Люпин сидел в скромно обставленном кабинете. На столе перед ним аккуратными стопочками лежали работы студентов по Защите от Темных Искусств — часть из них уже получила свои оценки, остальные дожидались проверки.

Большинство работ младшекурсников представляли собой прямо-таки фантастические рассказы. Второкурсница с Хаффлпаффа в работе о тёмных существах и их свойствах, написала, что вампиры светятся на солнце, а второкурсник с Гриффиндора с поистине железной уверенностью доказывал, что садовые гномы — это заколдованные тёмные волшебники, которые пытаются проникнуть в дома светлых волшебников, чтобы посеять там тёмные эманации и превратить их в своих слуг.

Люпин не мог сдержать смех, читая эти сочинения. Это напоминало ему времена его учёбы в Хогвартсе, когда Джеймс и Сириус целый вечер сочиняли шуточные домашние работы, и весь факультет просто задыхался от смеха, слушая их опусы. Ремус тепло улыбнулся воспоминаниям. Отличие было в том, что они тогда дурачились, да и сам Ремус сдал потом нормальное сочинение, а вот эти дети были совершенно серьёзны. Что ж, у Дамблдора всегда был интересный подход к подбору преподавателей. И, наверное, это и было правильно. Определённо, в Хогвартсе сама атмосфера способствовала лёгкому безумию и хаосу.

Во всём замке сейчас стояла относительная тишина. Люпин и не помнил, когда в замке во времена его учёбы было так спокойно. Виновны в той суматохе были обычно его друзья-балагуры — Сириус Блэк и Джеймс Поттер — а где были они, там, вероятнее всего, был и сам Ремус. И вот, какая ирония, спустя столько лет Блэк вновь взбаламутил весь Хогвартс...

Замок никогда не спал: сотни лет наполняемый самой сильной, неподвластной никому энергией, он не мог угомониться даже на минуту. Окутывая умы, он навевал, нашёптывал студентам то, что передавали им другие студенты столетия назад. Заповеди и заветы, торжественно произнесённые в гостиной, споры и конфликты, длящиеся так долго, что уже никто и не помнит, с чего всё началось, счастливый смех и дух шалостей, витающий в воздухе. Никогда не знаешь, кто завтра проснётся с этим озорным блеском в глазах и хитрой улыбкой, кого взбудоражит чья-то радость, запечатанная в стенах, кто увидит что-то новое в привычном, даже не поняв, что это был отголосок прошлого. Хогвартс нельзя понять, Хогвартс нельзя упорядочить, но и к нему есть подход, а тем, кто этого никак не поймёт, Хог всё объяснит очень доходчиво, недаром основатели предупреждают: не щекочите спящего дракона.

За дверью послышались шаги, приглушённые перешёптывания, которые приближались к его кабинету. Звук замер прямо под дверью, словно кто-то по ту сторону не решался войти. Люпин учуял знакомые запахи и, улыбнувшись, принялся ждать, когда терпение мистера Финнигана кончится. Как обычно, его хватило всего на несколько секунд. За дверью раздался тяжёлый вздох человека, уставшего от жизни, затем короткий решительный стук в дверь, и через мгновение у него в кабинете стоял смущённый Дин Томас с ярко жёлтыми канареечными перьями на голове вместо волос, а вместо бровей и ресниц у него рос светлый пух, который в сочетании с чёрной кожей придавал ему поистине экзотический облик.

— Добрый вечер, Дин, — как можно отстранённей поздоровался Люпин.

— Здравствуйте, профессор, — смуглая кожа Дина стала темнее в свете свечей, однако глаза его сверкали озорством.

— У тебя должно быть была серьёзная причина, чтобы вы с мистером Финниганом рискнули прийти сюда сейчас? — полуутвердительно, скрывая улыбку, сказал Люпин.

— Эм, да, — Дин неловко улыбнулся и хотел взъерошить свои волосы, но отдёрнул руку, прикоснувшись рукой к перьям, и болезненно поморщился. Люпин стал серьёзнее, заметив эту гримасу.

— Кажется, эти перья доставляют тебе неудобство?

— Так и есть, профессор, — кивнул Дин. — Новая разработка близнецов, — пояснил он.

— Что ж, я так и подумал, — ответил Ремус. — Давай-ка попробуем сделать с этим что-нибудь.

Люпин вытащил свою палочку и обошёл стол, прислонившись к нему, он сделал приглашающий жест рукой.

— Подойди ближе.

Дин приблизился к нему и спокойно встал около профессора, доверчиво глядя ему в глаза. Ремус вскинул свою волшебную палочку, и направив её на голову Дина, стал негромко читать заклинание, совершая скупые движения палочкой, двигая одной только кистью.

На каминной полке ровно горела свеча, от света которой предметы отбрасывали причудливые, слегка трепещущие тени. Ремус сосредоточенно колдовал, пока Дин смиренно ждал. От нитей заклятия перья на голове шевелились и явно доставляли мальчику неприятные ощущения. Дин то и дело морщил нос, сцеплял пальцы и прикусывал нижнюю губу.

Наконец, Люпин опустил палочку.

— Что ж, полагаю, тебе всё же придётся обратиться к мадам Помфри за антидотом, — вынес он вердикт. Плечи Дина поникли, он низко опустил голову, и Люпин не удержался и поднял руку, чтобы положить её на плечо гриффиндорцу и сжать.

Дин тяжко вздохнул.

— Я так и думал, профессор.

— Мне жаль, что я не смог тебе помочь, — мягко произнёс Люпин. Дин поднял голову и понимающе улыбнулся.

— Ничего страшного, вы всё равно самый лучший, — сказал Дин. — Кто бы что ни говорил, — тише добавил он. Это заставило Люпина по-настоящему улыбнуться.

— Тогда позволь проводить тебя, если только ты не хотел ещё что-нибудь сказать?

— Нет, профессор, — они вместе подошли к двери и Дин улыбнулся ему ещё раз, — Спасибо вам.

— Пожалуйста, — Ремус кивнул ему и Дин вышел из кабинета. Уже когда он стоял в коридоре рядом с Симусом, он с удивлением поднял свою руку, в которой оказалась зажата плитка шоколада. Дин и Симус улыбнулись и молча переглянулись.

— Чёрт, он действительно самый лучший профессор из всех, что у нас были, — сказал Симус по дороге к гриффиндорской башне, где близнецы ждали их с антидотом. Дин только согласно кивнул.

Люпин, всё ещё улыбаясь, вернулся за своё рабочее место. Рабочий настрой испарился, но Люпин сосредоточился и продолжил проверку. Отложив в сторону пару работ, он откинулся и задумчиво уставился на пламя свечи. Мягкий свет затягивал его, окружающие предметы постепенно исчезали, и вскоре Люпин перенёсся воспоминаниями в одна тысяча девятьсот семьдесят пятый год.

Большой зал великолепен. Он сияет в свете свечей и факелов, отражающихся в ёлочных шарах и игрушках, что украшают пышные ветви зелёных красавиц. Ремус зачарованно осматривает зал, застыв на пороге. Следит с восхищением, как медленно кружатся крупные хлопья наколдованного снега, падая вниз и образовывая сугробы у стен, заметая щели и углы. Небо над залом особенно звёздное, млечный путь похож на жидкие блёстки, разлившиеся из расколотой стеклянной банки на идеально чёрный фон. Люпин обратил внимание на стол, за которым сидели преподаватели и оставшиеся на каникулы ученики. . Там у них шумно и весело, взрываются хлопушки, всех и вся осыпая конфетти, откуда-то льётся музыка, идеально вплетающаяся в атмосферу Рождества.

Неожиданно сзади его толкают, и Ремуса охватывает чувство, словно он роняет стеклянную колбу. Мгновение и всё замирает, в голове словно раздаётся беззвучный щелчок, и время оборачивается вспять, колба спасена, всё вновь вспыхивает красками, а в сознание врываются звуки и запахи.

— Не спи, со-оня, а то всё пропустишь, — Джеймс мурлычет это ему на ухо, и от его тёплого дыхания у Ремуса по шее поднимается волна мурашек. Поттер лукаво улыбается ему и Ремус не может не улыбнуться в ответ. Сзади подходит Сириус, и Люпин, за годы дружбы изучивший его досконально, чувствует, что он взбудоражен, а на его лице явно читается предвкушение. В голове Ремуса быстро проносится мысль, что Сириус как и всегда менее сдержан, чем Джеймс, и может выдать их. Мысль проносится и исчезает, Ремус знает, что несмотря на необузданный темперамент, Блэк не подведёт, как не подводил никогда раньше.

Они усаживаются за стол в числе последних. Места им занял Питер, который восторженно пищит, удивительно походя на свою анимагическую ипостась, когда Джеймс садится за стол. Некоторые, в частности МакГонагалл, смотрят на них подозрительно, словно чувствуя, что Мародёры что-то замышляют. Джеймс и Сириус, как обычно, включают своё природное обаяние и работают им на полную, приковывая к себе взгляды, вызывая взрывы смеха. Пока очарованные ученики и учителя смотрят на них, они не видят, как ползёт, оставляя после себя лишь белый пепел, огонёк, вверх по фитилю, к потолку и на большой скорости врезается во что-то невидимое и там исчезает. Никто ничего не заметил. Дамблдор благодушно улыбается и взрывает хлопушки, МакГонагалл, Спраут и Хуч, похоже, нашли интересную тему для беседы и теперь активно обсуждают что-то, Хуч эмоционально взмахивает руками, и Спраут заливисто смеётся, глядя на подругу, а после отпивает из бокала, явно что-то алкогольное — доказательством тому яркий румянец на щеках достопочтенных дам и слегка осоловелые глаза. Кажется, будто их декан не смотрит на них, но Люпин чувствует её внимание и знает, что не стоит её недооценивать.

Их шалость остаётся незамеченной до тех пор, пока Дамблдор и МакГонагалл не поднимают голову вверх. Они первые понимают, что что-то в торжестве идёт не так. Вслед за ними обращают взгляды вверх остальные ученики и профессора, и в установившейся тишине становится слышен тихий треск, становящийся громче по нарастающей. Все замирают, ожидая, пока наконец звук не достигает своего пика. В этот момент потолок Большого зала стремительно заволакивают тучи, раздаётся мощный, пробирающий до нутра каждого, гром и, спустя короткий миг, с потолка срывается мощный ливневый поток. Тяжёлые капли затушили свечи, кто-то вскрикивает и пытается вскочить со своего места, но тут первые капли настигают стоящих учеников, и в этот момент их охватывает золотое свечение. Практически сразу же это происходит со всеми сидящими в большом зале. Как только магия охватывает их, ливень прекращается, и тучи медленно расползаются за пределы потолка, оставляя после себя такое же звёздное небо, что было до этого. Народ удивлённо вскрикивает, кто-то смеётся, осматривая себя и остальных. Каждый сейчас был покрыт золотистой, источающей тёплый свет, пыльцой. Теперь Большой зал освещался только за счёт звёзд и самих магов.

Неожиданно подул резкий ветер и все стали оглядываться, пытаясь угадать, с какой стороны на этот раз придёт незапланированное волшебство. Самые внимательные первыми увидели изменения в Большом зале.

— Смотрите! — крикнул старшекурсник с Рейвенкло и указал пальцем на пол. Там от стен неровным фронтом пол покрывался тонким слоем блестящего льда, настолько гладкого, что в нём, как в озере, отражались звёзды и свет от пыльцы, которой были покрыты маги. Все замерли в ожидании, что же произойдёт теперь, какой будет кульминация этого розыгрыша.

Парочка любопытных гриффиндорцев с четвёртого курса вышла из-за стола и храбро ступила на лёд. Поначалу ничего не произошло, а затем...

Когда они воспарили над полом, у Ремуса на загривке волосы встали дыбом. Определённо, это был один из самых лучших — безобидных — их розыгрышей. Ребята, сначала испуганно вскрикнувшие, поняв, что ничего плохого с ними не происходит, облегчённо и радостно засмеялись.

В это время лёд подобрался к остальным, и в воздух поднялись десятки светящихся магов, напоминающих лесных фей, парящих с помощью своей волшебной пыльцы. Ремус едва не рассмеялся в полный голос, увидев лицо МакГонагалл. Атмосфера в большом зале казалось достигла своего пика и дух Рождества лично заглянул в этот чудесный вечер, чтобы посмотреть, что за люди так сильно смеются и радуются в этот светлый праздник.

Ощущение счастья накрепко свилось у Ремуса в груди, ему захотелось куда-то спешить, кого-то обнимать и громко смеяться и кричать, словно по его венам пустили пузырьки шампанского. Он воспарил выше, прихватив с собой Блэка, и Сириус, радостно оскалившись, закружился с ним в объятиях под самым потолком. Там они громко расхохотались, согнувшись и схватившись за животы. Внизу ликовал народ, все радостно постигали основы левитации. Некоторые мальчишки пытались опуститься ниже девчонок, но чары не позволили им сделать этого и, напрягшиеся было ученицы расслабились и засмеялись. Вдруг рождественские гимны замерли, и вместо них зазвучала другая музыка, динамичная и зажигательная. Маги радостно заголосили и стихийная толчея превратилась в полноценную дискотеку с неловкими движениями прямо в воздухе. Ремус усмехнулся про себя: когда ещё увидишь такое скопление магов, отрывающихся под маггловские хиты. Никто не остался равнодушным, и даже те, кто с напитками в руках парили у стены, покачивали головой в такт, улыбаясь просто так.

Мимо проплыла по воздуху кошка, и Ремус обалдело уставился ей вслед, поняв, что видит Минерву МакГонагалл, и, если он хоть чуть разбирался в кошачьих эмоциях, то их декан определённо улыбалась! Он бы не удивился, услышав ещё и мурлыканье.

Вечер продолжался, магам быстро надоело призывать по одному бокалу, тем более, что часто они разливались, и кто-то со старших курсов просто поднял все столы в воздух и умудрился приклеить их к стенам. Вечеринка пошла веселее. Даже тот факт, что из напитков самым крепким было только сливочное пиво, не омрачил настроения студентов, а краем уха Ремус даже слышал, что Спраут и вовсе угощает своих студентов какой-то настойкой. То-то хаффлпаффцы такие весёлые!

