День в жизни стажера

Реакции наставника можно было позавидовать. С быстротой молнии он вскочил на ноги, ринувшись к Малфою. Но тот уже успел взмахнуть выхваченной у Гарри палочкой и неожиданно резким движением направил её на себя. Гарри замер, не в силах отвести взгляд от подрагивающей руки слизеринца, который вдруг закрыл глаза и хрипло прошептал: «Авада Кедавра». Следующие несколько секунд прошли для Гарри как в замедленной съёмке. Перед ним будто бы разворачивалась вариация той сцены с Сектумсемпрой, которую он вот уже столько времени безуспешно старался забыть.

Всё ещё находясь в шоке, Гарри смотрел на разметавшиеся по полу светлые волосы и застывшую кривую усмешку на лице школьного врага, и чуть не вздрогнул, когда старый аврор положил ему руку на плечо и будничным тоном произнёс:

— Нельзя зевать во время допросов, стажёр Поттер.

Гарри обернулся к нему с застывшим недоумением на лице, поражаясь чёрствости своего учителя. Значит, вот каким он станет, сдав экзамен и проработав здесь несколько лет. Тот, будто прочитав его мысли, похлопал подопечного по плечу и покачал головой.

— Шеклболт неделю назад поставил в Министерстве защиту от непростительных. Ты что, не в курсе? Как раз на такой случай, – и аврор кивнул на неподвижного Малфоя.

— Так он не умер, — Гарри с несказанным облегчением выдохнул, вновь посмотрев на распростёртого на полу подследственного. Что ж, одним ночным кошмаром меньше.

— Его просто оглушило, минут через двадцать-тридцать очнётся, — подтвердил аврор, — а потом будет всем рассказывать, что Авада на Малфоев не действует.

Гарри выдавил из себя усмешку. Он ещё не совсем пришёл в себя. Конечно, во время битвы и не такое увидишь, но уж слишком внезапно всё произошло.

— Слушай, посторожи его здесь, а я пока схожу поем, а то пообедать не успел из-за этого неврастеника, — продолжал аврор, поднимая с пола палочку и возвращая её Гарри.

— Может, лучше завтра продолжим? — в его голосе были слышны нотки надежды.

— Ты что? В пятницу суд, а у нас ещё целый список.

Наставник ещё что-то говорил перед тем, как шагнуть в камин и исчезнуть, но Гарри его почти не слушал, стараясь выровнять дыхание и успокоиться. Какой из него будет аврор, если даже такие рутинные задания, как допросы подследственных, настолько выбивают его из колеи? Он с самого начала не хотел браться за это дело. Рон бы скорее всего обрадовался, будь у него возможность наконец поквитаться с Драко Малфоем, но Гарри вся ситуация казалась скорее вымученной и неловкой. Он даже намекнул наставнику, что предпочёл бы допрашивать тех, с кем не знаком лично, исключительно для пользы дела. Но тот лишь отмахнулся, сказав, что магический мир тесен, и будущему аврору надо привыкать к подобному раскладу.

Гарри вздохнул, обогнул стол и присел на корточки перед лежащим Малфоем. Хорёк не двигался. Стажёр Поттер, как его учили, дотронулся двумя пальцами до горла слизеринца, прямо над высоким наглухо застёгнутым воротником и нащупал пульс. Малфой действительно жив, сейчас придёт в себя, ещё неизвестно в каком виде, и придётся снова поить его Веритасерумом и продолжать задавать вопросы.





— Применяли ли к тебе Круцио?

— Да.

— Как часто?

— Один раз.

Гарри заметил, что когда Малфой отвечал на общие вопросы, вроде того, сколько времени штаб Пожирателей располагался в Мэноре, или почему операции проводились в определённых районах, тот смотрел ему прямо в глаза колючим и каким-то мутным взглядом, когда же дело касалось чего-то особенно неприятного для него, он чуть наклонял голову, и его лицо наполовину скрывалось за длинной светлой чёлкой, и было видно лишь то, как он кусает тонкие сухие губы.

— Всего один раз? С чего это тебе так повезло? Отец заступался?

— На Малфоев Круцио не действует.

— Совсем?

— Просто теряю сознание, никакого зрелища.

