Холст изрезанный не в силах художник кистью воскресить; разбитой арфы струн унылых перстам певца не оживить... И взор уж пуст, и чувства немы, и склепом мнится сад в цвету.
Никогда не верь своим глазам. Любая истина, кажущаяся непреложной, может оказаться мифом, и привычный мир в одночасье перевернётся.
Действие разворачивается после печально известных событий 31 октября 1981 года. Невеста томящегося в Азкабане Сириуса Блэка вынуждена вести двойную жизнь, чтобы не выдать своих истинных мыслей и чувств. В это время Сириус получает помощь с весьма неожиданной стороны и, спасаясь от погони, находит человека, который давно считается мёртвым. Все на первый взгляд не связанные между собой события в итоге оказываются звеньями одной цепи. Героям предстоит разгадать крайне сложную головоломку, не потерять веру в себя и близких, а также по возможности остаться в живых.
Фанфик героически разморожен спустя шесть (!) лет, и автор будет рад вашим отзывам :)
Этот фест придуман в самых лучших упоротых традициях наших сайтов (да, если кто еще не знает, встречайте новичка: МарвелSфан) с одной единственной целью — получить фан в процессе и вдохновить других на творчество. UPD. Фест подарил нам множество увлекательных и неожиданных работ, которые никогда бы не родились при иных обстоятельствах. И у нас уже есть итоги. Первое место разделяют Хогс и
...И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.
— Фридрих Ницше.
Дверь скрипела, мерзко покачиваясь от порывов сквозняка. Запах стоял удушающий, до приторности сладкий, и казалось, что с каждым вздохом, лёгкие под своей тяжестью проваливались вниз, задевая другие органы.
Это место всегда было таким. Отдалённые улицы Марселя, которые становились безлюдными с наступлением ночи, были не просто привлекательным местом для наркоторговцев и маргиналов магловского мира, оно было важной точкой сбора таких же отщепенцев, но только уже магического.
Что-то привлекало сюда чернокнижников, людей в розыске и просто тех магов, которые мечтали скрыться от всего мира. Может, дело заключалось в той темноте, что опутывала эти улицы, несмотря на самое яркое французское солнце; может, потому что никому бы здесь не пришло в голову задавать вопросы, кто уж знал, когда и от чего Марсель так манил отбросов магического общества. Беда была лишь в одном. Если кому-то вздумалось бы найти тебя, Марсель был бы далеко не самым лучшим убежищем — слишком очевидно, что ты пришёл бы сюда.
Тени, отбрасываемые мутным светом фонарей, двигались до подозрительного медленно, они напоминали хищников, которые только и ждут, когда именно стоило бы выдать свое присутствие. Тени были длинными и почти тонкими, всматриваясь в них, можно было рассмеяться от их комичности. И правда, сквозь череду тишины, властвовавшей в Марселе, послышался медленный, тихий смех, напоминавший скорее приступ туберкулезника, который вот-вот сплюнет свои легкие.
— Заткнись, идиот, — шикнул второй, со всей дурью ударив локтем в бок своего соседа.
Он, закашляв сильнее, согнулся пополам, и даже сквозь кашель можно было различить едва заметный смех, мелкий, такой припадочный.
Они стояли в одном из внутренних дворов обшарпанных, с выбитыми стёклами домов. На первый взгляд казалось, что это место было словно мертвым — ничто не напоминало о жизни в этом бедном, невзрачном квартале, и только скрип двери казался чем-то существенным. Сквозняк здесь гулял дикий, бившись об стекла, он будто монотонно повторял: «Не повезло тому, кто оказался в Марселе после двенадцати».
Тени едва ли были с этим согласны. Ведь именно они властвовали здесь.
— Нужно разделиться, — спокойно и будто из самой темноты проговорил третий голос. Этот человек, прислонившись к стене, расслабленно щёлкал крышкой зажигалки, не отрывая своего затуманенного взгляда от этого занятия.
Казалось, ему если было не безразлично всё окружающее, то, во всяком случае, едва ли он испытывал хоть какой-то дискомфорт от того, что именно должно было произойти сейчас. Ему было плевать. И, наверное, это заставляло две другие тени послушно кивнуть головой и тотчас раствориться в темноте Марселя.
Тишина нарушалась лишь монотонным тиканьем железной крышки, и в это мгновение этот старый, дурно пахнувший переулок напоминал скорее пристанище Ада. Сквозняк приподнимал подолы длинной чёрной мантии, он проникал сквозь одежду, заставляя отяжелевшие легкие покрыться корочкой льда. Здесь было холодно, грязно и сыро. Потому тень, сморщившись, резко закрыла крышку, спрятав зажигалку в глубь кармана.
Тишину больше не нарушало ничто. И только лишь тихое шарканье в глубине коридора заполняло эту пустоту.
— Скорпиус! Прошу! — голос вбежавшего был надрывным и почти тусклым, лишь редкие интонации полного отчаянья говорили — человек боится так, что у него надрываются связки. — Я же не знал, черт побери! Я же… я же всегда был верен, ты знаешь это, знаешь!
Он подбежал, схватил тень за рукав и, упав прямиком в лужу грязи, почти заплакал, то и дело вытирая свои слезы и пот лоскутком черной мантии.
Скорпиус сморщился. Потом, отдёрнув свой рукав, безразлично посмотрел вниз. Тридцатишестилетний Том Круз, валявшийся на асфальте Марселя, был маленьким и пухлым министерским чиновником. Впрочем, всегда ли он занимал эту важную должности? Нет. Он получил ее лишь тогда, когда обратился к ним.
Хмыкнув, Скорпиус присел вдруг на корточки, незаметно выудив палочку. Он был так расслаблен и безмятежен, что на лице у Тома проступило явно облегчение — он-то думал, что прощен. Ему казалось, что Скорпиус несёт справедливость.
— Что ты так волнуешься? — тонкие губы сложились в едва заметную ухмылку. Бледный, почти бесцветный — едва ли Скорпиус походил на тень, но одни его глаза, бездонные и даже какие-то неживые, наводили такой лютый страх, что Том замер, чувствуя испарину на своем лбу.
— Ну же, Том, мы приятели, помнишь? — продолжал Скорпиус, слегка склонив голову. Палочка мерно покачивалась в руках, и казалось, он даже не замечал, с каким отчаянием Круз наблюдал за каждым ее взмахом. — А что делают с приятелями, которые преступают черту, а, Круз? Что делают… — нагнувшись, он схватил двумя пальцами за подбородок Тома. Мягкий и потный, он с легкостью продавливался под давлением бледных пальцев Скорпиуса, что вызвало в нем лишь новый приступ отвращения. — …с предателями?
Том резко дернулся, попытавшись вставь из лужи, и завизжал, как свинья. Скорпиус сморщился. Этот идиот и без того испортил ему настроение за последнее время, но крик… этого Скорпиус Малфой ненавидел больше всего.
— Но я же не виноват! Они сами меня нашли! — его голос слетал с октавы на октаву, пробуждая внутри тени лютую злость. Он не любил оправданий. Не любил визг. Но больше всего, он ненавидел предателей.
— Моя теория — это Хаос, — жестко проговорил Скорпиус, поднявшись на ноги, даже не боясь того, что Том сбежит. — Как думаешь, можно ли предать Хаос и остаться в живых? Что будет с тем, кто забудет о правилах?
Том отползал на коленях, не имея сил подняться на ноги. Он полз, и глаза его с расширенными зрачками впивались с точностью в Скорпиуса, что неспешно, даже как-то лениво следовал прямиком за ним. Круз боялся так, что этот страх не ощущал только ленивый, и Малфой знал, из подворотни на него смотрят десятки глаз. Здесь уже были и две другие тени, они наблюдали с глупыми улыбками за истязанием своего бывшего товарища.
— Смерть — большой дар, Том Круз, — спокойно пробормотал Скорпиус, вздернув палочку верх. — Его еще нужно заслужить.
Синий отблеск ослепил всех смотревших, и когда туман наконец спал, никого уже не было.
***
Одинокая капля, пробегая по карнизу, падала на пол слишком отчётливо громко, озаряя все пространство единственным звуком жизни. Капли бежали быстро, словно очарованные чем-то, и наблюдать за ними почти не было возможности — они разбивались об пол намного раньше, чем можно было разглядеть их в кромешной тьме.
Кап. Кап. Кап.
