1.

Лили Поттер учится на шестом курсе. У нее небрежно завязанный зелено-серебристый галстук и белая рубашка с закатанными рукавами. У нее длинные рыжие волосы и глаза цвета бренди. Лили чертова Поттер.

У Лили Поттер два старших брата, одна лучшая подруга и целая толпа обожателей. У нее коротко стриженые ногти, рваные джинсы и разноцветные кеды. Лили Поттер не носит мантий, разве что очень холодно. Лили Поттер лучшая на курсе. Чертова Лили Поттер!

Она язвит и ухмыляется, смеется звонко на весь коридор и не обращает внимания на комплименты. Она слушает внимательно, отвечает резко и не всегда цензурно. Она бесстыдно курит прямо в коридорах древнего замка. Она увлеченно рассказывает своей Рози о квиддиче, даже не замечая, что та ее попросту не слышит. Лили Поттер ловец слизеринской команды. Лили Поттер. Черт!

Лили Поттер притягательна, как и все недосягаемое. И я бы, может быть, и думать бы не думал о чертовке, если бы не ее руки.

А руки у Лили красивые, изящные, пальцы длинные и тонкие, а ладони горячие. Подушечки пальцев твердые, а ногти стрижены (я говорил уже, да?). Руки у Лили чудесные. Руки у Лили волшебные. Лили играет на гитаре.

И если бы я случайно не зашел в пустой, как мне казалось, класс заклинаний и не увидел тогда ее, сидящую прямо на полу, если бы не услышал, как она играет, если бы не наткнулся взглядом на ее пальцы, перебирающие струны, если бы не услышал ее хрипловатого от простуды голоса, может быть, Лили Поттер никогда не ожила для меня. Но я зашел и увидел. И теперь я знаю, как дрожат ее ресницы, как она морщит лоб и как сдувает непослушные волосы. Я теперь каждую веснушку на ее лице знаю.

Мы играем в две гитары каждый четверг. Я играю хорошо, Лили — еще лучше. Иногда отвлекаюсь, смотрю на ее пальцы, — интересно, они теплые или холодные? — а она сердито дергает меня за рейвенкловский галстук и бурчит: “Гиппогриф тебя затопчи, ты будешь играть или нет?”. Вся такая раздраженная, яркая, живая. Уже такая привычная и все равно — новая.

А когда пальцы устают от аккордов и баррэ, мы откладываем инструменты в сторону и сидим, привалившись спинами к стене. Она курит и я курю. Прямо в кабинете Флитвика. Сумасшедшие! Сигарета тлеет в ее пальцах, и я глаз оторвать от них не могу. Она ухмыляется и язвит, а я все равно смотрю. Мы сидим так недолго — потом встаем, расходимся до своим гостиным. До следующего четверга.

Привет, меня зовут Скорпиус Малфой и я влюблен в руки Лили Поттер.

2.

Играть я начал, когда мне было десять. Или девять? Нет, все-таки десять. Мама решила, что музыкальное образование — это то, без чего я в этой жизни попросту загнусь и привела ко мне преподавателя. Я до сих пор теряюсь в догадках — почему именно гитара? Почему не фортепиано, скрипка, флейта? Видно, так было угодно судьбе. Ну, в лице моей маман.

Дважды в неделю к нам в дом приходил мистер Перрел. Гитара его была очень старой, да и сам он выглядел как-то... потрепано. Брюки и пиджак хоть и чистые, но очень поношенные. Ботинки сбиты. Шляпа старая. Черте-что, а не учитель!

Играть мне не нравилось. Пальцы болели и уставали, аккорды вечно казались слишком сложными, а металлические струны никак не хотели мне помогать. Да я почти ненавидел Перрела, смотря, как он легко и непринужденно играет! После семи занятий я малодушно попросил маму прекратить эту пытку. Она лишь нахмурилась, а уроков не отменила. Я был в бешенстве.

На восьмое занятие мистер Перрел пришел точно во время. Надо сказать, он вообще никогда не опаздывал, этот Перрел. Урок провел как обычно, смотрел на мои жалкие попытки сыграть хоть что-нибудь, терпеливо объяснял, что я делаю не так. Но перед тем, как уйти, он подмигнул мне и сказал:

— Ходят слухи, избавиться от меня хочешь? Да не переживай ты так, не осуждаю, — расхохотался он, заметив как изменилось мое лицо. — У меня для тебя кое-что есть.

И он протянул мне маленькую коробочку, от которой тянулись удлинители ушей. Я взял коробочку в руки, не зная, что с ней дальше делать.

— Пользоваться не умеешь? Ох уж эти чистокровные, ничего в технике не смыслят! Это плеер. Смотри, нажимаешь эту кнопку, да, эту. Видишь, список? Это названия песен. Вот так можно выбрать любую, а если нажать вооот эту кнопку заиграет музыка. Все очень просто. Послушай, если будет время. До свидания.