Люпин с наслаждением кружился с Энни Смит, когда заметил Джеймса, пристально смотрящего на другой конец зала. Он проследил за его взглядом и увидел Лили, которая смеясь, кружилась с их однокурсницами. Вдруг она остановилась и обернулась, как раз туда, где завис Джеймс. Они встретились взглядами и Ремус видел как Лили улыбнулась его другу, слегка кивнув и тут же отворачиваясь к своим подругам. Он скорее прочитал по губам, чем услышал, как Джеймс тихо произнёс:

— Шалость удалась.

Она уже четверть часа пялится в потолок в ожидании отца. Стоило ли звать на работу, чтобы она сидела, не зная, чем себя занять? Если это наказание, она его не понимает. Если нет, ее терпение в любом случае на исходе. Само собой, леди не пристало рассматривать собственные ногти и постукивать каблуком по полу, но когда Виктуар это смущало. К величайшему огорчению матери и удовольствию отца. Она хмыкает и перекидывает волосы за спину. Еще максимум две минуты, и она уходит. Время — деньги, кому как не отцу это знать. Виктуар ненавидит ждать. И только она об этом думает, как раздается стук в дверь — тихий, короткий, но настойчивый. Она хмыкает. Человек за дверью знает цену себе и своему время. Она разворачивается в кресле к двери как раз вовремя: щелчок, и на пороге появляется Драко Малфой собственной персоной. Она видела его пару раз, но не приглядывалась. Он всегда казался слишком скучным, чтобы быть интересным.

— Позови отца, — чеканит он.

Ни один мускул не дергается на лице, словно он и не живой вовсе, а мраморный истукан посреди холла Гринготтса.

— Я похожа на домового гнома? — она насмешливо выгибает бровь и оглядывает себя со всех сторон. — Совсем нет. С утра ничего не изменилось.

— Дочь почти оборотня, — практически выплевывает он, а глаза сверкают злостью.

Он превращается в человека настолько быстро, что Виктуар, кажется, пару мгновений даже любуется. Такой яростный и искренний, что дух захватывает, куда эмоциональнее, чем она предполагала.

— Почти Пожиратель, — усмехается она и передергивает плечами. — Не думаю, что правда бывает оскорбительной.

— Девчонка, — свистящий шепот бьет по нервам, — что ты себе позволяешь?

— То, что хочу, — жмурится она. — Можешь подождать папу здесь, я не кусаюсь. — Виктуар встает со стула и подходит практически вплотную. — Тем более что уже ухожу.

— С чего бы вдруг?

— Не люблю ждать, — хмыкает она. — К тому же мне нужно успеть вернуться в Хогвартс, пока не заметили мое отсутствие.

— И зачем мне эта информация?

— Решать тебе, — она сдувает локон со лба так, что он падает на губы. — Просто забудь, как только я выйду за дверь, расскажи отцу или МакГонагалл, запрети общаться со Скорпиусом, разнеси Хогсмид в щепки, в конце концов. Полная свобода действий, которой распорядиться вправе только ты.

— Юношеский максимализм, — фыркает Малфой. — Худшее, что только может быть.

— Значит ты не хотел принимать Метку, — задумчиво тянет она, склонив голову набок и изучая его выражение лица. — Я так и думала.

— Видимо, мой сын слишком болтлив, — Малфой проходит в кабинет и усаживается в кресло. Похоже, он все же намерен дождаться отца. Что ж, даже лучше, она улизнет незамеченной и без порции наставлений быть помягче с мамой. — Пожалуй, впрямь стоит подумать, не запретить ли общаться с чересчур догадливыми гриффиндорцами.

— Я рейвенкловка, и ты прекрасно это знаешь.

Она замечает мелькнувшую улыбку в уголках губ, но она слишком быстро исчезает. Преступно быстро.

— И все равно девчонка Уизли.

Виктуар фыркает.

— Не фамилия определяет человека, а его личность, — резче, чем нужно, говорит она, — но ты ведь просто хотел меня разозлить?

— Ты похожа на свою мать, — тянет Малфой, печально глядя на Виктуар.

— В которую ты был влюблен, я в курсе, — цедит едва ли не по буквам она. — Вот только ни черта я на нее не похожа, — и выбегает из кабинета отца, громко хлопнув дверью.

Глупо, нелепо, по-детски, но она ничего не может с собой поделать. Любое, даже мимолетное сравнение с матерью выводит из себя. Виктуар не хочет быть идеальной с кукольной внешностью и кокетливыми улыбками, не хочет соответствовать чужим ожиданиям, отказывается проживать жизнь, которую хотела бы себе мать, но не смогла позволить из-за войны. Виктуар жаждет найти свой путь, только и всего. Неужели она слишком многого просит?



Она его даже не замечает, когда пытается забраться в платье на дерево с бутылкой огневиски в руках. Перед ней открыты все двери, но ни одна категорически не нравится. Какое разнообразие возможностей? Какие новые горизонты? Она не может определиться, какой из предметов ее раздражает меньше, разве не абсурдно спрашивать о профессии? Виктуар надоело быть прелестной дочерью победителей: никто не хочет видеть ее настоящую, только отражение родителей.

— Да твою же мать, — шипит она, цепляясь подолом за ветки.

— Ай-яй-яй, Флер бы не оценила, — звучит почти ласково, если игнорировать сарказм в каждом звуке.

— Отвали, — огрызается Виктуар, — или помоги залезть.

— Зачем?

— Хочу, — отрезает она.

Большего она не скажет, хотя он и сам наверняка знает. Виктуар всегда была уверена, что Малфой бы понял ее, если бы она поделилась, но она не будет. Зачем ему ее проблемы, своих хватает. Как и любому другому человеку.

— Капризный ребенок, — фыркает он, — но если ты тут расшибешься, отвечать мне, а я...

— Если вдруг чего, ты всегда можешь слинять до того, как меня найдут, — пожимает она плечами и прикладывается к бутылке. — Какое тебе до меня дело?

— Скорпиус...

— Не убедил, — перебивает его Виктуар. — Мы даже не друзья, а лишь хорошие знакомые, к тому же он выпускается через несколько лет.

— Он считает тебя другом, — с нажимом говорит Малфой, отбирает у нее огневиски и делает глоток. — И как бы странно не звучало, я почти уверен, что мы похожи больше, чем я готов признать. Правда, ты смелее.

Виктуар закрывает глаза и прислушивается к себе. Что она чувствует после таких слов? Да черт его знает. Ей приятно и как-то еще, она не может подобрать определение. Лестно? Вряд ли. Возможно, интригующе? Возбуждающе? Она слишком пьяна.

— Я все еще хочу на дерево, — как бы между прочим напоминает она. — Это будет мое самое крутое школьное достижение.

— То есть побеги из Хогвартса в Косой переулок не считаются? — удивленно вскидывает брови он. — С трудом верится.

— Ничего особенного, если знаешь пароль от кабинета директора, — ухмыляется она, — так что это не достижение, а удача.

— И откуда такие знания?

— Все тебе расскажи, — хихикает Виктуар, — подсади меня, пока я не порвала это чертово платье в клочья.

К ее удивлению он помогает, сует ей бутылку, лезет следом и усаживается рядом. Ветки крепкие, выдержат, Виктуар ответственно выбирала.

— У меня не было выпускного, — неожиданно говорит он. — Такого, каким я его представлял.

— А я никакого бы не хотела. Слишком много людей, фальшивых улыбок и ожиданий, которые почему-то я должна оправдать, а я не хочу.

— Уезжай, — убежденно говорит Малфой, не глядя на нее. — Разберись в себе, когда никого из привычной обстановки не будет рядом, и только потом возвращайся. По-другому едва ли получится.

— И часто ты об этом думаешь? — она слегка толкает его плечом, крепко сжимая в руках огневиски, будто это единственная опора, которая у нее есть.

— Каждый день, — усмехается тот.

— И почему не уедешь?

— У меня семья, обязательства. — Виктуар фыркает. — Я давно принял свою судьбу.

— Так все-таки почему ты оказался здесь? Со мной на дереве?

Не чтобы Виктуар ждет хоть какого-то ответа, но и не спросить тоже не может. Малфой нелогичен, непоследователен, но почему-то близок и понятен. Она не знает, как к этому относиться.

— Мне комфортно, — почти шепчет он, — больше я объяснить не могу.

Она чувствует исходящую от него искренность, просить чего-то еще, по меньшей мере, самонадеянно. Да ей и не нужно. В конце концов, что это изменит? Подумаешь, между ними разница в двадцать лет и разные стороны в войне. Подумаешь, она общается с его сыном и, вполне возможно, его первая влюбленность. Подумаешь, блондины не в ее вкусе, а где-то в Большом зале мать наверняка уже сбилась с ног в поисках Виктуар. Подумаешь. Ей просто нравится, что она с кем-то, кто в состоянии ее понять. Говорить необязательно, достаточно просто передавать друг другу бутылку огневиски и хмыкать. Главное, не свалиться потом, трезветь от костероста ей не улыбается.

— Расскажи мне о том, чего не было, — просит она. — Что угодно.

— Твои волосы развеваются на ветру, зеленые пряди вперемешку с золотистыми падают на плечи, а я обнимаю со спины и целую в макушку. Ты жмуришься на солнце, откидываешься мне на грудь и улыбаешься.

Виктуар смотрит на него и удивляется, насколько юным он выглядит в этот момент. Морщины разглаживаются, усталость как будто исчезает, а лицо едва ли не светится в приглушенном свете. Драко Малфой разом скинул минимум лет десять. И ей бы так хотелось забыть про все, прижаться к нему, вдохнуть его запах, закрыть глаза и замереть, но реальность все равно не изменится. Совпадения желаний не всегда бывает достаточно, еще нужна смелость, которой у него нет.

— Я уезжаю, — выдыхает она. — Так будет проще. Никакого смущения, никаких случайных встреч, никакой недосказанности. Сделаем вид, что я хорошая знакомая твоего сына и все.

Черты лица Драко ожесточается. Он снова выглядит на свой возраст, а то и старше. В груди колет от того, что она причина этих перемен, но так правильно. Их тайные встречи всегда ненароком ни к чему не приведут. Пусть они мало говорят, даже не касаются друг друга, но что дальше? Виктуар чувствует, как влюбляется, и боится. Она бежит от него, но никогда не признает этого. По крайней мере, не под его взглядом. Она приняла решение.

— Ты когда-то спросила, почему ты, а я промолчал, — горько начинает он и сглатывает ком в горле. Она видит, она все замечает, как бы он не пытался скрыть. — Ты настоящая, и мне не нужно притворяться, потому что остро чувствуешь фальшь. С тобой я могу быть собой.

Виктуар закусывает щеку изнутри, лишь бы не показать подступившие к глазам слезы. Она предполагала, но оказалась не готова услышать нечто подобное, потому что... потому... это же Драко. Закрытый, безразличный, грубый Малфой, случайно и неосознанно ставший Драко.

— Я буду писать Скорпиусу, — голос все-таки слегка дрожит. Ерунда, она долго молчала. — Вряд ли вернусь, — добавляет, прекрасно понимая, что противоречит себе же. Виктуар обещала, что вырвет с корнем все, что было, но дает слабину в самый неподходящий момент. — Вот я и решила надраться, — словно оправдывается, лишь бы не говорить о самом важном. — Прощалась с тем, что будет мешать. А потом появился ты...

— Могу уйти, — отрешенно откликается он. — Огневиски еще хватит, чтобы напиться вдрызг.

— Идиот, — с раздражением выплевывает она. — И трус, — делает слишком большой глоток, чтобы оправдать слезы, которые вот-вот прыснут. — Проваливай.

— Юношеский максимализм, — снова вздыхает он. — Могло быть и хуже.

— Уйди, я сказала, — чеканит она, глядя прямо в его глаза. — Я не хочу тебя видеть. Никогда.

— А чего не было у тебя? — спрашивает он и наклоняется ближе. — Расскажи, и я исчезну. Считай, что это что-то вроде последнего желания утопающего.

Виктуар выгибает бровь и долго изучает его. Она понимает этого человека, чувствует его эмоции, как свои, но так и не может прочитать. Он открытая книга и загадка одновременно. Возможно, поэтому ее так тянет к нему? Или его к ней? Она так давно и безнадежно запуталась, так устала искать ответы, что больше не в состоянии. Виктуар на грани саморазрушения, и ей это абсолютно точно не нравится.

— Я не люблю много говорить, — шепчет ему в губы, запускает руки в волосы и целует.

Они все выдумали, ведь так? Они вообще не могли притянуться по законам любого жанра, поэтому все, что сейчас происходит, здесь и останется. Умрет в шелесте листьев, осядет горечью в горле, но не выйдет за пределы дерева и выпускного, ожидание которого было мучительным и вместе с тем сладким.

Виктуар не собирается оправдывать чьи-либо ожидания, но должна закончить все дела. Теперь она не будет представлять, какие на вкус губы Драко, она будет знать, и ее не потянет неожиданнов Лондон, чтобы проверить. Поцелуй Драко Малфоя на вкус как коньяк с привкусом ванили, и именно он ее лучшее школьное достижение, о котором она никому не расскажет.

Альбус Дамблдор, директор Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, тихо брел по темному, давно заброшенному коридору и зябко ежился. Когда посреди ночи его разбудили сигнальные чары, пришлось спешно набрасывать на плечи мантию и идти по следу. Коридор плохо отапливался, и Дамблдор сделал мысленную пометку обновить здесь днем согревающие чары, а также запирающие и блокирующие для младшекурсников.

Уже третью ночь подряд кто-то перекрашивал гостиную Гриффиндора в запредельно яркие, неправдоподобные тона. Утром начинался дурдом с криками, возмущениями и безрезультатными попытками распознать свою одежду, обувь и утварь для зельеварения. Студенты нервничали, не высыпались, теряли баллы из-за взысканий преподавателей, так как были не в состоянии заниматься домашними заданиями и длинными эссе. И Дамблдор, будучи директором этого славного заведения, все-таки внял усталым просьбам Минервы и самолично занялся выслеживанием виновного. Проказник оказался настолько хитер и изворотлив, что подозрения падали на самих гриффиндорцев, но по понятным причинам в это никто не верил. Если бы Дамблдор не знал их как облупленных, то не стал бы за них заступаться. А если бы виновник лишь примитивно и досадно для окружающих шутил, его бы, без сомнения, ждало суровое наказание, ведь подрыв дисциплины — это серьезный проступок. Но Альбус видел в этом проступке не просто шалость, а еще и талант. Даже с его опытом нейтрализации опасных магических воздействий распознать причину катастрофы в Гриффиндорской гостиной оказалось непросто, а уж ликвидировать ее — и подавно.