Звук был такой отчетливый, такой монотонный, что он невольно прикрыл глаза. Во тьме и тишине думалось намного проще, ровно до того момента, пока в эту тьму не врывалось что-то, отдалённо напоминавшее о том, что жизнь не остановилась. Именно тогда он вдруг вспоминал, что время продолжало степенно протекать и что сам он еще не находится в могиле; грудь его не придавлена тонной землей и дышать еще возможно. Воздух, пронзая лёгкие, исчезает в миллионе клеток, давая ему жизнь.
А у кого-то от этой жизни остались считанные секунды.
В этой кромешной тьме, среди запаха плесени и убийственной для деревянного дома влаги, издалека можно было едва расслышать жалобный скулеж и весёлый гогот. Он то набирал оборот, то растворялся во тьме, напоминая скорее мираж.
Скорпиус даже не стралася вникнуть в суть голосов — ему было плевать и на хохот, и на отчаянные вопли. Его волновали, казалось, только эти проклятые капли, которые, сбегая по покошенному карнизу вниз, разрушали хрупкие стены его молчания.
Он любил тишину, молчание и темноту. Три вещи, которые были с ним на протяжении всей жизни — ни мрак, ни смерть давно не были для него чем-то новым, Малфой слишком привык к ним с детства, потому не замечал, но этот шум…
— Проклятье, — сжав рукой подлокотник, изрядно почерневший и продырявленный, шикнул Скорпиус, откинув голову на спинку дивана.
Этот октябрь начался уж до прискорбного дерьмово. Он не любил неожиданности, не любил, когда что-то отходило от механически налаженной системы, поэтому, каждый такой случай, каждая заминка… выбешивала его, заставляя то и дело раздумывать над тем, как же эту систему привести в привычный ход.
Можно было просто взять и удалить дефектный элемент. Можно было сломать систему и построить новую. Но Скорпиус не мог так рисковать теперь, к тому же, едва ли он мог ослушаться их и предпринять что-то значительное без их ведома.
— Мерлин, бедняга Скорпиус! Упускает главное веселье! — с громким смехом ворвалась в комнату знакомая тень. Она кашляла, а не говорила, и вот сейчас, захлебнувшись собственным смехом, схватилась за грудь и расхохоталась еще яростнее, сгибаясь пополам от собственного веселья. — Чего ты тут киснешь, Скорпи?
Тень хотела было схватить Малфоя за рукав и, как обычно, потрясти его руку в насмешливом жесте почтения, но не успела. Резко выставив руку вперед, Скорпиус слегка склонил голову набок и прохладно заметил:
— Успокойся, Михель. Не стоит меня сегодня злить.
Михель улыбнулся широко, выпятив ряд слегка желтоватых зубов, свет из его палочки падал прямо на его лицо, и Скорпиус беспристрастно рассматривал этот одурманенный азартом и предвкушением, слегка искривленный лик и испытывал нечто, похожее на отвращение.
— Ты опять не пошёл с нами, — послышался голос за спиной Михеля. Это была третья тень, свет до которой не доходил, но Малфой-то знал, кто с ним говорит. Андрас Нотт, его кузен, был тем самым соратником, который всегда молчал и оставался в тени. Наследственное, не иначе. — И Михель опять все делал за тебя. Почему ты не пришел на пытки, Малфой?
Скорпиус едва усмехнулся, сложив тонкие губы в бледную полоску. Скрестив перед собой руки, локти которых упирались в подлокотники дивана, он отвел взгляд на окно с надтреснутым стеклом. Вечерний Марсель, как всегда окунувшийся во тьму, дышал полной грудью — он был наполнен насилием, убийствами, кровью и страхами.
Право, это было его место.
— У Михеля есть чувство сострадания, Нотт, — спокойно проговорил Скорпиус, слегка склонив голову. — Он милостивый палач. Я же не испытываю ничего. Это значит, что Михель остановится, когда дойдет до своей грани. А у меня грани нет. Я убью его, не заметив этого, но Том Круз пока не заслуживает смерти. Он должен страдать. Именно поэтому, я и не пошёл с вами — едва ли от моих пыток дожил бы до этого вечера.
Легкая улыбка проскользнула по тонким губам, и тут же исчезла. Скорпиус отложил палочку на слегка покосившийся столик и скрестил пальцы рук перед собой. Его одурманенный алкоголем мозг был словно размягчён, поэтому мысли текли вяло, почти даже безразлично. Всё тело прибывало в спасительной расслабленности, и даже предстоявшие дела не вызвали в нём привычного раздражения. Малфой был спокоен и почти умиротворён, только лишь этот проклятый звук, смешавшийся с голосом Михеля, вызывал толику отвращения.
— …пойти бы сейчас к Беннет и хорошенько вздёрнуть её прямо в зале, — посмеиваясь, перетаскивая пыльный диван ближе к Малфою, кряхтел Михель. — Мне надоело убивать, Скорпиус. По душе как-то больше трахаться.
В свои тридцать лет Михель выглядел на все сорок: покрытое щетиной зеленоватого оттенка лицо, впалые щёки и пролёгшие под глазами глубокие мешки — только лишь светло-голубые, даже небесные глаза пахли молодостью и почти даже беззаботностью. Он был болен, а за спиной, все его называли туберкулёзником. Тяжёлый кашель стал причиной ранней старости и приближения смерти — он родился в семье уважаемых французских волшебников, которые сдали его, только узнав о странном проклятье — маггловском туберкулёзе, который с годами просто прожирал его легкие. Эта болезнь не поддавалась лечению, потому что, будучи из мира магглов, странным образом воздействовала на здоровье волшебников — его бы никто не вылечил. Михель, давно уже позабывший свою фамилию, был обречен на смерть с самого рождения.
Именно поэтому в конце концов его приняли они.
— Но ты же не убил его? — осведомился Скорпиус, резко вперев свои глаза в слегка сутулую фигуру. Он знал, насколько пронзителен был его взгляд и как многие старались его избежать.
— Обижаешь, — беззаботно отмахнулся Михель.
— Он назвал имя? — не меняя интонации, придав лишь немного ленности, бросил Скорпиус, изогнув бровь.
Воцарилось молчание. И только лишь подошедший ближе Андрас спокойно проговорил, хищно усмехнувшись.
— Балдер. Балдер Томас, — проговорил Нотт, присев на диван ровно в тот момент, когда Михель перестал его тащить. — Английский аврор с завидной репутацией. Мне даже, немного стало жаль его.
— Да? — вкрадчиво поинтересовался Скорпиус, слегка хмыкнув. — На твоем бы месте я пожелал нас. Ведь Балдеру Томасу не придется отчитываться перед ними.
В ту же секунду Михель перестал тихо посмеиваться, резко подняв голову, а маска бравады слетела с лица Андреса тотчас. В комнате вновь стало тихо, из-за чего капанье воды особенно резало по ушам — Скорпиус мрачно усмехнулся, резко разомкнув руки, явно чувствуя удовлетворение от эмоций своих напарников.
Хотя, были ли они напарниками? Скорпиус всегда ощущал себя выше.
— Том Круз сдал нас не просто аврору, господа, — спокойно начал Малфой, слегка повернув голову в их сторону. — Из-за этого идиота, информация о нас теперь на руках у главного аврора страны. Понимаете, чем это грозит всем нам?
— Неужели… мы поедем в Англию?! — очумело распахнув глаза, воскликнул Михель.
— Упаси Мерлин, — сухо откликнулся Малфой, слегка поджав губы. — Англия сама пришла к нам в руки. Потому что этот… как его? Томас во Франции. И он ищет нас.
— Откуда ты это знаешь? — сощурившись, недоверчиво пробормотал Андрас.
Едва ли это взывало хоть какие-то эмоции у Скорпиуса, который уже даже перестал смотреть в их сторону. Ему было до такой степени безразлично всё вокруг, кроме этих капель, что было даже смешно. Да. Именно. Смешно, чёрт побери! Скорпиусу хотелось если не усмехнуться, то прыснуть — точно.
— Они связались со мной еще утром и всё рассказали.
— Тогда зачем мы его пытали? — с поистине детским восторгом поинтересовался Михель. Едва ли его энтузиазм передался Нотту, который, мрачно сведя брови к переносице, со взглядом убийцы наблюдал за Скорпиусом.
— Потому что смерть — это дар, — с улыбкой, пробежавшей по тонким губам, ответил Малфой. И он знал, что в этот момент его серые глаза были столь пронзительны, что стоило лишь посмотреть на кого-то в упор, как этот человек тотчас потеряет самообладание. — Его нужно еще заслужить.
Михель расхохотался. И смех его прерывался лишь раскатистым, глухим кашлем, раздававшимся из получёрных, разложившихся со временем легких.