И он вышел из моей комнаты, аккуратно закрыв за собою дверь. Я недоуменно покрутил коробочку в руках. Потом вздохнул, надел удлинители ушей и выбрал песню. Методом тыка выбрал. Но как же я угадал в своем выборе! “One, two, three, four!” — и в мои уши ворвалась мелодия “I Saw Her Standing There” The Beatles.

Мой мир рухнул.

Вот так в один момент все вокруг потеряло свою значимость, все, кроме волшебных звуков в моей голове. После первой песни заиграла вторая, третья, четвертая... Я сидел с раскрытым ртом, мое сердце бешено стучало в груди, и всего меня затапливало понимание: я не откажусь от гитары. Я научусь играть, чего бы мне это ни стоило.

Мне было десять и я слушал Beatles.

3.

У нас не получается “Wish you were here” Pink Floyd. Вообще. Никак.

По отдельности — пожалуйста, да сколько угодно! А вместе — не идет. Сбиваемся. Злимся. Не звучим.

Лили срывается первой — почти отбрасывает гитару в сторону, вытряхивает из пачки сигарету и прикуривает от волшебной палочки. Я со своим инструментом осторожнее — кладу рядом, достаю сигарету и тоже прикуриваю. Лили злится. Щеки горят, ноздри гневно раздуваются, пальцы дрожат.

— Малфой, ну что мы не так делаем, а? Ну вроде все правильно, почему же так отвратно звучит-то?

— Успокойся, мой нервный друг, — усмехаюсь я. — Инструмент нервов не любит.

— Кто нервничает? Я нервничаю?! — она гневно смотрит на меня. А в глазах молнии, а ресницы дрожат...

— О, нет, ты абсолютно спокойна. Почти такая же, как в субботу... — а в субботу был квиддич. И я ее бессовестно обыграл, выхватив снитч прямо у нее из-под носа. Рейвенкло — Слизерин — 240:230. Лили рвала и метала.

— Ты до конца жизни мне это вспоминать будешь? Единственный раз ухитрился меня обогнать, а гордости полны штаны.. — она злится еще больше. Я смеюсь. — Ну чего ржешь, а, Малфой? У тебя, между прочим, песня не получается!

Я тушу сигарету и вновь беру в руки гитару. Перебираю пальцами струны, улыбаюсь себе. Через несколько секунд в классе звучат уже две гитары.

Но Поттер зла. У нас не получается — да и не получится сегодня. За окном — март, темно и звезды, а у нас — тепло и сигаретный дым. И “Wish you were here”, которая никак нам не поддастся.

Лили вновь откладывает инструмент и устало закрывает глаза. Гитара у Лили старая, у меня — довольно новая, но ее мне нравится больше. Есть в ней что-то знакомое, что-то притягивающее, что-то... родное, что ли?

— Может спать пора, змеюка слизеринская? — ухмыляюсь я.

— Может и пора, петух ты мой рейвенкловский, — парирует та. — Давай еще по одной выкурим и баиньки.

Мы курим и молчим. Лили выпускает колечки изо рта, и мне так мучительно не хочется ее отпускать, что с языка срывается:

— А где ты научилась играть?

— Научили, — улыбается та.

— Кто? — я не унимаюсь.

— Это долгая и грустная история.

— Ты думаешь, тебе удастся уйти от ответа?

— Думаю, да. — Она смеется, но вдруг резко обрывает смех: — Малфой, сюда кто-то идет!

— Да кто сюда может идти, пол первого ночи, все спят уже давно... — начинаю я, но вдруг отчетливо слышу шаги где-то в коридоре. — Черт, что делать?

— Сматываться, — Лили вскакивает на ноги, хватает меня за руку и мы вместе выбегаем в коридор. С одной стороны коридора к нам приближается кто-то, очень напоминающий МакГонагл (какого черта старушке не спится?!), мы, не долго думая, бросаемся бежать прочь от класса заклинаний. Звуки наших шагов отбиваются от стен и мне кажется, что наш топот подобен стае слонов на утренней пробежке. Мы бежим темными коридорами, перепрыгиваем через ступеньки на лестницах, тяжело дышим. Но не останавливаемся. Бежим, бежим, бежим.. Не разнимая рук.

И когда мы пытаемся отдышаться в одной из ниш, я уже и думать не могу ни о чем другом, кроме как о том, что руки у Лили теплые.

Мы смотрим друг другу в глаза, а ее пальцы сильнее сжимают мои. У Лили волосы растрепаны, взгляд горит, а губы приоткрыты. И я уже думаю наклониться и поцеловать, как вдруг она громко восклицает:

— Малфоооой, мы гитары забыли!

4.

Трепку нам задают славную. Со всем размахом — с выговором директора, вызовом родителей и кучей отработок в наказание. Нас обвиняют в нарушении спокойствия, прогулках после отбоя и курении на территории школы. Я сначала думал благородно взвалить всю ответственность на свои широкие плечи, но Лили, послушав минуты три мои излияния, махнула рукой директору:

— Ой, да врет он все. Вдвоем мы были.

Я закрываю рот, отец хмурится еще больше, мистер Поттер издает смешок, который безуспешно пытается замаскировать под кашель. У меня вообще складывается впечатление, что его забавляет вся эта ситуация.

