Я не понимал, почему Сириус такой упрямый. Неужели сложно хоть раз не перечить матери? Куда там, нужно каждую секунду показывать свою бунтарскую натуру, выпячивать грудь колесом и кидаться на амбразуры вековых традиций. Да, именно таков мой старший брат. Пока мать с отцом не видели, он тыкал вилкой мне в ребра, гадко ухмыляясь. Чем я ему так отвратителен? Неужели преступление пытаться угодить родителям, не идти на открытый конфликт? Для Сириуса Блэка смерти подобно.

Увы, я всего-навсего Регулус. Маленький, худощавый мальчишка, до которого никому нет дела.

Вот и сейчас отец сжал руки так, что костяшки побелели, а мать попыталась создать видимость сохранения самоконтроля, правда, трепещущие ноздри сводили на нет все ее усилия.

— Мало того, что водишься с полукровками без роду и племени, так еще хватает смелости просить позволения, чтобы они откушали яства за барским столом? — я всегда знал, что Сириусу не чужд пафос, но чтобы так вывести мать… Живется ему скучно, что ли.

— Дражайшая леди Блэк, им также хочется кушать, как и нам с вами, — Сириус задорно ухмылялся, наблюдая, как лица родителей приобретали малиновый оттенок.

— Сириус Орион Блэк, — на максимально дозволенной этикетом громкости заговорила мама, — живо в комнату. И чтобы не показывался на глаза, пока не начнут прибывать первые гости, иначе…

— Что? Поставишь в угол? Не позволишь выйти в свет? Запрешь в совятне? Больно надо! — выкрикнул Сириус, его ухмылка больше напоминала звериный оскал. Я сжался в комок, ожидая самого страшного. Почему, ну почему мой старший брат вопреки доводам здравого смысла вечно нарывался на скандал? Вот только, похоже, сегодня он перешел границы дозволенного. Я понял это по опасному блеску глаз матери. Убийственно холодные, пустые, они сверкнули огнем, прежде чем она бесстрастно произнесла:

— Круцио, — тело Сириуса изогнулось дугой, а лицо исказилось судорогой. Пытка длилась не больше двух секунд, но ненависть и омерзение, отразившиеся в глазах обоих, говорили лучше всяких слов: отныне умерла последняя надежда на то, что в нашей семье установится хотя бы зыбкое взаимопонимание. Передо мной встал выбор: родители или брат. Как же так, ведь мы одна семья!

Бал прошел мимо меня, оседая туманом в подсознании. Мыслями я был в комнате Сириуса. Как он? Конечно, за ним сейчас ухаживал домовик — Кричер, скорее всего, — но я был почти уверен, что Сириус лишь высокомерно отмахивался. Гордый слишком. Он не привык показывать слабость, даже если от этого зависела его жизнь. Только сегодня я понял, насколько мы оба уязвимы. Несколько неверных слов — и мать не станет церемониться. Я не знал, хорошо это или плохо. Мы наследники древнего рода, а поэтому везде и всюду должны быть на высоте.

Эталон.

Образец для подражания.

Чистокровные.

Родители с детства так говорили, и я верил.

Слепая покорность дала трещину под легкий свист палочки матери и беспощадное слово, будто невзначай сорвавшееся с губ.

Когда я украдкой пробрался в комнату Сириуса, он не спал. Лежал на кровати, раскинув руки в разные стороны, смотрел в потолок. Лицо не выражало никаких эмоций. Мне стало страшно. Перед глазами всплыла картинка из детского пособия по темной магии, изображающая инфернала. Я потянулся было проверить, не пошла ли кожа струпьями, как Сириус повернулся, прожигая меня колючим взглядом.

— Чего тебе? — безразличный тон холодил внутренности.

— Как ты? — мой голос дрожал от волнения.

— Жив, — короткое слово булыжником сорвалось в пустоту.

— Зачем ты так? — на глаза навернулись слезы. Мама всегда говорила, что чистокровные маги не должны плакать ни при каких обстоятельствах, но что делать, если дыхание сперло, в легких свернулся тугой узел обреченности, а горло сдавил спазм?

