«Как она доучилась до этого курса?».

Терри был готов рвать волосы на своей голове. Лаванда, на практике, могла вывести из равновесия абсолютно любого человека, даже спокойного и рассудительного Бута. Неугомонная Лиза Турпин и в сравнение не шла. Хотя бы потому что могла отличить совершенно разные формулы по трансфигурации дерева и железа. Это же такие элементарные и базовые вещи.

Терри всегда старался не осуждать людей за что-либо, но Браун сама напрашивалась на порицание: помимо неисправимой глупости и отсутствия способностей к фундаментальным дисциплинам (Прорицания ведь даже не наука, кто вообще включил их в курс Хогвартса?), так еще и вульгарный вид.

«Может ее мозг направляет все силы на увеличение скорости хлопанья ресниц? Тогда ей стоит усваивать программу с закрытыми глазами. Хотя нет, она будет думать о том, какой цвет сейчас в моде и кто кого поцеловал в тот четверг».

Бут искренне уважал любое решение профессора Макгонагалл, и когда она поставила ему в пару Браун, Терри принял ее выбор без колебаний, даже с некой гордостью, ведь воспринял это как свой просветительский долг.

Докажет профессору, что он ответственный волшебник, который весь процесс работы взял на себя. Что могло пойти не так? Вероятно, то, что слухи о Лаванде оказались правдой.

И пусть Браун просто ничего не делала бы для их проекта, не мешала ему, но она и тут выделилась. Лаванда решила, что обязана участвовать в рабочем процессе. Она вообще знает, что рассказывать Буту свежие сплетни, пока он занимается — это не помощь и даже не участие?

Слишком звонкий голос напарницы сбивал Терри с мысли, а жестикуляция и мельтешение возмутительно сильно отвлекали.

Но главная проблема — это то, что Бут не мог высказаться и остановить ураган под названием «Лав-Лав». Его воспитывали так, чтобы с малых лет Терри сдерживал свои эмоции под контролем и не возникал. А так хотелось накричать на нее, выпустить накопившееся напряжение.






— Ты меня вообще слушаешь? — из-за ее взмаха рукой со стола чуть не слетела книга. Бут глубоко вздохнул и начал мысленный отсчет. — В школе еще никто не знает об этом. Ты первый, кому я рассказываю.

Лаванда узнала о каком-то научном открытии или о чем-то в этом роде? О нет, что вы, просто какая-то студентка с младших курсов пригласила на свидание парня года на три старше. Определенно, это стоило его внимания.

— Неужели? — вяло вставил Терри, понимая, что сейчас уж точно не сможет сосредоточиться.

— Да чем она только думала? — Бут невзначай подвинул к себе ту самую книгу и пока еще не тронутую чернильницу, предотвратив их падение. — Он ведь ей не пара!

— Почему? — всё его красноречие в общении с Браун мгновенно пропадало.

— Как ты не понимаешь?! — искренне удивилась Лаванда. Ей бы с таким пылом отстаивать теорему Врома. — У них совершенно разные статусы!

Терри промолчал, но по лицу легко читалось недоверие. Браун слишком быстро приняла воинственный вид, будто готовилась к нападению. Нападению на него.

— Мейси из очень богатой семьи, а у Джонсона и галеона в кармане не найти!

— И что?

Лаванда вздохнула и начала говорить так, словно воспитывала несмышленого ребенка:

— Это ведь очевидно — разница в их состоянии в конечном итоге приведет к разрыву. Как минимум, его не примут ее родители, а это будет грозить отречением от семьи. Только представь: она привыкла жить в достатке и ни в чем себе не отказывать, а если такое случится, Мейси придется терпеть ужасные условия, к которым она не приспособлена. Кто-то скажет, что «главное — их любовь», но Джонсон ведь может бросить ее, а родители уже не примут назад. И как дальше жить?

— Успокойся, он же не согласился идти с ней на свидание? — Браун, поникшая после всплеска эмоций, грустно кивнула. Лаванда слишком сильно принимала к сердцу чужую (пусть и выдуманную) историю. — Ну вот и забудь, теперь-то Мейси не выгонят из дома.

Ее сдавленное «угу» невольно вызвало улыбку.


— Дай угадаю: они поссорились? — пособие по трансфигурации было успешно забыто. Терри знал, что игнорировать Браун бесполезно. Как и учиться в ее присутствии.

— А как иначе, — фыркнула Лаванда, надув губы. — Аманда прекрасно знала, что Лили нравится Митчел, но все равно начала с ним встречаться. И она еще называет себя подругой.

— Да, это просто ужасно, — пробормотал Бут, возвращая свое внимание к книгам. Барун так озабочена личной жизнью других, потому что у самой с этим проблемы? Спрашивать об этом явно не стоит, если ему дороги нервные клетки.

— Парвати же так не поступит? — по-детски спросила Лаванда, не ожидая ответа. Терри задумчиво посмотрел на нее. Невольно внутри появилось чувство сопереживания к этой эмоциональной девушке.

«И я надеюсь, что она так не сделает».





— Вообще-то я тоже вру своим родителям, — прошептала Бран, опустив голову.

— И вместо зимних каникул с ними тайно едешь к подруге? — Бут и сам не ожидал от себя того, что когда-нибудь ему будет интересно общаться с Лавандой. Раньше бы он точно не поверил в это.

— Нет, я… не хочу расстраивать их своей успеваемостью.

«Нет, не ведись на этот спектакль, будет только хуже».

Терри тяжело вздохнул, зная, что пожалеет о своих словах. Не нужно было привязываться к Браун.

— Я мог бы помочь тебе с учебой.

Пожалеет он потом или нет, но это стоило того, чтобы увидеть блеск в ее глазах.





Первое время задача казалась Буту невыполнимой. Лаванда упустила очень большой пласт информации, поэтому приходилось раскладывать ей по полочкам основы.

И Браун действительно старалась понять всё, хоть и не всегда получалось. Ее упорство поражало и даже восхищало. Вот только почему она раньше не взялась за учебу? Терри подозревал, что людям, которые окружали Лаванду, было плевать на ее проблемы с предметами.

Кажется, там только Грейнджер способна тянуть своих друзей в учебе, но с Браун они не были подругами. А эта Патил… вроде тоже не рвалась к знаниям.

Бут искренне радовался, видя успехи Лаванды. Детский восторг, с которым она праздновала успешные заклинания, постоянно вызывал улыбку и тепло на душе.

Они уже давно закончили тот проект, так что оправдывать их встречи не было возможности. И как человек за такой короткий срок из раздражителя превращается в привязанность?

Глядя на нее, Терри понимал, что человек начинает расцветать, когда сближается с кем-то или когда в него верят.