***
Узкие французские улочки, переполненные туристами-магглами, были ярко освещены осенним светом и густо оживлены. Жизнь кипела здесь всегда: и слякотной зимой, и душной весной — всегда. Только лишь осенью, поток туристов начинал смешиваться со студентами, и город, казалось, распухал в своих размерах.
В этой переполненной стране маггловская сторона Марселя тоже была оживленной. Правда, наполовину: часть её занимали магглы, которые своими повадками едва ли отличались от заядлых чернокнижников; но вторая часть, сокрытая грязными стенами с первыми признаками разложения, принадлежала им. Магическим отщепенцам всего мира.
Здесь, с поразительной легкостью, можно было затеряться, и это знал каждый. Многочисленные пабы, притоны, потайные лавки с запрещёнными артефактами — попади в любое из этих заведений и потеряй бдительность, можно было бы не заметить, как в каком-то дурмане пройдет два дня.
Ровно столько же прошло с того самого момента, как Скорпиус стал посещать один из притонов, а именно «У Марселя», расположенный на самой окраине неблагоприятного района.
Он славился своими увеселительными зельями: острый запах полыни ударял в ноздри с порога, а стоило лишь подсесть к барной стойке и выпить один из ядовитого цвета напитков, как можно было окончательно потерять голову и проснуться в куче голых, грязных тел, сопящих от полуразрушительной неги, не помня совсем ничего.
Но Скорпиуса не интересовали ни оргии, ни наркотики, ни даже легкодоступные девицы в дрянных, малиновых мантиях, танцевавшие прямо в центре зала. Он приходил к уже знакомому бармену, садился за самую последнюю кушетку и с пристальным вниманием наблюдал совершенно за другим.
Балдер Томас на первый взгляд казался проблемой: из всего, что можно было узнать о довольно молодом авроре, исходило, что это был исполнительный госслужащий, который участвовал еще в далеких облавах на старинные особняки Англии. Он был высок, плечист, с ослепительной улыбкой белых зубов и развивающимися светло-русыми волосами с проседью.
Но уже после недели пребывания оного в Марселе, Скорпиус понял, что Балдер был не больше, чем напыщенным, с благородными целями и намерениями идиотом. Чрезмерно падшим до женщин. И удивительное дело, именно это в конечном итоге помешало ему со своими напарниками выискать Томаса. Едва ли Малфой мог даже предположить, что аврор, прибывший во Францию по тайному заданию английского правительства будет просиживать целые вечера в грязном притоне «У Марселя».
— Ты, может, и знаток человеческих душ, Малфой, — ехидно заметил Михель, приведший его как раз сюда. — Но абсолютно бездарен до примитивных происков жизни.
В ответ Скорпиус лишь приподнял бровь, раздраженно подумав, что даже столь легкомысленный простак, как Михель, смог вычислить нужного им человека раньше его. Но разве могло быть все так просто? Разве мог аврор такой величины так бездарно тратить свое время? И ведь право, выдал он себя совершенно по-глупому: в пылу угара пробормотал свое имя подсевшему к его компании Михелю, совершенно не помня об этом уже на следующее утро.
Нужно было действовать. Простое наблюдение за жертвой было ничем, для прыжка, необходимого провести манёвр, гарантирующий его безопасность. Скорпиус знал: если ему нужно было как можно дольше скрывать их, то необходимо втереться в доверие к своему врагу.
Он упорно выжидал время, наблюдая за повадками жертвы: распивая дорогой алкоголь, тем не менее, Балдер никогда не употреблял наркотики, видимо, боясь за сохранность своей памяти. Было видно, что он был напряжен, и даже когда к нему подсаживались податливые девушки, которых он намеренно прижимал к себе, он по-прежнему продолжал быть начеку, словно ожидая. Словно зная, что о нем уже давно стало известно.
Удачный момент выпал не сразу и довольно неожиданно. В один из дней своего наблюдения, Скорпиус вдруг заметил, что Томас перестал приходить в притон в своё привычное время, задерживаясь иногда на час, а иногда даже и больше. И вот, в один из таких дней, он пришел в «У Марселя» слишком взбудораженным, даже рассеянным, поэтому с порога врезался в разукрашенных, с оголёнными телами девушек, которые, засмеявшись, обступили его, играючи отодвигая пальцами ног выпавшие из его карманов вещи.
— Кажется, вам нужна помощь, — слегка приподняв козырек шляпы, пробормотал Скорпиус, приблизившись к ним. Балдер стоял на четвереньках, поднимая то, до чего доставала его рука, и с некоторым раздражением поглядывал на проделки девушек, впрочем, не решаясь что-либо сказать.
— О, — только и ответил он, заметив, как напряглись еще недавно смеявшиеся куртизанки, тотчас прервав свою браваду.
Может, дело было в его взгляде, а может, они просто знали, кем именно был Скорпиус, но они отступили, пропуская его, и Малфой, кивнув в их сторону, предостерегающе усмехнулся.
— Салонные шлюхи довольно бестактны, — спокойно проговорил вдруг Скорпиус, взмахом палочки подняв валявшийся дальше всех лист пергамента. Тонкая бумага лежала лицевой стороной вниз, и Малфой, взяв его, вопросительно посмотрел на Балдера, не переворачивая лист, отдавая дань вежливости. — Но это их работа. Мы не можем их за это винить.
— Да-да, — поспешно закивал головой Томас, решительно встав на ноги, протянув руку в сторону своей вещи.
Скорпиус усмехнулся, медленно сцепив пергамент меж двух пальцев, тем самым протягивая его в сторону мужчины, а потом выронил его так, чтобы он упал лицевой стороной вверх.
Пергамент перевернулся, и вместо ожидаемого листка с надписями Скорпиус увидел колдографию рыжеволосой девушки, смущенно опускавшую взгляд.
— Моя невеста, — кашлянув в кулак, пробормотал Балдер, и, видимо, чувствуя неловкость перед тем, где он находился и чье фото он держал в руках, Томас пробормотал: — Свадьба через пару дней, поэтому…
Холодная усмешка сорвался с губ, когда Скорпиус вновь безразлично посмотрел на колдографию. Теперь он мог разглядеть раскидистый сад и широкие качели, на которых сидела невеста Томаса Балдера и, опуская взгляд, перекидывала длинные, густые, рыжие волосы за плечи.
— Вы давно во Франции? — поинтересовался Скорпиус, слегка сощурившись. Его плохое зрение компенсировалось прекрасным слухом, и обычно Малфоя не волновал его изъян. Но в те немногие моменты, когда он должен был внимательно наблюдать за эмоциями своей жертвы, Скорпиус неизбежно сощурился, испытывая при этом нервозность. — Кажется, вы стали лишь недавно сюда приходить.
— О, да, — протянул Томас, и лицо его сразу окаменело, а взгляд насторожился. Правая рука проворно запихнула колдографию в карман, а на лице появился дружелюбная, абсолютно наигранная улыбка. — Где-то с неделю… вы так замечательно говорите по-английски. Почти без акцента. Вы тоже проездом?
Безмятежная гладь серых глаз на секунду полыхнула, но Скорпиус не позволил ни единой эмоции вырваться наружу. Англия, Англия, Англия… повтори хоть тысячу раз это слово он будет испытывать этот странный до робости трепет и одновременно отвращение, но при этом не подаст и вида, как сильно его это задевает.
— Я живу здесь с самых малых лет, но мои предки родом из Англии, — ослепительно улыбнувшись, протянул руку Малфой. — Скорпиус. А как зовут вас?
— Сириус… Сириус Блэк.
Бровь взлетела верх, и Скорпиус, поведя головой, сильнее улыбнулся. Право, было так смешно, что он почти силился, дабы не засмеяться, но вместо этого с поистине задумчивым видом проговорил:
— Довольно громкая фамилия. Кажется, я где-то ее слышал… вероятно, вы кого-то ждёте, верно?
— Да, мой друг. Я приехал к нему в гости, но вот уже четвёртый день не могу его отыскать.
— Возможно, я бы мог Вам помочь?
— Нет, — уверенно качнул головой Томас, слегка протиснувшись вперёд, явно намериваясь оторваться от Малфоя и занять свою любимую комнату, где его уже ожидала одна из куртизанок. — Думаю, я скоро найду его. Вы же знаете, в Марселе совершенно невозможно спрятаться.
И взгляд его голубых глаз вдруг пристально вперился в Скорпиуса, явно сканируя его. Только уж через секунду Томас расслабленно кивнул головой, круто развернувшись, намереваясь подняться на второй этаж, где его уже пальцем подзывала к себе разукрашенная девушка.
