Комментарий от автора:

ВОЗМОЖНЫ ДОП.ЧАСТИ (по настроению автора).

Честно говоря, всё должно было быть проще и более плоским. Я уверена, что дети не должны участвовать в войне взрослых и сваливать на них все трудности и смертельные опасности — неблагоразумно. Но кто меня спрашивал? В моём розовом мире с поняшками и единорожками всё было бы иначе и никакого вам жестокого романа о смерти, преодолении страхов и самопожертвовании, только комфортные повести о детских приключениях, где дети не противостоят целой армии взрослых тёмных магов. Но, опять же, кто меня спрашивал? Не будь избранного Гарри Поттера и окажись волшебный мир в той же патовой ситуации, что было бы?

Думаю, что взрослым, прячущимся за спинами детей, в прямом смысле пришлось бы надорваться, чтобы спастись. Итак, эта зарисовка — моё личное виденье. Это не макси, не миди и даже не мини, просто зарисовка, взяла на карандаш и, может быть, когда-нибудь, если представиться случай, я воплощу большую версию (не обещаю!).

В любом случае, приятного чтения.


В иной ситуации Драко бы ел яичницу и безразличным взглядом осматривал Большой зал, но сейчас он к глазунье не прикоснулся даже зубчиком вилки, его взгляд не блуждал по залу, а был обращён на соседний стол другого факультета.

Гриффиндорка, как и многие другие ученики красно-золотого факультета, всегда выводила Малфоя из себя. Но раньше это «выводила из себя» касалось только проявления его личного безудержного искромётного юмора с издёвками и некоторой доли «бесючести», как говорил Хагрид, ведя лекции о вредных магических существах. Так вот, Малфой будто бы превращался в зловредную пикси, считая своим долгом ответить должным на каждый задирающий его выпад или раздражающее всезнающее цоканье и закатывание глаз.

Но это было давно, с первого курса, с первых двух или трёх недель обучения, до наступления октября. Нет, Драко был готов поклясться, что всё началось ещё до церемонии распределения, но разочарование в фамилии, а значит, и в происхождении однокурсницы — что так ему приглянулась и с которой после двух брошенных друг другу фраз и замеченной интересной книжки в руках вдруг захотелось подружиться — не давало ему усидеть на месте.

Драко вёл себя непотребно для чистокровного мага, живя в своём мирке и только делая вид, что разделяет те же взгляды, что и его отец. Хотя Драко был ещё с десяти лет уверен, что никаких взглядов у Люциуса не было — было лишь бахвальство собственным происхождением и исключительностью, которую он стремился привить и сыну.

Удивительно, но это ему не удалось. Открывший художественную литературу ещё в раннем детстве Драко научился мыслить иными категориями, нежели его отец. Но вид делать приходилось, особенно после наказаний в виде магической порки на заднем дворе Мэнора под курлыканье белых павлинов и материнское стремление защитить сына и закрыть его собой. Люциус смягчался, опускал руку, не нанеся и удара жене. А потом он стал говорить за завтраком, читая газету, что это всё её воспитание.

Но дело в том, что влюблённость в приключенческую и фантастическую литературу не проходила. Драко зачитывался Жюль Верном, Робертом Льюисом Стивенсоном, Михаэлем Энде, Фредериком Марриетом, Даниэлем Дефо, Марком Твеном… И тогда было неважно, что это маггловские книги. Да и сейчас, когда он читал Герберта Уэллса, Драко считал, что это неважно.

Драко не говорил гадостей. Нет, Драко спорил, подтрунивал и корчил рожицы. Всегда спокойный и тихий, он стал воплощением хаотичного шума, извержения вулкана и самого непредсказуемого шторма в океане. Слизеринцам это нравилось, так как, по их мнению, всегда приятно, когда ставят на место гриффиндорцев, невесть что строящих из себя. Ишь ты, Герои! Кто сказал, что все слизеринцы — Злодеи? Если это первыми сообщили гриффиндорцы — не избежать драки и раздражённых писем от родителей. Ну, погодите, мы прогоним из ваших тупых бошек всю эту дурь! Открытое противостояние — проявляющееся во всём: от физического до интеллектуального боя, где никто не желал сдаваться или уступать — перешло в тихую войну и неприязнь со взрослением.

