Музыка играла слишком громко, из-за чего и без того взволнованная Лили начинала нервничать больше, постукивая ногой по кафелю, не попадая в ритм. Она стояла совсем одна: Джейка окружили со всех сторон, и она даже не пыталась протиснуться сквозь толпу, отчасти из-за того, что не хотела привлекать раньше времени внимание окружающих, а отчасти… потому что боялась потерять из виду Скорпиуса и Розу, которые, закончив танцевать, остановились у стола, где пирамидой стояли наполненные шампанским бокалы. Платье Розы противно отливало искрившейся синевой, было видно, что ткань заколдована, и Лили, стоявшая в обычном красном платье, испытывала смесь раздражения с завистью. Ее действительно бесило то, что именно с ней пришел Скорпиус, и, хоть она и понимала причину, но все же не могла себя успокоить.
Почувствовав, что злость начинает просто уничтожат ее изнутри, Лили резко перевела взгляд на сэра Локантуса, который, громко смеясь, что-то обсуждал с близстоящими джентльменами, и улыбка у него была до того наигранная, что у нее свело скулы от свирепой ярости. Единственное, что заставляло Лили держать себя в руках, было осознание, что именно сегодня этот человек получит, наконец, свое, остальные же варианты развития событий Лили попросту не принимала. Слишком много было брошено на кон, чтобы думать о поражении.
Вдруг заиграл вальс и звуки волшебного пианино окутали зал. Люди становились в пары, и, будто отсчитывая понятный только им ритм, они пускались в танец, тем самым окончательно отделив Лили от Скорпиуса с Розой. Вскинув голову, она медленно стала огибать толпу, потому что вдруг заметила, что Малфой, деловито взяв Уизли под локоть, куда-то направился, и судя по всему, явно не танцевать, потому что в следующий момент они скрылись за одной из массивных дверей.
Какое-то волнение с отчаяньем накрыло ее, и Лили, забыв о Джейке, почувствовав себя полной идиоткой, стремительно направилась следом, распахнула широкую дубовую дверь, а потом неслышно вернула ее на место, обернувшись лицом к темному, молчаливому коридору. Сняв с ног туфли, чтобы звук каблуков не пронзал тишину, Лили медленно стала продвигаться вперед, вслушиваясь в любые шорохи, однако кроме звуков вальса она ничего не улавливала, а коридор, похоже, был слишком длинным, и ей стало на секунду страшно. Вдруг показалось, и они никуда не уходили? Или ушли, но совсем в другое место?
Ей стало совсем не по себе, когда она ни с того ни с сего подумала, что именно сейчас, когда Лили оставила Джейка одного, могло произойти что-то непоправимое, ведь она по-прежнему не особо доверяла аврору, у него явно был какой-то план, а когда он заметит ее исчезновение… Мерлин, Джейк мог сделать что угодно! Резко развернувшись, Лили попыталась вглядеться во тьму, чтобы хотя бы примерно понять, насколько далеко она ушла, а потом, почувствовав неосязаемый страх, резко направилась обратно, и только когда показались знакомые очертания дубовой двери, она вдруг услышала голос. Громкий, четкий, звонкий голос Розы, который она бы не смогла спутать ни с кем.
Остановившись и прижавшись к стене, она стала медленно продвигаться в темноте, пока голос Розы не стал более отчетливым, чтобы у нее получилось разобрать слова:
— Мне надоело, Скорпиус! Я не сдала Жест ради тебя, помогла восстановить воспоминания этого урода, терпела твое наплевательское отношение и даже не заикалась, а что взамен получила? Что здесь вообще забыла Лили? Что между вами происходит?
Роза говорила слишком четко и надменно, но Лили, знавшая кузину слишком долго, отчетливо слышала в ее голосе нотки обиды. И это было странно. Еще никогда уверенная, горделивая Роза Уизли не говорила ни с кем подобным образом. Возможно, Лили действительно чего-то не знала? Могло ли быть так, что Скорпиуса и Розу связывало что-то другое, отличное от Жеста?
Дыхание сперло, и Лили сильнее прижалась ухом к стене, схватившись руками за каменные выступы.
— Тебя послушаешь, Роза, — наконец проговорил спокойный голос, который несомненно принадлежал Скорпиусу. Казалось, Малфой намеренно выделил ее имя, и — Лили была уверена — усмехнувшись, он лениво протянул: — Так ты все делала бескорыстно. И не просила ни за что плату.
— Да, конечно, я делала все не за просто так. Но… единственное, чего я всегда добивалась, это тебя, Малфой. Все, что мне нужно было, ради чего я делала это, все из-за тебя! И не надо делать вид, будто ты никогда этого не знал, Скорпиус, ты сам пообещал мне…
— Как интересно, — перебив, протянул он лениво, и Лили вся напряглась, потому что какой-то неосязаемый страх поселился внутри нее и мешал ей спокойно слушать. — Только чего ради ты тогда решила сдать Альбуса? Как это могло помочь тебе завоевать меня?
— А каким образом я еще могла привлечь твое внимание? Напомнить тебе, как ты отшил меня при всем Хогвартсе, опозорив?! Ты хоть знаешь, что я испытала тогда!
Раздался приглушенный, холодный смех Скорпиуса, и Лили, замерев с туфлями в руках, облизнула сухие губы от волнения. Она никогда не слышала о подобном случае… неужели Скорпиус действительно опустил ее, Розу Уизли, неоспоримую королеву, победительницу, на глазах у других людей? Но что более всего было удивительно… как и почему стерпела это она сама? Зачем теперь Роза все равно с ним связалась? Тихо ахнув, Лили лишь сильнее прижалась щекой к стене, забыв обо всех заботах, о планах, стремлениях. Единственное важное сейчас было — он, и то, что же все-такие связывало его с кузиной.
— Послушай, Рози, что думаю я: не время и не место сейчас обсуждать это.
— Нет, как раз самое и оно. Я серьезно, Скорпиус, зачем ты вмешал в это все Лили? Что вас связывает? Думаешь, я не заметила, как вы смотрели друг на друга?
— А это тебя касается?
— Не забывайся, Малфой, я помогла тебе! И знаешь ли, я по-прежнему могу просто взять и сдать тебя!
— В этот вся твоя натура, Роза: лицемерная, подлая и… жалкая. Говоришь, Альбуса сдала, чтобы меня привлечь? Хотя бы сама не обманывайся, ты сделала это потому, что он был лучше тебя. И как бы его ни гнобили в вашей семейке, все осознавали, что он умнее, сильнее магически и мог бы достигнуть высот больших, чем ты. И меня ты пыталась добиться только потому, что все никак не могла забыть, как я тебе тогда отказал. Непокорное манит, правда? Ты всегда играла людьми, Рози, и когда приходил кто-то, кто делал это лучше тебя и не поддавался твоим глупым манипуляциям, ты стремилась покорить этого человека. Только со мной так не вышло и не выйдет, знаешь, почему? Потому что я вижу тебя насквозь. Ты всегда была фальшивкой, вся ты — сплошное ничего, тебя не существует, Роза Уизли.
Послышался грохот, судя по всему, Скорпиус то ли встал, то ли спрыгнул с чего-то на пол, и Лили, резко отмерев, огляделась по сторонам и вдруг увидела нишу, быстро подошла к ней и спряталась, зажав рукой рот, чтобы, когда они вышли обратно, ничто не смогло выдать присутствия Лили. Сердце у нее стучало, как сумасшедшее, а молчание, перебиваемое лишь цоканьем мужских каблуков, пугало ее. Она почему-то была уверена, что Роза просто так не отпустит Скорпиуса, что прямо сейчас они все на пороге роковых событий, которые вихрем снесут их с ног.
И вот, когда ручки двери крутанулась, Лили вдруг услышала отчаянный, полный мольбы голос:
— Я люблю тебя, Малфой! Действительно люблю!
Повисло молчание, и в нем было столько напряжения, что холодок прошелся по спине. Лили стояла ни живая ни мертвая, прикусив губу до крови, чувствуя, как сильно-сильно бьется сердце. Было отчего-то горько, словно она догадывалась об этом давно, но мечтала, чтобы это никогда не оказалось правдой. Но теперь было поздно: кузина сказала то, что было очевидно всем, и Лили становилось страшно, ведь… как он отреагирует? Ей казалось, что прошла целая вечность, прежде чем холодный, размеренный голос разбил вдребезги всю чертову реальность:
— Как жаль. Единственное твое искреннее чувство никогда не найдет ответа. Иронично, не находишь?
И голос у него был таким насмешливым, словно все это забавляло его, словно все это… надоело ему до ужаса. Сердце пропустило удар, и Лили моргнула, слегка отойдя от стены, безмолвно всматриваясь в темноту. Чем больше она наблюдала за Скорпиусом, тем сильнее убеждалась: все, что окружало его, все, что взаимодействовало с ним, ему опротивело, разонравилось. Отсюда он так много усмехался — за своей насмешкой Малфой скрывал непосильную ненависть к этому миру.
— Я сдам тебя! Прямо сейчас сдам! — яростно прокричала Роза, и что-то грохнуло так сильно, что эхо прошлось по коридору. Лили вздрогнула, находясь в легком замешательстве, потому что, казалось, она наконец-то подошла к истинной сущности Скорпиуса, и голос Розы был слишком громок, чтобы Поттер могла продолжить размышлять. — Стой, я сказала, стой! Уйдешь, и тебе конец. Твоему делу конец!
— Валяй, — опять насмешка, и Лили, сжав сильнее туфли в руках, сморщилась, всматриваясь во тьму.
Шум возни, стук каблуков, звук открывающейся двери — все это смешалось для Лили, звуки доносились будто из вакуума, и она стояла, прислонившись к холодной стене и не могла понять, о чем вообще ей нужно было думать. Как мог Скорпиус так просто подорвать всю операцию? Роза непременно сдаст его, и что же тогда? Неужели все то, чего он добивался, было напрасно? Он только и делал, что смеялся над обстоятельствами, зная, что так или иначе выйдет сухим из воды, но что будет сейчас? Как смел он подрывать дело всей своей чертовой жизни? Какая-то злость обуяла Лили, когда она, словно отмерев, избавившись от сковавшего тело оцепенения, вышла из ниши и стремительно направилась к дубовой двери, лихорадочно думая.
Все летело просто в бездну, и понимание, что допустил это Малфой, почему-то убивало. Лили не могла понять, осознать, зачем ему это все, ведь не мог же такой человек не понять, что Роза обязательно сделает то, что пообещала. Или… может быть, у него был какой-то план? Возможно, Скорпиус что-то задумал, как всегда, не посвятив ее ни во что?
Лили подошла к двери и со всей силы дернула за ручку, однако она не поддалась, и Поттер, прикусив губу, с ужасом попыталась опять ее открыть, а потом медленное осознание начало накрывать ее с головой: что вообще это за коридоры? И разве мог Скорпиус проводить столь важный разговор, зная, что его могут в любой момент подслушать? Нет, это была ловушка. А она, дура, попалась в нее. И единственное, что волновало сейчас: была ли это его ловушка или все же… кого-то другого? Лили нервно сглотнула, в последний раз дернув со всей силой за ручку.
— Гриффиндорское любопытство — самая отвратительная вещь в этом мире, но иногда ею можно воспользоваться в свою пользу. Не находишь, Лили?
Она резко развернулся, прижавшись всем телом к двери, из-за чего из рук выпали туфли, и они с грохотом упали на пол, и этот звук противно отозвался эхом, которое озарило коридор. И вдруг среди этой ползучей темноты Лили увидела его высокий, статный силуэт, и сердце, глупое, жалкое, пропустило удар, опять подведя ее.
Скорпиус явно усмехался, и этот жест до того разозлил Лили, что она, резко подойдя к нему, схватила его за руки чуть выше локтя, а потом с нескрываемым отчаяньем проговорила:
— Что ты делаешь?! Она же сдаст тебя, прямо сейчас сдаст!
— Не беспокойся об этом, По…
— Ты с ума сошел! — не унималась Лили, испытывая теперь страх только от одной мысли, что они сделают с ним. Авроры не оставят от него живого места, ему достанется еще больше, чем Альбусу, и ведь никто Скорпиуса не сможет спасти. Она махнула головой, словно отгоняя такие ненужные, слишком сильно ранившие мысли, а потом крепче сжала его руки, думая, отчаянно соображая, где в этом всем хоть какой-то смысл? Ну зачем ему это? Она с мольбой всматривалась в его глаза, в эту сталь, от которой бросало в дрожь и сердце так трепетно замирало, и понимала, что, сколько бы ни общалась она с этим человеком, он никогда не открывался ей до конца. Скорпиус Малфой — чертова загадка, и неужели именно эта вычурная, извращенная таинственность столь манила к нему?
— Так, — натянуто улыбнувшись, процедил Скорпиус резко сбросив ее руки, а потом, цепко обвил ее талию и прижал Лили к себе настолько близко для того, чтобы среди этого мрака она смогла разглядеть его яркие, искрящиеся каким-то магическим светом глаза. — Послушай внимательно, Лили. И не перебивай, — тут же добавил он, заметив, как она напряглась и вдохнула больше воздуха, чтобы разразиться тирадой. — То, что ты пришла сюда, это отлично. Можно сказать, я восхищен, — он усмехнулся и склонил голову в бок, из-за чего Лили, не выдержав, легонько ударила его по плечу, чтобы Скорпиус прекратил разыгрывать комедию и притворяться, что все хорошо. Ей было больно и страшно, мысли, словно пчелы, жужжали в голове, и с каждой секундой становилось все тяжелее просто стоять.
— У нас есть небольшая проблемка, Лили. Помимо авроров, подвластных Томасу, в помещении находятся другие силы, которыми командует лично сэр Локантус. Признаться честно, этого я не учел, но тот факт, что ты здесь, и Джейк явно на твоей стороне, дает альтернативу, — Скорпиус замолчал, глубокомысленно смотря ей в глаза, и Лили, распахнув их еще больше, замерла в его руках. То обстоятельство, что Скорпиус Малфой чего-то не учел, было до удивительного странным. — Потому что в ином случае, при любой моей попытке дать ходу доказательствам, я буду немедленно устранен, ведь эти люди… о, они очень сильные и опасные, а особенно, когда их так много. Поэтому мне и нужно, чтобы Роза сдала меня. Да, меня схватят, но схватит не Томас, а эти самые силы, потому что члена Жеста Локантус не доверит никому. И тогда, когда я буду устранен, Локантус расслабится, он будет думать, что ему ничто не угрожает, только вот реально его людей в зале больше не останется, а те немногие будут всего лишь пылью для такого опытного аврора, как Джейк. И именно в этот момент, Лили, в игру вступишь ты, — он нагнулся к ней ближе, сделав так, чтобы их лица были на одной линии, и тихо проговорил: — Я же могу тебе доверять?
Ей хотелось крикнуть, что, конечно, но язык прирос к небу, и она испытала такой мощной волны страх, что у нее задрожали пальцы рук. А что, если у нее ничего получится? Тогда все напрасно? Родители, Альбус умерли ни за что? И даже сейчас Скорпиус жертвовал собой просто так? Она смотрела в эти глаза и чувствовала, как с каждой секундой будто испаряется, и было так страшно и одновременно тошно от себя, что она облизнула сухие губы, отчаянно всматриваясь в его лицо, словно пытаясь донести, что она совсем не уверена в своих силах. Это было… слишком.
Почувствовав, как от нервов у нее застучали зубы, Лили на секунду прикрыла руками рот, смотря слегка слезившимися глазами на Скорпиуса, который был не на шутку напряжен: его губы, сложенные в тонкую полоску, глаза, бегавшие от по всему лицу — казалось, он словно на что-то решался.
— Ну же, Лили, просто скажи это, — с неприкрытым отчаяньем шептал он, и она, покачав головой, лишь сильнее прикрыла рот рукой, чувствуя, как слезы стоят в глазах. Отчего же, Мерлин побери, было так тяжело решиться?
— Ты как будто просто пытаешься переложить на меня все дело, — просипела Лили, на секунду запнувшись от того, какая искренняя улыбка вдруг появилась на его лице.
— Нет же, дурочка, — ласково проговорил он, аккуратно заправив мешающую рыжую прядь за ухо, — я помогаю тебе. Тебе и самой станет легче, когда твоя семья будет отомщена.
— А ты? Разве ты не мстишь за что-то? — не выдержала она, резко схватившись за его лицо, чтобы он даже не посмел отвести свой взгляд. На секунду в его глазах пробежала тень печали, а потом они вновь стали стальной пустотой, которая взирала на нее и поглощала в свои недры. — За что ты мстишь, Скорпиус? Почему? — тихо прошептала она, крепко держа его лицо в своих руках, ощущая, как их пробивает мелкая дрожь.
Скорпиус усмехнулся криво, из-за чего она непроизвольно отступила на шаг назад, разорвав его оковы со своей талии, и он даже не попытался ее остановить. Нет, Малфой просто стоял и насмехался, силясь выдать безразличие, только ни черта у него не выходило.
— Из-за скуки, Поттер, — протянул он лениво, — мне скучно. Вот и весь смысл…
— Лжешь! — яростно воскликнула Лили, непроизвольно взмахнув рукой.
— Вот! — тут же подхватил он как-то азартно и улыбнулся еще шире. — Ненависть, Поттер, это твоя сила. И поэтому прямо сейчас ты пойдешь и сделаешь то, что я сказал. А лучше всего иди и спровоцируй Розу, чтобы у нее не осталось ни единого сомнения. Ну же, давай! Дверь открыта.
Ярость так сильно прошлась по всему ее телу, что Лили, испытывая такую мощную волну, лишь сильнее стиснула пальцы в кулаки, а потом, вскинув голову, она посмотрела на него с нескрываемой злобой, потому что больше не могла мириться с его поведением, с этой насмешкой, с тем, что он не доверял ей. Лили было больно, а оттого и злоба была ядовитая, смертельная, и она мечтала уморить ею Скорпиуса.
— О, не нужно приглашения, я все сделаю, — прошептала она, сверкнув глазами. — И когда месть будет свершена, даже не смей приписывать эту победу себе, Малфой, — злая улыбка заиграла на ее губах, когда какое-то мимолетное озарение появилось в голове. — Ты же все прекрасно знал, да? Про людей Локантуса… ты знал, черт возьми! Изначально в этом и состоял твой план — чтобы я сломила Джейка на нашу сторону, верно? — рассмеявшись коротко, Лили почувствовала, как от ненависти у нее сперло дыхание, и смех медленно переходил в отчаянный всхлип, который нельзя было подавить. — Впрочем, ничего нового… ты, как всегда, перекладываешь все на других и используешь, используешь, используешь!
— Именно, Поттер, ты чертовски права, — проговорил он лениво, будто все это его до невозможности утомляло. И по его лицу нельзя было ничего понять: ни мыслей, ни эмоций, ни чувств. — И тебя я тоже использую, только тебе это еще и нравится.
Не выдержав, Лили резко сорвалась с места и, подойдя к двери, нацепила туфли, а потом, оступившись, с силой ударилась локтем о стену, почувствовав, как слезы, стоявшие в глазах, медленно стали стекать по лицу. Закрыв глаза, она медленно вдохнула воздух легкими, чувствуя, как он смотрел, прожигал своим взглядом ее фигуру, и, не выдержав, Лили глянула на него заплаканными глазами и, скривившись от какой-то внутренней, душевной боли, бросила, прежде чем уйти:
— Надеюсь, ты доволен тем, чего добился, Скорпиус.
Звуки вальса добивали ее еще сильней, когда она пробивалась сквозь толпу, попутно смахивая слезы с щек. Было страшно даже представить, какое зрелище теперь представляло ее лицо, и только внутренняя ярость заставляла Лили держать плечи расправленными и идти вперед, сквозь толпу. Она отчаянно выискивала среди людей Розу, чтобы сделать то, чего от него так ждал Скорпиус, и, когда Лили подняла свой взор вперед, то увидела наконец ее. Уизли шла к ней прямо навстречу, и лицо у нее было до того злым, что Лили мысленно взмолилась о силах, предчувствуя настоящую тираду, еще похлеще, чем со Скорпиусом.
— Вот ты где, — ледяным тоном проговорила она, сцепив свои руки на груди. Лили усмехнулась иронично, потому что в какой-то момент ей стало так страшно, так… весело, что она даже поняла, отчего Малфой извечно насмехался и скалился. Ну как можно иначе реагировать на весь это фарс вокруг? — Я уже говорила, Лили. Ты не должна иметь никаких дел со Скорпиусом, — Лили, прикусив внутреннюю сторону щеки, с непередаваемой злобой поглядела на нее. Когда-то она завидовала Розе, думала, что она чертов победитель, тогда как сама Поттер полное ничтожество, не имевшее ничего. Только вот сейчас, смотря в эти голубые глаза, Лили чувствовала какую-то жалость к кузине. Потому Скорпиус был прав: она сплошное ничего. Фальшивка. — Пока я не заполучу его и не… — Роза вдруг махнула головой, словно отгоняя назойливую мысль, а потом, прикрыв глаза, спокойно промолвила: — В общем, повторяю, Лили, не стой у меня на пути. Он — мой.
— Так ли это? — спокойно протянула Лили, чувствуя внутри какое-то дьявольское веселье. И Роза сейчас ей казалась такой… никчемной в своей надменности, манерности, в извечном стремлении быть лучше других, что Поттер захотелось просто унизить ее. Уничтожить.
— О чем ты? — присвистнув, проговорила Роза, и Лили увидела на дне ее зрачков мимолетный страх. «Ты хотел, чтобы я спровоцировала ее, ну так получай», — с каким-то извращенным наслаждением подумала она, а потом спокойно протянула:
— Знаешь, Рози, Скорпиус как-то обмолвился, что ты очень плоха в постели, интересно, поэтому ли он решил переспать со мной? Думаю, ему не хватало нормального секса, а не этой жалкой пародии ради достижения цели, — лениво протянула Лили, усмехнувшись холодной, абсолютно безэмоциональной улыбкой. — Бедный-бедный Скорпиус, чего только ему не пришлось терпеть ради того, чтобы посадить Правительство за решетку. Это заслуживает моего восхищения.
Роза, отступившись, сузила глаза, яростно взмахнув рукой, будто невольно пытаясь отмахнуться от сказанных ею слов.
— Тебе лучше сейчас же замолчать, Лили…
— А то что? — развязно протянула она, а потом, развернувшись, уверенным шагом направилась прямиком в толпу, чувствуя, как улыбка непроизвольно лезет к ней на лицо. Ведь никогда еще она не видела такого уязвленного вида у той, что вечно задирала нос и учила ее жизни.
Лили знала, кузина не стерпит такого и сделает все что угодно, лишь бы прямо сейчас отомстить Скорпиусу, и от одной этой мысли у нее пальцы сделались в момент ледяными, ведь какая бы ярость ни руководила ею сейчас, Поттер все еще была в уязвленном положении. В конце концов, из-за злости Роза могла сдать совсем не Скорпиуса, а ее, но… Лили нахмурилась, подумав, что это будет совсем не в стиле Розы; ей определенно захочется уничтожить именно того, кто из раза в раз унижал ее, а не того, кого она считала всю свою жизнь ниже и хуже себя. До таких людей кузина бы никогда не снизошла.
Почувствовав волну уверенности, Лили решительно направилась к Джейку, а потом, подойдя к нему, схватила того за руку, чтобы толпа людей, которая, похоже, не спешила оставлять главного аврора страны в одиночестве, хотя бы удивленно отшатнулась. Он прохладно посмотрел ей в глаза, на что она лишь улыбнулась наигранно ласково, чувствуя, как дрожали руки, как сердце замирало в ожидании. Было очевидно, что действовать можно было начать только после того, как Скорпиуса схватят, но чем больше она всматривалась в эти голубые глаза напротив, тем явственнее понимала, что ждать больше не было сил. И как только намекнуть ему, что сейчас не время что-либо делать?
— Потанцуем? — по-прежнему улыбаясь, вальяжно протянула Лили, сжав его руку сильнее, чтобы он понял, что отказ не принимался. И то ли дело было в ее решительном виде, то ли в том, что он и сам был не против, но Джейк, по-хозяйски переложив ее руку с локтя к себе в ладонь, спокойно проговорил:
— Конечно.
Они медленно качались в толпе, как назло, игривый вальс перешел во что-то невразумительно спокойное, и эта музыка только раздражала Лили. В какой-то момент она вдруг увидела Скорпиуса, который, как ни в чем не бывало вернулся в зал, подошел к каким-то джентльменам и о чем-то стал разговаривать с ними. Его лицо, холодное и спокойное, озарялось время от времени дружелюбной улыбкой, и Лили выворачивало наизнанку от этого лицемерия. Резко отвернувшись от него, она облокотилась лбом о плечо Джейка и прикрыла глаза.
— Каков план, Лили? — вдруг протянул он, и она, приоткрыв веки, сильнее сжала его ладонь в своей руке.
— Нужно дождаться момента и обнародовать документы. Ты же будешь читать речь на сцене?
— И что это за момент такой?
Она вдруг резко вскинула глаза и посмотрела на него, видя, как в этих зрачках волной поднималась какая-то горечь и одновременно любовь, и ей стало тошно, противно, потому что только сейчас Лили в полной мере смогла осознать, что за последний месяц только и делала, что ломала людей и коверкала их судьбы. Прямо… Прямо как Малфой. Вздрогнув, она рефлекторно попыталась вырваться из объятий Томаса, но он не дал ей, а склонившись к уху тихо прошептал:
— Думаешь, я не знаю, с кем ты действуешь? Ведь только поэтому я так бешусь! Малфой никого не доводит до добра, посмотри, что он сделал с тобой?
