Сбежали.
Пергамент исчерчен строчками и усеян чернильными пятнами. Смыть бы это с себя, стереть, забыть. Все эти извинения. Все эти ничего не значащие слова. Объяснения. Вырвать бы все это из своей жизни, сжечь, превратить в пепел. Сделать вид, что не было этого письма.
Сбежали.
Оставили ее одну. Ради ее безопасности, конечно же. Прислали родословную семьи Уизли с ее именем. Прислали кучу извинений. Ворох ничего не значащих слов. О том, что «когда-то ты поймешь, что так было лучше». Они действительно уверены, что сделали правильный выбор. Да плевать она хотела на их правильный выбор!
Сбежали.
Искать хоркруксы, прятаться, разгадывать загадки. Драться, убивать, уничтожать. Делать все это вдвоем. Они пытались ее уберечь.
Сбежали.
И сердце бьется размеренно – ведь знала она, что захотят уходить без нее. Знала – и думала, что может еще успеть. Что если заявиться в Нору раньше, то никуда они от нее не денутся. Что образумит их, этих самонадеянных мальчишек, что убедит, настоит на своем. Но в руках – пергамент, исчерченный строчками и усеянный чернильными пятнами. Она тяжело вздыхает. Не успела.
Унять дрожь в руках почти невозможно. Только стиснуть кулаки, сильно, чтобы побелели костяшки пальцев. Смотреть невидящими глазами за окно, смотреть на пыльный и жаркий август, на красное закатное солнце, на крест городской церквушки, на ленивых воробьев и пожухлую листву. Да куда угодно, только не на чертов пергамент, грязный от извинений и аргументов. Только не на него.
Дышать нечем, слишком жарко, пахнет пылью и потом. Она вдыхает глубоко, выдыхает судорожно. Она пытается успокоиться.
Сбежали.
И что теперь? Унизительные министерские проверки на чистоту крови? Хогвартс? ЖАБА? Последний выпускной год? Выбор профессии? Мысли о будущем? Она нервно и хрипло смеется. Она знает: будущего нет.
Есть только невыносимо жаркий август, есть только волшебная палочка в кармане и пергамент, исписанный знакомым почерком, в руке. Есть только закат. Есть только пустой и тихий дом. Есть только стиснутые кулаки. И одиночество. И страх.
Остается только собирать сундук – скоро в школу. Заказать нужные книги совиной почтой, проверить, хватит ли пергамента и чернил, все ли ингредиенты для зелий остались с прошлого года. Выучить свою новую родословную, разобраться в бесчисленных Уизли и, возможно, чуть-чуть подкрасить волосы в рыжий цвет. Остается только молиться. Просить Бога о помощи. Просить, чтобы у этих двоих все получилось. Чтобы нашли поскорее все хоркруксы, чтобы вернулись – живые и невредимые. Молиться остервенело, яростно, отчаянно. Потому что Всевышний — ее последняя надежда. Потому что сама она никак им помочь не сможет.
И она молится. Вцепилась взглядом в закатное солнце и шепчет, шепчет слова, кусает губы, прерывисто дышит. Она плачет – тихо, без всхлипов, только слезы катятся по щекам, а она и не думает их вытирать, не пытается их остановить. У нее не хватает на это сил.
Солнце прячется за крышами домов. На щеках высыхают слезы. Она облизывает соленые губы и устало прислоняется лбом к стеклу.
Сбежали.
Гермиона закрывает глаза.
Мать просила – будь осторожным. Она хватала холодными пальцами его руки, смотрела обеспокоенными глазами и шептала нервно: «Ты, главное, не высовывайся». Он кивал.
Мать говорила – сейчас тёмные времена. Она все так же подбирала длинные белокурые волосы в высокую прическу, одевала строгие черные платья и носила туфли на высоких каблуках. Вот только с каждым днем становилась все бледнее и бледнее. Темные круги под глазами выдавали – почти не спит. Она держалась, как могла. Она – сильная женщина. Вот только и сильных можно сломать.
В Малфой-мэноре все лето была штаб-квартира Пожирателей. Здесь вовсю развлекалась Беллатриса, здесь надирались каждый вечер братья Лестрейнджи, сюда привели своих сыновей Нотт, Крэбб и Гойл. Драко смотрел, как им выжигают метку, точно так же, как выжигали ему год назад, смотрел на их лица, полные безумной радости и гордости, смотрел и не понимал: неужели вы готовы убивать? Но ни один мускул не дрогнул на его лице. Он даже пожал им руку после церемонии.
Лето было слишком жарким. В темной мантии, застегнутой на все пуговицы, было почти невозможно дышать, но он ни разу не расстегнул ни одной застежки.
В Малфой-мэнор привозили пленников, и тогда воздух наполнялся ненавистью. Она била отовсюду, она затапливала всех и вся. Ненависть горела в глазах, с палочек хлестали Круциатусы, от каменных стен отбивались голоса. «Говори, тварь! Что же ты молчишь?!» Ответов жертвы никто не слышал, их никто не хотел слышать, они были не нужны. Это просто разрядка, просто выплеск эмоций, ведь невозможно держать столько ненависти в себе.
В Малфой-мэноре постоянно пахло кровью. Хоть домовики вымывали каминный зал после каждого допроса, вытирали пол, отчищали его от бурых пятен, запах крови уже прочно впитался в стены древнего поместья. Сладковатый, резкий, тошнотворный – он висел в воздухе, забивался в нос, и от него невозможно было отделаться. И к нему невозможно было привыкнуть.
Иногда на допросы появлялся Темный Лорд собственной персоной. Тогда все вокруг благоговейно замирали и даже забывали дышать, все смотрели на него со страхом и обожанием, все разговаривали исключительно полушепотом. А он – змеемордое чудовище – взирал на всех снисходительно, выкрикивал очередной раз «Авада Кедавра!», раздавал указания и исчезал.
Чаще Волдеморта в поместье появлялся Снейп. Он ни разу не подошел и не сказал ни слова, но смотрел всегда так, что оставалось ощущение – он понимает.
Все лето Драко боялся. Боялся отчаянно и беспросветно. И все его силы шли на то, чтобы оставаться спокойным. Держать лицо. Бросать Круциатусами в пленных. Не кричать от ужаса.
Ночью, закрываясь в своей спальне, он закатывал рукав рубашки и смотрел на свою Метку – уродливую змею, выползающую из черепа, извивающуюся, гипнотизирующую. Драко бессильно сжимал кулаки.
Он спал, сжимая волшебную палочку под подушкой. Он вздрагивал от каждого шороха и прислушивался к шагам в коридоре. Он каждую ночь ждал кошмаров, да только ему вообще ничего не снилось.
На отца смотреть было и страшно, и противно. После Азкабана от него осталась лишь тень, он смотрел на всех больными глазами и почти не разговаривал. У него дрожали руки, и он совсем не мог колдовать. Мать держала его за руку, гладила нежно его пальцы, а он даже не реагировал. Отец был жалок.
Лето было долгим и жарким, лето пахло кровью и ненавистью. Лето закончилось.
Он стоял на платформе 9¾, а мать хватала его холодными пальцами за руки и просила быть тише воды ниже травы. Он обещал, даже и не думая держать слово.
На перроне людей было вдвое меньше, чем обычно. И еще здесь было непривычно тихо. Никто не говорил в полный голос, только шепотом. Никто не смотрел в глаза. Никто не подходил близко. Точь в точь, как в Мэноре во время посещений Волдеморта.
Драко сжал на прощание пальцы матери, развернулся и запрыгнул в первый попавшийся вагон. Пора отправляться. Хогвартс уже заждался, небось.
Поезд тронулся, перрон заволокло белым дымом. Надо бы найти какое-нибудь купе, но сидеть в компании кого-бы то ни было не хотелось. Хотелось одиночества. Когда ты один, то можешь быть уверен, что никто не шибанет тебя Авадой, когда отвернешься.
Он шел коридором, как вдруг заметил, что навстречу ему кто-то движется. Простые джинсы, черные кеды, зеленая рубашка в клетку, копна растрепанных каштановых волос – мисс Гермиона Грейнджер собственной персоной. И уже нет сил смолчать, ведь ненависть, клокочущую в груди, невозможно игнорировать, ее нужно выпустить, дать ей волю, вылить на кого-то. Так почему бы не на грязнокровку в магловском тряпье, которая идет прямо ему навстречу?
Она заметила его не сразу, смотрела больше себе под ноги. Но, когда подняла голову и наткнулась взглядом на него, остановилась. Они застыли на мгновенье, просто смотря друг другу в глаза. Когда Драко смотрел на Грейнджер, у него всегда появлялось желание чем-то ее задеть. Когда все это началось? Еще, наверное, на первых курсах. Грейнджер поднимала руку, Грейнджер отвечала на все вопросы, Грейнджер носилась по замку со своими друзьями-недоумками... Она попадалась на глаза каждый день, она раздражала так, что не было сил себя сдерживать, и он позволял ненависти захватить его целиком. Он оскорблял и втаптывал в грязь, он унижал и пытался напугать, только чтобы увидеть в глазах знакомые злые искорки, чтобы она ответила — резко и язвительно, чтобы покраснела и схватилась за волшебную палочку... Это было уже привычкой — сражаться, пытаться подавить, заставить сделать шаг назад и прикусить свой острый язычок. Вот и сейчас, в узком коридоре Хогвартс-экспресса, Драко вглядывался в ее лицо пристально, не разрывая зрительный контакт. Она не отвела взгляда.
— Ты сегодня без своей свиты, Грейнджер? – сказал он тихо, заставляя ее вслушиваться, напрягать слух. Она нахмурилась.
— Дай пройти, Малфой, — голос у нее резкий и немного хриплый, нисколько не поменялся с прошлого года.
— Да разве тебя кто-то держит? Или ты просто боишься подойти ко мне так близко?
Она не отвечает, просто протискивается мимо него и продолжает свой путь по коридору. Драко это абсолютно не устраивает.
— Грейнджер, как же тебе удалось обвести вокруг пальца Комиссию по чистоте крови? – говорит он уже громче, и она оборачивается, прожигая его взглядом. Там разгорается ненависть. – Знаешь, твои дружки правильно сделали, что не явились в Хогвартс в этом году. Видишь, даже трусость иногда бывает спасительной.
— Они не трусы, — она выговаривает каждое слово четко, ставит между ними точки, словно пытается подчеркнуть значение. Драко ухмыляется.
— Да брось, ведь мы оба знаем, что они сбежали. Да и тебе стоило последовать их примеру. В этом году в Хогвартсе будут преподавать брат и сестра Кэрроу, давние друзья моей семьи… Думаю, тебе их уроки понравятся, — она вздрагивает, и он удовлетворенно хмыкает: давай, бойся! Но страх в ее глазах мелькает только на мгновенье, затем ненависть вспыхивает с новой силой.
— О да, твоя семья славится своим дружелюбием! Друзей у вас много, не так ли? И как, понравилось тебе этим летом принимать гостей? – она смеется, и смех у нее злой, низкий и грудной, и от него по позвоночнику бегут мурашки. Малфой прищуривается – откуда знает про гостей? Или просто била наугад, а попала в самое больное место?
— Да, знаешь ли, было неплохо. Жаль, никто из твоих знакомых не заглянул на огонёк, — она содрогается, как от удара. Хорошо понимает, о чем он говорит. Грейнджер подходит близко-близко, поднимает голову, смотрит на него снизу вверх и шипит со злостью:
— Какая же ты мразь, Малфой.
— Очень жаль, что разбил твои радужные представления обо мне. Увидимся на занятиях у Кэрроу.
И ему на миг кажется, что сейчас она его ударит. Как тогда, на третьем курсе, ударит совсем не по-девчоночьи, кулаком, со всей силы. Но Грейнджер только бросает на него презрительный взгляд, разворачивается и уходит. Драко провожает ее взглядом и думает, что страха в ее глазах он так и не увидел. Это раздражает.
Он дергает резко дверь первого попавшегося купе. Там сидит четверо пятикурсников из Рейвенкло, некоторых он даже помнит в лицо. Как только открылась дверь, все они замолкли и посмотрели на посетителя. В глазах – страх и ненависть. Он зло ухмыльнулся – вот оно, то, что он искал, они знают, кто он, все знают, кто он. Все знают, что скрывает рукав рубашки на левом предплечье.
— Вон, — только и бросил он. Четверо умников переглянулись, потом медленно поднялись и вышли из купе, наградив его яростными взглядами. Драко снова ухмыльнулся – он уже научился жить с чужой ненавистью, научился питаться ею. Он закрыл за собой дверь, сел возле окна. Тишина давила на уши.
Он обещал матери быть тише воды ниже травы. Он даже не думал держать слово.
У него было задание, которое он обязан выполнить. И для этого необходима вся сила воли, все умения и навыки, вся хитрость и изворотливость. И у него получится. Иначе просто нет смысла.
Задание очень простое. Задание элементарное.
Вытащить из этого дерьма свою семью. И выжить самому.
— С ума сойти, — пробормотала Джинни, обнимая свои колени руками. Они сидели все вместе в гриффиндорской гостиной, собрались кучкой, жались друг к другу, чтобы сохранить хоть чуточку тепла. Всего лишь середина сентября, но на улице плюс три и вечные дожди. По замку гуляли сквозняки, изо всех окон и щелей нещадно дуло, и никакие согревающие чары не помогали. Оставалось только придвигаться еще ближе к камину, к спасительному огню, протягивать к нему заледенелые руки, пытаясь согреться. Гермиона сидела чуть дальше — она всегда немного боялась огня, боялась, что языки пламени — такие ласковые и такие опасные одновременно — оближут жадно ее ладони, обожгут, оставят уродливые ожоги, она боялась, что будет больно.
— Да уж, веселенький сегодня день выдался… — Невилл задумчиво растирал пальцы. — Как она?
— Лежит у себя в комнате. В больничное крыло обращаться запретили, но я стащила у Слизнорта целебных мазей и зелий, на первое время хватит, — Парвати тяжело вздохнула. Сегодня на занятии по Защите от темных искусств («Защите?» — горько ухмылялась Гермиона каждый раз, натыкаясь на это словосочетание в расписании) на Лаванде Браун было испробовано заклятие Виртус Виолатио — тёмные отталкивающие чары. Гермиону передернуло — она вспомнила, как беспомощная Лаванда отлетела к стене, вспомнила глухой звук удара тела о камень, вспомнила неистовый крик девушки, который почти сразу же оборвался — Кэрроу наложил Силенцио. Лаванда лежала на полу, ее била судорога, глаза умоляюще смотрели на однокурсников, губы беззвучно открывались в немом крике. Она была похожа на большую изломанную куклу, ее красивое лицо было обезображено мукой… А они, ее друзья, смотрели на нее и ничем не могли помочь. Они были абсолютно беспомощны.
— Послушайте, так дальше продолжаться не может, — Джинни повернула голову к остальным.
— Да что мы можем сделать, Джин? — Шеймус закрыл лицо руками. — Посмотри на нас — сидим тут, испуганные, затравленные, сломанные, жмемся друг к другу и тянем руки к огню. Открой глаза, рыжая! У них — темная магия, власть, опыт, безнаказанность, полная свобода действий! А нам даже нельзя собираться в группы больше трех человек! У нас нет ничего! Ты понимаешь это?
— Должен быть какой-то выход! — Джинни упрямо вскинула голову, зло посмотрев на Финнигана. — Я не намерена сидеть, сложа руки! Сегодня бросили темным заклятием в Лаванду — только за то, что она не смогла назвать заклинания, творящего инферналов! А что будет дальше? Когда они начнут палить в нас Круциатусами?
— И что ты предлагаешь? Отвечать тем же? Нам стоило завалить сегодня Кэрроу Сектумсемпрой? Или сразу Авадой, а? — парень вскочил на ноги, и девушка тут же поднялась тоже.
— Я не знаю, что делать! Но и бездействовать тоже не намерена! Мы должны что-то предпринять! Иначе нас перебьют тут до Рождества!
— Успокойтесь оба! — голос Гермионы прозвучал громко и уверенно. Все повернули головы к ее креслу. — Джинни права. Я — грязнокровка…
— Гермиона, не надо… — начал было Невилл, но девушка решительно его перебила:
— Надо, как раз, очень надо! Я грязнокровка, и все это знают. И Кэрроу знают. И Снейп. И вряд ли они действительно поверили, что я двоюродная сестра троюродного брата Джинни! И они не остановятся. Сегодня досталось Лаванде. Завтра под огонь попаду я, а послезавтра — все гриффиндорцы. Нам нужна защита!
— Что ты предлагаешь?
— Мы ничего не можем сделать преподавателям. Но мы можем обеспечить себе тыл. Завтра же я попрошу у мадам Пинс книги по колдомедицине. Джинни, пожалуйста, у тебя завтра Зелья. Достань у Слизнорта побольше разных ингредиентов. Невилл, поговори с МакГонагалл, попроси ее о дополнительных занятиях. Ведь наступит время, и негласная война перейдет в открытую, и тогда нам придется сражаться. Парвати, поговори с Падмой, расспроси ее о настроении в Рейвенкло. Да и помощь Флитвика нам тоже понадобится. Дин, Шеймус — думаю, нам следовало бы попробовать себя в анимагии. С ее помощью мы могли бы выходить за территорию Хогвартса, если надо будет. Поищите книги на эту тему, я почти уверена, что в библиотеке что-то есть, ведь Мародеры в свое время где-то нашли информацию… Из вас кто-то еще не владеет заклинанием Патронуса? — Некоторые ребята подняли руки. — Хорошо, Колин, поможешь им?
Гермиона замолчала, переводя дух. На нее смотрели внимательно, друзья ловили каждое ее слово. Им нужен был лидер. И этим лидером должна стать она.
— Гермиона, я думаю, надо опасаться Слизерина, — и в голосе у Невилла столько уверенности, что остается только поражаться — неужели это тот пухлый неуверенный мальчик-неумеха, которому бабушка присылала шарик-напоминалку?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты видела Малфоя? — Гермиона дернулась. Конечно, она видела Малфоя. Она видела его каждый божий день, видела его гребаную ухмылочку, которую так хотелось стереть с надменного красивого лица. Это уже стало привычкой — встречаться с ним взглядом, прожигать его своей ненавистью, пытаться подавить. Не показать ему свой страх, который липкими щупальцами охватывал тело, стоило ему показаться где-то рядом. Ненавидеть. С каждым днем все сильнее. — Ты видела Крэбба, Гойла? Нотта? Харпера? У них есть Метка, Гермиона. Они — Пожиратели. И они опасны.
— Невилл, это же слизеринцы, — девушка устало потерла переносицу, — Ты думаешь, они реально пойдут на какие-то решительные шаги? Мне кажется, что защита от Кэрроу должна быть на первом месте. У них больше власти и возможностей.
— Я думаю, пойдут, — тихо сказала Джинни. — Они почувствовали безнаказанность. И они жестоки. Я думаю, следует быть настороже.
— Да, следует… а теперь, давайте спать. Сегодня был трудный день. Хотя бы постараемся заснуть. Утро вечера мудренее…
Гостиная быстро опустела. Гермиона осталась сидеть в своем кресле и смотреть на огонь. Он манил. Танец пламени завораживал, гипнотизировал, так хотелось протянуть к огню руку, погладить его, ощутить тепло. Было страшно и томительно — ведь знаешь, что обожжешься, знаешь, что будет мучительно больно, но от этого желание не меркнет, только разгорается еще сильнее. А что, если обманешь пламя? А что, если дотронешься до огня, а на руке ожогов не останется?
— Гермиона… — девушка вздрогнула и обернулась. У нее за спиной стояла Джинни, неловко переминаясь с ноги на ногу.
— Ты почему не спишь?
— А ты?
— Я хочу погладить пламя, — рыжая недоверчиво посмотрела на подругу — шутит? Гермиона потрясла головой, сбрасывая с себя оцепенение: — Да ладно, не обращай внимания. Ты что-то хотела?
— Да, — Джинни обошла кресло и села поближе к огню. — Гермиона, тебе не приходило писем… ну, от них…
— Нет, не приходило. Не думаю, что они будут их писать. Это слишком…
— Опасно, я знаю. Но я все заснуть не могу по ночам, думаю — где они, что с ними? Живы ли еще до сих пор? Я… я так боюсь, Гермиона…
И Джинни смотрит своими огромными карими глазами, и в них плещется столько боли, что сердце сжимается. «Мы все слишком быстро повзрослели», — думает Гермиона и грустно качает головой:
— И я тоже… Я тоже боюсь, Джинни.
Они сидели возле камина полночи, погруженные в свои мысли, завороженные игрой пламени. Они боялись вместе, и переживали — тоже вместе. Им было больно. И единственное, что могло спасти их сейчас — это немного тепла от горящего камина.
Просыпаться утром не хотелось — ночные посиделки дали о себе знать. Гермиона потерла уставшие глаза и попыталась выбраться из-под одеял. За окном все так же лил дождь.
— Лаванда, как ты? — голос все еще хрипел, простуда стала почти хронической. Она посмотрела на блондинку, которая дрожащими руками осторожно наносила на свои ноги целебную мазь.
— Нормально, — голос Браун дрожал, но она попыталась улыбнуться. — Слушай, Гермиона, Парвати рассказала мне о вашем вчерашнем разговоре. У нас с тобой были разногласия, мы не всегда могли найти общий язык, но я хочу, чтобы ты знала — я с вами.
— Я не сомневалась, — слабо улыбнулась в ответ Гермиона.
— Я им этого не прощу. Никогда не прощу, — и в голосе у Лаванды зазвенела сталь, и в голубых глазах заблестела боль и уверенность. Грейнджер встала с кровати, подошла к соседке и легонько — чтобы не причинить еще больше боли — сжала ее плечо.
— Мы выкарабкаемся, Лаванда. Мы сильные.
И в ответ — только кивок и горящий взгляд голубых глаз.
* * *
Каждое занятие теперь — словно тренировка перед боем. Да и Хогвартс все больше напоминает полигон. Они упражняются в Бомбарде на Заклинаниях, и весь класс будто покрыт снегом — тут и там взрываются подушки. Гермиона тренирует реакцию — пытается попасть в движущиеся цели.
— Профессор Флитвик, извините, можно мисс Грейнджер на пару слов? — в дверях появилась МакГонагалл, как всегда строгая, серьезная, сосредоточенная. Флитвик выбирается из кучи перьев и согласно кивает. Гермиона быстро переглянулась с Невиллом и покинула кабинет.
И только в коридоре девушка замечает, что лицо у декана обеспокоенное.
— Что-то случилось, профессор?
— Вас вызывают к директору, мисс Грейнджер. Сегодня в Хогвартс прибыл представитель Министерства, и он ждет вас у профессора Снейпа. Я вас провожу.
Сердце у девушки бешено стучит, и внутри поднимается липкая волна панического страха. Что могло случится? Проблемы с родословной? Их обман раскрыт? Или... или они нашли Гарри и Рона? Что же делать? И есть ли выход из этой ситуации? Она шла коридорами Хогвартса рядом со своим деканом и пыталась изобразить полное спокойствие, а сама дрожала от тревоги и напряжения. Когда они подошли к горгулье, МакГонагалл повернулась к ней и обожгла пронзительным взглядом.
— Мисс Грейнджер, я не могу зайти туда с Вами. Но если возникнет опасность, если в Министерстве нашли подтверждение подделки родословной — бегите. Вот, возьмите, — женщина вложила в руку Гермионе маленький металлический шар. — Это — портал. При необходимости сожмите его покрепче в кулаке, и он перенесет Вас в штаб-квартиру Ордена. Мы... мы не можем Вас потерять. А теперь идите, мисс Грейнджер. Удачи Вам.
Гермиона благодарно кивнула, дождалась, пока МакГонагалл назовет пароль, и уверенно ступила шаг вперед.
Снейп стоял и смотрел в окно. За директорским столом сидел маленький и изрядно потрепанный человечек, глаза которого затравленно бегали. Гермиона оглядела кабинет. Наряда авроров здесь не было, значит, арестовывать ее никто не собирался. Может, все не так страшно? Может, пронесло?
— Профессор, Вы просили меня зайти. — Гермиона со всех сил старалась, чтобы ее голос звучал твердо и уверено.
— К Вам посетитель из Министерства, мисс Грейнджер, — от холодного голоса директора человек в министерской мантии вздрогнул. Снейп даже не повернулся, он продолжал недвижно стоять у окна. — Присаживайтесь.
Гермиона присела в одно из кресел и вопросительно посмотрела на гостя. Тот вздохнул, осмотрел бегло собеседницу и начал говорить. Слова сыпались из него, словно из рога изобилия, он тараторил, почти не делая пауз, девушка даже не сразу поняла, что от нее требуется.
— Здравствуйте, мисс Грейнджер, меня зовут Роджер Стэтхем, я представитель Министерства Магии, и я прибыл в Хогвартс для встречи с вами по поводу завещания Альбуса Дамблдора, которое он, как известно, успел составить до своей смерти, я вынужден потревожить вас, поскольку в вышеуказанном документе есть и Ваше имя...
— Что? Профессор Дамблдор что-то мне завещал? — смысл слов министерского работника не укладывался в голове, а Роджер Стэтхем все продолжал выливать на нее новую и новую информацию:
— О да, конечно, он завещал Вам кое-что, вы понимаете, в Министерстве проверили его завещание на предмет темной магии, и нами ничего не было обнаружено, но мы все-таки решили поговорить с Вами, видите ли, Альбус Дамблдор завещал Вам книгу, вот эту книгу, — и Стэтхем достал из кармана мантии старый томик в потертом черном переплете, — это «Сказки барда Бидля», уверен, Вы слышали о них...
— Нет, не слышала, — удивленно проговорила девушка, разглядывая книгу.
— Не слышали, странно... Это же самый популярный детский писатель, на его сказках воспитывалось не одно поколение волшебников...
— Мисс Грейнджер в детстве читала только учебники, мистер Стэтхем, — подал голос Снейп, так и не взглянув на посетителей.
— Учеба — это похвально... Мисс Грейнджер, скажите, почему Альбус Дамблдор завещал Вам именно эту книгу?
— Наверное, он думал, что это единственная книга, которую я не читала, — пыталась пошутить Гермиона, но получилось как-то криво и совсем не смешно. Министерский работник нахмурился. Девушка нервно поёрзала на своем стуле. И вдруг она ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Она подняла голову и увидела смеющиеся голубые глаза Альбуса Дамблдора. Старый профессор улыбнулся ей со своего портрета и подмигнул.
— И у нас есть к Вам еще один вопрос, мисс Грейнджер. Понимаете, погибший упомянул в завещании еще одно имя. Имя Гарри Поттера. Но мы нигде не можем его найти, я знаю, Вы были в дружеских отношениях с мистером Поттером, может, Вы могли бы подсказать нам, где его искать... — от гнева и ярости у Гермионы на мгновенье отняло дар речи. Она молчаливо переводила взгляд с министерского работника на маленький сверток в фиолетовой оберточной бумаге, который он достал из кармана мантии. И когда она немного пришла в себя и уже готова была разразиться грозной тирадой, звенящую тишину нарушил голос Снейпа:
— Мистер Стэтхем, я думаю, это совсем не касается мисс Грейнджер. Мы уже договорились, что пока Поттера не найдут, завещанная ему вещь будет храниться у меня, как у директора школы Хогвартс. Я думаю, Вам пора, мистер Стэтхем. Вас ждут в Министерстве.
— Вы не имеете права! — выкрикнула Гермиона, позабыв свою злость на министерского работника и переключившись на Снейпа. — Вы не имеете права хранить то, что принадлежит Гарри!
Снейп круто развернулся и застыл, смотря своими черными, полными ненависти, глазами на Гермиону. Ее передернуло.
— Вы забываетесь, мисс Грейнджер. Сорок баллов с Гриффиндора. А теперь убирайтесь из моего кабинета.
Повторного предложения ждать не пришлось, и девушка мигом выбежала из помещения. Она шла коридорами Хогвартса, и в голове у нее была полная неразбериха. Дамблдор завещал ей книгу с детскими сказками. Зачем? Что в ней такого особенного? Наверное, он знал, что все вещи, которые он укажет в завещании, будут проверены. А это значит, он зашифровал что-то в книге. Там есть что-то, что поможет уничтожить Волдеморта. Какая-то подсказка... А еще он оставил что-то для Гарри. И это сейчас находится у Снейпа...
Погруженная в свои мысли, она не заметила, как наткнулась на кого-то. Книга выпала из рук, и она уже наклонилась, чтобы ее поднять, но не успела.
— Читаешь детские сказки, Грейнджер? — холодный низкий голос невозможно было не узнать. Девушка медленно подняла голову. Малфой стоял, небрежно листая страницы «Сказок барда Бидля», даже не смотря в ее сторону.
— Отдай по-хорошему, Малфой, — прошипела девушка, ощущая, как злость и ненависть, что накопились во время разговора в кабинете директора, рвутся на волю. Парень посмотрел насмешливо ей в глаза, она невольно вздрогнула.
— А если я не захочу по-хорошему? Что ты мне сделаешь? — он приблизил свое лицо так близко, что она могла ощущать его дыхание на своей коже. Ей стоило немалых усилий воли, чтобы не отшатнуться.
— Увидишь, — и кончик ее палочки уткнулся ему в шею. Когда она успела ее вытащить? Почему он этого не заметил?
— Заколдуешь? — шепчет, ухмыляясь. А дыхание у него жаркое, а в глазах огонь, и ее коленки уже мелко дрожат от страха. Она только сильнее сжимает палочку в руке. — Ты хоть понимаешь, что тебе за это будет?
— А если мне плевать? Если мне нечего терять? — он зло смеется, она нервно сглатывает. Почти неконтролированная ярость горит в карих глазах, палочка сильнее впивается в его шею.
— Тебе не плевать, Грейнджер. И тебе еще есть, что терять.
— Отдай книгу, Малфой.
— А ты забери.
И все происходит слишком быстро. Книга, повинуясь ее невербальному Акцио, выскальзывает из его пальцев и оказывается у нее в руках. В его глазах — изумление и злость, и она упивается чувством своего превосходства.
— Я ненавижу тебя, — шипит Гермиона и отступает шаг назад. Он ухмыляется:
— Поверь, Грейнджер, твои чувства взаимны.
Они смотрят друг другу в глаза еще несколько мгновений, их взгляды перекрещиваются, и в них столько ярости, столько презрения и напряжения, что, кажется, большей ненависти не бывает. Она резко оборачивается, разрывая зрительный контакт, и скрывается за поворотом.
Внимание!
Для просмотра дальнейшего содержимого вам необходима регистрация.
Внимание!
Для просмотра дальнейшего содержимого вам необходима регистрация.
Внимание!
Для просмотра дальнейшего содержимого вам необходима регистрация.
Внимание!
Для просмотра дальнейшего содержимого вам необходима регистрация.
Внимание!
Для просмотра дальнейшего содержимого вам необходима регистрация.
Внимание!
Для просмотра дальнейшего содержимого вам необходима регистрация.
Внимание!
Для просмотра дальнейшего содержимого вам необходима регистрация.
Внимание!
Для просмотра дальнейшего содержимого вам необходима регистрация.
Внимание!
Для просмотра дальнейшего содержимого вам необходима регистрация.
Тонкая, почти незаметная черта. Граница, за которой — пропасть. Предел физических и моральных сил. С каждым днем Гермиона чувствовала, что все ближе и ближе подходит к нему. Она была на грани, казалось, еще чуть-чуть — и сорвется, упадет, скатится на самое дно, сдастся. Казалось — натянутые нервы вот-вот порвутся, темнота затопит ее душу, страх сдавит легкие, и не будет сил даже на то, чтобы сделать вздох. Казалось — уже совсем скоро она сломается. Гермиона устала.
Устала бояться, устала прятаться, устала врать. И в голове все чаще и чаще мелькала мысль: «Уж лучше бы я сдохла». Но тут же накатывала другая, пульсирующая, трепещущая, стрежневая: «Соберись. Ты должна держаться. Ты должна».
После того, как стало известно, что в кабинет директора кто-то проник, Кэрроу словно с цепи сорвались. Они допрашивали всех и каждого, запугивали, давили, угрожали. Они хватали студентов за руки своими цепкими пальцами-обрубками и тащили в свои кабинеты. Они кричали в два голоса, их глаза пылали яростью, а лица кривились в гримасах бессильной злобы. Они палили заклятиями и проклинали, они скрежетали зубами и назначали отработки каждому, кто попадется под руку. На третий день после кражи Невилл получил свой первый Круциатус, на четвертый — Дин Томас пришел в гостиную с изрезанными руками. Гермиона смазывала парню порезы на запястьях Заживляющим бальзамом и пыталась проглотить колючий комок, который застрял в горле. Дин шипел ненавидяще: «Даже палочки не использовал, сука, ножом резал, не побрезговал...», а девушка вновь и вновь ощущала как накатывает волна тошноты и ненависти. Дышать было тяжело. Воздух похож на горячую вязкую смолу, он обволакивает легкие и плавит все внутри, и каждый вдох-выдох — мучительное испытание. У Гермионы в висках стучит назойливое «Ненавижу, ненавижу, ненавижу», эмоции накапливаются внутри и не находят выхода. Все слишком сложно. Все слишком больно. Все слишком черно.
Визит в кабинет Снейпа принес больше вопросов, чем ответов. В небольшом свертке, обернутом фиолетовой бумагой, был снитч. Обычный снитч, который выпускают в воздух в начале любого квиддичного матча. Гермиона не сомневалась, что единственным возможным ключом к нему есть телесная память. Наверное, этот снитч Гарри поймал когда-то давно, в одном из своих победных поединков. Значит, когда тот попадет к нему в руки, то раскроется — и откроет свою тайну. Но Гарри не было рядом, он где-то вместе с Роном прятался от Пожирателей и искал хоркруксы, он понятия не имел о том, что Дамблдор оставил ему подсказку. Не оставалось ничего другого, кроме как спрятать снитч до лучших времен.
Дары смерти существуют. «Искать нужно там, где другой искать не станет. Все у вас под носом. Достаточно только протянуть руку — и желанное будет у вас в руках», — Грейнджер вновь и вновь прокручивала в голове слова портрета, но никак не могла найти разгадку. Дамблдор говорил загадками, он надеялся, что они смогут найти ответ, но ничего не приходило на ум. Они обрыли почти всю библиотеку в поисках любой, даже самой незначительной, информации о Смертельных реликвиях. Они собирали ее по крупицам, выуживали по строчке из каждого нового фолианта, но этого было мало. Луна рассказла, что согласно легенде первыми владельцами Даров были братья Певереллы, и друзья пытались найти о книгах хотя бы что-то про этих людей. Не покидало ощущение, что ответ — вот он, на поверхности, но до него не дотянутся. Девушка чувствовала во рту горечь бессилия.
— Гермиона... — гриффиндорка выныривает из своих невеселых мыслей и с трудом фокусирует взгляд на парне, чья рука касается ее плеча. Гостиная уже пустынна, за окном — тяжелая темень, видимо, уже далеко за полночь, а она, как всегда, засиделась над книгами по анимагии. Возле нее стоит Шеймус, и даже невооруженным взглядом видно, что он очень взволнован и немного напуган.
— Что случилось? — вскидывает девушка голову, мгновенно отбрасывая все ненужные раздумья.
— Я едва не столкнулся в коридоре с Харпером, Уильямсом и Ноттом.
— С тобой все в порядке?
— Да-да, я успел нырнуть в нишу, они меня не заметили, — поспешно ответил парень, но тут же продолжил: — Они говорили о тебе.
