавидела лишь несколько вещей: большие компании, ночные прогулки, которые неизменно заканчивались нарушением правил, и слишком говорливых людей. Только вот судьба, редкостная дура, решила, видимо, окунуть ее с головой в свою ненависть, столкнула с Мэри и ее компанией и заставила расхлебывать собственную ложь. У судьбы, как всегда, оказалось слишком много иронии, чтобы не понаблюдать за тем, как ломается, кривится ее подопечная, вынужденная изо дня в день старательно вклеивать в кожу маску.

— О, Лил-с, ты все-таки решила пойти? — Она развернулась, внимательно взглянув на нарушителя покоя, а потом, мило улыбнувшись, сильнее сжала в руках подолы мантии. Потому что Годрика Томаса из всей компании гриффиндорцев она ненавидела больше всего. — Не думал, что тебя заинтересуют свидания вслепую.

Лили улыбнулась сильнее, стискивая в руках несчастный кусок ткани, внутренне, видел Мерлин, мечтая послать его куда подальше и просто сбежать. А не стоять и наблюдать за тем, как снисходительно смотрит на нее тот, кто унизил ее больше всех.

— Хотя, наверное, это и правильно, — продолжал он, задумчиво посматривая на сгустившиеся в небе темные облака. Демагогия была его долбаным кредо. — Все-таки после нашего расставания прошло почти полгода. Пора уже начинать новые отношения.

«Идиот», — холодно пронеслось в сознании, но Лили, не вздрогнув, не сузив глаза, не передернув руками, лишь сильнее натягивала губы в чертовой глупой улыбке, придавая своему лицу смущенное выражение. «Пусть думает что хочет», — с отчаяньем метался в голове чей-то мерзкий голос, и Лили чувствовала, как где-то внутри у нее скользит какой-то маленький червь, продырявливая внутренности.

— Да уж, Лил-с, это, кажется, наш первый разговор с того дня? — насмешливо бросил он, кривясь от своей пафосности, и Лили, не сдержавшись, приподняла вопросительно правую бровь. — Черт, Поттер, как с тобой сложно, — тянул он сильнее, а потом, оглянувшись, быстро проговорил: — Хоть бы накричала на меня. Сплетни какие бы пустила. А то… такая правильная, что аж больно. Мы ведь поэтому разошлись: ты слишком милая, доброжелательная… солнечная. От таких при передозировке тошнит.

Когда его фигура скрылась за поворотом, растворяясь во тьме, Лили, не сдержавшись, рассмеялась. Громко, с надрывом и так отчаянно весело, потому что… ее не видел никто. Милая? Правильная? Солнечная?Всю жизнь ее опутывали этими прилагательными, вбивали прочно в ее репутацию, так чего удивляться, что она и стала такой? Хотя. Стала? Нет, никогда даже не была.

Смех усилился, и Лили, прислонившись к стене, насмешливо посмотрела на совсем темное небо, чувствуя, как внутри ненависть и веселье спутываются, нанизываются друг на друга. Потому что Лили — лицемерка. Улыбаясь смущенно, соблюдая правила и постоянно ссылаясь на дела, лишь бы не ходить на ночные вылазки по Хогвартсу и не гулять лишний раз с однокурсниками, она скрывалась, подменяя себя кем-то другим.

Холодок прошелся по коже, когда вдалеке послышался звук каблучков. Это — спешила Мэри, и ей на секунду стало страшно, что она могла услышать ее смех. Лили боялась. Боялась всякий раз, когда давала волю эмоциям, что из-за необдуманного порыва все поймут — она им врет. Всегда, обо всем. И ненавидит где-то внутри себя каждого. Потому что они, явно будучи не лучше, осуждали любого, кто переставал с ними играть в их манипуляции.

— Мерлин, как я рада, что все-таки смогла тебя вытащить! — щебетала Мэри, время от времени поправляя сползавший шарф. — С этими учебниками, Поттер, ты точно с ума сойдешь. А так хотя бы повеселишься.

Лили кривилась, пожав плечами, поглаживая собственную руку. Мэри было невдомек, что она пошла только по одной причине: если выбирать между глупым, бесперспективным свиданием и очередной вылазкой в Запретный лес, первое было явно… менее опасным. И давало гарантию, что тяжких последствий не будет. А значит, чтобы оставаться на одной волне со своими однокурсниками, придется пожертвовать свободным временем в субботу ради бездумных посиделок с невзрачными людьми. Хотя, Лили было плевать. Она работала на свою репутацию, чтобы потом та работала на нее, и была готова на любые жертвы.

Лили улыбнулась. Милая, правильная, солнечная Лили Поттер, которую любит весь факультет. Даже Годрик Томас был лишь необходимой пешкой в ее жизни: популярный квиддичный игрок-идиот, таким манипулировать не стоило труда, и кто бы догадался, что в итоге он, а не она, разорвет их отношения, давая другим повод посмеяться над ней? Сжав сильнее нужного свою руку, Лили улыбнулась на вопросительный взгляд Мэри. Полгода ей пришлось понуро склонять голову и смущенно улыбаться ему, чтобы волшебники в итоги стали жалеть ее — несчастная, робкая Лили, до сих пор влюбленная в своего бывшего. Им всем ведь только и хотелось, чтобы она и вправду была такой слабой. Так почему бы не потешить их самолюбие?

— Отец Джастина Фолкнера работает в Министерстве в отделе, хм-м, — растягивая гласные, тихо бормотала Мэри, накручивая локон на палец, и Лили приблизилась ближе, чтобы сквозь разговоры окружающих было лучше слышно. Что ей нравилось в Томас, так это наличие информации буквально о каждом. — В отделе, связанном со статусом секретности, кажется. — Резко вскинув руки, она хлопнула в ладони и, распрямив плечи, внимательно посмотрела на Джастина, широко распахнув ярко-синие глаза. На ее кукольную внешность велись буквально все. — У них два счета в Гринготтсе и вилла в Италии. Можно даже закрыть глаза на то, что он с Хаффлапаффа…

— О Мэри, — мягко протянула Лили, тоже внимательно наблюдая за Фолкнером. Он был невысокого роста с ворохом черных кудрей на голове и абсолютно безобразным вкусом в одежде. «Скучно и… невыгодно», — холодно подумала она, отвернувшись. — Разве же можно оценивать людей по факультетам? Да еще так… предвзято.

Заливистый смех Мэри был до того тихим, что Лили не могла быть уверенной, что она вообще рассмеялась. Но, смотря на подругу, Лили видела, как искрились ее глаза и как кривились губы в милейшей улыбке. Глупая, капризная дура. Не поэтому ли Поттер вообще начала с ней дружить?

— Милая Лили, ты же знаешь, — весело, но при этом холодно протянула Мэри, посмотрев на нее косо. — Хаффлпаффцев я ломаю, рэйвенкловцами манипулирую, с гриффиндорцами развлекаюсь… а со слизеринцами пытаюсь выжить. Именно поэтому среди моих бывших никогда не было парней с Хаффлпафф и Слизерина, слишком уж… муторно. Но у Джастина чертова вилла в Италии! — капризно протянула она, скрестив руки. — А мой отец, подумать только, не хочет иметь недвижимость за границей. Поэтому, почему бы нет? До седьмого курса с ним точно можно повстречаться, а летом уломать свозить меня на море, — она усмехнулась. — И, как по иронии судьбы, у него есть собственный дом на берегу этого самого моря! Случайность, не иначе!

Она рассмеялась, а потом села вполоборота к Фолкнеру, оголив стройную ножку, обутую в черные лакированные туфельки. Откинув мешающиеся волосы за плечо, она лишь время от времени бросала в его стороны быстрые, заинтересованные взгляды, и в какой-то момент Джастин, общавшийся с кем-то, вдруг пристально посмотрел на нее, оскалившись. Мэри улыбнулась сильнее. Всем уже было очевидно, что он на крючке.

Лили усмехнулась. А потом откинулась на спинку стула, покручивая в руке бокал со сливочным пивом, и тут же напустила на себя смущенный вид. Вся ситуация ее просто до ужаса забавляла.

— А как же Мэтью, Мэри?

— У него есть Элеонора, в крайнем случае, правая рука, так что переживет, — безразлично бросила она, не меняя своей позы. — Лили-Лили, ты такая альтруистичная… когда же ты подумаешь о себе, дорогая? Прошло уже полгода, не проще ли забить на моего братца?

— Ты же знаешь, я… до сих пор очень переживаю, — смущенно опустила голову Лили, чтобы она не видела, как блестят от веселья ее глаза. Видел Мерлин, ей хотелось смеяться. — Порой мне кажется, что это все моя вина. Я такая жалкая.

— Ну, брось это! — незаинтересованно протянула Мэри после минутной паузы. Копаться в душах других Томас не любила, потому что не верила, что душа вообще существует. — Посмотри вокруг, любой захочет встречаться с дочкой Гарри Поттера. Да еще… — она запнулась, вдруг резко посмотрев на нее оценивающим, скользким взглядом, и Лили, приподняв голову, робко улыбнулась, ведь знала, черт возьми, знала, что Томас как раз и дружит с ней из-за ее отца. — Ты такая солнечная, Лили. Улыбаешься, выслушиваешь, помогаешь… все любят тебя.

Все. Любят. Тебя. Все ли? И любят ли? Лили улыбнулась, задумчиво проведя рукой по своей шее. Когда в одиннадцать лет она стояла у распределяющей шляпы и думала о том, что всеми силами обязательно попадет на Гриффиндор, Лили заранее знала, что не хочет повторять судьбу своего брата. Не хочет быть, как Альбус. Потому, наверное, когда шляпа хотела уже было выкрикнуть «Слизерин», она топнула ногой и сказала негромко, чтобы рядом стоящая Макгонагалл не могла услышать:

— Вы ошибаетесь. Вся моя семья с Гриффиндора, неужели вы хотите нарушить нашу традицию?

— Но как же, мисс, — кряхтела шляпа, и Лили морщилась от звука, издаваемого этой старой тканью. — Ваш брат, Альбус…

— Исключение не отменяет правила, — уверенно проговорила она, с гулко бьющимся сердцем смотря на стол с красными отворотами скатерти. Было страшно, просто до ужаса страшно, что она не попадет сюда, а пойдет вслед за… — Я — гриффиндорка, сэр.

Усмехнувшись, Лили сделала вид, будто отпила пиво, и быстро поставила стакан обратно. В конечном итоге получалось, что вся ее ненависть к однокурсникам была попыткой просто оправдать себя в своих глазах, ведь Лили начала лицемерить не сколько из-за них, сколько из-за собственных комплексов. И это отчего-то веселило ее больше всего, только веселье было… отчаянным.

Лили сжала стакан, вглядевшись в жидкость. Два месяца весны пройдут быстро, и она вернется домой, и не увидит никого: ни Мэри, ни Годрика, н-и-к-о-г-о. Дома не лучше, Лили это осознавала прекрасно, но там, хотя бы, не было смысла строить из себя саму робость. Потому что никто в этом не нуждался.

— …О, какие люди! — протянула Мэри, и Лили, прикрыла глаза. Говорливые люди шли третьими в списке ненавистных вещей, но сейчас явно претендовали на первое, потому что все вокруг только и делали, что знакомились и болтали, непосредственно, весело. Был ли в этом вообще смысл? Какой толк? — Малфой, черт побери, ты-то что здесь ловишь?

— Как видишь, ловить мне явно нечего, раз я подсел к тебе.

Мэри рассмеялась, и Лили, резко вскинув голову, безразлично посмотрела на Скорпиуса Малфоя, который, вальяжно развалившись на стуле напротив, насмешливо смотрел по сторонам. И ей почему-то стало неприятно, ведь, глядя на его зеленый галстук, Лили вспомнила Альбуса. И сердце ее наполнялось какой-то яростью.

— А если серьезно, Ско-орпи, ты что здесь забыл?

— Свою девушку, которая сейчас флиртует с Забини, — холодно бросил он, слегка кивнув головой назад. Лили, посмотрев поверх его макушки, наткнулась своим взглядом на высокую брюнетку в обтянутом изумрудном платье. Конечно. О Мадлен Селвин и Скорпиусе Малфое знали все: отпрыски благородных семей с изуродованной репутацией, к тому же слизеринцы, постоянно оказывавшиеся в эпицентре событий. Их отношения были какой-то карикатурой на «долго и счастливо», ведь встречались они больше трех лет, только каждого из них вечно замечали в компании других людей. Но, сверкая своими беззаботными улыбками, обмениваясь дорогими подарками аккурат под Рождество в Большом зале, они демонстрировали полную безгрешность.

Не сдержавшись, Лили тихо усмехнулась, повернув свою голову в сторону. Ей не хотелось видеть ни Малфоя, ни его суку. И чего он только к ним подсел?

— Мне всегда было интересно, не задевает ли твое мужское достоинство тот факт, что Мадлен перетрахалась со всем Слизерином за время ваших отношений?

Малфой коротко рассмеялся, и Лили слегка сморщилась, даже не удостоив его взглядом. Скользкий, непонятный, жалкий Скорпиус Малфой. Она и имя-то знала его только из-за того, что он был старостой Хогвартса.

— О как, — с насмешкой протянул он, и Лили прикрыла глаза. Ей отчего-то хотелось просто сбежать. — А мне вот всегда было интересно, не задевает ли тебя тот факт, что ты чертова шлюха, готовая раздвинуть ноги ради материальной выгоды? Даже на меня, помнится, вешалась.

Лили резко повернулась, с интересом посмотрев на Мэри, которая, приподняв бровь, с холодком в глазах глядела на Малфоя, по-прежнему обворожительно улыбаясь. Однако ответа не последовало, и Поттер, не сдержавшись, слегка покачала головой, сильнее сжав стакан с пивом. Клеиться к Малфою было как минимум глупо: все знали, что у него дурная репутация сына Пожирателя смерти, а его семья до сих пор вынуждена вести судебные разбирательства. У таких, как он, кроме цинизма и сарказма не было ни денег, ни положения, и Слизерин весь был таким: что будет у них, если сорвать с их лиц маски? Жалкое, амбициозное нечто, пытающееся казаться лучшем, чем оно есть.

Сильнее сжав стакан, она попыталась нацепить на свое лицо улыбку. Потому что знала, что Лили такая же, как Скорпиус… такая же, как и ее брат.

— Эй, Лили! — Кто-то дернул ее за локоть, и она, резко вскинув голову, наткнулась на безразличный взгляд Скорпиуса.

— Уизли, можешь подать мне графин с водой? Лениво тянуться, — спокойно спросил он, и Лили, робко улыбнувшись, испытывая внутреннее недовольство, деланно виновато посмотрела на него, распахнув свои глаза. «Какого черта, Малфой?», — пронеслось в голове, но она даже не думала выдавать своей неприязни.

— Малфой, ты чего? Это Поттер. Единственная дочь Гарри Поттера, придурок! Как можно не знать такое?

— А, — лениво протянул он, и в его глазах промелькнул интерес. — Сестра Альбуса? Занятно, — а потом, усмехнувшись, Скорпиус очаровательно улыбнулась. — Приношу свои извинения. Я отчего-то привык к тому, что в школе рыжие только Уизли.

— Ничего, — робко проговорила Лили, быстро схватив графин, и протянула его Малфою, улыбаясь непринужденной улыбкой, на секунду подумав, что можно было случайно пролить воду прямо на него. Но потом, отмахнувшись от столь безрассудной идеи, Поттер улыбнулась еще шире, демонстрируя чертово дружелюбие. — С кем не бывает.

Он молчаливо посмотрел на нее в ответ, приподняв бровь, а потом, усмехнувшись, резко схватил графин, слегка привстав, и спокойно, даже как-то вяло бросил:

— Как поживет твой братец, Поттер?

Она вздрогнула, ослабив хватку, и графин слегка покачнулся, только Скорпиус не дал расплескаться воде: он держал его и не двигал, гипнотизируя ее своими глазами. Ему было весело. Чертово веселье искрилось в его взгляде, когда Лили хотелось провалиться на месте.

— О, с Джеймсом все в порядке, — с нажимом проговорила она, резко дернув свою руку. Липкий страх опутал все ее тело, потому что ей показалось… нет, Лили была отчего-то уверена, что Малфой знает все.

— Правда? — насмешливо бросил он, поставив кувшин на место. Видимо, пить ему больше не хотелось, и Лили, резко посмотрев на Мэри, которая явно не следила за их разговором, а вместо этого умело строила глазки Фолкнеру, тут же перевела взгляд на Скорпиуса, пытаясь придать своему лицу самое безобидное выражение на свете. — Ну что ж, передавай Джеймсу привет. А еще лучше… другому своему братцу, тому, кто когда-то был на Слизерине, — он улыбнулся шире. — Думаю, ему приятно будет осознавать, что однокурсники все еще помнят его.

Кто-то рассмеялся, вокруг нее слоились голоса, веселые и радостные, только Лили больше не пыталась наклеить на лицо улыбку. Она немигающим взором смотрела на Малфоя в упор, чувствуя, как белеют костяшки от слишком сильного сдавливания и как тяжело ей становится дышать.

И, когда идя по темному Хогсмиду обратно в Хогвартс, она прятала в темноте свое обеспокоенное лицо и вполуха слушала Томас, Лили думала лишь об одном, и мысли ее расслаивались под давлением собственного отчаяния.

Весенний легкий ветерок задувал под подол мантии, в воздухе висел запах черемухи и кое-где можно было услышать щелканье насекомых. Да. Это была весна. Отвратительное, скользкое время года, потому что весна — это тайные ночные свидания, предстоящие экзамены и легкость во всем;

потому что весной год назад Альбуса Северуса Поттера исключили из школы чародейства и волшебства Хогвартс.

— Ты близка с Малфоем? — безлично бросила Лили, робко поглядывая из-под челки. Солнце, едва проникавшее сквозь плотно зашторенные окна, игралось в волосах Мэри, отбрасывало блики и выплавляло золото.

— Ну, — беззаботно протянула та, резко облокотившись на спинку и качнувшись чуть назад. Ее пухлые красные губы кривились в непонятной улыбке, что заставляло Лили отчего-то нервничать. Она не любила те немногие момента, когда не могла понять, что в голове напротив сидящего. — Мы часто виделись на званых вечерах и балах в Министерстве. Можно сказать, я был влюблена в него, — она сморщилась, — жаль только, что у Малфоев, кроме их запущенного мэнора и красивых лиц, ничего больше нет. А что? Он тебе понравился? — с интересом проговорила она, придвинувшись ближе. Урок Истории Магии был успешно выкинут из головы, впрочем, мало что в принципе задерживалось в этой глупой головке. — Брось это, Лил-с. Отсутствие денег не самая большая проблема: его девушка — Мадлен Селвин, разве могут такие хорошенькие и правильные, как ты, соперничать с ней?

Лили неуверенно передернула плечами, силясь не приподнять надменно бровь. Потому что знала — Мэри смеется и позирует, дружит она с ней из-за громкой фамилии и попыток самоутвердиться. Глупая-глупая Томас. Ей было невдомек, что ее используют не меньше, чем она других.

— Что ты, — невесело протянула Лили, печально опустив уголки губ. — Ты же знаешь… — взмахнув рукой, продолжала она, а потом, медленно повернувшись, бросила мимолетный взгляд на Годрика, испытывая внутри тошнотворный позыв.

— Ох, подруга, — без капли сочувствия отозвалась Томас, приобняв ее слегка, из-за чего, не сдержавшись, Лили сморщилась. — Как это мило… так долго любить, причем безнадежно. Удивительный ты человек.

«Много ты знаешь, дура», — холодно подумала Лили, скривившись, чтобы потом, неловко высвободиться из ее тонких рук и посмотреть упрямо на доску. Было отчего-то тошно и страшно, и это она ненавидела больше всего: страх. Пять букв и тысяча вопросов, что ей сделать, как поступить и стоит ли вообще хоть что-нибудь предпринимать? Лили не знала. Только голова начинала болеть всякий раз, стоило ей вспомнить субботний вечер и искрившиеся от радости серые глаза.

Рука дернулась, из-за чего перо съехало, и Лили, плотно сжав губы, попыталась медленно вдохнуть. Чертов-чертов Слизерин. Чертова весна. Чертовы люди. Она ненавидела этот шестой курс, потому что все еще видела его однокурсников, слышала тихий шепот за спиной, а когда ее бросил Годрик… казалось, люди только и делали, что обсуждали Лили. Клеймили, старались ударить по больному, и она, опуская голову ниже, делая вид побежденной и несчастной, молилась лишь обо одном: чтобы никто никогда не узнал, кто она на самом деле.

Перо скрипнуло, и Лили, словно зачарованная, надавила сильнее, разломав тоненький наконечник. Иссиня-черная вязь текла по тетради, и она с гулко бившимся сердцем наблюдала за тем, как чернила расползаются по пергаменту, вырисовывая паутину. Лили думала, и мысли ее отчаянно бились в черепной коробке, грозясь вырваться наружу. Но она ничего не могла с собой поделать, рассуждая лишь об одном — кто она: паук или очередная муха? Или, быть может, она просто жертва своих же хитросплетений, ведь, в конце концов, невозможно просчитать все. Кто-нибудь точно узнал. Кто-нибудь мог догадаться.

— Сэр, — резко встала с места Лили, слегка оттолкнув стул ногой. — Разрешите мне выйти?

— Конечно, мисс Поттер.

— Эй, Лили, что с тобой? — тихо шепнула Мэри, и Поттер, смущенно улыбнувшись, неуверенно передернула руками и тут же быстро зашагала между парт, в какой-то момент наткнувшись на взгляд Годрика Томаса. Он хмурил свои широкие черные брови, и Лили, опустив голову, прикрыла глаза: как же хотелось ей разбить в кровь это тугодумное лицо; как ей хотелось его уничтожить.

Безлюдный Хогвартс отдавал эхом каждый ее шаг, но Лили не слышала окружавших ее звуков: она думала. Вспоминала. Пыталась понять и не могла взять в толк: где же она могла просчитаться? И не загоняет ли она себя сейчас в собственную ловушку? Вздохнув, Лили резко открыла дверь женского туалета и медленно зашла вовнутрь, направляясь прямиком к раковине, чтобы пустить воду и, подняв высоко голову, смотреть в собственное отражение. И думать.

Правильная. Милая. Солнечная. Лили Поттер. Сколько раз она слышала это про себя, сколько раз вынуждена была терпеть унижения, чтобы соответствовать собственному образу, а потом мстить. Исподтишка, по самому больному, без малейших сожалений. Больше всего на свете она любила теневые игры, манипуляции и чувство собственного превосходства над всеми теми, кто ее окружал. Право, они все были глупы настолько, что велись на ее милую улыбку и робкий взгляд — знал бы из них хоть кто-то о том, как много страданий Лили Поттер принесла тем, кто вставал на ее пути, с этой милейшей улыбочкой, которая будто бы приросла к губам.

Глупые, недальновидные, жалкие. Она смотрела на своих однокурсников, на преподавателей и видела их насквозь: привычки, мысли, эмоции — все это было так скучно и так тривиально, что Лили Поттер совершенно не стоило труда играть с ними в свою игру.

«Как же я всех их ненавижу», — пронеслось в голове, и лицо у Лили скривилось, изогнулись брови, сморщился носик, а улыбка на секунду слетела, обнажая такую ярость, которая прожигала насквозь.

Наверное, все началось с самого детства. С того момента, когда Альбус Северус Поттер поступил в долбаный Слизерин и стал презираем в семье. Ее брат был отпетым уродом: он говорил людям в лицо то, что о них думал, нарушал без зазрения совести правила и обожал маггловские мордобои. Агрессивный, злой на всех подросток, ссорившийся с родителями из-за малейшего пустяка, препиравшийся с Джеймсом, ненавидевший всю свою семью. Лили смотрела на него и думала лишь обо одном: как можно быть таким идиотом? Зачем он решил пойти против системы?

— Мы — пропащие существа, — любил повторять Альбус, стирая кровь с костяшек под потоком холодной воды, буквально растирая рану до мяса, вызывая в ней отвращение. Она всегда следовала за ним попятам, наблюдала за его повадками, пыталась понять, как же можно его подчинить своей воле. Только он был неподчиним, и Лили помнила: рядом с братом всегда витал запах пота, крови и едкого мужского одеколона. — Лицемеры, манипуляторы, циники. Мы прожигаем наши раны куревом и алкоголем, а я так не хочу, Лили. Мне нужно большее.

— Плевать я хотела, что, кому и зачем ты доказываешь, — холодно цедила тогда Лили, а потом, подойдя ближе, склонялась над самым поток воды и, резко дергая его руку, сжимала ее чуть повыше запястья, всматривалась, как разбавленная водой кровь медленно стекала по пальцам. — Ты ломаешь мою карьеру. Твои драки портят мою репутацию. Если меня не сделают старостой и в этом году, Ал, придется разговаривать по-другому.

И Альбус смеялся. Искренне, беззаботно, вызывая в ней злость. Потому что ни хрена он ее не боялся.

— Ты — лицемерная дрянь, Лили, — говорил он без капли отвращения, когда они под покровом ночи вылазили в Закрытую секцию Библиотеки, дожидаясь друг друга у входа в Гриффиндоскую башню. Он приходил к ней с мантией-невидимкой, накидывал ее ей на макушку, а сам, вразвалку, шел впереди, не боясь ничего. Глупый, беспечный… искренний Альбус. Как же ненавидела она его. — Таких, как ты, хочется взять и приложить хорошенько ко стенке, чтобы стереть всю эту фальшь.

— А таких, как ты, просто убить, — холодно цедила Лили, кутаясь плотнее в мантию, потому что боялась: если ее поймают, то репутация славной, милой гриффиндорки пойдет в Тартарары. — Импульсивный ублюдок с вечно стертыми костяшками. Что ты делаешь со своей жизнью, а?

И все же Альбус был ей ближе всех: Джеймс, конечно, был милым парнем, добрым и активным, но совершенно скучным; отец… постоянно бывал где угодно, кроме как дома, а мать… Лили сглотнула, резко схватившись руками за кран, и внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале. Светло-карие глаза потемнели на два тона и сейчас выглядели почти черными.

Когда это началось?

Она не знала, лишь сильнее натягивала улыбку, кривила свои тонкие губы и не могла понять одного: почему все так закончилось. Право. Ведь поначалу были большие, все отравляющие перспективы, а будущее казалось забавным и уморительным, не стоившим ни минуты ее внимания.

— Наши предки умели развлекаться, Лил-с, — иронично насмехался Альбус, выпуская дымовые облачка, а потом, затянувшись сильнее, он напрягал грудь, чтобы из его сложенных губ выходило колечко.

Лили хмурилась, смотря на него, и лишь упорнее листала странички кричавшей книги. Все-таки, тома запретной секции, хоть и обладали полезными сведениями, были слишком тяжелыми и едва поддавались нормальному анализу, и она едва могла сдержать свое презрение и не откинуть столь надоевший том.

— Оргии, абсент, сигареты… все это такая ерунда, — медленно растягивал он, сильнее сжимая самокрутку между пальцами, и искорки, слетая, падали прямо на его брюки, забавно мерцая долю секунды. — Не то, что мы, да? Темная магия… кто бы мог знать, что именно это объединит нас, Лили?

— Закрой свой рот, сделай милость — холодно бросила Лили, резко открыв страницу, и замерла, прочитав первые буквы: «Мариус». Сердце ее сильно забилось, а пальцы сами по себе медленно прошлись по странице: шесть букв азартно поблескивали черными чернилами.

Шесть букв и целые два часа перевернутого сознания. Опутанный темной магией, дурманящий разум липкого лилового цвета наркотик, настаивавшийся ровно месяц после приготовления под полной луной. Лили помнила, с каким азартом она воровала ингредиенты из школьной лаборатории и как Альбус, скрываясь по ночам в зелени леса, приносил ей кривые, надколотые корни тысячелетних деревьев.

Да. Все же Альбус был ей ближе всех: веселые, отчаянные, в поисках удовольствия они приходили из ночи в ночь в Запрещенную секцию Библиотеки ради новых развлечений, заклинаний и зелий, чтобы потом с гулко бившимся сердцем и вожделением где-то внутри упиваться собственным величием.

— Мы пропащие люди, — шептал он, раскинувшись на подушках в Выручай-комнате. Откуда-то взявшийся ветер наполнял комнату сквозняком, и Лили, цепляясь от волнения одной рукой за собственный свитер, другой придерживала бокал с лиловой жидкостью. Дальше — два часа полного покоя и видений, в которых она придавалась тому, что было недоступно ей в реальной жизни. — Но знаешь, ты, пожалуй, хуже всех.

— С чего это? — насмешливо фыркала она, прикусив в предвкушении нижнюю губу. И видел Мерлин, внутри Лили хохотала, смеялась, веселилась. Чтобы спрятать ту горечь, которая накрывала ее волной.

— Потому что ты — не ты, Лили. Маленькая, фальшивая дрянь… утром — благодетель, не позволяющая Томасу поцеловать себя даже в щечку, а ночью упивающаяся темной магией ненасытная алчущая душонка. Вечно жаждущая наслаждений, но боящаяся попасться на этом. Солнечная Лили Поттер, Мерлин, какой идиот вообще сказал о тебе такое?

И Лили кривилась в ответ, сильнее всматриваясь в жидкость. Потому что ей было плевать, потому что жила, как хотела: в страхе, в вечных попытках убежать от себя, но при этом осуществляя все, что ей так или иначе хотелось. Это была прекрасная двуличная жизнь. И Лили не понимала: как все могло закончиться так?

— Мать бы нас возненавидела, — тихо говорил он, когда Лили немигающим взором смотрела в потолок. В глазах двоилось, и она не совсем могла понять что к чему, а в голове было так легко и пусто, из-за чего, пожалуй, Лили начинала чувствовать себя даже счастливой. — Что бы она сказала сейчас? А, Лили? Как думаешь, кто бы был ей ненавистен больше всего: я, позволяющий нам творить такое, или ты, не пытающаяся отказаться от такой жизни?

Вода капала медленно, раздражающе монотонно, и Лили, не сдержавшись, быстро крутанула кран, а потом скривила губы в доброжелательной улыбке, нацепила на лицо простодушие и оценивающе посмотрела на себя.

Милая. Правильная. Лили Поттер. Не потому ли тебя любят, что ты подыгрываешь всем подряд?

Тяжелый вздох, сорвавшись с губ, подпортил картину, и Лили недовольно скривилась. У нее не было права на истинные эмоции. У нее ничего не было, кроме собственных масок, амбиций и лицемерия. Так почему же лишь одна мысль, что Малфой знает все, так кривила ее душу? Почему она так боялась быть собой?

«Мы пропащие люди», — любил говорить ее брат.

И он был не прав.

Нет. Не пропащие. Заведомо сгнившие. И Лили была самой первой в списке на вымирание от собственной лжи.

***

Тяжелый том в руках доставлял небольшие неудобства, но Лили, склонившись сильнее над книгой, не обращала на это внимание и лишь перевернула страницу, поспешно пройдясь глазами по строкам. Она не читала. Не пыталась вникнуть в текст, потому что внимательно, с навостренными ушами слушала тихие разговоры. В гриффиндорской гостиной, правда, подслушивать было труднее всего — вечный шум и топот, но Лили не прекращала попыток, потому что боялась, что они будут обсуждать ее.

— Мы просто обязаны сходить к озеру, — протянула Мэри, лежавшая рядом с Лили на диване и слегка покачивающая правой ногой. Перебирая в руках какой-то кусок бумажки, она недовольно морщилась. — Так надоело в школе торчать.

— Но… мы уже были там три дня назад, — неуверенно протянула Элеонора Спинетт. У нее был тонкий голос и вечно насупленный вид, и мало кто понимал, что она делала в одной из самых знаменитых компаний гриффиндорцев.

Лили тихо хмыкнула, сильнее склонившись над книгой. Мать Элеоноры Спинетт работала в квиддичной лиге, а отец был создателем гремучих смесей, зелий, обширно применявшихся в быту для очищения гоблинского золота и серебра, а потому Спинеттов часто можно было увидеть на ежегодном министерском балу. Что, в свою очередь, привело уже к тому, что блеклая, ничем не примечательная Элеонора стала подругой Мэри. И самой жалкой в их компании.

— Ой, Элен, будь добра, — раздраженно кинула Мэри, на секунду перестав проделывать свои манипуляции с бумажкой. — Помолчи, а?

— Годрик не согласится пойти с нами, — быстро встрял Мэтью, потому что знал — минута промедления и начнется скандал, ведь они, Мэри и Элеонора, никогда не уживались вместе и терпели друг друга из-за необходимости. — И если ты согласна пойти без него, то, давай прямо сегодня.

— А, Мэтью, мне всегда нравилось, что мы на одной волне!

Веселый смех Томас, словно перебой мелких колокольчиков, наполнил гостиную, и Лили позволила себе оторваться от книги и молчаливо посмотреть на них. Мэтью, явно довольный собой, улыбался, в открытую смотря на Мэри, и в его взгляде было столько любви, что Лили, не будь она лицемеркой, точно бы скривилась — потому что не верила в любовь. Потому что никого не любила. В чем вообще был толк проникаться к кому-то чувствами? Разве не проще жить без сердца в груди и с ясным разумом?

Медленно переведя взгляд на Спинетт, Лили заметила, как грустно та хлопала ресницами и как на ее лице постепенно прорисовывалось разочарование, и, право, Поттер хотелось засмеяться: любовный треугольник с заведомо тупыми концами… как же она ненавидела это.

Порой, когда ежедневные посиделки в гостиной заставляли Лили испытывать неведомое раздражение, она все же пыталась понять: почему вообще с ними связалась? Зачем это? К чему? Но всякий раз, когда Лили начинала думать, что эта компания ей не нужна, она понимала, что больше не может уйти.

О Мэтью Льюисе, Элеоноре Спинетт, Мэри и Годрике Томасах знали все. Дети победителей во Второй Войне ни в чем не знавшие ограничений и преград, они были словно яркими звездочками всего Гриффиндора и ревностно относились к каждому, кто пытался проникнуть к ним. Они светили даже ярче всех многочисленных кузин и кузенов Лили, потому что, наверное, обладали индивидуальностью и мало-мальским шармом. Впрочем, она не этим руководствовалась, сближаясь с ними. Лили была нужна хорошая репутация, глупые люди, которыми было бы запредельно легко манипулировать, и просто место в обществе.

У Лили фамилия Поттер, полшколы родственников и милый взгляд. Она ни с кем не ссорится, не гуляет по ночам по Запретному озеру со своими однокурсниками и прилежно выполняет все домашние задания. Лили им нужна, чтобы вовремя списать недостающие эссе и контрольные, чтобы с гордостью можно было сказать о том, кто ее отец. И ей было плевать, право, пускай пользуются: потому что Поттер сама была такой, а может, даже хуже.

— Эй, Корнер, поднимай свой зад и вали отсюда. — Лили вздрогнула, подняв голову, и заметила Годрика, который, нависнув над Майком Корнером, верной собачкой Мэри, сидел в кресле, сбоку от Лили. — Я серьезно, парень. Не беси меня.

Мальчишка, жалобно что-то пискнув, резко соскочил, и Томас плюхнулся на сидение, расслабив галстук. Он выглядел так непринужденно и развязно, что у Лили свело челюсти, и она опять уставилась в том, сжимая его крепче положенного.

Она начала с ним встречаться, потому что Томас — капитан квиддичной команды; у него поклонниц столько, что хоть расстреливай по одной в день, года не хватит. На него смотрят, как на вершину, которая никому не по плечу, так не поэтому ли она решила добиться его расположения? И Лили, смущенно опуская ресницы, нарочно сталкиваясь с ним в темных коридорах Хогвартса, обаятельно смотрела своими широко распахнутыми глазами в его черные, пленяя своей доверчивой влюбленностью, которую выбила в своих глазах. Кто мог устоять перед этим наивным взглядом? Кто мог бы… пройти мимо и не почувствовать себя любимым? Томас купился на дешевый образ влюбленности, которую Лили так презирала, а потом был облит холодной водой: ведь будучи в отношениях, она не позволяла ему почти ничего, ссылаясь на собственную наивность и глупость.

Надо отдать должное: вполне закономерно, что он в итоге бросил ее. Только… первой разорвать эти отношения должна была она.

— А ты, Лил-с, пойдешь? — весело спросила Мэри, резко закинув на ее плечи свою руку, и Лили, смущенно улыбнувшись, посмотрела на нее исподлобья. «Вот же… знает ведь, что я не люблю объятия», — думалось ей, когда распахнутые глаза Томас слегка блеснули. Она, как всегда, пробовала ее на прочность.

— Ой, боюсь, совсем никак не получится… — неуверенно протянула Лили, переведя взгляд на книгу, а потом опять на нее, выражая всем своим видом полную покорность судьбе.

Томас скривилась. Конечно, она все знала наперед.

— Мерлин, Мэри, ты у кого вообще спрашиваешь? — холодно раздалось за спиной, и Лили замерла, услышав голос Годрика, что незамедлительно вызвал внутри нее целую глыбу раздражения. — Правильная Поттер не гуляет по ночам с компанией друзей. Она даже с парнем своим не гуляла.

— О, — только протянула Мэри, поджав губы, а потом усмехнувшись.

— А ты жесток, — весело проголосил Мэтью, слегка рассмеявшись, и Лили вдруг поймала взгляд Элеоноры, которая слегка сочувственно смотрела на нее, что лишь сильнее раздражало, вызывая внутри неконтролируемую злость. И почему Спинетт была такой жалкой?

Да. О них знали все: компания беспринципных гриффиндорцев, нарушавшая правила и при этом умудрившаяся постоянно быть на вершине. Им завидовали, Лили знала, видела это в глазах остальных мелких группировок, представителей других факультетов. Потому что им так не повезло. У них не было золотой ложки во рту с самого рождения и им не на что было прожигать свою молодость. Только Лили был умнее своих друзей: она старательно следовала собственной репутации, выстраивала из себя самую правильную, но при этом успешную, и была вынуждена упасть в собственный ад. Когда Альбуса исключили из школы. Когда все вдруг задумались, что, возможно, родственная связь — этого достаточно, чтобы можно было сказать, что Лили такая же?

Они попались на банальном — запретная секция и черные книги были минимумом из того, что их интересовало. Какой толк просто читать о заклинания и зельях, не пробуя их? Темная магия была сама наркотиком, предлагавшая такие увеселения, что Лили пала в этот мрак почти что добровольно. Испытывать заклинания она не любила, этим занимался Альбус, постоянно выходя на дуэли, где простыми кулаками мало что можно было решить, а потом он калечил, мучил, заставлял людей опускаться в такой ужас, что профессора забили тревогу: никто из учеников не умирал, но в Больничное крыло то и дело попадали пациенты со странными, непонятными увечьями.

— Если они вычислят тебя, Альбус, только попробуй заикнуться обо мне, — шипела она, проходя мимо него в полупустых школьных коридорах. Он кривился, но молчал, и она знала: не сдаст.

И Лили была спокойна, она варила время от времени зелья из старинных книг в заброшенном женском туалете по ночам, специально выбирая дни, когда Мэри с компанией выходила на вылазки в Запретный лес или к озеру, и мечтала лишь об одном — найти то самое важное. Зелье, которое бы могло вернуть к жизни тех, кого она была вынуждена потерять. Зелье, из-за которого, наверное, все и началось.

— Ну, Лил-с, мы пошли, — шепнула Мэри, аккуратно выходя из комнаты, и Лили, неподвижно смотревшая в пустоту, сильнее обняла себя, чувствуя холод.

Первый час ночи не располагал ко сну, и она силилась не закрыть глаза, а просто смотреть в этот мрак и думать: если бы тогда Лили не нашла Мариус, этот чертов наркотик, Альбуса бы никто не спалил. Никто бы не нашел его, валявшегося от передозировки в мужском туалете, потому что ему захотелось острых ощущений и быстрых ведений.

Чертов Альбус. Сукин сын. Ведь как можно выпить запрещенный темномагический раствор, вызывающий видения, делающий мечты реальностью, в самый разгар учебного дня? А теперь могло оказаться так, что кому-то еще, кроме нее, известно, что на самом деле происходило под покровом ночи и кто был главным виновником начала карьеры темного волшебника. И это кто-то мог оказаться слизеринцем, что, отчего-то, и выводило сильнее всего.

Но разве есть в этом смысл? Ведь прошел уже год, так зачем же дергать ее сейчас? И не проще ли было пойти и сдать ее? Нет. Тут что-то иное, Лили была уверена, и, лишь сильнее всматриваясь во тьму, она думала, что Малфой — просто игрок. Любящий бросаться словами ради эффекта. Альбус ничего не мог ему рассказать.

Тяжело вздохнув, Лили, встав, нащупала под подушкой мантию-невидимку и, накинув ее, медленно вышла из комнаты. Неспешно идя вдоль хогвартских стен, она чувствовала внутри ломку: Мауриус был сильным средством, который позволял ей увидеть того, кого она так сильно желала, но она не варила его с тех пор, как Альбуса отчислили, потому что боялась. Потому что знала — за ней тотальный контроль, ведь весть, что все запрещенные дуэли с применением Темных искусств — вина Альбуса, заставила всех обратить свое пристальное внимание и на нее.

Каждую ночь Лили с упоением мечтала о том, как вновь вернется в Библиотеку, как откроет тяжелый том и будет искать хоть до посинения то самое нужное, из-за чего она и решилась так рисковать. Но месяцы прошли, и Лили так и не сдвинулась с места, а желание хотя бы просто прийти в Запретную секцию было так отчетливо, что… почему бы нет? Хотя бы один раз, один единственный.

Дверь скрипнула, и Лили аккуратно вошла в Библиотеку, неспешно следуя к Запретной секции, чувствуя внутри непреодолимый страх. Конечно, здесь никого не было — мало кто решался посещать эту секцию после громкого инцидента с Альбусом Поттером, что, несомненно, было ей на руку — ведь у нее была волшебная мантия, не подводившая ее никогда. Подняв руку с палочкой выше, она шла вдоль полок, а потом, оглянувшись и никого не обнаружив, стащила с головы мантию, чувствуя духоту, и стала внимательнее изучать корешки фолиантов, впрочем, зная их наперед.

Здесь не было того, что ей нужно. Мариус — это попытка уйти от реальности, встретить того, кого она так долго жаждала увидеть, но, чтобы вернуть его к жизни… нужно было что-то серьезное. И этого-то не было здесь, по крайне мере, три года поисков так и не ознаменовались победой.

«Мама», — тихо шепнула Лили, чувствуя, как к глазам подступили слезы, как дрогнула рука с палочкой, а желание прямо сейчас сорваться в запретный лес, чтобы наколоть нужных корешков и начать варить так манившее зелье, болью полоснуло по сердцу.

В этом холодном огромном Хогвартсе у нее был только Альбус. И его больше нет, этот идиот вылетел с дороги под названием школа, потому что ему не стерпелось увидеть ее в самый разгар чертового дня, и Лили не особо могла винить его. Потому что понимала. Потому что тоже нуждалась в этом.

— Занятно, — вполголоса раздалось за спиной, и Лили замерла. Секунда — и руки сжали палочку до боли костяшек, а глаза распахнулись от ужаса, напрягая сетчатку. Медленно, словно в оцепенении, она развернулась вполоборота, и увидела его. Малфоя. Простого игрока, который точно ну никак не мог ничего знать. — Я почему-то был уверен, что сегодня ты будешь здесь… может, потому что твои псы ушли гулять к озеру?

Лили молчала, смотря на Малфоя во все глаза, чувствуя, как внутри паника нарастает сильнее. Нужен был план действий. Но плана не было.

— Давно же ты не появлялась здесь, Поттер, — усмехался он сильнее, медленно окинув взором всю комнату. Малфой веселился вовсю, кривя свои брови. — Ну что, может, поговорим на чистоту? Мне кое-что нужно от тебя, а взамен… что ж, я могу поклясться не говорить, что правильная Лили Поттер — чернокнижница, варящая запрещенные зелья и наркотики. Что скажешь, солнечная?

Правильная. Милая. Лили Поттер. Кто ты? Паук, искусно плетущий паутину, или всего лишь жалкая муха, попавшая в руки более ловкого паука?

Рука ее дрогнула, палочка повисла в воздухе, направленная прямиком на Малфоя, и Лили, смотревшая на него с беспристрастным лицом, думала. Пыталась понять, что ему нужно, насколько это опасно и не сделать ли вид, что она… просто гуляла? «Бред», — тревожно пронеслось в голове, и Лили нервно сглотнула, рассматривая Малфоя, слегка склонив свою голову.

Чистокровный cлизеринец, отпрыск неудачников, что не смогли прижиться в новом мире после войны, Лили всегда презирала таких, как он. Потому что у них ничего не было — даже малейшего понимания, что нужно хотя бы попробовать вести себя не вызывающе в этом обществе, настроенном против тебя. Если ты не будешь обладать достаточной репутацией для совершения того, что хочется, то ты будешь никем, оттого ее так злила вся ситуация. Почему из всех людей именно он? Почему именно из-за Малфоя она чувствовала себя жалкой глупой жертвой?

— Эй, Поттер, не напрягай так сильно мозг, — насмешливо протянул он, резко вскинув руки и оторвавшись наконец от стеллажа с книгами. — У тебя нет выхода.

— О чем ты? — тихо проговорила Лили, ощутив наконец нужные силы внутри себя. Кулак непроизвольно сжался, но, опомнившись, она резко разжала руку. Нельзя было даже отчасти дать ему понять, что на самом деле Поттер испытывала сейчас.

Малфой спокойно посмотрел на нее, лениво покручивая в руках палочку, и глаза его горели огоньком победы. И весь он был до такого расслабленным, что Лили начинала нервничать — она просто до ужаса ненавидела понимать, что просчиталась и что не может понять, каким образом можно было бы переиграть ситуацию под себя. Потому что Малфой — это загадка. Она не знала кто он, как им можно манипулировать… и как он поведет себя.

— Тебе не к лицу притворяться идиоткой, Поттер, — серьезно протянул Малфой, переведя опять взгляд на высокие книжные шкафы. Небрежно завязанный изумрудный галстук слегка блестел от света факелов, и Лили вдруг почувствовала тошноту, подступившую к горлу. Мерлин. Что, если ему действительно известно все? — Мы оба знаем, что тебе бы не хотелось, чтобы все знали о твоем пристрастии к Темной магии. А потому я предлагаю тебе взаимовыгодный договор: ты приготовишь мне то, в чем я нуждаюсь, а в ответ я сделаю вид, будто совсем не знаю о твоих ночных вылазках в Запретную секцию.