Экзамены закончились, и все готовились к отправке домой. Бут с тоской провожал взглядом стены замка: он вернется сюда, но все равно не хотелось покидать второй дом даже на каникулы.

Сзади кто-то окликнул его. Лаванда радостно подбежала к нему, сжимая в руках пергамент.

— Даже не верится, что у меня такие хорошие результаты.

Терри осторожно принял слегка помятый свиток в руки и быстро просмотрел его содержимое, отмечая то, что можно было получить и более высокие баллы. Но счастливое лицо Браун развеяло эти мысли. У них еще будет время, чтобы улучшить успеваемость.

— Теперь смогу показать это родителям, — она вернула пергамент и трепетно прижала к груди.

— Ты молодец, — Бут слегка растрепал ее волосы рукой. Лаванда хотела возмутиться из-за этого жеста, но передумала и смущенно запинаясь, сказала:

— Спасибо тебе…

Она замерла на какое-то время, а потом неожиданно привстала на носки и поцеловала его в щеку.

— Спасибо, — совсем тихо, и через секунду торопливые шаги извещали об ее уходе.

- Эвакуацией будут руководить мистер Филч и мадам Помфри.
Эти слова профессора МакГонагалл так и звучали рефреном у него в ушах, когда он вел группу слизеринцев к портретному проему в Выручай-комнате. Мало того, что она заставила его разыскать и привести в Большой Зал Пивза - Пивза, который столько лет отравлял ему жизнь и доводил до бешенства при одной мысли о нем! - так еще теперь приходится сновать туда-сюда, высылая школьников из замка подальше от всей этой заварухи.
Филч почесал грязную голову и кашлянул, от чего в пояснице мгновенно прострелило. В его кабинете развелась такая сырость, что ревматизм в последнее время совершенно замучил его. Он прижал одну руку к спине, поправляя по дороге другой сдвинувшийся портрет на стене или покосившийся шлем рыцарских доспехов. Слизеринцы почти безмолвно двигались впереди темно-зеленой группой, нарушая гнетущую тишину в коридорах лишь шелестом мантий. Внезапно раздался звон разбитой вазы: пожелтевшие черепки цвета бурой охры рассыпались прямо под ногами завхоза, а впереди уже, улюлюкая во все горло, промчался маленьких человечек.
- Пивз! - заорал Филч, трясясь от ярости.
Несколько учеников засмеялось. Одна девушка, не останавливаясь, небрежно взмахнула палочкой, возвращая собранную в мгновение ока вазу на место. В суматохе Филч не заметил, что группа его подопечных стала на трех человек меньше. Он раздраженно пожевал губами и зашагал быстрее. Сзади были уже слышны голоса когтевранцев, подгоняемых старостами. Из стены выплыла Серая Дама, но, увидев такое большое количество людей, мгновенно скрылась в соседнем коридоре. Дойдя до двери в Выручай-комнату, Филч молча проследил, как слизеринцы один за другим исчезали в портретном проеме. Затем развернулся и зашагал обратно к Большому Залу, то и дело морщась от накатывающей боли в пояснице. Ночка обещала быть тяжелой.

***

Аргус Филч не всегда был вредным ворчуном. Совсем наоборот. Те, кто знавали его в детстве, могут громко заявить, что Аргус был наимилейшим ребенком с пухлыми щечками, широкой улыбкой и невероятной любовью к животным. С самых ранних лет Аргус восхищался всем подряд: яркой клумбой цветов, меняющих цвета в зависимости от погоды, взмахами маминой волшебной палочки и следующим за этим превращением пластов теста и горстки ягод в ароматный штрудель. И даже садовыми гномами, пытающимися утащить самый красивый цветок из клумбы или же остывающий штрудель с подоконника кухни.
Мать и отец души в нем не чаяли. Правда, миссис Филч - статная дама, вечно наглухо застегнутая на все пуговицы в какую-нибудь неимоверно дорогую мантию, - не столь открыто проявляла любовь к сыну, как ее муж, однако маленький Аргус в глубине души верил, что мать очень сильно его любит. Частенько приносил ей из леса, где они иногда гуляли с отцом, небольшие сокровища: веточку алых ягод, подернутых серебристым налетом и покрытых капельками росы, или же гладкую палочку, так сильно похожую в своих изгибах на лесного оленя. Мать вежливо принимала дары, сдержанно гладя его по голове и незаметно передавая «подарки» домовым эльфам, чтобы те выкинули «ненужный мусор». Из уцелевших лесных находок, которые мистер Филч предусмотрительно прятал в свой необъятный карман, они вдвоем мастерили разные фигурки, которые потом весело танцевали по столу, оживавшие от легкого прикосновения волшебной палочки.
Аргусу очень нравилось наблюдать за всеми чудесами, происходящими на его глазах. Однако, чем старше он становился, тем отчетливее ему начинало казаться, что мать словно ждет от него что-то. Он стал усерднее искать красивые камушки в лесу, которые могли бы точно понравиться матери, или копить монетки, которые ему иногда дарила тетка, на красивую резную шкатулку, увиденную им в большом ярком магазине в Косом переулке. Аргус пока не знал, что судьба давно все решила за него.

***

Филч метался по замку, заполненному шумом и криками, и совершенно не знал, что ему делать. Магией в борьбе против Волан-де-Морта он помочь не мог, а прятаться в своей каморке и ждать, что все благополучно закончится, у него тоже не было никакого желания. Предстоящая битва пугала его. Всегда кажется, что войны и катастрофы - дело страшное, но далекое. Тебя не коснется. Однако при столкновении с опасностью нос к носу теряешь привычное хладнокровие и впадаешь в ступор, с трудом веря в происходящее.
На верхнем этаже послышался очередной звон разбитого стекла, а затем крик Хагрида:
- Молодец, Грошик! Я сейчас к тебе спущусь, будь умницей!
Филч по привычке было рванул в сторону шума, чтобы наказать нарушителя, но тут же сник, остановившись возле лестницы. Какой теперь толк в поддержании дисциплины в Хогвартсе, если сам замок вот-вот рухнет под натиском Пожирателей Смерти?
В окнах вдали замелькали вспышки света, раздался чей-то протяжный вой. Пробила полночь. И сразу же весь замок словно встопорщился: тут и там слышался топот оставшихся в замке учеников, крики преподавателей, создающих различные Боевые и Защитные чары. Внизу вдоль стен послышались тяжелые шаги оживших каменных статуй, дружным строем направлявшихся к виадуку.
Почти решившись в свете таких событий рвануть уже вон из замка через портретный ход, Филч опять увидел Пивза. Полтергейст летел по коридору вдоль окон, прижимая к себе охапку навозных бомб и с дикими воплями швыряя их во двор. На его лице была широкая довольная ухмылка, словно все происходящее было лишь забавным спектаклем. Он вылетел через дверь в конце коридора, которая спустя пару мгновений распахнулась, впустив в себя сражающихся Римуса и Долохова. Заклинания так и летали вокруг них, взрывая точечными ударами стенами и раскалывая визжащие от страха портреты на части. Одно из заклинания попало в Римуса, и тот свалился на пол, тяжело дыша от боли. Филч изумленно взирал на него из-за угла, от сковавшего страха не смея пошевелиться. Сейчас он как никогда жалел, что он жалкий сквиб.