— Это сейчас не имеет значения, — прошептала холодно Лили, опять попытавшись вырваться, но он лишь сжал ее крепче, с какой-то мольбой смотря в ее глаза, заставляя ее чувствовать себя убитой и жалкой.
— Имеет, еще как. Если бы ты только изначально пришла ко мне и показала эти документы… что, думаешь, я бы не поверил? Еще как бы поверил, и твоего брата бы спас…
— Ты наивен, Джейк, если действительно веришь в то, что говоришь. Ни черта бы ты так просто мне не поверил, только бы начал говорить о невиновности своего любимого Правительства, ведь что ты делал все это время? Вместо того, чтобы задуматься о всех этих странностях с детьми, студентами, в конце концов, сама смерть моих родителей и то не вяжется в общую канву! Но нет, ты получил титул и власть, а потом, словно слепой, шел у них на поводу, потому что считал их правыми, ведь они выбрали тебя.
Лили с яростью посмотрела на него, и Джейк резко остановился. В его глазах полыхнул огонь, кажется, она в какой уже раз смогла задеть его, только ей было плевать, абсолютно и бесповоротно, потому что во всем случившемся изначально был виноват и он тоже, а посему не стоило делать вид, будто все могло быть иначе.
— Скорпиус, как всегда, поступил умнее всех, — тихо прошептала она, горько улыбнувшись. — Он никому не верит, а оттого и добивается всего…
— Твой Малфой ничтожный человек, ничего он не сделает, — яростно проговорил Томас, приблизившись. — Я, а не он, сделаю это, вот увидишь!
— А что, думаешь, ты сам-то не являешься лишь частью его плана? — насмешливо протянула Лили, почувствовав, как к горлу подступила истерика и как злая улыбка опять непроизвольно полезла на уста.
Джейк замер, и ему явно что-то хотелось сказать, но вдруг поднялся крик, и в следующую минуту Лили вдруг заметила, как сэр Локантус стремительным шагом поднялся на кафедру, как-то престранно улыбаясь. Она с отчаяньем перевела свой взгляд в то место, где совсем недавно стоял Малфой и увидела, что его больше не было, и только люди, с ужасом перешептываясь, смотрели в то же самое место, потому что там, вместо стоявшего стола, теперь были разбросаны осколки от бокалов, а мебель напоминал скорее груду деревяшек.
Сердце у нее упало вниз.
— Дамы и Господа, сегодня удивительный день! — начал он, поправив магический микрофон, который беспечно левитировал в воздухе. Люди, ошеломленные, стояли и молча взирали на министра, и какая-то паника вырисовывалась в их лицах. — Только что мы смогли поймать одного из членов Жеста с помощью нашего анонимного свидетеля. Прямо сейчас оперативная группа проводит… беседу, и, кто знает, может к концу этого дня мы наконец сможем поймать этих ублюдков, что так долго волновали наше общество!
Камеры защелкали, свет софитов, казалось, на секунду ослепил даже Лили, стоявшую на приличном расстоянии от сцены, и в это же мгновенье она вдруг поймала задумчивый взгляд Томаса, который, схватив ее за руку, резко отвел к стене и вопросительно посмотрел на Лили.
— Что?..
— Скорпиус отвлек внимание провластных сил, Томас, — тихо зашептала она ему на ухо, сжав свою руку в кулак. — Теперь дело за тобой.
— Признаться, это был один из самых тяжелых, но при этом плодотворных годов, — Лили смотрела внимательным, серьезным взглядом в его лицо, пытаясь передать ментально все свои мысли Джейку, и, кажется, он постепенно начинал понимать ее, потому что с каждой секундой в его лице прочерчивалось какое-то решительное, властное выражение. — Почти семь лет мы жили в страхе перед терактами и Жестом. Многих бравых людей унес он, и самая большая утрата — это наш герой, Гарри Поттер. Верите, но, когда я узнал, кто же является главарем этой организацией, я ужаснулся. Альбус Поттер был подающим большие надежды волшебником, и что же в итоге? Бессмысленный террор, который не имел никаких оснований, и такая глупая кончина. Прискорбно.
Повисло молчание, премьер-министр, опустив голову, провел платком по лбу, и камеры заработали активнее, из-за чего этот щелкающий звук стал напоминать скорее лязганье цепей. Сжав яростно руку Джейка, она с ненавистью посмотрела на сцену, силясь прямо сейчас не вырваться вперед и не крикнуть на весь зал, что это он и был убийцей. Но она стояла, крепче сжимая руку аврора, думая о том, что ждало этого человека дальше — вот, зачем стоило жить и почему прямо сейчас Лили стерпела эти унижения.
— Все эти подпольные организации, жесткость, которую они проявляют… думаю, вы согласитесь со мной, что следующий декрет, который мы просто обязаны издать буквально в январе, это будет строжайший запрет на организацию каких-либо кружков на всей территории магической Британии. Также, полагаю, есть смысл реорганизовать больницу святого Мунго и создать отделение, где работали бы исключительно волшебники, прошедшие практику в маггловских учреждениях, ведь, какие это специалисты! Конечно, за то время, что практикуется такой обмен, мы смогли выучить не так много людей, в общей сложности… человек пятнадцать, но сейчас именно эти люди являются ценными лекарями, на которых должны равняться наши колдомедики. Мы на пороге великого свершения, дамы и господа, еще совсем немного, и мы с нашими братьями магглами будем одним неделимым целым. Ведь ради этого полегли наши лучшие волшебники, а значит, мы не отступим никогда.
Лили напряглась всем телом, и только лишь когда, переведя взгляд, посмотрела на Джейка и увидела, с каким презрительным видом он смотрел на Локантуса, что-то внутри у нее отлегло. Она смотрела на его профиль и понимала, он сделает все и даже больше. Томас не предаст ее, и от осознания, что она так дорога кому-то, ей стало так… тошно. Потому что все ее мысли в один момент переместились к Скорпиусу, и от одной мысли, какие именно допросы могут проходить, у нее затряслись руки.
— Однако потчевать только мертвых в сегодняшний день было бы кощунством. Я не могу не сказать, как сердечно благодарен нашему главному аврору, мистеру Джейку Томасу, этому поистине сильному, волевому человеку, который с полной самоотдачей боролся с Жестом и отстаивал наши национальные интересы. Поаплодируем ему, друзья, и позовем же сюда, на сцену, чтобы он смог рассказать нам, как это тяжело — отстаивать справедливость в столь жестоком мире.
Джейк бросил последний взгляд на Лили, и та, резко распахнув сумку, всучила ему в руки копии дел десяти сквибов, с некоторой мольбой посмотрев ему в глаза. Трудно было сказать, почему она решила отдать их ему, а не самостоятельно, прямо здесь обнародовать доказательства, но в какой-то момент ей показалось, что именно так и будет правильно: систему должны были сломать ее элементы. Она решительно сжала его руку на прощание, и вдруг заметила в этих глазах огонек какой-то нежной благодарности.
В следующий момент он уже уверенно шел к сцене, попутно махая рукой здоровавшимся с ним людям, которые, хлопая, с некоторым восторгом смотрела ему вслед, и только одна Лили так и стояла у стенки, разрываясь от одних только мыслей о Скорпиусе, Жесте и своей жизни, которая, казалось, только теперь начинала иметь смысл.
— Спасибо, мистер Локантус, — вежливо проговорил Джейк, когда мужчина, отойдя от микрофонов, самодовольно усмехнулся ему и, посмотрев на толпу, резво захлопал в ладони. — Однако прежде чем начать, я бы хотел позвать на эту сцену некоторых людей, вы же позволите?
Локантус, удивленно приподняв брови, весело кивнул головой, и Джейк, который с минуту глядел на него, резко перевел свой взгляд на толпу и четким голосом провозгласил:
— Что ж, в таком случае, попрошу выйти на эту сцену Икаруса Забини и мистера Пэлса, моего главного помощника, которому я обязан многим, — Лили ошарашенно дернулась, когда вдруг увидела силуэт Икаруса, и страх парализовал ее. Она смотрела во все глаза на Забини, который, поймав ее взгляд, весело ей усмехнулся, и Лили, не выдержав, прикрыла рот рукой, боясь издать хоть малейший звук. Дыхание ее участилось, когда она внимательно следила за Икарусом и думала, что… а не он ли изначально играл на два лагеря? Нападение на дом Демиана даже тогда казалось странным, ведь случилось оно именно тогда, когда его и Алфиты не было в доме, да и его поведение… почему он продолжал служить в Министерстве? Пропадал постоянно куда-то?
Сердце билось нервно, и Лили, тихо усмехнувшись, прикрыла на секунду глаза. Конечно. Джейк знал обо всем намного раньше, чем к нему пришла она с Джеймсом. Он начал копать, наверное, еще в тот день, когда понял, что она помощница Жеста. И Икарус… он был завербован, с помощью него Томас хотел подобраться к ним еще ближе. Но зачем тогда нужно было нападение на дом Роули: еще раз доказать верность Правительству или… попытаться уничтожить Скорпиуса?
— Да, вы правы, мистер Локантус, искать справедливость в этом жестоком мире очень тяжело. И иногда мы почему-то закрываем глаза на творящийся беспредел, а ведь он так очевиден, — медленно проговорил аврор, и люди, тихо зашептались, удивленно поворачиваясь, всматриваясь в лица волшебников в зале. Атмосфера ожидания повисла в воздухе, казалось, все только и ждали, что что-то произойдет, и даже сам сэр Локантус как-то нервозно огляделся по сторонам. — Дамы и господа, уважаемые коллеги, я, как главный аврор этой страны, обвиняю действующего министра магии, сэра Локантуса, в превышении своих должностных полномочий и убийстве Гарри Поттера. Мистер Пэлс, задержите преступника.
Раздались крики, в какой-то момент в середине зала появилась странная группа людей, но в ту же секунду в зал зашли с десяток авроров. Грохот, лязганье, сверкающие заклинания обрушились на зал, и Лили, прижавшись к стене, опустилась на колени, а когда поднявшаяся пыль опустилась обратно на пол, то она увидела, что Джейк по-прежнему стоял на сцене вместе с Икарусом, и они были вооружены палочками, которые держали наготове перед собой. Сэр Локантус, чье тело обвили неонового цвета толстые нити, лежал на полу, рядом с ним стоял тот самый помощник, и Лили вдруг увидела, что весь зал превратился в мешанину из людей, камер, пергаментов и сломанной мебели.
— Попрошу всех сохранять спокойствие, — громко проговорил Джейк, когда авроры, открыв настежь двери, стали вытаскивать из зала людей, одетых во все черное, и которые, скорее всего, и были теми самыми подвластными силами Локантуса. Сердце у Лили стучало, как бешеное, когда она вдруг поняла, что эти люди не просто без сознания, а кажется, очень опасно ранены, если и вовсе не мертвы. — Пользуясь тем, что сегодня проходит ежегодная пресс-конференция, я хочу дать большое интервью журналистам, собравшимся здесь, надеясь на то, что уже сегодня вечером вся Британия сможет узнать о преступлениях сэра Локатуса и о его приближенных. А поможет мне в этом мистер Икарус Забини, один из членов Жеста, да, той самой группировки, которая, как оказалось, была фактически оболгана действующей властью и которая, будучи все же неправомерно действующей, помогла мне разобраться в истинных причинах и делах уже бывшего Министра Магии, сэра Локантуса. Что ж, думаю, стоит начать с события, которое произошло пятнадцать лет назад, именно в то время премьер-Министр отправил десять детей в маггловские школы…
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство.
***
— Уважаемые коллеги, журналисты и присяжные, в ходе последних событий, мы, судьи магической Британии, с помощью главного аврора Джейка Томаса были вынуждены проводить закрытое заседание относительно преступлений бывшего Министра Магии, сэра Локантуса, и пойманных членов запрещенной группировки «Жест». Час назад, после тщательного осмотра дел, мы вынесли свои решения, а сейчас предадим их огласке. Итак, мистер Уильям Локантус, занимавший пост Министра магии с 1999 по 2029, обвиняется в совершении ряда преступлений, которые способствовали дестабилизации ситуации в Магической Британии. В ходе проведения маггловской реформы сэр Локантус и приближенные к нему Министры заключили соглашения с чиновниками магглов и разрешили их детям посещать Хогвартса. Во время этих мероприятий магглы вынесли из школы несколько магических реликвий, таких, как золотые кубки, заколдованные медальоны и другие исторические ценности, о пропаже которых не раз докладывал директор школы, Минерва Макгонагалл, однако соответствующих мер принято не было, а после, когда директор стал настаивать на объяснениях, Правительство стало заменять пропавшие вещи магическими подделками. Помимо этого сэр Локантус и его партнеры-магглы вывозили из банка Гринготтс драконье золото, которое считается ценнейшим и редчайшим волшебным металлом, после чего это золото шло в обмен на обычные маггловские деньги. В результате своих махинаций сэр Локантус построил в мире магглов целую компанию, которая перепродавала магические вещи богатейшим магглам, а также занималась наложением порчи, проклятий и прочих магических эффектов, которые крайне опасны для обычных людей, что при обнаружении могло способствовать разрыву Статуса Секретности и других договоров с маггловской стороной. Помимо всего перечисленного сэр Локантус обманывал своих избирателей и весь народ Магической Британии. Так, вместо волшебников, он отправлял в маггловские школы детей-сквибов, которые так или иначе должны были попасть в маггловский мир, а впоследствии, прекратив эту программу, Министр начал новую операцию: отправление наших студентов в маггловские колледжи. Однако студентов, что отправлялись туда, заставляли давать Непреложный обет, что нарушает одну из статей о недопустимости посягательства на жизнь волшебника, а также у них конфисковывались палочки и на время учебы им запрещалось поддерживать любую связь с родными, что также противоречит Магическому Уставу. В результате этих неправомерных действий умерло шесть волшебников, остальная часть была запугана. И, наконец, сэр Уильям Локантус обвиняется в организации теракта в офисе Ежедневного пророка, в результате которого погибли два героя войны — Гарри и Джиневра Поттеры и еще пятнадцать волшебников. Сэр Уильям Локантус также обвиняется в организации терактов в Банке Гринготтс, во время которых и были похищены слитки гоблинского золота и пострадало девять гоблинов. Таким образом, принимая во внимание все вышесказанное, магический суд Британии приговаривает подсудимого к смертной казни посредством поцелуя дементора. Мистер Локантус, вам есть что сказать в свое оправдание?
Толпа резко замолчала, как будто даже подавшись корпусом вперед, к Локантусу, но тот, скривившись, кивнул отрицательно головой, и волшебники вновь загудели. Шорохи, возня — все это отчего-то действовало ей на нервы, и Лили, тяжело вздохнув, на секунду прикрыла глаза. Она опять сидела в первом ряду, прямо на том же самом месте, как и почти два месяц назад, но только сейчас не было ни иллюзий, ни каких-то надежд. Реальность безвозвратно превратилась в невразумительный кусок глупой иронии, от которой ей было тошно. И горько. А оттого, наверное, и так одиноко.
Распахнув глаза, она пустым взглядом посмотрела на Министра, понимая, что внутри у нее целое ничего. И это было удивительно: казалось бы, все его преступления были разоблачены, смерть родителей перестала быть просто несчастным случаем и даже отношение к Жесту стало пересматриваться, но… чего-то не хватало. Ей не нужна была его смерть: Лили хотела, чтобы Локантус страдал и терзался, чтобы из него по капле забирали магию, чтобы его так же мучали, как Альбуса, и как, наверное, мучают сейчас Скорпиуса.
Прикрыв на секунду глаза, она попыталась было вдохнуть побольше воздуха, чтобы успокоиться, но лавина ненависти, что накрывала ее, никуда не пропадала. Почему Джейк вообще согласился на его смерть? Почему нельзя было придумать что-то более жестокое, правильное? Иронично усмехнувшись, Лили открыла глаза и, поправив мешающую челку, беспристрастно посмотрела на судей, чувствуя тошноту. Ведь осознание, что все это было только ради денег и каких-то материальных ценностей, ужасало ее настолько, что ей хотелось просто сорваться с места и вцепиться в волосы бывшего Премьер-министра, и рвать их, рвать.
— После раскрытия преступлений Премьер-министра и кабинета Министров, мы пересмотрели все дела группировки «Жест» и пришли к выводу, что данная организация не совершала все то, в чем мы обвинили ее лидера, мистера Альбуса Северуса Поттера. В результате допроса, а также предъявления доказательств, «Жест» обвиняется в совершении пяти терактов, в ходе которых пострадало десять волшебников и три министерских сотрудника. Помимо этого, данная организация планировала совершение еще одного теракта, намеченного на день встречи сэра Локантуса с его маггловскими партнерами. Принимая во внимание все обстоятельства, а также оказание содействия в раскрытии преступлений, Магический суд Британии провозглашает членов группировки «Жест», а также её лидера, виновными в смерти десяти волшебников, а обвинения в совершении антигосударственных преступлений снимаются. Таким образом, мистер Икарус Забини, являющийся одним из членов теоретической организации «Жест» за свое содействие в раскрытии преступлений Министра и близстоящих к нему Министров, а также за своевременное осведомление главного аврора, Джейка Томаса, оправдан по всем статьям. Замороженные на время фамильные активы по личной просьбе мистера Томаса возвращаются к мистеру Забини, и его дальнейшему пребыванию в Британии более ничто не будет мешать.
Нервно переведя дыхание, Лили на секунду облегченно улыбнулась, но улыбка исчезла с ее лица сразу, стоило только дверям распахнуться, ведь именно тогда на пороге появился Скорпиус, который, бледнее обычного, выглядел все же очень даже сносно, но, не стерпев, Лили привстала с места, чтобы лучше разглядеть его. Руки Малфоя были заключены в цепи, а двое авроров, что вели его под руку, делали это до того небрежно, что она возмущенно хмыкнула, а потом, словно опомнившись и осознав, что уже успела привлечь чужое, липкое внимание, тут же села обратно на место и напряженно стала сверлить взглядом фигуру Скорпиуса.
Только вот он никак не реагировал, хотя, несомненно, знал, что она здесь и прямо сейчас смотрит на него. Какая-то горечь наполнила легкие Лили, и она, фыркнув тихо, опустила глаза на свои руки, которые нервно теребили светло-розовую юбку и грозились стереть ткань.
— Мистер Скорпиус Гиперион Малфой обвиняется в участии в террористической группировке «Жест», а также в содействии организации побега мистера Альбуса Поттера из стеклянного купола. По показаниям анонимного свидетеля нам также известно, что после ареста мистера Поттера мистер Малфой являлся непосредственным лидером данной организации и руководил всеми операциями. Помимо этого, пользуясь своими связями, мистер Малфой неоднократно нарушал конфиденциальность специальных министерских залов, откуда под его непосредственным руководством были вытащены специальные зелья темного назначения, а также конфискованные около двадцати лет назад у семьи Малфой черные книги, запрещенные к изданию и изучению, и темномагические артефакты. Все это было найдено в ходе облавы на Малфой-мэнор и возвращено обратно. Принимая во внимание все вышеперечисленное, суд провозглашает следующее: запереть мистера Малфоя в стеклянный купол на десять лет, а также заморозить все его счета и собственность, что находится на территории Англии. Естественно, на время исполнения меры пресечения палочка мистера Малфоя будет конфискована. Да будет совершен справедливый суд во имя Магической Британии!
Ее сердце замерло, когда негодование просто переполняло, травило душу. Лили не могла поверить в это, ведь по какой-то причине ей казалось, что Скорпиуса тоже оправдают или хотя бы… Тяжело вздохнув, почувствовав, как болит грудная клетка, она с ужасом схватилась рукой за блузку и сжала в своих руках, что мелко дрожали. Звук молотка скорее напоминал гром среди неба, и Лили, не выдержав, вдруг резко подняла свои глаза, в которых, по непонятным ей причинам, уже стояли слезы, и именно в этот момент она увидела, что он смотрит прямо на нее своими серыми, безразличными пустотами.
У Малфоя на лице была какая-то ленивость, словно ему опротивело сидеть здесь и слушать все это, но при этом крепко сжатые губы и этот бессмысленный взгляд, которым он просто терзал ее, давали ей понимание, что не так уж Скорпиусу и плевать. И она смотрела на него в ответ, понимая, что разлука в десять лет для нее хуже его смерти, ведь в таком случае Лили была бы уверена, что больше никогда не увидит его, а тут… стеклянный купол, который уничтожает магический потенциал волшебника, кем же он будет, выйдя после него? Что с ним станет?
Когда его выводили из помещения, Лили чувствовала, как внутри что-то ноет, скребется, словно пытается сподвигнуть ее к единственно верному поступку. И она знала, что ей стоит сделать: прямо сейчас встать и пойти к Джейку, лечь хоть к его ногам, но выпросить помилование Скорпиуса. И унижения не казались ей чудовищными, ничто не было для нее столь ужасным, как осознание, что у нее опять забирают дорогого, близкого ей человека. А потому, решительно встав, Лили, пробиваясь сквозь толпу, не реагируя ни на отклики, ни на на вопросы журналистов, быстро вылетела из душной комнаты, а потом уверенно направилась прямиком к кабинету главного аврора страны. И она знала, что он поможет ей, потому Лили готова была ради этого пойти настолько далеко, насколько вообще позволяла ей ее сломленная гордость.
Резко распахнув дверь, тем самым заставив Джейка удивленно крутануться на месте, она решительно вошла вовнутрь, предварительно наложив чары против подслушивания. И, наверное, вид у нее был до того решительным, что Томас, приподняв вопросительно бровь, все же не решился ничего спросить вслух и хотя бы просто поинтересоваться, что случилось. И Лили стояла, смотрела на него, понимая, что не имеет ни малейшего понятия о том, что стоит сказать и как лучше к нему подступить; она испытывала отягощающее душу отчаяние, и было так горько при одной только мысли, что у нее заберут Скорпиуса, что Лили готова была взвыть. Это были странные, в какой-то степени извращенные чувства, но она ничего не могла поделать: Малфой притягивал ее, как магнит, и противиться его шарму… было выше всех ее сил.
— Скорпиус не должен сидеть в куполе, Джейк, — решив не особо церемониться, уверенно проговорила Лили, и аврор, заметно вздрогнув, вскинул на нее свои глаза, в которых на секунду просквозила такой силы печаль, что еще месяц назад она бы точно смутилась.
— Что? Он преступник, Лили, — попытался было оправдаться он, но Лили, резко вскинув руку вверх, упрямо посмотрела на него:
— Именно добытые им документы, вещи, воспоминания ты использовал в своем расследовании, это все благодаря ему…
— Да, и именно поэтому он приговорен к лишению свободы, а не жизни! — эмоционально воскликнул Томас, а потом, запустив руку в волосы, устало прикрыл глаза. — Лили, я не хочу о нем говорить, к тому же, не я избираю меру пресечения…
— Не смеши меня Джейк, — холодно протянула Лили, невольно скривившись, чувствуя, как внутри что-то поднимается, и это что-то могло просто уничтожить всю ее рациональность и спокойствие. — Ты поступаешь так с ним из-за личной неприязни, ты хочешь, чтобы он страдал, поэтому и выбрал такое наказание!
— Лили, — предостерегающе начал он, чуть дернувшись корпусом, но она, взмахнув головой, уверенно вскинула руку, призывая к молчанию.
— Он помог нам больше, чем кто бы то ни был. Ты не можешь просто взять и посадить его в купол, который за десять лет просто уничтожит его. Скорпиус не заслуживает такого!
И Лили с отчаяньем посмотрела на Джейка, вкладывая в свой взгляд столько боли, сколько вообще было в ней, но видя, как ярость и неприязнь постепенно сменялись на этом лице, она понимала — Томас не поможет. Он хочет уничтожить Малфоя, и ему абсолютно плевать на любые доводы… только, почему он так злился на него? Что, в конце концов, сделал ему Малфой?
— Одно твое слово, и он будет на свободе! — отчаянно протянула Лили, пытаясь достучаться до него, но Джейк был по-прежнему был глух: и ей на секунду подумалось, что теперь-то она не сможет им воспользоваться. Он больше не станет ей помогать.
У нее сперло на мгновение дыхание, и Лили, не выдержав, круто развернулась, схватившись рукой за горло. Ей все это напоминало несчастный ноябрь, когда она испытывала такое отчаянье и тоску, что хотелось пустить в себя Аваду Кедавру. Но только теперь Лили больше не была той мечтательной, пребывающий в иллюзиях волшебницей, теперь она была готова идти до самого конца.
Медленно переведя взгляд на окно, Лили задумчиво смотрела, как несчастная голая ветка качается туда-сюда, и, загипнотизированная, она думала лишь об одном: никому Лили больше не позволит забирать у нее дорогих сердцу людей. И даже если им не суждено быть вместе, если все, что на самом деле их связывает, это всего лишь ловкая манипуляция Малфоя, ей было плевать. Потому что только ради него ее сердце продолжало прогонять кровь по венам; только ради него она стояла на ногах, а не лежала в могиле.
Распахнув глаза, Лили вдруг с ужасом осознала: ведь никто никогда не понимал ее так, как он. Никто не знал ее лучше него. Малфой был словно собирателем душ, который изучал все ее повадки и жесты, чтобы потом воспользоваться ими для себя, и она действительно была готова на все ради него одного.
— Ты убил моего брата, Джейк, — вдруг тихо протянула Лили, понимая, что то, что сейчас говорит, не совсем является правдой, но она была готова на любое давление, только лишь бы добиться своего.