В приглушенном зале притона было тепло и пахло полынью, и Скорпиус едва ли мог различить среди многочисленных теней Балдера, который, уверенными шагами поднимался вверх по ступеням, не оборачиваясь. Он скрылся за дубовой дверью, громко хлопнув напоследок, и только тогда улыбка с лица Малфоя сползла.
Он обернулся. Кинул на барменскую стойку деньги, предварительно кивнув головой, как бы напоминая, что о его присутствии здесь не стоило особо распространяться, а потом вышел в безлюдный Марсель.
Вечерело. Холодный ветер обдувал ещё сильнее обычного: он шелестел, противно задувая под мантию, и Скорпиус, задумчиво оглядевшись по сторонам, тотчас трансгрессировал.
В доме с покошенными стенами и разбитыми стёклами было особенно шумно. Дверь скрипела от порывов ветра, где-то в гостиной можно было отчётливо услышать биение капель, и несмотря на то, что дом был почти пуст, Скорпиус с каждым шагом все больше слышал звуки жизни.
Ни Михеля, ни Андраса здесь не было. Один, как всегда, зависал в притоне, а Нотт… можно было предположить, что он ушёл поведать свою мать. Очевидно было лишь одно: в этом доме Скорпиус был один на один вместе с Томом Крузом, которого-то с большой вероятностью и ждал блестящий аврор Балдер Томас.
Он сидел, прикованный магическими цепями, на полу. Рот его был закрыт жгутом, а лицо покрыто испариной — в подвале было сыро и влажно, канализационные крысы бегали из угла в угол, и на его пальцах можно было заметить маленькие засечки.
Когда Скорпиус зашел внутрь, лицо Тома исказилось в подобострастие, а потом перешло в ужас — он наблюдал за каждым шагом Малфоя, и тот слышал, как нещадно билось сердце Круза, как сильно он боялся.
— Да, как же они тебя изуродовали, — спокойно заметил Скорпиус, присев на корточки рядом. Лицо Тома в крупных свежих шрамах затряслось словно в припадке. — И все-таки боль — это единственное, что отличает нас от мертвецов, не так ли?
Усмешка пролегла на тонких губах, и Скорпиус взмахом палочки разорвал жгут, вынуждая Тома тотчас раскашляться и сплюнуть мешавшую говорить слюну.
— Скорпиус! Скорпиус! — восклицал он, всем корпусом поддаваясь к нему. — Как же ты не понимаешь, что я не виноват? Совсем не виноват!
— Скажи, — не слушая его, проговорил Малфой, поймав взглядом крысу, которая отчаянно и даже жадно грызла плесневелый кусок хлеба. Даже эта мерзкая тварь и то цеплялась за жизнь, стоило ли тогда удивляться прыти Круза? — …кто мы, Том?
Он оцепенел, заёрзал, как заведённый, стирая магическими цепями кожу со своих запястий. Том был столь ослаблен и столь беспомощен, что они перестали даже охранять его. Ему не удалось бы никуда сбежать, и это было очевидно всем. Всем, кроме него.
— Мы Хаос, — тихо зашептал Том. — Наша теория — это Хаос.
— И что же далет Хаос с теми, кто предал его? — вкрадчиво поинтересовался Малфой, наконец посмотрев на него. Испуганный, прижатый к стенке, он стонал и молил о пощаде, его слезливые глаза щурились, а губы едва что-то шептали в темноте.
— Но я не предавал вас! Я ничего ему не рассказал, ни о ком… они не знают ни о тебе, ни о них, Скорпиус!
— Но ты вывел их на наш след, Том Круз, — резко поднявшись, холодно молвил Малфой. — Ты назвал им наше имя. И это ты отдал им информацию о готовящемся теракте в обмен на свою жалкую жизнь. Думаешь, зачем они тебя выпустили на свободу? За тобой была слежка, идиот.
Задохнувшись, Круз отполз медленно к стенке, задергав руками в каком-то припадке, еще больше стирая цепями кожу в прах. Он мучился. И болью была пропитана каждая клеточка его лица.
— На твое счастье, за тобой шёл один только Балдер, и он не смог просто так проникнуть в наш район. Балдер ничего не знает. Пока ничего не знает, но эти документы… как думаешь, Том Круз, как быстро можно вычислить руководителей теракта, имея непосредственный план на своих руках? Как просто будет найти нас, отследив все твои предыдущие похождения? — усмехнувшись, Скорпиус поднял палочку. — Ты предал нас. Ты думал, что сидя на двух стульях отобьёшь свою жизнь. Но, Том, предать Хаос даже мысленно означает распрощаться с ней тотчас. Ты покойник, Том. Тебе больше не жить.
Шаг. Второй. Третий. Скорпиус шёл медленно, растягивая секунды, смакуя каждую эмоцию в посеревшем лице. Запах страха был столь отчетлив, что будоражило кровь, и Малфой усмехнулся, подняв палочку.
— Смерть — это большой дар, Том Круз. Но жизнь, несомненно, еще больший. Как жаль, что ты его потерял. Не так ли?
Пронзительный крик, полный чудовищной боли и ужаса, озарил покосившиеся стены. Крыса, дожиравшая еду, не обратила на это ни малейшего внимания, быстрыми, ловкими движениями раскручивая в своих лапках кусок хлеба.
Потому что даже она знала, что такое Марсель ночью. И кто в нём был королём.
Приглушенный девичий смех бил по перепонкам слишком противно: он был писклявый, со съезжавшими интонациями из-за угара, в котором, судя по всему, прибывала его обладательница, но Скорпиус не подавал и вида, безразлично поглядывая на нагло развалившуюся, уже далеко не первой свежести куртизанку.
— Скорпи, ну, улыбнись, дорогой! — говорила она сквозь смех, слегка поддаваясь вперёд, из-за чего остатки её платья, и без того не прикрывавшие полную, обвислую грудь, опускались всё ниже.
Он помнил Марту Новак ещё юной шестнадцатилетней девушкой, весёлой и беспечной, до одури влюблённой в него. Она ходила за ним по пятам в Дурмстранге, улыбалась ему, наивно хлопая большими глазищами, смотря, казалось, в самую душу, и тогда Скорпиус, кажется, действительно что-то испытывал к ней.
Они были одноклассниками в одном из коррекционных классов Дурмстранга: семья Новак была эмигрантами со времён развала Российской империи, и хоть в ней уже едва ли что-то осталось от славянских предков, но Марта была невероятно красивой, высокой, широкоплечей, плотного телосложения девушкой, над которой смеялись из-за ее непропорционально широких плеч и бедер.
Не смеялся только Скорпиус. И поэтому, наверное, она так пристала к нему ещё тогда: право, мог ли удержаться он, и не воспользоваться ее доступностью? Они не были в отношениях никогда, но именно Марта была его первой женщиной, поэтому, наверное, он с такой снисходительностью относился к Новак. Его не отпугивала ни потухшая с годами внешность, ни позеленевшее от постоянных сношений с незнакомыми мужчинами лицо, ни испортившиеся манеры.
Для него Марта навсегда осталась той смущённой, робкой, забитой девушкой, с которой он и связался-то, наверное, от скуки.
— Малфой, почему ты перестал приходить? — жеманно поведя плечом, Новак похабно улыбнулась. Её яркий макияж не мог скрыть глубоких синяков, болезненный вид и отрешенность во взгляде.
— В итоге твое блядство не довело тебя до хорошего конца, — щёлкнув крышкой зажигалки, Скорпиус поднёс её к сигарете, сцеплённой между зубами, и, затянувшись, подметил, как на секунду задрожала Новак. — Ну что, Марта, какой я по счёту за сегодня?
— Мудак, — скривившись, резко бросила она, выпрямившись в одну секунду.
В шестнадцать лет Марта была полной, пышногрудой девушкой с широкими плечами и розовым цветом лица; а в двадцать пять она представляла из себя груду костей, обтянутой свисающей кожей. Плотная комплекция никуда не делась, но едва ли возбуждала, и Скорпиус, хмыкнув, отвёл взгляд.
Она пошла в шлюхи из-за любопытство, а может, Марта просто хотела привлечь его внимание: вообще-то, Скорпиус упустил этот момент из вида. Он выпустился из школы и начал служить, а Новак… она то была, то её не было, и ему, право, было почти плевать.
Лишь однажды, этот день Малфой помнил отчётливо, она заявилась к нему в дорогой песцовой шубе, с ярко-красными губами, и, взмахивая меховой находкой, хищно усмехалась.