Ее рука нервно дернулась, полностью обнажая все чувства, и Лили, забыв о своих масках, пристально посмотрела на Малфоя, с отчаяньем думая. «У него никаких доказательств», — проносилось в голове. «Никто не поверит ему», — вторило сознание. Но проще не становилось, потому что Лили знала: Слизерин не так прост, и если уж кто там учится, так явно не простаки, которых можно было бы обвести вокруг пальца.

Тяжело вздохнув, Лили безразлично бросила:

— Ну иди, попробуй, расскажи, что видел.

— Не блефуй, Поттер, — в тон ответил он, и она сузила глаза. «Чертов Малфой… что ты вообще задумал?» — Я староста Хогвартса, одно мое слово и даже если бы ты не появлялась в этой секции, то тебе все равно никто не поверит особенно в условиях той политики, которую успешно насаждает нам прогрессивная общественность, — он усмехнулся, опустив палочку и отодвинув стул, присел на него, положив расслабленную правую руку на стол. — Ты же не могла не знать, что Черная магия сейчас как никогда вне закона и любой слух об ее использовании приведет к непоправимому. К тому же… самое неудачное для тебя то, что все еще помнят Альбуса Поттера, который чуть не сдох от передозировки темномагического зелья. Что скажут тогда о тебе, когда узнают, где ты гуляешь по ночам?

Повисло напряженное молчание, и Лили, невольно постучав ногой по полу, резко подалась вперед и также присела на стул, чтобы видеть его теперь прямо напротив и пытаться поймать любую его эмоцию. Что она знала о Малфое? Буквально ничего, потому что он никогда не нужен был ей: право, даже его внешность не вызывала у Лили бурного восторга, по ее мнению, Малфой был не особо красив — платиновые волосы, серые глаза, бледное лицо. Серая посредственность без ярких пятен, такого не хотелось изучать, таким не хотелось любоваться. А прибавить к этому проблемных родственников и дурную репутацию… что ж, при всех обстоятельствах выходило, что им не по пути.

Отбив дробь пальцами, Лили приподняла бровь. В любом случае делать вид безгрешной гриффиндорки не было смысла. Кажется, Малфой знал всю ее подноготную. По крайней мере, догадывался.

— Что тебе нужно?

— Мариус, Поттер. Мне нужен Мариус.

Повисло напряженное молчание, и Лили, не сдержавшись, насмешливо приподняла бровь, выражая некоторую долю презрения. «Серьезно? Накротик?» — Стало отчего-то до невыносимого весело, и она прыснула себе в ладонь, прикрыв на секунду лицо. Только потом чувство насмешливости и радости прошло, потому что глаза напротив горели таким ярким огнем, что Лили понимала — ей не сбежать. И победитель здесь явно не она.

— Серьезно, Малфой? — холодно процедила Лили, почувствовав раздражение. В ее жизни почти никогда не случалось так, что что-то выходило из-под контроля. Но за последние годы жизнь, ироничная сука, будто сорвалась с цепи, нанося ей каждый раз все новые и новые удары. — Откуда ты знаешь о Мариусе?

— Твой брат… — медленно протянул он, но Лили резко подняла ладонь, призывав его замолчать, и наскоро обмолвилась:

— Альбус никогда бы тебе не рассказал. А учителя и директор держат в секрете название наркотического вещества по просьбе моего отца, Малфой, — усмехнувшись, склонила голову Лили. Но ничего не дрогнуло в лице напротив. Чертов Малфой был эталоном спокойствия, не это ли так выводило из себя? — Даже если ты бы и следил за нами, то все равно не смог узнать это зелье… только если раньше не использовал или не варил его.

Скорпиус усмехнулся, оттолкнувшись от спинки стула и прижался корпусом к самому столу, смотря на нее равнодушными, ничего не выражавшими глазами. Казалось, его не могло задеть просто ничто: контроль за собственными эмоциями был настолько велик, что Лили непроизвольно нервно сглотнула, осознавая, что перед ней не обычный гриффиндорец-однокурсник, которым можно было бы манипулировать себе на благо. Нет. Перед ней Малфой. Сын Пожирателя смерти и отпрыск старинной фамилии… ведь он, скорее всего, разбирался в Темных искусствах даже лучше ее.

От собственного осознания Лили широко распахнула глаза, чувствуя, как не хватает легким воздуха, а потом, сощурившись, посмотрела на Малфоя, но уже иначе. Совсем под другим углом. А ведь он… мог бы знать.

— Поттер: да или нет? — резко спросил он, когда молчание затянулось и ему уже явно надоело ждать. Лили медленно приподняла бровь, контролируя каждый мускул своего лица, отчаянно думая: ситуация складывалась плачевно, ведь он был прав. В любом случае старосте Хогвартса поверят безоговорочно, а на фоне прошлогоднего скандала с ее братом… у Лили ни шанса. Ей не дадут спуска, растопчут сразу, как подвернется возможность.

Но и Малфою верить было нельзя. Если он знал, а он знал, Лили была уверена, о Мариусе и о его свойствах, то почему сам не решился приготовить? Что мешало?

«Он не хочет марать руки», — холодно пронеслось в голове, и она сузила глаза, испепеляя его своим взглядом.

— Я не доверяю тебе, Малфой.

— Резонно, — оживился он, скрестив руки в кулак. Малфой психологически защищался. Но от чего? — Поэтому я предлагаю нам заключить сделку. Вернее — Непреложный обет. Что скажешь?

Лили медленно облокотилась спиной о деревянную поверхность стула, пристально, словно ища какую-то зацепку, смотря на него. Отчего-то внутри появилось странное чувство азарта, словно эта игра была одной из тех, когда Лили не могла бы с точностью сказать, что она выиграет. И это будоражило. Но… играть со слизеринцами? Это было глупостью: в конце концов она слишком хорошо знала Альбуса, чтобы понимать, кто они такие. Лживые, беспринципные, подлые. Ударят тогда, когда не ждешь; перекрутят игру в свою пользу и без обиняков растопчут противника. С ними опасно. И слишком сложно, наверное, это и было одной из причин, почему она так отчаянно умоляла шляпу о Гриффиндоре.

Отбив триоль пальцами, Малфой резко встал, со скрипом отодвинув стул, и Лили непроизвольно поднялась следом, чувствуя… страх. Потому что совершенно не могла понять, чего ей следует ожидать.

— Твое промедление, Поттер, может слишком дорого тебе обойтись, — холодно проговорил он, вальяжно, поочередно закатывая рукава на своей рубашке. — Ты не в том положении. У тебя нет варианта, кроме как сказать «да». Поэтому предлагаю сразу обсудить условия Непреложного обета.

Но она молчала, напряженно прикусив губу, и Малфой, тяжело вздохнув, отвел взгляд в сторону, покручивая палочку в руках, задумчиво, медленно.

— Что скажешь своим подстилкам, когда придешь позже них в спальню, а? — Он методично кивнул головой своим мыслям, и Лили нахмурилась: было уже почти два, до их возвращения — считанные минуты, и времени действительно было мало. — К тому же… мадам Бинс имеет привычку проверять библиотеку в третьем часу, а чтобы заключить обет нужно определенное время. Поэтому… — он насмешливо улыбнулся, резко посмотрев на нее, и презрение змейкой проскользило в его глазах, и это отчего-то заставило Лили злобно сморщиться. — Так как ты не в том положении, чтобы диктовать свои требования, то этим займусь я: мне нужно лишь одно — никто не должен узнать, что именно мы будем обсуждать во время наших встреч. Мы дадим обет, что никогда не расскажем о том, что связывает нас, зачем мы видимся и над чем работаем. Что скажешь? Достаточно обнадеживающе?

Мысли лихорадочно бегали туда-сюда, и Лили, обозленная и капельку униженная, со злостью сжала палочку в руках. «Чертов Малфой», — думала она с некоторой ненавистью, пытаясь призвать к собственному хладнокровию, но тщетно. Потому что Лили знала: этот бой не ее. Только вот… бой не война, поэтому стоило попытать удачу чуть позже, когда ему покажется, будто ситуация под контролем. Полным контролем.

Лили улыбнулась. Робко, слегка смущенно, получив в ответ презрительный смешок, но ее уже было не остановить.

— Нет, мы также должны уточнить, что никогда не изложим это в письменном виде, — улыбка ее стала шире. — Все, что нас связывает, не должно передаваться в любом виде, Малфой. Ни в письменном, ни визуальном, ни в аудиальном.

— Отлично, — бодро подтвердил он, подойдя к ней ближе, держа палочку наготове.

Но, слегка дернувшись, Лили опять подняла ладонь, слегка наклонив голову. Ей совсем не нравилось то, с какой легкостью он соглашался.

— Почему ты не можешь приготовить сам?

— Серьезно? — равнодушно протянул он, слегка раздраженно передернув плечом. — Поттер, ты меня разочаровываешь. Как думаешь, что лучше, приготовить опасный темный напиток самостоятельно, не имея в этом опыта, или заставить это сделать другого, человека, который делал это на протяжении года и смог усовершенствовать рецепт?

Нервы стянулись комом в районе живота, и Лили неверяще посмотрела на него. «Откуда?» — спрашивали ее глаза, потому что это было действительно странно. Никто, даже Альбус, не догадывался о том, насколько сильно она видоизменила наркотик.

— Мариус вызывает сильные галлюцинации, основанные на твоих желаниях, — медленно и тихо протянул Скорпиус, теперь посматривая на нее иначе. С каким-то изуродованным интересом. — Но ты не можешь управлять тем, что видишь. Ты не можешь сказать, что именно хочешь представить в голове. Его эффект меньше, чем на сорок минут, а после него на теле у принимавшего образуются кровоподтеки. Но у Альбуса этого не было. Он пролежал в туалете больше полутора часов, и ничто бы не сказало, что он наглотался наркотика, если бы не одно — запах. Полынь и бальтазар. Именно поэтому все поняли, что за зелье принял Поттер, а то, что не было никаких следов и прошло столько времени… что ж, мало ли, с чем он смешал? — Малфой медленно подошел к ней, и выражение его лица было нечитаемым. Он весь как будто был соткан из полного, леденящего душу равнодушия. — Но люди, знакомые с Темной магией, понимают, что это невозможно. Такой эффект достигается лишь в случае изменения самого зелья. Ты изменила его, достигнув большего эффекта. Мои аплодисменты, Лили Поттер. Поэтому теперь ты приготовишь его и для меня. Ведь то, что ты была в запретной секции, — полбеды, твоя главная проблема — твои действия. Ты что-то ищешь. Как думаешь, если проверить твою палочку на заклинания… не обнаружится там что-то запрещенного? А в твоей комнате... — Он медленно наклонился, чтобы Лили могла рассмотреть все его черты лица. Белый. Бесцветный. Никакой. Но бесил он просто до ужаса. — Нет ли под пологом твоей кровати крайне интересных склянок?

От злости у Лили скривились губы, а рука с палочкой резко поднялась верх, прямиком на него. Только Малфой лишь усмехнулся, не думая ни отодвигаться, ни переставать выводить ее из себя. Он не боялся ее. Совсем как Альбус. Так что же делать ей с ним?

— Я отравлю тебя, Малфой, — прошипела Лили, уткнув палочку ему в грудь. Злоба заволакивала сознание, и мысленно она уже сотню раз прокляла тот день, когда он встал на ее пути, мечтая непременно стереть с его лица это выражение победителя. О, она была настолько зла, что не могла отдавать отчета своим действиям, казалось, еще минута, и Лили точно сорвется в бездну. — Рекомендую добавить в список условий отсутствие попыток убить тебя с моей стороны. Потому что я еле-еле сдерживаюсь.

Скорпиус улыбнулся, резко сомкнув на палочке свою руку, вынуждая Лили дернуть ее, но только ничего не получилось. Он крепко держал древко в своих руках.

— Обязательно, Поттер. Мы же не хотим, чтобы к твоим грешкам добавилось еще и убийство? — Насильно заставив опустить ее руку, Малфой крепко сцепил ее со своей, прежде чем взять уже свою палочку и медленно прошептать: — Обещаешь ли ты…

И когда он произнес все нужные слова и с силой сжал ее пальцы, Лили увидела в его глазах странный интерес. Он словно изучал ее, право, наслаждаясь той злобой, которая медленно, но постепенно проявлялась в ее глазах.

Лили сильнее надавила на его кожу, не стараясь расслабить хватку, даже не думая убегать, когда как в мыслях было лишь одно слово — «уничтожить». И, всматриваясь сильнее в эту серую безмятежность, она думала лишь об одном: нет той силы, что могла бы по-настоящему ее поразить. А значит, Лили непременно ему отомстит, хорошенько заставив раскаяться из-за содеянного. О, Скорпиус Малфой еще непременно пожалеет об этом дне и о столь глупой мысли, будто бы он может припереть ее стенке.

***

Широко распахнув глаза, Лили, воровато оглянувшись и заметив лишь Мэри и Элеонору, раздраженно передернула плечом, тут же переведя свой взгляд на стенку. Рука слегка побаливала после Непреложного обета, и внутри было странное чувство, такое, которое обычно появлялось после ее игр с Темной магией. Наверное, поэтому весь день она проходила в каком-то странном, рассеянном состоянии и тенью следовала за Мэри, боясь отстать. Боясь выдать себя.

Но никто, естественно, ничего не знал: Томас смеялась, как перезвон колокольчиков, и победно задирала голову, рассказывая ей полушепотом о своих успехах с Фолкнером. У нее, как всегда, в голове были лишь планы по самоутверждению, ее мало интересовали окружавшие люди, поэтому Лили не боялась. Она вообще никогда не брала в расчет Мэри. Глупая, легкомысленная стерва, такой только манипулировать, а не опасаться, другое дело Малфой.

Сморщившись, Лили прикрыла глаза. Благо, уроки давно кончились, и теперь они сидели в своей спальне, поэтому она не особо старалась напустить на себя вид безгрешной невинности. Ни Элен, ни Мэри не обращали на нее внимания, поэтому Лили думала. Думала о Малфое и о том, какой бы можно было добыть на него компромат, но чем дольше перед ней маячила данная задача, тем сильнее она убеждалась, что спрашивать о нем ей просто не у кого. Да и сомнительно было, что Малфоя можно было просто так припереть к стенке. Нет. Такие игроки, как он, опасливы и вдумчивы; они не совершают действие, а лишь бросают кость, дожидаясь момента, когда жертва расслабиться, чтобы уже тогда начать действовать.

Только вот Лили была не совсем обычной пешкой: она подождет. И однажды Поттер определенно определит его слабое место и поставит перед собой на колени. Так же, как и всех до него.

— Партия «Содружество» бьет все рейтинги, — протянула лениво Мэри, крутясь у зеркала, и Лили заинтересованно посмотрела на нее.

Томас всегда знала все самые главные политические новости из-за своего отца, героя войны, руководящего теперь всеми издательствами Магический Британии. Жалкий монополист, продавливающий любого, кто не проповедовал его взгляды, Дин Томас искренне верил в стратегию по улучшению отношений с магглами и активно продвигал в газетах любых политиков, поддерживающих его мнение. А партия «Содружество», как раз и продвигавшая политику по сближению и выстраиванию культурного разговора, курируемая тетей Лили, Гермионой, была в списке его любимцев. И Лили знала: Томас просто хочет стать серым кардиналом, что возможно лишь при приходе на выборах политической силы, так оберегаемой и восхваляемой им.

Что ж. Свершись это, и Мэри Томас возвысится даже над детьми Гарри Поттера. Поэтому, наверное, Лили с такой опаской следила за политическими событиями.

— Отец говорит, что мы точно победим. — Она самодовольно улыбнулась, проскользив по Лили слегка презрительным взглядом, а потом, медленно очертя губы ярко-красной помадой, сверкнула глазами. Судя по короткому зеленому платью, Мэри явно собиралась на свидание. — Ах, как мне не терпится уже побывать на Министерском балу! И почему только мой отец смотрит на все столь старомодными взглядами и не позволяет мне присутствовать на балах до восемнадцатилетия?

Раздался шумный вздох со стороны Элен, напряженно скрестившей руки на груди. Она печально смотрела на Мэри, которая, словно хищник, нашедший расположение жертвы, весело развернулась и посмотрела на Спинетт в упор, задорно приподняв брови.

— Элен, если ты будешь паинькой, то я выпрошу и приглашение для тебя. Только, пожалуйста, перестань уже сидеть с такой кислой миной: меня раздражает твое неумение радоваться чужой удаче.

Дернувшись, Элеонора хотела была что-то сказать, но, вовремя прикусив губу, вдруг перевела свой взгляд на Лили, поглядывая на нее с таким отчаяньем, что Поттер на секунду даже стало ее жаль. Но, как любое чужеродное чувство, жалость прошла моментально — Элеонора должна была страдать, если так и не научилась стоять за себя и быть независимой. Когда вообще овцы выживали в стае волков?

«Дура», — холодно подумала Лили, взирая на нее безразлично, испытывая внутреннее раздражение.

Потому что в ее мыслях — Малфой. Потому что она только и может, что лихорадочно обдумывать, как можно его обуздать. И даже тот факт, что в скором времени, возможно, Мэри и Годрик Томасы станут влиятельнее ее, не так волновал Лили — во всяком случае, этим можно даже воспользоваться. Ведь Поттер — часть их компании. Она бывшая девушка Годрика. И как бы кто жалко ни скулил у нее за спиной, насмешливо говоря о том, что ее просто бросили, никто не изменит того факт, что у Годрика не было официальной девушки ни до нее, ни после.

— Мэри, но куда ты идешь так поздно? — неуверенно протянула Элен и слабо улыбнулась, выворачивая свое нутро. Она не умела притворяться, не умела врать, и Лили всегда поражалась, как такая вообще смогла влиться в их компанию. Неужели связи делают любого, даже самого жалкого человека, настолько могущественным?

— Ох, как тебе разница? На свидание я иду, — протянула в ответ, скалясь, внимательно оглядывая себя с ног до головы. — И кто знает, может, это лето пройдет у берегов удивительной Италии?

Лили неслышно фыркнула, прикрыв губы рукой, испытывая непередаваемое презрение, потому что у Мэри, кроме ее красивых крашеных белесых волос и яркой улыбки, не было ничего стоящего. И до чего же были глупы те, кто велся на этот разрисованный внешний вид.

— Но как же Мэтью? — воскликнула Элен, поднявшись с кровати, слегка сузив глаза. Ее бледное лицо покрылось красными пятнами, так бывало всякий раз, когда она начинала нервничать или испытывать какое-то раздражение. Бедная-бедная Элеонора. В этом мире, где вокруг одни змеи, желающие твоего низложения, любая эмоция — это мишень.

— А что с ним? — удивленно поморгав, весело поинтересовалась Мэри. — С утра вроде выглядел здоровым. Во всяком случае, достаточно здоровым, чтобы найти себе кого-то на то время, пока я буду занята. — Резким движением схватив сумку за ремешок, Мэри очаровательно улыбнулась, прежде чем выйти из комнаты. — Думаю, сойдешь даже ты. Так что воспользуйся своим шансом, дорогая.

Едкий аромат духов, повисший в комнате, щекотал нюх, а тишина поминутно действовала на нервы. Элен стояла, не сдвинувшись, и вид у нее был грустным, слегка надломанным, и Лили даже с каким-то интересом смотрела на нее. Искренние чувства вызывали странные ощущения, но это была не жалость, напротив, хотелось добить эту несчастную овечку с пшеничными волосами и теплыми ореховыми глазами.

Лили была жестока. Где-то глубоко внутри нее жило такое чудовище, что дай ему спуск и она уничтожила бы всю школу, поэтому, наверное, Поттер так старательно клеила улыбку на лицо и старалась выглядеть понимающе. Пускай Элен думает, что хоть кто-то на ее стороне, пускай строит иллюзии. Ей мстить не хотелось, об нее можно только вытереть свои ноги.

— Я так ее ненавижу, — тихо прошептала Элеонора, вскинув брови, а потом посмотрев на Лили. Печальная. Погруженная в себя. Никакая. «А чего ты хотела, а?» — безразлично думала Лили, понимающе улыбнувшись, вбивая в свою улыбку примесь сочувствия и поддержки. — И с кем она только на этот раз?..

— С Фолкнером… ой! — встрепенулась Лили, ударив себя по лбу. Ей было так скучно, что она совершенно не обдумывала свои манипуляции, полагаясь на опыт и интуицию. — Я не должна была тебе говорить, — с ужасом протянула Поттер, тут же прикрыв рот руками, скрывая улыбку, которая лезла к ней на уста. Потому что ей было смешно: столкни их двоих, что могло произойти? Какое веселье могло разыграться?

Улыбка грозилась перерасти оскал, но Лили ничего не могла поделать с собой: Мэри ее раздражала. Она, кажется, начинала заигрываться со своим всемогуществом, так почему бы не встряхнуть ее, не добавить чего-то ядреного в ее жизнь?

— Что? Майкл? — тут же накинулась на нее Элен, приблизившись, с ужасом взирая. — Мерлин, и на кого она его променяла. Мэтью же так ее любит!

— У Фолкнера вилла в Италии, — тихо бросила Лили, внимательно наблюдая за жертвой. «Ну же, давай, злись!» — с весельем думала она, намеренно давя на самое больное. — Ты же знаешь, Мэри всегда хотела…

— Но это немыслимо! — перебив, с яростью воскликнула Спинетт, взмахнув рукой. — Не понимаю… — с опаской, с печалью добавив.

Присев на край кровати, Элеонора склонилась, задумчиво посматривая на свои туфли, и ее спина, как будто прогибалась под невиданным давлением. Она была подавлена и в смятении, и Лили внимательно смотрела на нее, испытывая странное чувство отвращения. Она ненавидела Элеонору Спинетт за ее честность и искренность; за то, что умела любить и ценить хоть что-то.

За то, что ее любили, несмотря на то жалкое существование, которое она влачила все это время, когда Лили ради общественного признания пришлось выткать совершенно другого человека и демонстрировать его, демонстрировать, полностью разрушая себя.

За то, что таких было как-то совестно даже ломать.

— Отомсти ей, — вкрадчиво проговорила Лили. Неконтролируемая злоба волной поднималась где-то внутри, и ей так хотелось разрушений, страданий и чужой боли, что, понизив голос, она уверенно шептала, обволакивая сознание глупой и сердобольной Элен: — Мэри унижает тебя, Элен. Она топчет твои чувства, чувства Мэтью, а потом растопчет и чувства Майкла Фолкнера.

— Что? Он влюблен в нее? — так же тихо проговорила она, с некоторым ужасом взирая на Лил-с, и в глазах ее отразилась тревога.

— Конечно, — кивнув головой, воскликнула Лили, не вздрогнув от собственной лжи. Все это было настолько уморительно, что, не будь она столь хорошей актрисой, расхохоталась бы ей прямо в лицо. — Ты же знаешь, разве мог бы он иначе звать ее на свидания? А ей от него нужна только чертова вилла. Несправедливо, да? Не хочется ли тебе поставить ее на место?

— Да! — яростно воскликнула Элен, резко поднявшись и выпрямившись, с каким-то обожанием поглядывая на Лили. В ореховых глазах засверкал азарт, который подпитывался ее уверенностью в искренности чувств других. Бедная-бедная Элен. Она-то верила в любовь и дружбу, думая, что люди намного лучше, чем они есть. — Это несправедливо!

— Но мы же не хотим, чтобы это так и продолжалось? Чтобы она вновь и вновь использовала людей, а потом бросала их? — тянула Лили, не моргая, не дергая рукой. У нее в лице была отчаянная заинтересованность, когда внутри — лишь одно дьявольское веселье. — Забери у нее Фолкнера, забери ее планы на лето и покажи, что она не может использовать людей только из-за собственной прихоти.

Оторопев, Спинетт удивленно посмотрела на Лили, словно не веря, что она вообще может провернуть что-то подобное. Но огонек в глазах, что маячил то и дело в этой ореховой бездне, выдавал Элеонору: она хотела хотя бы попробовать. «Даже если у нее ничего не получится, выбесить Мэри она точно сможет, — улыбнулась Лили, кивнув головой, словно подбадривая: — И тогда Томас допустит ошибку. Сорвется на несчастной Элеоноре Спинетт, любимице Гриффиндора, и ей несдобровать. Общество просто уничтожит ее».

— Только лишь попробуй, Элен, — мягко протянула Лили, сжав руку Элен, улыбаясь шире, видя, как нерешительность все сильнее проступает в ее лице. Нет. Теперь Поттер точно бы не отпустила Спинетт из своих сетей, слишком уж ей хотелось подпортить настроение Мэри Томас. — Ты же знаешь, я всегда буду на твоей стороне.

— Лили, — с благодарностью бросила Элеонора, растроганно приподняв уголки губ. — Какая же ты хорошая! — И, ответно сжав ее руку, заставив Лили невольно вздрогнуть, она с какой-то изуродованной благодарностью поглядела на нее, и тут же быстро затараторила: — Наверное, я не должна это тебе говорить, но… Мэри очень плохо поступала с тобой, пока ты встречалась с Годриком…

— О чем ты? — заинтересованно протянула Лили, слегка склонив голову, чувствуя, как сердце замирает внутри.

— Он изменял тебе, Лили, — печально проговорила Элен, с сочувствием посверкивая глазами. — С Ребеккой Берк. Мэри сама их свела, а потом приглашала ее к нам на ночные вылазки, все же знали, что ты не ходишь с нами… — Спинетт с большей силой стиснула ее ладони, опустив уголки глаз, с такой печалью смотря на нее, что Лили растерянно моргнула. — Мне так жаль! Но я не могла рассказать тебе: Мэри угрожала, что, если ты узнаешь, то… в общем, она сделает так, что Мэтью больше никогда со мной не заговорит.

Какая-то странная ненависть накрыла Лили, и она, потеряв контроль и привычные маски, с отвращением посмотрела на Элен, чувствуя, как злость прожигает ей легкие. Логично, конечно же логично, что из-за того, что она никогда не позволяла Годрику заходить дальше поцелуев, он мог найти себе кого-то на стороне, но Ребекку… эту глупую, миниатюрную брюнетку, что вечно распускала о Лили слухи и донимала ее, пытаясь уколоть побольнее. Как он мог? Как посмел изменять ей с той, кто ниже, хуже ее?

— О нет, — с ужасом прошептала Лили, печально сузив глаза, опустив уголки губ, заставляя себя цеплять маску отчаянной безнадежности, когда внутри лишь одна мысль: «уничтожить». — Нет-нет-нет!

— Лили, прости! — воскликнула Элен, со страхом смотря на нее. — Я правда не хотела. Не надо так убиваться… — лепетала она, сильнее стискивая ее ладонь, — ну, хочешь, мы отомстим и ему! Я сделаю так, чтобы весь Хогвартс узнал об этом, и тогда… тогда, возможно, тебе станет легче? Ну, Лили, почему же ты молчишь? Какая я глупая, что решила рассказать это…

Замерев, Лили отвернулась, вперив свой взгляд в стенку, а потом медленная злобная улыбка появилась на ее губах, обнажая чувства. Какой-то восторг обуял Поттер, хотелось развернуться и закружить Элен в танце, потому что все складывалось так до ужаса удачно, что хотелось петь.

— Отомстить? — робко спросила она, не поворачиваясь, чувствуя, как внутри нее ключом бьет торжество. Потому что унизить Годрика ей хотелось больше всего. — Но, Элен, это не будет слишком большой опасностью для тебя?

— Нет! Никто даже не поймет, откуда пошел слух… Мэри подумает, что это Ребекка проболталась!

— О, Элен, неужели ты сможешь сделать это для меня? — удивленно и восторженно проговорила Лили, резко развернувшись, смотря на нее грустными, печальными глазами, в которых стояли слезы. — Мне так больно сейчас, ты же знаешь, я так его люблю. Наше расставание так мучило меня, а теперь оказывается… оказывается…

Прикрыв рот ладонью, Лили с мольбой взглянула на подругу, которая, конечно, уже была полностью на ее стороне. Элеонора Спинетт смотрела решительно, одобрительно, с каким-то нечеловеческим пониманием, и в глазах этих, в ореховой бездне, было лишь одно: месть.

Лили, всхлипнув, благодарно качнула головой, прикрыв рукой лицо, чтобы Элен не могла заметить, как губы ее сложились в холодную, расчетливую улыбку.

Да. Все было так предсказуемо… так же, как и всегда. Никто не оставался без должной кары.

«Ты следующий, Малфой, — думала она, перестав улыбаться, внимательно всматриваясь в воодушевленную Элен, которая с улыбкой перебирала книги. — Лучше тебе запомнить тот день, когда ты решил прижать меня к стенке, ведь я его точно не забуду. И приду за тобой. Отсчитывай мгновения, ведь я всегда прихожу за своим».

Лили стояла, облокотившись о каменный подоконник и, улыбаясь окружающим, лениво думала, покручивая в руках письмо от Альбуса. Написать брату и спросить его о Малфое было одним из самых рациональных поступках в ситуации, когда никого со Слизерина, кроме Ала, у нее в знакомых не было. Но он, не изменяя своей манере, сказал ей перестать плести интриги и всерьез заняться учебой, вместо бессмысленных попыток опять кого-то подставить.

Глупый Альбус. Нашел вообще, кого наставлять. «Человек, не смогший удержаться на своем месте, пытается научить меня целесообразности», — холодно думала Лили, плавя улыбку на устах, испытывая неимоверное раздражение и в некотором смысле злость.

О Скорпиусе Малфое ходило много слухов, но ничего толкового из них узнать было нельзя: то, что он высокомерен и скрытен, было понятным и без всего этого, про его семью мало кто что знал, да и сам Малфой не особо распространялся о своей жизни. В его репутации все было идеально, кроме одного, его девушки, Мадлен Селвин. Красивая высокая брюнетка с ярко-голубыми глазами, они были вместе с четвертого курса, но это не мешало ей постоянно пропадать на свиданиях с другими парнями. Что могло быть в Селвин, из-за чего Малфой мог терпеть такой позор? Над ним смеялись: открыто, с иронией подмечая о том, что Мадлен не сносил только ленивый, хотя, наверное, это и было приукрашиванием.

Возможно, именно это и заставило Лили задуматься: она во что бы то ни стало должна была распознать слабое место Скорпиуса Малфоя, и что, если оно в его девушке?

Идея подружиться с Мадлен отпадала сама собой: это было бы и подозрительно, и испортило бы Поттер репутацию, к тому же, мисс Селвин была не невинным ангелом с голубыми глазами — Лили достаточно хорошо и умело читала людей, чтобы понять сразу: Мадлен Селвин — это стерва, которая ничем не отличается от той же Мэри. Так был ли смысл вновь впускать в свою жизнь человека, которого бы потом захотелось растоптать?

Тяжело вздохнув, Лили сжала конверт в руках и вдруг заметила Годрика, который, закинув сумку на плечо, лениво плелся по коридору, направляясь, наверное, в Большой зал, а позади него, весело болтая, с легкой походкой следовала Ребекка Берк. Странное раздражение пронзило Лили, и она, отвернувшись, прикусила губу, чувствуя неутолимое желание просто сорваться с места и напустить на Бэкки заклинание. Но это было глупо. Есть ли смысл открыто нападать на главную сплетницу Хогвартса, ту, что так целенаправленно и примитивно пыталась задеть Лили Поттер, пуская по школе глупые, мерзкие слухи?

По правде говоря, Берк просто ей завидовала, ведь Лили с легкостью смогла завоевать Годрика, когда ей приходилось стелиться, унижаться, падать все дальше в бездну, лишь бы он только пришел к ней после отбоя. Жалкая, наивная, никчемная Ребекка Берк. А был ли смысл об нее топтаться?

— Лили! — словно в опровержение ее вопроса, раздался нежный голос Берк, и Лили, нацепив добродушную и робкую улыбку, посмотрела на нее, слегка склонив голову. Рядом с ней, заснув руки в карманы, стоял Годрик, который лениво смотрел на нее в ответ, но Лили игнорировала его взгляд специально, чтобы он подумал, будто ей больно и тяжело смотреть ему в глаза, когда как на самом деле ее распирает яростное желание убить его прямо на месте. — А где Мэри, Элен? Мы ищем их, чтобы пойти в Хогсмид за огневиски, — и, улыбнувшись шире, Ребекка хотела было по-хозяйски обвить руку Годрика, но тот, словно догадавшись, выкрутился и отошел в сторону.

— О, — заботливо протянула Лили, поглядывая то на него, то на нее, намеренно придавая взгляду немой вопрос. — Не знаю… кажется, Мэри осталась в спальне, а Элен я вообще не видела весь день.

Высокомерно фыркнув, Бекки картинно посмотрела в потолок, словно сетуя на судьбу-злодейку, и Лили обвела взглядом коридор, усиленно думая. «Здесь всего человек десять, большая часть — пуффендуйцы, закатывать скандал и провоцировать Бекки незачем», — хладнокровно рассуждала она, слегка прищурив глаза: «Нужно дождаться… или попробовать прямо сейчас?».

Лили не была уверена, но ей так хотелось запустить адский механизм, что сил сдерживаться не было: она знала, Элен по ее просьбе уже должна была поделиться свежими сплетнями в женском туалете после занятий. Новость о том, что Годрик безжалостно использовал Лили из-за фамилии и вместо своей девушки проводил время в компании всех раздражающей Ребекки Берк, должна была облететь вековые стены, а значит, был смысл подлить масла в огонь.

«Улыбайся, Бекки, — думала Лили, опустив уголки губ и глуповато захлопав ресницами. — В конце концов в обществе, которое точно уничтожит тебя из-за твоего высокомерия, улыбка — это единственное, что остается жертве».

— Не знала, Бекки, что ты теперь в нашей компании, — деланно грустно протянула Лили, хлопая ресницами. — Годрик, вы… близки?

Он дернулся, смотря на нее упрямо, словно пытаясь что-то отыскать, и от его взгляда у Лили внутри все поднялось в какой-то страшной буре. Она ненавидела Годрика всем своим естеством и делать вид жертвы сейчас было настолько трудно, что Поттер боялась — минута, и все сорвется в Тартарары.

— Мерлин, Лили, ну до чего ты наивное создание! Недаром о тебе говорят, что ты солнечная и… слишком нерасторопная? — тут же насмешливо ответила Бекки, на этот раз наконец обвив его руку. У нее на лице — ядовитая улыбка, которая кривилась в потугах унизить Лили, растоптать. Думало ли это глупое существо о том, что может быть с тем, кто попытается уничтожить Лили Поттер? — Конечно же, мы вместе!

«Попалась», — сердце Лили забилось сильно-сильно, она опять окинула взглядом коридор, заметив, что на них уже лениво посматривают пару человек, а потом, резко прикрыв рот ладонью, словно сдерживая свои эмоции, Лили так беспомощно посмотрела на парочку, что Ребекка лишь сильнее улыбнулась.

Резким движением сорвав сумку, Лили стремительно пошла прочь, чувствуя, как заслезились глаза, и она намеренно напрягала глаза, не моргая, чтобы все подумали, будто она вот-вот расплачется. Сердце билось. Не от боли, досады или грусти. Оно билось от предвкушения, потому что сейчас она сделает так, что общество никогда не простит Ребекку Берк, а сам Годрик начнет ее избегать. Она сделает так, чтобы эта сука больше никогда не улыбалась, по крайней мере, искренне.

Стремительно идя мимо ошарашенных учеников, которые явно не ожидали увидеть плачущую Лили, она, игнорируя каждого, упорно направлялась к женскому туалету, в котором, Поттер знала, как всегда, точно собралась группа девушек с разных факультетов, чтобы просто пообсуждать студенческую жизнь. Дело лишь за малым — ворваться туда и ошарашить уже их.

— Вы знали?! — сорвавшимся голосом бросила Лили, тяжело дыша. Девушки, удивленно поглядывая на нее, медленно стали обступать Поттер со всех сторон, и она, всхлипнув, в какой-то момент посетовала, что стоило наложить заклинание на свое лица, дабы придать ему более грустный и заплаканный вид. Но, не теряя ни минуты, Лили продолжала сбивчивым голосом, усиленно напрягая каждый мускул своего лица, чтобы оно выдавало правильные эмоции: — Ребекка и Годрик вместе! Они мне только что об этом рассказали!

— Что? — удивленно проговорили они, и послышались осуждающие шептания. — Как этот придурок мог начать встречаться с Ребеккой?

— Отвратительно, и это после того… — запнувшись, не договорила одна из них, и Лили, резко вскинув голову, в упор посмотрела на Мелиндру Джонсон, когтевранку с шестого курса, которая прославилась тем, что ее парень из Дурмстранга в прошлом году прислал ей целую корзину из ярко-синих поющих васильков.

Лили же тогда лишь презрительно усмехнулась про себя, думая, что это слишком грубо. И напоказ. Если хочешь, чтобы тебе завидовали, нет ничего лучшего, чем делать вид, будто ты не считаешь себя достойным хоть чего-нибудь из того, что получаешь.

— О чем ты? — тихо протянула Лили, почувствовав липкие, сожалеющие взгляды, в которых искренности не было ни грамма. И Поттер знала, черт возьми, что будь на месте нее Ребекка, они бы отреагировали также. Потому что им нужна были лишь драма, и плевать было, из-за чего или из-за кого она.

Тяжело вздохнув и переглянувшись с остальными, Мелиндра, многострадально качнув головой, живо заговорила:

— Оказывается, он изменял тебе, когда вы еще были вместе. Мерлин, это так ужасно… изменять тебе с этой Бекки! Ты же его так любишь, так страдаешь по нему… — осуждающе сузив глаза, она, обведя каждого взглядом, уверенно проговорила: — Берк вообще берегов не видит.

— Да! Думает, что если ее папочка владеет лавкой в Косой-аллее, то ей все позволено…

— А помнишь, как она хвасталась ожерельем из зубов дракона, которой ей привез отец из командировки?

— А гоблинской работы браслет с переливающимися сапфирами?

— Да и вообще…

Шепот, слухи забежали, задергались будто в каком-то припадке, и все стали вспоминать грешки несчастной Бекки, совсем забыв о Лили, которая, как и раньше, стояла в центре, и, тихо всхлипывая, прикрывала рукой рот.

Чтобы не улыбнуться. Чтобы не разразиться диким смехом, потому что каждый стоящий здесь был не лучше той же Берк, но… таким людям требуется свежее мясо, и они не пройдут мимо. Общественное порицание, сплетни, презрение — слабая и инфантильная Ребекка не выдержит и недели. Она станет нервной и раздраженной, а такая совсем не нужна Годрику. Он бросит ее: по-любому бросит, ведь сам Томас не сможет устоять перед общественным мнением. Все бы начали просто порицать его.

«Пожимай плоды, что посеял», — с злостью думала Лили, чувствуя, как сердце опять сжимается от ненависти. Суровое, заносчивое лицо Годрика то и дело всплывало в голове, и ей казалось, что внутри у нее просыпается какая-то боль. Потому что факт их расставания давался Лили слишком тяжело. Потому что она, черт возьми, успела привыкнуть к нему за все это время.

Прикрыв глаза, Лили вдруг вспомнила о письме брата, что все это время было в ее руке, а потому, резко запихнув его в сумку, она печально посмотрела на окружающих, которым уже и дела не было до нее. Никто больше не замечал Лили Поттер.

Лениво повернув голову, она наткнулась взглядом на зеркало, висевшее над умывальником, и искривила свое лицо в печали. Ребекка, Мэри, Годрик — все это насекомые, их раздавить не составляет ни труда, ни воображения, а вот Малфой… что делать с ним? Как уничтожить его?

Сглотнув, Лили упрямо всматривалась в свое отражение: ей просто до ужаса не хотелось опять варить Мариус, опять рисковать всем и спускаться ночью в Выручай-комнату, чтобы… падать в этот самый ад мыслей и желаний. Темная магия — это наркотик, она еле справилась с ломкой, а что станет тогда, когда она вновь вернется к ней? Проще было просто убить Малфоя, чем вновь окунаться с головой в бездну.

Но делать было нечего. Она подчинится Малфою. А потом, когда он расслабится, Лили нанесет свой удар. И он будет смертоносным. Завершающим.

Потому что так было всегда. За исключением, конечно, тех немногих случаев, которые и являлись причиной всех ее несчастий.

***

В воздухе стоял тяжелый, отягощающий легкие воздух, и Лили, пытающаяся минут пять сдвинуться глазами со строчки, всякий раз была вынуждена прерываться, чтобы просто вдохнуть.

Чертова весна как будто уничтожала ее, и больше всего Лили бесила ближайшая неопределенность: спокойной жизни пришел конец, совсем скоро она будет вынуждена приступить к отвариванию зелью, дабы успеть до полнолуния, но… ей не хотелось делать всю работу. Поттер хотела прочно привязать к этому и Малфоя, но тот, словно назло, не попадался ей на глаза и даже не старался хоть как-то подать какой-либо сигнал, знак. Казалось, ему было плевать, оттого, наверное, Лили с такой маниакальностью пыталась найти информацию о нем, используя всевозможные источники.

Из всего того, что она узнала, можно было сделать мало выводов: староста Хогвартса, он являлся постоянным участником внеурочного кружка, который был создан по инициативе кузины Лили, Розы Уизли, для обсуждения повесток дня и просто знакомства с людьми. Это было странное времяпрепровождение для такого человека, как Малфой, но и на это Поттер смогла найти ответ.

— Ты хочешь присоединиться к нашему кружку? — удивленно протянула Роза, сощурив глаза, и Лили еле-еле сдерживалась, чтобы тяжело не вздохнуть и не встряхнуть хорошенько кузину. У них были натянутые отношения: вернее было даже сказать, что они просто не общались. Лили вообще не поддерживала отношения со своими родственниками, намеренно сторонясь их. — Конечно, интересное решение для такой, как ты, Лили, но… почему бы нет?

— А кто является куратором вашего кружка? — невинно поинтересовалась Лили, цепким взглядом оглядывая Розу: у нее было настолько малоэмоциональное лицо, что трудно было догадаться, о чем она думает и что испытывает.

Однако какое-то странное подобие на подозрение змейкой проскользило в глазах у кузины, из-за чего Лили мысленно дала себе пощечину: порой она заигрывалась и забывала о том, что люди не настолько глупы, чтобы не раскусить ее. Особенно те, с кем она так или иначе выросла.

— Все старосты Хогвартса, — важно заявила Роза, все еще с некоторым прищуром смотря на нее. А потом какая-то блаженная улыбка появилась на ее устах. — Это инициатива моей мамы, поддерживаемая «Содружеством». Они хотят знать наше мнение и распространять представления о деятельности своей партии, поэтому курируют эти обсуждения старосты Хогвартса. Для большей безопасности, понимаешь?

Конечно, Лили все понимала: война, прогромыхавшая, казалось бы, давно, навсегда отделила Слизерин от других факультетов. И при любом массовом мероприятии неизменно происходил какой-нибудь конфликт — как правило кто-то начинал припоминать слизеринцу его биографию. Это никогда не заканчивалось хорошо, даже ее брат, Альбус, и тот умудрялся влезать в факультетские драки и вызывать людей на дуэли, где он мастерки использовал темномагические заклинания. Впрочем, попасть на факультет змей после войны — это все равно что заработать себе пятно на лоб, гласившее, что Слизерин проиграл. И ему лучше сидеть молча и тихо.

Тяжело вздохнув, Лили сощурилась, прикусив губу. В итоге ничего она не смогла узнать о Малфое, и до чего же бесило ее это. «Уж лучше бы меня и вовсе отчислили, чем сделка с ним», — корила себя она время от времени, поражаясь тому, насколько хорошо и качественно Малфой замаскировал все свои слабости.

Однако вместе с раздражением в душе ее загорался интерес. Это было действительно необычно, и чем сильнее она изучала школьные сплетни, искала газетные вырезки о Малфоях, наблюдала за тем, как равнодушен и одновременно весел он с однокурсниками, тем сильнее убеждалась — он не простой игрок. Малфой скорее кукловод, и сейчас она его марионетка. Но надолго ли? И почему же мастер не управляет игрушкой? Чего он ждет?

— Элен, скажи-ка, милая, почему это вчера ты сидела в библиотеке вместе с Джастином Фолкнером, ну? — протянула Мэри, и Лили, оторвавшись от книжки, бросила быстрый взгляд на Элеонору. Она, внимательно и сосредоточенно записывавшая что-то в пергамент, даже ухом не повела, только лишь сильнее сжав ручку в руках. Лили хмыкнула тихо. Похоже Спинетт начинала включать мозг.

— Так получилось, что нам понадобилась одинаковая книга…

— Да ты что! Дай угадаю, книга была только в одном экземпляре? — холодно перебив, жестко проговорила Мэри, которая явно была не на шутку взбешена.

С тех пор, как Лили поговорила с Элен, прошло всего три дня, но Спинетт уже начала действовать: открыто, грубовато, но, тем не менее, результативно, и Лили действительно начинала думать, что при таком подходе месть Мэри Томас не заставит себя долго ждать.

— Да, так получилось, — уверенно проговорила Элен, все-таки вздрогнув. А потом, резко подняв голову, она печально поглядела на Томас, которая, казалось, с каждой минутой становилась все раздраженней.

Они втроем сидели в опустевшем Большом зале и отрабатывали свои долги. Вернее, отрабатывали Мэри и Элен, а Лили просто сидела рядом с ними для того, чтобы можно было к кому-то обратиться. Людей в помещении становилось с каждым мгновением все меньше, поэтому Томас не думала понижать громкость своего голоса, из-за чего проходившие мимо с каким-то благовонием поглядывали на них.

Все знали о Мэри Томас и о ее компании. И все хотели в нее попасть.

— Послушай, Элен, — взяв себя в руки, улыбнулась Мэри, отбросив белесые волосы за плечо. — Джастин… нас связывают определенные отношения, понимаешь? Мне бы не хотелось, чтобы ты вертелась рядом.

Сжавшись, Элеонора сильнее нужно стиснула перо в руках, явно решаясь что-то сказать, но слова не слетали с этих уст. И Лили, скептически наблюдавшая за ней, почувствовала некоторое презрение. Ей не было жаль Спинетт, она не была ни ее подругой, ни просто близким ей человеком, но глядя на стервозное личико Мэри, Поттер думала, что ей очень хочется стереть это выражение с ее лица.