Его можно понять — после правильных и спокойных сыновей, которые за свои семь лет в Хогвартсе не нарушили, наверное, ни одного правила, единственная дочь выдает такое! По ночам шляется с Малфоем по школе, раскуривая по дороге сигарету за сигаретой. Смех да и только!

Мой отец настроен не так благодушно: после речи директора, мне еще приходится выслушать лекцию от него на тему: “Ты что, вообще сдурел, чем занимаешься, и, главное, с кем, и с каких это пор ты куришь, и что будет если мама узнает?!”. Но это ничего. Главное не это.

А главное то, что следующую неделю я буду видеть Лили каждый день. И не важно, что в руках у нас будут совсем не гитары (их обещали отдать по окончанию отработки), а тряпки и чистящие средства. Не важно!

В первый же вечер мы натираем до блеска кубки в Зале наград. У Лили подобраны волосы в хвост, все те же джинсы и зелено-желтые кеды. У Лили сосредоточенное лицо, а из заднего кармана джинсов торчит пачка сигарет. Хоть бы спрятала, честное слово!

— Поооттер, — тяну я скучающим тоном, — ты что, курить тут собралась?

— Можно и тут. Но лучше все-таки у Флитвика, второй раз нас там точно не застукают, — кидает она, даже не поворачиваясь. Ну что за непослушная девчонка! Я ухмыляюсь. Курить хочется до чертиков.

И через час мы уже спокойно дымим в классе заклинаний.

5.

Новость облетает Хогвартс за считанные минуты — Лили Поттер пришла сегодня на занятия в юбке. Девчонка, которую в жизни никто не видел ни в чем, кроме джинсов (да она даже на Зимний бал в них пришла, заслужив неодобрительный взгляд МакГонагл!), заявилась в короткой юбке посреди недели. Для этого нужны по-настоящему веские объяснения! Новость облетает Хогвартс за считанные минуты — Лили Поттер пришла сегодня на занятия в юбке, значит, Лили Поттер влюбилась.

Я хмурюсь и злюсь. За завтраком мне кусок в горло не лезет, я все посматриваю украдкой на слизеринский стол. Поттер смеется звонко, выслушивая байки Фреда Забини, а на меня даже не глянет. Влюбилась, точно, влюбилась! Проворонил ты свое счастье, Малфой!

Настроение портится со скоростью света. Я срываюсь на однокурсниках, я невнимателен на уроках, а на квиддичной тренировке я даже и не думаю искать снитч. Наш капитан смотрит на меня, как на умалишенного, но только машет рукой и отпускает всех пораньше.

Я бесцельно брожу возле Черного озера, и мою душу разрывает сомненье — идти или не идти сегодня в класс заклинаний. С одной стороны — сегодня четверг, и проблемы с Wish you were here никуда не делись. А с другой — Лили Поттер влюбилась и, наверное, теперь плевать она хотела с Астрономической башни на наши посиделки. На улице темнеет, и я бреду в замок. Ноги сами несут меня в рейвенковскую башню за гитарой.

В кабинет Флитвика я почти бегу, сердце разрывается от страха: придет или не придет? Рывком открываю дверь и...

— Ты чего опаздываешь, а, Малфой? — она сидит как всегда на полу, вытянула свои длинные голые ноги и наигрывает на своей старенькой гитаре. Пальцы — тонкие, длинные, изящные — бережно перебирают струны, а у меня от радости сердце бьется где-то в горле. Пришла.

— А ты для кого разоделась-то, а, Поттер? — она резко поднимает голову, и глаза у нее опасно горят.

— А тебе-то какое дело? Не нравится, что ли? — ее щеки заливаются легким румянцем. — И вообще, сегодня просто жарко.

Ага, жарко, как бы не так. Второе апреля, на улице дождь моросит, и температура не больше пяти градусов. Жарко. Очень. Прям Африка.

Но я поднимаю руки в примирительном жесте:

— Извини, Лили, тебе очень идет, правда.

Она улыбается. И тут же бурчит, все еще немного дуясь:

— Садись уже, играть будем.

И мы играем. Долго-долго, забывая о времени и усталости, забывая о проблемах и неурядицах, забывая. Лили играет соло, и я смотрю на ее руки. Руки у Лили Поттер чудесные. Руки у Лили Поттер волшебные.

А потом мы опять курим и разговариваем. О мелочах. О кошке Филча и матче Гриффиндор — Хаффлпаф, об очередной занудной вечеринке Клуба Слизней и маленьких единорожатах, которые только-только родились у Хагрида, о вкусах “Берти Боттс” и новом Министре магии, о Шотландии и...

— Так кто тебя играть научил, говоришь?

— Друг, — она щуриться и прикуривает очередную сигарету.

— Вы до сих пор общаетесь? — любопытство просто съедает меня, на языке крутятся десятки вопросов, и у меня еле хватает сил не выпустить их наружу.

