Гарри соглашается дать одно-единственное интервью лишь потому, что не может отказать Макгонагалл. Та приходит лично, присылает сов и патронус. Она объясняет, что Гарри должен это сделать. А он в ответ спрашивает:

— Разве я должен этому миру что-то еще?

Макгонагалл опускает глаза, прежде чем ответить:

— Кроме тебя, никто не знает правду.

— Правда у меня своя.

— Вот и расскажи ее. — Она поднимает на него взгляд и спрашивает: — Ты вообще как?

Гарри чувствует, как омертвевшие мышцы кривятся в усмешке.

— Жив.

Макгонагалл кивает и молча идет к камину. Он благодарен, что Минерва больше ничего не произносит. Он надеется, что та понимает его без слов.

Гарри борется с собой: наконец-то рассказать, что на самом деле произошло, или навсегда оставить это в колбе с воспоминаниями. Готов ли он пройтись Сектумсемпрой по своему сердцу?

— Хорошо. — Голос кажется чужим. — Я сделаю это... ради нее.

— Я все устрою. — Макгонагалл ловит его взгляд и кидает порошок под ноги.

Гарри шумно выдыхает и смотрит на стоящий на столике подсвечник. Уж больно хочется его запустить в стену. Но он сдерживается. Гарри должен — ха-ха! — держать себя в руках.


* * *


Гарри оказывается в Хогвартсе впервые с той самой ночи. Он никогда не собирался возвращаться. Но ради нее он переступает порог дома, который больше не дом, а так — Омут памяти с воспоминаниями, что сотканы из серебристых больных мгновений.

Макгонагалл встречает его в своем кабинете, наливает чай — спасибо, что не предлагает лимонные дольки, — и, как ему кажется, не знает, с чего начать разговор.

— Почему Хогвартс?

— Это идея Министерства. — Гарри видит, что ей не по душе эта идея. — Я предлагала нейтральный вариант, но меня не услышали.

— Хоть что-то остается неизменным: Министерство не слышит директора Хогвартса, — губы Гарри кривятся в усмешке.

— Ты... готов?

— Скитер будет?

— Да.

— Попробую, — он неожиданно улыбается. — С ней справилась Гермиона в подростковом возрасте, а я снова выжил — шанс есть.

— Пойдем?

Гарри молча встает с кресла и идет к выходу из кабинета.

Макгонагалл приводит его в Большой зал, Гарри кажется, что в воздухе отчетливо слышится запах его личного поражения. Он на мгновение замирает в дверях, делает вдох и направляется за преподавательский стол, где приготовлены места для него, Минервы и Кингсли.

Мантикоры — журналисты — сидят напротив и ждут, когда можно будет вцепиться в — жертву — Гарри. Скитер разве что не подпрыгивает на своем месте, как кажется Гарри.

Кингсли молча пожимает ему руку и занимает место слева от него.

— Добрый день, — обращается Шеклболт к журналистам. — Мы готовы ответить на все ваши вопросы. Приступим.

— Мистер Поттер, — писака из какого-то журнала прочищает горло. — Я Себастьян Аддамсон из журнала «Британия сегодня». Война — это...

— Не смейте говорить мне о войне. Вы не знаете, что это такое. — Выходит жестче, чем рассчитывал, но уверенность и злость разливаются по всему телу. — Вы видите мир, которого нет. Война продолжается каждый день: в наших головах, наших сердцах, нашей памяти.

— Мистер Поттер, вы правы, не мне судить о том, что такое война. Она проходила за окном моего дома, но...

Гарри снова его перебивает:

— Пока вы прятались, убегали, ждали победы, на войне умирали люди: ваши знакомые, друзья, любимые... — он сглатывает. — Я не говорю о том, что вы должны были встать плечом к плечу с нами, учениками Хогвартса или членами Ордена Феникса. Я говорю о том, что вы ничего не сделали ради победы. Вы ждали, когда мы пожертвуем собой ради мирного неба над чужими головами.

— Мистер Поттер, вы переворачиваете мои слова с ног на голову. Или наоборот? — Аддамсон бегает взглядом от Минервы к Кингсли, словно в поисках поддержки. — Я хотел сказать...

— Ваши родные участвовали в войне? — Гарри не оставляет ему шанса договорить. — Нет? — тот качает головой. — Так вот, война — это мертвый взгляд любимого человека.

— Мистер Поттер, мне жаль. — Аддамсон вроде говорит искренне. — Вы были ребенком, когда война постучалась в двери Хогвартса.

