Холст изрезанный не в силах художник кистью воскресить; разбитой арфы струн унылых перстам певца не оживить... И взор уж пуст, и чувства немы, и склепом мнится сад в цвету.
Прошло два года спокойной и безбедной семейной жизни. Локи и Гермиона пытаются ужиться друг с другом, но смогут ли они смириться с его высокомерием и её занудством? Особенно тогда, когда выпадает такой прекрасный шанс все поменять... *** "Ты не наш!" - в синих окнах трепетали огни. "Ты продашь, ты предашь за гривну" - знали они..." Мельница - Чужой
Этот фест придуман в самых лучших упоротых традициях наших сайтов (да, если кто еще не знает, встречайте новичка: МарвелSфан) с одной единственной целью — получить фан в процессе и вдохновить других на творчество. UPD. Фест подарил нам множество увлекательных и неожиданных работ, которые никогда бы не родились при иных обстоятельствах. И у нас уже есть итоги. Первое место разделяют Хогс и
Ева вновь разлепила глаза, но с куда большим спокойствием, чем это было в первый раз. В самом начале она даже не осознала, где находится. Ожидание опасности не кольнуло разум, да и вообще девушка давно уже не ощущала себя в таком блаженном спокойствии. Сладко зевнув, она потянулась в мягкой и неожиданно удобной постели, которой ей не хватало будто миллиард лет, и отвернулась от ярко палящего солнца, лучик которого потревожил её сон. Хейг уткнулась лбом в теплую стену, как это она любила делать в детстве, устроилась поудобнее… а потом окончательно распахнула глаза.
Ей не нужно было даже оглядываться, чтобы понять, где именно она находится. Глядя в стену с широко открытыми глазами и быстро колотящимся сердцем, Хейг боялась даже пошевелиться, потому что понимала, что не перенесет, если это окажется всего лишь сном. Но любопытство всё-таки пожирало её изнутри с каждой уходящей секундой, и Ева, набравшись смелости, медленно оглянулась через плечо.
Всё было так же, как и тогда. Комната в кофейно-пастельной расцветке, наполняемая солнечным светом, стол, заваленный хламом: от свитков пергаментов, до нотных рукописей, записанных вручную; плакаты на стенах с любимыми исполнителями: Боуи, Джагер, Селестина Уорлок, «Jefferson Airplane» и других, книжный стеллаж, парящий в воздухе с книгами и исписанными дневниками и много-много цветов, расставленных по периметру помещения.
Всё было там же, где и когда-то.
Хейг выбралась из постели словно во сне, жадным взглядом разглядывая свою комнату. Она не была здесь меньше года, но ощущалось это будто целую вечность. Ева вглядывалась в каждую мелочь, воспроизводя смазанные временем черты, вглядывалась в каждую деталь, и не видела не единого изъяна. Ничто в этом месте не наталкивало на мысль о нереальности происходящего, и это грело волшебнице душу.
Девушка прошлась по комнате, проводя пальцами по своим плакатам и корешкам пыльных книг, но у письменного стола всё же остановилась. Среди кипы абсолютно необходимого мусора, лежала её старая скрипка в открытом чехле. Выглядела она так, будто Ева только сейчас брала её в руки и играла на ней очередную композицию, и девушка, не удержавшись, вынула её из удобного вместилища. Блики солнечного света отражали каждую крохотную харапинку, и Хейг, испытывая особое наслаждение, осторожно провела большим пальцем по струнам, услышав. Как её любимица с готовностью отзывается своей хозяйке. Уголки губ девушки дрогнули.
А потом она вдруг услышала какие-то звуки за пределами, и сердце девушки снова совершило скачок к горлу, качая разгоряченную кровь по всем жилам. Хейг, завороженно глядя в дверь, опустила свою скрипку на прежнее место и покинула комнату.
Ева кубарем сбежала вниз по лестнице, перескакивая через несколько ступеней и думая в этот момент только о том, что, если это всего лишь плод её воображения — она просто не выдержит и умрет на месте, прекратив дурацкое и бесполезное существование. У самой кухни она глупо поскользнулась, больно ударившись бедром о кафель, но, сумев удержаться на дверном косяке, быстро и неуклюже встала, отбрасывая непослушные волосы с лица.
И в следующий момент просто судорожно поглотила свой вздох, во все глаза глядя перед собой.
Нет, ей не послышалось.
Напевая под нос какую-то знакомую мелодию, женщина перед её глазами с легкостью мотылька порхала на кухне, заставляя кухонные приборы плавно перемещаться по воздуху мановением палочки. Ева с жадностью впивалась взглядом в седые волосы, которые эта колдунья всегда укладывала в элегантную прическу: волосок к волосу; на свежую белую блузку, одну из которых она привычно надевала на работу в министерство, и тонкий запах дорогого парфюма, знакомого чуть ли ни с рождения. Это было видением, сном, галлюцинацией, и просто бредом, но Ева беспомощно стояла на месте, не в силах отвести взгляда или сделать что-либо.
Всё это просто не могло быть правдой, но всё же Хейг видела это своими глазами.
Миссис Блэк была здесь.
— Бабуля... — прошептала Ева одними губами, словно боясь, что призрак пожилой женщины испарится, если она будет слишком громко говорить. Миссис Блэк обернулась на шепот девушки и легко улыбнулась, а внутри у девушки всё перевернулось ещё раз.
— Проснулась, наконец, — констатировала женщина как ни в чем не бывало, заставляя продукты при помощи волшебства летать по кухне. — Ну-ка, бегом умываться и завтракать!
Но Ева не услышала ни слова из того, что она сказала. Девушка очень медленно подошла к ней, словно во сне, всё ещё не осознавая реальности происходящего, а миссис Блэк тем временем, как ни в чем ни бывало, продолжала привычно хозяйничать на кухне.
Словно не было той злополучной ночи у подножья… словно не было сгоревшего особняка.
Пожилая женщина обернулась, вздрогнув от того, что внучка стояла чуть ли не вплотную к ней. Тоненько улыбнувшись, она провела шершавой ладонью по спутанным волосам Евы, заставив ту вздрогнуть от теплоты прикосновения, и сказала:
— Ты совсем запустила волосы, Ева. Сегодня же сделаю тебе свою специальную маску для волос, хоть ты этого и не любишь. Пощиплет немного, конечно, но ты потерпишь.
Губы девушки задрожали, и она, сделав шаг, схватила женщину в объятия и разрыдалась так, как никогда прежде.
Миссис Блэк страшно испугалась.
— Что случилось? — испуганно проговорила она, пытаясь отстранить от себя девушку, дабы заглянуть в её лицо. — Ева! Ради Мерлина, что произошло?!
Но Хейг не могла выдавить из себя ни слова, продолжая сотрясаться в рыданиях, и цепляясь за женщину так, словно боялась больше всего на свете того, что та рассыплется в пепел.
Как же запредельно сильно она мечтала ещё раз обнять этого человека.
Что было потом, девушка плохо помнила. Она не могла ни внятно говорить, ни адекватно себя вести на испуганные расспросы миссис Блэк о том, почему её внучка в таком состоянии.
Что Ева могла сказать ей? Что в реально мире её дорогая бабушка погибла при попытке защитить её? Что она спалила дотла дом, в котором они сейчас находились, пустив пеплом по ветру наследие Альфарда Блэка? Если Джорджу Хейг ещё смогла сказать, что в реальном мире та покинула его, то сказать миссис Блэк правду просто не смогла. Это было выше её сил.
Женщина отвела её в гостиную, укутала пледом и долго-долго сидела в таком положении вместе с ней, прижавшись к макушке девушки и молча захватив её в объятия, как это было в детстве. А Ева, чувствуя себя до крайности умиротворенно, всё ещё шмыгала носом, ощущая, как горят её щеки от слез, и самые желанные объятия в мире греют её лучше, чем плед и палящее солнце за окном вместе взятые.
«Я дома, — подумала она, опуская ресницы. — Как же я мечтала сказать это себе все те месяцы».
И клетка захлопнулась.
***
На завтрак была глазунья с кусочками авокадо, посыпанная черным кунжутом, как её умела готовить только миссис Блэк. Ева в своей обычной одежде, которая даже пахла ей самой, сидела за привычным местом и уплетала еду под внимательный взгляд бабушки. Казалось бы, это был самый обычный завтрак, которым Лира Блэк кормила её когда-то очень давно, но то ли от того, как долго она не ела её еды, или от чего-то иного, но эта изысканная яичница была вкуснее любой другой, которой она вообще когда-либо пробовала.
Следом за этим миссис Блэк поставила перед ней свежие круассаны с легкой ванильной начинкой и зеленый чай, которые они обе предпочитали английскому черному после поездки в Японию. Ева быстро заглотила это, периодически поглядывая на пожилую женщину, как бы проверяя, находится ли она на прежнем месте. И в ответ на короткий взгляд миссис Блэк в ответ мягко улыбалась.
После того, как с завтраком было законченно, Лира Блэк предложила девушке чем-нибудь заняться, но Хейг не могла себя заставить куда-то уйти: вместо этого она хвостиком ходила за женщиной, отчего та оставалась в недоумении.
— Что случилось? — поинтересовалась миссис Блэк, взглянув на Еву из-под газеты ближе к обеду. — Ты попала под заклинание вечного приклеивания?
На свои же слова пожилая женщина мягко улыбнулась. Ева, сидящая напротив, ответила ей тем же.
— Нет, я просто любуюсь тобой, — сказала она, подтянув к себе один из старых альбомов.
— Ты очень похудела, — заметила миссис Блэк, оценивающе взглянув на Хейг. — Мне стоит основательно заняться твоим питанием, дорогая. А вечером мы всё-таки сделаем маску на волосы, я её уже почти приготовила, осталось тебе принести лирный корень.
— Принесу потом, — сказала Ева, разглядывая знакомые снимки в потрепанном альбоме. Девушка перевернула страницу, и увидела снимок с Альфардом, Лирой и Сагиттой, их дочерью, на фоне особняка, в котором они жили. Мгновение, и перед глазами Евы вспыхнула картина с горящим величественным зданием, вздымающим искры и дым в черное, усыпанное звездами, небо.
Хейг вздрогнула и захлопнула альбом, привлекая этим звуком к себе внимание.
— Что такое? — поинтересовалась миссис Блэк, а Ева, молча кивнув головой, убрала альбом на прежнее небо и выскользнула из кресла.
— Я всё-таки лучше принесу этот корень сейчас, — тихо сказала девушка и, не оборачиваясь, покинула библиотеку.
Как же она могла забыть о том, что всё это — всего лишь видение, пусть и такое реалистичное? Она опускается на дно своих тайных желаний и, лишь раскинув руки в ожидании смертельно-теплых объятий, покорно тонет, не делая даже попыток всплыть на поверхность.
Ей хочется остаться в этом времени, просыпаться от солнечных лучиков в своей комнате детства, хочется ощущать, как морщинистая, но теплая рука мягко проводит по её мертвым волосам, хочется видеть из окон неизменный вид на бабушкин сад с различными растениями, эти старые снимки, наполненные жизнью, высокую тоненькую фигуру с утренней газетой и чашкой зеленого чая, и верить, что это не изменится, что так будет всегда.
Но Ева понимала единственно важную вещь: это уже часть её прошлого. Миссис Блэк погибла 30 июня у подножья Хогвартса, стараясь защитить свою внучку от её обезумевшего отца. Особняк Альфарда и Лиры Блэков сгорел в огне, вспыхнувшем по желанию Евы. А сад, в котором Хейг так упорно сейчас выискивала лирный корень, увял без ухода сильных женских рук.
Всего этого сейчас уже не существует, и за эту жестокую правду стоило уцепиться из последних сил. Ведь это знание поможет ей покинуть это место, а девушка понимала, что это будет в сотни раз сложнее, чем это было с Джорджем.
Отыскав то, что было так необходимо миссис Блэк, Ева присела на корточки и принялась разгребать накаленную солнцем землю у зеленой луковицы. Как бы не было больно, что бы её бабушка не сказала и не сделала, и что бы не произошло дальше, Ева решила: она уйдет отсюда до наступления темноты, ибо позже она просто не в силах будет сделать это.
***
Когда солнце вновь начало опускаться в объятия горизонта, Ева была уже готова к своему уходу. Хейг приняла решение не брать с собой даже одежды, которая была на неё сейчас, отметив про себя, что Одри была права: материальные вещи действительно отвлекают её от сути происходящего. Хейг уверенно стянула свои майку и шорты, оставшись в уже привычной змеиной коже, обернутой вокруг тела в виде некого топа и набедренной повязки с «юбкой». Видок был у неё мягко говоря дикий, но Ева, собирая волосы в пучок, слабо задумывалась о собственной внешности. Для того, чтобы отправиться в дальнейший путь, достаточно было и этого.
Ева уже готова была покинуть свою комнату раз и навсегда, как вдруг её взгляд зацепился за скрипку, лежащую на прежнем месте. Это всколыхнуло в девушке какие-то неведомые чувства, и тогда она, мгновенно принимая решение, взялась за ручки чехла и, выйдя наружу, плотно закрыла за собой дверь. Уж это, она чувствовала, пригодится ей больше одежды.
Оборачиваться она не стала.
Миссис Блэк до этого уже звала её на ужин, и Хейг, оставив у дверей столовой футляр со скрипкой, зашла внутрь с колотящимся от страха сердцем. И в следующий момент она опешила от увиденного перед собой.
Просторный стол в их столовой был накрыт так, будто Лира Блэк решила устроить поистине королевский прием. Здесь было и нежнейшее мясо, вкусно пахнущий сок которого отдавал блеском плывущих по воздуху свечей, и рыба, источающая ароматный извивающийся пар, и салаты, и бутерброды, овощи, фрукты, и даже суши, полюбившиеся двум обитательницам дома не меньше, чем зеленый чай в Японии. В общем, всё то, что так обожала Ева, было на столе в самом изумительном и великолепном виде.
От увиденного у девушки мгновенно заурчал желудок.
— Что на тебе надето? — мягко возмутилась миссис Блэк, выплывая из её спины. Сама она была наряжена вроде бы по-обычному, но что-то в её облике было такое, что наталкивало Хейг на определение более «торжественного» внешнего вида.
Это заставило её растеряться.
— Мы кого-то ждем? — уточнила девушка, с трудом отрывая взгляд от праздничного стола.
— А разве кто-то нужен? — задала риторический вопрос пожилая женщина и опустилась в свое привычно место во главе стола. Как и подобает хозяйке дома.
Ева потопталась на месте, испытывая сомнения насчет того, стоит ли ей задержаться, и в итоге решив, что подкрепиться перед уходом так или иначе не помешает, осталась. Хейг села за свое место напротив бабушки, до конца неуверенная в правильности своего решения, но как только на тарелке перед ней появился кусок сочного мяса, источающего великолепный аромат, все её сомнения улетучились.
И Хейг, пожелав ей того же в ответ, принялась за трапезу.
В этот раз бабушка превзошла саму себя. Сочное мясо просто таяло во рту, стоило положить маленький кусочек на язык. Девушка попробовала его лишь раз, и поняла, что не в силах остановится — ей захотелось больше. Когда с первой порцией было покончено, Ева хотела попросить добавки, как вдруг перед ней по волшебству появился кусок семги с овощами аль денте, и прямоугольная тарелочка со свежими роллами, васаби, имбирем и пиалой с соевым соусом.
Испытывая особый предвкушающий трепет, Ева послала миссис Блэк довольную улыбку и принялась за новые блюда с большей охотой. Эта пища была в разы вкуснее предыдущей. Девушка ела и ела, совершенно не испытывая перенасыщения, а вкус был таким ярким и божественным, что Еве хотелось расплакаться от переполняющих её эмоций. Мимо девушки не ускользнуло ни одно блюдо, заготовленное для неё миссис Блэк, она с непривычной для себя скоростью поглощала всё до последней крошки, будто не ела тысячу лет, и всё меньше обращала внимание на происходящее вокруг.
И когда Хейг готова была взяться за уже седьмое по счету блюдо, как внезапно за окном раздался протяжный и громкий собачий вой, отчего внутри девушки всё похолодело. Рука с десертной ложкой замерла в паре миллиметров от тирамису, и Ева, будто очнувшись от помешательства, отчетливо увидела себя со стороны, испытывая небывалое ошеломление вперемешку с отвращением.
Что она творит?! Почему она как помешанная набивает себя всей этой разнообразной пищей вместо того, чтобы идти дальше? Почему, несмотря на принятое решение уйти до наступления темноты, она всё ещё сидит здесь?
Хейг всё ещё испытывала непреодолимую тягу вонзить столовый прибор в нежный бисквит, слабо потряхивающийся от малейшего движения самой девушки, но она, подавив это желание, медленно и с трудом отложила ложку, стиснула кулаки и посмотрела на миссис Блэк поверх всех вкусностей, ею ещё не опробованных.
— Я больше не хочу, — твердо сказала она.
Свет свечей будто бы стал тусклее. Миссис Блэк вежливо улыбалась ей, но Ева заметила, что эта улыбка была похожа скорее на ту, что бабушка дарила обычно сотрудникам министерства, а не ей самой.
— Что ты такое говоришь? — мягко сказала она, проведя рукой в сторону изысканных блюд. — Ты же так мало съела, Ева.
— Я не голодна, — сказала Хейг, и на этот раз эти слова вырвались из неё с большей легкостью, чем до этого.
Пожилая женщина больше не улыбалась.
— Ева, мне это совершенно не нравится, — с большей строгостью в голосе сказала она. — Ты действительно очень похудела, тебе нужно привести себя в форму.
Ева слабо улыбнулась.
— Я знаю, бабушка, — тихо сказала она и встала из-за стола.
Когда девушка подошла к ней, миссис Блэк посмотрела на неё с некоторой растерянностью. Ева вдруг заметила, что эта Лира Блэк была гораздо моложе той, которую она видела в последний раз. У неё было меньше морщин, руки были более ухоженными, да и вообще в ней чувствовалось некая свежесть, не соответствующая её возрасту. Только глаза её были такими же мудрыми, как и всегда, сколько Хейг её помнила. Такой же взгляд у неё был даже в молодости, как Ева помнила по колдографиям, и иногда она думала, что закалили её все те неудачи с возлюбленными, которые она пережила в её возрасте.
Девушка опустилась на корточки и взялась за руки этой пожилой женщины.
— Ты всегда заботились обо мне, иногда даже сверх требуемого, — проговорила Ева со слабой улыбкой. — Ты всеми силами пыталась заменить мне мать и отца, старалась, чтобы я ни на секунду не почувствовала себя одиноко или неполноценно из-за их отсутствия. Никто не сделал для меня больше, и для меня ты всегда была самой великой и любимой из всех, кого я знала. Но как бы я не хотела снова вернутся к этому времени, это уже невозможно, бабушка. Ты не сможешь заботиться обо мне как раньше.
Миссис Блэк продолжала смотреть на неё без улыбки, а Ева почувствовала, как глаза начинает щипать.
— Мне нужно уйти, бабушка, — тихо проговорила она, стиснув морщинистые ладони. — Понимаешь? Мне нужно идти.
— Куда, Ева? — тихо спросила миссис Блэк.
И девушка инстинктивно ответила:
— Дальше.
И с этими словами все свечи в помещении синхронно погасли, выпуская белесый дым, что почти мгновенно растворился в пространстве. Почти ушедшее солнце за окном всё ещё слабо освещало помещение, отражаясь в испуганных глазах миссис Блэк.
— Не надо, Ева, — тихо сказала она, но девушка, понимая, что дальше тянуть попросту опасно, поднялась, выпуская руки пожилой женщины. От этого ей сразу стало холоднее.
— Я должна идти, бабушка, — чувствуя, как ком в горле выпустил шипы. — Я должна идти дальше.
И она действительно пошла прочь.
— Ева, стой! — отчаянно проговорила миссис Блэк, но девушка не стала оборачиваться, чтобы самообладание ей не изменило. — Не смей!
Хейг, чувствуя себя так, будто несет на плечах тяжеленный груз, ускорилась, покидая помещение. На ходу она схватила свою скрипку, но останавливаться не стала, зато у себя за спиной она слышала топот ног.
— Ева, прекрати! — громче сказала миссис Блэк уже совсем близко, и девушка инстинктивно побежала рысцой, толкая мощную дверь на улицу. Холодный ветер тут же дунул ей в лицо, и Ева побежала уже по-настоящему, всё ещё слыша позади себя страшный крик, от которого сердце так и хотело остановиться.
— Стой! — кричала Лира Блэк так, будто что-то причиняет ей невыносимую боль, но Ева, смаргивая слезы и подавляя рвущиеся наружу рыдания, бежала только быстрее и быстрее по улочке сада, будто от этого зависела её жизнь.
Она вылетела за резные чугунные ворота на мгновение раньше, чем солнце коснулось краешка земли, и, не удержав равновесия, рухнула на колени, пряча лицо в ладонях. Давясь в сухих рыданиях, девушка ощущала, как сильно её колотит изнутри, но в глубине души она осознавала одно: за ней больше не гонятся.
Хейг согнулась пополам в тошнотворном позыве — вся та пища, которую она поглотила дома, резко дала о себе знать, тяжеленым грузом ударив по её бедному пищеварению. Хейг, чувствуя обильное слюноотделение, как могла пыталась противиться этому, но не преуспела. И когда содержимое её желудка вышло наружу, она запоздало поняла, что всё-таки сумела преодолеть вторую ступень. Она оставила второго человека позади, в очередной раз разбив ему сердце, и не попала в лимб, что само себе было достижением.
Ева, глубоко вздыхая и выдыхая, подавила бесполезные рыдания и несколько раз шмыгнула носом. Хоть этот уход дался ей ещё тяжелее, чем предыдущий, те слова, которые девушка успела миссис Блэк на прощание, на самую маленькую крупицу приносили ей успокоение. В реальности она не смогла сказать этого своей бабушке, зато теперь, хотя бы таким способом, она смогла донести до неё ту малую долю испытуемых к ней чувств.
Ева вытерла губы и щеки тыльной стороной ладони, поднялась с колен и, взяв свою скрипку, поплелась дальше. Пространство вокруг неё все еще напоминало то самое, что окружало их особняк в реальности, однако с каждым новым шагом девушки оно теряло свой узнаваемый вид, так что к тому времени, как Хейг вышла на асфальтированную дорогу, картинка вокруг была ей совершенно незнакома. Солнце окончательно ушло с небесного полотна, и вокруг стремительно темнело, позволяя небу показать первые звездочки.
Девушка потопталась на месте, оглядываясь вокруг и ощущая свежий прилив нервозности. Из-за ветра, шевелившего старые деревья и сухие кусты, ей снова казалось, что на неё кто-то смотрит, а трели сверчков только усиливали её беспокойство. Тяжело вздохнув, девушка крепче стиснула ручку футляра со скрипкой и, понимая, что особого выбора у неё нет, направилась вдоль дороги, надеясь на то, что по пути к следующей «ступени» с ней ничего не случится.
Стоило ей только об этом подумать, как где-то позади себя она услышала далекий и странный звук. Это заставило Еву остановиться и обернуться, и тогда она увидела, что вдалеке дороги к ней постепенно приближался яркий огонек.
Хейг мгновенно захотела было спрыгнуть с проезжей части и спрятаться в ближайших кустах, но звук мотора становился всё громче и напористее, приближаясь к ней с неимоверной скоростью, и девушка почему-то замерла на месте, вглядываясь в приближающийся черный силуэт за этим светом с каким-то возрастающим из недр её души трепетом.
Этот звук был так до боли знаком, что покрывал её кожу россыпью новых мурашек.
Вот мотоцикл остановился, высокий мужской силуэт перекинул через него ногу, а Хейг с рвущейся наружу улыбкой стояла на месте, не в силах шевельнуться. Под бешеное сердцебиение этот человек вышел на свет единственной фары и, остановившись в паре метров от неё, впился в девушку своими серыми глазами, так похожими на её собственные.
— Давно не виделись, Волчица, — тихо отозвался мужчина, вынимая из кармана черной кожаной куртки пачку сигарет.
Хейг широко улыбнулась, наблюдая за таким совершенно привычным и ожидаемым жестом, и дрожащим голосом проговорила:
Сириус Блэк сделал глубокую затяжку и медленно выдохнул никотиновый дым. Сквозь пелену даже в темноте был виден блеск его глаз, которыми он смотрел на Еву в этот момент. Та, поколебавшись, подошла к нему ближе, сжимая ручку чемодана. Блэк мельком оглянул её с головы до ног и покачал головой.
— Ты выросла, — сказал он с хрипотцой и, удерживая сигарету во рту, стянул с себя кожанку. — Не нужно тебе ходить в таком виде.