Впереди, за поворотом, раздались шепотки. Альбус остановился, дабы не быть замеченным, и просто применил усиление «тайного подслушивания».

— Ты опять все напутал! — возмущался Сириус Блэк, всем известный третьекурсник-задира. — Не прикидывайся идиотом! Никто лучше тебя не варит это мерзкое зелье! Если ты и напортачил, то специально! Потому я, как и обещал, иду сейчас и закладываю тебя декану!

— Сири, подожди, — встрял более рассудительный Люпин. — Он же предупреждал тебя, что зелье не тестировалось, а ты заладил: надо срочно, надо срочно!

— Отвали, — зло огрызнулся еще один. И Альбус мысленно схватился за голову: если и Северус Снейп замешан в этом деле, то шалость третьекурсников превращается в опасное вредительство. — Наш уговор в силе. Я свою часть сделки выполнил. А то, что ты идиот и неверно смешал составляющие — так это твои проблемы.

— Нет, Сопливус, проблемы-таки у тебя! Кто протащил запрещенные ингредиенты в школу? Кто выслеживал ночью в Запретном лесу невесть кого? Третьекурсников наказывают со взысканиями в личном деле, тебя твой декан об этом не предупреждал что ли? Это в прошлом году директор дело замял. В этом — не выйдет! Я тебя закладываю — и точка!

— Ладно, — спустя мгновение вроде бы сдался обвиняемый, — вот тебе еще одна порция. В этот раз делай все строго по инструкции, и должно сработать верно. Но учти, инструкция испарится ровно через минуту после ее открывания, так что шантажировать меня потом ею не сможешь, даже и не рассчитывай.

— Другие способы разыщем, не переживай. Надеюсь, в этот раз цвет будет мутно-зеленым и с гнилостным запахом, как и требовалось с самого начала. А то розовый, лиловый и оранжевый — это как-то по-девчачьи. Фу. Учти, не сработает сегодня — я тебя урою. И заложу тебя самому директору.

Альбус уже собрался выйти из укрытия и схватить наглецов с поличным, но кошка Миссис Норис прошмыгнула мимо, зашипела и спугнула заговорщиков. Ну что ж, придется ловить их в момент совершения диверсии. Когда наступила тишина, и Альбус вывернул из-за угла, снимая с себя чары невидимости, в него врезался подросток, дезактивировавший подобные же чары, но попроще.

— Ой. Я тут на шум прибежал…

— Мистер Снейп…

— Не докажете! — он с ходу предугадал невысказанные претензии директора и насупился.

— Руки из карманов! И если на них обнаружатся следы запрещенного в школе зелья…

Снейп с готовностью подчинился, его взгляд сделался зеркально-честным, и весь вид говорил, что он не дурак, и на таких мелочах не прокалывается.

— Хотелось бы напомнить, что чистосердечное признание вам зачтется. У вас сколько уже предупреждений касательно нарушения правил поведения?

— Два. Но только устных! Да вы и сами знаете, господин директор.

Альбус против воли улыбнулся. Северус всегда проходился по самой грани правонарушений, и умудрялся оказываться лишь пострадавшей стороной, потому и наказывать собственно было не за что.

— Ты же талантливый студент, Северус. И сообразительный. Если не захотел бы, на шантаж никогда не повелся. Зачем тогда?

— Сами виноваты.

— Зелье сварено верно?

— Разумеется.

— Тогда в чем дело?

— Декан Гриффиндора их всегда покрывает. В этот раз не выйдет.

— И что же случиться сегодня, Северус? Ты тянешь время, это я уже понял. Они сейчас применяют его, да?

Снейп с вызовом зыркнул и сжал губы, отказываясь что-либо комментировать.

— Значит, придется вызвать твоего декана…

— Они мне угрожали. Шантажировали. С меня взятки гладки. Говорю это сейчас, заявлю то же самое при официальном разбирательстве. А у Блэка лимит взысканий исчерпан, его вышвырнут из школы, сами знаете.

— Почему же ты не пошел к своему декану сам и не рассказал ему, не попросил принять меры?

— Слагхорн неважно себя чувствует, у него сердце, волновать лишний раз не стоит. И вообще он подумывает уволиться, а лояльный слизеринец на таком посту вам не лишний, господин директор. Моя причина самостоятельно разобраться с обидчиками все-таки обоснована и наказанию не подлежит, не так ли?

Альбус строго посмотрел на него поверх своих очков. Вот же мелкий поганец, сейчас так ненавязчиво шантажирует его самого, намекая на личную заинтересованность, что остается лишь удивляться и разводить руками.

— Ладно, посчитаем, что этого разговора не было. Но взыскания всем троим я назначу, не сомневайся.

— Мая роль маленькая. И я — пострадавшая сторона, — напомнил Снейп, включая несчастный взгляд затравленного сиротки. Альбус даже фыркнул, неодобрительно реагируя на подобные актерские таланты. Далеко пойдет мальчик, ой, как далеко.

Опасностью пахнет на много миль, и не перевоспитаешь ведь теперь, как ни старайся. Хотя жизнь у Северуса не сахар, тут как бы и упрекать не за что.

Альбус развернулся, будто бы собираясь уйти. Наверняка гриффиндорская гостиная уже смердит и полна лягушек, так что чем быстрее приняться за уборку — тем лучше.

— Господин директор, — в задумчивости остановил его Снейп. — Могу я вас попросить об одолжении? Вы же хотите, чтобы виновные были наказаны, а скандал получился минимальным, и чтобы родителей вызывать не пришлось, попечительский совет тревожить?

— Слушаю, — скрыть улыбку не удалось. Вот и встречное предложение последовало.

— Повремените с официальным расследованием. Отложите на сутки. Гарантирую, что виновные сами приползут с признанием.

— Необратимое заклинание? Ничем не сводимые пятна? Что-то еще?

— Что-то еще, — так же задумчиво ответил Снейп. — То, что выдаст их с головой при свидетелях. А я как раз домой на пару дней уеду, мама записку вам пришлет. Так что испугаются, побегут к Помфри в лазарет.

— К мадам Помфри, — поправил Альбус, призывая к порядку.

— Вы ведь отпустите меня домой на пару дней? Очень надо.

— И каковы же будут эти пятна? В цвета Гриффиндора?

— Всех тех оттенков, от которых отмывали гостиную. Эффект неснимаемый. Ну, в ближайшие сутки — уж точно. Магический след выследить будет просто.

— Ваш след, юный зельевар?

— Нет. И даю гарантии.

— Выходит, не все виновные ответят по счетам. Как же ваше участие?

— Я жертва! Меня шантажировали!

— Ну конечно.

— Ладно. Я пообещаю, что в следующий раз шантаж не выгорит.

— И запрещенные ингредиенты в этой школе больше не появятся, — наставительно добавил Альбус.

— Разумеется, — мальчишка даже облегченно выдохнул, обрадовавшись, что легко отделался.

— Но, — сказал Альбус. — соглашение подразумевает выгоду с обеих сторон.
Северус напрягся.

— Вы будете мне должны, мистер Снейп.

Тот даже задохнулся от возмущения.

— Если вы против, тогда до свидания, — Альбус развернулся и пошел прочь.

— Подождите! — окликнули его через мгновение. — Господин директор, пожалуйста! — на этот раз голос звучал искренне. И с раскаянием.

Альбус замер, но не повернулся.

— Я буду должен, — согласился Северус и быстро добавил: — Но сам решу, отдавать ли этот долг и каким именно образом.

— Договорились, мой мальчик.

Альбус не забывал об этом обещании до конца своих дней. Но никогда не требовал плату. Ему было достаточно того, что их сотрудничество, и вполне взаимовыгодное, началось именно в тот день. Снейп никогда не забывал об этом соглашении. Никогда не упоминал про него, хотя еще не раз приходил с просьбами и давал обещания.

И только на Астрономической башне, когда все прочее потеряло смысл, и боль от казавшегося предательства застилала обоим глаза, они одновременно вспомнили. И одновременно отдали все долги. И все прощения. Сотрудничество было плодотворным и полезным. Это можно было бы, наверное, даже назвать дружбой. И доверием. И признательностью. Вот только слово «Пожалуйста» ударило по ним с одинаковой болью. Слово, которому невозможно было отказать…

Это в первый раз умирать страшно. А когда смерть не просто ходит за тобой по пятам, а как верная жена постоянно стоит за твоим плечом или подобно старому другу встречает тебя широкой улыбкой и распростертыми объятиями, это становится чем-то обыденным. Как каждодневная чашка крепко заваренного чая. Он чуть горчит на языке, обжигает горло, но ты уже не морщишься от терпкого вкуса - ты привык и даже уже почти научился получать удовольствие от чаепития.

— Северус... Прошу тебя...

— Авада Кедавра!..

Один мудрый человек сказал: "Смерть легче перышка — долг тяжелее горы".

Только теперь Дамблдор в полной мере осознал смысл древнего выражения, вычитанного в какой-то потрепанной рукописи. Его персональная гора, давившая на плечи неимоверное количество лет, месяцев, дней, часов, минут и даже секунд, в один миг потеряла свой вес.

Альбус Дамблдор падал в пропасть, сражённый непростительным заклятием Снейпа, но на удивление больше не ощущал ни тяжести, ни той пресловутой чайной горечи - только неимоверную лёгкость и бесконечную благодарность по отношению к старому другу.

Обрывки воспоминаний кружили и затуманивали разум будто Дамблдор смотрел в Омут Памяти. Старый маг, словно наяву заново проживал определенные моменты жизни, полностью погружаясь в яркие картинки... Родные, друзья, враги, Хогвартс...

Он почти не помнил – или не хотел – ту прежнюю часть жизни, в которой у него были иные интересы. С некоторых пор ему хотелось просто вести размеренную жизнь школьного директора. Чтобы самой волнительной и важной темой был предстоящий ежегодный Кубок волшебников, актуальной проблемой - пара-тройка проказников, вызванных в кабинет директора Хогвартса из-за очередной шалости. И не смотря на постоянную занятость подготовкой к последней битве, старый профессор по-настоящему радовался, когда обыденные школьные заботы отвлекали его от мрачных мыслей.

Это стало привычкой... Рутиной. Невесомо присыпанной белой пудрой школьного мела.

Первокурсники и распределение...

Старый маг припомнил, как с замиранием сердца следил за рассуждением Распределяющей Шляпы, водруженной на голову юного Гарри, и как едва сдержал вздох облегчения, услышав громкое "Гриффиндор".

Даже на тот момент Дамблдор прекрасно понимал, что избранный Шляпой путь - единственно верный не столько для становления юного волшебника, сколько для сохранности его жизни.

Он так ждал поступления этого мальчика в Хогвартс, что лишь в момент распределения понял, что это - конец. Обратный отсчет.

Декан факультета Слизерин - Северус Снейп...

Пожиратель Смерти, член Ордена Феникса, двойной агент, один из сильнейших магов, преподаватель зельеварения и защиты от Тёмных искусств, просто друг...

Дамблдор всегда боялся, что Снейп случайно выдаст себя раньше времени, но все получилось даже лучше, чем он сам планировал. Все в окружении Гарри и он сам считали Снейпа врагом номер один – после Волан-де-Морта, разумеется, – что только облегчало декану Слизерина выполнение своей миссии.

Снейп часто критиковал Дамблдора за то, какими путями и способами тот ведёт мальчика к цели. За все необоснованные риски и бесконечные опасности, с которыми ему, Снейпу, приходилось бороться, тайно помогая Гарри. Выживание стало частью жизни мальчика, его сутью...

Во всём должен был быть порядок...

Последовательность. Даже незримая война между факультетами велась в соответствии с обычаями и традициями Хогвартса. Но всегда было вопреки. Наперекор. Дамблдор всегда верил в исключения. В то, что как раз такие мгновения и творят судьбу: Хогвартса, маглов, волшебников, всего мира... Он и сам был таким...

Сколько яростных споров скрыли двери кабинета директора Хогсвартса.

Сколько обвинений и критики обрушивались на его голову, добавляя седых волос.

Сколько невероятных и, казалось бы, фантастических аргументов пришлось приводить тому в оправдание своих прошедших, настоящих и будущих действий.

Сколько сожалений, а вместе с тем и надежд вынужденно хранил Омут памяти, лишь отчасти облегчая неизменную тяжелую ношу Дамблдора.

Но Дамблдор ни о чём не жалел. С тех пор как поменялись его приоритеты, как он решил попробовать искупить прошлые ошибки. Да, он манипулировал другими, менял их судьбы, то разводя, то подталкивая друг к другу. Кому-то было достаточно обычной подсказки, кого-то приходилось вести запутанными путями, а кого-то вроде Драко Малфоя буквально тащить за шкирку.

Да, Драко был его ошибкой. Его промахом, который он так и не успел исправить.

Дамблдор сочувствовал молодому Малфою, но уже ничего не мог изменить. Хотя в его душе тлела надежда, что не всё потеряно и что благодаря Северусу Снейпу юноша сохранит свою душу, изменится, вырвавшись из-под влияния Темного лорда.

Как жаль, что он не смог предотвратить гибель невинных детей... Как жаль, что на их век пришлась эта война... Как жаль, что она наравне с уроками стала рутиной... присыпанной белой пудрой школьного мела. Но они преодолеют трудности, потому что есть тот, в кого все верят. Г...

Герой должен быть один...

Альбус Дамблдор полностью был согласен с этим высказыванием. Он верил, что его предназначение - сохранить жизнь героя до нужного момента. И он знал, что справился...

И старик жалел только об одном - ему не суждено увидеть, как падёт Волан-де-Морт. Но это лишь малая жертва, ради дела всей жизни - спасения мира.