— Обо мне? — от удивления Гермиона не сразу приходит в себя. Липкий страх снова охватывает душу холодными руками.
— Гермиона, не ходи больше одна замком. Они планируют нападение. Они хотят твоей крови, — голос у Шеймуса слегка подрагивает от паники и растерянности. — Харпер обмолвился, что они хотят выловить тебя в четверг, когда ты будешь возвращаться с библиотеки, все ведь знают, что ты каждый день засиживаешься там до закрытия... Я больше ничего не услышал, они скрылись за поворотом.
Гермиона спрятала лицо в ладонях. Вот значит как. Крови Падмы оказалось мало, Слизерин почувствовал ее вкус и захотел еще. И в первую очередь они жаждали раздавить ее. Это должно было когда-нибудь произойти. И когда — если не сейчас?
— Спасибо, Шеймус, — как-то отрешенно пробормотала Гермиона. Финниган нахмурился и сел в кресло напротив.
— Не иди в библиотеку в четверг.
— Хорошо.
— Ты ведь врешь сейчас. Хочешь, чтобы я отвязался, — Гермиона посмотрела на однокурсника. Он сосредоточенно вглядывался в ее лицо.
— Вру, — согласилась девушка, не имея сил сопротивляться.
— Какого черта?! — взрывается парень и вскакивает на ноги. — Зачем самой лезть на рожон, когда вокруг и так столько опасностей!
— Я устала бояться, Шеймус, — говорит она тихо, и он замирает. — Я устала прятаться. Это все равно должно произойти. Я не пойду в библиотеку в четверг — они найдут меня в пятницу. Этого не избежать.
— Тогда я пойду с тобой, — Финниган садится назад в кресло и трет переносицу. — Вдвоем всегда лучше, чем в одиночку.
Гермиона устало улыбается. Шеймус, милый, добрый Шеймус, ну как же ты не понимаешь, что ничем не сможешь мне помочь? Такой смелый — всегда готов прийти на помощь. Такой открытый — даже и не думает прятать свои чувства за маской безразличия. Шеймус, родной, понимаешь ли ты, во что ввязываешься?
— Не надо со мной ходить. Сама справлюсь. Я знаю, что на меня будут нападать, я осведомлена, а значит, вооружена. Я справлюсь.
— Ты самонадеянная дура, Гермиона, — вздыхает Шеймус и поднимается на ноги. — Спокойной ночи.
— Спокойной, — все так же улыбается Грейнджер, провожая взглядом спину друга. Наверное, ей тоже пора спать. Слишком много всего навалилось на нее в последнее время. Слишком...
Всю ночь девушка ворочается в постели, то проваливаясь в тревожный сон, то снова просыпаясь. Ей снятся серые глаза и отблески молний, ей снится парень, которого она ненавидит, парень, которого она целовала две недели назад. Парень, чей взгляд преследует ее, парень, к которому тянет, словно магнитом. Злой, дикий, чужой, красивый, сильный. Парень, который попросил о помощи. Парень, которому она попыталась помочь.
Новый день вновь падает тяжелым камнем ей на плечи. Главное — не сорваться. Встать на ноги. Сражаться. Ты нужна друзьям, Гермиона, помни об этом...
На Трансфигурации Гермиона получает записку. Прячась за спины сидящих впереди Невилла и Эрни МакМиллиана, девушка разворачивает смятый кусочек пергамента и читает набросанные спешащей рукой строчки: «Крэбб в больничном крыле, пьет Костерост и залечивает синяки. Свалился с лестницы, когда возвращался в подземелья с ужина. Л.Б.» Гермиона бросает быстрый взгляд на Лаванду, но та продолжает аккуратно записывать конспект лекции за МакГонагалл. Они с Парвати вчера и вправду вернулись вечером в гостиную довольно возбужденными и взвинченными. Как они заставили его поверить, что он сам упал с лестницы? Заклинание замещения памяти? Гермиона едва заметно улыбнулась — правильно, девочки, так ему и надо, этому подонку. На боль отвечают болью, на удар — ударом. В волчьем мире — волчьи законы.
Дни тянутся медленно, по накатанной схеме. Уроки, библиотека, анимагия, занятия АД. Ноябрь душит холодами, тяжелые свинцовые тучи висят низко над замком и давят на голову. Гермиона чувствует — приближается буря. Она уже где-то совсем близко, она надвигается неумолимо, девушка чувствует тревогу и напряжение в воздухе, она знает — уже совсем скоро гроза упадет на них, и от этого никуда не спрячешься. Грейнджер сидит в библиотеке и листает страницы толстого тома «Природная знать. Родословная волшебников». Глаза слезятся от напряжения и недосыпания, но девушка упорно скользит взглядом по строчкам, пытаясь найти нужную фамилию. И когда наконец в глаза бросается заветное «Игнотус Певерелл», Гермиона едва сдерживает себя, чтобы не вскрикнуть радостно.
«Игнотус Певерелл — представитель стариннейшей волшебной фамилии, которая к нашему времени давно пресеклась по мужской линии. Однако, живут еще люди, чьими предками по материнской линии были Певереллы. Игнотус был младшим из троих братьев Певереллов и единственный, у кого остались наследники. Старшие братья — Антиох и Кадмус погибли еще довольно молодыми, оба не были женаты и не имели детей. Игнотус же имел семью — жену и сына. Их поместье было расположено в Годриковой Лощине, малой родине славного Годрика Гриффиндора, одного из четырех основателей школы волшебства и чародейства Хогвартс».
Гермиона поражено выдохнула. Игнотус Певерелл, человек, который был первым обладателем мантии-невидимки, прожил всю свою жизнь в Годриковой Лощине! По мужской линии род прервался, но все еще есть люди, которые состоят в родстве с Певереллами по материнской линии. Наверное, семья Поттеров была как-то связана с этой древней фамилией, поэтому мантия оказалась в руках Джеймса Поттера, а теперь ее обладателем является его единственный сын — Гарри. Ведь его родители тоже жили когда-то в Годриковой Лощине! Все сходится! Хорошо было бы наведаться туда, там вполне можно найти какую-то интересную информацию... Только вот вырваться из замка пока что невозможно...
— Мисс Грейнджер, библиотека закрывается. Оставьте книги на столе, я сама отнесу их на места, — строгий голос мадам Пинс вывел Гермиону из раздумий, и девушка начала поспешно собирать вещи в сумку. Она хотела как можно скорее поделится новой информацией с друзьями, которые ждали ее сейчас в гостиной гриффиндорской башни. Ведь если они найдут способ незаметно покинуть замок и посетить Годрикову Лощину, это могло бы хотя бы чуть-чуть приоткрыть занавес таинственности над Дарами Смерти. Эта поездка могла дать хоть какие-то ответы. Только как это провернуть? Все тайные переходы, которые вели из Хогвартса в Хогсмид, были закрыты еще до начала учебного года...
— Куда так спешишь, Грейнджер? — высокий голос заставляет содрогнуться, и Гермиона резко разворачивается, выхватывая волшебную палочку. Их четверо — Нотт, Харпер, Гойл и Уильямс, стоят в боевых позах, зажали палочки в руках, смотрят насмешливо и зло. — Мы тут как раз хотели с тобой побеседовать. И, если ты не против, я бы предпочел, чтобы нам никто не помешал, — Теодор легко взмахивает палочкой, накладывая на коридор заклятия Муффлиато. — Так куда торопишься?
— Не твое собачье дело, — шипит девушка, и в нее тут же летит запущенный Ноттом Ступефай. — Протего!
Щит выходит таким мощным, что парней отталкивает волной магии к стене.
— Петрификус Тоталус! — кричит Гермиона, но ее луч проносится чуть-чуть выше головы Гойла и попадает в стену.
— Экспеллиармус!
— Протего!
— Инканцеро!
— Лацеро!
— Тормента!
— Ступефай!
Разноцветные лучи заклятий сталкиваются в воздухе и рикошетят, Гермиона едва успевает изворачиваться и ставить щиты. Сердце колотится в груди, отбивая бешеный ритм, дыхание срывается, но она вновь и вновь взмахивает палочкой. Синяя вспышка — и девушка чувствует острую боль в левой руке, видимо, ее задело заклинанием Лацеро. Красная — и падает на пол оглушенный Гойл. Желтая — и заклятие Харпера пролетает у самого уха Гермионы.
— Круцио! — выкрикивает Грейнджер, и ее заклятие попадает Уильямсу прямо в грудь, парень падает на колени и и кричит так, что закладывает уши. Остальные парни на мгновение теряют дар речи, да и сама Гермиона застывает на месте.
— Да ты в конец обнаглела, грязнокровка! — взревел Харпер. — Тормента!
Боль вспыхивает слишком резко, она опаляет тело, и Гермиона вскрикивает. Палочка выпадает из рук, девушка пытается призвать ее, но ничего не получается. Дышать тяжело, воздух вливается в легкие обжигающей лавой, он выжигает девушку изнутри. И словно раскаленным железом бьют все новые и новые проклятия из палочек Пожирателей.
— Ненавижу вас! — с трудом хрипит Гермиона, но ответом ей служит только новая вспышка боли от нового проклятия. Ты и вправду самонадеянная дура, Грейнджер. Какого черта поперлась сегодня в библиотеку, знала ведь, что тебя будут поджидать. Думала, справишься? Думала, хватит сил?
— Экспеллиармус!
— Петрификус Тоталус!
— Ступефай!
Над головой молниеносно проносятся три луча, и боль прекращается. Харпер и Нотт лежат, обездвиженные и оглушенные, а Уильямс поражено застыл посреди коридора, лишенный палочки. Гермиона резко поворачивается и видит Невилла, Шеймуса и Дина с палочками наизготовку.
— Инканцеро! — выкрикивает Лонгботтом, и Пожирателей тут же опутывают веревки.
— Что, думала, если запретишь мне идти в библиотеку с тобой, то я тебя послушаю? — говорит Шеймус и протягивает Гермионе руку. Девушка слабо улыбается и поднимается на ноги.
— Спасибо... Если бы не вы, даже не знаю, что бы со мной было.
— Да ладно, ты их тоже неплохо потрепала. Уильямс — до сих пор в себя прийти не может, трясет его, словно в лихорадке. Чем это ты его так?
— Не важно, — Грейнджер отводит глаза и смотрит на слизеринцев, отчаянно пытающихся освободится от пут. Потом она нашла глазами свою палочку и быстро подняла ее.
— Сотрем им память?
— Обязательно. Но сначала усыпим и снимем веревки. Переночуют одну ночь в коридоре — ничего с ними не случится.
— У меня кулаки чешутся им морды набить, вот только стоит ли руки марать? — протянул Дин, а Гермиона слабо улыбнулась:
— Не стоит. Они получили по заслугам. Давайте лучше побыстрее с этим закончим.
Несколько взмахов палочками — и слизеринцы уже спокойно посапывали на полу. Только у Уильямса все еще подрагивали руки.
* * *
Свет слишком резкий, слишком яркий, он режет глаза, и хочется скорее зажмуриться или прикрыть их ладонями. Вот только руки почему-то не слушаются, Гермиона опускает взгляд и видит вместо длинных пальцев большую полосатую лапу. Голова трещит от новой информации, которую посылает ей мир. Гостиная, оказывается, полна запахов — резких, сильных, от них невозможно спрятаться, они везде. В гостиной пахнет какой-то едой, потом и древесиной. Тут пахнет чернилами, пергаментом и несвежей одеждой, пахнет кошачьей шерстью и совиными перьями. Гермиона точно знает, что у Невилла в кармане мантии лежит пирожок с мясом, она чувствует его запах, он дразнит ее и манит, и Грейнджер даже поддается его зову, ступает осторожно шаг навстречу другу и утыкается лицом (лицом ли?) ему в мантию. Лонгботтом застыл и боится даже пошевелиться. Гермиона думает, что он, наверное, немного напуган, поэтому решает, что пирожок может и подождать.
Новое тело слушается плохо, передвигаться на четырех лапах довольно сложно. А по ушам бьют звуки. Их тоже слишком много, не так много, конечно, как запахов, но все равно... Гермиона слышит дыхание каждого, кто присутствует сейчас в гостиной Гриффиндора. Она слышит каждый малейший шорох мантий. Позвякивание браслетов на Лунином запястье — словно удары молота о наковальню. Тихое потрескивание и шипение маленького радиоприемника и вовсе кажется грохотом.
Гермиона морщится и тут же чувствует вспышку глухой боли во всем теле. А через мгновение она понимает, что превратилась назад и стоит теперь на коленях перед желтым диваном, упираясь ладонями в пол.
— Как Вы себя чувствуете, мисс Грейнджер? — от взволнованного голоса МакГонагалл звенит в ушах. Гермиона прикрывает глаза.
— Нормально. Только голова кружится. И тошнит немного.
— А, это нормально. Вот, выпейте — полегчает, — и декан протягивает девушке стакан с какой-то мутноватой жидкостью. На вкус — мята и лимон, и тошнота по-немногу отступает.
— Я Вас поздравляю, мисс Грейнджер. Почти три минуты для первого превращения — это очень хорошо, — МакГонагалл улыбается, и Гермиона устало улыбается ей в ответ. Она чувствует себя выжатой и измотанной, но сумасшедшая радость порхает в груди пестрой бабочкой — наконец-то получилось!
— Ну, каковы ощущения? — спрашивает Джинни.
— Очень... странно, — выдавливает из себя Грейнджер. — Невилл, у тебя пирожок в кармане мантии, поделись, а?
— Блин, я думал, ты меня сожрать хочешь, с таким видом ты ко мне подошла, — рассмеялся Лонгботтом, вытаскивая из кармана еду. — Я уже успел попрощаться с этой бренной жизнью!
Все хохочут, и даже МакГонагалл улыбается. У Гермионы получилось ее первое анимагическое превращение — и это настоящее событие.
— На самом деле, это очень тяжело — справится со всеми звуками, цветами и запахами. Особенно с запахами. Их так много, и они такие сильные... Ужас, короче.
— Ничего, привыкнете. Это приходит с практикой.
— Ох, я же совсем забыла! — вскакивает вдруг на ноги Джинни и подлетает к радиоприемнику. — Сейчас ведь «Поттеровский дозор» выйдет в эфир!
Девушка начала размахивать волшебной палочкой и прошептала едва слышно пароль — «Эдгар Боунс». Все, кто находился в гостиной, мгновенно обратились в слух — в позывные «Поттеровского дозора» вслушивались все, ведь каждый хотел знать правду. Каждому было кого терять. Каждый хотел знать, что с родными и близкими все в порядке. Подпольная радиостанция, ведущим которой был выпускник Гриффиндора Ли Джордан, не замалчивала смертей и сообщала только правдивые и проверенные новости.
— Здравствуйте! Сегодня мы обращаемся к вам с просьбой. Ордену стало известно, что завтра, в субботу 18 ноября, Пожиратели смерти нападут на волшебную деревню Верхний Флегли. Уважаемые жители деревни — увезите детей, спрячьте их у родственников или знакомых. Пожиратели не станут церемониться, они не знают милосердия или пощады. Орден обращается к каждому волшебнику и волшебнице, которые поддерживают Гарри Поттера, каждому, кто научен боевой магии и имеет волшебную палочку: нам нужна помощь. Орден будет производить боевую операцию с целью остановить нападение Пожирателей смерти. Нам нужны люди. Мы обращаемся к каждому, кому не безразлична судьба волшебного мира. Завтра они нападают на Верхний Флегли, послезавтра придут куда-то еще. Это война. Тут не бывает чужих бед. Поддержите Орден Феникса!
В гостиной повисла напряженная тишина.
— Верхний Флегли... Это же совсем близко от Норы... — тихо прошептала Джинни, пряча лицо в ладонях.
— Это всего в шести милях от нашего дома, — Луна резко вскочила на ноги. — Профессор МакГонагалл, мы должны быть там! Ордену нужна наша помощь!
Декан Гриффиндора повернулась к рейвенкловке и резко покачала головой:
— Даже и не думайте об этом, мисс Лавгуд!
— Но почему? Там ведь будут наши родители! Мои родные будут сражаться где-то там, а я должна сидеть здесь взаперти?! — закричала Джинни и тоже поднялась на ноги.
— Вы несовершеннолетние! Я не позволю вам ввязываться в битвы!
— Это несправедливо! Мы обучены боевой магии! Мы сражались в Министерстве! И в прошлом году, когда Пожиратели проникли в Хогвартс! У нас есть опыт! — Джинни и Луна бессильно стискивали кулаки и сверлили профессора яростными взглядами.
— Мисс Уизли, не забывайтесь, не нужно повышать на меня голос, — сухо отрезала МакГонагалл. — Вы несовершеннолетние, и вы останетесь в замке!
— Профессор, мне уже полгода, как семнадцать, — сказала вдруг Лаванда. — И я хочу участвовать в битве.
— Я тоже совершеннолетний, — тут же произнес Невилл.
— И я, — подхватила Гермиона.
— Да вы с ума сошли! Вы не знаете, во что ввязываетесь!
— Профессор МакГонагалл, мы знаем, на что идем. Мы бывали уже в битвах. Мы обучены боевой магии. Мы хотим помочь.
— Да если вас там кто-то увидит, если кто-то узнает, вы же не доживете до утра воскресенья!
— Оборотное зелье, — произнесла Гермиона. — Мы можем использовать его, и нас никто не узнает.
— А если вас ранят...
— Мы уже неплохо разбираемся в колдомедицине, профессор. Пожалуйста. Ордену нужны обученные люди. Мы можем помочь.
— Да вы же еще дети... — прошептала едва слышно МакГонагалл, поражено смотря на своих студентов. Гермиона грустно вздохнула:
— Наше детство уже давно закончилось, профессор.
МакГонагалл поднялась на ноги и прошла к портрету. На половине пути женщина обернулась и произнесла:
— Я приготовлю три двусторонних портала и свяжусь с Орденом. Мисс Уизли и мисс Лавгуд, назначаю вам завтра отработку у меня в кабинете.
— За что? — возмутилась Джинни.
— Не «за что», а «зачем». Чтобы я могла лично удостовериться, что вы обе в замке и не нашли способ проникнуть за территорию. Жду вас завтра в шесть вечера. Спокойной ночи.
Портрет за МакГонагалл неслышно закрылся. Лаванда, Невилл и Гермиона обменялись сосредоточенными взглядами.
Приближалась буря.
Слишком много темноты.
Верхний Флегли как будто вымер. Ни в одном окошке не горел свет, погашены все фонари, не слышно ни смеха, ни плача — тишина, от которой становится жутко, тишина, которая давит на уши и мешает думать рационально. Гермиона сжимает волшебную палочку в длинных пальцах и напряженно вглядывается в темноту. Она ждет.
Их разделили. Грозный Глаз Грюм говорил коротко — словно отсекал словами все надежды на совместную работу. Гермиона — пост у аптеки, Невилл — западный поворот к главной площади, Лаванда — укрытие возле совариума. И осталось только кивнуть коротко и разойтись. Гермиона с шумом вдохнула, холодный ноябрьский воздух, полный напряжения и страха, наполнил легкие. Она была готова.
Где-то неподалеку блеснула молния и прогремел гром. Гроза, которая собирала свинцовые тучи весь день, была уже где-то очень близко, она тоже готовила нападение и была готова обрушиться на их головы ледяным ливнем. Но и она выжидала. Чего?
Резкий порыв ветра заставил поежиться. Сколько они уже ждут, затаившись? Час, два? Гермиона обвела взглядом улицу — здесь, спрятавшись, застыли десятки волшебников и волшебниц с палочками наизготове. И кажется, что от напряжения воздух скоро начнет искриться.
Среди других магов, которые согласились участвовать в битве, Грейнджер заметила Флер и Билла, но МакГонагалл запретила подходить к кому-либо и раскрывать себя. Сколько еще знакомых и друзей, членов Ордена выжидают сейчас в нескольких метрах от нее? Знают ли Гарри и Рон о предстоящей битве? А если знают, хватило ли у них ума не показываться здесь, в Верхнем Флегли?
Гермиона вздрогнула — еще один громкий раскат грома прогремел прямо над головой, и на щеку упала первая большая капля воды. Начинался дождь, начиналась буря.
И почти сразу же — негромкие хлопки аппарации послышались со всех сторон. Люди в черных мантиях, с лицами, закрытыми капюшонами, появлялись на площади и улицах, их было много — около пяти десятков. Тут и там начали мелькать вспышки и разноцветные лучи, послышались громкие выкрики, все в одно мгновение пришло в движение. Гермиона выбежала из своего укрытия и взмахнула палочкой, сбивая первого попавшегося Пожирателя с ног невербальным заклинанием. Началось...
Чужое тело слушалось плохо. Женщина, в которую перевоплотилась Грейнджер, была намного выше ее самой — уворачиваться от лучей, хлеставших из вражеских палочек было намного труднее. Хорошо хоть, что она была коротко стриженой, и волосы не лезли в глаза, мешая обзору. Дождь лил уже в полную силу, каждые несколько минут вспыхивала молния и оглушительно ревел гром. Все смешалось вокруг — где свои, где враги — не разберешь, вокруг только вспышки, крики, ругань, лучи — зеленые, красные, желтые, и это выглядит почти что красиво, почти празднично, и одновременно — до одури жутко. Тяжелые ботинки вязнут в грязи, мантия намокла в считанные минуты и сковывает движения, ливень заливает глаза, но Гермиона не останавливается — бежит, бросает на ходу заклинаниями, ставит щиты, отбивает проклятия, ведь остановиться сейчас — значит умереть. А именно сейчас жить хочется просто до сумасшествия. И страха нет, только адреналин в крови, словно огнем выжигающий все чувства и эмоции. Сердце колотится загнанным зверем, дыхание срывается, но это все мелочи, это все неважно, главное только успеть...
— Протего! — и фиолетовый луч рикошетит в ближайший дом, и взрываются стекла в оконной раме. — Ступефай! Лацеро! — и высокий Пожиратель едва успевает пригнуть голову, лучи пролетают в считанных дюймах от него. — Тормента! — и на этот раз заклятия попадает точно в цель, мужчина падает и кричит от боли, которая пронзает его всего — от последнего торчащего волоска на голове до кончиков ногтей на ногах. Он лежит в луже, бьется в судорогах и скребет пальцами по грязи, пытаясь дотянуться до волшебной палочки, которая выпала из рук, но Гермиона тут же опутывает его веревками и накладывает Петрификус Тоталус — на всякий случай.
И снова бросается бежать — туда, на площадь, где самый центр сражения, она издалека слышит безумный смех Беллатрисы Лестрейндж и сердце на мгновение замирает — чему она радуется? Кого убила на этот раз? И девушка бежит еще быстрее, успевая на ходу еще отбить летящее в нее проклятие. Ведь где-то там сражаются Невилл и Лаванда, и Гермионе просто необходимо убедиться, что они все еще живы, ведь если нет... Но она гонит эту мысль от себя, бросает в нее камнями, а сама бросается в самую гущу битвы. Вспышки, вспышки, вспышки... От них рябит в глазах, но она успевает заметить белокурую, разъяренную Флер, атакующую какого-то невысокого мага. И в глазах у нее — ненависть и отчаянье, и движения у нее резкие и точные, и вот уже падает противник без сил, но со спины на девушку надвигается еще одна темная фигура.
— Флер, сзади!!! — кричит Гермиона, перекрикивая свист ветра и шум дождя. Француженка резко оборачивается и успевает-таки поставить щит. Грейнджер разворачивается и бежит дальше — время не ждет.
И вдруг щеку обжигает чем-то горячим, девушка тормозит и посылает в очередного Пожирателя Ступефай, но промахивается. Он атакует снова и снова, и тут уже некогда нападать, нужно ставить щиты и зеркальные чары, лучи вспыхивают и рикошетят, задевают других участников сражения.
— Инвенсио! — кричит Гермиона, и Пожиратель кричит и хватается руками за глаза. Заклинание временной слепоты крайне полезно — сейчас с этим подонком можно сделать что-угодно, и Грейнджер уже думает ударить его Ступефаем и связать, но тот начинает палить проклятиями вслепую, ничего не видя, тут и там раздаются крики, падают и орденцы, и Пожиратели.
— Твою же мать, что же ты разбушевался-то так?! — рычит Гермиона, попадает, наконец, в него Петрификусом и отбирает палочку. От греха подальше.
Она выискивает на площади Лаванду или Невилла и вдруг ловит себя на мысли, что совсем не помнит, как они сейчас выглядят. Она ведь видела их после превращения всего несколько минут в кабинете МакГонагалл, а после был портключ и Грозный Глаз Грюм, приказывающий разойтись в разные стороны. Сердце тревожно сжимается.
Очередная вспышка молнии почти что ослепляет. Она на короткое мгновенье освещает главную площадь Верхнего Флегли — живых и мертвых, раненных и невредимых, освещает искривленные ненавистью и злостью лица, уже запекшуюся и еще свежую кровь. И, кажется, на миг все замерло, но только на миг — молния погасла, ее догнал мощнейший раскат грома и все вокруг снова закружилось в танце смерти.
— Редукто! — выкрикивает Гермиона, и неуклюжего мужчину в черном капюшоне отбрасывает к стене крайнего дома. Девушка же ныряет за мусорные баки — какое-ни-какое, а прикрытие. Из-за них отстреливаться не так удобно, но это хоть какая-то защита. Что делать дальше? Как убедиться, что с Лавандой и Невиллом все хорошо?
И мусорный бак перед ней разлетается на десятки кусков, Гермиона едва успевает накрыть голову руками, чтобы куски жести не поранили голову. Но девушка тут же вскакивает на ноги, как раз, чтобы успеть отразить летящее в нее проклятие. Не время стоять на месте. Нужно постоянно передвигаться — в движущуюся мишень сложнее попасть.
И Гермиона снова бежит. Сердце уже готово пробить ребра и вырваться из груди, в легких жжет и каждый выдох-вдох дается с трудом. Но нужно двигаться, нельзя останавливаться, ведь жизнь твоя висит сейчас на волоске, который в любую минуту может оборваться. Вдруг девушка замечает, как группа людей убегает из главной площади, как раз к западному повороту, куда вечность тому назад сказал идти Невиллу Грозный Глаз Грюм. Может, Лонгботтом и сейчас там? Может, ему нужна помощь?
И девушка бросается вслед за убегающими. С такого расстояния не понять — свои это или чужие, да это и не важно, главное сейчас — найти друга. Гермиона ныряет в переулок, звуки битвы немного отдаляются и сейчас стук собственного сердца и отзвуки быстрых шагов намного громче, от них почти закладывает уши. Гермиона тяжело дышит — силы уже на исходе, но сейчас не время расслабляться, никак не время! Она догоняет их через несколько метров — двое мужчин дерутся чуть в стороне, трое остальных сцепились возле невысокого покосившегося домика — два Пожирателя и один орденец. Девушка тяжело вздыхает и бросается в бой, бросает сразу же в одного из ПСов Ступефаем, но промахивается. Вспышки заклинаний мелькают бешеным калейдоскопом, и только бы успеть увернуться, поставить щит, обезоружить... Они бьются остервенело и яростно, дождь бьет по щекам, холодный ветер рвет тяжелую мокрую одежду, но никто уже не чувствует холода, ведь в венах сейчас не кровь течет — настоящий огонь, и все тело горит, не остудить его ничем.
— Авада Кедавра! — выкрикивает Пожиратель и темноту рассекает яркий зеленый луч, и падает рядом орденец, и удивленные глаза его застывают навеки, отражая темное грозовое небо. Острая вспышка боли пронзает Гермиону, и она кричит, не помня себя:
— Бомбарда!!! — и хлипкая крыша дома обваливается, рушатся стены, хороня под собой убийцу, который даже не успел насладиться собственной маленькой победой. Гермиону трясет, словно в лихорадке, она не обращает внимания на легкое покалывание во всем теле, она не отрывает взгляда от другого Пожирателя. Сильным порывом ветра с него сдернуло капюшон, и она могла его узнать. Узкое заостренное лицо, темные провалы глаз, длинный нос и злая улыбка, обнажившая гнилые неровные зубы. С этим мужчиной ей уже приходилось встречаться, с этим мужчиной ей уже приходилось драться, давно, в другой жизни. Девушка прищурила глаза и с ненавистью выдохнула:
— Долохов...
Снова ударил гром.
* * *
Среди Пожирателей завелась крыса. Это стало понятно сразу же, как только они аппарировали на главную площадь Верхнего Флегли. Их встретили — организованным сопротивлением, на которое уж точно не были способны простые жители деревушки. Кто-то слил информацию об операции, но с этим будут разбираться позже — наверное, даже Темный Лорд займется этим лично. Сейчас нет времени раздумывать над этим.
В принципе, Драко был даже рад, что обстоятельства сложились именно так. Открытое сражение — штука рисковая, опасная, кто знает, может, повезет — и заденет где-то в разгаре боя зеленым лучом, и время остановится навсегда. Желание умереть — слабодушное, жалкое, ничтожное, как самое простое решение всех проблем, сидело у Драко в груди и сейчас отчаянно рвалось на волю. Давай же, парень! Вперед! В бой!
Членов Ордена было довольно много. Краем глаза Драко увидел Аластора Грюма, который на удивление бодро пересекал площадь, успевая бросать проклятиями в их сторону.
Рассредоточиться. А дальше — по обстоятельствам. Ввязываться в дуэли, бить исподтишка, защищаться, выкрикивать «Протего!» и «Тормента!», кружить площадью, отбиваясь и нападая. И нет уже в голове ни одной мысли, ни одного желания, он весь — одни инстинкты, из которых самый сильный — инстинкт самосохранения. И чутье — почти звериное — помогает вовремя пригнуться, когда проклятье какой-то коротко стриженой девицы пролетает в двух дюймах от правого уха. «Да ты чертовски везуч, Малфой», — усмехается Драко про себя и снова бросается в битву.
Дождь льет, как из ведра, раскаты грома оглушают, а молнии заставляют щуриться, прятать глаза от слишком яркого света. И вокруг — вспышки, крики, шальной водоворот разъяренных людей. Вокруг рушатся дома, падают камни и люди, и главное не споткнуться о чей-то труп, главное — запустить Авадой в противника до того, как он запустит ею в тебя. В волчьем мире — и законы волчьи.
Драко мечется площадью, отбивает проклятия, нападает сам. Он слышит совсем рядом оглушительный в своем безумии хохот Беллатрисы — ей удалось задеть заклятием Грюма, и сейчас он лежал в грязи, отстреливаясь даже с такого положения. Что же, упрямства старику не занимать, ведь яснее некуда — твоя битва уже закончилась, аврор. Беллатриса своего не упустит.
Кто-то падает совсем рядом, еще кого-то относит к стене. Уже успевшая примелькаться коротко стриженая девушка бросается за мусорные баки. «Нет уж, дорогуша, там ты не спрячешься, выходи, поиграем», — и синий луч Бобмарды летит в том направлении, и ничтожные защитные баррикады разлетаются в разные стороны. Но руку тут же пронзает вспышка внезапной боли — видимо, задело режущим заклинанием. Драко шипит проклятия сквозь зубы и руку выше локтя ощупывает — порез довольно глубокий, но кровь не хлещет фонтаном — и то хорошо. Драко поднимает голову и замечает двух Пожирателей, со всех ног несущихся к одному из переулков. И животная ярость охватывает вдруг его всего: «Бежать вздумали, крысы трусливые?!» И Малфой что есть мочи бросается в погоню — остановить, за шкирку притащить на площадь, чтобы не смели прятаться, не смели удирать! Он догоняет их почти сразу же, орет, задыхаясь:
— Куда собрались, твари?! — и почти сразу же понимает, что за ними погоня. Парень оборачивается — и видит двух мужчин, бегущих за ними с волшебными палочками наготове. Один тут же бросает в Малфоя каким-то проклятием, но тот успевает поставить щит.
Драко отбивается со всех сил, парень, нападавший на него, тоже уже явно измотан, но реакция у него что надо — почти все заклятия, брошенные в него, он успевает отразить. Малфой забывает обо всем, только периферическим зрением замечает, что к орденцам на подмогу примчалась вся та же девица, чьи баки он недавно разгромил. Они дерутся долго, бьют из палочек заклинания, рикошетят о стены, отбиваются, попадают в дома. Разноцветные лучи мелькают в воздухе шальным фейерверком, и Драко хрипло смеется над безумием этой метафоры. А дождь даже и не думает прекращаться, а молнии все так же бьют, и почему-то вспоминается тот вечер на Астрономической башне, и горящее дерево в Запретном лесу, и...
Справа раздается мощный взрыв, противник на секунду повернулся на звук, что дало Малфою возможность ударить его Ступефаем. Парень упал, но тут же снова вскочил на ноги, и отошел немного влево, прихрамывая. И все начинается сначала.
Дуэль захватывает и пьянит, адреналина в крови, наверное, уже больше, нежели самой крови, и Драко дерется остервенело и ошалело, палит заклятиями и отражает нападения. А где-то рядом тоже мелькают лучи, там тоже идет дуэль, нет только времени посмотреть, кто еще остался жив...
И, наконец, Драко удается пробить защиту орденца, хромой, тот не успел увернуться от «Редукто», и его отнесло к стене, как тряпичную куклу. Малфой подходит, не спеша, к противнику, чтобы добить, ударить еще раз Ступефаем, опутать веревками — кто-то когда-то его здесь найдет — свои или чужие, как повезет, но он достойный противник, и убивать его почему-то не хочется... Драко подходит совсем близко, и уже поднимает волшебную палочку, чтобы произнести заклинание, но вдруг замирает, не веря своим глазам. Лицо парня, лежащего у стены полуразрушенного дома, начало стремительно меняться, и через несколько мгновений Малфой узнает в нем Невилла Лонгботтома.
Сердце замирает. Что здесь делает Лонгботтом?! Что здесь делает этот чертов гриффиндорец?! Ведь если здесь бился он, то вполне возможно, что... что...
И, словно в подтверждение его опасений, за спиной раздается до боли, до ужаса, до сумасшествия знакомый голос:
— Да что же ты никак не сдохнешь?! — он оборачивается резко, и в глазах темнеет. Грейнджер, мокрая, злая, бледная, билась на дуэли с Антонином Долоховым. Нападала яростно, изворачивалась и защищалась, выкрикивала ругательства, смеялась нервно и зло своим смехом грудным и низким. И это как самый страшный оживший кошмар — увидеть ее здесь, среди разгрома и хаоса, увидеть ее на поле битвы, по ту сторону баррикад. Почему? Ведь здесь убивают... Драко застыл, смотря полными ужаса глазами на девушку, которая учила его Патронусу, девушку, которую, помнится, он целовал в Выручай-комнате, девушку, которая палила сейчас в Долохова Круциатусами, которым он ее научил. Девушку, которая так сильно ненавидела сейчас. Девушку, у которой вот-вот закончатся силы.
Зеленый луч вспыхивает и пролетает совсем близко от ее головы, и Драко не выдерживает, не в силах больше смотреть на это, он поднимает палочку и выкрикивает:
— Долор Вомикал! — из палочки вырываются языки пурпурного пламени, они окутывают Долохова с головы до пят, впитываются в него, и он падает на спину и корчится в муках, от его крика кровь стынет в жилах. С разных сторон переулка спешат уже сюда какие-то люди.