***

Когда Аргусу исполнилось семь лет, и стало совершенно ясно, что даже крупицы магической силы в нем нет, миссис Филч окончательно перестала с ним разговаривать. Она словно перестала замечать своего сына. Поначалу Аргус не мог понять такого холодного обращения с ним. Он часами сидел в своей комнате и перебирал в уме, чем он мог так сильно обидеть мать. Надо учесть, что перебирать особо было нечего - Аргус был на редкость педантичным и правильным ребенком. Все книги в его комнате стояли на полке по росту, и никак не иначе. Игрушки были разложены по цветовой гамме, а тетради и листы пергамента, в которых он учился писать и читать, лежали ровной стопкой параллельно краю стола. И горе тому, кто сдвинул бы их на сантиметр влево или вправо! У такого ребенка не могло быть провинностей, поэтому Аргус только зря ломал голову, выдумывая очередной несуществующий грех. Отец в ответ на его вопросы лишь ласково гладил его по голове и грустно улыбался.
Все прояснилось внезапно, когда Аргусу захотелось перед сном горячего шоколада. Дождь в тот день нещадно лупил в окна, а ветер завывал так, словно все банши Ирландии собрались вокруг их дома, поэтому порция горячего шоколада была бы весьма кстати. Не решившись беспокоить их пожилого домового эльфа, Аргус надел мохнатые тапочки и осторожно вышел в полутемный коридор. Проходя мимо комнаты родителей, он вдруг услышал громкий голос матери:
- Не смей мне говорить, как я должна себя вести! Это не ребенок, а позор для всей семьи!
В ответ послышалось тихое бормотание отца, а Аргус замер на месте. Подслушивание было для него чем-то нехорошим, однако сейчас явно речь шла о нем. Слегка покачавшись на носочках, мальчик решил нарушить негласное правило и остаться возле двери.
- Неужели ты все еще веришь, что в нем вот-вот проснется магия? - продолжала своим высоким резким голосом миссис Филч. - Ему уже восьмой год пошел. Да он типичный сквиб, а ты просто закрываешь на это глаза!
Аргус до этих пор знал только, что «сквиб» - это плохой человек. Теперь, в свои небольшие семь с половиной лет, он вдруг четко осознал, что значит это слово на самом деле. Он не волшебник. И никогда им не станет.
Аргус развернулся и молча направился к своей комнате. Шоколада уже не хотелось. Забравшись в кровать и с головой накрывшись теплым одеялом, он с досадой начал вспоминать, что его приятели, которые иногда приходили к ним в гости со своими родителями, и правда иногда могли сотворить нечто этакое, волшебное. У него же, оказывается, нет внутри никакой магии. Он самый обычный, как маггл. Даже хуже. Ведь Аргус родился в семье волшебников, он знает, что такое квиддич и Хогвартс. А магглы особо и не горюют, что не обладают волшебной силой, поскольку совершенно не осознают, каких замечательных вещей они лишены в своей жизни. Аргус скрючился в кровати и уткнулся лицом в подушку. Мать ненавидит его за то, что он сквиб. А он теперь ненавидит магию, которая, пусть и косвенно, отдалила его от матери.
***
Ужасающий взрыв прогремел в северной части замка. Филч рухнул на пол от вибрации, долетевшей оттуда. Не дожидаясь новых залпов, он поспешно вскочил на ноги и устремился вниз по лестнице, прямиком к своему кабинету. Он не очень верил, что придуманный им план даст хоть какую-то помощь осаждаемому замку, но попробовать стоило. Пробегая мимо портрета дамы, держащей на руках кошку, Филч замер и в ужасе начал озираться. Уже как несколько часов он не видел миссис Норрис. Обычно она всегда была где-то рядом, однако после массовой эвакуации ее словно след простыл. Сердце сжала глухая тоска. Только не в этот раз, только не сегодня! Не давая себе времени на мрачные размышления, он доковылял до подземелья и дрожащими руками открыл ржавый замок на двери своей каморки.
Тусклая керосиновая лампочка озаряла пыльный темный кабинет. Минуя ряды шкафов с документами, Филч прошел к своему столу и, найдя в огромной связке ключей самый неприметный, вставил его в замочную скважину ящика с надписью «Очень опасно. Конфисковано».
Филч плохо помнил, что там лежало. За столько лет, что он проработал в Хогвартсе, через его руки прошло немало волшебных вещиц, тайком принесенных учениками в школу. Однако коллекция регулярно пополнялась, даром что ящик был довольно вместительный. Одни только близнецы Уизли внесли неоценимый вклад в его заполнение. Филч не знал, что взрывом, которым его десять минут назад сбило с ног, унесло жизнь одного из этих озорников. Помянув обоих братьев недобрым словом, он принялся копаться в ящике, вынимая на свет штуковины, обладающие подчас самыми неожиданными магическими свойствами.
***
Как мистер Филч ни пытался, Аргус ушел в себя, превратившись из жизнерадостного мальчика в замкнутого и молчаливого ребенка. Почти все время он читал книги, которые давали возможность перенестись в другой мир и на время забыть о своих горестях. Предпочитал произведения, где не упоминались бы волшебные предметы или магия. Часами мог лежать в саду и наблюдать за жуками или муравьями. На предложения отца пойти погулять в лесу отвечал отказом - Аргус вбил себе в голову, что, оставаясь возле дома, он меньше принесет вреда окружающему миру. Мистер Филч печально качал головой и уходил в библиотеку, наблюдая из окна за своим сыном, который возвращался к наблюдению за насекомыми. Его совершенно не волновало то, что мальчик оказался сквибом. Однако все его попытки развлечь или занять сына разбивались теперь о молчаливую стену, который Аргус возвел вокруг себя наподобие щита, люто возненавидев магию во всех ее проявлениях.
***
БАХ!
Шкафы в каморке покосились, сдвинувшись по диагонали один на другой, клочки бумаги, в которых уже сложно было разобрать, на чье имя было записано нарушение школьных правил, разлетались белым снегом, плавно покрывая почерневший ковер. В воздухе явственно пахло гарью и немного жжеными волосами.
Почерневший Филч со вздыбленными подгоревшими волосами и обожженными бровями стоял посередине этого хаоса, не сводя круглых глаз с черной коробочки, за хвостик которой он потянул десять секунд назад. Грубо выругавшись, он сгреб оставшиеся несколько коробочек и сунул в уцелевший карман мантии, пытаясь пригладить дымящиеся волосы. Эти штуковины он нашел в одном из потайных ходов на четвертом этаже, спустя пару дней после того, как близнецы Уизли с оглушительным успехом покинули школу. Вместе коробочками обнаружилось два странных булькающих мешка, слегка пахнущих болотом. Филч, помешкав, взял их и направился к выходу из кабинета. При каждом шаге с него летели кусочки сажи, но он не обращал на это ровно никакого внимания. В его душе клокотала злоба против мерзких бездельников, которых Хогвартс принимал каждый год с распростертыми объятиями, против всех придуманных этими же бездельниками магических штуковин, взрывающихся где ни попадя, а также против Пожирателей Смерти и лично Волан-де-Морта, из-за которых его владения рушатся буквально на глазах. Скрежеща зубами, Филч поднимался по ступеням все выше, кряхтя и бормоча что-то под нос. Ругательства помогали притуплять боль в пояснице и ногах, которые тоже начали болеть от беспрерывной ходьбы этой ночью.
Высунувшись в одно из окон и увидев прямо под собой группу оборотней, возглавляемых Сивым, он оторвал хвостик у одной из коробок и с остервенением кинул ее в самую гущу. С мрачным удовлетворением крякнул, когда внизу послышался волчий вой, и запахло паленой шерстью, и двинулся дальше, прикидывая, что могут сотворить дурно пахнущие мешки, глухо булькавшие в его руках.
Проходя мимо туалета для мальчиков, Филч услышал тихие всхлипывания. Прямо за дверью обнаружился первокурсник с Пуффендуя. Он сидел на полу, подобрав под себя ноги и закутавшись в мантию, изредка повизгивая от страха при каждом ударе со стороны улицы.
***
Мистер Филч был не только добряком, но и отчаянным любителем помогать соседям. Гуляя как-то вдоль леса, он увидел двух мальчиков, сыновей мистера Перкинса, который жил не так далеко от их дома вниз по склону. Ребята стояли перед огромным бивнем светло-серого цвета, мирно лежащего в высокой траве. Одного взгляда мистеру Филчу хватило, чтобы заорать во все горло:
- Не двигайтесь!
Он мгновенно определил, что это был рог взрывопотама. Оставалось лишь удивляться, как он вообще сюда попал и не взорвался до сих пор. Мистер Филч быстро подбежал к застывшим детям и некрепко сжал их за плечи.
- Уходите.