Но он хорошо подготовил их... Он хорошо подготовил его... Гарри...

Мальчик, который выжил.

Мальчик, которому суждено умереть.

Г...

— Авада Кедавра... - эхом отражается от стен башни и звенит в ушах старика.

И мягкий свет принимает в свои объятия очередную душу.

Питер хмурился, кусал губы, весь напрягался, отчего белая кожа вся вспыхивала красным, но у него ничего не получалось. Он с шумом выдохнул и расслабился, распластавшись на ковре возле своей кровати. В который раз хотелось всё бросить, плюнуть на эту мордредову анимагию и растереть. Единственное, что заставляло его пытаться раз за разом, он хотел не отставать от друзей, получить признание, доказать, что и он не бесполезен, что так ярко было видно на фоне Поттера, Блэка и Люпина. Питер, конечно, был полезен для их компании, но была в их отношении некоторая... пренебрежительность. Питер понимал, что это из-за того, что он не так талантлив как они, не столь силён, привлекателен или богат. Ремус, хоть и был оборотнем из небогатой семьи, имел другое преимущество, которое было важнее даже его ума: ликантропию. Казалось бы, это ужасное проклятие должно отталкивать людей от него, и сам Питер, если быть честным, побаивался Люпина. Но, как ни парадоксально, оно не оттолкнуло Джеймса и Сириуса, а наоборот сплотило их в тот момент, когда они решили непременно помочь Люпину, скрасив кошмарные ночи полнолуния.

И вот теперь Питер пыхтит, сопит, но никак не может освоить эту анимагию. Он знает свою форму, это, конечно, не такое благородное животное как олень Джеймса и не столь грозное — как пёс Сириуса, но Питер в глубине души доволен. На его взгляд это очень полезная форма — крыса. Он может везде проникнуть, всё разнюхать — и никто ничего не заметит. Это же просто жирная глупая крыса, неужели вы думаете, что она может чем-то угрожать вам или вашим секретам? Питер хихикнул своим мыслям. Неожиданно его озарила идея. Джеймс ведь говорил что-то такое — про сосредоточенность.

Питер уселся на пол и опёрся спиной о свою кровать. Он закрыл глаза и представил себя крысой. Представил, как тело стало стремительно уменьшаться, так быстро, что Питер почти не почувствовал как уменьшаются кости и вытягивается череп, представил, как одежда исчезла и теперь он весь был покрыт короткой серой шерстью. Питер подвигался, ёжась от чувства, будто он стоит голым. Неожиданно он обнаружил, что весь мир окрасился для него в чёрные, белые и серые цвета. Нет, он читал, конечно, о специфике крысиной анатомии, но вот почувствовать это на себе, в реальной жизни... Это было удивительным опытом. Он поднял взгляд, по привычке пытаясь ориентироваться на зрение, но обнаружил, что не видит дальше вытянутой человеческой руки, а вместо предметов красного цвета он видел лишь сплошную черноту. Так, спальня гриффиндора, где как раз-таки преобладал красный, для него стала местом полным тьмы, а не яркости, и Питер чувствовал себя действительно странно в связи с этим открытием.

В этот день основная часть учеников находилась в Хогсмиде, те же, кто не смог туда попасть, наслаждались первыми тёплыми деньками на улице. Сам Питер остался, чтобы потренироваться в анимагии. Для него было удивительно, что он смог так глубоко погрузиться в это... "прочувствование" собственной аниформы, но он не стал посвящать этому факту слишком много размышлений. Будучи человеком, Питер знал, что башня пуста. И только став крысой, он смог почувствовать это в полной мере: не было звуков, вибраций, он не слышал и не чувствовал шагов, смеха, что обычно в избытке наполнял башню. Где-то далеко, на грани чувств, он знал — люди есть. Но пока он не мог в полной мере пользоваться своими новыми возможностями, и подробности были ему неведомы.

Новый способ ощущения пространства вокруг был непривычен, но на каком-то инстинктивном уровне Питер знал, как пользоваться всем этим, словно это было у него в крови. Осваивая новые навыки, он медленно побежал, привыкая к передвижению на четырёх конечностях. Впереди показалась лестница, и он опасливо глянул вниз. С его ракурса казалось, что ступени очень большие, и человеческая память услужливо напомнила, что расстояние до конца лестницы по крысиным меркам огромное. Питер как истинный гриффиндорец трудностей не испугался, собрался с духом и двинулся вперёд. Пытаясь спустить на нижнюю ступеньку левую лапу, он неуклюже свалился. Потом попробовал становиться на обе задние, но и так ему было неудобно, и он попытался спуститься мордой вниз, и, к его удивлению, всё получилось. Теперь он спускался на передних лапах, отчего хрупкие косточки, не привыкшие к таким нагрузкам, заныли под большим весом, и он остановился, чтобы передохнуть. Маленькое сердечко бешено колотилось о грудную клетку — Питер всё время боялся упасть и полететь вниз кувырком по лестнице.

Наконец спустя десяток минут, которые показались Питеру целой вечностью, лестница кончилась, и Питер триумфально преодолел последнюю ступень. Он, тяжело дыша, поднял острую мордочку к гигантской лестнице, и с гордостью подумал, что сумел преодолеть такую преграду. Воодушевлённый, он продолжил свой путь. Гостиная была пуста, и он без страха вышел на середину, размышляя, куда пойти дальше. Очевидно, что, будучи крысой, он бы не смог открыть проход. Возможно, где-то и есть тайные ходы, недоступные человеку, но Питер решил повременить с их поиском. Значит, сейчас изучению подлежала прилегающая территория.

Питер осмотрелся. Из высоких окон, сквозь которые он слабо смог различить цвет голубого неба, лился тёплый солнечный свет в виде светлых полос. С огорчением Питер подумал о своих друзьях, которые гуляли сегодня в Хогсмиде без него. Утешало только обещание принести ему сладости из Сладкого Королевства. При мысли о многочисленных лакомствах в желудке засосало, а зубы заныли в желании что-нибудь погрызть. Питер помотал маленькой головой, выбрасывая ненужные мысли из головы. Ещё раз осмотрелся. На глаза попался тёмный провал в стене, который Питер опознал, как лестницу в крыло девочек. Такая же громадная и неприступная, как та, которую Питер только что преодолел. Только вот он был не уверен, что сможет совершить подъём, который наверняка был в разы сложнее спуска. Он в сомнении потоптался, не решаясь на штурм лестницы. Но потом подумал о реакции парней, если у него получится, и медленно, постоянно принюхиваясь и прислушиваясь, двинулся к ступеням.

В нерешительности он замер перед первой ступенькой. Ни одному мальчику ещё не удалось обмануть чары, наложенные на лестницу. Истории, связанные с этим, больше походили на байки для посиделок в гостиной, чем правду, и, как знать, возможно анимагия тоже не предоставит такой возможности. "Попытка — не пытка," — решил Питер, медленно подняв правую лапу и опустив на ступеньку. Когда ничего не произошло, сердце Питера забилось чаще. Он одним резким рывком взобрался вверх и замер на пару секунд, чтобы понять, что чары на него не действуют. Неожиданно, громадина показалась не такой уж неприступной, а в маленьких лапках появились силы, чтобы её пройти. Он потоптался на одном месте, собираясь с духом, и двинулся вперёд. С большим трудом преодолевая каждую ступень, Питер добрался до вершины. Будучи на верхней площадке, он в изнеможении прижался к прохладной стене, переводя дух.

Придя в себя, Питер медленно поволокся вперёд, к девичьим комнатам. Неожиданно, со страшным грохотом, как показалось Питеру, одна из дверей открылась, ударившись об стену, и от туда вышла девочка. Питер в панике прижался к стене, мечтая слиться с камнем, чтобы девочка его не заметила. И если Питеру казалось, что по сравнению с девочкой он маленький и незаметный, то девочке показалось, что крыса в коридоре просто огромна.

Сначала Питер почувствовал её страх и испуг, и только после этого громкий визг огласил башню Гриффиндора. Питер в панике кинулся к лестнице, напрочь забыв, что находится в своей фантазии. Неожиданно, мир вокруг стал стремительно уменьшаться, восприятие звуков и запахов изменилось, и Питер почувствовал, что снова стал человеком. Он успел удивиться тому, что забыл про то, что он человек, до того как ступени под его ногами исчезли и лестница превратилась в скользкую горку.

Стремительно слетев кувырком вниз, Питер очутился лежащим на полу гостиной в позе морской звезды. Раскинув руки и ноги в стороны, он обалдело уставился в потолок. Чувства и мысли перепутались, образовав в голове сплошной сумбур. Пытаясь отдышаться, Питер посмотрел уже нормальным зрением на лестницу и поразился как такая маленькая преграда вырвала из него столько сил. Не сразу, но до него дошло. Дошло, пожалуй, не в виде осознанной мысли и понимания факта, а чувством. Чувством триумфа, перемешенного с абсолютным ощущением счастья. Он ликовал в душе, всё ещё не понимая, боясь допустить даже мысль, что он...

Щёлк! Питер вскочил, не обращая внимания на боль во всём теле и кинулся в свою спальню. В голове безумно билась только одна мысль. Получилось! Получилось! Питер счастливо засмеялся, будучи ошеломлённым этим событием. Он остановился перед дверью в спальню и замер. Не верилось. Ему до последнего не верилось, что он совершит это чудо. Но вот оно. Он выдохнул и спокойно зашёл в комнату.

Всё как всегда: шесть кроватей, две из которых пустые. Всё в комнате красно-алое, горящее сейчас пурпурным в солнечном свете, заливающимся в окна. Толстые ковры на полу, разбросанные вещи... Ничего не изменилось, прошло должно быть совсем мало времени, но Питеру в это было трудно поверить, ведь такое большое событие в его жизни не могло случиться за какие-то жалкие полчаса. Тем не менее это произошло.

Питер подошёл к окну и распахнул его. В комнату ворвался свежий весенний ветер, и Питер с удовольствием, какое не испытывал никогда прежде, подставил лицо под его поток. Обрывки мыслей лениво проскальзывали в голове: как это произошло, что он и не заметил, какой будет реакция друзей... Он словно наяву видел, как веселятся Бродяга и Сохатый, наверняка потом они захотят отпраздновать его успех, он видел, как благодарно смотрит Лунатик, как пожимает ему руку и говорит: "Ты молодец, Питер." Он улыбнулся своим мыслям.

Вдруг дверь распахнулась, и в проём ввалились смеющиеся Джеймс и Сириус, следуя за ними появился Ремус.

— О, Питер! — воскликнул Джеймс, заметив друга у окна. — А мы тут тебе кое-что прикупили, — он потряс пакетом, что держал в руке и бросил его на кровать Питера. — Там всё, как любишь ты, люблю я, любит Сириус и любит Рем, — договорил Поттер, выбираясь из свитера с оленями.

— Спасибо, — ответил Питер.

— Всегда пожалуйста, дружище, — Джеймс подошёл и хлопнул его по плечу. — Жаль тебя не было с нами, мы здорово повеселились с парочкой слизней, — он гадко ухмыльнулся и завалился на кровать Сириуса. — Не жалеешь, что не пошёл?

— Нет, — Питер уверенно помотал головой. Он сел на свою кровать и принялся потрошить пакет, вытряхивая на покрывало всевозможные сладости. — Я сегодня тоже здорово провёл время, — заметил Питер как бы между прочим.

— Неужели? И без нас? Подсматривал за портретом крошки Джун? — Сириус с намёком подвигал бровями и тут же отвлёкся, пытаясь отвоевать своё законное место у подлого узурпатора Поттера.

— Вообще-то, я сегодня смог превратиться.

Возня прекратилась, Джеймс и Сириус удивлённо уставились на него, так и застыв друг на друге. Питер смотрел на них с самым самодовольным выражением лица, на которое был способен. Когда до парочки наконец-то дошёл смысл сказанных Питером слов, они мигом слетели с постели и громко крича, стали скакать вокруг него как сумасшедшие.

— Пит! — крикнул Ремус и, схватив его за плечи, притянул к себе в объятья. — Питер, ты смог!

Джеймс и Сириус с радостью присоединились к ним и сжали как можно крепче, не переставая скакать, и вскоре все они повалились на пол, превратившись в куча-мала.

Задыхаясь от тяжести навалившихся тел, Питер смеялся вместе с ними и чувствовал, что любит этих придурков, и счастлив, что у него есть такие друзья.

Здравствуй, мой друг…

Ты прости, как всегда задержалась — новый предмет выбирала среди дисциплин. Видела Гарри… Грустил. Или мне показалось… Просто не верю, что должен герой быть один. Спросишь, о чём я? Боюсь, не смогу и ответить. Чувствую только, что тьма в нём всё больше растёт. Даже смешно… Полоумная Лавгуд — свидетель, тайно ведёт гриффиндорских печалей подсчёт.

Слышал, что снова назвали меня сумасшедшей?..

После обеда пропала та пара носков… Вышли опять из себя Рон Уизли и Грейнджер…

Только лишь Гарри со мною общаться готов…

Книгу, ну ту, про зверей, отыскать не сумела… Тоже считаешь, поступки ребят не со зла? Думают, обуви поиск — важнее нет дела!

Видел, у Гарри теперь скоростная метла? Я так боюсь за него… Пусть он добрый, бесстрашный, пусть справедливый, пусть сильный, пусть маг-змееуст, но отголосок трагедии давней миражный душу терзает ему так, что слышится хруст. Гарри не может сбежать от своих же эмоций и не умеет, как Грейнджер, всего подмечать, с юмором он к невезению не отнесётся и не сотрёт пресловутую смерти печать. Боль приросла и пустила глубокие корни… Он — не жестокий, он хочет спокойно лишь жить и потому доверяет инстинктам бесспорно, но…

Ты бы знал, как умеет он сильно любить! Жаль не… Ты знал, что мне больше улыбки не надо? Сразу душа наполняется светлым теплом. Только в глазах, где так дышит лесная прохлада, грусть всё равно прорастает липучим вьюнком. Если бы он захотел, я могла бы утешить. Я бы развеяла грусть и согрела печаль…

Не избежать, коль прознают, мне новых насмешек…

Вот бы верхом на фестралах умчаться с ним вдаль! Всё б отдала, чтоб его взгляд теплее стал, мягче! Нет, не надеюсь. Но может… когда-нибудь… вдруг…

Жаль, он не смотрит. Точнее, он смотрит иначе — я для него лишь Полумна: чудачка и друг.