И с этими словами мужчина накинул её на плечи Хейг. Та сразу же ощутила её тепло, отзывающееся стаей приятных мурашек, и сунула руки в рукава, утопая в запахе Сириуса, таком знакомом когда-то.
Блэк коротко ухмыльнулся.
— Так-то лучше, — и с этими словами раскинул руки, будто хотел объять весь мир. Ева вспомнила, как однажды на астрономической башне он сделал похожий жест, после чего камнем рухнул вниз, но, выкинув это из головы, она со слабой улыбкой обняла его, утыкаясь щекой в горячую грудь. Сильные мужские руки не сразу обняли её в ответ, будто их хозяин забыл, что это такое — ощущать прикосновение, но потом Ева всё-таки почувствовала себя в западне этого объятия. И ей сразу же стало спокойно.
— Значит, ты — моё следующее испытание? — поинтересовалась девушка, заглядывая в лицо Блэку. — Третья ступень?
— Нет, — сказал он, коротко взглянув на свой мотоцикл. — Я тут для того, чтобы помочь тебе сократить путь до следующего испытания.
— Ты подвезешь меня на нём? — с плохо скрываемым восторгом спросила Хейг, так же взглянув на железного спутника Сириуса. Тот, увидев её реакцию, усмехнулся.
— Только если не боишься.
Ева хмыкнула в ответ, подойдя к мотоциклу. Сириус сел первым и оглянулся за плечо, взглядом приглашая девушку сесть позади. Хейг, перекинув ремень от чехла со скрипкой через себя, уселась за спиной Блэка, обхватывая его на торс и утыкаясь в него подбородком.
— Скажи-ка мне, — начала Ева, чуть наклоняясь, чтобы видеть лицо водителя, и Сириус, уже готовый завести мотор, обратил на неё внимание, — ты здесь, потому что это часть плана или это наоборот планом не предусмотрено?
Блэк отвернулся.
— Я здесь потому, что я не просто какой-то отпечаток собственной души, а значительная её часть. Это позволило мне сохранить свой рассудок, катаясь по темным уголкам твоего сознания, — ответил Сириус, сжав рукой сцепленные у себя на животе ладони девушки. — Я лучше чем кто-либо знаю эти места. А потому не мог не прийти на помощь, почувствовав твоё появление.
Хейг улыбнулась и снова прижалась щекой к его спине, опуская ресницы.
— Я и забыла, каково это, когда ты выручаешь меня.
Сириус издал сиплый смешок и завел мотор. Угрожающий рев заглушил шум листвы и ветра, которые так нервировали девушку прежде, но голос Блэка она слышала всё ещё очень хорошо.
— Я никогда не прекращал делать этого.
И с этими словами его нога оторвалась от асфальта, и они начали движение.
Некоторое время никто ничего не говорил. Ева наслаждалась быстрой ездой, бешеным ветром, который трепал волосы и немного закладывал уши. Ночной пейзаж стремительно менялся, в нём не было ничего необычного, на чём можно было бы заострить внимание.
Хейг понимала, что Сириус оттягивает момент, когда та начнет задавать вопросы. Ева буквально сквозь одежду чувствовала его напряжение, но, даже опасаясь всего этого, он всё равно приехал к ней на выручку. Душа Сириуса, которую она пленила по незнанию, как и говорила госпожа Сайлагх, даже при этом стремится её защитить несмотря на причиненные страдания.
Подумав об этом, девушка улыбнулась.
— Это ты помог мне выбраться из последней ступени? — спросила она, вытягивая голову. — Собачий вой, который привел меня в чувство. Это был ты?
— Да, — ответил Сириус, не прекращая следить за дорогой. — Я ждал до последнего, надеясь, что ты сможешь преодолеть тягу к новым вкусовым ощущениям, но с чревоугодием почти всегда так — стоит начать и потом сложно остановиться.
— Значит, ещё немного, и я бы попала в лимб?
Блэк коротко кивнул.
— Так или иначе, ты уже прошла начальные две ступени, и это достижение, но расслабляться не вздумай. Это лишь начало твоего пути. Блуд и чревоугодие относятся к «плотским» грехам, а теперь мы спускаемся глубже, в твоё сознание, и следующие ступени будут связаны именно с ним.
— А ты, значит, видел образы всех моих грехов? — спросила Ева, снова пытаясь заглянуть ему в лицо.
— Видел, — сказал Сириус. — Но раскрыть тебе их содержание я не могу, иначе в твоём испытании не будет никакого толку. Ты должна сама понять, как вернуть свою магию.
— Это я понимаю, — с кивком сказала Хейг.
— Одно только могу сказать насчет будущих ступеней, — проговорил Сириус с каким-то изменившимся тоном, от которого девушке стало не по себе. — Будь внимательна в самом конце. Это очень важно.
Ева кивнула самой себе, но говорить ничего не стала, пытаясь представить, какие испытания её могут ждать в самом конце, если Сириус предупредил её насчет внимательности.
— Постарайся не задерживаться на месте и как можно скорее вникать в смысл своих грехов. Там, где это необходимо, держи свои чувства в руках, а в иных местах открой их.
— Я пойму, когда это надо будет сделать?
— Только если захочешь, — ответил Блэк.
— Хорошо.
Они продолжали свой путь в молчании. Ева обратила внимание, что небо как будто бы начало светлеть, и от этого ей стало боязно. По каким-то причинам она почувствовала, что как только солнце покажется из-за горизонта, Сириуса на тот момент с ней рядом уже не будет. Машинально девушка сильнее прижалась к его спине, боясь снова оставаться одной, но в душе она понимала, что это ничего не изменит. А, значит, времени у неё осталось не так много.
— Люпин рассказал мне о том, что ты любил мою маму, — сказала Ева, не этот раз не стремясь заглянуть в лицо мужчине. Так как она держалась за него, то почувствовала, что тот вздрогнул от её слов.
— И? — только и спросил он.
Хейг долго формулировала ответ, стараясь донести до него свои чувства и мысли на этот счет.
— И ничего, — наконец, ответила она. — Я думала сначала, что ты привязался ко мне только из-за того, что я похожа не неё внешне, потом я ужасно злилась на тебя за то, что ты не сказал мне про это при жизни, а теперь... я не держу на тебя зла, Сириус. В том, что ты любил маму, нет ничего плохого, и я понимаю, почему ты так и не смог сказать мне об этом. И я не буду ничего у тебя спрашивать. Твоё прошлое — это только твоё прошлое.
— И ты не хочешь ничего знать об этом? — в голосе Сириуса звякнуло легкое изумление.
— Это не моё дело, — без всякого сожаления в голосе сказала Ева. — И я не отплачу тебе за все страдания и помощь, которую ты мне оказал, ставя тебя своими вопросами в неприятное положение. Что бы там не происходило между тобой и мамой, для меня это неважно. Я всё равно буду любить тебя всегда, Сириус.
Блэк промолчал на её слова, но Ева не обиделась. По каким-то невидимым признакам она чувствовала его благодарность к ней.
— Но всё же есть кое-что, что я ещё хочу узнать, — спустя недолгое молчание сказала Ева. — Там, на Астрономической башне, ты пытался предупредить меня о смерти Дамблдора? И что в этом будет так или иначе замешан Драко?
— Да, — с легкой неприязнью ответил Сириус. — Я пытался дать тебе понять, чтобы ты держалась от этого змееныша подальше.
Ева понимала, что смена его тона была выражена его прижизненным отношением ко всем Малфоям в целом, но сейчас ей было важно другое.
— Если это так, то каким-то образом ты знаешь то, что ожидает меня в будущем. Ты можешь мне что-то рассказать об этом?
— Я думаю, ты и сама знаешь ответ на этот вопрос, — с легким вздохом сказал Сириус.
— Но ты предупреждал меня о том, чего я знать не должна, — сказала Ева, нахмурившись. — Значит, ты так или иначе играл не по правилам.
— Да, — с неохотой сказал Сириус. — Мне было плевать, что это запрещено правилами, для меня было важно не дать Лире погибнуть, поэтому моя воля вылилась в то, что ты увидела на Астрономической башне. То видение было самым реальным из всех.
— Да, — согласилась Ева. — Но я была слишком глупа, чтобы понять твоё послание. Я смотрела только на оболочку, не пытаясь вникнуть в смысл. Я не извлекла никаких выводов из увиденного.
— Это уже неважно, — сказал Блэк. — Проведя в твоём сознании большее время, я вдруг понял, что это было бесполезно с самого начала. Ты могла пойти другим путем, возможно, могла бы предотвратить её гибель, однако я осознал, что сколько бы вариантов развития событий ты не выбрала бы, некоторые вещи просто неизбежны. Я мог бы быть рядом с тобой там почти постоянно, но Лира бы так или иначе умерла бы в течении нескольких месяцев. Не от рук той твари, так от чего-то другого.
Сириус замолчал, будто тем самым давая Еве переварить информацию, а затем сказал:
— Мы все просто люди, самые обычные. Мы никогда не были всесильны, и это нормально.
Хейг закрыла глаза и уткнулась лбом в его спину.
— Ты изменился, Сириус. Бродяга, которого я знала, никогда не сказал бы нечто подобное.
Впервые за время их встречи Блэк рассмеялся. Этот хриплый смех, похожий на собачий лай, больно кольнул какие-то то струны души девушки, от чего ей стало дико тоскливо.
— Хочешь сказать, я стал старым пердуном, волчонок? — со смехом спросил Сириус.
— Наверное, — со слабой улыбкой сказала Ева. — Но это уже не так уж и важно.
— Да, пожалуй, — согласился мужчина, посмеиваясь.
Ветер продолжал бить в лицо, и Хейг, крепко сцепив руки, почувствовала, как её одолевает сонливость, которой было невозможно противиться. Вокруг стало уже почти совсем светло, но солнца всё ещё не было видно. До прощания с Бродягой оставались считанные мгновения.
— Сириус, — сквозь сон пробормотала Ева, опуская ресницы, — ты же на самом деле любил меня? Не просто потому, что я была дочерью своей матери?
Хейг отчаянно боролась со сном, потому что ответ на этот вопрос ей очень важно было знать. Эта мысль давно изъедала её, словно червь сочное яблоко, но как бы она не старалась остаться в сознании, битва была проиграна. Не успела Ева услышать ответ Сириуса, как её сознание резко рухнуло в сон.
***
Когда Хейг распахнула глаза, то первое, что поняла — она лежит на чем-то очень холодном и твердом. Ева тут же вскочила, не до конца придя в себя после сна, и оперлась рукой о каменную стену, чтобы не упасть. Ледяной ветер обдувал её со всех сторон, и девушка поежилась, плотнее запахивая кожаную куртку Сириуса, которая, к счастью, не исчезла.
Лишь мельком оглянувшись по сторонам, она сразу вспомнила место, в котором находится, потому что какой-то период времени сидела тут практически безвылазно. Сердце сразу наполнилось какой-то щемящей тоской и теплотой одновременно, и Ева дохнула в руки теплым воздухом, дабы согреть их. Астрономическая башня всегда была до жути ветреным местом.
Хейг поняла, кого встретит в этой «ступени» ещё до того, как вышла на обзорную площадку. И действительно, как только она сделала это, то сразу же увидела непривычно высокий силуэт, который стоял у самого ограждения и, опершись руками в черных кожаных перчатках о перила, смотрел на окрестности, прилегающие к их школе.
Ева выдохнула, слегка нахмурившись, и человек, услышав её, обернулся. Как же он изменился за те месяцы, что они не виделись. Малфой был бледнее обычного, с темными синяками под глазами и худее обычного. Даже его волосы и без того бесцветные, казались особенно тусклыми в этой обстановке.
Но судя по взгляду Драко, думал он примерно о том же самом.
— Это ты, Хейг? — недоверчиво спросил он, оторвавшись от ограждения. — Это правда ты?
— Я, Малфой, — ответила Ева, делая несколько шагов к нему навстречу. — Ты очень изменился.
Слова, которые застряли в горле у парня, похоже, были такими же, но всё же он не выговорил это. Ева всё и так прочитала в его ошеломленном взгляде, которым он оглядывал её с головы до ног.
— Что они с тобой сделали? — спросил он, подняв на неё взгляд.
— Кто? — нахмурившись, спросила Ева.
— Маллиган. Они пытали тебя?
Повисла пауза.
— Откуда ты знаешь про Маллиган? — спросила Ева, недоумевая по поводу осведомленности Драко на эту тему.
— От Астории, — ответил Малфой, и девушку покоробило. Он назвал это имя с какой-то изменившейся интонации, отчего ей вдруг стало странно не по себе. — Она и её сестра одни из первых узнали о том, что произошло в Японии, и она потом сказала мне, что Маллиган схватили тебя в плен. Ты сумела сбежать?
— Что-то вроде этого, — уклончиво ответила Ева, не желая вдаваться в подробности. — На самом деле моё времяпровождение там было в основном неприятным потому, что меня несколько месяцев держали взаперти. В целом же это было довольно-таки… безболезненно.
— Ну да, — неожиданно тихим голосом отозвался Драко, опустив взгляд на её оголенные ноги, и тогда Хейг поняла, что он скользнул взглядом по её новым шрамам, полученных в ходе драки с Иизакки.
Малфой отвернулся от неё, глубоко вздохнул и снова задержал взгляд на том прекрасном виде, что открывался им с самой высокой точки замка.
— С тех пор, что произошло здесь летом прошлого года… — вдруг отозвался Драко, и Ева поняла, что он имеет в виду смерть Дамблдора, — я поднимался сюда лишь однажды. И то против воли.
— Можно представить, — отозвалась Ева, подойдя к нему и встав вровень с ним. — А раньше-то это место ассоциировалось с иным.
— Да, — согласился Малфой. — Но произошедшее перечеркнуло всё хорошее, что здесь было.
— Если подумать, то в основном мы здесь выясняли отношения и безбожно пререкались, чем приятно проводили время, — невесело рассмеявшись, напомнила Ева, и какая-то тень улыбки проскользнула на лице Драко.
— Иногда я думаю, что эти дни были самыми лучшими в моей жизни, — тихо сказал он и перевел взгляд на девушку. Хейг посмотрела на него в ответ, но удивления на её лице не было. Она прекрасно понимала, что после всего, что произошло с ним с конца пятого курса, иного вывода нельзя было сделать.
— Мне очень жаль, что тебе пришлось вынести всё это, — сказала Ева, обхватив локти руками. — Ты не заслужил этого.
Но Драко слабо улыбнулся.
— Наверное, всё-таки заслужил, — ответил он. — Помнишь, как в начале пятого курса ты сказала мне, что я мерзавец потому, что не познал жестоких уроков жизни?
— Я не называла тебя мерзавцем, — сказала Ева.
— Но, наверняка про себя думала именно так.
— Не исключено, — хмыкнув, сказала девушка.
— Тогда я не придал значения тому, что ты сказала, а теперь понял, что ты имела в виду, — продолжил Драко, вновь переведя взгляд к туманному горизонту. — Наверное, всё это должно было произойти, чтобы я мог измениться и хоть немного понять, с чем ты жила с самого рождения.
Хейг вспомнила, как Сириус говорил о неизбежности некоторых вещей, происходящим с человеком, и задумалась, а мог ли Драко избежать участи, уже произошедшей с ним? Был ли хоть один вариант развития событий, в котором ему не нужно было становится Пожирателем смерти вместо отца и переносить те невзгоды, обрушившиеся на него в течении шестого курса?
Но следом за этим Ева поняла, что Малфой был прав. Это были одни из тех неизбежных вещей, которые должны были помочь ему измениться. Бабушка всегда говорила, что безболезненный урок не имеет смысла, и Ева всегда верила в это, находя доказательства этого изречения раз за разом.
Но меньше жалеть Драко меньше она не могла.
— Нам только по семнадцать лет, и в дальнейшем уроков жизни мы ещё хлебнем сполна, — неожиданно сказала Ева, легонько коснувшись его плеча. — Просто надо продолжать бороться.
Драко как-то потупил взгляд, а затем, подняв голову, сказал:
— Твой отец ищет тебя.
— Мы с ним уже пересекались, — сказала Ева, скрестив руки. — Он не смог сразу убить меня, и это было промедление лишило его возможности сделать это.
— Он приходил сюда, в это самое место, и именно тут мы с ним говорили о тебе.
Хейг взглянула на него, удивившись.
— К тебе? — переспросила она, и тот кивнул. — Зачем? Что ему от тебя было нужно?
— Я не уверен, но мне кажется, он как будто бы хотел… — было видно, что Малфою трудно сформулировать свой ответ, — узнать тебя получше.
— И поэтому он пришел к тебе? — с сомнением проговорила Ева.
— Маллиган сказали ему, что мы встречались. И он пытался понять, что именно ты нашла во мне, но, — Малфой усмехнулся, — в этом я ему мало чем мог помочь. Я и сам не знаю, что ты тогда нашла во мне.
Ева фыркнула, но отвечать не стала, так как волновало сейчас другое.
— Чем закончилась ваша встреча?
Драко повернулся к ней лицом и посмотрел на неё, что заставило девушку перевести на него взгляд.
— Я сказал ему, что люблю тебя, — ответил Малфой. — И потом он чуть было не убил меня.
Ответ парня застал Еву врасплох. Хуже всего было то, что эти слова заставили её сердце отозваться слегка учащенным сердцебиением, и это было по-настоящему паршиво. Девушка попыталась прислушаться к собственным ощущениям и поняла, что эти слова доставили ей какое-то странное и необъяснимое наслаждение.
Что-то неприятное кольнуло её напоследок, но Ева отмахнулась от этого, как от назойливой мухи.
— Ты в самом деле сказал ему это? — спросила Хейг, тоненько улыбнувшись. — Не знала, что ты такой смелый.
— Я… — Малфой открыл рот и осекся, смутившись, — сам не ожидал, что скажу ему это. Я думал, что ты погибла, и решил, что он пришел поглумиться… я был в не в себе.
— Почему ты решил, что я погибла? — спросила девушка, слегка нахмурившись.
— Астория, — и снова это неприятное чувство, — так сказала.
И вдруг Ева начала догадываться, чем это чувство вызвано.
— Она нравится тебе? — спросила она, и Малфой дернулся, как будто бы кто-то на него крикнул.
— Нет! — поспешно ответил он, пряча взгляд. Ева улыбнулась.
— Тебе не нужно скрывать свои чувства, — начала она, но вдруг Драко схватил её за руки и прижал к себе. Такой прыти от него девушка никак не ожидала, а потому дернулась от него.
— Это неправда! — покраснев от злости, сказал Драко, сжимая ладони девушки всё сильнее. — Это всё не так, как ты думаешь… Мы просто общаемся и всё.
— Драко, — серьезно проговорила Ева, и парень тут же умолк, — я хочу, чтобы ты знал, что меня это не трогает, правда. В смысле, это здорово, что она тебе нравится. Астория — классная, уж получше многих слизеринцев, которых мы знаем.
Хейг чувствовала, что говорит это не вполне от души, но разумом она понимала, что нужно всё сделать правильно, не поддаваясь мгновению слабости.
— Я люблю Джорджа, — сказала она, и почувствовала, как нечто сильное теплится в неё внутри. — Я давно уже поняла это, и это чувство стало для меня куда более взрослым и осознанным, чем наши с тобой взаимоотношения. Я не жалею о том, что когда-то мы были влюблены друг в друга, и мне жаль, что я тебе, возможно, делаю сейчас этим больно. Но мы оба слишком много пережили и уже пошли разными путями. Мы давно уже не так близки, как были когда-то, и уже никогда не будем. Да и я думаю, ты и сам это в душе понимаешь.
Хейг выпустила руки из ладоней Драко, и тот не стал её останавливать, глядя куда-то вниз. Холодный ветер продолжал дуть так, будто намеревался подхватить двоих обитателей башни и сдуть прочь. И Ева поняла, что пора ей заканчивать.
Несмотря на противоречивые чувства, которые она испытывала, она всё равно ощущала, что движется в правильном направлении. И это напоминало ей крохотный огонек в темной пещере, к которому непременно надо стремиться, чтобы выйти прочь.
— Ты не пожалеешь о своем выборе, — уверено сказала Ева, нерешительно опустив руку ему на плечо. — И будешь счастлив. Но сейчас главное — пережить эту войну. Сделать правильный выбор там намного сложнее, чем в любви. Ты понимаешь меня?
Малфой взглянул на неё и коротко кивнул. Ева убрала свою руку.
— Я должна идти дальше, — сказала Хейг, кутаясь в куртку Сириуса. — Где тут выход, Драко?
Парень как-то заметно помрачнел, а потом кивком указал на ограждение, с которого когда-то очень давно Сириус сбросился камнем вниз, ужасно испугав девушку. Ева нервно хмыкнула, вспомнив о том, что тогда Драко бросился её спасать, так как решил, что та хочет окончить жизнь самоубийством, а теперь же он сам предлагает сброситься оттуда.
Хейг глубоко вздохнула, набираясь смелости, и сделала несколько шагов к безумию, как вдруг Малфой схватил её за руку повыше локтя. Ева обернулась.
— Скажи, — проговорил он, — это происходит на самом деле или мне это только снится?
Драко разжал пальцы, но взгляда с девушки не спускал. Хейг слабо улыбнулась ему, поправив слишком большой для неё рукав.
— Просто сон, Драко, — соврала она. — И ничего больше.
И, отвернувшись, она разбежалась и прыгнула вниз. Ограждение перед самым соприкосновением с её телом растворилось в черном дыме, и Ева, зажмурившись, сосредоточилась на ощущениях от её стремительного падения вниз, которое не прекращалось ни минуту, ни несколько спустя.
«Эта ступень была какой-то уж слишком легкой, — подумала девушка, заметно приободрившись. — Но кто бы мог подумать, что он до сих пор влюблен в меня?»
Ева вновь ощутила то странное чувство, но в отличии от того раза, оно было совсем крохотным, словно выветрившимся из неё вместе с падением. Хейг поняла, что это её чувство было сродни некой ностальгии, которой просто нет места в настоящем. Свой выбор она уже давно сделала в пользу Джорджа, в любви к которому не сомневалась, а всё остальное — напрасные переживания, пересилить которые ей было легко благодаря своему чувству.
«Это как вынырнуть из неглубокой реки, — подумала она. — Легко, если как следует оттолкнуться от песчаного дна».
Чувство бесконечного полета резко пропало, и Ева медленно разлепила глаза, запоздало подметив, что сам факт её падения соотносим с тем состоянием, в котором она находится.
Она падает. Всё глубже, до самого дна собственных грехов.
На этот раз пробуждение ей давалось особенно тяжко в отличии от предыдущих, но положение её осложнялось ещё и тем, что лежала она на чем-то мокром и вязком, наполовину в воде. Только шум прибоя давал ей представление о том, что в новом испытании она находилась на мокром берегу.
«Что это за ступень? — борясь с сонливостью, думала Ева. — Что это за грех?»
Но никаких ответов девушка не получала. Где-то на границе сознания она услышала чужие голоса, но говорили они не на английском. Кто-то подхватил её подмышками и потащил по мягкому песку, а Ева, наконец, распознала ранее неизвестный язык.
«Японцы, — без сомнений подвела она итог, падая в сон. — Аяно!»
***
Окончательно Хейг очнулась в помещении, в безошибочно узнаваемом японском стиле. Ощущая под собой твердость футона, девушка, сведя пальцы на переносице, села и тут же заметила человека рядом. Маленькая девочка сидела на коленях неподалеку от её лежбища и дремала, чуть свесив голову вниз. Всё в ней — от худобы до черных волосиков, собранных в привычный высокий хвост на макушке, выдавало Аяно в возрасте десяти лет. Именно такой Ева помнила японку при самой первой встрече.
Хейг оглянулась по сторонам, пытаясь понять, что её может ожидать в этом испытании. Предыдущее далось ей слишком легко, но что насчет этого? Ева попыталась представить, что покидает маленькую Кавагучи и движется дальше, и это показалось ей и в половину не таким тяжелым испытанием, как если бы та была старше.
«Что ж, похоже, это испытание будет тоже не особо тяжелым, — подумала Хейг, выбираясь из-под одеяла. — Мне просто надо уйти».
Но как только та поднялась, маленькая Аяно вздрогнула и проснулась. И, не успев прийти в себя, тут же хмуро взглянула на Хейг.
— Куда собралась?
Ева подавила грустный смешок. Даже от взгляда маленькой Кавагучи ей становилось немного не по себе. Машинально Хейг обратила внимание на то, что подле девочки лежит маленькая катана.
— Я должна идти, — спокойно сказала Ева.
— Кто ты такая? — словно не слыша ничего из сказанного, спросила Аяно. Она тоже поднялась, но продолжала смотреть снизу вверх, так как была маленькой.