Старший, которому на вид было не больше десяти, шмыгнул носом и взял за руку своего маленького брата, молча отходя в сторону. Мистер Филч поморщился, не зная, как поступить дальше: необходимо было кому-то сообщить о находке, но не оставлять же рог здесь, пока он сходил бы за совой. Внезапный порыв ветра прервал его размышления: пола плаща распахнулась, отлетев назад и задев крупной пуговицей край рога. Мощный взрыв прокатился по поляне, откинув мальчишек назад.
Новость о смерти отца Аргус услышал от матери в тот же день. От шока она совершенно забыла о том, что не разговаривает с сыном. Миссис Филч вообще мало что соображала, вывалив на девятилетнего ребенка все подробности произошедшего. Аргус молча выслушал мать и ушел к себе, начав переставлять книги на полке в обратном порядке. Он всегда так делал, когда хотел успокоиться.
Единственное хорошее в его жизни исчезло. Как бы ни переживал Аргус из-за своей необычности в мире волшебников, он с радостью согласился бы стать сквибом еще двадцать миллионов раз, только бы отец остался жив. Но тот спас этих двух Перкинсов, бросив собственного сына на произвол судьбы.
К ненависти против магии прибавилась ненависть к детям.
***
Рот Филча скривился. Ему уже хотелось произнести: «Минус тридцать очков факультету за то, что не эвакуировался со всеми, как подобает, а сидишь тут и сопли разводишь!», но он вдруг передумал. Зареванный мальчишка, сидящий перед ним, крепко прижимал к себе энциклопедию про насекомых - явно маггловскую книгу. В стороне валялась сломанная пополам волшебная палочка. Огромные глаза с тихим ужасом следили за завхозом, а вьющиеся волосы подпрыгивали при каждом новом всхлипывании.
- Вставай, - буркнул Филч, осторожно кладя возле стены свои боевые припасы. - Пошли отсюда.
Мальчишка шмыгнул носом и поднялся, не решаясь взглянуть на Филча.
- Мелюзга в школе! - раздался сзади знакомый визгливый голос.
В паре метров от пола висел Пивз. Оранжевый галстук-бабочка съехал набок, на одном из концов шапки не хватало бубенчика, однако в глазах по-прежнему плясали чертики, а широкий рот не покидала ухмылка.
- А прохода больше нет, - пропел он, кувыркнувшись в воздухе и издав трубный звук, производимый обычно задней частью тела.
- Как это нет? - растерялся Филч, на миг забыв о своей вражде с полтергейстом.
- А вот так. Поттер с приятелями разрушили его, - Пивз поковырял в носу и ехидно улыбнулся, уставившись на булькающие мешки. - У-у-у, да у нас тут болотца припрятаны!
Филч не обратил на его комментарий никакого внимания, а лихорадочно начал соображать. В принципе, и его каморка сгодится, как временное убежище для перепуганного ребенка. Подземелье вряд ли будет разрушено, оно хорошо укреплено. Он уже успел протащить мальчика несколько метров в сторону лестницы, как вдруг случилось одновременно несколько событий.
Перед ним возникла миссис Норрис.
Пивз схватил булькающие мешки.
В коридор ворвалось трое Пожирателей Смерти.
Один из них резко взмахнул палочкой, и в то же мгновение Филч ощутил резкую боль в груди, а затем его сознание провалилось в тяжелый мрак. Последним, что он услышал, был пронзительный вопль мальчишки.
***
Мать не сочла нужным отдать Аргуса ни в маггловскую школу, ни в колледж. Свое скудное образование он получил сам, непрерывно читая книги из семейной библиотеки. Со временем ненависть к магии в нем слегка поутихла, уступив место периоду лихорадочных попыток сотворить волшебство. Он даже как-то ушел из дома, чтобы добраться до Косого переулка, а там разыскать мистера Олливандера, продавца волшебных палочек. Яркая надежда, что случится чудо, и найдется хоть одна, самая завалящая палочка, которая выберет его, не давала четырнадцатилетнему Аргусу покоя. Однако чуда не произошло, и мистер Олливандер ничем не смог ему помочь. А маленький мальчик, которого выбрала вторая по счету палочка, отозвавшаяся в его маленьких руках снопом золотистых искр, громко засмеялся, показав пальцем на погрустневшего долговязого подростка. Аргус не стерпел и изо всей силы толкнул мальчишку на пол, раз и навсегда убедившись, что он будет изгоем всю оставшуюся жизнь.
Серая юность перешла в такую же серую молодость. Смерть отца лишь на короткое время примирила Аргуса с матерью, не слишком изменив их отношения после похорон. Он начинал работать то помощником продавца в магазине котлов, то секретарем местного адвоката. Брался за любую работу, лишь бы не сидеть в опустевшем доме, зная, что за стеной сидит его мать и делает вид, что его и на свете-то не существует.
Миссис Норрис он повстречал, когда работал садовником у одной пожилой колдуньи. Рыхля землю под очередной куст ярко-розовых петуний, он обнаружил под пучком сорняков слабо попискивающий пыльно-серый комок с торчащим стрелой хвостиком. Существо ткнулось мордочкой в ладонь Аргуса и захныкало, не обнаружив в ней ничего съедобного. Ощущая себя впервые за долгое время невероятно нужным, молодой Филч бережно завернул найденыша в свою куртку, дав ему завалявшийся в кармане засохший кусок сыра. Уже вечером, когда наполненный теплым молоком котенок распушился и замурлыкал песни на всю комнату, Аргус почувствовал, что наконец-то нашел друга.
Миссис Норрис и правда оказалась неоценимым товарищем: она всюду следовала за обретенным хозяином, громко мяукая, если Аргуса пытались обворовать в толпе, или приглушенно шипела, когда мимо их комнаты проходила миссис Филч. Она также всячески избегала непорядка и строго следила, чтобы ни один садовый гном не проник на вверенную ей территорию.
Аргус взрослел, превращаясь в долговязого унылого мужчину. Его тетка, знававшая когда-то Альбуса Дамблдора, устроила его завхозом в Хогвартс.
- Нечего тебе в твоем возрасте с матерью прозябать в одиночестве, - напутствовала она ошалевшего племянника, вручая ему билет на Хогвартс-Экспресс и письменное приглашение Дамблдора на работу. - Ты любишь наводить порядок, а Хогвартс как раз такое место, которое предоставит тебе совместить хобби с работой.
И действительно, следующие десятки лет Филч ходил зловещей тенью по замку, строго следя за учениками и радуясь очередному выписанному наказанию. Миссис Норрис, постепенно все более приобретая схожесть со своим ворчливым хозяином, даже спустя сорок лет никак не думала помирать. Аргус не очень задумывался над живучестью своей пушистой спутницы. Она была с ним в самые тяжелые моменты его жизни. И если бы кто-нибудь спросил, он, наверное, отдал бы жизнь за миссис Норрис.
***
- Мистер Филч?
Приглушенный голос оторвал его от воспоминаний, плывущих неясными картинками перед его закрытыми глазами. Филч поморщился и медленно открыл глаза.
Он лежал в Большом Зале, битком набитым плачущими и смеющимися людьми. Перед ним склонилась профессор МакГонагалл, а возле лица сидела миссис Норрис и довольно глядела на него огромными желтыми глазами. Филч выдохнул и снова поморщился - саднящая боль все еще давила на грудь.
- Не вставайте, - предупредила его Минерва. - Вам следует полежать после такой травмы.
Филч протянул слабую руку к кошке, которая мгновенно ткнулась влажным носом в его ладонь и замурлыкала.
- Мы победили? - спросил он почему-то шепотом, хотя вокруг было очень шумно.
- Да, - улыбнулась она. По еще щеке прокатилась слеза. - И, если бы не Пивз, Вы бы так и не узнали об этом, Аргус.
Лицо Филча судорожно дернулось, а глаза округлились от удивления. Профессор МакГонагалл вдруг слегка хихикнула, точно школьница.
- Мистер Браун, тот первокурсник с Пуффендуя, которого вы пытались спасти, все мне рассказал. Пивз забросал Пожирателей Смерти портативными болотами, а потом еще какой-то взрывчаткой, которую нашел у вас в кармане. Затем понял тревогу и вызвал профессора Слизнорта, который и перенес Вас сюда. Мадам Помфри немного поколдовала над Вашей раной, но, думаю, все будет хорошо. Спасибо Вам за все, Аргус, - ее голос дрогнул. - Спасибо, что сражались вместе с нами.
Лишь спустя некоторое время Филч узнал, что Пивз напал на Пожирателей Смерти с особым остервенением, истошно вопя, что никто, кроме самого Пивза, не имеет права калечить школьного завхоза. И это именно он указал миссис Норрис, которая от старости совсем потеряла нюх, где находится Филч, обогнав ее всего на пару лестничных пролетов. Все это вывалилось на старого Аргуса, как ушат холодной воды. Ни одно из многих потрясений, щедро выпавших на его жизнь, так не сбивало его с ног, как то, что его жизнь спас несносный полтергейст.
***
Филч наконец закончил восстанавливать записи в своем кабинете, когда услышал прямо над собой грохот падающих доспехов, а затем адский смех Пивза. Миссис Норрис молча уставилась на хозяина.
- Пускай, - махнул рукой Филч. - Одним стоящим рыцарем меньше, одним лежащим больше - какая разница?