— Нет. Он исчез. Четыре года назад. — Все мои вопросы сразу улетучиваются. Лили Поттер смотрит на меня и улыбается грустно. — Давай играть, хорошо? И вот еще что. Завтра День рождения у меня. Семнадцать лет. Приходи к Рози, отметим. Пароль — “Пятнистый клешнепод”. Придешь? — я согласно киваю, улыбаюсь. — Вот и славненько. А теперь — за работу.

Ветер бьется в окно, а у нас внутри тепло и радостно. У нас впервые вышло сыграть Wish you were here правильно.
6.

Рози Уизли — гриффиндорская староста. И комната у нее отдельная, просторная, светлая. И я чувствую себя тут немного не в своей тарелке. Но держусь. Лили еще не объявилась, и я слушаю болтовню ее лучшей подруги, вертя в руках букет цветов. Сам наколдовал. Хотел подснежники, а получились ландыши. Все равно красиво.

В дверь стучат, и в комнату вваливаются два совершенно мокрых и очень похожих друг на друга парня.

— Королева наша еще не показалась простому народу? — Джеймс палочкой высушивает одежду. — Ну и мерзость на улице! Я еле отпросился с тренировки, чтобы Лили поздравить. В воскресенье важный матч, а я тут пьянствовать собираюсь..

Вдруг дверь распахивается, и на пороге стоит, сияя улыбкой, сама Лили Поттер собственной персоной. Но стоит не долго — только-только заметив старшего брата, она с визгом бросается ему на шею.

— Ты приехал, ты приехал! — Джеймс подхватывает сестру на руки и начинает кружить.

— Ну вот, ты этого загонщика недоделанного до смерти затискаешь, он через день вообще на метлу сесть не сможет... — недовольно бурчит Альбус. — С Днем рождения, малая!

— Я не малая уже! Я, между прочим, совершеннолетняя! — Лили смеется и обнимает второго брата. Я чувствую себя лишним на этом семейном празднике, но малодушно отступать не собираюсь. Храбро ступаю шаг вперед и протягиваю рыжей свои ландыши.

— С Днем рождения, Поттер, — улыбаюсь самой милой из своих улыбок. Она букет принимает, смотрит на меня, щурится.

— Спасибо. А откуда ты узнал, что ландыши — мои любимые цветы? — я мысленно благодарю Мерлина за то, что у меня не получились задуманные подснежники.

— Эй, именинница, мы долго еще топтаться в дверях будем? Мы ведь больше никого не ждем? Ану-ка праздновать — вперед и с песнями! — это Рози налетает на Лили, стараясь от души оттаскать ту за уши. Поттер отбивается со смехом, прячется за мою спину.

— Ну, что-что, а песни я вам обещать могу! Малфой, ты же гитару с собой захватил?

— Захватил, — согласно киваю я.

— Ну вот и славненько!

Мы сидим на полу на подушках и пьем огневиски. Мы смеемся шуткам Альбуса, слушаем спортивные байки Джеймса и хогвартские — Рози. Мы с Лили играем, мы с Лили поем, мы с Лили импровизируем. А в голове с каждым новым глотком кружится все больше, и все громче становится смех, и все сильнее желание танцевать! Воздух горяч, щеки у Лили пылают, а глаза блестят еще сильнее. И мы выбегаем на коридор курить — туда, к свежему воздуху и мерцанию факелов.

— Знаешь, а у меня для тебя есть еще один подарок, — и я достаю из кармана небольшую коробочку, перевязанную бантом. Лили поднимает на меня заинтересованный взгляд и развязывает ленточку.

— Когда-то давно мне это подарил один очень важный для меня человек. И это изменило мою жизнь. Я, наверное, всегда буду ему благодарен...

Девушка выбрасывает окурок и открывает подарок. И сдавленно охает.

— Это же плеер! Ничего себе! — она бросается мне на шею, и я обнимаю ее, прижимаю к себе сильно-сильно, вдыхаю запах ее волос и сигаретного дыма.

— Спасибо... — шепчет она мне прямо в ухо, и я чувствую ее горячее дыхание на своей коже. Мурашки бегут вниз по позвоночнику, а руки покрываются гусиной кожей. В темном коридоре я обнимаю Лили Поттер. Я пьян и счастлив.

А потом мы еще долго смеемся и пьем огневиски, играем на гитарах, дурачимся и поем. А когда братья Поттеры прощаются и ковыляют в спальню Альбуса, поддерживая друг друга, Рози наколдовывает нам кучу подушек и одеяло и стелит на полу. И мы лежим на боку и смотрим друг на дружку. Глаза у Лили цвета бренди, нос курносый, а в ушах круглые сережки. Волосы у Лили медные и пахнут весной и сигаретным дымом. Лили достает из кармана джинсов плеер, включат его и протягивает мне один удлинитель ушей. Она включает Элвиса. И придвигается еще ближе. Я протягиваю руку и касаюсь кончиками пальцев ее щеки. Она закрывает глаза, подставляет лицо моей руке. “I can`t help falling in love with you” поет нам на ухо Элвис, и я понимаю, что пропал. А губы у Лили Поттер мягкие и теплые, губы у нее сладкие и терпкие — огневиски и яблока. И целовать Лили Поттер я могу вечно.

