Гермиона проходит сотни дорог, проезжает миллионы миль, встречает тысячи людей — магов и магглов. И никого никогда не допускает к своему сердцу, чтобы вернуться к нему.

Он, сонный, открывает дверь и пропускает внутрь. Ничего ей не говорит. Гермиона сворачивается в клубочек, как израненный котенок, мурчит, когда его дрожащие пальцы перебирают волосы, закрывает глаза и понимает: «Я — дома».

Виктор отогревает чаем, который заваривает сам, приносит большую плитку шоколада и все неотправленные для нее письма. Читает ей их, как сказку перед сном, пока Гермиона сидит у камина, укутанная в его мантию и пьет чай.

Она жадно ловит каждое слово, украдкой вытирает слезы и мысленно корит себя за то, что так долго не могла найти дорогу не сколько к Краму, а к самой себе.

Гермиона радуется тому, что он не задает вопросов: «Где ты была столько времени? С кем ты была?» Теперь это не важно. Здесь и сейчас — она с ним, пришла зализать раны и остаться рядом навсегда.

Он расстилает постель, отдает свою футболку вместо ночной сорочки и позволяет лечь у стены. Гермиона забирается в кровать, Виктор накрывает ее одеялом и улыбается ей уголками губ — устало и тепло. И она чувствует, что Виктор сам — как стена. Сильный, смелый и ради нее готовый броситься в бой с самым темным волшебником, с самой страшной фантастической тварью, пойти на тролля, только бы она была счастлива.

Усталость наваливается на плечи, делает тяжелыми веки, и Гермиона мечтает о спокойном сне рядом с тем, кто прогонит ночные кошмары. Виктор ложится рядом, она чувствует, как прогибается матрас, притягивает ее к своей груди — а он такой теплый! — и обнимает так, что Гермиона понимает: Крам ее больше никогда не отпустит. Он едва ощутимо касается губами макушки, и Гермиона засыпает с уверенностью, что именно здесь ее место.

По официальной версии все хроновороты уничтожены во время битвы в Министерстве.

Ложь.

Один сохранился.

Порой Гермионе казалось, что он жжет шею золотой цепочкой похлеще крестража, что именно он придает вес расшитой бисером сумочке.

РедактироватьА еще подарил чувство вины, что смешалось с кровью.

Она не могла иначе.

Гермиона молила всех известных богов и самого Мерлина, чтобы ей не пришлось брать на себя ответственность и изменять историю.

Это был ее запасной план.

И она его ненавидела.

Во время Битвы за Хогвартс она ежесекундно касалась груди, проверяя на месте ли хроноворот.

Гермионе просто нужно было знать, что есть шанс все исправить.

А потом она увидела его в луже собственной крови, и ей стоило немалых сил не кинуться к Снейпу сразу.

Она отправила мальчишек обратно в Хогвартс, а сама села возле Снейпа, прямо в его кровь, и сжала слабеющую, практически ледяную руку.

— Я могу спасти вас, профессор, — слезы лились по ее щекам, пока она доставала из-под мантии хроноворот.

— Можете... — едва слышно прошелестел он практически бескровными губами. — Но зачем?

— Я не могу позволить вам умереть без осознания того, что вы любимы! Многими и очень сильно. И никем так сильно, как мной, — Гермиона коснулась механизма, в любой момент готовая считать обороты.

— Нет... — Снейп что было сил накрыл ее руку своей, оставляя серебристые следы. — Теперь... я знаю... этого... достаточно...

Гермиона зажала рот свободной рукой, сдерживая крик. На губах Снейпа пузырилась кровь.

— Не заслужил... — губы едва шевелились, а глаза закрывались. — Спаси... Поттера... люби его... он тоже... не был любим...

Снейп в последний раз выдохнул, а Гермиона закричала.