Сложно не потерять самообладание, когда твой мир разрушен, а мечты превратились в пепел и никогда не сбудутся.

Панси Паркинсон знакома с этим даже слишком хорошо. Она не станет гордой леди Малфой, не примет в своем поместье высокородных гостей, не будет устраивать великолепные балы, — а она бы идеально справилась с этим, — ее жизнь не окажется беззаботной, а мысли не будут крутиться только вокруг того, как бы соответствовать мужу.

Вместо лоска и роскоши ее ждала комната в общежитии, жалкое пособие от дальних родственников, учеба в Брайтонской Академии Магии и незавидная перспектива работать на низкой министерской должности.

Не это ей пророчили в детстве. Тогда родители думали, что смогут поскорее выдать ее замуж за какого-нибудь богатого и благородного волшебника. Так что всю свою жизнь Панси была уверена в том, что ее ждет выгодное замужество.

Конечно, требовалось только следить за своим внешним видом и налаживать отношения с нужными людьми. К слову, знания в данную категорию не входили.

Именно по этой причине, когда она осталась ни с чем, ее не взяли ни в одно статусное учебное заведение. Лишь чудом она смогла поступить в Брайтон, но и здесь дела Паркинсон были плохи.

С чего все началось?

Вероятно, с проигрыша Волан-де-Морта. Ее отец открыто поддерживал Пожирателей, так что в итоге его осудили на пребывание в Азкабане. Мать не смогла удержать в своих руках бизнес отца, от родственников не было толка, и вскоре они потеряли все свое состояние. Хватило лишь на то, чтобы купить небольшое жилье.