— О, Мэри, — ласково и примирительно протянула Лили, сверкнув глазами. — Неужели ты ревнуешь?

Она дернулась и внимательно поглядела на Лили, чтобы потом с ослепительной улыбкой произнести, растягивая гласные:

— Да, Лили, ревную, и ты же меня понимаешь, не правда ли? Я сегодня узнала про Ребекку и Годрика, и мне так жаль! — взмахнув рукой, проговорила она, но в глазах, видел Мерлин, не было ни капли жалости — одна лишь издевка. — А ведь все тоже началось с того, что она просто вертелась рядом с ним… впрочем, Лили, тебе же не слишком больно? Или ты хочешь поделиться со мной своими переживаниями?

Улыбнувшись сильнее, она посмотрела на нее уверенно, нагло, и Лили, невольная рабыня собственного образа, была вынуждена напустить на лицо тоску и покорно скривить брови в скорби. И ей было трудно: хотелось просто схватить Томас и, не церемонясь, со всей силой долбануть ее об стол, но вместо этого Лили вынуждена была печалиться намеренно, когда внутри нее была одна только ненависть и злость.

В какой-то момент ей стало тяжело дышать, и Лили начала бояться, что прямо сейчас сорвется, обнажив всю свою ярость. Мысль эта породила внутри нее изувеченное отчаянье — годы притворства маячили перед глазами, и она прекрасно осознавала, что не сможет свернуть с намеченного пути. Она всегда будет солнечной Лили Поттер с робкой улыбкой и опущенным взором. И так ли был хорош ее образ?

Поймав обеспокоенный взгляд Элен, Лили прикусила губу будто бы в смущении, контролируя каждый мускул своего тела, думая лишь об одном — она научит Элен, поможет ей вырвать из цепких рук Томас Джастина. Чтобы просто увидеть, как ломается картинка идеального мира мисс Мэри Томас. Как ее лицо искажается в той ярости, что столько лет несла внутри себя Лили Поттер.

— Ходят такие странные слухи, что, мол, Годрик изменял тебе с Бекки, — как ни в чем не бывало продолжала она, резко посмотрев на Элен, которая вовремя вернулась к написанию определений, видимо, осознавая, что под ее взглядом просто сломается. — И все так взъелись на Годрика, хотя это абсурд! Ну!

Лили молчала, кусая губу, боясь выдать себя хоть чем-то. Она прекрасно понимала, какую игру затеяла Мэри: той просто хотелось отмазать братика, поэтому она и ломала комедию сейчас. «Непонятно только, почему не на публику», — прохладно думала Лили, сдерживая внутренний порыв просто встать и уйти. В самом худшем случае все подумают, что никакой измены не было, и тогда ни Годрик, ни Ребекка не получат общественного порицания. Но… если пойти в атаку?

Окинув взглядом зал, Лили лихорадочно думала: людей было мало, если она закатит истерику сейчас, то ничего не выиграет. Но если не сделать этого, то уже завтра вся ее попытка припереть их к стенке потерпит фиаско.

— Да как ты можешь такое говорить! — проговорила громко Лили, резко поднявшись с места, из-за чего рядом сидящие гриффиндорцы удивленно посмотрели на них. — Неужели… неужели ты даже сейчас будешь задержать своего брата, а не меня, лучшую подругу?

— Лили… — ошарашенно протянула Мэри, явно не ожидая такого, но Поттер смотрела на нее таким болезненными взглядом, так усиленно кривила свое лицо в агонии, что Томас не решилась продолжить говорить.

— Ты знаешь, как мне больно было, когда он бросил меня. Я думала, за что же? Ведь наши отношения с Годриком были построены так прочно и так… надежно! А оказалось, что все дело в чертовой Ребекке Берк, — переводя дыхание, Лили прикоснулась рукой ко лбу, слегка склонив голову, будто ей было больно стоять и говорить. Тихий шепот доносился до ее ушей, удивленной взгляд Элен пронизывал ее тело, но Поттер уже было не остановить. — Если не из-за Бекки, то почему наши отношения были разрушены? Почему мне так больно сейчас?

Дернувшись, чтобы схватить книгу со стола, Лили, не смотря ни на кого, обогнула лавку, чувствуя взгляды невольный зрителей, и уверенно пошла к выходу. Радость, ненависть — все смешалось в ней, и, не выдержав, Лили усмехнулась тихо. Потому что все они были заложниками ее образа, они все — марионетки, и Лили будет крутить ими, пока не надоест. В какой-то момент ей стало так смешно, что она лишь сильнее опустила голову, пытаясь придать своему лицу нужное выражение, в ту же секунду испытывая странную усталость. Словно каждый ее спектакль с годами давался все тяжелее.

Погасив наконец улыбку, она вскинула резко голову и тут же наткнулась взглядом на Скорпиуса Малфоя, который, прислонившись к нише с рыцарскими доспехами, лениво поглядывал на нее.

Усмехнувшись, Малфой приподнял вопросительно бровь, и его лицо исказилось в гримасе такого дьявольского веселья, что Лили остановилась на месте, испытывая… страх. Он видел ее насквозь. И почему это так волновало Лили? Не потому ли, что она, искусный кукловод, стала чужой игрушкой?

Непринужденно махнув головой, словно отгоняя ненужные мысли, Лили прошла мимо, чувствуя, как сердце замирает, ведь оно ждало — вот сейчас он что-то скажет. Но Малфой молчал, по-прежнему лениво наблюдая за чем-то в зале. Остановившись на мгновение, она проследила за его взглядом и увидела Мадлен Селвин, которая поспешно собирая свои конспекты и книги, то и дело о чем-то болтала с однокурсницей.

«Что если она и есть его слабое место?», — билась отчаянная мысль в голове, когда Лили стремительно шла по коридорам, обгоняя медленно плетущихся людей.

Сумерки уже взошли над Хогвартсом и в самом замке, несмотря на факелы, было все же темно, но это ей было как раз на руку — никто не мог заметить, в каком смятении находилась Лили. С Малфоем нужно было срочно что-то решать, иначе эта проблема перерастет в такую яму, что трудно будет в нее не попасть. Только вот никаких решений у нее не было.

Остановившись, она внимательно посмотрела в окно, на мрачный Запретный лес и с содроганием подумала, что для Мариуса нужны корни Венеума и Абруптума, старых деревьев, растущих на самой опушке леса. Она никогда не добывала их, этим занимался Альбус, но сейчас? Кто займется этим сейчас? Нервно сглотнув, Лили решительно направилась прямиком в гриффиндорскую гостиную, усиленно пытаясь заглушить внутри себя мысли, но чем сильнее она мечтала не думать, тем явнее окунулась в собственные думы.

Она быстрым шагом зашла в гостиную, беря курс на свою спальню, не обращая внимания ни на кого, однако громкий оклик заставил ее нервно крутануться на месте и с некоторым отчаяньем посмотреть на Мэтью, который, почесывая голову, держал в руках какой-то странный томик.

— Лил-с, тебе просили передать. — И он протянул его, то и дело чертыхаясь, пытаясь что-то вытащить из своих волос.

— Кто просил? — онемевшими губами протянула Лили, не стремясь забрать книгу. Что-то подсказывало ей: это Малфой. Его проделка.

— Ну… пятикурсница какая-то, не знаю я! Забирай уже давай, — раздраженно бросил он, и Лили, резко схватив книгу, пулей понеслась в свою комнату, радуясь, что там никого не может быть.

Хлопнув дверью, она прижалась к ней спиной, испытывая какое-то волнение… и азарт. Было просто до жути интересно, что все это значит, а потом, посмотрев на книгу в своих руках, она присела на кровать и в полубреду стала перелистывать страницы. Это был обычный справочник по зельям, ничего особенного, и только в конце, где разбирались этапы приготовления зелья Живой смерти, ярко-красными чернилами было подчеркнуто двенадцать, час и восемь.

«В двенадцатом часу на восьмом этаже», — тут же догадалась Лили, чувствуя, как мелко трясутся ее руки и как внутри нее поднимается целый вихрь чувств. С хлопком закрыв книгу, она откинула ее на кровать, сморщившись, упрямо всматриваясь в одну точку, пытаясь смириться с неизбежным.

Он диктует ей свои условии, и у Лили нет выбора. Она должна будет сварить этот чертов Мариус. Но почему же, почему у нее такое дурное предчувствие?

Вздохнув тяжело, Лили запустила руки в волосы, склонившись над своими коленями: Мэри, Годрик, Бэкки, Мэтью, Элен — все они пешки, которыми не составляло труда играть. Она знала их слишком хорошо: годы лицемерного общения дали ей много козырей, поэтому Поттер совершенно не боялась никого из них. Но не вышло ли так, что из-за слабости противников, Лили возомнила, будто она королева, когда сама никогда не снимала одеяния той же самой жалкой, никчемной фигурки?

Лили не знала. Не понимала. Не хотела принимать. Но… похоже королевские позиции в этой игре явно принадлежали не ей.

И каковы же шансы пешки против короля?

Лихорадочно собирая вещи, Лили, то и дело поглядывая на дверь, прикусила губу и почувствовала неописуемое раздражение. До двенадцати еще было больше четырех часов, однако она прекрасно понимала, что остаться ночевать в своей спальне равносильно тому, что Мэри и Элен обнаружат ее пропажу ночью. И как же тогда оправдаться? Ведь правильная Лили Поттер не гуляет по ночам и не читает книжки из Запретной секции; правильная Лили Поттер должна сейчас тихо плакать в кроватке и чувствовать предательство со стороны всех.

«Не правда ли хорошо, что я не правильная?» — криво усмехнувшись, подумала Лили, резко присев на кровать, а потом, взмахнув палочкой, сделала небольшой грим: глаза тут же стали красноватыми, а все лицо покрылось небольшими розовыми пятнами. Нужно было подготовиться к встрече с Мэри, ведь уходить раньше нее не было смысла: тогда бы Мэри и Элен точно пошли бы искать свою подругу, а для того, чтобы провернуть то, что задумала Лили, это было абсолютно не к чему.

Тяжело вздохнув, Лили почувствовала внутри себя мучительное волнение, отчего задумалась лишь сильней: Малфой переходил все грани. Ведь он знал, что она может выходить на ночные вылазки только тогда, когда ее друзья уходят из Хогвартса, а значит, назначая встречу, он обязан был хотя бы посоветоваться с ней. Впрочем, Малфой явно был не из тех людей, что совершают поступки в соответствии с ожиданиями и предпочтениями окружающих. О нет, такие люди будут делать все назло, только лишь бы посмотреть, на сколько может хватить его жертву. И Лили не собиралась ему подыгрывать, прогибаться под него: она пролезет в его жизнь, пустит в ней корни, а когда наконец найдет то, с помощью чего его можно будет шантажировать, то выбьет себе свободу. И уничтожит его за то, что он посмел подумать, будто может заставить ее плясать под свою дудку.

Вдруг резко скрипнула дверь, и в комнату зашли Мэри и Элен, и Лили, вовремя отвернувшись, тихо усмехнулась про себя, старательно клея маску печали.

— Лили, дорогая, — не церемонясь, бросила Томас, подойдя к ней и неловко коснувшись ее руки. И когда Лили наконец посмотрела в ее глаза, то увидела, что там плещется едкая, ядовитая злоба. — Мне правда жаль, я не имела в виду то, о чем говорила! — И она резко обняла Поттер, которая, не сдержавшись, сморщилась, чувствуя приторный цветочный аромат. — Конечно, я на твоей стороне и никак не пытаюсь защитить брата, просто я действительно не могу поверить, что он посмел изменить тебе!

Лили хотелось встать и отпихнуть ее от себя; хотелось хотя бы громко накричать или и вовсе ударить, но она молчала, ловя иногда взгляд Элеоноры, которая притаилась в уголке комнаты и со странным выражением лица наблюдала за ними. И чем дольше Лили чувствовала этот едкий запах, тем сильнее мечтала, чтобы весна сменилась летом и чтобы она вернулась уже домой, где бы ей не приходилось мучительно клеить маски к лицу.

И когда Мэри наконец отстранилась от нее и посмотрела полными сожалениями глазами, Лили, тепло улыбнувшись, аккуратно пожала ее ладонь, проговорив медленным, тягучим голосом:

— Я понимаю, Мэри. Мы же друзья.

Улыбка напротив не заставила себя долго ждать, и она была точной копией той, что висела на устах у Лили. И с каждой секундой, что Поттер смотрела в эти голубые глаза, она понимала — никуда Лили уже не уйдет от этой компании. Потому что она такая же, как они: дочка национального героя, у которой амбиции шире, чем у ее знаменитого отца. И всем, что выделяло ее среди всех этих Томасов, Люьсов, Фолкнеров, были всего лишь дальновидность и рассудительность. И именно этим однажды она свергнет Мэри, заставит ее захлебнуться от собственного яда.

— Лили, ты куда-то собираешься? — тихо пролепетала Элен, и Мэри, вскинув ладонь, скептически посмотрела на Спинетт. — Сумка, — неловко кивнув головой на кровать, добавила она, нахмурившись.

«Мерлин, — холодно подумала Лили, смотря на зажатую, скованную Элен, чувствуя, как презрение вскипает в ее душе. — И это с помощью нее я собиралась действовать?»

— О да, забыла сказать! — подскочив с места, протараторила Лили, быстро схватив набитую вещами сумку. На часах тем временем был уже десятый час, и она начинала нервничать по-особенному сильно: Малфой отчего-то так и будоражил ее сознание, и Поттер думала, что это лишь потому, что он был умным соперником. А в мире, в котором жила она, это было действительно редкостью. — У меня проект по Травологии, и я думаю пойти к Розе проконсультироваться. — Она неловко погладила себя по волосам, усмехнувшись глуповато. — Но вы же знаете, стоит мне прийти к Розе, и мы не замечаем времени за книгами. Поэтому я останусь у нее переночевать.

Мэри презрительно фыркнула, отвернувшись, и Лили прикусила губу, чтобы оскал не пробрался до ее губ. Никто не любил Розу: умная, активная, во всех бочках затычка — она сохранила удивительную искренность для мира, где от нее только плевались, и то только потому, наверное, что была до удивительного скучной. И занудной. Немудрено, что даже несмотря на свою мать, Гермиону Уизли, которая являлась вторым человеком в партии «Содружество», столь популярной в магическом мире, никто не пытался подружиться с Розой Уизли. И Мэри отчего-то по-особенному недолюбливала ее, чем и решилась воспользоваться Лили — ей никогда не придет в голову выпытывать у Розы какую-либо информацию.

— Ну удачи, — насмешливо бросила Мэри, и Лили, не теряя времени, тут же выскочила из комнаты, не забыв многозначительно посмотреть на Элен, которая, насупившись, как-то печально улыбнулась, явно не находясь в восторге от того, что останется наедине с Томас.

И Лили отчасти действительно было ее жаль: Элеонорой пользовался каждый, только вот Поттер, не обремененная определенными принципами, все же не собиралась унижать или как-то травмировать Спинетт — о нет, она поможет ей отомстить, и какая разница, что ее цель навязана Лили? Кому от этого хуже?

Усмехнувшись, она сильнее сжала сумку в руках, стремительно идя по коридорам, слыша ворчливый шепот картин за спиной. Лили собиралась переждать оставшиеся три часа в Выручай-комнате, где можно было бы спокойно обдумать свое положение и… вспомнить те немногие моменты, когда она вместе с Альбусом валялась на подушках и, падая в пучину иллюзий, видела ее.

Сердце Лили забилось, и легкие неприятно загудели, из-за чего она, остановившись, облокотилась рукой о стенку, прикрыв глаза.

Поттер врала сама себе: дома не будет ни лучше, ни проще. Дома — тяжелые балдахины и черные стены, улыбчивый Джеймс, не приходящий домой из-за квиддичных тренировок, изгнанный из высшего общества Альбус и измученный, вечно пропадающий на работе отец. В этом каменном здании только одна тоска и боль, воспоминания об ушедших и не щадящая нервы тишина. И ей не хотелось видеть свою семью: ни улыбчивого, глупого Джеймса, ни азартного, отчаянного Альбуса, ни безразличного ко всему отца. Как же ненавидела она их всех!

Оттолкнувшись, Лили, яростно сверкнув глазами, прожгла взглядом темноту коридоров, сжав сильнее нужного пальцы в кулаке. «Мир жесток, — думалось ей, когда она проходила мимо болтливых живых картин, которые хотелось сорвать с петлей и разломать до щепок. — Но я еще жестче». И, улыбнувшись криво, Лили уверенно встала перед стеной, в которой медленно, кирпич за кирпичом, появлялась тяжелая, металлическая дверь. Воровато оглянувшись по сторонам, она уверенно дернула за ручку и зашла внутрь, скинув сумку с плеча, начав внимательно осматривать помещение.

Ничего не изменилось. Темная комната с большим открытым окном, из-за чего по ее ногам нещадно бил холодный ветер, была мрачной и как будто враждебной. Куча подушек, пледов, одеял были разбросаны рядом с диваном, который стоял в точности напротив окна, и дубовые книжные шкафы позади него громоздились до самого потолка. В этой комнате, куря сигареты, Альбус сотрясал смехом воздух, а Лили мечтала умереть. Потому что Черная магия не давала облегчения; потому что она так и не смогла до конца изучить некромантию, чтобы найти самое важно, то, из-за чего Поттер вообще вступила на эту скользкую дорожку: как оживить того, кто давно мертв?

Подойдя к окну, Лили внимательно посмотрела на чернеющий лес и задумчиво провела ладонью по лицу: нет, одна она не пойдет туда. Это было бы абсолютной глупостью, значит, Лили заставит Малфоя уступить ей хотя бы в этом: в конце концов не свари она ему этот Мариус, что тогда? Умрет? Рассмеявшись, она согнулась пополам, и смех ее, громкий, глупый, безотрадный свистел в ушах, отдавался эхом. Потому что Лили не боялась смерти, ей просто хотелось поиграть с Малфоем, не потому ли она решилась на Непреложный обет?

Когда, успокоившись, Лили лениво листала книжку с рецептами для зелий, что Малфой передал ей, она задумчиво прикусывала губу, думая, что, возможно, он мог оставить еще какое-то послание. Однако, внимательно всматриваясь в любые пометки на полях, она не находила ничего путного, а потому, отложив книгу в сторону, молчаливо прилегла и не заметила, как сон липкими лапами поглотил ее сознание.

Ей снился Гриммо 12, и каждый шаг, который приближал ее к этому зданию, вызывал внутри Лили непомерный страх. Дверь маячила перед глазами, когда в ушах стояла фортепианная мелодия — такая знакомая и такая давняя, что сердце у нее сжалось. Лили боялась этой музыки, боялась того смеха, который раздавался из дома, и она усиленно старалась заставить себя остановиться. Тщетно. Ноги шли, словно заколдованные, и, когда до двери оставались считанные мили, раздался громкий бой часов, и она, распахнув глаза, резко вскочила, рассеянно оглядываясь. В комнате было до жути холодно, и Лили непроизвольно обняла себя, а потом увидела, что на длинных, немецкой работы часах стрелки остановились на цифре двенадцать.

Встрепенувшись, она накинула на себя мантию и вышла из комнаты, окунувшись в ночные коридоры Хогвартса. Было тихо, как в могиле, и даже надоедливые портреты не издавали ни звука. Из-за темноты перед глазами Лили не могла никак разглядеть рыцарские доспехи, которые должны стоять в нишах, что уж говорить о Малфое?

— Пунктуально, Поттер, — раздался тихий голос позади, и Лили, резко развернувшись, увидела его высокий силуэт, который в темноте освещался только лишь лунным светом, проникавшим из окна. — Ну? Думаю, нам будет лучше поговорить там, откуда ты только что вышла.

Лили злобно хмыкнула, дернувшись вперед, демонстративно обгоняя его. Внутри раздражение переплеталось с какой-то убогой яростью, и Поттер понимала: если она не обуздает свои чувства, то Малфой точно сломает ее. Нет. Эмоции — это слабость, а искренние эмоции — тем более. Поэтому, нацепив приветливую улыбку, Лили медленно зашла в открывшуюся Выручай комнату и снова оказалась в темном помещении, где сквозняк гулял, как родной.

— Атмосферненько, — насмешливо бросил Скорпиус, присев спокойно на диван, а потом, взмахнув палочкой, он зажег стоящий в книжном шкафу светильник, и противный желтый свет резанул глаза. — Не возражаешь? — поинтересовался он, щелкнув позолоченной зажигалкой, а потом, шумно затянувшись, выдул слабый поток дыма.

Когда же она наконец смогла сфокусировать глаза, то заметила, как внимательно наблюдал за ней Малфой, то и дело затягиваясь какой-то странной на вид сигаретой. Приподняв надменно бровь, Лили улыбнулась сильнее, а потом подошла к распахнутому окну, закрыла его, чтобы в комнате повисла тяжелая, дробившая нервы тишина.

— Поттер, ты же хочешь, чтобы все это быстрее закончилось? — решив не церемониться, бросил он, и Лили, не поворачиваясь, упрямо посмотрела на простилавшийся под ногами мрачный лес. — Мариус готовится в полнолуние, и у нас мало времени — совсем скоро закончится новолуние, впрочем, — резко прервавшись, из-за чего Лили ощутимо дернулась, потому что услышала, как встал он и как медленно приблизился к ней, чтобы потом уже стоять прямо напротив, заставляя ее невольно смотреть на него. — Ты это и так знаешь. Единственное, что бы мне хотелось, — это присутствовать при процессе приготовления…

— Боишься, что отравлю? — насмешливо протянула Лили, слегка склонив голову. От него пахло никотином и едким мужским одеколоном, из-за чего у нее невольно заслезились глаза.

Малфой хмыкнул, посмотрев куда-то сквозь нее, а потом, блеснув глазами, в тон ей ответил:

— Не посмеешь. Ведь это один из пунктов Непреложного договора, Поттер, — и, помолчав, холодно добавил: — Мне просто действительно интересно узнать, как именно ты его готовишь.

— А какой мне резон позволять тебе узнать секрет приготовления? — продолжала гнуть Лили, испытывая уже раздражение. Он говорил с ней слишком повелительным тоном, и Поттер, привыкшая манипулировать всеми, не могла никак привыкнуть к такой вольности.

— Еще не поняла? — слегка склонившись, чтобы быть на одном с ней уровне, прохладно проговорил Скорпиус, и Лили отчетливо почувствовала дурманивший запах никотина. — У тебя нет выбора. И ты будешь делать то, что я тебе скажу. Если, конечно, и дальше хочешь жить со своей блевотной улыбкой и жалкими ужимками.

Вздрогнув, Лили резко отступила от него на шаг, сощурив глаза, и улыбка ее, картонная, жалкая, оборвалась. Она смотрела на него, испытывая дикую злость, и думала лишь обо одном: а чем Малфой лучше? Чем он отличался от нее? «Такой же жалкий, лицемерный червяк», — думалось ей, когда она уже с некоторым интересом всматривалась в его стальные серые глаза, в которых, можно было поклясться, не было ничего, кроме дьявольского огонька.

— Я, конечно, предполагал о твоем уровне лицемерия, — продолжал он, словно не замечая, как мрачнела Лили с каждой секундой. — Но то, что ты устроила в Большом зале, было крайне занимательно. Думаешь, смогла все просчитать, а, Поттер? — Он усмехнулся, преподнеся тлеющую сигарету к губам, а потом, затянувшись, с минуты молчаливо поглядел на нее, чтобы бросить безразлично: — Если и дальше будешь недооценивать стоящих перед собой, попадешь в собственный капкан. Впрочем, я с радостью понаблюдаю за этим. Забавное будет зрелище.

— Да что ты знаешь? — холодно протянула Лили, приблизившись к нему. Она не понимала, почему и откуда внутри нее появлялась эта неконтролируемая ярость, которую совершенно не получалось забить или хотя бы замаскировать. И эти серые глаза, смотревшие на нее с какой-то насмешливой надменностью… Лили чувствовала себя настоящей идиоткой, загнанной в угол, и ей это совершенно не нравилось. — Может, лучше поговорим о твоих слабостях, Малфой?

Рассмеявшись тихо, он, сверкнув глазами, посмотрел на нее сверху вниз, и в глазах этих было такое презрение, что она вздрогнула и лицо ее исказилось: вздернулся носик, приподнялись брови — взгляд ее, пристальный, жесткий, был направлен только на него, словно мечтая испепелить прямо на месте.

— Таких нет, солнечная. Можешь даже не пытаться оплести меня своей паутиной, потому что все твои манипуляции, все твое лицемерие я вижу насквозь, — улыбка его стала шире, обнажая ряд белых зубов, — по тебе вообще Слизерин плачет.

— О нет, я не такая дура, чтобы пойти на факультет проигравших, — с милейшей улыбкой, ответила она, скрестив руки на груди, и Скорпиус, наблюдавший за ней, лишь фыркнул. — Жалкие неудачники без капли репутации, на вас горько смотреть.

— Ого, Поттер, кажется, впервые говоришь, что думаешь? — потешался он, вызывая в ней лишь большую злость. Только на лице ее, висела робкая, словно вылитая из мрамора, дружелюбная улыбка, которая, трескаясь, обнажала душу, которой, впрочем, не было.

Естественно, простые манипуляции с ним не пройдут. Тут нужно было что-то другое: необходимо пробраться в его жизнь, заставить его находиться под ее наблюдением, и однажды он оступится — все оступаются. Улыбаясь сильнее, Лили, смотря в его глаза, думала лишь о том, что готова даже пожертвовать вечерком, чтобы сходить в кружок, курируемый Малфоем, и наблюдать за ним. Изучать. «Никуда ты теперь не денешься», — с некоторым торжеством шептала про себя Лили, чувствуя какое-то сладостное чувство внутри.

— Так вот, Поттер, времени не так уж много. Зелье готовится минимум неделю, а ингредиенты достаются еще сложнее, — резко перейдя на деловой тон, проговорил Скорпиус, посмотрев на Запретный лес. — Деревья, что нам нужны, растут у самой границы, не самый приятный факт, да? — Он лениво усмехнулся, проведя рукой по волосам. — Мы пойдем за ними вместе. Ты должна быть полностью под моим контролем.

— Почему ты так печешься о том, приготовлю ли я Мариус или нет? — насмешливо протянула Лили, приблизившись к нему, заглядывая в глаза, словно кошка. — Навряд ли лишь из-за того, что в противном случае я умру.

— Конечно. Мне плевать на тебя, у меня свои интересы. А потому тебе лучше не перебивать меня и слушать до конца, понятно? — спокойно ответил он, усмехаясь холодно, внимательно посмотрев в ее лицо, что находилось в нескольких метрах. И Лили чувствовала: она здесь пешка. Не потому ли ее накрывали такие странные, разрушающие чувства? — Пойдем уже послезавтра. Нельзя терять ни минуты. Встретимся в это же время на первом этаже у выхода.

Внутри опять поднялась неконтролируемая волна раздражения, ведь Скорпиус знал, точно знал, что Лили не может просто так, когда вздумается, выходить из Хогвартса. И если раньше можно было бы прикрыться Розой, то сейчас… «Чертов Малфой!» — И ее глаза так сверкнули, что Малфой, словно поняв все, лениво бросил:

— Мне плевать, Поттер, как ты это провернешь. Совершенно. Но кое-что я нахожу крайне ироничным, — его улыбка стала шире, — считая лицемерие силой, ты не заметила, как стала его рабой. Мои аплодисменты.

Лили сцепила зубы, скрежетнув, распахнув свои глаза, пытаясь вклеить улыбку. Но ничего не выходило. Она не клеилась. И то ли дело было в слишком сильной злости, то ли в осознании, но Поттер не чувствовала себя теперь даже пешкой, теперь у нее не выходило контролировать себя.

И это было крайне плохо.

***

Сердце стучало слишком сильно, и Лили, аккуратно выглядывавшая из-за ниши с рыцарскими доспехами, раздражалась с каждой секундой все сильнее. Ее бесила вся ситуация: она не понимала, почему сейчас стоит в полупустом коридоре вместе с Элен, выжидая Джастина Фолкнера; не понимала, почему так страшится предстоявшего ей посещения кружка, где сможет тщательно понаблюдать за Малфоем. Казалось, что кто-то просто смеется над ней, заставляя вылезать из собственной зоны комфорта, наблюдая за ее потугами держать лицо, когда весь мир катится в тартарары.

И только ненависть, сшибающая внутри нее всю любовь к скрытности и незаметности, заставляла Лили стоять сейчас здесь с этой глупой Спинетт и понимать: она должна сделать так, чтобы пьедестал Мэри не просто пошатнулся. Нет. Она должна с него упасть.

— Слушай внимательно, — тихо прошептала Лили, завидев вдалеке нужную фигуру. Спинетт, стоявшая за ее спиной, с интересом высовывала свое личико, заставляя Поттер нервно постукивать ногой по кафелю. — Сейчас ты выйдешь и, улыбнувшись, поднесешь ему эту книгу. Скажешь, что после случая в библиотеке, случайно узнала, что он занимается научной работой по Гербологии и готовится к магической олимпиаде. И, если он ничего не скажет, молча развернешься.

— А если?.. — робко спросила Элен, прикусив губу, и Лили заметила, как у нее бегают от страха глаза.

— Просто улыбайся смущенно, делай вид, будто он тебе явно симпатичен, — с нажимом протянула Поттер, сжав в своих руках толстый том, ради которого она была вынуждена прослушать целую часовую лекцию от Розы Уизли и договориться с мадам Пинс, ведь книга была в малом тираже и ее с трудом можно было достать. И не хорошо ли, что у мисс Поттер была до того безупречная репутация, что все учителя шли ей навстречу? — В эту книгу я подложила записку с слегка завуалированным посланием, понять которое можно будет лишь при сопоставлении названий грибов. Такой, как он, определенно оценит. И заинтересуется.

Распахнув глаза, Элен с удивлением поглядела на Лили, дрожавшей рукой выхватив том. Она с какой-то нежной благодарностью смотрела на нее, и Лили до того стало тошно, что улыбка ее, милая и доброжелательная, слегка повисла на устах. Что-то было в этой никчемной Спинетт такого, из-за чего Лили Поттер вдруг решила потратить свое время на столь глупую авантюру? Может, дело было в ее доброте, самопожертвовании, в умении прогибаться и терпеть? Но Поттер же сама презирала таких, она никогда не понимала, как можно пожертвовать всем ради кого бы то ни было; Лили просто не могла осознать, насколько могут быть сильны чувства. Потому что она никого не любила. Потому что ей на всех было наплевать.

— Ты такая удивительная, Лили, — ласково проговорила Элен, улыбнувшись, обнажая белые зубы. Во всем ее виде была такая легкость и такое простодушие, которые, определенно, нравились окружающим, но в Лили вызывали лишь отторжение. — Иногда у меня такое чувство, будто тебя совсем никто не знает. Будто… вся ты — это большая загадка.

— Иди, он уже близко, — спокойно ответила Лили, смущенно улыбнувшись, но внутри, видел Мерлин, страх змейкой пробежался по коже. Элен была глупой. Наивная и робкая, серая мышь, которую можно затравить до того, что она точно сорвется с Астрономической башни. Но… разве не из таких выходят самые окостенелые и жесткие стервы?

Когда она внимательно провожала взглядом миниатюрную фигурку Спинетт, Лили думала лишь о том, что Малфой прав. Она недооценивает всех, кто стоит перед ней, и что, если Поттер уже упускает нечто важное, то, что может пошатнуть ее четко выстроенную игру?

Сплетни о Годрике Томасе и об инциденте в Большом зале хорошенько подорвали репутацию Мэри, если Элен отобьет у нее и Джастина, Томас точно может догадаться, что здесь не обошлось без помощи. И какое же алиби есть у Лили? Что она правильная, милая, солнечная девочка? А есть ли еще что-нибудь? Месть была идеальной, и сбой был лишь в одном: сама Лили беззащитна. У нее не было ни оправданий, ни чьей-нибудь защиты — тут даже недалекая дура Мэри может дойти до сути.

— … серьезно, ты тоже увлекаешься Гербологией? — донеслось до ушей, и Лили, аккуратно выглянув из-за ниши, увидела Джастина, который, держа в руках увесистый том, неловко поглаживал затылок. — Эта книга! Ее так сложно достать, даже удивительно, Элен.

Элен рассмеялась тихо, и, даже не видя ее лица, Лили знала, робко улыбнулась. И словно в ответ, уголки губ Джастина приподнялись, и когда Поттер поняла, что он собирается уйти, она высунула палочку и прошептала заклинание, из-за чего книга в его руках покачнулась и упала на пол, раскрывшись на странице, где был вложен тонкий конверт.

— О, оставил кто-то… — Он нагнулся и, перевернув письмо, вдруг заметил свои инициалы. Неловкость, повисшая между ними, могла побить всевозможные рекорды, и Лили, слегка сузив глаза, внимательно наблюдала за происходившим. Она была готова даже на то, чтобы наложить на Элен Империо и заставить ее вывернуть ситуацию таким образом, чтобы все закончилось их свиданием. А дальше… кто знает, впрочем, Лили знала наверняка, Джастин точно переключится на Спинетт: потому что об таких искренних и добродушных приятно марать ноги. Таких проще ломать. — Это… мне?

Она кивнула головой, слегка дернувшись, чтобы обернуться, но вовремя остановилась, и Лили, державшая палочку наготове, чтобы наложить Непростительное заклинание, внимательно следила за ними. Фолкнер заинтересовался. Его глаза сверкнули, и какое-то скользкое самодовольство появилось в них.

Пискнув что-то неловкое, Мэри понурила голову, боясь поднять глаза, и, с каждой секундой выглядя все более приниженной, она невольно заставляла его со снисхождением смотреть на нее. «Партия сыграна», — со злобной улыбкой подумала Лили. О, как и все мужчины, он был примитивен до убогого, и теперь не оставалось сомнений, что поступит он именно так, как и задумывалось Поттер.

Фолкнер прошел мимо. Чтобы потом под шум соседей по комнате открыть письмо и обнаружить, как он думает, любовную записку. Но когда он увидит там зашифрованное послание, что-то в нем перевернется, и Джастин заинтересуется. И сам найдет Элен.

— Я не знаю, как это вышло! — с ужасом лепетала Спинетт, подойдя наконец к ней, и в лице ее была такая растерянность, что Лили тихо фыркнула. — Все произошло так быстро, и я даже…

— Успокойся, — добродушно протянула Лили, улыбнувшись. — Все хорошо. — И она подбадривающе ей подмигнула.

— Но…

— Иди в комнату, Элен, у меня еще есть дела, — продолжала гнуть Поттер, с раздражением посверкивая глазами. Ей нужно было уже идти по направлению к классу Истории, ведь собрание должно было начаться с минуты на минуту.

И видя, как пугливо бегают ореховые глаза напротив, Поттер думала лишь о том, что применение к ней Империо — самый простой выход из ситуации. И если Элен не перестанет действовать ей на нервы, то она непременно прогнет ее волю магией.

Кинув взгляд на позолоченные наручные часики, Лили, улыбнувшись на прощание, резко развернулась и с уверенностью направилась к кабинету Истории. Она шла, и волнение переполняло ее душу, потому что знала — Малфой сразу поймет, что ей понадобилось здесь. Но в конце концов, неужели Лили просто не может интересоваться политикой? Выборы действительно мало волновали Поттер, ведь она знала о том, что ее отец — это вершина, на которую все хотят забраться, но которая никому не по зубам. Не оттого ли Лили видела все эти завистливые взгляды? Не потому все так накинулись на Альбуса, когда он пошел на Слизерин?

Она ненавидела Альбуса хотя бы за то, что он открыто конфликтовал с окружающими, пытался менять систему… какая чушь. Не проще ли стать ее частью и переиграть все под себя? Выигрывает не тот, кто с красной тряпкой бегает перед быком. А тот, кто, дожидаясь, следит за его повадками, прежде чем приступить к атаке. И Лили свято верила в это.

Быть улыбчивой, по мере простой и добродушной, чтобы все кривили губы в злорадном шепоте «солнечная», чтобы никто никогда не догадался, какой у нее мрак в душе. Потому что… если всем станет понятно, кто такая Лили Поттер, что станет с ней? Какой будет ее удел?

Ребята смеялись, проходя мимо, кидая приветственные слова вслед, и Лили, улыбаясь, обнажая ямочки, смущенно поправляла волосы, чтобы, дойдя наконец до нужный двери, замереть на секунду. А потом с уверенным стуком зайти внутрь.

— О, Лили, — махнув головой, без особых эмоций проговорила Роза, стоявшая посередине комнаты. Парты были оттянуты к стене, образовывая свободное пространство в центре, где в круг были выставлены школьные стулья. Стульев было сравнительно немного, всего двенадцать штук, восемь из которых было занято, и Лили с каким-то злорадством хмыкнула про себя.

Только внутренняя насмешка резко сменилась опаской, когда среди сидевших она заметила невысокую, стройную Мадлен Селвин. Ее черные волосы, завитые на концах, ниспадали с плеч, и весь ее вид, горделивый и между тем какой-то легкомысленный, открыто заявлял — попробуешь тронуть, и тебе несдобровать. И когда ее голубые глаза посмотрели в упор, какой-то страх пробрался сквозь кожу… ведь она могла все знать. Как же Лили не подумала раньше: ведь Малфой мог рассказать о том, что она чернокнижница, до того, как они заключили обет!

— Лили Поттер, — протянул насмешливый голос позади ее, и Лили, словно в замедленной съемке, обернулась. Чертов Скорпиус Малфой с презрением в глазах и насмешкой на устах внимательно смотрел в ее лицо, слегка склонив голову. И она знала, о чем он думал: ничегошеньки у нее не получится. Этот сукин сын всегда на шаг впереди. — Вот уж не думал, что тебя заинтересует наша скромная обитель. Что ж, надеюсь, тебе понравится.

И, видел Мерлин, улыбался он так, что ничего, кроме крышесносящей ненависти, Лили больше не испытывала. И в этой ненависти рождалось что-то странное: желание во что бы то ни стало стереть с его лица насмешку и оставить после нее отчаянье. Такое, каким бы она еще долго наслаждалась, смакуя каждую секунду его страданий.

— Сближение с магглами необходимо. В их мире происходит небывалых масштабов прогресс, появление… — Роза запнулась и нахмурилась, а потом, словно ее осенило, она громко воскликнула, слишком эмоционально, абсолютно не свойственно ей: — Интернет! Они могут общаться на огромных расстояниях с помощью маленькой штучки, когда мы вынуждены использовать камины или патронусы. Это… так неудобно?

— Почему? — холодно, с ленцой протянул Скорпиус, внимательно смотря на стоявшую в круге, образованном стульями, Розу. Из всех двенадцати мест были заняты десять, по большей части здесь присутствовали когтевранцы, с Гриффиндора сидели лишь Лили и Роза, с Хаффлпаффа, к ее удивлению, — мистер Фолкнер, а остальные — трое слизеринцев: Скорпиус Малфой, Мадлен Селвин и Кормак Нотт. Компания была крайне странная, и Лили отчаянно чувствовала себя не в своей тарелке, но, премило улыбаясь, она иногда бросала мимолетные взгляды на Скорпиуса и в какую-то секунду поняла одну вещь — Малфой действительно заинтересован в этом кружке. Но… почему?

— Ну же, Малфой, это же всего лишь маленькая, тонкая коробочка, ты можешь брать ее с собой куда угодно, а камин? Патронус тоже устаревает, в конце концов, даже не каждый может его вызвать. Мерлин, магглы — это удивительные создания! Они так далеко зашли…

— А не слишком ли далеко? — продолжал гнуть Малфой, с такой надменностью поглядывая на Розу, что та, фыркнув, скрестила руки на груди, и в этот момент она выглядела такой… дотошно правильной, умной, что Лили невольно скривилась, быстро отвернувшись.

— Вы на Слизерине всегда так реагируете, — слегка повысив голос, протянула Роза, повернувшись к нему всем корпусом, видимо, чтобы не чувствовать свою беспомощность, ведь Скорпиус выглядел таким уверенным и насмешливым, что это не могло не задевать. — Не даром единственная оппозиционная партия в Парламенте представлена чистокровками со Слизерина…

— Попрошу, еще и полукровками, — невинно захлопав глазками, протянула Мадлен, и Лили сузила глаза, глядя на нее. Она сидела на стуле ровно, закинув ногу на ногу, время от времени посылая Скорпиусу насмешливые взгляды. В такие моменты они безмолвно смотрели друг на друга, и лица у них принимали идентичные выражения. Неужели… они действительно были настолько близки и их связывали настоящие, искренние чувства?

— Какая разница, — тут же ощетинилась Роза, явно занервничав: об этом говорили ее бегающие глаза. — Факт остается фактом. Вы отсталые от жизни консерваторы, и ваши родители топят за идеи, которым давно пора умереть вместе с Волдемортом… но такое ощущение, что Слизерин никогда не изменится. Как были снобами, мечтающими о власти и влиянии, презирающие магглорожденных, так как они привносили в наш мир свою культуру, так и остались!

Раздались резкие хлопки в ладоши. С каждой секундой частота их увеличивалась, и Скорпиус, рассмеявшись громко, после очередных издевательских аплодисментов, сжал свои ладони и презрительно посмотрел на Розу.

— Мерлин всемогущий, не могу понять, у вас там, на Гриффиндоре, проблемы с воображением или словарным запасом? А то из раза в раз одно и то же. Уже даже не смешно, скорее, плакать хочется.

— Малфой! — воскликнула Роза, сузив глаза, но никто не смотрел на нее: все взгляды в комнате были обращены на Скорпиуса.

— Присядь-ка Уизли, дай теперь мне сказать. — И он спокойно поднялся со стула, вышел вперед, поправив галстук на шее, и, проскользив взглядом по Лили, которая, приподняв бровь, холодно взирала на него, с насмешкой проговорил: — Власть, могущество? Не обманывайся, Уизли, нам это ни к чему: мы и так это имеем. Священные двадцать восемь имеют не только чистую кровь… будем откровенны, сейчас это вообще не имеет особой ценности. У нас есть кое-что больше — история. Тысяча страниц в книгах по истории создана нашими предками, мы и есть воплощение всей магической культуры. Связи, высшее общество, в которое никогда не попасть твоей матери, миссис Уизли, живо и после смерти Волдеморта. Оно будет всегда жить. Просто теперь его методы скорее теневые. Мы в ожидании, но если что-то пойдет не по-нашему, мы тут же уничтожим, раздавим как букашку того, кто посмеет сотрясать наш мир.

Сердце у Лили на секунду замерло, и в какой-то момент она с ужасом осознала, что так внимательно слушает Малфоя, что даже забыла, каково это — дышать. Его речь, размеренная, уверенная в купе с невозмутимым выражением лица и сверкавшими глазами производили странный эффект… он забирал все внимание, приковывал его к себе и игрался публикой, словно кукловод марионетками.

— Партия «Содружество» лишена перспектив. Просто взять и скопировать все от магглов? Что за чушь, — насмешливо продолжал он, то и дело кривя брови. Все его лицо выражало некоторую ленцу с помесью полного безразличия, и лишь блеск его глаз выдавал заинтересованность. — Ты права, магглы абсолютно точно продвинулись в своем развитии, но у них нет магии. И не будет никогда. Разве мы не можем с помощью магии создавать вещи намного лучше тех, что способны создать магглы? Нам нет никакого прока сближаться с существами, которые не принесут нам выгоды, — усмехнувшись, Скорпиус в упор посмотрел на Розу, которая под давлением его пристального взгляда слегка нервно дернулась, а когда глаза его блеснули особенно явственно, она сжала руку свою в кулак, что и заметила Поттер, внимательно наблюдая за их диалогом. — Это они получат ее с нас, это они, жалкие существа, развязывающие войны за куски земли, попытаются в итоге поработить нас. В попытках стать к ним ближе, мы потеряем свою идентичность. Отход от традиций в полной их замене на маггловские — невозможен, и дело тут не в снобском консерватизме, а в здравом смысле.

— Но «Содружество» не говорит об отходе от наших традиций! — эмоционально протараторила Роза, подскочив с места, а потом уселась обратно, будто обжегшись об его скользкий, холодный взгляд, устремленный прямо на нее.

— Уизли, ты не врубаешь, да? — с насмешкой протянул Скорпиус, абсолютно не страясь скрыть свое презрение. — При слиянии с магглами это неизбежно. Они многочисленная группа, от который вы тащитесь, бегая за всеми маггловскими изобретениями, словно за манной небесной. Такие, как вы, не ставившие историю и ценности нашего мира ни в грош, будете причиной, почему в итоге мы навсегда можем их потерять. Любой процесс слияния культур приводит к тому, что одна побеждает. Та, чьих носителей большинство; та, чье влияние сильней. И в этой войне мы с магглами не равны.

Уизли явно хотелось что-то сказать, но она молчала, то и дело открывая рот, но, когда раздался тихий едкий смешок Мадлен, которая, улыбнувшись Скорпиусу, откинулась на спинку стула, Роза тут же прикусила губу, мотнув головой. И Лили сидела, наблюдая за всем, испытывая странный интерес, будто от одних только речей Малфоя ее начинала волновать политика, вещь абсолютно неважная в ее жизни.

И она смотрела на него, сузив глаза, слегка склонив голову, думая о том, что Малфой слишком искренен для этого мира. Грубый, насмешливый, он — проигравший, не пытался стелиться перед победителями, не пытался подмять свое мировоззрение под общепринятое. Так почему бы не воспользоваться этим? Почему не уничтожить его правдой, гласившей, что Малфой — это отрепье неудачников, которых никогда не примет этот новый, дивный мир.

Улыбнувшись ласково, Лили бросила дружелюбным тоном, когда Скорпиус уже почти сел на место, вынуждая его замереть:

— Скорпиус… неужели ты не любишь магглов?

Это был не вопрос, нет. Это было то, что обычно называют «провокация», ведь в мире, где магглорожденных стали чуть ли не возносить в Абсолют, а любой негативный жест в их сторону являлся преступлением, крайне опасно было говорить о своей нелюбви к магглам. Что угодно. Только не это.

Лили поймала странный взгляд Мадлен, которая, убрав прядь черных волос, резко перестала насмехаться. Она лишь только внимательно смотрела на нее, и Лили чувствовала какое-то напряжение. Потому что в комнате, казалось, замерли буквально все.