И Грейнджер — растерянная и уставшая — оборачивается резко, чтобы увидеть своего спасителя, но пересечься взглядами не получается — что-то сильное бьет в правый бок, и Драко падает на Землю в метре от того места, где стоял. Он пытается подняться, но Ступефай, которым его приложили, был слишком сильным, и это чрезвычайно трудно, а к гриффиндорке подбегает Браун, хватает ее за руки, заставляет отвернуться от Малфоя, кричит голосом обезумевшим:
— Гермиона, где Невилл?! Нужно убираться отсюда, Оборотное прекратило свое действие!!!
Грейнджер только показывает дрожащей рукой на ковыляющего к девушкам Лонгботтома, и пока Браун стирает Долохову память, все пытается разглядеть того, кто несколько минут тому назад ударил ее противника темным проклятием. И пусть, что до него довольно далеко, и лицо его надежно скрывает капюшон, но она знает, точно знает ведь...
А когда трое гриффиндорцев исчезают из грязного переулка, а чьи-то тяжелые шаги раздаются совсем рядом, Драко не чувствует уже ничего, кроме неимоверной волны облегчения, которая накрывает его всего, в которой он тонет, даже не пытаясь спастись.
Она жива.
Драко брел по темному школьному коридору, не разбирая дороги. Мокрый с головы до пят, в грязной изорванной мантии, измученный, выдохшийся, он быстро шел вперед, не останавливаясь. Голова раскалывалась, кое-как залеченная рука все еще болела, но парень не обращал на это ни малейшего внимания. Сегодня все пошло наперекосяк. Сегодня он совершил очередную ошибку. Ошибку, которая может стоить ему жизни.
Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, когда в грязном переулке вонючей деревушки Верхний Флегли к нему подбежал разъяренный Снейп. Наверное, Драко никогда не видел его таким взбешенным. Его черные глаза полыхали молниями не хуже грозового неба, движения были резкими, даже слишком. Взмах палочки в сторону Долохова — заклинание замены памяти. И к Драко — зло, нервно, едко:
— Ударить Долохова его же заклятием? Какой цинизм, мистер Малфой!
И не оставалось ничего другого, как только вздернуть гордо подбородок, поднять на крестного злой горящий взгляд:
— Он заслужил.
— Вы с ума сошли! Вы же так хотели выжить, зачем тогда подписывать себе смертный приговор?! — Снейп выплевывал слова, не повышая голоса, но от одних его интонаций хотелось провалиться сквозь землю. Драко молчал, не отводя взгляда. Что он мог ответить профессору? «Понимаете, просто Долохов чуть не попал смертельным заклятием в сучку Грейнджер, которую я, в принципе, должен ненавидеть, и мне абсолютно сорвало крышу»? Смешно. Снейп сощурил глаза и добавил вдруг уж совсем тихо: — Я видел ее, Драко.
И сердце вновь на мгновенье замерло, пропустив несколько ударов. Черт подери, ты в дерьме по уши, Малфой. И ты в нем утонешь — сопротивление бесполезно, хватит барахтаться. Снейп видел, как ты ударил проклятием Пожирателя Смерти. Снейп видел, почему ты это сделал. Тебе не выкарабкаться.
— Что там делали студенты, профессор?! Какого черта я должен бросать Непростительными в людей, с которыми сижу в одной аудитории на занятиях?! — парня прорвало. Отнекиваться и отпираться не было смысла, игра все равно уже была проиграна, так что отступать некуда — ты только что сжег за собой все мосты, Малфой. И хотелось рвать и метать, хотелось снова туда, на площадь, где еще слышались отзвуки затихающего боя, хотелось палить проклятиями без разбору, не думать и не чувствовать. Чувствовать оказалось слишком больно.
— Что-то я не заметил, чтобы Вы церемонились с Лонгботтомом, мистер Малфой! По-моему, Вы не можете поднять палочку только на одну свою однокурсницу! — сказал профессор язвительно, все еще щуря глаза.
— Вас это не касается!
— Еще как касается! — Снейп устало прикрыл глаза и продолжил, еще немного тише: — Драко, я прошу Вас, выбросьте мисс Грейнджер из головы, пока она все еще есть у Вас на плечах.
Малфой молчал. Дождь и не думал прекращаться.
— Что им будет за участие в битве? — тихо спросил парень. Снейп тяжело вздохнул.
— Кэрроу не участвовали в битве. Их не было здесь, значит, они не могли видеть студентов в бою. Долохову я заменил память, он не вспомнит ни лица девушки, с которой дрался, ни того, кто бросил в него Долор Вомикал. Но Вы должны понимать, мистер Малфой, что если их видели мы с Вами, вполне вероятно, что их увидел кто-то еще. И если это так, то я ничем не смогу помочь. А теперь — убирайтесь отсюда. Это приказ.
И не сказав больше и слова, Снейп развернулся и скрылся в темноте переулков. И не оставалось больше ничего, кроме как закрыть глаза и обернуться вокруг своей оси, дать душному водовороту затянуть себя, чтобы уже через мгновение открыть глаза и увидеть пустынную и темную улочку Хогсмида.
Гроза все не успокаивалась. Молнии сверкали, ослепляя, от бешеных раскатов грома закладывало уши. Но Драко даже не замечал этого. Он брел по грязной дороге к школе, не смотря под ноги. Как-то разом на него навалилась смертельная усталость, и просто передвигать ноги стало вдруг мучительно трудно. Слишком много всего пылало сейчас у него внутри. Что-то там треснуло, пошатнулось, что-то, что раньше казалось неопровержимой истиной, теперь превратилось в прах. Мокрая грязная одежда липла к телу, сковывала движения. Большие капли били по лицу, но он уже этого не ощущал. Он уже не чувствовал ничего физического, не чувствовал своего тела, боли в раненой руке, холода, дрожи. Единственное, что он ощущал — это невыносимое жжение в груди, которое усиливалось с каждым вдохом.
Ты спас грязнокровку, Малфой. Ты поставил под угрозу не только собственную безопасность, но и безопасность своей семьи. Ведь если кто-то видел тебя, об этом сразу же узнает Темный Лорд. И пощады не будет. И тебя заставят смотреть, как пытают мать и отца, заставят наблюдать, как несколько сумасшедших фанатиков бросают в них темными заклинаниями, или просто по-магловски избивают, ссаживая костяшки пальцев, заставят слушать их крики и мольбу о пощаде, заставят вдыхать запах их крови. А потом, когда их глаза застынут навсегда, Пожиратели убьют и тебя. И молись, Малфой, чтобы в тебя сразу бросили Авадой, хотя на такое великодушие вряд ли можно рассчитывать.
Почему ты сделал это? И почему сейчас, когда ты идешь по размытой дороге к Хогвартсу, ты думаешь совсем не о матери с отцом, и точно уж не о своей шкуре? Какого черта ты думаешь о грязнокровке Грейнджер, которая сегодня оказалась не в том месте? Почему единственное, чего тебе сейчас хочется, это подняться на восьмой этаж, отворить дверь Выручай-комнаты и увидеть ее — ведь ты уверен, что она сейчас там! — уставшую, нервную, злую, измученную, но живую и невредимую? Ты болен, Малфой. Ты сошел с ума.
И он входит в школу, окутанную тягучей мертвой тишиной, и вязкая темнота принимает его в свои объятия. Он идет, и дышать становится все сложнее, в легкие как будто вливают раскаленное железо, и жжение в груди становится почти невыносимым. Наплевав на усталость и боль, он упрямо ступает шаг за шагом, двигается быстро и резко, поднимается по лестницам, клянет про себя все на свете — ноябрь, дождь, Темного Лорда, Хогвартс, собственную Метку, себя самого и грязнокровку Грейнджер, которую он сегодня спас. Он идет темными коридорами, и пламя факелов дрожит от страха, и блики огня играют на стенах, и тени кажутся уж слишком живыми, слишком устрашающими. Он поднимается на восьмой этаж и резко останавливается, сглатывая огромный колючий комок, который застрял в горле. Он видит резную дверь с круглой металлической ручкой, и у него не хватает сил на то, чтобы остановиться, ведь ноги уже сами несут его туда, внутрь.
Он распахивает дверь резким движением и врывается в комнату. Она сидела в кресле, к нему спиной, но как только отворилась дверь, сразу же вскочила на ноги и замерла в боевой позе, зажав в руках волшебную палочку. Драко тут же выхватил свою.
И они замирают. Напряженные, запутавшиеся, озлобленные, они стоят и смотрят друг другу в глаза. Камин не горит, и не чувствуется в этой комнате привычного тепла, которое когда-то согревало их обоих. Они молчат, и это молчание наполнено болью — настоящей, невозможной болью, которая пронзает каждый нерв их измученных тел. За окном вспыхивает молния и освещает на мгновенье их лица.
— Ты... — выдыхает она едва слышно и опускает палочку. — Это был ты.
Она не спрашивает, ей не нужны подтверждения, она знает точно, чье лицо скрывал капюшон там, в Верхнем Флегли. Малфой внимательно посмотрел на девушку. Она все еще была в мокрой и грязной одежде, ее мокрые волосы прилипли к лицу, а она даже не думала убрать их, чтобы не мешали. Она зла и взвинчена, но в ее взгляде уже не горит ненависть, которую он так привык там видеть. Теперь там горит что-то другое — дикое, жгучее, обреченное. Она словно зверь — загнанный и раненный, зверь, который почувствовал, как зубы гончих псов впиваются в его тело. Малфой молчит и не отрывает взгляда от ее лица.
— Что ты там делал, Малфой?! — закричала вдруг она, ее хриплый голос сорвался. И это — словно пощечина, словно ушат холодной воды, который мгновенно привел его в чувство. Ее крик с силой ударил по барабанным перепонкам, и захотелось заорать в ответ, прижать ее к стене, встряхнуть со всей силы, залепить пощечину, чтобы не смела кричать на него, не смела задавать таких дурацких вопросов! Его охватила ярость.
— Это ты что там делала, Грейнджер?! Вы что, решили поиграть в войнушку?! Тебе на тот свет захотелось?! — он делает несколько резких шагов к ней, но останавливается, сдерживая себя.
Она кричит что-то в ответ, но ее слова заглушает раскат грома.
— Ты хоть понимаешь, что могла умереть?! Там — убивают! Там — мое место! Это я с демонами, забыла?! — там, за ее спиной, на маленьком столике он замечает бутылку красного сухого вина, которую собственноручно принес сюда черт знает когда, в другой жизни, в жизни, в которой не было сегодняшней битвы, перевернувшей все с ног на голову. Драко обходит девушку, хватает бутылку и делает несколько жадных больших глотков прямо из горла.
— А ты не думал, что демонам и ангелам когда-то все-таки придется столкнуться?! — она разворачивается к нему и выхватывает бутылку у него из рук. Он зло смотрит на нее, она отвечает не менее злым взглядом. — Зачем ты спас меня, Малфой?!
Он молчит, и его кулаки стискиваются. Она смотрит на него горящими глазами, она видит, как течет по его лицу капля воды. Ее грудь тяжело вздымается, у нее порез на щеке, и Малфой чувствует запах крови, ее крови — запах, который так разительно отличается от того, что въелся в стены Малфой-мэнора. Их взгляды снова перекрещиваются, кажется, от этого скоро посыпятся искры. Грейнджер без сил опускается в кресло и отпивает вина из бутылки.
— Зачем ты спас меня, Малфой? — говорит она уже тише, пряча лицо в ладонях. — Зачем, а? Все же было так просто, так четко — тут враги, а тут — свои. Этим я могу доверять, а этих и близко к себе не подпущу. Какого черта ты сегодня бросил в Долохова каким-то темным заклинанием, защищая меня?
— Не было все просто, Грейнджер, — Драко садится в другое кресло и забирает себе бутылку. — Все уже очень давно непросто. Черт, я, похоже, серьезно болен, Грейнджер.
Она поднимает на него взгляд, а он стискивает виски, пытаясь унять пульсирующую боль.
— Я запуталась. Мне тяжело, — выдыхает она, а он лишь презрительно усмехается. Это ты запуталась, девочка? Это тебе тяжело?
Он поднимается на ноги, отходит к окну и смотрит туда, в дождь. Безумный ветер бьет в стекло, и снова вспыхивает молния, застывая в его глазах. У него внутри — пожарище, пепелище, там исчезает в языках пламени последняя надежда на спасение. Ведь он знает — теперь дороги назад уже нет. Ты на краю пропасти, Малфой. И тебе даже не надо делать шаг туда, чтобы сорваться хватит и сильного порыва ветра.
— Нас кто-то видел? — спрашивает девушка, вглядываясь в его профиль. И ее голос снова громом обрушивается на него, и остается только повернуть голову, встретиться с ней взглядом и произнести:
— Не знаю.
— А если... а если кто-то видел, как ты ударил проклятием Долохова... что тебе будет?
— Меня убьют, — его лицо искривляется в почти безразличной усмешке. Ему и правда почти все равно теперь — жить или нет.
Девушка вздрагивает. Его спокойствие бьет по натянутым нервам, и руки начинают мелко дрожать. Гром и молнии неразрывны, от этого никуда не спрятаться, никуда не деться. Гермиона смотрела на его губы. Он похож на молнию, он похож на пламя, до которого так хочется дотронуться, но боишься обжечься. А что, если обмануть пламя? Что, если погладить огонь, а ожогов на руке не останется?
Она поднимается на ноги и медленно подходит к нему. Он смотрит удивленно и настороженно, следя за каждым ее движением. Она оказывается совсем близко, и он уже слышит, как быстро и прерывисто она дышит. Девушка поднимает руку и дотрагивается кончиками пальцев к его щеке.
— Отойди от меня, — хрипит он, закрывая устало глаза. У нее пальцы горячие, как огонь, и он даже не удивится, если заметит после следы на щеке от этого прикосновения.
— Даже и не подумаю, — говорит она твердо, и Драко открывает глаза, чтобы встретится с ней взглядом.
— Не смей меня жалеть! И спасать меня не смей! — рычит он со злостью, а она только очерчивает пальцами его скулу.
— Я не жалею тебя. И спасать тебя не собираюсь. Я ненавижу себя, Малфой. Ненавижу себя так же сильно, как когда-то ненавидела тебя. Я предательница, и ничего не могу с этим поделать. Ведь сейчас я здесь, стою рядом с врагом, вместо того, чтобы отогреваться в гостиной Гриффиндора и помогать друзьям залечивать раны. Я уже себе не принадлежу, понимаешь? Ты снишься мне почти каждую ночь, и я устала бросать камнями в эти сны, устала убегать, я просто устала... Черт, Малфой... Я себя сейчас спасаю, — и она притягивает его к себе, целует обжигающе холодные губы, целует резко и жадно. И он отвечает. Хватает ее, прижимает к стене, целует так, что это почти больно. Ведь сейчас это единственный способ не сойти с ума, не утонуть — ухватиться друг за друга, держать крепко, прижимать к себе ближе, и еще ближе, и еще... Чтобы дыхание стало одним на двоих, чтобы мир вокруг перестал существовать, чтобы осталась только Выручай-комната и дождь за окном. И он обхватывает руками ее лицо, и целует еще настойчивее, еще жарче, еще сильнее. И она не чувствует уже ничего, кроме его языка, кроме его губ и его пальцев, она пьет этот поцелуй, словно свою последнюю надежду на то, что невозможное возможно, а значит, не все еще потеряно. Она запрокидывает голову и больно ударяется о каменную стену, но плевать, плевать, это все потом. У нее нет сил больше быть сильной и упираться. Она отдается его губам и языку, она не открывает глаз, она только собирает крохи тепла, которые он сейчас может ей подарить. Они целуются долго, они учатся забывать, учатся вычеркивать окружающий мир, как будто неудавшиеся строки из дневника. Они хватаются друг за друга, чтобы почувствовать, как жизнь бьется загнанным зверем в жилах, как горит она в каждой клеточке кожи. Ведь эта ночь может никогда не закончится, и рассвет может уже не наступить, ведь они зависли над пропастью, и взбесившийся ветер толкает их в спины. И это понимание засело в груди у каждого из них острым кинжалом, не вытянешь его никак. И у них есть только здесь и сейчас. Только гром и молнии.
Он отрывается от нее, всматривается внимательно в ее уставшее бледное лицо, и она понимает, что сил стоять уже просто не осталось. Гермиона медленно сползает по стенке и садится на пол, привалившись спиной к холодным камням. Малфой опустился и сел рядом с ней.
Они сидели на полу, прижавшись друг к другу, и смотрели на камин, который сегодня никто не разжигал. Они тяжело дышали, ее рука дрожала в его руке, и впервые за долгие месяцы Драко понимал, что в душе его уже нет пустоты. Впервые за долгие месяцы он понимал, что у него все-таки есть душа.
В окно все еще барабанил дождь.
— Знаешь, когда я была маленькой, я думала, что когда вырасту, буду выращивать цветы. Представляешь? Я хотела стать цветочницей... — ее низкий голос отбивался от стен, и Драко повернул голову, чтобы видеть ее лицо. Она все так же смотрела на камин. — Я хотела стать цветочницей, а сейчас я убиваю людей. Я же убила сегодня одного из ваших. Взорвала Бомбардой стену, а его засыпало обломками. И знаешь что? Я ничего по этому поводу не чувствую. Ничегошеньки.
Он молчал и смотрел на то, как шевелятся ее губы. Она была болезненно бледной, и порез на ее щеке выделялся еще больше. Небо снова разразилось раскатом грома.
— Какие цветы ты любишь, Малфой? — наконец она повернула к нему голову, заглянула в глаза.
— Белые розы.
— Может, это мне просто снится. И я все еще маленькая девочка. Я выросту и буду выращивать белые розы.
Она смотрела на него, и ресницы ее дрожали. Он не знал, что ей ответить. Он не знал, нуждается ли она в его ответе сейчас. Он просто сильнее сжал ее руку, и она слабо улыбнулась.
— Мне пора, Малфой. Меня ждут ангелы.
Он кивнул, и она встала, освобождая свою ладонь из его пальцев.
Гостиная Гриффиндора была темна и пустынна. Портрет за спиной закрылся, и Гермиону укутала полутьма. Камин еще еле-еле тлел, но света от него было немного. Дождь на улице прекратился, но ветер все еще бил своими кулачищами в окна, задувал во все щели, сквозняки уже сделали башню своим домом. Гермиона поежилась — она все еще была в мокрой одежде. Непослушными дрожащими руками девушка вытащила волшебную палочку и высушила мантию. Приятное тепло обволокло тело, и девушка сразу почувствовала смертельную усталость. Хотелось дойти до своей кровати, задернуть полог, свернуться калачиком под теплым одеялом и спать — долго и без сновидений. Благо, завтра (точнее, уже сегодня...) воскресенье, и не нужно подниматься ни свет, ни заря на занятия. Слишком сложный день был сегодня. Слишком выматывающий. День, изменивший многое.
Девушка сделала несколько тихих шагов по направлению к лестнице, которая вела к спальням девушек, но вдруг замерла на полдороги. На желтом диване Луны гордо восседала большая белая птица.
— Что за черт... — пробормотала потрясенно Гермиона. — Не может быть... Хэдвиг?!
Сердце снова взволновано заколотилось в груди, вся усталость была моментально забыта, гриффиндорка резко бросилась к полярной сове, которая смотрела прямо на нее, не отводя взгляда. Какого черта, Гарри? Неужели ты сошел с ума окончательно? Это же безумие — присылать письма в Хогвартс, присылать их своей совой, которую тут узнает каждый! Что же случилось, что ты решил так рисковать?! Девушка подбежала к дивану, и осмотрела птицу. Письма не было.
— Что здесь происходит? — прошептала тихо Гермиона, не отрывая взгляда от совы. Та все так же внимательно смотрела на девушку, вот только взгляд у нее был какой-то странный. Глаза как бы... смеялись?
Вдруг что-то горячее и влажное коснулось руки девушки. Гермиона резко развернулась и приглушенно вскрикнула — прямо перед ней стояла огромная волчица. В отсветах пламени ее шерсть отливала рыжим, желтые глаза блестели, волчица склонила голову и неотрывно смотрела на гриффиндорку. Гермиона нервно шумно выдохнула, отступив шаг назад. Все происходящее начинало напоминать какой-то театр абсурда. Откуда в гриффиндорской гостиной взялись эти животные? Какого черта? Что происходит? Неужели из-за стресса у нее начались галлюцинации?
Если галлюцинации и начались, то они не ограничились только видениями, как иначе объяснить смех, раздавшийся прямо у нее за спиной? Стараясь не поворачиваться к волчице спиной, Гермиона повернула голову. Сова исчезла, на ее месте сидела, заливаясь смехом, Луна.
— Ну и лицо у тебя! Словно смерть увидела! — выдавила Лавгуд сквозь смех.
— Анимагическое превращение! У вас вышло! — выдохнула пораженно и радостно Гермиона. — Вы меня до смерти напугали! Я уж подумала, что меня в битве слишком уж сильно приложили по голове, и я с ума схожу!
— Но здорово получилось же! — Джинни подошла к подруге и обняла ее. — Как ты? Где ты была? Почему не вернулась вместе с Лавандой и Невиллом?
— Мне нужно было побыть одной и немного успокоиться, — произнесла Грейнджер и сама себе удивилась — ложь давалась очень легко. — Но это не главное. Расскажите, как вы себя чувствуете?
— Голова кружиться немного. Но это уже не сравнить с теми ощущениями, которые я испытала, впервые обернувшись в кабинете МакГонагалл! Тогда думала, я ей сейчас прямо на стол учительский... ужин свой верну, — улыбнулась устало Джинни.
— А я летаю, Гермиона. По-настоящему, — произнесла Луна, усаживаясь на диван.
— Это же здорово! Вы такие молодцы! — Грейнджер тоже присела. Усталость вновь накатила волной, даже просто стоять на ногах казалось слишком сложным заданием. Ей необходим отдых. Ей просто необходим сон.
— Ты даже не представляешь насколько! И ты ведь понимаешь, что это значит? Еще немного потренируюсь — и смогу выбраться из замка! Смогу полететь в Годрикову Лощину и поискать там какой-то след Смертельных реликвий. Мы сможем сделать это уже очень скоро!
Гермиона кивнула. То, к чему они стремились с самого начала года, то, чему так упорно учились, на что пошло столько сил и терпения, теперь было очень-очень близко. Теперь пришло время действий. От понимания в душе что-то разгорелось с новой силой.
— У тебя порез на щеке, тебя ранили там? — Джинни легко дотронулась пальцами к лицу подруги.
— Да так, ничего страшного, задело заклинанием, ерунда, — отмахнулась Гермиона.
— Может быть и ерунда, но давай-ка я залечу эту царапину. Незачем тебе светиться в школе со свежими ранами, иначе вопросов не оберешься, — рыжая вытащила волшебную палочку и провела ею над порезом. Тот мгновенно исчез, на щеке остался только почти незаметный в тусклом свете камина след.
— Спасибо... Невилл и Лаванда в порядке? Им немного досталось...
— Да, с ними все хорошо... У Невилла была повреждена нога, но мы это исправили. Еще хромал немного, но к утру, думаю, будет как новенький.
— Это хорошо. Девочки, если я сейчас не доберусь до кровати, то отключусь прямо здесь... — Гермиона устало потерла глаза и встала с дивана. — Завтра обсудим план действий более детально. Спокойной ночи.
— Отдыхай, конечно! — кивнула Джинни. — Мы еще немного посидим.
Гермиона прошла к лестницам и поднялась к девчачьей спальне. Тихонько закрыв за собой дверь, пробралась на цыпочках к своей кровати, стянула с себя грязную одежду, которая все еще пахла боем, грозой и кровью, и забралась под одеяло. Сон сморил ее, едва голова коснулась подушки.
* * *
— Болит? — тихонько спросила Гермиона, накладывая мазь с экстрактом ясенца и зверобоя на рану. Лаванда немного поморщилась, но ответила ровным голосом:
— Терпимо, заживет, — Грейнджер только покачала головой. Вчера на магловедении Алекто Кэрроу оценила сочинение Браун оценкой «Тролль» и решила наказать непутевую студентку очередным проклятием. Теперь рана на плече Лаванды никак не хотела заживать и постоянно кровоточила, ничто не помогало — ни заклинания для свертывания крови, ни лечащие чары, ни мази. Гермиона не знала, что делать. Но девушка не оставила занятий, все так же упорно тренировалась вместе со всеми. Сегодня у Лаванды получилось ее первое анимагическое превращение, вот только из-за раны оно было таким болезненным, что девушка смогла продержаться всего минуту. И теперь оставалось только шипеть сквозь зубы проклятия и терпеть жжение от мази — после превращения рана вновь начала кровоточить.
Для остальных же анимагия наконец перестала быть пыткой. Луна уже легко летала по гриффиндорской гостиной, то и дело, подлетая к кому-то из друзей и выхватывая у них из рук перо или пергамент. Джинни и Гермиона научились, наконец, управляться с запахами, звуками и цветами. Невилл с каждым днем все лучше и лучше управлял своим телом — его огромный медведь гризли уже перестал быть неуклюжим. Ребята все ближе и ближе подходили к осуществлению своего плана.
Визит в Годрикову Лощину был запланирован на первые выходные декабря. Луна должна была превратиться в сову и вылететь за пределы Хогвартса, потом выпить Оборотное зелье, изменить внешность и аппарировать в Годрикову Лощину. Вот только даст ли это путешествие хоть что-то? Удастся ли узнать что-то новое о Дарах Смерти? Да, Игнотус Певерелл жил там когда-то, но ведь это было очень давно, сохранились ли его следы в этом маленьком селении? Друзья не знали, стоит ли рисковать, но твердо решили попробовать что-то разузнать. Просто сидеть на месте было уже невозможно.
— Гермиона, — Невилл легонько тронул ее плечо, и девушка вздрогнула от неожиданности. Видно, она снова слишком глубоко ушла в свои мысли. — Гермиона, я хочу тебя о кое-чем спросить.
— Спрашивай, конечно!
— Там, в Верхнем Флегли... уже в конце битвы, когда ты дралась с Долоховым, я был рядом, ты меня не узнала, видимо... — парень тщательно подбирает слова, стараясь формулировать предложения мягко, чтобы не обидеть. У Гермионы все холодеет внутри от нехорошего предчувствия. — Я видел, как ты ударила его Круциатусом.
Лаванда, Луна и Джинни, сидящие рядом, пораженно замирают, а Гермиона едва сдерживает вздох облегчения. Невилл видел всего лишь Круциатус!
— Откуда ты знаешь это заклинание? — выдыхает, наконец, Лонгботтом и смотрит на подругу внимательно. Гермиона судорожно придумывает ответ, который не вызвал бы подозрений.
— Когда-то давно мне рассказал о нем Грозный Глаз Грюм. Ну, если быть точной, то не он, а Барти Крауч-младший, когда он преподавал в Хогвартсе Защиту, притворяясь Грюмом. Помните, на первом своем уроке он демонстрировал нам Непростительные заклятия на пауках? Я тогда еще выкрикнула, чтобы он прекратил, — Невилл и Лаванда согласно кивнули, забыть тот урок было почти невозможно. — После этого урока он вызвал тебя к себе на разговор.
— Ага, чай пить, — ухмыльнулся парень.
— А после тебя чай с ним пила уже я. Он рассказывал мне о Круциатусе.
В гостиной повисла тяжелая тишина. Никто не говорил ни слова, все напряженно обдумывали слова подруги. Гермиона внимательно всмотрелась в их лица — серьезные, сосредоточенные, уставшие. Нет, этим людям было не по шестнадцать-семнадцать лет! В их глазах горели боль и обреченность, в них были отчаянье и решительность. В этих глазах не было страха смерти, они смирились с тем, что могут умереть в любой момент, смирились с тем, что будущего не существует. Они были больны этой войной, больны неизлечимо, она жила в них, сжимала ледяными руками легкие и сердце, не давая дышать полной грудью.
— Научи нас, — произнесла Лаванда. Друзья переглянулись и уверенно кивнули.
— Вы уверены? Это ведь темная магия, — спросила Гермиона и посмотрела каждому в глаза. Они были полны решимости.
— Да. На боль отвечают болью, на удар — ударом. Уж лучше быть во всеоружии, когда на нас нападут, чем умирать, утешая себя красивыми словами о том, что ты не запятнал себя Темной магией, — ответила Джинни и решительно поднялась с дивана, вытащив волшебную палочку. — На чем тренироваться будем? Как Грюм, на пауках?
Тренировка прошла напряженно. Круциатус получился почти у всех с первого раза. Только у Луны возникли проблемы. Все никак не получалось у нее прочувствовать ненависть в полную силу, она единственная еще сберегла в своей душе так много света, что темное чувство не смогло завоевать ее, не смогло очернить. Круциатус у Луны не получался, и Гермиона втайне радовалась этому.
Когда большая стрелка часов показала десятый час, а за окном уже было так темно, что хоть глаз выколи, Гермиона попрощалась с друзьями и направилась в сторону портрета, чтобы выскользнуть из гостиной. Ей надо было идти. Ведь сумасшедшая тревога не давала нормально думать, мысли путались, и руки едва заметно дрожали. И было только одно место в замке, где страхи ее немного отступали, где дышалось чуть-чуть свободнее. Но не успела она выйти в коридор, как ее догнала Джинни.
— Гермиона, с тобой все в порядке? — спросила осторожно рыжая, вглядываясь в карие глаза подруги.
— Да, конечно.
— Куда ты идешь? Уже скоро отбой.
— Мне нужно немного побыть одной.
— Тебя что-то тревожит, — вздохнула Джинни. — Ты нервничаешь, я же вижу. Пытаешься делать вид, что все в порядке, что ничего не изменилось, но я же знаю тебя не первый год. Я знаю, ты не скажешь, что у тебя стряслось. Будешь пытаться справиться с этим в одиночку. Но я хочу, чтобы ты знала — я всегда приду тебе на помощь. Ты можешь мне довериться.
— Я знаю, Джин. Спасибо. Это... это пройдет. Я очень надеюсь, что пройдет, — Гермиона слабо улыбнулась и обняла подругу. — Спасибо, что ты есть. Ты очень много делаешь для меня, правда.
— Да не за что, — улыбнулась Уизли в ответ. — Береги там себя, не напорись на Филча или Кэрроу. Уж это тебе точно ни к чему сейчас!
Гермиона кивнула и вышла из гостиной. Портрет закрылся за ее спиной, отрезав от разговоров и тихого смеха. Девушка ступила первый шаг в полутьму коридора.
Малфой исчез. Уже следующим утром после битвы в Верхнем Флегли за слизеринским столом не доставало шести человек — Нотта, Харпера, Крэбба, Гойла, Уильямса и Малфоя. Шесть человек, на левом предплечье которых красовалась Черная Метка, не явились ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин. Они не пришли в понедельник на занятия. И во вторник тоже. Их не было уже целую неделю, и Гермиона не могла успокоиться. В голове настойчиво стучало воспоминание: « — А если кто-то видел, как ты ударил проклятием Долохова, что тебе будет? — Меня убьют».
Черт возьми, Малфой, где ты?!
Всю неделю они напряженно ждали какой-то реакции от Кэрроу или Снейпа. Они не могли понять — видел ли их кто-то на поле битвы, заметил ли кто-то из Пожирателей троих подростков школьного возраста? Но все было тихо. Кэрроу молчали. Снейп пропал вместе со слизеринскими Пожирателями.
Гермионе было страшно. Страшно так, что не думать об этом было невозможно.
Господи, только бы он был жив!
Каждый вечер, как только часы начинали бить десять, девушка поднималась на восьмой этаж, открывала дверь Выручай-комнаты и садилась в кресло возле пылающего камина. Она ждала. Обхватив колени руками, она сидела и смотрела на огонь.
Его не было.
«Меня убьют».
Выручай-комната окутывала ее своим теплом, словно пледом. В глазах отражались огненные языки, жадно облизывающие поленья в камине. Она молилась — тихо, отчаянно, надрывно.
Она все-таки обожглась. На руках остались ожоги, они нестерпимо болели, но она отчаянно, безумно хотела снова дотронуться до пламени.
Сегодня в Выручай-комнате снова было тепло. Сквозняки и холод древнего замка остались за дверьми, Гермиона сняла школьную мантию и уже привычно бросила ее на диван. Зажигать свечи не хотелось, полумрак, царивший в помещении, успокаивал. Девушка устало опустилась в кресло, вытащила заколки из прически, и длинные каштановые волосы рассыпались по плечам. Гермиона закрыла глаза. Напряжение минувшей недели никак не хотело отпускать ее.
«Малфой, пожалуйста, вернись от Лорда живым! Ты не имеешь права умереть. Только не сейчас, слышишь?!»
Все смешалось в голове. Незаживающая рана Лаванды, собственный опыт анимагических превращений, Круциатус, бьющий из палочки Невилла, разговор с Джинни, декабрь, приближающийся с бешеной скоростью, Годрикова Лощина, Гарри и Рон, от которых не было ни слуху, ни духу, ежевечерние прослушивание «Поттеровского дозора», исчезновение Малфоя... Слишком много всего, слишком тяжело, слишком черно...
И за спиной вдруг тихонько скрипнула дверь. Гермиона резко обернулась и, кажется, забыла, как дышать.
Он стоит, прислонившись к стене — еще бледнее, чем обычно, уставший, вымотанный, с темными кругами под глазами и абсолютно лихорадочном блеском во взгляде. Он стоит и смотрит ей в глаза, в грязной дорожной мантии, с мокрыми волосами и такой знакомой усмешкой на губах. Он едва держится на ногах, ему и дышать-то наверно сейчас тяжело, но у Гермионы внутри все словно взрывается — живой!
— У меня получилось, Грейнджер, — спокойно произносит он, и от его хриплого голоса все тело покрывается ледяной коркой. Девушка облизывает пересохшие губы и выдыхает:
— Что получилось, Малфой?
— Вызвать материального Патронуса.
Она пораженно смотрит на него. Он неделю провел в компании Волдеморта, он все это время ходил по краю, был на волосок от смерти, он выбрался — и первые слова, которые он произносит — о Патронусе? Как ему это удалось? Там, в аду, среди крови, криков и страха, он нашел-таки воспоминание, полное света? Парень с пепелищем вместо души нашел-таки надежду?
— Покажи, — отвечает она почти ровным голосом, наплевав на то, что сердце уже готово пробить ребра и выскочить из груди.
Драко усмехается и вынимает из кармана волшебную палочку. Закрывает на мгновенье глаза, и руки у него немного подрагивают. Он замирает на несколько секунд, потом делает взмах палочкой и произносит четко и ясно:
— Экспекто Патронум!
Из его палочки вырывается мощный сияющий луч, и в мгновение ока по Выручай-комнате ходит, озаряя все вокруг ярким серебристым светом, роскошная тигрица.
Гермиона чувствует, что ей перекрыли кислород. В горле пересохло, а сердце, кажется, остановилось. И сделать вдох уже почти невозможно, и девушка задыхается, смотря широко раскрытыми глазами на сияющего зверя.
— Малфой, — хрипит она потрясенно, — Малфой, какое воспоминание ты выбрал?
И она не хочет слышать его ответ, она не хочет, чтобы он произносил эти слова, ведь и так прекрасно все знает. Он молчит и смотрит прямо и смело, не отводит взгляда, и Гермиона не выдерживает, срывается и бежит что есть мочи оттуда, как уже бежала однажды. И снова сердце колотится в груди, и от быстрого бега сбивается дыхание, но главное сейчас — это не останавливаться, ведь тогда понимание холодной волной накроет ее, и она утонет, ведь плавать уже разучилась. Она влетает в гриффиндорскую гостиную, мчится к лестнице, перепрыгивает ступеньки, захлопывает дверь в девчачью спальню и прислоняется к ней спиной. Она вынимает из кармана волшебную палочку дрожащими руками, она закрывает глаза и видит темную комнату, и лицо парня, освещенное молнией, она чувствует на своих губах жесткие поцелуи, слышит хриплые стоны, чувствует его терпкий запах...