Конечно, всё это было несусветной глупостью. Особенно, когда тебе шестнадцать, и ты по полчаса выясняешь, кто кому должен был уступить место или пропустить, кому достанется последняя чистая колба или почему учебник по зельеварению внезапно один на парту, хотя они договаривались, что будут носить каждый свой (договор был заключён по умолчанию с первого дня их открытого противостояния).

У каждого слизеринца была своя заноза в заднице, с которой приходилось сидеть за одной партой. Если вне уроков ты мог сидеть там, где захочешь, и избавиться от вездесущих гриффиндорцев, просто вернувшись в гостиную своего факультета, то на уроках приходилось находиться максимально близко к друг другу и делить одно (весьма ограниченное) пространство на двоих.

У Драко Малфоя такой занозой была Гермиона Грейнджер. Соседка по парте, с которой он знаком с первого дня и которая ему запала в голову как та, что тоже любит читать. Читать книги, которые ему тоже нравятся.

Поговорить с ней нормально не получалось. Драко мгновенно превращался в пикси, как только она на его невинный вопрос «Что ты читаешь, Грейнджер?» закрывала книжку и прятала подальше, чтобы он не смог прочитать название. Она закатывала глаза, когда он пытался ей сказать, что ему тоже нравится читать такое. Он просто пытался наладить контакт? Выходило не очень. То ли она думала, что он будет над ней смеяться? То ли считала, что он не достоин такого общения, так как они враги? Драко внутренне вскипал и давал волю плохо скрываемым эмоциям.

Дернуть её за волосы, податься вперёд, чтобы выхватить книгу из рук и прочитать название, улыбнуться и, вскочив со своего места, поднять книгу над головой и помахать ею, мол, достань, если сможешь. Иногда, когда Гермиона Грейнджер говорила, что все слизеринцы — задиры, Драко повторял всё то же самое, но только с её конспектом, пером или портфелем. Она же подбрасывала в его сумку лягушек (на самом деле, это был Невилл), тухлые корнеплоды (это же Рон) и разливала чернила (Гарри). Драко делал вид, что он ей всё прощает (было бы что), но в этот раз он украдёт листок её пергамента, нарисует смешливые рожицы и подпишет как-нибудь обидно, а потом вернёт на место, засунув в середину аккуратной стопочки. Наблюдать за тем, как она разглядывает его художества и краснеет до кончиков волос, находя его довольно ухмыляющееся лицо в толпе, было очень приятно. Это буквально заставляло стучать его сердце чаще.

Но в этом году всё шло не так. Они не воюют даже в тихой форме. Возможно, им не хватает на это даже внутренних сил. Гриффиндорцы и слизеринцы по привычке друг друга ненавидят. На дворе Взрослая Война, не самая приятная тётка, которая желает разбить их и без того хрупкое существование, чтобы развеять его по ветру. Внезапно и без того разделённое общество всем этим стремлением к собственной исключительности становится растянутым на два разных полюса.

Гермиона Грейнджер — именно на неё Драко смотрел весь завтрак, так и не прикоснувшись к еде — была магглорождённой ведьмой. Он же, Драко Малфой, — чистокровным магом. Будь он таким же, как отец или большинство приверженцев идей Волдеморта, Драко даже мысли в голову не смог бы допустить, что, вероятно, давно (и он даже не знает, когда) влюбился в неё.

Но осознание пришло внезапно. За завтраком. И еда не лезла в горло. Он смотрел на бледную Гермиону Грейнджер, которая сосредоточенно что-то писала прямо за столом, и думал, что всё не так уж и плохо. Было бы хуже, если бы его так и не озарило.



Драко Малфой, сейчас уже подросший и более сильный, чем раньше, стоял недалеко от Гермионы. Он через два дня после начала нового учебного года уже ходил за ней следом и Гермионе это не нравилось.

Будь Малфой простым парнем, как мальчишки из Гриффиндора, у которого не такое самодовольное и напыщенное выражение лица и шило в заднице, Гермионе было бы даже приятно.