Только вот Скорпиусу все было не по чем. Он лишь рассмеялся тихо, чтобы потом посмотреть ей прямо в глаза и заявить открыто, без страха и сомнения:

— Я презираю их. Волшебники всегда были и будут сильнее. Это факт, мисс Поттер. И его никто и никогда не изменит.

Больше острых тем не поднималось, ведь неловкость, возникшая в помещении следом за напряжением, заставила когтевранцев увлеченно заговорить о своих пожеланиях партии «Содружество», но Лили совсем не слушала их. Она лишь внимательно смотрела на Малфоя, который не отводил от нее своих равнодушных глаз, и чувствовала внутри стойкое, мерзко-противное раздражение. «Дура», — говорило сознание, и Лили могла согласиться, ведь сейчас она чувствовала себя далеко не победительницей. Напротив. Ее провокационный вопрос будто бы использовали против нее, и даже несмотря на те ужасные для общества вещи, которые говорил Малфой… никто не пытался его уничтожить. Будто бы его открытость и гласность давала ему какие-то очки.

Резко отвернувшись, Лили посмотрела в окно, пытаясь успокоить прыгавшее сердце, и думала лишь об одном: Малфой абсолютно нетипичный соперник. И играть с таким… о, не поэтому ли у нее так дрожат руки от предвкушения? Не потому ли ей хочется все больше и больше провоцировать его, раззадорить?

Какое-то странное чувство возникло внутри нее, и Лили, испугавшись, медленно повернула свою голову. Скорпиус сидел напротив, и он полушепотом говорил с Мадлен, то и дело заправляя все время падающую ей на щеку прядь. Он не улыбался, его лицо не искажалось от влюбленности, но чем больше Лили наблюдала за этой картиной, тем сильнее внутри нее просыпалась злоба и какое-то странное злорадство. Потому что, кажется, Мадлен Селвин действительно было его слабым местом.

Кажется, он попросту, абсолютно по-глупому в нее влюблен. Но любовь — это бомба замедленного действия, она рванет, когда не ждёшь. Осознает ли он это? Не боится того, что Лили просто уничтожит его за это чувство? И чем пристальнее она всматривалась в эту парочку, тем явнее ощущала — о, она хочет их стереть в пыль. Потому что Малфой не имел права на счастье.

— Спасибо, что пришла, Лили, — спокойно проговорила Роза, когда класс уже привели в подобающий вид, и все парты стояли ровно в три ряда. В помещении оставалась только она с Розой и Маделен со Скорпиусом, который, взмахивая палочкой, убирал следы их пребывания в классе.

Лили смотрела на него, прикусив губу, и не сразу отреагировала на Розу. Лишь только когда она коснулась ее руки, Поттер была вынуждена улыбнуться непринужденно и, похлопав ресницами, весело сказать:

— Это было так здорово! Мне очень понравилось…

— Не знала, что ты интересуешься политикой. — Рука Лили дернулась, когда она услышала размеренные, насмешливые интонации голоса. Это была Мадлен. И она, подойдя к Розе, внимательно глядела в лицо Поттер, и лицо ее кривилось от какого-то вопроса. — Мне казалось, семья Поттеров вообще отошла ото всех дел.

Ее улыбка выбила из-под ног почву, и Лили, сжав руку в кулак, улыбнулась сильнее, чувствуя, как ее непринужденное выражение лица просто идет по швам. «Дрянь!» — прокричало что-то внутри, но Лили молчала, улыбаясь скромно, боясь, что еще чуть-чуть, и она вцепится ей в волосы.

Потому что тему семьи поднимать не мог никто. Потому что лишь только при мысли об отце, у нее внутри просыпался чудовищный ураган.

— О Мадлен, — неловко протянула Роза, бросив цепкий взгляд на кузину. «Подавись своей жалостью, ничтожество». — Сердце Лили билось сильно-сильно, и она, пролепетав быстрое «пока», тут же вышла из помещения. Каждый шаг давался по-особенному трудно. Казалось, что пол просто уходит из-под ног, и она не чувствовала ни его, ни своих ног. Потому что там внутри, где, должно быть, и было сердце, у нее не было ничего, кроме адовой боли.

И дышать с такой ношей становилось вдвойне трудней. Так можно ли с такой травмой пытаться найти слабые места других?

«Тебя уничтожат, Лили Поттер».

И сейчас она была в этом отчего-то уверена.

***

С каждым секундой, проведенной возле Мэри и Элен, Лили чувствовала, как задыхается. Что-то внутри нее не давало покоя, какая-то тревожность просто уничтожала всю ее безмятежность, и попытки делать из себя непробиваемое дружелюбие проваливались тут же, стоило ей только попробовать нацепить улыбку на уста.

Она сидела в Большом зале и давилась овсяной кашей, думая, что ее тошнит просто от всего: перед глазами была мерзкая улыбочка Мадлен, равнодушно-высокомерный Малфой, и Лили хотелось взвыть. Потому что эти слизеринцы уничтожали с трудом выстроенное спокойствие внутри. Потому что они, казалось, знали что-то такое, о чем было даже ей невдомек.

— О, почта! — радостно воскликнула Элен, и Лили, бросив на нее раздраженный взгляд, прикрыла глаза.

Ей никто не посылал письма. Джеймс был занят своей карьерой в квиддиче, Альбус — прокрастинацией, а отец… его писем она видеть не хотела. Что-то внутри нее начинало взрываться от ненависти только при одном упоминании Гарри Поттера, и она ничего не могла поделать: Лили Поттер просто ненавидела своего отца.

Она вообще ненавидела всю свою семью. Бабушка была легкомысленной, неискренней, добродушной старой стервой, которая, на самом деле, делила внуков на любимых и не очень. Лили знала это отчетливо хорошо по Альбусу: мальчишка, попавший на Слизерин, они осуждали его, не говоря об этом открыто, но глаза… о, в них было написано все.

Хуже Молли, пожалуй, был лишь дед. Он, помешанный на магглах, казалось, просто сходил с ума, сидя в своем гараже, перебирая проводки и какие-то металлические штучки. И речи его, наполненные бессмысленным обожанием и поклонением, всегда вызывали у Лили лишь неприязнь, странное омерзение.

Вся ее семья, состоявшая из победителей и творцов нового мира, была глупой, невежественной кучкой уродов, которые, говоря о равенстве и справедливости, готовы были уничтожить любого, кто пойдет не по их шаблонам. Не поэтому ли Лили никогда не сближалась о своим многочисленными кузенами и кузинами? Если бросить взгляд вокруг, кругом будут одни только рыжие головы, и Лили ненавидела их. Настолько, что никогда не пыталась подружиться. И единственной, с кем она поддерживала хоть какое-то общение, была заумная Роза Уизли. Жалкая, заурядная, слишком примитивная. Она как будто и была создана для того, чтобы ее использовали.

— Лили, кажется, тебе пришло письмо, — тихо пролепетала ей на ухо Элен, а потом протянула запечатанное письмо.

Лили скривилась, с явной неохотой выхватила его из ее рук, а потом медленно проскользила взглядом по этому бледному лицу напротив: ее план шел вполне успешно. Лили знала, что Фолкнер заинтересовался Элен — об это говорили его быстрые взгляды в коридорах и в Большом зале; постоянные их пересечения в Библиотеке, куда Лили ходила вместе с Спинетт каждую субботу. Наблюдая за их жалким флиртом, Лили понимала, что цель поражена. Однако знала об этом и Мэри, которая, презрительно кривя губы, как-то странно то и дело смотрела на Лили, и та боялась, что ей все известно. Потому что Мэри Томас была действительно профессиональной стервой. И такая вполне могла уничтожить Лили, а предупреждения Малфоя… резко махнув головой, Лили перевела взгляд на письмо, и замерла. Потому на нем было выведено мелким, неразборчивым почерком: «Гарри Поттер».

Резко вскочив, Лили сжала сильнее нужного конверт в руках и с улыбочкой на устах посмотрела на Мэри, которая подозрительно косилась на Лили:

— Ой, это от папы! Пойду немедленно почту его!

Томас передернула плечом, и Лили, не дожидаясь от нее никакой более-менее понятной реакции, резко схватила сумку и быстро пошла вдоль коридоров, ощущая, как ненависть заслоняет ей все.

Никто не знал, что Лили ненавидит своего отца. Все думали, что Поттеры — это идеальная семья, опираясь на них, можно было бы написать тысячу пособий о том, как нужно жить. Им завидовали, в них плевались, но никто не смел не уважать их. Почему? Поточу что Поттер — это вершина. Это то, что тебе дано с рождения, и никто бы и подумать не мог, что все это — иллюзия. И что все пошло наперекосяк тогда, когда Джиневру Поттер, жену национального героя, убили посередине дня.

Лили остановилась. Вздохнула тяжело, чувствуя, как легкие отдают свинцом, как к глазам подступают слезы, а потом, с ненавистью поглядев на конверт, рассмеялась тихо, отчаянно, совсем не боясь, что ее кто-то заметит.

Потому что ненависть убивала Лили Поттер. Притворяясь милой, хорошенькой девочкой, она пыталась уничтожить внутри себе самое главное — свою боль. И всякий раз, когда отец давал о себе знать, внутри нее просыпалась такая лавина ярости, которая сносила всякие маски.

Гарри Поттер делала ее уязвленной. Приходя иногда в школу, чтобы повидаться с ней… на самом деле же ему было плевать! Лили могла поклясться в этом: он искал в лице своей дочери ее черты, и это бесило. Доводило до ручки.

Впрочем, об их конфликте обществу не нужно было знать. Лили понимала, она никто без своего отца, та же Мэри бросит ее тут же, когда поймет, что не сможет с помощью нее подобраться к новой элите магического мира. Потому она так отчаянно клеила улыбку, потому делала вид, что исключение Альбуса совсем не влияло на нее. Потому что ее семья — ее слабость. И Лили мечтала откреститься от этой фамилии любым образом, хоть поспешно выйдя замуж, но в то же время осознавала, что просто не сможет. Ведь Поттер в этом изглоданном мире не просто фамилия. Это статус, дойти до которого вряд ли получится своими силами.

— Эй, Лили Поттер! — раздалось громкое, и Лили, резко вскинув голову, не забыв нацепить на свое лицо безобразную, добродушную улыбку, медленно развернулась, увидев перед собой разъяренную Ребекку Берк, которая, тяжело дыша, смотрела на нее с непередаваемой ненавистью: — Что ты за сволочь такая, распустила слухи, чтобы тебя пожалели, а меня затравили! Посмотри, что ты сделала?! — она ткнула пальцем в свое лицо, которое было покрыто мелкими царапинами. Только сейчас Лили заметила, что вся она была словно облита чем-то, и ее идеально уложенные волосы поблескивали от искусственной седины. — Что ты вообще творишь?!

Голос ее сорвался, и лицо ее в подтеках и царапинах, красное, такое жалкое, скривилось от боли и жалости к себе. Ребекка Берк выглядела как недобитая жертва саранчи, и не вызывала ничего, кроме надменного снисхождения. Внутренне усмехнувшись, Лили нацепила на себя грустную улыбку, и ее презрение выдавали лишь суженные глаза, которые пронзали Берк. Уничтожали.

«Давись от жалости к себе, идиотка, — думалось ей, когда она смотрела на эту хрупкую девчушку. — И помни о том дне, когда ты решила попробовать переплюнуть меня».

— Мы любим друг друга с Годриком, любили давно, — взвыла она, взмахнув рукой, приковывая к себе внимание толпы. Люди смотрели на нее неодобрительно, и Лили, содрогаясь внутренне от собственной радости, невозмутимо наблюдала за ее эмоциями. Это было неизбежно. Она пошла против Лили Поттер, милой девочки с Гриффиндора, которую любили учителя и одноклассники, которая помогала каждому, стелилась подо всех, чтобы в итоге общество встало на ее сторону. Чего хотела Бэкки? Пощады? Такого слова Лили не знала. — Даже когда вы были вместе, я любила его и знала, что он будет моим! Ты! Тебе никогда не было до него дела, перестань ломать комедию! Я знаю все — Годрик постоянно жаловался мне, что ты совершенно не уделяла ему внимания, вы даже так и не переспали! Ты просто использовала его репутацию, играла им, когда… когда я…

Тяжело дыша, Бекки выглядела такой ничтожной, что, будь Лили хоть на грамм жалостливой, она бы точно прониклась к ней симпатией. Или сочувствием. Но только Поттер было плевать. Лили мечтала окунуть ее с лицом в лужу той мерзости, причиной которой она и являлась.

— Эй, Бекки, — тихо прошептала она, понурив голову. Лили знала, чувствовала все эти взгляды на себе и понимала: нужно играть. Делать вид, будто ей действительно больно. Потому, наверное, она, склонив голову, прикрыла глаза, чувствуя, как внутри по-настоящему что-то ломается. Корчится от страданий. Может, в истории с Годриком все было не совсем так, как она думала? — Успокойся, я ничего не делала. Это не моих рук дело. К тому же, ты же знаешь, я не осуждаю вас за ваши отношения, мне просто больно было осозна…

— Да что ты говоришь, тварюга? — взвыв, Берк быстро преодолела расстояние между ними и болезненным взглядом посмотрела на нее в упор. — Ты специально рассказала всему Хогвартсу о нас. Ты, Лили Поттер, гребаная фальшивка, тебе место следом за братцем на помойке магического мира. Вы, Поттеры, вообще забываетесь в последнее время. Думаете, все позволено? — рассмеявшись, Берк, сверкнув глазами, бросила на нее такой взгляд, что Лили мысленно вздрогнула: — Твою мамашу убили так же убого и жалко, как последнюю шлюху в подворотне. Не боишься, что тебя ждет такая же судьба? Кажется, по уровню развратности вы схожи: твоя мать была ничтожной, меркантильной женщиной, ухватившейся за Поттера, как за мешок с золотом…

— Заткнись, — прошипела Лили, сжав руку в кулаке, чувствуя такую гремучую смесь, что боялась даже представить, на что она была способна: о, Лили могла убить ее прямо сейчас.

— …И ты не лучше своей меркантильной мамаши. Бегаешь за призванием и репутацией, а втихаря, наверняка, тоже сидишь на наркотиках, как твой братец. Ты же такая же, да? Ты такая же, как твой брат!

Ярость с такой силой накрыла Лили, что, не сдержавшись, она, взмахнув рукой, зарядила громкую пощечину, чувствуя, как горит рука и сердце и как внутри у нее сквозь сознание прожигается лишь одно только слово: «месть».

«Твоя мать — жалкая шлюха».

— Нет! — крикнув громко, Лили тут же дернула Берк за подбородок, заставляя смотреть на себя. Ненависть вышибала последние мысли о собственном имидже и выстроенном образе, и она совершенно не боялась того, что прямо сейчас ее маска трескается, крошится на кусочки, обнажая ее настоящее лицо, которое искажалось от лютой злобы. — Ты что говоришь, идиотка?

— А что, не правда? Ну, давай же! Примени ко мне Непростительное! Ведь ты такая же испорченная, как и твой брат. Спорю, ты знаешь даже больше, чем он!

«Твою мать убили посреди дня».

Вздох. Лили тяжело задышала, широко распахнув глаза, видя, с каким сумасшедшим весельем смотрела на нее Берк, не мигая.

«Ты такая же, как твой брат».

Выдох. Легкие сжались, когда хватка ее стала лишь сильней. И сквозь бурю эмоций, явственнее всего была ненависть, которая поглощала ее в свои недра, выворачивала наизнанку.

«Ты, мать его, чернокнижница. Лили Поттер. Солнечная гриффиндорка с несолнечными мыслями. Ты их ненавидишь, так убей!».

Лили резко схватила палочку, не думая ни о последствиях, ни о собственной безопасности, а потом, почувствовав вдруг холодный, проницательный взгляд Скорпиуса Малфоя, который она не могла ни спутать ни с чем, Поттер замерла. Нервным движением повернув голову, Лили внимательно посмотрела в его бледное лицо, чувствуя страх и некоторый ужас. Палочка была в руке, секунда — и она точно убьет Берк, но только эти серые глаза… они смотрели так насмешливо и надменно, словно говоря ей: «Ты тупая дура, Лили Поттер. Что ты делаешь, в конце-то концов?»

Лили стояла и смотрела в его глаза, чувствуя, как земля просто уходит из-под ног, потому что боль, огромных размеров боль, вырывалась наружу, травила ее внутренности. Лили Поттер была отравлена. Она думала о своей матери и видела вокруг лужи крови, ощущала, как вьется внутри нее что-то, уничтожающее, заставляющее ее смотреть в зеркало и искать в нем черты своей матери.

Лили ненавидела своего отца. Ненавидела свою семью. Ненавидела одноклассников, школу. Но больше всего — свою жизнь, потому что у нее не было ничего. Она — никто. Лицемерка. Фальшивка. Святая Поттер. Солнечная. Кто ты есть?

— Берк! — Лили вздрогнула, когда услышала его голос. Годрик Томас, стремительно подходя к ним, резко встряхнул Бекки, которая, давясь слезами, с какой-то мольбой посмотрела на него. Но Годрик молчал, сжав с силой ее ладонь, прожигал ее своим взглядом, словно пытаясь образумить, а потом, приподняв голову, посмотрел на Лили в упор.

Что-то внутри никак не могло успокоиться. Она только смотрела в эти знакомые глаза, чувствуя, что еще чуть-чуть и какие-то запретные чувства вырвутся из нее, выплеснутся наружу. Потому что глядя на него, Лили не думала о том, что использовала его. Она лишь понимала, что, кажется, все это время он действительно ее интересовал.

Резко махнув головой, Лили развернулась, стремительно покидая коридоры, не обращая внимания ни на кого. Слишком много озарений, слишком много боли. Она физически не могла больше стоять напротив этих лицемерных жалостливых улыбок и осознавать, что сама себя водила за нос. Пытаясь выдать Годрика как объекта выгоды, Лили завралась так сильно, что не заметила, как действительно привязалась к нему. Не потому ли ее так бесило, что он бросил ее? Изменил с этим ничтожеством, Бекки?

Тряхнув головой, Лили стремительно шла мимо говорливых портретов, думая лишь о том, как ненавистно ей все то, что она видит перед собой. И как в попытках скрыть свои чувства, она лишь упала на самое дно. Может, Скорпиус был прав? Может, лицемерие — это не сила?

— Лили. — Ее резко схватили за руку и развернули к себе. В голове пролетела мимолетная мысль, что она бы очень обрадовалась, ели бы это был Малфой, но нет. Перед ней стоял Годрик Томас с каким-то странным выражением лица. Словно ему было неловко и больно одновременно. — Не слушай эту тупую суку, она такой бред несет.

— С этой тупой сукой ты мне изменял, — злобно прошипела Лили, забыв о всех своим масках. Внутри была так больно, что… впору было взреветь и сломаться. Но она же сильная, да? Она же выстоит.

— Лили… — протянул он удивленно, слегка сузив глаза, а потом, приблизившись ближе, он сильнее сжал ее руку в своей, и как бы Лили ни пыталась вырываться, ничего не выходило. Он как будто сковал ее в цепи. — Ты… я тебе нравлюсь, действительно нравлюсь?

— Пошел ты к черту! — яростно прошипела Лили, и в тот же момент он, нагнувшись, резко поцеловал ее, оттянув нижнюю губу, слегка покусывая ее. Его поцелуй был яростный и слишком эмоциональный, из-за него не хватало воздуха и весь мир будто переворачивался с ног на голову, но какие бы сильные эмоции ни теплились в ее душе, она не могла ему позволить зайти так далеко.

Резко оттолкнув его от себя, Лили, воспользовавшись его замешательством, вырвала наконец свою руку, и, попятившись назад, резко, с горечью и ядом прошипела, чувствуя какую-то дикую смесь любви со всепоглощающей ненавистью:

— Ты что творишь?!

— Мы можем начать все сначала, — быстро заговорил он, и глаза его лихорадочно бегали с предмета на предмет. Он весь — набор лицемерия и убогости, жалкий, ничтожный Томас. Он хотел быть с ней, потому что за все это время она не позволила ему продвинуться дальше поцелуев? Потому что для него она — это вершина, на которую так не получилось взобраться?

— Ты, похоже, не понял, Томас, — холодно процедила Лили, чувствуя, как еще секунда, и она точно взорвется и выскажет ему то, о чем будет жалеть. Потому что любая искренность в этом мире стоит слишком дорого. Рано или поздно за нее придется платить. — Я ненавижу тебя. Всем своим сердцем. Ты прекрасная партия для этого ничтожества, Ребекки Берк. Вы потрясающая пара! Так катись к ней. И никогда, — слышишь? — никогда не смей больше подходить ко мне и уж тем более целовать. Мне противно.

Идя вперед, Лили думала лишь об одном: она хочет их всех уничтожить. Взять и просто-напросто разорвать на кусочки. Потому что ненависть, снося границы, тормошила между тем и внутреннюю боль. Ребекка Берк, Годрик Томас, Мэри Томас, Скорпиус Малфой, Мадлен Селвин. Она их всех уничтожит, растопчет, сотрет в пыль. Никто больше не посмеет лезть к ней в душу, никто не посмеет заставлять ее чувствовать всю ту боль, из раза в раз напоминая тот день.

«Мама!».

Сердце рухнуло, когда Лили стояла в гостиной Гриффиндора и внимательно смотрела на огонь, а потом вдруг осознала, что в руках у нее по-прежнему письмо. От отца. Безразличного ко всему, убитого отца. Как же она ненавидела его за слабость! За то, что он так и не мог стать поддержкой своим детям!

Взревев громко, Лили разорвала письмо в клочья, а потом, сверкнув яростно глазами, кинула клочки бумаги в камин, с каким-то незыблемым наслаждением наблюдая за тем, как они тлеют в огне, как постепенно превращаются в пепел.

Только спокойствия внутри больше не было. Была лишь огромная, размерами с космос, рана, от которой ни покоя, ни наслаждения — одна только боль. Так не потому ли она стала той, кто есть сейчас? Не вина ли обстоятельств в том, что она стала такой лживой, в чем-то убогой, п-у-с-т-о-й?

Лили не знала.

И что-то подсказывало, что ответы на эти вопросы совсем не понравятся ей.

Она аккуратно писала слова на листке, то и дело бросая неловкие взгляды на окружавших ее гриффиндорцев, и, слыша едва уловимый, тихий шепот, тут же опускала глаза, в который раз выводя одну и ту фразу.

Сплетни. Лили ненавидела их, но между тем сама использовала как оружие, однако, признаться, она никогда не задумывалась о том, что однажды это может вывернуться против нее. Потому что, как Поттер и предполагала, той истерики в Большом зале ей не простят. Уже не простили.

Они говорили о том, что участь Бекки слишком жестока и что Лили, несмотря на свою любовь к бывшему, должна была уже остановиться. Этим людишкам казалось, что жертвой была чертова Берк, которая… впрочем, Лили сама виновата. Она попалась на манипуляцию и должна была теперь расплачиваться. В итоге ее план провалился, и Берк не только не осталась ненаказанной, но и даже приобрела какую-то поддержку у масс. А Лили?

— Ты помнишь ее брата, который со Слизерина? Он использовал такие заклятие, что пару раз чуть не доходило до летальных случаев, а наркотики… говорят, там совсем темная история…

— Да и сама Лили странная. Помнишь? Годрик плакался Бекки, что она использовала его и на самом деле ни о каких чувствах там и не было и речи…

— Бедняжка Бекки, она не заслуживает всего!

Мерзкий шепот пролазил сквозь библиотечные полки, двери женского туалета и пологов кроватей. Они обсуждали ее с сомнением, с презрением, с некоторым недоверием, и Лили понимала почему: ведь если выбирать в качестве жертвы Ребекку, то это будет слишком скучно. Кто такая Берк в этом огромном мире? Всего лишь пустое место, чей папочка владел жалкой лавкой в Косой аллеи, когда Лили была дочкой национального героя. Один ее проступок — и можно уничтожить даже ее отца.

— Лили. — Ее ласково погладили по руке, и она, нервно дернувшись, из-за чего перо скрипнуло по бумаге, подняла голову и увидела Элен. Она аккуратно присела рядом на диван, с полуулыбкой поглядывая на людей в гостиной, видимо, тоже замечая и косые взгляды, и тихий шепот. — Люди иногда болтают такую ерунду…

Неопределенно дернув плечом, Лили, улыбнувшись добродушно, посмотрела в свой пергамент, сильнее нужного сжав перо в руках. Еще совсем недавно, года два назад, это же общество издевалось над Элеонорой Спинетт, потому что она была жалкой и доброй, и отец ее тогда еще не открыл свое злополучное зелье. Не имея связей с героями прошедшей войны, она не представляла интереса как личность, поэтому выполняла роль тряпки. Тогда Мэри, вовремя узнавшая от отца о готовящейся премьере зелья для очищения драконьего золота, протянула ей руку помощи и ввела в свою компанию, прекрасно осознавая, что об такую бесхребетную дурочку можно будет спокойно вытереть свои длинные ножки.

Но думала ли она тогда о том, что Элен может стать той, кто в итоге заберет у нее то, чего она так жаждала своей алчной душонкой? Лили улыбнулась криво. О, если она не многое замечает, то Мэри — подавно.

Дверь скрипнула и в гостиную с громким смехом ворвалась Мэри, которую под руку держал Мэтью. У него было абсолютно глупое лицо, полное собачьего обожания, и Лили стало отчего-то мерзко. Она бросила цепкий взгляд на Элен, которая, помрачнев, опустила голову, разглядывая свои руки. И внутри Лили проснулось странное чувство: ей хотелось… поддержать ее? Сказать какие-то напутственные слова? Махнув головой, Лили удивленно опять посмотрела на Мэри, испытывая злость к себе. Тоже еще до чего додумалась. Жалеть. Кто тебя пожалеет, Лили Поттер, когда ты упадешь навзничь?

— О, вы здесь, — насмешливо протянула Мэри, плюхнувшись напротив Лили. Рядом с ней тут уже примостился и Льюис, а потом к ним подошел и сам Годрик, который, хмурясь, бросил быстрый взгляд на Лили и присел в кресло по правую руку от нее.

Что-то внутри неприятно заныло, но Лили, добродушно усмехнувшись, выбивая из своего взгляда злость, посмотрела на Мэри открыто, в которой раз разыгрывая хорошо продуманную роль.

— Годрик расстался с Бекки, — весело ухмыляясь, протянула Мэри, и Лили нервно вздрогнула, чувствуя какой-то спазм в груди.

— Мерлин, заткнись, сестренка, — беззлобно проговорил Годрик, на что сидевший рядом с Мэри Мэтью, гоготнув, криво улыбнулся. И что-то было в его улыбке противное, мерзкое, убогое. Такое, что полностью выводило из себя.

— Не в обиду будет сказано, но Бекки та еще штучка, так что ты дебил, что бросил ее, — легкомысленно бросил он, и Лили заметила, как быстро промелькнуло в глазах у Мэри чувство какого-то морального удовлетворения. — Впрочем… так ты избавил себя и Мэри от сплетен. — И он, прижавшись к Томас ближе, прикрыв на секунду глаза, словно вдыхая ее аромат, опять усмехнулся.

— Избавь меня от своих тупых комментариев, херов шутник, — злобно рыкнув, проговорил Томас, резко поднявшись, и Лили, невольно посмотрев на него, заметила, что он не на шутку взбешен. В этот момент, словно назло, он поймал ее взгляд, и его лицо за секунду стало непроницаем, таким безразличным, как и тогда, когда они, все же выбираясь иногда на свидания, бродили вдоль Большого озера. И им просто не о чем было говорить.

«Не смей винить во всем меня», — злобно подумала она, наблюдая, как он развернулся и быстро направился в свою комнату. И сердце ее билось сильно, невыносимо от боли и какой-то странной грусти. «Ведь ты сам никогда не показывал мне своих чувств».

Повисла пауза, в течение которой Мэри и Мэтью тихо перешептывались о чем-то своем и, смотря на них, Лили ощущала какой-то прилив злобы. В конце концов, одно из направлений ее мести окончательно обвалилось, оставалась лишь одна надежда — Элен и Фолкнер, но… смотря на то, как понуро Спинетт смотрит на свои руки, боясь бросить хоть мимолетный взгляд на раздражавшую парочку, Лили понимала лишь одно — это тяжелее, чем кажется. Потому что Джастин в один момент может догадаться, что Элен ни черта к нему не испытывает. И тогда это уже будет полным провалом.

— Представляешь, Мэтью, — ласково погладив его по волосам, пропела Мэри, не по-доброму сверкнув глазами. — А наша маленькая Элен, кажется, решила поменять объект своего обожания.

— Что? — растерянно переспросил он, невольно посмотрев на сжавшуюся Спинетт. «Началось…», — с небывалым раздражением пролетело в голове, и Лили, улыбнувшись сильнее, слегка склонила голову набок, заметив, что Томас смотрит на нее в упор. — Да врешь!

— Нет, что ты, — сладко тянула гласные она, посверкивая глазами. — Только вот, похоже, и в этот раз нашу дурочку ждет неудача. Ведь таких, как Фолкнер, не интересуют тупые наивные неудачницы. Разве только… в качестве объекта утоления всех своих похотливых желаний, — она улыбнулась сильнее, и улыбка эта была поистине убийственна. — Признавайся, вы уже обжимались в коридорах? Или… может, все пошло даже дальше? Поговаривают, что он любитель секса в общественных местах, дорогая.

Ее лицо кривилось в каком-то странном торжестве, и чем дольше Лили смотрела на нее, тем сильнее убеждалась, что, на самом деле, она просто чертовски зла. Томас выдавали ее потемневшие глаза и раздувшиеся крылья носа. И осознание это заставляло Лили улыбаться сильнее: потому что даже если у Элен ничего не выйдет, они уже добилась многого.

— Это даже удивительно, — все не унималась она, словно специально выплескивая из себя целый поток яда. — Почему именно Фолкнер, Элен? — добродушно поинтересовалась Мэри, но глаза у нее горели злобным огнем.

— Фолкнер, — отмерев, неуверенно протянул Льюис, — Джастин Фолкнер?

— Именно, — кивнув головой, Мэри вдруг в упор посмотрела на Лили, но та даже не думала смутиться. Она лишь неловко хлопала ресницами, всеми силами улыбаясь непринужденно, ожидая нападения. И… она не прогадала. — Такое ощущение, что ее кто-то надоумил…

— Подожди, точно Фолкнер?! — все не унимался Мэтью, на что получил уничтожающий взгляд Томас. Ей не нравилось, когда ее перебивают; не нравилось и то, что прерывают ее открытую манипуляцию.

— Да успокойся ты…

В этот момент раздался треск, и Лили, повернувшись, заметила, как вскочила резко Элен, и лицо ее, красное, искривленное от обиды, с болью поглядело на Мэтью. А потом, развернувшись, она стремительно побежала к выходу, приковывая к себе внимание всех, находившихся в гостиной. Мэтью, ерзавший на месте, то и дело поглядывал вслед ушедшей Элен, а потом опять переводил свой собачий взгляд на Томас, которая выглядела как никогда разозленной, смотря на Лили в упор, будто бы пытаясь считать с нее информацию.

— Нет, я все-так не понимаю… как она могла?.. — с удивлением то и дело проговаривал Льюис, и Лили, приподняв уголки губ, внутренне разразилась громким смехом.

Потому что видеть выведенную из себя Мэри Томас было не просто увлекательно. Нет. Это было лучшее зрелище в ее жизни.

***

В комнате было тихо. Лишь Мэри неслышно сопела, то и дело переворачиваясь с одного бока на другой, заставляя Лили нервно сглатывать. В руках у нее находилась палочка, но освещать комнату было бы самоубийством, поэтому, стараясь не шуметь, она быстро вышла, и сердце у нее грозилось выпрыгнуть из груди. Чертов Малфой. Чертова жизнь. Все как будто сговорились, постоянно ставя ее в такие ситуации, из которых просто невозможно было выбраться.

И вот сейчас, не найдя ничего лучше, чем просто выскользнуть ночью из спальни, Лили уповала мысленно на то, что ее пропажу никто не обнаружит. Какая-то часть ее действительно наивно верила в собственную удачу, но другая… предрекала ей множество бед.

Когда до выхода из гостиной оставались жалкие шаги, она вдруг заметила, что на диване, напротив камина, кто-то сидел, и, прикрыв рот рукой, Лили попыталась было накинуть на себя мантию, но именно в этот момент человек этот резко повернулся и посмотрел на нее в упор.

Это был Годрик. Даже в темноте комнаты она могла разглядеть его спортивные широкие плечи, и какое-то недоброе чувство охватило сознание Лили. Потому что он точно ее узнал.

Не говоря ни слова, она быстро прошла мимо, понимая, что сейчас бессмысленно было бы что-либо говорить: напротив. Если он в итоге расскажет все своей сестренке, то у нее будет впереди целая ночь, дабы придумать себе тысячу и одно оправдание. И эта крохотная надежда заставляла ее спешно передвигать ногами, направляться прямо к портрету и ощущать собственную беспомощность перед обстоятельствами, в которые ее ставила жизнь.

Сердце билось как сумасшедшее, когда она чувствовала его внимательный взгляд на своей спине, но он молчал. И было что-то в этом еще более устрашающее, чем если бы он действительно хоть как-то отреагировал. Выскочив из гостиной, она, не оборачиваясь, стремительно побежала вперед. Добравшись до второго этажа, накинув мантию, Лили аккуратно стала пробираться по лестницам, заметив краешком сознания, что… ей как будто стало плевать на все. Лили чувствовала себя разбитой, оттого и жалкой, и понимала, что ее не заботит даже собственная репутация. И что-то было в этом безразличие неправильного, порочного. Потому что общественное мнение было единственным, что сдерживало внутри нее самую настоящую тьму. Это был ее якорь.

Лили рассмеялась тихо, стиснув в руках палочку, прислонившись к стене. Малфоя все еще не было и, всматриваясь в кромешную тьму, она начинала чувствовать, что сходит с ума. Мысли вязким потоком текли в сознании, и она думала лишь об одном — как хочется ей попробовать Мариус. Этот ярко-лиловый напиток, а потом, развалившись на подушках, окунаться в самую глубь своих желаний, тех, которые она давила в себе, которые уверенно прятала от окружающих, надевая маску милой девочки.

Чтобы сквозь эти желания увидеть ее. Свою мать, и, давясь от внутренней агонии, представлять, представлять. Представлять. Что она жива. Что не ее тело, лежавшее на полу в крови, было потом передано земле.

— Сними мантию, Поттер, — тихо проговорил Скорпиус, и Лили, дернувшись, подняла глаза. Он стоял возле двери и аккуратно взламывал замок, повернувшись к ней спиной, и его высокая фигура, облаченная в мантию, едва-едва приобретала очертания во тьме.

Дверь скрипнула, лунный лучик проскользил по полу, и Лили, сложив аккуратно свою мантию в сумку, подошла к нему ближе, с интересом заглядывая в эти серые, безмятежные глаза. Когда он, наконец, поднял голову и обратил свое внимание на нее, то она заметила, как легкая насмешка пробежала по его устам, а потом исчезла за надменным оскалом. Не дожидаясь, он перешагнул порог и, с каким-то азартом посмотрев на простилавшийся лес, кинул на нее быстрый взгляд из-за плеча, опять кривя свое лицо в улыбке:

— Ну что? Вперед.

Он шел уверенно и быстро для человека, который мог опасаться, что его могут поймать. Малфой, казалось, не боялся ничего, он не оборачивался, не вздрагивал от причудливых теней, уж больно напоминающих людей. Нет. Для него ничего не существовало, и чем больше она всматривалась в его спину, тем сильнее понимала, что… какое-то теплое чувство жалкого восхищения рождалось в ее груди. И ей это не нравилось. Она должна была презирать Малфоя за его нонкомфортность и в какой-то степени наглость. Ведь этот человек… этот человек был виной тому, что сейчас она была на грани раскрытия!

«Не пытайся перекинуть вину на другого, дура», — злорадствовало что-то внутри, и Лили криво улыбнулась. Потому что она даже не думала притворяться перед Малфоем, ведь ни он, ни она не нуждались в этом.

— Удивительный вы человек, мисс Поттер, — насмешливо бросил он, когда они углубились в лес, и легкий лунный свет не проникал сквозь пышные кроны. Лили чувствовала под ногами грязь, руки ее покрывались мурашками, и с каждой минутой она начинала злиться все больше. Ведь Малфоя, казалось, ничто не брало. — Слишком хлипкая маска для такого профессионала. Ты почти закопала себя.

— Не на ком посамоутверждаться? — огрызнулась она, откинув мешавшуюся прядь с лица. — Советую избавить меня от своих нравоучений, мне плевать…

— Твоя семья — твоя рана, да? Как забавно у тебя искривилось лицо при упоминании матери. — Улыбка у него стала шире, выбивая почву из-под ног, и Лили, прикусив губу, с яростью взирала на него, то и дело царапаясь об острые, еще голые ветки. — Что, очередная сопливая история? Несчастная Лили Поттер. Она стала такой дрянью из-за семейной драмы.

Лили резко остановилась, распахнув глаза, потому что сердце ее вдруг забилось сильно-сильно и стало так больно, что в глазах потемнело. Она сжала палочку. Вскинула ее верх, целях прямо в Малфоя, а он, стоявший к ней спиной, даже не вздрогнул. И Лили знала — он улыбается. Гнет свои губы в полукруглую линию.

— Ты жертва, — продолжал он, а потом, крутанувшись, подошел к ней, смотря с каким-то презрением в глаза. Ему было плевать, что она держит палочку наготове. Потому что оба они знали — не станет колдовать. Не решится. Ведь самостоятельно не сможет выбраться из глуши леса. — В глубине души ты хочешь, чтобы тебя пожелали за твое страдальное детстве.

— Какого черта… — прошептала она, опустив палочку, а потом часто задышала, будто задыхаясь. Лили совсем не понимала Малфоя: он был странным, непонятным, скрытным, но при этом выглядел как самая настоящая открытая книга. Чертов игрок, который водил за нос целое общество. Ведя себя вызывающе, он сделал из себя посредственность, чтобы все подумали, будто знают его. Чтобы потом скрывать действительно темные дела.

— Мне не очень бы хотелось терять такого игрока, как ты, — протянул он лениво, оглядываясь по сторонам, словно ища что-то, а потом, развернувшись, Скорпиус медленно пошел дальше, но уже неспешным шагом, чтобы Лили могла идти примерно рядом с ним. — С тобой интересно разыгрывать партии, Поттер.

— Смотри, не проиграй, — холодно процедила она, ежась в мантии. Они не прошли еще и половины пути, но Лили уже чувствовала, что вся продрогла. И это еще повезло, что они так и не наткнулись ни на кого из живых существ — все-таки лес был крайне опасным местом.

— Я не так остро реагирую на проигрыши, в отличие от тебя, — насмешливо проговорил, пнув ногой ветку, а потом, взмахнув палочкой, он проговорил какое-то заклинание неслышно, и вдруг к ним стали подлетать маленькие изящные феи. Их крылья, сверкая ярче любой луны, медленно кружили возле его палочки, и Лили, завороженная, приоткрыла слегка рот, наблюдая за этим зрелищем.

Феи никогда не подлетают к людям. Они прячутся в самой глуши леса, чтобы никто не мог их найти, и Лили видела их лишь однажды — на ярмарке волшебных существ. Но те крылатые существа были измучены и лишены такого яркого сияния, когда те, что летали сейчас, своим светом могли осветить весь лес.

— Поражения лучше побед, — проговорил Скорпиус, и Лили бросила на него мимолетный взгляд, подмечая, что он тоже внимательно рассматривает фей и глаза его слегка восхищенно искрятся. — Проиграв, ты получаешь опыт. Выиграв, ты теряешь свою бдительность.

— О, могу поспорить, Малфой, что по-настоящему ты бы не хотел проиграть, — насмешливо протянула Лили, не отрывая своих глаз от его бледного лица.

Он усмехнулся. Криво и беззлобно. И чем больше Лили всматривалась в эту улыбку, тем сильнее убеждалась, что она — настоящая. Малфой не носит маску. Он показывает миру самого себя.

— Надо же утешить тебя…

— О чем это ты? — слегка возмущенно бросила она, перебив, и Малфой усмехнулся сильнее. А потом, посмотрев на нее открыто, слегка презрительно произнес:

— Ты же так и жаждешь уничтожить меня, солнечная Лили Поттер. Боюсь, тебя ожидает фиаско.

Не сдержавшись, Лили злобно фыркнула, отвернувшись, ощущая какое-то болезненное разочарование, потому что и сама понимала — Малфой ей пока не по зубам. У него безупречная защита, тараном такого не взять, сплетнями и обычными манипуляциями — тоже. Но не потому ли ей так нравилось все это? Он стоит Лили. Возможно, был даже дороже, что лишь будоражило ее. Еще никого ей не хотелось уничтожить, как его. Наблюдать за его мучениями… что могло быть слаще?

Волна наслаждения прошлась по коже и узлом завязалась где-то в животе, и Лили, тяжело вздохнув, прикусила губу. Если бы сейчас рядом с ней был бы Альбус, он бы точно встряхнул ее и сказал, что его сестра просто идиотка, загнавшая себя в какой-то тупик. Вместо теплой кроватки, она, царапаясь об сухие ветки деревьев, шла по заросшей земли, пачкая свои сапоги; вместо своих примитивных манипуляций, она пытается уничтожить даром не сдавшегося ей Малфоя, который компрометирует ее одним лишь своим взглядом. И самое паршивое было то, что ей нравилось. Лили падала в волну искушения, чувствуя злобу и ненависть, мечтая унизить Малфоя, растоптать его, а потом, выпив такой желанный наркотик, томно вздыхать, окунаясь в свои мечты.

Махнув головой, Лили, оскалившись, бессмысленно посмотрела себе под ноги, ощущая какое-то дикое желание просто поговорить. И, не сдержавшись, она быстро, холодно проговорила, то и дело цепляясь за выступавшие корни:

— Я хотела унизить Берк, чтобы это тупоголовое существо не смело даже голову высовывать. А в итоге это ничтожество смогло меня спровоцировать на простейшем.

— И что будешь делать? — спокойно спросил он, и Лили, пожав плечами, задумчиво посмотрела вперед. Было как-то слишком спокойно, и холод уже почти не ощущался.

— Не знаю. Моя репутация сейчас слегка подорвана для дальнейших действий. Просто, — замолчав на секунду, она быстро, прикрыв глаза, усмехнулась, проговорив: — Она действительно меня задела. Ты прав, Малфой. У меня определенно есть сопливая семейная драма. Но ни в чьей жалости я не нуждаюсь.

— Лишь бы тебе проще жилось, — незамедлительно откликнулся Малфой, и Лили, повернув голову, наткнулась на его взгляд. Он был равнодушным и невозмутимым. Это было бездонное спокойное серое море, в котором, наверное, бури бушуют исключительно в грозы. И это какое-то магнетическое спокойствие передавалось и ей, и вместо привычной злобный и ненависти, она чувствовала умиротворение. Не было у нее в голове ни планов мести, ни так отравлявшей ее нутро семьи.

И феи, посверкивая крыльями, пролетали мимо его лица, освещая его все сильнее, вынуждая Лили невольно всматриваться в его черты. Он был никакой, абсолютно бесцветный и даже не самым красивым, тот же Годрик по внешним данным явно превосходил его. И общение с ним — это настоящая проблема, ведь, узнай кто, что с ней станет? С такими, как Малфой, невыгодно поддерживать любые отношения. Потому что он — проигравший. Сынок Пожирателя смерти, вынужденный до конца дней нести клеймо.

Но почему, почему же ей становилось так спокойно? Почему внутри нее образовывалась такая приятная легкость? Лили это совсем не нравилось. Потому что, ведомая выгодой, она бы никогда не позволила каким-то там искренним чувствам сломать так хорошо выстроенные репутацию и имидж.

А значит, она все же найдет его слабое место. Чтобы вместе с ним уничтожить и то спокойствие, что он привносил своим присутствием. Одним своим взглядом.

***

С каждой секундой становилось все тяжелее держать свои веки открытыми, и, перелистывая книгу, Лили краем уха слушала веселый щебет Мэри. Они всей компанией сидели в библиотеке и готовили к зачету по ЗОТИ, но, естественно, кроме нее никто не пытался браться за ум. Впрочем, и она не особо: вернувшись в спальню лишь к четырем, она проспала чуть больше трех часов и чувствовала себя разбитой.

Корни, с таким трудом добытые, лежали у нее в тумбочке в груде книг, ведь никто, конечно же, не решился бы там рыскать — у Томас, казалась, была патологическая аллергия на любые источники знаний.

Однако Лили все не могла успокоить какое-то внутреннее волнение: Малфой слишком беспокоил ее уставший мозг, да и Годрик, прожигавший ее взглядом… он ничего не рассказал своей сестре. Она поняла это потому, что Мэри вела себя как обычно, она будто бы даже не замечала Лили, озаряя окружающих своей яркой улыбкой, успешно играя на публику. Нет. Если бы ей стало хотя бы что-то известно, она непременно попыталась бы ударить Лили. Добавила бы остроты к тем сплетням, что и так ходили в стенах школы.

— Я не помешаю вам? — Лили дернулась, бросив быстрый взгляд из-за плеча. Возле нее и Мэри стояла, гордо вскинув брови, Мадлен Селвин с поистине стервозной улыбочкой. У нее в руках была целая стопка книг, слизеринский галстук слегка съехал в сторону, а ее длинные черные волосы, разметавшись по спине, спадали до самых рук.

— Конечно нет, Мадлен, — весело протянула Мэри, бросая косые взгляды на своего братца. Впрочем, напрасно, ведь Годрик, слишком сильно сжимая перо в своих руках, что-то писал у себя в пергаменте, иногда лишь прожигая взглядом Лили.

Ее затошнило. Чувство какой-то обреченности появилось в груди, когда Мадлен села напротив. Лили смотрела на нее, думая о том, что, кажется, Скорпиус действительно испытывает к ней самые настоящие чувства, и она пыталась понять — почему? Селвин была обычной, хоть и красивой, однако ветреной и абсолютно не волнующейся за честь Малфоя, который был ее парнем. О ее свиданиях и постоянных ночных обжиманиях за гобеленом с различными парнями знали все — она никогда не скрывала, как будто специально наслаждаясь тем осуждением, что сыпала на нее добрая часть женского коллектива. В этом они были похожи с Малфоем: ни ее, ни его не интересовала работа над собственным имиджем. И чем больше Лили всматривалась в это красивое лицо напротив, тем сильнее начинала его ненавидеть. И недоумевать. Неужели, и вправду, любит ее?

