Беса пробиралась через лесную чащу, спотыкаясь о корни вековых деревьев. Глаза застилала пелена слез, в голове набатом гудело: «Не хочу, не хочу, не хочу». Ветки били девушку по раскрасневшемуся лицу, но она не замечала боли, а только все больше ускоряла шаг.

В конце концов, почувствовав усталость, она остановилась у старого развесистого бука и обессиленно опустилась на землю. Укрывшись длинными черными волосами, растрепавшимися от быстрой ходьбы, Беса спрятала лицо в коленях и разрыдалась. Истерика накрыла ее быстрой бурной волной, но так же легко и неожиданно отступила — словно кто-то мановением руки иссушил источник слез. Выплакавшись, Беса вытерла рукавом мокрое лицо, несколько раз шмыгнула носом и громко, судорожно втянула пропахший хвоей и прелыми листьями воздух, затем тряхнула головой и с немалым трудом заставила себя подняться на ноги. Тело не слушалось, в ушах звенело.

Когда Беса была маленькой, то и представить себе не могла, что наступит такой день, когда отец ее и старший брат — Джезим, веселый и добрый ее Джезим — уйдут на войну и не вернутся. Враги отобрали у ее семьи самое дорогое. И хоть Беса искренне надеялась, что эти твари получат по заслугам, ни одна кара небесная не вернет ей, матери, сестре и малышу-братцу главу и кормильца.

И поэтому…

Нет, Беса даже думать об этом не могла — потому что сама мысль о том, чего ожидала от нее семья, была невыносима! Когда она представляла себе то будущее, какое ей придется принять, чтобы спасти семью, горло ее сжималось в болезненном спазме, а в груди словно разверзался колодец, полный ледяной воды. Дико, невозможно больно! Беса взвыла и вцепилась в свои длинные волосы, прижалась лбом к шершавой древесной коре — до боли — и пнула старый бук носками изношенных башмаков, сначала правой ногой, потом левой. А потом снова: правой, левой, правой, левой...

Она убьет себя, Господь свидетель, она убьет себя.

Беса подумала об Илире и снова задохнулась в рыданиях, хотя ей казалось, что ее глаза уже не способны пролить ни слезинки. Илир, славный добрый Илир, которого она любила так сильно, что если бы поддалась этой любви, то имела бы наивесомейшее основание для отказа — женщины, познавшие плотские утехи, клятву принести не могут. Ах, почему она не отдалась ему тем майским вечером! Была бы уже женой ему, и никто не посмел бы требовать от нее невозможного.

Если бы Илир был сейчас в деревне, а не караулил в лесах немцев, Беса позвала бы его сюда, задрала юбку перед ним — и дело с концом. Но он далеко, и как знать, жив ли? Вдруг и его пристрелили насмерть? Может, он лежит где-то на земле прямо сейчас, в эту самую минуту, и медленно умирает, зовя ее по имени?

— Тогда я пойду к тебе, Илир, любимый мой, родной, — зашептала Беса, зарываясь руками в котомку в поисках старого отцовского кинжала.

Она думала сначала повеситься, но не нашла дома крепкой веревки, а даже если бы и нашла — хватило бы ей сил надежно повязать ее вокруг ветки? Да и ветку крепкую, такую, чтобы выдержала и не надломилась, еще найти надо. Проще вспороть себе горло. Или вены на руке. Или живот. Или и то, и другое, и третье — для верности. Беса не знала, сколько крови из нее вышло бы, отдайся она Илиру, но в том, что кинжал вскроет в ней целый кровавый ручей, не сомневалась.

Руки не слушались Бесу, поэтому, едва вытащив кинжал из сумки, она тут же выронила его — прямо в ковер из палых листьев, меж извилистых буковых корней, змеящихся по земле.

— Ну уж нет, — пробормотала Беса, наклоняясь и шаря по листве руками. — Я задуманное до конца доведу…

Как странно — кинжал упал ей прямо под ноги и теперь пропал бесследно, точно листва поглотила его. Дрожа от страха и неясного предчувствия, Беса опустилась на колени и принялась ощупывать ладонями землю и древесные корни, но все было напрасно — кинжала словно и не было.

Беса в отчаянии закусила губу. Клинок этот ей давным-давно подарил отец, и в минуты блаженного безделья она любила доставать его из закромов и любоваться солнечным светом, скользящим по лезвию, а иногда уходила в лес и вырезала им узоры на коре старых деревьев. Добряк Эрвин, даря дочери оружие, не знал, что спустя несколько лет она решит оборвать жизнь с его помощью.