Наконец разорвав поцелуй, я шепчу тихонько:

— А этот твой друг.. который тебя играть учил.. как вы познакомились?

— А я ему на голову с неба свалилась, — улыбается Лили, не открывая глаз. И тянется за еще одним поцелуем.

На кровати тихонько сопит Рози, на столе догорает последняя свеча, а мы засыпаем, крепко обняв друг друга.

7.

— Малфой, хватить дрыхнуть! — чья-то теплая рука треплет мои волосы. Не открывая глаз, я руку перехватываю и целую запястье, чувствую губами, как бьется тоненькая жилка. И улыбаюсь сонно.

— Нет, ну я серьезно! Уже полдень скоро! — Я открываю один глаз, и меня сразу накрывает солнечной волной. Нет, на улице все так же серо и льет дождь, зато возле меня улыбается рыжее солнце.

— Как чувствуешь себя, пьянь кабачная? — Лили гладит мою щеку, и подушечки пальцев у нее твердые, и ладонь такая горячая...

— Отлично. А сейчас будет еще лучше, — я приподнимаюсь на локте и пытаюсь ее поцеловать, но она уворачивается:

— Ты что, а вдруг Рози зайдет? — проблема мне непонятна, но я послушно ложусь на свое место. Лили, словно большая рыжая кошка, ложится рядом и кладет свою голову мне на плечо. Ее волосы щекочут мне лицо и лезут в нос, но совсем не хочется поворачивать голову. И так хорошо — просто лежать, просто вдыхать ее запах, просто молчать.

А через пару минут с душа возвращается Рози, она смотрит на нас и многозначительно улыбается, она уворачивается от брошенной в нее подушки Лили, она трясет головой, и от ее коротких рыжих волос по всей комнате разлетаются капельки воды. Рози дурачится и прямым текстом заявляет, что пора бы нам выметаться из ее комнаты куда подальше. Ну, мы и выметаемся.

В помятой одежде, непричесанные и заспанные мы гордо проходимся через гриффиндорскую гостиную, держась за руки. На нас устремлены десятки взглядов, за спинами нарастает волна шепота — не обсуждает нас, наверное, только ленивый. А мне так бешено хочется расхохотаться на весь голос, что я еле-еле себя сдерживаю.

Мы прощаемся на повороте в подземелья, долго и вкусно целуемся, а на прощанье Лили шепчет мне на ухо, что, наверное, теперь нам следует играть в две гитары почаще. Ведь столько еще песен невыученных! И кто же их играть будет, если не мы?

Я стою и смотрю, как за поворотом исчезает спина Лили Поттер.

8.

Стадион весь кипит — сегодня квиддич. Я сижу на трибунах и жутко переживаю, через несколько минут на поле вылетит моя Лили. Погода сегодня что надо — тепло, ветра нет и солнце не слишком яркое — слепить глаза не будет. Но я все равно весь как на иголках.

Болельщики в предвкушении. Слизерин — Гриффиндор, извечное противостояние! Профессор Лонгботтом, декан кошек, напялил огромную шляпу в форме львиной головы (не иначе, как у женушки одолжил), а на профессоре Слизнорте сегодня мантия в серебряно-зеленую полоску, и лично мне он страшно похож на матрац.

Наконец стадион взрывается ободрительными возгласами — команды вылетают на поле. Сегодня против Лили играют ее лучшая подруга и любимый брат. Рози Уизли — одна и з самых быстрых охотников школы, Альбус защищает кольца более, чем надежно. И что ей, разорваться что ли? Хоть и смеялась вчера, что папа все равно недоволен будет — кто-то из них да проиграет.

Рози рыжей молнией летит к кольцам, уворачиваясь от бладжеров. Один меткий бросок — и счет открыт. У Слизерина дырка-вратарь. Я от волнения стискиваю кулаки.

Команды обмениваются атаками, Альбус берет три удара из четырех, а бездарность-Флинт пропускает все, что можно. Я зло ругаю его про себя, и кулаки стискиваются с такой силой, что костяшки пальцев белеют. Слизерин дует 10:60.

Лили рысчет высоко, пытаясь рассмотреть в небе маленький золотой мячик. Ответственность на ней более, чем велика. Змей может спасти только снитч.

Когда Рози забивает свой четвертый квоффл, и счет становится 30:110, стадион ахает и заворожено смотрит, как Лили в крутом пике летит к земле. Ей на хвост тут же садится гриффиндорский ловец, но моя девочка опережает его на полкорпуса. А земля все ближе, ближе, ближе, выходи из пике, Лили, что же ты делаешь, разобьешься же, ну же, давай, девочка, ты можешь... Кошак сдается, а моя Лили даже не сбрасывает скорость, она вытягивает руку, и...

Столкновение. Руки у меня трясутся, голос срывается на крик, а ноги сами несут на поле. Возле Лили уже столпились игроки, я расталкиваю толпу, падаю на колени возле девушки. Глаза у нее полуприкрыты, ресницы дрожат, одна рука как-то неестественно вывернута, а в другой слабо трепыхает крылышками снитч. Лили Поттер сжимает его пальцами и улыбается.