— Не все ли равно, — Сириус сглотнул, меняя позу. — Регулус, ты маменькин сынок, и никогда не пойдешь против нее. Все, что тебе остается — молчаливо наблюдать за ее весьма сомнительными методами воспитания. Я не виню тебя, просто мы слишком разные. Ты никогда не поймешь моих поступков, а я — твоих.

— Но почему? Мы же братья! — в отчаянии крикнул я, но тут же стушевался, боясь, что кто-то может услышать.

— Вот поэтому, — Сириус горько усмехнулся, — ты боишься, а мне наплевать. Я хочу общаться с теми, с кем весело и комфортно мне, а не с детьми, которых выбирает матушка.

— Но так нельзя, мы же особенные. На нас возложена честь продолжения древнейшего магического рода, — я закусил губу, из последних сил сдерживая слезы.

— Да, конечно, родители с младенчества вдалбливали нам кодекс чистокровности, но, Регулус, ты хоть раз задумывался, чего хочется тебе, без оглядки на их ожидания? — Сириус испытующе смотрел на меня, словно пытался прочесть ответ в таких же, как у него, серых глазах.

— Но…

— Вот именно, Регулус, вот именно… Между нами всегда будет стоять твое «но», — он тяжело вздохнул и откинулся на подушки.

— Сириус, пожалуйста, не дерзи больше маме, не надо, — прошептал я, — не давай ей повода снова применить к тебе Круциатус, — он ничего не ответил, лишь отвернулся к стене, показывая, что разговор окончен.

Я вышел из комнаты, аккуратно прикрыв дверь. Я крался по собственному дому, словно вор, мечтая не попасться никому на глаза. Липкий страх плотным коконом окутывал внутренности. По спине бежали назойливые мурашки. Руки неосознанно комкали темную ткань мантии. Я думал о Сириусе. Откуда в нем столько безрассудной храбрости, упрямства и дерзости? Между нами лишь год разницы, но казалось, будто мы от разных родителей. Он всегда поступал вопреки всем традициям, бросал вызов матери, плевал на мнение окружающих. Правильно ли это? У него свои понятия о морали и чести, отличные от общепринятых. Если бы я был смелее, то обязательно спросил бы, откуда он набрался радикальных идей.

В моей комнате царила непроглядная тьма, поэтому я не сразу увидел женский силуэт, еле выделяющийся на фоне окна.

— Мама? — по позвоночнику прошелся разряд тока, заставляя мгновенно напрячься.

— С этого момента на людях называй меня леди Вальбурга. Ты уже достаточно вырос, сын, чтобы понимать, какая ответственность на тебе лежит. На Сириуса с его дурным характером не приходится надеяться, поэтому я возлагаю на тебя большие надежды.

— Но…

— Никаких «но», Регулус Арктурус Блэк, отныне ты моя опора, в первую очередь, в борьбе со взбалмошностью старшего брата. Мы должны сделать из него примерного Блэка, чтобы он не посрамил фамилию. Быть Блэком — не только привилегия, но и тяжелый труд.

— Понимаю, — я покорно склонил голову в знак почтения.

— Больше ты не пойдешь к Сириусу. Он провинился и должен в полной мере прочувствовать осуждение, прежде всего, семьи. Для него это станет уроком.

— Хорошо, мама, — я не смел поднять головы, продолжая вглядываться в каменные плиты пола.

— Леди Вальбурга, — поправила она, — начинай привыкать, чтобы не ошибиться на следующем приеме. И запомни, Регулус, чистокровные волшебники всегда будут превосходить прочих магов и уж тем более грязнокровок. Мы высшая ступень эволюции, лучшая часть человечества. Принадлежать к роду Блэков вдвойне почетно, ибо Блэки — один из древнейших и привилегированных родов.

— Да, леди Вальбурга, — не удостоив и взглядом, мама ушла, оставив меня наедине с сумбурными мыслями и разворошенными чувствами.