Тонкие, не успевшие загрубеть от работы пальцы наткнулись на что-то холодное, металлическое. Беса выдохнула было с облегчением, но тут же ее осенило: это не кинжал. Ухватившись за находку, она извлекла ее из вороха листьев и подняла ее к свету. Солнечные лучи, тонкими нитями пробивающиеся сквозь развесистую буковую крону, пробежались по узорчатому серебру и заискрились в ярко-синем камне, прозрачном, словно вода в горном ручье.

Беса обомлела, не в силах оторвать взгляда от невиданной красоты украшения.

Маленькая, затерянная в лесистых горах албанская деревенька — именно в это забытое богом место привели Лорда Волдеморта змеиные легенды, которые, подобно людской молве, расползлись за многие мили отсюда. Отправляясь в эту страну, он, по правде говоря, очень смутно представлял себе, как будет искать диадему Ровены Рэйвенкло: Серая Дама, с неохотой делясь воспоминаниями о своих предсмертных злоключениях, ограничилась указанием на север Албании. И как ни пытался тогда еще совсем юный Темный Лорд выведать подробности, большего ему добиться не удалось.

Какая жалость, что к призраку не применить Круциатус или легилименцию, — так он подумал тогда, много лет назад, во время разговора с дочерью Основательницы, изображая притворное сочувствие и скорбно хмуря брови.

Путешествие в Албанию грозило стать бессмысленным — мало ли куда подевалась диадема Ровены за девять веков, да и странно было бы ожидать, что дерево, в дупле которого Елена спрятала реликвию, могло пережить такой долгий срок. Однако Волдеморт был не только талантливым магом и легилиментом, но и змееустом — и только дурак на его месте не догадался бы правильно использовать драгоценный дар в диких горных лесах, кишащих рептилиями всех мастей.

Змеи видят все, что происходит в их владениях. Какой-нибудь грибник, прогуливаясь по лесным зарослям, чаще не заметит неприметного ужика, затаившегося под корягой, но ни одно человеческое движение не укроется от внимательного взгляда неподвижных золотистых глаз. Столетия назад Елена Рэйвенкло спрятала мощный магический артефакт в дупле старого бука, оставив о себе память не только в магической истории, но и в местных змеиных сказаниях, что передавались из одного ползучего поколения в другое. Время шло, один сезон сменялся другим, лесной ковер обновлялся, сгнивал и снова обновлялся, дерево умерло, а на его месте выросло другое… Но диадема, не тронутая временем, лежала на том же месте. Лежала — пока в один прекрасный день ее, как нашептала одна дряхлая змея, не подобрала молодая девушка из местной деревни.

Той самой, в которую прямо сейчас вступил Лорд Волдеморт.

На горы уже опустились синие вечерние сумерки, в окнах каменных домов, некоторые из которых напоминали старинные крепости, мерцали теплые огоньки света. Откуда-то доносилось едва слышное блеяние — местные жители разводили овец, о чем красноречиво свидетельствовал навоз на хорошо утоптанной дороге.

— Там… — прошептал молодой ужик, что вел за собой Темного Лорда.

Волдеморт плотнее закутался в длинную темную мантию и неторопливо последовал за своим проводником. Из дверей одного из домов выскочил мальчишка: завидев незнакомца, он застыл на месте и вытаращил большие темные глаза. Очевидно, путники из далеких стран забредали сюда редко, и уж совершенно точно этот юнец ни разу не видел британских волшебников, да что там — вряд ли он вообще знал, кто это такие и где находится Британия.

— Штрига, штрига! — всхлипнул мальчик вдруг и в ужасе бросился обратно в дом.
— Мелкий простец принял меня за вампира… — насмешливо прошипел на парселтанге Волдеморт, обращаясь то ли к змее, ползущей в пыли перед ним, то ли к самому себе.

Кула — высокий дом-крепость — к которой привел Волдеморта ужик, выделялась на фоне остальных жилищ в селении: судя по всему, здесь жила зажиточная по местным меркам семья. Цветущий весенний сад, белым облаком раскинувшийся за изгородью, источал нежный аромат — Темный Лорд невольно замер, чтобы вдохнуть полной грудью прозрачный вечерний воздух, насыщенный цветочной сладостью. Затем он огляделся, бросил взгляд себе под ноги — его холоднокровного проводника и след простыл — после чего протянул руку к двери и постучал.

Дверь ему открыла старуха — сухая, морщинистая, но с живым взглядом глубоко посаженных глаз. На ней было длинное платье — что-то традиционное — да платок, под которым прятались белоснежные волосы, редкими прядями пробивавшиеся из-под ткани на лбу и у висков.