— Экспекто Патронум, — выдыхает она и открывает глаза. И тут же сползает по двери на пол, прикрыв рот ладонью.
— Твою мать... — шепчет тихо-тихо.
А посреди комнаты расхаживает, гордо вскинув голову, огромный серебристый сияющий барс.
Ноябрь умирал.
Он отчаянно цеплялся за жизнь, но зима была неумолима — била ночными заморозками, холодными ветрами и первым мокрым снегом. Последний месяц осени доживал свои последние дни, он отступал, освобождая дорогу декабрю.
Казалось, друзья прочитали о Годриковой Лощине все. Они исследовали любые, даже самые незначительные, упоминания о малой родине Годрика Гриффиндора, просмотрели кучу книг, изучили даже подшивку старых выпусков «Пророка». Информации было немного, но она была. Оказалось, что в Годриковой Лощине живет один из самых лучших историков, автор школьного учебника «История магии» Батильда Бэгшот. Она уже очень стара, но к кому еще, если не к ней, можно обратиться за помощью? Она жила в Годриковой Лощине, она знает историю этого селения, а значит, она вполне может рассказать что-то о Игнотусе Певерелле и Дарах Смерти. Именно к ней, в первую очередь, собиралась обратиться Луна.
Дни ускользали, до первых выходных декабря оставалось все меньше и меньше времени. Было страшно. И в то же время — невозможно было больше ждать, хотелось действовать, хотелось делать хоть что-нибудь, сидеть без дела было невыносимо. Каждый вечер Лаванда, не обращая внимания на боль в плече, обращалась в жука и отправлялась в гостиную Слизерина. Благодаря ей Гермионе уже дважды удалось избежать столкновения с Ноттом и компанией — они все еще не могли успокоиться и продолжали разрабатывать планы по уничтожению грязной крови. Вот только после каждого ее анимагического превращения рана на плече снова начинала кровоточить. Ребята не знали, что делать — в больничное крыло обращаться было запрещено. Браун только отмахивалась — ерунда! Гермионе оставалось только поражаться — как же сильно изменилась девушка за последние три месяца! Как не похожа была эта серьезная и сильная Лаванда, на ту, другую, у которой в голове только модные в этом сезоне фасоны платьев и последние хогвартские сплетни!
Первая декабрьская суббота выдалась белой. Ночью выпал первый настоящий снег, а легкий мороз не дал ему растаять. Друзья стояли в гриффиндорской гостиной и напряженно молчали. Слов не было. И только Луна, казалось, оставалась спокойной и все так же улыбалась, запахивая поплотнее теплую мантию.
— Ну, я полетела. Увидимся вечером! — произнесла Луна, собирая свои длинные пепельные волосы в тугой пучок.
— Удачи тебе, — улыбнулась в ответ Джинни. Рейвенкловка помахала друзьям рукой и обернулась. Невилл распахнул окно, и большая белая сова выпорхнула на улицу. Четверо друзей застыли, не отрывая взгляда от уменьшающейся белой точки на фоне серого пасмурного неба.
— У нее все получится, — прошептала тихонько Лаванда, а Невилл взял ее за руку и легонько сжал тонкие холодные пальцы.
— Конечно, получится. Иначе просто не может быть.
— Гермиона, — Джинни повернула голову к подруге, отрывая взгляд от свинцовых туч, в которых уже невозможно было различить белую птицу, — где ты планируешь провести Рождество?
Грейнджер вздрогнула. В сумасшедшем водовороте последних недель она и думать забыла о том, что приближается Рождество, а значит — каникулы.
— Я еще не думала об этом.
— Может, поехали в Нору? Все наши приедут, Фред и Джордж, и Билл с Флер, и даже Чарли. Вот только... — Джинни замолчала резко, словно споткнулась о что-то, но тут же продолжила: — Вот только Рона не будет. И Гарри. Приезжай! Отвлечешься хоть немного...
Гермиона задумалась. У нее не могло быть никаких планов на Рождество. Еще перед началом учебного года она изменила своим родителям память, и те уехали жить в Австралию. Оставаться в пустой школе один на один с Кэрроу не очень хотелось. Может, и вправду отправиться в Нору? Веселого праздника, конечно, не будет, но уж лучше отбыть каникулы там, вместе с Джинни и близнецами, нежели одной в холодной и мертвой школе.
— Поехали, — выдохнула девушка, решившись. Джинни радостно улыбнулась в ответ.
День тянулся медленно, словно патока. Хотелось занять чем-то руки, но ничего не получалось. Все прочитанное тут же вылетало из головы, варить зелья в таком состоянии вообще было взрывоопасно. Гермиона бродила по территории замка с Джинни и Лавандой в полной тишине. Говорить не хотелось. Души переполняла тревога, и все слова были тут лишними. Снег скрипел под ногами, морозный воздух врывался в легкие, низкие облака давили на головы. Ну, Луна, где же ты?
После обеда к девушкам присоединился Невилл, и они стали молчать уже вчетвером. Быстро темнело, над Хогвартсом сгущались сумерки. Луны все не было.
На ужин никто не пошел — было просто невыносимо даже представить себе, что придется сидеть в Большом зале и делать вид, что все хорошо. Они не чувствовали голода. Они не чувствовали ничего, кроме тревоги.
Вдруг в окно кто-то постучал. Все, как один, вскочили на ноги и бросились к оконной раме. Там, на подоконнике, сидела уже знакомая всем полярная сова с большими желтыми глазами. Она влетела в гостиную и присела на стол, отряхивая перья от снега. И не успел Невилл закрыть окно, как на столе уже сидела, скрестив ноги по-турецки, Луна. Ее мантия была мокрой, Лавгуд стянула ее и бросила на кресло, потом распустила волнистые пепельные волосы, с облегчением встряхнула головой. Подняла на друзей усталый взгляд и улыбнулась.
— Ты как? — спросила осторожно Джинни, присаживаясь в кресло.
— Полет прошел успешно! — рассмеялась рейвенкловка. — У меня для вас есть немного новостей!
— Рассказывай быстрее! — взмолилась Лаванда, нервно переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. Теперь, когда друзья увидели, что с Луной все хорошо, напряжение отпустило их, тревога ушла, осталось только любопытство.
— Новость первая, грустная. Батильда Бэгшот мертва, — друзья озадаченно переглянулись. — Я нашла ее дом, постучала, но мне никто не ответил. Однако одно из окон было открыто, я подумала, что это странно, холодно ведь. Обернулась в сову, влетела внутрь и... и увидела ее. Она умерла недавно, может, несколько дней тому назад. Ее еще не нашли... — Луна грустно вздохнула и потерла ладонями уставшее лицо. — Я потом написала записку и оставила ее под дверью соседнего дома. Надеюсь, ее похоронят по-человечески...
— Значит, тебе не удалось ничего разузнать? — подавленно спросил Невилл, но Луна отрицательно покачала головой.
— Я обыскала ее дом. Это была новость номер два.
— И что?
— Нашла там одну прелюбопытнейшую книгу, — Луна потянулась к своей мантии и достала из внутреннего кармана новенькую книгу с яркой обложкой. — Я не успела ее, как следует, прочитать, только пролистала. Конечно, автором этого чтива является Рита Скитер, и все, что здесь написано, следует пропускать через фильтр, но меня заинтересовало вот что...
Она пролистала несколько страниц, и протянула открытую книгу друзьям.
— Это почерк Дамблдора! — уверенно сказала Гермиона. Луна кивнула.
— Да. И посмотри на подпись, — на раскрытой странице была напечатана фотография письма, написанного, несомненно, рукой покойного директора. А в имени вместо буквы «А» был нарисован знак Даров Смерти. — Это письмо Гелерту Гринденвальду. Оказывается, он родственник Батильды Бэгшот, и некоторое время проживал в Годриковой Лощине. Они с профессором Дамблдором были друзьями.
— Но ведь этого не может быть! — недоверчиво протянула Лаванда. — Ведь всем известно, что Гринденвальд был темным волшебником, а их дуэль с Дамблдором 1945 года вошла во все учебники...
— Именно из этого Скитер сумела сделать очередную сенсацию, — кивнула Лавгуд.
— Это написала Рита Скитер, которая когда-то уверяла весь волшебный мир, что Гарри Поттер встречается с Гермионой Грейнджер! Этому нельзя верить! Дамблдор не мог дружить с Гринденвальдом! — возмущенно воскликнула Джинни.
— Колдография письма, Джин. Оно — подлинно.
— Как давно оно было написано? — спросил хмуро Невилл.
— Очень давно. Дамблдор тогда только закончил Хогвартс, — ответила Луна.
— Они искали Смертельные реликвии, — вдруг произнесла Гермиона, до этого не участвующая в споре. Все с недоумением посмотрели на нее. — Профессор Дамблдор и Гелерт Гринденвальд искали Смертельные реликвии. Именно поэтому, директор так подписал свое письмо. Но, видимо, потом их дороги разошлись, они поссорились... Я не знаю...
Гермиона поднялась и начала нервно расхаживать по гостиной. Друзья не отрывали от нее встревоженных и внимательных взглядов. Девушка размышляла вслух, не замечая ничего вокруг.
— Это все только догадки, но ведь... если предположить, что Дамблдор отказался от поисков Даров Смерти, а Гриндендальд продолжил их... Стать обладателем мантии-невидимки он не мог, она принадлежала семье Поттеров. О камне нам почти ничего неизвестно, но... — Гермиона резко остановилась и посмотрела на друзей. — Но он мог найти Старшую палочку.
— Но если он был хозяином Бузинной палочки, значит... — начала была Лаванда, но Гермиона договорила вместо нее:
— Значит, она изменила своего хозяина в 1945 году. Когда профессор Дамблдор победил Гринденвальда на дуэли.
Ребята переглянулись. В гостиной воцарилась напряженная тишина.
— Когда волшебник умирает, куда девается его палочка? — в полной тишине голос Гермионы казался слишком высоким.
— Ее хоронят вместе с хозяином, — ответил Невилл.
— Значит, если наши догадки верны, то... Верховная Палочка лежит в Белой гробнице?
— «Искать нужно там, где другой искать не станет. Все у вас под носом». Все сходится! — прошептала едва слышно Джинни. — Но мы ведь не будем... ее оттуда забирать?
— Конечно, нет! Пока палочка там, она в безопасности! Сами-Знаете-Кто не знает, что она в Хогвартсе, иначе он бы давно ее отсюда забрал. А единственный человек, который знает о настоящем владельце Верховной палочки, сидит сейчас в Нумернгарде. А значит, пока переживать об этом не стоит... — решительно сказал Невилл. Все остальные неуверенно кивнули. Ведь было понятно, что, рано или поздно, Волдеморт узнает, где именно лежит Бузинная палочка, и он не остановится перед осквернением гробницы. И они никак не смогут ему помешать.
— Если честно, я такая голодная, что дракона бы съела, — смущенно улыбнулась Луна. — У вас нет ничего вкусненького?
И все как будто отмерли после длительного сна. Ужин они все пропустили, но ведь можно было спуститься на кухню и попросить еды у домовиков, поэтому, уже через полчаса, все пятеро с удовольствием ужинали, сидя на ядерно-желтом диване у огня.
А когда, усталые и сытые, Гермиона и Лаванда поднялись ночью в девчачью спальню, их ждало злое ворчание Парвати:
— Усмирите свою птицу, она тут уже час, как спать не дает, и к себе никого не подпускает...
Гермиона посмотрела на подоконник, и ее сердце в одно мгновенье ухнуло вниз. Там сидел уже знакомый черный филин, к лапке которого был привязан конверт и небольшой сверток. Лаванда окинула Гермиону любопытным взглядом, но комментировать не стала, лишь спокойно ушла к своей кровати, пожелав всем спокойной ночи.
Грейнджер отвязала сверток и конверт и выпустила птицу. Потом забралась на свою кровать, задернув полог. Руки дрожали, ведь она знала, от кого письмо. И догадывалась, что было завернуто в жесткую темную бумагу. Она не приходила в Выручай-комнату после того, как Малфой показал ей своего Патронуса. Она боялась, безумно боялась, хотя и сама не знала чего. Она видела Малфоя каждый день — и облегченно вздыхала, увидев его живым и здоровым. Она чувствовала на себе его взгляд, цепкий и колкий. Между ними происходило нечто странное, невозможное, неправильное. Они были связаны, и не было сил и желания освободиться. «Влипли, — шептала про себя Гермиона каждый вечер. — Мерлин, как же мы влипли...». Они уже ничего не могли с этим поделать.
Гермиона разорвала конверт и пробежалась взглядом по строкам, написанным знакомым почерком.
«Какого черта тебя не было сегодня на ужине?
Четверг, Выручай-комната, после ужина. В пятницу утром я уезжаю. Мои рождественские каникулы начинаются немного раньше.
P.S. Не забывай больше свои вещи»
Гермиона нервно выдохнула и развернула сверток. В ее руках была ее школьная мантия, забытая неделю тому назад на диване в полутемной теплой комнате на восьмом этаже.
* * *
Она заперла дверь, и прислонилась спиной к косяку. Он недвижно сидел в кресле, напряженный и немного злой. Гермиона вздохнула — черт побери, Малфой, что творится в твоей душе сейчас?
— Почему ты уезжаешь из Хогвартса раньше на неделю? — спросила она, он поднял на нее усталый взгляд и ухмыльнулся.
— Меня вызывают, Грейнджер. Очередной прием в поместье.
Вот значит как. Прием в Малфой-мэноре. Что грозит тебе на этот раз, Малфой?
— Ты, наверное, счастлив.
Он резко поднялся с кресла и отошел к окну, не взглянув на девушку и не удостоив ее ответом. Гермиона подошла к своему креслу и села, подобрав под себя ноги. Они молчали. Тишина повисла между ними, и прорваться сквозь нее было почти невозможно. Грейнджер смотрела на его спину, неестественно прямую и напряженную. Он не отрывал взгляда от снежных завалов за окном.
— Малфой.
Парень обернулся и встретился с ней взглядом. В серых глазах не замирали больше молнии, там была только горечь и обреченность.
— Тебе страшно, Малфой?
Он дернулся, как от удара, порывисто подошел к ней, схватил холодными пальцами ее подбородок, заставил смотреть в глаза. Она не отвела взгляда, смотрела прямо и уверенно. В его взгляде разгорался привычный огонь, и Гермиона удовлетворенно ухмыльнулась.
— Не надо меня жалеть, Грейнджер. Не смей, поняла? Это — моя жизнь, и не суй в нее свой любопытный нос! — Малфой почти шипит, он выплевывает слова ей в лицо, а она только приподнимает бровь:
— А не то что, Малфой?
Холодные пальцы стискивают подбородок еще сильнее, светлые волосы падают на глаза, а взгляд уже опаляет. У Гермионы дрожат пальцы, но не от страха. Она играет с огнем, трогает пламя, а тут уж нужно позабыть о страхе, тут нет времени боятся — только гореть. И получать от этого удовольствие.
Он целует ее резко, и губы у него горячие. Она хватает рукой волосы на его затылке и притягивает к себе ближе, пьет поцелуй жадно, и это сейчас — их воздух. Им нужно чувствовать друг друга, иначе замерзнут, и никакие Согревающие чары не спасут. И нервное горячее дыхание обжигает кожу, и они не могут остановиться, ведь голодные губы не хотят отрываться друг от друга, ведь душу охватывает беспричинный страх — а вдруг, я открою глаза, и окажется, что мне все это померещилось, и Выручай-комната пуста?
Он разрывает поцелуй и распрямляется. Гермиона ловит себя на мысли, что он действительно высокий, и чтобы чувствовать себя хоть немного увереннее, тоже поднимается на ноги. Нервно и судорожно хватается за воротник его рубашки, комкает дорогую белоснежную ткань и говорит вдруг громко:
— Малфой, сукин сын, пообещай мне, что вернешься после каникул живым.
Он смотрит на нее сверху вниз, и слова ее громом бьют по барабанным перепонкам, он прижимает ее к себе слишком сильно, забывая об осторожности, но она даже не морщится от легкой боли.
— С каких это пор тебе стало так важно, чтобы я жил, а, Грейнджер? — тянет насмешливо, вглядываясь в ее заостренное и бледное лицо.
— С тех самых, когда ты присылаешь мне забытые мантии, — ухмыльнулась она. И снова поцеловала его, поцеловала, чтобы утонуть, в очередной раз, в его запахе, в его силе, чтобы раствориться и забыть, кто она и кто он. Забыть обо всем, забыть, что вокруг война и боль, забыть, что его нужно ненавидеть.
— Пообещай, Малфой.
— Я не буду тебе ничего обещать.
И его слова — словно пощечины. И его хочется ударить, и она бы ударила, но он целует ее снова, и остается только впускать его горячий и уверенный язык в свой рот, кусать его губы, впиваться короткими ногтями в его шею, остается только целовать в ответ, да так страстно, чтобы подкашивались ноги. И не отпускать этого ублюдка, ни в коем случае не отпускать, ведь без него...
Без него устоять на ногах будет невозможно.
* * *
Утро пятницы было хмурым и серым. Незаметно подкралась оттепель, снег за окнами начинал таять, превращался в грязную отвратительную кашу. Гермиона поежилась, зайдя в Большой зал. Ей не нужно было смотреть на стол Слизерина, она знала, что Малфоя там нет, ведь не почувствовала на себе тяжелого взгляда. Она прошла к столу своего факультета и опустилась рядом с Джинни и Лавандой.
— Приятного аппетита, — улыбнулась она подругам. Уизли приветливо улыбнулась, намазывая себе тост джемом, а Лаванда только кивнула. Она вообще была довольно хмурой и какой-то... растерянной?
— Что-то случилось? — осторожно спросила Гермиона, но девушка только отрицательно покачала головой:
— Нет, все в порядке. Только... Гермиона, поможешь мне с домашним заданием для Флитвика? У меня что-то не очень получается...
Грейнджер непонимающе посмотрела на однокурсницу. На Заклинаниях они сейчас тренировали невербальные чары замедления движений, и кажется, раньше у Лаванды проблем с ними не возникало.
— Да, конечно, помогу! У нас ведь сейчас нет занятия, можем потренироваться в гостиной, если хочешь.
— Лучше найти какой-то пустой класс. Не хочу случайно угодить в кого-то заклинанием, — ответила Браун. Гермиона кивнула и принялась за еду.
После завтрака девушки вышли с Большого зала и отправились на поиски пустующего кабинета. Когда они, наконец, нашли один такой, Лаванда закрыла за собой дверь, посмотрела Гермионе в глаза и выпалила:
— Что у тебя с Малфоем?
Сердце остановилось. Грейнджер смотрела на подругу расширенными от ужаса глазами и не могла вымолвить и слова. Ее поймали. Ведь нельзя жить в двух мирах одновременно, ты предательница, Гермиона, и, рано или поздно, об этом должны были узнать.
— Просто вчера я обернулась в жука и полетела в гостиную Слизерина. Там не было ничего интересного, но потом Малфой направился к выходу из гостиной, я подумала, что это подозрительно, и... я села к нему на мантию. Я видела вас. Прости, я не хотела подслушивать, но не могла выбраться из Выручай-комнаты, пока кто-то из вас не откроет дверь, и я... прости. Я все слышала.
И ноги уже не держат, Гермиона опирается руками на ближайшую парту и не сводит испуганного взгляда от Лаванды. «Это конец», — проносится в голове, а все остальные мысли заглушает оглушительное биение сердца. Все кончено, Грейнджер. Ты попалась.
Лаванда громко выдохнула. Видимо, этот разговор тоже давался ей нелегко. Она прошлась по кабинету, нервно кусая губы.
— Я понимаю, это не мое дело. Но... он же Пожиратель, Гермиона!
— Я знаю... — прохрипела Грейнджер в ответ.
— Он опасен. Он убийца. Он... он ведь зло! — и Гермионе хочется закрыть уши ладонями, чтобы не слышать Лаванду, не слышать ее слов, не слышать ее надрывного голоса, в котором столько горечи и боли. — У него на руке — Черная Метка, он вместе со своими дружками убивает для Сама-Знаешь-Кого людей, убивает маглорожденных! Убивает таких, как ты! Это же Малфой, Гермиона!
— Я знаю, Лаванда.
Девушка остановилась посреди кабинета и внимательно посмотрела на подругу.
— У вас... У вас это серьезно?
— Он спас мне жизнь в Верхнем Флегли. А у меня поменялся Патронус, — у Гермионы голос отрешенный, и глаза пустые. «Все кончено», — стучит в ее пульсе, и спасаться уже нет смысла. Ты заигралась, девочка.
Лаванда прячет лицо в ладонях, потом порывисто подходит к Гермионе и крепко обнимает ее.
— Я просто очень волнуюсь за тебя. Но ты сильная, ты умная, ты знаешь, что делаешь. Я никому не скажу о вас. Только... будь осторожна, хорошо?
Гермиона не верит своим ушам. Неужели ей не показалось? И Лаванда действительно произнесла то, что она услышала? И девушка обнимает подругу в ответ, обнимает так сильно, как только может.
— Я... буду осторожна. Обещаю. Это сильнее меня. Я уже себе не принадлежу. Мне просто необходимо знать, что с ним все хорошо, что он все еще дышит... Я... Спасибо тебе.
Лаванда успокаивающе погладила ее по спине и закрыла глаза.
— Как же ты умудрилась так вляпаться?..
За окном вновь падал мокрый снег.
Драко запер за собой дверь, стянул с плеч мантию Пожирателя, подошел к окну и уперся руками о подоконник. Темная неделя, кровавая неделя, тяжелая неделя... Он устал.
Каждый день допросы, каждый день избиения, каждый день пытки. Словно затянувшийся кошмар, который никак не хочет прекращаться, словно зыбучие пески, которые затягивают тебя, и надежды на спасение нет. Скольких ты убил на этой неделе, Малфой? Хватит ли этого для Лорда? Хватит ли этих смертей для того, чтобы тебе разрешили жить?
Драко закрыл глаза. Он все еще не мог выбросить из головы сегодняшний допрос. Когда в каминный зал Малфой-Мэнора ввели мужчину средних лет в очень потрепанной и грязной мантии, Драко не сразу понял, в чем дело. Почему мать как-то уж слишком нервно выдохнула и побледнела, почему Беллатриса так радостно и безумно расхохоталась? Мужчина был ему незнаком. У Драко была хорошая память на лица, он запоминал людей и мог сказать со стопроцентной точностью — с этим человеком он никогда не встречался. Но, видимо, мама и Беллатриса знали, кто это такой.
— Попался, Тонкс?! — рассмеялась истерично тетка и сделала несколько шагов навстречу мужчине, которого держали два егеря. Драко понял — видимо, это тот самый Тед Тонкс, грязнокровный муж тети Андромеды, старшей из сестер Блэк. — Давно хотела с тобой встретиться!
Мужчина улыбался. Он не отвечал Беллатрисе и не отводил от нее взгляда. Спокойный. Он словно смирился с тем, что скоро умрет. Он не закричал, когда из палочки тетки ударил первый Круциатус. Он не раскрыл рта, когда к Беллатрисе присоединились другие Пожиратели. Его пытали, над ним смеялись, его мучили, а он так и не промолвил и слова. И взгляд у него был усталым и каким-то... понимающим. И только потом, уже лежа на грязном полу в луже собственной крови и рвоты, он еще раз поднял уже безумный взгляд на Беллатрису и прохрипел:
— Андромеда...
Драко открыл глаза и резко оттолкнулся руками от подоконника. Он прошелся по комнате и замер возле камина. Руки слегка подрагивали. Он впервые видел человека, смирившегося со смертью, принявшего ее спокойно, с каким-то умиротворением и достоинством. Все, умершие на глазах Драко, молили о пощаде, кричали, плакали, просили... Все хотели жить. И только этот мужчина, человек в изорванной грязной мантии, человек, который теоретически считается твоим родственником, встретил свою смерть спокойно. Было даже ощущение, что он... ждал ее. Как же нужно измучить человека, чтобы смерть казалась высшей благодатью, подарком, избавлением? Какой же поганой должна быть его жизнь?
Драко сделал глубокий вдох. Именно сейчас, стоя в своей холодной и пустой комнате фамильного поместья, он очень хотел жить. И эта жажда жизни выжигала все остальные чувства, она затмевала боль, страх, ненависть. Жить хотелось до невозможности, до боли, до безысходности...
В дверь тихонько постучали, и Малфой резко обернулся, выхватив, на всякий случай, волшебную палочку.
— Кто там?
— Драко, это я... — голос мамы звучал немного приглушенно, и юноша облегченно выдохнул и спрятал палочку.
— Входи.
Нарцисса вошла в комнату и неслышно затворила за собой дверь. Парень не зажигал свечи, поэтому в помещении царила почти непроницаемая тьма. Миссис Малфой вытянула палочку и легким взмахом зажгла свечи.
— Как ты? — осторожно спросила она, присаживаясь на кровать. Она выглядела еще бледнее обычного, и тени под глазами казались особенно глубокими. Сердце Драко сжалось — мать выглядела усталой, и во взгляде ее было что-то такое обреченное, такое горькое, такое надломленное... В ее взгляде было что-то такое, что он всего час назад увидел в глазах Теда Тонкса.
— Нормально, — ответил парень, не разрывая зрительный контакт. Нарцисса едва заметно улыбнулась, но улыбка получилась какой-то слишком грустной. Они понимали друг друга без слов, они были не нужны и казались смешными. Зачем говорить? Словами делу не поможешь.
— Ты не замерз? В поместье довольно холодно. Надень мантию, — Малфой покосился на мантию Пожирателя, что лежала на кресле у входа, и поморщился.
— Нет, мне не холодно.
Нарцисса встала, подошла ближе к сыну и вгляделась внимательно в его лицо. Бледный и усталый, он казался намного старше своих семнадцати лет. Женщина тяжело вздохнула и вымолвила тихо:
— Лорд прибыл в поместье. Через полчаса велел явиться в Большой зал на собрание, — лицо сына не изменилось, ничего невозможно было прочитать по нему, но миссис Малфой почувствовала, как он напрягся.
— Хорошо, я спущусь, — голос юноши был ровным, глаза — спокойными, но мать понимала, что это спокойствие давалось ему через силу. Откуда только у него берется столько силы и выдержки? Что-то помогало ему не сломаться, держать лицо? Что-то разжигало в нем жажду жизни, но что?..
— У меня для тебя кое-что есть... — женщина вынула из кармана строгой черной мантии небольшой пузырек с янтарной жидкостью и протянула сыну. — Можешь считать, что это мой рождественский подарок.
— Что это? — Драко взял у мамы флакон и поднес его к свету. — Это похоже на...
— Это Феликс Фелицис.
Драко оторвал взгляд от пузырька с зельем и изумленно посмотрел на мать.
— Но... откуда?
— У меня в школе был высший балл по Зельеварению, — усмехнулась Нарцисса. — Это зелье очень тяжело сварить, и это требует очень много времени. За полгода я смогла изготовить Феликса только на двадцать четыре часа, но...
Драко ступил несколько шагов, разделявших его с матерью, и обнял ее, обнял так крепко, как только мог, обнял, как никогда никого не обнимал. Нарцисса обвила сына руками, уткнулась носом в его плечо и зажмурила глаза. Комок в горле проглотить было невозможно.
— Спасибо... — только и вымолвил парень, отпуская мать. Она еще раз сжала ледяными руками его ладонь и прошептала:
— Спрячь его. И используй только в крайних случаях. Если его найдут... — миссис Малфой замолчала, ведь не нужно было продолжать, и так было понятно, что сделают Пожиратели, если найдут пузырек Феликса Фелициса у младшего Малфоя. — Не забудь о собрании.
Юноша коротко кивнул, надевая мантию и пряча маленький пузырек во внутренний карман. Нарцисса прошла к двери, обернувшись лишь на пороге.
— С Рождеством, Драко.
— С Рождеством, мама.
Сердце Драко колотилось, словно обезумевшее. Пузырек Феликс Фелицис, удача в чистом виде, двадцать четыре часа чистого везения! Этот подарок на Рождество можно считать поистине королевским!
Он спускался крутыми лестницами к Большому залу Малфой-мэнора, и руки его уже не дрожали. Уверенной походкой он вошел в помещение и занял свое место. Пожиратели сидели за столом, тихо переговариваясь между собой. Драко бросил беглый взгляд на отца, который с каждым днем погружался в пучину своего безумия и страха все глубже. Черт возьми, как они это с тобой сделали, отец? Неужели хватило всего-то нескольких месяцев в Азкабане, чтобы уничтожить тебя?
Когда в зал вошел Волдеморт, воцарилась тишина. Десятки взглядов, полных обожания, уважения, страха и преданности, устремились к высокой фигуре, облаченной в черную мантию. Лорд занял свое место во главе стола и медленно оглядел всех присутствующих, останавливая свой взгляд на каждом, кто сидел сейчас за столом.
— Я рад снова видеть вас, мои верные слуги, — от его тихого шипящего голоса в большом зале стало еще холоднее. — Я долго отсутствовал. У меня были дела заграницей. Но я рад, что во время моего отсутствия вы не теряли времени даром...
За столом прокатился тихий удовлетворенный смешок, Пожиратели усмехались и кивали друг другу. Драко оставался невозмутимым.
— Я много странствовал, — продолжил Лорд, и все снова затихли и благоговейно воззрились на него. — Я видел много людей. И мне посчастливилось совершенно случайно повстречать одного моего давнего друга. Уверен, что многие из вас также знают его... Рабастан, скажи, чтобы ввели нашего друга. Ведь невежливо будет его не поприветствовать, тем более, он в гостях...
Рабастан Лестрейндж, высокий и худощавый мужчина с длинными темными волосами, поднялся со своего места и вышел из зала. Он вернулся через несколько минут, а следом за ним, сгорбившись и спотыкаясь, шел какой-то мужчина в дорогой изысканной, но очень грязной мантии.
— Прошу поприветствовать нашего старого друга, заблудшего сына, — Темный Лорд ухмыльнулся и продолжил: — Тобиаса Паркинсона.
Драко резко повернул голову к гостю. Тобиас не поднимал головы, не смотрел на Пожирателей, только себе под ноги. Он казался жалким и совсем изломанным, он даже близко не был похож на того гордого и напыщенного Тобиаса Паркинсона, которого помнил Малфой. Сердце тревожно сжалось. Их нашли. Семья Паркинсонов скрывалась больше полугода, но их все-таки нашли и привезли назад, в Британию. Они схватили всех или только главу семейства? Удалось ли спастись остальным членам семьи?
— Тобиас был очень рад видеть меня и тут же предложил свою помощь. Он клялся в своей верности, приводил аргументы... как вы думаете, стоит ли верить ему? — Лорд оглядел внимательно своих подданных. — Как думаешь ты, Беллатриса?
— Кто предал один раз, предаст и второй. Он недостоин служить Вам, мой Лорд, — вымолвила тетка, с презрением смотря на Паркинсона. Тот опустил голову еще ниже.
— Мне нравится твоя верность, Беллатриса. Но не стоит быть столь жестокой к этому человеку. Он заверял, что всегда поддерживал меня и будет делать это и в будущем... Он говорил, что не только он, а и вся его семья жаждет служить мне, не так ли, Тобиас? — Волдеморт встал с кресла, прошелся большим залом и остановился возле мужчины.
— Да, мой Лорд, — едва слышно прошептал Паркинсон. Его трясло. Лорд ухмыльнулся.
— Сегодня в наши ряды вступает еще один человек, — продолжил он. — Пригласите мисс Паркинсон.
Панси вошла в зал — бледная и безучастная ко всему, словно каменная. Она подошла к Лорду, опустилась перед ним на одно колено и поцеловала край его мантии. Драко смотрел на нее, и внутри у него все холодело. Бледная и худая, она была похожа больше на тень, чем на ту веселую девчонку, которую он сохранил в своей памяти.
— Готова ли ты принять мою Метку?
— Готова, мой Лорд, — голос, когда-то звонкий, сейчас не выражал ничего. В каре-зеленых глазах, в которых было когда-то столько смеха и жизни, сейчас была только обреченность и безразличие. Девушка закатала рукав мантии и протянула Лорду левую руку. Тот удовлетворенно улыбнулся и дотронулся волшебной палочкой до ее предплечья.
Она не кричала и не плакала, когда Волдеморт выжигал ей Метку. Ее лицо не отображало ни одной эмоции, оно больше походило на маску. Где-то там, внутри, она уже умерла. Ей было все равно, ее глаза были пустыми, она не могла чувствовать уже ничего. Она не боялась, не радовалась, ее уже не было. Панси Паркинсон была мертва.
Драко смотрел на нее глазами, полными ужаса и бессильной злобы. В его душе появилась еще одна кровоточащая рана, в пульсе стучало: «Это все из-за тебя, Драко. Ты сидишь сейчас и смотришь на то, как у нее отнимают душу, и ничего не делаешь для того, чтобы ее спасти. А ведь ты когда-то любил ее. Ведь когда-то она делала тебя счастливым». Ни одна эмоция не отобразилась на его лице, а внутри все рушилось. Безумная, невыносимая боль заполонила все тело, и стало слишком трудно дышать, цвета казались слишком резкими, но Драко не отрывал взгляда от палочки Лорда, которая выжигала на тонком предплечье Панси Паркинсон Черную Метку.
— Спасибо, мой Лорд. Клянусь верно служить Вам, — вымолвила девушка, когда все закончилось. Голос ее ничего не выражал.
— Займи свое место, — кивнул Лорд и повернулся к остальным Пожирателям. — Я подумал, что многие уважаемые семьи Британии хотят присоединиться к нам, вот только что-то мешает им, может, врожденная вежливость и нежелание навязываться?
Столом прокатился тихий издевательский смех.
— Так может быть, стоит нанести им визит вежливости, как думаете? — люди в черных мантиях одобрительно загудели и закивали головами. — Отлично. Вот и займитесь этим. Завтра же. Собрание окончено.
И Лорд стремительно вышел из большого зала, не оборачиваясь.
Драко быстро шел к своей комнате, не обращая внимания ни на что вокруг. Радость, подаренная маленьким пузырьком Феликс Фелицис, бесследно исчезла, и сейчас в душе было так гадко, что хотелось кричать. Парень закрыл за собой дверь, вынул палочку из кармана мантии и наложил на комнату Муффлиато. И лишь тогда, задыхаясь от бессильной злобы и горечи, проорал в темноту:
— Ненавижу!!!
Он метался по комнате, как загнанный зверь, он бил кулаками каменные стены, сбивая руки в кровь,почти не чувствуя боли. Они уничтожили отца, они убили Панси, они... И ты приложил к этому руку, Малфой. Ты во всем виноват. И завтра ты спокойно отправишься наносить “визиты вежливости”другим знатным и чистокровным семьям, ты схватишь этих людей и приволочешь в Мэнор, а вечером им выжгут Метку на левом предплечье, и ты будешь наблюдать за этим. Ты будешь смотреть, как будет умирать надежда в глазах тех, кто рассчитывал, что эта война обойдет их стороной. Ты сделаешь это.
И вдруг холодное понимание накрыло его, и Драко остановился. В горле пересохло, он хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. И в мозгу стучало только одно слово. Забини.