Сириус прав. Я никогда не посмею ослушаться Вальбургу Блэк. Наверное, он считал меня бесхарактерным и жалким. Конечно же, ведь я не он. Всего лишь Регулус, которого никто не воспринимал всерьез.

Мне всего лишь шесть лет, а я уже отрекся от брата. Если уж мне не суждено быть лучшим из Блэков, нужно добиться уважения и одобрения со стороны чистокровного сообщества и, в первую очередь, родителей.

В первый момент Хогвартс-экспресс показался мне гигантским, не имеющим конца железным монстром. Величавый краснобокий поезд выпускал в небо клубы сизого пара, от которых приходилось жмуриться. Конечно, я знал, как он выглядел, но все равно было чуть-чуть страшно. Я растерянно озирался по сторонам, не зная, в какой вагон лучше зайти. Сириус, естественно, стремглав унесся к своим ненаглядным друзьям, даже не выслушав наставлений матери. Конечно же, он самый разумный, и правила этикета писаны не для него. Досадная обуза. Страх, старательно загнанный в угол подсознания, начал завладевать мною, окутывая склизкими щупальцами внутренности. Родители церемонно раскланивались, кивали проходящим магам в дорогих мантиях и морщили нос, глядя на галдящих детей, показывающих пальцем на что-то особо занимательное. Представив на миг себя на месте этих детей, я содрогнулся. Леди Вальбурга превратила бы меня в пепел и развеяла его по ветру за столь неслыханную дерзость. Я глубоко вздохнул и поднял глаза на родителей.

— Регулус, ты наша гордость, — начала мама, чеканя каждое слово. — Мы с отцом надеемся, что в этом году Хогвартс наконец узнает, насколько Блэки благовоспитанны, сдержаны и амбициозны. Конечно, поначалу тебе придется нелегко, с учетом репутации непутевого братца, но ничего. Ты настоящий Блэк, сможешь преодолеть любые трудности и прославишь род.

— Хорошей учебы, сын, — отец положил руку мне на плечо. — Теперь мы не сможем защищать и оберегать тебя, пришло время самостоятельно оценивать ситуации, делать выводы и принимать решения. Будь благоразумен, — я кивнул, выражая покорность.

— Результаты распределения пришлю с совой, — уже развернувшись, чтобы зайти в вагон, услышал властный голос матери:

— Разве есть сомнения? Слизерин — дело решенное, — ее воле невозможно противиться. Или только я такой слабохарактерный.

— Конечно, леди Вальбурга.

Преимущество воспитания в чистокровных семьях заключалось, прежде всего, в том, что к одиннадцати годам я уже знал достаточно заклинаний, которые существенно упрощали жизнь. Вот и сейчас я уменьшил чемоданы, чтобы под ногами не болтались, и попытался найти свободное купе. Жаль, что одиночных здесь нет. Совершенно не хотелось ехать с кем-то еще, тем более разговаривать.

Коридор буквально кишел школьниками. Их смех, громкие разговоры и сдавленные шушуканья слились в хаотичный гвалт, буквально оглушивший меня. Шум наступал со всех сторон, мешал ориентироваться на незнакомой местности. Тут и там я натыкался на таких же первокурсников, как и я, но не мог разговаривать с ними до момента распределения. Какой-нибудь будущий хаффлпаффец еще прицепится. Я не должен размениваться по мелочам. Смысл общения — влияние в обществе и власть. Мать столько раз повторяла это непреложное правило, что мне казалось, будто оно выжжено каленым железом на черепной коробке.

В нескольких сантиметрах от меня, не заботясь о чужом комфорте, пробежало четверо мальчишек. Я бы и не обратил внимания на наглецов, если бы во главе компании не заметил знакомые черные волосы, блеснувшие в лучах солнца. Сириус. И без того мучимый неясной тревогой, я окончательно сник. Душу заволокло туманом, застилающим окружающую действительность.

Дойдя до конца состава, я дернул дверную ручку последнего купе, надеясь на уединение и тишину. Заглянув, я никого не обнаружил и впервые за сегодняшний день облегченно выдохнул. В чем-то же должно было повезти. Положив чемодан на верхнюю полку, я сел на удобное сидение, не забывая держать осанку, и уставился в окно. Поезд вот-вот должен был тронуться. На перроне сновали люди, сталкивались друг с другом. Радость-то какая, дети едут в школу. Тошно. Чуть поодаль я заметил своих родителей.