— Кто там, мать? — раздался из глубины дома чей-то хриплый голос, слишком высокий для мужчины и слишком низкий для женщины.
— Не пустите ли усталого путника на ночлег? — откинув капюшон, скрывавший до сей минуты его лицо, спросил Волдеморт на ломаном албанском.
— Гость, Безим, — обернувшись к невидимому собеседнику, каркнула надтреснуто старуха.
— Пускай гостя, накормим, напоим.
— Проходи, добро пожаловать, зоти, — пожилая женщина растянула тонкие губы в улыбке, блеснув на удивление крепкими белыми зубами.

Усаживаясь за стол, Волдеморт подумал о том, что быстрее и проще всего было бы прикончить их всех разом, обыскать дом, забрать диадему и покинуть деревню, не забыв подтереть память местным жителям. Но притягательность простых человеческих радостей в виде травяного чая, свежей кукурузной лепешки, куска козьего сыра и похлебки из риса и мяса перевесила чашу весов. Вежливо поблагодарив за теплый прием и угощение, Волдеморт принялся за ужин, изредка кидая взгляды на хозяина дома — тот сидел у очага, попыхивая трубкой.

— Если тебе еще чего надо, ты говори, не стесняйся, — приговаривала старуха, хлопоча вокруг неожиданного гостя.

Волдеморт, надкусив лепешку, отрицательно мотнул головой.

— Оставь, мать, пусть поест спокойно. Не видишь, человек отказывается? — мужчина встал со своего места и пересел за стол. — Лучше налей мне мали.
— Так головой мотает, не видишь ты, что ли, — всплеснула руками старуха. — Я сейчас еще суджук принесу…

Темный Лорд остановил ее жестом.

— У нас мотание головой из стороны в сторону, — пояснил он, тщательно подбирая слова, — означает «нет».
— Вот оно что, — старуха хмыкнула. — Чудные иноземные обычаи… Ну что ж, хорошо, ты ешь тогда, а тебе, — она обернулась к хозяину, — я сейчас налью мали, да погорячее, как ты любишь.

С прыткостью, удивительной для ее почтенного возраста, женщина засуетилась, обхаживая сына и всячески стараясь ему угодить. Мужчина принимал ее старания как должное, с его лица не сходила лукавая, но добродушная ухмылка.

— Откуда будешь, добрый гость? — спросил он, когда старуха наконец оставила их одних.
— Я англичанин, — коротко ответил Волдеморт, отставив в сторону еду: первый голод был утолен, разум прояснился, и теперь он мог присмотреться к человеку, оказавшему ему гостеприимство.

Это был мужчина лет тридцати, — едва ли больше — который выглядел довольно типично для горца: черные коротко стриженые волосы, густые брови, придававшие лицу грозный вид, стоило им сойтись на переносице, темные глаза. На нем была рубаха, свободные штаны, подпоясанные цветастым кушаком, да просторный жилет, держался он просто и без затей. И все бы ничего, но что-то было в его внешности такое, что Волдеморту вдруг до нервной дрожи захотелось пробраться в его сознание и перекопать, точно тот огород.

И диадема. Она была здесь, Волдеморт знал это. Мало того, что на дом ему указала змея, он и сам, словно хищный зверь, нутром чуял присутствие древней магической реликвии.

— И как звать тебя, англичанин? — белозубо улыбнулся мужчина — нет, Безим, старуха, кажется, называла его Безимом.
— Том Риддл, — с трудом сдержавшись от гримасы, ответил Волдеморт.
— А я Безим, — кивнул хозяин дома. — Я глава этой семьи. Вот уж шестнадцатая весна идет с тех пор, как этот дом признал во мне хозяина. Нравится тебе угощение наше? У нас лучший сыр в деревне. И мясо лучшее. У нас все здесь лучшее, уж я постарался.
— Охотно верю, — одними губами улыбнулся Темный Лорд и сделал глоток травяного чая — мали, как они его называли. — Угощение прекрасно, в жизни не ел ничего вкуснее.

Он хорошо умел врать, но сейчас и сам был готов поверить в то, что его собственные слова — сущая правда. Простая деревенская пища радовала вкусом и оставляла после себя приятную сытость, и с каким бы презрением ни относился Волдеморт ко всем тем слабостям, каковые христиане относят к греху чревоугодия, этим вечером ему хотелось быть к себе снисходительнее.