У тебя нет друзей, Драко Малфой.
Парень без сил опустился на кровать и спрятал лицо в ладонях. Безусловно, завтра они наведаются на Вилла-Забини. Ведь их семья — одна из самых богатых чистокровных фамилий, которая старалась держать нейтралитет. Завтра ты притащишь в Малфой-Мэнор Блейза, своего однокурсника, с которым делил тишину и огневиски последние полгода. Человека, в компании которого становилось немного легче дышать. Ты отдашь его Лорду. И он умрет, как умерла сегодня Панси.
У тебя нет друзей. Ты не можешь себе позволить подобную роскошь.
Драко встал с кровати и прошел несколько шагов по комнате. Все смешалось в воспаленном мозгу, мысли и образы путались, создавая какой-то безумный калейдоскоп. Юноша вытащил волшебную палочку и залечил ссадины на костяшках пальцев.
Не вздумай, Малфой. Ты и так натворил достаточно глупостей. Не подставляйся. Ты же так хочешь выжить, зачем же собственноручно резать ветку, на которой сидишь?
Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Он не мог больше так. Что-то в нем изменилось, что-то внутри протестовало, болело, рвалось наружу. Неужто в тебе проснулась совесть, Малфой? У тебя ее никогда не было. Или, может, это кричит твоя душа, воскрешенная усталой, бледной девушкой? Драко резко повернулся вокруг своей оси и аппарировал.
Когда ноги коснулись земли, парень опасливо огляделся вокруг. Он стоял посреди заснеженного леса, и вокруг не было ни души. Драко вынул из кармана черной мантии волшебную палочку, закрыл глаза и сосредоточился. Он никогда прежде не пробовал творить это заклинание так, но был уверен, что у него получится. Не может не получится.
И темноту ночного леса разрывает яркий серебристый луч, и огромная сияющая тигрица уносится прочь, к дому Блейза Забини. Патронус исчезает за деревьями, унося с собой короткое сообщение, состоящее всего из нескольких слов. «Убирайтесь из страны. Сейчас же».
И Драко упал на колени, обхватив голову руками и закрыв глаза. Снежинки медленно падали на черную мантию Пожирателя Смерти.
* * *
В Норе было слишком шумно. В Норе было слишком ярко. В Норе было слишком...
Гермиона наблюдала за тем, как Фред и Джордж пытаются поймать хотя бы одного садового гнома, чтобы испробовать на нем какое-то свое новое изобретение, и не могла отделаться от ощущения, что за всем этим веселым смехом, что то и дело раздавался в разных концах дома, таился страх. Каждый спасался от войны как мог. Уизли создавали иллюзию веселого Рождества.
В доме было много гостей. Приехал из Румынии Чарли, прятал от матери ожоги на руках, не разрешал ей обстричь себе волосы и рассказывал разные истории про драконов. Заглянули Билл и Флер, отшучивались от вопросов про будущих детей и помогали украшать дом. Близнецы носились Норой, и то тут, то там что-то взрывалось, приклеивалось, падало... Джинни и Гермиона помогали миссис Уизли на кухне, ведь она считала своим долгом наготовить столько вкусностей для своих гостей, чтобы хватило на весь год. Вот только имен Рона и Гарри никто не упоминал вслух. От них, по—прежнему, не было вестей.
У миссис Уизли глаза красные, врет, что от лука. Мистер Уизли хмурится, говорит — проблемы на работе. Флер руку Билла не отпускает, а если нет его в комнате дольше, чем полчаса, нервничает. И все разыгрывают какое-то нелепое представление о счастье, радости и беззаботности, но получается фальшиво и слишком уж наиграно. Гермиона вздохнула.
— Скорее, скорее, девочки, накрывайте на стол! Уже скоро придут Ремус и Тонкс, я пригласила их несколько дней тому назад и они пообещали навестить нас сегодня! — командует миссис Уизли, Гермиона переглядывается с Джинни, берет огромное блюдо с мясным пирогом и несет в комнату. Там играет музыка негромко, и елка сверкает разноцветными огнями, и шутят Уизли, и это все должно выглядеть уютно, тепло, по-домашнему, но сквозняком по ногам — тревога. На лицах — улыбки, но они словно приклеенные.
И сквозь окно гостиной влетел серебряный Патронус. Сияющий волк приземлился прямо на стол и произнес голосом Ремуса Люпина.
— Простите, мы не придем сегодня на рождественский ужин. Отец Тонкс был найден убитым сегодня. Мы останемся с Андромедой.
Патронус растаял в воздухе, и в гостиной повисла тишина. Миссис Уизли выронила блюдо с фруктами, и они рассыпались по полу. Горечь, боль и отчаянье охватили каждого, кто находился сейчас в Норе. Судорожно всхлипнула Флер. Сжал кулаки Чарли. Смертельно побледнела Джинни. Мистер Уизли вынул волшебную палочку и наполнил бокалы огневиски.
— Спи спокойно, Тед.
Гермиона выпила свое огневиски залпом. Напиток обжег язык и горло, он был резким и противным на вкус, отдавал кислыми яблоками. И дышать от него легче не стало. И боль никуда не ушла. Теда Тонкса убили. И никакой алкоголь не поможет его вернуть.
Ужин был тихим и напряженным. Никто больше не пытался шутить, на это уже просто не было сил. В этом году Рождество было омыто кровью, и каждый переживал эту смерть отдельно.
Гермиона лежала в своей кровати и никак не могла уснуть. Вот уже час, как они с Джинни пожелали друг дружке спокойной ночи и забрались под одеяла, но сон не шел. Девушка перевернулась на бок и прислушалась к дыханию подруги. Она могла точно сказать, что и Джинни не спала сейчас, а так же лежала в темноте, думая о чем-то своем.
Малфой, видел ли ты, как убивают твоего дядю? Участвовал ли ты в этом? Где ты сейчас, Малфой? Что чувствуешь? Жив ли ты сам, дышишь ли до сих пор? Что, черт побери, происходит сейчас в Малфой-Мэноре?
И вдруг звенящую тишину разорвал негромкий хлопок аппариции. Гермиона вскрикнула и вскочила с кровати, хватая с тумбочки волшебную палочку. Джинни тут же встала рядом, целясь своей в темноту.
— Кто здесь? — спросила Гермиона хриплым от напряжения голосом.
— Мисс Гермиона Грейнджер, не хотел Вас напугать, простите, это я, Добби.
— Добби? — одновременно вымолвили девушки, опуская палочки. Джинни зажгла свечу, и она осветила маленького эльфа-домовика, который что-то прижимал к себе своими тоненькими ручками. — Что ты здесь делаешь?
— Добби прибыл с поручением от мистера Гарри Поттера. Добби должен Вам что-то передать. Плохой Добби, он должен был сделать это, когда никого не будет поблизости, Добби думал, что мисс Джинни Уизли спит, думал, что она не проснется... — начал причитать эльф, но Гермиона резко перебила его:
— Гарри что-то передал мне?
— О да, мисс Гермиона Грейнджер, передал. Он просил Добби отдать Вам это, — и эльф протянул изумленной девушке сложенный вчетверо пергамент. Она взяла его дрожащими пальцами, развернула и пробежалась взглядом по строчкам, написанным таким знакомым кривым почерком.
«Гермиона, привет!
Как ты? Мы не могли написать тебе раньше, отправлять тебе письмо даже через Добби — большой риск, а когда ты была в школе, тем более. Ведь если бы у тебя нашли письмо от нас, боюсь, тебе бы не поздоровилось.
У нас все хорошо. Ну, хорошо — это, конечно, сильно сказано, но мы живы, здоровы и несколько дней тому назад уничтожили хоркрукс. Оказалось, что медальон Слизерина носил никто иной, как только наша обожаемая Амбридж. Пришлось нанести ей визит в Министерство (то еще было приключение, надо сказать!) и подменить настоящий медальон на копию. Кажется, она ничего не заметила. Ну,и повозились же мы с этим чертовым медальоном! Но несколько дней назад нам удалось-таки его уничтожить.
Мы постоянно перемещаемся, чтобы нас не засекли. Пока, как видишь, получается.
Гермиона, нам нужна твоя помощь. Когда приедешь в школу, разузнай, пожалуйста, существует ли какой-то магический артефакт, связанный с Ровеной Рейвенкло. Мы думаем, что он мог стать еще одним предметом, в который Волдеморт заключил часть своей души. Если найдешь что-нибудь, ответ можешь прислать с Добби. Только, умоляем, будь очень осторожна. Ведь если с тобой что-то случится, мы себе этого никогда не простим.
Надеемся, у тебя все хорошо. Что нового в Хогвартсе? Как там Джинни? Остальные Уизли? Что делают наши? Правда ли, что Грозный Глаз Грюм погиб в битве за Верхний Флегли? Мы слышали об этом в Поттеровском дозоре, но в это не верится. Не знаем, что думать.
И — с Рождеством, Гермиона!
Гарри и Рон»
Девушка подняла сияющие глаза на Джинни, которая тоже прочла письмо. Облегчение, ни с чем несравнимая радость, заполнила их обеих, хотелось смеяться во весь голос — они живы! С ними все хорошо!
— Гермиона... — только и произнесла Джинни, внимательно смотря подруге в глаза. — Что такое «хоркрукс»?
Радость схлынула так же резко, как и нагрянула. Грейнджер судорожно искала в своей голове ответ. Ведь Джинни не была посвящена в тайну бессмертия Темного Лорда. Она не знала ничего о целях побега Гарри и Рона. И Дамблдор велел не рассказывать об этом никому, но...
Дамблдор мертв, а Гарри и Рону нужна помощь. А искать информацию вместе, ничего не скрывая, намного проще и эффективнее. И ведь Джинни можно доверять...
— Я все тебе расскажу сейчас. Но сначала давай напишем ответ.
Джинни кивнула, и девушки начали сочинять длинное письмо. Им слишком много всего нужно было рассказать.
— Подожди, подожди, — Невилл стискивает виски и не отводит взгляда от Гермионы, — значит, Тот-кого-нельзя-называть разделил свою душу на семь частей? И именно поэтому он не умер тогда, в 1981 году?
— Да, — кивнула девушка. Они сидели в гриффиндорской гостиной, замок все еще сверкал рождественскими огнями, хоть каникулы уже закончились — завтра был первый день занятий. — Это очень темная магия. Известны случаи, когда волшебники делили свою душу надвое, очень редко — на три части. Но Тот-кого-нельзя-называть переплюнул их всех. Только уничтожив все семь хоркруксов, можно убить его.
— И Гарри с Роном сейчас ищут эти обломки души, чтобы уничтожить? — задумчиво произнесла Луна.
— Да. Более того, они уже нашли и уничтожили один.
— Всего один? — немного разочаровано переспросила Лаванда.
— Всего уничтоженных хоркрукса сейчас три. Дневник Тома Реддла — Гарри проткнул его зубом василиска еще на втором курсе, в Тайной комнате, даже не догадываясь, что это на самом деле. Кольцо, принадлежащее когда-то Салазару Слизерину, уничтожил Дамблдор в прошлом году. Медальон Слизерина — его истребили парни не так давно.
— Значит, осталось еще четыре предмета? И тогда Темному Лорду конец?
— Три. Еще одна частичка его души все-таки хранится в его теле, — ответила Джинни, поближе придвигаясь к камину.
— А вам известно, что это за предметы? И где их искать? — спросила Лаванда. Гермиона глубоко вздохнула:
— Вот именно об этом я и хотела с вами поговорить. Мы можем только строить догадки... Мы почти уверены, что одним из хоркруксов является чаша Хельги Хаффлпафф. Еще одна часть души заключена, скорее всего, в тело любимой змеи Того-кого-нельзя-называть, но он всегда держит ее при себе, так что добраться до нее сейчас невозможно. А вот третий предмет... Гарри уверен, что он должен быть как-то связан с Ровеной Рейвенкло. Темный Лорд тщеславен, он бы не стал заключать часть своей души в какую-то простую безделушку. Тем более, мы знаем, что для творения предыдущих хоркруксов он уже использовал артефакты, принадлежащие Основателям Хогвартса. Я хотела спросить: может, кто-то из вас слышал о каком-то предмете, связанным с именем Рейвенкло?
— Диадема, — пожала плечами Луна. Все внимательно посмотрели на девушку, готовясь слушать. — Украшение Ровены Рейвенкло. Говорят, каждый, кто оденет его, обретет необычайную мудрость. Но эта вещь была утрачена много столетий тому назад. Многие волшебники пытались найти ее, но, насколько мне известно, эти попытки не увенчались успехом. Никто не знает, где сейчас диадема Ровены Рейвенкло, но, может, Тот-кого-нельзя-называть нашел ее?
— Может быть, может быть... Нужно поискать информацию о ней в библиотеке, может, что-нибудь нароем. Завтра же пойду туда и займусь поисками.
— Я тебе помогу, Гермиона, — кивнул в ответ Невилл.
— Но где же они могут храниться, эти хоркруксы? — спросила Лаванда.
— Он прятал их в каких-то значимых для него местах. Гарри уверен, что Тот-кого-нельзя-называть вполне мог спрятать один из хоркруксов в Хогвартсе, но я не очень-то в это верю. Это слишком опасно, ведь в школе находится столько волшебников, кто-то мог запросто найти частичку его души... Тем более до последнего года директором здесь был Дамблдор, кто-кто, а он уж точно не пропустил бы хоркрукс...
— Но ведь дневник Темный Лорд отдал на хранение Люциусу Малфою, — сказала Джинни. — Может, и другие хоркруксы он доверил кому-то из Пожирателей? Тому, на кого полагался, в чьей верности не сомневался?
— Беллатриса Лейстранж? Снейп? — откликнулась Луна.
— Вполне возможно, но ведь и этого нам пока не проверить...
Ребята замолчали, обдумывая новую информацию. Все так глубоко ушли в свои мысли, что даже не заметили, как пролетело время. Лишь когда часы в гриффиндорской гостиной начали бить полночь, друзья решили разойтись по комнатам и хорошенько выспаться. А завтра... а завтра можно будет начинать поиски нужной информации.
И снова потянулись темные хогвартские будни. Библиотека, занятия, анимагия, собрания АД... Гермиона окунулась в поиски с головой, каждый день, оставаясь в библиотеке до закрытия. Информации катастрофически не хватало. Диадема Ровены Рейвенкло была утеряна слишком давно, уже прошли столетия с того момента, когда украшение, дарующее мудрость, видели в последний раз. Луна попробовала расспросить об артефакте профессора Флитвика, но тот только грустно покачал головой — видимо, за все годы его преподавания, Лавгуд была далеко не первой студенткой, кого заинтересовала эта тема, но декан Рейвенкло ничем не мог помочь. След диадемы был утерян. И все, что ребята смогли найти о ней — лишь иллюстрации и краткое описание внешнего вида украшения.
Гермионе не хватало воздуха. Каждый день она ловила себя на мысли, что ей нечем дышать. Беспомощность, поиски информации, которые почти не приносили результатов, бездействие — все это душило ее, сдавливало горло холодными ладонями, перекрывало путь кислороду, и он никак не хотел попадать в легкие. Гермиона металась по замку, без возможности помочь Гарри и Рону, не находя ответов на свои вопросы.
И лишь в Большом зале дышалось немножечко легче. Бросать короткие взгляды через весь зал, на стол Слизерина, чтобы в очередной раз убедиться — да, бледнее обычного, да, усталый, злой, хмурый, но живой, черт побери, живой! Чувствовать на себе его взгляд, искать украдкой его глаза, чтобы сердце снова заколотилось, как сумасшедшее, — не забыл, помнит. Делать глубокий вдох и устало прикрывать глаза — чертову Драко Малфою снова удалось вернуться от Лорда невредимым.
— Гермиона, — Лаванда легонько дотронулась к ее руке, и девушка вздрогнула от неожиданности. — Прости, не хотела тебя напугать.
— Да нет, ничего страшного, задумалась просто, со мной такое часто бывает в последнее время, — виновато улыбнулась Грейнджер, убирая палочкой со стола разлитый кофе.
— Я тут подумала... Снейп часто исчезает из замка.
Гермиона перевела взгляд на преподавательский стол. Место директора и вправду пустовало не первый раз за последнюю неделю.
— Помнишь, о чем мы говорили? — Лаванда понизила голос и прошептала уже совсем тихо: — О том, что Тот-кого-нельзя-называть мог доверить часть своей души кому-то из самых верных и преданных Пожирателей? Возможно, он отдал какой-то из артефактов Снейпу... Я бы могла за ним проследить, когда он появится в очередной раз. Вряд ли, конечно, диадема или чаша стоят у него дома на самом видном месте, но я все-таки жук. Я могу обыскать помещение незаметно для хозяина.
— Это очень рискованно, — покачала головой Гермиона. — Если тебя рассекретит Снейп, он не будет церемониться...
— Это не более рискованно, чем ввязаться битву за Верхний Флегли, — грустно улыбнулась Браун. — Ты понимаешь, я уже просто не могу сидеть без дела. Мне хочется действовать... В «Поттеровском дозоре» каждый день рассказывают о том, что кого-то убили, кто-то сошел с ума, а кто-то пропал безвести... Там, за стенами Хогвартса, война, там — смерть, а мы сидим здесь взаперти и ничего не можем сделать...
— Я понимаю, Лаванда, — вздохнула Гермиона. — Проследить за Снейпом — хорошая идея, правда. Вот только тебе нужно быть крайне осторожной. Ты ведь понимаешь, что Снейп — это необычный волшебник. Он очень внимателен. Слизеринцы не замечают тебя, ведь даже не могут подумать, что на их территорию прокрался шпион. Снейп же был двойным агентом много лет, думаю, он уже чует слежку, как зверь... Будь осторожной, Лаванда, очень тебя прошу!
— Буду, — кивнула девушка, чуть улыбнувшись. — Ведь не слишком-то хочется присоединиться к славной компании Грюма, Дамблдора и других...
Грейнджер улыбнулась в ответ. Слежка за Снейпом — опасное занятие, но оно могло быть очень полезным. И если Лаванда права, и один из хоркруксов и вправду был отдан на сбережение директору Хогвартса, то это будет огромнейшим шагом вперед.
И вдруг горло снова сдавили ледяные пальцы отчаянья. Гермиона подняла голову и посмотрела на стол Слизерина. Он был уже почти пуст. Малфой и компания завершили ужин и покинули Большой зал. Девушка поежилась, пытаясь поглубже вдохнуть, потом встала и вышла из Большого зала, даже не допив кофе. Она двигалась почти автоматически, методично поднималась по ступеням, открывала дверь в совятню, искала в сумке клочок пергамента, перо и чернила, торопливо выводила слова... И когда школьная сова вылетела в ночное небо, унося с собой короткое послание, Гермиона оперлась руками о каменный парапет и жадно вдохнула морозный январский воздух.
«Воскресенье, там же, я буду ждать»
Она слишком давно его не чувствовала. А дышать без него оказалось слишком трудно.
* * *
Драко вошел в Слизеринскую гостиную, стряхивая с мантии пепел и остатки порошка Флу. Он никогда не любил путешествовать через каминную сеть, но это был самый быстрый способ убраться из Малфой-Мэнора. Его рождественские каникулы и так слишком затянулись.
В гостиной было довольно шумно и тесно — почти все студенты уже вернулись из дому и активно делились впечатлениями. Малфой раздраженно поморщился — меньше всего ему сейчас хотелось быть частью этого галдящего бардака. Хотелось тишины и сна — глубокого и без сновидений. В Мэноре ему никак не удавалось нормально выспаться, сон покинул его, никак не хотел забирать к себе. И каждую ночь он ворочался в своей широкой постели, прокручивая в голове одни и те же образы и картины, повторяя про себя одни и те же слова. Тревога не давала уснуть, не давала забыться, тревога не давала забыть.
Парень сделал несколько шагов по направлению к спальням парней. Больше всего сейчас хотелось стянуть с себя тяжелую мантию, упасть на кровать и провалиться в сон. И он уже был готов скрыться из общей гостиной, как дорогу ему преградила Дафна Гринграсс. Бледная, с искусанными губами и стянутыми в тугой пучок темными волосами, она подняла на него пустой обреченный взгляд и тихо произнесла:
— Он не вернулся, Малфой.
Драко смотрел на нее, испуганную и загнанную, и молчал. Он знал, о ком она говорит. Когда Пожиратели нагрянули на Вилла-Забини, то обнаружили только пустой дом — и больше ничего. Семья Забини исчезла, не оставив никаких следов, и Малфой надеялся, что им хватило ума уехать подальше, например, в Америку, ведь в Европе сейчас было слишком опасно.
— Он не вернулся, Малфой, — повторила Гринграсс, все так же смотря Драко в глаза. Пожиратели навестили на каникулах и ее дом, но девчонкам повезло. Мистер Гринграсс принял Метку, а обе дочери получили отстрочку совершеннолетия. Дафне оставалось всего-то несколько месяцев, кажется, ей должно было исполниться семнадцать в апреле.
Драко коротко кивнул и хотел уж было продолжить свой путь к спальням, но девушка вдруг схватила его за руку своими тонкими холодными пальцами.
— С ним все хорошо? Я уверенна, ты знаешь! Ты ведь знаешь, Малфой!
— Я не знаю, Дафна. Отпусти меня.
— Вы ведь были друзьями! — прошипела она зло. Парень смотрел на нее сверху вниз и не знал, что она хочет от него услышать. Он действительно не знал, все ли хорошо с Блейзом, он не знал, где он и что с ним. Не знал — и не хотел знать, ведь сейчас лучшие новости о семье Забини — это их отсутствие.
— Ты ошибаешься. У меня нет друзей, — уверенно произнес Драко, выдернул свою руку из пальцев Дафны и стремительно прошел к двери спален парней. Девушка все еще осталась стоять посреди шумной гостиной Слизерина и смотреть ему в след.
Малфой захлопнул дверь, и она, словно ножом, отрезала его от смеха и галдежа гостиной. В спальне было темно и пусто, видимо, остальные жители еще и не думали ложиться спать. Парень снял мантию, подошел к своей кровати и упал на нее, задернув полог. Он устал и вымотался, ему просто необходим сон, он придаст немного сил и можно будет жить дальше. Дальше выживать.
Драко закрыл глаза и глубоко вдохнул. Завтра, за завтраком в Большом зале, он увидит Грейнджер. Он не обещал ей вернуться после каникул живым. Не обещал — но все-таки вернулся.
Дни тянулись медленно и серо. В замке было все так же холодно и мерзко, на учебу уже давно никто не обращал особого внимания. Все занятия просто утратили смысл — ведь Кэрроу все равно не учили ничему стоящему, а остальные профессора смотрели на студентов Слизерина с некоторой опаской, граничащей с презрением. Всем уже было плевать на оценки, никто не выполнял должным образом домашних заданий, этого от них не требовали. Хогвартс стал своеобразной военной базой и тюрьмой одновременно — здесь можно было готовить юных волшебников к войне и держать их под контролем, чтобы не смогли прильнуть к вражеским силам.
Каменные стены давили на Драко, а воздух, казалось, был наполнен гнилым и тягучим запахом крови, смерти и ненависти. Этот запах преследовал его, куда бы он ни пошел, куда бы ни поткнулся, он всегда был с ним. Но даже такой хмурый и темный Хогвартс был намного лучше, чем сверкающий Малфой-Мэнор. Хотя бы потому, что здесь можно было выбраться на Астрономическую башню после ужина, к свежему морозному воздуху, к белому скрипучему снегу, к ледяному ветру... Все это отрезвляло, придавало четкости мыслям, помогало думать рационально.
Ведь, грубо говоря, не все так плохо, Малфой. Ты все еще жив, и родители твои живы. Забини удалось бежать, а у тебя во внутреннем кармане мантии лежит крохотный пузырек с янтарной жидкостью — двадцать четыре часа чистого везения. У тебя есть надежда, Малфой, крохотная, едва заметная надежда на то, что тебе удастся выжить в этой кровавой бойне и вытащить из нее свою семью. Свою семью и...
Школьная сова приземляется около тебя и протягивает лапку, к которой прикреплен клочок пергамента. Ты разворачиваешь послание и судорожно выдыхаешь, а руки начинают едва заметно подрагивать, и январский мороз здесь ни при чем.
Ведь еще у тебя есть Грейнджер, Малфой. Странная и озлобленная девушка, грязнокровка из Гриффиндора, первая всезнайка школы и лучшая подруга Поттера. Сильная девочка, которую ты вспоминаешь каждый раз, когда творишь Патронуса, которую ты ищешь взглядом в полутемных коридорах замка и Большом зале. У тебя есть Грейнджер, которая будет ждать тебя в воскресенье в Выручай-комнате.
И следующие четыре дня все его силы идут на то, чтобы оставаться невозмутимым, чтобы держать лицо и ни одним жестом или словом не выдать того безумного урагана чувств, который мечется внутри. Нужно быть холодным и высокомерным подонком, ухмыляться шуточкам Нотта, важно молчать, когда речь заходит о дальнейших планах Лорда (глупцы, да что они могут знать о его планах?!), не замечать пристального холодного взгляда старшей Гринграсс. Нужно быть таким, как всегда, чтобы никому и в голову не пришло, что на самом деле он думает только о том, как поднимется на восьмой этаж, пройдется трижды с закрытыми глазами около одного из гобеленов и войдет в полутемную теплую комнату...
Она ничуточку не изменилась, эта комната. Он не был здесь целый месяц, а кажется — полжизни. Горящий камин, диван, стол, два кресла. И — тепло, согревающее руки и душу. Драко опустился в кресло, вытянул ноги и закрыл глаза.
Дверь тихонько скрипнула, когда Гермиона проскользнула внутрь.
— Ты не исполняешь обещания, Грейнджер, — протянул Драко, не открывая глаз.
— Это почему же? — выдохнула она, садясь в кресло напротив него и распуская волосы. Она дышала, дышала глубоко и жадно, она дышала — и каждый новый вдох давался все легче.
— Обещала, что будешь ждать, а на самом деле ждал тебя я. Опаздываешь, как всегда, — хмыкнул он и открыл глаза. Они встретились взглядами и замолкли. Шли в Выручай-комнату и казалось — столько хочется сказать, выкричать друг другу в лицо свою боль, свой страх и свою беспомощность, но в горле стоит колючий комок, который невозможно проглотить, он не дает словам вырваться наружу, нарушить это молчание, разорвать этот контакт взглядов. Они молчали — им не было нужды говорить, ведь оба прекрасно знали все и о боли, и о страхе. У них души в ожогах, им нужен был отдых, всего лишь несколько часов спокойствия, несколько часов, в которых не будет войны.
Молчание укутывало их теплым пледом. Они сидели друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза.
— Кэрроу с завтрашнего дня вводят обязательный осмотр личных вещей студентов, так что не носи всякой гадости в карманах, тебя ведь будут обыскивать особо внимательно, — говорит Драко тихо, и девушка грустно улыбается в ответ.
— Малфой, — прохрипела Гермиона едва слышно. — Малфой, почему все так?
— Как — так?
— Почему ты с ними? Ты же ненавидишь своего Лорда...
— Я много кого ненавижу, — резко вскинулся Малфой, сверкнув глазами. Он наклонился вперед, подаваясь к ней. Девушка не отпрянула, не отвела взгляда. — Я ненавижу почти каждого в этой гребаной школе. Я ненавижу почти каждого, кто приходит в мой дом. Я даже себя иногда ненавижу. Я ненавижу так сильно, что ты себе даже представить не можешь. Я с этой ненавистью живу, иначе сдох бы уже давным-давно.
Он тяжело дышал. Внутри все горело, там будто все облили кислотой и теперь все плавилось от боли. Ему очень хотелось, чтобы она поняла.
— Где твои родители, Грейнджер? — спросил он после короткой паузы.
— Я изменила им память и отправила из страны, ведь так было безопаснее. Они не подозревают, что у них есть дочь, — ее голос едва заметно дрогнул.
— А мои родители в Мэноре. Заперты один на один с Темным Лордом. И он убьет их с особым наслаждением, если я хоть раз оступлюсь. А я оступаюсь, раз за разом, и только потому, что я чертовски везуч, меня до сих пор не засекли! Я прихожу сюда, к тебе, и это сильнее меня, я предаю свою семью и себя самого, я подвергаю родителей опасности, потому что не могу спокойно спать, если не знаю, что с тобой, чертовой грязнокровкой, все хорошо. Так что никогда, ты слышишь, никогда не смей говорить мне, что хорошо, а что плохо. Поняла?
Гермиона кивнула, не отводя от него широко распахнутых глаз. Драко встал с кресла и отошел к окну. Он смотрел на заснеженный Темный лес и хмурое зимнее небо, он тяжело дышал, он... Он вдруг почувствовал теплые руки на своей талии. Гермиона неслышно подошла к нему сзади, она прижалась к его спине так сильно, как только могла, на сколько только хватило сил. Она обнимала его, она сливалась с ним, пыталась забрать себе хоть часть его темноты. Ведь только рядом с ним можно нормально дышать.
— Ты предаешь, я предаю. Мы гребанные предатели, Малфой, и мы здорово влипли. Мне уже на себя плевать. Я здесь, я рядом, я обнимаю тебя, Пожирателя смерти, и мне плевать, что демоны и ангелы никогда не смогут быть на одной стороне. Я убью за тебя, Малфой. Я за тебя умру.
Ее слова оглушают, и он накрывает ее горячие руки своими ладонями, сжимает их что есть силы, зажмуривает глаза и почти рычит:
— Даже не вздумай умирать, Грейнджер. Ты должна жить, и ты будешь жить, слышишь меня?!
Она улыбается едва заметно, и глаза у нее закрыты, и ресницы дрожат.
* * *
Когда Гермиона возвращается в Гриффиндорскую гостиную, замок уже давно окутан тьмой. И только у камина на ярко-желтом диване сидят, почти не двигаясь, три фигуры.
— Где ты была весь день? — спрашивает резко Невилл, поднимаясь на ноги. Грейнджер замирает возле прохода. Что случилось на этот раз? Почему их только трое?
— Где Лаванда? — отвечает девушка вопросом на вопрос. Друзья взволновано переглядываются, но молчат. — Где, черт возьми, Лаванда?!
— Снейп появился на обеде. Она превратилась и полетела за ним следить. И... до сих пор не вернулась, — отвечает тихо Джинни. Гермиона застывает посреди гостиной. Лаванда все-таки осуществила свой план и попыталась проследить за директором. Вот только где она сейчас? Что с ней? Мерлин, только бы ее не засекли, только бы Снейп не понял, что за ним слежка!
— Как долго ее нет?
— Уже десять часов, — отрывисто бросил Невилл, отворачиваясь к девушкам спиной. Он недвижно стоял у камина, засунув руки в карманы брюк и молчал. Гермиона переглянулась с подругами. Напряженное молчание давило на уши. Говорить было не о чем — оставалось только ждать. И бездействие убивало.
Вдруг проход резко открылся, и в гостиную почти вбежала Лаванда. Она остановилась посреди комнаты и зажала рот рукой. Ее синие глаза были абсолютно дикими, она вся дрожала, а в глазах стояли слезы. Гермиона рванулось было к ней, но Луна схватила ее за руку, поэтому к девушке первым подбежал Невилл — подбежал, обнял, прижал к себе крепко-крепко. И Лаванда зарыдала — громко, надрывно, страшно. Она плакала, цеплялась судорожно руками за плечи Невилла, всхлипывала горько, и все повторяла сквозь рыдания:
— Они убили сегодня четырех... Они убили четырех...
Луна быстро наложила на комнату Муффлиато, чтобы не проснулись остальные жители Гриффиндорской башни, Джинни и Гермиона застыли, с ужасом взирая на подругу. Уже давно они не видели ее в таком состоянии. А Невилл все гладил ее плечи, ее растрепанные волнистые волосы, нашептывая на ухо что-то о том, что все будет хорошо, все пройдет, все наладится... А Лаванда все плакала и плакала, прижавшись к нему всем телом, ухватившись пальцами за его мантию, и это единственное, что помогало ей сейчас устоять на ногах.
Рыдания стихали, истерика отступала. Невилл усадил подругу на диван, а Джинни почти насильно влила ей в рот Успокоительное зелье. И только тогда Лаванда подняла на друзей взгляд, полный боли.
— Я была в Малфой-Мэноре. Снейп перенес меня туда на своей мантии. Я видела Того-кого-нельзя-называть. Я присутствовала на допросе, — девушка глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. — Они убили сегодня четырех. Двух авроров, одного работника Министерства Магии и одного маггла. Они их мучили. Пытали. Снова и снова. Пока те не начали блевать собственной кровью. Мерлин, они так кричали... Я никогда в жизни не слышала, чтобы люди так кричали. Я думала, у меня не хватит сил, и я превращусь прямо там, в зале Мэнора, на глазах у десятка Пожирателей... Я не знаю, как мне удалось удержать контроль. Я не знаю...
Лаванда спрятала лицо в ладонях и замолчала. Друзья потрясенно переглядывались между собой. Невилл легонько обнял девушку за плечи.
— Все уже позади, успокойся. Все прошло...
— Ничего не прошло! Все только начинается! — четко и резко ответила Лаванда, поднимая взгляд на друзей. — Я не знаю, есть ли хоркрукс у Северуса Снейпа, но он точно есть у Беллатрисы Лестрейндж. Он хранится в Гринготтсе. Она заберет его в четверг оттуда, Тот-кого-нельзя-называть попросил ее об этом. И я хочу быть там, в Косом переулке, я хочу быть там и убить эту суку. Вы не представляете, что она делала с пленниками, как она их мучила, и как радостно горели ее глаза...
— Стоп! — громко сказала Гермиона. — Темный Лорд отдал хоркрукс на хранение Беллатрисе? И теперь хочет, чтобы она его вернула? Но ведь это значит...
— Это значит, что он понял, что ищет Гарри. И боится потерять уцелевшие части своей души, боится снова стать уязвимым, — произнесла Луна. — Беллатриса будет забирать артефакт в четверг, мы можем организовать нападение — ведь она не будет ожидать этого. Напасть и забрать хоркрукс, а потом его уничтожить. Я вполне могу обратиться в сову и ускользнуть из замка. И Лаванда тоже.
— Да вы с ума сошли! Четверг — рабочий день, Кэрроу заметят, что вас нет на занятиях, а потом вы засветитесь в Косой Аллее! Вы понимаете, чем это вам грозит?! Это верная смерть! Если вас не убьют перед Гринготтсом, то непременно прикончат уже здесь, в Хогвартсе! — прорычал Невилл.
— Я должна быть там! — Лаванда вскочила на ноги и теперь прожигала гневным взглядом Лонгботтома. — После того, что я сегодня видела, я просто не смогу спокойно сидеть в школе, пока Беллатриса Лейстрейндж жива и здорова!
— Послушай меня, — парень тоже поднялся на ноги и взял ее за руки, — послушай внимательно, Лаванда. Я понимаю тебя. Беллатриса Лестрейндж пытала когда-то Круциатусом моих родителей. Она довела их до сумасшествия. Думаешь, я не хочу мести? Думаешь, я ненавижу ее меньше твоего? Но кому станет легче от того, что в четверг ты умрешь?
Лаванда потрясенно смотрела на Невилла, не в силах вымолвить и слова. Гермионе вдруг захотелось отвернуться, она вдруг почувствовала себя подглядывающей, ведь для этих двоих сейчас не существовало никого, кроме их самых.
— Он прав, Лаванда, — проговорила тихо Джинни. — Здесь нужен другой план.
Парень и девушка повернулись к остальным, не разнимая рук.