Я несу ее, такую худую и такую легкую, в больничное крыло на руках, а она только жмется ко мне и дрожит.

— Мне больно... — шепчет тихо-тихо.

— Я знаю. Потерпи еще чуточку. Мадам Помфри тебя за минутку подлатает, — она улыбается слабо.

— Скорп, я плакать хочу...

— Плачь. Плачь, хорошая моя, плачь...

— Мне нельзя. Я обещала. — Я смотрю в ее абсолютно сухие глаза, и сердце мое сжимается от боли и переживаний.

И когда она лежит на своей койке, болезненно бледная и со странной улыбкой на губах, и пьет свои гадостные зелья, я понимаю, что сегодня я никуда отсюда не уйду. Что просто не смогу сомкнуть глаз, зная, что где-то в больничном крыле не может заснуть от боли мое смелое счастье.

— Малфой, а принеси мне гитару, пожалуйста... — шепчет она мне, и мои брови от удивления ползут вверх.

— У тебя рука сломана, ты как играть собралась?

— У меня сломана. А у тебя-то нет, — она улыбается ласково. — Только мою гитару принеси. Я ее увидеть хочу.

Я возвращаюсь через полчаса. В руках у меня старенький инструмент, а в груди странное чувство, что когда-то я его в руках уже держал. Лили с любовью проводит пальцами по корпусу, нежно гладит каждую царапинку.

— Играй, Малфой. Играй...

И я играю. И почему-то в голову приходит Боб Дилан. Лили закрывает глаза и стучит в ворота рая вместе со мной.

9.

Май в этом году теплый-теплый, солнышко припекает уже совсем по-летнему. Я лежу на траве, положив голову Лили на колени, и пытаюсь готовиться к ЖАБА. Но небо такое синее, а ветер такой приятный, что мысли мои разбегаются, и думаю я совсем не про экзамены. Лили рассеянно перебирает пальцами мои волосы, уткнувшись носом в какую-то статью о Фрэдди Меркьюри.

— Поттер, — тяну я, отбросив последние попытки что-то выучить, — а ты летом чем заниматься собираешься?

— А? Домой еду. А что?

— А давай попутешествуем. Можно на метлах, можно по-магловски, автостопом... ну, знаешь, давай побродяжничаем... — Лили ошеломленно смотрит на меня, отложив статью в сторону.

— У меня друг был... бродягой... — и мне кажется, что говорит она это не мне, а себе, такой задумчивый у нее тон. Но в следующий миг она стряхивает с себя это оцепенение, и смотрит на меня внимательно: — Стоп. А вступать в Академию Зельеваров ты уже передумал?

— Неа, не передумал. Но вступительные у меня в начале июня, и займут они от силы дня три.

Лили щурится и морщит лоб — обдумывает, потом достает из пачки сигарету и прикуривает. Делает пару затяжек и передает мне.

— А родители твои что скажут? — вопросительно приподнимает бровь.

— А родители мои ничего не скажут, — смеюсь тихонько я, — родители мои просто молча убьют.

Мой рыжик ухмыляется, а в глазах у нее пляшут чертики.

— А куда поедем?

— Куда глаза глядят. Ты куда хочешь?

— Мммм, не знаю. В горы. И к морю. И в Ирландию.

— Поедем.

— Обещаешь?

— Обещаю. А теперь пошли на обед, я бы сейчас дракона съел.

— У них мясо невкусное, — Лили смеется звонко, а солнечные лучи путаются в ее ресницах. Мы поднимаемся с земли и уже думаем отправиться в сторону замка, но с журнала девушки вылетает клочок бумаги. Я наклоняюсь, чтобы его поднять и замираю.

На старой колдографии маленькая рыжая девчонка играет на гитаре, а рядом в латанной-перелатанной мантии и старой потрепанной шляпе смеется мистер Перрел.
10.

Гарри Поттер счастлив: малышке Лили всего-то девять, а она уже так хорошо летает! Лили носится на метле высоко, и ее смех слышен, наверное, на всю округу. Дорога пустынна, только немного впереди идет какой-то мужчина с гитарой. Это волшебник — сегодня жарко, и свою потрепанную латанную мантию он несет в руках — а значит, никакого Статута о Секретности они с дочкой не нарушают. Гарри Поттер медленно идет дорогой домой, то и дело поглядывая вверх на маленькую Лили, которая выписывает в воздухе виражи и смеется — точно колокольчик. “Хорошо, что Джинни не видит, наверняка бы досталось мне за такую беспечность”, — думает Гарри Поттер, щурясь от солнца.

Но ведь дочка так счастлива! Она летает на папиной метле самостоятельно, она набирает высоту и скорость, и ветер треплет ее длинные волосы, и глаза немного слезятся. А вокруг — лето, простор, солнышко, свобода! Лили закрывает глаза и открывает их только тогда, когда чувствует, как древко выскользает из детских ладошек. Лили не понимает, почему земля так стремительно приближается и почему так страшно кричит отец. Лили не боится, ведь она не падает, а летит. Только без метлы.