— Зачем мне учиться, Скорпи? — говорила она, растягивая свои пухлые, обкусанные губы. — За одну ночь я получаю больше тысячи франков всего лишь за то, что раздвигаю ноги. Так зачем мне эта учёба? Молодость вечна, Скорпи!
Её молодость закончилась в двадцать три, когда Марта подцепила одну из тех маггловских болезней, которые были почти не изучены в их мире. И с тех самых пор, словно в отместку своей карме, Новак стала лишь краситься еще более ярко и обслуживать намного больше мужчин, наверное, специально, чтобы заразить кого-то ещё.
— Ты на меня даже не смотришь.
Звук её голоса эхом раздался в ушах, и Малфой, резко крутанув голову, заметил её, стоявшую уже возле себя. От нее пахло дешевым парфюмом, корсет на талии съехал, а из-за тяжестей груди блуза почти провалилась вниз. Марта представляла жалкое зрелище. И Скорпиус-то ходил к ней, наверное, только из-за дани той миловидной, скромной красавице, которую он знал когда-то.
— Мы с тобой такие одинокие, — певуче растягивая гласные, начала она, лёгким движением опустившись к нему на колени. Марта была невесомой, груда костей была острой и неприятно упиралась в его брюки, но Малфой не испытывал ничего. Ни горячо, ни холодно. — Чужие на этой земле… никому ненужные… мы так похожи, Скорпиус, — шептала она, обвив его шею, проникая руками ему под рубашку. Длинные красные ногти впились в кожу в тот момент, когда он, сдёрнув её со своих коленей, вынудил Марту посмотреть прямо в его лицо.
— У меня к тебе дело, Новак, — холодно начал Скорпиус, на секунду выпустив изо рта сигарету. — Есть один мужчина, который приехал по мою голову. И у него есть документы. Сечёшь?
— Кто-то обижает малыша Скорпиуса? — с блаженной улыбкой протянула Марта. — Дай-ка мне его адрес, отсосу за бесплатно…
— Не ехидничай, Марта. Я прошу тебя об одолжении. Скорее всего, он носит эти документы с собой, либо спрятал в какое-нибудь надёжное место, недалеко от притона «У Марселя». Ты же сможешь подлить ему сыворотку правды и вытащить информацию?
Накручивая локон на палец, она неотрывно смотрела в его лицо, слегка облизывая свои полные красные губы. А потом, усмехнувшись, дёрнула ножкой, слегка приподнимая подол порванной юбки.
— Держи, Марта, — кивнув на столик мешочек с золотом, смотря на неё неотрывно, проговорил Скорпиус. — Купи себе, как всегда, меха или потрать это все на дурь — делай, что угодно. Только помоги мне.
— Когда ты придёшь вновь? — подскочив с места, спросила она, заметив, как ленно Скорпиус поднял с пола упавшее пальто, а потом, затянувшись сигаретой, не глядя на неё, спокойно бросил:
— Когда увижу тебя в притоне, ублажающую Балдера Томаса. Не раньше.
Напоследок он услышал её полного разочарования стон, но, даже не взглянув на Марту, уверенно покинул комнатку, находившуюся почти на самой окраине Марселя. Новак жила в гостиничном номере, который был переполнен её меховыми накидками и всевозможными дешёвыми украшениями — милая робкая девушка, взращённая в семье бедных эмигрантов, восполняла свой комплекс, как могла.
Он не любил навещать её по многим причинам, но в большей степени — из-за тех воспоминаний, которые неизбежно мелькали перед глазами, стоило только посмотреть в ее голубые глаза.
Дурмстранг. Коррекционный класс для отбросов и детей, не понимавших ни немецкого, ни болгарского — Малфой едва тогда выучил французский, по-прежнему, словно в насмешку, используя только английский, а Марта… возможно, и их сблизило это отчужденное чувство потери той самой родины, которая должна быть у каждого, и абсолютное непонимание традиций и языка другой страны.
Они говорили на ломанном французском, и каждый думал, что однажды точно посетит свою землю. Но вот им исполнилось уже двадцать пять: Марта стала шлюхой, а он — убийцей, и оба они больше даже и не заикались о своих детских мечтах.
Едкая насмешка промелькнула змейкой по губам, а потом исчезла. Скорпиус не был меланхоликом, прибывавшим в грёзах, поэтому отметал любые воспоминания, как бы ставя табу на своем прошлом. Для него существовало только лишь настоящее, а будущее… порой ему казалось, что его у него попросту нет.
Затянувшись почти дотлевшей сигаретой, Скорпиус закинул голову, чтобы посмотреть на небо, тотчас зажмурив глаза от яркого и ослепительного солнца, что светило на улице. Намного приятнее и как-то даже привычнее было бы сидеть в покосившемся доме в трущобах Марселя, куда никогда не проникал ни свет фонарей, ни лучи солнца, поэтому, не долго раздумывая, он уверенно завернул в глубь обшарпанных, с изрисованными стенами домов, захлопнув плотнее полог мантии.
Он любил Марсель так, как, наверное, мать любила свое дитя. Этот город принял его, взрастил, оставив отпечаток во всем его поведении, и теперь едва ли Малфой представлял, кем бы он мог стать, живя в другом месте. Ничто не было в его жизни столь ценным — ни Дурмстранг, раскинутый в скалистой местности, где зима, казалось, была все девять месяцев; ни Париж, в котором он безуспешно пытался устроить свою жизнь. Нет. Мир, наполненный красками, мир, где еще была надежда, не предлежал ему. Скорпиусу-то и надежда не была нужна. Потому что её у него попросту не было.
— Простите? — Малфой медленно приподнял голову, напрягшись всем телом. Он почти уже дошёл до своего дома и совершенно не был готов к встречи с кем-либо, да еще и с тем, кто говорил бы по-английски. — Вы же Скорпиус, да?
Перед ним, нахлобучив шляпу, стоял Балдер Томас, и теперь от его светло-русых волос осталась лишь проседь. Его стать выдавала в нём аврора тотчас, и Скорпиус едва заметно хмыкнул, думая, что тот, кто отправил его, был глупцом или же не понимал, насколько многое им известно о силовых структурах почти любой страны.
— Добрый вечер… мистер Блэк.
Холодная улыбка на тонких губах не заставила долго ждать, и Малфой по привычке сощурился. Из-за этого яркого, ослепляющего света, казалось, он видел еще хуже, чем обычно, и это, наверное, заставило его нервно дёрнуть руку, в которой ещё лежала тлеющая сигарета.
— Вы живёте в этом районе? — задумчиво спросил Балдер, окинув взглядом обветшалый двор. Всё его лицо, несмотря на почти полную безэмоциональность, выражало ту степень презрения, которая бывает иногда у людей из благополучных районов. Изнеженный в роскоши, сынок победителей, едва ли он понимал, какого было жить всем остальным, тем, кто оказался по ту сторону баррикады.
— Это мой дом, — кивнув головой на самое старое, самое изувеченное бурями и боями сооружение, Малфой опять усмехнулся. Потому что знал: Балдеру давно известно о пропаже Тома Круза. И ему-то было известно, что последний раз Круза видели именно в этом районе.
И, правда, словно по иронии судьбы, Томас резко выпрямился, вперив в Скорпиуса пристальный взгляд.
— О, кстати, забыл спросить ещё тогда. А как ваша фамилия? — без обрядников протянул Балдер, дружелюбно улыбнувшись. Но вся его улыбка была пропитана добротной фальшью.
Балдера Томаса можно было убить лишь после того, как они найдут документы. Это Скорпиус знал отлично и понимал, что стоит лишь отступить от их плана, и ему нездобровать.
Но боялся ли Малфой? Был ли страх в его душе?
— Пожалуй, такую информацию я смогу сказать лишь за стаканом пива, — усмехнувшись, спокойно бросил Скорпиус, а потом, сделав вид, словно задумавшись, повертел головой по сторонам. — Тут неподалеку есть один притон. Там работает моя знакомая, и она прекрасно разбирается в различных сортах лучшего чешского пива. У вас есть свободное время?
Запоздало кивнув головой, Томас медленно последовал за ним, специально оставаясь за его спиной, и Малфою это даже нравилось. На его же глазах, отправив Марте патронус о том, что он заглянет в притон, Скорпиус лишь еще раз усмехнулся, круто развернувшись. Наконец можно было, хоть и на мгновение, снять эту жалкую ухмылочку и поразмыслить.