— Я никто, — ответила Хейг. — Абсолютно никто.
Это было чем-то новеньким. Прежде все отпечатки душ, принявшие образы близких Еве друзей, безошибочно признавали в ней её саму, однако Аяно была единственным исключением. Более того, она была меньше и, судя по всему, или ничего не помнила или принадлежала тому времени, когда девочки ещё даже не были знакомы.
«Это странно, — подумала Хейг, нахмурившись. — Может, что-то пошло не так?»
Но спросить она ни у кого не могла. Зато Кавагучи ответ незнакомки не понравился.
— Ты лжешь, — совершенно по-взрослому сказала она, опуская ладонь на катану. Хоть Аяно и была маленькой, Ева всё равно не могла побороть своего испуга, так как знала, что та и в детстве была хороша в своём мастерстве. Впрочем, растерянность Хейг длилась недолго, и она, отреагировав на чистом инстинкте, прохладно проговорила:
— Ты что, маньячка? Что за воспитание такое – чуть что, сразу на оружие хвататься?
Нависло молчание. Хейг смотрела на девочку и не понимала, что на неё нашло, а Аяно от её слов заметно растерялась, но ладонь всё-таки убрала.
И взглянула на Еву с куда большим интересом.
***
«Где она? Где бабуля?»
Ева в возрасте девяти лет готова была разреветься от отчаяния, носясь по безликим коридорам с незаметными перегородками. На пути ей не попадался ни один человек, который мог бы помочь, и донельзя напуганная девочка продолжала носиться по этому лабиринту в надежде обнаружить женщину.
Вот зачем она вышла из комнаты? Ведь бабушка сказала ей тихо посидеть в гостиной, но Еве было так любопытно, что она, не выдержав, вышла в коридор и… почти в то же мгновение потерялась.
Никогда прежде Ева ещё не была так напугана. Хотя, пожалуй, однажды всё же была…
Девочка упрямо замотала головой, прогоняя воспоминания об Африке, поэтому, когда та забежала за угол, то не заметила внезапно возникшего препятствия и на всей скорости врезалась в него. Столкновение было таким мощным, что Ева, не удержав равновесие, рухнула на пол, больно ударившись копчиком о деревянные половицы. Её лоб горел адским пламенем, и Хейг с шипением села на полу, пытаясь разглядеть возникшее препятствие.
Каково было её удивление, когда напротив себя она обнаружила девочку примерно её возраста в том же положении, что и она сама: незнакомка, держась за лоб, с прищуром поглядывала на Еву, и выглядела ошеломленной.
— Иттай нани? — проворчала она, нахмурившись.
— Чего-о? — пролепетала Ева, ничего не поняв.
Девочка перед ней опустила руку и неожиданно вскочила на ноги, одарив Хейг таким лютым взглядом, что она просто растерялась. А в следующий момент незнакомка требовательно проговорила:
— Иттай дареда?!
И вдруг она вынула какой-то меч из ножен и наставила его острием прямо на Еву.
— Котаите! — крикнула она.
В обычной ситуации Хейг так бы и осталась сидеть на месте, испуганно глядя на острие этого странного короткого клинка, но сейчас в ней вдруг вспенилась такая отчаянная злость, что она, поднявшись, вызывающе проговорила:
— Вы что тут, на всех гостей направляете мечи?! Маньячка!
Неожиданно это сработало. Девочка напротив, явно растерявшись, опустила свое оружие и с очень странным английским проговорила:
— Ты чего обзываешься?
— Так ты умеешь говорить по-человечески! — воскликнула Ева, разозлившись ещё больше. — Чего ты тогда тут кричала?
Незнакомка оскорбилась.
— Я говорила на своем родном языке, — с достоинством проговорила она, приподняв подбородок. — А английский, на котором говоришь ты, мой второй язык, и я не обязана говорить на нём в своем доме. А вот кто ты такая и что тут делаешь — вот это интересный вопрос!
Она говорила совсем как взрослая, будто она была хозяйкой тут, и это заставило гостью заметно стушеваться.
— Я – Ева Хейг, — сказала она, стиснув кулаки. — Я тут потерялась и ищу свою бабушку!
— Как ты сюда попала? — с явным недоверием спросила девочка.
— Да не знаю я, — проворчала Ева, окончательно растерявшись. — Я же сказала, что пришла сюда с бабушкой!
Девчонка напротив смотрела на неё так, будто не верила ни одному её слову.
— Лгунья, — проговорила она, снова опуская ладошку на свой меч.
— Чего это я лгунья? — возмутилась Хейг, подбоченившись. — Я же правду сказала!
— Никто мне не говорил, что к нам прибудут гости, — гнула своё маленькая японка. — Ты нарушитель!
— Никакой я не нарушитель! — простонала Ева. — Как ты не понимаешь?
Но вдруг эта самая девчонка так резко замахнулась своим мечом, что бедная Хейг еле-еле успела увернуться, чудом сохраняя шаткое равновесие.
— Ты что творишь, дура?! — закричала она, округлив глаза. — Это же не шутки! Но та и ухом не повела. Схватив двумя ручонками свой короткий меч, она снова сделала выпад, и Ева с испуганным криком отскочила. Лезвие вошло как масло через бумажную перегородку и зацепилось за деревянную перекладину. Японка потянула меч на себя, но тот так глубоко засел на месте, что выходить на свободу явно не собирался.
А Хейг, увидев это, поднялась с колен и, утирая внезапно хлынувшие от испуга слезы, пробормотала:
— Ну сейчас ты у меня получишь!...
И в следующий момент бросилась на обидчицу, снеся её с ног.
***
— Мой папа глава клана Кавагучи, — говорила Аяно, ведя за собой Еву вдоль каменного сада. — У моего папы много врагов, но он самый сильный, поэтому мы никого не боимся. А я должна стать сильнее, достойной своего клана.
Хейг посмотрела в спину девочки.
«Да, врагов у твоего папы действительно много, — подумала она. — И одни из них решат украсть тебя и меня, чтобы ослабить твоего отца. Но у них ничего не выйдет».
— Наследником клана станет Санемото, мой младший брат, — продолжала рассказывать Аяно. — Потому что главой клана может быть только мужчина, но мне достанется главная реликвия клана.
— А что тогда ты будешь делать? — не удержавшись, спросила Ева.
— Это решат мои родители, — спокойно сказала девочка.
Хейг не стала ничего отвечать, глядя в спину худенькой маленькой японки. Как и в детстве, Аяно казалось внушительной несмотря на небольшой рост: она всегда манерно выхаживала, приподняв подбородок, но при этом умудрялась не выглядеть нахально и вызывающе. Стоило кому-то из прислуги пройти мимо, как те обязательно останавливались и кланялись маленькой госпоже, на что та каждому отвечала вежливым кивком. Ева уже давно примерно понимала японский менталитет, и видела, что сквозь ничего не выражающие лица, проступало глубокое уважение. Аяно дома любили, и это чувствовалось невооруженным взглядом.
Хейг, заметив подтверждение собственной мысли, подавила неожиданный приступ паршивой ностальгии.
***
На следующий день после их драки маленькая Ева глядит сквозь не задвинутую перегородку, наблюдая за своей противницей. Маленькая японка, пыхтя от напряжения, тренируется под руководством учителя на деревянном мече: клинок, которым эта сумасшедшая пыталась прикончить Хейг, отобрала у неё взбешенная мать.
«Что это за манеры, Аяно?! — в голове машинально всплыл крик разозлившейся миссис Кавагучи. — Разве твой отец учил тебя бросаться с оружием на гостей?!»
Девочка по имени тогда Аяно не сказала ни слова, утирая сопливый нос. Под глазом у неё горел синючий фингал: расплата Евы за разбитую губу и порванный свитер. Но тренироваться та всё равно продолжала, стиснув челюсти от злости. Тренировка, судя по всему, давалась ей не очень хорошо: Хейг понимала это по требовательной интонации учителя, а та злилась ещё больше, пока мужчина не хлопнул в ладони. Аяно прекратила махать своим мечом, выслушала тираду учителя и, сдерживая свои эмоции из последних сил, низко поклонилась одновременно с ним. В следующий момент мужчина трансгрессировал, а японка, оказавшись наедине с собой, неожиданно швырнула деревянный меч, и не куда-нибудь, а именно в сторону затаившейся Евы. Та взвизгнула от неожиданности и отскочила: оружие её противницы снова порвало бумажную перегородку и оказалось в коридоре.
— Ты что творишь?! — возмущенно крикнула Ева, заглядывая в проделанную японкой дыру. — Снова за старое?!
Аяно сощурилась, поджав губы.
— Снова ты, — процедила та со страшным акцентом. — Опять потерялась?
— Нет, я гуляю, — ответила девочка, отодвигая перегородку в помещение. — Бабушка на каждом-то очень важном собеседовании с лысым мужчиной.
— Это мой отец, — холодно отозвалась Аяно, отворачиваясь. — И вообще, уходи. Тебе тут не место.
Ева громко фыркнула и, подняв выброшенный за пределы комнаты меч, зашла внутрь.
— Вряд ли ты теперь станешь бросаться на меня, зная, что я тогда была права! — рассудительно заметила девочка, протягивая маленькой Кавагучи её оружие. — Держи свой меч.
— Никакой это тебе не меч! — фыркнула Аяно, рывком забирая своё деревянное детище. — Это боккэн.
Что бы там ни говорила эта девочка, для Евы это всё равно был деревянный меч.
— Боккэн, так боккэн, — выставив ладони в примирительном жесте, согласилась Хейг. — Тебе виднее.
Аяно промолчала, и Ева, подождав ещё какое-то время, решила попытать счастье ещё разок.
— А где ты будешь учиться? Тут, в Японии?
Японка бросила на неё злой взгляд.
— Да.
— Классно, — протянула Ева, сцепив руки за спиной и оглядывая помещение для тренировок с неподдельным интересом. — А я буду поступать в Хогвартс.
Некоторое время висело напряженное молчание.
— И что это за Хогвартс такой? — хоть Аяно и пыталась напустить на себя равнодушие, маленькая Ева всё равно распознала любопытство.
— Это волшебная школа в Англии! — ответила Хейг, поворачиваясь к ней лицом. — «Хогвартс» переводится как «вепрь».
— Что за вепрь такой? — спросила Аяно, нахмурившись.
— Это что-то вроде кабана.
— То есть, вашу школу назвали в честь свиньи? — по выражению лица японки было видно, что она думает о Хогвартсе. — Нелепость.
— Наверняка этому есть какое-то объяснение! — воскликнула уязвленная Хейг. — Вот я туда поеду учиться и обязательно узнаю!
— Удачи, — фыркнула Кавагучи.
— А как, интересно, называется твоя школа? — поинтересовалась Ева, подбоченившись.
— «Махотокоро».
— Что-о? — протянула Ева. — Как ты вообще выговариваешь это название?
— Легко и просто, — с достоинством ответила Аяно.
— И как оно переводится?
— Не знаю, — ответила японка, подрастеряв всю свою уверенность. Ева ухмыльнулась.
— Наверное, не очень-то лестно с таким-то странным названием, — заметила она, улыбаясь.
— Ещё одно слово о моей школе, и тебе не поздоровится, — предупредила японка, опускаясь на корточки перед ящиком для тренировочных мечей.
— Ого, так ты уже учишься там? Ты получила письмо? — воскликнула Ева, пропустив мимо ушей угрозу.
— Какое ещё письмо?
— Ну, вот когда мне исполнится одиннадцать, сова принесет мне письмо о зачислении в Хогвартс, — пояснила девочка, неосознанно садясь на пол неподалеку от Аяно. — Тогда мы с бабушкой отправимся в Косой переулок, купим там всё необходимое, и я уеду в школу на девять месяцев!
— В Махотокоро принимают с семи, — ответила Аяно, поворачиваясь к ней лицом и тоже садясь на татами. — Но общежитие нам дают с одиннадцати, а до тех пор я буду возвращаться домой после занятий.
— У-у, — протянула Ева, надувшись. — Неплохо! Классно было бы уехать в Хогвартс в семь лет, но у нас так не принято.
— А как вы тогда учитесь писать и считать? — спросила растерянная Аяно. — Обучение с семи по одиннадцать — это младшая школа. Это же важно!
— Ну, меня бабушка учила, потому что мы в ней постоянно путешествуем, — пожала плечами Ева. — А кто-то нанимает преподавателя на дом, если хочет. Другие же ходят в школу с маглами.
— Странное у вас обучение! — заметила Аяно.
— Не странное! — воскликнула Ева, вытягивая ноги к лучику света. — Хогвартс — самая лучшая школа на свете!
— Откуда ты знаешь, что она лучшая, если ты там никогда не была? — ехидно спросила японка.
— Я просто… знаю, — проговорила Хейг, разглядывая свои изумрудные туфельки. — Знаю. Вот когда поступлю на Слизерин... тогда и удостоверюсь.
— Что такое слизерин?
Ева подняла взгляд на девочку.
— Это один из четырех факультетов в моей школе, — ответила она. — Слизерин, гриффиндор, когтевран и пуффендуй. Всех туда распределяет волшебная шляпа в зависимости от того, какие качества заложены в человеке.
— И что за качества нужны в слизерине? — спросила Аяно, подтянув ноги под себя.
— Ну… вроде как ум, хитрость и амбициозность.
— На тебя не похоже! — хмыкнула японка, явно надеясь своими словами задеть гостью, но та только опустила взгляд. Выглядела она расстроенной.
— Мне даже бабушка так говорит, — тихо сказала она. — Но я всё равно пойду на слизерин, даже если шляпа скажет, что мне место на другом факультете.
— Почему?
Ева не отвечала, постукивая носками туфель друг о друга, а потом вяло улыбнулась.
— Там учились бабуля и мой папа, — ответила она, мотнув головой. — Так что и мне надо попасть именно туда.
Аяно сощурилась, и Ева поняла, что та отметила перемену в её голосе.
— Почему тогда ты путешествуешь со своей бабушкой? — спросила японка. — Разве ты не должна быть со своим отцом?
Улыбка стекла с лица маленькой Хейг, и она, резво вскочив на ноги, сказала:
— Он просто очень далеко. И я не думаю, что когда-нибудь ещё его увижу.
Ева отвернулась, думая о том, что не смогла убедительно изобразить невозмутимость и теперь эта девчонка поняла всё, что творится у неё на душе. Всю боль и обиду, адресованную родному отцу, который поклялся убить ни в чем не повинную дочь.
***
Ева среди семьи Кавагучи — словно белая ворона. Оказывается, у маленькой Аяно важная церемония: в торжественной обстановке мистер Кавагучи должен был вручить ей главную семейную реликвию — катану «Тсумэ», название которой, как знала Ева, переводится как «коготь». Хейг, сидящая на коленях где-то в отдалении от всей «семьи» наблюдала, как высокий лысый мужчина вверяет маленькой и взволнованной Аяно знакомый клинок — им семнадцатилетняя Аяно защищала Еву от напавших на Хогвартс Пожирателей смерти, а потом, через несколько месяцев, с ним в руках она и погибла, пытаясь защитить подругу от Маллиган.
Блондинка смотрела в суровое лицо Кавагучи Торанаги, в восхищённое маленькой Аяно, в спокойное Ясмин Шаффик, которая сидела в первых рядах и внимательно наблюдала за своей дочерью, и чувствовала совершенно незнакомое ей прежде отвращение. Её раздражало всё: начиная от приглушенного света в помещении, заканчивая безэмоциональными лицами японцев, выражающих глубокую привязанность к главенствующей над ними семьей, включая маленькую Аяно. Все они считали великой честью для неё — унаследование оружия, предназначение которого — лишать жизни других людей. Это было огромным поводом для гордости всему клану, когда оружие переходит от главы к наследнику.
Ева же считала это сумасшествием.
Поэтому, не вынеся глодающих её эмоций, она поднялась с колен и молча покинула церемонию.
На неё никто не обратил внимания.
***
Маленькая Ева тряслась, будто в страшной лихорадке. Вокруг было темно и ничего не видно, и из-за этого та забилась калачиком в угол, стиснув кулачки в напряжении. Каждую секунду она боялась, что сейчас откроется дверь и её снова куда-то заберут или причинят боль. Девочка прислушивалась к малейшему шороху вокруг, к голосам, которые могли бы прозвучать за дверью, и боялась самого страшного: что в этом мог быть замешан её отец. Что сейчас откроется эта самая дверь и в помещение войдет высокий мужчина с двумя шрамами на лице.
И дверь действительно открылась. Ева тихонько заскулила, когда на неё упал яркий свет, но вошедшим был не тот, кого она боялась: эти мужчины были невысокого роста, и говорили на непонятном ей японском языке. Сама Хейг их мало интересовала, в отличии от того странного свертка, которых они тащили вдвоем.
— Бакемоно! — крикнул один из них и бросил сверток в сторону Еву. Та вскрикнула и попятилась, а потом, когда что-то застонало и зашевелилось, поняла, что оно было живым. И ей стало куда страшнее.
Мужчины пошли к выходу, громко переругиваясь между собой, но Ева, прислушивающаяся к каждому непонятному слову в этой речи, четко услышала фамилию «Кавагучи». Догадка пронзила её сознание.
Хейг опасливо подползла к маленькому «свертку» и коснулась его. В следующий момент руку её пронзила острая боль, и она с криком отшатнулась, решив, что ошиблась и случайно коснулась собаки, которая вонзила в неё свои зубы.
Но эта собака вполне по-человечески вдруг заговорила. Со странным, но знакомым акцентом.
— Это ты, Хейг?
— Я, — всхлипнула Ева, прижимая ладонь к груди. — Ты чего кусаешься, дура?
— Что ты здесь делаешь? — проигнорировав её вопрос, спросила Аяно странным изнеможённым голосом.
— Они меня тоже схватили, — сказала Ева, предприняв новую попытку приблизиться. — Ты можешь встать?
Японка закряхтела в темноте, явно пытаясь подняться, но это вышло у неё не очень хорошо. Хейг наощупь схватилась за её плечо и попробовала помочь, но та только перевернулась на спину и осталась лежать.
— Что произошло? — тихо спросила Хейг. — Кто эти люди?
— Семья «Токимура», — ответила Аяно. — Это враги моего отца.
— Что они с тобой сделали? — тихо спросила Ева.
— Я пыталась драться, но…
Маленькая Кавагучи замолчала, и Ева поняла, что та не преуспела. Всё правильно: даже если Аяно и была сильна в своем искусстве, против взрослых мужчин они были бессильны. И это было ясно с самого начала.
— Почему они схватили тебя? — спросила вдруг японка. — Ты не часть моей семьи.
Ева промолчала. Бабушка предупреждала её, чтобы та никому ничего не рассказывала.
— Мой папа преступник и он в волшебной тюрьме, — тихо ответила маленькая Хейг. — Может быть… они как-то связались с ним?
— Как они могли с ним связаться, если он в тюрьме? — спросила Аяно после недолгого молчания. — И зачем ему ты?
— Я не знаю, — соврала Ева, снова забиваясь в уголок. — Но это уже не так уж и важно. Нас уже всё равно схватили.
Ева не знала, сколько времени они с Аяно провели в заточении — для неё это ощущалось в несколько дней. Периодически к ним приходили тюремщики с едой. В такие моменты слабый свет падал на лицо японки, и тогда Хейг видела лицо, опухшее от побоев. Лишь на мгновение: в следующее мгновение та вскакивала и пыталась драться с тюремщиками голыми руками: за что она жестоко расплачивалась. В такие моменты Хейг, зажав руками уши и жмурясь, пыталась отгородиться от звуков удара и криков, полных испытуемой боли.
Неизменным было одно: что-то кричащие японцы отшвыривали обессиленную Кавагучи, кидали половину буханки хлеба на двоих и с громкой руганью покидали помещение, плотно закрывая за собой дверь. Аяно в те моменты оставалась лежать на полу и не шевелилась, и Ева ужасно боялась, что та могла погибнуть. Но всякий раз она слышала сопение или шмыганье носом, и тогда облегчение заполоняло все её мысли.
После очередного такого избиения Ева не выдержала и спросила:
— Зачем ты постоянно пытаешься с ними драться? Ты же знаешь, что не победишь. Они сильнее тебя.
И Аяно ответила:
— Потому что я — Кавагучи Аяно. Я не опозорю семью своим поражением.
— Но ты постоянно проигрываешь.
Маленькая Кавагучи застонала и зашевелилась; Хейг поняла, что та снова пытается подняться и поползла к ней на выручку.
— Я проиграю, только если не продолжу пытаться или умру, — прохрипела японка. — Но этого не произойдет.
Хорошо, что в темноте Аяно не видела её лица. Ева поджала губы и повернула голову в другую сторону, ощутив вдруг огромное отвращение к самой себе и… самую кроху к этой бесстрашной японке.
***
Небо здесь было совершенно неестественного желто-зеленого цвета, а воздух — тяжелым и холодным. Именно об этом и старалась думать Ева, обдуваемая беспощадным ветром на террасе внутреннего сада дома Кавагучи. По каким-то неясным признакам ощущалось, что день постепенно убывает, а это означало только одно: Хейг пора уходить отсюда. И как можно скорее.
И только она готова была отправится за своей скрипкой, как позади неё раздался голос:
— Вы ушли с церемонии моей дочери в самый важный момент.
Ева оглянулась и столкнулась взглядом с чужим на неэмоциональном лице Кавагучи Торанаги. Высокий японец предстал перед ней в своём торжественном наряде: просторных белых штанах хакама, в такой же белой накрахмаленной рубашке-кимоно и в красном хаори поверх этого одеяния.
Ситуация становилась всё более странной. Мало того, что в предыдущих испытаниях Евы не было посторонних людей, которые точно не оставили бы на её душе никакого отпечатка, так ещё и один из людей обращался к ней напрямую. Хейг начала напрягаться.
Может, она уже попала в лимб?
Но никаких особых ощущений она не испытывала. Всё казалось ровно таким же, как и прежде.
— Что вы от меня хотите? — на всякий случай спросила девушка.
— Почему вы покинули церемонию? — снова спросил мужчина.
Ева сощурилась.
— Я считаю эту церемонию отвратительной, — ответила она, наконец, полностью поворачиваясь к мужчине. — То, что вы считаете честью для вашей дочери, я считаю надругательством.
Казалось, мистера Кавагучи ничто не могло вывести из равновесия в этом мире: ни одна мускула на его лице не дрогнула.
— Ваши слова полны жестокости и лицемерия, — ответил он.
— Я считаю, что большая жестокость — делать из своей дочери убийцу, — отозвалась Хейг. — Вы разрушаете её душу собственными руками и поощряете её за то, что она опускается во тьму. И однажды вы поплатитесь за это.
— И вы считали так же, когда моя дочь защитила вас в Хогвартсе от младшего Маллиган? — неожиданно спросил он.
Ева так опешила от его слов, что неосознанно сделала шаг назад.
— Что вы сейчас сказали? — спросила она внезапно пересохшими губами.
— Вы слышали, — сказал мистер Кавагучи, делая шаг к ней. — Вы были так же против этого, когда она спасла вас тогда? Или в любые другие разы, когда она выручала вас?
Хейг не могла ответить на его вопрос, потому что отец Аяно попал в самую суть её душевных терзаний: ведь когда умерла её бабушка, она долго не могла свыкнуться с мыслью, что этого могло не быть, если бы Аяно тогда убила Иизакки.
Но потом она вспомнила слова Сириуса, везущего её по пустынной и бесконечной дороге.
— Все рано или поздно умирают, — пересилив собственные размышления, выдавила она. — Что бы ни сделала тогда Аяно, бабуля всё равно умерла бы в ближайшее время.
— Хоть вы так говорите, вы до конца в это не верите, — проницательно заметил мужчина. — Вся правда в том, что моя дочь всегда видела в вас сестру и любила, как члена своего семьи. А вы не отвечали ей тем же долгие годы, воротя от неё нос.
Раньше бы Ева отрицала. Но сейчас, слушая слова японца, она понимала, что он говорил правду и даже не пыталась защищаться.
— Аяно погибнет, — тихо сказала Ева, опустив голову. — Погибнет, потому что в очередной раз попытается защитить меня. И вы думаете, что после этого я прекращала хоть на секунду винить себя в её гибели?
Она взглянула на мужчину, но даже в такой ситуации он оставался непоколебимо спокоен, будто он и вовсе не слышал сказанного.
— Я не сомневаюсь, что вы винили себя в этом, — сказал тот. — Но, как вы и сказали — все люди когда-нибудь умирают.
— Это же ваша дочь, — не выдержала Ева. — Как вы можете говорить такие вещи?