— Как дела, Мадлен? — ласково протянула Элен, улыбнувшись ей. Она аккуратно гладила свои волосы и выглядела вполне непоколебимо, только красные глаза выдавали то, что всю ночь, прежде чем уснуть, она прорыдала в подушку. Глупая Спинетт. Она даже не применила магию, чтобы смыть следы своего позора.

— Все… хорошо, — с надменными нотками откликнулась та, а потом, посмотрев на Мэри, задумчиво протянула: — Только вот в последнее время Скорпиус странно себя ведет. По ночам вечно куда-то уходит.

Годрик резко дернул свою руку, из-за чего книга с грохотом приземлилась на парту, и Лили с некоторой опаской посмотрела на него. Желваки на его подбородке ходили ходуном, и она знала, о чем он думает — кажется, он находит определенную параллель в ее исчезновении сегодня в первом часу ночи.

— Ты удивляешься? — озорным тоном бросил Мэтью, хлопнув зачем-то по спине Томаса, который, дернувшись, резко вскинул глаза, поймав взгляд Лили. И она видела, как в глазах его появляется какая-то злость. И непонимание вперемешку с недоверием. Однако при всем это он ничего не говорил, не пытался рассказать всем о промахе Лили Поттер. Нет. Он… чего-то ждал? Пытался найти для себя выгоду? — Малфой не дурак, нашел себе, скорее всего, девушку без венерических заболеваний и радуется.

Мэри прыснула в ладонь, отведя взгляд в сторону, находя, видимо, это крайне остроумным. Но Мадлен даже не вздрогнула, она лишь презрительно посмотрела на него своими зелеными глазами, прожигая на смерть.

— Ты что такое говоришь? — возмущенно и робко протянула Элен, сдвигая брови к переносице.

— О Мерлин, избавь нас от своей занудности, — весело проговорил Льюис, явно войдя в раж, потому что видел, что своими глупыми каламбурами вызывал у Мэри радость. И злорадство. «Жалкая псина», — подумала Лили о Льюисе, пристально смотря на Годрика, который отвечал ей тем же. И вместо привычной злобы, внутри нее образовывался интерес, потому что Малфой, чертов сукин сын, был прав — она недооценивает тех, кто рядом с ней. И, кажется, Томас был далеко не так прост, как выглядел.

Когда Лили отвернулась от него, чтобы опять поизучать Мадлен, она вдруг наткнулась на ее цепкий взгляд. И на дне этих зрачков искрились странные эмоции. Мадлен Селвин, взиравшая на нее, выглядела так, будто ненавидела Лили Поттер больше всего на свете. И оставалось лишь понять: почему?

Однако подумать ей не дали, в библиотеку ворвался запыхавшийся слизеринец, имя которого Лили, естественно, не знала, и он стремительно подбежал к Мадлен, затараторив:

— Там… в коридоре… Кормак Нотт издевается над Ребеккой Берк!

Все сидевшие в библиотеке резко подскочили, и Мэри была первой из них. Ведь обстоятельство было поистине удивительное: еще никогда Кормак Нотт, известный на весь Хогвартс своей идеальной репутацией зануды-старосты, не устраивал ни над кем расправ. К тому же, над кем-то, вроде Бекки, которая сейчас была возведена в ранг жертвы; которую жалел всякий, мечтавший уколоть мисс Поттер, дочь Героя Войны.

Они пришли как раз в тот момент, когда подвешенная в воздухе Ребекка, делала извращенные кульбиты своим маленьким тельцем, а Нотт, злобно усмехаясь водил палочкой по воздуху. Никто не останавливал его, ответственных старост, вроде Розы Уизли, здесь еще не было, учителей — тоже, а толпа зевак, наблюдавшая за то и дело мелькавшим нижним бельем Берк, с некоторым интересом ожидала концовки представления. Кормак творил откровенную глупость, за такое его могли бы даже отстранить от занятий на время, однако он, словно загипнотизированный, продолжал мучить ее, унижать, просто морально раздавливать.

Лили смотрела и чувствовала некое отвращение — это вульгарная и странная месть не могла быть понятой ею. И, оглядываясь на толпу, она думала лишь о том, как ненавидела их всех, ведь знала, — черт возьми, знала! — что они бы так же смеялись над ней, стоило бы Лили проколоться. Стоило бы ей пасть навзничь. Жестокая, беспринципная толпа огалтевших идиотов, считавших себя уникальными гениями. Лили презирала их до глубины души.

В какой-то момент, блуждая взглядом, она вдруг заметила Скорпиуса Малфоя, который, прислонившись к стене, с какой-то странной насмешкой наблюдал за происходящим. Сердце ее невольно забилось, когда она внимательно разглядывала его расслабленную фигуру, непоколебимый взгляд и губы, которые… шептали что-то еле-еле. И, следя за их движением, Лили вдруг поняла одну вещь. Скорпиус Малфой контролирует каждое действие Кормака Нотта. Это он заставляет его вытворять эти странные, бездумные, порочащие его репутацию действия.

«Империо», — с каким-то невольным восхищением подумала Лили, переведя взгляд на Нотта, чувствуя, как улыбка лезет к ней на уста.

Потому что, кажется, Скорпиус Малфой мстит за Лили Ребекке Берк. Потому что… Лили махнула головой, опять посмотрев на Скорпиуса, который, поймав ее взгляд, весело подмигнул, и в этот момент, когда восхищение и какое-то странное вожделение сплелись воедино, к ней пришла поистине гениальная мысль.

«Смотрите, жалкие неудачники, — думалось ей, когда она протискивалась сквозь толпу прямиком к Берк, которая, плача и бултыхаясь в воздухе, позорно теряла все свое достоинство с каждой секундой все сильней: — Сейчас я восстановлю свою репутацию, и вы вновь будете боготворить меня».

— Кормак Нотт, — громко проговорила Лили, чувствуя взгляды сотни зрителей. — Если ты сейчас же не поставишь на землю Берк, я буду вынуждена вступиться. И тогда тебе уже придется сражаться со мной.

Его стеклянные глаза в упор посмотрели на Лили. Кругом послышались восхищенные шепотки, казалось, мир просто сузился до того места, где стояли Поттер и Нотт — она с превосходством, а он с затуманенным разумом.

— Успокойся, Поттер, не порти веселье, — насмешливо кинул он, и в ту же секунду Лили вскинула палочку, и раздался взрыв, в результате которого Нотт отлетел прямиком к стене. Не медля ни секунды, она направила древко на быстро падавшую Берк, тем самым замедляя ее падение, однако Бекки все равно упала с громким хлопком прямо на пол.

В конце концов, она не желала спасать Берк или облегчать ей жизнь. Бекки просто повезло подвернуться ей под руку, быть выгодной ей. И в тот момент, когда Поттер, подойдя к ней, улыбнулась премило и протянула униженной Берк руку, чувствуя сотни взглядом, слыша хлопки и восторженные возгласы, Лили думала лишь об одном: как бы тяжела ни была ситуация, она всегда выйдет из нее победительницей.

Потому что… Поттер — слизеринка. Самая настоящая: она — такая же, как они. Лживая, меркантильная дрянь, у которой амбиции больше эга.

И, чувствуя, как превозносит ее толпа, как смотрит она на нее с восхищением, Лили лишь скромно хлопала ресницами, посмотрев мимолетно на Скорпиуса Малфоя, который, стоя у стены, презрительно усмехался, смотра на них всех, как на своих жалких игрушек, которыми он вертит, как хочет.

И, вторив его улыбке, Лили подумала о том, что он — очередной идиот на ее пути. Потому что, сам того не осознавая, помог ей восстановить свое место в обществе.

А значит, теперь она сильнее, чем была раньше. Сильнее, чем была даже до отчисления Альбуса из школы.

Зелье бурлило в котле с жутким шипением; лиловая пенистая вода, пребывавшая в агонии, разбрасывала свои капли, и Лили, морщась, смахивала палочкой брызги с руки. Наверное, беда заключалась в том, что, невольно бросая взгляды на Скорпиуса, она совсем забывала про зелье и начинала рассеянно думать о чем-то совершенно постороннем. В Выручай-комнате было по-прежнему холодно и темно, и она, сидевшая на полу, ощущала это как никогда раньше, однако даже мурашки, бегавшие по ее коже, не отвлекали ее так сильно, как он.

Лили ничего не могла с собой поделать — она просто хотела наблюдать за Малфоем, который, расположившись на диване, степенно покуривал сигарету, молчаливо смотря куда-то в сторону. С того самого дня в коридоре прошло почти три дня, и Лили, вновь возведенная на пьедестал идиотами-однокурсниками, радостно упивалась своей победой и строила такие планы… с каждой секундой ей хотелось растоптать Скорпиуса все больше. Просто взять, и стереть с его лица эту покровительственную насмешку, и заставить, наконец, посмотреть на себя.

Потому что чувство удовлетворения пропадало всякий раз, когда он, подсовывая ей бумажку с координатами встречи, вынуждал рисковать, блуждая по ночным коридорам Хогвартса. Даже осознавая, что, по сути, она воспользовалась им и смогла вновь вернуть себе былое положение, Лили не могла избавиться от странной мысли — казалось, что она чего-то не замечает. И Малфой, не пытавшийся заговорить с ней, лишь укреплял ее подозрения.

— Зелье готово, — буднично протянула Лили, опять вскинув глаза, чтобы среди темноты найти его ровный профиль. Слабый свет, вытекавший из палочки, совсем не спасал положение. Комната была объята таким мраком, что он попросту растворялся в нем. — Осталось только настоять его месяц и можно будет употреблять.

— Так в чем же заключается особенность твоего приготовления, Поттер? — кинул он лениво, даже не повернувшись. — Ты сделала все в точности по рецепту… сдается мне, что кто-то пытается меня надурить.

Недовольство прошлось волной по коже, и Поттер, надменно подняв бровь, испытала дикое раздражение. Чертов Малфой. И почему он всегда был на шаг впереди? Ведь она действительно хотела отделаться от него как можно скорее, но если готовить по ее рецепту… то придется, к великому сожалению, терпеть его общество еще как минимум неделю.

— Нехорошо получается, — холодно проговорил он, и в его голосе была такая сталь, что она невольно поежилась. — Я к тебе со всей душой, а ты…

— Да ладно, Малфой, — яростно воскликнула Лили, резко подскочив на ноги. Какая-то необузданная злость вытравляла ей внутренности, приводила к спонтанным действиям. Рядом с ним совершенно не получалось контролировать ни себя, ни эмоции, ни собственное тело. — Зачем тебе это? Обычный Мариус как раз подходит для того, чтобы отрубиться на часик другой и получить удовлетворение, а мой…

— Вызывает то, чего бы хотелось увидеть больше всего, — спокойно подытожил он, затянувшись сильнее, и Лили сморщилась от запаха, распространяемого этими сигаретами. Они были странные; сигареты не были маггловскими, и их запах был до удивительного знаком, но Лили все никак не могла понять, что же это было. — Именно это мне и нужно, поэтому, будь добра, не отходи от нашего уговора и соверши свою часть сделки.

— Что же ты такое хочешь увидеть, Малфой? — холодно спросила Лили, подойдя к нему ближе, так, чтобы можно было заметить, как блестят во тьме его глаза. — Что, тоже есть какая-то сопливая история?

Он усмехнулся еле слышно. Искорки, осыпавшиеся с мундштука, падали на его брюки, и, завороженная, она не могла оторвать от него глаз.

— Ну уж наверняка не такая драматичная, как у вас, мисс Поттер. Дай угадаю… ты хотела увидеть свою мать?

Сердце замерло, как и всегда от одного ее упоминания, и Лили отвела голову в сторону, зажмурившись. Потому что, кажется, впервые она чувствовала не боль, нет. Это было опустошение.

Сквозняк гулял по комнате, обдувал ее ноги, и, почувствовав дрожь в теле, Лили присела аккуратно на диван, сжав сильнее нужного сиденье. Палочка в ее руках погасла, и теперь они сидели в совершенном мраке, но даже так Лили чувствовала его пристальный взгляд каждым миллиметром своего тела и испытывала странные, едва объяснимые ощущения.

Ей хотелось говорить. Плакать навзрыд, вытряхивая все спрятанные чувства, но открываться Малфою было сродни самоубийству. Она знала, что он воспользуется информацией, подомнет ее под себя, а потом в нужный момент нанесет удар такой силы, что она не устоит на ногах. Но что Лили могла поделать, ведь именно он был единственным человеком во всем этом огромном замке, перед которым ей не нужно было притворяться… именно с ним солнечная Лили Поттер могла быть собой.

— Если ты хочешь, чтобы я приготовила свой Мариус, принеси мне кусок черного гоблинского золота.

— Губа не дура, Поттер, — слегка присвистнул он, повернувшись к ней, невольно заставляя ее тоже посмотреть на него. — Это редчайший металл… откуда он у тебя вообще мог быть?

Фыркнув, Лили, вскинув брови, насмешливо бросила, слегка покачивая головой:

— Отец Элеоноры Спинетт работает с различными видами золота, Малфой. И, конечно же, с гоблинским. Как думаешь, насколько было сложно уломать эту идиотку стащить кусочек мне?

— Как грубо, — сладко протянул он, и Лили, не сдержавшись, улыбнулась криво.

Она и не знала, как легко можно быть самой собой. Не притворяться, не улыбаться мило, не опускать смущенно глаза. Впервые за многие месяцы Лили говорила вслух то, о чем думала, и ей это нравилось. Нравилось, что Малфой не осуждал; нравилось, что он не пытался ее исправить, воспитать или как-то повлиять на нее. Напротив, казалось, что Малфой только и одобрял такой ее подход к жизни.

Значило ли это, что Лили бросила свою месть из-за одного только его понимания? «Какая чушь», — думалось ей. Теперь она была готова уничтожить его еще больше.

— Зачем ты сделал это с Ребеккой? — тихо спросила она, наблюдая за сигаретой в его руке. Она медленно тлела, окутывая комнату сладостным ароматом, и Лили, казалось, падала в какую-то пропасть, потому что внутри нее появлялось странное, не совсем понятное ей желание.

— За твоими примитивными манипуляции интересно наблюдать, — со смешком через секундную паузу ответил он. — Ты так стараешься заполучить место в обществе, что это даже восхищает. — И вдруг, повернув к ней голову и пристально посмотрев, Скорпиус произнес серьезно, заставляя ее поежиться: — Лили Поттер, не думала ли ты когда-нибудь, как далеко могут занести тебя твои же игры?

— Плевать я хотела, — тут же прошипела она, понижая голос. — Я, может, только и желаю понять, насколько далеко могу зайти.

Неопределенно хмыкнув, Скорпиус, опять затянувшись, продолжал прожигать ее взглядом, и Лили чувствовала, как внутри что-то начинало двигаться, биться, выделять энергию, и было страшно. Потому что те чувства, что начинали появляться у Лили Поттер, совершенно ей не нравились, ведь чувства — это слабость. Их растопчут и обольют грязью, а потом ткнут ее же лицом в них.

— Ты специально подослал Мадлен в библиотеку, чтобы она села с нами? — холодно бросила Лили, смотря на него так же внимательно, как и он. В ночной тьме смотреть на него было особенно трудно, потому что, казалось, Скорпиус попросту сливается с ней, и только глаза, серые, стальные, поблескивали магическим светом.

— Она подсела к вам? — хмыкнул он, слегка качнув головой. А потом, отвернувшись, откинулся на спинку дивана и о чем-то явно задумался.

Лили смотрела на него и падала, потому что в голове выстраивалась очевидная мысль — Скорпиус с Селвин не просто из-за чего-то, он в нее точно влюблен. И чувство ярости, образовывавшееся внутри, заставляло ее скрежетать зубами и смотреть на него в упор, мечтая этой же любовью его и уничтожить.

— Я просил ее просто прийти в библиотеку, чтобы быть уверенным наверняка, что вы точно узнаете о том, что в коридоре что-то происходит.

Раздражение волной опять накрыло Лили, и, нервно дернув рукой, она почувствовала какую-то смутную тревогу. Почему он делится с ней этой информацией? Неужели… совсем не боится? Малфой был спокоен и безмятежен, казалось, он даже не думал о том, что Лили, ненасытная душонка, сделает все, чтобы просто взять и уничтожить его. Нет. Он как будто всем своим видом смеялся над одной только ее потугой, и это бесило до невозможного. Потому что никто не смел смеяться над Лили, когда она не пребывала в своем амплуа, а наконец-таки становилась собой.

И, не сдержавшись, она выпалила быстро, на одном дыхании:

— Почему ты все это говоришь мне? Не страшно, что я просто сломаю тебя твоей же информацией?

Раздался короткий смешок, и Малфой, закинув голову, рассмеялся громче, смотря в потолок:

— Забыла, да? Один из пунктов непреложного обета заключался в том, что информация, обсуждаемая между нами, не может быть передана ни в каком виде. Иначе ты просто умрешь.

— Но я думала, что это лишь касается Мариуса!

— Думать — полезное свойство для человека, Поттер, — тихо проговорил он, и голос его до этого насмешливый в момент стал стальным. — Но нужного еще уметь и анализировать.

Отвернувшись, она впервые почувствовала, как какой-то липкий стыд окутывал ее сознание, и в какой-то момент Лили стало так страшно, что она непроизвольно сомкнула руки на коленях, расширив глаза. Она совсем не думала об этом. Право, когда Поттер вообще заключала этот обет, единственная ее забота заключалась в том, чтобы заставить Малфоя замолчать.

— Страшные ощущения, да? — услышала она над своим ухом, и, резко повернувшись, увидела его лицо. Малфой склонился к ней, и их разделяли какие-то жалкие сантиметры. — Быть игрушкой в чужих руках, невольницей собственного положения. Но кто же в этом виноват? Не ты сама ли?

Она смотрела на него молчаливо, сглотнув нервно, потому что, видя теперь его лицо так близко, что даже в темноте можно было различить его черты, она не испытывала ни ненависти, ни раздражения. Нет. Лили просто хотелось почувствовать его прикосновения, его теплое дыхание на своей коже, и наваждение было таким сильным, что дыхание ее в момент стало совсем тяжелым.

«Идиотка!», — кричало ей сознание, и она даже не пыталась его заглушить. Ведь оно было чертовски право.

— Почему ты все еще сидишь здесь, солнечная Лили Поттер? — насмешливо бросил он, так и не отодвинувшись. — Твои псы проснутся и заметят твою пропажу. Что тогда?

Моргнув, Лили возмущенно фыркнула. Потому что… это ведь все из-за него! Малфой специально ее провоцирует!

— Мои псы ушли выгуливаться, — холодно процедила она, наклонившись к нему, не прерывая зрительный контакт, и Малфой лишь сильнее улыбнулся своей презрительной улыбкой. — И не надо проявлять свою ложную заботу, Малфой. Не знаю, какие у тебя проблемы, раз ты решил помочь мне с Ребеккой, но тот факт, что из-за тебя и твоих необдуманных встреч Годрик Томас уже обнаружил, что я не сплю по ночам, как полагается, заставляет меня ненавидеть тебя больше обычного.

— О, какая ирония. Кажется, первый, кто догадается о твоем амплуа, будет твой бывший, — насмешливо протянул Скорпиус, кривя свои губы, и Лили, приподняв вопросительно бровь, окинула его презрительным взглядом.

— Интересуешься моей личной жизнью? — едко протянула Лили, ослепительно ухмыляясь, но внутри, видел Мерлин, сердце отчего-то пропустило удар.

— Поттер, ты же дочь Героя Войны. К тому же, дружишь с Мэри Томас. О тебе и твоей фальшивой жизни знает весь Хогвартс. — Отодвинувшись наконец, Скорпиус, потерев мундштук об обивку дивана, потушил сигарету, и она, медленно крошась на кусочки, через минуты растворилась, будто и не было. — Обливиэйт бы решил все твои проблемы. Так что не стоит меня винить. Впрочем, — задумавшись, он провел рукой по волосам, — он и сейчас может помочь тебе. Правда, возможно, Томас сойдет с ума или его сознание исказится. Но это такие малые жертвы, да, Поттер? Ведь куда важнее оставаться в своем фальшивом образе?

Ветерок усилил свои порывы, и Лили, поднявшись с места, медленно подошла к окну, чтобы прикрыть его. Было как-то мучительно сладостно, потому что, конечно же, то, что предлагал Малфой, было самым рациональным. Сломать его сознание? Запросто!

Сердце пропустило удар, и Лили, улыбнувшись криво, посмотрела на простиравшийся лес. Однажды Альбус сломал сознание своему однокурснику просто за то, что тот, желая отомстить Поттеру, стал следить за ним и однажды обнаружил, что Альбус и Лили Поттер ходят в Запретную секцию Библиотеки. Если бы этому идиоту пришло в голову не бравировать, а сразу перейти к действиям, Поттеров уже бы тогда не было в школе. А так… теперь он вынужден валяться в больнице св. Мунго и бессмысленно смотреть в потолок.

Глупый. Глупый. Слизеринец. Против кого ты пошел?

— Скорпиус, — протянула Лили игриво, отвернувшись от окна, зная, что он стоит позади нее. Малфой был странным и лживым, но его точно тянуло к ней. Она была в этом уверена, и ей это нравилось. — А ты бы смог помочь мне? Смог бы стереть ему память ради меня?

Он молчал, прожигая ее своими глазами, и в его глазах была такая жесткость и сталь, что мурашки прошлись по коже. Малфой был страшным, опасным человеком, не это ли пробуждало внутри нее какие-то порочные чувства? Желания? Ведь ей хотелось прижаться к нему и, не церемонясь, по-жесткому целовать, оставляя на губах маленькие раны.

— Это было бы забавным, — задумчиво протянул он, не отводя глаз. — Но, Поттер, ты же понимаешь, насколько высока будет цена моего участия?

— Насколько высока? — насмешливо фыркнула Лили, схватившись руками за подоконник, боясь, что еще минута и она точно поцелует его, потому что искушение было слишком высоко.

— Твоя жизнь уже принадлежит мне, — лениво проговорил Скорпиус, нависнув над ней. У него в глазах бегало серое нечто, столь напоминавшее бушующее море, когда волны, играясь, обрушивались на берега или топили корабли. Это было море во время бури, и оно было пугающим, потому что поглощало в свои недра и не давало выплыть. — Придется отдать мне и свою волю.

Лили было смешно. Смотря на него, кривя губы, Поттер мечтала о том, чтобы он сделал еще один шаг и она без зазрения совести могла наконец утолить свой голод. Но он стоял, не двигаясь, заставляя ее улыбаться шире и думать — если никто не может узнать о том, о чем они говорят, тогда Малфой — идиот. Ведь тогда выходило, что не одна она в гильотине. Он тоже. И кто знает, чье тяжелое, косое лезвие обломится первее?

***

Она наблюдала за Скорпиусом, чувствуя, как какое-то невольное восхищение пронзало ее, калечило нутро, выворачивало его. Потому что Малфой, чертов сукин сын, был до того притягательным и харизматичным, сидя за столом в этом дурацком кружке, кривя свои брови и следя за Розой, которая, распинаясь, агитировала за политику «Содружества», что Поттер невольно начинала ощущать, как гулко бьется сердце.

Лили не могла понять причину своих чувств: Малфой по-прежнему был невыгодным слизеринцем с безобразной репутацией, и с ним общаться, это все равно что заранее начать откапывать себе могилу. И Лили ненавидела себя с каждой секундой все больше, потому что знала, что в глубине ее души жило нечто, которое могло наплевать на все ее принципы и заветы и пуститься в пучину. В такую, откуда не выбраться.

Но ничего поделать она не могла. Лили просто слушала его размеренную уверенную речь, в какой-то момент понимая, что… сама проникается его взглядами, ведь Скорпиус был до чертиков убедителен.

— Несомненно, что техническая мощь магглов превзошла любые наши прогнозы, — говорил он спокойно, стоя посередине комнаты, ловя заинтересованные взгляды окружающих. В их кружке по-прежнему было всего лишь десять человек, и из знакомых лиц тут сидели только Мадлен, Джастин, Роза и сам Малфой, который неизменно вступал в дискуссию с Розой. — Но кто сказал, что нам нужны их изобретения? Разве мы не носители высшей силы, той, благодаря которой можно повелевать такими вещами, которые обычным людям не снилось? Почему мы стараемся забыть о собственной индивидуальности и пойти за вслед за магглами? Почему мы должны расплачиваться за идеи Волдеморта, вознося всех магглов и магглорожденных в ранг неприкаянно святых? Уизли, ты не находишь это абсурдным?

— Я думаю, — резко проговорила она, тоже вскочив с места, дернув слегка плечом, и в ее голубых глазах плескалось некоторое раздражение. — Что мы по-прежнему виноваты перед ними… то, что происходило в нашем мире на протяжении веков… мы должны теперь каяться!

— Мы? — насмешливо тянул Скорпиус, и Лили могла разобрать среди его голоса нотки раздражения. — Должны? Серьезно? Без понятия, кто тебе мозги трамбует, но рекомендую трезво оценить обстановку: наше поколение не имеет никакого отношения ни к войне, ни к идеологии Пожирателей. Мы не должны ни за что расплачиваться. И вставать на колени перед меньшинством… в каком здравом обществе такое вообще возможно? Где это видано?

Когда он был в чем-то заинтересован, его серые глаза, наполненные равнодушием, превращались в пенистые морские волны, которые, бушуя, уносили всех, кто заглянул в этот омут. Он был резким на слова, принципиальным до ужаса и говорил то, о чем думал, и Лили, рабыня своих масок и образов, смотрела на него, приоткрыв слегка рот — потому что такое для нее было непозволительной роскошью. И она совершенно не могла понять, почему Малфой так спокойно выражал свое мнение, не боясь общественного порицания? И почему же, в конце концов, даже Роза, ярая защитница магглов, не презирала его, не кидалась с заезженными оскорблениями?

Неужели… искренность так подкупала?

Мотнув головой, Лили сжала руку в кулак, совсем перестав следить за разговором, когда Малфой вернулся на свое место. Мадлен, тут же накинувшаяся на него, стала что-то шептать ему на ухо, и он, ухмыляясь, иногда кивал головой, будто соглашаясь. И Лили злилась на себя и на обстоятельства, что вынуждали ее сидеть здесь, прямо напротив этой парочки, и давиться собственной горечью, потому что Мадлен Селвин, о которой она не знала толком ничего, вызывала в ней какую-то странную, изувеченную бурю негодования.

Прикрыв рот рукой, будто смутившись, Лили улыбнулась весело, потому что внутри знакомый порыв отчаянной радости переполнял ее легкие. Сейчас, прямо после этого кружка она встретится с Годриком, оглушит его в заброшенном классе, а потом будет дожидаться Малфоя. Чтобы тот стер ему воспоминания, сломал его полностью, и чувство какого-то морального удовлетворения так и глодало Поттер. Ей не было жаль Томаса. В конце концов, он был одним из первых в ее списке личной мести.

Молчаливо наблюдая за тем, как медленно стали расходиться все сидящие, Лили вдруг поймала на себе задумчивый взгляд Мадлен. Ее безразличные зеленые зрачки будто впились в профиль Лили, как будто вопрошая что-то, и Поттер, смущенно улыбнувшись, провела рукой по волосам, думая, что Селвин крайне странный человек. Потому что Лили действительно не понимала ни того, что связывало ее со Скорпиусом, ни того, почему вот уже четвертый день Лили ловит на себе ее пронзительные взгляды.

Тихо фыркнув, Селвин, развернувшись, схватила Скорпиуса за руку и повела его к выходу. Они удалялись медленно и степенно, и Лили, наблюдавшая за ними в открытую, отчего-то ждала, что Малфой повернется, посмотрит на нее. Но тщетно. Он шел вперед, и Лили злилась на себя все больше: потому что… на кой черт ей вообще сдалось его внимание?

— Почему ты терпишь здесь присутствие Малфоя? — холодно спросила Лили, обернувшись к Розе, когда они обе вышли из класса. Кузина, склонившись над замком, накладывала на него чары и делала это до того неспешно, что Лили начинала беситься.

— Я уважаю Скорпиуса, — произнесла быстро Роза, не глядя, по-прежнему бряцая замком, взмахивая палочкой. — Да, он говорит такие глупости, но тут, понимаешь, без отца не обошлось, — она фыркнула, наконец покончив с дверью и равнодушно вперилась взглядом в Лили. — Но он принципиален. И не боится отстаивать точку зрения, отличную от большинства. Конечно же, это подкупает.

— Ты никогда не пытаешься оспорить его до конца, — премило улыбнувшись, протянула Лили, обнажая ямочки на щеках. Ей действительно было интересно, почему упертая до убогого Роза Уизли молчала всякий раз, когда Скорпиус начинал использовать все свое красноречие.

— Может, — задумчиво протянула Роза, посмотрев куда-то в сторону, словно покинув реальность на секунду. — Он говорит до того складно, что тебе и самой невольно начинает казаться, что ты ошибаешься? В любом случае, к чему нам такие дебаты? Это всего лишь кружок. Ничего не значащее собрание людей, интересующихся политикой.

Неопределенно передернув плечом, Лили резко развернулась и неспешно пошла вперед, чувствуя предвкушение. Потому что до встречи с Годриком оставались считанные секунды, и кто знает, чем может обернуться ее маленькая проделочка?

«Ты сломаешь ему жизнь, дорогая», — вторило сознание, и Лили, криво улыбнувшись, подняла глаза, оглядываясь по сторонам. А когда ей сломали жизнь, кто-нибудь спросил у нее позволения? Кто-нибудь ее пожалел? В какой-то степени Лили было даже приятно осознавать, что она чуть ли не самое большое зло всего Хогвартса, потому что… в этой жизни должны быть такие люди. Те, кто будет вытаскивать с самого дна все самое плохое из людей, мучить их, ломать, чтобы потом эти же люди вставали на ноги и делались сильней.

Ведь, в конце концов, а что такого делала Лили? Манипулировала? А не показывала ли людям всего-навсего их темную сторону? Святоши, все они, осуждавшие любого за нарушение норм морали, сами творили такие вещи, за что их можно было придать общественному порицанию на долгие-долгие годы. Так чем хуже Лили? Она всего лишь такая же. Она — порождение общества, в котором живет.

Почувствовав чей-то взгляд, Лили резко вскинула голову и вдруг увидела Фолкнера, который, прислонившись к стене, словно кого-то ждал, прожигал ее взглядом. А потом, оттолкнувшись, стремительным шагом приблизился к Лили и, улыбнувшись дружелюбно, скрестил перед собой руки.

— Лили, это правда, что Мэтью и Элен вместе?

— Что?.. — с удивлением протянула Лили, вскинув брови, и он, откашлявшись, тут же добавил:

— Просто вчера ко мне подошел Льюис… и у нас состоялся не самый приятный разговор, — он сморщился, прикрыв на секунду глаза, а потом, распахнув их, внимательно посмотрел на Лили: — Так они правда вместе?

У нее внутри азарт разгорелся с такой силой, что, не выдержав, Лили улыбнулась почти что искренне. Он попался. Фолкнер теперь точно у них на крючке, и от одной только мысли, как раздосадована сейчас, должно быть, Мэри, у Лили просыпалось невиданных размеров злорадство. «Даже скучно», — думала она, разглядывая его лицо. Что было в этом мальчишке, кроме виллы в Италии? Гребаное ничего, он еще наивен до убого, раз с такой легкостью купился на простоту Элен.

— Конечно нет, — уверенно протянула Лили, вскинув голову. В ее глазах, она знала, плескалось то, что обычно называют «безгрешной уверенностью». — Но… Элен была долгое время в него влюблена. И теперь Мэтью просто не может смириться, что ее вкусы поменялись.

Поттер многозначительно посмотрела на него, слегка подмигнув, видя, как лицо напротив озаряется довольной улыбкой. О да, конечно, теперь Элен для него была даже заманчивее, чем раньше, ведь на горизонте появился соперник. И от всей этой ситуации хотелось хохотать каким-то истерическим смехом, чтобы под его натиском ребра обваливались вниз.

Потому что Лили Поттер чертовски, просто до ужаса ненавидела все, что ее окружало и чем она занималась, и это чувство, пронзавшее тело, было до того смертоносным, что хотелось просто вонзить ногти в лицо напротив.

Фолкнер улыбнулся добродушно, махнув головой, а потом, поблагодарив наскоро, стремительно пошел в сторону. И когда он ушел, улыбка на лице у Лили погасла; вместо нее появился беспристрастный, презрительный оскал, говоривший: «все прошло так, как и я планировала». Все люди, окружавшие ее, было всего лишь марионетками, и если раньше Лили упивалась своими играми, то теперь… ничего, кроме ненависти, не было. Но ненавидеть тоже было тяжело. С каждым днем, прожитым с такой ношей на сердце, она становилась слабее и слабее, и кто знает, не погубит ли это ее? Ведь в этом мире у нее нет права на промах, ошибку, слабость, эмоцию, настоящие чувства. Это все просто вывернут против нее.

Лили подходила к нужному классу и не чувствовала больше ни азарта, ни интереса. Казалось, то, что она собирается провернуть сейчас, больше не тревожило ее: ломать сознание — подумаешь, и не такое она делала. Вместо всего у нее была одна только тоска, где-то на задворках сознания образ матери, и Лили смотрела себе под ноги и думала: когда она начинала путь Темной магии, чтобы найти воскрешающее зелье или заклинание, она не думала о последствиях. У нее просто была безумная идея, о которой Лили молчала, никто, даже Альбус, не догадывался об истинных мотивах ее увлечения. Но… чем занималась она сейчас? Тем ли, чем должна была изначально? Ведь получалось, что некромантия просто канула в лету с того момента, когда Альбуса отчислили и на нее навели дуло пистолета. Тогда к чему все это? Что она, черт возьми, вообще здесь делает?

Подняв резко глаза, она увидела, что в нише напротив кабинета стоял, облокотившись о стенку, Скорпиус Малфой, лениво покручивая палочку в руках. И когда он поднял свои глаза, натыкаясь на ее, Лили замерла, чувствуя странный внутренний прилив. Она не ненавидела Скорпиуса. Из всех людей, окружавших ее, он был единственным, чье появление в ее жизни не вызывало в ней ярости. Он был странным, опасным, принципиальным и сильным. Смотря на него, она думала лишь о том, что ей бы хотелось подчинить его, а не покалечить, и это пугало. Пугало по-настоящему, потому что было впервые.

— Эй, Лили, — громко позвал голос, и Лили, обернувшись, увидела Годрика, который, подходя к ней все ближе, выглядел до того решительным, что некоторое подобие страха пронзило ее тело.

Когда он поравнялся с ней, Лили бросила быстрый взгляд в сторону, подмечая, что Скорпиус скрылся в нише, и его не было заметно из-за полумрака коридора. И это, отчего-то, придало ей уверенности, от того, наверное, она прямо посмотрела на него, не забыв вклеить улыбку в лицо.

— Пойдем в класс, нечего здесь…

— Элен все рассказала мне, — резко перебил он ее, и Лили вздрогнула слишком явственно, распахнув широко глаза. Страх холодными, липкими пальцами схватил ее за руки, потому что… а что могла вообще рассказать Элеонора? Что на самом деле Лили жаждала мести и распустила слухи о Ребекке? Хотела уничтожить Мэри, сместив ее с пьедестала?

Сердце билось слишком сильно, и Лили молилась, чтобы ни один мускул на ее лице не дрогнул, не показал, как страшно ей стоять и смотреть ему в глаза. Как страшно понимать, что весь образ, вся репутация, вся она, милая, правильная, солнечная Лили Поттер, разобьются прямо сейчас, здесь, в коридоре. Что станет тогда с ней? Как она будет жить?

— Ты же об этом хотела поговорить? — продолжал он, словно не замечая, как побледнела Лили. Этот идиот до того плохо знал свою бывшую девушку, что даже не догадывался, что стоявшая перед ним — одной ногой в могиле. — О том, что той ночью ты куда-то ушла. Признаться, я…

— Как интересно! — раздалось резкое, знакомое, выбивавшее окончательную почву из-под ног Лили, и она, прикусив до крови губу, вскинула голову, замечая Мэри Томас, которая, скрестив руки на груди улыбалась. Кривила губы в своей улыбке, и в глазах в этих стояла дикая злоба.

— Ты что здесь делаешь? — холодно спросил Годрик, нахмурившись. Судя по реакции, можно было понять, что сестрицу он с собой не звал.

Лили тяжело задышала, думая о том, что ни черта теперь не получится — весь план летит в тартарары, и только понимание, что она не одна здесь, что там, в нише, стоит Скорпиус Малфой, заставляло ее стоять на ногах. Ведь Лили просто не могла унизиться перед ним.

— Слежу за тобой, братец! — картинно вздохнув, бросила она, приблизившись и поравнявшись с ними. — От тебя в последнее время одни проблемы, вот я и заинтересовалась, когда увидела, что ты куда-то торопишься вечером. Так и Лили нигде нет… согласись, странно!

Она смотрела на своего брата надменным взглядом, как будто только и мечтая, чтобы унизить его, но Годрик не был так прост. Он лишь сильнее хмурился, беспомощно посмотрев на Лили.

«Играй, Поттер! Играй, как в последний раз!», — и она, понурив голову, уставилась на свои туфли, думая отрицать все что угодно… и, если уж придется, сказать, что она совсем ни при чем. И что Элен сама долго точила обиду на Томасов.

— Так значит наша малышка Лил-с гуляет ночью, интересно как! Почему ты мне не рассказал, Годрик?!

— Потому что не твоего ума дела, сестренка, — грубо проговорил он, и Лили вдруг подумалось, что… может, он все еще влюблен в нее? Это понимание заставило ее поднять голову и в упор посмотреть на него, изучать, как будто впервые увидев. Годрик Томас, чертов Годрик Томас, неужели и вправду влюблен?

— Ну уж позволь, ты все-таки мой брат. Поэтому, давай, рассказывай. Мне теперь очень интересно, что тебе там Элен могла рассказать.

И Лили смотрела на него внимательно, пытаясь прикинуть, как именно можно воспользоваться его чувствами, что можно было с ними сделать. И чем сильнее всматривалась она, тем больше ей хотелось смеяться. Потому что все это было до убогого смешно.

— Она ходила на кладбище к матери, — не выдержав, выпалил он, и Лили, с силой подавив удивление, быстро опустила голову, чтобы никто не заметил ее настоящих эмоций. — Элен сказала, что в тот день Лили, все еще переживая из-за слов Ребекки, решила сходить к ней на могилу.

Повисло молчание, и внутри нее была лишь одна мысль — она должна играть, кривиться, выдавливать правильные эмоции, чтобы никто не догадался, не понял, что кругом один обман.

Голова шла кругом, легкие сдавливались под натиском каких-то силков, и Лили, напустив на лицо грусти, посмотрела пронзительно на Годрика, думая про себя, что… зачем Элен это сделала? И как вообще она могла до такого додуматься? И какая-то смутная благодарность просачивалась в ее сердце, ведь, получается, Спинетт спасла ее? Но зачем?

— О, — протянула Мэри, и лицо ее приобрело разочарованный окрас. Ей явно хотелось услышать что-то более веское, то, из-за чего Лили можно было загнобить. — Лили, милая, ты все еще грустишь из-за смерти матери? Но это же было так давно, почти четыре года назад. Не проще ли отпустить?

Белесые волосы от мутного света факелов приобретали какой-то поистине уродливый оттенок, и Лили, прикусив губу до крови, взирала на нее, пытаясь затолкать ненависть куда-то внутрь. Но тщетно. Одно лишь упоминание о матери из уст это идиотки, возводило ее до состояния тотальной ненависти. И тут послышался шорох, как будто что-то упало, и Лили вспомнила, что здесь, совсем рядом, стоит Скорпиус, и все ее чувства в момент улеглись. Пелена спала перед глазами, и теперь она лишь печально смотрела на Мэри, улыбаясь ласково, думая о том, что Томас просто раздавлена. И она пытается мстить.

— Замолкни, — резко проговорил Годрик, посмотрев на свою сестру совсем уж по-злобному. — Научись уже думать, что говоришь.

— О, так ты ее защищаешь? Что, хочешь…

— Умолкни, — и он схватил ее за руку, встряхнув, вызывая у Мэри полувскрик-полуфырканье. Волосы волной хлестнули ее по щекам, и Томас, отмахнувшись от них, с яростью посмотрела на Лили, сверкая голубыми глазами:

— Ты самая настоящая стерва, Лили Поттер. Это же из-за тебя Фолкнер переключился на Элен, да?! Ты сговорилась с ней!

Вырвав руку из хватки брата, она, насупив брови, бросила на Лили цепкий, наполненный злобой взгляд:

— Ну держись теперь. Потому что если я узнаю хоть что-то, тебе несдобровать. Я собственноручно сломаю тебя, как жалкую игрушку.

И, резко развернувшись, она быстро пошла прочь, снеся по пути старинную вазу, которая с грохотом упала на пол. Годрик молчал, провожая сестру взглядом, а потом, посмотрев на Лили, сузил глаза. Что-то в нем боролось: какие-то барьеры прорывались под натиском эмоций, и с каждой секундой он все больше напоминал сломанный механизм. Что ж... было ли ей жаль его? Ни на каплю.

Не говоря ни слова, Томас медленно побрел прочь, о чем-то задумавшись, и Лили, сглотнув наконец, почувствовала, как какие-то цепи будто падают с ее тела, освобождая сердце. Она могла вздохнуть. И среди вороха эмоций, явственнее всего был не страх, нет. Это было желание отомстить этой дуре Мэри Томас. Которую она раздавит с особым изяществом. Ведь Фолкнер — это так, ерунда. Игрушки для детей. Лили пойдет дальше. И кто знает, куда в итоге она забредет?

— Мои аплодисменты, Лили Поттер, — раздалось позади за спиной. И Лили, подняв надменно брови, скрестила руки на груди. — Ты почти сдерживаешь свои эмоции.

— Иди к черту, Малфой, — холодно проговорила она. А потом, не удержавшись, развернулась, чтобы посмотреть в его насмешливое, беспристрастное лицо.

— О, я у него непременно окажусь, а ты? — пронзая ее взглядом, тихо проговорил он, и Лили вздрогнула внутренне от того, насколько выразительны были его глаза. — Не уготовано ли тебе что похуже?

Лили не знала. Но почему-то ей казалось, что если и попасть в ад, то только в тот, где будет Малфой. Чтобы вечно стоять и смотреть в эти наполненные пенистой водой презрительные серые глаза.

Смутное ощущение тревоги слегка портило улыбавшееся лицо Лили Поттер, которая, прислонившись к стене в коридоре, миролюбиво хлопала ресницами, провожая взглядом проходивших мимо людей. Лили была чертовой звездочкой: с ней здоровался каждый третий, кое-кто даже останавливался для озвучивания ничего не означавших фраз, и она с неизменно искренней улыбкой отвечала всем подряд. Вновь вознесенная на вершину, Поттер упивалась своей репутацией, смеясь над каждым где-то внутри.

Только вот сегодня смеяться особо не хотелось, потому что, облокотившись спиной о шершавую каменную поверхность, Лили дожидалась чертового Скорпиуса Малфоя, который, подкинув ей очередную книгу с зашифрованной запиской, велел ей стоять в коридоре на третьем этаже и ждать звонка на урок. Благо, у нее занятий не было, и, в принципе, их встреча не наносила ущерб ее репутации, но что-то внутри так и глодало, буквально заставляло с какой-то нервозностью чего-то ожидать.

Она боялась себя: каждый раз, садясь за стол в Большом зале, Лили глазами интуитивно искала его. Все ее тело находилось в странном напряжении, стоило Скорпиусу бросить ленивый взгляд на нее, когда, идя вместе со своими однокурсниками, он натыкался на Поттер. Лили было по-настоящему страшно. Внутри какая-то ненависть просто изводила ее, а осознание, что, похоже, Малфой нравился ей не просто как человек, било сильнее любого жизненного удара.

Среди всех свалившихся на нее проблем появилась и еще одна — Мадлен Селвин. Лили не могла отделаться от ощущения, что та постоянно наблюдает за ней, и что-то подсказывало ей, что Селвин далеко не дружелюбно настроена по отношению к ней. Может, она знала, к кому Скорпиус уходил ночью? А может, Лили просто накручивала себя, и пора было бы уже взяться за ум: ведь с того дня, как Мэри в порыве ярости пригрозила Лили, ее жизнь претерпела существенные изменения.

Можно было сказать, что их компания раскололась: оба Томасы не обращали внимания ни на Лили, ни на Элен, а Мэтью, то и дело срываясь на Спинетт, в какой-то момент тоже перестал с ними разговаривать. Именно тогда Лили вдруг ощутила странную свободу, будто бы Мэри была ее личным балластом, и, улыбаясь пуще прежнего, на все расспросы окружающих она лишь скромно опускала взгляд. Пускай думают, что ей обидно и что на самом деле жалость съедает ей внутренности — плевать. Потому что Лили, казалось, на какую-то йоту стала вдруг… счастливей.

Мотнув головой, Лили раздраженно передернула плечом, по-прежнему улыбаясь тем немногочисленным школьникам, что спешили на уроки. Звонок уже прозвенел, и сердце у Лили так и ныло от предстоявшей встречи. Она никогда не испытывала это странное чувство раньше — чувство, сродни того, если бы Лили стояла около бездны, прекрасно осознавая, что точно разобьется, если упадет туда, но, вдохнув побольше воздуха, она все же преступает пограничную черту.

Когда Лили встречалась с Годриком, то все, что было внутри нее, — это раздражение и интерес. Только позже ей пришло осознание, что, на самом деле, за ненавистью скрывалась настоящая симпатия, но даже тогда она не жаждала так встреч и совместного времяпровождения. Она не грезила о перепалках с Томасом, не так тщательно отбирала наряды для их встречи, и сейчас, чувствуя себя отчасти идиоткой, Лили понимала, что руки ее начинают потеть только об одной мысли, что вот, сейчас, из-за поворотом появится он. И сердце ее радостно затрепещет.