— Я…
— Ты отдавал приказ, — она резко развернулась и посмотрела на него в упор тяжелым взглядом, в котором можно было считать всю горечь прошедших дней, которые, похожие друг на друга, сменялись так мучительно медленно, будто специально, чтобы выполоскать все внутренности. — С тебя должок.
Дернувшись, он хотел уже было что-то сказать, но потом, словно ему не хватало воздуха, Джейк замер в оцепенении и посмотрел на нее широко распахнутыми глазами, в которых читалась какая-то странная боль и даже разочарование.
— Тебе… так нравится Малфой? — неверяще проговорил он, и Лили, прикусив губу, в упор посмотрела на него. Именно в этот момент она вдруг поняла, почему Джейк поступал так — все, чего он хотел, это отвадить Скорпиуса от нее. Он все еще надеялся. И эта мысль заставила ее усмехнуться тихо, пронзая его нечитаемым взором: потому что это означало лишь одно — он по-прежнему в ее власти, и он спасет Скорпиуса ради нее. — Лили!
— Я люблю его, да, и это точно не та тема, которую я хочу обсуждать с тобой! — воскликнула она, сверкнув глазами, испытывая непередаваемую злость, а вместе с ней — веселость. Да. Теперь она чертовски понимала, почему вечно насмехался Скорпиус, почему его губы всегда были сложены в презрительную улыбку. Ведь как по-другому можно было реагировать на весь этот фарс под названием «жизнь»? — Просто сделай это ради меня! Вы все и без того сломали мою семью, так не лишай же меня последнего смысла жизни!
И, резко развернувшись, она быстрым шагом пошла прочь, чувствуя, как сердце бьется гулко-гулко, словно заведенный мотор, который просто невозможно остановить. А потом, остановившись посередине безлюдного коридора, Лили взяла в грудь побольше воздуха и расплакалась, вытирая поспешно руками лицо, пытаясь стереть эти ненужные признаки слабости. Было горько и больно, а оттого, наверное, и так противно, и Лили злилась на себя из-за излишней эмоциональности, какой-то убогой чувствительности, но ничего не могла поделать.
Потому что там, среди этих хитросплетений чувств, существовало одно, самое яркое, сильное, мощное, и чувство это было любовью.
Такое же ненужное и глупое, как и сама она.
***
Дни, сменявшиеся поочередно, были для нее как один: она не могла повидаться со Скорпиусом, потому что никому не позволено было ходить на свидания с преступниками такого масштаба, а все ее письма к Джейку оставались без ответа. И она просто сидела дома, глядя в пустоту, осознавая, что, если его не выпустят, то просто сойдет с ума от понимания, что он там, в этом чертовом куполе, который уничтожает волшебника, просто убивает его магию.
В день казни сэра Локантуса, Лили даже не попыталась встать с кровати и пойти воочию ее увидеть. Она, только сильнее накрыв свое обмякшее тело одеялом, продолжала лежать в своей комнате и чувствовать, как бесцветные декабрьские дни проходят мимо, а старый, потрепанный календарь, который по-прежнему показывал тридцатое ноября, в какой-то момент, сорвавшись с гвоздя, с шумом упал на пол.
Ее тоску не мог разогнать никто: почти сразу после заседания она получила письмо от Луи, но, даже не попытавшись вскрыть его, Лили лишь безжизненно слышала, как с первого этажа доносился голос кузена — он каждый день связывался с Джеймсом, и они долго о чем-то говорили. Лили знала, что о ней, а потому, зарываясь сильнее в одеяло, она лишь сильнее кривилась в потугах сдержать слезы, испытывая такую тоску, от которой хотелось лишь повеситься.
Лили не мог успокоить даже брат. Джеймс, обеспокоенный настолько, что, собрав свои вещи, вновь вернулся в дом, постоянно заходил к ней в комнату и приносил поднос с едой, буквально заставляя ее кушать. И Лили, слабо улыбаясь брату, чувствуя внутри какую-то щемящую любовь, смотрела на него ласково, а однажды тихо прошептала:
— Вот ты и вернулся домой, Джейми.
И он вздрогнул, а потом, посмотрев на нее с непередаваемой горечью, обнял крепко, и Лили почувствовала, как ткань ее мятого свитера стала влажной, из-за чего, не сдержавшись, она громко всхлипнула и разрыдалась, вспоминая Альбуса, родителей и понимая, что никого из них действительно нет. Осознание, что только после их смерти в семье наконец настал покой и единение, было самым ужасным: ведь если бы только можно было отмотать время назад и просто взять и помирить этих идиотов-братьев друг с другом… как же по-другому могла сложиться вся эта история!
Теперь, когда их осталось только двое, Лили окончательно поняла, что всю свою жизнь относилась к своему самому старшему брату с некоторым предубеждением. Живя столько времени вместе, она так и не смогла узнать, кто он на самом деле, и, смотря на него печальными глазами, Лили чувствовала внутри себя тоску и смущение: она всегда упрекала общество в любви к тому, чтобы вешать на всех шаблоны, но была ли Лили лучше?
— Знаешь, Лил-с, я немного в шоке, — проговорил он ей на следующий день после казни Локантуса, и Лили, бессмысленно смотревшая в потолок, медленно повернулась к нему лицом. Он сидел рядышком на кровати, меланхолично качая свешенной с нее ногой, и, насмешливо поджав губы, весело чему-то улыбался. — Джейк рассказал мне, что ты у нас, оказывается, сохнешь по Скорпиусу Малфою…
— О, нет, — застонала Лили, понимая, что сейчас точно начнется одна из очередных тирад, и, закатив глаза, она быстро отвернулась лицом к стене, сжав под одеялом руку в кулак.
— И я так понимаю, что вся эта депрессуха в основном из-за него, да?
Сильнее зарывшись в одеяло, Лили вся сжалась, чувствуя неловкость и смущение: в конце концов, мнение брата значило для нее очень много, и она очень боялась, что он начнет упрекать ее.
— Бросай это дело, Лили. Я обещаю тебе: Малфоя выпустят, только, пожалуйста, возвращайся к жизни, вон Луи все время зовет тебя к ним, поэтому… давай, начинай уже жить, потому что мне невыносимо смотреть на тебя.
Резко вскочив с подушки, Лили с волнением посмотрела на брата, и Джеймс, насмешливо хмыкнув, потрепал ее по макушке, а потом, улыбнувшись, кивнул утвердительно головой, будто подтверждая сказанные им слова. И от осознания того, что брат так дорожит ею, Лили, не сдержавшись, улыбнулась слегка кривовато, но искренне, благодарно.
— Ну и что? Ты даже не упрекнешь меня в том, что я вечно выбираю не тех людей? — насмешливо протянула Лили, явно намекая и на Альбуса тоже, и Джеймс, закатив глаза, резонно заметил:
— Ну что поделать, в этой семье хороший вкус только у меня. Так что страдай теперь, Лили, но в меру!
И вот двадцать второго декабря в день рождения Альбуса, которому должно было исполниться двадцать три года, Лили встала рано-рано и наколдовала ослепительных нарциссов, чтобы потом прийти к нему на могилу и долго смотреть, как могильный камень в лучах рассвета переливается радугой. Нащупав в сумке кожаный переплет, она вытащила потрепанный томик «Жестов» и, открыв первую попавшуюся страницу, стала читать, окунаясь в какой-то невиданный мир Арманда Малфоя, испытывая внутри себя буйство эмоций, потому что на секунду представила, как Скорпиус также открывал эту книгу в минуты грусти и находил в ней ответы.
В какой-то момент Лили поймала себя на том, что просто бессмысленно смотрит в книгу и не понимает, о чем и что читает, потому что все ее мысли заполнил он. Она думала о Скорпиусе, о причинах, которые побуждали делать его то, что он делал, и понимала, что ничего, совсем ничего не знает. Хотя бы только из-за этого стоило бороться за его освобождение, и Лили, почувствовав вдруг внутри себя прилив какой-то странной энергии, вскочила с лавки и, бросив печальный взгляд на могилы, медленно побрела прочь. Она шла, запахивая на ходу пальто, потому что ветер вперемешку с снегом задувал ей под свитер, и Лили чувствовала, как от этого холода у нее сковывались легкие.
Не выдержав, она трансгрессировала прямо к дому и, положив руку на обледеневшую ручку, замерла, потому что боялась открыть дверь и зайти внутрь. Это были абсолютно странные ощущения, но ей казалось, что ее пропажу Джеймс уже точно должен был обнаружить, и сейчас Лили понимала, до чего непредусмотрительно повела себя: на могилу к брату нужно было пойти именно с ним, но что она могла поделать, если даже сейчас, после смерти Альбуса, предпочитала находится рядом с ним наедине? Тяжело вздохнув, она открыла дверь и тут же замерла, потому что услышала не только голос Джеймса, но и Алфиты.
— Что, Забини, Италия не удовлетворяет в полной мере твое эго, да? Хочется покупаться в славе братца? Вы ведь теперь почти что герои-освободители.
— А что, завидно, Поттер?
— О, ничуть. Я звезда и без всего этого.
Громко фыркнув, Алфита, сидя на кухне за столом, откинулась на спинку стула и Лили, тихо прикрыв дверь, медленно пошла к ней навстречу, чувствуя радость и облегчение от того, что она жива и здорова. Подойдя ближе, она увидела, что ее живот уже сильно выпирал, и Лили, не сдержавшись, сильнее улыбнулась, чувствуя, как щеки трещат под натиском.
— Я рада вновь увидеть тебя, — вдруг протянула Забини, и Джеймс, каким-то задумчивым взором посмотрев на нее, хотел уже было что-то сказать, но заметив стоявшую в проходе Лили, смущенно запустил руку в волосы и весело проговорил:
— О, Лили!
В ту же секунду Алфита, резко крутанувшись на стуле, сверкающими глазами посмотрела на Лили и, дернувшись с места, подбежала к ней и, обняв, закружила, засмеявшись.
— Вот же чертовка, слышала я, что ты тут натворила! Ну, держись, теперь будешь под строгим моим контролем!
— Ты остаешься в Англии? — немного неверяще спросила Лили, когда они, перестав кружиться, остановились. Алфита, надменно вскинув брови и скрестив руки на груди, прохладно бросила:
— Что, думала, избавилась от меня?
— Ага, конечно, — вдруг встрял Джеймс, и Алфита, по-хитрому сверкнув глазами, посмотрела на него через плечо, намеренно элегантно выгнув бровь. — От таких прилипал только могила избавит.
— Ну тогда держись, Джеймс Поттер, — протянула она с такой красивой интонационной манерой, что он, раскачивающийся на стуле, замер и серьезно посмотрел на нее. — Потому что, кто знает, может, ты — моя следующая жертва?
Уже вечером, когда Лили, наконец решившаяся убраться в комнате, стала перетаскивать разбросанные на диване вещи в шкаф, а рядом с ней, подмяв под руку подушку, сидела Алфита, весело уплетая шоколад, Поттер вдруг ощутила, что ее жизнь медленно, но верно стала налаживаться. Она с удовольствием слушала рассказы Забини о теплой Италии и слишком кричащих итальянцах, а потом, когда та, съев весь шоколад, обиженно посмотрела на Поттер, и той пришлось достать из своей заначки шоколадных лягушек, Лили, не удержавшись, подсела к ней и, заглянув в глаза, серьезно спросила:
— Ты хочешь встречаться с Джеймсом?
— Нет, — задорно помотав головой, проговорила Алфита, с интересом разглядывая изображение на обороте конфеты. — Я хочу его на себе женить.
Присвистнув, Лили ошеломленно приподняла брови и неверяще посмотрела на Забини. Конечно, от Алфиты можно было ожидать что угодно, но такого… С широко распахнутыми глазами, она замотала головой и, тихо рассмеявшись, все еще с удивлением приподнимала брови.
— Ну, а что? Мой сын ему не абы кто, а племянник. К тому же, Джеймс под моим чутким руководством вновь вернется в команду Гарпий, опять будет на пике славы, а я, верная жена, буду рядом, чтобы направлять его. И… — запнувшись, она, облизнув губы, тихо проговорила: — У моего сына, считай, будет отец.
В комнате резко стало тихо, и Лили, опустив глаза на свои руки, прикрыла глаза. Конечно, Алфита не просто так приехала именно в этот день, скорее всего, она тоже уже успела побывать на его могиле, и от осознания, что она любит его, Лили стало тошно: ведь, по сути, Альбус поступил с Забини омерзительно.
— Но как же ты будешь с Джеймсом, зная, что он его брат? Тебе… не будет тяжело?
— Тяжелее, чем было, когда я узнала о беременности, мне не будет никогда, — резко перебила ее Алфита, упрямо сверкнув глазами и насупив брови. — Да и к тому же, кого волнует эта любовь? У меня будет будущее и семья, если я заполучу Джеймса. Остальное — ерунда.
— Так… по-слизерински, — насмешливо бросила Лили, и Алфита, слегка пнув ее ногой, проговорила быстро:
— Да ну тебя!
Горько улыбнувшись и резко отвернувшись, Лили прикрыла глаза, потому что опять вспомнила о Скорпиусе. Ей на секунду стало трудно дышать и, улыбнувшись Алфите, она бросила что-то о том, что ей нужно проветриться, и стремительно вышла из комнаты. Только когда захлопнув дверь, Лили прислонилась к стене коридора, она прикрыла рот рукой и почувствовала внутри себя назревавшую истерику. Вот уже почти пять дней от Скорпиуса не было ни одного известия, а Джейк старательно игнорировал ее, и что же делать отчаявшейся Лили, боявшейся за Скорпиуса так сильно, что стоило ей только подумать о нем, как у нее сразу сдавали нервы?
Поняв, что сейчас точно расплачется, Лили решительно замахала головой, и, отлипнув от стены, стала медленно спускаться по лестнице, как вдруг знакомый голос заставил ее остановиться прямо посередине.
— …Джейк, ты обещал мне!
— И я исполнил свое обещание. Скорпиуса отпустят! Но он не будет иметь права жить в Англии в течение этих десяти лет, разве этого тебе недостаточно?
Повисло молчание, и Лили, резко закрыв свой рот ладонью, чтобы случайно не выдать своего присутствия, замерла неподвижно, боясь даже дышать.
— Мне, знаешь ли, больно, Джеймс. Я бы хотел запереть его далеко и надолго, но вынужден вытаскивать этого сосунка только по одной вашей прихоти! Каково мне, по-твоему?
— Я все понимаю, но мы оба прекрасно знаем, что ничего не поделаешь: в конце концов Лили никогда не давала тебе ни малейшего повода, чтобы ты мог истолковать ее чувства превратно.
— Это должно меня успокоить?
— Мерлин, Томас, соберись! Ты говоришь, он не сможет десять лет жить в Англии, так используй это! Лили оценит уже даже то, что ты помог ей вытащить его из-за решетки, а теперь будь просто рядом и поддерживай ее, кто знает, может, она поймет, что лучше тебя вряд ли кого-то можно найти?
Раздался тяжелый вздох, а потом, словно кто-то двинул стол по паркету, раздался противный по звучанию скрип, и Лили зажмурилась. Внутри нее бушевала какая-то буря: казалось, какой-то тяжелый камень в момент упал с ее груди, позволив наконец ей полноценно дышать. Глаза резко заслезились от счастья от понимая, что Скорпиус отпустят! Он будет жить! И только потом до нее стал доходить весь смысл слов Джейка, и Лили, распахнув глаза, почувствовала опять, как сердце замерло.
— Знаешь, что я тут узнал? — вдруг проговорил бодро Джейк, и Лили вздрогнула, направив свой взгляд в лестничный пролет, где можно было различить его тень, отбрасываемую люстрой с кухни. — Оказывается, Люциус Малфой был арестован по личному приказу сэра Локантуса и отправлен в стеклянный купол. Только вот всем было известно, что у Малфоя здоровье подорвано: он отсидел после войны около трех лет в Азкабане, а сколько всего было до конца войны… в общем в итоге, он не прожил в стеклянном шаре и неделю. Умер в припадке.
— И что это дает?
— А то, что сдается мне, что Скорпиус участвовал в Жесте нисколько из-за самой политики Правительства, сколько из личной мести Локантусу. Когда Уильям пришел к власти после войны, он особо интересовался Пожирателями, и, говорят, требовал огромные суммы за оправдание. Таким образом были оправданы Нотты, даже Эйвери, но почему-то именно к Малфоям он был неблагосклонен. А потом в придачу ко всему проводил у них особенно тщательно обыски и много чего вытащил из мэнора. И именно эти вещи Малфой и вернул себе обратно. И в числе тех вещей был наконечник для трости: серебряная змея, которая, судя по некоторым имеющимся у меня источникам, принадлежала опять-таки Люциусу и являлась очень интересным магическим объектом. Конечно, Малфой наложил на нее чары, чтобы наконечник могли распознать только определенные люди, но, видимо, трость попала под магический обстрел и потеряла свою защиту. Так что с Малфоем все как-то странно и загадочно… я совершаю большую глупость, что отпускаю его.
Ни живая ни мертвая, Лили, резко сорвавшись с места, пошла к коридору и, не решившись зайти в свою комнату, замерла, приникнув лбом к двери. Прикрыв глаза, она схватилась за голову, массируя виски, чувствуя, как какое-то странное, горькое чувство переполняет ее.
Ей бы обрадоваться. Сказать, что все получилось, как нельзя лучше, но что-то не давало ей покоя. И у этого «что-то» было имя, которое, превозмогая внутреннюю боль, она прошептала тихо, чувствуя, как тяжелеют ноги, как мутнеет сознание:
— Скорпиус…
***
Ветер, хлестая по лицу, словно призывая Лили остановиться, раздражал ее до невозможности, но она, лишь сильнее склоняя голову против потока, стремительно неслась сквозь толпу людей, уверенно, не обращая ни на кого внимание. Ноги несли ее, будто заведенные, и Лили, толком ни о чем не думая, шла вперед, чувствуя тупую, ноющую боль. Завернув за угол к платформе девять и три четверти, Лили, озираясь по сторонам, поспешно оправив маггловское пальто, остановилась у поворота к поезду, и, прижавшись щекой к кирпичной стене, медленно стала выискивать глазами нужную фигуру.
Постояв так минут пять, Лили, развернувшись и пойдя вдоль стены, стала осматривать коридоры, которые все вели к дымящему поезду, и она останавливалась у каждого поворота, шла прямо, но, не доходя до поезда, исподтишка начинала выглядывать из-за кирпичной стенки. Она искала Скорпиуса, который вот-вот должен был покинуть Англию и отправиться, как она узнала с помощью Алфиты, в далекую, такую любимую Францию, и у Лили сжималось сердце от боли, тоски. Ведь она понимала, что совсем ему не нужна: выйдя на свободу и имея два дня для того, чтобы собрать вещи и покинуть Англию, Скорпиус никак не попытался дать ей знать о своем существовании, и только вчера поздно ночью к ней прилетел красивый белый филин с запиской о том, что он благодарен мисс Поттер за помощь в обнародовании преступлений правительства и за то, что его выпустили из стеклянного купола.
И все: ни слова о том, куда он уезжает, ни слова о том, что он бы хотел увидеть ее. Ничего. Лили, хоть и глупая, но даже ей прекрасно стало понятно, что Скорпиус намеренно не дает ей знать большее: он не хочет с ней видеться. И если вначале на нее накатила такая ярость от осознания, что вся его благодарность только на листке, хотя она так старалась для него, то потом она подумала, что, может, так и лучше?
Сердце опять заныло. Глупая, и зачем Лили только вообще узнавала, куда и когда он уедет? Зачем пришла на платформу? Чтобы стоять здесь, словно преступник, и прятаться за кирпичными стенами?
Прикрыв глаза, она двинулась дальше, а потом, ни на что не надеясь, завернула в последний, как решила для себя, коридор, и замерла. Потому что, не доходя даже до конца, увидела его высокую, статную фигуру в черном. От ветра подол его черного пальто разлетались в стороны, и, склонившись, он с кем-то о чем-то разговаривал, поминутно кривя брови. Подойдя чуть ближе, Лили увидела, что это была высокая с каштановыми волосами женщина, и когда та, слегка повернувшись, посмотрела на рядом стоящего мужчину с такими же, как у Скорпиуса платиновыми волосами, Лили поняла, кто это: Астория и Драко Малфой. Видимо, они приехали на слушанье дела сына, и сейчас провожали его в другую страну, а, может, и уезжали вместе с ним. Сжав сильнее кирпичную кладь рукой, Лили дрожала всем телом, исследуя его тело глазами, пытаясь запомнить его вот таким: красивым, высоким и очень далеким.
Когда поезд издал первый гудок, Лили, почти что сорвавшись, резко одернула себя и просто молчаливо стала провожать его взглядом, наблюдать, как чета Малфоев, засуетившись, зашла в вагон поезда и скрылась из виду. В горле пересохло, и Лили, отвернувшись от поезда, прижалась спиной к стене, зажмурившись. Она знала, что даже если побежит сейчас за ним, он не останется. Потому что чувствовала, на каком-то интуитивном уровне чувствовала, что ему хочется… сбежать. И не видеть их, напоминавших ему о провальном деле.
Второй гудок ворвался в сознание словно через туман, и Лили, смотря на стену сквозь пелену слез, взяла грудью больше воздуха, чтобы перебить внутренний крик.
Как-то она сказала, что ни за что его не отпустит, что сделает все ради него. Но почему она никогда не думала о том, что ему это вовсе и не нужно? Зачем ему глупая, мечтательная Лили Поттер после того, когда она не может принести ему никакой пользы?
Вдох-выдох.
Ветер заметался сильнее, в коридоре загулял сквозняк, который бил ее по ногам, и Лили, вдруг согнувшись на корточках, запустила руку в рыжую челку.
Когда раздался третий гудок, то он унес вместе с поездом и ее горький, отчаянный, полный боли и несбывшихся надежды крик.Весенний легкий приятный ветерок проникал в комнату, поднимал занавески, а затем плавно возвращал на место, и Лили, обняв себя, спокойно наблюдала за этой неспешностью жизни. Странное чувство жило внутри нее: вроде она наконец смогла взять себя в руки, начать улыбаться и смотреть на мир прямо — право, Лили даже начала вновь ходить на работу, но только не в детское отделение св.Мунго, а в исследовательский отдел, где она часами напролет оставалась в лабораториях и искала какие-то новые возможности по применению устаревших средств.
Вместе с Лили изменился окружающий мир: «Жест» больше не казался всем ужасающей организацией, но и проникнуться симпатией к нему волшебники так и не смогли, как и не смогли и дальше придерживаться политики сближения с магглами. Все это было забыто — волшебники решили, что, возможно, их миры слишком несовместимы, и с учетом, что людей все же больше, то кто мог быть уверен на все сто процентов, что в какой-то момент они просто не захватят магов? Даже изобретения магглов вызывали совсем другие толки: если раньше волшебники восхищенно перешептывались, то теперь лишь мрачно поджимали губы и думали о том, а не сломают ли люди однажды всю магическую защиту? Не смогут ли просчитать магию в целом?
Прикрыв глаза, Лили прохладно усмехнулась про себя, а потом, соскочив со стула, подошла к шкафу и стала вытаскивать из него всевозможные платья, пытаясь успокоить какое-то внутреннее волнение. В последнее время она часто так делала: просто раскладывала вещи по полкам или наводили тотальный порядок в комнате, чтобы отвлечься от ненужных мыслей в голове, ведь в ее жизни все было хорошо. Так хотелось думать. В это хотелось хотя бы просто верить.
И ведь причин для радости было много: две недели назад у нее родился племянник, славный малыш с редкими черными волосами и ярко-зелеными глазами, которого Алфита назвала Альбусом в честь отца. И самое главное, по мнению Лили, было то, что у него фамилия тоже Поттер, ведь Джеймс записал этого ребенка как своего, и уже меньше через месяц должна была произойти его женитьба на Забини, которая специально настояла на свадьбе после родов, чтобы не выглядеть в свадебном платье, словно раздувшийся белый помидор.
И Лили искренне была рада за них. Она не могла перестать любоваться ими: Алфита и Джеймс не выглядели безумно влюбленными, они не находились в эйфории, не смотрели друг на друга мечтательными взорами, но было у них на лицах такое безмятежное счастье, что Лили давилась какой-то странной, едкой завистью. Ведь она, как бы ни пыталась улыбаться, носить голубые платья и сверкать своим смехом, чувствовала себя глубоко несчастной, покинутой.
В какой-то момент Лили просто поняла, что становится лишней в этом доме: она так же принимала участие в заботах, связанных с Альбусом, но с каждым днем Лили понимала, что даже в этом ее помощь совсем им не нужна. Алфита и Джеймс были слишком идеальными и понимающими друг друга с полуслова, заботы о ребенке были не чьим-то одиночным бременем, а общей ношей, Джеймс даже отказался на время возвращаться в квиддич, несмотря на все настояния Алфиты, ведь хотел оставаться как можно больше дома и помогать.
Лили улыбалась. Смотрела на них, сомкнув пальцы в кулак, а про себя думала, что как же чудесно, что эти двое несчастных людей нашли себя в этом мире разочарований. Потому что у нее это не вышло, и, чувствуя, как с каждым днем все больше холодеют ее руки, она лишь безжизненно поджимала губы в подобии улыбки.