— Нужно сообщить об этом Гарри и Рону. Только нельзя, чтобы они отправлялись к Гринготтсу одни. Нужна какая-то страховка, — сказала Гермиона.
— Фред и Джордж, — моментально откликнулась Джинни. — Они даже работают на Косой Аллее! И кроме того, они смогут организовать подкрепление.
— Но как мы им сообщим? Все письма, покидающие пределы замка, проверяют, так что отправить сову невозможно, каминная сеть тоже отслеживается...
— Фальшивые галеоны, — уверенно сказала Луна. — Те, которыми пользовались все члены АД. Они ведь все еще действуют?
— Должны действовать, — кивнула Гермиона и тут же повернулась к столу, чтобы найти там кусок пергамента и чернила. Она быстро написала короткое письмо Гарри, после этого свернула послание и сказала:
— Добби, ты нам нужен.
И через несколько мгновений в гостиной раздался хлопок, и появился эльф-домовик. Письмо Гарри и Рону было передано, а еще через несколько минут сигнал по фальшивых галеонах получили и Фред с Джорджем.
— Теперь остается только ждать и надеяться, что у них все получится... — прошептала тихо Гермиона, обводя взглядом друзей. Те взволновано кивнули.
— Я обещаю тебе, мы отомстим, — сказал вдруг Невилл, вновь поворачиваясь к Лаванде. — Мы отомстим, и она ответит за всю боль, которую нам нанесла. Просто еще не время.
Девушка только кивнула в ответ. Рук они так и не разняли.
За эти четыре дня Гермиона с болезненно отчетливой ясностью понимает одно — нет ничего страшнее ожидания.
Страх сковывал движения и путал мысли, страх скользким сильным змеем обвивал горло и не давал дышать. Страх холодными липкими пальцами проникал в самую душу, обосновывался там, впивался в тело раковой опухолью, расцветал метастазами — в сердце, легкие, мозг... Гермионе было страшно.
Она не знала ничего о том, что произойдет в четверг на Косой Аллее. Подготовку и планирование операции поручили Фреду и Джорджу, и те, в целях безопасности, не разглашали своих планов. От Гарри и Рона вестей тоже не было. Тревога стучала в пульсе — а вдруг, что-то пойдет не так? Вдруг, не получится? Ведь тогда они не просто потеряют хоркрукс, тогда Гарри и Рона могут схватить, а это значит... О том, что именно это значит, думать не хотелось. Друзья ничем не могли помочь. Им оставалось только ждать.
Гермиона не могла спать. Она лежала в своей постели с широко открытыми глазами, воспаленное сознание подкидывало ей все новые и новые картинки. А когда сон все-таки забирал ее к себе, то, проснувшись, девушка чувствовала себе еще более разбитой и усталой. Каждый новый день накатывал на нее удушливой волной, и от этого не было спасения, от этого не было лекарств, это нужно было просто переждать, пережить. Но руки мелко подрагивали, и страх в душе торжествовал.
Утро четверга выдалось на удивление солнечным. Небо было безоблачным, снег сверкал на солнце, даже ветра, такого привычного для Шотландии, не было. Гермиона смотрела в окно, яркий солнечный свет резал глаза, но девушка не могла отвести взгляд от этого всего великолепия. Сегодня Беллатриса Лестрейндж появится на Косой Аллее, сегодня она поднимется по мраморным ступеням, зайдет в здание Гринготтса и заберет из своего фамильного хранилища артефакт, в котором заключена частичка души ее обожаемого Темного Лорда. Сегодня на нее нападут, и если все пройдет хорошо, через несколько часов хоркрукс уже будет уничтожен. Если же нет... Сегодня очень много решит случай.
За завтраком никому из друзей кусок не лезет в горло. Джинни обеспокоенно переглядывается то с Луной, то с Гермионой, Лаванда поближе придвигается к Невиллу, а он только стискивает сильнее ее пальцы. Впереди — долгий день, полный неопределенности и тревоги. Грейнджер устало закрывает глаза.
Мерлин, помоги им.
Заклинания проходят более-менее спокойно, Трансфигурация — терпимо, но вот на Зельеварении совершенно не хватает концентрации. Гермиона бросает в кипящий котел четыре щепотки тертого чабреца вместо трех, и ее зелье моментально загустевает, буквально на глазах превращаясь на какой-то мутный и дурно пахнущий кисель. Профессор Слизнорт недоуменно пожимает плечами, Лаванда тихонько шипит на ухо: «Внимательнее! Еще немного — и на наказание напорешься!», а Гермиона только кивает. Зелье уже не спасти, дрожь в руках не унять, и хочется только одного — спрятаться. Сбежать в собственное убежище, где нет посторонних глаз, где не нужно делать вид, что все хорошо — ведь ничего хорошего, совсем ничего!
И она сбегает.
Пересекает быстрыми шагами полутемные коридоры, перепрыгивает ступеньки, идет, уже почти задыхаясь, на восьмой этаж, к знакомой стене, закрывает глаза, прохаживается трижды туда-сюда, а в мыслях бьется только одно: «Мне нужно место, где я смогла бы успокоиться».
И когда за ее спиной закрывается дверь Выручай-комнаты, Гермиона почти моментально превращается в тигрицу. Мечется помещением, бросается на стены, царапает острыми когтями камни, рычит. Когда ты зверь, все немножечко проще, и ощущения не такие четкие, не такие острые, когда ты зверь, ты не чувствуешь себя настолько уязвимым, настолько беспомощным. Когда ты зверь — все по-другому.
Тигрица останавливается посреди комнаты, дергает нервно длинным полосатым хвостом, втягивает жадно воздух в ноздри. В комнате пахнет смолой и пеплом, в комнате пахнет кожей, пергаментом, перьями, пылью. И вдруг в этот разномастный набор запахов вливается еще один — сильный, резкий, свежий. Запах снега, пота и мужского одеколона. Запах чернил, дерева и чабреца. Запах Малфоя.
Какого черта ты идешь сюда сейчас?! Сегодня тебя никто сюда не звал!
Он уже близко, идет по коридору, чуткое звериное ухо улавливает звук его шагов. Вот уже совсем скоро он дотронется длинными пальцами к металлической ручке, откроет дверь, и тогда...
Гермиона опаздывает с превращением всего на мгновенье, но этого достаточно для того, чтобы Малфой побледнел так сильно, что цвет его лица стал больше напоминать серый. Дверь за его спиной захлопнулась с оглушительным треском.
Он смотрит на нее во все глаза, все еще не в силах поверить в то, что только что видел. Он смотрит на нее, испуганную, растрепанную, судорожно пытающуюся спрятать за спиной дрожащие руки. Он смотрит на нее и на него медленно накатывает понимание.
— Так вот почему... Патронус... — произносит на выдохе, но голос не слушается, хрипит и срывается. Гермиона резко отворачивается от него спиной, подходит к камину и протягивает руки навстречу огню.
Доигралась.
— Грейнджер, ты чертов анимаг! — говорит Драко уже громче и увереннее. Девушка разворачивается быстро, прожигает его горящим взглядом, рычит почти по-звериному:
— Да, я анимаг! Можешь идти и рассказать об этом Кэрроу, Снейпу или еще кому-нибудь из своих друзей!
Он оказывается близко, в мгновение ока, хватает ее за худые плечи, встряхивает, словно нашкодившую кошку, шипит холодно и зло:
— Прекрати истерику, Грейнджер. Сейчас же, — она смотрит на него расширенными от испуга глазами, даже не моргает. Она злится — но больше на себя, чем на него. Расшатанные нервы никак не желают успокаиваться.
— Отпусти меня немедленно, — произносит срывающимся голосом, пытается вывернуться из сильных рук. Малфой лишь усмехается ехидно:
— А то что? Поцарапаешь? — Гермиона как-то резко сникает и обмякает в его руках, парень решает, что опасность миновала и отпускает ее плечи.
— Еще и не такое могу, — как-то грустно и криво улыбается она, отходит к креслу и устало устраивается в нем, подобрав под себя ноги. Драко садится напротив и вглядывается пристально в ее лицо.
— Давно?
— Несколько месяцев.
— Ты поэтому убежала, когда увидела мой Патронус? Потому что поняла?
— Да.
— Трусиха.
— Пошел к черту, Малфой! — она смеется хрипло и совсем не весело. Страх немного отступил, наверное, остался где-то там, снаружи, за пределами Выручай-комнаты. Страх ослабил свою хватку, уже не стискивал сердце, не сдавливал так сильно легкие. Дышалось немного легче.
— Сложно было? — он откидывается на спинку своего кресла, тоже немного расслабившись.
— Невыносимо, — вздыхает она. — Думала, свихнусь.
— Куда уж больше, — ухмыляется Малфой.
— Действительно — некуда, — не может не улыбнуться в ответ Гермиона.
Она сидит и думает, что театр абсурда вокруг нее все это время набирал оборотов, а сейчас так и вовсе превратился в какую-то дьявольскую центрифугу. Происходящее попахивает сюрреализмом. На дворе — конец января и такое ослепительное солнце, что режет глаза, тут, в Выручай-комнате — полумрак и трещат дрова в камине. Она сидит здесь рядом с Малфоем и вполне серьезно обсуждает с ним сложности изучения тонкого искусства анимагии, а где-то на Косой Аллее затаились, тревожно вглядываясь в каждый новый силуэт и вслушиваясь в малейшие шорохи, Гарри с Роном.
Все не так, все неправильно.
И вдруг Малфой вскакивает на ноги так резко, что Гермиона вновь напрягается — что-то случилось.
— Мне нужно идти, — выговаривает он, разворачивается на каблуках и уже думает направиться к двери, но девушка хватает его за рукав мантии.
— Что стряслось? — спрашивает она звенящим от тревоги и напряжения голосом.
— Мне некогда с тобой это обсуждать, — он резко выдергивает свою руку из ее цепких пальцев, но она поднимается на ноги и преграждает ему путь.
— Даже и не надейся, что уйдешь отсюда, ничего не объяснив! Что случилось?!
Он бледный и встревоженный, он смотрит на нее сверху вниз и говорит:
— Он вызывает меня. Метка горит. Такого раньше никогда не было.
Она замирает, испуганно глядя на него. Волдеморт созывает Пожирателей, созывает через Темную Метку, а не рассылая приглашения с совами, как это было раньше. Волдеморт спешит.
— Мне нужно идти, — снова говорит он, обходит ее и быстрым шагом направляется к двери. И лишь у самого порога замирает, достает из внутреннего кармана мантии крохотный пузырек с янтарно-солнечной жидкостью, откупоривает его и делает четко отмеренный глоток. Гермиона узнает его — в флаконе Зелье Удачи и его остается примерно половина. Драко подходит к ней, хватает ее за дрожащую руку и втискивает пузырек ей в ладонь.
— Выпей, когда будет необходимость. А пока — спрячь.
Малфой выбегает из Выручай-комнаты, а Гермиона так и остается стоять недвижно, стискивая в кулаке маленькую колбочку , в которой плещется везение. Ее сердце колотится, как обезумевшее, дыхание срывается, а страх снова и снова накатывает волнами, накрывает ее с головой. Малфоя вызывают, а это значит, что в Косой Аллее что-то случилось. Вот только что? Удалось ли ребятам украсть хоркрукс? Удалось ли сбежать? Спастись?
И еще поглощающее холодящее чувство поднимается в груди — Малфой вновь отправился к Волдеморту. Вновь отправился туда, навстречу смерти. Сердце тревожно сжалось.
Гермиона выходит из Выручай-комнаты, она бродит замком без цели и определенного маршрута. Гермионе страшно. Она почти бежит долгими темными коридорами, факелы почему-то снова не горят. И в голове настойчиво вертятся только три слова.
Гарри. Рон. Малфой.
Ты ничем не можешь им помочь, Гермиона.
Громкий звук заставил вздрогнуть и замереть на месте. Часы били семь часов вечера. В Большом зале начинался ужин, а после ужина... Гермиона панически стиснула в кармане мантии пузырек с зельем. После ужина Кэрроу проводили обязательный осмотр личных вещей студентов.
Грейнджер снова бросилась бежать, туда, обратно, к Выручай-комнате, ведь она была сейчас ее единственным спасением. На восьмом этаже, остановившись возле гобелена с танцующими троллями, Гермиона закрыла глаза и трижды прошлась взад-вперед, повторяя про себя: «Мне нужно место, чтобы спрятать зелье...»
Когда она открыла глаза, то увидела дверь — совсем не такую, какой она становилась, когда комнату просили о помещении для встречи с Малфоем. Девушка резко дернула ее на себя и влетела во внутрь. Влетела — и замерла.
Вокруг нее возвышались горы всевозможного хлама. Кучи брошенных или спрятанных когда-то вещей создавали своеобразные стены. Гермиона как будто попала в город — совершенно невообразимый город, построенный из чужих секретов. Девушка пораженно выдохнула.
Но времени на детальное ознакомление не было, поэтому девушка смело нырнула в один из проходов. Она торопливо зашагала к большущему чучелу тролля — ну его-то невозможно не заметить, а ей ведь нужны ориентиры для того, чтобы вернуться, — потом повернула направо, прошла к огромному Исчезательному шкафу. Прямо возле него стоял какой-то ветхий буфет, и Гермиона уже думала пройти дальше, но вдруг взгляд ее зацепился за бюст какого-то волшебника.
Девушка застыла, нервно сглатывая комок в горле.
На голову волшебника был нахлобучен какой-то выцветший кудрявый парик и потускневшая от времени диадема.
Точно такая, какую Гермиона видела на иллюстрации в одной из книжек о Ровене Рейвенкло.
В кабинет Снейпа он влетает одним из первых. Директор нахмурен и взволнован не меньше каждого из студентов, он нервно меряет шагами кабинет, никак не реагируя на появление новых Пожирателей. И только когда дверь закрывается за последним, Снейп поворачивает голову к ним и бросает отрывисто:
— Отправляемся в Малфой-Мэнор. Порталом.
— Что случилось? — взволновано спрашивает Харпер, но тут же сникает под злым и колючим взглядом профессора. Остальные только кивают и молча дотрагиваются до небольшой чернильницы-портала — видимо, первого предмета, который попался Снейпу на глаза.
Когда ноги касаются мраморного пола родного поместья, Малфой знает, что делать. Внутри все словно пылает — Драко точно знает, что хотя бы сегодня все закончится хорошо. Вот только каким будет это его «хорошо»?
Вокруг появляются однокурсники, последним посреди каминного зала возникает Снейп. А через мгновенье сюда вваливается еще десяток Пожирателей Смерти во главе с Темным Лордом и Беллатрисой. Драко только удивленно приподнимает брови: тетка, которая всегда держалась по-королевски, сегодня больше похожа на побитую бездомную собачонку. Беллатриса бледна, ее сильно трясет, а взгляд у нее бегает. Создается впечатление, что она сейчас упадет на колени и будет кататься по полу в пыли и грязи, будет хвататься за полы мантии Лорда, будет заглядывать умоляюще в его глаза... Почему-то кажется, что от этого ее удерживает только рука Нотта-старшего — он крепко держит женщину за локоть, почти тащит ее за собой. Беллатриса напугана — по-настоящему напугана. Драко никогда не видел ее в таком состоянии.
От одного взгляда на Лорда становится немного дурно. Красные глаза жадно блестят — он хочет крови, много крови, и ему сейчас плевать, чьей она будет. Волдеморт в ярости, и его тихий голос, похожий на шипение, словно замораживает воздух в комнате.
— Я поручил Беллатрисе одно очень важное дело. И она его с треском провалила.
Женщина, задрожав всем телом, вырывается-таки из железной хватки Нотта и падает на пол. На коленях подползает к своему повелителю, хватается длинными пальцами за его мантию, шепчет тихо-тихо, но даже этот шепот кажется надрывным криком:
— Мой Лорд... Простите меня... Ведь я всегда была самой верной... Я не хотела... Мой Лорд...
— Круцио! — взвизгивает резко Волдеморт, и луч проклятия бьет ее прямо в грудь. — Круцио! Круцио! Круцио!
Беллатриса кричит так громко, что закладывает уши. Она бьется в конвульсиях под ногами у Волдеморта, и на ее мучения смотрят два десятка Пожирателей. Драко стоит в дальнем углу и остается абсолютно невозмутимым. Он знает — он не попадет под горячую руку Темного Лорда. Когда угодно, только не сегодня.
Волдеморт опускает палочку и отходит от Беллатрисы, которую все еще трясет. Он подходит к окну и замирает там. Огромная змея скручивается у его ног.
— Сегодня в Косой Аллее был замечен Гарри Поттер.
Тишина, и до того царившая в комнате, теперь становится совсем уж звенящей.
— Он забрал с собой одну очень важную вещь, мою собственность . Точно отследить след аппарации, к сожалению, не удалось, но мы знаем приблизительно, где пункт его прибытия. Это леса Уолтшира, — он поворачивается к Пожирателям, которые жадно ловят каждое его слово. — Обыщите каждый дюйм этих лесов. Загляните под каждый куст. Притащите Поттера сюда. Притащите его, его подельника и все вещи, которые у них найдете. Вы слышали меня? Все вещи!
Пожиратели сдержано кивают, так и не нарушив тишину. Лорд не любит терять своих вещей, Лорд не любит оставаться в дураках. Он внимательно осматривает своих людей, не обращая внимания на Беллатрису, которая тихо скулит на полу.
— Отправляйтесь немедленно. Поттер глуп, он даже не подумает аппарировать куда-то еще раз. А мне еще нужно кое-что проверить...
И он стремительно выходит из каминного зала Малфой-Мэнора, оставив своих слуг одних. Те, переглянувшись и перекинувшись несколькими фразами, группами аппарируют в Уолтшир.
Драко аппарирует посреди заснеженной поляны и невольно вздрагивает — так похоже это место на опушку леса, из которой он отправлял Патронуса в дом Забини всего несколько недель назад. Но это — всего миг, дальше на воспоминания нет времени, и Драко отправляется в путь.
Феликс ведет его. Малфой чувствует это, чувствует, что решения принимает не он, а кто-то более разумный. «Интересно, а люди под Империусом чувствуют себя так же?» — стучит в мозгу непрошенная мысль. Феликс настойчиво тянет Драко за руку, принуждает поворачивать именно здесь и именно туда, нашептывает ему на ухо, что той дорогой лучше не ходить, а вот эта как раз создана для прогулок. Малфой двигается бесшумно и быстро, почти не оставляя следов. Он не знает, куда идет, но следует этому внутреннему зову беспрекословно.
Малфою даже слегка интересно: приведет ли его Зелье Удачи к Поттеру? Или, наоборот, оно отводит его так далеко от очкарика, как только возможно? Просто интерес, почти детская любопытность ворочаются в груди, там сейчас нет страха или неуверенности, там нет обреченности и боли. Драко ловит себя на мысли, что давно уже не чувствовал себя так уверенно и так хорошо. От осознания этого голова начинает немного кружиться.
А снегу вокруг столько, что кажется, будто весь лес укрыт толстым белым одеялом. Конец января, и тучи над головой тяжелые, снежные, того и гляди — начнется буря. И вправду, первые снежинки уже начинают падать, и Драко понимает, что совсем скоро это перерастёт в настоящую метель, такую, что не разглядишь вокруг ничерта даже в радиусе полуметра. Но вдалеке уже виднеется что-то темное, и Малфой без колебаний сворачивает на едва заметную тропу, непонятно кем и для чего протоптанную в этом дремучем лесу. И когда снег уже валит в полную силу, парень подходит к ветхому крыльцу старого заброшенного дома.
За окнами темнеет почти мгновенно, и не видно вокруг ничего — только белое безумие. Драко разжигает камин с помощью Инсендио и протягивает руки к огню. Тепло расползается от кончиков пальцев по всему телу, и Малфой улыбается. Он думает, что Феликс Фелицис — это лучшее изобретение магического сообщества.
Что же за такую важную вещь упустила Беллатриса? Вещь, на которую охотится Поттер, вещь, которая так дорога Волдеморту? У Драко нет ответа. Он не знает даже, хочет ли, чтобы Пожиратели нашли сейчас Поттера здесь, в Уолтшире. Он просто хочет, чтобы это все закончилось. Чтобы можно было забыть это время, как страшный сон. Хочет, чтобы мама опять улыбалась, отец снова стал высокомерным и надменным, Забини снова встречал его в Слизеринской гостиной и приглашал испить стаканчик-другой огневиски, а Грейнджер... а Грейнджер просто жила.
Феликс Фелицис помог понять одну очень важную вещь: он давно уже не борется ни на одной из сторон. У него есть четыре человека, за жизнь которых он способен отдать свою, и эти четыре человека — его сторона. Ему плевать, кто победит в этой кровавой бойне, ему абсолютно все равно, кто выйдет из этого дерьма победителем. Все, что ему нужно — чтобы их оставили в покое. Чтобы они смогли жить дальше, просто перевернув эту страницу своей жизни.
Если Поттера доставят сегодня Лорду на блюдечке с синенькой каемочкой, у очкарика не будет шансов. Волдеморт убьет его, может, даже не слишком помучив перед смертью. А потом тело упрямого гриффиндорского мальчишки объявят общественности, вся пресса воспоет славную победу и Вторая магическая война будет завершена. Лорд, скорее всего, съедет из Малфой-Мэнора, вполне возможно, ринется распространять свою идеологию на материк. Последний островок сопротивления будет затоплен, ведь последний год вся оппозиция держалась только на вере в Избранного. И тогда семью Малфоев возможно оставят в покое. Ведь врядли Лорду будет дело до таких незначительных персонажей, в его руках на тот момент будут намного более обширные силы. Забини, конечно, не сможет вернуться в Британию, но где-то там, где он сейчас, он вполне сможет жить спокойно и счастливо до конца жизни... А вот Грейнджер... Она не сбежит. Драко мог сказать это со стопроцентной точностью — чертово гриффиндорское упрямство и показательная храбрость не дадут ей сбежать из страны после того, как победит вражеская сторона. А это значит... Это значит, ее убьют.
Драко хмурится и делает несколько шагов по заброшенной грязной комнате.
Если же Поттеру удастся улизнуть и в этот раз и каким-то чудом он когда-то уничтожит Волдеморта, ситуация повернется с точностью до наоборот. Грейнджер станет героиней, Поттер — живой легендой. Режим Темного Лорда будет свергнут, министерство получит нового министра и новые законы, великий подвиг несломившихся и гордых оппозиционеров войдет во все учебники. Она сможет жить тихо и счастливо в этом новом мире, а он... его ждет Азкабан и поцелуй дементора. И Патронус в форме тигрицы ничем не сможет ему помочь.
Буря за окном немного успокаивалась, Феликс Фелицис прекращал свое действие.
Малфой нервно бродил по комнате, полностью погруженный в свои мысли. Как-то разом на него нахлынуло отрезвляющее холодное понимание: ангелы и демоны никогда не смогут быть на одной стороне. Ангелам и демонам не суждено сражаться бок-о-бок. И у них с Грейнджер не существует будущего. Только — тут и сейчас, только сегодня, без оглядки на то, что уже произошло и то, что произойдет завтра.
И вдруг захотелось увидеть ее. Срочно, до умопомрачения, до дрожи захотелось почувствовать ее рядом с собой, схватить ее, прижать к себе как можно ближе. Захотелось целовать ее — жадно, нервно, больно. Захотелось держать ее за руку, всматриваться в бледное усталое лицо, захотелось просто побыть с ней рядом, ведь завтра для них может не наступить. И страх проникает в душу — а если Поттера уже схватили? Если точка в этой войне уже поставлена?
Нет, только не сейчас. Он еще не готов ее отдать, он не готов ее потерять, свою сильную девочку, которая подарила ему душу! Он не готов сейчас отказаться от того, что согревало его столько времени!
Малфой закрывает глаза и видит ее — бледную, мокрую с головы до ног, со свежим порезом на щеке и палочкой в правой руке. Он слышит ее голос, выкрикивающий проклятия. Он чувствует тепло ее рук, касающихся его щеки. Он обхватывает голову руками, пытаясь успокоиться, отогнать наваждение, но тревога и страх уже пустили корни в душе, уже не избавиться от них просто так.
Гром и молнии неразрывны, но ни одна гроза не может длиться вечно.
Стук в оконную раму разбивает тишину на осколки. Драко резко поворачивается, и видит на подоконнике взъерошенную и усталую сову, к лапке которой привязан конверт. Он рывком открывает окно, впуская в теплое помещение морозный воздух, отвязывает послание, разрывает конверт, быстро пробегает глазами по строчках. И липкий холодный страх внутри торжествует, уже почти переходя в панику.
«Драко, срочно возвращайся в поместье. Повторяю — срочно. Мама»
Что случилось? Неужели... неужели Поттера схватили?
Малфой резко оборачивается вокруг своей оси и аппарирует.
Когда глаза привыкают к яркому освещению, Драко замечает, что к нему со всех ног несутся отец и Беллатриса. Они не просто взволнованы, они почти дрожат от возбуждения, а в их глазах горит какой-то маниакальный блеск. Отец хватает его за руку, бросает отрывисто:
— Пойдем. Скорее.
Драко быстрым шагом пересекает прихожую, торопливо шагает по длинным коридорам и в конце-концов входит в Южную гостиную. Входит — и замирает.
На полу лежат, связанные, два парня. Рыжий, горилоподобный Уизли, из-за пятидневной щетины и давно нестриженых волос теперь еще больше напоминает обезьяну, а рядом с ним... Сердце пропускает удар.
Это Поттер. Не узнать его невозможно, даже не смотря на изуродованное и распухшее лицо и отсутствие очков. Это Поттер — Драко за шесть лет взаимной ненависти успел изучить внешность его до малейших мелочей. Это Поттер.
— Их привели егеря, недавно, — взволновано говорит отец. — Он очень похож, правда, очень похож! Но мы ведь не можем вызвать Лорда, если не знаем точно. Ведь если это не Поттер, тогда...
Люциус нервно сглатывает и тщетно пытается унять дрожь в руках.
— Ты же учился с ним, Драко, — подхватывает Беллатриса хриплым голосом. — Скажи нам, это он? Это он, Драко?
Она подбегает к пленнику, дергает его за грязные спутанные волосы, приподнимая его голову. Драко смотрит в глаза своего извечного врага, поверженного, связанного, обезоруженного, он смотрит в его глаза и видит другие — карие испуганные глаза Гермионы Грейнджер. Глаза, что смотрят на него с ненавистью.
— Так что, Драко? Это ведь Поттер, да? — отец переминается с ноги на ногу, и Малфой слышит, как тяжело он дышит. — Ты же понимаешь, если именно мы отдадим Поттера Лорду, то он простит нас, простит все наши ошибки... Ну же, Драко! Это он?
У Малфоя в голове гремит гром, он заглушает все вокруг, и парень уже сам почти не слышит собственного голоса.
— Нет, отец. Это не Поттер. Поттера я бы узнал.
В зеленых глазах мелькает удивление, граничащее с изумлением, Уизли смотрит на него, словно на восьмое чудо света. Малфой отворачивается от них резко, не обращая внимания на разочарованный взгляд Беллатрисы и затравленный — отца. Он не может сейчас отказаться от нее. И своим уверенным «нет» он продолжил войну, но выиграл еще немного времени для них. Еще несколько дней, возможно, недель, когда можно будет сбегать в свое собственное убежище на восьмом этаже, в место, где горит камин и ветер бьется в окно. В место, где он чувствовал себя по-настоящему живым.
И тут происходит что-то невообразимое. Негромкий хлопок аппарации — и в гостиной появляется домовой эльф. Щелчок пальцами — и веревки, связывающие пленников разом опадают на пол. Удивленный вздох — и Уизли скручивает руки Люциусу, выхватывая у него из кармана черной мантии изъятые палочки. Громкое «Экспелиармус» — и его собственная палочка перемещается прямо в руки Поттеру, ровно как и палочка Беллатрисы.
— Приятно было повидаться, Малфой, — ухмыляется криво тот, за чью голову назначено вознаграждение в десять тысяч галеонов. А еще через секунду они исчезают втроем — Поттер, Уизли, домовой эльф.
— Ты же сказал, что это не он!!! — визжит Беллатриса обезумевшим голосом. — Ты же сказал, что его бы ты узнал!!!
Она орет так, что закладывает уши. Отец тяжело опирается на трость и прерывисто дышит. Малфой смотрит на них прямо и открыто и молчит.
Он знает — сегодня его ждет не один Круциатус.
— Это точно она? — Невилл смотрит на диадему со смесью восхищения и отвращения. Они сидят в Гриффиндорской гостиной на любимом желтом диване и зачарованно смотрят на потускневшую от времени тиару, что лежит на столе. Джинни хмурится и кусает губы, Лаванда застыла, как мраморное изваяние, а Луна и вовсе не моргает. И только Гермиона ходит нервно взад-вперед перед диваном, что-то обдумывая.
— Точно, — кивает Лавгуд. — Описание совпадает. Да и на иллюстрациях изображена точно такая же тиара. Плюс ко всему, на ней есть орел, а ведь это символ факультета Рейвенкло.
Невилл кивает, и в гостиной повисает тишина. От одного осознания, что часть души Волдеморта находится здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки, становится как-то не по себе. Первой в себя приходит Джинни, резко поднимается с дивана, вытаскивает волшебную палочку и говорит приглушенно:
— Отойдите немного, я сейчас эту дрянь Бомбардой разнесу.
— Ничего не выйдет, — останавливает подругу Гермиона. — У этого предмета слишком мощная магическая защита. Ведь это не только древнейший артефакт, но и хоркрукс. Темная магия имеет свой защитный барьер, его простыми заклинаниями не пробьешь.
Друзья замирают, Джинни опускает палочку.
— Но... как же нам ее уничтожить? Ведь доложен же быть какой-то выход! — спрашивает Лаванда, тоже поднимаясь на ноги.
— Выход есть, — кивает сосредоточенно Грейнджер. — В прошлом году, после того, как Снейп убил Дамблдора, я... Я ограбила его кабинет.
— Что ты сделала? — от удивления лицо Невилла слегка вытягивается. Девочки пораженно замирают, а Гермиона слегка краснеет.
— Ну, не ограбила, просто... Понимаете, у него в кабинете были книги о хоркруксах. Книги, которые он извлек из Запретной секции библиотеки. Ну, и я подумала, что нам они будут нужнее... Так вот, в этих книгах сказано, что хоркрукс можно уничтожить только еще более мощной магической силой.
— Например?
— Например, — Гермиона глубоко вдохнула, — ядом василиска. Ведь именно зубом змея Гарри проколол дневник Тома Реддла тогда, на втором курсе. Так же хоркрукс можно уничтожить Адским пламенем.
— Но ведь василиск уже пять лет, как убит, а Адское пламя слишком сложно контролировать. Мы ведь весь Хогвартс к чертям спалим, — растерянно шепчет Лаванда.
— Гермиона, но ведь Гарри и Рон уничтожили уже два хоркрукса. Вряд ли они знают о заклинании Адского пламени, да и ручного василиска у них как-то не наблюдается. Как они это сделали? — Невилл обескуражено взлохматил волосы. — Видимо, они нашли какой-то способ!
Гермиона снова вздохнула. Уже прошло несколько дней с того момента, когда она получила письмо от парней, в которой они рассказывали о своих злоключениях. Рассказывали о том, как напали на Беллатрису, о том, как одно из заклинаний задело руку Рона, о том, как им удалось-таки выхватить чашу Хаффлпафф и аппарировать. О том, как успели уничтожить хоркрукс мечом Гриффиндора перед тем, как их схватили егеря. О Малфой-Мэноре. О странном Малфое. О лихорадочном и беспорядочном побеге. Прошло уже несколько дней после этих событий, в Шотландию снова нагрянула оттепель, снег таял — февраль больше походил на раннюю весну. Прошло уже несколько дней после того, как Малфой "не узнал" Гарри и Рона. Прошло несколько дней, а он до сих пор не вернулся в Хогвартс.
— Гермиона, ты вопрос слышала вообще? — Невилл подошел к подруге и помахал ладонью перед ее глазами. Та сбросила с себя оцепенение, повернула голову к Лонгботтому.
— Слышала, слышала... Они уничтожили хоркруксы мечом Гриффиндора, ведь он выкован из особой стали и вбирает в себя всю самую сильную магию. На втором курсе Гарри проткнул мечом василиска, и лезвие вобрало в себя его яд.
— А меч Гриффиндора-то у них откуда? Он ведь в Хогвартсе быть должен!
— Слишком долгая и не вполне понятная мне история, — нахмурилась Грейнджер. — Я мало что поняла из их рассказов, да и не писали они много об этом, но факт остается фактом — хоркруксы они уничтожили именно этим мечом.
— Ну, так может быть, передадим парням диадему через Добби, пусть и с ней разберутся? — Луна подняла свои глаза на друзей. Гермиона отрицательно покачала головой.
— Меч остался в Малфой-Мэноре. Его изъяли, когда парней схватили, а потом у них не было времени рыскать поместьем и разыскивать его.
— И мы снова оказались в начальной точке. Либо василиск, либо Адское пламя, — Лаванда в безысходности покачала головой и взяла в руки диадему, но тут же бросила ее назад на стол, словно обожглась. — Твою мать! Вы заметили это? Оно живое!
Все недоуменно уставились на Лаванду, которая отступила от стола на два шага и смотрела на артефакт с опасением. Гермиона кивнула — пока она несла диадему в гостиную, завернув ее в старую мантию, она отчетливо чувствовала едва уловимую вибрацию, исходящую от свертка. Это и вправду было немного жутко.
— Так что же нам делать? Нельзя использовать заклинание Адского пламени. Того, что рассказывают на своих занятиях Кэрроу, явно недостаточно для контролируемого огня... Выходит, что уничтожить хоркрукс невозможно!
— Послушайте, — отозвалась вдруг Джинни, молчавшая все это время, — Гарри проткнул дневник зубом василиска. Василиск убит, но ведь в Тайной комнате должен был остаться его скелет...
— А если есть скелет, значит, и зубы тоже на месте! Джинни, это гениально! — воскликнула Луна, ослепительно улыбнувшись.
— Но как попасть туда? Ты помнишь, Джинни? — взволновано спросил Невилл.
— Помню. Вот только для этого нужен парселтанг.
— Вот черт. Ведь единственному, кто владеет этим языком, в Хогвартсе показываться никак нельзя.
— Я могу попробовать, — тихо говорит Джинни, и ее щеки заливает легкий румянец.
— Но ведь ты говорила, что ничего не помнишь о том, как пробиралась в Тайную комнату тогда? Что это часть души Того-кого-нельзя-называть руководила тобой. Что...
— Я не помню! — взвилась девушка, краснея еще больше. — Просто... Просто Гарри иногда разговаривает во сне. И я... я могу попробовать это повторить.
Когда до окружающих доходит смысл сказанного, у всех на лицах расплываются улыбки.
— И ничего смешного! — рявкает уже совсем смущенная Уизли и отворачивается от друзей. — Только имейте ввиду — одна я туда не пойду.
— Я пойду с тобой, — говорит Гермиона, пряча улыбку и вновь настраиваясь на серьезный лад. — Завтра?
— Завтра, — кивает в ответ все еще красная Джинни.
— Вот и славненько. А сейчас — пора спать.