Естественно, в таком положении пришлось забыть об удачном браке. Все былые обещания мгновенно аннулировались. Да и многие семьи находились в похожей ситуации.

Панси думала, что ее спасителем станет Драко, но Малфой променял ее на какую-то пустышку Асторию. Ну и что в ней хорошего помимо кошелька отца? Да уж, Паркинсон именно этого и не хватало.

Драко поднял свою семью на прежний уровень, несмотря на то, что Люциуса посадили в Азкабан. Конечно же, он женился на Гринграсс только для того, чтобы укрепить свое денежное положение. Панси хотелось верить, что причина лишь в этом.





Когда говоришь «что может быть хуже?», всегда учитывай, что жизнь направит к тому самому «хуже».

Для Панси Паркинсон этот момент настал в тот день, когда ее выгнали из института.

Панси не знала, куда ей идти. Мать не пустит на порог: она уже давно сказала дочери, что та более не под ее опекой. Дословно означает, что Паркинсон теперь может положиться только на себя.

Жалея себя, Панси нашла решение в алкоголе и ближайшем баре. Ее не заботило, что в данной ситуации это крайне глупая идея.

Пойло, которое Паркинсон купила, оказалось редкостной гадостью, но другого выбора не было. Панси не знала после какой порции кто-то купил ей еще. Счет времени был утерян, но ее это вполне устраивало.

— Эй, я помню тебя, — незнакомец сел рядом, но Паркинсон даже не повернулась. — Так, ладно, я понимаю, что сейчас третий лишний в вашей паре с бутылкой, но я действительно не ожидал увидеть в таком заведении кого-то вроде…

— Слизеринской стервы? — прервала его Панси, когда повернулась. — Называй вещи своими именами.

— Прости, что? — удивился парень.

— Меня ведь именно так называли на твоем факультете, — кажется, он играл за гриффиндорскую команду. Паркинсон любила спортсменов, поэтому была на всех матчах в школе.

— Не припоминаю такого, — с легкой растерянностью ответил он. — Ты, наверное, не знаешь меня. Я Оливер Вуд.

Вуд. Точно. Флинт постоянно с ненавистью упоминал эту фамилию. Панси хотела спросить о том, откуда он помнит ее, но Оливер прервал мысли:

— Что ты делаешь в этом месте? — Паркинсон раздражала его улыбка и глупое участие.

— Тебе какое дело? — огрызнулась она, отворачиваясь. Видеть этого типа хотелось в последнюю очередь.

— Обязательно отвечать грубостью? — по голосу Вуда не казалось, что он обижен.

— Жизненный принцип, знаешь ли, — может, стоит уйти?

— И этот жизненный принцип, как я вижу, завел тебя сюда пить какую-то гадость и чуть ли не заливаться слезами, — Оливер бил по больному, о чем явно знал.

— Что с того?! — не выдержала Панси и резко повернулась в его сторону. — Будто тебя заботит, скатилась ли какая-то слизеринка до такого состояния. Что это, гриффиндорское лицемерие?

— Все так плохо? — жалеет ее?

— Да, — неожиданно вырвалось. Паркинсон была готова сбежать и ударить себя за несдержанность. Мама бы за такое ударила.

— Может, все-таки расскажешь? — о нет, именно жалость.

Панси прикусила губу, чтобы не сболтнуть лишнего, но почувствовала подступающие слезы обиды.

— Только не плачь, — Оливер заметил ее состояние, но не знал, как успокоить девушку.

Паркинсон поняла, что не может сдержать эмоции и неожиданно вцепилась в Вуда, как в спасательный круг.

— Почему всё дерьмо достается мне? — сквозь всхлипы пробормотала она, заглушая свои слова тем, что уткнулась лицом в его плечо.

— Ну, явно не всё, — Оливер опешил и неловко похлопал ее по спине.

Определенно, в трезвом состоянии она бы не рыдала на плече малознакомого парня, не рассказала бы ему о своих проблемах и уж точно не согласилась бы принять его помощь. Но Панси, к ее глубокому сожалению, была пьяна.





— Почему мы не аппарируем? — пробормотала Паркинсон, пытаясь балансировать на бордюре.

— Потому что ты пьяна. В таком состоянии это опасно, — Вуд придержал Панси, когда баланс нарушился и попытался отобрать у нее бутылку, но Паркинсон сумела удержать ее.

— Может, хватит?

— Тебе противно смотреть на то, как я пью? — Панси демонстративно сделала глоток и пошатнулась.

Оливер тяжело вздохнул и спустил ее на тротуар. Паркинсон поджала губы, но гордо вздернула подбородок. Он обхватил ее лицо ладонями и выразительно посмотрел.

— Понимаешь же, что делаешь себе только хуже, — и с каких пор Вуд решил стать ее отцом или совестью?

— И как мне быть? — с горечью спросила Панси. — Просвети глупую.

Оливер прикрыл глаза и покачал головой.

— Просто иди вперед, жизнь на этом не заканчивает. Да и я помогу тебе.

Паркинсон с недоверием хмыкнула.

— В сказках, что мне в детстве читали, герои были храбрыми и добрыми. Я вот не такая, но ты, видимо, стремишься к этому. И зачем? Чтобы мог сказать «я хороший человек»?

— Потому что искренне хочу помочь, — Вуд смотрел уверенно и серьезно, так что она поумерила свой пыл и шмыгнула носом.

— Не сможешь же.

— И что именно не смогу? — с усмешкой спросил Оливер. Вся его серьезность мгновенно исчезла.

Панси задумалась и выпалила:

— Парня мне найди.





В квартире Вуда было тесно, но в какой-то степени уютно. Получше, чем в ее общежитии. Они не говорили о том, на сколько она здесь останется, но предполагалось, что до тех пор, пока не найдет стабильную работу и не снимет себе жилье.

Ну а пока Оливер отдал Панси спальню, сам он спал на диване в гостиной. Паркинсон сочла это проявлением показного благородства, но промолчала. Не стоит сразу же портить отношения с ним.

Первое время Панси было сложно освоиться на новом месте из-за соседства с человеком, которого плохо знает, и маггловской техники в его квартире. Привыкнуть к такому окружению оказалось сложно, но вполне возможно. И вот уже маясь от скуки, Паркинсон нашла просмотр… телевизора очень даже интересным.

Панси действительно ценила помощь, которую оказал Вуд. Положиться на других людей она не могла.

Порой они ругались. Но если совсем честно, ругались с завидной частотой. Удивительно, но почти в половине случаев на примирение первой шла именно Панси. И дело было даже не в том, что она зависела от Оливера. Ей нравились их теплые отношения и то, что в его присутствии можно было расслабиться. А вот терять все это не хотелось.

Вскоре Паркинсон смогла найти работу в «Магическом вестнике», связанную с приемом корреспонденции. Панси уже и забыла о том, что потребовала в тот вечер, но Вуд неожиданно поставил перед фактом: он устроил ей свидание со своим другом.