И это внутреннее состояние ей абсолютно не нравилось. Потому что Малфой — неудачник, он тот, об кого она скорее бы вытерла ноги, чем возвела в ранг любовного интереса. С ним сложно и трудно, у него нет репутации, одна только громогласная фамилия, об которую все плевались. Так зачем ей столько проблем? Зачем он вообще ей сдался? Лили клялась: когда закончится вся история с Мариусом, она сделает все возможное, лишь бы вообще с ним не сталкиваться, и только противный мерзкий голосок внутри говорил: ни черта у тебя не получится, идиотка Лили Поттер.

Она заметила Скорпиуса сразу, в самом начале коридора, и, неосознанно выпрямившись, уверенно посмотрела на него, как всегда подмечая насмешливое презрение во всем его лице.

— Добрый день, мисс Поттер, — проговорил он с подобием иронии, а потом, сделав своеобразный поклон, протянул ей небольшой мешочек. — Надеюсь, это золото действительно нужно для зелья, а не для чего-то постороннего.

— Я похожа на человека, который стал бы использовать столь опасное золото ради каких-то побрякушек? — надменно протянула Лили, стремительным движением схватив этот небольшой мешочек и запихнув его в самую глубь сумки.

— Ну, скорее, ты похожа на человека, который бы выплавил из него маленький клинок, чтобы поражать своих врагов. Много же у тебя их развелось.

Фыркнув, Лили скрестила руки на груди, слегка сузив глаза, и мысленно попыталась достучаться до собственной рациональности, потому что сердце — проклятое, глупое, уродливое — билось так, словно она пробежала долбаный марафон.

Молчание тянулось хрупкой нитью, но никто не прерывал его и никто не пытался уйти прочь, по делам. Лили была отчего-то уверена, что у Скорпиуса сейчас занятие, но он стоял напротив ее, усмехаясь едва ли ядовито, словно ожидая чего-то, не торопясь никуда уйти. И ей было так хорошо рядом с ним даже вот так вот просто молчать, что, испугавшись, Лили встрепенулась, сжав сильнее сумку в руках, улыбнувшись надменно:

— Сегодня вечером я добавлю его в зелье…

— Мне пойти с тобой? — проговорил он, слегка сузив глаза, и Лили замолчала, прикусив губу. Все ее естество кричало «да», но разум понимал, что это не нужно. Нельзя даже частично сближаться с ним, ведь Скорпиус не простой, он подождет того момента, когда Лили по-настоящему окунется в свои чувства, и опрокинет ее на самое дно. «Он станет твоим концом, дорогая», — подумалось ей, и Лили, вздрогнув, распахнула глаза. Ей было страшно. Но Лили пугала не ее неминуемая гибель от его рук, нет, ее пугало как раз то, что не он приложит к этому руку, не он уничтожит ее.

— Мал…

— Скорпиус! — раздалось позади, и Лили, вздрогнув, обернулась, чувствуя, как кровь отошла от ее лица. Потому что прямо напротив них стояла Мадлен Селвин с идеально уложенными черными волосами и горящим взглядом зеленых глаз. — Ты слишком долго, милый. Учитель волнуется.

Она смотрела на Лили в упор, даже не обращая внимание на Скорпиуса, который, улыбнувшись, бросил мимолетный взгляд на Поттер, хрипло произнеся:

— Как я уже сказал, следующая встреча кружка, возможно, будет назначена на завтра. Роза попросила передать, что твое участие обязательно… кажется, у ее матери появилась очередная безумная идея. — Замолчав, Скорпиус перевел взгляд на Мадлен, которая, схватив его за руку, сжала ее с силой и улыбнулась. И от улыбки это веяло не то злостью, не то обожанием.

— Правда, Скорпи? — проговорила она, словно задумавшись над чем-то, а потом, посмотрев на Лили, презрительно поджала губы. — Я ничего не слышала…

— Это неточно, — спокойно ответил он, обворожительно улыбнувшись Селвин. — Роза успела обмолвиться об этом с утра и просила меня, если я вдруг встречу ее кузину, обязательно спросить, сможет ли она присутствовать. Уизли отчего-то крайне помешана на мысли, что кто-то из членов ее семьи участвует в политическом кружке.

— Правда? — насмешливо протянула Мадлен, по-прежнему прожигая взглядом Лили. — Ну, ты пойдешь, Поттер?

Лили молчала и чувствовала, как от злости у нее сводит зубы, потому что все это показательное поведение Селвин говорило обо одном: «Он мой, солнечная Лили Поттер, один шаг в его сторону, и я впечатаю твое милое личико прямо в каменную плитку». Вздохнув, Лили улыбнулась, обнажая ямочки, параллельно думая о том, что, на самом деле, эта злость до отвратительного похожа на ревность. Но, запихнув эту ненужную мысль куда-то вглубь, она, посмотрев внимательно в лицо Скорпиусу, сладко произнесла:

— Конечно. Я непременно буду завтра в кружке.

И, развернувшись, взмахнув волосами, Лили медленно, но уверенно зашагала прочь, чувствуя их взгляды, которые прожигали так, словно только и ждали, что она упадет. Но Поттер не могла позволить себе такой роскоши: падение — не для таких, как она. И, сжав сумку, она лишь уверенней устремилась к гостиной, чувствуя странное ощущение внутри себя: конечно, Лили поняла, что он подразумевал под кружком Выручай-комнату и таким образом назначил им встречу на завтра. Но… почему же ее сердце так билось от предвкушения, почему она так сильно жаждала их встречи?

Встрепенувшись, Лили резко подняла голову и вдруг заметила Элен, которая, сидя на подоконнике, прислонилась лбом к стеклу и смотрела на что-то с улыбкой. Ее фигуру ласкал солнечный мартовский свет, и выглядела она как волшебное божество, сошедшее с небес.

Поттер остановилась. Она смотрела на нее и думала, почему она выручила ее? Почему соврала и знала ли вообще хоть что-то? Почему-то при всей своей резвости и при всем своем характере Лили так и не смогла задать этих элементарных вопросов, и чем больше проходило дней, тем сильнее в ней просыпалось какое-то странное, несвойственное ей любопытство.

— Элеонора! — громко позвала Лили, улыбнувшись премило. Спинетт, оторвавшись от стекла, смущенно прикусила губу, словно ее застали на месте преступления, и когда Поттер подошла к окну, то увидела, что внизу у озера стоял Джастин Фолкнер, который, кого-то или что-то парадируя, резво размахивал руками.

— Лили…

— Так вы вместе? — поинтересовалась она, замерев почему-то. Когда Лили предлагала план мести, то не задумалась о том, что сердобольная Элен в итоге может влюбиться в свою игрушку. Интересно… что станет с Джастином, если он когда-нибудь узнает правду и поймет, что был использован? Лили усмехнулась. О, теперь это был ее личный козырь против дурочки-Спинетт, которая, конечно, была не совсем проста.

— Ну, можно и так сказать, — поразмыслив недолго, протянула она, а потом, опять кинув взгляд на улицу, тихо добавила: — Он очень… милый.

— Но ты по-прежнему влюблена в Мэтью, — улыбаясь сильнее, произнесла Лили, чувствуя, как улыбка трещит по швам. Потому что перед глазами ее возник облик Малфоя, и сердце дрогнуло. Такого не было даже с Годриком, которого, наверное, можно было назвать ее первой любовью. Так как тогда на самом деле она относится к Скорпиусу? Кто он для нее? — Как интересно.

— Лили! — с отчаяньем воскликнула она, а потом, печально сведя брови к переносице, грустно усмехнулась какой-то несвойственной ей усмешкой. — Я правда рада, что в моей жизни появился другой человек. И я думаю, что однажды я действительно смогу полноценно ответить на его чувства…

— …а пока я просто побуду с ним, потому что чувствую себя любимой, и мне нравится это чувство, — не выдержав, парировала Лили, и лицо ее слегка исказилось. — Нет, Элеонора. Ты будешь с ним, потому что он — объект твоей мести Мэри Томас, которая уже вышла из себя и медленно окунается в общественное презрение. Заметила, как люди стали сторониться ее? Хочешь… чтобы они окончательно изгнали ее, опустили на самое дно? — цедила Лили, усмехаясь лишь сильнее, чуть ли не обнажая всю свою душу, а потом, по-жесткому глянув на Элен, которая сидела, притихнув и сжавшись, и смотрела на нее с широко распахнутыми глазами. — Ты же хочешь этого.

— Да.

И голос ее не дрожал, как обычно. Не было в нем и привычной ласки. Элен выглядела слегка ошалелой, но между тем в этих глазах поднималась такая буря, что, будь Лили хотя бы чуточку впечатлительной, она бы точно оценила это. Но… усмехнувшись лишь сильнее, Поттер по-жесткому смотрела на свою жертву и понимала: насколько, черт возьми, все это было примитивно. Спинетт мечтала убрать Мэри, чтобы Мэтью, наконец, обратил на нее внимание.

Спинетт — такая же. Милая, правильная солнечная стерва, которая скрывала свои истинные желания и усиленно старалась понравиться обществу. Ее отличали от Лили только ограниченность и какая-то инфантильность, но даже это при правильном подходе можно было сделать настоящей силой.

— Выведи ее на эмоции, — проговорила холодно Лили, а потом, улыбнувшись своей милой улыбкой и слегка сузив глаза, она посмотрела на нее непогрешимыми глазами, в которых была одна только робость — знал бы кто, что на самом деле это был приговор смотрящего. — Сделай так, чтобы она обрушилась на тебя при большом количестве людей. Ты же любимица Гриффиндора, Элеонора Спинетт. Они не простят Мэри тебя. А с учетом, что все считают ее высокомерной, эгоцентричной сукой… ее ждет полный провал.

Задумчиво склонив голову к груди, Элен прикусила губу и неуверенно глянула на Поттер. Внутри нее велась борьба, и Лили с раздражением думала о том, как надоело ей постоянно будить в людях их настоящих демонов. Каждый раз было все одно и то же. Люди, стремившиеся запрятать своих чертят куда поглубже, обнажали их, стоило Поттер лишь надавить на нужные точки. Честное слово, Лили было скучно… не поэтому ли ей так интересен был Скорпиус? За то, что он держал своих демонов так глубоко, что она все никак не могла до них достучаться.

«Ма-алфой», — протянула мысленно она и тяжело вздохнула. Все ее тело будто наливалось свинцом, когда она только вспоминала его кривую улыбку и серые глаза… Мерлин, как только Лили раньше не замечала его?

— Элен, — мягко проговорила Лили, улыбнувшись непринужденно. — Когда Томас отвернулась от нас, Мэтью последовал за ней следом, словно собачка. Он всегда идет за ней, потому что думает, что ему что-то светит. Но… сможет ли Льюис продолжать вести себя так, когда общественное порицание обрушится на Мэри шквалом? Устоит ли?

Растягивая гласные, Лили говорила так уверенно, что Элен даже привстала с подоконника и с каким-то обожанием взглянула на нее. И Поттер чувствовала, как приятно ей было это внимание, как мастерски она владела языком… не то же ли самое ощущал Малфой, когда декларировал в их кружке? Не чувствовал ли он собственное превосходство, понимая, с какой легкостью влияет на умы?

— В этом есть смысл, — проговорила наконец Спинетт, и глаза ее блеснули. Да. У Лили опять получилось, черт возьми.

Она молчаливо кивнула головой, как бы подбадривая Мэри, и думала, что теперь-то Элен не нужна ее помощь: в конце концов, Спинетт не была настолько добродушной, чтобы не добить умирающего, впрочем, возможно, она сама не осознавала, насколько жестокой была на самом деле. И это почему-то доставляло Лили еще большее удовольствие, будто осознание, что человек, стоящий напротив, не лучше нее, успокаивало, дарило ей странную легкость.

Потому что груз совести, запрятанной за семью замками, все-таки давал о себе знать.

— Почему ты соврала Годрику насчет моего ухода ночью? — лениво и непринужденно бросила Лили, взглянув в сторону, но боковым зрением все равно продолжая следить за Спинетт.

Она вскинула брови, словно что-то обдумывая, а потом, пожав плечами, спокойно проговорила:

— Не знаю. Может… все имеют право на свою тайну?

— Тайну? — пытаясь подавить внутри себя интерес, тихо проговорила Лили, чувствуя себя абсолютно нелепо. В конце концов, что могла знать Элеонора Спинетт? И насколько далеко она могла зайти?

Поймав ее взгляд, Спинетт улыбнулась, и какая-то светлая меланхолия осветила ее лицо, и Лили падала, смотря в эту безмятежность, чувствуя внутри себя какую-то злость. Невинная овечка Спинетт… неужели и вправду не думала о том, насколько она такая же, как и они все?

— Да. Ты не первый раз уходишь… и мне кажется несправедливым, что все пытаются осудить тебя за то, что совершаешь совсем не те поступки, что от тебя ждут все. — Улыбнувшись сильнее, она спокойно добавила: — В конце концов, ты не должна оправдывать ничьи ожидания, Лили. Ты всего лишь должна быть собой.

Вздрогнув, Лили сглотнула нервно, едва ощутимо сжав кулаки. Потому что ей казалось, что быть собой у нее не просто не было права. Нет. Она просто не может позволить себе столь большую роскошь в этом мире, где каждый жаждет расправы.

И, прежде чем развернуться и направиться прямиком в комнату, Лили посмотрела на нее долгим взглядом, чтобы потом бросить безразлично, чувствуя, как внутри какая-то ненависть борется с презрением:

— Забавно.

***

На следующий день, проснувшись раньше соседок по комнате, Лили, бессмысленно посмотрев в свое отражение в зеркале, молчаливо провела ладонью по волосам. Она опять думала о Скорпиусе Малфое и в то же время ненавидела себя за это — сегодняшняя встреча заставляла ее сердце биться слишком сильно, словно она не была его заложницей, и он не был одним из самых опасных людей на ее пути. Нет. Ее воспаленное сознание воспринимала все это не иначе, как… флирт? Пожалуй, у нее даже не получилось бы описать: просто рядом с ним она испытывала такое странное влечение, что боялась себя же.

С Годриком такого никогда не было. И это было странно, потому что Малфой проигрывал ему по всем параметрам, поэтому, наверное, Лили так боялась сегодняшнего дня, да и ближайшие две недели, в течение которых Мариус должен был настаиваться.

Она боялась думать о том, что будет после. Одно было понятно: ее мир не будет таким, как прежде. Что-то в ней самой изменилось навсегда.

Взмахнув длинными светло-рыжими волосами, Лили, мило улыбнувшись своему отражению, сверкнула глазами, прежде чем выйти. Она упивалась своей репутацией: заучка Лили Поттер, мило опускавшая глаза при встрече, помогавшая каждому, кто придет к ней за помощью — люди были жалкими существами. И она презирала их за то, как слепо они верили любому выстроенному в голове образу.

Тихо фыркнув, она аккуратно вышла из комнаты и, заметив Годрика, сидевшего на диване, слегка сморщилась. Привычную ненависть, которую она испытывала к нему, заменило презрение. Теперь, когда с ее глаз спала какая-то пелена, Лили ясно понимала, что он никогда не был ей настолько полезен, как изначально предполагалась. Да, Томас был красив той красотой, которая невольно приковывает взгляд мимо проходящих, но его вспыльчивость, импульсивность и покладистость вызывали в Лили нотку раздражения. Годрик как будто нуждался в женском каблуке, и она презирала его за чрезмерную безвольность перед сестрой.

— Привет, — робко улыбнувшись, проговорила Лили, внутренне, видел Мерлин, смеясь гомерическим хохотом. И, поймав его задумчивый взгляд, она улыбнулась сильнее, чтобы незамедлительно покинуть гостиную и, стерев улыбку со своего лица, по-жесткому посмотреть себе под ноги, боясь падения.

С каждым днем Лили осознавала, что просто слишком устала. Плести интриги, использовать людей, упиваться своей властью над ними — поначалу это было весело. Все они никогда не стремились разглядеть настоящую Лили Поттер, за что и поплатились, но сейчас… сейчас же просто до ужаса хотелось хоть с кем-нибудь быть собой. И думая о Скорпиусе каждый раз, Лили понимала, что с ним-то она не притворяется, потому что бессмысленно, глупо — он видел ее насквозь, — оттого ее сердце жаждало их встреч. Потому что с ним она находила покой.

Улыбнувшись совсем не так, как обычно, Лили подняла голову и зажмурилась от яркого света, заливавшего коридоры Хогвартса. Было еще слишком рано, часов шесть, большая часть школьников либо нежилась в кровати, либо дописывала домашку, и Поттер могла наслаждаться спокойствием и тишиной. В такие моменты, когда ей не нужно было улыбаться и всеми силами вылеплять из себя солнечную Лили Поттер, она чувствовала легкость во всем теле и даже задумывалась о том, чтобы навсегда отказаться от собственного лицемерия.

Но могла ли она? В этом мире, где все так и жаждали любого промаха представителя семьи Поттеров, где с ней дружили исключительно из-за отца, где все жаждали ее падения, могла ли она позволить себе такую роскошь, как искренность? Больше всего на свете Лили боялась быть отринутой обществом, потому, медленно заскользив взглядом по коридорам, будто ожидая внезапного нападения, она тут же вклеила в лицо свое приветливую улыбку и направилась прямиком в Большой зал.

Как и предполагалось, людей здесь было мало, и, невольно посмотрев на слизеринский стол в поиске Скорпиуса, она вдруг наткнулась на пронзающий взгляд Мадлен, которая, склонив голову набок и лениво покачивая вилку в своих руках, слишком пристально всматривалась в Поттер.

Качнув головой, Лили быстро направилась к своему столу и, не поднимая взгляд, стала накладывать себе яичницу, проклиная собственное любопытство. И зачем только она из раза в раз искала его среди людей? Зачем вообще он ей сдался? Малфой не выгоден, с таким связаться — все равно что сразу пойти копать могилу, и Лили, прагматичная, умная Лили… неужели она будет вести себя как эта жалкая Элен?

«Остановись, — холодно молвил рассудок, и Лили застыла. — У тебя ведь совершенно нет к нему таких чувств». Сердце ее замерло. Ведь, казалось, откуда у нее вообще могли взяться мысли о влюбленности в него? Это же абсурд!

— Лили!

Вздрогнув, она резко вскинула голову и увидела Мадлен, которая, усмехнувшись совсем как Малфой, уверенно села рядом, вполоборота, закрывая собой всех, кто сидел на лавке. Ее густые черные волосы были заплетены в замысловатую прическу, а яркие зеленые глаза — подведены черным карандашом, делая взгляд еще выразительней. Мисс Селвин, наследница чистокровной фамилии, была до ужаса яркой и красивой, и Лили, сощурив глаза, отчего-то подумала, что у чертового Малфой недурной вкус. И плевать, насколько ужасна была репутация у Мадлен.

— Что-то случилось? — тихо поинтересовалась Лили, аккуратно положив вилку на тарелку, а потом, улыбнувшись дружелюбно, подперла голову рукой, не отводя взгляд.

— О, я думала, что, возможно, ты не знаешь, но сегодня не будет никакого кружка, — усмехаясь все больше, Мадлен даже не пыталась сделать свой голос дружелюбным: напротив, весь ее вид так и кричал, что она недолюбливает ее. — Скорпи ошибся… он вообще слишком много ошибается в последнее время.

Ее приятный голос заволакивал слух, но Лили была слишком напряжена, чтобы хоть как-то поддаться на эту манипуляцию. Потому что человек напротив с этой красивой улыбкой сверкал такой ненавистью в глазах, что какая-нибудь бедняжка Элен точно бы погибла. Только вот Лили Поттер была далеко не такой простой, как могло показаться, и, смотря в это красивое лицо, она думала о том, насколько же Мадлен глупа. И насколько сильно ей хочется растоптать ее, чтобы не думать о том, что, кажется, Малфой был в нее влюблен.

— Я знаю, — улыбнувшись мило, Лили спокойно выдержала ее обжигающий взгляд. — Успела перекинуться парой фраз с Розой.

— Да? — заинтересованно протянула Селвин, тут же замолчав, словно задумавшись о чем-то. И когда Лили подумалось о том, что, возможно, зря она вообще ляпнула про Розу, лицо Мадлен приобрело какую-то странную, явно лживую благодарность, и она посмотрела на нее прямо, проговорив: — Я так рада, что ты хорошо общаешься со Скорпиусом. Он такой странный человек, его обычно сторонятся. — И, улыбнувшись вдруг, она проговорила елейно: — И я так люблю его, понимаешь? Поэтому мне по-особенному приятно, что у него появилась ты. Человек, с которым можно было бы поговорить. Не так ли?

«Их чувства взаимны», — на автомате подумалось Лили, и она, сглотнув, приподняла левую бровь и улыбнулась слегка запоздало, внимательно изучая это бледное лицо напротив. Чувство какой-то ненависти и раздражения, от которого было не скрыться, наполняло ее стремительно, срывая с петель все запечатанные двери внутри. Ей хотелось выпустить пар или глубоко вздохнуть, улыбнуться самой ядовитой улыбкой на свете, но Лили не могла позволить себе ни то, ни другое, а потому, не меняя позы, проговорила уверенно:

— Мы не общаемся, Мадлен. У тебя неверная информация. Нас объединяет всего лишь общий кружок и Роза. Ничего особенного.

И Селвин ничего не ответила, лишь улыбнувшись сильнее, а потом, даже не попрощавшись, уверенно поднялась со скамейки и отправилась обратно, к своим змеям. Только вот Лили теперь не была так спокойна и дружелюбна, и ей было страшно, потому что она совершенно не могла понять, что именно так ее задело, в чем именно заключалась проблема.

Лили… падала? Внутри нее просыпалось что-то странное и неизведанное, и даже желание уделать Мэри гасло, когда на место его проникало новое: извести Мадлен. И она не понимала этого, потому что Селвин ничего не сделала, она не переходила ей дорогу.

Не переходила ли?

Лили не знала. Не поняла даже тогда, когда под покровом ночи встретила Скорпиуса и, не сказав ни слова, завела его внутрь Выручай-комнаты. В ней было темнее обычного и ветер гулял не простым сквозняком, а будто бы каким-то шквалом. Но она даже не заметила этого, зажгла палочку и уверенно села перед котлом, не поднимая глаз, не смотря на него. И Скорпиус, словно назло, молчал, и только изредка она могла почувствовать его взгляд на себе.

Когда зелье со злобным шипением слегка обожгло ей руку, она почему-то вскинула свои глаза и внимательно посмотрела на Скорпиуса, который, зажимая сигарету меж пальцев, отстраненно смотрел куда-то в пол.

— Ты можешь не курить? — с некоторым раздражением проговорила Лили, бесясь уже на себя, потому что совсем не понимала, отчего она так зла. — Всякий раз приходишь и начинаешь дымить, и запах еще такой странный... не маггловские сигареты.

— Имеешь представление о маггловских сигаретах? — насмешливо протянул он, и Лили поймала его задумчивый взгляд. Тонкий лучик света из палочки освещал ее фигуру, но не доходил до его, и она не могла понять его выражение лица.

— Брат курил! — тут же воскликнула она, а потом, скривившись, надменно протянула: — Мерлин, Малфой, не говори только, что это не обычные сигареты, а с наложенной поверх Темной магией?

Но он молчал, и молчание это было до того интимным и искушающим, что Лили почувствовала, как внутри нее просыпалось знакомое влечение, которое заставило ее резко прикрыть рот и сжать руки, потому что казалось, что еще секунда, и она просто подскочит с места и повалит его прямо на этот потрепанный диван.

— Что, Скорпи, — передразнив Мадлен, тихо прошептала Лили, слегка моргнув, будто пытаясь снять наваждение. — Ловишь кайф? Как некрасиво. Ты даже не поделился с леди.

— Леди будет не впечатлена, — мягко проговорил он, и в голосе его, несмотря ни на что, была сталь. — Леди хочет прыжка в бездну, а не это жалкое увеселение.

Прохладный ветер обдувал ее щеки, но Лили чувствовала, как жар полностью наполнял все ее тело. Потому что его хрипловатый голос в этой тьме был до того красивым и притягивающим, что Лили понимала — минута, и она действительно сорвется в бездну.

Потому, наверное, быстро опустив глаза в котел, она попыталась привести сбившееся дыхание в норму и даже не заметила, как он медленно подошел к ней. Было слишком поздно, когда Скорпиус, аккуратно присев на корточки, посмотрел на ее лицо, которое, Поттер была уверена, покрылось красными пятнами от слишком частого дыхания.

— Зелье будет готов через две недели, — проговорила она так же тихо, смотря прямиком в его льдистые глаза. Чертов Малфой. Он проигрывал по всем фронтам многим ее ухажерам, но почему-то так неумолимо тянуло ее только к нему.

— То есть, в твой день рождения? — спокойно спросил Скорпиус, потушив бычок сигареты о кафельный пол, оставляя на нем черную пыль, которая через секунду загорелась серым пламенем и полностью исчезла, не оставляя за собой следов.

— Откуда ты знаешь? — нервно сглотнув, протянула Лили, сжав сильнее нужного котел своими руками, даже не чувствуя боли от ожога.

— Ты же дочь Героя Войны, — лениво протянул Скорпиус, криво усмехнувшись. — О вас только и делают, что пишут в газетах на порицание другим. Даже иронично: о вашей жизни знают сотни тысяч читателей Ежедневного пророка, но никто не знает вас самих. Оттого тебе так легко было их всех дурачить, да?

Сердце ее пропустило отчего-то удар, резкая боль заставила ее вздрогнуть и быстро отнять руки, и Лили, опустив глаза, молчаливо посмотрела на свои покрасневшие ладони и увидела, что все они были в крови. Сморщившись, она перевела взгляд на Скорпиуса, который, прищурившись, наблюдал за каждым ее движением, и, не сдержавшись, она опять схватилась руками за котелок, чувствуя отчасти даже сладкую боль. Но было плевать, потому что Малфой… черт возьми, почему он так хорошо ее понимал? Все эти газеты, бесконечные статьи и папарацци — как же ненавидела Лили их. И как же ненавидела она свой день рождения. Потому что у нее не было личной жизни, все праздники — долбаное достояние общественности, так не потому ли она так профессионально извергает фальшь? У нее же нет ничего настоящего! Полностью ее!

Когда его рука резко схватила ее кисть и аккуратно оторвала от котла, Лили неуверенно вскинула голову, молчаливо посмотрев на Скорпиуса. Сосредоточенный, он разглядывал ее обожженную руку, словно это было нечто интересное, и она чувствовала что-то крайне странное, будто бы у глаз медленно собирались слезы боли и ненависти, разочарования и ужаса.

Резко вздохнув, Лили отняла свою руку, потому что тепло, исходившее от его тела, слишком будоражило ее мозг и заставляло ее сердце биться так, словно от него одного зависела вся ее жизнь.

— Зелье готово, — опять повторила Лили, аккуратно посмотрев на него, в ту же секунду поймав его спокойный, безмятежный взгляд. — Настоится две недели, и твои сигаретки покажутся тебе детской шуткой по сравнению с Мариусом.

— Да, — задумчиво проговорил Скорпиус, а потом усмехнулся криво, и Лили отметила, что в усмешке этой больше не было презрения. — Но ты же будешь приходить смотреть за ним?

«Остановись, идиотка», — молвило сознание. Только сердце уже ёкнуло, вызывая табун мурашек, и она не могла ничего услышать: одно только жуткое биение где-то внутри.

— Конечно, — поспешно согласилась Лили, не разрывая зрительной связи. — Например… послезавтра?

Скорпиус улыбнулся, склонив голову набок, и Лили, стиснув свою окровавленную ладонь, прижала ее к груди, распахнув широко глаза.

Милая. Солнечная. Лили Поттер.

Он и будет твоим концом.

Они виделись слишком часто, и Лили начинала чувствовать себя совершенно сумасшедшей. В первую неделю они встретились всего два раза, но на второй не проходило ни дня, чтобы Лили, аккуратно раскрыв полог кровати, не выскальзывала из теплой постельки в холодную Выручай-комнату. Нет, она точно сошла с ума: иначе бы Поттер не смогла объяснить самой себе, почему ей было так наплевать на то, что скажут другие, если вдруг обнаружат, что Лили не спит ночью, а проводит время непонятно где.

В какой-то момент ей стало так плевать и на Мэри, и на репутацию, и даже на собственный недосып, который с трудом удавалось скрывать по прошествии уже первой недели, что Лили даже удивлялась. Смотря на Скорпиуса, что неизменно проходил мимо нее и даже не пытался делать вид, что они знакомы, Лили чувствовала всю тяжесть своего падения. Но… как же ей это нравилось.

Они почти не говорили в первое время: приходили и садились, куда придется — обычно Малфой выбирал кафельный пол у дивана, чтобы, откинув голову на его сиденье, расслабленно смотреть в потолок, тогда как Лили предпочитала садиться рядом с ним, но только на уютные подушки.

Молчание не было тяжелым или чужеродным, но с каждой секундой Лили чувствовала удивительный порыв просто взять и поговорить с ним, рассказать свою историю… Лили боялась, что однажды точно расскажет все, о чем так долго молчала, и почему-то ей не казалось это чем-то глупым, напротив, может в этом мог заключаться ее покой?

Первым молчание нарушил Скорпиус — он начал рассказывать ей о Темной магии, о заклинаниях, треть из которых были известны ей из-за брата, и Лили, предпочитавшая зелья взмахам палочки, слушала его, словно очарованная. Он говорил размеренно, и голос его с хрипотцой проникал прямо в сознание: Лили слушала и падала, так не вовремя вспоминая Некромантию, которую ей пришлось бросить из-за чрезмерного внимания к ее персоне в начале учебного года.

Она мечтала расспросить его о воскрешении мертвых, почему-то ей казалось, что Малфой мог рассказать так много, что у нее бы точно получилось. А потом она поняла, что ей… совершенно это неинтересно. Лили думала о Малфое, и ее мысли были наполнены им одним. Ничего другого для мисс Поттер просто не существовало.

— Ты настоящая ведьма, — как-то сказал он, и Лили, сидевшая на диване, поежилась, бросив на него беглый взгляд. Малфой облокотился головой о сидение и смотрел на нее, выдыхая сигаретный дым, и Лили казалось, что каждый день он подмешивал что-то новое. Запах был слишком дурманящим, из-за чего, чувствуя расслабленность во всем своем теле, Лили время от времени облизывала нижнюю губу, во всех красках представляя, как сильно бы ей хотелось прямо сейчас соскользнуть с дивана, перекинуть свои ноги через его бедра и целовать его до тех приятных болевых ощущениях, когда желание полностью охватывает воспаленный мозг.

Но она держала все свои мысли в узде, так не вовремя вспоминая Селвин, и какая-то непонятная ей ярость пронзала легкие.

— Еще бы, — злобно протянула Лили, смотря на его губы и думая о том, как, скорее всего, он проводил ночи напролет в гостиной Слизерина в компании шлюхи-Мадлен. — Я же волшебница.

— Нет, я не о том, — почему-то насмешливо ответил он, словно его забавлял ее гнев, из-за которого лицо Лили искажалось в каком-то припадке. — Ты ведьма из маггловских сказок: злая волшебница, летающая на метле под покровом лунного сияния… Женщина, которой бы пожелали смерти только из-за ее убийственной красоты.

Сердце ее билось, несчастное, изувеченное, оно колотилось так сильно всякий раз, когда они виделись наедине в этой тишине и мраке, что Лили понимала: никуда ей не деться ни от собственных чувств, ни от Малфоя. Она пропащая, Альбус, черт бы его побрал, был до ужаса прав. И что она могла поделать, если ей нравилось собственное низложение? Лили упивалась тем желанием, которое проецировала в свои сны, и снился ей Скорпиус, который, наконец, был полностью ее. Весь и целиком.

— Ты выглядишь такой уставшей, — меланхолично улыбнувшись, протянула Элен, когда они сидели в Библиотеке и дописывали очередное эссе по Трансфигурации. Они были одни, с Томасами и Льюисом общение возвращать никто не хотел, да и Спинетт, окрыленная мыслью о своей маленькой мести, вынашивала план полного унижения Мэри.

Лили почему-то это забавляло. И, посматривая на нее время от времени, она чувствовала, что ей комфортно находиться с ней. Она была доброй и сочувствующей, наивной и глупой, но при этом такой понимающей, что у Лили сводило скулы.

Хмыкнув, она перевела свой взгляд вперед, и ее сердце опять по-предательски дрогнуло. Она пришла в Библиотеку, чтобы увидеть его. Скорпиус, сидевший прямо напротив, уверенно записывал что-то в свой пергамент, и именно в такие моменты, когда рядом с ним не было Мадлен, Лили обожала больше всего. Потому что могла наконец спокойно смотреть на него, не ловя на себе въедливые взгляды его девушки.

Почему-то в этом всем ее напрягало лишь одно: однажды Лили случайно увидела Мадлен в компании Мэри Томас, и какое-то странное, слегка пугающее подозрение пролезло к ней в голову. Она не знала, чего именно можно было ожидать от этого тендема, а какая-то чрезмерно сладкая улыбка Мэри вызывала внутри лишь все больше вопросов. Лили ждала битвы и боялась, что выйти победителем из нее не получится, но… у нее же есть Малфой? Можно было бы попробовать защититься им?

Лили хмыкнула, слегка сверкнув глазами. Несмотря ни на какие странные, непонятные ей чувства внутри, она готова была бросить Скорпиуса в самое пекло, чтобы наслаждаться его страданиями, ведь иначе… не сгорит ли она сама от собственных чувств? Потому что Лили Поттер в первую очередь не знала, чего ожидать ей от самой себя.

— Эй, Малфой. — Лили вздрогнула, резко вскинув голову, и увидела двух гриффиндорцев с седьмого курса, которые, облокотившись о парту, за которой восседал Скорпиус, вызывающе ухмылялись. — Проваливай с места, здесь хочет сесть мой друг.

— Что? — спокойно переспросил Скорпиус, не дернувшись, а лишь расслабленно откинувшись на спинку стула. — Маклагген, проблемы со зрением? Здесь полно свободных мест.

— О нет, — рассмеявшись гнусаво, бросил он, резко похлопав своего друга по плечу. — К сожалению, меня интересует только это место, занятое пожирательской мордой. Не могу пройти мимо такого дерьма, как ты. Вставай, уступи место моему другу. Он магглорожденный.

Лили замерла, сжав до побеления костяшек перо, внимательно смотря на Скорпиуса. Конечно, в этом мире, где принадлежность к магглам и лояльность к ним возвеличивалась в норму, таким детям, как Малфой, было трудно ужиться. Издевки были меньшим из зол, намного серьезнее были откровенные провокации, из-за которых можно было со спокойной душой вылететь из школы. Только вот если раньше Лили было плевать, то теперь… она с каким-то напряжением наблюдала за Скорпиусом, который не повел даже бровью.

— Магглорожденные какой-то особенный сорт людей? — выразительно спросил он, ухмыльнувшись. — Или в правилах Хогвартса прописано что-то о полном им поклонении? Завязывай с квиддичем, а то начинаю искренне переживать за твое интеллектуальное развитие. Хотя постой… мне плевать? — ухмыльнувшись сильнее, Скорпиус слегка склонил голову. — Так что, думаю, свалить придется тебе. Ты мешаешь мне учиться.

Резко дернув парту, Маклагген схватил Скорпиуса за отворот рубашки и попытался было приподнять его, но Малфой, словно только этого и ожидая, решительно сомкнул свои руки на его запястьях и тряхнул их, вынуждая гриффиндорца ослабить хватку.

— Угомонись, — холодно проговорил Скорпиус, медленно поднявшись со своего места. Несмотря на полное внешнее безразличие, Лили видела, что он не так спокоен, как в самом начале. — И заруби себе на носу: никогда не наступит такой день, когда я стал бы выполнять прихоти умалишенных ублюдков, решивших, будто они имеют право заставлять меня брать в расчет идиотические просьбы кого бы то ни было только из-за их принадлежности к магглам и магглорожденным.

— Ну ты и чистокровное рыло, — со злобой прошипел Маклагген в ответ, и Лили, не видя его лица, почему-то подумала, что он, должно быть, кривится. — Еще не понял? Прямо сейчас ты должен встать на колени перед этим пареньком и просить у него слезно прощения за ту пожирательскую идеологию, что поддерживала твоя ублюдочная семейка на протяжении годов…

— Нет, — с какой-то странной, исковерканной злобой проговорил Скорпиус, вцепившись своими руками в парту. — Я никогда не стану просить прощения за то, чего не совершал. Я не буду нести наказание за своих предков. Потому что я не они. И плевать я хотел на магглов и магглорожденных, для меня они такое же пустое место, как и всякий человек, который мне не интересен.

Раздался грохот, и Лили, не думая ни о чем, вскочила резко с места, взяв палочку, напряженно наблюдая за тем, как Маклагген занес кулак, но, то ли не рассчитав удар, то ли Малфой вовремя успел среагировать, но он промахнулся. И, наблюдая за тем, как темнеют глаза Скорпиуса и как медленно потянулась его рука к карману, она понимала: чему-то не миновать.

— Лили, — шокированно протянула Элен, когда Поттер, откинув резко стул, что с грохотом приземлился на пол, уверенно подошла к Маклаггену и, схватив его за плечо круто развернула к себе.

— Элиот, — мягко улыбнувшись, Лили так сильно сверкнула глазами, что Маклагген замер в ступоре. Видел Мерлин, она сама не понимала, что творила, но прямо сейчас ей хотелось взять это личико и со всей дурью ударить им об парту. — Успокойся. Ты же не хочешь, чтобы мы потеряли баллы из-за… слизеринца?

Его друг, покрасневший до корней волос, резко развернулся, оставив тем самым Элиота один на один с Малфоем, и Лили боковым зрением видела, с каким странно нечитаемым выражением лица смотрел он на нее. Она знала, о чем он думает. И больше всего на свете ей не хотелось сейчас находить логическое оправдание своих поступков: потому что логики в этом всем не было.

— Но, Лили, — неуверенно начал было Элиот, пытаясь мягко освободиться из ее хватки, но Лили держала его настолько крепко, что могла бы точно оставить синяк. — Ты же понимаешь…

— Конечно, — с ослепительной улыбкой, проговорила уверенно Лили, перебив его специально, чтобы он даже не пробовал вновь произнести еще какие-либо оскорбления. — Но мы не можем терять баллы в конце года ради забавы и веселья.

Маклагген кивнул задумчиво, а потом, плюнув в сторону Скорпиуса, спрятал руки в карманы брюк, и, после того, как Лили, наконец, освободила его от своих рук, он стремительно направился прочь из библиотеки.

Наверное, именно в этот момент она вдруг осознала, что взгляды всех сидевших были обращены на нее, и, не выдержав, она повернулась вполоборота к Скорпиусу, который смотрел на нее с таким серьезным выражением, что Лили, тихо фыркнув, презрительно приподняла левую бровь, как бы говоря: «Какой ты неудачник, Скорпиус Малфой. Не смог даже выдержать такую дешевую провокацию».

Естественно, она бы никогда не призналась ни ему, ни себе, что была слишком взволнованна, что ей было… немного жаль его, и она не считала справедливым такое отношение к его персоне.

И, когда поняла, что смотрела на него уже слишком долго, Лили резко развернулась и прямо в этот момент наткнулась на взгляд Годрика Томаса, который, как-то не по-доброму усмехнувшись, глядел на нее с такой ненавистью, что Поттер стало до ужаса страшно. Оцепенев, Лили слишком медленно побрела к парте, в каком-то полубреду она запихивала книги в сумку и даже не попыталась понять, что говорит ей Элен. Лили хотела сбежать. Потому что чувство настигавшей ее трагедии так и давило, продавливало, черт возьми.

Она вышла из библиотеки на автомате, забыв про свою фирменную улыбку, не обращая внимание на многочисленных людей, что весело здоровались с ней. Впервые в жизни она смогла осознать, насколько устала улыбаться. Эта мерзкая, ослепительная, солнечная улыбка, вклеенная в уста… Лили просто хотелось проявить собственную ненависть. Хотелось накричать, опрокинуть парты в классах, раскидать склянки с ядовитыми зельями. Она так мечтала о собственном низложении, что даже забыла о том, как больно падать, и, понимая сейчас, что ходит по лезвию ножа, Лили начинала бояться, что ее тайное желание сбудется… и она станет никем.

Впрочем. Была ли она хоть кем-то? Бесконечные маски, вклеенные поверх друг друга, фальшивые слова и смех, не было у Лили ничего настоящего. Она никто. Пустая и гнилая, то самое маленькое зло, что проклинают во время неудач. И если раньше ей нравилась такая роль, то сейчас ей хотелось, чтобы ее просто обняли и сказали: «Все нормально, ты можешь быть слабой. Я защищу тебя».

Лили остановилась. Тяжело вздохнула, истерически хохотнув, а потом, оперевшись рукой о каменную стенку с маниакальным вниманием стала разглядывать собственные лакированные туфельки. Зная, предвидя, что прямо сейчас из-за поворота появится Годрик Томас, который последовал прямо за ней.

— Какого черта, Поттер? — со злобой бросил он, и Лили, резко вскинув голову, сощурила глаза, не пытаясь скрыть своего презрения. Как же раздражало ее то, что Томас все еще считал, будто она его собственность, бесконечно влюбленная в него правильная Лили Поттер. Знал ли этот идиот, как он слеп? — Ты никогда не вмешивалась в травлю слизеринцев. Откуда такое благородство?

— Не путай благородство с элементарной рассудительностью, — холодно бросила она, улыбнувшись и выпрямившись. Потому что ее внутренняя ненависть давала ей такую силу, что не было и мысли ни о побеге, ни о попытке стать слабой хотя бы на секунду. — Мы не можем потерять баллы.

— Дело в Малфое? — резко выпалил он, сощурив не по-доброму глаза. — Он нравится тебе?

— Мерлин, Годрик, откуда такие предположения? — насмешливо бросила она, чувствуя, как екает сердце.

— Мэри поделилась со мной кое-какой интересной информацией, ходят слухи, солнечная Лили Поттер, что вы видитесь по ночам. — С каждым словом его глаза приобретали какое-то поистине угрожающее выражение. И Лили не могла понять, чего боится больше: его, взбешенного и яростного, или того факта, что о ней пошли такие странные слухи. — Мадлен плачется Мэри, что Скорпиус почти месяц не уделяет ей внимание и вечно где-то пропадает. Какая ирония: Мэри не видела, чтобы ты ночевала в комнате уже третий день подряд.

Этого следовало ожидать. Лили знала, как сильно рисковала, но что она могла поделать с тем, что ей до безумия хотелось увидеть Малфоя? Как она могла противиться этому желанию? В конце концов, падение так сладко. Разве она могла отказать себе в удовольствии окунуться в самую бездну?

— Ты никогда не уделяла мне внимание, — со злобой выплюнул Годрик, и Лили, сморщившись, прикрыла глаза. — «Меня зовет декан, дополнительное занятие, контрольная»… у тебя было столько отговорок, что я сбился со счета. Мы были вместе, да? Уверена? Все, чего я дождался от тебя, — скупых поздравлений с днем рождения. Мы были вместе три года, но я так и не понял, что ты за человек, Лили Поттер. А сейчас… я вижу, что ты просто лицемерная дрянь, клюнувшая на то, что я популярен на нашем курсе. Ты одурачила всех, черт побери.

Рассмеявшись тихо, Лили резко распахнула глаза, а потом улыбнулась, только это была не та добрая, солнечная улыбка. Нет. Это был тот самый оскал, который говорил: «ты ничтожество». Медленно приблизившись к нему, Лили положила свою ладонь ему на грудь, слыша, как сильно бьется его сердце, а потом, склонившись, прошептала прямо в губы:

— О Годрик, если я сейчас скажу, что мы снова встречаемся, ты побежишь за мной, как собачонка. — Схватив его за галстук, Лили резко дернула за него, вынуждая Годрика слегка наклонить голову. — Такие унизительные отношения для тебя, словно косточка. Потому что ты чертовски влюблен в меня.

Он вздохнул рвано, когда Лили, приблизившись к нему совсем близко, слегка склонила голову, лукаво усмехнувшись.

— Как же жаль, что ты мне совсем не нужен, — прошептала она ему на ухо, а потом, резко оттолкнув его, Лили приподняла надменно бровь и безразлично посмотрела в это раскрасневшееся лицо.

В конце концов, все это было так предсказуемо и скучно: подступая к бездне, Лили уже знала цену своего падения. Но могла ли она осознать, насколько приятно в открытую говорить людям то, что она думает на самом деле?

Тяжело вздохнув, Лили нервно сглотнула. Потому что отчетливо осознавала: в момент, когда она стояла рядом с Годриком, Лили представляла Скорпиуса. И ей нестерпимо хотелось, чтобы Малфой так же был напряжен рядом с ней и чтобы он так же реагировал на ее прикосновения.

И вот это, стоя у самого края, Лили не смогла предугадать. Она не подумала о том, что чувства смогут взять верх в ее прагматичной натуре. Так что же ей теперь делать?

***

В ее день рождения, который наступил через два дня после инцидента в библиотеке, Лили волновалась по-особенному сильно. Поздравления от однокурсников были как никогда раздражающими, и она, спрятавшаяся в заброшенном классе, устало смотрела на простилавшийся за окном Запретный лес. Конец марта был ознаменован теплой погодой, и Лили тяжело дышала из-за этого спертого воздуха, то и дело прикрывая глаза.

Как ей осточертели все эти улыбчивые лица. Отвернись Лили, они тут же начинали поливать ее грязью, а тихие, едкие слухи о ее связи с Малфоем почему-то злили Лили больше всего: ей не хотелось, чтобы об их общении вообще знал хоть кто-то, не потому ли она так и не появилась в Выручай-комнате все это время? Она боялась посмотреть в глаза Скорпиуса, прекрасно осознавая, как сильно ей хотелось услышать его бархатный голос, подметить спокойствие в каждой черточки этого мраморного лица.

Сегодня все должно было закончиться. Не будет больше уютных ночей в спящем Хогвартсе, не будет лукавых улыбок и препираний. Вся ее жизнь вернется к тому серому, фальшивому существованию, и Лили думала, что больше не сможет так жить. Предстоявшие два месяца весны были слишком длинными, и даже идущее следом лето не давало надежд.

Но, усмехаясь своему отражению в окне, Лили, демонстративно откинув волосы за плечи, уверенно направилась в класс Трансфигурации, то и дело слыша по пути едкие поздравления и приветствия. Улыбаясь ярче обычного, она уверенно зашла в класс, проскользила взглядом по спине Годрика, который с того дня стал до подозрительного угрюмым, и, уверенно выпрямившись, села рядом с Элен.