Она украдкой бросает взгляд на пуффендуйский стол. Ищет его глазами, а когда не находит, сглатывает ком в горле. Уже в который раз. Как будто что-то изменится. Глупо. Она продолжает надеяться, что реальность окажется всего лишь пугающим сном, галлюцинацией, игрой подсознания, да хоть первым признаком шизофрении, но не правдой.

Седрика больше нет.

Она пытается ущипнуть себя посильнее, но Мариэтта перехватывает ее руку и стискивает ладонь.

— Ты должна продолжать жить, — тихо-тихо шепчет на ухо. — Он бы этого хотел.

Чжоу фыркает.

Почему каждому просто необходимо сказать ей, что делать? Почему они настолько быстро забывают Седрика? Почему ведут себя так, словно ничего и не было? Прошло ведь всего... Сколько? Чжоу не помнит. Она пытается посчитать, сбивается, начинает заново, но картинка все равно не складывается. Похоже, она слишком отдалилась от мира, чтобы уследить за временем. Чжоу попросту потеряла точку отсчета, а Седрика нет рядом, чтобы чуть приобнять, улыбнуться и перелистнуть календарь на нужный день.

Больно.

— Мы начинаем наш пир в честь Хэллоуина, — доносится до ее слуха голос Дамблдора, и она еле сдерживается, чтобы не вскочить и не закричать на весь Большой зал.

В этот день все началось: Седрик сделал первый шаг к смерти. Какой осел выдумал Турнир Трех Волшебников? И почему не на пару лет позже? Дамблдор должен был отказаться! К черту международное магическое сотрудничество, когда на кону жизни, когда опасность витает в воздухе и ощущается кожей!

Чжоу глубоко вздыхает и прикрывает глаза.

Злость ни к чему не приведет. Никогда ни приводит.

Горько.

Она окончательно теряет ориентиры. Гвалт сбивает с толку, заползает в уши, пробирается в голову и стучит в висках. Как же громко и бестолково. Чему они радуются?

«Раньше и ты радовалась», — напоминает ей голос с интонацией, подозрительно похожей на Дамблдора.

Она даже поднимает на него взгляд и успевает заметить, как он отворачивается с легкой ухмылкой. Нет, он бы не стал: легилименция запрещена, да и Чжоу далеко не любимая студентка, лишь одна из многих. Очередная иллюзия, которой удобно оправдывать непонятное, а возможно попытка снова стать нормальной, вот только не получается. Чжоу снова и снова возвращается к моменту, когда мир остановился, и не в силах запустить его обратно, словно боится, что дальше ничего нет.

Безысходность.

Мимо проплывает тыква, подмигивает ей, зловеще скаля вырезанные зубы. Жутко и сюрреалистично, но уже не трогает. В голове будто щелкает: в Хэллоуин граница между живыми и мертвыми истончается, а что если... Ей явился бы дух Седрика? Может, если бы она с ним поговорила, ей стало бы легче, она смогла бы его отпустить?

— Я уже думал, ты не попросишь, — раздается за ее спиной, и Чжоу резко разворачивается, едва не упав с лавки.

Слова застревают в горле, она сипло хрипит и откашливается, пока бестелесный прозрачный Седрик улыбается, глядя на нее. Он переливается в отсветах многочисленных свечей. Чжоу бы подумала, что это красиво, если бы перед ней парил не Седрик.

— Как? — только и получается выдавить из себя.

— У меня осталось незаконченное дело — ты, — спокойно поясняет он. — Но я не мог показаться, пока ты не позовешь. По ту сторону правил даже больше, чем по эту, — добавляет, отвечая на ее немой вопрос.

— Все это время?.. — выдыхает она еле слышно. Седрик только кивает, светло улыбаясь. — Если бы я знала...

— Не надо, — прерывает он и дотрагивается до ее ладоней. Чжоу ощущает бегущий по коже холодок, от чего волосы на руках встают дыбом. — Ты и не должна была даже догадываться. Я просто хотел убедиться, что ты пережила мою смерть, не закрылась и не превратилась в Плаксу Миртл, — он усмехается уголком губ, от чего у Чжоу подкашиваются ноги, хоть она и сидит. Седрик именно такой, каким она его помнит, и от этого еще больнее.

— Прости, что разочаровала, — откликается она. — У меня не получается.

— Нужно время, — спокойно возражает он, — и люди рядом. Не отталкивай их, впусти. Сначала будет утомительно, но потом станет легче, — он гладит ее по волосам, а Чжоу вздрагивает: ей кажется, будто она даже чувствует это прикосновение. — Общайся, смейся, читай. — Седрик начинает удаляться и постепенно исчезать. Чжоу протягивает к нему руку, пытается ухватиться, но он только качает головой. — Будь собой, милая, и тогда я буду спокоен.

Она слышит улюлюканье где-то на заднем плане, вероятно, даже смех над ней, но Чжоу все равно. Слизеринцы всегда потешаются над чужим горем, к их издевкам она уже привыкла и перестала обращать внимание. Когда-то и Малфою это аукнется самым неожиданным образом, впрочем ей плевать. Единственно важно то, что Седрик ее оберегает от себя же самой, переживает и не уходит. И вдруг она понимает, что держит его от того, чтобы уйти туда, где он должен быть, где наверняка лучше. Ведь разве может быть что-то хуже того, чтобы находиться рядом с близкими, и не говорить с ними, не прикасаться, не улыбаться?

Эгоистка!

Чжоу настолько погрузилась в горе, абсолютно не задумываясь, что не только она потеряла Седрика. Родителям куда тяжелее, а Гарри наверняка винит себя в его смерти, пуффендуйцы уже не выглядят такими доброжелательными, как раньше. Она оглядывает Большой зал другими глазами, будто просыпается, и не узнает его. Люди другие, предчувствие опасности отражается на лицах, даже тыквы и свечи кажутся мрачнее и тусклее, чем обычно. Жизнь проходила мимо, а Чжоу и не замечала. Пока не увидела мертвого Седрика. Жестокая ирония, необходимая, чтобы она наконец очнулась.

Чжоу тянется к тыквенному пирогу, когда сталкивается взглядом с Дамблдором. Тот мягко смотрит на нее, похоже, улыбается в усы, и вдруг подмигивает настолько мимолетно, что она почти уверена: померещилось.

«Только мы решаем для себя, что реально, а что выдумка», — снова всплывает в мыслях не то внутренний, не то Дамблдора голос, и на этот раз Чжоу не сомневается: в Хогвартсе и впрямь любой получит помощь, даже если не просит, но отчаянно нуждается, пусть и сам не осознает.

Объявление о маскараде выбило всех из колеи. Раньше никогда не устраивалось такого торжества, администрация школы всегда ограничивалось пиром, да убранством соответствующей тематики для празднования Хэллоуина. Жаловаться, впрочем, никто не стал. Удивление быстро сменилось шквалом радостных эмоций. А когда стало известно, что создателями идеи о маскараде были старосты школы, их немедленно объявили школьными героями и возносили им почести и славу. Ложкой дёгтя в бочке мёда было позднее объявление - всего за три недели до Хэллоуина. На многих студентов дата нагоняла ужас, казалось, что за столь маленький срок невозможно подготовиться к празднику как следует. Учитывая, что на памяти учеников подобное мероприятие проводилось впервые, ученикам хотелось отметить и отметиться так, чтобы запомнилось надолго. Паниковали больше всех девушки, на симпатичных личиках которых отразилась умственная деятельность такой силы, какой не видели даже преподаватели за все годы их обучения в Хогвартсе.

Чжоу была одной из тех, кто задумчиво сидел за столом, думая о том, как будет выглядеть в вечер Хэллоуина. В голове быстро мелькали мысли о самом празднике, воспоминания о тех существах, облик которых мог послужить идеей костюма для маскарада. Наверняка коренные жители Великобритании решат нарядиться в вампиров, оборотней, банши и прочую местную "фауну" жутких тварей. Чжоу решила, что при таком раскладе отличиться оригинальностью будет проще пареной репы. Стоит только обратить внимание на азиатскую мифологию. Первым на ум пришёл дракон. Чжоу недолго обдумывала эту идею, прежде, чем откинуть её в сторону. Нужно что-то более мистическое, вроде: кицунэ - демонической лисицы-оборотня, тем более, что существует множество её разновидностей, или баку - существо, пожирающее сны и кошмары, хотя это будет, пожалуй, слишком сложно для англичан. На ум пришли ещё дзями - злые духи гор и лесов, образы которых было можно интересно обыграть, но они уступали более интересному варианту - тимиморё - те же самые дзями, только отличающиеся тем, что пожирают трупы. Чжоу ненадолго захватила лихая мысль стать на Хэллоуин кумо - оборотнем-пауком, но она отринула мысль, даже несмотря на то, что этот образ уж точно запомнился бы всем надолго. По итогам некоторых размышлений она решила, что идеальным вариантом будет образ лисицы в сочетании с традиционной одеждой и белой маской на пол-лица. Так она точно будет выглядеть и эффектно и жутко, как того и требует канон, чтобы призраки не распознали в ней живого человека и не утащили за собой в преисподнюю. Вообще история Хэллоуина штука довольно занятная, но Чжоу поняла, что в данном случая об истоках лучше не думать, а просто наслаждаться тем, что даёт современная интерпретация праздника. Когда идея костюма сформировалась окончательно, Чжоу удовлетворённо кивнула и продолжила прерванную трапезу, пока остальные девушки всё ещё напрягали извилины, бездумно размазывая овсянку по тарелке или грызя ногти.

Первым делом в подготовке к Хэллоуину Чжоу написала письмо домой с просьбой выслать традиционную китайскую одежду. В отличии от англичан, у китайцев одежда, что для магов, что для магглов была одинаковой и достать её, в принципе, было не проблемой, тем более проживая в Лондоне. После этого она засела за рабочий стол, обложившись чистыми листами бумаги и откопанным в недрах библиотеке талмудом по азиатской мифологии с изображениями всех тварей. Внимательно изучая рисунок кицунэ, Чжоу наносила на бумагу набросок адаптированной под костюм версии образа лисицы. Когда общий образ с ушками, маской, традиционной одеждой и хвостами был готов, Чжоу вплотную занялась видом маски, так как этот атрибут должен был стать центром всей композиции.

Маска должна быть белой, как фарфор, не больше четырёх пальцев в ширину и крепиться на лице при помощи магии без каких-либо завязок и заколок. Чжоу решила, что прорези для глаз будут достаточно широкими, так как она планировала яркий макияж и хотела быть уверенной, что все его оценят. Маска должна была плотно прилегать ко всем изгибам лица, повторяя их форму. Чтобы маска не была слишком скучной, Чжоу добавила узор красными и чёрными чернилами. Снизу это были простые короткие линии, словно насечки проходящие по нижнему краю маски, вокруг глаз она пустила простой тонкий узор, сделанный чёрными чернилами с завитушками, уходящими к вискам, а по центру лба Чжоу нарисовала красное пятно. В результате маска выглядела эффектно, хотя, как создатель Чжоу видела недочёты, но знала, что люди всё равно оценят её вид. Дело осталось за малым - трансфигурировать маску из чего-нибудь - Чжоу планировала взять костяной гребень для волос - и раскрасить. Но она оставила эту работу на потом, решив не гнать лошадей, ведь времени ещё было в достатке, а главное предстояло сделать в день праздника.

На следующее утро сова принесла свёрток. Любопытные подруги тут же стали бросать заинтересованные взгляды, но Чжоу не спешила раскрывать тайну и даже на прямые вопросы отвечала уклончиво. Только оставшись наедине с собой в башне Рейвенкло и убедившись, что вокруг нет лишних глаз, она развернула свёрток и обнаружила там великолепное шёлковое ханьфу вместе с туфлями с письмом от родителей. Отложив ханьфу и туфли, она прочитала их длинное послание и только потом приступила к осмотру наряда. Матерчатые туфли были красного цвета с золотой узорчатой вышивкой и высокой платформой - удобные и красивые. Взмахнув волшебной палочкой, Чжоу заставила ханьфу взлететь и расправиться словно на манекене. Перед ней предстал достаточно простой по составу костюм: широкая красная юбка с красивым узором по подолу выполненным золотыми нитями, которая держалась на бёдрах при помощи широкого пояса чёрного цвета с золотой окантовкой. В юбку была заправлена простая белая рубашка без воротничка, чтобы ничего не выглядывало из под накидки. Сама накидка была такого же красного цвета, что и юбка, только на широких рукавах и по краям были пришиты тонкие чёрные ленты, а на спине сверху донизу накидка была покрыта золотым цветочным узором. В целом всё выглядело довольно эффектно, хоть и скромно, Чжоу заметила, что верхняя часть накидки спереди запахивалась достаточно высоко, чтобы скрыть как можно больше обнажённой кожи и ясно увидела в этом родительский промысел. Тепло улыбнувшись заботе мамы и папы, она взмахнула палочкой и накидка немного сползла назад по спине, слегка приоткрывая места в которых будут видны ключицы и плечи. Чжоу с довольным видом осмотрела накидку ещё раз и поняла, что пора приступать к планированию ещё одного важного элемента её образа - причёске.

Для китайского народа уход за волосами был неотъемлемой частью жизни. Естественно, самую лучшую внешность имели богачи. Женщины носили сложнейшие причёски, закреплённые различными приборами. Чжоу решила не отходить от традиций и использовать узорные деревянные шпильки, которые бы закрепили пучок на её голове. Большая часть волос по плану должна была водопадом спадать по спине, а вместо обычных человеческих ушей, она хотела трансфигурировать чёрные лисьи ушки ближе к макушке. Долго размышляя, что можно ещё добавить в свою причёску, Чжоу последовательно отвергла перья птиц, нити жемчуга и бисера. И в какой-то момент ей пришла мысль добавить к пучку красный цветок, который бы идеально сочетался по цвету с ханьфу и разбавлял бы однотонную причёску. Для подбора наилучше подходящего цветка ей понадобилось примерно две секунды. Красный гибискус, цветок смерти, простой и элегантный был тем, что ей нужно. Чжоу взмахнула палочкой и превратила своё перо в гибискус. Цветок получился с первого раза, и девушка довольно улыбнулась. Теперь дело оставалось за малым: немного трансфигурации, макияж, причёска и маска и всё это нужно было выполнить непосредственно перед началом маскарада, до которого оставалось больше двух недель.