Паркинсон хотела отказаться, — в частности, по причине того, что была трезвой, — но потом все же согласилась. Почему бы и нет? Она ничего не теряла от простого свидания. Более того, ей не придется коротать этот вечер за просмотром телевизора, который начинал надоедать.




— Ты захотел поиздеваться надо мной?! — Паркинсон возмущенно скинула с себя мантию и зло посмотрела на Оливера, который невозмутимо пил чай.

— А что-то не так? — строит из себя невинность?

— Абсолютно все! — воскликнула Панси, фыркнув. — Вы просто решили развлечься за мой счет?

— Нет, конечно, — Вуд подошел к ней. — Ли хотел встретиться с тобой, когда узнал, что живешь здесь.

— Я вам не личный… клоун! — снизив градус раздражения, сказала Паркинсон. Вот до чего ее довели: она использует маггловские слова!

— Ли перегнул палку? — примирительным тоном спросил Оливер.

— Еще как, — скривилась Панси. — Он нагрубил мне.

— Он извинится, обещаю, — из-за его улыбки и мягкого голоса раздражение ушло, но обида продолжала угнетать.

— Больше никуда не пойду, — Паркинсон направилась в комнату, но Вуд преградил дорогу и удержал ее за плечи.

— Стой, мне искренне жаль, что все так получилось. Я устрою тебе нормальное свидание.

Панси обиженно кивнула.





Паркинсон угрюмо села рядом с ним и громко вздохнула.

— Что на этот раз? — скучающе спросил Вуд, перелистывая страницу.

— Он такой высокомерный, — она цокнула и посмотрела на него. Отсутствие хоть какого-то внимания злило. — Весь вечер говорил только о себе!

— Неужели? — Оливер усмехнулся и подавил излишний комментарий.

— Эй! Я не веду себя так! — Панси поняла, что он хотел сказать и слабо ударила Вуда по плечу.

Оливер не выдержал и рассмеялся.




— И как он тебе?

— Я промолчу, — оборвала разговор Паркинсон и захлопнула за собой дверь спальни.


— У него ужасные манеры.


— Тихий и замкнутый. Думала, что усну на свидании.


— Слишком много шутит.


— Мне кажется, ему не девушка нужна…


— Зачем пришел на свидание, если все время волнуется в присутствии других?


— Мне не нравится, что он очень громко смеется.


— Тупой качок.


— Тощий зануда.


— Рыжий.



Оливер протянул ей миску с какой-то закуской к фильму. Панси отрицательно покачала головой и устало облокотилась на его плечо.

— Шляпа ошиблась насчет тебя, знаешь это? — прозвучало слишком обреченно.

— Не понимаю, о чем ты, — вибрация от его голоса прошлась по всему телу Паркинсон.

— Нет уж, прекрасно знаешь, — она закрыла глаза и расслабилась. — Хочу сейчас напиться.

Вуд ответил лишь после затяжной паузы:

— Зачем?

— Когда я пьяна, могу сделать все, что захочу, — пробормотала она, поерзав на месте.

— В чем проблема поступать так без алкоголя? — Панси посмотрела на него, вздохнула и крепко обняла. — Чем плох этот парень?

«Он не ты», — подумала Паркинсон, почувствовав ответные объятия.

На четвертом этаже Хогвартса есть небольшая терраса с полукруглым балкончиком, выходящая во внутренний двор замка. Полускрытая от любопытных взоров вьющимся диким виноградом она прячется в тени эркера над воротами во двор так, что мало кто из учащихся ныне учеников знает о её существовании. И уж вряд ли кто из них может догадаться, что путь на неё нужно искать, поднявшись на шестой этаж и отойдя вглубь коридора на первый взгляд расположенного совсем в другой стороне.

Джинни Уизли тоже бы не догадывалась, если бы на первом курсе не имела «счастья» пообщаться с дневником Тома Редлла. Воистину не зря толкуют, что человеческое подсознание сохраняет всю попавшую когда-либо в него информацию. Зачем и когда он показал ей этот ход Джинни не помнила, но сейчас, спустя пять лет, без труда пришла к неприметной нише, когда ей понадобилось укромное место. Раньше ей казалось, что она знала только одно такое место, где ночью можно было выйти на открытый воздух – Астрономическая башня. Но побыть там наедине со своими печалями сейчас было очень мало шансов. Не смотря на то, что всегда существовал риск быть пойманным вездесущим Филчем, ученики охотно назначали там свидания. Башня была большой, в неё вело целых три независимых друг от друга выхода на лестницу из разных коридоров и этажей, а старому завхозу было тяжело подниматься на больше чем двести ступеней, чтобы наверняка устроить засаду. Он предпочитал бродить внизу, а Джинни не хотелось идти на башню именно из-за того, чтоб не наткнуться на какую-нибудь парочку. Ей хватало этого душераздирающего зрелища и днем, так как с наступлением весны любовная горячка всё больше заполоняла умы и души учеников. Девушке было больно это наблюдать. Потому как Джинни Уизли в свои шестнадцать лет не верила больше в любовь.

Добравшись до заветной террасы девушка обессилено опустилась прямо на пол и, прижавшись спиной к холодным каменным перилам, стала смотреть в звёздное небо. Почти полная луна безжалостно высвечивала темные круги под её глазами, играя тенями, расчерчивала несуществующие морщины на бледном осунувшемся лице. В этом неверном свету девушка выглядела намного старше своих лет. И чувствовала себя совершенно так же. В её пустом и гулком сердце гуляли лишь сквозняки равнодушия, безжалостно перекатывая обрывки несбывшихся надежд и разорванных в клочья чувств. А ведь всего два месяца назад в этом же сердце жила обжигающая огромная любовь. Джинни искренне верила в слова директора о том, что любовь способна изменить мир. Творить чудеса, приносить умиротворение и счастье. Что она способна спасти и преобразить любого человека. Джинни внимала этим речам и украдкой наблюдала за столь неожиданно ставшим дорогим её сердцу человеком. Любовь к нему зажглась в ней незаметно, потихоньку вырастая из искры уважения и хвороста сочувствия к тяжкой судьбе в костер искреннего восхищения, застилая её глаза дымом неведанного доселе влечения. Всё чаще она мечтала о том, как прекрасно преобразится его лицо, когда она со всей щедростью своей души одарит его любовью. Как удивленно взметнутся его густые черные брови, как расширятся глаза, когда он поймет, осознает, что может быть любим, что нужен и желанен. По ночам в своей спальне Джинни прокручивала в голове сотни возможных сцен своего признания и его реакции на него, но, ни в одной из них даже близко не могла предположить того, что произошло в реальности.