— Смотри, Фолкнер достал нам билеты на концерт Лагуны Магик, — проговорила она, заметив Лили, и вытащила два билета. Почему-то говорить ей, что Лагуна совсем не нравилась Лили как певица, она не решилась, а потому, благодарно усмехнувшись, всего лишь пожала плечами. — Он такой забавный… думает, что если достанет мне билеты в первые ряды и одарит дорогими подарками, то только тогда я буду с ним…

— А разве это не так? — лениво протянула Лили, усмехнувшись мысленно. Конечно, возможно, к Спинетт это все же не относилось, но к большей части волшебников… еще как.

И молчание Элен лишь как-то сильнее раззадоривало Лили. Право, как хотелось ей разразиться гомерическим хохотом и, выплескивая отчаянье, корчиться от собственного смеха. Загнанная в рамки, Лили испытывала такое дьявольское веселье, что сама до конца не понимала, откуда в ней столько сил держаться и так упорно вклеивать маску в лицо.

А потом смеяться совсем перехотелось, потому что осознание собственного дня рождения, вызывало внутри шквал болевых ощущений. Лили думала о своей семье: об Альбусе, который уже не один месяц не мог найти для себя наконец дело, о Джеймсе, который, казалось, не замечал ничего, и даже об отце. О том самом знаменитом Гарри Поттере, что так и не смог спасти свою жизнь и семью от пучины того мрака, в который они все окунулись.

Но больнее всего было вспоминать одинокую, ухоженную могилку, обрамленную пионами. Потому что дни рождения — это бесконечные воспоминания о смехе матери, которая, веселясь, преподносила ей всевозможные подарки.

— С днем рождения, дорогая, — услышала она певучий голос за своей спиной, и, не выдержав, Лили резко развернулась, взглядом натыкаясь на Мэри. Ее белесые волосы ядовито блестели от солнечного света, а подведенные красной помады губы изгибались змейкой. От Томас так и веяло мерзостью и фальшью, и иногда Лили казалось, что она сама совершенно ничем не отличается от нее.

— Спасибо, — сдержанно кивнув, проговорила Поттер, а потом, демонстративно отвернувшись к учебникам, бросила быстрый взгляд на Спинетт, замечая, как та будто бы съежилась. «Эта блеющая овечка не сможет даже глаз поднять, о какой мести может идти речь?», — со злобой подумалось ей, и Лили лишь сильнее сжала обложку книги.

— Как интересно, — протянула Томас, явно не собираясь останавливаться и уходить прочь. — Вы так хорошо спелись… Лили и Элеонора, лучшие подружки навек? — насмешливо бросила она, и Поттер наконец посмотрела на нее безразличным взглядом. — Скажи-ка, Спинетт, какого это ради одной только прихоти Поттер стелиться под Фолкнером? Совесть не грызет, подруга?

В классе стало до подозрительного тихо, и Лили, мысленно тяжело вздохнув, лишь удивленно вскинула брови, как бы задаваясь вопросом, что вообще имела в виду Мэри. Смотреть на Элен не хотелось: Лили была уверена, что та, уткнувшись глазами в пол, даже не смела вымолвить хоть слово.

— До сих пор не могу поверить, что Джастин вообще купился на весь этот цирк, — фыркнув, Томас обошла парту и остановилась прямо напротив Элен, смерив ее прожигающим взглядом. — Вот ты и оправдываешь свою истинную сущность. Такая же шлюха, как и Поттер, бегающая за Малфоем. О, вы определенно друг друга стоите.

— Мэри, я думаю, ты не осознаешь, что именно сейчас говоришь, — мило улыбнувшись, протянула Лили, боковым зрением внимательно наблюдая за публикой, которая, навострив уши, даже не пыталась сделать вид, будто ей нет дела до ссоры некогда самой крепкой и неразлучной компании.

Всем им хотелось крови и зрелищ. Что ж. Этого-то Поттер могла им дать.

— Все-то ты понимаешь, Поттер. Лицемерная дрянь, строившая святошу, ночью бегает к Скорпиусу Малфою пообжиматься в коридорах. И это после твоих заверений, как сильно ты влюблена в моего брата.

Лили усмехнулась. Глупая, недальновидная Мэри Томас. Знала ли она, что толпе нужны не только громкие слова, но и убедительные доводы? Думала ли о том, что не одна она такая стерва?

— Но, Мэри, — нагнувшись, протянула Лили, смокнув руки перед собой. Усталость накрыла ее тут же, но, вспоминая о всей той ненависти и злобе, что она испытывала к Мэри, Поттер улыбалась сильнее, вонзая свои острые коготки себе в ладонь. — Есть ли у тебя доказательства? Видел ли кто, как я якобы сбегала куда-то с Малфоем? Что за глупость? — недоуменно дернув плечом, проговорила Лили, распахнув глаза, вкладывая в них львиную долю удивления. — Я и Малфой? Как уморительно.

— В том и дело, — явно занервничав, протянула Томас. Ее эмоции выдавало то, с какой силой она вцепилась в парту и как забегали ее глаза. — Мадлен сказа…

— Вот поэтому мы больше и не общаемся с тобой, Мэри, — резко проговорила Элеонора Спинетт, встав из-за своего места. И Лили, удивленно вскинув брови, резко повернула к ней голову. Лицо у Спинетт было печальным, меланхоличным, и она выглядела такой хрупкой и простодушной, что среди людей в классе пробежался шепот. — Ты всегда обвиняешь нас в чем-то, пытаешься как-то исподтишка задеть. Зачем ты нападешь на Лили? Что она сделала тебе? Выдумываешь небылицы, а потом, словно Цербер, кидаешься на жертву, — переведя дыхание, Элен, резко вскинув голову, уверенно продолжила: — Я устала от твоей бессердечности и эгоизма. Ты никогда не вела себя, как наша подруга. Все, что ты делала, — пускала сплетни, хоть и знала, как больно нам. Почему ты поступаешь так с нами?

Испуг змейкой ютился в голубых глазах Томас, и Лили, мысленно аплодируя, во все глаза смотрела на Спинетт. Она не закатила истерику, не попыталась как-то вывести на эмоции Томас… вместо этого она лишь сказала то, что думала, и возымела такой эффект, о котором Поттер могла только мечтать. Потому что люди, так сильно любившие использовать добродушность Элен, не могли пройти мимо любой ее жалобы.

И громко прозвеневший звонок, так и не давший Мэри возможность ответить, был завершающим аккордом в возвышении Элеоноры.

Потому что искренность, несмотря ни на что, в этом обществе, где каждый только и делает, что вьет интриги, вызывала дикий восторг.

Искренность здесь была самым дорогим и диковинным товаром.

Первый грозовой раскат заставил Лили нервно дернуться, и она с некоторым удивлением посмотрела в окно. Это была первая гроза в этом году, и как иронично было то, что прогремела она именно в ее день рождения. Сильнее стиснув в руках конверт, который получила десять минут назад, Лили мучительно прикрыла глаза, испытывая странное и нездоровое желание просто взять и спрыгнуть с Астрономической башни. Даже унижение Мэри не доставляло ей былой радости; сбежавшая ото всех, Лили сидела в своей комнате, нервно теребя конверт в руках.

Ей опять писал отец. И она до ужаса не хотела знать, что именно, но сжечь его на виду у всех… конечно, Лили не могла позволить себе такой роскоши, а оттого, бросая нервные взгляды на письмо, она пыталась решить, что же ей делать. Джеймс и Альбус связались с ней через камин еще в обед, и, смотря на их обычные перепалки, которые чередовались с поздравительными словами, Лили испытывала грусть. Казалось, она была единственной в этой семье, кто все еще не ощущал эту пресловутую родственную связь.

Тяжелый вздох сорвался с губ, и Лили резким движением разорвала конверт, выуживая тонкий лист пергамента. Она не читала отцовских писем уже слишком давно, а оттого его неаккуратный почерк вызвал в ней странную дрожь. Потому что в глубине души мисс Поттер мечтала просто прижаться к его широкой груди и почувствовать собственную защищенность; она мечтала быть маленькой дочуркой Лили, которую Гарри Поттер водил на выступления бродячих циркачей.

Горько усмехнувшись, Лили медленно раскрыла пергамент.

«Дорогая Лили. В этом году я послал тебе ровно восемьдесят два письма и не получил ни на одно ответа. Полагаю, что ты даже не читала их, и у меня нет абсолютно никакой уверенности, что это-то будет прочтено. Но… сегодня же твой день рождения, малышка, разве я мог оставить тебя без поздравления в этот день?

Мне бы хотелось сказать тебе слишком многое, но при этом я понимаю, что ни одно мое слово не имеет значения, ведь ты никогда не слушаешь меня, Лили. Но при этом я все же хотел сказать тебе, что я всегда буду рядом, даже если тебе этого совершенно не хочется.

Я желаю тебе быть счастливой. Мама бы гордилась тобой, Лили, потому что ты выросла сильным человеком. Надеюсь, ты проведешь этот день в компании близких и значимых для тебя людей. С нетерпением ожидаю нашей встречи после твоего окончания шестого курса, чтобы наконец вручить лично тебе подарок в честь твоего совершеннолетия.

Люблю тебя,
папа».

Пергамент под натиском ее пальцев сжался, и Лили, оторвавшись от неровных букв, с яростью стиснула зубы, чувствуя внутри крышесносящую ненависть. Как ненавидела она в этот момент своего отца, до чего же сильно хотелось ей закричать в голос от душивших ее эмоций. Не отдавая себе отчета, Лили разорвала пергамент и кромсала она его до тех пор, пока от бумаги не остались одни жалкие маленькие лоскутки.

Мама бы гордилась тобой. До чего же ей хотелось в это верить, как сильно она мечтала об этом. Но разве была Лили дурой? Разве не понимала очевидного — ее мать бы первой влепила ей пощечину из-за ее омерзительного поведения. Лили ужасный человек, о, она знала это слишком хорошо, чтобы пребывать в розовых мечтах, но помимо этого она знала и то, что в том, кем стала Лили Поттер, виноват отец.

Сильнее стиснув зубы, Лили, откинув покрывало, залезла под одеяло и, прикрыв глаза, стала усиленно делать вид, будто спит. Думая, она даже не заметила, как скрипнула дверь и вернулась Элен, не заметила она и того, как Хогвартс медленно начал погружаться в сон. Всем, о чем Лили думала, было этим проклятым письмом, и внутри нее порождалась такая ярость, что причина, почему она не закричала в голос, оставалась загадкой даже для нее.

Отец сказал, что она сильная. Не говорило ли это о том, что он совершенно не знал свою дочь? Жалкий авроришка, погруженный в свою работу, не замечавший никого… Лили презирала Гарри Поттера. Презирала за то, что, имея такую власть из-за своего титула, он медленно угасал на глазах; презирала за то, что он абсолютно не был сведущ в политике и даже не пытался повысить престиж своей семьи. Ведь Поттеры — изгои. Им улыбаются в лицо и плюются в спину; о них пишут по десять статей в год, но ни в одной из них не было ни капли восхищения или сочувствия.

Весь мир хотел их падения. Альбус же дал им повод вылить скопившуюся желчь. Что сделал ее отец? Попытался ли он кого-нибудь заткнуть? Как последний неудачник он смирился, и Лили ненавидела его за это. За то, что он никогда не боролся за свою семью.

Распахнув глаза, Лили внимательно всматривалась в ночную темень комнаты, а потом, неслышно выскользнув из кровати, она медленно побрела прочь. Перешагивала ступень за ступенькой, едва скрипнула портретом, а потом, огибая коридоры, словно зачарованная, шла мимо знакомых ниш и портретов. И думала лишь об одном: даже если ей суждено однажды упасть, она не позволит этому обществу растоптать ее. Она не будет, как отец. Лили озлобленная, сломленная и точно жалкая, но у нее есть то, чего не достает многим, — стержень. Выбив еще в далеком детстве правило — сила в борьбе,— она неизменно следовала ему и знала: пока Лили будет вставать раз за разом, пока будет идти вперед, несмотря ни на что, — она будет жить. Даже если вся ее жизнь сплошное поле битвы, на котором столько трупов, что она вот-вот споткнется, Лили все равно будет следовать дальше, вперед, потому что в глубине ее души все еще теплилась глупая надежда: она до сих пор почему-то до отчаянья верила, что однажды точно будет счастливой.

Судорожно вздохнув, Лили подошла к Выручай-комнате и подняла голову, сразу же замечая Скорпиуса, который, облокотившись о стену, внимательно глядел на нее. Они молчали, когда Лили до ужаса хотелось говорить, но, не дав себе воли, она молчаливо подошла к стене, в которой медленно, штрих за штрихом, прорисовывалась дверь.

В комнате опять было до лютого холодно, только сквозняк был каким-то вялым, едва ощутимым. Слабый лунный свет просачивался сквозь открытое окно, и Лили, замерев посередине комнаты, бросила внимательный взгляд на простилавшийся вдалеке Запретный лес. Ей не хотелось садиться за Мариус, потому что, как только она перельет его в склянки, ни у него, ни у нее не будет больше причин оставаться здесь. И почему-то одна только мысль о их неминуемой разлуке, вызывала в Лили едва ли не большее отчаянье, чем любое размышление о собственной семье.

Медленно повернувшись, Лили увидела стоявшего перед ней Скорпиуса, который молчаливо изучал ее и даже не пытался скрыть свой взгляд. Что видел он, когда смотрел на нее? Кем она была для него? Серые, безмятежные, такие спокойные глаза… в них, казалось, Лили могла смотреть вечность и стремительно падать в какую-то пропасть.

— Скорпиус, — тихо проговорила Лили, вцепившись в него своим взглядом. Почему-то чувство неизбежного конца вынуждало ее внимательно всматриваться в эти черты, чтобы навсегда выбить их в памяти. — Это наша последняя встреча, поэтому… можешь ли ты сказать, что по-настоящему думаешь обо мне?

— Пытаешься восполнить свою самооценку? — слегка насмешливо протянул он, засунув руки в карманы, а потом задумчиво посмотрел в окно, и слабый лунный свет упал на его щеку. — Я думаю, что ты великий манипулятор и абсолютно ужасный игрок.

Фыркнув, Лили презрительно сощурилась, а потом, развернувшись, подошла к котлу, открыла крышку, и горький запах полыни ударил ей в нос. В комнате было до убогого темно, но привыкшая к мраку Лили различала пенистую жидкость, и, достав из своего кармана склянки, она бессмысленно посмотрела на свою раскрытую ладонь. Потому что слова так и разрывали ее нутро; они, запертые на семь замков, вырывались на свободу.

— Я всегда была такой, — тихо проговорила Лили, даже не собираясь посмотреть на Скорпиуса, который так и остался стоять возле дивана. — Впервые я осознала свою власть над сознанием людей в тринадцать. Право, до тех пор я никогда не понимала, почему люди постоянно ссорились возле меня. До меня никогда не доходило элементарное: что я чертов манипулятор, который, используя слова, сталкивал между собой всех, кто попадался мне под руку. Невинная, солнечная, с рыжими волосами… как меня хвалили на семейных праздниках, и, Мерлин, никто никогда не задумывался о том, что именно мои слова являлись причиной грандиозных скандалов. Именно я, сама того не осознавая, манипулировала их сознанием, а потом наслаждалась ссорами, скандалами… их падением.

Рассмеявшись коротко, Лили, зачерпнув склянкой жидкость в котле, почувствовала приятное жжение кожей. А потом, незаметно спрятав ее в карман юбки, взяла следующую склянку.

— Когда же я осознала это, то… мне стало страшно. Тогда мне еще хотелось верить, что я могу быть хорошим человеком, но, Скорпиус, некоторые люди были рождены для того, чтобы творить подлости. — Ладонь ее дрогнула, и пара капель упала на кафельный пол. Лили смотрела на свои руки и думала о том, почему, черт возьми, внутри нее такая пустота. — Над некоторыми висит рок с самого рождения, и уже тогда я знала, что буду несчастлива всю свою жизнь. Понимаешь? Что бы я ни делала, к чему бы ни прикасалась, все это безвозвратно летит в пропасть. Вся моя жизнь — это череда борьбы с самой собой. Мой удел — это прятать свое истинное «я», и вонзать ножи в спину. Притворятся покорной, ненавидеть тайно, преклонять колено и сладко улыбаться, но, видит Мерлин, подвернись возможность засадить нож по самые гланды очередному уроду, возомнившего себя выше меня, и я воспользуюсь ей, убью наповал, — усмехнувшись, Лили тяжело вздохнула. — Ни принципов, ни веры, ни совести… ничего у меня нет.

Лили подняла наполненную склянку, а потом, понаблюдав за тем, как остатки зелья в котле испарялись, превращаясь в черный дым, поднялась с колен и подошла к Скорпиусу. Он стоял у окна, облокотившись о стену и наблюдал за каждым ее действием; в руке его привычно тлела сигарета, и чарующий запах распространялся по комнате. И с каждой минутой, что она подходила к нему, внутри нее рождалось неконтролируемое желание.

— И ты такой же, с поправочкой на родословную, — спокойно протянула Лили, поравнявшись с ним. Теперь лунный свет полностью освещал его лицо, и Лили думала, что Скорпиус абсолютно некрасив. У него было бледное лицо с едва выступающими скулами, едва прочерченными губами и широким лбом. Ничего не было в нем такого, за что могло бы зацепиться воображение, но его горящие каким-то серым свечением глаза, его насмешка, то, как он склонял голову и как решительно говорил перед людьми — все это было намного привлекательнее и намного интереснее самой красивой внешности на свете. Именно этим Скорпиус и подкупал.

— Я? — с привычной насмешкой бросил он, затянувшись, а потом, выдохнув густой дым в ее сторону, криво усмехнулся. — Увольте, у меня такой драмы в жизни не было. Как видишь, родился без рыжих волос и солнечного лика, — он замолчал, слегка склонив голову, и, когда сигаретный дым растворился в воздухе, она заметила, как на лице его появилась едкая меланхолия. — От меня, напротив, все и всегда ждали какой-то подлости… как иронично, что самая подлая здесь ты, Лили Поттер, единственная дочь Героя Войны.

Скорпиус улыбнулся, посматривая на нее прищуренными глазами, и Лили почему-то млела, глядя на него в ответ. Такой насмешливый, ироничный, знал ли он, что был первым, кому она открывала свою прогнившую душу? Думал ли о том, насколько избранный, раз она демонстрирует ему свою сущность? Лунный свет игрался в его бесцветных волосах, поблескивая, они отливали сталью, и Лили мечтала зарыться в них руками и целовать его лицо до потери сознания.

— Неужели тебе никогда не хотелось упасть в самую бездну? — тихо прошептала Лили, подступив к нему еще на один шаг, но Скорпиус даже не шелохнулся. Ее сердце билось слишком дико, а перед глазами маячили только его губы, и Лили чувствовала, как знакомое влечение и желание обладать им, поднималось волной.

— Ты не понимаешь, чего хочешь, — понизив голос, проговорил Скорпиус. И хотя вид его был по-прежнему равнодушен, Лили заметила, насколько потемнели его глаза, с какой силой он сжал тлеющую сигарету в своих руках. — Понимаешь ли, основное отличие детей Пожирателей смерти от остальных магов как раз и заключается в том, что мы находимся на дне, когда как вы, любимчики жизни, изначально имели слишком много благ, чтобы ценить это. Вы хотите падения в бездну, но вам никогда не приходило в голову, что оттуда не выползают. В нашем мире подняться с самого дна просто невозможно.

Его дыхание сбилось, и Скорпиус, сморщившись, резким движением потушил бычок о подоконник, а потом оторвался от стены, почти что вплотную подойдя к Лили, так, что она могла слышать его гулко бьющееся сердце. Казалось, что не одна она находилась в плену момента; не одной ей хотелось стереть грани рационального, и от осознания, что Скорпиус так же хотел ее, Лили прикусила губу и сильнее сжала склянку в руках.

— Всю свою жизнь я только и делал, что доказывал кому-то, что я не моя родня, что их ошибки не мои. Но всем было как будто плевать… никто не хочет видеть Скорпиуса. Все замечают только Малфоя.

Горько улыбнувшись, Скорпиус посмотрел на нее с какой-то презрительной искоркой в глазах, и Лили отчего-то почувствовала странный, чужеродный стыд. Он как будто… называл ее избалованной, капризной гриффиндоркой с золотой ложкой на лбу, но Лили никогда не была такой. Вся трагедия ее в жизни заключалась как раз в том, что она не хотела родиться дочерью Гарри Поттера. Она тоже хотела быть просто Лили.

— Политика «Содружества» лишь укоренит пропасть между нами, бывшей и новой элитой, и если мы обладаем историей и являемся носителями нашей магической культурой, то магглорожденные… кто они? Не магглы и не волшебники, они меньшинство, но мы раболепствуем перед ними. — Резко дернувшись, Скорпиус отошел от нее и облокотился о подоконник, с такой яростью сжав его, что костяшки пальцев у него побелели. И Лили стояла, словно парализованная, внимательно наблюдая за ним, прекрасно, черт побери, понимая его. — Мы дошли до того, что любое оскорбление маггла или магглорожденного, воспринимается на уровне государственного преступления. Никому нет дела, когда поносят слизеринцев из-за их принадлежности к этому факультету или когда унижают детей Пожирателей смерти, но упаси тебя Мерлин не так посмотреть на магглорожденного… и это то, что они называют политикой. — Он со всей дури ударил кулаком по стене, впечатывая ладонь прямо в камень. — Все это блядское «Содружество» во главе с Гермионой Уизли, очередной героиней войны, несет наш мир в бездну. Их нужно остановить.

Его спина вздымалась, словно он с каким-то отчаяньем пытался устоять на ногах, и Лили почувствовала мелкую дрожь в пальцах. Слова, изученные и так долго охраняемые, проделывали внутри нее черные дыры, и Лили, прикрыв глаза, едва слышно вдохнула. Никто не замечал Скорпиуса… но замечал ли кто-нибудь Лили? Всю свою жизнь она провела с чувством полного одиночества в грудной клетке; сколько бы людей ни было возле нее, Лили никогда не чувствовала себя целой, нужной. Для всех она всегда была Поттер, девчонкой, с которой нужно было подружиться из-за отца, и Лили, еще искренняя, слегка беззаботная, в далеком втором курсе не раз принимала меркантильность за долбаную дружбу.

И ее семья… когда-то она вместе с родителями и братьями каждое воскресенье посещала Косой-переулок, но от тех дней остался один пепел. Им всем пришлось заплатить за свою славу, не потому ли она так ненавидела своего отца?

— Бродячие цирки — редкие гости в Лондоне, — бессмысленно и тихо прошептала Лили, отвернувшись от Скорпиуса, обнимая себя руками. Чувство какой-то опустошенности дробило ей внутренности, и остановить свой поток слов у нее не получилось. Лили чертовски, до ужаса хотелось говорить. — В цветастой одежде, такие… удивительные. Я так любила ходить смотреть на их выступления, что не пропускала ни одного раза.

Дыхание сорвалось, и Лили, обнимая себя еще сильнее, чувствовала, как плавился пол под ее ногами. Она со страшной силой летела прямиком в бездну, и становилось даже страшно. Пойдет ли Скорпиус за ней следом? Или она единственная здесь пропащая?

— В тот день мама не разрешила мне пойти на представление. У нее скопилось столько работы… и папа… его никогда не бывало дома! — с яростью воскликнула она, коротко и нервно рассмеявшись, а потом волна ненависти накрыла Лили с лихвой. — И я сбежала. Открыла окно и выбежала из дома. Эти ужасные июльские дни… теплые и липкие… и я так запыхалась, когда увидела яркий шатер перед глазами. Эти циркачи такие прекрасные, — прошептала Лили, обернувшись и посмотрев прямо в лицо Скорпиуса, который больше не сжимал подоконник, а смотрел на нее, внимательно пронзая взглядом. И Лили рвало на части от того, как сильно ей хотелось поведать свою историю. — Они свободны, Скорпиус. Они вольны идти, куда хотят. И даже если они закованы в цепи на радость публики… у них хотя бы есть надежда избавиться от оков. А у меня? — просипела Лили, и, нервно усмехнувшись, отцепила свои руки, и дотронулась ладонью до щеки. — Я всегда буду пленницей своей фамилии, репутации, общественного мнения… У меня нет никаких надежд.

— Что было после? — охрипшим голосом проговорил Скорпиус, когда Лили, забывшись, бессмысленно уставилась в пол, не думая, не пытаясь как-то сконцентрироваться на реальности.

— Ты знаешь, — бессмысленно протянула Лили, чувствуя усталость во всем теле. Хотелось упасть ничком на пол и забыться. Чтобы не видеть ничего… чтобы не видеть воспоминаний того дня. — Об этом писали все газеты. Жена великого Гарри Поттера была убита сбежавшим из Азкабана Пожирателем смерти. Какая ирония! — с диким ревом проговорила Лили, схватившись руками за свои волосы. — Ведь отец знал! Это ублюдок, Шафрик, писал через своих посредником письма моей матери, угрожал ей. И знаешь, что? — она дернулась всем своим корпусом, сверкнув не по-доброму глазами. — Он ничего не сделал. У него ничего получилось. Какой же он герой, раз не смог спасти свою жену?

Громовой раскат, прогрохотавший вновь, заставил Лили слегка вздрогнуть, и именно в тот момент она осознала, что дрожит. Обмякшее ее тело, казалось, теряло всякую способность находиться в ногах, и Лили боялась своего падения, потому что совершенно не верила Скорпиусу, что так внимательно смотрел на нее, слегка посверкивая бездонными серыми глазами; она не верила, что он подхватит ее.

— Я бежала домой со всех ног, когда закончилось представление, — дробя себя каждым словом, тянула Лили, улыбаясь криво. Волна боли была настолько сильной, что становилась даже приятной. — Скорпиус, я никогда не видела столько крови. Она стекала по деревянной лестницы, ведущей со второго этажа в гостиной, и в доме стоял такой запах… кислый, удушающий, — усмехнувшись сильнее, Лили чуть дернула головой, осознавая, что пелена откуда-то взявших слез застелила ей все. Она так давно не плакала, что с нескрываемым удивлением провела пальцами по векам, чувствуя холодную влагу. — Я просидела с ней почти час, оцепенев от ужаса, наблюдая за тем, как медленно течет этот кровяной поток. И когда наконец вернулся отец… я не заметила этого. Просто смотрела и не могла поверить: что было бы, если бы я осталась в тот день? Отец бы по-прежнему оставался на работе, а братья наслаждались бы Чемпионатом по квиддичу во Франции. И тогда мы бы умерли вместе с мамой… о, какая бы эта была роскошь! Какой подарок!

Резко отвернувшись, Лили прикрыла рот рукой, чтобы не закричать в голос. Перед глазами мелькали картинки из детства и везде была ее мать, красивая, рыжеволосая женщина с солнечной улыбкой. Они были абсолютно не похожи: у ее матери были выпуклые черты лица и темные рыжие волосы, и глаза ее карие были на два оттенка светлей. Легкая, какая-то эфемерная… именно такой она приходила к ней в моменты, когда Лили, захлебываясь Мариусом, бездумно валялась в этой комнате и тихо рыдала, видя ее образ. Она скучала; скучала так сильно, что хотела бы непременно умереть, лишь бы увидеться с ней, почувствовать эту ласку и нежность, но все, что осталось у нее, — никчемный отец, неудачник-Альбус и простак-Джеймс.

У нее никого не было.

— Вот она, моя сопливая история, — слегка дрогнувшим голосом, проговорила Лили, когда вдруг почувствовала его присутствие позади себя. Ее еще бил озноб, когда его теплые руки развернули ее и заставили посмотреть прямо в его глаза. Он был отчего-то очень внимателен и серьезен, и Лили стало так неловко, потому что душа ее была открыта нараспашку.

— Ты варила Мариус, чтобы увидеться с ней. Поэтому так усовершенствовала напиток?

— Да, — чуть вскинув голову, уверенно ответила она, сверкнув глазами. Если бы Скорпиус только посмел ее упрекнуть хоть в чем-то, то она бы непременно накинулась на него, но только он молчал, а потом проговорил хрипловатым голосом:

— Я восхищен, Лили Поттер. Ты… действительно удивительная ведьма.

Сердце забилось так, что у нее на секунду потемнело в глаза, и Лили, тяжело вздохнув, широко распахнула глаза. Его слова не были насмешкой, она понимала это слишком отчетливо, и какое-то странное чувство разливалось внутри нее: печаль, вызванная воспоминаниями о матери, сходила на убыль, и Лили забывала о ней. Потому что вместо нее в голове появлялся Скорпиус.

Неловкость заставила ее нервно поежиться, и, видя, что Скорпиус собирается что-то сказать, она резко выпалила, отчего-то стыдясь еще больше:

— А зачем тебе Мариус? Для чего?

Тихая усмешка появилась на его губах, когда он задумчиво посмотрел в ее лице, и, судя по стеклянным серым глазам, Лили понимала, что сейчас Малфой не замечает ее. Наверное, именно в этот момент она вдруг осознала, что абсолютно ничего не знала о Скорпиусе Малфое. Когда он знал о ней все.

— Мне не он нужен, — просто ответил он, и Лили резко вынырнула из своих мыслей и удивленно вскинула брови. Скорпиус выглядел слишком серьезным, чтобы можно было уличить его во лжи, и Поттер, сжимая склянку с зельем в ладони, неверяще фыркнула, хмуря брови. Что… что если у всех его действий был мотив, который она не замечала? «Великий манипулятор и ужасный игрок… а ты? Ты хороший игрок?» — с ужасом подумалось ей, когда, вглядываясь в безразличные серые глаза, Лили окончательно падала в бездну.

Опустив голову, Скорпиус, взяв одной рукой ее ладонь, медленно что-то достал из левого кармана, и Лили, словно зачарованная, перевела взгляд на его руку. Это был небольшой квадратный футляр, и у нее замерло дыхание, когда, невербально шепнув, он приоткрыл крышку, и перед Лили предстал красивый браслет, эмитирующий змею. Из белого золота, он был тонким и даже под лунным светом можно было заметить аккуратно вырезанную чешую. Глаза змеи, выполненные маленькими рубинами, сверкнули, и Лили с небывалым удивлением посмотрела на Скорпиуса.

Он усмехнулся, а потом, на секунду опустив ее руку, взял браслет, отбросив в сторону коробку, и аккуратно нацепил на руку, и змея, ожившая на секунду, резким движением обвила ее запястье и, замерев, сверкнула напоследок глазами.

— С днем рождения, солнечная Лили Поттер.

Лили смотрела на него во все глаза, боясь моргнуть, и чувствовала, как заливается предательской краской. Ночная темень давала ей слабую надежду, что он не заметил ее смущения, и, мысленно обрушившись на себя с оскорблениями, Лили стояла, ощущая тепло от его ладони, и ей было так… сладко. Будто все горести прошедших дней испарялись в одночасье.

Не отдавая себе отчета, она приблизилась к нему на шаг ближе, ощущая свое сбившееся дыхание и вглядываясь в его шею, не решаясь поднять глаза, прошептала:

— Спасибо.

Новый грозовой раскат заставил ее опомниться, и Лили, выдернув свою руку, подняла горделиво голову, а потом, развернувшись, медленно подошла к зеркалу, что висело на стене напротив открытого нараспашку окна и внимательно посмотрела в свое отражение.

На улице начиналась буря. Запретный лес шумел, будто избитый, и вдалеке сверкнула одинокая молния. Воздух в комнате становилось не просто холодным, но и каким-то необычным, с запахом дождя.

Проведя пальцами по змее на своей руке, Лили, не отрывая взгляда от собственного отражения, проговорила насмешливо, одновременно боясь и не надеясь услышать ответ:

— Я красивая?

Она поймала его взгляд в зеркале, и пальцы ее остановились, перестав поглаживать красивый металл. На задворках сознания пролетела мысль, что принимать от него подарок совершенно не стоило, но, вглядываясь в него в зеркале, Лили не могла думать ни о чем рационально. Потому что Малфой, подойдя к ней, вглядываясь уже в ее отражение, проговорил серьезно, вынуждая ее сердце забиться с чудовищной силой:

— Очень.

Если и были до этого какие-то границы, то теперь они окончательно были снесены. Развернувшись резко, Лили обвила шею Скорпиуса, и тот, словно только этого и ожидая, схватил ее за талию, приблизив к себе, и Поттер, не мешкая, властно поцеловала его. Сбившееся дыхание мешало ей полностью погрузиться в поцелуй, и, то и дело прерывая его, она с не меньшим остервенением продолжала целовать его, чуть прикусывая нижнюю губу, оттягивая ее.

Он отвечал с не меньшей силой, и в какой-то момент Лили лопатками ощутила каменную стену, холод которой обжигал распаленное тело. Безумно было все: начиная от той смеси чувств, что фонтаном брезжили внутри, заканчивая мать-его-Скорпиусом, у которого была девушка и куча причин для того, чтобы точно не прижимать ее к стенке в этом темном помещении.

Когда Лили осознала, что поцелуй переходит рамки дозволенного, а ее руки инстинктивно сползли к его рубашке и явно собирались расстегнуть пуговицы, она резко прервала поцелуй, с сбившемся дыханием прижавшись головой к стене. Тепла больше не было; Лили думала лишь о Мадлен Селвин и об их отношениях, понимая, черт возьми, что их связывают обоюдные чувства. И это вызывало такую ярость, что Лили, криво улыбнувшись, бросила, делая небольшие паузы между словами:

— Мадлен Селвин сказала мне, что любит тебя, Малфой, — усмехнувшись сильнее, она опять приблизилась к нему, и гнев бурей метался внутри, когда она видела, насколько спокоен он. — А ты явно влюблен в нее. Так какого черта творишь?

Резко дернувшись, она обошла Скорпиуса, а потом, протянув, не глядя на склянку, бессмысленно посмотрела в окно, за которым дождь хлестал с бешеной силой, каплями ударяясь о пол Выручай-комнаты.

— Наша сделка выполнена. Ты свободен.

— Ты общалась с Мадлен? — насмешливо бросил Скорпиус, и ее вытянутая рука дрогнула. Развернувшись, Лили сверкнула карими глазами и, решительно подойдя к нему, схватила его за руку и вложила в нее склянку.

— О да, имела честь, — ядовито протянула Лили, чувствуя внутри себя странные болевые ощущения. — А теперь иди к ней. Твоя сука и так распускает крайне интересные слухи, которые вредят моей репутации. Советую приструнить ее, пока не поздно, иначе кое-кто рискует попасть в мой черный список. А оттуда, знаешь ли, со здоровой самооценкой и психикой, не вычеркиваются.

— Узнаю Лили Поттер. Даже осознавая, что твое поведение уничтожает тебя, все равно бросаешься в бездну, да еще с каким рвением, — проговорил он, жестко выговаривая каждое слово, и, схватив ее за руку, не позволяя ей отстраниться, холодно проговорил на ухо: — Поплакать ты, поплакала, да? Но так и хочется вновь сделать из себя лицемерную дрянь, что равняет людей с мусором. Ну же, солнечная, скажи: счастлива ты, живя так?

— Замолкни, — прошипела Лили, яростно сверкнув глазами. Она чувствовала себя дурой из-за того, что открылась ему, но больше всего ее раздражало именно то, насколько хорошо он все понимал. «Вот же сукин сын», — думалось ей, когда, всматриваясь в его потемневшие глаза, она вновь мечтала, чтобы его руки впечатали ее в стену и никогда не отпускали. — Как же ты меня раздражаешь, драккл тебя раздери!

И Скорпиус криво усмехнулся в ответ, резко дернув свою руку, из-за чего Лили попятилась на шаг назад. А потом, бросив странный взгляд, он спрятал склянку в карман брюк и проговорил со сталью в голосе прежде, чем безразлично развернуться: 

— До новых встреч, Лили Поттер.

— Не будет больше встреч! — с яростью крикнула она ему в спину, а потом, отвернувшись, сморщилась сильнее, совершенно не понимая, что с ней творится.

Почему она была так зла? Ведь все закончилось, она теперь свободна от обязательств, чертов Малфой покинет ее жизнь, а после его выпускного, они и вовсе не встретятся. Так почему же было так тошно? Словно кто-то выкачал из нее весь воздух и бросил умирать. Осознание, что она так просто рассказала ему свою историю… «Какая же я дура», — со вздохом подумалось ей, и, прикрыв глаза, она дотронулась до губ, и чувство какой-то досады налетом покрывало внутренности. Лили опять говорила не то, что думала, совершала не то, что хотела. Потому что прямо сейчас ей хотелось рвануть следом за Малфоем, развернуть его к себе лицом и сказать ему, что, возможно, ему намного выгоднее быть с ней, нежели с Мадлен. В конце концов… она же Поттер, она бы могла…

Схватившись за голову, Лили всхлипнула, пытаясь выкинуть такие ненужные мысли из головы. «Сдался он мне», — со злобой подумала она, прекрасно осознавая, что Малфой уничтожит ее, если она позволит и дальше прибывать в своей жизни. И боль внутри Лили была настолько сильна, что, сморщившись, она безжизненно посмотрела в окно, мечтая забыться.

Быстрым движением выудив склянку с шипящей жидкостью, Лили, забывая о собственных запретах, откупорила ее, и, отпив маленький глоток, упала на пол, прямиком в подушки и, расхохотавшись горько, откинулась назад, чувствуя головой холодный кафель.

В Выручай-комнате было тихо. Через какое-то время она и вовсе перестала ощущать сквозняк, и где-то вдалеке она услышала музыкальный звон. Это был Бетховен, девятая симфония, и Лили, знавшая эту музыку наизусть, блаженно прикрыла глаза.

Только перед ней больше не восставал образ ее матери. Эфемерной Джинни Уизли не было, вместо нее она увидела странный черный фон, который трескался медленно, постепенно превращался в Запретный лес, в ту самую опушку, на которой она и Скорпиус, окруженные стаей фей, собирали нужные корешки деревьев.

Сквозь пустоту в голове Лили вздрогнула. Потому что отчетливо осознавала — это уже был приговор. Скорпиус Малфой, чертов куколовод, пустил свои ниточки глубоко; он опутал ее.

***

Прошло три часа, когда, резко вскочив с подушек, Лили раздраженно посмотрела на настенные часы. Был четвертый час ночи, и Лили откровенно рисковала, задерживаясь здесь, а потому, резко вскочив с пола, Лили бессмысленно обвела взглядом комнату. Воспоминания выстраивались поочередно, и, когда она вспомнила все, то, яростно фыркнув, схватила склянку с Мариусом, в котором еще оставалась три четверти зелья, и, наложив на него заклинания, спрятала в карман.

Распахнув дверь Выручай-комнаты, не успев сделать и десяти шагов, Лили резко зажмурилась, потому что поток яркого света с силой ударил ей в глаза. Смятение, страх и даже какой-то панический ужас обуяли ее, и она почувствовала, как волнение липкой жижей наполняло ее вены, будоражило кровь.

— Мисс Поттер, — услышала она обеспокоенный голос директора, и, наконец открыв глаза, Лили увидела Минерву МакГонагалл, профессора Долгопупса и… Мэри Томас, которая, скалясь своей фирменной улыбкой, методично накручивала локон на свой пальчик. — Попрошу вас немедленно проследовать в мой кабинет.

Никогда еще Лили не чувствовала такой тяжести во всем теле. Казалось, будто кто-то повесил камень на ее шею, иначе почему каждый шаг давался ей с таким трудом? «Вот оно, падение», — почувствовав горечь на кончике языка, усмехнулась Лили, осознавая, что она попалась. Но… может быть был хоть малейший шанс?

На дрожащих ногах она присела напротив директора, и, чувствуя на себе взгляды своего декана и Мэри, с силой сжала складки юбки. Тот факт, что в ее кармане находился Мариус, очень беспокоил Лили, и она мысленно пыталась придумать себе оправдания, прекрасно осознавая, что такого нет. Ей не спастись.

— Мисс Поттер… я, — Минерва запнулась, слегка нахмурившись, а потом пронзительно посмотрела на Лили. И было что-то в ее глазах такого, что сразу давало понять — ей все известно. Абсолютно, черт возьми, все. — Боюсь, я вынуждена сообщить, что вы… отчислены.

— Что? — воскликнула Лили, резко подскочив с места. Смятение, паника, страх… все перемешалось между собой, и, сглотнув комок нервов, она улыбнулась очаровательно, намеренно дробя себя на куски: — Почему? Я же одна из лучших учениц Гриффиндора… что такого я могла совершить?!

— О да, — пропела Мэри, и Лили, забывшая о ней, резко повернулась, уставившись в голубые глаза Томас, которые сверкали каким-то торжеством. — Особенно ты хороша в Темной магии. Не так ли?

Лили неверяще махнула головой, вновь переведя свой взгляд на директора, и посмотрела на нее настолько искренне, как только могла, однако не стоило думать, что Минерва поведется на жалкую провокацию. Она, казалось, видела Лили насквозь. И в эту секунду чувство неизбежности собственного падения накрыло ее с головой. Это был конец. Оттого, наверное, не найдя никаких слов в оправдание, Лили безмолвно села обратно на стул, вцепившись пальцами в директорский стол, дабы подавить дрожь в теле.

— В вашей комнате обнаружены склянки с запрещенными зельями. К тому же, к нам поступила информация, что прямо сейчас вы употребили опасный, запрещенный на территории Британии, наркотик, — взмахнув палочкой, Минерва невербально призвала к себе странно прозрачного цвета склянку, а потом, внимательно поглядев на Лили, сухо произнесла: — Прямо сейчас мы проверим, находится ли в вашей крови данное вещество или нет…

— Профессор! — воскликнула Лили, и на задворках сознания у нее возникла какая-то паническая, отчасти чужеродная мысль рассказать о Малфое, о том, что наркотик ей был не нужен. Но именно в этот момент, когда с губ почти сорвались слова, по рукам ее как будто пробежала электричество, и Лили вспомнила — Непреложный обет. Она умрет, если расскажет хоть что-то.

Силы резко покинули ее, и Лили, не замечая уже глубокого хихикания Мэри, бессмысленно посмотрела на свои руки, слыша чьи-то голоса. Все мысли разом смешались, оставляя одну только пустоту, и даже сквозь нее она пыталась осознать всю глубину своего падания, совершенно не доверяя своим чувства. Потому что вдруг странная мысль одолевала ее: Скорпиус Малфой сдал ее. Скорпиус Малфой настучал на нее. Скорпиус Малфой… предал ее.

Она не хотела в это верить. Все ее естество вопило против этого, но как тогда можно было объяснить, что его не было в кабинете? Почему его не поймали? И каким же именно образом директор знала, когда и во сколько ей нужно караулить Лили?

Погрузившись в свои мысли, она не заметила, как Мэри вышла из кабинета, не заметила, как выпила протянутое зелье, которое дало положительный результат. Это было очевидно. Лили погибла. Она упала в самую бездну. И ей было плевать, право! Только лишь бы все ее мысли были неправдой, лишь бы он не предавал ее. Ведь одна только эта мысль привносила в нее невыносимую боль.

— Я оповестила вашего отца… Думаю, вам стоит сходить и собрать свои вещи.

Услышала она сквозь пелену и, резко вскинув голову, бездумно посмотрела на директора. Странная апатия не давала воли сказать хоть что-то, и, поджав губы, она лишь в последний раз внимательным, цепким взглядом посмотрела на Макгонагалл, улыбнувшись вдруг криво… почти что оскалившись злобно, замечая, как удивление на секунду промелькнуло в глазах директора. И, резко встав с места, Лили прошла мимо Невилла Лонгботтома, не удостоив его даже взглядом, и стремительно спустилась с лестницы, улыбаясь, черт возьми, улыбаясь, дробя себя же этой улыбкой.

Уже был седьмой час. Хогвартс оживал, и ей чудились чьи-то липкие взгляды и осуждение. Ежившись, Лили испытывала такую нервозность, что почувствовала, как к глазам подошли слезы, из-за чего вольная улыбка напрочь слетела с уст. Лили боялась. Общественного осуждения, всех этих слухов, уничтожения своей репутации. Она столько боролась за нее, так грызлась за нее… как презирала Лили Альбуса, так чем же сейчас она лучше?! Не повторила ли она его судьбу?

— Я совершенно не ожидал от тебя такого, Лили, — проговорил удрученный Невилл, и Лили, бросив злобный взгляд из-под челки, увидела на его лице сочувствие. И странное дело, это выбешивало еще больше, чем если бы он презирал ее или осуждал. — Ты… такая умная, милая, солнечная. Как ты могла?

— О Мерлин! — яростно протянула Лили, чувствуя, как нервы сдают полностью. Впервые в жизни она могла позволить себе быть собой и, испытывая какое-то дьявольское веселье, почти выплюнула: — Да подавитесь вы уже со своей солнечной. Не такая я, непонятно, что ли?!

И, ускорив шаг, Лили стремительно добралась до портрета, просипела пароль и уверенно зашла в гостиную. На нее смотрели все: взгляды были озадаченные, насмешливые, презрительные. В какой-то момент Лили поняла, что просто стоит посередине комнаты, под самым прицелом всех этих идиотов, и, вздернув голову, резко дернулась по направлению к своей комнате, толкая каждого, кто стоял на ее пути. Какие-то слезы злости душили ее, и, сдерживаясь из последних сил, она сильнее сжимала руки в кулаки, зная, что не может позволить себе сейчас упасть еще больше. Лили должна быть сильной. У нее нет ни единого права дать уколоть себя.

Зайдя наконец в собственную комнату, Лили увидела перевернутые полки и шкафчики, а потом, запустив в волосы руки, она вдруг вспоминала, как Скорпиус предупреждал ее о том, что она хранит зелья под кроватью и что при обнаружении их можно было все понять. Откуда он это знал? Нет. Откуда об этом узнали остальные?

Злость новой волной накрыла ее, поэтому, резко вытащив чемодан, Лили схватила стопку одежды и кинула ее прямо туда. Вскоре в чемодан полетели фотографии, книги, зеркало, которое, треснув, пошло трещиной, и Лили, всматриваясь в свое надломанное изображение, увидела, что плачет. Слезы сверкали на ее щеках, и, взвыв, она яростно вытерла их, захлебываясь внутренней истерикой.