Они сказали, что Балдер Томас был связан с главным аврором Англии намного ближе, чем казалось на первый взгляд: его невеста была единственной дочерью знаменитого Гарри Поттера, того самого, кто когда-то спас один мир от мучений и стёр другой с лица Англии навсегда. От одной этой мысли Скорпиус почувствовал приступ тупой агрессии и захотелось, как обычно, в щепки разнести всё, что находилось под рукой. Но позади него шёл долбаный Балдер Томас, и Малфой не смел проявить даже толику той ненависти, что в нём пробуждала его фамилия.
Неприкаянные, святые победители. Наверное, даже на их испражнения молились, как на проявление божественного в этом алчном мире. Что знали эти ублюдки, кроме как ломать чужие семьи и уничтожать остатки того старого мира, что спокойно, даже притаившись, жили в полуразрушенных особняках на окраине Лондона?
Какая жизнь была у Балдера Томаса? Смотря на то, как уверенно развалился на диване прямо напротив Малфоя, Скорпиус усмехнулся. Томас, Томас, Томас. Сынок одного из девяти представителей священных фамилий победителей. Какая блядская ирония: раньше волшебников оценивали по их крове, теперь — по принадлежности к политическим взглядам.
— Вы счастливый человек, мистер Блэк? — пряча насмешку за философской серьезностью, деликатно осведомился Скорпиус. Право, ему было смешно смотреть на упитанного молодого аврора, который оценивающим, быстрым взглядом пробегал по фигуркам потрёпанных жизнью куртизанок.
— Мне кажется, что почти да, — отпив небольшой глоток из появившегося словно ниоткуда стакана пива, — замечательное пиво! В Англии такого не купишь… а, впрочем, в Англии всё так быстро меняется, что даже и не знаешь, чего ожидать, — с тёплой улыбкой добавил Томас, задумчиво посмотрев в свой стакан. — Когда мне было шестнадцать, мы ещё переживали потери Второй Магической Войны, а теперь мне тридцать два, и мы являемся одной из мощнейших стран магического мира.
Скорпиус почти скрипнул зубами, сцепив их так сильно, что, казалось, это отразилось даже в его лице. Но, коротко рассмеявшись, он тотчас облокотился на спинку дивана, придавая себе расслабленный вид, изнемогая где-то внутри от той непреодолимой ярости, которая мощными волнами обрушивалась на него.
— Вы так и не сказали ваше полное имя, — с той же улыбкой протянул Томас, вновь пристально поглядев на Скорпиуса.
На секунду, ему даже подумалось, что он подозревает его в чём-то, но даже эта мысль не вызвала никаких бурных эмоций. Какое дело было Скорпиусу до сомнений покойника?
— Малфой. Скорпиус Малфой.
За одно мгновение слегка розоватое лицо Балдера словно побелело, а глаза распахнулись так широко, что теперь появлялись сомнения, какого же цвета их радужка: чёрного или ярко-голубого?
И Скорпиус знал, что ему, как и всем остальным девяти фамилиям, прекрасно было известно о его семье; знал он также, что страдал на чужой земле столько лет из-за них. Все его лишения, все его муки, вся его жизнь пошла по пизде из-за этих богоподобных иродов, забравших в свои руки всю власть.
Забудет ли он когда-нибудь об этом? Оставит ли их в покое?
Скорпиус усмехнулся. Он прожил в аду двадцать пять лет, из которых помнил, наверное, только шестнадцать, но этого было достаточно, чтобы возжелать превратить жизни всех причастных к депортации из Англии всей его семьи в настоящее пекло.
— Почему такой очаровательный молодой человек выпивает с таким хмурым лицом? — тонкий голосок Марты заставил Балдера вздрогнуть и обернуться, и именно в этот момент она уверенно села на его колени, тотчас обвив шею руками.
Новак пришла почти вовремя, и Скорпиус усмехнулся, опустив на секунду взгляд, ощущая, как в ту же минуту Томас опять вперил свои удивленные глаза в его профиль.
«На полпути к могиле», — насмешливо подумал Малфой, безразлично наблюдая, как Марта, хохоча, расстегнула верхние пуговицы рубашки и тотчас проникла своими длинными, с острыми ногтями руками под неё.
— О, Скорпи, давно не виделись! — с диким смехом протянула Марта, поймав его взгляд. — Ты же не обидишься, если мы оставим тебя в одиночестве?
Ее рука уже предусмотрительно опустилась к ширинке брюк, и именно в этот момент Бладер, который все еще прибывал в оцепенении, схватил ее за руку и, даже не глядя на Марту, уверенно спросил Скорпиуса:
— Ваши родители? Где они?
— Мистер Блэк, вы хотите увидеть своего троюродного племянника? — с едва скрытой насмешкой протянул Скорпиус, склонив голову набок.
Бладер напрягся еще сильнее, и, воспользовавшись этим, Марта вновь прильнула к нему, вовремя протянув наполненный дурманящим веществом стакан с пивом, который тот немного отпил на автомате.
— Боюсь, вы опоздали. Они уже давно в гробу.
Качнув головой на автомате, Балдер неуверенно посмотрел на Марту, явно делая вид, что уже совершенно занят чем-то другим. Но Скорпиуса это не особо волновало: щёлкнув крышкой зажигалки, он равнодушно наблюдал за тем, как Томас, слегка покачиваясь, покорно пошёл вслед за Мартой, лишь на секунду обернувшись и внимательно посмотрев на Малфоя.
И сколько всего было в этом взгляде! Малфой не сомневался, стоит ему остаться в одиночестве, как он тотчас напишет целый донос своему хозяину Поттеру.
— Не успеет, — вслух подумал Скорпиус, щёлкая крышкой.
Щелк. Щелк. Щелк.
Марта была неглупой, поэтому он был почти уверен в том, что она непременно выведает у него всю информацию. Оставалось лишь покорно дождаться этого момента, а затем незаметно проскользнуть в его гостиничный номер и оставить в этом лице отпечаток удивления, смешанного со страхом. Ведь никто и никогда не любит умирать. Особенно те, кто столько лет находился на вершине.
Откинув голову на спинку дивана, он покорно ждал. Время шло неумолимо, и люди, оглядывавшиеся на него, лишь недоуменно пожимали плечами — это было удивительно: быть в притоне и между тем словно отсутствовать в нём.
В какой-то момент, Скорпиус подумал, что можно было поступить даже проще — самостоятельно прямо сейчас подсыпать сыворотку правды Балдеру, но между тем он понимал, что тогда у него бы не получилось так неожиданно провернуть то, что он уже распланировал.
Нет. Всё шло, как надо, и даже если далеко отходило от изначального плана, Малфой почти не волновался, слишком хорошо зная золотое правило: никогда не стоит продумывать убийство наперёд. И, возможно, это меланхоличное и в какой-то степени расслабленное состояние так и осталось бы при нём, если бы внезапно перед его взором не появилась перепуганная ни на шутку Марта.
Она стояла, сжимая слегка расстёгнутую блузку, словно прикрываясь ей, и, распахнув ярко-голубые глаза, в которых стояли слёзы, схватила его за руку и отчаянно замотала головой. Люди уже начали обращать на них внимание, и Скорпиус с некоторым раздражением поднялся со своего места, нацепив легкую улыбку на уста, но при этом с силой сжал руку Новак.
— Какого черта, Марта? — прошептал он ей на ухо, по-прежнему нагло ухмыляясь, чтобы зеваки, оглядывавшиеся на них, занялись, наконец своими делами.
— Там… там, — отчаянно зашептала она, и видя, что Марта не в силах сказать что-либо вразумительное, он мягко подтолкнул её по направлению к лестнице, и, когда они скрылись на втором этаже, в узком коридоре, он грубо дернул её, рыкнув:
— Что произошло?!
— Он умер! — с отчаяньем молвила Новак, вдруг зарыдав. — Убился, представляешь?!
Некоторое подобие удивления кольнуло его, и Скорпиус, нервно сглотнув, выпрямил спину, услышав стук открывшейся двери. Пьяный мужчина средних лет, переваливаясь на левую ногу, тихо посмеивался себе под нос и даже не заметил Скорпиуса и плакавшую возле него проститутку, покидая коридор.
— Какая комната? — жестко и хладнокровно проговорил Малфой, пристально поглядев на Новак, которая смогла лишь вскинуть руку в сторону выхода, откуда виднелась одинокая, слегка облезлая деревянная поверхность.
Схватив её крепко под локоть, он уверенно потащил Марту по направлению к комнате, понимая, что плачущая куртизанка в коридоре может вызвать много лишнего интереса и внимания.