— Если моя дочь погибнет в бою, значит, она погибнет как настоящий воин, — не моргнув и глазом, сказал мужчина, — и я буду горд за неё.
— Мне это противно, — ответила Ева. — Меня отвращают ваше мышление и методы воспитания. А ещё больше — ваше равнодушие к кончине собственной дочери.
— Не более, чем меня ваша зависть к ней.
Хейг нахмурилась, решив, что ослышалась.
— О какой зависти вы говорите?
— О вашей, — ответил мистер Кавагучи, делая шаг к девушке. — К тому образу жизни, который она ведет, — с каждым предложением он делал шаг к Еве, продолжающей пятиться. — К тому, как она способна самостоятельно защитить себя и близких в отличии от вас. К тому, как за её трудолюбие уважает каждый член нашей семьи. К тому, чего у вас никогда не было — полноценной семьи.
Хейг остановилась у самого края террасы, за пределами которого сад, к которому не прикасалась рука человека уже долгие годы. Ева оглянулась на него, избегая смотреть в лицо мужчине, с непоколебимой уверенностью выбросив на поверхность самые отвратительные мысли, посещающие её когда-то на самой границе сознания.
— Вы не сколько из-за отвращения к происходящему, сколько из-за зависти покинули эту церемонию, — продолжал мужчина. — Ведь никто никогда не смотрел на вас так, как смотрели на неё в тот самый момент. Возможно, вы старались отбросить эти мысли, но все эти годы вы продолжали её отталкивать, потому что в глубине души понимали, что Аяно затмевает вас. Вас отвращало её поклонение миссис Блэк и вам, но в мыслях вы думали о том, что даже с таким подобострастным отношением она всё равно выглядит достойнее вас. Вы завидовали ей все эти годы. И это не делает вам чести после всего происходящего.
Ева смежила веки, словно хотела больше всего на свете очутиться где-то очень далеко от этого места и никогда не слышать того, что ей говорили.
— В упорстве Аяно не отнимать, — тихо сказала девушка, открывая глаза. — Она с такой же настойчивостью пыталась прикончить меня в первую встречу, с каким все последующие годы — добиться моего расположения. Пусть так, — выдохнула она, переводя взгляд на мужчину. — Пусть так, как вы говорите — я не буду отрицать: эти мысли имели место быть, и я долгое время не могла с этим справиться. Я отталкивала её, считая, что мы разные и не сможем подружиться, но вы не хуже меня знаете вашу дочь. Рано или поздно каждый человек сдается под напором её силы. Я тоже в какой-то момент сдалась. И не на секунду не пожалела об этом.
Ева накрыла свои щеки ладонями и выдавила болезненную улыбку.
— Разве что в тот момент, когда её убили на моих глазах.
Руки девушки безвольно опустились, но она так и продолжила стоять с низко опущенной головой.
— Вы можете презирать меня за мои ощущения, но даже вместе с ними мне больно от того, что её не стало, — она взглянула на мистера Кавагучи. — Мне не всё равно, тогда как вам плевать, хоть вы и никогда не завидовали своей дочери.
Хейг отвернулась, стиснув кулаки, и направилась прочь по коридору, намереваясь немедленно покинуть это место. Остановить её больше никто не пытался.
***
Спасение к двум пленницам пришло тогда, когда этого совершенно не ожидаешь: раздался громкий хлопок, и сквозь сон Ева вскрикнула от испуга. Первой мелькнувшей мыслью было то, что Хейг не услышала, как тюремщики пришли к ним в помещение. Неосознанно она крепче сжала Аяно, в которой они уснули в обнимку, спасаясь от холода, но как только её коснулись удивительно морщинистые, но теплые руки, девочка сразу поняла, что это не японцы.
— Люмос.
Волшебная палочка осветила лицо миссис Блэк, сидящей перед ними на корточках, и за одно лишь мгновение Ева увидела весь испуг, бледность и усталость на лице бабушки.
— Бабуля! — воскликнула Хейг, оторвавшись от японки и бросаясь к ней. Миссис Блэк крепко прижала внучку, но в то же мгновение оторвала её от себя.
— Вы целы? — быстро спросила она, оглядывая взглядом девочек.
За дверью, откуда обычно приходили похитители, слышались какие-то крики и хлопки, и пожилая женщина мельком взглянула туда.
— Сейчас мы будем трансгрессировать, — нервно сказала она. — Крепко держитесь за меня!
Но не успели девочки схватиться на колдунью, как дверь распахнулась и в неё влетели двое мужчин с настоящими катанами. С возгласами на незнакомом языке они бросились к миссис Блэк, но та, не замедлившись, послала струю зеленого заклинания самому ближнему похитителю. Тот в ту же секунду замертво рухнул, но второй, перепрыгнув через товарища, замахнулся оружием на женщину. Она отскочила, резво вскакивая с корточек, и ответила заклинанием. Но японец сделал какой-то странный выпад, и струя зеленого цвета разбилась о клинок, словно о препятствие, и растворилась в воздухе.
Ева ясно видела мгновение растерянности на лице миссис Блэк, и это мгновение стоило её дорогого: новый замах катаной лишил её волшебной палочки, но та с болезненным криком сумела увернуться, сжимая окровавленное предплечье.
В этот-то момент и случилось неожиданное.
Аяно, до этого хищно наблюдающая за сражением, вдруг сорвалась с места, схватила катану растянувшегося на полу похитителя и с боевым кличем замахнулась на противника со спины.
То ли потому, что она нетвердо держалась на ногах после многочисленных побоев, то ли чужая катана была для неё слишком велика, но Кавагучи споткнулась, и лезвие прошлось по ноге мужчины. Тот вскрикнул, от неожиданности выронив оружие, но устоял на ногах.
А миссис Блэк не стала медлить.
Схватив японский меч, она без сомнений вонзила его в грудь противника. Тот вздрогнул и замер, словно ни телом, ни сознанием никак не мог поверить во внезапное поражение. И чтобы оно оставалось таким наверняка, пожилая женщина резво вынула катану и вновь вонзила её в горло, будто подобным она только и занималась всю жизнь.
Похититель страшно захрипел и рухнул на пол, заливая кровью деревянный пол. И больше он не шевелился.
Ровно мгновение в воздухе витало напряженное молчание. Ева, которая была не в силах пошевелиться, во все глаза смотрела на маленькую девочку и пожилую женщину, которые так непоколебимо разделались с другим человеком, и не могла поверить в то, что только что увидела.
Они как-то одновременно повернулись к ней, а в голове у Евы пронеслось одно единственное слово.
Убийцы.
Они обе стали убийцами.
***
Хейг успела только сесть на корточки, чтобы проверить скрипку, как вдруг перегородка в комнату раскрылась. Ева не оборачиваясь поняла, кто пожаловал в комнату.
— Куда ты пропала? — требовательно спросила Аяно, входя внутрь.
— Мне пора уходить, — сказала девушка, не глядя в её сторону.
Ева сама не понимала, почему не может смотреть в глаза маленькой девочке. После сказанного мистером Кавагучи ей казалось, что все мысли, терзавшие её когда-то, обязательно отразятся на лице, стоит только взглянуть на Аяно. Поэтому Хейг хотела как можно скорее сбежать отсюда, и не смотреть на неё, лишь бы не выдать того, что могло бы задеть её маленькую подругу. Пусть даже та ещё не знакома с ней.
Девушка защелкнула футляр, поправила куртку Сириуса и, глядя куда угодно, но не на саму Аяно, решительно направилась прочь. Девочка отступила в сторону, но Ева всё равно чувствовала на себе пронзительный взгляд черных глаз. Хейг чувствовала себя погано, как никогда, уходя вот так от человека, которого она видит живым в последний раз, но всё равно ничего не могла с собой поделать.
Если она задержится тут дольше, то эти чувства поглотят её. А этого нельзя было допустить.
— За что ты меня так ненавидишь?
Ева напоролась на эти слова, будто на нож, внезапно выскочившим в руках любимого человека.
— Я никогда не ненавидела тебя, — тихо отозвалась она. — Забудь об этом.
— Я противна тебе, — сказала Аяно таким голосом, какого Ева никогда прежде от неё не слышала. Даже в те дни, когда они были в заточении у врагов её отца. — Я вижу это. Иначе бы ты не избегала смотреть на меня.
Это было уже слишком.
Ева обернулась и захватила маленькую подругу в объятия, крепко-крепко прижимая к себе и опускаясь на колени. Так они стояли какое-то время, и Хейг как могла старалась держать свои эмоции в узде, четко ощущая, как сильно они затягивают её в пучину небытия.
— Послушай, — тихо начала она, борясь с собой из последний сил, — очень скоро ты встретишь девочку по имени Ева. Тебе очень захочется с ней подружиться, а потом захочется вернуть дурацкий долг её бабушке за собственное спасение, но ты должна знать только одно — ты не должна делать этого. Ты захочешь поступить в Хогвартс, потому что она будет там учиться, но тебе там не место — там тебя ждет только опасность. Оставайся дома, учись в Японии, найди хороших друзей, которые будут по-настоящему ценить тебя, и забудь эту девочку навсегда. Она принесет тебе только несчастье и разочарования.
Ева взяла Аяно за плечи и оторвала от себя, глядя в изумленное лицо девочки.
— Ты поняла меня? — спросила она, и та неуверенно кивнула.
Хейг чувствуя, что окончательно исчерпала своё время здесь, не без труда поднялась с колен и отвернулась с ещё большим усилием. Она шла и шла словно во тьме, чувствуя себя канатоходцем, который в любой момент может рухнуть в пропасть. Ева всем естеством стремилась к выходу, плохо ощущая собственное тело, но только упорство помогало ей держаться в тонусе.
Она чувствовала, что перешла какую-то очень хрупкую и важную грань, которая чуть было не выкинула её в лимб, но она не жалела о сказанных словах, в душе и надеясь и боясь, что эта девочка прислушается к её словам.
Еве стоило только распахнуть глаза, как она с леденящим душу ужасом выпрыгнула из пыльного лежбища. Сердцебиение гулко отдавалось по всему телу, а коленки дрожали; пробуждение было внезапным, и сонливость никак не позволяла девушке прийти в себя. Слишком уж до трепета жуткой и знакомой была обстановка нового испытания.
Дверь в помещение была открытой, и Хейг вылетела в коридор с ободранными бумажными обоями. Всё было точно таким же, каким она помнила это отвратительное место. Даже красная дверь с облупленной краской была в конце узкого коридорчика. Но одного взгляда девушке было достаточно, чтобы понять, что её цель находится не за ней, а за дверью, из которой веяло прохладой вечернего летнего дня.
Поэтому, не желая находится в этой хижине ни секунды, Ева стремительно направилась туда, на ходу поправляя куртку Сириуса.
В этот раз земля не была засыпана грузной пеленой снега: поляну перед домиком окружала подсохшая трава и деревья с сизыми от вечернего освещения листочками. Но даже изменившаяся обстановка не могла запутать Хейг, оказавшуюся в месте прямиком с одного из самых кошмарных воспоминаний. Она отчетливо ощущала, куда ей следует идти, и она шла, чувствуя возрастающее комом в горле волнение.
Ева знала, кого встретит в этом испытании, и это обескураживало её. Хейг ожидала натолкнуться на кого угодно в своём дальнейшем пути, но только не того человека на берегу у моря, который сейчас ожидал там. Девушка просто не могла поверить в то, что тот вообще был способен так глубоко задеть её больную душу, чтобы оказаться в списке людей, которых она считала близкими.
Это по-настоящему пугало.
Но Еве не оставалось ничего другого, кроме как идти дальше.
Деревья сгущались, Хейг продолжала идти, чувствуя, как по мере её приближения к месту назначения воздух становился более тяжелым и холодным. Знакомое шуршание вод, приносящее умиротворение, становилось более различимым среди шума тревожного леса. Внезапно — рёв, и девушку окатило горячим ветром, заставившим её замереть в растерянности. Тепло отступило от тела так же внезапно, как и пришло, заставляя покрыться ноги гусиной кожей. Ева поежилась, обхватив локти, подумав о безумном, и зашагала дальше.
Но всё-таки она не ошиблась.
Стоило ей выйти на берег, как её окатило новой волной тепла, куда более горячей, чем до этого. Хейг зажмурилась, но не испугалась, даже несмотря на то, что на берегу лежало создание, которого бояться стоило. Раздался новый болезненный рёв, и Хейг разлепила веки, обращая всё своё внимание на черного дракона, наполовину растянувшегося в воде. Черные перепончатые крылья неловко перебирали в воде, а чешуйчатая и рогатая голова месила песок. Из его пасти клубами вырывался пар, но что-то подсказывало Еве, что огня она уже не дождется.
Некогда свободно парящий дракон уже навсегда рухнул на дно.
Хейг вдруг заметила человека, которого всё-таки надеялась не увидеть в этом месте. Но вон он: сидит к ней спиной на обваленном дереве и наблюдает за мучениями своего «сородича». Казалось, и не ждет её вовсе.
Ева вздохнула, принимая неизбежность ситуации. Ей так или иначе придется поговорить с этим мужчиной, хочет она этого или нет. Хотя бы ради того, чтобы понять собственные ощущения.
К тому же, она хотела это сделать.
Борясь с собой и своими страхами, Хейг направилась к нему.
Редсеб не шелохнулся, когда она оказалась рядом, но девушка точно знала, что он почувствовал её присутствие. Это было в его стиле — оставаться невозмутимым тогда, когда любой другой человек проявил бы хоть каплю эмоций. Маллиган же подобного никогда не демонстрировал, и из-за этого казался Еве абсолютно лишенным каких-либо эмоций.
Лишь однажды его броня дала трещину, и то мгновение девушка помнила, словно во сне.
«Я хотел исправить то, что сделал с ним, вот, чего я хотел! Ясно тебе, наконец?!»
Хейг качнула головой, прогоняя это воспоминание, и осторожно присела на другой конец мертвого дерева от Редсеба, и стоило ей это сделать, как она сразу почувствовала облегчение.
Находиться в движении для неё было в тягость.
— Так, значит, и ты здесь, — сказала она, не зная, как по-другому начать их разговор.
— Здесь, — сказал Редсеб. — Вот только где, здесь?
— Не знаю, — соврала Ева. — Зато знаю, что моё появление было неизбежным.
Маллиган издал едва различимый смешок.
— По всей видимости.
Девушка подумала, что его реакция была хорошим знаком, и начала думать над тем, как бы грамотно подступиться ко всем интересующим её вопросам, но Маллиган, коротко вздохнув, скользнул холодным взглядом по Еве, и заговорил сам.
— Ты прочла моё письмо.
Это было утверждением, не вопросом, но Ева всё равно кивнула.
— И ты хочешь знать ещё что-то.
— Хочу, — подтвердила Ева, — несмотря на то, что ты говорил, будто я не хочу знать всю правду.
— Ты и так знаешь всё, что тебе нужно знать, — отведя взгляд, сказал Маллиган. — Этого достаточно, чтобы ты помогла Элайдже выбраться из той ямы, в которую я его толкнул.
— Я не знаю самого главного, — возразила девушка. — Мне неясно, почему ты вдруг решил, что именно я в силах исправить твои ошибки.
— Считаешь, будто знание этого поможет тебе свершить этот подвиг? — отозвался Редсеб.
— А ты решил, что, не зная главного, я смогла бы сделать это? — с едва различимым смешком поинтересовалась Ева.
— Тебе не нужна моя оценка твоих способностей, чтобы помочь своему отцу, — тон Редсеба стал вдруг холоднее на несколько градусов, и Хейг различила эту перемену. — Достаточно тех качеств, что в тебе есть с самого детства и тех, что заложили в тебя близкие люди. Этого хватит.
Ева смотрела и смотрела на Редсеба, размышляя над его словами, а потом слегка сощурилась и сказала:
— В своём письме ты написал, что выбрал меня для этой цели в тот самый момент, когда впервые увидел. Ты, конечно, попытался объяснить это тем, что видел отношение отца ко мне в самом детстве, но даже между строк я поняла, что это было второстепенной причиной. Ты что-то тогда сам увидел во мне. И мне нужно понять, что.
Редсеб вдруг взглянул на неё так хладнокровно и строго, что Еве стало не по себе.
— С каких пор тебя интересует мнение человека, которого ты так сильно ненавидела с самого детства? Ты забыла всё, что я сделал?
— Мне никогда этого не забыть, — спокойно отозвалась девушка. — Ты и так знаешь. Я просто хочу во всем разобраться. Собрать всю мозаику, понимаешь?
Маллиган продолжал молчать, и Ева поняла, что не убедила его.
— С тех самых пор, когда я поняла, что твои слова не вяжутся с твоими действиями, я чувствую, что не знаю чего-то очень важного, — Хейг хотела бы кричать, но почему-то в этом месте ей было так лениво, что даже эта тирада давалась ей с трудом. — Ты ведь уничтожаешь мир вокруг меня почти с самого рождения, наслаждаешься этим, но в то же время постоянно спасаешь меня. От отца, от своего брата, даже от Айзексов, а потом, ещё лучше. Просто убиваешь меня своей маленькой просьбой — «спасти» отца. Как будто бы я могу просто взять его за руку и вытащить из тени к свету, — Ева усмехнулась самой себе, — Ты вроде бы открыл мне свои настоящие намерения, а всё равно о чём-то важном умалчиваешь. И когда я просто пытаюсь познать это — ты меня отталкиваешь.
Выражение лица Маллиган почти не изменилось, но по каким-то неуловимым признакам Хейг всё равно чувствовала его смятение.
— А ты вообще знаешь, что это за место? Вижу, что не знаешь, и никто из тех, кого я уже встретила на своём пути не знал. Так вот, ты в моем подсознании, Маллиган. Одри объясняла мне, что сюда попадают только те люди, что при каких-то обстоятельствах задели меня за живое. И до сих пор я встречала только тех, кого любила когда-то и люблю, и вот передо мной сидишь ты. Думаешь, я не хочу разобраться хотя бы в том, что ты здесь вообще забыл?
Редсеб вдруг низко опустил голову и медленно провел по лицу ладонью, будто услышанное причинило ему немало боли. Этот жест был настолько нехарактерным для него, что Ева смутилась и мгновенно замолчала, чувствуя возрастающее сожаление о последних сказанных ею словах.
А потом он выпрямился и повернулся к ней. Посмотрел прямо в глаза, и Еве показалось, что он вот-вот коснется её, но это не произошло.
— Я не знаю, каким образом оказался в твоём подсознании, но это неважно — я не стремился тут оказаться, — Ева отметила, как сильно Редсеб сжал свои кулаки. — Во всём, что ты узнала, на самом деле важно только то, что ты чувствуешь к своему отцу. И всё. Остальное для тебя всего лишь факты, которые не решат проблему. Бесполезный мусор. Я дал тебе всё важное и необходимое для твоей миссии, а ты понимаешь, насколько это в моих интересах. Я объяснил тебе и то, почему сам не могу сделать это. Историю, которую ты прочла, кроме тебя не знает больше никто. И на большее откровение тебе не стоит рассчитывать.
Слова Редсеба почему-то задели Еву, но она всё ещё находила в себе силы, чтобы бороться.
— Как я пойму, что делать, если даже не знаю причину, по которой ты выбрал меня? — спросила Ева, стиснув кулаки.
Маллиган поразмышлял мучительное мгновение, а затем сказал:
— Я выбрал тебя, потому что ты обладаешь самой кристально чистой душой из всех, которые я когда-либо встречал. И я верю в её силу так, как ни во что другое. Для меня это единственная вера, которую я смог принять для себя; смысл существования, на фоне которого всё остальное теряет значимость.
Он выдержал небольшую паузу, дав Еве осмыслить сказанное в полной мере, а затем добавил:
— Я верю в тебя. Этого достаточно. В нужный момент ты поймешь, что тебе нужно сделать.
Хейг опустила голову, не желая выдавать, насколько сильно её смутили эти слова. А Редсеб вытянул шею и, подобно зверю, втянул носом воздух.
— Я чувствую, как скоро всё это подойдет к концу. Развязка уже очень близко.
Мужчина неторопливо поднялся с бревна, поворачиваясь спиной к Еве, которая осторожно взглянула на него исподлобья.
— И ты, наконец, сможешь потом закончить свой обожаемый круг, да? — тихо спросила она.
Маллиган молчал.
— Круг — это всего лишь отражение моего пути, — тихо сказал он. — Там то, с чего всё началось, то, что мне пришлось сделать для того, чтобы начать исправлять свои ошибки, и то, чем всё закончится.
— И чем же он должен закончиться? — спросила Ева, опуская ладонь на грудь. Сердцебиение было неукротимым. — Моей смертью, когда цель будет достигнута?
Ветер трепал темные волосы Редсеба, и девушке как никогда хотелось увидеть, что за проблески эмоций отражаются на его лице.
— Это последнее, чего я мог бы желать.
Ева мелко улыбнулась, смежив веки.
— «…Нет, с рук моих весь океан Нептуна Не смоет кровь. Скорей они, коснувшись Зеленой бездны моря, в красный цвет Ее окрасят...».
Ева открыла глаза и заметила, что Редсеб обернулся к ней.
— Я думала, что начало твоего «круга» отведено страданиям моего отца, — сказала она.
— Нет, — ответил мужчина, протягивая ей руку. — Они принадлежали мне.
Хейг ухватилась за протянутую ладонь и не без труда поднялась на ноги, чувствуя, как всем естеством хочет только одного: сесть обратно и никуда не идти. Но Маллиган почему-то сжимал её ладонь, будто чувствовал её стремление затормозить и свернуть с пути, такого важного для него самого.
— Тебе пора, — сказал он, потянув её к морю подальше от бревна, на котором они сидели.
— Ты единственный, кто прогоняет меня со своей «ступени» — со смешком заметила Ева, и Редсеб тут же выпустил её ладонь, поворачиваясь к ней спиной, но не останавливаясь. — Все остальные хотели меня остановить. Уберечь от дальнейшего пути.
— Нелепый побочный эффект ваших взаимоотношений, — отозвался Маллиган, и Ева засмеялась.
Они прошли мимо дракона, который уже не шевелился. Девушке впервые за всё время вдруг стало его очень жалко.
— Почему он здесь? — спросила Хейг, наблюдая за тем, как Редсеб первый входит в море.
Тот как будто бы задумался, а затем сказал:
— В твоей прежней палочке сердцевиной была сердечная жила дракона.
— Была, — согласилась Ева, чувствуя, как ледяная вода серого моря заставляет ноги неметь от холода.
— Вот поэтому.
До его полного погружения осталось совсем ничего, Еве же осталось чуть больше, и именно в этот момент она вдруг не удержалась и сказала:
— Сколько бы ты ни пытался спасти меня прежде, в конечном счете в ответственный момент ты будешь бессилен перед ритуалом, который мне нужно будет совершить. Скорее всего твой круг закончится моей смертью, Маллиган. Но даже так я постараюсь сделать всё что смогу. Не обещаю, но постараюсь.
Последнее, что она видела перед тем, как их окончательно накрыла волна — этот взгляд. А затем тьма и лишь воспоминания о нём. Словно выжженный в темноте силуэт от света лампочки.
Ева никогда не думала, что увидит нечто подобное, но инстинкты не давали ей утонуть в пучине лжи так же, как в морской воде.
Редсеб по-настоящему испугался её слов.
***
«Сколько бы ты ни пытался спасти меня прежде, в конечном счете в ответственный момент ты будешь бессилен перед ритуалом, который мне нужно будет совершить. Скорее всего твой круг закончится моей смертью, Маллиган.»
Эти слова жалили его изнутри, словно оса, случайно оказавшаяся в голове, и не давала покоя. Редсеб проснулся посреди ночи в ледяном поту, вспоминая то, что увидел пару мгновений назад.
Куда реальнее, чем сновидение, но фальшивее реальности, в которой он находился. Маллиган чувствовал всем телом, которого пробирала нездоровая дрожь, что увиденное не было простым сном. Ева действительно говорила с ним через собственное подсознание. Какое-то очень долгое мгновение он был связан с ней на самом глубочайшем уровне.
Редсеб машинально взглянул на горящую от чужого прикосновения ладонь, но почти в ту же секунду отвел взгляд. От этого фальшивого касания его пронзило сильное чувство тошноты, доселе знакомое лишь в периоды долгого голодания. Он будто бы дотронулся голой рукой до раскаленной стали.
Такими были его ощущения после соприкосновения с чистой душой Евы.
Маллиган взглянул на костер, который не успел окончательно погаснуть за время его сна. До того, как заснуть, Редсеб не один час сидел одиночестве напротив него, задумчиво наблюдая за волнующимися в причудливом танце языками пламени. Огонь отражался в его голубых глазах, делая их непривычно теплыми, словно бы смягчая вечно равнодушный взгляд.