С каждым днем Лили все чаще стала ходить на могилу к брату, чтобы просто поплакать, подумать обо всем и, нащупав в сумке потрепанный томик, вчитываться в его имя в дарственной надписи и падать в какую-то бездну. Она почему-то наивно думала, что чувства к Скорпиусу уйдут где-то через месяц после его отъезда, но уже прошло три, и Лили понимала, что внутри у нее глубокая пустота, которая наполняется только от одних упоминаний о нем.
Ей не у кого было узнавать про Малфоя: Алфита никогда не общалась с ним, а Икарус, ставший одним из приближенных Джейка, так и вовсе не успевал даже проведать сестру, не говоря уже о чем-то другом. А сам Томас, который, она была просто уверена, знал о его местоположении все, никогда не поднимал эту тему, и стоило Лили только лишь намекнуть о Скорпиусе, как тут же мрачнел и старательно переводил разговор.
И она не могла его судить, ведь прекрасно понимала его чувства: теперь Джейк вызывал внутри нее грусть, а не презрение, и глядя на то, как он горбатится на работе, чтобы забыться, а потом приходит к ней и смотрит так… выжидающе наивно, словно спрашивая, невольно и робко, можно ли ему надеяться хоть на что-то, Лили лишь мотала головой. Ничего не попишешь. И эта череда дней без него убивала ее, она отчаянно, с ужасом и ненавистью к себе мечтала увидеть его.
Когда однажды, работая над антидотом в лаборатории, Лили случайно, краем уха услышала о Малфое, все ее нутро волнительно сжалась, а стеклянная палочка с грохотом упала на стол:
— …Да, раньше мистер Малфой работал здесь, а теперь, говорят, он поселился во Франции в своем имении и никуда не выходит. А такой ум!
— Ну не знаю, он же так и не закончил Французскую Академию Зельеварения…
— Так-то и оно, он без всего этого усовершенствовал зелье невидимости, и тем самым помог в свое время аврорам! Эх, и кто б знал, что он из «Жеста»?
Лили вдруг замерла, смотря на кучу ткани на кровати, и отвела голову в сторону, словно пытаясь отмахнуться от воспоминаний. Понимание, что она до сих пор ничегошеньки не знает о Скорпиусе, давило на нее своей силой, и ведь она даже не пыталась как-нибудь расспросить Алфиту, потому что боялась саму себя: стоит узнать что-нибудь, как она точно рванется к нему, найдет тысячу оправданий его ужасному поведению и будет искать, искать Малфоя по всей Франции хоть до посинения.
Накинув на плечи кремового цвета пальто, Лили резво вышла из комнаты и торопливо спустилась вниз, краем уха услышав плач Альбуса и ласковые шептания Алфиты, которая, видимо, успокаивала ребенка. Она уже было хотела остановиться и пойти к ней, чтобы предложить свою помощь, но в ту же секунду дверь с хлопком открылась, и Лили услышала резвый голос Джеймс, который задал тот же вопрос, что она хотела.
Смутившись, передернув нервно плечом, Лили быстрее побежала по ступеням, а, оказавшись на улице, уверенно направилась вперед, совершенно не зная, куда бы ей податься. Хотелось просто бессмысленно брести сквозь людей и думать о своем, может, был смысл сходить на могилу к брату, Лили не знала: она просто шла мимо витрин, смеющихся магов, искрящихся палочек и выкриков заклинаний. Что же ей делать? Этот вопрос мучал ее бессонными ночами, когда, сомкнув глаза, она пыталась уговорить себя просто заснуть, но ничего не выходило; этот вопрос она задавала себя тогда, когда очередной эксперимент проходил удачно и ее теория подтверждалась, но только ни радости, ни триумфа Лили не испытывала. Ее совсем не радовало даже то, что маги стали относиться к ней с неким уважением, и больше не было никаких перешептываний о том, что она не достойна своего отца. Ничего не было. Все просто боялись о ней сплетничать, и в этом идеальном, казалось бы, мире Лили чувствовал себя еще более неуверенной и глупой, чем раньше.
Усмехнувшись, Лили на секунду прикрыла глаза, вспоминая, как однажды, вот так же бродя по Косой аллее, она встретила Поппи Браун, которая, окликнув Лили, с интересом заглядывала ей в глаза и вдруг произнесла спокойно, без той мерзкой манеры, какой она обычно говорила с ней в Хогвартсе:
— Вау, Лили, ты так изменилась, — она улыбнулась, качнув головой, и что-то теплое заискрилось в ее глазах, — я недавно читала статью про вашу семью в Пророке… даже не знаю, как ты смогла все это пережить. Я бы не справилась. И ты прости за все, что было в Хогвартсе. Мы, знаешь ли, так завидовали тебе. Да и ты тоже, — рассмеявшись тихо, продолжила она, слегка сузив глаза, — ты была очень высокомерной, в курсе? Ни с кем не взаимодействовала и всегда была сама по себе. Конечно, нам хотелось, чтобы ты наконец обратила и на нас внимание тоже.
Это было настолько странно, что тогда Лили, лишь передернув плечом, еще долго стояла, облокотившись о кирпичную стену, и наблюдала, как Поппи удаляется от нее, растворяясь в разноцветных мантиях. Пятнадцатилетняя Лили бы обрадовалась такому, но сейчас… ей было так плевать, что, отмерев, Лили опять продолжила брести сквозь толпу, совершенно не зная, куда ей пойти.
Прохожие, больно обивая ее плечо, безразлично проходили мимо, и Лили, нервно сжав ремешок пальто, опустила понуро голову, радуясь, что никому до нее сейчас не было дела, потому что очередные предательские слезинки уже стояли в глазах и грозились растрястись до размера истерики, что она так упорно сдерживала внутри себя. И именно в этот момент Лили вдруг почувствовала всем своим телом чей-то упорный, цепкий взгляд, направленный прямо на нее.
Резко подняв голову, Лили увидела перед собой Розу, и дыхание на мгновенье сперло. С тех самых пор они не разу не пересекались, казалось, кузина просто игнорирует ее, впрочем, как и Малфоя, на слушание которого она так и не заявилась. И Лили сама была рада этому: несмотря на то, что больше не было слепой зависти, постоянных сравнений с кузиной, но она все еще ненавидела Розу всем своим нутром от понимания, насколько близка она была со Скорпиусом. Ей не давала покоя такая едкая задняя мысль, что, возможно, даже Роза знала его лучше, чем она.
Закатив глаза, Роза уверенным и прямым шагом пошла навстречу к ней, и глаза у Поттер забегали, пытаясь найти место, куда можно было бы ретироваться, но увы, это был обычный переулок, а ближайший поворот виднелся только в километре.
— Ну здравствуй, сестренка, — прохладно протянула Роза, а потом, цепко схватив ее за руку, она улыбнулась широко и презрительно. — Давай поговорим?
— А нам есть о чем? — также надменно бросила Лили, но Уизли не повела даже ухом: ей было плевать, она просто потащила ее за собой, и Поттер, которая хотела было уже возмутиться, вдруг осеклась, так некстати вспомнив, что вот… уже за следующим поворотом будет тот самый бар «Чармед».
Когда воспоминания, невольно представшие перед глазами, исчезли, и они уже давно прошли сам бар, Лили, не выдержав, резко дернула свою руку, заставив Розу остановиться, но она даже не обернулась.
— Мерлин, что тебе надо! Говори сейчас, — резко выпалила Лили, испытывая ни с чем несравнимое раздражение.
— Неужели тебе самой ничего не хочется спросить?
Тяжело дыша, Лили смотрела на нее упрямо, скривив лицо от ярости, что переполняла ее. Медленно, словно в замедленном съемке Роза повернулась к ней лицом и посмотрела на нее с не меньшей ненавистью, и это как будто отрезвило Лили. На секунду она вспомнила все — как Роза всегда унижала ее, как, воспользовавшись домыслом Джеймса, она сдала Альбуса и как всегда вела себя так, словно ничто и никто не может ее ни сломить, ни уничтожить.
— Зачем ты сдала Альбуса? — спустя минутную паузу проговорила наконец она, и идущие мимо них маги подозрительно обернулись на них, из-за чего Роза, яростно сверкнув глазами, зашла в проход между домами, куда непроизвольно и направилась за ней сама Лили, а потом, наложив на пространство антипрослушивающие чары, резко развернулась и посмотрела на Лили сверкающими голубыми глазами:
— Почему сдала? Потому что раздражал меня чертовски, до ужаса раздражал! — а потом, усмехнувшись как-то иронично, Роза отвела взгляд в сторону и улыбнулась чему-то. — Впрочем, вру. Я сделала это из-за Малфоя. Я хотела его внимания.
— Что-то здесь не вяжется, Рози, — холодно протянула Лили, и она резко, в упор посмотрела на нее. Сегодня Роза выглядела бледнее обычного и даже не скрывала редкие веснушки на своем лице — казалось, что что-то то ли мучило ее, то ли раздражало, но она смотрела на Лили с такой яростью, что, казалось, будто ей нестерпимо хочется что-то сказать.
— Включай мозги, сестренка. Наверняка Джеймс уже рассказал тебе о том, что это он поделилась со мной своими предположениями насчет Альбуса. Ну так я стала следить за квартирой Альбуса, постоянно следить, а чтобы не упускать ничего, даже сняла квартиру в доме напротив и установила следящие чары. И вот однажды я стала замечать, что уж больно часто к нему наведывается Роули, а однажды пришел и Малфой, — усмехнувшись, Роза цокнула. — Скорпиус никогда не ладил с Альбусом, что могло их связывать? Интересы? Мерлин упаси, Скорпиус занимался восстановлением своего светлого имени и работой в лабораториях, когда Альбус просто прожигал свою жизнь, не учась, ничем не занимаясь. У нашего братца, кроме чрезмерного самомнения и тщеславия, ничего не было, — Роза рассмеялась быстрым нервным смехом, ударив себя ладонью по колену, словно находя свои слова до ужаса уморительными. — Он просто не мог быть полезен Малфою даже теоретически. И вот в какой-то момент я подумала, но должно же быть что-то. В тот день я пришла к тебе, мне нужно было забрать по просьбе отца из кабинета дяди Гарри какие-то склянки, уже даже не вспомню… только вот тебя не было. Естественно, меня это не остановило, а ты, дура, даже не меняла замки, поэтому я без проблем зашла к тебе в дом и вдруг увидела письмо.
Замолчав, улыбка на лице Роза погасла, и она каким-то беспомощным взглядом посмотрела на стену кирпичного дома, а потом продолжила с той же надменной интонацией:
— Видимо, при пересылке сова повредила защиту, поэтому письмо не загорелось в руках того, кому оно не предназначалось…
— Зачем ты вообще читаешь чужую почту?! — возмутилась Лили, скрестив руки на груди, и Роза, приподняв брови, проговорила по слогам.
— Потому что оно было предназначено Альбусу Северусу Поттеру. И в этом письме подробно разбиралось нападение, которое Жест должен был осуществить во время встречи сэра Локантуса с представителем со стороны магглов. Это был план теракта, который должен был навсегда разрушить отношения между волшебниками и магглами.
Она замолчала, и Лили, воспользовавшись паузой, цепким взглядом посмотрела на кузину, стараясь понять, врет она или нет. Роза всегда была лицемерной лгуньей, Лили знала это прекрасно, но смотря на нее сейчас, она не видела ничего, кроме какой-то тоскливой меланхолии. Такой знакомой и такой болезненной.
— Как ты поняла что Скорпиус замешан в этом всем? — медленно спросила Лили, нервным движением руки откинув волосы назад, и Роза раздраженно приподнял бровь.
— Письмо. Оно было с его инициалами на обороте. В самом письме говорилось только об Икарусе, который по просьбе Альбуса пытался найти хоть какие-то документы насчет Артура, того аврора, что участвовал в убийстве твоих родителей, — переведя дыхание, Роза продолжила: — Я пришла к нему сразу и сказала, либо он будет со мной и я сдам только Альбуса, либо он отказывается от меня, и я сдам их всех. Три члена Жеста из шести, Демиана легко можно было вычесть из-за постоянных его визитов к нему, а остальные… дело времени. И Малфой согласился. Только не сдержал своего общения.
Замерев, Роза явственно сглотнула, смотря куда-то в сторону, словно окунаясь в какие-то видения, и Лили, болезненно сморщившись, почувствовав тупую, ноющую боль, посмотрела на кузину широко распахнутыми глазами. Почему-то… она не испытывала к ней ненависти. Лили не хотелось наброситься на Рози, не хотелось даже кричать. Просто вся эта история была до такого наполнена горечью и чередой глупых ошибок, что у Лили не было даже сил кого-то винить.
— Я стерла его инициалы с письма, — тихо прошептала Уизли, не отводя своего взгляда, не пытаясь ни надменно улыбнуться, ни придать голосу презрение. Она даже не смотрела на Лили, казалось, Роза забыла, что она вообще с кем-то говорит. — Это проще простого… и пошла к Джейку, — хмыкнув, она опустила голову, и Лили вдруг заметила, что глаза у нее до того стеклянные, словно их покинула сама жизнь. — Альбуса схватили тогда же, я видела, как они ворвались в квартиру, видела, как, сковав его цепями, они, сжав его шею, тащили его на улицу. И я думала, что вот, Роза, радуйся: единственная мразь, что вечно мешала тебе быть первой, побеждена. Но только отчего-то мне стало пусто. Словно в этом всем не было никакого чертового смысла.
И она замолчала, смотря на Лили каким-то оценивающим скользким взглядом, словно пытаясь найти ответ на свой вопрос, и Лили, не выдержав, прикрыла веки. Хотелось сказать хоть что-то, съязвить или просто поставить ее на место, но у нее не было сил. Перед глазами живо вырисовалась картина задержания Альбуса, и Лили поняла, что еще немного, и просто закричит от разящей наповал боли, а потом, резко развернувшись, медленно поплелась вперед, чувствуя какую-то тоску. Правда не приносила ни покоя, ни радости. Было как-то тошно, словно жить в неведении было проще. И лучше. И выгоднее для нее.
— Не понимаю, — вдруг протянула Роза, и Лили, остановившись, бессмысленно посмотрела вперед, на улицу, совершенно не собираясь оборачиваться, — почему ты так дорога ему?
— Что за глупость, — сморщившись, безжизненно сказала Лили, чувствуя внутри череду тоски и какой-то апатии. Одно упоминание о Скорпиусе опять выбило воздух из легких и заставило ее окунуться в недры своего личного, внутреннего отчаянья.
— Ты еще не поняла? Думаешь, если бы он не был влюблен тебя, сдался бы сам? Не скинул бы вину на тебя? Все, чего я просила у него, оставить тебя, но он отверг меня, хотя знал, что тогда я просто сдам его. И Скорпиус был согласен. Он был согласен поставить под удар план, который вынашивал столько лет, ради которого стольким пожертвовал, лишь бы ты осталась в стороне! Все это время, какой резон был у Скорпиуса спасать тебя? Он мог стереть твои воспоминания, убить, в конце концов, отдать в руки правосудия, предварительно стерев воспоминания о себе — да даже сломать твое сознание, учитывая, какой он профессиональный легилимент! Но он оставил тебе жизнь, позволил зайти так далеко. И это Скорпиус Малфой, который динамил меня — меня! — почти десять лет!
Лили ошарашенно замерла, распахнув глаза. Нет, она никогда не рассматривала все с этой стороны и сейчас… если подумать, почему после того, как Лили сказала Джейку, что она из Жеста… почему он просто не убил ее? Зачем нужно было придумывать весь этот план, рисковать? Зачем еще тогда он оставил ее в здравом уме, а потом посвящал в курс дела? Неужели только из-за Джейка, но… разве он сам не признавался, что ему пришлось резко поменять план? Резко развернувшись, Лили вдруг посмотрела на Розу и заметила, как у нее блестят щеки. Слегка согнувшись, она с ненавистью смотрела на Поттер, яростно кривя свои губы, а потом холодно, презрительно проговорила:
— Какого черта ты до сих пор в Англии, дура?
Лили сглотнула, оступившись, смотря на Розу, как на прокаженную. А в голове только один вопрос: почему она до сих пор не с ним? Что она вообще делает? Разве не готова она была ради него идти на что угодно? Не клялась себе, что он будет с ней при любом раскладе? Решительно сжав руки в кулаки, она развернулась и стремительно побежала домой, чувствуя, как на лице на секунду появилась тихая улыбка, полная надежды, хотя где-то внутри тошнотворное чувство оставляло пустоты. Ну что ж, даже если ей больно, плевать. Плевать и на то, что он просто сбежал, оставив ее без вестей о себе.
Потому что теперь у Скорпиуса Малфоя не было ни шанса на побег. Лили настигнет его, как ураган, от которого ни спасенья, ни убежища — одна только смерть.
***
Поезд, пыхтя и гудя, стремительно летел по рельсам, ритмично постукивая колесами, и Лили, прислонившись щекой к окну, мечтательно смотрела на окружающий ландшафт, и яркое весеннее солнце так и слепило ее, заставляя то и дело невольно прикрывать глаза. Франция была уже совсем близко, Лили в предвкушении сжимала сильнее в руках томик Жестов и улыбалась, сама не зная чему, слыша время от времени быструю французскую речь. Ее не пугала ни другая страна, ни другой язык — еще с детства влюбленная в Францию, она часто приезжала в гости к дяде Биллу и к любимому кузену Луи, с которыми у нее были самые доверительные отношения. Высокий блондин, обладавший кровью вейлы, он постоянно всех очаровывал своими манерами и яркой улыбкой, а его легкий характер, отсутствие злобы и упреков к другим, делали из него чуть ли не ангела. Наверное, тот факт, что они были ровесниками и был решающим в их сближении: она рассказывала ему о Хогвартсе, а он — о Шармбатоне, и в эти моменты Лили чувствовала себя крайне счастливой и значимой.
Протяжно прогудев, поезд остановился, и Лили, словно отмерев, подскочила с сиденья и отлевитировала палочкой чемодан, который, схватив за ручку, потащила сквозь толпу выходящих на перрон волшебников. Ей всего лишь нужно было отметиться в французском Министерстве о своем визите в страну, а потом сразу трансгрессировать в «Ракушку», где, Лили была уверена, ее уже ждали свежие круассаны тети Флер, которые она специально делала с шоколадной начинкой.
Она точно знала, что Доменик не будет в коттедже, ведь та уже три года подряд жила в Египте, где занималась изучением драконов, а ее старшая сестра, Мари-Виктуар Люпин, вышедшая замуж за крестника отца, Тедди, так и вовсе не жила с родители уже больше десяти лет: у нее была своя семья и двое маленьких детей, которых, откровенно говоря, Лили никогда и не видела. Оттого и получалось, что во Франции ее ждали только Луи с его родителями, и она была этому даже рада: ей не хотелось ни с кем разговаривать или видеться, ведь все силы Лили хотела бросить на его поиски.
Она так и не решилась поговорить с Алфитой, хотя и знала, что та, скорее всего, знала о местонахождении Скорпиуса. Лили просто хотелось сделать все самой, потому что это все было до такого личное и смущающее, что она действительно боялась услышать любой, даже самый мало-мальский и незначительный упрек, а потому, собрав вещи и поставив Джеймса и Алфиту перед фактом своего отъезда, она решительно направилась на вокзал, ощущая дикое волнение. И, как оказалось не зря, ведь там она увидела Джейка, который, рассеянно оглядываясь по сторонам, явно выискивал ее.
В тот момент у Лили так защемило сердце, что она остановилась, как вкопанная, в результате чего и была обнаружена им.
— Зачем, Лили? Чего ради ты едешь в эту чертову Францию? — прошептал он тогда, и лицо его так болезненно исказилось, что Лили и самой стало больно. Она бы могла сказать ему хоть что-то, но молчала, упрямо моргая глазами, в которых, Лили знала, горел решительный огонь.
— Он того не стоит! — воскликнул Джейк с отчаяньем, упрямо пытаясь поймать ее бегающие глаза.
Только почему он думал, что знал, кто и чего стоит? Почему Джейк, такой умный, находчивый человек, никогда не хотел принимать очевидного? У Лили не было ни оправданий, ни заготовленных фраз: она, лишь сжав на секунду его ладонь, с благодарностью посмотрела ему прямо в глаза, и, решительно взяв чемоданы, пошла на поезд. Который привез ее сюда. В цветущую Францию.
Когда все дела были сделаны, Лили, трансгрессировав, оказалась на морском берегу и, увидев вдалеке двухэтажный дом, быстрым шагом направилась прямо туда. Ветер игриво трепетал юбку, и Лили, ощущая какую-то дикую легкость во всем теле, шла, то и дело проваливаясь в песок, который проникал в ее лодочки, щекотя стопы.
— Лили! — весело проговорила тетя Флер, когда она подошла совсем близко к коттеджу, где на террасе сидела и, видимо, ждала ее тетя.
— Здравствуйте, — искренне улыбнувшись, проговорила Лили и, не сдержавшись, подошла ближе, словно желая внимательно разглядеть лицо Флер, которая, казалось, никак не изменилась: она было красивой и выглядела очень молодой, и только глаза у нее были слегка задумчивые, уставшие.
— Луи, ну где тебя носит? — крикнула она, слегка отвернувшись, а потом, вновь поглядев на Лили, живо затараторила на английском со смесью французского. — Ох, деточка, ну и дела! Доминик недавно п’ислала мне отк’ытку из Австралии, оказывается, эта негодница успела остыть к драконам и Египту, и, познакомившись с каким-то… «Avec un homme de vieillesse, mais avec des yeux si charmants» (человеком преклонного возраста, но зато с такими обаятельными глазами), уехала с ним на другой континент… я в terrifi?! — Лили усмехнулась, видя, как живо сменялись эмоции на красивом лице, как, быстро-быстро тараторя, она то и дело не выговаривала «р», ведь гнев, возмущение и одновременно удивление сбивали ее с мыслей и правильного произношения. — Билл поехал к ней, узнавать что и как… Oh mon dieu Ils disent qu'il est mari?!.. (О мой Бог, говорят он еще и женат!)
— Ну мам, опять ты завелась, — жалобно и иронично протянул голос за спиной и Лили, обернувшись резко, столкнулась с голубыми глазами своего кузена, который, усмехаясь, прислонился к косяку двери и с азартом глядел на мать.
У Лили волнительно забилось сердце, когда она внимательно посмотрела на Луи, который, широко улыбаясь ей, подмигнул и страдальчески покачал головой, невольно вызывая улыбку и у Лили.
— И как тебе хватает совести в такое тяжелое время насмехаться над собственной матерью? — протянула Флер, грустно посмотрев на сына, и Луи, сдавшись, подошел к ней, развел руки в стороны:
— Прошу покорнейше простить!
Уже через час, после того, как тетя Флер накормила ее до отвала своими фирменными французскими круассанами и еще раз рассказала про «негодницу Доминик», Лили, схватив под руку Луи, который лениво и с ноткой иронии в лице слушал причитания матери, повела его к берегу, где, увидев ослепляющее море и отпустив руку кузена, живо побежала к воде. Присев на корточки и поджав лицо руками, она с упоением смотрела на бушующие волны и чувствовала внутреннее спокойствие. Вид воды всегда внушал ей особенное чувство удовлетворенности, и наблюдая за неспешными волнами, Лили вдруг впервые подумала, что она действительно рада, что жива.
— Рад, что ты приехала к нам, — наконец пробормотал Луи, слегка прищурившись, и она невольно посмотрела на него, подмечая мельчайшие изменения с их последней встречи. Впрочем, тщетно, кузен, как и прежде, был писанным красавцем с белокурыми волосами, которые слегка трепетали от морского бриза. — А то маман сведет меня с ума, кто бы знал, что ее так может расстроить выходка Доминик.
— А по мне, это забавно, давно я не слышала таких искренних и семейных каламбуров, — спокойно протянула Лили, а потом замерла, потому что вдруг осознала, что именно сказала. Напоминание о родителях тоской отдалось в груди, и Лили зажмурилась, мысленно отсчитывая до десяти, потому что ей больше не хотелось думать о прошлом. Она мечтала его отпустить.
— Так, сестренка, предлагаю нам сходить развеяться, — весело протянул Луи, схватив Лили под руку и заставив подняться с коленей. И она знала, что он прекрасно понимал все ее мысли и внутренние хотения, поэтому никогда не говорил с ней ни о чем серьезном, болезненном. — Ты приехала сюда не сопли распускать, а веселиться!
Фыркнув, Лили улыбнулась ему благодарно, и в ту же секунду мерцающее в лучах солнца море исчезло перед глазами, и они оказались на оживленной улице Парижа. Люди, весело болтая и смеясь, проходили мимо них, и Лили, почувствовав эту радость, тоже улыбнулась и восторженно посмотрела на кузена, который довольно усмехался в своей ироничной манере.
— Ну что, кафе мадам Реле уже заждалось нас? Помнится, мы с тобой там были в последний раз, когда ты заканчивала Хогвартс. Во времена были!
Мороженое у мадам Реле, как и всегда, было самым вкусным, и Лили, уплетая уже третью порцию, с упоением слушала Луи, который рассказывал ей о забавных случаях со своей работы. Он работал в главном французском банке, где постоянно происходили потасовки с понаехавшими эмигрантами, которые, обладая южным темпераментом, не особо ладили с гоблинами. Все это приводило к их постоянным стычкам, причем иногда словесная перепалка перерастала в магическую, и Луи не раз разнимал их, попадая под удар.