Гарри не хотелось вспоминать Мэнор и не хотелось смотреть на мучения хорька, на то, как тот едва заметно сглатывает, слизывает с прокушенной губы выступившую кровь и напрягает плечи, чтобы не сказать ничего лишнего, или не выдать своих чувств. О том, как действует Веритасерум, Гарри знал на собственном опыте, и ему было очевидно, что Малфою сейчас несладко. За последний час Гарри несколько раз подавлял желание просто встать, не оглядываясь уйти отсюда и никогда не возвращаться. «Ты хотел стать аврором, — напоминал он себе, - нельзя при первых же трудностях идти на попятную. Гермионе тоже неприятно смотреть на больных драконьей оспой, но она же не бросает из-за этого школу колдомедиков».

Что же спровоцировало Малфоя? Кажется, ему задавали вопросы по стандартному списку. Профессионально, ничего не относящегося к делу, никаких обидных комментариев. Скорее всего, он просто посчитал сам допрос с Веритасерумом, особенно в присутствии Гарри, позорным для своего слизеринского высочества, и решил красиво уйти. Или подумал, что это лучшая альтернатива Азкабану. И не будь Кингсли таким предусмотрительным, на душе Гарри теперь висел бы ещё один камень.

Гарри взял со стола пергамент с протоколом.

— Применял ли ты пыточные заклинания к пленникам?

— Да.

— По своей воле?

— Нет.

— Доставляло ли это тебе удовольствие?

— Нет.

— Добровольно ли ты принял Метку?

— Да.

Гарри поначалу удивляли чёткие скупые ответы Малфоя и неподвижный ледяной взгляд серых глаз. Считая Драко никчёмным папенькиным сынком и трусом, Гарри ожидал, что тот будет заискивать, может, даже плакать и просить замолвить за него словечко, и будущего аврора заранее коробило от такой перспективы. Малфой лишился всего, что в школьные времена давало ему чувство защищённости и безнаказанности. У него больше не было ни влиятельного отца, ни средств, ни репутации, ни свободы. Однако слизеринец на протяжении часа держал себя в руках, и Гарри про себя отметил, что мог бы и предугадать, что хорёк может броситься в другую крайность и надёть на себя традиционную малфоевскую маску. Но вот такого окончания допроса стажёр Поттер точно предугадать не мог.



Что хотел скрыть Малфой, направив на себя палочку? Вряд ли он мог сказать что-то важное, что было бы неизвестно аврорам. Всех приспешников Вольдеморта из ближнего круга допрашивали и судили ещё несколько месяцев назад, включая Малфоя-старшего. Сейчас была очередь второго эшелона, тех, кто не представлял собой особой опасности и мог рассчитывать на меньшее, чем пожизненный срок в Азкабане или поцелуй дементора.

«Мелодрамы разыгрываем, без пафоса никуда», — с какой-то злостью подумал Гарри, глядя на распростёртого слизеринца, и прекрасно осознавая, что несправедлив, Малфой не мог знать о защите от непростительных, его попытка покончить с собой была совершенно искренней.

Чем больше Гарри углублялся в эти размышления, тем меньше ему хотелось присутствовать при пробуждении Малфоя и продолжать допрос. Жаль, что результаты легилименции не имели юридической силы, так было бы гораздо быстрее и безболезненнее для всех, по крайней мере пока хорёк валялся без сознания.

Легилименция, которая не слишком удавалась Гарри во время занятий со Снейпом, на предварительных аврорских курсах пошла легче. Дело было скорее всего в том, что допускался физический контакт с так называемым «предметом» исследований. Теперь основная проблема для Гарри заключалась не в том, чтобы нащупать мысли других, а в том, чтобы вычленить действительно важную информацию из эмоционального фона и мимолётных впечатлений.

«По крайней мере, можно попробовать посмотреть, что он пытается скрыть, ведь под Веритасерумом не исключены уклончивые ответы и полуправда. Возможно, небольшая экскурсия в сознание хорька поможет избежать лишней канители, чтобы скорее со всем покончить», — подумал он. Кисти рук слизеринца скрывали широкие манжеты ветхой, но, видимо, когда-то дорогой рубашки. Гарри накрыл своей ладонью его длинные пальцы, закрыл глаза и сосредоточился.

В первые секунды как всегда никаких изменений не было. Бессознательное состояние «предмета» окутало всё плотной пеленой, через которую Гарри пришлось продираться с огромными усилиями. Тем больший шок он испытал, когда на него внезапно обрушился шквал эмоций. Волны какого-то дикого отчаяния накатывали одна за другой и захлёстывали, сметая всё на своём пути, что когда-то было смыслом и радостью. Гарри даже на миг открыл глаза, чтобы убедиться, что в комнату не ворвались дементоры. Сердце бешено стучало, а горло сдавливал сильный спазм.