— И что же англичанин ищет в наших краях? — закурив трубку, поинтересовался Безим, разглядывая сумрачного гостя.
— Вещь, которую давным-давно одна знатная английская дама утратила в здешних лесах, — Волдеморт прищурился и с удовольствием отметил, как расширились на миг зрачки глаз Безима. По его лицу, освещенному пламенем огня, что весело трещал в очаге, пробежала тень.
— И как продвигаются твои поиски, зоти Риддл? — голос хозяина, впрочем, не дрогнул, но Волдеморту хватило и самой малости, чтобы удостовериться: диадема здесь, и ее обладатель сидит в этом доме, в этой комнате, за этим столом.
— Пока без особого успеха, — пожал плечами Волдеморт и усмехнулся, — и не думаю, что смогу достичь его раньше, чем встанет солнце.

Безим рассмеялся неожиданно мелодичным смехом, и в этот момент Темный Лорд понял, что его так смущало в облике этого человека. Безим, несомненно, выглядел как мужчина, но было в нем нечто и от женщины: гладкая кожа щек и подбородка, которой, кажется, никогда не касалось лезвие бритвы, мягкие контуры губ и шеи, слишком высокий голос.

— Оставайся здесь, мы найдем тебе место для сна, — отсмеявшись, Безим глотнул чая и встал из-за стола. — А завтра вернешься к своим поискам.
— Несомненно, — Волдеморт тут же последовал его примеру и, поскольку терпение его иссякло, не стал тянуть, а сразу вытащил палочку и наставил ее на хозяина дома. — Легилименс!

Стоя под сенью лесной чащи, Беса вертела в дрожащих руках самую красивую драгоценность, которая когда-либо попадалась ей на глаза, — чудесную диадему из серебра, украшенную орлом и синим-синим сапфиром. «Это знак», — твердил ей внутренний голос. Орел — символ Албании-Шкиперии… Серебро своим сиянием напоминало о снежных шапках родных гор… А яркий прозрачный камень манил, точно кристально-чистый водоем в жаркий летний день… И вся эта красота — в ее, Бесы, руках.

Стоило ей дотронуться до диадемы, стоило надеть ее на голову, как решение родилось само собой. Беса не умрет, нет. Она даст эту ненавистную клятву, сохранит целомудрие и силой ума и характера подарит своей семье — матери, сестре, младшему брату — благополучие и процветание, какие им и не снились. И отец будет гордиться Бесой на том свете.

Яркая картинка — заплаканная девушка с диадемой Ровены Рэйвенкло в густых черных волосах, стоящая среди деревьев — исчезла в вихре воспоминаний.

— Клянусь, клянусь, клянусь!

Длинные косы, обрезанные острым лезвием, упали на землю, но Беса знала — это не свидетельство ее позора, это свидетельство ее силы. Теперь она будет мужчиной.
Вокруг собрались деревенские, чтобы увидеть и засвидетельствовать, как умирает девушка и рождается юноша. Беса была не первой клятвенной девой в их деревне с тех пор, как началась война и мужчины стали гибнуть один за другим, но только по ней так убивались и стенали женщины, только ею так восхищались юные девушки и девочки, и только по ней — или, вернее, по Илиру, лишившемуся невесты, — так скорбели юноши. И дядя, родной дядя Бесы был недоволен, и она знала почему. Теперь она станет главой семейства, а ему ничего, ничегошеньки не достанется.

Беса победоносно улыбнулась, когда ее нарекли Безимом, но едва не заплакала, когда перед ее мысленным взором возникло лицо Илира. Но ей больше нельзя было плакать.

Диадема, где же диадема, Беса?

Кровать. Безим хранил диадему в сундуке под кроватью. Много лет подряд, каждый день рано утром он проверял замки на двери своей комнаты, убеждался, что занавеси на окне задернуты плотно — и доставал свое сокровище, чтобы водрузить его на голову и ощутить прилив сил и сверхчеловеческой мудрости. Ему не по зубам было постичь полноту могущества загадочной диадемы, но всегда после прикосновения к ней Безим принимал самые правильные решения — решения, которые приносили его семье удачу и достаток.

Так однажды, посовещавшись мысленно со старинным украшением, Безим смог безошибочно определить, за кого лучше выдать младшую сестрицу — и, надо сказать, брак ее удался на славу.

А другой раз, несколькими годами позже, так же удачно Безиму удалось женить младшего брата — невеста оказалась не только с хорошим приданым, но и сама по себе хозяйственная, покладистая и плодовитая.

Да и стал бы Безим без диадемы колхозным председателем, когда пришли коммунисты и стали отбирать их землю? Местные жители уважали Безима за мудрое руководство и никого другого не хотели видеть на этой должности — только с ним их деревня могла процветать при новом режиме.

Пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы пересчитать, сколько раз в делах помогла Безиму диадема! Вот только от одного не спасала — всякий раз, как Безим видел Илира, в глубине его души просыпалась растерянная и несчастная, оставленная всеми, залитая слезами юная Беса, мечтавшая о счастливом брачном ложе и пылких радостях любви.

Сам Илир женился — и Безим нисколько его за это не осуждал, — вот только рано овдовел, оставшись один в доме, полном женщин: с матерью, лежачей сестрой и красавицей-дочкой, в которой души не чаял. Было ей уже четырнадцать лет — и чуть что случится с Илиром, проситься ей под крыло к его братьям, или же… или, подобно Бесе, становиться клятвенной девой.

Волдеморт убрал палочку, постоял в лёгкой задумчивости и, заметив, что Безим глядит на него с болезненным удивлением, поспешил подправить его память. Темные глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами — да разве могли такие быть у мужчины?! — заволокло туманом, взгляд на мгновение расфокусировался, но уже очень скоро Безим пришел в себя.

— Зоти Риддл, мать постелит тебе здесь на ночь, — благодушно улыбнулся он.
— Премного благодарен, — Волдеморт опустился на лавку, провожая взглядом уходящего из комнаты Безима.

Ночь обещала быть короткой.

Светало. Волдеморт покидал маленькую горную деревеньку, до которой никому на целом свете не было дела — и ему теперь тоже, ведь он нашел, что искал, и забрал с собой.

Незадолго до рассвета он без особого труда пробрался в спальню Безима. Постояв несколько минут над спящим, — невозможно было удержаться и не рассмотреть поближе его лицо, которое во сне преобразилось, расслабилось и утратило сурово-насмешливую мужественность — опустился на колени и тихо достал из-под кровати сундук. Простой «Алохоморы» хватило, чтобы извлечь волшебную реликвию. Взяв в руки диадему Ровены Рэйвенкло, Лорд Волдеморт застыл в пятне лунного света и так бы просидел до самого утра, вращая ее в длинных пальцах, но стоило торопиться. С неохотой оторвавшись от созерцания сокровища, он поднялся с пола, устланного ковром, запрятал обратно под кровать сундук и в некоторой нерешительности подошёл к мирно спящему Безиму. К Бесе.

Ему захотелось позволить себе быть милосердным — в конце концов, он был счастлив, обретя долгожданную находку, так почему бы ему не вознаградить за это свое счастье отважную женщину? Лорд Волдеморт ценил храбрость не меньше, чем острый ум, и он хорошо знал, каким ударом может стать для Бесы пропажа чудодейственной вещицы.

Нескольких взмахов волшебной палочки и десяти минут напряженной умственной работы хватило ему для того, чтобы начисто стереть из памяти Бесы-Безима любые воспоминания о диадеме. Закончив с этим, Волдеморт спрятал реликвию за пазуху, тихо вышел из комнаты, собрал свои немногочисленные вещи, покинул дом — и вот теперь он шел прочь из деревни по усеянной овечьим навозом тропе и вдыхал аромат цветущих деревьев и холодной утренней росы.

Небо понемногу алело, окрашиваясь в сочные цвета горного рассвета. Впереди раздалось блеяние и звон колокольчиков — оказалось, Волдеморт шел по следам пастуха, что гнал свое стадо на ближайшую лужайку.

Ускорив шаг, он вскоре оказался в хвосте небольшой отары овец, за которой неторопливо шагал высокий статный мужчина — на вид того же возраста, что и Безим, может, чуть старше. Он шел позади стада — в руке посох, без которого не обойтись на крутых холмах, через плечо перекинута котомка — и насвистывал что-то из местного музыкального фольклора.

Илир. Волдеморт сразу узнал его благодаря отпечатавшимся в памяти воспоминаниям Бесы. В горле пересохло, сердце забилось сильнее, а в том месте, где за пазухой была спрятана диадема, разгорелся настоящий пожар. Словно знамение свыше явился Темному Лорду этот человек, разрушивший своим присутствием хрупкость весеннего рассвета. Он попытался вспомнить, для чьей смерти мысленно приберег реликвию Рэйвенкло — и не смог. Может, потом вспомнит, когда дело будет сделано, но это уже не столь важно.

— Доброе утро, Илир, — негромко произнес Волдеморт, поравнявшись с мужчиной.

Тот удивился.

— Разве я знаю тебя? Кто ты?

Волдеморт вспомнил, что в доме Илира остались одни женщины — и любимая дочь. Интересно, хватит ли ей смелости повторить путь Бесы?

— Я твоя смерть, Илир, — просто ответил он, доставая палочку одной рукой, а диадему — другой, и улыбнулся.

Зеленая вспышка потонула в ослепительном сиянии проснувшегося солнца