Он вернулся сюда поздним вечером, на своё привычное место — на обрыве у моря. До этого он долго решался на то, чтобы вернуться в свой дом, из которого сбежал вместе с Евой от названного отца и родного брата, но, вопреки всем опасениям, в хижинке его никто не ждал. Маллиган осторожно переступил порог, прислушавшись, убрал свою волшебную палочку и прошел внутрь по коридору, подмечая, какой погром устроил разъярённый предательством «сына» Элайджа Хейг. Ярость его была так велика, что дверь в комнату Евы лежала на деревянном полу.
Комната за красной дверью пострадала больше всех, однако само его творение было нетронутым. Редсеб взглянул в куски разбитого стекла, замечая собственное отражение, но почти в то же мгновение отвернулся, подойдя к письменному столу.
Когда он забрал то, зачем вернулся сюда, он в последний раз взглянул на круг. Маллиган знал его досконально, но с тех пор, как он видел его, ни одного листочка не появилось. Или же Иизакки больше не убивал с тех пор, как они разошлись по разные стороны, или же побег брата ударил по нему сильнее, чем это можно было представить…
Редсеб с силой смежил веки и покинул злополучную комнату, в которой до сих пор отдавался эхом крик Иизакки, молящего старшего брата о пощаде.
Горизонт над морем становился светлее, но взгляд мужчины был прикован к пламени. Длинными пальцами он потер край одного из конвертов, что покоились у него на коленях. Бумага была уже изрядно потертой и потрепанной, как и у многих других, перебираемых им до этого. Редсеб не смотрел на эти письма, но из всей кучи мог безошибочно выбрать именно то, которое ему было необходимо. Он знал наизусть каждую строчку и закорючку на бумаге, каждый залом и замохрившийся краешек послания.
Маллиган решался на свой шаг очень долгое время, идя к этому, наверное, с тех пор, как вообще начал переписку, и так же он в полной мере осознавал неотвратимость того, что должно произойти. То, что он хотел сделать, казалось ему правильным, и это было одной из тех вещей, в которых он был абсолютно уверен.
А после того, что Ева рассказала ему через своё подсознание, он понимал, что дальше медлить просто нельзя.
Слабость живет в каждом человеке, и хоть Редсеб считал в свои четырнадцать лет, что это не так, то на рубеже тридцати годов он осознавал, каким глупцом был когда-то. Он такой же человек, как и все остальные. Не он отличался ни от Иизакки, ни от отца, ни даже от тех, кому не повезло оказаться в числе его жертв.
Ни даже от Евы.
Слабость всё же взяла вверх, и Редсеб опустил взгляд на письмо, выхватывая в свете огня неизменные слова:
«Огури Шинсуке от Евы Хейг».
Маллиган колебался некоторое время, после чего, решившись прочесть это послание в последний раз, открыл конверт и вынул оттуда сложенные втрое лист. Ева никогда не писала письма больше одного листа, словно боясь показать, что Шинсуке был ей всё ещё небезразличен, но Редсеб как никто знал истину.
Он всегда знал о большем.
«Дорогой Шинсуке!
Разорвем, определенно разорвем этот порочный круг! Моя душа томится в школе, словно в Азкабане. Я люблю школу, однако то и дело подмечаю, что чувствую себя узницей. Здесь моя жизнь вне опасности, но разве можно назвать жизнью то, что происходит со мной? Мне грустно от того, что у меня нет возможности путешествовать так, как я делала это ранее с бабушкой. Как же скучаю я по заснеженной Норвегии, солнечной Италии или же по стране восходящего солнца! Но не думаю, что в ближайшее время у меня получится отправиться в путешествие...»
Редсеб прикрыл глаза, против воли переносясь на три года назад. Три года назад он сотворил самый отчаянный в своей жизни поступок, попытавшись на девять месяцев претвориться нормальным. Бывает, надеваешь на себя вещь, которую никогда бы не надел, и с удивлением чувствуешь, что она неплохо на тебе сидит.
То же самое произошло и с Маллиган.
Те девять месяцев были такой сущей пыткой, что под конец Редсеб просто дал деру, убегая с бешено колотящимся сердцем. Те девять месяцев проходили в постоянном напряжении, риске, но и с неожиданно блаженными моментами, которых Редсеб всегда старался сторониться, но нет-нет, возвращался к ним, особенно когда ему нужно было наколдовать заклинание Патронуса.
Как же мучительно это было.
Мучительное искушение.
— Я не ожидала, что ты заступишься за меня.
— Я тоже.
Маллиган редко говорил правду, но только не в этот раз. Он много чего не ожидал и не планировал, но вместо этого неожиданно обрел новую брешь в своей защите.
— Знаешь... смотреть на твоё лицо, словно смотреть в лицо прошлому.
— Почему?
Она замялась, комкая в руках белую пушистую шапку, и проговорила:
— Я часто путешествовала в детстве, и Япония последнее место, где мне удалось побывать.
Редсеб опускает взгляд в книгу, словно не замечая другой, направленный на него, после чего говорит:
— Ты ещё вернешься туда.
Маллиган всегда считал, что отгородиться от всех достаточно, чтобы следить за целью, но этого оказалось мало. Ему пришлось войти в контакт лишь однажды, после чего он уже никогда не был скрыт от глаз. Его цель, которая не должна была подозревать о его существовании, столкнувшись с ним лишь однажды, потом находила его всегда, где бы он ни прятался.
Словно собака, безупречно идущая по следу к своей цели.
— Мне тринадцать.
Редсеб впервые колеблется, прежде чем солгать.
— Мне шестнадцать.
— Я думала, на Турнир пускают только совершеннолетних.
— Я особенный.
Девчонка мягко улыбается, хватается тонкими пальчиками за его книгу и тянет к себе. Редсеб, не в силах удержаться, смотрит в её глаза.
Серые. Словно небо, затянутое тучами.
— Это точно.
А после целует его, отравляя его таким сильным ядом, что волосы на теле встают дыбом, а сердце колотится так, будто то готово в любое мгновение остановиться. И хоть это был обычный и целомудренный поцелуй, Редсеб вдруг ясно осознает, что это и есть его возмездие за все грехи, которые он когда-либо совершил.
Включая то, что он когда-то сделал с матерью этой девочки.
— Я хочу танцевать с тобой на Святочном балу, Огури Шинсуке.
И Редсеб подчиняется.
А потом, совершая громадное усилие, резко отвергает её, стоит только учебному году подойти к концу. Выливает остатки Оборотного зелья и, поджав хвост, сбегает не оборачиваясь, обратно к брату, которого оставил, чтобы следить за Евой, к Темному лорду, чтобы сообщить об успешном выполнении задания Барти Краучем-младшим и сразу после этого — о его кончине.
А о том, что происходило между ним и дочерью Элайджи уже не узнает никто. Даже она сама.
Маллиган провел рукой по лицу, думая, что Ева как никогда была близка к тому, чтобы узнать эту тайну, а он — выдать её. Но всё-таки Редсеб сумел вовремя остановиться и в очередной раз не разрушить жизнь девушки до основания. Как бы ей жилось после осознания, что первой её любовью был не жалкий студент из Думстранга японского происхождения, а Пожиратель смерти, убивший её мать, лишивший её отца и истребивший поселение в Африке на её глазах и виновный в смерти бабушки и близкой подруги?
Редсеб даже представлять себе этого не хотел. Поэтому до сих пор был способен сдерживать порывы своего эгоизма и не раскрывать все карты.
Всё так и должно было быть.
Ева никогда не поймет, почему так безошибочно отличает одного близнеца от другого. Почему, вопреки всему причиненному ей вреду, чувствует его истинные намерения. И почему, загрязняя свою кристально-чистую душу, инстинктивно тянется к нему. Она будет жить, и жить очень долго, не разрушая свою душу мыслями о том, что была влюблена когда-то в ненавистного ей человека.
А Редсеб уйдет в сторону и даст ей, наконец-то, зажить той жизнью, которую она заслуживает.
Больше он не мог выносить своих мыслей. Яд уже давно проник в его сердце и теперь охватывает мозг, вынуждая его поддаться окончательно захватившей болезни и совершить мучительно желаемых ошибок. Маллиган должен был остановить всё прежде, чем самообладание откажет ему.
В последний раз взглянув на строчку с жалящим сознание именем, он кинул письмо в кострище. Собрал в кучу каждое письмо, которое так старательно выводила женская рука, и их постигла участь предыдущего. Редсеб неотрывно смотрел на то, как миллиард букв превращается в тлеющий пепел, и как от этого разбушевалось пламя в его сознании. Так сильно, что мужчина сжал кулаки, вонзив ногти в ладони.
Скоро, совсем скоро...
Скоро всё закончится.
Костер угас только к рассвету. Редсеб наблюдал за утихающими искорками, слушая морской прибой. Горизонт становился всё светлее с каждым мгновением, а Маллиган ощущал, что новый день положит начало концу всего, что было так важно. Ева снова попала в беду, связавшись с Айзексами, но скоро они встретятся, и тогда Редсеб всё закончит. Спасет её в последний раз, но не для того, чтобы она сделала что-то для него.
А для того, чтобы она могла просто жить.
Редсеб взмахнул палочкой, заставив в воздухе появится стеклянной банке. Аккуратно устроив её у колен, Маллиган запустил ладони во всё ещё теплый пепел, собирая трепетные слова Евы, и принялся ссыпать их в емкость раз за разом.
Он будет хранить это до самого конца, и то будет эпитафией ему.
Написанной единственным божеством, которому он посвятил свою жизнь без колебаний.
Зацепившись ногой за выпирающий корень, Ева расплющилась по стволу дерева, машинально охватывая его руками, и хорошенько выругалась, проклиная новую ступень, в которую попала. Отбросив с мокрого лица прилипающие пряди, Хейг стянула с себя кожаную куртку, в которой успела давно зажариться, и завязала рукава в узел у себя на животе, отказываясь представлять собственный вид в этот момент.
Омерзительная жара.
По своим ощущениям девушка бродила по странным душным лесам уже около часа, если не больше, но до сих пор не встретила ни одной живой души. Даже насекомых паршивых — и тех не было.
Ева нервничала и злилась, путаясь в зарослях неизвестного леса и обливаясь потом. Но больше всей обстановки её напрягал тот факт, что она попросту теряла время. Сириус предупреждал, чтобы она не тратила время в какой-то определенной ступени, старалась проходить их быстро и с умом, и до сих пор Хейг практически успешно проходила свои испытания, не особо задерживаясь и умудряясь балансировать между принятием и подавлением своих грехов и состоянием «лимба» — фактически равносильным смерти для неё. Но вот, масса времени канула в неизвестность, а она до сих пор не поняла, где находится и что ей делать.
Девушка остановилась у одного из деревьев, изнывая от усталости, и прислонилась к нему спиной, запрокидывая голову к небу, но в ту же секунду вспоминая о том, что её передышка ни к чему не приведет, она разражено оторвалась от дерева и зашагала вперед.
Давно она не испытывала столько злости.
И это сыграло с ней злую шутку.
В этом состоянии, которому Ева была подвержена больше другого, она была невнимательна и беспечна. Вот и сейчас, раздраженно преодолевая путь сквози мелкие кустарники и деревья, Хейг в очередной раз не заметила вырвавшегося на свободу корня дерева, и по всем законам подлости она просто не могла не попасться в эту ловушку вновь: споткнувшись о него, Ева с вскриком полетела вниз, но падение это не прекратилось так же внезапно, как и свершилось: девушка покатилась вниз, не в силах воспрепятствовать собственному падению, и в завершении всего ощутила свободный полет. Мгновение — и она распласталась на раскаленной земле и каких-то растениях.
Некоторое время Ева боялась даже пошевелиться от потрясения — просто продолжала лежать с закрытыми глазами, ощущая собственное тело как одно большое увечье. Болезненно охнув, она разлепила глаза и попыталась пошевелиться, с большим облегчением осознавая, что её спуск с обрыва не обернулся для неё переломами. Но легче от этого она себя не ощущала.
Хейг осторожно перевернулась на спину, жмурясь от ярко палящего солнца, которое светило здесь с одной единственной целью — выжечь своим ядовитым светом всю живность вокруг. Лес, в котором Ева блуждала такое долгое время закончился перед обрывом, и теперь девушку окружала плантация виноградников, в куст одного из которых она угодила, сломав несчастное растение.
Болезненно охнув, Ева принялась подниматься на локтях, чувствуя новые вспышки боли всем кожей. Виноградный сок из раздавленных ею груздей заставлял открытые раны щипать, и девушка старалась не касаться полученных увечий, чтобы не занести какую-нибудь заразу. С трудом поднявшись, Ева стряхнула с себя прилипшие ягоды и листочки и огляделась. Виноградные плантации поражали своими масштабами. Озлобленной и нервной девушке казалось, что конца им не видно — так далеко простирались заботливо выращенные кем-то деревца с сочными и янтарными от солнечного света гроздьями.
Девушка зло выдохнула и медленно направилась вдоль рассаженных в ряд лоз винограда.
Яркое и знойное солнце, питавшее виноград, саму Еву только раздражало. Сощурившись, она пыталась направляться вдоль теней от растений, но прохладнее ей не становилось. Запахи листьев, пыли и винограда били ей в нос, так, что пару раз девушка чихнула, раздраженно утирая сопливый нос.
Злость Евы была обусловлена не только страданиями от невыносимой жары, но и тем, что с течением всего времени ей так никто и не попадался. Хейг бродила вдоль виноградных рядов, постоянно оглядываясь и ища выход, но беспрестанно натыкалась лишь на новый ряд растений. От этого хотелось взвыть, но та держалась как могла.
Так что, когда поблизости Ева услышала внезапный треск, на неё накатила волна облегчения, ведь это означало, что она достигла своей цели. Девушка видела прогалину в виноградном ряде перед собой, и стремительно направилась туда, думая о том, что как только она увидит кого-нибудь, то задаст несчастному хорошую взбучку, дабы выплеснуть все свои негативные эмоции.
— Где тебя носило? — прорычала Ева неизвестному, выскочив на новый ряд.
И стужа мгновенно пробрала её до самых костей.
К ней бесшумным ходом приближались странные создания, напоминающие собак. Подметив черный дым, мягко расползающийся от них, на мгновение Ева вспомнила о патронусах, но тут же отбросила свою мысль. Никакого умиротворения, которое обычно появлялось при их виде она не ощущала, лишь пробирающий озноб, который был типичен для дементров.
Утробное рычание привело её в чувство, и две собаки, давно обнаружившие её, опустились для прыжка.
Бежать.
Ева неслась словно ополоумевшая, прекрасно понимая, что псы намного быстрее человека. Она не слышала топота ног, лишь клочковатое рычание, вырывающееся из пастей дымных созданий. И оно было всё ближе.
Девушка петляла прогалины к проходам между виноградными лозами, молясь, чтобы собак это остановило, как вдруг в самом конце одного из рядов она увидела странный домик, немного напоминающий простотой хижинку Маллиган. Ева припустила туда из последних сил, но прямая дорога давала большое преимущество псам. Почувствовав ощутимый толчок в поясницу, она рухнула лицом вниз, больно проехав по земле, и зажмурившись, слыша вокруг себя рычание и лай, обратившийся в единый звук, от которого кровь стыла в жилах.
И только сейчас она поняла, что это чувство ужаса было до боли знакомо. Когда-то им она сполна пропиталась в злополучном отделе тайн…
Всё прекратилось так же быстро, как и началось. Придя в сознание, Ева обнаружила себя на земле свернутую калачиком и со сбитым от шока дыханием. Жгучая жара снова охватила тело девушки, но в этот раз она не казалась невыносимой — Еву страшно колотило от пережитого страха и холода. Чья-то рука вдруг сомкнулась на предплечье и потянула вверх, а девушка покорно повиновалась ей, неловко ступая на ноги.
Она подняла глаза, столкнувшись с взглядом черных глаз.
И замерла.
— Всё закончилось, — с пугающим спокойствием приговаривал парень её возраста. Он крепко удерживал Еву за плечи и не позволял ей снова осесть на землю. — Ты меня слышишь? Их больше нет. Ты в безопасности.
Перед глазами у девушки поплыли пятна, и она поняла, что её тянет вниз, но юноша юркнул у неё под рукой и обхватил её талию, шипя какие-то ругательства под нос. Из Евы вырвался стон вперемешку с нервными смешками, плавно перерастающими в смех. Взгляд черных глаз скользнул по ней, и та ощутила острое желание сбежать от этого человека на край света.
— Это бред, — протянула она, чувствуя прохладу тени от дома, к которому они доплелись. — Бре-ед.
Парень осторожно усадил её на крыльцо дома, проверяя, не собирается ли Ева терять сознание, но самообладание уже возвращалось к девушке. На всякий случай она со всей силы сжала кулаки, упираясь костяшками в стоптанные доски, на которых сидела.
Сидящий напротив казался каким-то бредовым миражом, но Ева понимала, что в этом месте не существует временных рамок — человек, оказавшийся перед тобой, может предстать в любом облике.
Даже того, какого ей никогда не приходилось видеть.
«Ну какой молодой! — подумала девушка, глядя в лицо спасителя, опустившегося перед ней на корточки. — И ещё без шрамов».
— Ты кто? — спросил тот.
— Ева, — не сводя жадного взгляда с юноши, ответила девушка. — Просто Ева.
На лице парня не дрогнул ни один мускул.
— И что мне с этим делать, «просто Ева»? — спросил он с легкой издевкой.
— Да что хочешь, — хмыкнула Ева.
Тот хмыкнул в ответ.
— А твоё имя?
Она знала его имя, но не спросить всё равно не могла, будто желала услышать это из его уст.
Это казалось очень важным.
— Джи, — сухо ответил парень. — Просто Джи.
Ева сомкнула веки, выдавая измученную улыбку.
«Ну что ж, будем знакомы, папочка.»
***
Кто бы мог подумать, что в одном из своих испытаний она встретит молодого отца? Конечно, Ева подозревала, что скорее всего их пути пересекутся, потому что Элайджа вне всякого сомнения оставил отпечаток своей души на её. И пусть он не был положительным, но, несомненно, очень сильным.
Но она и представить не могла, что её отец будет того же возраста, что и она.
На вид Элайдже было около семнадцати. Он был выше её на целую голову, его волосы были длинны, и уже тогда парень собирал их в крохотный хвостик на затылке, чтобы не мешались. В молодости он был симпатичным, но сам, кажется, и не задумывался об этом — ибо по неуловимым признакам было ясно, что этого человека не слишком заботит ни внешность, ни одежда, в которую он был одет.
Ева довольно длительное время сидела в тени дерева рядом с его домом и неотрывно наблюдала за парнем, не решаясь начать разговор, а Элайджа к нему и не стремился. Он сидел на крыльце собственного дома, там же, где некоторое время назад приходила в себя сама Ева, и курил обычные магловские сигареты. При каждой глубокой затяжке он щурился, а после медленно выпускал дым, пребывая в каких-то глубоких раздумьях.
В момент, когда он вынул сигарету и зажигалку из кармана, Ева попросту опешила, а сейчас с трудом боролась с ироничным смешком.
Это просто смешно.
Кто бы мог подумать, что маглоненавистник зависим от магловских сигарет и металлических зажигалок? Подобное было присуще Сириусу, но никак не будущему последователю Волан-де-Морта. А Элайджа дымит себе спокойно и даже не думает о том, насколько лицемерно с его стороны это выглядит.
Новая затяжка, и Ева, не сумев сдержаться, закатывает глаза.
— Что, интересно знать, тебя так смешит, «просто Ева»? — растягивая слова в надменной манере, поинтересовался Элайджа, не сводя глаз с виноградных плантаций.
— Совершенно ничего, — отозвалась Ева.
— В таком случае прекращай пялиться, — сказал парень, выпуская клубы дыма. — У меня отличное зрение. Особенно боковое.
— Кто бы сомневался, — фыркнула девушка, опуская взгляд на чехол с собственной скрипкой.
По идее Еве следовало быть более благодарной, ведь молодой Элайджа каким-то образом спас ей жизнь, но сейчас девушка не ощущала ничего, кроме подступающего волнами омерзения. Чем больше она наблюдала за парнем, тем больше злилась, и это ощущение ширилось в ней, готовясь в любой момент взорваться.
— Играешь? — неожиданно спросил Элайджа, выведя девушку из размышлений.
— Чего? — переспросила она.
— Я спросил, играешь ли ты, — повторил тот, опуская взгляд к скрипке девушки.
— Играю, — фыркнула она.
— Давно?
— С пяти лет.
— Порядком.
И снова молчание. Ева попыталась унять свою злость и попытаться поддержать разговор.
Надо же как-то бороться с «тьмой» в своей душей.
— И ты играешь, — сказала она, и Элайджа, выдохнув, с легким удивлением взглянул на неё.
— Откуда знаешь?
— Я много чего знаю.
— Например?
Ева прикинула, что могла бы ему сказать и стоит ли оно того.
— Ты слизеринец, — ответила она.
— Ну да, — с безразличием отозвался Элайджа, мельком взглянув на гравированный рисунок змеи на входной двери. — Тоже мне, удивила.
— Ты наполовину американского происхождения.
Это заставило парня резко взглянуть на неё. Ева тоненько улыбнулась, ощущая возникшее превосходство.
— Откуда узнала? — спросил он мгновенно изменившимся тоном, в котором чувствовалось напряжение.
— Я же сказала, что много чего знаю о тебе, — деланно-равнодушно сказала Ева, разглядывая ногти.
— Ну что ж, давай, — проговорил Элайджа, щелчком отправляя в полет всё ещё дымящийся окурок. — Давай, поведай свой рассказ.
Девушка чувствовала волны злости, исходящие от молодого отца, которым со временем предстояло перерасти в настоящую ярость, и только шире улыбнулась.
— Ты внебрачный сын Роджера Гринграсса и студентки Ильвермони, прибывшей в Хогвартс по обмену, — начала она, избегая смотреть на Элайджу. — В школе тебя не очень-то жаловали за это. Твой единокровный братец Иден Гринграсс измывался над тобой по этой причине. У тебя были странные друзья, Айзекс и Одри. А ещё, — она не удержалась и взглянула на отца, — любовь. Иннанель Дэреш.
Ева была бы рада любой взрывной реакции на её слова, но к её разочарованию Элайджа сдерживал свою злость куда успешнее, чем во взрослые годы.
Сощурившись, он приподнял подбородок.
— Кто ты? — снова спросил он.
— Друг из будущего, — ответила Ева таким тоном, что обоим было очевидно — никаким другом она ему не приходилась.
— И ты решила, что, озвучив все эти маленькие факты, знаешь меня? — ледяным тоном спросил Элайджа. Ева неопределенно дернула плечом.
— Мне и не надо вникать, — отозвалась она, поднимаясь из кресла. — Я всего тебя видела своими глазами.
— Ну и что ты видела?
Ева одарила внимательным взглядом Элайджу. В протертых светлых джинсах, серой от пыльных ветров футболке, он походил больше на деревенского парня, чем на волшебника. И несмотря на всю его скрытность и безразличие, глаза его ещё не превратились в две мертвые бездны за которыми кроме беспросветной тьмы было небытие.
Он был не тем Элайджей, которого она видела собственными глазами несколько раз за всю жизнь, а каким-то призраком тех лет, когда её даже в планах не было. И это осознание было не менее горьким, чем реальность, с которой она сталкивалась при встречах с ним.
Но даже при этом Ева не могла просто отбросить всё, что этому подростку предстояло совершить в будущем.
— Ты монстр, — тихо сказала она и отвернулась, уходя прочь.
Элайджа не шелохнулся.
***
Ева сидела на корточках, спрятав лицо в ладонях. Сердце колотилось, словно сумасшедшее, выдавливая из недр легких громкое сопение. Казалось бы, что страшного произошло? Она не ударила его, не вонзила нож спину, но руки тряслись так, будто она сделала всё вместе. Стыд пробирал её до самых костей, заставляя жалеть о сказанном, ведь Ева с первого взгляда на него понимала — этот Элайджа ещё не превратился в того монстра, которого она видела своими глазами. Но она уже окрестила его им, понимая, что рано или поздно ему предстоит в него превратиться.
Что с ней такое? Почему она ещё хуже справляется с собственной злостью, которая кипит в ней подобно маленькому вулкану?
Ева вздрогнула и вкинула голову. Она не услышала тихие шаги, и вот Элайджа уже стоял рядом. Он внимательно смотрел на неё, сунув ладони в карманы, и весь его вид выражал скованность. Парень явно жалел о своём приходе, но вопреки этому всё равно пришел.