Дни пролетели незаметно, в основном под знаменем дополнительных заданий - учителя не щадили учеников, которые зачастую витали в облаках в связи с предстоящим маскарадом, а не постигали тонкие магические науки. И когда наконец наступило тридцать первое октября, все вздохнули с облегчением. С самого утра в коридорах было шумно, передвигающиеся от кабинета к кабинету ученики обсуждали Хэллоуин. В основном были слышны девичьи голоса, взбудораженные, паникующие, мечтательные. По углам можно было изредка наткнуться на компанию мальчиков-студентов, которые с заговорщицким видом обсуждали что-то, скрывшись за пологом тишины. В этот день был ранний ужин, после которого и должен был начаться маскарад. После него все разбрелись по своим комнатам, и коридоры накрыла тишина словно затишье перед бурей. В башнях же, наоборот, уровень шума по сравнению с обычными днями превышал все допустимые пределы.

Чжоу ещё утром подготовила всё необходимое. Единственная запинка произошла при трансфигурации хвостов. Три чёрных пушистых хвоста, бывшие прежде лентами для волос, были великолепны, но безжизненны. Чжоу поняла, что гораздо больший эффект она произведёт, если сможет "оживить" хвосты. Пришлось срочно перерывать справочники и учебники - благо в гостиной Рейвенкло была своя богатая библиотека, которая сотни лет пополнялась любознательными воронами. Нужное заклинание нашлось быстро, с помощью него хвосты двигались как живые, но движения были простыми и повторялись в произвольном порядке. Чжоу подумала о том, чтобы заколдовать их так, чтобы они двигались по её мысленной команде, но в конце концов решила, что это ни к чему, всё и так было замечательно.

Зайдя за специальную ширму, которая должна была скрыть её от глаз соседок по комнате и не дать подсмотреть результат раньше времени, Чжоу первым делом переоделась в ханьфу и обула туфли, которые немного трансфигурировала так, чтобы платформа стала ещё выше. Хвосты она прикрепила прямо под свободной накидкой таким образом, что они где-то на треть от своей длины выглядывали из-под неё. Следующим делом она занялась причёской, которая не стала для неё сложным препятствием и ушками - на кануне она потренировалась с частичной трансфигурацией тела и теперь могла уверенно выполнить это заклинание с закрытыми глазами. На пробу пошевелив ушами, она осталась довольна - это выглядело мило и естественно. После этого Чжоу занялась макияжем: её целью было как можно сильнее зрительно увеличить глаза. Для этого она использовала чёрную подводку, тушь, чёрные и синие тени. Подведя глаза и накрасив ресницы, она нанесла тени на веко - сначала чёрные по низу, размазав их так, что цвет становился темнее начиная от третьего века и до внешней стороны верхнего. А по верху нанесла насыщено синие тени, так же затемнив их на конце. Внимательно посмотрев на результат своего труда, Чжоу осталась довольна. Сверху она прикрепила маску и накрасила губы помадой насыщенного красного цвета.

Она наколдовала зеркало, показывающее её в полный рост, и покрутилась перед ним, осматривая себя со всех сторон, чтобы понять, что образ вышел идеальным, даже лучше, чем она планировала.

Когда она вышла из-за ширмы, раздался синхронный потрясённый вздох других девушек.

- Чёрт, - высказалась Мариэтта Эджком, и все остальные молча с ней согласились. - Ты выглядишь сногсшибательно. - Чжоу довольно улыбнулась.

- Спасибо, ты тоже, - сказала она, рассматривая наряд то ли лесной феи, то ли ещё какого создания, подготовленного Мариэттой.

Осмотрев друг друга и закончив наконец с реверансами, девушки отправились на маскарад, планируя придти туда немного заранее, чтобы не упустить каждого, кто войдёт в Большой Зал. Выйдя из комнаты, они уже направились к лестнице, когда столкнулись с белокурой девочкой с младших курсов, которая была одета в тёмный и бесформенный костюм непонятно какого создания. Спутанные светлые волосы с пепельным оттенком почти доходили ей до пояса. У неё были бледные брови, а словно затуманенные глаза навыкате придавали ей удивлённый вид. На ней был надет странный балахон, покрытый коричневой шерстью и весь усыпанный разноцветными блёстками. Лицо было разукрашено коричневыми полосами и то тут, то там, были приклеены большие круглые блёстки. Чжоу только по глазам узнала в ней Луну Лавгуд - второкурсницу, прослывшую странной. Пока они рассматривали девочку, дверь спальни второкурсниц раскрылась, и оттуда высыпали смеющиеся девочки. Когда они увидели Луну, то рассмеялись ещё сильнее, тыкая в девочку пальцами.

- Полоумная, неужели ты действительно собираешься пойти на маскарад в этом, - обратилась к ней одна из второкурсниц, выделив интонацией последнее слова и тыкнув в её наряд пальцем. Чжоу совсем не понравилось такое отношение, хотя она сама и посчитала наряд странным. Но не успела она что-нибудь сделать, как девочки пронеслись мимо них, видимо, решив не тратить время на однокурсницу. Соседки Чжоу тоже не задержались, похмыкав, они стали спускаться.

- Ты идёшь? - спросила Мариэтта, когда заметила, что подруга стоит на месте.

- Иди. Я догоню, - Чжоу махнула ей рукой и отвернулась к всё ещё стоящей возле неё Луне. Девочка стояла с мечтательным видом, словно разумом находилась не здесь.

- Луна? - позвала её девушка.

- Да, - кивнула Лавгуд, - а ты - Чжоу. - Чанг улыбнулась непосредственности девочки.

- Что это за наряд? - склонив голову набок, поинтересовалась Чжоу без насмешки в голосе.

- Это морщерогий кизляк. Вообще-то у него есть рога, но они испортились, - сказала Луна.

- Испортились? Как?

- Порвались, - просто ответила Луна, и Чжоу поняла, что по всей видимости соседки Луны испортили её рога.

- Хм, - Чжоу потёрла подбородок, - может быть я смогу что-нибудь сделать с ними? Ты покажешь их мне?

- Ладно, - покорно кивнула девочка и пошла к своей комнате. Чжоу последовала за ней и вскоре они оказались перед кроватью девочки, на которой валялись клочки изорванной коричневой бумаги. Они молча смотрели на это, и Чжоу поняла, что единственное, что можно с этим сделать - это выкинуть.

- Что ж, - вздохнула девушка, - похоже, придётся искать другой вариант. - Луна просто кивнула в ответ на её слова.

Быстро размышляя, потому как времени было в обрез, Чжоу сходила в свою комнату и взяла четыре простых шпильки, которыми она иногда закалывала волосы. Вернувшись к Луне, она стала трансфигурировать из них рога, консультируясь при этом с Луной как это должно выглядеть. Сделав два больших красиво извивающихся рога и ещё два меньшего размера, Чжоу с помощью магии прикрепила их на голове у девочки. Торчащие из светлых спутанных волос рога смотрелись довольно эффектно, но боевой раскрас девочки и жуткий балахон сводили эту красоту на нет. Ещё не определившись, что это будет, Чжоу предложила девочке поменять раскрас на маску. Луна, подумав, согласилась, и Чжоу, собрав разорванные части бумажных рогов в стопку, трансфигурировала их в коричневую плотную маску, похожую на свою. Убрав всю краску и блёстки с лица Луны одним взмахом палочки, Чанг прикрепила маску на место и, отойдя, бегло оценила результат. Чего-то не хватало, и Чжоу подумала, что можно будет украсить маску с помощью блёсток и сохранить при этом стиль самой Луны. Так она и сделала, используя блёстки маленьких и больших размеров, она словно создала звёздное небо на лице девочки. Наколдовав зеркало, она дала Луне оценить результат. В глазах девочки отразилось неподдельное удивление, она приблизилась к отражающей поверхности практически вплотную и прикоснулась пальцами к маске.

- Ну, как тебе? - спросило Чжоу.

- Спасибо, - ответила Луна, и Чжоу понадеялась, что это означает, что девочке понравилось. - Можно сделать так же с рогами.

- Действительно, - кивнула Чжоу и приступила к работе. Когда с этим было покончено, она наколдовала "tempus" и её накрыла лёгкая паника, так как до начала маскарада оставалось всего пять минут. А ещё предстояло сделать что-нибудь с жутким балахоном, и тут фантазия отказывала Чжоу. Единственное, что она придумала - сделать вместо балахона комбинезон. Что она тут же и предложила Луне, на что девочка с энтузиазмом согласилась. Пару взмахов палочкой, и вот ткань плотно обхватывает хрупкую фигурку. На ногах Луны были массивные чёрные башмаки, которые, как показалось Чжоу, хорошо подходили к образу в целом. Но всё ещё чего-то не хватало. Поняв, что времени больше не осталось, Чжоу оставила всё как есть и взяла Луну за руку.

- Нам пора идти, - Луна кивнула и послушно побежала за Чжоу, которая подхватив полы наряда, бросилась со всех ног к Большому Залу.

В рекордно короткие сроки добежав до Зала и не растрепавшись при этом, опоздавшие ученицы затормозили, чтобы отдышаться. Чжоу, переводя дыхание, осмотрела Луну ещё раз. Свет факелов, падающий на блёстки заставлял их вспыхивать всеми цветами радуги, и это натолкнуло Чжоу на интересную мысль. Задержав Луну, которая уже хотела войти в двери, Чжоу быстрыми взмахами палочки заставила шерсть на костюме стать короче, а блёстки засветиться белым светом звёзд. Так это смотрелось гораздо лучше. Ей ещё никогда не приходилось так быстро колдовать, и девушка была довольна тем, что получилось. Судя по довольной мордашке девочки, осматривающей свой засиявший костюм, она тоже была весьма довольна.

- Спасибо! - искренне сказала Луна и прижалась к Чжоу в крепких объятиях.

- Всегда пожалуйста, - откликнулась Чжоу, приобняв девочку за плечи. Сжав девушку на последок, Луна расцепила объятия и, повернувшись, зашла в Зал, и Чжоу последовала сразу за ней.

Их заметили не сразу, но потом множество взглядов скрестились на них. Отовсюду стали слышны потрясённые и восхищённые вздохи. Чжоу знала, что выглядела поистине великолепно, но была рада поделиться вниманием с Луной, тем более что её костюм по сути создала она сама. Приглядывая по началу за Луной, чтобы убедиться, что ничего кроме слов восхищения в её адрес не прозвучит, Чжоу вскоре оставила её на попечение рыжей девочки в забавном костюме феечки, представившейся подругой Луны, и присоединилась к своей компании. Всё было очень мило и по-настоящему празднично, и Чжоу чувствовала двойное удовлетворение за заслуженное восхищение в собственный адрес и за помощь Луне. Среди фонарей Джека, парящих свечей и стаек летучих мышек они смотрелись очень колоритно и притягивали к себе взгляды.

В конце вечера, когда младшие курсы разогнали и остались только старшие, Чжоу, сидя за столиком у стены, устало скользила взглядом по Залу и потягивала светящийся голубым коктейль с долькой лимона на ободке. В стелящемся по полу густом тумане красиво и плавно кружили пары. Сама Чжоу уже получила множество приглашений, но она не спешила соглашаться, так как никто из предполагаемых кавалеров не пришёлся ей по вкусу. Видя, что она всем отказывает, молодые люди постепенно прекратили свои попытки пригласить очаровательную лисицу на танец. Чжоу уже даже пожалела, что отказала всем без исключения, так как ей вовсе не хотелось оставаться одной в этот вечер. Погрузившись в задумчивое созерцание, Чжоу даже не заметила, что к ней кто-то приблизился.

- Позвольте пригласить вас на танец, - Чжоу вздрогнула от неожиданности и подняла взгляд на стоявшего перед ней Седрика Диггори. Высокий парень с красивыми чертами лица, он был одет как вампир, имел бледную кожу, и Чжоу ненадолго зависла, рассматривая его. Он был действительно хорош собою и походил на загадочного аристократа, она видела его до этого и в тайне даже желала, чтобы он подошёл к ней. Но совсем не ожидала, что он сделает это, когда другие уже отчаялись. Улыбнувшись ему, Чжоу вложила в его ладонь свою ладошку и позволила увлечь себя на танцпол.

- Не думал, что ты согласишься, - усмехнувшись, сказал Седрик, плавно кружа её в танце.

- Почему это? - Чжоу быстро перебрала в уме причины, по которым он мог так думать, но не найдя ничего, осталась в недоумении.

- Ты была так зла после нашего последнего матча, - с улыбкой заметил парень, и Чжоу наконец вспомнила, что действительно рвала и метала, когда они продули хаффлпаффцами.

- Я уже успела выбросить это из головы. И потом, вам просто повезло, что у вас такой хороший капитан, - сказала Чжоу истинную правду.

- Думаешь, что я хороший капитан? - Седрик даже приостановился от удивления.

- Думаю, да, - ответила, Чжоу, смотря ему прямо в глаза. Они замерли посреди танцпола, и для них исчезли другие парочки и все огни, кроме тех, что они видели в глазах друг руга. Чжоу почувствовала, что сейчас настал идеальный момент для её первого поцелуя. Словно прочитав её мысли, Седрик медленно наклонился к ней и замер почти у самого лица, давая ей передумать. Но Чжоу не хотела отступать, она преодолела последние миллиметры и прикоснулась к его губам. Поцелуй оказался неожиданно тёплым и нежным. Она с удовольствием отдалась новым ощущениям. Через какое-то время Седрик отстранился и, посмотрев на неё потемневшим взглядом, шепнул:

- Идём отсюда.

И Чжоу доверчиво позволила вести себя, ощущая как крепко держит его рука её ладонь. Сбегая из зала, Чжоу чувствовала себя так, словно попала в сказку, а на последок, в её голове успела мелькнуть мысль, что английские праздники не так уж и плохи.