— Мы перестали быть детьми, когда нас втянули во взрослую войну, — твердо парирует Гарри. — Мы изменились, как вы удачно сказали, когда война постучалась в двери Хогвартса. Я — другой. Не тот, что повел друзей за собой в пекло. Сейчас я бы смог оставить их, сражался бы один, и они остались бы живы. Очень многие не вернулись с битвы за Хогвартс, а мне кажется, что это я не вернулся.

— Вы не должны винить себя в том, что война оборвала чью-то жизнь, — подал голос журналист, сидящий рядом с Аддамсон. — Кевин Картер, газета «Магический обозреватель».

— Родители не должны хоронить детей. — Гарри встречается с ним взглядом. — Молли Уизли, Андромеда Тонкс, Дейзи Браун и другие потеряли часть себя, своих детей. Война забрала у них смысл существования. Каждый день, просыпаясь, они, как и я, задают себе вопрос: почему мы не смогли выйти без максимальных потерь из этого ада?

— Вы лучше, чем мы, знаете, что происходило в стенах этого замка, — соглашается с ним Кевин. — Вы лучше, чем мы, знаете, что такое война. Но вы — герои.

— Мы не герои. Мы — живые в аду, — неожиданно вместо Гарри отвечает Макгонагалл. — Мы шли на войну не ради ордена Мерлина, не ради первых полос в ваших газетенках. Мы шли на войну ради своих и чужих детей, ради самих себя, в конце концов. Мы сражались за то, во что верили. Но едва мы выбрались из одного ада, как нас забросило в новый. И в этом аду не холодно, не жарко. Здесь никак. — Минерва делает глоток тыквенного сока. — Я за эти недели столько раз сходила на похороны детей, которых учила, чей смех слышала в коридорах, чьи возгласы, когда заклинание получалось, слышала на занятиях. Их было больше, чем моих знакомых, что подкосила старость и болезнь. Понимаете? Война — это смертельный вирус, который убивает выживших.

В Большом зале на некоторое время повисла тишина.

— Победители возвращаются домой мертвыми, проигравшие — поверженными. Они проигрывают себе, своим идеалам, — внезапно говорит Гарри. — И кого считать победителем? Тех, кто выиграл, или тех, кто проиграл? — Никто ему не отвечает, и он продолжает: — Победителей не существует. Все твердят о том, что там, за мраком, нас ждет то, ради чего мы выжили. Но знаете, что смешно? В глубине тьмы — свет, но никто не знает, как до него добраться.

— Война не проходит бесследно. — Картер пытается продолжить интервью. — Кошмары...

— Поверьте, кошмары наяву куда более пугающие, чем во сне. Из сна можно выбраться. Стоит только захотеть проснуться. — Гарри обводит журналистов взглядом. — Кошмары наяву сводят с ума. Вы видите тех, кто погиб, слышите голоса, смех. Знаете, что они бы сказали, даже чувствуете их запах. Подсознание продолжает играть в отвратительную игру, правил в ней не существует. Главное — добраться финиша и остаться при своем уме.

С громким скрежетом отодвигается стул, и со своего места поднимается Скитер.

— Мистер Потте-е-е-ер, — сладким голосом начинает она. — Расскажите нам про Гермиону Грейнджер.

— У нее всегда мерзли руки... — выдыхает Гарри, словно это самое важное. — Она... — слова неожиданно пропадают, и он замолкает.

— У вас был роман? — Скитер нетерпеливо постукивает коготками по столу.

— Соскучились по банке, мисс Скитер? — Гарри выдавливает из себя улыбку, Макгонагалл сжимает его руку.

— У вас был роман с Гермионой Грейнджер? — вопросом на вопрос отвечает Скитер.

— Да.

— Он начался в Хогвартсе? — Гарри осознает, что Скитер своей сенсации не упустит.

— Нет. — Он снимает очки, устало трет глаза. — Все началось, когда мы остались одни. Вдвоем против всего мира. — Гарри едва заметно улыбается воспоминаниям. — Она — свет, который вел меня через круги ада. С ее смертью свет не померк, стал ярче, только я не могу идти за ним.

— Вы позвали ее за собой на войну?

— Нет. Это было ее решение. Она была такой упрямой, что разбила все мои доводы, почему ей следует ждать меня ждать в штабе Ордена Феникса.

— Гермиона никогда не пряталась, — Кингсли поддерживает Гарри. — Она своей верой в Гарри вела нас всех за ним. До победы.