То и дело Луи замолкал и с интересом разглядывал Лили, словно что-то пытаясь понять для себя, и в такие моменты ей было до ужаса неловко. Она то и дело пыталась завести разговор, но в какой-то момент понимала, что говорить ей было не о чем: ее жизнь, связанная с Жестом, Альбусом, была абсолютной пустой, и, слушая истории кузена, Лили чувствовала тоску — ей тоже хотелось таких вот бытовых ситуаций и скандалов. Все лучше, нежели безликие серые дни, которыми и была только наполнена ее прошлая английская жизнь.
— Недавно у нас в газетах написали про Жест, вернее, про Альбуса, — резко проговорил он тогда, когда солнце уже висело в зените, и они бессмысленно шатались в парке. Людей уже почти не было, зато из различных кафетериев, ресторанов раздавались веселые возгласы. — Признаться, я даже не знаю, что и думать. Это все… неожиданно. Хотя вполне в духе Альбуса.
И он упрямо посмотрел на нее, пытаясь поймать ее взгляд, который Лили отводила куда угодно, только бы не смотреть на него. Ей не хотелось ни о чем рассказывать: в конце концов, ей и нечего было поведать — ведь самое главное было и для нее в секрете. Усмехнувшись, Луи наконец отвернулся, и Лили, нервно проведя большим пальцем по указательному, мысленно настроив себя, тихо проговорила:
— Луи, ты знаешь что-нибудь о Скорпиусе Малфое? — и с надеждой вскинула свои глаза, видя, как задумчиво прикусив губу, он, нахмурившись, посмотрел вдаль.
— М-м, не уверен, — медленно протянул Луи, а потом, сощурившись, потрепал себя по волосам. — Кажется, я точно где-то слышал это имя, но… А что?
Он вопросительно поглядел на нее, и вдруг какое-то понимание мелькнуло в этих голубых глазах. Приподняв бровь, Луи спокойно спросил:
— Ты из-за него приехала?
Отмахнувшись нервно, Лили повернулась к нему спиной и задумчиво поглядела на красно-оранжевое небо. День умирал. Умирало и время, прожитое без него. Все было бестолку. Трудно найти человека, который скрывается ото всех.
— Знаешь, я хочу напиться! — вдруг протянула Лили, азартно сверкнув глазами. Фыркнув, Луи лишь покачал головой. — Отведи меня в лучший бар Парижа!
— Ну прямо истинная англичанка.
— Не ерничай, ch?ri!
И, толкнув его в бок, Лили весело рассмеялась. И смех ее, разлетаясь, звучал так искренне и так живо, что она даже удивилась, что все еще умеет так смеяться.
Когда они подошли к старинной двери в стиле ар-нуво, и Луи, галантно приоткрыв дверь, жестом пригласил ее внутрь, Лили с восхищением вздохнула. Внутри было до того роскошно и красиво, что она с восторгом стала рассматривать всевозможные узорчатые выступы на стенах, расписанные плафоны и виднеющиеся кое-где витражи. Луи повел ее дальше, прямо к барной стойке и, подмигнув официантке, проговорил какое-то странное название, и Лили, уже через пару минут увидевшая перед собой стакан с красной и зеленой жидкостью, присвистнула.
— Мерлин, что это?
— Особый сорт абсента, — загадочно проговорил он, усмехнувшись.
— В таком случае приготовься тащить пьяную мину домой.
— Да о чем ты, опыта мне не занимать! — и они оба весело засмеялись, вспомнив, как Лили в тот самый свой визит после выпускного написалась в первый же день в пабе недалеко от коттеджа. Ярости Флер тогда не было предела, и она ругала своего сына по чем свет стоит, считая его виновником всех курьезов.
Алкоголь, проникая внутрь, давал ей какую-то безмятежность, и глупо улыбаясь, Лили слушала ровный голос Луи, который, тоже слегка поддатый, продолжал рассказывать всевозможные истории, время от времени впадая в беспричинный смех, который ловила и она, ощущая такую внутреннюю легкость, словно ничего не было. Кроме этого красивого ресторана и кузена Луи.
— Слушай, тут на тебя мужчина вот уже минут тридцать пялится, — вдруг проговорил Луи, склонившись к ее уху, и Лили нахмурилась. — Ты его знаешь? На извращенца не похож, такие здесь не сидят, уж больно дорогое заведение.
Насмешливо вскинув брови, Лили резко повернулась и замерла, чувствуя, как разом весь алкоголь вышел из нее, как легкость, пробежавшись по венам, просто испарилась. Потому что на диванах, что стояли посередине зала, сидел, развалившись, Скорпиус с бокалом виски руках, который он мерно покручивал в воздухе. Рядом с ним сидели какие-то мужчины в черном, но он не обращал на них внимание, а упрямо, слегка пьяным взглядом смотрел на Лили, и был он до того холодным, что у нее сжалось сердце.
Лили испугалась. А потом, развернувшись, она с мольбой посмотрела на Луи и бессильно прошептала:
— Пожалуйста, пойдем отсюда скорее.
И не дожидаясь его, она резко встала со стула и направилась к выходу, ожидая, надеясь, что Скорпиус тоже встанет и пойдет за не следом, но, когда холодный ветерок коснулся ее лица, и рядом с ней уже стоял Луи, а она, тяжело дыша, пыталась привести суматошные мысли в порядок, его не было. Он не пошел.
— Вот же дура, — прошептала тихо она, думая, что нужно было пойти сейчас прямо к нему и поговорить, узнать хотя бы, где он живет, а вместо этого Лили просто убежала!
— Ты как? — обеспокоенно проговорил Луи, схватив ее за руку, всмотревшись ее красное лицо. — Все нормально?
Лили стояла и смотрела. А вернее, падала. Падала в бездну своих страхов, мечтаний и любви. Этого тяжелого, давящего на легкие чувства. И могла ли сказать, что у нее все в порядке?
Нет. Это ложь. У нее не все нормально. И причина только одна. И имя у нее Скорпиус.На следующее утро ее разбудил резкий стук чего-то тяжелого о стекло, и Лили, сонно зевнув, приподнялась с кровати, а потом увидела сову, которая мерно и ритмично постукивала по окну. Это был красивый, пушистый белый филин, и она, засмотревшись, не сразу поняла, что нужно впустить птицу, иначе она если не разобьет стекло, то точно всех разбудит.
Откинув одеяло, Лили стремительно преодолела расстояние и впустила гордого филина в помещение, однако он, выпустив из клюва надежно запечатанное письмо, пролетел по всей комнате, а потом с шелестом вылетел наружу. Лили, минут пять смотревшая вслед птице, с удивлением запустила руку в волосы, думая, что, возможно, здесь какая-то ошибка: кто бы стал ей писать во Франции: разве что Джеймс или Алфита. Но у них не было такого шикарного филина.
Переместив робкий взгляд на конверт, Лили с почему-то замирающим сердцем медленно протянула руку и подняла письмо с пола, а потом зачарованно уставилась на красивые каллиграфические завитушки, что выводили ее имя и адрес, а внизу, в графе отправителя значилось имя — Скорпиус Малфой. Сердце у нее замерло, когда она дрожащими руками резким, нервным движением разорвала конверт и стала внимательно вчитываться в строки:
«Кажется, наша встреча вышла слегка сумбурной: предлагаю сегодня в пять у того же ресторана попытать удачу и вновь сделать вид, будто мы стали случайными заложниками обстоятельств и намеренно не искали наших встреч».
— С.М.
Лили сглотнула, ошарашенно присев на кровать. Прошлый вечер тусклыми воспоминаниями всплывал в воспаленном сознании, и только одно было явно, словно и не пила она никакого абсента, — это были спокойные, холодные серые глаза, смотревшие будто в саму ее душу. Бросив быстрый взгляд на настенные часы и осознав, что уже было половина первого, Лили с ужасом выбежала из своей комнаты в ванную и с озадаченным видом стала рассматривать свое отражение. Ее помятый вид, спутанные волосы и синяки под глазами заставили Поттер слегка скривиться, а понимание, что времени чертовски мало, лишь взбодрило, и она стала усиленно приводить себя в порядок.
Когда волосы лежали крупными прядями на плечах, а синяки пропали под слоем косметических чар, Лили, накинув домашний халат спустилась вниз, откуда разносился запах свежесваренного кофе, и, присмотревшись, она вдруг заметила Флер, которая легкими взмахами палочки левитировала тарелками и другой посудой.
— Лили, mon cher! — радостно протянула она, обернувшись, и тут же на столе появились тарелки с разнообразными яствами. Лили, улыбнувшись приветливо, робко присела на краешек стула и стала с интересом накладывать себе различную еду.
Тетя Флер, весело щебеча на смеси французского с английским, наконец отставила все свои кастрюльки и, подперев подбородок руками, немного озадаченно посмотрела на Лили, видимо, ожидая каких-то пожеланий или просьб. Сколько Поттер себя помнила, Флер всегда была такая: эмоциональная, но при этом одухотворенная своими чувствами, она относилась с заботой ко всем без исключения родственникам, и в моменты своего альтруизма ее и без того красивое лицо преображалось до неузнаваемости — красота вейлы была ничем перед красотой искренне любящей женщины, ласково смотревшей на окружающих.
— Луи сегодня не будет, — пролепетала она, подмигнув Лили, и Поттер прикусила губу, думая о том, как можно более деликатно сообщить тете, что ее тоже не будет, возможно, даже сегодня ночью. — Этот паршивец уехал на работу и, судя по всему, вернется не раньше семи. Рабочая неделя, — вздохнула Флер, посмотрев куда-то в сторону. — Ах, и когда только вернется Билл?
Отпив немного кофе, Лили внимательно наблюдала за ней, а потом, мысленно пожелав себе не краснеть и не смущаться, уверенно проговорила, очаровательно улыбнувшись:
— Тетя, я… боюсь, мне придется уйти в четыре.
— О, — только и нашлась Флер, посмотрев на нее оценивающим цепким взглядом, и Лили поняла: той ясно все без слов.
— И… — протянула Лили, отведя слегка подбородок в сторону, при этом не отрывая своего взгляда от безмятежной женщины напротив. — Меня может не быть сегодня ночью.
Повисло молчание, и Лили, усиленно сжимая руки на своих коленях, отчего-то начинала волноваться. Это так напоминало ей те смущающие разговоры с матерью, которых она лишилась уже вот как года три, и это незнакомое чувство стыда перед старшим переполняло ее изнутри.
Наконец, усмехнувшись, Флер бодро протянула:
— Что ж, в таком случае надеюсь увидеть тебя хотя бы в среду…
— Нет! Я вернусь завтра, — поспешно добавила Лили, а потом, прикусив губу, почувствовала себя самой настоящей дурой. И с чего она вообще решила, что не вернется сегодня вечером?
Когда на часах было без пяти четыре, Лили, распахнув дверцы шкафа, стала скептически оценивать ту немногую одежду, что она взяла с собой: белый сарафан с открытой спиной казался ей слишком… не к месту, а бледно-голубое платье до колен — слишком простым. Усиленно пыхтя, она перебирала одежду за одеждой, пока в самой глубине шкафа не мелькнуло что-то зеленоватое, и, дернув ткань на себе, пред ней престало изумрудное платье с небольшим треугольным вырезом. На нем россыпью цвели белые розы, оно едва доходило до колен, и Лили, скептически покрутившись перед зеркалом, подумала о том, что был смысл сделать вид, будто она и вовсе не готовилась к их встрече.
Застегнув черные замшевые полусапожки и накинув такого же цвета пальто, Лили выбежала из своей комнаты, отчего-то радостно крикнув сидящей на диване Флер, что меланхолично перелистывала страницы журнала:
— Au revoir!
Улыбаясь своим мыслям, Лили неспешно шла по улице, не обращая внимания ни на кого: какая-то легкость заставляла ее идти вперед, и она, всеми силами пытаясь спрятать свою улыбку за широким воротом пальто, слегка размахивая сумкой, продолжала свой неспешный шаг. Времени было еще очень много: струсив, она вышла почти за час, хотя до ресторана при трансгрессии было не так много пути, но, оказавшись в Париже, она почему-то почувствовала странное влечение к тому, чтобы пойти посмотреть на набережную реки Сено, хотя и находилась она совсем в другой стороне. Потребность посмотреть на искрящуюся водную гладь, вызвала внутри нее дрожь, и Лили, круто развернувшись, медленным шагом направилась к реке.
Лили ничего не ожидала от этой встречи, на самом деле, ей было просто радостно увидеть его насмешливые, лукавые глаза, а томик Жестов, лежавший у нее в сумке, отчего-то грузом лежал на душе — она знала, что ее подделка, сделанная впопыхах, уже растворилась, а какое-то седьмое чувство, говорившее ей, что данная книжка не просто обычный родословный том, привело ее к тому, что она мечтала отдать «Жесты» ему. Сжав сильнее ручку сумку, Лили вышла наконец к знакомому мосту, и, задержав дыхание, слегка замедленным шагом подошла к нему, потому что вдруг среди вороха цветных мантий и шармбатонских шляп, она увидел высокую, облаченную в черное фигуру, меланхолично смотревшую в воду.
— Скорпиус, — отчего-то нерешительно позвала Лили, и он, словно очнувшись от столетнего дрема, дернулся и круто развернулся, сузив глаза, словно ожидая опасности и нападения. И только наткнувшись на ее пытливый взгляд, он, мрачно усмехнувшись, произнес, отвернувшись:
— Давно не виделись, Поттер.
Примостившись рядом с ним, она также облокотилась об узорчатую решетку, и, поджав губы, бросила на него холодный взгляд:
— Как ты нашел меня?
— Очевидно же, что ты приехала к кому-то из своих многочисленных родственников…
— Да нет, не очевидно, — холодно протянула Лили, а потом победно усмехнулась: — По-моему, кто-то потратил на добычу этой информации чертовски много времени.
— Да? — наигранно ласково протянул Малфой, повернув к ней голову. В его глазах сверкало едва заметное раздражение, смешанное со злостью, что лишь раззадорило Лили. — Что ж, в таком случае, этот кто-то, видимо, очень хотел с тобой встретиться.
— И самое главное: для чего, — подхватив его тон, прошептала она, и он, озадаченно поглядев на нее, устало вздохнул, проговорив:
— Не знаю, что у тебя за энергия или чары такие, Поттер, но стоит нам встретиться tet-a-tet, как я начинаю сильно уставать и жалеть, что вообще куда-то пошел.
— Восприму это как комплимент, — развернувшись и медленно направившись вдоль моста, бросила Лили, зная, что вот сейчас он точно, непременно пойдет за ней. И так действительно было: мерный стук трости раздавался за ее спиной, и, не сдержавшись, она посмотрела на него. Трость в его руках была не той, что в Англии, и почему-то именно в этот момент она вспомнила, как Джейк говорил, что Скорпиус тайно возвращал себе конфискованные правительством вещи.
Он тоже остановился, посмотрев на нее, и, озаряемый светом, Скорпиус вдруг предстал пред ней как будто больным: его глаза больше не искрились той опьяняющей опасностью, он выглядел как человек, который заставлял себя жить, дышать, куда-то идти — это впечатление выбило у нее воздух из легких.
— Что ты делал все это время, Скорпиус? — тихо, болезненно протянула Лили, чувствуя, что готова расплакаться. Какая-то тоска силками сковало ее сердце, когда она все пристальнее всматривалась в это лицо и видела там только усталость и какую-то боль.
Усмехнувшись, Скорпиус, приподняв брови, спокойно ответил:
— Тратил свою жизнь впустую, пил, изредка ходил по шлюхам и навещал время от времени родителей, — и, словно ему стало тяжело говорить, он остановился, взяв побольше воздуха легкими, а потом холодно добавил: — Я удовлетворил твое любопытство?
— Вполне, — яростно прошептала Лили, почувствовав неконтролируемую ненависть внутри себя. И как она только могла подумать, что он, Скорпиус Малфой, любит ее? Эта мысль показалась ей до того абсурдной сейчас, когда она стояла напротив него и видела в его глазах холодное безразличие, что Лили, не сдержавшись, подошла к нему ближе и проговорила быстро: — Зачем ты вообще захотел встретиться?
— А зачем ты решила меня найти?
— Я…
— Что, скажешь, приехала повидаться с родственничками? — холодно проговорил он, улыбаясь сильнее, сверкнув не по-доброму глазами, в которых так и читалась ярость. — Дорогая Лили, кажется я говорил уже не раз: не стоит мне врать. Я слышу все твои мысли за версту и, о ужас, весь тот вечер в ресторане ты думала обо мне.
— Ну, Малфой, — с ненавистью прошептала она, ударив его кулачком по плечу, но он даже не шелохнулся, смотря на нее своим ледяным взором, когда ей хотелось, чтобы вместо этого застывшего насмешливого выражения лица появилась боль, та самая, которая иногда сквозила в серых глазах. — Какая же ты сволочь!
— Правда что ли? — рассмеявшись коротко, протянул он, слегка склонив голову набок, будто специально вызывая в ней новый приступ неконтролируемой злости. — А я когда-то был другим? Если тебе нужен добрый, надежный паренек, Поттер, то ты немного ошиблась страной: Томас ждет тебя в Англии, и, думаю, сейчас находится в пучине депрессии. Бедняга, я вот иногда думаю, что бы сделал на его месте. Как жаль, что такого никогда не будет — я не настолько жалок.
Звук раздавшейся пощечины оглушил Лили, и она сквозь слезы увидела лишь свою занесенную руку и безмятежное лицо Малфоя, которое в момент исказилось: сквозь это безразличие прорисовывалась такая ярость, что Поттер даже испуганно сжалась, ей отчего-то показалась, что сейчас он ее точно убьет или искалечит, разве Малфои прощают такое хоть кому-то?
Но ничего не происходило. Приоткрыв глаза, она посмотрела на Скорпиуса, который каким-то странным взглядом изучал ее: в этом сером, поистине английском тумане проблескивала странная эмоция страха, которую она не видела у него даже тогда, когда ему огласили приговор на суде. Сглотнув, Лили, распахнула глаза, непроизвольно сильнее сжала ручку сумки, выжидательно смотря на него.
— Уезжай, Поттер. Ничего хорошего не выходит из наших встреч.
— Потому что ты, Малфой, всегда говоришь и делаешь то, что считаешь правильным, а не то, что действительно бы хотел! Ты заложник своего мировоззрения, — с отчаяньем бросила Лили и, приоткрыв сумку, стала искать среди содержимого книгу.
— А не кажется ли тебе, что ты хочешь думать, будто это так? Не выдумала ли ты себе Скорпиуса Малфоя, несчастную жертву трагических обстоятельств? — эмоционально проговорил он, и его глаза сверкнули знакомым блеском. — Ты проецируешь на меня свою любовь к Альбусу: поначалу я слишком напоминал его тебе, вот и ты стала любить меня. На самом деле, тебе нравится во мне лишь образ твоего умершего брата: что уж сказать, у нас есть определенное сходство.
Лили замерла, удивленно смотря на него, видя какую-то болезненную эмоцию, и оцепенение так сковало ее, что не было сил даже ответить. Неужели Скорпиуса раздражала одна только мысль, что она видит в нем Альбуса, что ее чувства к нему — лишь психологическая ловушка, в которой она хотела спастись от чувств к брату? Ошарашено вздохнув, она замотала отчаянно головой, и он, прикрыв глаза, бросил, прежде чем развернуться:
— Я позвал тебя попрощаться. Окончательно, Лили. Признаться, моя ошибка: я думал, что если не навещу тебя после своего освобождения, то ты никогда не пойдешь искать меня. Но… Ты упорнее, чем я считал, — слегка усмехнувшись, Скорпиус меланхолично посмотрел на нее, а потом резко повернул голову, тем самым встав к ней спиной. — Уезжай, Поттер. Все это с самого начало было слишком… сложным и ненужным.
— Нет! — воскликнула Лили, видя, как на секунду дрогнула его спина. Ей казалось, что почва стремительно уходила у нее из-под ног, когда как теперь она еще более явно видела его чувства. Скорпиус действительно был влюблен в нее, и зная это… как она могла его отпустить?
Стоя спиной к ней, он, остановившись, сжал сильнее трость и посмотрел на текучую гладь, а потом спокойно, размеренно проговорил с полным отсутствием эмоций:
— Тогда как тебе это: я сделал так, чтобы Роза Уизли нашла это письмо. Это я подстроил все так, чтобы письмо было без защиты и в твоем доме. А потом я же убедил Альбуса, что ему нужно сдаться властям… только вот из-за того, что он доверял Демиану, а не мне, я просчитался, и не смог забрать документы. Когда его задерживали, а я не знал, что это именно этот день, я пришел к нему за ними, но облава авроров порушила все мои планы. И тогда мне пришлось обратиться к тебе, Поттер, — сильнее сжав трость в своих руках, Скорпиус спокойным, безразличным голосом спросил, не поворачиваясь: — Как тебе такая правда? Все еще любишь меня, несмотря на то, что я разрушил всю твою жизнь? Стал виновником смерти твоего брата?
Дыхание оборвалось уже после первых его слов. Лили стояла, распахнув глаза, чувствуя внутреннюю истерику и горечь, и теплые, мелкие слезинки вдруг забежали по ее лицу. Легкие болели: было так тяжело, словно они наполнились до основания свинцом. Злость, кромсающая внутренности, с такой силой навалилась на нее, что Лили, не сдержавшись, присела на корточки и безмолвно вскрикнула, сильнее сжавшись в комок.
И Скорпиус, стоявший напротив нее, смотревший в эту чертову реку, даже не пытавшийся убежать или куда-то скрыться, представлялся ей страшной глыбой. А страшно было от того, что среди этой злости и ненависти по-прежнему жила любовь, от которой она не могла избавиться. И, когда он занес ногу для шага, Лили яростно выкрикнула, сильнее сжав руку в кулак, не контролируя ни свои эмоции, ни свои мысли:
— Разве Люциус Малфой хотел бы, чтобы ты вырос таким?
Он так явственно вздрогнул, что Лили, ослепленная своими и его эмоциями, резко встала на ноги и вынула томик Жестов, сжав его до побеления костяшек.
— Откуда? — ошарашенно бросил он, круто развернувшись и увидев книгу в ее руках. Лили молчала, тяжело дыша, чувствуя даже некоторую слабость от этих болезненных эмоций. Вдруг подул сильный ветер и мелкие дождевые капли полились с неба. Люди, что-то вскрикивая, стали стремительно покидать набережную, потому что дождь с каждой минутой становился все сильнее, и Лили, мокрая, обозленная, со слипшимися волосами, которые спутались и теперь застилали ей частично обзор, подошла к нему, схватила с силой его руку и вложила в нее томик.
Медленно развернувшись, она тяжелым шагом побрела прочь, чувствуя себя побитой собакой, все время отчаянно думая, что вся ее жизнь — череда роковых ошибок, что она вечно и всегда любила не тех. И от этого мерзкого чувства внутри своей души не было покоя: сердце разрывалось от боли и осознания предательства. Оно просто дробилось на мелкие куски.
Когда чья-то тяжелая рука легла ей на плечо и заставила развернуться, Лили вздрогнула, сильнее заплакав, чувствуя, что не может больше сдерживать слезы, а холодный промозглый дождь лил с такой неукротимой, жестокой силой, что ей становилось слишком холодно. И только горящие серые глаза напротив заставили ее непроизвольно поддаться к нему ближе, уткнуться лбом в его грудь, а потом почувствовать, как очертания улицы пропадают, а вместо них плавно вырисовываются мрачные своды просторной комнаты, в которой было так тихо, словно в могиле.
Аккуратно взяв ее под локоть, Скорпиус отвел ее ближе к окну, а потом, скинув с ее плеч мокрое пальто, громко позвал:
— Тилли, сюда, — маленький домовик в красивом, на шотландский мотив, костюме появился в комнате, и Лили отчего-то сжалась, почувствовав прохладу: платье, хоть и не промокло, было все-таки легковатым для этой комнаты, ведь в ней стоял тяжелый, холодный воздух. — Просуши пальто и помоги мисс Поттер снять сапоги.
Безвольная и обессиленная, Лили села в кресло напротив Скорпиуса и удивленно на него посмотрела. Ее переполняли странные, противоестественные чувства, когда он оценивающим взглядом прошелся по ее открытым ногам, и она непроизвольно сильнее натянула подол своего платья. Тяжелая тишина не приносила ей облегчения, но и плакать не было сил: Лили просто ждала. Смотрела. Пыталась понять. Зачем? И, видимо, этот вопрос так сильно прорезался в ее лице, что Скорпиус, переведя свой взгляд в сторону, мрачно усмехнулся.
— Знаешь, Лили, когда родители без ума друг от друга, иногда выходит так, что их ребенок… остается будто один. И вроде бы они и его любят тоже, но какая-то странная, непомерная тяга, привязанность друг к другу перебивает все. Они бессознательно замечают только свои чувства, живут в своем выдуманном мирке и не могут трезво оценивать ни людей, ни обстоятельства, — спокойно протянул Скорпиус, и его взгляд был до того пустым, что Лили поежилась. Он говорил спокойным, ровным голосом, но с каждым произнесенным словом его лицо теряло привычное безразличие, обнажая ненависть, — и я из такой семьи. Мои родители так любят друг друга, что я не выдерживаю их присутствия больше часа. Меня выворачивает наизнанку, Лили. Потому что они ничего не замечают: право, моя мать пошла против своей семьи, выйдя замуж за отца, даже ее сестра Дафна перестала с ней общаться, оттого все мое детство прошло то в Малфой-мэноре, то во Франции: я даже не виделся до Хогвартса с Корвусом, и, конечно, ничего и никогда не слышал о своей кузине.