— Нет! Нет, я не пойду, туда Малфой! — взвизгнула Новак, попытавшись вырваться, но Скорпиус лишь насмешливо хмыкнул, заломов ей руку, а потом, приблизившись к уху, тихо и пугающе спокойно произнес:
— Милая Марта, ты будешь делать то, что я тебе скажу. Понятно?
Новак была неглупой, право, и она слишком хорошо знала, кем был Скорпиус Малфой, поэтому, наверное, и перестала брыкаться, с широко распахнутыми глазами посмотрев на Малфоя, и её ярко-алые губы искривились от ярости, выдавив резкое:
— Ублюдок.
Он толкнул её в комнату, крепко захлопнув за собой дверь, а потом, круто развернувшись, обошёл Новак, которая вновь забилась в припадочном плаче и медленно стал подходить к неестественно изогнутому телу Балдера Томаса, расположившегося у самого окна.
В комнатах притона всегда были наложены специальные чары: никто не мог ни увидеть, ни услышать того, что происходило внутри, и это давало маленькую надежду, что к ним в комнату еще не скоро постучатся.
Каждый шаг давался с некоторым трудом: Скорпиусу не нравилось когда кто-то расправлялся с жертвой раньше его, тем более, было что-то в этом странное и даже настораживающее.
— Как это произошло? — холодно спросил Малфой, резким движением перевернув Балдера на спину.
Его холодные, безвольные руки раскинулись, слегка задев носок его сапог, и Скорпиус поморщился. Глаза его были закрыты, а белая рубашка испачкана кровью — длинная рана тянулась вдоль всей шеи, задев сонную артерию. В крови было всё: старый, изношенный ковёр, белоснежная рубашка, руки мёртвого — запах стоял кислый, удушающий.
— Он убил себя, говорю же! — взвизгнула она, топнув ногой, а потом, резко дернулась, заметив, каким взглядом на неё посмотрел Скорпиус, тотчас поднявшись на ноги.
— Ты держишь меня за идиота? — усмехнувшись, протянул Скорпиус, сделав шаг по направлению к ней.
— До говорю же! — взвыла Марта, схватившись руками за голову. — Всё было, как обычно, но вдруг он попросил меня принести ему еще стакан. Ну и я вышла! А когда вернулась, смотрю, а он… стоит у окна и в руках у него нож… понимаешь?
Скорпиус молчал, внимательным, немигающим взором посмотрев на обезумевшую Новак, чья грудь вздымалась от столь частого дыхания. В какой-то момент взгляд её опять зацепился на Томаса, и, вскинув голову, она болезненно посмотрела уже на Малфоя, прошептав:
— Он убил себя. Представляешь? Этот урод перерезал себе глотку на моих глазах.
Только вот Скорпиус едва ли себе представлял это: Балдер Томас не мог убить себя. Во всяком случае, просто так.
Щёлкнув пальцем, он услышал позади себя тихий хлопок, и, обернувшись, обнаружил Андраса, который, кивнув головой, вопросительно изогнул бровь.
— Поговори с ней, Нотт. У нас неприятности.
Удивление почти не отразилось на бледном лице, лишь в тот момент, когда взгляд Андраса упал на тело Балдера, он едва цыкнул, тут же переметнув глаза к испуганной и замеревшей Марте.
— Вытащи у неё воспоминания, подкорректируй их и привиди комнату в надлежащий порядок. Никто не должен знать, что мы были здесь.
— Что? — возмущенно задохнулась Новак, дёрнувшись в сторону двери. Тщетно. Уже через секунду за её спиной появился Андрас.
— Тебе не привыкать, Марта, — со спокойной улыбкой протянул Скорпиус, покрутив палочку в руках. — Мы просто сделаем так, чтобы все подумали, будто всё это время ты находилась под дурью… вряд ли кто-то удивится? Вы оба принимали её здесь, в этой комнате, а потом Балдер по неосторожности зарезал себя. Так же бывает? — усмехнувшись, Малфой подмигнул обездвиженной Новак. — Чего только не сделаешь из глупости. А ты… все твои воспоминания сплошные галлюцинации… никто не захочет рыться в память нажравшейся проститутки.
Она завизжала опять, топнув ногой, но Скорпиус уже не смотрел на Марту. Подошёл лишь ближе к Балдеру и вдруг заметил, что что-то словно торчит в кармане его пиджака. Откинув палочкой его подолы, Скорпиус заметил уже знакомую вещь — это была колдография. Цветная, живая картинка, на которой, раскачиваясь, сидела молодая девушка, то и дело опуская взор. Только теперь цвет её волос едва различался за той полоской крови, которой было испачкано фото. Кровь пересекала колдографию по диагонали, словно перечёркивая всё изображённое на ней.
Хмыкнув, Скорпиус кивнул на прощание Андрасу, который укладывал на пол усыплённую Новак. А потом, тёмный дым унёс его прочь, прямо на центральную площадь Марселя, где возвышались три высоких здания, одним из которых была гостиница. Высокая постройка в стиле ар-нуво было пристанищем иностранцев и тех немногих марсельцев, что смогли выбиться в чины.
Это место было защищено и хорошо охраняемо, однако были ли хоть какие-то преграды для Хаоса? Мог ли хоть кто-нибудь его остановить?
Скорпиус усмехнулся, завернув к чёрному входу в здание, и тут же почувствовал барьер: цепь защитных заклинаний давала о себе знать вспышками, которые усиливались с каждым шагом, и Малфой знал — когда он сделает больше десяти, от него останутся только кости.
Марсель был одним из самых магически насыщенных городов Франции, и именно в этом была его слабость. Столько магических сетей простиралось в каждом квартале… ведь ничего не могло быть необычного в том, что они в какой-то момент не выдержали перенапряжения, лопнув с громким хлопком, обрушив груду искр на землю?
Шаркнув ногой, Скорпиус остановился лишь на секунду, проверив, обрушились ли все сети, и, когда на шаг его не было никакой реакции, он позволил себе быстрым шагом устремиться к чёрной лестнице.
Ступеньки исчезали под ногами, вдалеке виднелся лабиринт из маленьких, тесных коридоров, по которым в обычное время бегала прислуга, чтобы не показывать свой бедный, потрепанный вид своим хозяевам.
Но сейчас в лабиринте коридоров никого не было. Можно было предположить, что Малфою несказанно повезло, но на самом деле очевидно было, что все сбежались на звук сирены, которая непременно должна была раздаться после разрыва сетей.
Времени было мало, и, не желая тратить его, Скорпиус быстрым шагом поднялся на третий этаж. Номер Балдера Малфою сказали они еще задолго до того, как ему отдали приказ его убрать. Право, Скорпиус был послушным служащим, носившим свой крест с почти без изъяна — но как можно было объяснить им всё то, что произошло? Как Балдер мог убить себя?
Шарахнув дверь, он оказался в просторном номере, только-только убранным прислугой — это было видно по блеску пола и заправленной кровати.
Скорпиус не знал, что именно собирался здесь искать. Его вообще здесь быть не должно, но какая-то внутренняя чуйка, словно предчувствуя худшее, говорила ему, что иного выбора быть просто не могло.
Он прошёлся вдоль письменного стола, поочерёдно выдвигая палочкой каждый выдвижной ящик. Все они были пусты, из чего выходило, что едва ли Томас собирался останавливаться здесь надолго, отчего мысль о случившимся лишь сильнее начала его напрягать.
Респектабельный аврор, который вот-вот должен был жениться на дочери Национального героя и тем самым упрочить свои позиции… зачем такому убиваться? Разве таким смерть по вкусу?
С силой ударив ногой по столу, Скорпиус на секунду прикрыл глаза, сжав до побеления пальцев палочку в руке. Дела, которые отклонялись от плана, не могли удовлетворять его априори, а дела, в которых так или иначе были замешены девять фамилией, — уж тем более. Все эти долгие девять лет он лелеял внутри себя одну единственную цель, и сейчас, когда всё медленно отклонялось, Малфой начинал очень злиться. И упаси Мерлин того, кто бы встал у него на пути прямо сейчас.
Стук в коридоре заставил его отмереть и резко выпрямиться, словно напоминая, что он по-прежнему во взломанной квартире только что убившегося аврора и что с минуты на минуту сюда придут приставы. Дело, скорее всего, примет международное значение, поэтому стоило ожидать любого действия со стороны Англии — вплоть до выдворения дипломатов.
Всё это приведёт лишь к тому, что его каналы в Англии оборвутся окончательно, и он не сможет в нужный момент… не сможет…
Щёлк. Щёлк. Щёлк.