И приземляется прямо в руки к незнакомому магу. Он почему-то смертельно бледен и напуган, Лили только изумленно хлопает ресницами. Откуда-то подбегает отец, забирает ее с рук незнакомца и прижимает к себе так, что ребра вот-вот треснут.

— Пааап, задушишь же, — недовольно ворчит малышка, а он только сжимает ее еще крепче. Сердце у него колотится как сумасшедшее, а руки дрожат.

— Никогда больше так не делай, — шепчет взволновано он.

— Как — “так”? Мне что, летать больше нельзя? — Лили ничегошеньки не понимает. Эти взрослые какие-то странные. Она поднимает взгляд на незнакомца и спрашивает: — А Вы кто?

— Я Фрэнк, — мужчина улыбается, видно, уже пришел в себя.

— Вы извините, что я на вас так... приземлилась, надо было на папу, да я как-то не рассчитала...

— Да ничего, посадка ведь прошла успешно, — Лили смеется и Фрэнк смеется, а папа все так же сжимает дочь в объятьях, будто боясь отпустить.

— А Вы музыкант?

— Я? Я бродяга.

— А что это за инструмент?

— Это гитара.

— А все бродяги умеют играть на гитаре?

— Нет, не все. Но я умею.

— А вы меня научите?

— Научу, — Фрэнк улыбается. Он какой-то сильно потрепанный. Брюки и пиджак хоть и чистые, но очень поношенные. Ботинки сбиты. Шляпа старая. И все равно, этот Фрэнк какой-то... солнечный.

Потом отец долго-долго благодарит его, потом еще дольше пытается пригласить на ужин. В конце концов, Фрэнк сдается, и все аппарируют в Годрикову Лощину, домой. Потом все пьют чай с пирогом и долго смеются. Маленькой Лили не сидится на месте — ее словно магнитом тянет к гитаре. Наконец Фрэнк встает, подходит к ней и шепчет:

— Ну что, начнем обучение? — Лили радостно кивает, и они вместе достают старенькую гитару из чехла...

Первый год Фрэнк заходит три-четыре раза в неделю. Ему всегда рады — Джинни сразу усаживает за стол, Альбус с открытым ртом слушает дорожные истории, — где он только не был, этот солнечный человечек! — а Лили нетерпеливо переступает с ноги на ногу, ожидает пока родственники оставят Фрэнка в покое. Он — ее друг. Она сама его выбрала, когда прямо на руки ему приземлилась.

Они играют часами. Что-то получается, что-то — нет. Лили терпеливая, и пальцы ей уже не болят, как болели сначала. Фрэнк шутит и обращает ее внимание на ошибки.

— Лили, — говорит он в один жаркий августовский день, — я больше не смогу приходить так часто.

— Почему? — глаза девочки расширяются от удивления.

— Мальчик, которому я преподавал музыку, едет в Хогвартс. Я собираюсь немного попутешествовать теперь.

— В Хогвартс... И Альбус едет в Хогвартс. А мне еще год.

— Но через год ты тоже сядешь на поезд и приедешь в школу.

— Конечно приеду. Только без тебя будет грустно.

— А я еще заеду. Я всегда буду заходить к вам, когда буду в этих краях.

— Обещаешь?

— Обещаю. А ты мне обещай, что гитару не забросишь.

— Фрэнк, ты что, как же я без гитары? — Лили кипит от негодования. — Мне без гитары нельзя. Я без гитары плесенью от тоски покроюсь.

Фрэнк смеется и Лили смеется вместе с ним. А потом он надевает свою старую шляпу, прощается с Джинни и Альбусом и аппарирует.

Он возвращается через четыре месяца. Сыплет рассказами о далекой Шотландии, слушает как играет Лили и уплетает пироги за обе щеки. Потом исчезает вновь. И снова возвращается.

А через год Лили едет в Хогвартс. Шляпа думает долго, но в конце концов распределят ее на Слизерин. Она смеется над потрясенным гриффиндорцем Альбусом и крепче прижимает к себе новую гитару, которую родители подарили на одиннадцатилетие.

Фрэнк каждый год заезжает на Рождество и один раз на летних каникулах. С годами он становится все потрепанней и все солнечней.

Свой тринадцатый День рождения Лили встречает в слезах — злая Аманда Гойл, соседка по спальне, сожгла заклинанием гитару, когда рыжая отказалась “прекратить бренчать”. Слезы соленые и горячие катятся по щекам, Лили судорожно всхлипывает, даже не стараясь их остановить. Она ревет, сидя на полу в классе заклинаний, чтобы никто не видел, но вдруг дверь скрипит, открываясь — кто-то вошел.

— Лили.

Альбус. Милый, добрый Альбус пришел вытереть соленую воду с лица сестренки. Лили всхлипывает еще громче и не поднимает головы.

— Лили. К тебе тут пришли... — но девочка отрицательно качает головой, не поднимая взгляда на брата. Ну кому она может показаться в таком виде?