Замолчав, Скорпиус вдруг перевел свой взгляд на нее и как-то странно усмехнулся, слегка прищурившись. В его взгляде было так много разнообразных чувств, что Лили, завороженная, молча сидела и смотрела на него, пытаясь все их понять.
— Я избалованный ребенок: ничего в моей жизни меня не волновало и ничто не являлось ценностью. Чего бы я ни захотел, всего добивался: захотел изучать зелья — мне наняли лучшего профессора; решил заняться квиддичем — и отец выписал мне новейшие метлы. От природы так получилось, что у меня не было никаких трудностей, а даже если и было то, что мне давалось тяжело, я бросал все силы и в порыве азарта добивался-таки своего. В итоге: лучший ученик по зельеварению, все пророчили мне карьеру прадеда Абраксаса, который прославился на этом поприще. И поначалу мне было очень интересно: я ходил в запретную секцию, изучал и варил втайне запрещенные зелья, а потом неизменно блистал на уроках, все время уделывая эту заучку Уизли, — ухмылка на его губах стала шире, когда взгляд — меланхоличнее. Казалось, мыслями Скорпиус уже был не здесь и даже не замечал Лили. Все выглядело так, будто ему нестерпимо хотелось говорить и говорить, и было абсолютно плевать кому и при каких обстоятельствах.
— Но только мне стало скучно, еще на седьмом курсе Хогвартса я понял, что меня это совсем не волнует, и когда я поступил в лучший университет во всем магическом мире, чтобы доказать себе, что нет для меня в этом мире преград и невозможного, то я просто бросил его. Бросил, видя, как некоторые все ставили на кон, чтобы туда поступить; видя, как некоторые ломали себе жизни, морально гнили прямо на глазах от того, что все их труды оказались напрасными. Но. Я. Бросил. Потому что это больше не имело для меня ценности. Зелья теперь ничего не значат для меня, я чувствую лишь отвращение к ним и всему этому. Мне просто до ужаса было скучно и ненавистно все, чем я когда-либо занимался.
— То есть, ты хочешь сказать, что действительно сделал это все… из-за скуки? — робко протянула Лили, и он улыбнулся, даже слегка наклонившись к ней корпусом, а потом тихо прошептал:
— О нет, я мстил.
— За кого? — таким же шепотом проговорила Лили, и тут понимание мелькнуло стрелой в сознании: конечно же. За Люциуса Малфоя.
Скорпиус кивнул, а потом, встав с кресла, подошел, слегка прихрамывая, к Лили, и протянул ей руку, которую с волнующимся сердцем она приняла и поднялась к нему.
— Да, ничего не имело ценности, кроме одного: моего деда. Это он меня всему научил: пока родители, увлеченные своими жизнями и чувствами, пребывали в своем дивном мирке, он давал мне наставления, формировал мой характер и готовил к тому, чтобы всегда побежать, — Скорпиус, одной рукой подняв перед ее лицом томик, взволнованно проговорил: — Эту книгу он не отдал моему отцу, нет, наверное, дед видел во мне себя и хотел, чтобы я был сильным и жил, согласно этому кодексу, а значит, добивался всего. Только ничего не вышло: я повторил отчасти его судьбу и теперь не могу даже пойти к нему на могилу. Потому что он завещал быть похороненным в этой чертовой тоскливой Англии.
Яростнее сжав том, он отпустил ее руку и направился к настенному трельяжу, куда, выдвинув первый ящик, положил драгоценную книгу, и Лили отчего-то поежилась, чувствуя холод, когда он отошел от нее.
Не сдержавшись, она, повернувшись к нему так, чтобы можно было видеть его всего, эмоционально бросила:
— Ты мстил правительству, потому что Локантус посадил твоего деда, не так ли?
— Именно! — яростно ответил Скорпиус, круто развернувшись. Было непривычно видеть столько разнообразных эмоций в его лице, потому что они искажали Скорпиуса до неузнаваемости. — Он всегда относился к нам плохо, потому что моего отца защитил сам Гарри Поттер, и он не платил ему огромные суммы за свое освобождение. А вот деду было сложнее: он просидел два года после войны, а потом, опять же благодаря твоему отцу, был выпущен. Моя бабушка слишком долго и упорно писала письма великому Гарри Поттеру с просьбой об одной единственной услуге, и он сдался, — рассмеявшись коротко, Малфой с силой сжал руку в кулак, а потом, словно опомнившись, быстро отцепил пальцы, пытаясь придать лицу спокойствие и леность. Впрочем, тщетно. — Вот тогда Локантус уже ни на шутку разозлился: и спустя десять лет после суда над Пожирателями и того, как мой дед отсидел срок, он забрал его обратно в Азкабан. Сказал, что Люциус Малфой ненадежный человек в эпоху, когда идет сближение с магглами и что мы, Малфои, по-прежнему поддерживаем идеологию Пожирателей, хотя, видит Мерлин, как же плевать нам было на этих магглов!
Резко замолчав, Скорпиус отвернулся к трельяжу и облокотился руками о него, слишком часто задышав. Было так больно смотреть на него, что Лили, не сдержавшись, медленно подошла к нему и положила робко свою ладонь на его широкую спину, и он весь вздрогнул, не отрывая своего взгляда от деревянной лакированной поверхности.
— Твой брат любил заводить разговоры в гостиной Слизерина о мести Правительству. Его интересовала геройская история и лавры, и поначалу я не обращал на это внимание: Поттер вообще меня всегда бесил своим желанием прославиться где бы то ни было. Он, наверное, и на Слизерин поступил лишь для того, чтобы выделиться, — усмехнувшись, Скорпиус оттолкнулся от деревянной поверхности, и внимательно посмотрел на Лили. — Все в Жесте было моим: и название, и план, и доказательства. После того, как я понял, что нет у меня ничего, кроме желания отомстить этому сопливому уроду за смерть моего деда. Я жил ради этого! Впервые я чувствовал интерес к этой чертовой жизни! И поэтому Альбус был идеален для роли предводителя: он прекрасный оратор. Только вот…
Тишина, повисшая в ту же секунду, заставила Лили сильнее всмотреться в малфоевские черты. Непроизвольная жалость к нему и сострадание так сильно переполняли ее, что она, забывшая на секунду об Альбусе, погладила его по руке, видя в Скорпиусе загнанного зверя.
— Зачем ты сдал Альбуса? — решительно протянула она тогда, когда тишина уже слишком раздражала воспаленные нервы, а жаление оправдать его прорисовывалось так отчетливо, что она, подавшись к нему ближе, схватила его плечи руками.
— Что, хочешь оправдать меня? — с какой-то яростью проговорил Скорпиус, не скидывая ее рук, но и не обнимая. Его глаза опять яростно сверкнули, придав Лили какую-то странную, извращенную уверенность:
— Ты никогда не делаешь ничего просто так, поэтому ответь: зачем?
— Потому что он стал с медленно сходить с ума со своим тщеславием, — быстро проговорил Скорпиус, блеснув глазами. — Он хотел убить его, когда весь Жест существовал для справедливой мести перед всем народом! Он хотел устроить теракт в тот день, когда Локантус должен был встретиться с представителями магглов, в день, когда в одном этом министерском помещении было людей больше, чем, наверное, даже на пресс-конференции, ведь это эпохальное событие! — тяжело задышав, он вдруг притянул Лили к себе ближе, отчаянно пытаясь найти что-то в ее глазах. — Я ужасный человек, да, но не больной психопат, готовый убить сотни людей. Все, чего я хотел, — справедливости. И чтобы мой дед гордился мной, ведь впервые Малфой занял не выгодную сторону, а борьбу против мошенников, которые растрачивали волшебные богатства. И кто ж знал, что я сама создам еще большее зло в лице Альбуса Поттера, для которого после смерти родителей не существовало больше никаких границ.
И опять молчание повисло в комнате, только теперь Лили чувствовала, как земля мерно уходит из-под ног. Закрыв глаза, она почувствовала подступающие к горлу слезы и, отпустив свои руки с его плеч, прикрыла половину лица ладонью, отрывисто дыша. Было страшно и больно, и сейчас она ненавидела себя за то, что стоит здесь и зачем-то пытается разобраться в этом всем. Стало ли ей лучше от правды? Была ли хотя бы капля счастья в том, чтобы понять, насколько ты заблуждался во всех и вся?
Открыв глаза, она печально посмотрела на Скорпиуса, который внимательно следил за всеми ее эмоциями, и вид у него был до того напряженный, что Лили, не сдержавшись, как-то болезненно и при этом ласково улыбнулась, смотря на него, чувствуя, как от одного только его вида ее всю переполняет какой-то странный, противоестественный покой.
— И ты пытался меня отправить обратно? — тихо прошептала она, чувствуя, как он свел скулы от эмоций. — Запирая внутри себя все эти эмоции, ты разрушал не меня, а себя, Скорпиус…
— Я сдал твоего брата, Лили, — вдруг напомнил он, и Лили, опустив на секунду глаза, вдруг подняла их и посмотрела с такой горечью, что его руки на талии дрогнули.
— Если бы ты не рассказал мне, из-за чего, то тогда я бы точно возненавидела тебя, а потом и себя. Но теперь, зная все это… хотя, может ты мне врешь?.., но таково мое сердце: я люблю, и моя любовь будет вечно верить и нуждаться в тебе. Не надо отвергать мои чувства, Малфой. Я никогда не видела в тебя Альбуса, никогда. Все это время я любила тебя потому что ты был единственным, кто понимал меня. Действительно понимал.
И, подавшись навстречу к нему, она обвила его напряженную шею и аккуратно поцеловала, чувствуя, что с каждой секундой поцелуй становился все жарче, а тело — разгоряченным, и среди этого вороха чувств, эмоций, Лили думала лишь об одном: что жить в этом мире, полном страданий и боли, иллюзий и лживых жестов, без этих сильных рук, обнимающих ее талию, ведущих куда-то за собой в другую комнату, просто невозможно.
В этом мире просто нужно кого-то любить.
Или хотя бы что-то.
И как всегда Лили выбирала то, что было тяжелее всего: любить Скорпиуса Малфоя.
***
Первые солнечные лучи, проникавшие в комнату, медленно ползли от тюли к шкафу, а затем, словно смущенные своим озорством, они медленно поплыли по всей комнате, останавливаясь иногда на скомканной кровати, где среди вороха постельного белья спал, поджав под себя подушки, Скорпиус, и Лили, сильнее вцепившись в одеяло, которым укутывалась, с неосязаемой лаской и волнением смотрела на него. Было так сладостно просыпаться и видеть его, спящего и умиротворенного, что у нее просто замирало сердце, и чтобы не разбудить его, она робко присела на кресло у кровати и внимательно смотрела на него.
Размеренно дыша, он иногда что-то ворчал про себя, и Лили, не сдерживаясь, улыбалась себе и не могла нарадоваться: ей было так хорошо и радостно, что она боялась только одного — засмеяться в голос.
Часы показывали почти десять, когда он, повернувшись к ней лицом, приоткрыл сонно глаза, и Лили, не сдержавшись, ласково улыбнулась, а потом, присев на кровать, все так смотря на его лицо, тихо произнесла:
— Кто бы знал, что опасный Скорпиус Малфой такая соня?
Малфой усмехнулся, а потом, резко привстав и завалив ее на кровать, весело ответил:
— Насчет опасного советую не шутить. Ведь еще немного, и тебе придется брать ответственность за свое поведение.
— И в какой же форме? — кокетливо протянула Лили, аккуратно пробежав кончиками пальцев по его слегка выпирающим ключицам, а потом, не сдержавшись, она резко провела языком по одной из них и весело усмехнулась.
— Я серьезно, Поттер. Такими темпами я тебя вообще никуда не отпущу.
— А может, я и не хочу никуда уходить?
Он фыркнул, перекатившись на спину, и Лили, опьяненная какой-то радостью, задумчиво посмотрела на потолок, когда лучик солнца прошелся по ее лицу. Легкость и какая-то воздушность переполняли ее — прямо сейчас она могла перевернуть весь этот чертовый мир и добиться всего, что только пожелает.
Улыбнувшись сильнее, Лили подумала, что вот теперь все будет точно нормально: она больше никогда его не оставит, ничто не сможет стать у нее на пути, потому что без него ее ждет такая пустота и тоска, что вправе удушиться. Повернув голову к Скорпиус, она заметила, что он разглядывал ее своим холодным взглядом, только Лили теперь знала, что холод не приравнивался безразличию. Это лишь его глупая попытка скрыть собственные чувства. Улыбнувшись сильнее, Лили прошептала тихо, медленно сцепив свою руку с его и облизнув на секунду губы:
— А сейчас… есть ли что-нибудь ценное для тебя сейчас?
Хмыкнув, Скорпиус отвел свой взгляд куда-то в сторону, и Лили с замиранием сердца следила за ним, пытаясь считать все его эмоции. Но тщетно. Он лишь смотрел каким-то задумчивым взглядом, словно пытаясь что-то прикинуть, и с каждой секундой она чувствовала, как внутри нее каплей за каплей появлялась какая-то грусть.
И вдруг он резко посмотрел на нее серьезным взглядом и проговорил тихо, так, чтобы даже озорные солнечные лучи не смогли ничего услышать, чтобы весь мир в своей постоянной житейской спешке и погоне за несущественным не мог посмеяться над искренностью его слов. Вернее слова, потому Скорпиус сказал лишь одно:
— Есть.ноябрь, пять лет назад
Снег пушистыми хлопьями падал на землю, и Лили, поежившись, плотнее укуталась в пальто, словно это вообще могло спасти ее от холода. Впрочем, это все было бессмысленно изначально, ведь Лили сидела прямо на земле и безжизненными глазами смотрела на обледеневшую гладь Большого озера, и думала, думала, думала. Задирки идиотки Поппи принимали совсем дурной оборот: если раньше она отделывалась простыми замечаниями и ехидным «что скажет твой папочка, когда узнает, что ты — магглоненавистница, Поттер?», то теперь у Лили внезапно стали пропадать домашние работы, а среди вещей в шкафу то и дело обнаруживались жабы и мелкие больно кусавшиеся насекомые.
В какой-то момент Лили, не обращавшая внимание на ее слова, а вместо этого лишь сильнее поднимавшая голову, проходя мимо надоедливой однокурсницы, почувствовала внутри себя комок такой ярости, что, не сдержавшись, она напустила на нее летучемышиный сглаз, однако, видимо, перестаравшись, Лили не просто парализовала Поппи, но и ввела ее в транс, из которого стараниями мисс Помфри Браун удалось вывести только на следующий день.
Скандал был страшным: мистер Браун, видный министерский деятель, вызвал ее родителей в школу, и, ругаясь, заявил, что не даст этому делу спуска, и только директор смогла повлиять на него, сказав, что Лили будет строго наказана отработками после уроков до конца учебного года и весь оставшийся пятый курс будет тщательно следить за тем, чтобы мисс Поттер ни коем образом не навредила мисс Поппи Браун.
Усмехнувшись, Лили отвернула голову от глади озера, и, презрительно сощурившись, посмотрела на простилающийся Запретный лес. Если бы ей сказали, что можно отмотать время назад и не делать всего того, что сделала она, Лили бы насмешливо фыркнула и ушла прочь. Потому что, если бы была ее воля, то она бы из раза в раз наслаждалась тем, как Поппи, скривившись, падала навзничь на пол. «Она заслужила», — меланхолично подумала Лили, а потом, встав с слегка мокрой земли, отряхнула подол своей мантии.
Да, она заслужила… но отчего же так грустно? Огорченный отец, шепотки в ее спину и разочарование в глазах директора — почему все это так сильно подрывало ее настроение? Как же Лили ненавидела видеть это тягучее, сложное чувство неудовлетворения ее поведением в глазах у отца. Казалось, ему было до того грустно смотреть на нее и Альбуса, что всякий раз его лицо искажалось в каком-то надуманном страдании.
Тяжело вздохнув, Лили медленно побрела прямиком к Хогвартсу, понуро опустив голову, то и дело ежась от пронзительного ветерка. Как она ненавидела эту школу! Хотелось просто сбежать или заболеть настолько сильно, чтобы ее увезли в Мунго, Мерлин, да что угодно, лишь бы не эта треклятая школа с извечно ворчащими портретами, странным магглами, смотрящими на них, волшебников, как на кусок мяса, и идиотов однокурсников, которые, словно сговорившись, то и дело пытались вывести ее из себя.
Когда в Хогвартсе учился Джеймс, никому не приходило в голову даже спорить с ней, но стоило старшему брату покинуть школу, как люди, окружавшие ее, резко переменили свое поведение: они смотрели на нее оценивающими скользкими взглядами и будто ждали того самого момента, когда она была наиболее уязвимой, чтобы с ревом вырвать у Лили эту глупую улыбку и маску спокойствия. И если поначалу она с достоинством несла свой крест, то с каждым днем становилось только хуже — неизбежные сравнивания ее с Розой, постоянное доминирование последней и вечные упреки в глазах родителей — все это так осточертело ей, что, в какой-то момент Лили задумалась о том, что, возможно, что-то действительно не так именно с ней, а не с окружающими людьми?
Отчаянье переполняло ее, когда, отряхнув мантию, она прислонилась спиной к стене замка и задумчиво посмотрела на вход. Лили стояла между рыцарскими доспехами, и люди, то входившие, то выходившие, не могли видеть ее, отчего Поттер становилось легче: наблюдая за ними, она все думала и думала о том, как же ей жить дальше и есть ли смысл вообще терпеть всех вокруг, а не взять и не сбежать в неизбежность? То ли дело Альбус: он всегда знал, как и для чего жить, у него были стремления и таланты, ее брату не нужно было ничего никому доказывать, один его вид говорил о многом. Так почему же наследственность решила отыграться на Лили, не наделив ее ничем примечательным? Почему во всей ее многочисленной семье она была самой убогой?
— Бедная Поппи, — услышала Лили сквозь дрему мыслей и напряглась, слегка скосив глаза в сторону выхода. В замок вошли Саммер и Энтони Флетчер, двойняшки-сплетники, которые не упускали ни одного момента, дабы не промыть кому-нибудь кости. — Ну и сучка же Поттер. Так трусливо и исподтишка, словно крыса.
— А ты ожидала чего-то другого? Всем же очевидно, что у нее ни мозгов, ни очарования, один только папаша за плечами.
— И что она только забыла на Гриффиндоре? Пошла бы на Слизерин вслед за братцем… хотя, таких убогих туда не берут! — и, рассмеявшись, они прошли мимо так медленно, словно специально, будто зная, что она стоит в нескольких шагах от них и слышит это все.
Прикрыв глаза, Лили скривилась, некстати подумав, что Роза-то, наверное, счастлива, ведь у нее появился очередной мотив, чтобы летом на семейных вечерах унижать Лили на глазах у всех родственников и бросать колкие, едкие, задевавшие саму душу слова.
Очередной тяжелый вздох сорвался с губ, и она, не выдержав, резко вышла из-за доспехов, заставив вскрикнуть входивших в помещение своим неожиданным появлением, а потом стремительно пошла к гостиной Слизерина, чувствуя какую-то потребность увидеть брата, просто посмотреть в его изумрудные, все понимающие глаза и услышать хоть что-нибудь ободряющее, ведь еще немного, и она точно сойдет с ума или расплачется от давления и этого общественного осуждения.
Стремительно спустившись по ступенькам к подземельям, Лили, остановившись у входа в гостиную, поняла, что не знает пароля. Неловко схватив себя за руках, она сглотнула, понуро опустив голову, и поморщилась от собственной глупости и импульсивности. И на кой черт она вообще сюда пришла? Не хватало ей позора раньше, так нет же, нужно прийти сюда и ждать, пока какой-нибудь слизеринец не выйдет и не начнет смеяться над ней. Повезет еще, если это будет однокурсник брата, а если кто младше… Слегка топнув ногой, Лили развернулась и резко остановилась, потому что прямо к ней по ступеням спускался Скорпиус Малфой, задумчиво придерживая в руке книги и бессмысленно смотря куда-то под ноги. И, словно почувствовав ее взгляд, он резко поднял голову и вопросительно вскинул бровь, холодным, ледяным взором окинув ее.
Лили сжалась внутренне и в который раз прокляла себя за излишнюю импульсивность.
— Я… — медленно протянула она, сцепив руки, а потом, поджав губы, тихо проговорила: — Ты не мог бы позвать Альбуса?
Скорпиус хмыкнул, пройдя мимо, а потом, насмешливо бросил из-за спины:
— Не стоит приходить сюда в одиночку, Поттер.
— Я…
— Не стоит, — холодно повторил он, а потом исчез за портретом, и Лили вновь оказалась в гудящей и дробящей перепонки тишине.
Какое-то время она все еще по-глупому пялилась в то место, где совсем недавно стоял Скорпиус, а потом, смирившись и сдавшись, она медленно поплелась дальше.
Настроение было до того паршивым, что, не выдержав, Лили прикрыла на секунду глаза, а потом решительно поднялась по ступенькам и пошла вперед, думая о том, что самое время натягивать улыбку на лицо и идти в свою комнату, накладывать защищающие заклинания на вещи и пергаменты, чтобы эти стервы даже не пытались еще хоть как-то подставить ее перед профессорами.
Решительно огибая коридоры, Лили, кривя губы, шла и шла, не обращая внимание ни на что, пока до ее сознания не стало доходить, что кто-то отчетливо зовет ее по имени. Развернувшись, она заранее сжала палочку в своих руках, а потом, заметив знакомый силуэт, Лили вздохнула слегка облегченно, потому что звал ее Альбус.
— Ты что здесь делаешь? — серьезно проговорил Альбус, подойдя к ней ближе. В полутьме Лили с трудом могла разглядеть его выражение лица, но уже по голосу знала и слышала, что он начинает злиться.
— Я пришла к тебе…
— Никогда больше не ходи в подземелья, Лил-с, — тут же перебил он ее, а потом, оглядевшись по сторонам, схватил за локоть и повел куда-то в сторону, явно чего-то опасаясь, может, быть подслушанным?
Лили не особо сопротивлялась, когда он в какой-то момент вывел ее к Астрономической башне, и, прикрыв дверь, облегченно выдохнул, наконец отпустив Лили, чтобы теперь посмотреть внимательно ей в лицо. Его взгляд был серьезным и сосредоточенным, словно он действительно о чем-то лихорадочно думал, и Лили, сжавшись, вдруг осознала, что зря она хотела найти в нем утешение: в конце концов, Альбус был не из тех людей, кто поддерживал людей в трудные минуты; о нет, обычно он делала так, чтобы им становилось хуже, ведь, как Альбус считал, нет иной возможности выбраться из этого жалкого состояния.
Но в этот раз он медлил и ничего не говорил. Наверное, вид у нее был до того грустным, что Альбус не решался хоть как-то подступиться, а только внимательно взирал этими так похожими на отца глазами, из-за чего Лили стало неловко и она отвернулась, чтобы посмотреть на простиравшееся темно-синее небо, которое своими безжизненными красками отравляло ее внутренности.
— Скажи, Альбус, — медленно проговорила она, когда молчание стало слишком тяжелым, а его взгляд — невыносимым. Лили бессмысленно пыталась отыскать в этом ноябрьском небе звезды, но их не было — синева была до того безжизненна, что даже мертвый свет звезд не появлялся на ней. — Я плохой человек?
— Не бывает хороших или плохих людей, Лили, — спокойно ответил он, и она, не сдержавшись, повернула голову к нему и меланхолично посмотрела.
— Как это?
— А вот так: не бывает. Есть лишь те, кто нам нравится, и те, кто нет. А дальше в зависимости от нашей симпатии или антипатии мы считаем этого человека хорошим или плохим.
Грустно хмыкнув, Лили отвернулась и опустила голову, задумчиво проведя носком сапог по каменному полу, словно стараясь стереть этот несчастный камень. Пожав плечами, она спокойно бросила:
— Не понимаю.
— Ну вот я: хороший или плохой человек?
— Конечно, хороший!
— Да? — насмешливо протянул Альбус, и Лили, улыбнувшись, еще сильнее стала проводить сапогом по полу, чувствуя внутреннее отчаянье. — А ведь с тобой, пожалуй, никто не согласиться. Ты любишь меня, Лили, оттого и думаешь, что я хороший. Но для всех остальных — я тот еще урод. Отсюда и получается, что все дело лишь в твоем отношении к человеку, а потому и не бывает добрых или злых, хороших или плохих. Ты либо симпатизируешь кому-то, либо нет.
Задумчиво остановившись, Лили медленно подняла на него свои грустные глаза и внимательно посмотрела на Альбуса: он выглядел непринужденным и расслабленным, что было довольно редким зрелищем. Альбус тоже смотрел на небо, прислонившись к стенке, и его волосы трепетались от легких порывов ветра, и в этом движении жизни Лили видела что-то такое тоскливое и пугающее, что, сильнее всматриваясь в черты брата, находя там столько всего от отца, она с некоторым отчаяньем чувствовала, как сильно, больно бьется ее сердце.
— Дурак ты, Альбус, — тихо прошептала она, и он, вздрогнув, посмотрел на нее, и вид его в момент стал каким-то напряженным. Словно Альбус ждал какой-то атаки, а может, все это время бой был в его груди, и он на секунду забыл о нем, пока Лили не напоминала ему о реальности? — Я считаю тебя хорошим не потому, что люблю. Я люблю тебя, даже зная, что ты творишь. А делаешь ты много ужасного, Альбус. И именно потому я и считаю тебе хорошим: ведь несмотря на твое лицемерие, тщеславие и самомнение, что ты проявляешь к другим, со мной ты совсем другой, — сглотнув, наблюдая за тем, как мрачнее и мрачнее становился Альбус от каждого ее слова, Лили, повернувшись к нему всем корпусом, ласково проговорила, смотря в эти жесткие, наполненные зловещей зеленью глаза. — Я дорога тебе, Альбус. И именно из-за этого для меня ты всегда, чтобы ни сделал, ни сказал, ни выкинул, всегда будешь хорошим.