Кажется, предшествующий забытью допрос активировал все болевые точки души несостоявшегося Пожирателя. Всё, что навалилось на Гарри, было так или иначе связано с последними месяцами в Мэноре, и там не было ни единого просвета, ни одного светлого воспоминания. Парализующий страх, отчаяние, лавины ужаса, боль своя и чужая, презрение к себе, безысходность, всё это слилось в бурный поток, который буквально поглотил Гарри, сметая на своём пути все преграды между легилиментом и его «предметом». То ли чувствительность у Драко была намного сильнее, чем у обычных магов, то ли события, которые он пережил, настолько давили на него, но Гарри на какой-то момент просто забыл, что погрузился в чужое сознание, а не в собственные переживания.

Гостиная Мэнора, полутьма подвала, сырой после дождя сад, снова Мэнор, лица и события мелькали перед ним на неизменном фоне всех оттенков страха, стыда, боли и бессилия. Эти ощущения иногда слегка ослабевали, но никогда не прекращались. Они шли по кругу, повторяясь раз за разом, словно Драко воспроизводил их у себя в голове снова и снова. Желудок скрутило в узел, сердце уже стучало в висках, дыхание стало прерывистым. Гарри рефлекторно схватился за горло и вынырнул из сознания Драко.

Ему не раз говорили, что повышенная способность к эмпатии только мешает легилименции. Теперь он в очередной раз в этом убедился. Кроме послевкусия отчаяния и горечи он ничего не запомнил из своего погружения. Малфой всё ещё неподвижно лежал, временно отгороженный милосердным забытьем от того ада, который бушевал у него внутри. Гарри, всё ещё ощущая странное единение с «предметом» своего эксперимента и тяжело дыша, не задумываясь, наклонился над Драко и машинально стал расстёгивать высокий воротник его рубашки, почему-то смутно надеясь, что сам перестанет задыхаться, и ему станет легче.

Но легче не стало. Наконец справившись со скользкой пуговицей и обнажив горло слизеринца, Гарри похолодел. У основания шеи на бледной коже выделялись посиневшие следы от пальцев, будто бы Малфоя пытались душить, чуть выше было несколько полузаживших шрамов, следы от ногтей, и два маленьких продолговатых багровых пятна странной формы, то ли укусы, то ли засосы. Эти отметины привели в действие какой-то механизм в памяти Гарри. С каждой секундой утерянные было воспоминания легилименции возвращались, поначалу они были размытыми и обобщенными, пока не оформились в четкие и яркие образы, слишком яркие. На лбу у Гарри выступили холодные капли пота. Словно в трансе он расстегнул ещё одну пуговицу на рубашке слизеринца и тут же застегнул её обратно. Лучше бы его эксперимент оказался неудачным, и нечего было бы сейчас вспоминать.

Гарри на минуту показалось, что его сейчас вывернет наизнанку от нахлынувшей информации, в висках всё ещё шумело. Он знал, каково это — нести невидимый другим груз, но то, что он сейчас видел, было слишком даже для Мальчика-Который-Неоднократно-Выживал. Было совершенно неясно, как при таких страстях Драко вообще удавалось продолжать ходить, есть, с бесстрастной маской на лице отвечать на вопросы, вместо того, чтобы кричать до потери голоса и швыряться всем, что попадётся под руку. Гарри ещё раз окинул взглядом Малфоя, словно пытаясь найти ответ в тонких чертах лица. Теперь Драко казался хрупким и беззащитным. Белое заострившееся лицо, светлые длинные ресницы, тени под глазами, искусанные губы, высокий воротник, какие-то слишком длинные рукава. Самоконтроль и саморазрушение. Гарри приподнял ладонь слизеринца и расстегнул манжет. Так и есть. Такой же багровый синяк как на шее, и пара ещё незаживших шрамов. Теперь он также вспомнил, что эта попытка покончить с жизнью была не единственной.

Гарри опустился на пол, прислонившись к стене, не в состоянии унять дрожь в руках. Чтобы стряхнуть чужое состояние он постарался подумать о том, как Малфой отравлял ему жизнь все эти годы в Хогвартсе, как оскорблял его друзей, наконец, провёл в замок Пожирателей. Но это теперь казалось каким-то далеким и неважным. Гарри почти физически ощутил, как его захлёстывает острая жалость к бывшему врагу. Ему хотелось выть от бессильной ярости, хотелось схватить со стола стеклянную чернильницу и швырнуть в стену, разбить её на тысячу осколков, пусть они разлетятся по всей комнате.