И друзья расходятся по своим спальням, ведь ночь на дворе уже поздняя. У Гермионы внутри нарастает решимость — диадему необходимо уничтожить, ведь это будет еще один шаг к цели. «Подумать только, — думает Гермиона, — подумать только, ведь если завтра все у нас с Джинни получится, то останется только два осколка души! Всего два! Змея Наджини и... и сам Темный Лорд...» И вдруг пришло ощущение, что конец уже где-то очень-очень близко, что они приблизились к нему вплотную. Вот только каким будет этот конец? Что принесет им? Хватит ли сил, чтобы выстоять, не сломиться, удастся ли выжить? Гермиона знает — близится очередная буря, сильнее и беспощаднее всех предыдущих. Она сворачивается клубочком под одеялом, обхватывает колени руками и шепчет тихо-тихо, чтобы никто не услышал, шепчет скорее себе, нежели кому-то еще: «Все будет хорошо. Все у нас получится...»
А мысли снова и снова возвращаются к Малфою. Где он, черт побери? После выходки в Малфой-Мэноре, его явно по головке не погладили... Гермионе страшно и больно, и ей так до безысходности хочется, чтобы он жил, что она сжимается под одеялом еще сильнее. Если бы она только могла ему помочь...
Она закрывает глаза, и вспоминает, как замирают молнии в его глазах. Вспоминает, как его тихий низкий голос обволакивал ее, как заползал змеем ей в самую душу, и от одного этого все тело покрывалось гусиной кожей.
Малфой, сукин ты сын, вернись, пожалуйста.
И сон забирает ее к себе, уносит в свое царство, и снятся ей яркие вспышки молний, дождь и объятия судорожные. Снится ей черная мантия Пожирателя Смерти на белом снегу, и пятна крови, и лучи заклятий. Ей снится ад, ее собственный ад, который не покидает ее уже который месяц. И хочется кричать, но воздуху в груди как-то резко не хватает, и осипшее горло пересыхает, и Гермиона только шевелит губами беззвучно. И хочется броситься на помощь, вот только тело не желает двигаться, скованное Петрификусом. И она бессильно бьется сама с собой, пытаясь сбросить с себя оцепенение, пытаясь побороть заклятие, но все напрасно, ведь по белому снегу уже расползается ярко-красное пятно тягучей крови, и серые глаза того, кто согревал ее, замирают навсегда...
Утро вырывает ее из сновидений, и Гермиона тихонько благодарит его за это. Она уже которую ночь подряд видит один и тот же сон, он измучил ее уже, она пытается от него спрятаться, пьет Зелье Сна без Сновидений, но как только ее глаза закрываются, она снова и снова видит мертвого изуродованного Малфоя, и желание жить моментально пропадает.
А вечером они с Джинни уменьшают заклятием метлы, прячут диадему в сумку и выходят из гостиной Гриффиндора, провожаемые испуганными и тревожными взглядами друзей. Они идут к женскому туалету, в который все еще никто никогда не заходит, как и пять лет тому назад. Остановившись у одного из кранов, Джинни замирает и неуверенно произносит:
— Кажется, здесь. Ну что, попробуем? — Гермиона кивает, а Уизли прокашливается и шипит что-то не совсем вразумительно. Девушки замирают на мгновенье, но ничего не происходит. — Блин, наверное, как-то не так произнесла.
— Ничего, попробуй еще раз, — говорит Грейнджер, и Джинни пробует снова. Тайная комната и не думает открываться.
— Вот черт!
— Раньше у тебя получалось лучше, — раздается вдруг у подруг над ухом, и те моментально разворачиваются, выхватывая волшебные палочки. Прямо перед ними в воздухе висит, склонив голову на бок, Плакса Миртл. — Ну вот, я только решила поздороваться, а вы сразу в меня палочками. Давайте, проклинайте меня, ведь бедную Мирту все могут проклясть! Это же проще простого!
Гермиона едва подавляет раздраженный выдох, прячет палочку и говорит:
— Прости, Мирта. Мы не думали, что это ты. Думали, что это кто-то... нехороший. Так что ты говорила?
— Говорила, что раньше у нее получалось лучше. Дверь открывать. Когда она маленькой была, — привидение обижено вздергивает носик, отплывает к одной из кабинок и усаживается на сливной бачок. Девушки озадачено переглядываются.
— Ты видела, как я открывала Тайную комнату?
— Конечно, видела, — фыркает Миртл. — Ты же сюда почти каждый месяц захаживала.
— И ты помнишь, как я это делала? — осторожно, пытаясь не спугнуть обидчивое привидение, спрашивает Джинни.
— А как же! Шипела, а потом проход открывался! Вот так шипела! — и Плакса Миртл начинает издавать какие-то нечленораздельные звуки, похожие на шипение змеи. А еще через мгновение кран озаряется каким-то опаловым сиянием, умывальник подается куда-то вниз и исчезает из поля зрения. Перед девушками открывается широкий проход.
— Вот видишь, у меня лучше получилось, — самодовольно произносит Миртл, а Джинни только бросает невнимательно:
— Ты просто талантливее меня. Спасибо, — за это время она успевает достать из кармана мантии маленькую метлу и придать ей нормальных размеров. Гермиона проделывает ту же процедуру, усаживается на метлу и выдыхает едва слышно:
— Удачи нам, что ли.
Джинни кивает, и они влетают в широкий зев канализационной трубы. Они летят, и в нос Гермионе бьет неприятный гнилой запах. Труба круто уходит вниз, и удержаться на метле Грейнджер очень сложно, руки скользят по древку, но она отчаянно цепляется в него со всех сил. У нее на боку — сумка со спрятанной диадемой, и девушка даже сквозь несколько слоев ткани чувствует, как обеспокоенно бьется в ней осколок души. Они летят вертикально вниз, и когда уже кажется, что сил не хватит, проход резко поворачивает на девяносто градусов, и они оказываются в грязном тоннеле.
— Люмос, — шепчет Гермиона, доставая свою волшебную палочку. Стены туннеля, оказывается, покрыты какой-то слизью, весь пол усыпан костями мелких животных, там влажно, а воздух такой спертый, что дышать тяжело.
— Мерзкое местечко, — передергивает плечами Джинни. — Ну, что, в путь?
Туннель поворачивает множество раз, Гермиона чувствует, что от напряжения холодеют пальцы. Оголенные нервы натянуты до предела, и каждый шорох заставляет испуганно вздрагивать. Но шорохи тонут в затхлом воздухе, и Гермиона вслушивается еще внимательнее.
И вдруг за одним из поворотов проход резко обрывается, и девушки останавливаются перед стеной, на которой вырезаны две змеи с изумрудами вместо глаз.
— Давай, Джинни, — шепчет Грейнджер, — здесь опять нужен парселтанг.
Уизли молчит и смотрит змее в изумрудные глаза, она делает глубокий вдох, и из ее рта вырывается странное шипение. В стене появляется щель, разделившая двух змей, и открывается проход. Девушки смело шагают внутрь.
Просторная тускло освещенная комната, что открывается перед ними, совсем не похожа на грязный туннель. И воздух здесь кажется чище, и света больше, и колонны, увитые каменными змеями, казались бы величественными и прекрасными, вот только руки у Джинни уже сильно дрожат, а в горле пересыхает, и голос кажется сиплым:
— Вот он, смотри, — девушка показывает пальцем на огромный скелет, который лежит чуть поодаль. Гермиона пораженно застывает.
— Он такой большой... — только и шепчет она, а Джинни кивает. Воспоминания пятилетней давности накрывают ее с головой, и ей до боли хочется поскорее отсюда убраться, спрятаться, ведь каждый камешек здесь напоминает о кошмаре детства.
Гермиона ступает несколько шагов к черепу мертвого змея, протягивает руку и выдергивает длинный изогнутый клык из разинутой пасти чудовища.
— Послушай, — тихо говорит Джинни, — когда-то один хоркрукс меня чуть не убил. Будь осторожнее.
Грейнджер кивает в ответ, достает из сумки диадему и ставит ее на каменный пол. Тиара подрагивает уже вполне ощутимо, и девушка делает глубокий вдох. «Нужно с этим заканчивать», — проносится в голове, и она поднимает руку с зубом василиска.
И вдруг из диадемы поднимается серый дым. Девушка испуганно замирает, смотря полными ужаса глазами на то, как клубы дыма поднимаются все выше и выше, постепенно формируя фигуру высокого черноволосого парня. Джинни за спиной испуганно вскрикивает.
— Я знаю тебя, Гермиона Грейнджер, — говорит парень, ухмыляясь. И голос у него низкий, бархатный, он проникает в сознание и подчиняет своей воле. — Я знаю про тебя больше, чем ты сама знаешь про себя. Умная способная девочка, полная амбиций, всю жизнь пытающаяся доказать, что лучше всех... У тебя нет шансов нормально жить в волшебном мире, Гермиона. Тебе всегда надо будет кому-то что-то доказывать. Доказывать, что магглорожденные ничуть не хуже чистокровных, что женщины сильнее мужчин... Ты никогда не сможешь жить спокойно. Ты будешь несчастна.
Гермиона стоит, не двигаясь и не сводя глаз со злой ухмылки видения.
— Бей! Гермиона, бей! Не слушай его! Это вранье! — орет Джинни где-то за спиной, но ее голос слышится как будто сквозь пелену.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Гермиона Грейнджер. Ты думаешь, ты нужна ему? Думаешь, он тебя любит? — ухмыляется парень еще шире, и девушка медленно опускает руку с клыком. — Он не умеет любить, и ты это прекрасно знаешь. Он не умеет любить, у него и души-то нет. Вы всегда будете врагами. Он предаст тебя, не задумываясь, он сдаст тебя Темному Лорду, как только его об этом попросят.
Гермиона дрожит с головы до пят, она еле стоит на ногах, а в голове отбиваются слова темноволосого юноши с таким красивым лицом.
— Не обращай внимания! Бей! — крик Джинни совсем уж не слышен, он где-то далеко-далеко, за пределами этой комнаты. Здесь есть только она и парень, что так внимательно смотрит на нее.
— А что скажут твои друзья, когда узнают, с кем ты проводишь все свое свободное время? Ты предательница, Гермиона Грейнджер, ты не достойна быть рядом с ними.
И вдруг юноша исчезает, а на его месте появляется Малфой — красивый, неестественно, демонически красивый. На нем мантия Пожирателя Смерти, он ухмыляется криво, а в глазах горит презрение и ненависть.
— Ты ничтожество, — выплевывает он, и Гермиона судорожно мотает головой, отбиваясь от его слов-ударов. — Я выбрал свою сторону уже давно. Я ненавижу тебя, грязнокровка. Я презираю тебя. Неужели ты и вправду думала, что что-то для меня значишь? Жалкая, слабая девчонка.
И Гермиона кричит, кричит громко и надрывно, она сжимает в руке кривой клык василиска, она бросается к диадеме из последних сил, замахивается и бьет что есть мочи диадему Ровены Рейвенкло.
И раздается такой душераздирающий крик, что кровь стынет в жилах, он отбивается от высоких сводов Тайной комнаты, он звенит и звенит в воздухе, и Гермиона падает на колени, обхватив голову руками и закрыв глаза. Ее бьет крупная дрожь, и кажется, что обезумевшее сердце сейчас остановится. Джинни подбегает к ней, обнимает сильно-сильно ее за плечи, гладит волосы, шепчет на ухо что-то успокаивающее. Джинни прижимает к себе подругу, и та понемногу стихает.
— Ты молодец, Гермиона, — говорит Уизли тихо. — Ты такая молодец.
— Я предательница, — выдыхает в ответ Грейнджер едва слышно, и Джинни вздрагивает.
— Так это... правда? То, что он говорил, правда? Ты... и Малфой?
Гермиона молчит, спрятав лицо в ладонях. Джинни чувствует, что пальцы начинают дрожать.
— Твою мать... — тихо говорит она. — Это не Грюм научил тебя Круциатусу. Это был Малфой.
— Я предательница, — повторяет Грейнджер, и Уизли отодвигает ее от себя, хватает ее за плечи и сильно встряхивает.
— Посмотри мне в глаза, Гермиона Грейнджер. Сейчас же посмотри мне в глаза! — девушка несмело поднимает взгляд. — Мне плевать, что там у тебя с Малфоем! Это ваши дела, и я не буду совать в них нос! Я знаю одно: это ты проникала со мной в кабинет Снейпа! Это ты залечивала раны Падме, когда Кребб и Гойл встретили ее в одном из коридоров! Это ты достала большую часть информации, которой мы сейчас владеем! Это ты нашла диадему, и ты же ее уничтожила! Ты не предательница, Гермиона! А теперь вставай, нам нужно убираться отсюда. У меня нет ни малейшего желания находиться здесь еще хоть минуту.
Джинни резко поднимается на ноги и подает руку Гермионе. Та принимает ее, и уже за мгновение девушки мчаться из Тайной комнаты на метлах. И лишь когда их ноги касаются пола туалета Плаксы Миртл, Грейнджер произносит:
— Джинни, спасибо. Я правда не могла тебе сказать, я...
— Я все понимаю, Гермиона, — Уизли уменьшает метлу и прячет ее в карман. — Я сама не уверена, что хотела это узнать. Я ненавижу Малфоя и считаю, что ты очень ошиблась, связавшись с ним. Но моего отношения к тебе это не изменит.
— Спасибо, — снова говорит Гермиона.
— Пойдем в гостиную?
— Джин, мне нужно побыть одной, — Уизли вздыхает, разворачивается и уходит, оставив подругу одну. Гермиона еще минуту стоит на месте, не двигаясь, а потом стремительно выходит из туалета и мчится на восьмой этаж.
Низкий бархатный голос звучит у нее в голове и никак не хочет затихать.
Ты думаешь, что нужна ему? Думаешь, он тебя любит?
А ведь он прав. Ты просто заигралась с огнем, Гермиона! Вы враги. Вы никогда не сможете быть по-настоящему вместе. Это не любовь. Это слишком больно, чтобы быть любовью.
Она влетает в Выручай-комнату и падает в свое кресло. За окном ветер сгоняет тучи, и небо хмурится все больше и больше. Гермиона думает о том, что ей больно. А любовь... любовь не может так ранить.
Она снова и снова ловит себя на мысли, что, не смотря ни на что, не смотря на нестерпимую боль в груди, она бы отдала многое, чтобы увидеть его сейчас живым и невредимым. Чтобы он вошел сейчас в эту комнату, чтобы сказал что-то едкое и злое, но только бы говорил, только бы был рядом. В окно начинают бить первые капли дождя, а Гермиона думает, что даже если это не любовь, то она все равно ни за что в жизни не отказалась бы от нее. Вот только по-настоящему вместе они никогда не будут. Люди, лишенные будущего.
— Тебе привет от лучшего друга, — раздается вдруг в комнате, и она вскакивает на ноги. Малфой выглядит не просто плохо, он выглядит по-настоящему паршиво, вот только ухмыляется по-прежнему. На нем мокрая дорожная мантия, и волосы у него тоже мокрые. Ведь там, за окном, уже настоящая гроза. И ей кажется, что болью налита сейчас каждая клеточка ее тела. И ему кажется, что без нее ему было трудно дышать.
Он подходит к ней близко-близко, смотрит в глаза. Она дрожит, но взгляда не отводит. И вспыхивает молния.
Слишком больно, чтобы быть любовью.
Она берет его за руку, и он содрогается от этого прикосновения. Пальцы у нее горячие, и он снова ловит себя на мысли, что без нее совсем бы замерз. В раскате грома тонет биение сердца.
И они набрасываются друг на друга — голодные, жадные, резкие. Они начинают дико и больно целоваться, оказываются так близко друг к другу, что все вокруг вдруг плывет и кружится. И это сейчас единственный выход, только так они смогут не свихнуться окончательно. Целовать и кусать губы — жестко, неосторожно, оставлять следы на коже. Дышать тяжело. Сбрасывать тяжелые мокрые вещи на пол, рвать тонкую ткань, не заморачиваясь расстегиванием пуговиц, прорываться к теплу, к коже, к телу, чтобы хоть чуть-чуть согреть ледяные руки. И дотрагиваться до нее — это почти больно. И чувствовать его руки на своем теле — это почти невыносимо. Чертить дорожки по ее шее языком, ласкать грудь, заставлять приглушенно стонать. Впиваться короткими ногтями в его кожу, пробовать его на вкус, выгибаться навстречу. Прижимать ее к себе еще сильнее, ощущать, как она дрожит, как откликается на каждое движение. Кусать его нижнюю губу, вступать в поединки с его языком и не зажмуриваться — чтобы видеть, как блестят лихорадочно его глаза, как в них отражается пламя — настоящее, обжигающее. Гореть в его руках — только тут и только сейчас, завтра может и не наступить, и эта ночь может никогда не закончится, и игра с огнем — ее единственное спасение. Сцеловывать ее стоны и стонать самому — черт, это слишком, слишком прекрасно, слишком горячо, слишком сильно. И в голове гремит гром, и он уже ничего не слышит, кроме ее хриплого голоса, ее гром оглушил его, заслонил его от всего мира, и для него уже не существует ничего, кроме этой комнаты, кроме ливня за окном, кроме девушки, которая так отчаянно впивается короткими ногтями ему в спину. И она содрогается в мощнейшем оргазме, и перед глазами все плывет, перед глазами только вспышки молний, и они ослепляют.
Они замирают, все еще прижимаясь друг к другу, все еще боясь друг друга отпустить. По горячей коже катятся капельки пота и дождевой воды.
Выхода нет. Будущего тоже.
* * *
После грозы снова ударили морозы, и перемещаться двором замка стало совсем уж небезопасно — ноги то и дело скользили. Гермиона и Лаванда спешат к галерее, ведущей к коридору на третьем этаже. У них сейчас Темные искусства, и опаздывать на это занятие категорически запрещается. Тем более гриффиндорцам.
Девушки шагают быстро, не разговаривая, каждая из них погруженная в свои мысли. И вдруг Лаванда замирает у одного из окон и дергает Гермиону за рукав:
— Смотри!
По широкой аллее медленно перемещается высокая фигура, закутанная в черную мантию. Человек идет неспешно, ему некуда спешить. Капюшон мантии сброшен, и красные глаза пристально смотрят вперед, на свою конечную цель, величественную белую гробницу, что возвышается у Черного озера.
Гермиона чувствует, что к горлу подкатывает тошнота.
— Он нашел ее... он нашел палочку... — шепчет она сдавленным голосом. Смертельно бледная Лаванда дотрагивается к руке подруги:
— Нам нужно бежать. Кэрроу опоздания не простит. Потом решим, что будем делать.
Гермиона кивает совсем автоматически, она идет вместе с Лавандой коридорами, спешит к нужному кабинету, но в мозгу у нее только одно: «Он нашел Бузинную палочку».
— Так-так-так, кто тут у нас? Мисс Браун и мисс Грейнджер... — улыбка Амикуса Кэрроу кажется плотоядной и больше похожа на оскал. — Почему опаздываем, девочки?
— Но ведь еще пять минут до начала занятия, — пробует оправдаться Лаванда, но Пожиратель резко перебивает ее:
— Но ведь преподаватель уже в классе. Вы заслужили наказание, мисс... Тормента! — Лаванда падает на пол, извиваясь от боли, а Гермиона действует автоматически, совсем позабыв о том, кто она и кто перед ней.
— Петрификус Тоталус! — и только когда луч заклятия бьет Кэрроу прямо в грудь, она понимает, что натворила. В кабинете повисает звенящая тишина, на нее смотрят изумленно двадцать пар испуганных глаз. Оглушенный преподаватель не может понять, что произошло.
— Сматывайся, чего стоишь!!! — рычит вдруг Невилл, и Гермиона резко поворачивается и вылетает из класса.
Она бежит, не останавливаясь, бежит так быстро, как только может. Она не обращает внимания на покалывание в боку, на то, что дыхания уже не хватает. Она перепрыгивает через ступеньки, мчится быстрее ветра, туда, к гобелену с танцующими троллями, вперед, вперед, только не останавливаться!
Дверь Выручай-комнаты захлопывается за ней на удивление тихо.
Волдеморт нашел Старейшую Палочку. Она только что напала на Пожирателя Смерти.
И что теперь?
Собственное дыхание кажется таким громким, что закладывает уши.
Паника хватает ее за руки своими липкими влажными ладонями. Гермиону передергивает. И остается только начать нервно расхаживать по такой знакомой комнате и пытаться привести беспорядочные мысли в порядок. Но страх и паника тянутся к ее горлу, душат настойчиво, и Гермиона резко останавливается возле камина, жадно хватает воздух, пытаясь освободиться, успокоиться, отбиться от них.
— Успокойся, истеричка! — рычит она сама на себя. — Включи свой мозг и думай, как тебе выбраться из этого дерьма!
Появляться в школьных коридорах теперь опасно для жизни. После того, как она ударила Петрификусом Пожирателя Смерти, на нее начнется охота — настоящая, жестокая, упорная. Слизеринские псы, услышав запах грязной крови, начнут погоню, и тут тебе уже никто не поможет — ни собственные умения, ни Гриффиндор, который будет стоять за тебя стеной, ни МакГонагалл. Тебя убьют с особой жестокостью, чтобы другим было не повадно. Ведь страх подчиняет людей лучше любой верности.
Что делать? Нужно бежать, бежать немедленно, но куда? В Нору? И подставить всю семью Уизли. Да уж, хорошо же ты отплатишь им за всю доброту и тепло, которым они укутывали тебя все шесть лет! Но куда тогда? У тебя ведь ничего с собой нет, только волшебная палочка. На сборы не было времени, ты не захватила с собой даже теплой мантии, а на улице середина февраля!
Гермиона бессильно опускается на широкий диван, обхватив колени руками. Ей некуда идти. Теперь она и вправду зверь, который попал в капкан по собственной неосторожности. У Волдеморта есть Бузинная палочка, твои лучшие друзья прячутся от его режима где-то в лесах, а ты сама закрыта в Выручай-комнате, словно в клетке. И выхода нет.
И тут главное подавить в себе желание истерично раскачиваться из стороны в сторону. Главное — сдержать набежавшие на глаза злые слезы бессилия и страха. Главное — не дать панике захлестнуть себя с головой. Соберись, Грейнджер, соберись! У тебя нет права на истерику, нет права на страх и панику. Тебе нужно решение. Так давай же, девочка, думай!
Во-первых, нужно предупредить Гарри и Рона. Ведь они обязаны знать, что Волдеморт теперь владеет Старейшей палочкой. Гермиона резко поднимается, достает из сумки пергамент, чернильницу и перо, торопливо пишет несколько строчек, пытаясь унять дрожь в руках. Но пальцы не слушаются, на пергаменте остаются неаккуратные кляксы, но плевать, плевать, это не важно, главное, чтобы парни были предупреждены об опасности. Правда, идеи о том, как им победить самого сильного мага столетия, владеющего мощнейшей палочкой в истории человечества, в голову Гермионы приходить отказываются.
Девушка перечитывает несколько строчек, набросанных на клочке пергамента неаккуратным кривым почерком. «Тот-Кого-Нельзя-Называть только что наведался в Хогвартс. Он забрал Бузинную палочку из гробницы Дамблдора. Я напала на Амикуса Кэрроу и теперь прячусь в Выручай-комнате. Будьте осторожны. Гермиона»
— Добби! — и собственный голос кажется каким-то чужим, мертвым, неестественно хриплым. — Добби, ты мне нужен! Срочно!
Эльф появляется в Выручай-комнате, смотрит своими огромными испуганными и преданными глазами и обещает, заикаясь, передать послание немедленно. И когда он исчезает с характерным хлопком, Гермиона вновь поднимается на ноги.
Найти ее смогут сейчас только Малфой и Лаванда, ведь только они могут догадаться, куда именно она спряталась и какое помещение попросила у Выручай-комнаты. Но за гриффиндоркой сейчас будут следить в оба, и вряд ли полученная на глазах Гермионы Тормента стала для нее последней... А Малфой... придет ли он сегодня сюда, поможет ли?
Вы по разные стороны баррикад. Вы никогда не сможете быть по-настоящему вместе.
И Гермиона встряхивает головой, пытаясь отогнать навязчивые липкие воспоминания, но низкий бархатный голос молодого темноволосого парня снова и снова отлунивает в голове. И от осознания дышать становится совсем уж невозможно. Ты теперь одна, Грейнджер. Не у кого просить помощи, тебе никто не сможет сейчас помочь. И если ты действительно хочешь жить, если в твоей обгорелой душе еще есть эта сумасшедшая жажда жизни, тогда и выбираться отсюда тебе тоже придется одной.
И вдруг вязкую тишину разрывает хлопок аппарации, и Гермиона резко оборачивается на звук, выхватив волшебную палочку. И замирает от неожиданности, не в силах вымолвить ни слова. Посреди Выручай-комнаты стоят, держась за маленькие ручки перепуганного и дрожащего эльфа-домовика, Гарри и Рон.
— Гермиона, ты цела?!
— С тобой все в порядке?!
— Как только получили твою записку, сразу бросились к тебе!
— Ты не пострадала?!
— Почему ты напала на Кэрроу?! Он что-то сделал тебе?!
Мальчишки, грязные, давно не бритые и не стриженные, хватают ее за руки, обнимают, сгребают в свои объятия, а она не может выдавить из себя ни звука, ведь паника снова цепляется за нее, и руки начинают дрожать, а мысли путаются. Эти недоумки примчались ее спасать. Примчались туда, где им появляться категорически запрещено. Ведь Волдеморт скорее всего все еще в замке, а это значит, что они сами пришли к нему, упростили ему задачу до невозможности!
— Идиоты!!! — кричит она, выдираясь из их объятий. Парни недоуменно смотрят на подругу, которую не видели много месяцев. — Что вы здесь делаете?! Здесь сейчас Тот-Кого-Нельзя-Называть! Убирайтесь из замка! Немедленно!
Она кричит на них зло и отчаянно, у нее в глазах столько боли, что в ней невозможно не раствориться. Чертова гриффиндорская порывистость! Сорвались к ней сразу же, примчались, даже не подумав, какими могут быть последствия их действий! Сумасшедшие!
Рон снова ступает к ней, ловит ее ладони, заглядывает в глаза.
— Тот-Кого-Нельзя-Называть сейчас в Хогвартсе?
— Я не знаю точно, — огрызается Грейнджер, невольно отмечая про себя, что глаза у Рона совсем не такие, какими они были, когда они виделись в последний раз. Глаза у Рона теперь холодные, колючие, внимательные. Глаза у Рона больные. Глаза у Рона слишком взрослые.
А Гарри тут же достает из небольшой сумки карту Мародеров и начинает внимательно вглядываться в сотни движущихся точек.
— Убирайтесь отсюда, я сказала! — рычит Гермиона, но где-то в глубине души уже сидит подозрение, что просто так они отсюда не уйдут. — Что вы удумали, придурки?!
— Осталось два хоркрукса, Гермиона, — выдыхает спокойно Рон, держа ее за плечи. — И оба они, возможно, сейчас в замке.
Девушка смотрит на друзей во все глаза, переводя взгляд с одного на другого, не в силах принять их слова. Гарри не отрывает взгляд от карты, внимательно выискивая нужное имя.
— Вы же не думаете... сейчас... безо всякого плана... вы же не самоубийцы... — шепчет Гермиона, нервно облизывая пересохшие губы.
— Думаем. Еще как думаем, — говорит спокойно Поттер, поднимая голову. — Пора заканчивать с этим дерьмом. Не знаю, как ты, но я сыт им по горло. Том Марволо Риддл. Он возле Черного Озера сейчас. Двигается в сторону Запретного Леса.
Рон коротко кивает и отходит от Гермионы на несколько шагов. Гарри начинает снова рыться в своей сумке и через некоторое время достает оттуда мантию-невидимку. Девушка смотрит на это все расширенными от удивления глазами и чувствует, что к ней возвращается способность рационально мыслить.
— Вот так просто выйдешь сейчас из Выручай-комнаты и пойдешь биться с ним, да? — громко говорит она, подойдя к лучшему другу и заглядывая в зеленые глаза. — Да ты понимаешь, что уже через несколько минут после того, как ему доложат, что ты в замке, здесь будет целая толпа Пожирателей! Здесь дети, Гарри! Ты понимаешь — дети!
— Она права, — кивает сухо головой Рон. — Нужно эвакуировать их отсюда, пока не началась бойня.
— И как незаметно вывести из замка несколько сотен несовершеннолетних волшебников? — недоуменно взъерошивает длинные спутанные волосы Поттер, а Гермиона только выдыхает тихо:
— Это же очевидно, Гарри. Эльфы.
И все трое переводят взгляд на Добби, который стоит рядышком и все так же смотрит на них преданными глазами. Гарри кивает, обдумывает что-то, потом говорит:
— Вы двое сейчас бегите к МакГонагалл и помогите ей устроить эвакуацию. Вот вам Карта Мародеров, чтобы легче было найти своих в замке, — Рон забирает заколдованный пергамент у друга и кивает. — А я начинаю охоту на змею.
— Один?! С ума сошел?! — выкрикивает Гермиона, но Поттер уже обернулся в мантию-невидимку и выбежал из Выручай-комнаты, громко хлопнув дверью.
— Он справится, — уверенно говорит Рон, разворачивая карту. — МакГонагалл в своем кабинете. Самый короткий путь — через седьмой этаж и западную лестницу. Бежим.
И они покидают комнату, они бегут темными холодными коридорами древнего замка, и Гермиона изо всех сил старается не думать о том, что, возможно, через несколько часов, от этих стен останутся одни руины. Она тормозит на одном из поворотов, вытаскивает волшебную палочку и закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться. А через мгновение большой серебристый барс уносится вперед, освещая темноту коридоров.
— Я отправила сообщение Джинни, чтобы она собрала наших и известила Орден через близнецов. Нам понадобиться помощь, сами не справимся.
— У тебя изменился Патронус? — спрашивает Рон, внимательно вглядываясь в лицо подруги, но та только отмахивается:
— Это слишком долгая и интересная история, чтобы рассказывать ее впопыхах. Бежим, у нас нет времени.
В кабинет Трансфигурации они почти вваливаются, позабыв про стук и правила приличия. МакГонагалл, увидев их, стремительно бледнеет и шипит нервно:
— Мистер Уизли, вы что удумали?! Вам что, жить надоело?! Что это все значит?!
— Профессор, нужно срочно эвакуировать учеников из замка, уже очень скоро здесь будут Пожиратели Смерти, — выпаливает парень на одном дыхании, а Гермиона только подхватывает, пытаясь отдышаться:
— Мы подумали, что в этом нам помогут эльфы-домовики, ведь их магия позволяет аппарировать в Хогвартсе.
Декан хмурится, резко поднимается на ноги, взмахивает волшебной палочкой, и три сияющих кошки почти молниеносно покидают кабинет.
— Мистер Уизли, бегом на кухню, объясните домовикам их задачу. Скажите, чтобы эвакуировали студентов в бывший штаб Ордена Феникса, на площадь Гриммо, в Нору или в Ракушку. Я предупрежу миссис Уизли. Там должно хватить порошка Флу для того, чтобы дети потом отправились домой. Мисс Грейнджер, бегите в башню Гриффиндора, попросите всех гриффиндорцев оставаться там. Постарайтесь не привлекать к себе лишнего внимания. Будем эвакуировать учеников из их гостиных, собирать всех в Большом зале сейчас слишком опасно.
— А Вы, профессор?
— А мне нужно обмолвиться несколькими словами со Снейпом и обоими Кэрроу, — сухо бросает МакГонагалл, и Гермиона про себя отмечает отсутствие слова «профессор» в этом предложении. — Чего стоите? У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на разговоры.
— Снейп у себя в кабинете, Амикус Кэрроу на третьем этаже, а Алекто возле теплиц, — говорит Рон, сверяясь с картой. Декан кивает и выходит из кабинета, друзья, переглянувшись, устремляются за ней.
Гермиона бежит к башне Гриффиндора, и сердце у нее колотится ошалело. Только-только прозвенел колокол, и студенты начинают вываливаться из аудиторий. Видимо, еще никто не знает о сегодняшнем происшествии на уроке Темных искусств у 7 курса, потому что никто не пытается задержать ее. Грейнджер останавливается возле каждой группы студентов, бросает отрывисто:
— Все по своим гостиным, сидеть там и не высовывать нос!
А навстречу ей уже спешит растрепанная и взволнованная Помона Спраут, прикрикивает на Гермиону раздраженно:
— Деканы уже осведомлены, мисс Грейнджер! Занимайтесь своими делами, мы соберем студентов!
Девушка кивает преподавателю и устремляется к родной гостиной. А туда уже спешат десятки других гриффиндорцев разного возраста. «Не привлекайте к себе внимания, — ухмыляется про себя она. — Конечно, не привлечешь тут...»
Все вокруг очень быстро приходит в движение. Спешат к своим гостиным ученики, бегут, спотыкаясь и толкаясь. Снуют туда-сюда взволнованные преподаватели, раздавая на ходу указания. И у всех в глазах — страх, много страха, столько страха, что от него становится тошно. И когда девушка влетает в свою гостиную, то видит там Джинни, Невилла и Лаванду, которые пытаются успокоить первокурсников, начинающих понемногу хныкать.
— Все будет хорошо, сейчас вас отсюда заберут... — шепчет Браун на ухо какой-то маленькой девочке, а заметив Гермиону, говорит ей: — Луна в башне Рейвенкло. Близнецов предупредили. Они уже сообщили членам Ордена. Скоро будут здесь.
И тут в гостиной один за другим начинают появляться эльфы-домовики. Испуганные дети бросаются к ним, но Невилл реагирует быстро, взмахивая палочкой и накрывая работников кухни защитным куполом.
— Сначала младшие курсы! — кричит он что есть мочи, все остальные — шаг назад! Девочки, помогайте!
От накатывающей паники, кажется, скоро будут лопаться стекла в оконных рамах. Друзья носятся гостиной, помогая эвакуировать детей. Один за другим исчезают они вместе с эльфами-домовиками.
— Гермиона, — дергает девушку за рукав мантии Джинни. — Гермиона, ты ведь видела Гарри, да?
— Видела, — кивает она и хватает за руку очередную второкурсницу, парализованную страхом.
— И какой он сейчас? — в глазах у Джинни бездна тревоги, нежности и еще чего-то такого, что сердце Гермионы сжимается.
— Небритый, — ухмыляется она подруге, а у той на лице расплывается такая счастливая улыбка, что она кажется какой-то неестественной на фоне всеобщего страха.
— Я теперь просто не имею права умереть, — выдыхает Джинни и снова бросается эвакуировать гриффиндорцев.
С каждой минутой гостиная пустеет. От хлопков аппарации уже трещит в ушах, но сердце радостно бьется — дети уже далеко, их тут не будет, они выживут! И когда в гостиной не остается никого, кроме учеников седьмого курса, Невилл поворачивается вопросительно к однокурсникам:
— А вы?
— А нам и тут хорошо, — улыбается криво Шеймус Финниган.
— Не можем ведь мы пропустить такое веселье, — поддакивает Дин Томас, а Парвати Патил только сверкает зло глазами, собирая свои длинные черные волосы в высокий хвост:
— Я не забыла, что они с Падмой сделали. Никогда не прощу.
Друзья смотрят на однокурсников, и в глазах у каждого из них полно решимости, в глазах каждого из них горит столько уверенности, горечи и отчаянья, что сомневаться в твердости их решения не приходится. Они стоят все вместе в гостиной своего факультета, люди, прожившие рядом семь волшебных лет, семь лет, которые заканчиваются кровавым кошмаром. Они смотрят друг на друга и молчат, ведь слов у них уже не осталось, они молчат, ведь понимают, что могут больше никогда сюда не вернуться. Они молчат.