Они прекрасно смотрелись вместе. Насколько я мог судить, Вальбурга Блэк была красивой женщиной. Точеная, слегка вытянутая фигура, горделивая осанка, подчеркнутая темным шелком, спадающим легкими волнами к ногам. Глубоко посаженные глаза, в которых отражался блеск солнца, переливались всеми оттенками серебра. Четко очерченные губы были плотно сжаты. Высокий лоб говорил о благородном происхождении, а прямой нос придавал сходство с богинями, которых я видел на многочисленных фресках в особняке на Гриммо. На ее лице застыла маска брезгливого высокомерия, выдавая пренебрежительное отношение к окружающим. Отец казался рядом с ней мрачным, но необходимым дополнением. Он нисколько не уступал маме в аристократичности, но казался застывшей статуей работы древних скульпторов. Суровые черты лица, словно выточенные из мрамора, дышали жесткой мужественностью и величием. Во всеобщей суете родители выглядели чужеродным элементом, придающим местности стати и шика.

Хогвартс-экспресс двинулся с места, и лица людей превратились в безликий хоровод ярких красок, лишь иногда перемежающийся темными пятнами платьев изысканных, как я знал, нарядов дам из высшего общества. Тех, которых я часто встречал на приемах.

Купейная дверь резко отъехала в сторону, являя моему взгляду Сириуса.

— Вот ты где, братец, — вспыхнувшая было надежда увяла под его насмешливым взглядом.

— Ты что-то хотел? — я постарался придать голосу как можно больше безразличия.

— Соскучился по твоей кислой физиономии, не обезображенной интеллектом, — презрительные слова больно кольнули сердце, но на лице ни один мускул не дрогнул. Всегда он так, а после поступления в Хогвартс стал совсем невыносим. Все эти ухмылки и обидные колкости резали почище зазубренного ножа.

— Насмотрелся? Тогда не мешай наслаждаться пейзажем, — я молил Мерлина, чтобы он просто ушел, оставив меня наедине с безрадостными мыслями.

— Мама, небось, оставила непременное напутствие попасть в Слизерин. Второго непутевого сынка она не переживет, — Сириус гадко ухмыльнулся, наблюдая за тем, как в моих глазах разгорался гнев.

— Слизерин — именно то, что мне нужно. В отличие от тебя я совершенно точно знаю, что значит быть Блэком, — я гордо вскинул голову, делая вид, что мне неинтересны его суждения о чести и традициях.

— Слабак и рохля, — выплюнул Сириус, — хоть бы для приличия обзавелся собственным мнением, — скривившись, он оглушительно хлопнул дверью, испаряясь из моего поля зрения.

Я устало уперся лбом в стекло, не замечая мелькавших перед глазами полей. В ушах набатом стучали оскорбительные слова брата. Зачем он так со мной? Неужели для него совершенно ничего не значили родная плоть и кровь? Что ж такого замечательного он нашел в своем бравом Гриффиндоре? Сколько я себя помнил, отец говорил, что на факультете львов учились заносчивые неудачники, наплевавшие на все правила и сложившиеся традиции. Он крайне презрительно отзывался о выходцах с Гриффиндора, намекал, что у них нет будущего в свете надвигающихся перемен. Я мало понимал в высокопарных речах отца о возвышении истинных волшебников и угнетении отбросов магического общества, но одно усвоил четко: грязнокровкам нет места среди магов, а кровосмешение волшебной крови с маггловской противоестественно и недопустимо.