Ветер вздрогнул, налетел с последней силой, а потом, пораженный, умолк. И в этой тишине, полутьме, с гулко бьющимся сердцем Лили внимательно смотрела на брата и думала, что там, впереди, неизведанные и неиспытанные чувства и события, которые могут сделать ее сильнее или окончательно сломать. Даже завтра может быть что угодно: от потери до приобретения, и Лили, уставшей, надломанной, но еще стоявшей на ногах, было абсолютно плевать.
Потому что среди всех лживых жестов, окружавших ее, среди людей, мечтавших о ее падении, среди разочарований и тревог, в ее жизни было то немногое, ради чего стоило стоять и смеяться в лицо неприятностям; стоять и искать новый горизонт.
И кто знает, кто может ей сказать уверенно и без оглядки на собственные заботы, что уже даже завтра она не найдет еще тысячу причин для того, чтобы продолжать сносить бремя своей жизни и лицемерия, чтобы вот так вот стоять напротив Альбуса и улыбаться ему от той нежности, что просыпалась в ее души из-за любви.
Лили улыбнулась сильнее, так, что щеки еще чуть-чуть — и могли лопнуть под давлением ее старания. Ведь все рано или поздно пройдет, и даже после этой измученной синевы взойдет яркое солнце. Так будет всегда: и при ней, и после нее, а значит, и в ее жизни сквозь череду невзгод и страхов, боли и иллюзий наступит день полного счастья.
И тогда больше не будет нужна ей ни лицемерная улыбка, ни раздражавшее окружающих внешнее спокойствие — тогда она будет запредельно, до ужаса искренней.
***
Дорогой Луи!
Прошу, не злись на меня и не обижайся за то, что я так поспешно уехала в Англию, даже не предупредив тебя лично при встрече: это ненадолго. В конце концов, мне нужно навестить могилу брата, прежде чем окончательно собрать все вещи и переехать к Скорпиусу, ведь кто знает, когда у меня появится минутка для следующего визита? Сам знаешь, как Скорпиус ненавидит Англию, поэтому, сомневаюсь, что мы вообще когда-нибудь наведаем эту страну.
Знаешь, здесь все, как и прежде: дождь нещадно льет каждый день, и стоит мне только выбраться в Годриковую впадину, как я вынуждена накладывать заклинания, чтобы не промокнуть; один Альбус(Мерлин, подумать только, ему уже исполнилось целых три года!) радуется дождю, вот серьезно, стоит только забарабанить каплям по окнам, как он начинает смеяться и бить в ладошки. В такие моменты невольно вспоминаю его отца: вот кто уж всегда радовался плохой погоде, находя в этом убедительную причину остаться дома.
Алфита и Джеймс подозрительно переговариваются, кажется (я почти уверена), скоро я стану тетей во второй раз, но отчего-то они совсем ничего не говорят мне. Джеймс вообще странный, как узнал, что я помолвлена со Скорпиусом, так и сконфузился: наверное, все это время он надеялся, что я вернусь к Джейку, хотя, видит Мерлин, ему совсем уже плевать на меня: недавно я видела его на общественном выступлении перед волшебниками, где он говорил об альтернативных отношениях с магглами, мол, нужно усилить наше тайное присутствие в высших государственных органах, дабы знать наперед, что они разрабатывают и придумывают. В общем, он на коне и так счастлив, что, кажется, забыл меня, даже более того, в последнее время он стал появляться на официальных раутах с Розой (нужно срочно проверить его на применение империо), и не могу винить его в том: все-таки, она настоящий профессионал в своем деле, не правда ли, Луи? Помнишь, как она всегда кичилась, что точно прославится? Боюсь, как бы при встрече с ней я случайно не стала иронизировать на тему того, что все интересующие ее мужчины предпочитают меня (ничего не могу поделать с собой).
По просьбе миссис Малфой я заглянула в мэнор, чтобы забрать пару книг и ее украшений: она сказала, что мистер Малфой не отпустит ее в Англию даже со мной, потому что считает, что на них все еще точит зуб Министерство. Что ж, не могу их винить в этом, о Малфоях в английском обществе сейчас говорят удивительные вещи: кажется, так еще никого не романтизировали таинственным флером… Поэтому, передай, пожалуйста, Скорпиусу, чтобы он не сердился, что я задержусь еще на пару дней — в этом доме столько всего, что, боюсь, на поиски мне понадобится больше времени.
А еще передай, что если он опять хотя бы заикнется в письме о приветствиях Томасу, то я его точно убью при встрече: ревновать меня к нему просто смехотворно! (стерто).
И вот еще: увидишь, что он опять пошел в ресторан со своими друзьями, обязательно сообщи мне и тактично намекни ему, что его после моего возвращения ждет адская жизнь, коль он думает, что может опять начинать выпивать в компании этих мужланов. (стерто).
А также проследи, чтобы он вовремя питался и, если он будет выглядеть так, словно совсем не спит, пиши мне! (стерто).
И вообще: почаще приходи к нему, правда, а то я очень волнуюсь, в последнее время из-за заказов из Министерства он с этими зельями не расстается, вот уж кому и к чему ревновать нужно. (стерто)
На этом, наверное, все.
Извини за это сумбурное письмо, но просто я так зла на Скорпиуса, что даже не хочу ему писать и вообще, что он думает о себе, когда начинает упрекать меня в том, что намеренно задерживаюсь в этой чертовой Англии, как будто я не мечтаю днями и ночами увидеть его! (стерто)
Передавай привет родителям и не скучай, Джеймс достал нам билеты на его ближайшую игру, которая пройдет во Франции, так что мы еще оторвемся!
С любовью и наилучшими пожеланиями,
Лили.
P. S. И все-таки, Луи, пожалуйста, навести как-нибудь Скорпиуса. Мне кажется, что он там совсем со своими склянками одичал.
P. S. S. Прикладываю тебе колдографию Альбуса, Мерлин, какой же он душечка, Луи!
P. S. S. Интересно, как думаешь, Скорпиус переживет, если нашего ребенка тоже будут звать Альбусом? Или два Альбуса в одной семье — это слишком? А как тебе имя Дионис? Слишком вычурно? Мерлин, как я надеюсь, что Скорпиус не захочет назвать его Люциусом, ну в самом деле, кто дает имя ребенку в честь дьявола?.. (стерто).Счастье, — говорил он, —
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.
***
— Вы уверены, мистер Малфой?
Скорпиус молчал, смотря в окно, выходившее на хижину Хагрида, и, безразлично передернув бровью, лениво крутил палочку в руках. За окном была яркая осень, одетая в желто-красную одёжку, и его мутило от этой пестроты. Было тошно, и, может, совсем немного даже как-то тоскливо, но Малфой, презрительно скривив брови, лишь безразлично смотрел на улицу, чуть склонив голову набок.
— Если вы сейчас откажетесь от статуса старосты, то… вы же должны понимать, что больше никогда не получите столь высокое предложение, не говоря уже о чем-то более значимом?
Склонив голову еще чуть ниже, чтобы профессор не увидел, до чего же смешно ему и до чего же ненужная улыбка лезет на губы, Скорпиус неслышно усмехнулся, пытаясь не засмеяться вслух. Профессор Когар, его декан, был до удивительного не слизеринец, и внутри себя Малфой всегда презирал его. Подхалимный старик, который просто имел хорошие отношения с директором и всей властью в целом — от одного его вида Скорпиуса выворачивало наизнанку, а губы непроизвольно поджимались. Но он молчал. Дед учил его, что нельзя портить отношения с людьми, даже если кажется, что они совсем незначительны, ведь в любом случае — это связи, которые неминуемо принесут свои плоды. И Скорпиус, уважавший своего деда до робости, покорно следовал его советам: он прятал любую искорку презрения и старался усмехаться менее высокомерно, стоило ему только прийти на очередной урок Зельеварения.
Когар не разбирался в своем предмете — это Скорпиус просек сразу, но, захлопнув гордость где-то между ребер, молчаливо скалился, наблюдая за тщетными попытками произвести впечатление на учеников. Люди, хоть немного умевшие читать учебники и следовать инструкциям, видели его насквозь и не уважали, из-за чего получали нагоняи и отработки. И Малфой, будучи все же умнее своих однокурсников, лишь наблюдал за всем балаганом в классе. Он не вмешивался и не встревал, зная, что толку от этого не будет.
— Конечно, сэр. Но я все равно настаиваю: мне не нужен значок старосты.
— В таком случае… я отдам его мистеру Поттеру.
Малфой усмехнулся, открыто посмотрев на декана, думая о том, какой же он все-таки идиот, но, даже не скривившись, спокойно произнес:
— Отличный выбор, сэр.
С Альбусом он договорился сразу, как получил оповещение о том, что его назначают на должность старосты. Скорпиус не хотел им быть: патрулировать коридоры, ходить на заседания, быть постоянно использованным однокурсниками для прикрытия их уходов — все это казалось Малфою слишком… тягостным. Одно дело просто прикрыть опаздывающего однокурсника, а потом заставить его выполнить какую-то мелкую работенку, а с другой стороны полноценная ответственность и постоянное отмазывание собственной репутации. Скорпиусу не нужна была репутация. У него была фамилия, которая заранее вызывала в людях только лишь определенные ассоциации.
То ли дело Поттер: любитель серьезных разговоров в гостиной, постоянного внимания и отчаянных выходок. Конечно, было очевидно, что выбирали из них двоих: оба были лучшими учениками Слизерина с отсутствием промахов, у Скорпиуса — потому что мастерски все скрывал, у Альбуса — потому что все закрывали глаза. И Малфой понял, что это отличный план: дать Поттеру так необходимое ему внимание, а потом в какой-то момент прийти и потребовать платы. В конце концов, он и сам был не идиотом, соглашаясь на сделку со Скорпиусом — все знают, что Малфой всегда приходит за своим.
— Что ж, тогда доразбирай книги, Скорпиус, и возвращайся в гостиную, — мрачно пробормотал Когар, а потом, схватив значок со стола, вышел из аудитории. Он явно был раздосадован.
Когда дверь закрылась, Скорпиус, проведя рукой по подбородку, презрительно сощурился, словно пытаясь вылить весь этот скопившийся яд из своих легких. Он приходил разбирать книги по зельеварению, потому что все знали, что Скорпиус метит в Французскую Академию, и Когар, как человек, который явно получит определенные бонусы за такого ученика, всячески пытался обучать его. И отсутствие интеллекта и каких-то более-менее зачатков рациональности привели его к решению, что Скорпиусу будет полезно покопаться в его старых захламленных архивах.
Вздохнув, Малфой лениво зашел в лаборантскую и, небрежно скидывая книги на отдельный стол, безразлично перелистывал страницы время от времени, прекрасно зная, что ничего полезного здесь нет.
Скорпиусу было скучно. И отчасти даже грустно. Но второе скорее взаимоисключалось первым, потому что, как можно грустить, когда у тебя ничего нет? Он не знал, ему просто казалось, что внутри поселился какой-то маленький дикий зверь, который кромсал его легкие, ломал каждый день по ребру, иначе откуда это беспощадное чувство собственного ничтожества? Почему он чувствовал себя так, словно у него ни будущего, ни настоящего — одно только расстилавшееся в сознание пятно? Прикрыв глаза, Скорпиус до боли в пальцах сжал книгу, сглотнув. Отсутствие смысла жизни слишком уж сильно давало о себе знать, и Малфой начинал бояться: депрессия не вписывалась в мировоззрение, это — болезнь морально слабых людей, а он сильный. Во всяком случае, разумнее многих в его возрасте, а оттого и было так тягостно: стоит впасть в грусть, и, Скорпиус уверен, его сломит жизненным течением.
Поток его мыслей внезапно прервался из-за странного звука, раздавшегося из класса. Наверное, вернулся профессор и стоило попытаться отмазаться от этой ненужной работенки. Нахмурившись, Скорпиус слегка выглянул и сощурился: в классе стоял не Когар, а… Лили Поттер, сестрица Альбуса, мрачная и при этом меланхоличная гриффиндорка, которая не замечала просто ничего. Сколько раз он становился свидетелем постоянных ее столкновений с людьми, когда, задумавшись, Поттер не замечала куда шла; или сколько раз он видел, как она спотыкалась, падала, разбивала коленки, но, будто не ощущая боли, резко вскакивала и шла вперед.
Скорпиус знал, из всех людей на этой планете Альбус любил только свою сестру, знал также, что именно поэтому никогда и никто из Слизерина не пытался поддразнить вечно задумчивую гриффиндорку. А дразнить хотелось: Поттер была жалкой и слабой, улыбаясь через силу, накладывая слои спокойствия, Лили выглядела так убого, что Малфой всегда отворачивался. Ему было до бесконечности противно осознание, что она… жалеет его. Как-то, когда гриффиндорские шавки опять начали гавкать на его происхождение, он вдруг услышал поток ее бессвязных мыслей, где она сочувствовала ему, и, наверное, поэтому Скорпиус так невзлюбил младшую из Поттеров: непримечательная, жалостливая, глупая Лили Поттер. У Розы Уизли хотя бы был характер, пусть и дерьмовый, но все же — а у нее не было ничего.
Внимательно присмотревшись, он вдруг заметил, как Поттер, бодро перебирая стопку пергаментов со стола, вдруг выудила один из самых последних свитков и громко вздохнула, явно с облегчением. Бумага резко загорелась, а потом, окинув робким взглядом комнату, из-за чего Скорпиус был вынужден слегка пригнуться к двери, Лили положила на то же место другой свиток и заторопилась к выходу. Но, то ли по иронии судьбы, то ли Поттер была неудачницей по жизни, но в этот момент открылась дверь и на пороге появился мистер Когар. Запыхавшийся, он сверкающим взором окинул Лили и грозно проговорил:
— Мисс Поттер, не могли бы вы объясниться, что забыли в моем кабинете в такой поздний час?
Скорпиус усмехнулся. Тот факт, что только что на его глазах мелкая Поттер сожгла свою работу и заменила ее на «правильный» вариант, заставил его с издевкой задуматься, что, возможно, с ней все было не так просто. Поэтому он лениво стал наблюдать за девчонкой, которая, сжав свои руки и нервно теребя их, медленно, словно ей было трудно говорить, произнесла:
— Профессор Лонгботтом поручил мне принести вам связку трав, о которых вы просили…
Когар, оценивающим взглядом пройдясь по ней, вдруг поднял свой взор, наткнулся на Малфоя и резко проговорил:
— Мистер Малфой, все так и было?
Лили, словно громом огретая, резко развернулась и с ужасом посмотрела на него. «Жалкая-жалкая Поттер», — насмешливо подумал он, вдруг ощутив какое-то опьянение. Чувство, что именно в его руках находится ее судьба, будоражило кровь. И именно в этот момент в этих карих глаза страх сменился яростью, она будто бы говорила ему: «Только попробуй, Малфой, и мой брат узнает об этом». Отчего-то это лишь сильнее раззадорило Малфоя, и он почувствовал несвойственную ему веселость.
Усмехнувшись, Скорпиус нарочито медленно, по слогам произнес:
— Конечно, сэр.
И, бросив безразличный взгляд, Скорпиус развернулся и вернулся в лаборантскую, подошел к стопке с книг и лениво посмотрел в окно. Проклятая осень горела огнем, и Скорпиуса мутило: хотелось сбежать от этих красок и от всей жизни в целом, но места капитулирования было не найти. Бежать было некуда. Оставалось только жить с надеждой, что дальше будет хоть что-то.
Сморщившись, он перевел взгляд на книги и едко-зеленая надпись «Зельеварение» противно резанула глаза. Как же все-таки он ненавидел все то, что делал; как же он ненавидел все то, что его окружало. И от осознания этого не было ни горя, ни печали: в общем-то часов до двух ночи Скорпиусу было плевать. И только потом мерзкое сердце начинало ныть, медленно сводя его с ума.
***
Иногда, когда его особенно доставала окружающая действительность, Скорпиус задумывался, до чего же в этом мире все несправедливо организовано: те, кто не умел ничего, добивались многого, а те, кто был талантливее всех от природы, прозябали по жизни, медленно потухая. Скорпиус знал: тот,кто везде — тот нигде, и, понимая, что ничего ему не нравится и ничто ему неинтересно, он лишь сильнее прятал какое-то отвращение к когда-то так сильно нравившемуся предмету и с большей самоотдачей варил зелья, изучал новые техники, потому что знал — стоит расслабиться и не поступить в эту треклятую Академию, и его съедят заживо.
Однако, когда все вокруг ожидали от него побед и достижений, думали, что Скорпиус определенно многого добьется и станет когда-то человеком с большой буквы, он жаждал всего лишь разрушения и хаоса, потому что думал, что в нем легче сосуществовать. И, изнуряя себя дополнительными уроками и лекциями, читая и читая, Скорпиус с каждой секундой мечтал найти смысл. То, ради чего стоит жить. Потому что сейчас — он был не в лучшем положении, чем та же жалкая Поттер.
— …Политика Министерства, нацеленная на сближение нас с существами, которые не хотят жить по нашим правилам и нарушают их, абсурдна. Вы посмотрите, Демиана выгоняют из-за двух жалких магглов, которые сами виноваты в случившемся. И… если им делают такие поблажки сейчас, когда мы даже не интегрировали, то что ожидать после? Не подчинят ли они нас?
Гостиная живо загудела, и кто-то с презрением, а кто-то с уважением посмотрел на Альбуса Поттера, который, развалившись в кресле, напустив на себя легкий флер таинственности, мрачно усмехался. На секунду оторвавшись от книги, Скорпиус насмешливо посмотрел на Поттера: признаться, он все же понимал его, Альбусу так же, как и ему, всего лишь хотелось найти дело, оттого он так стремился захватить умы своих сверстников и привлечь их к какой-нибудь тайной деятельности.
Скорпиус внимательно смотрел на него. Борьба с министерством? Звучит довольно забавно. Но стоила ли игра свеч?
— К тому же, помните ли вы тех детей, которых отправили в маггловские школы по обмену? Где они сейчас? Почему ничего не слышно? А стоит только кому-то спросить у самого Локантуса, как он тотчас переводит тему. И кто знает, что еще скрывает наш очаровательный глава государства?
— Не юли, Поттер, что ты предлагаешь? — насмешливо встрял Икарус Забини, который сидел ближе всех к нему, а рядом, прижавшись к его руке примостилась сестра, Алфита, которая, Скорпиус видел, с каким-то нездоровым обожанием смотрела на Поттера и млела, боясь сказать хоть что-то.
«Какой же это все сюр», — презрительно подумал он, уткнувшись в книгу. Но читать больше не хотелось.
— Я предлагаю борьбу, настоящую борьбу, — с азартом проговорил Альбус, — а не это молчаливое сидение на месте. Если не мы, то кто?
— Это бессмысленно, нас всех устранят уже в первый день нашей подпольной деятельности, — быстро ответил Икарус, и по тону его голоса было понятно, что он явно недоволен тем, что Поттер вообще говорит на эту тему в таком людном месте: благо, отбой уже давно отгремел, и кроме семикурсников никого здесь не было. Но Скорпиус понимал Забини: Поттер был беспечным и импульсивным. Однажды это точно погубит его.
Вздохнув, Скорпиус сильнее сжал книгу в руках, пытаясь вчитываться в строки, но почему-то… у него никак не получалось сосредоточиться. Чертов Поттер гудел и агитировал, а ему хотелось просто встать и сказать, что ничего он не понимает: если бороться с Министерством, то только продумано, с отобранными людьми и вескими причинами.
На секунду у него кольнуло в сердце, и Малфой замер: он вдруг вспомнил, как вшивые авроры выводили деда из Малфой-мэнора и как он, еще мальчишка, с отчаяньем смотрел на него. Книга в руках треснула под нажимом его пальцев, и Скорпиус, громко захлопнув ее, с ненавистью посмотрел себе под ноги. Самая большая печаль и утрата в его жизни — это смерть Люциуса, которого он обожал настолько, что не замечал ничего: ни его репутации, ни его поступков в прошлом, просто ничего. Это был самый близкий, самый важный человек в его жизни, и у Скорпиуса его забрали.
— Не получится из Поттера Волан-де-Морта, — проговорил кто-то рядом, и Скорпиус, вздрогнув, посмотрел в сторону. Он и не заметил, как к нему подсел Корвус Нотт, который, не обращаясь ни к кому конкретно, явно говорил все же для Малфоя. — Слишком маленькие масштабы. И полное отсутствие веских мотивов.
— Не мешай геройствовать людям, Корвус, — тихо проговорил Малфой, невольно взглянув на Поттера. Тот, усмехаясь, о чем-то спорил с Забини, и Скорпиус сморщился от какого-то мерзкого чувства внутри себя.
— Нет, меня это правда бесит, — холодно и совсем без раздражения протянул Нотт, сжав свои кулаки, и Скорпиус даже с некоторым интересом посмотрел на него. Своего кузена он знал плохо: их семьи не общались, а сами они, впервые встретившись в Хогвартсе, не спешили как-то сближаться. В общем-то Малфою это было не нужно, когда-то сам Нотт порывался начать разговор, но… Скорпиус просто не нуждался ни в друзьях, ни в родственниках. Он не хотел ни с кем сближаться. — У него нет никаких веских причин, но зато так языком мелит…
— А у тебя, — медленно протянул Скорпиус, холодным взором окидывая кузена. Тот, вздрогнув, перевел взгляд на него и приподнял вопросительно бровь. — У тебя есть причины?
Нотт молчал, и в этом молчании было больше слов, чем во всех речах Альбуса, и Скорпиус понимающе кивнул. У него тоже была причина. Но достаточно ли ее, чтобы выйти из зоны комфорта и начать действовать в ущерб собственной репутации и жизни?
Скорпиус не знал. Но ему отчаянно, просто до ужаса хотелось найти чертов смысл, чтобы оправдывать то, что его кровь еще бегает по венам, а воздух проникает в организм.
***
Серое небо напоминало грязную половую тряпку, натянутую до таких пределов, когда нити кое-где начинают белеть. Погода была паршивой, и он, сильнее сжав кружку в руках, меланхолично смотрел на волеизъявление природы, даже не пытаясь отпить давно остывший чай.
Скорпиус ненавидел Англию за сырость и грязь, чопорность и какую-то злопамятность, поэтому, бросив Французскую Академию, из-за чего в его семье разгорелся невиданный ранее скандал, Скорпиус понял сразу — он вернется сюда. В конце концов, его родители бы точно не последовали за ним, и это, в какой-то мере, было решающим фактором: он до ужаса, просто до остервенения не хотел оставаться с ними во Франции, а снимать отдельную комнату было слишком расточительным — в семье денег было немного, все драгоценности были опечатаны в Англии и не могли быть вывезены.
Из всего немногого, что осталось в Малфой-мэноре, Скорпиус понял, что нужно что-то делать. Найти старых знакомых, изучать котировки акций, посещать акционерные собрания — он занялся этим с какой-то больной решительностью, потому что знал — дорога в политику ему закрыта. Скорпиус ненавидел Правительство, сэра Локантуса и каждый день боролся с глупым, иррациональным желанием найти дурочка Поттера и предложить ему сотрясти этот мир. Но Малфой держался: он помнил, как дед говорил ему, что никогда нельзя соваться в тайные организации. Это дорого и опасно. Другое дело… а если быть негласным лидером? Быть в стороне, но при этом влиять на все?
Скорпиус морщился. А потом, прикрывая всякий раз глаза от этих мыслей, силился держать себя в спокойствии. Ему не нужны проблемы. Все, чем он должен заниматься — восстановить средства семьи, заработать денег и по возможности навсегда уехать из чертовой Англии.
Впервые его уверенность в том, что нужно просто сидеть на месте и не влезать в политику, пошатнулась в тот день, когда, зайдя в Министерство с попыткой все-таки вернуть определенные вещи обратно в мэнор, он увидел Джейка Томаса. Широкоплечий громила с лихими глазами был так счастлив и беззаботен, что Скорпиуса просто выворачивало: он помнил, с каким азартом и радостью этот урод скинул его тогда с метлы и наблюдал, как Скорпиус, зацепившись за узорчатую башню, выкрашенную в цвет Гриффиндора, падал вниз, обрывая деревянные балки вниз. Его тупая шутка обернулась трагедией: левая нога навсегда перестала слушаться Малфоя, а чары и зелья никак не могли исправить ситуацию. Никто не встал на сторону Скорпиуса, заявившего, что Джейк специально сделал это: нет, профессора, а особенно директор, словно сговорившись, настаивали на несчастном случае. Но все это было ложью, Скорпиус видел, как целенаправленно Томас летел к нему, какой насмешкой и превосходством горели его глаза.
И что же видел Скорпиус сейчас?
Джейк Томас — правая рука Гарри Поттера, особое доверенное лицо самого Локантуса, борец за справедливость и очень популярная личность в высших кругах. Это было несправедливо. А Малфой, кем бы он ни был по натуре, ненавидел чувствовать себя так, словно его обделили.
Второе происшествие, которое натолкнуло его на мысль, что месть за деда, а заодно и Томасу, не такое уж и иррациональное желание, приключилось с ним буквально через неделю. В тот день к нему пришел его кузен, Корвус Нотт, выглядевший еще мрачнее, чем раньше, сверкавший своими темными, словно бездна, глазами.