Ева отвернулась, шмыгнув носом. Пыль, витающая в раскаленном воздухе, бесила и преследовала её повсюду.
— Это неважно, — ответила девушка, поднимаясь. — Важно то, что я должна вернуть магию, которую ты отнял у меня своим заклинанием.
Ева коротко посмотрела куда-то в сторону его уха, избегая пересекаться ним взглядами.
— Ты умеешь отменять действие своего проклятия?
Парень промолчал, но Ева и так знала ответ на вопрос.
— Почему я это сделал? — спросил Элайджа после некоторого молчания.
Против воли девушка перенеслась в воспоминание, когда шальное заклинание, предназначенное Редсебу, поразило её саму. Её так и подмывало дерзнуть ему, но она сдержалась.
— Ты промахнулся, — ответила Ева и не удержалась, — хотя, может тебе приносит особое удовольствие причинять людям боль. В особенности — мне.
Девушка обхватила локти руками и посмотрела в сторону, ощущая мгновенную вспышку удовлетворения, а затем — необъятное грызущее чувство, давящее на неё внутри.
— Кто ты такая? — повторил он уже в третий раз. — Почему я хотел причинять тебе боль?
Ева смежила веки.
Что она могла сказать ему? Их история так долга, что, если начать рассказывать её, то можно сразу собираться в лимб. Да и имеет ли она права рассказывать ему всё, что ждет его? Об Иннанель, о братьях Маллиган, о неудачном втором браке и об обещании уничтожить её, последнее напоминание о любви всей его жизни?
Ева не знала. Но чувствовала, что нельзя рассказывать ему о будущем. Сириус ведь не рассказал.
— Я не знаю, — соврала она и помедлила, — но моя обязанность — помочь тебе.
— Помочь мне? — сузив взгляд, переспросил Элайджа. — Чем и зачем?
— Я пообещала себе, что сделаю это, — ответила Ева. — Я хочу, чтобы это прекратилось. Жить хочу.
Парень задумчиво вертел между пальцами новую нетронутую сигару. Видимо, услышанное натолкнуло его на какую-то мысль.
— У тебя ничего не выйдет, — неожиданно сказал он.
— Почему? — с вызовом спросила Ева, оборачиваясь к нему.
— Ты ненавидишь меня, — совершенно спокойно сказал парень. — Поэтому всё, что ты делаешь, не будет иметь никакого смысла.
Девушка поджала губы и стиснула кулаки.
— Я сказала, что сделаю это, и так оно и будет, — сказала она, чуть приподняв подбородок. — Ты увидишь.
Уголок губ парня дернулся, но смотреть на Еву не стал.
— Ты забавная, — неожиданно легко отозвался он. — Падаешь прямо перед носом в странном прикиде, выражаешь ко мне всё своё отвращение, а потом ещё и говоришь, что хочешь спасти меня, — он помедлил, скосив взгляд к чехлу, — ещё и на скрипке играешь.
Ева, взглянув в горизонт, неожиданно для себя улыбнулась. Кто-то однажды сказал ей, что факт того, что он и её отец играют на скрипке, сыграет решающую роль. Ведь как иначе они, отказывающиеся внимать словам друг друга, могли бы ещё общаться?
Девушка ещё в самом начале этого испытания почувствовала, что ей необходимо было взять с собой.
— Я сыграю тебе, — сказала она, разворачиваясь обратно к дому Элайджи.
— Своё? — спросил он, мягкой поступью направляясь за ней.
Ева помедлила.
— Нет. Мелодию, которую написал мой отец в День моего рождения.
***
Ева не помнила, когда играла для кого-то в последний раз. Помнила, как играла для себя, и близкие ей люди становились случайными свидетелями её исполнения. В далеком детстве она давала для бабушки маленькие концерты. В те года она наряжалась в самое красивое платье, надевала корону из картона, которую они вместе мастерили, и, взобравшись на стул, играла только для неё. Миссис Блэк была самым благодарным и внимательным слушателем.
Годы спустя Ева играла в Африке. Поселенцы горячей земли скрипки никогда не видели, поэтому слушали с большим восторгом и заинтересованностью. Это уже больше походило на концерт, но тогда на Еве не было никаких платьев — лишь грязные джинсы и футболка. Но она всё равно чувствовала гордость за саму себя и вкладывала в игру всю свою душу.
И в самый последний раз девушка играла для Сириуса. Они были в запретном лесу и не видели вдруг друга. Ева стояла, прислонившись спиной к дереву, а Сириус сидел с противоположной стороны ствола и молчал. Тогда она играла для него музыку его молодости, под которую, как он говорил, на последних курсах они с однокурсниками резвились у костров с бутылками сливочного пива и медовухи. Ева играла и играла без передышки, одну за другой из того, что знала сама, а он ни разу не посмел прервать её.
Это и был последний раз.
Но вот сейчас перед ней сидел молодой отец и слушал исполнение дочери, а Ева волновалась и старалась сильнее, чем когда-либо прежде. Почему ей было очень важно сыграть так, чтобы он всё понял.
Она не знала, что именно.
Просто всё.
Когда она закончила и опустила скрипку на колени, то сразу же впилась требовательным взглядом в Элайджу. Тот сидел на крыльце, широко расставив ноги и упираясь в них локтями. За всё время ее игры он ни разу не взглянул на неё — только разглядывал мозолистые и грязные руки с низко опущенной головой.
Он и сейчас не спешил смотреть на неё.
— Ну и? — спросила Ева, не выдержав.
— Ты явно любима своим отцом, — неожиданно сказал Элайджа, не поднимая взгляда. — Да так, что мне немного завидно.
Какое-то необъяснимое чувство снова настигло девушку от услышанного, и Ева не могла придумать что-либо вразумительное на его слова. Дыхание сперло от ожидания, и та осторожно и очень тихо выдохнула, чувствуя эхо колотящегося сердца где-то в горле.
От слов Элайджи ей было горше, чем она вообще могла бы ожидать.
— Только исполнение оставляет желать лучшего, — добавил Элайджа, и все противоречивые ощущения Евы мгновенно обернулись яростью.
— Это ещё почему?!
— У тебя руки дрожат, — спокойно ответил Элайджа, наконец, взглянув на неё. — Тебе не хватает хладнокровия — слишком поддаешься чувственной стороне, забывая о технической.
— Да пошел ты! Это просто нелепая придирка, — громко фыркнула Ева, убирая скрипку в чехол и жалея о том, что она вообще решилась на игру перед ним.
— Я думаю, что прежде ты не играла перед кем-то, кто разбирается в этом, — проницательно заметил Элайджа. — В этом вся проблема.
— Вся проблема в тебе! — отрезала девушка, щелкнув замками.
Парень издал сиплый смешок.
— Ты совершенно не воспринимаешь критику, — сказал он. — Наверное, тебя всю жизнь хвалили за любые неумелые трели.
— Заткнись, — бросила Ева. — Легко критиковать, когда сам не играешь.
Элайджа с готовностью протянул руку для демонстрации.
— Размечтался, — высокомерно отозвалась девушка, прижимая свою скрипку теснее. — Свою тащи.
Парень пожал плечами и, поднявшись, ушел в дом, а через некоторое время уже вынимал из знакомого чехла с инициалом черную скрипку. Проверил струны, пристроил инструмент к шее и заиграл.
Сначала Ева прожигала его надменным взглядом и въедливо пыталась уловить на слух любые огрехи в игре, но в какой-то момент поймала себя на мысли, что руки и ноги у неё покрыты мурашками. Элайджа действительно был очень хорош, и Еве оставалось со злой досадой признать, что играл он намного лучше неё.
— С непривычки пальцы немеют, — отозвался парень, отложив музыкальный инструмент и разминая затекшие конечности.
— Позёр, — фыркнула девушка, на что Элайджа снова пожал плечами. — Бетховен?
Тот кивнул, убирая инструмент обратно.
— Почему он?
— Я предположил, что он тебе нравится, — ответил он, и Ева сощурилась. Как ни странно, но её молодой отец попал в самую точку. — А ещё Вивальди.
— Вивальди нравится всем скрипачам, — фыркнула Ева.
— Шимон Гольдберг, — неожиданно сказал он, и девушка от удивления выпрямилась.
— Внезапно.
— То, что ты мне сыграла, почему-то напомнило мне его стиль, — ответил Элайджа. — У Гольдберга и его партнерши Лили Краус были хорошие сонеты на Бетховена. Он на скрипке, а она на пианино, — Еву передернуло, — работе твоего отца не хватает партии на пианино или фортепиано.
Девушка опустила взгляд, думая, что всё это заходит слишком далеко. Элайджа без труда увидел в собственном произведении отсылки на работу любимых ими композиторов и важную недостающую деталь.
Работа «Ты», которую он посвятил дочери, была сыграна обоими её родителями.
— Иннанель, — неожиданно сказала Ева, поднимая взгляд. Элайджа посмотрел на неё. — За что ты её полюбил?
Парень сощурился.
— С чего вдруг такие вопросы?
— Просто ответь.
Элайдже вопрос не понравился, но он на самом деле задумался. Нахмурившись, он пожал плечами и машинально потянулся за пачкой сигарет, что не осталось без внимания девушки.
— Само собой вышло, — отозвался он. — Я увидел в ней то, что никто не мог увидеть.
— И что же?
— Не твоё дело.
— Скажи! — попросила Ева, и тот удивленно пыхнул дымом, заинтересованный внезапной сменой интонации девушки. — Мне это важно знать.
— Какое тебе дело до неё? — нахмурившись, спросил Элайджа.
— Не могу сказать, — проговорила Ева. — Но это действительно важно.
Парень взглянул в сторону, делая новую затяжку.
— Мы с ней похожи, — нехотя сказал он, сощурившись от дыма. — Я увидел это и понял, что она поняла бы меня лучше, чем кто-либо. Ей бы я смог открыть себя.
— И что же?
— И ничего, — со смешком отозвался Элайджа. — Она с Блэком.
При этих словах выражение лица его стало таким жестким, что на мгновение Ева почувствовала острое желание сбежать — молодой отец стал походить на того мужчину, которого ей приходилось видеть воочию.
— Может, это к лучшему? — осторожно поинтересовалась Ева, внимательно наблюдая за реакцией Элайджи.
— Откуда я знаю? — раздраженно сказал он, окинув девушку злым взглядом. — Хватит о ней трепаться!
Девушка мгновенно замолчала, опасаясь продолжать расспросы о матери, и Элайджа, заметив это, нахмурился.
— Я не собираюсь тебя бить, — с прежним раздражением сказал он, сильнее затягиваясь. — Хватит трястись, как осиновый лист!
— Я и не трясусь! — фыркнула Ева, сжав кулаки. Не хватало только раскрыть ему свой страх.
— Ты хоть что-нибудь можешь о себе рассказать? — сказал парень. — Что у тебя за семья? Кто твои родители?
Из девушки чуть было не вырвался нервный смешок. Кто бы мог подумать — её молодой отец хочет узнать о самом себе, даже не осознавая этого.
— Я ничего не знаю о матери, а отца посадили в Азкабан, когда я была маленькая, — осторожно подбирая слова, проговорила Ева. — Я жила с бабушкой до шестнадцати пока её не убили. А потом — сама по себе.
— Кто это сделал? — спросил тот.
— Ты его не знаешь, — ответила Ева, и это было правдой — Элайджа перед ней ещё не был знаком ни с одним Маллиган.
Тот сощурился.
— За что посадили твоего отца?
Момент истины.
Ева отвела взгляд.
— Не знаю, — соврала та. — Мне тогда было четыре.
— И ты не пыталась выяснить?
Девушка вспомнила, как в детстве упала в Омут памяти бабушки и увидела воспоминание миссис Блэк о суде над своим отцом, о том, как он поклялся убить свою дочь, и её в очередной раз передернуло.
Первое сознательное воспоминание об отце.
— Нет.
***
Они похожи.
Ева давно думала об этом, но каждый раз, когда уходила в размышления, то резко одергивала себя.
Сейчас это было сложнее.
Девушка то и дело наблюдала за этим человеком, подмечая какие-то детали, которые резали по сердцу словно ножом.
Элайджа в большей степени хмурится и молчит, занимаясь какой-то работой, но стоит чему-то пойти не так — психует. Не так, как Ева — больше внутри самого себя. Губы его сужаются, ноздри трепещут, а взгляд сощуренный и злой. В такие моменты он напоминает взрослую версию себя, и тогда Еве хочется исчезнуть.
Правая рука парня намного проворнее левой, и девушка как никто знает, с чем это связано. Рука, которая держит смычок, всегда сильнее той, что держит сам инструмент. У неё правая рука такая же быстрая.
Элайджа не слишком любит «Слизерин» — его галстук валяется среди носков, а форма до сих пор в корзине белья, тогда как все остальные вещи разложены с нетипичной для парня педантичностью. Ева только потом узнает, что тот пытался идти стопами своего отца, но преуспел в этом не больше дочери. В тот день девушка молча ушла из дома, до боли цепляясь пальцами в волосы.
Это было невыносимо.
Она давно должна была уйти, но не могла заставить себя это сделать. Она провела несколько дней в доме своего отца, узнавая его лучше с каждым днём, и тот казался ей неисчерпаемым источником знаний. Ева ходила за ним хвостом, украдкой наблюдая за ним, а когда Элайджа разоблачал её, они страшно ругались.
Взбешенная и напуганная девушка убегала прочь, и в такие моменты она по-настоящему его ненавидела. Сидя в тени от жгучего солнца, она перебирала всё то, что сделал для неё Элайджа Хейг в реальной жизни, купалась в своей злобе, наслаждалась и страдала с особым удовольствием, а после вскакивала и решалась идти к следующему испытанию.
И как только она решалась на это, хмурый Элайджа находил её и пытался прийти к примирению. Неохотно, скованно, но пытался, на что Ева острила и издевалась в ответ, словно отыгрывалась за все причиненные обиды. Но стоило только эмоциям угаснуть — как она ясно видела себя со стороны, и стыд накрывал её разрушительной волной. Девушка сдавалась и не двигалась, а любопытство узнать отца в молодости было сильнее чувства самосохранения.
Ева не до конца осознавала это, но задерживаясь здесь дольше во вред себе, она словно пыталась наполнить себя положительными воспоминаниями, которые у них отобрали. Время, проведённое вместе, было по-настоящему бесценно, хоть она и не хотела это принимать.
И так шли дни.
И это было невыносимо.
А лимб становился всё ближе.
***
— Как ты будешь возвращать свою магию?
Этот вопрос Элайджа задал в один из вечеров, которые они по обыкновению проводили на террасе, наблюдая, как солнце путается в бесконечных зарослях винограда.
— Я как раз этим и занимаюсь, — ответила Ева, обмахиваясь ладонью. Духота, несмотря на вечер, не отступала даже темными ночами. — Я сражаюсь с тьмой в своём сердце и пытаюсь выяснить, что такое магия.
— Ну и что же?
Девушка пожала плечами — до сих пор ей даже некогда было задумываться над этим.
— Занятно, — хмыкнул Элайджа. — Ну ладно. Тогда насчет сражения с тьмой.
— Ну?
— Ну и как её можно победить, по-твоему? Считаешь, что можно избавиться от неё раз и навсегда?
Ева почувствовала, что привычная нотка издёвки пропала в тоне её отца. Девушка подумала, что отчасти он спрашивает её не просто потому, что хочет вступить в словесную перепалку; по каким-то причинам Элайдже было действительно важно услышать ответ на свой вопрос.
Должно быть, он уже столкнулся с тьмой в самом себе. Но пока ещё не успел ей проиграть.
— Вряд ли от тьмы можно избавиться навсегда, — серьезно сказала девушка. — Она часть нас самих, как и по-настоящему близкие нам люди. Я думаю, что с ней надо просто бороться, даже зная, что её нельзя победить по-настоящему. Просто жить и сражаться со всеми её проявлениями.
Элайджа неопределенно пожал плечами, словно сомневался в словах Евы, и это заставило её посмотреть на него.
— Я не думаю, что все способны на это, — сказал он после продолжительной паузы.
— У некоторых людей было мало хорошего в жизни, чтобы они были способны противостоять злу в самом себе, — задумчиво сказал парень.
— Мне кажется, что у таких людей счастливые моменты особенно сильны, — сказала Ева. — Они просто знают им цену.
Элайджа посмотрел на неё так, как не смотрел никогда в жизни, и от этого взяла у неё перехватило дыхание. В этот момент они понимали друг друга и без музыки, просто смотрели друг на друга и вспоминали то, что принесло им счастье. Ева думала о нём, и о всех этих мальчиках, покалеченных судьбой: о Маллиган, выросших на жестокости, о Сириусе, не вынесшим давления своей семьи, о Малфое, на которого возлагали большие надежды, и даже о Гарри, придавленного бременем собственной «избранности». Все они сполна вкусили боль, сражались, подобно воинам, и даже оступались. Но единственным из них, кто окончательно утратил веру в себя, оказался именно её отец.
Самая сломанная игрушка на острове покалеченных.
Ева хотела было что-то сказать, но внезапно её сердце отозвалось болью, и где-то вдалеке послышался протяжный собачий вой, который та не могла спутать ни с чьим другим. Девушка метнула взгляд в ту сторону, из которой он доносился, ощущая охвативший её ужас.
Сириус.
Она очень близка к лимбу.
— Мне пора, — резко поднявшись, сказала Ева.
— Куда? — растеряно спросил Элайджа, неосознанно поднимаясь вместе с ней.
— Дальше, — туманно ответила девушка, хватая с крыльца куртку Сириуса и свою скрипку. — Мне больше нельзя тут оставаться.
Неожиданно на её предплечье сомкнулись длинные пальцы, и Ева замерла, метнув на него испуганный взгляд. Элайджа был мрачен и немного взволнован, а пальцы его немного подрагивали.
— Останься ещё ненадолго, — попросил он, не разжимая руки. — Совсем немного.
— Я не могу, — твердо сказала Ева, попробовав вырваться и избегая смотреть в его лицо. — Если я задержусь, я погибну.
— Ты не можешь уйти вот так, — сказал парень. — Я до сих пор противен тебе настолько, что ты даже в глаза мне смотреть не можешь. А я не хочу, чтобы ты уходила, думая обо мне, как о последнем ублюдке.
Потрясение от услышанных слов было так велико, что Ева всё-таки взглянула на него.
— Да о чём ты говоришь? — прошептала та, забыв, что мгновение назад ей нужно было вырваться на свободу. — Ты даже не знаешь сколько всего произойдет между нами в будущем!
— Да, не знаю, — согласился тот. — Знаю только, что я причиню тебе много боли, а ты почему-то должна помочь мне. Но я хочу изменить это. Я хочу сделать хоть что-нибудь, чтобы изменить твоё мнение о себе.
Двое не заметили, как резко потемнело вокруг них. Секундная пауза, и первые капли дождя сорвались вниз.
Ева отвела взгляд.
— Это можно изменить только в твоём времени, — тихо сказала она. — Только ты можешь сразиться со своей темной стороной и, сохранив рассудок, не причинить мне всю ту боль, которую я ношу в себе почти с рождения.
Дождь усиливался каждое мгновение, и Ева, снова услышав собачий вой, дернулась прочь, но хватка Элайджи стала крепче.
— Когда я встречу тебя? — спросил он.
Ева заулыбалась, боясь смотреть ему в глаза от волнения и перенапряжения.
— Шестнадцатого октября, 1980 года, — хрипло ответила она.
— Хорошо, — быстро сказал Элайджа, не особо задумываясь в смысл этой даты, а затем неожиданно крепко схватил её за плечи и встряхнул, заставив посмотреть на себя. Перед глазами девушки уже начинало все плыть, и она чувствовала, что опаздывает к последнему испытанию, но всё равно не поборола искушение взглянуть на молодого отца в последний раз.
— Я обещаю тебе, — голос Элайджи приглушен страшным ливнем, но девушка слышит каждое слово. — Слышишь, Ева? Я обещаю тебе, что не допущу того, что произошло с тобой. Ты веришь мне?
Девушка молчала, глядя в его глаза. Он смотрел на неё с мольбой в глазах из-за того, что времени уже почти не осталось, и ждал, когда она ответит.
Но Ева молчала.
— Веришь? — она уже не слышала его голоса, но поняла всё по губам.
У неё была одна секунда, чтобы ответить. И спустя это мгновение картинка перед глазами поплыла окончательно, утягивая тело в небытие. Состояние «лимба» чем-то напоминало одновременно процесс трансгрессии и падение в обморок, только бесконечно медленно и мучительно, в наказание тем, кто не сумел справиться со своими грехами.
Последнее, что Ева помнила перед тем, как её память превратилась в ничто, это боль от мужской руки на предплечье и звенящую в голове тишину, которая стала ответом на мучивший Элайджу вопрос.
Ева вздрогнула и разлепила глаза, игнорируя чудовищную сонливость. Перед глазами был размытый черный силуэт на фоне чего-то ослепительно белого. Девушка проморгалась, пытаясь прийти в себя, но пелена и забвение никак не хотели покидать её. Щека отозвалась резкой болью, и Ева распахнула глаза.
— Ну давай уже, приходи в себя!
Зрение ещё не до конца сфокусировалось, но девушка уже распознала чужой голос, и это заставило приложить все усилия, чтобы окончательно прийти в себя.
— Что за… — пробормотала она, неосознанно накрывая щеки ледяными ладонями — те просто горели от ударов.
— Наконец-то! — зло проговорил Сириус и подскочил с корточек. — Давай, поднимайся!
Ева непонимающе взглянула на него, пытаясь догадаться о причине его ожесточения, но всё-таки послушно поднялась со второй попытки. Вокруг них было пустое белое пространство, от которого хотелось зажмуриться, и девушка приложила ладонь ко лбу. Думать и стоять было всё ещё тяжело, но она стоически держалась, постепенно возвращаясь в сознание, и старалась смотреть только на Сириуса, стоящего к ней спиной, потому что он был единственным черным пятном на фоне всей слепящей белизны.
— Где я? — пробормотала Ева. — Ты моё следующее испытание?
Блэк обернулся и посмотрел на неё таким сердитым взглядом, что та, хоть и была слаба, всё равно машинально попятилась. Еве и прежде приходилось видеть Сириуса в ярости, но если же в нём начинали проступать черты его матери, портрет которой доставлял им столько головной боли на площади Гриммо, то дело принимало скверный оборот.
Сириус не просто зол — он был в ярости.
— Что это было?! — прорычал он, наступая на девушку. — Ты что натворила, я тебя спрашиваю?!
— Прости! — тут же пискнула Ева, отступая. — Я не хотела попадать в лимб, я просто…
— Дело не в этом! — рявкнул он, и та, не удержав равновесие, упала. — Точнее… не только в этом! — он выдержал паузу, а потом снова начал орать. — Я говорил тебе быть внимательной?! Говорил, нет?
— Говорил, — тихо сказала Ева.
— Так какого черта ты не послушалась меня?! — взорвался он, наклонившись к ней. — Ты вообще понимаешь, что произошло?
Ева молча смотрела на него и не решалась что-либо сказать. Если бы Сириус умел убивать взглядом, то она бы даже не приходила в себя, но, похоже, Блэк вытащил её из лимба как раз ради того, чтобы прикончить. Девушка подметила дрожь в его руках, выпученные глаза, и осознание постепенно начало приходить к ней.
— Это из-за отца? — спокойно спросила она.
— Сто баллов Слизерину, Хейг! И как ты только догадалась? — с сарказмом спросил Сириус, выпрямляясь.
— Тогда я не понимаю, — сказала Ева, хмурясь. — Что я сделала не так?
— Что ты сделала? — Блэк снова взорвался. — Ты спрашиваешь меня, Ева, что ты, низзл тебя раздери, сделала?!
— Да, чёрт возьми! — не выдержала Ева. — Я тебя спрашиваю именно об этом!
Сириус сердито вздохнул, словно намереваясь закричать с новой силой, но в следующий момент голос его звучал куда более спокойно, чем всё это время:
— Какого черта ты промолчала?
Девушка открыла было рот, чтобы ответить, но сомкнула губы и нахмурилась.
— Я не понимаю, о чём ты, — сухо сказала Ева, отведя взгляд.
— Нет, ты прекрасно понимаешь, о чём я! — рыкнул Сириус. — Это самое страшное, Хейг! Ты всё понимаешь!
— С каких пор ты обращаешься ко мне по фамилии? — уязвленно спросила девушка, метнув на него взгляд.
— Так тебя сейчас только это волнует?! — возмутился Блэк, снова повышая тон. — А я было подумал, что мы обсуждаем что-то более серьезное!
— Да мы вообще ничего не обсуждаем! — воскликнула Ева. — Ты просто орешь на меня и всё!