В памяти всплыла нелицеприятная сцена, разыгравшаяся год назад после того, как пришло известие о распределении Сириуса. Мать разом побледнела и начала оседать на пол, хватаясь за сердце. Я очень испугался за нее, дергал отца за мантию и слезно просил вызвать колдомедиков. Орион же вызвал Кричера и отправил ее наверх, изрыгая проклятия в адрес брата. Он грозился изгнать Сириуса из рода и лишить средств к существованию, раз он посмел запятнать репутацию Блэков столь наглой выходкой. Тогда я долго плакал в своей комнате, боясь, что отец исполнит свою угрозу, и Сириус останется один на один с жизнью в одиннадцать лет. Без семьи, без друзей, без поддержки.

Наутро ко мне пришел Кричер и сказал, что леди Вальбурга пожелала меня видеть. Когда я зашел в ее покои, едва узнал в скорчившейся на кровати женщине мать. У нее был усталый и болезненный вид, кожа и вовсе выглядела как старый пожухлый пергамент.

— Регулус, поклянись мне, что очистишь имя семьи перед людьми и предками, — я смотрел на нее во все глаза, не понимая, что от меня требовали. Слова казались слишком пафосными и наигранными.

— О чем ты, мама?

— Поклянись, — уши резал ее скрипучий шепот.

— Хорошо, — мне показалось, что одно слово отрезало все пути к отступлению. По комнате пронесся золотистый вихрь света, а ладонь чуть обожгло. Я удивленно посмотрел на нее, заметил крошечный рубец и понял, что принес магическую клятву.

Отныне мои желания и стремления не имели значения. Я был связан по рукам и ногам. Небольшое отступление от установленных правил — и магия покарает меня. Опрокинет, как тряпичную игрушку, швыряя из угла в угол. Я сделал свой выбор, пусть неосознанно и опрометчиво, но для клятвы это не имело значения.

Стук колес прервал мои мысли. Взглянув в окно, я понял, что поезд останавливается. Я в Хогвартсе. Вот только осознание этого не вызывало ни радости, ни предвкушения. Появилось ощущение, будто я шел на ритуальное заклание древним богам. Какая глупость. Я фыркнул и стремительно пошел к выходу.

Большой зал встретил большим количеством лиц. Все настороженно и чуть опасливо смотрели на первокурсников, предвкушая новое распределение и пополнение факультетов. Каждый надеялся на активность и сообразительность новичков. Примитивно. Распределяющая шляпа скукожившаяся на табурете, производила впечатление ветхой груды тряпья, по ошибке оказавшейся в роскошной зале. Меня мало интересовал интерьер, восторженные дети, великовозрастные учителя. Хотелось поскорее покончить с формальностями, поужинать за слизеринским столом и пойти спать.

— Блэк, Регулус! — прочитала с пергамента достаточно молодая женщина строгого вида.

Я грациозно, как мне показалось, примостился на табурете и водрузил шляпу на голову.

— Так, так, так, — раздался скрипучий голос, — смышленый мальчик, чистокровный, с амбициями. Куда же тебя отправить?

— В Слизерин, — бесшумно прошептал я.

— Слизерин, говоришь… Может, лучше Рейвенкло? Там ничто не будет тебя отвлекать от работы.

— Только Слизерин, — упорно думал я, — никак иначе, — шляпа издала судорожный полувсхлип-полувскрик, затопляя мое сознание ужасом.

— Слизерин! — громоподобный вопль разнесся под сводами замка.

Я проворно соскочил с табурета и поспешил к столу, над которым красовался герб, изображавший серебристую змею на зеленом фоне. Она увидела клятву. Не могла не понять. Я имел глупость подумать о ней. Как же так? Об этом никто не должен был знать! Но ведь она всего лишь обветшалая шляпа, кто будет ее слушать?

Последняя мысль придала уверенности, и я сел на скамейку рядом с неприветливым парнем.

— Добро пожаловать к нам, — торжественно произнес красивый светловолосый юноша, чуть скривив губы в ухмылке. Я узнал в нем Люциуса Малфоя. Мне случалось пару раз с родителями бывать на приеме в Малфой-мэноре.

Я сдержанно кивнул в знак приветствия, краем глаза заметил брезгливый взгляд Сириуса.

Мосты сожжены.

Теперь мы официально по разные стороны баррикад.

И я не в силах что-либо изменить.

Сейчас важнее приспособиться.