Люпин лежал на своей кровати в спальне мальчиков и пустым взглядом смотрел в потолок. Все ушли на празднование Хэллоуина, а он остался лежать и теперь боролся с желанием свернуться в клубок и тихо заскулить от боли. Ещё полчаса назад ничего не предвещало беды. Он, Джим, Питер и Сириус веселились и дурачились в спальне. Мирно текла пустая болтовня: про уроки, про квиддич, про шутки. И как-то незаметно тема съехала на праздник Хэллоуина и тварей, которыми кишела тьма в эту ночь.

— Вампиры, — убеждённо и с горящим взором утверждал Джеймс. — Сидят себе в тени, в углу или на потолке, — зловеще говорил он, и впечатлённый Питер испуганно оглянулся по сторонам. — Ждут, когда мимо пройдёт ничего не подозревающая жертва. Задолго до того как ты появишься в поле зрения вампира, он услышит, как бьётся твоё сердце и по запаху определит: вкусный ты или нет. И когда ты приблизишься, — он склонился к замершему Питеру, — он схватит тебя и сожрёт! — прокричал он, и сзади на Питера напал Сириус. Не ожидавший такого поворота Питер испуганно взвизгнул и подскочил на месте. Джеймс и Сириус заржали как кони, повалившись на пол. Питер обиженно посмотрел на них.

— Придурки, — буркнул Пит.

— А ты думаешь, я шучу? — лёжа на полу, спросил Джеймс. — А вот и нет. Вампиры есть, и они только и ждут, когда ты попадёшься им в лапы! — он схватил Питера за колени и потянул на себя, из-за чего Пит не устоял на ногах и завалился на пол, застланный толстым ковром. Накинувшись сверху на Питера, Джеймс стал его щекотать, и Питер захохотал, отбиваясь от друга.
Ремус с улыбкой смотрел на всю эту возню. Как Сириус присоединился, и уже вся троица стала щекотать друг друга. Неожиданно Сириус откатился в сторону и встал на четвереньки.

— Я — оборотень! — провозгласил он и кинулся на застывших парней. Питер радостно взвизгнул, когда Сириус стал валять его. Сверху, смеясь, навалился Джеймс.

— У-у-у! Получай, тварь! — крикнул Поттер, и они с Сириусом покатились по полу в шуточной потасовке, где Сириус, рыча, пытался укусить друга. Питер смеялся, глядя на них, а Ремус так и застыл с улыбкой на губах. Его друзья, сами того не зная, наступили на его больную мозоль. Они играли в монстров, даже не подозревая, что один из них в действительности является монстром и находится рядом. Порой он тешил себя мечтами о том, что однажды друзья узнают и спокойно отреагируют на его секрет, но теперь в их игре он увидел, что это невозможно. Что они никогда не примут правды о том, что он — тёмная тварь, и отвернутся от него, испытывая к бывшему другу лишь презрение и ненависть.

— Фух, — протяжно выдохнул Джеймс. — А не пора ли нам пойти на пир? Интересно, тыквы в этом году будут больше, чем в прошлом? — вслух задумался Джеймс над подвигами Хагрида на ниве огородничества.

— Не знаю насчёт тыкв, а вот то, что пир скоро начнётся — это точно, — сказал Сириус, наколдовав "tempus". — Идёмте? — он поднялся с пола, и Джеймс с Питером последовали за ним.

— Ремус? Ты чего застыл? — спросил Джим, заметив, что друг остался лежать на кровати.

— Вы идите, — Ремус вымученно улыбнулся друзьям, — а я останусь. Что-то неважно себя чувствую.

— Это твоя болезнь, да? — сочувственно спросил Питер.

— Ага, она самая, — кивнул Люпин.

— Ну, не расстраивайся, Рем, — Джеймс сел около него и положил руку ему на плечо, легонько сжав. — Хочешь, мы притащим сюда побольше вкусностей и устроим себе свой собственный пир?

Ремус видел, что друг прямо загорелся этой идеей и что Питер с Сириусом тоже одобрительно переглядываются.

— Нет, парни. Вы идите, а я просто полежу — отдохну.

— А, — Джим выглядел расстроенным отказом друга. — Ну, ладно, — он вздохнул и поднялся. — Но сладкого мы всё равно тебе притащим, — он серьёзно посмотрел на Ремуса, и Рем не смог не улыбнуться другу, который так заботился о нём.

— Хорошо.

— Поправляйся, Рем, — сказал Питер. — А мы не станем задерживаться надолго.

— Ага, вернёмся аж бегом, — подтвердил Сириус.

— Ладно, парни, — Ремус улыбнулся и махнул на друзей рукой. — Идите уж. А то опоздаете.

— Оглянуться не успеешь — мы уже здесь, — сказал напоследок Джим, и они наконец ушли.

Ремус же разрывался от противоречивых чувств. С одной стороны он был безумно рад, что у него есть такие друзья, о которых он и не мечтал. С другой – он испытывал сильнейшее чувство вины за то, что скрывал от них правду того, кто он есть. С третьей стороны был невероятной силы страх того, что правда уничтожит их дружбу, оставив лишь боль потери и ощущение предательства. На глаза навернулись слёзы. Что бы сказали друзья, узнав, кто он? Испугались бы или приняли его таким, какой он есть? Ремус был уверен, что любой человек, находящийся в своём уме, будет сторониться опасной твари. В то же время он знал своих друзей как самого себя и мог допустить, что они отреагируют спокойно. Всё было так запутано, что Ремус был ничему уже не рад.

Он поднялся с постели и решил пойти прогуляться, чтобы избавиться от этих мыслей в голове. Накинув мантию, он вышел из спальни и направился к выходу, надеясь про себя никого не встретить и избежать лишних вопросов. Сейчас ему хотелось лишь немного побыть на свежем воздухе и выветрить плохие мысли из головы.

Он прошёл по коридорам, ведущим к большому залу, и подошёл к главному входу. Огромные двери бесшумно раскрылись перед ним. Он прошёл сквозь них и, тихонько прикрыв, оказался на каменных ступенях. Не имея желания идти куда-либо дальше, он просто уселся сбоку на холодный камень и задумчиво уставился на звёздное небо, обхватив колени руками. До него доносился шум из большого зала, радостный гомон учеников и ни с чем не сравнимый запах сладкой тыквы. Он вдохнул его полной грудью и невольно улыбнулся. Хоть и считалось, что в этот праздник в мир людей сползается вся нечисть, на деле всё было очень весело и уютно. Ремус не помнил, чтобы в Хэллоуин кто-то слишком жестоко шутил или чтобы случалось что-нибудь плохое. За все три года обучения в Хогвартсе он проводил этот праздник ярко и позитивно. Даже в этот раз, не пойдя на пир, он уже успел испытать много хороших эмоций, веселясь вместе с друзьями. Только инцидент с Сириусом-оборотнем и мысли, что стали преследовать его в последнее время всё чаще, омрачили этот праздник.

Ремус вздохнул и уставился на звёзды. Почему-то с территории Хогвартса звёзды всегда казались ярче, и их словно было больше. В этот день, к счастью, не было ни облаков, ни луны, и Рем с удовольствием погрузился в созерцание, постепенно успокаиваясь и освобождаясь от тяжких дум.

Он не знал, как долго сидел так, но очнулся, когда позади неожиданно раздалось чьё-то деликатное покашливание. Он испуганно вздрогнул и обернулся. Сзади стоял Альбус Дамблдор.

— Здравствуйте, профессор, — смутившись тому, что его застали врасплох, поздоровался Люпин.

— Чудесная ночь, не правда ли? — поинтересовался Дамблдор, оглядывая окрестности Хогвартса освещённые светом звёзд.

— Да, пожалуй.

— Что привело тебя сюда, когда твои друзья празднуют Хэллоуин, позволь узнать? — он посмотрел на Ремуса, блеснув стеклами очков. Ремус опустил взгляд на свои сцепленные руки, не зная что сказать. Дамблдор терпеливо ждал ответа, повернув лицо к небу, и Ремусу стало стыдно за своё молчание.

— Я не уверен, как поступить, — наконец признался он. Дамблдор молча взглянул на него и отвернулся к звёздам, не поторапливая, словно поощряя говорить так, как это нужно Ремусу.

— Помните, вы просили никому не говорить о моей проблеме? — он снова повернулся к директору и увидев подтверждающий кивок. — Я следовал этой просьбе всё время, что учился в Хогвартсе. Но в последнее время меня всё чаще преследует другая мысль. Мои друзья... Мне кажется, что они заслуживают право знать, с кем общаются. И в то же время я ужасно боюсь сказать им правду. Боюсь, что они отвернутся от меня или того хуже — возненавидят, — глухо закончил Люпин и уставился на свои колени, обтянутые чёрной тканью. Ему было страшно смотреть на директора, ведь он мог сказать, что Ремус не ценит его усилия, которые он приложил к тому, что сейчас он имеет бесценную возможность учиться в Хогвартсе, раз Ремус сам лично хочет выставить свою тайну на обозрение, пускай и очень узкому кругу лиц. Но неожиданно Дамблдор начал говорить о совершенно посторонних вещах.

— Ты знаешь, что в Годриковой лощине есть пруд, на котором люди катаются зимой? — Ремус только и мог, что кивнуть. — Когда я был ещё ребёнком, сосед подарил мне коньки — не трансфигурированные, как обычно, а самые настоящие маггловские коньки. Они были очень красивые, я помню их как сейчас. — Дамблдор тихо вздохнул, словно это воспоминание навеяло на него грусть. — Я так боялся сломать их, что не надевал их и хранил в коробке. Мне не хотелось чинить их лишний раз "reparo", ведь потом вещь всё равно сломается, несмотря на заклятие. И знаешь, что случилось? — он посмотрел на Ремуса и отвернулся, не дождавшись его кивка. — Я из них вырос, так ни разу и не покатавшись. Беречь свои чувства или дать их уничтожить? Какая разница? Если прятать своё сердце, то будет как с моими коньками. Когда ты решишься, ничего не получится, для тебя может быть слишком поздно.

Ремус задумался над словами директора. На первый взгляд, эти слова не были наполнены каким-то особенным смыслом.

— То есть вы хотите сказать, что мне стоит рассказать им правду? — он посмотрел на Дамблдора, но тот в ответ лишь улыбнулся.

— Решение принимать лишь тебе, Ремус. И я уверен, что каким бы оно не было, оно будет правильным. А теперь, почему бы нам не пойти на пир, пока ещё на столах хоть что-то осталось? — он похлопал Ремуса по плечу и пошёл обратно в замок. Ремус отправился за ним.

В холле они неожиданно столкнулись с выходящими из Большого Зала Джеймсом, Питером и Сириусом.

— О, мы спешим к тебе, а ты уже вот он! — воскликнул удивлённый Джеймс.

— Просто ходил подышать свежим воздухом, — Рем улыбнулся друзьям.

— Скорее уж морозным, — поёжившись, сказал Питер. — Мы захватили кучу всего, пойдёмте скорее в гостиную!

— Что ж, оставлю вас, мальчики. Приятного вечера, — сказал Дамблдор, на которого удивлённые появлением Ремуса друзья совсем не обратили внимания.

— Приятного вечера, — хором проговорили они в ответ и рассмеялись своей синхронности. Не задерживаясь, Джеймс и Сириус подхватили Ремуса за локти и потащили в сторону башни Гриффиндора.

По дороге они рассказали другу о том, как был украшен зал и что лежало на столах и в их карманах. Джеймс с Сириусом, перебивая друг друга, рассказали, как визжали девчонки, когда кто-то заколдовал карамельные отрубленные руки так, что они ползали по телу, перебирая пальцами, словно пауки лапами. Питер, шедший позади, заявил, что хоть это и было мерзко, особенно когда они ползли по коже, но всё равно вышло довольно круто. В целом, пир по случаю Хэллоуина удался. Так они незаметно добрались до своей комнаты.

— Ну, предлагаю приступить к трапезе, — потирая руки, сказал Джеймс.

— Поддерживаю, — кивнул Сириус, и все трое стали выгребать из карманов всё, что успели стащить со стола и складывать всё это на кровати Ремуса.

— Так, господа. Разойдитесь, — велел Джеймс и достал свою волшебную палочку. Когда парни отошли в стороны, он с крайне сосредоточенным видом направил палочку на кровать и прочитал заклинание расширения. Повинуясь его магии, кровать стала медленно расползаться вширь, пока не достигла размеров большущей кровати, на которой уместились бы как минимум трое. Потом он трансфигурировал несколько конфет в светильники Джека и заставил их левитировать, подняв в воздух.

— Вот, что значит — талант к трансфигурации! — воскликнул Сириус, когда закончилось превращение. Питер только завистливо вздохнул, а Джеймс утёр выступивший пот со лба, пробормотав что-то вроде "М-да уж". Ремус смотрел на своих друзей и мысленно обзывал себя последним трусом, чувствуя, что ему не хватает решимости признаться в правде.

Они уселись с четырёх сторон так, что Сириус оказался напротив Ремуса, Джеймс по левую руку от него, а Питер напротив Джеймса. Пока они рассаживались, Ремус успел вспомнить, пожалуй, самые значимые моменты их дружбы. Первое время, когда они были незнакомцами и только учились жить друг с другом, без семьи, оставшись по сути наедине лишь друг с другом. Не даром МакГонагалл говорила, что факультет — это семья, но она не уточняла, что по-настоящему близкие родственники — это твои сокурсники, всех остальных можно было назвать дальними кузенами или вовсе игнорировать. Он помнил, как боялся первое время, что его секрет будет раскрыт. Помнил первые совместные проделки, как более открытые и бесшабашные Джеймс и Сириус втягивали его и Питера в свои проказы. Особенно ему запомнились моменты, когда он и Питер были против чего-либо, и тогда им приходилось находить компромиссы, учиться быть терпимее друг к другу и принимать во внимание особенности характера каждого из них. Конечно, мальчишки делали всё это на интуитивном уровне, тем не менее, этот механизм работал — так они стали настоящей семьёй. Второй после мамы и папы. Ремус понял, что не перенесёт, если потеряет их, потому что действительно любит. И именно поэтому он должен был сказать им правду. Это было так сложно, так страшно, что он чувствовал, что ещё чуть-чуть – и он сорвётся. Для тринадцатилетнего подростка это было слишком, а внутренний зверь не добавлял покоя, только подливая масла в огонь своим влиянием на него.