Но не в этот раз. Нет, это не тот случай. С учётом того, что их ничто, кроме соседства по парте, не объединяло, а только разделяло, и каждую экзаменационную неделю они проводили в напряжении, то и дело узнавая о своих оценках и не собираясь уступать друг другу ни балла, Гермиона его считала личным соперником. Доставучим, выводящим из себя личным врагом. Он отнимал её книги (всегда, даже сейчас, хотя они уже старшекурсники), забывал свои учебники, дёргал её за волосы, рисовал рожицы и писал обидные анаграммы на её листах, так ещё теперь Драко резко прекратил делать это и стал за ней ходить, мрачно следил и постоянно ошивался рядом.

Как это понимать? Он её преследует? Это новая тактика?

Малфой стал необычайно тихим. Быть может, это только обманка и всё ещё начало года, поэтому он своим «примерным» поведением шифровался, готовя нечто вопиющее, но Гермионе от этого легче не становилось.

Наоборот, она, вспоминая их стычки, предвкушала толчок, язвительную шуточку, пропажу своих конспектов… Нет, она предчувствовала, что ничем хорошим это всё не закончится, поэтому спустя неделю примерной тишины и скрытой слежки зашла за угол и резко остановилась, поджидая Малфоя.

Тот свернул за ней через несколько секунд, а потом растерянно замер, встретившись лицом к лицу с недовольной Гермионой. Она сжимала в руках палочку и недовольно притоптывала ногой.

— Чего снова удумал?

Мрачный бледный Малфой ещё сильнее посерел и попятился.

— Куда? — она ухватила его за рукав, удерживая подле себя. — Стой, мы не договорили. Если сбегаешь — это что-то, идущее против школьных правил.

— Ты зациклена на школьных правилах, Грейнджер, — откликнулся он, вырвав из её цепких пальцев рукав. — Дай волю воображению и своей натуре, нуждающейся в приключениях.

Гермиона закатила глаза, мысленно произнося: «Ну вот, опять».

— Что тебе от меня нужно, Малфой? Если конспекты, то не дам.

— У меня свои есть.

— Книги?

— Не отказался бы, конечно, от новых, но ты мне никогда их не дашь сама.

— Поэтому ты отберёшь силой?

— Я всегда возвращаю.

Гермиона кивнула. Он правда всегда возвращал, и, признаться честно, Гермионе даже нравилось, что книги, которые она привозила с собой каждый семестр, кто-то ещё, кроме неё, читал. Ну или делал вид, ведь Гермиона никогда не обсуждала прочитанное.

— Я привезла собрание сочинений Джона Голсуорси. Оно старое, первое, которое издано после его смерти. Мой прадед купил его. И если ты, Малфой, хотя бы подумаешь о возможности согнуть уголок страницы — я убью тебя.

— Звучишь воинственно. Мне нравится.

— С тобой всё нормально? Ты говоришь, как воспитанный человек — это пугает, знаешь ли.

— А с твоим воспитанием что-то стряслось, я так понимаю?

— Не начинай, иначе я не дам тебе книги. Буду давать по одному тому. Сколько тебе нужно времени, чтобы прочитать?

— Дня два, думаю.

— Хорошо, один том раз в три дня, Малфой. Так почему ты за мной следил?

— Я не следил, Грейнджер.

Она посмотрела на него в упор. Ей хотелось спросить прямо: «За дуру меня держишь?», но Гермиона промолчала.

— Ладно, я присматривал за тобой. Я хотел подойти к тебе и заговорить, но не решался. И вокруг тебя постоянно другие гриффиндорцы, поэтому…

— Ясно. Что хотел узнать?

— Да так, — он покраснел. — В принципе, мне и этого хватило. Теперь я могу не отнимать книги, чтобы прочитать их. Сойдёт для начала.

— Для начала чего?

Малфой улыбнулся одними уголками губ:

— Для начала грандиозного побега.

Он выглядел довольным, а Гермиона поняла, что нашла причину его затишья. Затишья перед бурей.