— Лили. — Она резко крутанулась и увидела перед собой Элен, которая, печально хлопая своими глазищами, смотрела на нее так, словно понимала. Но, черт возьми, разве могла эта идиотка хоть что-то понимать? — Мне так жаль…

— Напрасно, — холодно проговорила Лили, ногой дернув крышку чемодана, захлопывая его. — Если бы ты была на моем месте, я бы была первой, кто бросил в твою сторону камень. Никогда не жалей меня, Элеонора. Потому что мне никого не жаль.

Схватив ручку чемодана, Лили поравнялась с Спинетт, и, поймав ее жалостливый взгляд, с яростью вонзила коготки в ладонь. Почему она смотрела так? Почему не осуждала? Ненависть новой волной накрывала ее, и, не сдержавшись, Лили зашипела, мечтая Элен причинить такую боль… чтобы той никогда больше вздумалось жалеть ее:

— Ты такое ничтожество. Сколько раз я сдерживала себя, чтобы хорошенечко не встряхнуть тебя, — криво усмехнувшись, Лили презрительно повела бровью. — Мямля, об которую все вытирают ноги. Кто ты без меня? Добилась бы своего? Тебя даже использовать не весело. Потому что ты полный ноль.

И, видя растерянность в этом кукольном лице, она усмехнулась сильнее, резко распахнув дверь, опять ощущая на себе тысячи взглядов. Они жаждали ее падения. Смотрели так, словно ожидали, что она упадет прямо на ступеньки и будет слезно вымаливать у них прощения. «Не дождетесь», — холодно усмехнулась Лили и, не находя больше причин мило улыбаться, презрительно фыркнула. А потом уверенно спустилась вниз, где ее уже поджидали Мэри и Бекки Берк, которые, хихикая, следили за ее движениями взглядом хищника.

— Как же так, Лили, — цокнула Бекки, скрестив руки. Конечно, эта тупая сука была рада, в конце концов, она теперь могла полностью завладеть Годриком… знала бы она, что он ей даром не сдался. — Вся такая правильная, хорошая… а в итоге все, как я говорила: такая же лицемерная дрянь, как и твоя мамочка.

— Лучше оставь разбор родословной на потом, — холодно отозвалась Лили, сильнее сжав ручку чемодана, подавляя новый яростный прилив. — Помнится мне, ты внебрачный ребенок от проституки из Лютого, — и, криво усмехнувшись, замечая, как мрачнеет с каждым секундой Берк и как тихо подсмеиваются над ней окружающие. — Наверное, тоже в мамочку пошла?

— О, Лили, а ты, оказывается, такая резкая, — усмехнулась Мэри, явно довольная унижением Бекки. Взмахнув резко рукой, тем самым призывая Берк к молчанию, она приблизилась к Лили и улыбнулась, сверкая голубыми глазами. — Какая жалость. А ведь мы могли быть настоящими подругами… если бы ты просто не перешла мне дорогу.

Лили задохнулась, крепко сомкнув губы, и с прищуром поглядела на Мэри. Да. Она недооценила ее, и Малфой опять оказался прав. И чувство полного бессилия резко накрыло Лили, когда Томас, склонившись над ее ухом, сладко прошептала:

— Ты действительно влюбилась в Малфоя, дура. Как жаль. А ведь если бы не он, твоего падения можно было избежать… или отсрочить его.

— О чем ты? — с яростью спросила Лили, чувствуя страх. Она боялась ответа Томас, потому что… как такое можно было пережить? Вскинув резко глаза, Лили вдруг наткнулась на Годрика, который явно слышал каждое слово сестры и смотрел на нее с какой-то горечью в глазах. Казалось, но ему тоже было жаль ее, во всяком случае, он был на ее стороне, и Лили, презрительно усмехнувшись, резко оборвала зрительную нить.

— Он рассказал все Мадлен Селвин. О ваших встречах. О Мариусе, — чеканя каждое слово, шептала Мэри, дьявольски сверкая глазами. — А дорогая Мадлен рассказала уже все мне. Вот так вот, Лили Поттер. Ты проиграла. Н-е-у-д-а-ч-н-и-ц-а.

Резко толкнув Мэри в плечо, Лили бегом пустилась прочь из гостиной, ощущая такую боль, что точно бы взвыла, не будь на нее направлены взгляды стольких людей. «Скорпиус Малфой предал меня!» — кричало сознание, и Лили, давясь от собственной боли, стремглав шла мимо коридоров, направляясь прямиком к выходу из большого зала, а потом, поставив чемодан у статуи, запечатала его надежно магией и выбежала на улицу, идя прямиком к Запретному лесу.

Скорпиус был первым, кому она доверилась; он был единственным человеком, кому она рассказала о матери. Но… в итоге Малфой плел свою паутину, изначально зная, чем все это обернется для Лили. Он играл с ней, запутывал сильнее, и Лили повелась. Она, черт побери, поверила ему.

Резко вскричав в голос, Лили упала на колени прямо в траву и с силой сжала ее в руках. Она рыдала. Вонзая ногти в ладони, крича, повалившись у самого начала Запретного леса. Никого вокруг не было, и даже птицы от ее полувскриков улетели прочь. Ей было до того больно, что, обведя взглядом толстые стволы, она думала лишь о том, как они гуляли здесь. И сердце ее сгорало от ее чувств. О, как она ненавидела Малфоя. Как сильно она мечтала о его страданиях, и именно эта злость заставила ее резко подняться на колени.

Лили смотрела в мрачный густой лес, будто бы мечтая запомнить навсегда это мгновение. Внутри нее разгорался пожар, и лес, густой, такой волнующийся, словно полностью понимал ее. Здесь Лили чувствовала себя свободной, и, вдохнув полной грудью, она перестала плакать, закрыв глаза. А потом, решительно развернувшись, побрела от него прочь, вытирая по дороге слезы, пытаясь привести себя в более-менее подходящий вид. Но, не успев сделать и десять шагом, она была вынуждена остановиться, потому что навстречу к ней стремительно шел Скорпиус Малфой, который, затем нерешительно остановившись, с каким-то странным лихорадочным блеском смотрел в ей глаза.

«Ты же так и жаждешь уничтожить меня, солнечная Лили Поттер. Боюсь, тебя ожидает фиаско», — именно так он сказал ей, когда они пошли в лес, и Лили, смотревшая в его глаза, которые бегали как-то странно, чувствовала такую горечь, что точно могла разрыдаться.

Она не могла поверить в такое предательство. Малфой был ублюдком, да, но у него все же были принципы, а оказалось… с самого начала он все просчитал, все наметил.

— Зачем? За что ты так со мной? — бессмысленно проговорила Лили, чувствуя, как злость поднимается в ней, потому что Малфой молчал. Он не говорил ни слова. — О Мерлин! — воскликнула она, безумно сверкнув глазами, потому что какая-то исковерканная ярость за собственную слабость обуяла ее, словно охлаждая — никогда больше она не будет стараться понять причину его поступков. Отныне он для нее был лишь врагом… таким, которого неминуемо хотелось уничтожить. — Прямо сейчас я готова рассказать все даже ценой своей жизни… плевать на Обет! Лишь бы ты страдал!

— Угомонись, — прошептал он, схватил ее за запястья, когда Лили, замахнувшись, хотела ударить его. Между ними почти не было расстояния, и Лили слышала гул его сердца, такой живой и такой завораживающий. — Ты слишком печешься за свою жизнь, чтобы вот так вот ей разбрасываться. Так что не сделаешь. Не пойдешь, — оскалившись быстро-быстро заговорил Скорпиус, словно себя стараясь убедить.

Это было выше ее сил. Неимоверная ярость завладела сознанием, стирая на своем пути все.

— Я уничтожу тебя, — чеканя каждой слог, выплюнула она ему в лицо, и губы ее скривились в улыбку. Хотелось расхохотаться прямо здесь, сотрясаясь в безумном припадке, потому что эмоций было так много, что впору было захлебнуться. — Запомни, запомни! Я приду за тобой однажды, и ты пожалеешь о том, что связался со мной. Теперь я буду жить только одной местью тебе, — шипела Лили, как разъяренная змея, с дьявольским весельем смотря в его глаза, которые с каждой секундой принимали странное, нечитаемое выражение.

И она упивалась близостью с ним, своей ненавистью и испытывала такое желание прямо сейчас втоптать его в землю, что лишь раззадоривалась. Страха перед будущим не было; было лишь одно — месть. Ради которой можно было и погибнуть окончательно.

— Вот и славно, — проговорил он вдруг, улыбнувшись, что вызывало в Лили лишь большее бешенство. — Не забывай об этом, Поттер. Живи местью и однажды приди за мной. Я буду с нетерпением ожидать этого дня.

Лили нервно кивнула головой, резко высвободившись из его хватки, и стремительно зашагала к Хогвартсу, чувствуя какое-то электричество на кончиках своих пальцев. Такой злобы она не испытывала ни к кому, и с каждым шагом своим Лили думала лишь об одном: она непременно так и поступит. Она заставит Малфоя пожалеть о своих словах.

Какое-то веселье появилось внутри нее. Лили, криво скалясь, стремительно поднималась по ступенькам, и, зайдя в Хогвартс, схватила свой чемодан, который стоял, никем не тронутый, и, бросив на окружающих злобный взгляд, стремительно направилась к директору.

И, подойдя к горгульям, Лили замерла, потому что вдруг увидела ее. Широкую спину, облаченную в черную аврорскую мантию. Это был отец. Известный, презираемый Гарри Поттер. Она вздрогнула, когда он, обернувшись, спокойно взглянул на свою дочь, и в глазах его не было ни разочарования, ни осуждения, одна лишь тягучая усталость.

Сильнее вцепившись в ручку чемодана, Лили нахмурилась, глядя на отца. Какие-то странные, смешанные чувства метались внутри нее, и ей почему-то по-особенному боязно было понимать, что, скорее всего, он презирает ее. Ненавидит ее.

Поэтому, когда на его усталом лице появилась тихая, слегка печальная улыбка, Лили впервые почувствовала страх. Липкий, пролезавший под кожу, неконтролируемый страх.

— Ну здравствуй, Лили, — улыбка его стала шире. — Вот уж никогда не думал, что мы встретимся при таких обстоятельствах.

И внутри нее, вычеканивая каждую букву, появлялась одна мысль, которую она пронесла с собой сквозь все время: «Мир жесток, да. Но только я еще жестче».

Не поэтому ли Лили улыбнулась ему в ответ?

Was mich nicht umbringt, macht mich st?rker*

***

Лили была смиренна; во всяком случае, она не особо показывала свое внутреннее состояние, не пыталась кого-то упрекнуть или устроить грандиозную истерику. Нет. На все расспросы она молчаливо склоняла голову, сверкала карими глазами и мучительно старалась не закричать в голос, потому что слова так и рвались из нее. Ей хотелось плакать и биться от собственных эмоций; можно было вообще попытаться сбежать, но всякий раз она напоминала себе о том, кто она такая, и чувство принятия неизбежности роковых событий, которое волной захлестнуло ее, постепенно улеглось в сознании, оставляя внутри пустоту.

Когда она вернулась домой, то сразу же позорно быстро зашагала в свою комнату, не желая ни с кем говорить. Отец не настаивал, но Лили поклясться могла, что ощущала его взгляд спиной; Альбуса и Джеймса в доме не было, поэтому, наслаждаясь тишиной, она зашла в свою комнату, включила свет, и пред ней восстало олицетворение собственного ада. Бирюзово-желтые обои, местами слегка стертые от времени, заставили ее нервно сглотнуть, а когда взгляд ее упал чуть левее, она увидела его — фортепиано, обычное, маггловское фортепиано. Как тоскливо ей было смотреть на его ровную деревянную крышку, как плавилось ее сердце.

Лили обожала музыку с четырех лет. Она любила петь и пританцовывать, даже звуки улицы заставляли ее выбивать собственный ритм. Однажды мама, заметив это, пригласила на дом учителя, одного из тех, кого раньше приглашали в дома чистокровных наследников. Это был старый мужчина, который, по слухам, целенаправленно ушел в мир магглов и посвятил себя изучению музыки, а потом вернулся к магам и стал обучать их искусству. Он был одним из тех передвижников, кто действительно знакомил магов с маггловским миром, и был одним из немногих, кто одним из первых стал постигать их искусство.

Мистер Р, как он просил называть себя, был талантливейшим музыкантом: его руки выделывали с клавишами немыслимое, а тонкое музыкальное чутье было до того магическим, что он мог подобрать на слух целые композиции.

Когда Лили впервые увидела его, ее удивил его высокий рост и печальное лицо. Мистер Р говорил с акцентом, казалось, он даже не был англичанином, и его глаза… они наполнялись туманной дымкой всякий раз, стоило ему сесть за пианино. Меланхоличный, отстраненный, что-то его заинтересовало в Лили, поэтому он согласился давать ей уроки. И мама, радостно наблюдавшая за игрой своей дочери, ласково улыбалась. Она светилась так, словно Лили была действительно одаренной.

Сердце екнуло, и Лили на дрожащих ногах подошла медленно к фортепиано, провела рукой по лакированной поверхности, а потом с силой сжала руку в кулак, резко отвернувшись. Она не играла вот уже третий год, со дня смерти своей матери. В конце концов, когда она умерла, играть было незачем: мистер Р покинул ее, когда она поступила в Хогвартс, а всем остальным не было дело до маггловской музыки. Никто не понимал, что находила Лили в Моцарте, Бетховене, Рахманинове. Они не знали, что, окунаясь в звуки, она становилась счастливей, а играя матери и видя улыбку на ее лице, Лили чувствовала себя нужной.

В конце концов, оглядываясь на собственную жизнь, Лили не видела ничего, кроме горечи и боли, потому-то она и не могла играть. Обожавшая до дрожи Моцарта Поттер не могла наполнять светом его мелодии, вместо этого в каждую ноту она вкладывала такое отчаянье, что от былой легкости не оставалась ни следа. Лили Поттер портила все, к чему прикасалась, и это настолько было аксиомой, что даже тошно.

И вот, вернувшаяся обратно их Хогвартса домой Лили изо дня в день смотрела на плотно закрытое фортепиано, его лакированную поверхность и мечтала отравиться. Потому что чувства внутри были невыносимыми. Больше всего ее раздражало, что отец ничего не сказал. Возможно, он думал, что лучше не вмешиваться, или похожая история с Альбусом выжала из него все эмоции по этому поводу, но Гарри Поттер ни разу не спросил, что же такого она делала и самое главное — зачем. Бесило это потому, что Лили, втайне мечтавшая о хоть каких-то проявлениях эмоций с его стороны, одновременно боялась, что так он прячет свое разочарование. Но, вглядываясь в его морщинистое лицо всякий раз, когда он возвращался с работы домой, она понимала: ему просто… плевать.

В первый день своего возвращения, когда к ней в комнату бесцеремонно ввалился накуренный сигаретами Альбус, она встала в позицию обороны и мрачно взирала на брата, который распластался на ее постели и меланхолично улыбался, смотря в потолок.

— Где Джеймс? — решила разорвать она тишину первой, и Альбус, хмыкнув, холодно ответил:

— Днями и ночами пропадает на тренировках. Он еще не в курсе, как именно ты влипла.

Сердце у Лили билось от какой-то тоски, когда она изучала лицо Альбуса и думала о том, что теперь ничем не отличалась от него. «Да, Лили Поттер, ты такая же неудачница, как и этот идиот». — И настроение ее провалилось на самое дно.

— Несчастный Джеймс, — насмешливо бросил Альбус, когда, выйдя из комнаты, он остановился в пороге и внимательно посмотрел ей в глаза. И Лили вздрогнула. Потому что он никогда не смотрел людям в глаза. — Мы делаем его карьеру крайне уязвимой. Ведь общество поносит нас, а значит, и его. Не правда ли, Джеймса жаль?

Именно тогда она осознала, что никогда не задумывалась о том, какую именно жизнь вел ее брат со дня своего исключения из Хогвартса. Она помнила множество статей, унижавших Альбуса, знала об отказах ему в работе в Лондоне. Думала ли Лили, что ее ждет такая же судьба? Знала ли она тогда, внутренне насмехаясь над братом, что в итоге ей придется вдвойне тяжелей, чем ему: ведь Альбус… такой сильный, волевой, а она? Лицемерная дрянь без зачатков совести и принципов.

Первые статьи о ней появились уже через неделю и были опубликованы они в одном из издательств, принадлежавших семье Томас. Право, к тому времени Лили почти свыклась со своей участью: отец ее не трогал, Альбусу явно было не до нее, а Джеймс, лишь однажды навестив ее, дал понять, что он, откровенно говоря, не хотел бы знаться с такими родственниками. И Лили его понимала; особенно хорошо именно тогда, когда, вчитываясь в новый выпуск газеты, она видела групповое колдофото Поттеров с заголовком «Еще один Поттер на неверном пути. Как долго мы будем терпеть выходки детей Национального героя?»

Поттер… Поттер… все плевались этой фамилией, видимо, думая, что они находятся на вершине, а значит, пребывают в раю. Знал ли кто-нибудь из них, какая преисподняя открыта в их доме? Меланхоличный, убитый Альбус, который так и не смог выбить себе место в этом мире из-за репутации Темного волшебника, а потом и вовсе смирившийся со своей участью, убивая печаль в сигаретном дыме и небольшой подработке в кабаке в Лютом переулке; замкнутый Гарри Поттер, не замечавший, казалось, ничего, пребывавший в каких-то своих иллюзиях; Джеймс Поттер, искренне не понимавший, чем он заслужил свою родню, вынужденный из раза в раз доказывать, что вот он-то другой, и, как вишенка на торте, Лили Поттер. Солнечная Лили Поттер, оказавшаяся ничем не лучше их всех.

Она не выходила из дома. Лили боялась выйти в Косой переулок, боялась наткнуться на папарацци или знакомых, потому что все еще не смогла научиться вновь вклеивать в свое лицо улыбку. Ведь всякий раз, стоило ей на секунду провалиться в собственные мысли, Лили думала о нем. Браслет, подаренный Малфоем, лежал под кроватью в шкатулке, рядом с остатком Мариуса, и Лили клялась, что никогда не наденет его вновь. Выкинуть эту красивую змею у нее не поднималась рука, поэтому, заткнув свое подсознание, она спрятала его и лишь временами вспоминала. Мечтала. И думала.

Ненависть к нему была единственной причиной ее существования. Лили это понимала прекрасно, валяясь на кровати и внимательно смотря в потолок. Ей было до того больно, что иногда она и вовсе не могла заснуть, и каждый раз, стоило ей прикрыть веки, Лили вновь и вновь видела его бледное лицо, обрамленное лунным светом. И сердце у нее сдавливалось от силков тоски.

Лили ненавидела Малфоя даже больше, чем себя. Было проще скинуть всю вину на него, иначе… она понимала, что ей не выкарабкаться. И, вспоминая всякий раз его голос с хрипотцой, его спокойные и серьезные глаза, его речь среди других одногруппников, Лили начинала испытывать запредельную ярость внутри. Он Малфой, их ненавидят и презирают, и как так вышло, что именно он унизил ее? «Убогий неудачник», — со злостью думала она, засыпая, чтобы во сне опять увидеть его матовую кожу и во всех красках представлять, что бы было бы, если бы тогда она не прервала поцелуй. И от мысли, как сильно она хотела его, ей становилось ещё более тошно, и глубокая ненависть покрывала каждый миллиметр ее сердца.

Таким образом прошел апрель. Май ворвался в ее жизнь свежим ветерком в комнату, и Лили, наблюдавшая за приходом лета, падала в тоску. Она сама заперла себя в этом доме, на любые попытки семьи вытащить на улицу, лишь демонстративно отворачивалась и пряталась среди книг по Зельеварению. В нем она нашла отраду. Варить залья, придумывать формулы… да, это была не Темная магия, но даже так она чувствовала себя чуточку счастливей. Иногда ее глаза невольно останавливались на фортепиано, и Лили думала о том, как сильно бы ей хотелось сыграть. Но, открыв однажды крышку и попытавшись сыграть «Турецкий марш» Моцарта, Лили поняла, что не может. Звуки были словно забитыми, абсолютно неживыми, и Лили, закрыв крышку уже навсегда полностью абстрагировалась от реального мира, уйдя в зелья.

В один из майских дней к ней зашел запыхавшийся Джеймс, нечастый гость в ее комнате, который, сверкнув глазами, улыбнулся и попросил ее спуститься вниз. И когда Лили пришла на первый этаж, то увидела своего отца, который настраивал на гостиничном столе магический граммофон.

— О, Лили, — спокойно протянул он, когда она присела напротив него, с некоторым удивлением поглядывая на позолоченную трубу. В голову как некстати пришла мысль, что в ее детстве у них стоял примерно такой же, но однажды Джеймс запустил в него квоффл, разбив магический хрусталик внутри, что позволял граммофону играть самостоятельно без взмахов палочки.

— Я искал эту штуковину по всему Лютому переулку, — весело заговорил Джеймс, плюхнувшись рядом с ней, и Лили сморщилась, слегка отодвинувшись. Ее самый старший брат никогда не соблюдал личное пространство.

— Зачем? — прохладно поинтересовалась Лили, но сердце ее втайне билось в предвкушении, когда отец наконец закончил настраивать граммофон и, взяв первую пластинку, аккуратно положил ее и закрепил иглу.

— Ну… — задумавшись, протянул Джеймс, — ты же так любишь музыку. Я подумал, что это улучшит тебе настроение. В последнее время ты выглядишь крайне измученной, хотя самый пострадавший здесь — я!

— Джеймс, — спокойно одернул его Гарри, и он был вынужден замолчать. Именно в этот момент комнату заполнила мелодия, «Прелюдия до-диез минор» Рахманинова, и Лили забыла, как дышать. Только музыка понимала ее. Только в ней можно было найти свое утешение. Только с ней можно было излить всю свою внутреннюю боль. И Лили сидела, падая в ту самую бездну, не чувствуя под собой дна, потому что впервые она могла сказать: «Да. Мне больно, черт побери. И в этой боли повинен он. Долбаный Скорпиус Малфой».

Тяжелый вздох сорвался с ее груб непроизвольно, и именно в тот момент Лили встретилась глазами с отцом. Гарри Поттер был таким уставшим, что на секунду ей даже стало горько. В конце концов, она не имела ни малейшего понятия, чем именно он занимался на своей работе, и было какое-то мерзкое ощущение, что наверняка чем-то опасным.

— Думаю, пришло время поговорить, Лили, — спокойно проговорил он, и Лили заметила, как неслышно поднялся Джеймс, покидая их.

Внутри что-то замерло, и она сузила глаза. Как бы больно ей ни было, Лили никогда бы не позволила людям лезть в ее душу. Потому что ее не было.

— Как ты видишь, Альбус не особо пользуется спросом в Лондоне, хотя он далеко не посредственный волшебник. — Аккуратно сняв очки, он стал протирать стекла тряпочкой, специально, наверное, не смотря на нее. — Все это связано с политикой нашего Министра. После побега из Азкабана бывших Пожирателей к любым проявлением Темной магии стали относиться крайне настороженно. К тому же, Содружество, — он сморщился, резко остановившись, а потом, надев очки, внимательно посмотрел на нее. — Скоро выборы, Лили. И они вертят Министром, как хотят, вынуждая его принимать угодные своей фракции решения, хотя он представитель консерваторов. Впрочем, это все не так важно. Я хотел лишь сказать одно: в Британии у тебя не выйдет закончить обучение или поступить в университет. Нужно выбрать другую страну, если тебе это, конечно, вообще нужно. Ал в свое время отказался.

В тот день Лили лишь пожала плечами. Какая-то ненависть к миру, и так зревшая внутри нее, стала возвышаться, и она, закрывшись в комнате, долго смотрела в ночное майское небо. Лили Поттер. Милая, солнечная девочка. «Ты выстраивала репутацию, чтобы какой-то урод разбил ее вдребезги». И она всматривалась в звезды, сжимая руки в кулаки, понимая, что нужно что-то делать. Но… что?

Последующие недели летели стремительно. Она и не заметила как следом за июнем наступил июль, и от осознания, что ей не нужно бегать по Косой алее, что-то внутри нее переворачивалось. Лили по-прежнему не уходила дальше внутреннего двора своего дома, по-прежнему варила зелья, в какой-то момент перейдя к чему-то более сложному, чем напиток «Живой смерти». Именно тогда она подумала отправить документы в Академию Зельеварения, и, не сказав никому не слова, написала письмо в комиссию, приложив к нему своим практические результаты и достижения школьных лет. Однако ей отослали все обратно, тактично намекнув, что волшебники, не закончившие Хогвартс, не имеют право на поступление.

Но Лили знала, что все дело было в том, кем она была. Газеты все еще пестрили статьями о ней, казалось, Мэри Томас, а Лили была уверена, что это она, поставила перед собой цель втоптать ее в грязь. Знала ли эта дура, что Лили Поттер не убиваема? Ничто не может ее сломать.

Был июль, когда Поттер наконец стала прогуливаться по улочкам Британии. Она надевала черную остроконечную шляпу, очки с черными стеклами, длинный плащ и брела вдоль знакомых улиц. В какой-то момент, наблюдая за улыбчивыми людьми, радостными покупателями, она подумала, что не принадлежит этому миру, а потому все чаще стала сворачивать с уютной, наполненной светом Косой аллеи в Лютый переулок. Здесь было общество под стать ей. Мрачные волшебники, прозорливо оглядывавшиеся по сторонам; торговцы контрабандой и запретными зельями — на них велась охота со стороны власти.

С каждым днем переулок редел. Многочисленные проверки со стороны инспекций привели к тому, что многие волшебники из официальной деятельности перешли в нелегальную: в самом начале улицы стояли два оборванца, которые, заметив авроров или министерских сотрудников, свистели во весь рот, и десятки волшебников, стоявших у стен обветшалых домов, с резкими хлопками трансгрессировали, исчезая в черном дыме.

В Лютом переулке была своя атмосфера. Отщепенцы, люди без образования и определенного статуса. Прошлая Лили бы сморщилась и прошла прочь, а теперь она приходила в паб «Лилит», усаживалась в самый дальний угол и наблюдала за тем, как протирал стаканы Альбус, подрабатывающий здесь барменом. Для таких, как они, этот переулок был спасением, именно здесь жила свобода — люди обсуждали, не боясь, Непростительные заклинания, наркотики, темномагические атрибуты. И только вот уже третий год над этим оплотом висела черная туча: все знали, однажды от переулка не останется ничего.

Единственное заведение, которое обладало более-менее официальным статусом, было лавкой «Горбин и Берк», именно ей владела семья Бекки Берк, потому, наверное, Лили не приходила туда.

Но однажды, наблюдая за различными склянками, сложенными у витрин, Лили не выдержала и зашла внутрь. В помещении было сыро и темно, острый запах сразу ударил в ноздри, и чем дальше шла Лили, тем сильнее она ощущала какую-то слабость в теле. В какой-то момент она подумала, что именно такой запах издавали сигареты Скорпиуса, и, остановившись, она с силой топнула ногой. Думать о нем ей хотелось меньше всего.

Идя вдоль стеллажей, она вдруг заметила целый рядок закупоренных склянок, а рядом — большой бурлящий котелок, в котором что-то варилось. Судя по интенсивной реакции, зелье было безвозвратно испорчено, и, не сдержавшись, она подошла ближе, склонившись. Это был Мутилан, в обиходе — напиток Увечий. Один глоток этого зелья мог вызвать внутри человека такую боль, что он умирал от болевого шока в течение часа, если не выпьет антидот. Зелье, в прошлом использовавшееся для пыток, теперь было отнесено к темномагическим и запрещалось для открытой продажи. Скорее всего, владельцы лавки имели связи с чиновниками из инспекции, иначе объяснить, почему такое зелье варилось на виду у всех, не получалось.

Хмыкнув, она вытащила палочку, взмахнула ей и презрительно сощурилась: человек, варивший его, явно был профаном. Иначе как можно было забыть добавить сушенную Мандрагору?

— Чем могу помочь, юная леди? — раздался глубокий голос, и Лили, резко отойдя от стола, широко распахнула глаза. Напротив нее стоял невысокого роста пожилой человек в черной, слегка дырявой мантии. Его лицо было покрыто настолько глубокими морщинами, что было даже удивительно, почему она все еще не видела кровеносную систему. А фиолетовые, даже сиреневые глаза смотрели так пристально, что Лили невольно сжала в руке ткань мантии, радуясь, что на ней по-прежнему была высокая шляпа и очки, скрывавшие внешность. — Асторат Берк, — неспешно ответил он на немой вопрос, и Лили вздрогнула, с ужасом подумав, кого она могла здесь встретить.

Ей было неловко. Только сейчас она осознала, что инстинктивно влезла в чье-то зелье, что находилась она в темном магическом переулке и что стоящий человек — родственник той идиотки, которая в итоге смогла возвыситься над ней.

Впрочем, не умевшая проявлять эмоции Лили лишь поджала губы, поправив сумку на плече и устремившись прямо к выходу. Ей хотелось сбежать. Потому что необычайно яркие, фиолетовые глаза, казалось, пронзали ее полностью.

— Не спешите, мисс Поттер, — спокойно проговорил он, когда Лили почти дернула ручку двери. Его вкрадчивый голос заставил ее остановиться и резко развернуться, устремив свой полный ненависти взор на него. Конечно. Любой идиот мог ее узнать, ведь она Лили Поттер. Очередной не такой ребенок долбаного Избранного. — Что бы вы могли сказать мне, если бы я предложил вам ставку в лавке? Мне нужны опытные зельевары, мисс. Владеющие Темной магии. Учитывая ваше пикантное прошлое и то, что вы сотворили с зельем моего внука… признаться, впечатляет.

Она резко вскинула голову, принимая боевую позицию, боясь, что все в его голосе насмешка. Это было странно: в конце концов, вероятность того, что Бекки могла рассказать о ней своей семье все-таки существовала, поэтому… не заключалось ли в его предложении подвоха? Медленно окинув взглядом помещение, Лили почувствовала, как дрогнуло ее сердце. Да, пожалуй, ей бы хотелось попробовать поработать здесь, но у нее не было законченного образования, а ее репутация и без того валялась на дне. Так зачем ему это? В чем смысл?

Молчаливо развернувшись, она стремительно дернула дверь на себя, но, не рассчитала удар, из-за чего почти с силой врезалась в человека, который неспешно зашел в лавку. Даже не посмотрев, в кого она удосужилась врезаться, Поттер стремительно оттолкнула человека, судя по одежде и фигуре — мужчину, и спешно пошла мимо ведьм в остроконечных шляпах, убогих волшебников, протягивавших руки со всякой дрянью.

Лютый переулок был упадочным и мрачным, здесь она чувствовала себя собой, однако, окунаясь в пучину собственного мрака, Лили не видела возможности подняться, когда как больше всего на свете ей этого и хотелось.

«Скорпиус опять оказался прав. Со дна не возвращается», — расхохоталось сознание, и Лили резко остановилась, схватившись за грудь. Она ненавидела это имя. Ненавидела настолько, что в глазах уже стояли злые слезы, а лицо ее медленно покрывалось красными пятнами. Его предательство, его понимание, его слова… о, как сильно теперь она чувствовала себя обманутой! «Чем я лучше той же идиотки Элен, раз поверила ему? Не из-за него ли я сейчас в таком положении?!» — скрипнув зубами, Лили резко подняла голову и вдруг погоняла, что больше не стоит в Лютом переулке. Нет. Это была Косая аллея, и здесь, словно назло, светило яркое солнце, не проникавшее в трущобы переулка; здесь волшебники были одеты в разноцветные мантии, их звонкий смех переливался и сливался друг с другом.

Только вот Лили, облаченная в черную мантию, с длинной черной шляпой на голове, с темным на очками казалась здесь чужеродной. Она больше не принадлежала этому миру. Осунувшись, словно на нее в момент свалилась вся тяжесть собственного положения, Лили медленно пошла сквозь толпу, сильнее натягивая полы шляпы, боясь, что кто-то может узнать.

В конце концов, именно поэтому она не выходила дальше своего двора — она боялась. Порицания, осуждения, косых взглядов и тихого шепота; всего того, чем были окружены дети Пожирателей или тех, у кого не получилось после войны встать во главе иерархии магического мира. «Мерлин, мог бы кто подумать, что дочь самого Гарри Поттера окажется такой же маргинальной, как и все те жалкие слизеринцы, от которых она с таким упорством отплевывалась?» — усмехнувшись злобно, подумала Лили. В конце концов, даже будучи забитой, она все еще чувствовала себя лучше их всех. Потому что была умней. Потому что была беспринципной и обозленной. А таким терять нечего — ведь у них ничего нет.

Вдруг она услышала знакомый смех. Яркий, резкий и противный, без капли искренности в голосе. Лили медленно повернулась и юркнула в ближайший поворот, прислонившись к стене. Потому что прямо на другой стороне улицы в кафе сидели Мэри Томас, Годрик Томас, Мэтью Льюис и Элен Спинетт. Крашенные волосы Мэри слегка отросли, обличая черные корни, но, по-видимому, не видя причин закрашивать их летом, она сидела, перекинув ногу на ногу, и громко смеялась, облизывая стекавшее по рожку мороженое. У этой тупой идиотки была улыбка на пол-лица, и Лили, мучавшаяся от бессонницы и депрессии, испытывала нечеловеческую ярость, всматриваясь в эту прожженное глупостью лицо.

Вот она. Вот та, кто сломил Лили Поттер, что успешно скрывала свою сущность на протяжении четырех лет. Эта невзрачная, вульгарная идиотка, имевшая только папочку и яркую внешность. «Ну почему именно она?», — взывала Лили молча, резко посмотрев на Годрика, который бессмысленно смотрел на свои руки, сложенные на столе. Он был мрачен и молчалив, впрочем, Годрик всегда был таким. Серьезным, скрытным, но при этом умевшем улыбаться когда надо и очаровывать людей, пряча свою тупую агрессию между ребер. Теперь почему-то Лили больше не испытывала к нему былой ненависти: напротив, на ее месте появилась странная пустота, будто бы она наконец осознала, что то, что он бросил ее, растоптав, было далеко не самым страшным в жизни.

Тяжело вздохнув, Лили резко отвернулась. Смотреть на Элен не хотелось. В конце концов, именно Спинетт бесила ее больше всего своей заботой и пониманием. Все это время, особенно поначалу, она упорно писала ей письма аккурат раз в неделю, и Лили, не имевшая привычки отвечать, да и не желавшая вообще иметь хоть что-то общее со своим прошлым, уверенно бросала письма Спинетт в камин. В конце концов, а что Элеонора могла понимать? Ничего, оттого и казалось это лишь наигранным сочувствием.

Наблюдая за ним полминуты, Лили вдруг заметила, что Годрик резко вскинул голову и, испугавшись, она тотчас юркнула в первый попавшийся проход. Однако, стоило ей только пойти дальше, вглубь домов, чтобы, не дай Мерлин, быть замеченной, Лили резко остановилась. Ведь напротив нее, прислонившись к стене, стояла Мадлен Селвин, одетая в красивое розовое платье с рюшками. У нее на голове была сложная прическа из многочисленных кос, да и вся она была воплощением той классической аристократии, о которой все так грезили в детских мечтах. Мадлен была до того ослепительной, что у Поттер свело челюсти, и, мрачно вглядываясь в ее фарфоровое идеальное личико, Лили падала. Потому что была уверена — они по-прежнему вместе. Скорпиус Малфой всегда принадлежал ей, не потому ли Лили так бесилась?

— Лили, — улыбнувшись дружелюбно, протянула Мадлен, склонив голову. У них с Малфоем до убого был похож взгляд — презрительный и самоуверенный. «Он может быть где-то рядом», — с ужасом подумалось Поттер, и она почувствовала, как кровь отлила от лица. Сердце замерло. Глупое, оно будто этого жаждало, и никакая внутренняя ненависть не могла заглушить главное — Лили до отчаянья хотела встретиться с ним. — Скорпиуса здесь нет, — словно прочтя ее мысли, спокойно проговорил Мадлен, и глаза ее сверкнули.

Поттер молчала, боясь сдвинуться с места, понимая, что абсолютно беззащитна. Ведь это Селвин сдала ее Мэри, а ей обо всем поведал он. «Так какого черта ты жаждешь с ним встречи? Не для того же, чтобы плюнуть в лицо?» — насмехалась внутренне она же, сжав кулаки.

— Поттер, — улыбнувшись сильнее, Селвин аккуратно убрала прядь за ухо, а потом, подойдя ближе, проговорила по-прежнему дружелюбно, впрысктвая в каждое слово целую порцию яда: — Знаешь, почему Малфой никогда меня не бросит?

Лили вздрогнула, криво усмехнувшись, упрямо посмотрев в эти зеленые глаза. Именно Мадлен Селвин была самой главной опасностью в Хогвартсе, именно она была ее самым главным врагом. Так почему же Поттер никогда не понимала этого?

— Потому что мы идеально дополняем друг друга, — чопорно проговорила Мадлен, усмехаясь сильнее. — Иногда мы любим играться в судьбы людей. Знаешь, так вот брать и разрушать жизнь человека , но не убивая, а именно надламывая, — приблизившись еще ближе, Мадлен, растягивая гласные, выплюнула прямо в лицо: — Ты была самой забавной игрушкой. Твою жизнь ломать оказалось веселее всего.

— Закрой свой поганый рот, идиотка, — резко схватив ее за руку, проговорила Лили, заметив пробежавшуюся искорку страха в лице напротив, однако уже через секунду оно стало до глупого безэмоциональным. — Прямо сейчас я могу свернуть твою хрупкую шейку, и никто не поможет тебе. Ведь… дорогая, — протянув в манере Мэри, весело усмехнулась Лили, яростно сверкнув глазами: — Ты никто без Малфоя. Потаскушка, которую не нагнул только ленивый. Даже забавно… а не такая же ты жертва, как и все, в руках у Скорпиуса Малфоя, который выкинет столь испорченный экспонат сразу же, как только он станет ему не нужным?

Мадлен презрительно фыркнула. А потом, резко дернув свою руку, элегантно приподняла бровь, и ее дружелюбная улыбка перешла в слегка найденную усмешку.

— Ты ни черта не знаешь, Лили Поттер, — спокойно протянула она, и Лили, внимательно всматриваясь в ее лицо, подумала, что Селвин выглядит слегка осунувшийся. Подавив кашель, Мадлен, взмахнув ресницами, уверенно продолжила: — Нас с Малфоем разлучит только смерть, — чеканя, проговорила она так уверенно, что Лили невольно вздрогнула. — А ты… да, ему с тобой было интересно. И ты не смогла устоять перед его обаянием, не удивлюсь, если вы уже даже успели переспать. Это не меняет сути. Потому что это он был тем, благодаря кому весь Хогвартс прознал про твою истинную сущность. Ведь однажды он сказал мне прийти в коридор ближе к ночи. И я слышала весь ваш разговор, то, как вы обсуждали Мариус. Да, Поттер, — смакуя каждую фразу, протянула она, усмехаясь сильнее, и ее зеленые глаза наполнялись странным гневом. Словно Мадлен до ужаса желала задеть Лили. — Скорпиус Малфой все продумал с самого начала, заключая с тобой Непреложный обет, он продумал все ходы. Какая же ты доверчивая идиотка.

Дыхание сперло, и легкие, залитые свинцом, отяжели до того, что Лили не могла вздохнуть. Потому что Мадлен права. Лили просто дура, которая… что? Влюбилась в Малфоя? Повелась на его сладкие речи и уверенный взгляд? И чем дольше смотрела Лили в зеленые глаза, тем сильнее ощущала собственную никчемность, ведь… она всегда использовала людей и умело стирала с их лиц уверенную насмешку, так почему прямо сейчас у нее не получилось проделать то же самое с лицом Мадлен?

— Удачи, Лили Поттер, — покровительственно похлопав по плечу, проговорила Мадлен, уверенно сверкнув глазами. Да. Так и должно было быть, она победительница, когда как Лили тонула в собственной глупости. — Тебе предстоит такое… наконец вы, дети героев, поймете, что значит, когда тебя презирают все из-за якобы причастности к Темной магии.

Когда Лили шла мимо волшебников с их яркими улыбками и пестрыми мантиями, она мечтала взвыть и стереть с их лиц эту убогую радость. Ей казалось все несправедливым: понимание, что она не настолько сильна, как казалось, давило на легкие, но хуже всего было осознавать, что единственный человек, которому она открылась, предал ее. Скорпиус Малфой. Это имя хотелось растягивать и одновременно плеваться им; в этом словосочетании было столько всего, что Лили, кривясь от собственных эмоций, мечтала уничтожить его. Стереть в порошок. Утопить в собственном лицемерии.

О, как же она ненавидела его. Ярость настолько переполняла ее, что, дойдя до дома, Лили, резко вскинув голову мрачно впилась взглядом в предзакатное небо и горько всхлипнула, почувствовав, как отяжелели веки и как сперло воздух в груди. Но, опомнившись, она резко провела пальцами по глазам, и злобно усмехнулась: Лили не позволит этому миру насладиться собственными слезами. Уж лучше смерть, чем неприкрытая слабость.

И, аккуратно открыв дверь, Лили уверенно зашла внутрь, испытывая странное опустошение, а оттого, не желая никого видеть, тихим шагом направилась прямиком к лестнице. Однако именно в этот момент она услышала голос отца и тети Гермионы, которые, явно о чем-то споря, вызвали у Лили интерес: в конце концов, свою тетю она видела крайне редко. Особенно после того дня.

С гулко бьющимся сердцем она прижалась щекой к полуоткрытой двери, и их голоса по-особенному ярко стали слышны в гнетущей тишине дома.

— …Гарри, когда подобное случилось с Альбусом, я еще могла понять. В конце концов, Слизерин, да и компания, с которой он водился… все к этому предрасполагало. Но Лили! Куда ты смотрел? Почему ты не следил за своей дочерью?

— Может, оставим нравоучения и просто спокойно посидим?

— Нет уж слушай. Я переживаю за твою семью… с тех пор как умерла Джинни, я наблюдаю за тем, как вы все четверо медленно сходите с нужной дороги. До этого года я возлагала еще надежды на Лили и Джеймса…

— …спасибо тебе за фантастическую веру в меня, Гермиона.

— Не ерничай! Ты знаешь, почему я так говорю. До этого года были хоть какие-то надежды, однако: недавняя драка Джеймса с его партнерами по команде, а его поведение на мачте? Да, я говорю про то, как он почти до полусмерти избил Хопкинса прямо на квиддичном поле на глазах у стольких людей… про Альбуса и говорить нечего. Наркотики и темная магия — я до сих пор в шоке, что ты не предал его общественному порицанию, а напротив, будто поощряешь все его действия.

— Ты говоришь мне сейчас прилюдно отчитать своих детей или что? Изъясняйся понятнее, не все же у нас такие умные.

— Именно об этом я и говорю: Гарри, ты катишься вместе с ними. Каждый их проступок отражается на тебе. Тебя уже хотят снять с должности главного аврора, а твоя аполитичность приводит к тому, что люди начинают думать, будто ты стоишь на стороне аристократии, а не нашей. Если бы только поддержал «Содружество»…

Отец тяжело вздохнул, заставляя Гермиону замолкнуть, и Лили прижалась еще плотнее к двери. Сердце почему-то билось до отчаянного сильно: она и не думала, насколько большие проблемы у отца… да и этот инцидент с Джеймсом. Он не рассказывал ей ничего. Или Лили не спрашивала? Не интересовалась? В какой-то момент ей стало так тоскливо, что, сжав веки, она вдруг подумала, что, возможно, предложение отца об учебе за границей не так уж плохо. Таким образом она хотя бы не портила всем им жизнь, да и могла ли она обвинять его? Ему хотелось избавиться от дочери, чтобы улучшить свою репутацию и восстановить свое место в обществе. Кто бы поступил иначе на его месте?

— Ты должен прилюдно отчитать Лили. Отдать ее общественному порицанию, — сквозь череду мыслей проврались слова тети, и она, вздрогнув, с ужасом распахнула глаза. До сих пор отец отваживал всех журналистов и никак не комментировал ситуацию, и ей в голову не могло прийти, что он может просто взять и бросить ее на растерзание в толпу. — А также, наконец, примкнуть к нам. Скоро выборы, мы определенно выиграем, а твоя политическая неопределенность лишь лишит тебя того малого, что у тебя осталось…

— Ты предлагаешь мне отказаться от собственной дочери в обмен на мою карьеру? Я правильно понимаю?

Отшатнувшись, Лили прикрыла рот рукой, чувствуя, как веки опять потяжелели и с каким трудом давалось ей дыхание. Да. Она бы точно поступила именно так на его месте, но сейчас Лили было страшно: потому что как бы ни ненавидела и ни презирала она отца, Лили всегда боялась лишиться его расположения. Ведь он… папа.

— Этому не бывать, Гермиона. Я никогда не буду извиняться за своих детей или оправдываться перед кем бы то ни было. Потому что они мои дети. И если хоть кто-нибудь посмеет начать травить их, им придется столкнуться со мной…

— Гарри…

— Разговор закрыт. Давай сменим тему.

Резко сорвавшись с места, Лили торопливым шагом бросилась к своей комнате, а потом, хлопнув дверью, прижалась всем телом к ней и медленно сползла на пол, испытывая удушающее чувство. Было больно. И страшно. А еще немного радостно от того, что отец был на ее стороне.

И чем дольше Лили всматривалась во мрак, окружавший ее, тем яростнее понимала: все это из-за него. Из-за Скорпиуса Малфоя. Он хотел посмеяться над ней, поиграть вдоволь, но разве может она позволить ему это?

Им всем хочется, чтобы она сломалась, чтобы плакала и униженно ползала где-то на самом дне магического мира. Но Лили Поттер никогда не будет такой, ведь нет такой силы, что могла бы сломить ее. И среди всех тягот и разочарований красной нитью пронизывалось лишь одно желание: уничтожить всех. Мэри, Мадлен, а потом, словно на закуску, отставить его. Медленно и скрупулезно она будет окутывать его цепями, чтобы потом навсегда стереть с этого лица столь ненавистное превосходство.

«Берегись, Скорпиус Малфой, — злобно улыбнувшись, подумала Лили, и, дотронувшись пальцами до нижней губы, она почему-то вспомнила их поцелуй, отчего какое-то сладостное желание полностью пронзило ее тело: — Я еще приду за тобой».
______
*Все что не убивает меня, делает меня сильнее.
Фридрих Ницше