И вдруг замок содрогается от мощного взрыва. Гриффиндорцы вздрагивают.
— Началось, — хрипит Гермиона. Невилл берет Лаванду за руку, а Джинни ухмыляется нервно:
— Удачи нам, что ли.
И они быстрым шагом покидают гостиную. Портрет закрывается за ними с легким шорохом.
А там, за портретом, уже начинается бой. Гермиона выхватывает палочку и устремляется вниз по ступенькам, туда, на помощь Ордену. Ведь кто, если не она?
И мыслей в голове нет. И движения четкие и резкие. Она взмахивает палочкой, она вступает в поединки с фигурами в темных одеждах, она вовремя укрывается в нише от обломков каменной стены, взорванной Бомбардой. И только в пульсе бьется ошалело: «Только бы он выжил!»
А вокруг носятся люди, а вокруг вспыхивают лучи заклятий, вокруг уже полно раненных, которые кричат от боли и ужаса, которые пытаются зажать кровоточащие раны руками, но кровь все сочится и сочится... И у Гермионы внутри все сжимается от осознания того, что она могла бы им помочь, но у нее просто нет на это времени. Остановится хоть на минуту — и ее убьют, как муху, убьют, не задумываясь и не медля. И она бежит коридорами замка, оставляя за своей спиной обезумевших от боли людей, оставляя их крики, их ненависть, их отчаянье. Гермиона несется к Большому Залу, ведь там, наверняка, эпицентр сражения.
Пожирателей в замке много. Черт побери, как же их много! Тут и там мелькают черные мантии, раздается торжествующий злой смех. Звуки бьют по ушам, и Гермиона хочет отгородиться от них. Она бьет на поражение, она убивает — не задумываясь. Лучи заклятий сталкиваются и рикошетят в разные стороны, а все чувства обострены до невозможности, тело реагирует на малейшее движение, рефлексы, инстинкт самосохранения, адреналин — все это горит сейчас в крови, выжигает из души жалость и милосердие. Собакам — собачья смерть.
В Большом зале пахнет жестокостью и кровью. В Большом зале много людей, Гермиона замечает вдалеке рыжие волосы Джинни, которая сцепилась с каким-то высоким Пожирателем в маске. Одно движение, второе, третье — и палочка его уже отлетает в сторону, Уизли делает еще один взмах — и тот падает замертво. Но у Гермионы нет времени смотреть по сторонам, ведь какой-то мужчина уже бросает в нее пыточным заклятием, и девушка быстро создает зеркало, фиолетовый луч возвращается к Пожирателю, и тот кричит от резкой вспышки боли.
— Мало тебе?! — рычит Грейнджер. — Получай еще! Тормента!
Мужчина корчится еще несколько минут, а потом просто теряет сознание от боли. Гермиона мчится дальше, ведь друзьям нужна помощь.
Калейдоскопом вокруг мелькают знакомые лица. Разъяренная и растрепанная миссис Уизли дерется одновременно с парой Пожирателей. Белокурая Флер вместе с Биллом дают отпор еще троим. Луна дерется с низким мужчиной, и обуви на ней почему-то нет. Близнецы Уизли, Кингсли, Тонкс, Люпин, Ли Джордан, Оливер Вуд, Чжо Чанг, преподаватели — все они здесь, все они дерутся сейчас, защищаются, нападают...
И вдруг Гермиону отбрасывает сильным толчком к стене, она больно ударяется спиной о холодные камни и падает на пол.
— Попалась, куколка, — мужчина, кривя тонкие губы в гадкой усмешке, нависает над девушкой. — Поиграем?
В горле пересыхает от страха, а рука уже в панике шарит по полу, пытаясь найти волшебную палочку, которая выпала во время падения, но тут мужчина кричит и падает наземь, оглушенный Петрификусом. Гермиона вскакивает на ноги, превозмогая боль в спине и руке, кивает благодарно Рону, который тут же растворяется в толпе и исчезает из поля зрения, целится палочкой Пожирателю в грудь, шипит:
— Только правила тут устанавливаю я. Круцио!
А бой все не прекращается. И трудно уже понять, где чужие, где свои, все перемешалось в этом сумасшедшем круговороте. Гермиона дерется, позабыв про усталость и страх. И только когда она снова видит Рона, опутывающего двоих Пожирателей веревками, бросается к нему, кричит что есть мочи:
— Где Гарри?! Где, черт возьми, Гарри?!
— Не знаю, — отрывисто бросает Рон. Тревога стискивает сердце в кулаке. Что с ним? Где он? Жив ли? Ведь если... Но даже продолжить мысль в уме страшно, не то, что бы ее озвучивать, поэтому Гермиона снова возвращается к бою.
И через мгновение она видит, как падает, вскрикнув, на пол Тонкс. И Гермиона кричит, кричит так громко, что, кажется, заглушает весь грохот, что стоит сейчас в школе. Она бросается туда, она расталкивает людей, она прорывается к подруге, не замечая больше ничего на своем пути. Потому что Нимфадора Тонкс не могла умереть. Нифмадора Тонкс не имела права умереть. Потому что у Нимфадоры Тонкс сынишка-младенец, он ее дома ждет, плачет, заснуть не может, нервничает, маму зовет. Нимфадора Тонкс всегда так задорно и весело смеется, она просто не может сейчас лежать на холодном полу, как большая изломанная кукла, выброшенная хозяйкой. У нее не может быть таких волос мышиного цвета. Таких застывших страшных глаз. Это просто не может быть она...
И кто-то хватает Гермиону, оттаскивает от тела, что еще не успело остыть, оттаскивает куда-то в сторону, кто-то встряхивает ее сильно, сжимая худые острые плечи холодными пальцами.
— Идиотка! Ее уже не вернешь! — Малфой смотрит на нее зло и раздраженно, он кричит нервно, слова прямо ей в лицо выплевывает: — О своей шкуре заботься! Поняла?!
И Гермиона кивает, приходя в себя. Драко отпускает ее и исчезает в одном из боковых проходов.
Бой понемногу перемещается во двор, и вечернее темное небо то и дело освещают яркие вспышки. Малфой бежит что есть мочи, отстреливаясь на ходу. Он отбивается на автомате, и у него в мыслях только одно: «Лорд призвал в Хогвартс всех. Здесь родители!» И от осознания того, что с ними может сейчас происходить, начинают путаться мысли. Ведь мамину палочку сейчас сжимает в пальцах он, а у отца взгляд затравленный и руки дрожат, так что ему его палочка никак не поможет.
Только бы они были живы!
Малфой мечется замком, но родителей нигде не видно. Где же они? Что с ними? Еще и Грейнджер эта к девицам всяким мертвым бросается, про осторожность позабыв...
Найти родителей, схватить Грейнджер за шкирку и сматываться отсюда куда-подальше.
Но ведь он знает, что она не убежит. Что останется защищать своих. Ангелы и демоны никогда не будут на одной стороне. От горечи кружится голова.
И вдруг за одним из поворотов он нос к носу сталкивается со спешащей куда-то Алекто Кэрроу. Сталкивается — и замирает.
— Наконец-то... — выдыхает он зло. Пожирательница смотрит на него удивленно, пытается обойти, но он преграждает ей путь.
— Я спешу, мистер Малфой, — огрызается она, и Драко обдает гнилым запахом из ее рта. Он морщится и ухмыляется ехидно:
— О, я не задержу Вас надолго, профессор, — и он поднимает волшебную палочку, и в ее глазах он видит бездну удивления, и он почти кричит, смотря ей в лицо: — Круцио!!!
Яркая вспышка — и Алекто Кэрроу падает на пол.
— Получай, сука. Мучайся. Нравится тебе? Прочувствуй это все. — Кэрроу лежит у его ног, она кричит и корчится, ее глаза выкатываются из орбит. Она скребет короткими пальцами-обрубками по земле и воет — пронзительно, страшно. — Ты ничтожество, Кэрроу. Ты тварь. Помнишь, как пару месяцев назад от твоего Круциатуса так же кричала беззащитная девчонка? Помнишь? Так вот мучайся, сука. Ты мне за каждую ее слезинку ответишь, дрянь.
Малфой тяжело дышит. Из палочки бьют все новые и новые Круциатусы.
— Драко! Пожалуйста! — ее истеричный визг заставляет морщиться от отвращения. Он опускает палочку. Алекто Кэрроу, вся в грязи и собственной рвоте, лежит перед ним. Из ее груди вырываются прерывистые хрипы, и Малфою ее совсем не жалко.
— Спасибо... — еле выговаривает она. Драко смотрит на нее презрительным взглядом:
— Ты ничтожество, Алекто Кэрроу. Ты ничтожество, и я ненавижу тебя. — Он снова поднимает палочку. В ее глазах мелькает понимание, которое сменяется ужасом и паникой. — Авада Кедавра.
Зеленый луч бьет прямо в грудь, и маленькие черные глаза застывают навсегда.
И он двигается дальше, вперед, ведь нужно найти родителей. Они нуждаются сейчас в твоей помощи. Коридоры Хогвартса темны и холодны, тут и там раздаются крики и взрывы, появляются какие-то люди, но Драко не обращает на это никакого внимания. Он вырывается во двор, и морозная зимняя ночь опаляет щеки. Здесь, на дворе, уже тоже кипит сражение, здесь огромные мерзкие тролли размахивают дубинками, здесь громадные пауки щелкают клешнями, здесь дементоры витают над сражающимися, забирая у них последние крохи надежды, здесь полно всяких тварей, и от вспышек заклятий рябит в глазах.
Ему кажется, или действительно ночь стала немного светлее? Он поднимает голову и видит, что взошла луна.
И тут же из дальнего угла двора слышится пронзительный вой. У Драко внутри все холодеет — оборотни. И вправду, зоркие глаза парня замечают фигуру Фенрира Грейбека, корчащегося в превращении. Оборотень неконтролируем. Оборотень кровожаден. Оборотень почти непобедим.
Грейбек быстро запрыгивает в центр двора, и все испуганно шарахаются в стороны. И только слева звучит звонкий, деланно веселый, голос:
— Какой хороший песик! Подай лапу! — один из рыжих близнецов выходит наперед, поигрывая волшебной палочкой. Оборотень, облизываясь, медленно начинает двигаться по направлению к нему.
— Петрификус Тоталус! — кричит рыжий, но рука в последний момент вздрагивает, и луч заклятия пролетает совсем близко к правому уху зверя. А тот в один прыжок оказывается близко, сбивает Уизли с ног и впивается зубами ему в горло.
Драко становится дурно. Тошнота подкатывает к горлу, и хочется отвернуться, не смотреть туда, где оборотень расправляется с один из владельцев магазина шуток, но тело словно парализовало, и отвести взгляд просто невозможно.
— Фред!!! Нет, Фред!!! — душераздирающий, страшный девчачий крик раздается совсем рядом. Джинни Уизли не кричит, нет, она орет, как сумасшедшая, и от ее воплей все тело обдает жаром. Она бежит туда, к мертвому брату и оборотню с окровавленной мордой, она мчится туда, и кто-то, пытавшийся ее остановить, отлетает в сторону от ее Ступефая. Джинни Уизли бежит к Фенриру Грейбеку, несется к нему, не чувствуя ног. И когда между ними остается всего несколько метров, Джинни Уизли превращается в большую волчицу с рыжеватой шерстью.
Она набрасывается на оборотня с такой яростью и такой неистовостью, что становится жутко. Она впивается острыми белыми клыками ему в шею, она дерет когтями бока. У нее в глазах — ненависть, жгучая, всепоглощающая. У нее в глазах — боль, безумная, туманящая разум. У нее в глазах — жажда мести, и это для нее сейчас важнее всего. Волчица нападает на оборотня, и перекусывает ему сонную артерию. Огромный сивый зверь начинает заваливаться на бок, а она все продолжает раздирать его тело. И только потом, когда оборотень замирает уже остаточно, волчица вскидывает голову и воет на луну — долго, протяжно, отчаянно. Она воет, пытаясь излить свою безысходность ночному светилу, и в ее вое больше, чем боль, больше, чем рана. В этом вое — горе, настоящее, и Драко передергивает. А потом девчонка снова превращается, вой переходит в плач, и она так и остается сидеть там, на холодном февральском снегу, по которому расползлись пятна крови. Она остается сидеть там, рыдая, сидеть между мертвым братом и мертвым врагом, ведь когда жажда мести утолена, в душе не остается ничего, кроме зияющей кровоточащей раны. Джинни Уизли плачет, и слезы замерзают на ее щеках. Часы в замке бьют полночь.
А все вокруг снова приходит в движение. Крики, ругань, взрывы. Лучи проклятий, пятна крови, лихорадочно блестящие глаза. На той стороне двора Драко замечает Грейнджер — быстрая и хлесткая, она дерется с каким-то Пожирателем, ловко уворачиваясь от его проклятий, а через мгновение, она уже оглушает и связывает его. От сердца немного отлегает — жива твоя девочка, такую голыми руками не возьмешь...
Сражение кажется бесконечным. Гермиона не знает, сколько времени прошло с тех пор, когда она бросила Петрификусом Тоталусом в Амикуса Кэрроу. Кажется, это было годы назад. Время, кажется, застыло. Время, кажется, пошло по кругу. У нее перед глазами одно и то же — боль, жестокость, смерть. Она бьется на дуэли с очередным Пожирателем, она давно уже потеряла счет своим противникам. Скольких она убила сегодня? Сколькие имели возможность убить ее? Замок дрожит, рушатся стены, взрываются стекла в оконных рамах. И носится полем боя обезумевший Ремус Люпин. Гермиона содрогается, глядя на него. Он ищет в толпе противников убийцу своей жены. Он мечется Хогвартсом, пытаясь заметить в толпе копну черных волос. Он ищет Беллатрису Лестрейндж. Часы бьют, отсчитывают время, камнями падает на них каждый час. И воздуха в легких уже не хватает, но Гермиона не чувствует усталости. Она просто не имеет на нее права.
Она видит недалеко Луну, и замечает, что босые ноги ее уже давно перепачканы в грязи и крови. Чуть поодаль дерется на дуэли Лаванда, еще правее — Невилл. А совсем рядом Парвати Патил режет с помощью Диффиндо кожу Грегори Гойла.
Час ночи. Два. Три. Часы в замке бьют все обреченней.
И только Гарри нигде не видно, и только Гарри не появлялся в замке с тех пор, как начал свою охоту на змею. И Гермиона успокаивает себя только одним: он точно жив. Ведь если бы Гарри Поттер погиб, Темный Лорд сообщил бы об этом, не медля.
И кажется, что этой ночи не будет конца, что они увязли в ней, как мухи в дегте. Эта ночь выжимает их, и они на глазах превращаются в убийц. Джинни палит заклятиями направо и налево, у нее глаза больные, она свою боль в себе носит, пеленает ее, как ребенка. Джордж обезумел совсем, с кулаками на Пожирателей кидается, совсем про палочку позабыл, бьет их совершенно по-маггловски, ломает кости точными ударами. И как ему до сих пор удается оставаться в живых? Ведь не очень-то он бережется, думает, наверное, что без брата ему на этой земле места нет. Люпин захлебывается бессильной яростью — Беллатриса словно сквозь землю провалилась.
А когда часы бьют четыре утра, битва вдруг затихает. Исчезают разом все Пожиратели, и на замок падает тишина — тяжелая, вязкая. И Гермиона думает, что это не к добру, она знает, что это еще не конец, что это только затишье перед бурей. И нехорошие предчувствия закрадаются к ней в голову, и когда у входа во двор Хогвартса появляется хмурая мрачная процессия, ей хочется закрыть глаза, ей хочется убежать, ведь возглавляет процессию полувеликан Хагрид, и он плачет. Он держит на руках изувеченного мальчика в круглых очках.
— Этого не может быть... Он не мог тоже... — шепчет одними губами смертельно бледная Джинни и начинает медленно оседать на пол. И у Гермионы нет сил ее поддерживать, ведь ее душа догорает сейчас внутри. Защитники Хогвартса замерли, на них словно наложили Замедляющее заклинание. У них глаза пустые, у них только что забрали надежду.
Волдеморт говорит что-то о славной победе, о том, что теперь все должны ему подчиняться. Гермиона не слушает. Она смотрит на своего лучшего друга, безвольно лежащего на руках у рыдающего лесничего. Именно сейчас он почему-то выглядит совсем еще мальчиком, и нет у него на лице напряжения, и он спокоен. Он как живой.
И, возможно, именно поэтому Гермиона почти не удивляется, когда он распахивает глаза, выворачивается из рук Хагрида и ныряет за какие-то завалы. И все начинают снова молниеносно двигаться. Замедляющее заклятие снято.
Волдеморт визжит. Пожиратели орут. Джинни хохочет.
И все начинается сначала.
И взгляд вдруг цепляется за до боли знакомые черты. Но нет, это не Малфой, это всего лишь его отец, со всех сил сжимающий свою трость, издерганный и какой-то жалкий. А рядом с ним и Нарцисса — испуганная, дикая. Они носятся двором школы, высматривая кого-то в темноте. Они что-то кричат, но в хаосе, что царит вокруг, их слов не разобрать. И Гермиона замечает, что к ним мчится, позабыв обо всем, Люпин. Он отбрасывает Люциуса в сторону, словно игрушку, он хватает Нарциссу за горло, сдавливает его худыми пальцами, он орет что есть мочи:
— Ты!!! Ты ее сестра!!! — в глазах у миссис Малфой плещется ужас, она хрипит и хватает воздух пересохшими губами. А Люциус поднимается на ноги, пошатываясь, достает волшебную палочку, спрятанную в трости, и выкрикивает озлобленно:
— Авада Кедавра! — и руки у Малфоя уже не дрожат, и Ремус Люпин падает на белый снег, и снежинки, что путаются в его волосах, уже никогда не растают.
Люциус обнимает жену, шепчет ей что-то на ухо, и они растворяются в толпе. Гермионе нечем дышать.
И вся битва напоминает больше какой-то затянувшийся неправдоподобный дурной сон. Вот только проснуться никак не получается. И она снова и снова бросается в бой, она снова и снова отражает летящие в нее проклятия, ей хочется жить, ей так хочется жить, что это затмевает все эмоции.
И где-то совсем рядом Невилл замахивается мечом Гриффиндора, и острая сталь ловит отблески факелов и вспышек, и змея Наджини безвольно падает на каменные ступени. «Еще одними хоркруксом меньше», — проносится у Гермионы в голове. Подумать только — остался единственный жалкий осколок души, заключенный в тело Волдеморта.
Замок пахнул смертью.
И вдруг за спиной раздается такой знакомый страшный смех, смех сумасшедшей женщины, который так больно впивается в подсознание. Гермиона оборачивается, и видит Беллатрису Лестрейндж, дерущуюся на дуэли с Лавандой Браун. Они сцепились, как две озлобленные львицы, и Пожирательница смеется хрипло и выкрикивает почти весело:
— Круцио! Круцио!
И кажется, что она забавляется.
Но Лаванда уворачивается и посылает ей Круциатус в ответ, и голубые глаза ее опасно сверкают. Они сцепились в поединке — две такие разные женщины, и это почти красиво, почти завораживающе, вот только сжимается в страхе сердце — давай же, Лаванда, ты же сильная, тебя ведь так просто не сломать... И вдруг Беллатриса падает, оглушенная Ступефаем Невилла. Она уже не смеется, у нее палочка из рук выпала, и она понимает, что это конец. Лаванда и Невилл медленно подходят к той, которую всем сердцем ненавидят.
Но Гермиона отворачивается. На нее надвигается очередной Пожиратель, и нужно давать отпор, нужно забыть про поврежденную руку, которая надсадно ноет, забыть о мелких порезах и царапинах, забыть о морозном февральском утре, которое утопает в крови. Она начинает очередной раунд, очередную сватку, она просто не может себе позволить ее провалить.
Время тянется и тянется, бьют хогвартские часы, и Гермиона думает, что больше всего на свете ей сейчас хочется взорвать их Бомбардой. Но на размышления нет времени, ведь так близко от нее стоит мужчина в черной мантии, и она вглядывается в его лицо, очень четко проступающее на фоне серого утра. Она смотрит на него и вздыхает — видимо, это ее судьба, ее фатум, видимо, она обязана убить этого человека, иначе он просто не оставит ее в покое до конца жизни. Совсем недалеко от нее стоит Антонин Долохов.
Он все так же обнажает в ухмылке неровные гнилые зубы, все так же смотрит тяжело, все так же двигается резко. Они кружат вокруг друг друга, они обмениваются выпадами, они ставят щиты, нападают, хитрят. И движения у них рваные, нервные, хлесткие. И взгляды — колкие, злые. И вдруг вспыхивает красный луч, звучит громкое «Экспелиармус!», и палочка Гермионы выскальзывает из онемевших, в один момент, рук. И Долохов смеется, запрокинув голову назад, упиваясь своим превосходством, но...
Большая тигрица бросается на него, сбивая с ног. Пожиратель кричит испуганно, он пробует отбиться от дикого злого зверя, но тот сильнее, он вонзает острые когти в теплое тело, и кровь льется из распоротых вен. Антонин Долохов содрогается в конвульсиях агонии, умирая.
А потом над Хогвартсом раздается крик. Крик нечеловеческий, страшный, надломленный. Это кричит Гарри Поттер, упав на колени возле тела поверженного врага.
Гермиона превращается. Она упирается ладонями о труп Пожирателя, и руки у нее измазанны темной тягучей кровью. Гермиона смотрит прямо перед собой и понимает, что у нее уже абсолютно нет сил. Она сидит на корточках возле убитого ею человека и смотрит в неестественно синее утреннее небо, что уже заалело на горизонте. Ее усталая измученная душа хочет отдыха. Она не верит, что все закончилось.
И чьи-то сильные руки поднимают ее и ставят на ноги, они подталкивают ее к входу в школу, и она подчиняется. У нее нет сил отпираться, она покорно отдает себя этим сильным рукам, что так уверенно ведут ее куда-то.
Февральское восходящее солнце окрашивает стены древнего замка в красный.
Драко кажется, что она умерла. Драко кажется, что он ведет сейчас пустынными коридорами Хогвартса мертвую девушку. У нее глаза пустые безразличные, она идет, словно послушная кукла, слегка опираясь на его руки. Вымотанная, уставшая, истощенная. У нее руки в крови, у нее черные круги под глазами и губы неестественно красные. Драко смотрит на нее — и ему страшно.
Он заводит ее в один из кабинетов, усаживает на какую-то парту, и только тогда она поднимает на него посветлевший взгляд.
— Мы выжили, — улыбается уголками губ. — Мы победили.
— Вы победили, — кидает сухо Драко и достает волшебную палочку. — Давай руки сюда, их вымыть нужно.
Она протягивает к нему слегка подрагивающие руки, а из его палочки льется холодная вода, повинуясь «Агуаменти». Кровь окрашивает воду в светло-розовый и стекает прямо на пол.
— Как ты? — спрашивает она, а он только пожимает плечами. Ему нечего сказать. Для него война еще не закончилась. Для него она только начинается. И она будет еще страшнее, ведь он уже наверняка знает, что она проиграна. Она будет еще страшнее, потому что в этой войне он будет совсем один.
— Я видела твоих родителей, — шепчет Гермиона, заглядывая ему в глаза. На его лице появляется слабое подобие настоящей улыбки.
— Я тоже, — выдыхает.
Она сидит на парте, в глаза ему смотрит. Он стоит возле нее недвижно, руки ее ледяные своей мантией вытирает. У них внутри горят слова. Они подступают к горлу, их скопилось там так много, что они мешают уже дышать. Но они молчат.
Там, за окном, слышны радостные крики победителей, слышен плач тех, кто утратил сегодня ночью близких. За окном встает солнце. За окном начинается новый день. За окном продолжается жизнь, а тут, кажется, время застыло.
— Знаешь, а сегодня 14 февраля, — кривит вдруг в ехидной усмешке губы Малфой, а Гермиона только качает обреченно головой:
— Мы этой ночью всех купидонов убили...
Он проводит рукой по ее бледному лицу, и она закрывает глаза, прижимаясь щекой к его ладони. Они молчат, хоть слова душат их. Они знают, что им нужно будет это сказать, нужно будет это произнести, вышептать, выпустить слова из себя, иначе обоим не жить. Они знают это, но держат их в себе. Не сейчас, еще чуточку подождите, еще минутку, десять минут, двадцать...
Она смотрит на него, вглядывается в его лицо жадно, пристально. Израненный, изломанный, живой. Сердце порывается проломить ребра.
— Война закончилась, — шепчет едва слышно. — Мне даже не верится, что война закончилась.
— Да. Закончилась, — у него голос холодный хриплый, а в глазах горит что-то обреченное, надломленное, колкое. Она вынимает волшебную палочку, вдыхает воздух полной грудью. Она смотрит на него широко распахнутыми глазами, стараясь уловить каждую морщинку, родинку, каждый шрам. Его запах обволакивает ее, она взмахивает палочкой и говорит:
— Экспекто Патронум!
И яркий серебристый барс выскакивает на середину пустого класса, он ступает мягко по кругу, вскинув гордо голову, а потом выпрыгивает грациозно в окно. И растворяется где-то в морозном утреннем воздухе.
И это громче всех слов о любви. Ведь это не любовь. Это слишком больно, чтобы быть любовью.
Малфой смотрит на нее, и в голове у него гремит гром. Он смотрит на нее, и она улыбается ему грустно. Он смотрит на нее, и думает, что в его жизни не было ничего светлее.
— Как ты думаешь, мы сможем когда-нибудь это забыть? — спрашивает она.
— Очень в этом сомневаюсь. Нам уже никогда не стать прежними.
Она вздыхает и поворачивает голову к окну, подставляет лицо безразличным холодным солнечным лучам.
— Все закончилось, — говорит он, и она вторит ему эхом:
— Все закончилось...
— Ты теперь героиня. Победительница.
— Я слишком многое потеряла, чтобы этому радоваться.
— Ты победительница, а я — побежденный.
Она поворачивает голову к нему резко, хрипит зло, прищурив глаза:
— Не смей, Малфой... Не вздумай...
— Меня ждет Азкабан, Грейнджер! — рычит он в ответ, смотря ей в глаза прямо. Она вздрагивает. — Ты забыла, да? Я чертов убийца, у меня Черная метка на левой руке, я — Пожиратель Смерти! Я тот, кого ты должна ненавидеть! Я пытал, я использовал все три Непростительные заклинания, я убивал людей!
— Я тоже убивала, между прочим! — кричит она и вскакивает на ноги. Он лишь ухмыляется криво:
— Победителей не судят. Ты не убивала. Ты — защищалась.
— Ты сделал вид, что не узнал Гарри в Малфой-Мэноре, — у нее глаза горят, у него — потухли.
— Ты же понимаешь, что это не перекроет десятки смертей и татуировку на руке.
Она молчит и тяжело дышит. Она злится, и больше всего ей хочется сейчас залепить Малфою пощечину, обычную женскую пощечину. Ей обидно и горько, и от этого нет спасения. А голос в голове снова и снова повторяет эхом: «Вы никогда не сможете быть по-настоящему вместе»
— У тебя впереди жизнь, Грейнджер. Нормальная, спокойная жизнь. А у меня... у меня будущего нет.
— Сдался уже, да?! — у нее голос срывается, и в его глазах опасно молнии сверкают. Он ступает к ней быстро, подходит близко, шипит прямо в лицо:
— Держись от меня подальше, Грейнджер. Для своего же блага — держись от меня подальше.
Она озлобленно голову вскидывает, она в глазах его растворяется, шепчет ему в губы яростно:
— Ну и катись ты к чертовой матери, Малфой. Видеть тебя больше не могу.
И она обходит его резко, она к выходу из кабинета двигается, но он ловит ее руку, к себе ее резко разворачивает, обнимает порывисто, на ухо выдыхает едва слышно:
— Ты только живи, хорошо? Ты только живи... Гермиона...
И она содрогается от собственного имени, слетевшего с его губ. У нее комок в горле и слезы в глазах, у нее боль внутри невозможная, ей дышать сейчас тяжело. И он близко, слишком близко, опасно близко. И ее трясет, словно в лихорадке, у нее голос дрожит, а внутри все рушится, заваливая обломками израненную душу.
— Драко... — и слов больше нет, и она дотрагивается осторожно своими губами к его губам, она касается их нежно, почти невесомо, и он отвечает, закрывает глаза, отдается горькому поцелую, пьет его бережно. Он целует ее, и в мыслях пульсирует обреченно: «В последний раз...» И перед глазами все плывет, и в мире уже ничего не важно, все это мелочно, далеко, все это гнилье, грязь, есть только утро, есть только дрожащая рука в его руке, есть только несломленная сильная его девочка, что целует его сейчас осторожно.
Она отрывается от него и ступает шаг назад. Он стоит недвижно и не открывает глаз. Он не хочет смотреть, как она уходит. Тихо хлопает входная дверь.
Она выходит из замка, выходит на залитый холодным солнечным светом двор, она видит вокруг знакомые родные лица. На них смешались радость и боль. Плачет на плече у Невилла Лаванда, Шеймус Финниган растирает Луне ее израненные обмороженные ноги. Джинни обнимает мать. Гермиона идет мимо них, не оборачиваясь. Она подходит к Гарри и Рону, она обнимает их так сильно, как только может, обнимает их сильно-сильно, до боли в ребрах.
— Все закончилось, — шепчет ей на ухо Рон.
— Все уже позади, — вторит ему Гарри. Гермиона только кивает.
И вдруг видит поверх плеча Рона три фигуры, до которых никому нет дела. Она видит Люциуса Малфоя, тяжело опирающегося на свою трость. Она видит Нарциссу, судорожно вцепившуюся в плечи своего сына. Она видит Драко, крепко обнимающего мать.
Она смотрит на них, и на какую-то долю секунды их взгляды встречаются.
Гермиона содрогается. У Гермионы внутри мир на кусочки распадается.
И она зажмуривается крепко-крепко, и по щекам ее текут слезы.
Искалеченные ангелы празднуют победу.
Дождь сегодня льет целый день, с самого утра. Гермиона смотрит за окно, смотрит на сплошные потоки воды и поплотнее закутывается в теплый свитер. Она почему-то постоянно мерзнет этой осенью, этот октябрь какой-то слишком холодный, совсем не такой, какой она любит. В этом году не было теплой сухой погоды, не было прогулок по аллеям, усыпанным золотистой листвой. В этом году еще в середине сентября зарядили дожди, и выходить из дому совсем не хочется. На улице хмуро и дождливо, на улице полно луж и совсем уж как-то уныло.
Девушка подходит к зеркалу, собирает свои длинные волосы в тугой пучок, в свое отражение всматривается. Она на кухню идет, ставит чайник на плиту. Крепкий черный чай всегда от хандры спасает, поэтому Гермиона достает из шкафчика любимую большую кружку с отбитым ушком, достает вазочку со сладким печеньем. Чайник начинает весело свистеть, и она улыбается, снимает его с огня, заваривает чай, добавляет ломтик лимона и три ложки сахара. Все-таки, она стала невыносимой сладкоежкой за последние годы.
Дома сегодня тихо-тихо, никто не мешает погружаться в собственные мысли. Гермиона не очень любит сидеть на месте, но последним временем скучать дома не приходится, дел по горло. А пока есть минуточка отдыха, можно и чаю горячего на кухне выпить, всматриваясь в ливень за окном.
Гермиона делает первый маленький глоточек и улыбается удовлетворенно. Все-таки чай — это именно то, что нужно.
И вдруг раздается негромкий стук в окно. Она поворачивает голову и видит, что в стекло бьет раздраженно клювом мокрый взъерошенный филин. Гермиона медленно опускает руку, ставит чашку с горячим чаем на стол и нервно сглатывает. Потом закрывает и снова открывает глаза. Филин никуда не исчез, он только громче стучит в окно, требуя впустить его внутрь. Тот самый филин.
Девушка подходит порывисто к окну, распахивает его, и птица влетает внутрь, делает почетный круг над кухней, стряхивая с крыльев капли дождевой воды. Потом приземляется на стол и протягивает ей лапку с привязанным к ней небольшим конвертом.
Этого не может быть. Он не может ей писать.
Она действует почти автоматически, отвязывает письмо, угощает птицу печеньем, отпускает ее назад, в дождь. Садится за стол и смотрит испуганно на конверт. «Только не все сначала», — думает она обреченно. На конверте стоит имя Драко Малфоя.
Гермиона закрывает глаза, и в памяти всплывают обрывки воспоминаний. Сколько всего случилось за этих пять лет! Она вспоминает горький вкус победы, вспоминает судебные процессы, которые длились почти год. Вспоминает, как ее взгляд судорожно цеплялся за фамилию «Малфой», мелькавшую в газетах. Процесс этой семьи был чуть ли не самым долгим. Появлялись все новые и новые факты, новые свидетели, новые доказательства. Гермиона вспоминает дрожь в руках, которую никак не могла унять после того, как узнала, что их оправдали.
Нарцисса спасла Гарри жизнь в Запретном Лесу. Он отблагодарил ей ходатайством.
Пять лет после победы. Пять лет. Драко Малфой ни разу ей не написал за это время.
Она порывисто хватает конверт, воровато оглянувшись, она разрывает его и вытаскивает из него элегантную открытку.
И это приглашение на свадьбу.
Гермиона смотрит на имена Драко Малфоя и Астории Гринграсс, вчитывается в слова о том, что счастливые молодожены будут рады видеть их с мужем на собственном бракосочетании и горько ухмыляется. Это было так по-слизерински, так по-малфоевски — пригласить ее на свою свадьбу. И хоть она понимает, что это письмо, скорее всего, только обязательный жест вежливости, что в современном магическом сообществе их фамилию все еще произносят с придыханием, а «Ежедневный Пророк» не забывает следить о новостях «семьи героев-защитников», все равно не верилось, что она держит в руках приглашение на свадьбу Драко Малфоя.
Пять лет. Пять гребанных лет... Долго же ты держался, Малфой...
Гермиона ухмыляется.
Она пытается вспомнить, кто эта самая Астория Гринграсс, но имя не вызывает у нее никаких ассоциаций. Она думает о том, что эта самая Астория, наверное, слизеринка и, наверное, чистокровная — чистокровнее некуда. Она смотрит на свое собственное обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки. Она обводит взглядом теплую уютную кухню, и видит яркие колдографии в рамках, колдографии, на которых улыбаются радостно молодожены — Рон и Гермиона Уизли. Она думает, что если бы не муж, она бы точно сошла с ума в первые послевоенные годы.
У Гермионы во рту — горечь.
Она косится опасливо на собственную волшебную палочку и думает, что за эти пять лет она ни разу не пробовала вызывать Патронуса.
И она поднимается на ноги резко, сбрасывает с себя оцепенение, она отправляет элегантную открытку в мусорное ведро, она хватает конверт, и уже хочет отправить его туда же, но руки невыносимо дрожат, и он падает на пол. И когда Гермиона наклоняется, чтобы его поднять, то видит, что из конверта выпал еще один небольшой клочок пергамента.
За окном вспыхивает молния.
Знакомый аккуратный почерк режет ее душу ножами.
«На самом деле, тебе все это снилось. Ты была маленькой девочкой. Теперь ты выросла и выращиваешь свою прекрасную Розу»
И Гермиона застывает на мгновенье, но тут же комкает записку, смахивает с глаз непрошенные слезы и спешит в комнату.
От слишком громкого раската грома проснулась и расплакалась маленькая Роуз.
Библиотека 
Кубок Хогса 2020 