— Малфой, ты вернулся? — меланхолично протянул он без капли заинтересованности, а потом, усевшись без приглашения, при этом сжимая в руках какие-то документы, упрямо уставился на него. Скорпиус обреченно вздохнул: с ним все всегда происходило как-то странно и сложно — Нотт был непонятным и тяжелым для понимания человеком, а таких Малфой ненавидел больше всего. — Ты, наверное, не знаешь, но у меня есть сестра, — Скорпиус, вежливо изобразив заинтересованность, присел напротив и подумал о том, что слушать нытье, хоть и от родственника, последнее, что ему хотелось бы сделать. — Она сквиб, — резко сказал Икарус, поймав его взгляд, и Скорпиус приподнял бровь. Становилось даже интересно. — И я думал, что ее просто отправили в мир магглов, однако сегодня я обнаружил документы, согласно которым она являлась одной из тех десяти волшебников, что должны были пройти программу обмена, — сделав паузу, он холодно, с расстановкой произнес, — понимаешь, что это значит?
Скорпиус был не идиотом, поэтому, конечно, он все понимал. Весело присвистнув, он на секунду ощутил, как внутри что-то шевельнулось в предвкушении… это странное живое чувство, о существовании которого он забыл уже на многие годы, так ошарашило его, что Малфой замер.
Правительство играло в грязные игры, каждому здравомыслящему волшебнику было очевидно, что политика сближения с магглами — это красная тряпка перед лицом быка, а тот факт, что почти за тридцать лет правления Локантуса никакого сближения, по сути, не произошло, заставлял задуматься и понять, что у них какие-то свои цели. И что, если узнать эти цели, найти доказательства и уничтожить их? Поставить на место этих уродов, возомнивших, что они могут вот так вот уничтожать жизнь Скорпиуса, загонять его в пучины бездны?
Скорпиус решался: однажды, гуляя по вечернему Лондону и морщась всякий раз от его грязных, каких-то изломанных улиц, он увидел Демиана Роули, однокурсника, с которым жизнь его не сталкивала больше года, который словно пропал после своего отчисления. Роули ему никогда не нравился: он был таким же спесивым, как и Поттер, но более скрытным, однако Малфой видел его насквозь и знал, что он жаждет расправы. И что такой человек может пойти на все.
— Какими судьбами, Демиан? — насмешливо бросил Скорпиус, сомкнув свои руки на трости, которая так уперлась в асфальт, что ее было трудно сдвинуть. Он внимательно изучал лицо Роули, каждую его эмоцию, чтобы убедиться в своей правоте — и стоило Малфою заметить этот яркий блеск в его глазах, как Скорпиус, не сдержавшись, улыбнулся еще шире. Роули был бы отличной марионеткой.
— Какого черта, Малфой? Что тебе надо? — нахмурившись, пробормотал он, а потом, как-то нервно оглянувшись, положил свои руки в карманы. Что он делал в Косом переулке, понять было несложно: без образования, без права поступить в любой университет страны, Роули, скорее всего, связался с темными волшебниками и занимался какой-нибудь расточительной подпольной деятельностью.
Скорпиус молчал, склонив голову набок. Какое-то тоскливое, мерзкое чувство обволакивало его нутро, сковывало легкие, и он понял: так жить нельзя. Никому из них — ни ему, ни Корвусу, ни Демиану, ни уж тем более Альбусу Поттеру. Они не могут просто так оставить в покое тех, кто калечил, ломал и без того сложные судьбы слизеринцев, коим уготовано вечное презрение уже только благодаря их фамилиям.
— Приходи завтра в семь часов в Малфой-мэнор. С тобой хочет увидеться Альбус Поттер, — подойдя ближе к нему, проговорил Скорпиус, слегка сощурив глаза. Роули молчал, хмурясь сильнее с каждой секундой, но Малфой знал — он придет, ведь Альбус, можно сказать, был его другом. — У нас есть кое-что интересное для тебя.
А потом, развернувшись, Скорпиус резко и целенаправленно пошел к себе домой, чтобы, придя, написать Поттеру записку с просьбой о встрече, а потом не спать всю ночь и думать. Думать. Думать.
Скорпиус все сделает: он создаст эту организацию, привлечет к этому делу только важных людей и поставит во главе всего Альбуса Поттера, который определенно никогда и ни за что не откажется от власти. Но что бы ему ни захотелось сделать, что бы ни взбрело ему в голову, Малфой будет начеку, чтобы корректировать каждый его шаг, влиять, манипулировать, играть с его сознанием. Потому что эта месть — его.
Вскинув глаза к книжной полке, он вдруг заметил, как в лучах умирающего солнца озаряются весело корешки. Том «Жесты» сверкал отчего-то особеннее всех, и Малфой, словно смакуя, тихо произнес в пустоту, изнемогая себя, чувствуя, как внутри после сотни лет пустоты просыпается что-то живое, и оно хочет крови и веселья, действий и целенаправленного хаоса:
— Ж-е-с-т-ы.
Потому что в хаосе, как и всегда, было проще всего сосуществовать. Ведь в нем ничего не было.
***
Сквозь путину скомканных мыслей и череду неопределенностей внутри, Скорпиус силился просто идти к кладбищу и ни о чем не думать. Но было труднее всего сейчас просто взять и отключить свой мозг и идти, как на автомате, к уже собравшейся у Годриковой впадины толпе, которая, щелкая фотоаппаратами, что-то декларировала.
Гарри и Джиневра Поттер погибли. Скажи ему кто об этом еще год назад, он бы не поверил — смерть героя войны казалось Малфою нереальной, он всегда возводил его в ранг бессмертных, и тут теракт. Только не их. А Правительства. И от осознания этого было так плохо, что Скорпиус, остановившись, хмуро посмотрел на журналистов, простых обывателей и попытался выследить в толпе Альбуса. Он боялся, что Поттер сойдет с ума и пойдет на поводу эмоций, что он начнет безраздумно мстить за их смерть и к чертям развалит его идеальный план. Нужно было срочно с ним поговорить, заверить его, что продуманная и терпеливая месть — вот их путь, а не беспорядочные, хаотичные поступки, основанные на сиюминутных эмоциях.
Только идя вдоль толпы людей, приближаясь к могиле, Скорпиус вдруг почувствовал какой-то страх: он вспомнил, как когда-то хоронили его деда, и это были последние похороны в его жизни, потому что больше он не мог терпеть вида гробов, вскопанной земли и надгробий. И эти люди, щелкавшие, смеявшиеся, гогочущие, так раздражали его, что Скорпиус, бросив хмурый взгляд, прошел еще ближе к гробам и замер, заметив вдруг Лили Поттер.
Еще более мрачная, чем раньше, она стояла, упрямо смотря в могильную яму, и ее черное, едва достающее до колен платье, разлеталась от лихих порывов ветра. Но она не плакала, не прятала лицо, не пыталась накричать или прогнать журналистов — все, что Лили делала, это смотрела, и взгляд у нее был до того решительным, что Скорпиус задумчиво повел бровью, внимательно смотря на нее. А ведь при необходимости Поттер можно было привлечь… и с ней, в отличие от ее брата, было бы намного проще работать.
— Лили… Это так ужасно… у меня нет слов… — подошла к ней Роза Уизли, и Лили, вскинув голову, прошипела, словно наполненная ядом змея:
— Ну так и молчи.
Она развернулась, поплелась сквозь толпу, и Малфой сам не заметил, как непроизвольно пошел следом. Он думал. Скорпиус помнил, что Лили тесно общалась с Томасом, что она поступила в Академию и училась на колдомедика — все это рассказывал ему Альбус, всякий раз, стоило ему только вспомнить о своей сестренке. И Малфой действительно запоминал, отчасти потому, что тот факт, что она — близкая подруга Джейка, многое для него значил, ведь этим можно воспользоваться. Этим можно было его сломать.
Они вышли к мосту, и Лили, подойдя ближе к перилам, слегка свесилась к водной глади, и у Скорпиуса пролетело безразлично в мыслях: «Упадет». И он смотрел за тем, как дрожат ее согнутые локти, как ноги, слегка заскользив, стали медленно терять опору. Ему было отчего-то жаль ее: мрачная Лили Поттер, ведь она тоже боролась, как могла, и кто был виноват в том, что она изначально выбрала неправильные методы? У нее никого не было, кто бы подсказал ей истинный путь: Альбус при всей своей привязанности к ней, совершенно не знал свою сестру, и его любовь к ней была скорее данностью. Ему просто нужно было кого-то любить.
Скорпиус медленно подходил к Лили, когда ее тело уже совершенно перевесилось и точно бы упало, но тут, даже не ожидая от себя, Малфой резко схватил ее за талию и потянул на себя, и Лили, тихо вскрикнув, ошарашенно захлопала ресницами. Усмехнувшись, Скорпиус развернулся и спокойно пошел прочь, пытаясь сфокусировать свои мысли, но они, словно проклятые, все время возвращались к одному — Лили Поттер можно использовать для мести Томасу. Она не так проста.
Ускорив шаг, он уже собирался завернуть за угол, но тут кто-то схватил его за локоть, заставил развернуться, и вот уже Скорпиус стоял напротив Лили, у которой был такой решительный и одновременно удивленный вид, что Малфой даже засмотрелся и смог усмехнуться в своей ленивой манере только тогда, когда она, робко и нервно отдернув свою руку, все также упрямо смотрела ему в глаза.
— Спасибо, — тихо протянула она, и что-то было в ее глазах такое, что Малфой понял: да. Младшая Поттер определенно не так проста, как кажется, и ее репутацией, ее характером можно было воспользоваться. Никогда раньше он не замечал, до чего же полыхают ненавистью глаза Лили Поттер, как отчаянно сверкает на самом дне зрачков надежда, будто она только и ждала кого-то, кто мог бы показать ей другую жизнь. Кто мог бы стать ее опорой.
Всматриваясь все больше, Скорпиус думал, что из нее, как раз, и можно было бы сделать того самого человека, кто станет его окончательной местью этому миру.
— За спасибо не откупитесь, мисс Поттер. Я все-таки спас вашу несчастную жизнь, — иронично протянул Малфой, а потом резко посерьезнел и, намеренно обжигая ее холодом, спокойно и властно произнес, будто зная все наперед: — Вы еще расплатитесь. Поверьте. Я всегда прихожу за своим.
Лили замерла, задержав дыхание. И в ее глазах, Малфой готов был поклясться, проблеснул такой азарт, что Скорпиус почувствовал внутри себя странный интерес. А потом он сильнее усмехнулся, неотрывно смотря в эти бездонные карие глаза: да, Лили, как и многие другие, была теперь в его руках.Поезд ехал с громким стуком, и Лили, рассеянно смотревшая в окно, совсем не замечала того, что творится вокруг. Все ее мысли были устремлены к Франции, к Скорпиусу, а также к приближающемуся новому году, который подступил так незаметно и неожиданно, что она до сих пор не могла смириться с очевидным — прошел уже пятый год, как не стало Альбуса, и второй, как она стала миссис Малфой.
Она возвращалась во Францию почти с легким сердцем: могила брата, к которой Лили приезжала аккурат под его день рождения, всплывала в памяти лишь на мгновение, а потом растворялась в ворохе других мыслей, устремлений и беспокойств. Однако тоска, изувеченная, хорошо спрятанная, давала о себе знать — каждый раз, в декабре, когда Лили садилась в поезд и бросала печальный взгляд на напряженного Скорпиуса, который никогда не любил ее отпускать, она чувствовала, как воспоминания окутывают ее сознание и как она больше не может думать ни о чем другом.
Лили всегда останавливалась у Алфиты и Джеймса, правда, уже не в своей комнате: ее переделали под детскую для Джиневры, их второго ребенка и племянницы Лили, которой было всего два года, но которая до удивительного была похожа на Джеймса — у нее были даже небольшие веснушки, которые россыпью раскинулись по всему лицу.
— Ты забрал все значимые имена, — почти недовольно заметила Лили, держа племянницу на руках — она была непоседлива и так и норовила сбежать от опеки взрослых. И ее карие глаза шоколадного оттенка смотрели с такой неподдельной радостью на все, что Лили невольно улыбалась: улыбка была легкой и немного рассеянной.
— Продолжаю нашу семейную традицию, — взлохматив волосы, отмахиваясь, беспечно бормотал Джеймс, — можно сказать, это уже прямо отличительная черта Поттеров — называть в честь умерших родственников.
Голос у Джеймса был бодрый и деловой, можно было сказать, что после появления в его жизни Алфиты он воспрял духом и открыл в себе новые возможности: между ними не было ни страсти, ни обоюдного обожания, только лишь глубокое понимание, которое проскальзывало всякий раз, когда они смотрели друг другу в глаза и когда иногда держались за руки. Их счастье было тихим, и спокойствие нарушалось лишь в дни матчей. В такие моменты он собирался рано утром и исчезал из дома почти на неделю, и его можно было увидеть лишь через газетные выпуски и многочисленные репортажи — Джеймс Поттер, как и всегда, был великолепным игроком, а его прошлое, окутанное тайной и близостью со столь интересной фигурой, как Альбус, лишь прибавляло ему шарма.
И, как по иронии судьбы, именно в ту неделю, что у них гостила Лили, Джеймс был вынужден уехать на свой новый матч. Алфита смотрела на него слегка обиженно: Рождество в этот раз он пропускал, как и день рождения своего брата, но, не сказав ничего кроме пожеланий удачно добраться, она проводила его долгим взглядом, пока фигура Джеймса не скрылась за стенами домов, а потом, вздохнув, принялась за работу.
Двадцать третьего декабря они пошли на могилу к Альбусу, но в разное время: Алфита пришла к нему еще рано утром, оставив сидеть с детьми Лили, и она, по-светлому улыбаясь, слушала рассказы своих племянников — Лили любила и Альбуса, и Джинни одинаково, хоть они и были совершенно разными детьми. Альбус был более молчаливым ребенком и очень скрытным, его волосы, его глаза, все его лицо было копией отца, и, глядя на него, Лили чувствовала острую, такую режущую боль. Порой она пыталась понять, каково было Джеймсу и Алфите, ведь сходство было не только во внешности, но и в характере, и втайне Лили боялась, что он может повторить судьбу отца.
Альбус также рано научился читать, был любознательным и обожал играть в шахматы. Особенно, почему-то, он любил играть именно с ней: и первое время Лили даже поддавалась ему, чтобы племянник обязательно выиграл. Правда, через некоторое время она уже стала сомневаться, кто именно поддавался в игре, потому что он был столь хитер, хоть и детской хитростью, что всегда умудрялся ее обдурить.
Когда ближе к обеду домой вернулась Алфита, Лили не решилась сходить к могиле. Хотелось дождаться того мгновения, когда сумерки съедят небо, и только тогда в полной тишине и мраке прийти к нему, посмотреть на знакомые буквы и задуматься. О жизни, о будущем… обо всем.
— Дети забирают много сил, — с усмешкой проговорила Алфита, когда заметила, сколь задумчива была Лили и сколь большая усталость проступала в ее лице. — Но постепенно ты привыкаешь и уже даже не мыслишь жизни без них.
Иногда Лили казалось, что Алфита будто бы старается что-то выудить из нее. Смотрела таким глубоким, долгим взглядом, что ей становилось не по себе: возможно, дело было в том, что Лили почти никогда не делилась подробностями своей жизни, а может, она просто что-то упускала из виду, но Лили всегда стремилась сбежать из-под этого цепкого взгляда, закрыться в своей комнате и с тоской вздохнуть.
Она так не любила расставаться хоть и на время со Скорпиусом, что всякий раз тосковала. В Англии для нее больше ничего не существовало, и лишь племянники да брат вынуждали ее возвращаться сюда, слоняться по дому, заходить иногда в комнату Альбуса, которая была не тронута и почти всегда закрыта, а потом долго смотреть на книжную полку и вспоминать, как много всего произошло в ее жизни за несколько лет.
Возвращаясь в эту страну, она всегда боялась найти призраков своего прошлого: ей совершенно не хотелось видеться с Розой, которая вот уже второй год являлась главной помощницей Джейка и самого Томаса. Лили видела его лишь в газетных вырезках и однажды на улице. Но он прошел мимо, даже не заметив ее, и Лили это, право, очень обрадовало: она знала, что так будет лучше для всех и что ей же лучше никогда с ним не видеться. Джейк должен был жить новой жизнью, находить для себя новые привязанности, поэтому, когда Алфита поведала ей слухи о том, что, на самом деле, Розу и Джейка объединяют связи чуть более интимные, чем просто работа, она почти рассмеялась.
Поезд с громким шипением остановился, и Лили, не сразу отреагировавшая, моргнула, а потом присмотрелась. Люди быстро-быстро покидали вагоны, и она не спешила подниматься, боясь влиться в толпу — гораздо разумнее казалось просто подождать. И она сидела, всматриваясь в знакомые пейзажи за окном, вспоминая одинокую могилку брата, и почти не испытывала тоски — в этом году она провела Рождество вместе с Алфитой и племянниками, подумав, что не стоило оставлять их в одиночестве, и Лили была почти уверена, что Скорпиус если не рассердился, то непременно был раздосадован данным ее поступком.
Они были со Скорпиусом сравнительно недолго, жалкие пять лет — разве сравнимо это с той серой вечностью, которую носила под ребрами Лили до появления его? Точно нет, поэтому сейчас она ценила каждый день, каждое мгновение, которое они проводили вместе, и испытывала непередаваемое, такое живое, глубокое счастье.
Скорпиус был скрытен и побольше части молчалив. По его лицу никогда нельзя было понять, что он чувствует или о чем думает, а глаза, казалось, всегда были покрыты тонкой пленкой. Настолько безэмоциональным и равнодушным он был. Только вот Лили чувствовала где-то на уровне интуиции каждое его чувство, видела даже в его лице тени эмоций и всегда догадывалась о его мыслях. Они могли не говорить, хватало лишь одного взгляда, чтобы она сразу могла понять, что именно он хочет сказать, какая тягость его одолевает.
Первое время Скорпиус почти никогда не делился тем, что по-настоящему его тревожило. Прятал все в себе, лишь изредка сотрясая собственные эмоции, и Лили, учившая его делиться своими чувствами, учившая его принимать их, всегда смотрела на него прямым, открытым, безмятежным взором, а потом обнимала, прижимаясь ближе, вдыхая такой знакомый, родной аромат. С виду они едва ли казались влюбленными: рассеянная Лили, которая вечно задумывалась и будто пребывала в каком-то ином мире, и безразличный, криво скалившийся Скорпиус — она знала, что люди говорили о них за спинами, знала, что все считали, будто это коммерческий брак, и никогда не стремилась их разуверить.
Ей хватало того, что показывал ей Скорпиус, когда они оставались наедине. Хватало его холодного взгляда, в котором она всегда видела хорошо спрятанную нежность, хватало его сильных рук, в которых всегда можно было найти спасение, и его необузданной жажды просто жить, несмотря ни на что.
В своей любви Лили находила собственное утешение и желание двигаться, стремиться к чему-то. И зная, что Скорпиус был предан ей и замечал лишь ее одну, она никогда не беспокоилась о будущем, уверенно следуя за своей интуицией и за своими чувствами.
Франция, каменная, холодная Франция, встретила ее тихим гулом на перроне и каменным асфальтом. Снега нигде не было, и Лили, все еще помнившая роскошные усыпанные сугробами поля Хогвартса, тоскливо зашагала вперед. Новый год должен был наступить уже через два дня, и Лили, оглядываясь по сторонам, замечала, как красиво были украшены улицы — все только и ждали праздника, уповая на лучшее.
Скорпиус не знал о том, что она должна была приехать; ей хотелось устроить сюрприз, а чувство вины, которое все-таки давало о себе знать, заставляло Лили идти чуть быстрее, направляться прямиком к офису, где он работал. Совсем недавно Скорпиус получил повышение в крупной фирме, и Лили, любившая наблюдать за тем, как много трудился он дома, как много скапливалась на его столе книг, всевозможных отчетов, лишь с улыбкой, в шутку, просила иногда его наконец уделить время и ей. А теперь, идя вдоль знакомых улиц, улыбнувшись еще светлее обычного, Лили на секунду положила руку на живот, но тут же убрала ее, опомнившись.
Едва ли она могла сказать, как и когда поняла, что беременна. Просто в один из дней, что она гостила у Алфиты, Лили вдруг проснулась рано-рано и ощутила, что в ней будто что-то изменилось. Она не могла полноценно дать описание этому чувству, однако в тот же вечер сходила к знакомой целительнице и лишь получила повреждение тому, в чем и так была уже убеждена.
Эта новость принесла ей столько радости, что, наверное, именно поэтому она решила, что больше не может оставаться в Англии, что ей до безумия хочется увидеть Скорпиуса и рассказать ему обо всем, обо всем! Радость переполняла Лили, когда она поспешно собирала чемоданы, и Алфита, наблюдавшая за ней в скептическом молчании, лишь пожала плечами — еще никто не знал об этой чудесной, прекрасной новости, и Лили казалось, что будет правильнее сперва поведать о ней именно Скорпиусу.
Звук каблуков отлетал от стен проспектов; людей было мало, а те, кто все же ходил вдоль магазинов, с любопытством заглядывая в витрины, едва ли замечал Лили, которая, легко улыбаясь, шла, слегка призадумавшись. Ей так хотелось прямо сейчас в раз пересечь все расстояние и оказаться в одно мгновение прямо напротив Скорпиуса, что это чувство лишь придавало большую энергию. Поэтому она совсем не удивилась, когда вдруг оказалась у здания офиса, где непременно должен был быть сейчас Скорпиус, и, оглядевшись по сторонам, она аккуратно приблизилась к дереву и внимательно стала наблюдать за людьми, которые то выходили, то заходили в здание.
Раньше она частенько приходила сюда и, прижавшись к этому самому дереву, ждала Скорпиуса, чтобы потом пойти вместе с ним домой, и, улыбаясь, тихим шепотом рассказывать ему обо всем произошедшем за весь день. Он слушал всегда молча и лишь изредка что-то уточнял или переспрашивал, и ей думалось, что только в такие моменты Скорпиус наконец расслаблялся — многочисленная работа, груз воспоминаний и родители, которых он всегда держал на расстоянии, слишком сильно давили на него, порождали эту холодную безразличность. Наверное, именно поэтому она всегда старалась отвлечь его от тяжелых мыслей и душевных мук, почти беззаботно рассказывая о чем-то неважном, замечая, как иногда улыбка появлялась на его устах. За одну только эту улыбку Лили готова была отдать многое.
С каждой минутой на улице темнело все сильней, гирлянды, развешенные вдоль фонарных столбов, начинали сверкать ярче, пестрее, и Лили, зачарованная, смотрела на них, осознавая, что больше нет ни тоски, ни печали, ни душивших мыслей: была одна лишь надежда на будущее и было ее тихое счастье.
Скорпиус вышел одним из последних, и, не поднимая головы, почти что прошел мимо, но в какую-то секунду, словно ощутив ее присутствие, резко оглянулся и посмотрел почти в упор. Впрочем, осознание пришло к нему не сразу: его взгляд, расфокусированный, блеснул на мгновение, и Лили, улыбнувшись, махнула ему рукой, не обращая внимание ни на что другое, кроме него.
— Почему ты не сказала, что приедешь сегодня? — почти безразлично спросил он, быстрым движением взяв у нее чемодан. Лили не сопротивлялась, и, улыбнувшись лишь сильнее, аккуратно взяла его за другую руку.
Они шли молча и неспешно, сопровождаемые светом гирлянд и умиравшим небом — новый год близился, и в нем было столько надежд и устремлений, что Лили, вздохнув едва слышно, мечтательно прикрыла всего на секунду глаза.
— Что с тобой? — спросил Скорпиус, и только тогда она поняла, что все это время он бросал на нее быстрые, слегка обеспокоенные взгляды.
Но Лили лишь улыбнулась, и, когда они свернули в безлюдный переулок, она, не удержавшись, вдруг резко обняла его, прижимая ближе, так, чтобы между ними не было ни одного лишнего сантиметра, а потом с улыбкой произнесла:
— Давай в следующем году обязательно съездим к твоим родителям в поместье?
— Зачем это?
Плечи его напряглись, и Лили, хоть и не видела, почему-то была уверена, что он едва нахмурился.
— Не знаю, может… в новом году нужно обязательно успеть сделать то, на что никогда не решался? На что не хватало душевных сил?
Отстранившись аккуратно, он серьезно посмотрел ей прямо в глаза, словно что-то считывая, а потом, слегка склонив голову, усмехнулся, почти точно так же, как и раньше: уверенно и даже развязно.
— Ты сегодня очень странно себя ведешь, Лили, — наконец проговорил он, и, уверенно взяв ее за руку, крепко сцепил пальцы, кивнув головой в сторону. — Пойдем. Нам еще столько нужно успеть.
Стук каблуков отлетал от стен, и Лили, радостно рассказывая об Англии, о небольшом снегопаде, выпавшем ближе к Рождеству, о своих племянниках, то и дело едва уловимым движением касалась своего живота. Почему-то казалось, что о таком стоило говорить лишь у себя дома и именно завтра, потому что новый год, которого все они так ждали, хоть и не оправдал все надежды и принес новые, едва ощутимые разочарования, был желанным гостем.
В новый год стоило непременно верить в чудеса. И в то, что все обязательно будет лучше, чем оно было сейчас.