В то время пока он предавался тяжёлым мыслям, мальчики уже приступили к импровизированному пиршеству. В этот момент Рем чувствовал, что находится на своём месте — среди них. А в семье предателей быть не должно.

— Держи Рем, твоя любимая, — Питер протянул ему шоколадную лягушку, и Ремус бездумно взял её, пробормотав "спасибо". Он держал в руке эту несчастную лягушку, начинающую подтаивать, и чувствовал, что вот-вот расплачется как хаффлпаффка-первокурсница от переполнивших его эмоций. Не сдержавшись, он хлюпнул носом, глядя несчастным взглядом на этот кусок шоколада.

— Рем, ты чего? Что случилось? — мигом всполошился Джеймс, услышавший этот звук. Сириус и Питер так же обеспокоено смотрели на него, ожидая, пока Ремус объяснит им, в чём дело.

— Я должен вам кое-что сказать, — кое-как, контролируя дыхание, произнёс Люпин.

— Хорошо. Мы случаем тебя, — Джеймс даже выпрямился, показывая, что очень серьёзно относится к желанию друга высказаться.

— Дело в том, что я... — Ремус запнулся и, набрав в грудь побольше воздуха, попробовал сказать это ещё раз: — Деловтомчтояоборотень, — он пробормотал это на одном дыхании. Ребята замерли, переваривая услышанное, а Ремус с ужасом ждал, когда они скажут хоть что-нибудь.

— М-м, — наконец протянул Джеймс. Люпин изумлённо посмотрел на него и приподнял брови в молчаливом вопросе "Что, блин?".

— Ну, мы типа догадывались, — ответил вместо Джеймса Пит. — Все эти шрамы и твоя "болезнь", которая проходит только по полнолуниям. Но это был вроде как секрет, и мы решили ничего не говорить. Дамблдор сказал, что всё нормально, — сказал Питер, роясь в куче сладкого. — Тут ещё есть шоколадные тыквы со вкусом тыкв, будешь? — он протянул Ремусу тыкву и посмотрел на него как ни в чём не бывало. Ремус понял, что ничего не понимает. Дамблдор сказал им? Значит, они догадались и сказали ему об этом? Его накрыло чувство, что он вот-вот разрыдается. Он посмотрел на Сириуса и Джеймса, которые были так же невозмутимы, как и Питер.

— А почему ты тогда спросил про болезнь, когда я не пошёл с вами? - Люпин обратился к Питеру.

- Ну, - Пит пожал плечами, - мало ли, что с тобой случилось. Я просто дал тебе повод не идти. - Ремус кивнул на такое объяснение, не в силах принять, что его друзья уже долгое время принимали в расчёт его болезнь.

— Вам правда всё равно? — неверяще спросил он.

— Ну, на самом деле, знаешь, — протянул Джеймс, осматривая котлокекс будто думая с какой стороны будет лучше начать есть его, — я думаю, это круто, — он посмотрел в глаза Люпину, и Ремус не смог сдержать выражения шока на лице.

— Круто?

— Ну, да, — Джеймс кивнул и откусил от кекса огромный кусок. Ремус уставился на него во все глаза, слыша, как в голове осыпаются осколки его убеждений. — Фто? — удивлённо спросил он, когда заметил выражение лица Ремуса.

— Я думал... — пролепетал Ремус. — Я думал, что вы...

— Что мы что? Попытаемся загнать серебряный кол тебе в сердце? — спросил Сириус, смотря Ремусу в глаза. — Хорошего же ты о нас мнения, друг, — буркнул Сириус и сложил руки на груди, выглядя при этом чрезвычайно недовольным.

— Нет, но... — Ремус попытался оправдаться. — Я же опасный, — он договорил, надеясь, что друзья поймут его.

— Ну, мы вроде как в курсе, что оборотни не домашние животные и их не следует гладить, — заметил Джим. — Но какая разница? Мы живём в одной спальне уже третий год, и ни разу ты не причинил нам вреда. Мы думаем, что нам не о чем волноваться.

Ремус потрясённо выдохнул, не веря, что это происходит на самом деле. Он ещё раз посмотрел на парней, внимательно вгляделся в их лица. Джеймс доедал свой кекс, Сириус со всё ещё недовольным видом о чём-то задумался, а Питер рылся в куче еды. И тогда Ремус заплакал.

— О, Мерлин, — пробормотал Сириус. — Рем, ну, ты чего? — он пополз к нему прямо через нагромождение сладкого и обнял, прижав к себе. — Думал, мы и вправду не примем тебя? Ну, и дурак.

— Правда, Рем, тебе не о чем было волноваться, — подтвердил Пит и тоже полез обнять друга. Ремус заплакал ещё пуще.

— Ну-у вот, сейчас ты устроишь потоп, — констатировал Джеймс, сгребающий всё на тумбочку у кровати. Когда на кровати ничего не осталось, он обхватил парней и потянул на себя так, что они повалились. Ремус оказался зажат между Питером и Сириусом, из-за плеча Сири выглядывал улыбающийся Джеймс. Они столкнулись взглядами, и Джим подмигнул Ремусу, на что он не мог не улыбнуться. Сириус тихонько затянул детскую песенку про мышонка, легко похлопывая Ремуса по спине. В наступившей тишине, нарушаемой только тихой историей глупого мышонка, друзья замерли, ощущая необыкновенное чувство сплочённости и семьи.

Ремус перестал плакать и теперь просто наслаждался ощущением, которое испытывал только в детстве, слушая на ночь мамины сказки. Ему было тепло и уютно, и мальчик не заметил, как сонно сомкнулись его глаза, и он провалился в крепкий сон.

— Уснул? — шёпотом спросил Джим.

— Ага, — так же тихо ответил Сириус.

— Встаём? — Джеймс чуть пошевелился, но замер, когда Сириус ответил:

— Нет, разбудим. Ты, если хочешь, можешь пойти к себе, а мы с Питом с ним останемся.

— Тогда я с вами, только трансфигурацию подновлю, а то проснёмся ночью на полу, — прошептал Джеймс и завозился, выискивая палочку под собой. Раздался шёпот заклинания, и затем он затих, обняв Сириуса поперёк талии.

Вскоре все четверо тихо сопели, лёжа на одной кровати. Спальню накрыли спокойствие и тишина. Мальчиков мягко обволакивал свет огней внутри парящих тыкв. Этот день запомнится Люпину как один из лучших дней в его жизни. Ещё многому предстоит случиться: хорошему, плохому и ужасному. Временами Люпин будет думать, что Дамблдор был не прав, временами — с точностью да наоборот. В конечном итоге, даже вспоминая этот Хэллоуин как отправную точку в череде трагических событий, которые так или иначе должны были случиться, Ремус в первую очередь будет ощущать тепло своей семьи.

- Дора, я уже говорил тебе, что давно не наряжаюсь на подобные мероприятия, - напомнил Ремус жене, когда она в очередной раз попыталась уговорить его надеть праздничный костюм.

- Ну ладно, - вздохнула Тонкс, впрочем прекрасно понимая, почему муж так сильно ненавидит Хэллуин.

- Сегодня Тедди повеселится за нас обоих, - она пожала плечами и ласково взъерошила волосы Тедди.

- Мне все еще не очень нравится эта идея, - тихо сказал Ремус, потирая свою шею, пока Тонкс помогала сыну надеть пиджак поверх рубашки.

- А кто взял их с Вик на тот фильм, Рем? Это все твоя заслуга, - засмеялась Тонкс, глядя, как Гермиона в сотый раз пыталась успокоить почти трясущегося шестилетнего Тедди и придать его костюму законченный вид. Четырехлетняя Виктуар влетела в комнату с криком "Где Принц?", а за ней следом – пытавшаяся поймать свою неугомонную дочь Флер. В руках у нее была заколка, чтобы наконец убрать непослушную прядь, закрывавшую глаза Вик.

Тедди сразу же смутился. Его волосы, нежно-розовые теперь, резко выделялись на фоне сапфирово-голубого костюма.

- Я не буду смотреть, - недовольно сказал Тедди, закрывая руками лицо, когда Виктуар подбежала к нему. – Не буду смотреть.

Она просила его открыть глаза, но ее ours en peluche* ни в какую не соглашался.

- Не буду и все, - прорычал он, его волосы вновь поменяли цвет: на этот раз они стали красными, как на закат солнца, как и всегда, когда он раздражался. Наконец он опустил руки, но держал глаза закрытыми.

- Тедди, ты ведешь себя совсем не как Принц, - проворчала Тонкс, не понимая, почему ее сын довел свою принцессу в прелестном желтом платье и туфелькам в тон до слез нежеланием даже взглянуть на нее.

- Думаю, это очень мило, - прокомментировал Ремус, заработав гневные взгляды от всех женщин в комнате.

- Что случилось? – спросила Флер, отбросив волосы назад, и уставилась на оборотня.

- Может быть, они и дальние родственники, но это не повод относится к леди подобным образом, и вы оба это знаете, - попыталась вразумить их Гермиона.

Флер взяла на руки заплаканную дочь и укачивала ее, чтобы успокоить.

- Если вы будите так добры и позволите мне продолжить, я смогу объяснить, - спокойно сказал Ремус, несмотря на запах тлевшей шерсти и яростно уставившую свою палочку на него жену. – Тедди просто хочет в первый раз взглянуть на свою принцессу, будто сошедшую с экрана, когда они будут стоять на крыльце, готовые праздновать, - объяснил Ремус. Пока он говорил, его сын прятался за ним, пытаясь спастись от сердитых взглядов других взрослых, но все еще пряча глаза от девочки у мамы на руках.

- Я хочу, чтобы ее первые Конфеты или напасти были особенными, - согласился Тедди.

- Сласти или напасти, сын, - со смехом сказал Ремус, но Тедди посмотрел снизу вверх на отца и с недоумением спросил:

- Но разве конфеты это не сласти?

- Вот ты и попался, Ремус, - рассмеялась Тонкс, снова растрепав прическу Тедди.

- Ну мам… - простонал сын, отталкивая руку матери.

- Пойдем, я помогу тебе, - сказал Ремус, осторожно взяв сына на руки, дабы избежать большего количества дырок в своем костюме. – Леди, ваш Принц задержится на минуту, у его волос не самый лучший день, спасибо его маме.

Тедди уткнулся лицом в плечо отца, на что Виктуар тихо хихикнула, а Флер закатила глаза и улыбнулась.

- Я все слышала, Люпин. За это я не поделюсь с тобой ни одной шоколадкой, которую получу сегодня, - прорычала она. - Ни одним кусочком, - добавила она с ухмылкой, когда Ремус повернулся к ней с жалобным выражением лица и надутыми губами, и все остальные не смогли сдержать смеха.

- Я поделюсь с тобой, папа, - прошептал ему в ухо Тедди. – Мама не может забрать себе все сладости…

Ремус подарил хитрую улыбку сыну и дал ему пять, когда они дошли до ванной комнаты, пока Тонкс открывала дверь новоприбывшим Гарри и Джинни.



- Все живо в библиотеку! – бросила Джинни, просунув голову в дверь кухни.

- И захватите больше камер! – схватив свою с бокового столика, добавила Гермиона, и девушки быстро захлопнули дверь.

Гарри, Рон, Флер и Билл посмотрели друг на друга. На столе перед ними лежала огромная куча конфет и шоколадок, но все же они встали и, захватив камеры, направились в библиотеку.

- Рон, пошли, – проворчал Билл, когда его младший брат задержался, чтобы порыться в поисках самых вкусных конфет, пока никто не мешал.

- Уже-уже, - пробормотал Рон, все-таки успев ухватить шоколадную ириску с мятным вкусом до того, как Гарри вытащил его из кухни.

- Что, опять эта песня? – недовольно сказал Билл, когда они ввались в комнату.

- Заткнись, - как можно тише зашипели на него девушки, впрочем никому в библиотеке они не помешали.

Виктуар пришлось встать на ноги Тедди, чтобы им было удобно кружить под музыку, свой пиджак он отдал ей, и она почти тонула в нем. Она обнимала Тедди за талию и прижималась щекой к его плечу. Ремус и Тонкс, также укутанная в пиджак своего кавалера, повторяли движения молодой пары в танце.

- Красавица и чудовище… не правда ли? – улыбнулась Гермиона, сделав еще несколько снимков. Потом она тихо закрыла дверь, чтобы отец и сын могли и дальше спокойно танцевать со своими девушками.

- Вот почему вы трое не можете быть такими романтиками? – с претензией спросила Джинни, возмущенно глядя на Гарри, Рона и Билла, а потом они с Гермионой и Флер вернулись в кухню, где их ждали сладости.

*ours en peluche (франц.) – плюшевый мишка

Праздник давно в разгаре, и свечи горят в тыквах... Но кто-то елозит, шаря, в тьме коридоров, в стыках...

— Тише, Малфой, ты тише!

— Мерлин! Ты здесь случайно? Ха! Лавгуд боится? Слышишь, хочешь, открою тайну?

Шелест змеиной кожи...

— Давай, ты пойдёшь первым?

А страх каждый шорох множит и льнёт холодком к нервам...

— Вдруг Василиск там новый...

— Или Бумсланг, Пепламба... Или Нагайна в столовой...

— С сотней голодных вампов...

— Змееподобных монстров в Хогвартсе перебили.

— Вампов сослали на Остров. Слышишь?..

— Двери открыли!

Тень рисует узоры - ужас сегодня правит... Всё ближе тревожный шорох...

— Хватит, Малфой, ну хватит! Ты мне вцепился в руку! Тоже дрожишь от страха?

— Лавгуд, да ты полоумна?! Я не могу дать маху!

— Да в темноте не видно, — шёпот свистящий снизу. — Это вот мне обидно, что ничерта не вижу.

Окаменели лица... Похолодели пальцы... Ожили вмиг небелицы...

Светом патронус-зайца враз осветились тени:

— Чтоб ты сломалась, Палка! — Чжоу почти на коленях в зал проползла русалкой.