— Идти на бой с Волдемортом — моя идея и мое предназначение. Я не собирался умирать, жертвовать собой, хотя каждое мое действие говорит об обратном. Гермиона — моя причина выжить. И я знал, что обязательно выстою, ведь мое сердце бьется ради нее. Теперь... в память о ней.

— Какими были ее последние слова?

— «Я тебя люблю».

Гарри жмурится, словно перед глазами снова стоит Волдеморт, а Авада летит прямо в цель — его сердце.

— И все?

— «Хогвартс выстоит. Его крах случится не сегодня. Будь героем. Это твое предназначение». — Гарри смотрит на свои сцепленные в замок руки. — Героем была она, Снейп, Невилл, Дамблдор. Но не я. Мне пришлось взвалить на себя неподъемную ношу, заклеймить себя образом героя. Всем нужно было во что-то верить, и они выбрали меня. Я верил в нее. На битву с Волдемортом я шел за нее и ни за кого другого. Хотел, чтобы магический мир осознал: чистота крови — не самое главное.

— А что главное?

— Любовь.

— Вы говорите, как Дамблдор.

— Он был прав. Любовь — то, ради чего стоит жить. Если тебя никто не ждет дома, никто не спрашивает о том, как прошел твой день, никто не заботится о тебе — ты одинок. И если у тебя нет такого человека, ради которого это делаешь ты — ты одинок.

— Война состоит из жертв... — начинает говорить Аддамсон, но опять его перебивает Гарри.

— Она не жертва. И я не жертва, хоть и потерял очень многое. Понимаете, мы знали, на что идем, мы знали, что умрет один или умрем оба. Мы наслаждались моментами, которые вырывали у жизни, у смерти. Но я оказался не готов принять мир, где она не просыпается рядом.

— Значит, вы все еще пытаетесь жить прошлым? — Аддамсон задумчиво покручивает перо в руках.

— Не совсем верное высказывание. Я храню воспоминания о ней так, словно они из самого хрупкого хрусталя. Думаю о ней каждое свободное мгновение, а когда такого нет — освобождаю. Она научила меня очень многому. Подарила надежду на то, что я достоин любви. Я открыл ей свое сердце. Гермиона навсегда остается в нем.

— Что с ее родителями?

— Они далеко за пределами этой страны. Они не помнят, что у них была дочь. О ней скорбят на два человека меньше, но для них так даже лучше. Гермиона не хотела бы, чтобы родители узнали, что она мертва. Для них ее и так нет.

— Мистер Поттер, — слово снова берет Скитер. — Каким был ваш роман?

— Коротким.

— Какой она была?

— У нас было слишком мало времени. Война плотным кольцом сужалась вокруг нас, мы жили ради того, чтобы выжить. Не получилось. — Он на мгновение замолкает, а потом продолжает: — Гермиона всегда училась, даже когда мы скитались по Британии. Ее книги для легкого чтения вызывали у меня ужас и сон. Она не могла жить без книг.

— Гермиона — боец. — Макгонагалл прочищает горло. — Для меня было честью учить ее. Она хотела знать то, что другим студентам преподносилось, как миф, легенда. Гермиона училась ради себя, чтобы доказать себе: она на своем месте. Она приходила ко мне по несколько раз в день, спрашивала, как получить те или иные книги, правильно ли она использует палочку, так ли произносится заклинание. Она не просто хотела быть лучшей ученицей, она ею была. Такие ученики попадаются раз в сотню лет.

— Вы так же можете сказать и о Снейпе? — Скитер искривила красные губы в усмешке.

— Да, — Макгонагалл кивает. — Северус сделал достаточно ошибок, но каков результат!

— Вы говорите о нем с восхищением, — Картер с недоверием смотрит на Минерву.

— Знаете, — берет слово Кингсли. — Говорить о Снейпе, как и о любом мертвом, стоит либо хорошо, либо никак. Северус отдал жизнь за то, во что верил, за сына той, которую всегда любил. Понимаете, самое важное — любовь. Неважно кто ты, неважно кем тебя считают, но ты являешься человеком, если любишь. Снейп пронес свою любовь через всю жизнь. Он умер, думая, что не сдержал обещания самому себе — не спас Гарри. Поттер справился сам.

— Северус был талантливым учеником, — продолжает Минерва. — Он схватывал все налету. Он создал десятки полезных зелий, улучшил те, что существуют, изобрел нужные миру заклинания. Я не хочу говорить о том, каким человеком он был, но магом был одним из лучших.