— Что ж, хорошо, Ева, — выделив имя в издевательской интонации, прошипел Сириус. — Ну давай, поговорим! Отвечай мне: почему, когда Элайджа задал тебе вопрос, ты ничего не ответила ему?
— Какое тебе дело? — крикнула девушка, вскакивая. — Я сделала то, что посчитала нужным! В этом и состояла моя задача!
— О нет, дорогуша! Твоя задача состояла в том, чтобы пройти испытания и не свалиться в чертов лимб, из которого мне пришлось тебя вытаскивать! — сказал Сириус, снова наступая на Еву. — Твоя задача была осознать каждый грех, принять и подавить его, попутно разобравшись в истоках своей магии, но вместо этого тебе почему-то приспичило именно в предпоследнем испытании показать своё «фи» и наплевать на то, что я тебе говорил! Я предупреждал тебя, чтобы ты была внимательна в самом конце, и когда наступил этот переломный момент, когда ты должна была ответить ему, ты промолчала! Ты чувствовала, насколько важен этот момент, не пытайся обмануть меня — я знаю тебя досконально, ты мне сама позволила это. Ну и что в итоге?! Зная, что должна была ответить ему, ты предпочла промолчать!
Блэк закончил свою тираду на громкой ноте, а затем хлопнул себя по лицу и отвернулся, словно был смертельно разочарован. Ева смотрела ему в затылок, стиснув кулаки, но ничего не говорила, потому что сказанное им было сущей правдой.
Когда Элайджа спросил её, верит ли она ему, девушка и в самом деле чувствовала, насколько важным было дать ответ на этот вопрос.
Но она всё равно не ответила ему.
— Из-за твоей гордыни ты делаешь всё в половину силы, — вдруг сказал Сириус, не поворачиваясь к Еве. — Элайджа говорил тебе об этом, и я с ним солидарен.
Блэк обернулся, словно почувствовал, что перегнул палку, и посмотрел на девушку.
— Интересно выходит, — прожигая мужчину взглядом, сказала Ева. — Я тут расхлебываю всё это дерьмо, которое вы начали, пытаюсь разобраться и с Маллиган, и с чокнутым отцом, и с Айзексами в придачу, и ты ещё мне будешь говорить, что я ничего не делаю? — Ева выдержала секундную паузу, после чего сама начала наступать на Блэка, повышая голос. — А не напомнить ли тебе, дорогой Сириус, кто именно виноват во всём происходящем? Возможно ты забыл или не знал? Так я напомню — началось всё с вашего дурацкого поцелуя! И это полностью твоя вина, Блэк! — крикнула она и обвинительно ткнула Сириуса в грудь, но тот не сдвинулся с места. — Твоя! Это вы всё начали, ты и мать! Так что пошел ты, Сириус! — Ева толкнула его в грудь, вымещая на нём всю свою ярость. — Пошел к черту! Из-за того, что ты не сдержался, вся моя жизнь скатилась к чертям! Не смей указывать… не имеешь права! Кобель!
Она толкнула Сириуса в последний раз и, взвыв от бессилия и ярости, отвернулась. Её колотило так, что она чувствовала — ещё одно слово, и она прикончит Сириуса голыми руками. Никогда прежде Ева не испытывала такой иступленной ярости и никогда бы не подумала, что выскажет ему всё, что накопилось в неё в душе.
А когда Ева осознала, что только что сказала, гнев тут же отошел на второй план, уступив место колоссальному стыду и сожалению. Застонав от ужаса, она спрятала лицо в ладонях и опустилась на корточки, слово хотела спрятаться в кокон и никогда из него не выбираться.
И вернуть время вспять.
— Как же меня это всё достало! — низким грудным голосом проговорила Ева, легонько раскачиваясь взад-вперед. — Достало! Почему это происходит именно со мной?! Я просто хотела жить, как все, в нормальной семье, дружить и любить, как все остальные. Я не просила такой жизни, но что бы я не делала — всё без толку! Всё только хуже!
Сириус зло вздохнул — судя по всему, он всё ещё с трудом сдерживался.
— Ладно, успокаивайся, — сказал он, но Ева затрясла головой, зажав уши. — Ева.
Девушка никак не реагировала. Но когда её затылка коснулась теплая ладонь, Ева вздрогнула от неожиданности, замерла, а следом окончательно расклеилась. Сириус гладил её по голове так, как когда-то очень давно это делала бабушка — по-родительски нежно и осторожно.
— Прости меня, — тихо проговорил Блэк. — Прости.
Было очень стыдно. Но Ева была настолько опустошена, что не могла выговорить ни слова: лишь выплескивала остатки эмоций впервые за очень долгое время. А Сириус продолжал успокаивающе гладить её по голове и никуда не уходил.
Когда девушка немного успокоилась, то осторожно повернулась к нему, избегая смотреть в глаза и утирая мокрые от слез щеки.
— Прости меня, — просипела она. — Я не должна была говорить тебе всех этих вещей.
— Забудь, — серьезно сказал Сириус, опуская ладонь ей на плечо. — Я не сержусь на тебя.
— И всё равно прости меня! — Ева пересилила стыд и взглянула на Блэка: тот слабо улыбнулся ей, но взгляд его оставался таким же пустым, как много лет назад, когда девушка впервые увидела его. Будто бы дементоры Азкабана высосали из него все жизненные силы.
Ей стало ещё хуже от увиденного.
— Тебе не нужно извиняться, — сказал Сириус, сжав её плечо. — Ты в праве ненавидеть меня за то, что я сделал.
— Я не ненавижу тебя, — тут же сказала Ева.
— А должна бы, — проговорил Блэк и неожиданно хмыкнул, — но я и так знаю правду.
— Ещё бы ты не знал, — прогнусавила девушка, шмыгнув носом, а потом осторожно взглянула на мужчину. — У меня патронус — волкодав. Ты знал?
Сириус слабо ухмыльнулся.
— Я видел.
Некоторое время они сидели в тишине. Ева приходила в себя, а Сириус молчал. Он явно ждал, когда девушка полностью успокоится, чтобы продолжить разговор, но Ева, справившись с эмоциями, заговорила первая:
— Я чувствовала, что должна была ответить ему, но… я не могла сказать, что верю ему, понимаешь? Потому что не верила. Я видела, что тот отец, которого я видела в отделе Тайн и позднее, и тот, которому едва исполнилось семнадцать — совершенно разные люди. И если он не смог найти в себе силы, чтобы не скатиться по наклонной вниз, я не верила, что одно моё слово могло бы что-то изменить.
Сириус как будто бы задумался над словами Евы, а потом неожиданно сказал:
— Ты знаешь о том, как мне удалось сохранить рассудок и не сойти с ума в Азкабане?
— Ты верил в собственную невиновность, а потом у тебя была цель — спасти Гарри, — сказала девушка, кивнув.
— Да. А то, что Элайджа и я сидели в соседних камерах Азкабана?
Ева покачала головой.
— Ты никогда об этом не рассказывал.
— Да, — согласился Блэк. — Я не хотел рассказывать, потому что лучше чем кто-либо знал, как сильно повредился его разум. В Азкабане я был уже больше года, когда твоего отца посадили в соседнюю камеру, видел, как его тащили дементоры. Он был тогда удивительно спокоен, словно готов был принять своё наказание, но потом… — Сириус прикрыл глаза, словно в точности вспоминал все годы, проведенные в тюрьме, — у него начались видения. Он видел Иннанель чуть ли не каждый день. То молил её о прощении, то кричал, что прикончит её, и так на протяжении долгих лет. Когда мы учились в Хогвартсе, мы по-настоящему ненавидели друг друга, особенно после того, как твоя мать выбрала его, а не меня. Я тогда считал, что она просто пытается мне так насолить, но уже тогда я чувствовал, что это не так. С его появлением я осознал, как сильно был к ней привязан, да так, что просто не мог выкинуть её из головы или… заменить кем-то другим. Так что можешь представить, как сильно я ненавидел твоего отца, — он взглянул на Еву, и та кивнула. — Но, когда я на протяжении долгих лет слушал его вопли и мольбы о пощаде, то понял, как сильно Иннанель важна была для него, а через призму этого почувствовал собственный поступок. Я тогда ещё не знал, к каким последствиям это привело, но мне всё равно было стыдно.
— Так ты поэтому так сильно пытался помочь мне здесь, — догадалась Ева, прикрывая глаза. — Ты хотел так исправить свои ошибки.
— Не только поэтому, — сказал Сириус. — Но, оказавшись здесь и изучив твою сущность, я почувствовал, что могу попробовать искупить собственные грехи перед ним и тобой хотя бы после смерти. Я подумал, что если сам сумел выжить в Азкабане и сохранить свой рассудок, то и у Элайджи есть такая возможность. Мысль, что где-то там в него верит собственная дочь, должна была стать для него в той же мере спасительной, что и для меня мысль о том, что я невиновен. И тогда он бы сдержал данное тебе обещание.
Девушка помолчала какое-то время, а потом, хмыкнув, сказала:
— Но ведь я не верила в него, даже когда он пообещал мне не допустить того, что произошло. И даже если бы я ответила ему… я бы не сказала ему «да».
Сириус вздохнул и провел рукой по лицу, запустив пальцы в спутанные волосы. Весь его вид говорил об огромной усталости и разочаровании в том, что все его попытки оказались тщетными.
Еве стало по-настоящему жалко его. Теперь-то она понимала, почему он был так взбешен, когда в самый последний момент все его планы потерпели крах.
— Знаешь, — проговорил Сириус, глядя куда-то вниз, — если бы ты по-настоящему прошла испытание, ты бы осознала, что иногда правды оказывается недостаточно, чтобы что-то изменить. Иногда человек заслуживает большего.
Ева нахмурилась.
— Так значит, — неуверенно проговорила она, — я должна была ему солгать?
— Да. Но теперь это уже не имеет никакого значения.
— Я не понимаю, — проговорила она. — Что значит «по-настоящему пройти испытание»? Я ведь старалась как могла подавить свой гнев в отношении отца, хотя меня просто расписало от эмоций. Я чувствовала, что ступень «гнева» должна была оказаться в конце, ведь я взрываюсь из-за любой мелочи, но в итоге это оказалось неважным. — девушка покачала головой. — Я окончательно запуталась.
Сириус тяжело вздохнул.
— Неужели ты до сих пор ничего не поняла?
Ева взглянула на него.
— Ты не гнев должна была подавить, когда была на ступени с отцом, — проговорил Блэк, — а свою гордыню.
Казалось, Ева окаменела от его слов. Она смотрела на него в ожидании чего-то, осознавая свое заблуждение, но Сириус и не думал опровергать собственные слова. В конце концов он знал об этом месте куда больше неё самой.
Девушка судорожно вздохнула, и её плечи опустились в бессилии.
— Так это была моя гордыня?
— Да.
Ева вздохнула и провела рукой по лицу, смежив веки.
— Элайджа уже давно не первопричина твоего гнева, — осторожно заговорил Сириус. — В испытании с ним ты должна была отпустить свои обиды и простить его. Увидеть то, как вы с ним были похожи когда-то, и к чему его привел путь без веры. Именно поэтому я просил тебя быть внимательной в конце. Этот круг продолжается уже очень долго, и я хотел, чтобы ты сумела разорвать его, но как я и говорил... некоторые вещи, похоже, и в самом деле неизбежны. А мы далеко не всесильны.
Ева судорожно выдохнула и мелко покачала головой, словно не хотела этого слышать, и Сириус умолк. Они так и продолжали сидеть друг напротив друга в полной тишине, пока Ева снова не заговорила:
— Значит, если не отец олицетворяет мой гнев, то… это ты? Моя последняя ступень, которую мне надо пройти?
— Не совсем, — тихо отозвался Сириус и почему-то посмотрел через плечо. Ева машинально взглянула туда же.
И замерла.
***
Если Ева раньше и помнила эти черты, то они были хорошо смазаны временем, как неудавшаяся художником картина, которую хотелось забыть и никогда не вспоминать. А теперь это лицо врезалось не хуже раскаленного тавро в кожу, вызвав пузырящийся от нестерпимой боли ожог.
Ева не помнила, как оказалась на ногах.
Она была одновременно очень сильно похожей и другой. По неуловимым признакам чувствовалось, что в душе она совершенно не походила на Хейг. У неё были такие же светлые волосы, как у неё, но, в отличии от вороньего гнезда Евы, скручены в аккуратные локоны. Глаза серые-серые, как затянутое тучами небо, но в то же время в них было больше холодного оттенка. Ева бессознательно подмечала одну деталь за другой, пока эта девушка неспешно приближалась к ней, но всё равно та казалась каким-то миражом, никогда не принадлежащим материальному миру.
Девушка пришла в себя после первого потрясения, когда услышала рядом судорожный вздох и взглянула в сторону. Сириус стоял рядом и глаз не мог оторвать от её матери, а Ева вдруг с легкой грустью подумала, что такого взгляда у него она никогда прежде не видела.
Иннанель остановилась перед ними, глядя на взрослую дочь, и по её лицу было неясно, о чём она думает. Ева перевела на неё цепкий взгляд, словно хотела запомнить наизусть каждую мелочь в её облике.
— Мне пора.
Девушка резко взглянула на Сириуса. Тот с трудом оторвал взгляд от Иннанель и посмотрел на Еву, после чего выдавил слабую и вымученную улыбку.
— Считай, что половину этого испытания ты прошла, — сказал он хриплым голосом. — Я пропускаю тебя к последнему шагу.
— Мы ещё увидимся? — с надеждой спросила Ева. Она вдруг почувствовала огромную досаду — ведь у неё было столько времени, чтобы рассказать Сириусу всё, что накопилось за всё время, а теперь он уходит насовсем.
— Я постараюсь, — хмыкнул Блэк и прижал девушку к себе. — Только постарайся не пугаться моего появления в следующий раз.
Ева зажмурилась и крепко обняла его в ответ, в последний раз вдыхая запах этого любимого человека. Кожа, шерсть, ветер, соль и пыль — вот то, что олицетворяло Сириуса Блэка.
— Спасибо тебе за всё, — прошептала девушка, неохотно выпуская его из объятий.
— До встречи, Ева, — мягко сказал он, поддев её подбородок, и бросив последний вороватый взгляд на Иннанель, испарился в белом пространстве. Несколько секунд девушка всё не могла отвести взгляда от того места, где он только что был. Ощущение пустоты захватило её, будто Сириус исчез не только отсюда, но и из недр её души, хоть она и знала, что это не так.
Но всё же прощаться с ним было горько, как никогда.
— Да уж.
От голоса Иннанель у Евы мурашки пробежали по телу. Она обернулась и взглянула на мать; та смотрела только на неё и не могла оторвать взгляда.
А потом скованно улыбнулась.
Иннанель явно не знала, как ей себя вести, и побаивалась импульсивную дочь. Ева чувствовала, что та была далеко не из робкого десятка, но рядом с дочерью она представала до странности беззащитно.
Сириус был прав, говоря о том, что её отец перестал быть главной причиной её гнева. В тот момент, когда девушка узнала об измене матери, отношение к ней резко поменялось, и Ева часто думала, что будь у неё возможность, она бы все высказала ей с той же откровенностью, с какой сегодня сорвалась на Сириуса. Но сейчас, смотря в глаза матери, Ева чувствовала, не выйдет из себя. Впервые она не сомневалась в том, что крепко держит эмоции в узде.
И это придало ей уверенности.
— Я не ожидала, что когда-нибудь встречу тебя, — тихо сказала она. — И ты совсем не такая, какой я тебя представляла.
— И какой же ты меня представляла? — спросила Иннанель без улыбки. У неё был очень приятный и успокаивающий голос: словно мягкая и льющаяся мелодия.
Ева вспомнила, как в комнате матери в Бухаресте видела строгие магловские костюмы светлых оттенков и фетровые шляпки, но сейчас не было ни намека на что-то подобное. Иннанель была в совершенно обычных джинсах и белой футболке, и от этого казалась куда более реальной и человечной, чем тот образ, который девушка себе представляла.
— Ты очень красивая, — честно призналась она, подмечая странные шрамы на руках матери.
Иннанель улыбнулась.
— Как и ты, Ева, — мягко сказала она и предложила сесть. Ева снова опустилась вниз, не прекращая наблюдать за молодой матерью. Та опустилась с настоящим изяществом, поджав по себя ноги и чинно сложив руки на коленях. Хейг вдруг отчетливо вспомнила, как Слизнорт называл её «герцогиней Бухареста» и с трудом подавила желание поморщиться. Но от внимательной Иннанель это не укрылось.
— Что такое?
Ева смутилась.
— Я просто вспомнила, — неуверенно пробормотала она, — как восторженно отзывался о тебе профессор Слизнорт.
Неожиданно для Евы Иннанель фыркнула.
— Старый ананас! — отозвалась она, и другая опешила. — Одному Мерлину только известно, сколько раз мне приходилось сдерживать себя, дабы меня не вывернуло от его словечек!
Ева не сдержала нервный смех. Чего-чего, а подобных высказываний от неё она никак не ожидала. Иннанель замолчала и смущенно провела пальцем по щеке; похоже, это было её вредной привычкой.
— Извини, — неловко сказала она. — Я просто смущена и даже не знаю, как себя вести.
— Я тоже, — призналась Ева, обрадовавшись тому, что не одна она испытывает нечто подобное. — Я не знаю, как себя вести, потому что вижу тебя впервые, а ты такая... молодая.
— А ты, напротив, слишком взрослая, — с улыбкой сказала Иннанель. — Сколько тебе сейчас лет, Ева?
— Семнадцать, — ответила Ева. — А тебе?
— Двадцать три.
— Значит, ты меня старше.
— Конечно старше! Формально мне бы было уже сорок!
Девушки улыбнулись друг другу. Ева почувствовала себя в разы легче.
— Я так много хотела бы узнать у тебя, — начала она, и улыбка сползла с лица Иннанель. — Что это за шрамы?
— Ах, это, — с едва различимым облегчением проговорила она, взглянув на свои руки, — это всё из-за моих нескончаемых вылазок в Запретный лес.
— И что ты там делала? — поинтересовалась Ева.
— Пыталась найти стаю ругару, — честно ответила Иннанель. — До меня дошли слухи, что они появились в пределах Запретного леса, а я очень хотела их найти. Вот и попала в пару переделок с обитателями леса. Не все волшебные раны затягиваются до конца, так что эти шрамы остались со мной навсегда.
— И никто не заметил? — поинтересовалась Ева.
— Ну, я старалась не носить что-то с короткими рукавами, — ответила Иннанель, пожав плечом. — Я вообще старалась выглядеть идеальной во всем, так что это должно было остаться моей тайной, хотя и я очень комплексовала. Но я переросла это.
— И как же?
Иннанель коротко вздохнула и ответила:
— Мне помогли Сириус и Джи.
Повисла напряженная атмосфера. Иннанель явно волновалась, подойдя так близко к тем темам, которые Еве тоже не терпелось обсудить, но Ева не высказала никаких отрицательных эмоций, лишь кивнула, потому что догадывалась.
— Я просто хочу поговорить, — спокойно сказала девушка, беззлобно глядя на свою мать. — Так что не переживай из-за того, что я могу сорваться на тебя — этого не произойдет. Я просто хочу знать, какими вы были тогда.
Иннанель кивнула и, кажется, немного успокоилась. Ева продолжила:
— Так как они тебе помогли?
— Ну, Сириус был моей первой серьезной влюбленностью, если не считать предыдущие попытки неясных взаимоотношений, — задумчиво сказала девушка. — Когда я поняла, что влюбилась в него до потери разума, то мне хотелось быть такой же свободной, как и он. Сириус, он само воплощение свободы — свободный от предрассудков и комплексов, всегда уверенный в себе и обожающий саму мысль о жизни без оков. Такое по-настоящему опьяняет и притягивает.
Ну, я старалась как могла не показывать ему своих слабостей, но со временем он о их все-таки узнал. На тот момент мы были достаточно близки, и он помог мне понять, что шрамы — это просто шрамы, и ничего трагичного в них нет. Некоторые люди лишаются куда большего...
Иннанель так глубоко перенеслась в воспоминания, что на её лице расплылась грустная улыбка, а Ева наблюдала за ней и не решалась прервать её мысли. Слишком уж умиротворенной та выглядела.
— А что касается Элайджи, — очнувшись, продолжила Иннанель и улыбаться перестала, — то ему и вовсе не нужно было что-то доказывать или скрывать. Он любил все эти шрамы, как и всю меня. Включая мои недостатки.
Внезапно её очень заинтересовали собственные пальцы, и она опустила голову, явно старалась не думать о разрушенной семейной жизни, а Ева смотрела на неё, и не знала, как рассказать ей о том, в кого превратился Элайджа.
— Он и в самом деле пытался убить тебя? — спросила вдруг Иннанель.
— Да.
— И все это из-за того, — она запнулась, словно ей было тяжело говорить, — что произошло в Косом переулке?
Ева помедлила, но всё-таки ответила:
— Да.
Иннанель опустила лицо в ладони и больше не шевелилась. Она не тряслась и не плакала, а просто молча сидела и не шевелилась. Ева смотрела на неё и не испытывала жалости, но и злости тоже.
В этот раз она не испытывала ничего, кроме желания докопаться до истины.
— Почему это произошло? — просто спросила она.
Иннанель не шевельнулась, но Ева знала, что та её услышала, и терпеливо ждала. Её мать выпрямилась и отняла руки от лица, сжав их в кулаки. Её лицо было сухим, лишь слегка покрасневшие глаза давали понять, что на самом деле всё это ей было небезразлично.
— В последнее время у нас с Элайджей было не всё гладко, — тихо начала она, глядя куда-то вниз, — Он хотел тишины и покоя, чтобы писать музыку, а я пыталась вести своё дело, но из-за Волан-де-Морта никак не получалось. В свое время я и Сириус перешли дорогу его последователям, будущим Пожирателям смерти, которые учились с нами, так что из-за этого мы скрывались. Меня это бесило, — призналась Иннанель, взглянув на дочь. — Я понимала, что вины Элайджи в этом нет, но я откровенно срывалась на него из-за собственной бесполезности. Он пытался мне помочь, но мне могла помочь только жизнь без этих пряток, в которой я могла бы спокойно развивать своё дело. Но позволить себе я могла только редкие выходы на улицу, а один из которых я оказалась в Косом переулке. И в тот же день меня нашел Сириус.
Иннанель умолкла, а Ева спросила:
— Почему он вообще искал тебя?
— Сложно сказать, — ответила девушка, неопределенно пожав плечом. — Возможно, он действительно не мог выкинуть меня из головы, как и утверждал тогда. Когда мы разошлись, он был уверен, что это не навсегда. Я и сама была уверена в этом до тех пор, пока в моей жизни не появился Джи. Я поняла, что спокойная жизнь, которую он мог мне дать, была куда ценнее, чем бесконечные скачки от одного места к другому. Сириус настоящий бродяга, но я только хотела такой казаться. Мне это нравилось, но я не смогла бы жить так постоянно.
Он был в ярости, когда понял, что между нами всё закончилось. Сначала сталкивался с Элайджей при любом удобном случае, а затем делал вид, что ему плевать. А затем выпуск, и я почти перестала о нём вспоминать. Но, — Иннанель запнулась, смежив веки, — когда мы встретились в Косом переулке, я словно вернулась в то время, когда была по-настоящему безбашенной. Меня занесло, я потеряла бдительность и... произошло то, что произошло.
Ева тяжело вздохнула и задала вопрос, который мучил её не один год:
— Ты его любила?
Иннанель взглянула на неё.
— Отца, — уточнила девушка. — Ты его любила?
— Да, — прикрыв глаза, ответила Иннанель. — Любила. Но Сириус... в своё время я любила его куда больше. И я поздно поняла, что это должно было навсегда остаться в прошлом.
Иннанель обхватил локти и низко опустила голову, чтобы Ева не видела её эмоций, но той и не хотелось. От услышанного ей не стало легче, скорее наоборот она хотела бы этого не знать. Но теперь, она чувствовала, наконец-то в её руках были все карты. Все тайны, которые когда-либо мучали её, обернулись явью, и располагая всей информацией, Ева располагала своим будущим. Девушка понимала, что дальнейшее будет зависеть уже от того, как она воспользуется своими знаниями, и что сделает для того, чтобы сдержать обещание, данное себе и Редсебу.
Осталось только вернуться.
Ева почувствовала острое желание подняться, однако взгляд матери пригвоздил её к месту.