— Ну, что ты сырость развела тут, а? И вправду без гитары плесенью покроешься, — звучит в классе другой голос, более взрослый и хриплый. Лили резко поднимает голову и видит его — Фрэнк такой же потрепанный и веселый. Она бросается его обнимать, а тот хохочет еще громче:

— С Днем рождения, Веснушка!

Они долго-долго разговаривают в тот вечер, пока за окном не сгущаются апрельские сумерки.

— Лили, у меня для тебя новости. И вряд ли они тебе придутся по душе. Я уезжаю. За границу. Навсегда.

Девочка застывает на месте, ее глаза снова наполняются слезами.

— О, нет, только не плачь. Пообещай мне, что больше никогда не будешь плакать. Обещаешь? — она медленно кивает, не говоря и слова. — Давай сделаем вид, что я не уехал, а исчез, идет?

— Да какая разница? — в сердцах выкрикивает Лили, глаза ее гневно горят, а щеки заливаются румянцем.

— Ну, знаешь ли, уехал за границу навсегда — это как-то прозаично. А вот исчез словно по волшебству — это по-нашему! — и он смеется как всегда громко и заразительно. Лили не выдерживает и улыбается в ответ.

— И еще у меня для тебя подарок есть. На День рождения. — Фрэнк протягивает ей свою гитару. — Пусть это будет тебе напоминанием обо мне. А то знаю я вас, девчонок — забудешь ведь через неделю!

— Я.. ты... ты что... я не могу это взять! А как же ты? — Лили потрясенно хлопает ресницами, открывая и закрывая рот, не в силах сказать что-нибудь связное.

— А что я? Я себе на еще одну заработаю. Тебе сейчас нужнее.

Она крепко обнимает его, а потом он уходит, обернувшись на пороге:

— И ты мне обещала не плакать, девочка-солнце. — Она улыбается. Она теперь всегда будет улыбаться.

А уже возле самого кабинета директора, откуда он камином собирался отправиться в “Дырявый котел”, Фрэнк натыкается на высокого светловолосого мальчишку.

— Привет, приятель! Как дела-то? — парень широко улыбается в ответ и попускает узел своего рейвенковского галстука.

— Здравствуйте! Дела нормально, учусь понемногу. А Вы как? Что-то давненько не заглядывали к нам...

— И уже не загляну. Уезжаю я, Скорп. Навсегда уезжаю. — Фрэнк как-то тяжко вздыхает, но вдруг выпаливает: — А знаешь что? Давай я тебя научу цветы наколдовывать!

— А это еще зачем? — не понимает мальчишка.

— Ну, кто его знает, а вдруг девчонка какая понравится! Давай! — и Фрэнк вынимает из кармана волшебную палочку и показывает парню заклинание. Тот повторяет — и через миг у него в руке букет ландышей.

— Вот черт, а хотел же подснежники наколдовать!

— Ну, ничего! А вдруг, это судьба? Ладно, друг, пойду я. Ты только это... гитару не забрасывай.

— Вы что, мистер Перрел, я ведь без гитары плесенью от безделья покроюсь!

— Плесенью, говоришь... — Фрэнк задумчиво поправляет шляпу. — Плесенью так плесенью. Будь здоров, не хворай!

— До свидания! — кивает Малфой, и через минуту его преподаватель музыки скрывается за дверью директорского кабинета. Парень остается в коридоре один, вертя в руках букет белых ландышей.

11.

Солнце только-только начинает подниматься, окрашивая своими лучами все вокруг в нежно-золотое. Я сижу на обочине пыльной дороги, на мне старые джинсы и вылинялая футболка. Вчера я поступил в Академию Зельеваров на факультет противоядий. Вчера мою руку пожал отец, а мама чуть не заобнимала до смерти. Вчера мне весь вечер рассказывали, как мной гордятся. А сегодня я написал записку, о том, что вернусь в конце августа, собрал вещи и аппарировал. И теперь я жду.

Воздух по-утреннему свеж и прохладен, а трава вокруг покрыта росой. Я стаскиваю обувь, закатываю джинсы и хожу босиком. Я закуриваю и потягиваюсь. Ну и где носит красавицу мою неземную?

Она аппарирует минут через семь: рыжая, худая, с глазами цвета бренди и волшебными руками. Она подбегает ко мне и целует нежно.

— Доброе утро, — я улыбаюсь и зарываюсь лицом в ее волосы. — Записку родителям оставила?

— Оставила. Извинилась, что не смогу быть на папином Дне рождения. А ты?

— И я оставил. При чем, с такими же извинениями.

— Ну что, пошли? Курс на восход? — Лили что-то напевает себе под нос, ждет, пока я обуюсь и смотрит на дорогу.

Мы идем навстречу солнцу и свободе, у нас за спинами рюкзаки и гитары, мы держимся за руки и смотрим вперед. Мы молоды, мы влюблены, мы счастливы.

Мы идем навстречу солнцу, и у меня возникает ощущение, что в спины нам смотрит Фрэнк Перрел, мой старый учитель музыки. Смотрит, поправляет старую шляпу и улыбается.