— Вернемся к Гермионе Грейнджер, — Гарри жалеет, что не может убивать взглядом. — Как она умерла, мистер Поттер?

— Беллатрикс продолжила то, что начала в Малфой-мэноре. — Он прочищает горло, голос кажется слишком хриплым. — Гермиона побеждала. Иначе и быть не могло. К чести Беллатрикс — та сражалась на смерть, а не на жизнь. Играла честно. Гермиона не смогла отбить заклинание, что летело ей в спину. Так и запишите: Теодор Нотт подло кинул в ее спину смертельное заклинание. — Гарри выдыхает. — Только трус так поступает. Говорят, что убить кого-то легче, не смотря в глаза. Нет. Призрак будет преследовать тебя всю жизнь, будет тянуться к своей крови, что остается на руках убийцы навсегда.

— Почему он убил ее? — Аддамсон не знает, на кого смотреть.

— Убить меня должен был Волдеморт. Таково предназначение. Нотт сказал, что так хотел ослабить меня. Он ошибся. Это сделало меня сильнее.

— Любовь во время войны... — начинает Скитер, но Гарри ее перебивает.

— Война не пропитана романтикой. Она соткана из слез, боли, воспоминаний и страданий. Семнадцатилетние дети шли сражаться, зная, что могут умереть. Нас об этом не просили. Мы сделали свой выбор: умереть ради тех, кто будет вместо нас ходить под мирным небом, чьи уши не будут слышать смертельных и пыточных заклинаний. Мы надеялись, что сможем противостоять тем, кто загубил нашу молодость. Показать зубы, когда смерть подберется к нам, было делом чести. Мы хотели остановить войну, которая забрала у нас все. Мы не знали, что после останемся на обломках детства, считать потери и мечтать сдохнуть. Потому что жить дальше — сложнее, больнее и устрашающее, чем сражаться с Волдемортом и его последователями.

— Вы обещали Гермионе Грейнджер совместное будущее?

— Мы не говорили о будущем. Его для нас не существовало. Мы жили в моменте «сейчас». Для нас это было больше, чем ничего.

— Значит, никаких обещаний?

— Нет. — Гарри качает головой. — Как уже до меня сказали: Снейп создал и изобрел десятки зелий и заклинаний, но ни ему и никому другому не под силу воскресить из мертвых или же помочь пережить потерю. Нет ни заклинания, ни зелья. Есть только ты. Надейся только на себя.

— После всего сказанного разве вы не понимаете, мистер Поттер, что вы все равно герой? — Картер не скрывает удивление в голосе.

— Я не герой.

— Вы ничего не могли сделать. Если бы не Гермиона Грейнджер, то кто-то другой погиб бы.

— И я должен простить себе это? — Гарри сдерживает смешок. — Это убивает меня каждый день хуже самого темного проклятья, о котором мне как-то поведала Гермиона. Я продолжаю бороться, хотя с победы прошел не один день и даже месяц. Почему мы должны искать утешения, если победили?

— Вы ненавидите Нотта, мистер Поттер? — Скитер показывает ему свои идеально белые зубки. — Хотите убить?

— Смерть — это не месть. Это самый простой способ избавиться от человека. Знать, что Нотт гниет в Азкабане до конца своих дней — слабое утешение, но меня это устраивает. Я не убийца. На моих руках нет крови тех, в кого попадали мои заклинания. Мои руки по локоть заляпаны кровью друзей, которых я повел на войну. Ее не смыть, от нее не избавиться. Вам ее не видно, но я вижу ее так же, как чувствую запах.

— Я думаю, что на этом стоит закончить. — Кингсли поднимается со своего места.

— Последний вопрос, если позволите. Мистер Поттер, за что вы любили Гермиону Грейнджер? — Скитер оперлась о стол, чтобы стать ближе.

— Она меня любила. Я ее любил. Разве этого недостаточно?


* * *


Под именем, датой рождения и смерти всего три слова: «Герои не умирают».

— Герои не умирают, — Гарри пробует слова на вкус и кривится от горечи, что оседает на языке, борется с желанием провести пальцем по надписи. — Отчего же мертв я?

Тишина — самый громкий ответ.

Герои не умирают, погибают их родные, просыпаясь каждое утро без любимых.

— Тебя не спасти, — из дрожащих пальцев на землю падает воскрешающий камень. — Дамблдор ошибся: любовь — не всесильная, она не может вернуть из мертвых.