— Я понимаю, что любое моё сожаление будет неуместным, — голос Иннанель больше не был умиротворяющим, скорее безжизненным, — но произошедшее не должно было привести к таким последствиям для тебя. Когда эти дети вонзили в меня нож, — девушка умолкла, на мгновение вспоминая страшный миг собственного убийства, — один из них сказал мне, за что я это заслужила. Я сумела трансгрессировать домой, к тебе. Элайджи там не было, поэтому единственное, что я могла сделать, это лечь рядом с тобой в последний раз...
Ева буквально видела эту картину перед глазами: как окровавленная Иннанель ложится рядом со спящей дочерью и прижимает её головку к своему лбу.
Волосы от этого встали дыбом.
— Я знала, что умираю, но мне было жалко не себя. Я думала только о том, что из-за моего поступка ты лишишься полноценной семьи. Что я пожертвовала ценной возможностью быть для тебя матерью, которой ты могла бы по-настоящему гордиться и, возможно, любить, ради короткого и ненужного поцелуя в грязной подворотне. И этого уже я никогда не исправлю.
Она выпрямилась и посмотрела на Еву. Её глаза были полны слез, но она не хныкала и держалась поразительно стойко. Сама Ева могла бы только позавидовать такой выдержке.
— Прости меня за то, что я так поступила с тобой.
Хейг судорожно вздохнула и отвела взгляд. Смотреть на мать, которая говорила так искренне, было невероятно тяжело, и она осторожно, словно сомневалась, протянула ей ладонь. Иннанель перевела на неё взгляд и так же нерешительно коснулась руки дочери. Ева тяжело вздохнула, ощутив прикосновение матери. Её ладонь была очень теплой и ухоженной — прежде Хейг не приходилось держать такую аккуратную и изящную ладошку. Она накрыла её второй рукой и немного притянула к себе, почему-то не решаясь выпустить её так быстро и оборвать это редкое единение с родным человеком.
— Знаешь, — начала Ева, так и не решаясь взглянуть в глаза Иннанель, — моя жизнь была наполнена ужасными вещами, которых иной человек и за всю жизнь может так и не увидеть и не прочувствовать. Это правда, мне до сих пор тяжело вспоминать их. Из-за всего произошедшего я психически нестабильна, подвержена вспышкам ярости, да и вообще с годами будто бы становлюсь всё более жестокой. Я никому не говорила об этом, но меня это по-настоящему пугает, особенно после осознания, что в моём характере отображается больше папиной сущности, чем твоей. Я боюсь однажды стать такой же, как он.
Ева глубоко вздохнула и посмотрела на Иннанель. Та молча смотрела на неё, и девушка видела, что как больно ей слышать об этом. Ладонь матери дрогнула, но Хейг сжала её крепче.
— Но даже со всем этим в моей жизни было много хорошего, — сказала девушка, немного выпрямившись. — У меня было много людей, которые по-настоящему любили и ценили меня. Когда отца посадили в Азкабан, я осталась на попечении у тети Сириуса — Лиры Блэк. Благодаря ей я никогда не была обделена любовью, и у меня появилась настоящая бабушка, ставшая для меня семьей, хоть и не совсем полноценной. Я тогда мечтала об отце, и сбежавший из Азкабана Сириус сумел на короткое время мне его заменить. Когда я узнала о том, что вы были вместе, я ужасно испугалась, что Сириус заботился обо мне только из-за нашей с тобой схожести, но сейчас я знаю, что это не было только из-за этого, за что я ему благодарна.
У меня были и замечательные друзья. Они постоянно выручали меня, хоть иногда мы и ссорились, но эти ссоры не рушили нашу дружбу, а делали её только крепче. У меня были и разные взаимоотношения, — на этих словах Иннанель как-то вздрогнула, но Ева только улыбнулась, — не все они были радужными, но я не испытываю никакой боли или ненависти к тем, кто остался в прошлом. Моей первой любовью был японец из Думстранга, и это было действительно сильным чувством. Он оставил меня, и я не сразу пришла в себя, но я переросла эту влюбленность, и мы даже сумели остаться друзьями. Моей второй влюбленностью был Драко Малфой. Это были странные, детские, с постоянными перепалками отношения, и, конечно же, они закончились сразу, не выдержав пропасти между нашими баррикадами. Но мы тоже смогли перерасти свои обиды и стали сильнее духом, — Ева задержала дыхание, и что-то внутри отозвалось тупой ноющей болью, — моей последней любовью стал Джордж Уизли. Он показал мне, какими могут быть отношения, когда два человека по-настоящему любят друг друга и готовы идти навстречу. Но я всё равно оставила его, чтобы разобраться со своими проблемами. Я не знаю, ждет ли он меня, или же давно разлюбил, но, если есть хоть крохотная надежда… я сделаю всё, чтобы вернуть то время, когда мы были вместе.
Иннанель, внимательно слушавшая её до этого, грустно улыбнулась и накрыла свободной ладонью сцепленные руки Евы.
— Ты вернешь его, — сказала она. — Я верю, что у тебя всё получится.
— Спасибо, — сказала Ева. — Но я просто хотела сказать, что всё, что я узнала за свое путешествие, не сломило меня окончательно. Я не потеряла способность любить, а ваши ошибки, о которых вы нашли смелость мне рассказать, помогут мне не оступиться там же. Я не была обделена добротой и любовью, поэтому к тебе я больше не испытываю злости. И я рада, что мы смогли поговорить.
Иннанель вытерла скользнувшую по щеке слезу и заулыбалась. У неё была очень красивая улыбка, и Ева поняла, за что её отец и Сириус так сильно её полюбили. Именно за эту улыбку, в которой, несмотря на холодный взгляд глаз, было так много тепла и любви к жизни.
— Спасибо, — тихо сказала она, снова проведя пальцем по щеке. — Я рада это слышать.
Она тряхнула головой, словно злилась на себя за свои слезы, и быстро вернула самообладание. Ева улыбнулась. В их характерах действительно было мало общего.
— У нас осталось не так много времени, — серьезно сказала Иннанель, оглянувшись за плечо. — И это время я хочу провести без сожалений.
Она посмотрела на Еву как никогда серьезно.
— Что я могу сделать? — спросила она.
Девушка растерялась от её вопроса.
— В каком смысле?
— Я знаю, что ты хочешь выручить Элайджу, и у тебя есть какой-то план, — сказала Иннанель. — Поэтому я хочу помочь тебе с этим. Может, ты бы рассказала мне что-то, что хочешь знать о нём или ещё что-то… не знаю. Но я сделаю всё, что необходимо.
Ева смотрела в её горящие решительностью глаза, и сама почувствовала, как в ней разгорается какое-то пламя. От Иннанель исходила бешенная энергетика, заражающая всё вокруг, и девушке даже показалось, что слепящее белое пространство стало светиться ещё ярче. Ева машинально перевела взгляд на скрипку, на которую до этого момента никто не обращал внимания, и лицо её расплылось в улыбке.
— Знаешь, — пробормотала Хейг, медленно переведя взгляд на девушку — вообще-то, мне действительно кое-что нужно. Только то, чем можешь сейчас поделиться только ты.
Одри шмыгнула и поджала голые коленки к груди, обхватывая их крепче. Тени тропических деревьев надежно скрывали её от посторонних глаз, но женщина не сомневалась в том, что ей это не поможет. Её муж был слишком хорошей ищейкой, чтобы прятаться от него в бескрайних зеленых тропиках. Но даже зная это, Одри всё равно хотела оттянуть момент раскрытия.
Зажмурившись, она опустилась лицом в колени.
— Одри, прекрати это. Давай поговорим.
Женщина тяжело вздохнула и выдала себя — шорох растений был уже совсем близко. От этого хотелось сжаться сильнее.
— Вот и ты, — проговорил Айзекс, садясь на корточки напротив женщины. Та подняла голову, ощущая холод на влажных щеках, но смотреть в лицо супругу не хотела. Мужчина коротко вздохнул и запустил пятерню в русую шевелюру.
— Что не так?
Одри судорожно выдохнула и, наконец, взглянула на Делмара.
— Разве у нас когда-то было всё «так»?
Айзекс промолчал, ожидая продолжение.
— Мы просто отвратительны, Делмар, — прошептала она, смежив веки. — Ты знаешь это? Мы не хуже многих, но куда гаже оставшейся части людей.
— Тебе нужно успокоится и поспать, — со вздохом сказал Айзекс, осторожно касаясь ног Одри. Та вздрогнула и перевела взгляд на руки в перчатках.
— Знаешь, — просипела она, словно не услышав, — бабуля мало что рассказала мне о Еве, но из того, что поведала, мне особенно запомнилась одна её фраза. Я просто не могу выкинуть её из головы.
Одри накрыла ладонь Айзекса и стянула с него перчатку, обнажая металлический протез. Делмар проследил за этим движением и нахмурился.
— Она считает, что портит всё, чего бы не коснулась. Все вокруг неё умирают или остаются несчастными, даже если она пытается помочь им. Это мне так знакомо, что я думаю об этом постоянно.
— Посмотри на меня.
Она взглянула на Айзекса, а тот внимательно смотрелся в её лицо, будто пытался прочесть самые сокровенные мысли.
— Так я и думал, что всё из-за неё, — отозвался он с прищуром. — Этого я и опасался. Нельзя было отпускать вас одних в Японию — ты привязалась к ней.
— А как бы я могла остаться к ней равнодушной? — с улыбкой спросила Одри, касаясь затылком дерева, под которым сидела. — Она же просто их копия. С внешностью Элли и сердцем Джи.
— От Элайджи в ней столько же, сколько в нас обоих, — фыркнул Делмар.
— Ты не прав. Ты ослеплен своей злостью, поэтому не видишь. А я говорила с ней и могу с уверенностью сказать тебе, что душа у неё прекрасна. Как у Джи в её возрасте.
Айзекс провел по ногам женщины, заставляя Одри вытянуть босые ноги к нему.
— Тебе стоило быть бдительнее, — сказал тот, опускаясь затылком на её колени. — Ты знала, что её ждет с того момента, как она коснулась Арки. Нельзя было привязываться.
— Я не смогла, — просто сказала Одри. — Не смогла.
Некоторое время висело молчание. Женщина медленно перебирала пряди Айзекса, пока тот задумчиво глядел в крошечный отрывок белого неба, обрамленного тропической зеленью.
— Но самое страшное не это, — продолжила Одри. — Не то, что мы ей солгали, когда сказали, что есть шанс спастись. Или когда не сказали, что заклинание Элайджи обнулило наш с ней Непреложный обет. Или что Смерти нужен не Джи, а сама Ева из-за того столкновения с Аркой. Все это мелочи в сравнении с тем, что мы вообще решились сделать нечто подобное с дочерью Джи. Ты понимаешь, насколько это мерзко? Мы убиваем дочь единственных настоящих друзей, когда должны были защищать её.
— Мы знали, на что идем с самого начала, — тихо сказал Айзекс. — Когда Сайлагх вынесла приговор, было очевидно, что именно нам придется этим заняться. Не кому-то другому из её учеников, а именно нам. Только мы и можем это сделать. Такова судьба.
— О, нет, — проговорила Одри, с улыбкой качая головой. — Наша судьба была заботиться об этом брошенном ребенке после того, как я убила нашу дочь.
Лицо Айзекса стало непроницаемым, и он тут же сел, повернувшись к жене.
— Не говори так, — процедил он. — Ты не убивала её.
— Озиан погибла из-за меня, — сказала Одри, опуская дрожащие ладони на плоский живот. — Это истина, с которой я давно смирилась. Но… нам был дан шанс стать родителями, и мы его отвергли. Жизнь каждому воздает по заслугам за их грехи, и мы не смогли стать родителями из-за того, кто мы есть. Мы просто моральные уроды.
Айзекс выпрямился и взял в ладони лицо женщины, с силой поцеловав её в лоб, будто больше всего мечтал избавить её от мучивших мыслей.
— Пусть так, — проговорил он, зажмурившись. — Пусть будет так, как ты говоришь, но назад пути уже нет. Кто-то должен был сделать это. Прекрати себя мучить — это уже бесполезно.
Он прижался лбом к лицу Одри.
— Когда её не станет, тебе будет легче. Не сразу, но станет. Мы уедем обратно в Египет и никогда больше не вернемся в Англию. Всё будет как раньше.
Одри медленно покачала головой.
— Я боюсь, что уже ничего не будет, как раньше.
— Я всё сделаю для этого, — сказал Айзекс, оторвавшись и взглянув на Одри. — Только будь со мной.
Женщина накрыла ладонью его, смежив веки, а следующее мгновение резко распахнула глаза. По лицу Айзекса она поняла, что не ошиблась, и оба синхронно выдохнули:
— Ева!
Айзекс вскочил и подал руку Одри, чтобы та поднялась, а затем готов был направился к Пещере забвения, но маленькая женщина остановила его удивительно крепкой хваткой. Тот замер и вопросительно взглянул на неё.
— Пообещай мне кое-что.
Голос у Одри был спокоен и размерен, словно это не она плакала перед ним пару минут назад. Только раскрасневшиеся щеки выдавали её.
— Всё, что хочешь, — тут же сказал Айзекс.
Одри коснулась его затылка, потянув на себя и поцеловала его, как целовала очень редко: глубоко и по-взрослому. Обычно так целовал её он сам.
Женщина оторвалась так же внезапно, опускаясь на пятки, но руки не убирала.
— Не отталкивай её только потому, что не хочешь потом чувствовать себя виноватым, — проговорила она. — Смотри ей в глаза, когда говоришь с ней. Запомни эти глаза. Не бойся, что они будут сниться тебе в кошмарах — они уже никогда не покинут нас до конца жизни. Не отводи взгляда.
Рука Одри соскользнула с затылка и, обойдя его, она пошла к реке. Айзекс остался стоять на месте, после чего неторопливо поднял снятую с протеза перчатку и натянул обратно.
А потом молча направился за супругой.
Одри очень торопилась — она желала своими глазами увидеть, как девочка выберется из пещеры. Она помнит, как выбиралась оттуда сама. Её, молодую девчушку тогда ждал Айзекс, такой же молодой и ужасно нервный. Одри помнила, как он, едва завидев её, устремился навстречу, рассекая водную гладь. Он подхватил её где-то на середине пути и стиснул крепких объятиях. Обнаженную, уставшую и разбитую. Одри ревела как маленькая девочка, пока он нес её на руках к берегу, и ей всё казалось, что с тех пор мало что изменилось.
Сжимая в руках плащ Евы, она вылетела на берег, сразу же понимая, что опоздала.
Ева не ревела. Она была очень уставшей, передвигалась по водной глади с трудом, но на её лице не было ни слезинки. Девушка подняла взгляд на прибывших, пригвоздив им Одри к земле.
Одри смотрела на неё и не могла пошевелиться, глядя в эти глаза. Сайлагх говорила как-то, что из Пещеры забвения невозможно вернуться полностью, но у Айзекс сложилось впечатление, что Ева оставила там куда большую часть, чем она в своё время.
Девушка доплелась до берега и устало выдохнула, чуть наклонившись.
— Одри, плащ.
От голоса Евы у Одри мурашки по телу. Не до конца понимая, женщина вышла вперед и накинула материю на девушку. Та просунула руки в рукава, завязала пояс, а затем, тяжело выдохнув, сказала:
— Если в ближайшее время вы не дадите мне еды, я полакомлюсь оставшимися конечностями Айзекса.
Молчание. Одри отозвалась нервным смешком и перевела взгляд на мужа. Тот смотрел на Еву сверху вниз, и по его взгляду было неясно, о чем он думает.
— Надо же, какая смелая, — проговорил он, приподняв бровь.
— Смелая, — согласилась Ева, выпрямляясь. — И чертовски голодная.
***
Наконец-то она вернулась.
С этой мыслью Ева уплетала еду с бешеной скоростью, и это напоминало ей испытание с чревоугодием, в котором та грозилась лопнуть. Пока она ела, Одри, сидящая напротив, объясняла ей, что голод девушки вызван тем фактом, что Ева не питалась за время своего долгого отсутствия.
— Сколько времени прошло? — спросила Ева, сделав чудовищный глоток.
— Около трех месяцев, если считать по реальному времени.
Девушка не донесла вилку до рта и застыла.
— Меня не было три месяца? — спросила она внезапно осипшим голосом. Одри кивнула.
Девушка опустила взгляд в тарелку, свыкаясь с мыслью о том, сколько времени было упущено. Судя по её подсчетам в реальном мире сейчас — середина апреля.
Аппетит резко пропал.
— Не расстраивайся, — сказала Одри. — В своё время я потратила на это около полугода, итак что...
— Какой у вас дальнейший план действий? — перебила её Ева, откладывая тарелку. — Медлить больше нельзя.
— Обсудим наш план по возвращении в реальность, — сказал Айзекс, до этого в разговор не встревавший. — Но перед уходом поговори с Сайлагх.
— Иду, — сказала Ева, тут же поднимаясь. — Не будем терять времени.
Айзекс указал рукой в направлении завесы из толстых лиан, и девушка пошла туда. Больше на ней не было змеиной кожи или куртки Сириуса – лишь старые джинсы и майка, которые казались ей одеждой богов. Ева была рада вернуться обратно, несмотря на то, что грудь стягивала острая тоска.
И пока Ева пробиралась сквозь заросли к Сайлагх, она вдруг со всей остротой вспомнила, что упустила День рождения Джорджа...
***
— Мой взор поведал мне, что ты, наконец вернулась, — отозвалась Сайлагх.
Обстановка снова была неизменна. То же огромное дерево позади пророчицы, тот же толстый корень, на котором Ева сидела напротив древней колдуньи.
— Да, — кивнула та. — Вы всё видели?
— Всё.
— Значит, вы знаете, что Сириус помогал мне проходить это испытание. Это как-то отразится на мне? На магии, которую я должна была вернуть?
— Нет, — отозвалась пророчица. — Сириус Блэк потерпел крах в своих попытках изменить предначертанное, и отчаяние стало ему достаточным наказанием.
— Я могу что-то сделать для него? — спросила Ева, нахмурившись. — Я хочу, чтобы он, наконец, обрел достойный покой.
— Да, ты можешь отпустить его, но готова ли ты к этому — нет, — изрекла Сайлагх. — Некоторое время Сириус Блэк ещё будет с тобой. Но не очень долго.
— К тому времени я буду готова попрощаться с ним?
— Да.
— Хорошо, — покивала Ева, опуская взгляд. — Это очень хорошо.
— Пришло время поставить точку в твоей борьбе, — неожиданно сказала Сайлагх, и девушка взглянула на неё. — Ты увидела свои грехи, познала каждую ступень в своей темной стороне, хоть этот путь и не был гладким. В двух испытаниях из семи ты была колоссально близка к лимбу. Если бы не Сириус Блэк — гордыня поглотила бы тебя.
— Как это отразится на мне? — спросила Ева без промедления.
— Ты сумела избежать пропасти, это главное. Но нельзя не обозначить, что знаменателен тот факт, что ты не смогла самостоятельно пройти испытание с Элайджей, который и подавил магию в тебе.
— Так значит… я ничего не вернула? — с разочарованием спросила девушка.
— Не до конца.
— Тогда что я могу с этим сделать?
— Ответить на один вопрос.
Ева нахмурилась, глядя в обсидиановые глаза пророчицы. Та выдержала паузу и спросила:
— Что есть для тебя магия?
Девушка открыла было рот и закрыла. Её так и подмывало спросить, что Сайлагх подразумевает под этими словами, но понимала, насколько неуместен её вопрос.
Что она могла ей ответить? Ева вспомнила, как разговаривала с Элайджей на крыльце его дома и тот тогда усмехнулся над её незнанием. Девушка чувствовала себя так, будто Макгонагалл вызвала её к доске, а она туда шла с пониманием, что ничего не учила.
Мерзкое ощущение.
Девушка качнула головой и сосредоточилась на том, что увидела за время своего маленького путешествия по темным уголкам души. Она не может просто опустить руки после всего, что произошло с ней. Только не сейчас, когда она держит в руках все карты и почти четко осознает, что должна сделать для достижения цели.
— Итак?
Ева стиснула кулаки и взглянула на Сайлагх.
Она знает ответ, она всегда его знала. Единственное, что от неё требуется — облечь свои мысли в слова.
Девушка вздохнула.
— Магия — это сила моей души, — проговорила Ева, осторожно подбирая слова. — Это то, как я выражаю и принимаю свои чувства и мысли.
— И что будет, если Элайджа Хейг снова подавит в тебе эту способность? Что будешь делать, если станешь обычным человеком?
Ева улыбнулась и разжала сцепленные судорогой пальцы.
— А я никогда и не переставала быть обычным человеком, — ответила она. — Магия не делает волшебника всесильным, а я так и останусь той, кто не захотел поверить в последнего родного человека. Если папа снова подавит во мне магию, я не умру. У меня ещё останется душа, которую я ему открою.
Ева смотрела на Сайлагх и впервые за долгое время чувствовала себя победителем. Пророчица приподняла морщинистые руки ладонями вверх, и от этого жеста у девушки мурашки прошлись по телу.
— Достойный ответ, Ева Хейг, — провозгласила она, и Ева вдруг почувствовала теплое и приятное жжение в области солнечного сплетения. Она опустила голову и потерла это место кончиками пальцев. На мгновение ей показалось, что где-то внутри неё подал сигнал небольшой огонек — такой же, какие она держала в руках по пути к Сайлагх...
Её душа.
Ева вдруг что-то поняла и резко вскинула голову к пророчице, не в силах вымолвить ни слова. На мгновение ей показалось, что на лице Сайлагх застыла улыбка, но в следующее она поняла, что это всего лишь мираж. Её лицо оставалось бесстрастным.
— Удел поддавшихся гордыне отчаяние, но ты сумела признать свой грех, — молвила Сайлагх. — Запомни это. А теперь вставай.
Хейг осторожно поднялась, слушая странный треск под ногами — это корень, на котором она сидела, вернулся обратно в землю.
И Ева поняла, что ей пора уходить.
— Спасибо вам за всё, — сказала она, чуть склонив голову в знак уважения.
— Ты всё сделала сама, — проговорила пророчица. — И больше тебе тут делать нечего. Мы больше не увидимся.
Ева растерялась от внезапного предсказания, но определенно не расстроилась. Она вдруг вспомнила, как оказалась здесь впервые: насмерть перепуганная и неуверенная в себе, своих силах. Сейчас же страха она не ощущала, лишь трепет перед лицом великой пророчицы.
Существа, которое она так и не могла познать.
— Можно последний вопрос? — поинтересовалась Ева, не до конца уверенная в том, что ей на него ответят. Но Сайлагх молчала, и девушка расценила это как положительный ответ. — Вы… Смерть?
— Я есть всё. И Свет, и тьма, и пустота.
— Исчерпывающе, — брякнула Ева и неловко улыбнулась, желая поскорее покинуть это место. — Прощайте, госпожа Сайлагх.
— Прощай, Ева Хейг.
Девушка отвесила поклон и, развернувшись, пошла к пещере, у которой её должны были уже ожидать Одри и Айзекс. Ева всё ещё чувствовала на себе взгляд пророчицы, но это её не трогало так, как прежде. Наоборот она ощущала себя как никогда легко и спокойно.
И хотя она знала, что, вернувшись в реальный мир, от этого чувства не останется ни следа из-за всего, с чем ей еще предстоит разобраться, Ева чувствовала уверенность в своих силах, которая маяком светила ей во тьме. С улыбкой вынимая из рюкзака волшебную палочку с волосом ругару, Хейг ощутила, как та потеплела в ответ на прикосновение.
И решила не медлить.
— Люмос!
Из кончика палочки вырвался огонек света, осветивший пещеру. И этот огонек казался девушке особенно чудным, чем прежде.
«Дождитесь меня. Я скоро вернусь и разберусь со всеми вами.»
Они словно в гробу. Заперты здесь, в этом склепе. Как пауки в банке, тревожные, злые, голодные и готовые то ли убивать, то ли умирать — во тьме не разглядеть и не понять истинных намерений, всё искажено до уродливой неузнаваемости.
– У моей семьи есть один суперсекретный рецепт. Усовершенствованная амортенция. Под её влиянием человек не только без ума влюбится в того, кто подлил это зелье, но и выполнит любую его просьбу. Не связанную с Запрещенными проклятиями, конечно. – Мерлин Всемогущий! – воскликнула Панси. – Ты ведь скажешь мне рецепт, правда?
Уникальные в своем роде описания фильмов и книг из серии Поттерианы.
Раздел, где вы найдете все о приключениях героев на страницах книг и экранах кино.
Мнения поклонников и критиков о франшизе, обсуждения и рассуждения фанатов
Биографии всех персонажей серии. Их судьбы, пережитые приключения, родственные связи и многое другое из жизни героев.
Фотографии персонажей и рисунки от именитых артеров
Кубок Хогса 2020 