Вот чем, оказывается, заменяют Круцио. Каким же гадом был Эйвери. Все остальные, конечно, тоже, но Эйвери был самым гнусным из них. Слёзные мольбы о пощаде хриплым шёпотом, задушенные рыдания, отчаянное сопротивление — всё было напрасно. А ведь они не обязаны были с ним этого делать. Вольдеморт не приказывал им сломать изнеженного подростка, просто дал понять, что всё останется безнаказанным. И Нотт-старший тоже такая же сволочь. Хорошо, что Фенрир тогда был занят пленниками. Повезло. Просто повезло. Гарри почувствовал, как по щекам текут слёзы и резко вытер их рукавом. Либо они ненавидели Люциуса, либо просто получали извращённое удовольствие, а может, и то и другое, а платил за это Драко, самый слабый среди них. С некоторым облегчением Гарри вспомнил, что и Эйвери и Нотт-старший получили поцелуй дементора. А ведь Драко и сам мог стать таким же. Но не стал, несмотря на Метку, не смог, не захотел. И от слизеринского принца мало что осталось. И теперь надо было что-то с этим делать. Немедленно.

Оттягивая неизбежное Гарри начал шептать исцеляющие заклинания, глядя как рассасываются тонкие шрамы на запястьях Малфоя, светлеют синяки и затягиваются ранки. Но он знал, что этого недостаточно, это лишь внешнее. Нужно было сделать что-то ещё. Сейчас, срочно. Драко не заслуживал таких воспоминаний, никто не заслуживал. Гарри как перед прыжком в воду набрал полные лёгкие воздуха, сжал палочку и снова взял Драко за руку. Во второй раз сконцентрироваться всегда легче. Он сможет это сделать, не потонув в водовороте чужих чувств. Гермиона может делать операции, не падая в обморок при виде крови, и он сможет. Гарри закрыл глаза и снова окунулся в события в Мэноре. Сжимая зубы, чтобы не кричать, одно за другим он стал выпутывать из теперь их общей памяти самые чёрные болезненные моменты, стараясь не задеть общую цепь событий. Обливиейт! Обливиейт! Обливиейт!

Дело сделано

— Этот хорёк всегда выходит сухим из воды. Посмотри на его довольную рожу, — шёпотом возмущался Рон, пихая Гарри в бок. Гарри неопределённо хмыкнул и мысленно поздравил себя, отметив, что выражение ошеломлённого удивления пополам с облегчением идёт Драко Малфою гораздо больше, чем застывшая в глазах обречённость, которую он наблюдал последние дни. Гарри не мог не улыбнуться, Драко явно был застигнут врасплох и не успел скрыть свои чувства под обычной маской.

— Ну а ты чему так рад? – набросился Рон на друга. — По-моему, больше тебя сияет только Паркинсон.

— Я рад тому, что это справедливое решение, и, между прочим, его мать спасла мне жизнь, — сказал Гарри, оборачиваясь на дальнюю скамью со слизеринцами, откуда доносились приглушённые, но явно радостные возгласы.

На это Рон лишь закатил глаза.

— Если бы я не знала, что у Малфоев почти всё конфисковали, я бы сказала, что он подкупил Визенгамот. Ни разу не видела такого единодушия среди судей, — тихо сказала Гермиона. Между тем маги начали вставать с мест и пробираться к выходу, зал суда наполнился гулом голосов. Гарри проводил взглядом счастливую Нарциссу, спешащую к сыну.

Гарри молчал, глядя, как с Драко снимают наручники. Дело не всегда решается деньгами, иногда достаточно иметь на своей стороне Мальчика-У-Которого-В-Друзьях-Министр-Магии-И-Начальник-Аврората.

— Ну, мы не знаем, чем он их там подкупил, — ответил ей Рон. — Я слышал, что он у Пожирателей был вроде подстилки, может, он...

— Сплетни в духе Риты Скиттер, — Гарри поморщился. — Я его допрашивал, когда он был под действием Веритасерума. Ничего подобного.

— Рон, у тебя только одно на уме, — фыркнула Гермиона. – Ах, нет, прости, я забыла про квиддич.

Рон было открыл рот, чтобы тоже сказать ей что-то язвительное, но Гарри его опередил.

— Гермиона, давно хотел тебя спросить, — обратился он к подруге, — какая должна быть оценка по Зельеварению, чтобы учиться на колдомедика?