Резко крутанув голову, он увидела филина, запутавшегося в длинных, бежевых шторах. Птица билась клювом о стекло, и, скорее всего, её сюда пустила прислуга, видимо, не решаясь забрать письмо у столь агрессивной птахи.
Медленным шагом он подходил к окну, почти задержав дыхание. Не стоило пугать птицу, не стоило делать резких движений, не стоило даже вида подать, что ему нужен этот несчастный конверт. Птица щёлкала клювом, внимательно вперив взгляд в Скорпиуса, и когда тот подошёл совсем близко, резво стала ползти вверх, оставляя отметины от своих острых лап. Но было уже поздно — он с силой потянул конверт на себя, одновременно распахнув окно, и филин, с гулким уханьем, взметнулся в небо, оставляя свою ношу порванной кверху.
Конверт был хорошо запечатан, настолько, что не стоило даже думать возиться с ним здесь. Нужно было уходить. И, не теряя минуты, Скорпиус аккуратно вынырнул из комнаты, прикрыв за собой дверь, тотчас завернув к входу для прислуги. Позади себя он слышал тихие голоса, который усиливались с каждой минутой, поэтому, ускорившись, Малфой выбежал на улицу, перепрыгнув ступени и, рванув, завернул в один из пролётов позади красивого, роскошного здания.
Уже дома, в Марселе, подойдя к зажжённому камину, он вскрыл письмо, внимательно впиваясь глазами в буквы:
«Информация принята. Дело передано в высшую инстанцию. Похоже, Х опаснее, чем мы думали. Начинаем дело на нашей стороне. Возвращайтесь ближайшим поездом. Документы уже у нас, остается лишь ваш отчёт.
— Г. П.»
Бумага прогибалась под давлением его пальцев, и Скорпиус, чьё лицо исказилось в лютой злости, со своей силой скинул с надкаминной полки старые, удивительным образом уцелевшие фарфоровые фигуры. Статуэтки катились с диким гулом по по полу, фарфоровые улыбки поблескивали от мерцания огня, придавая созданиям уж совсем устрашающий вид.
Малфой вздохнул.
Англия. Англия. Англия. В девять он выпрашивал у них позволения вернуться на родину; в шестнадцать, сидя на последней парте в коррекционном классе, во всех красках представлял своё возвращение. И лишь в двадцать пять, когда Родина сравнялась с кучей дерьма, он вдруг осознал, что все его мечты постепенно сбываются. Или, быть может, это был кошмар? Кошмар, длившийся всю его жизнь?
Он рассмеялся едва слышно, а потом, спустившись вниз, открыл единственную в этом разрушенном доме сохранившуюся дверь. Внутри сидел, перекинув ногу на ногу, Михель, тихо хихикая, а в самом центре зала, облаченный в темную мантию с ног до головы, восседал мужчина.
— Скорпиус-Скорпиус. Что же такое происходит… люди, которые должны умереть от твоих рук, напарываются на свои. В чём проблема?
— Это моя ошибка, — глухо, но при этом спокойно пробормотал Скорпиус подойдя ближе.
Длинная чёрная мантия скрывала лицо человека, и, право, за всё то время, что он их знал, он лишь несколько раз видел лицо этого человека. Бывший Пожиратель смерти, тайно сбежавший от английского трибунала, Рабастан Лестрейндж был одним из немногих, кто внушал Скорпиусу неподдельное уважение — хотя бы за то, что тот не бросил его подыхать, приняв в их ряды.
Рабастан был единственным из них, кого Скорпиус видел: именно он был связующим звеном между обычными служащими и создателями; именно он наказывал своих прислужников за неповиновение.
— Он перерезал себе глотку, Скорпиус не мог это проконтролировать, — тихий голос Андраса заставил Малфоя резко поднять голову. Нотт вошёл словно из темноты, но Рабастан даже не повернулся. — В его пиджаке была предсмертная записка: судя по чернилам, он написал её ещё прошлым вечером.
— Балдер не имеет никакого значения, — холодно вставил Малфой, резко выступив вперед, встав прямо перед Лестрейнджем.
Он был лучшим его учеником, почти родственником, и из всех волшебников Скорпиус признавал лишь его за свою семью. Даже тогда, когда от Круцио лопались сосуды в глазах, а тело покрывалось шрамами, Малфой всё равно был благодарен ему, за вырванную словно из самых рук смерти свою жизнь.
— Он получил письмо из Англии. Они открывают дело. Похоже, документы, которые отдал Том Круз, были не просто бумажками с подземными схемами Англии. Там было нечто большее…
— И как же ты собираешься исправлять свою ошибку, Малфой? — лениво поинтересовался Рабастан, не отодвигая капюшон, отчего голос его раздался словно из вакуума.
Его костлявые, сухие руки, едва дрогнули из-под длинных чёрных рукавов. Всё тело, покрытое мантией, было таким же костлявых и худым, а ещё прожженным — Рабастан горел во время битвы за Хогвартс, и всё его лицо, искаженное ожогами, было словно отлитой маской. И Скорпиус помнил: в те немногие моменты, когда он наводил на него палочку, лениво бросая заклинания, лицо его было, словно у мертвеца.
— Я собираюсь вернуться в Англию.
Слова соскочили с губ так легко, что он невольно удивился. А потом, кривая усмешка натянула губы до побеления.
— Скорпи, ты шутишь? — с гулким смехом зарокотал Михель. — Вот это, блять, поворот. Меня возьмешь, дружище?
— Это глупо, Малфой, — тут же встрял Андрас, нахмурившись. — Тебя не пустят даже на таможне. Платиновые волосы спалят всю контору до того, как они потребуют у тебя удостоверение.
Губы от напряжения резко опустились, и Скорпиус, смотря ровно на своего учителя, безразлично бросил, слегка дернув плечом:
— Раскаявшийся Малфой, вернувшийся обратно к себе на Родину. Невольная жертва рождения… я прекрасно украшу страницы всех газет Англии. Это будет ознаменованием новой истории в магической Британии: единение чистокровных и победителей. Ведь они только это и ждут, не так ли? Им же так и хочется посмотреть на мое раскаянье и мою подавленность.
Сев на колени, Скорпиус протянул свою палочку, отведя голову в сторону. Страха не было. Не было даже ненависти. Лишь омерзение, вытравляя душу, кричало ему, до чего же это тупо и неэстетично. Скорпиус Малфой на коленях. Скорпиус Малфой поражен.
«Утритесь своим превосходством, идиоты, — со злобой думал он, чувствуя, как холодные пальцы резко сомкнулись на его палочке, выхватив её. — Потому что однажды на коленях будете вы».
— Это и будет моим наказанием, — продолжал Скорпиус, не поднимая голову, зная все правила назубок. — Возвращение в самое пекло. Действовать, когда на тебя будут нацелены взгляды доброй сотни авроров.
И, не выдержав, он резко вскинул голову, сверкнув лишь на секунду глазами. Сквозь капюшон едва ли можно было различить глаза, но он чувствовал его взгляд каждой клеточкой тела.
— Моя теория — это Хаос. И он наступит. Я запущу его.
— Похвально, похвально. Но, Малфой, неужели ты думаешь, что это всё? Ты подвёл нас, поэтому не серчай.
Но только Скорпиус больше не опускал головы, смотря прямо и ровно в лицо будущей боли и даже агонии, зная, что ничто: ни изломанные планы, ни самое страшное заклинание, — не смогут потушить это дикое, рожденное из самого ада желание отомстить.
Скорпиус смотрел в глаза своей боли не моргая. Ни горячо, ни холодно. Так, плевать.
Автор данной публикации: tower
Светлана. Первокурсник.
Факультет: Слизерин.
В фандоме: с 2014 года
На сайте с 19.06.20.
Публикаций 23,
отзывов 49.
Последний раз волшебник замечен в Хогсе: 24.11.23
Они словно в гробу. Заперты здесь, в этом склепе. Как пауки в банке, тревожные, злые, голодные и готовые то ли убивать, то ли умирать — во тьме не разглядеть и не понять истинных намерений, всё искажено до уродливой неузнаваемости.
Уникальные в своем роде описания фильмов и книг из серии Поттерианы.
Раздел, где вы найдете все о приключениях героев на страницах книг и экранах кино.
Мнения поклонников и критиков о франшизе, обсуждения и рассуждения фанатов
Биографии всех персонажей серии. Их судьбы, пережитые приключения, родственные связи и многое другое из жизни героев.
Фотографии персонажей и рисунки от именитых артеров