Вот когда она в полной мере узнала, что являет собой представитель факультета Слизерин. Он не стал щадить её чувства, не собирался беречь и защищать даже от самого себя. И отказываться от того, что само упало в руки, тоже не стал. Лишь спросил с холодной расчетливостью: «Вы уверены?» О, с каким жаром она доказывала ему, что абсолютно точно уверена в своих чувствах; что готова отдать всю себя в стремлении одарить его заботой и лаской; что верит в то, что способна отогреть его замерзшее сердце, отогнать все напасти. Он слушал с показной вежливостью, кривя уголки губ в жесткой усмешке, а в глазах не отражалось ничего. Джинни верила, что вскоре огонь её чувств зажжет в этих холодных кельях ответную искру. Верила, когда его холодные губы жестко впились поцелуем в её рот. Верила, когда он, нисколько не заботясь о её ощущениях, грубо взял её на наспех трансфигурированном тапчане прямо там в кабинете. И все еще продолжала верить, когда после он безжалостно выставил её в коридор лишь всунув напоследок пузырек обезболивающего в руки. «Вы никому не расскажете», - прозвучало прежде, чем захлопнувшаяся дверь спасла её от созерцания холодных по-прежнему пустых глаз. И это был вовсе не вопрос. Джинни выпила обезболивающее и тупая ноющая боль порванного лона сразу же исчезла, выпуская наперед нарастающую боль разбитого сердца, которую не способно было унять никакое зелье. Как в бреду Джинни добралась до своей комнаты, чтобы провалиться в спасительный омут сна, но даже там она продолжала ощущать ядовитый привкус разочарования на своих губах.

При свете дня произошедшее стало выглядеть еще гаже. А уж когда он, перевстретив её в коридоре, равнодушно протянул еще один пузырек и не глядя в глаза сухо произнёс: «Противозачаточное. Действует сутки до и сутки после соития. Принимать по три капли и лучше до». …Полы его черной мантии уже давно исчезли за углом поворота, а Джинни все еще стояла там же с отвращением глядя на полный пузатый пузырек. В голове набатом билось «по три капли и лучше до». Он что же, ждал, что после такого она придет к нему еще? Девушка была поражена подобной самоуверенностью. И все же Джинни продолжала верить во что-то, поскольку через три дня решила дать ему еще один шанс. В его вскользь брошенных на неё взглядах ей чудилось раскаяние, а глупое сердце, взращенное на благородном поприще, придумывало уйму оправданий столь безобразному поведению. Она пришла к нему снова. И еще один раз. Он не стал ни нежнее, ни терпеливей, ни ласковей. А она все еще надеялась на пресловутую силу любви.

Сегодня он впервые сам позвал её к себе. Просто поставил перед фактом: «После ужина жду вас в кабинете». Равнодушный взгляд, ни улыбки, ни приветствия. Прямая удаляющаяся спина в ореоле вечной черной мантии. Она ведь даже не видела его полностью раздетым. Только закатанные рукава и черную метку на предплечье. Он будто нарочно старался держать эту руку у неё на виду, чтобы не заблуждалась, не забывала о том, кем он был. Скупые поцелуи, грубые ласки, язвительные замечания. Во имя чего она терпела это всё?

Ночь продолжала свой бег, и сдвинувшаяся луна освещала теперь руки девушки. Джинни закатала рукав и с каким-то мазохистским удовлетворением погладила длинные темные синяки от его цепких пальцев. Их было легко свести, но Джинни не стала. Теперь и у неё есть метка. Метка оставленная Пожирателем. Она вспоминала слова Грюма о том, что бывших упиванцев не бывает. О да, сегодня она почувствовала это на свое шкуре. Потому что сегодня Северус явно упивался её униженностью и болью, когда, заломав ей за спину эту самую руку, грубо брал её сзади, бросив животом на стол. Инертно елозя щекой по гладкой полироли от его сильных жестоких толчков, она с нелепой отрешенностью ожидала его кульминации и поражалась пустоте образовавшейся в груди. На смену одному чувству должно было прийти другое. Джинни ожидала, что её затопит волна страха, отвращения или жалости к самой себе. Почти желала почувствовать ненависть к этому бездушному упырю. Но в груди, также как и в голове было удивительно ясно и пусто. Слёзы, поначалу брызнувшие из глаз, внезапно высохли. И когда он, гортанно рыча излился в неё, она лишь спокойно поднялась и очистившись заклинанием поправила одежду, внутренне удивляясь тому, то не чувствует абсолютно ничего. Словно эти самые слёзы вымыли огонь из её души. И посмотрев в его по-прежнему пустые глаза она знала, что её собственные сейчас являются их отражением. «Кто же вас так поимел, профессор?» - возникло в голове неожиданное понимание и почему-то захотелось рассмеяться. Но вместо этого девушка лишь выдавила: «Больше я не приду». В горле пересохло и голос прозвучал надтреснуто, но твердо. На лице Снейпа блуждала сытая усмешка, и Джинни не взялась бы утверждать от чего – от удовлетворения сексом или её страданиями. Столь эффектное заявление не произвело абсолютно никакого впечатления, так как выражение его лица ничуть не изменилось. «Как вам будет угодно, мисс Уизли. Вы никому ничего не расскажете». «Я знаю, профессор Снейп». Это по-прежнему был не вопрос. И даже не угроза. Сухая констатация фактов. Ей нечего было вменить ему в вину. Ведь не собственную глупость, право слово. «Я не люблю вас», - об этом он поставил её в известность сразу. «Вы ничего мне не должны. Я буду любить за двоих», - кажется, она погорячилась утверждать подобное.

Девушка неловко поднялась – тело затекло от долгого неудобного сиденья в одной позе. Осторожно выглянув за перила, Джинни оценила высоту. Всего четвертый этаж, даже не смотря на внушительную высоту потолков в замке, всё равно недостаточно, чтобы наверняка разбиться насмерть. Еще одно преимущество этого места перед Астрономической башней, легче преодолеть соблазн кинуться вниз головой. Гриффиндорцы не убегают от своих проблем, а значит Джинни должна жить дальше. И, может быть, завтра категоричность своего решения покажется ей поспешной. Может быть через месяц несгибаемая спина упиванца вздрогнет от уверенного стука в дверь его кабинета. А вот кто будет стоять за этой дверью – авроры или она сама, Джинни еще не знает. Но чувствует как где-то глубоко под пеплом её перегоревшей любви вспыхивает искра. Гриффиндорцы не убегают от своих проблем. Ей просто нужно немного больше времени.

Она смотрит в одну точку, едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону. Озноб пробирает до костей. Холод застревает между ребер. Воспоминания о Малфой-Мэноре остаются с ней навсегда. Она срастается с ними и, кажется, боится уходить.
Сколько она уже здесь?
Возвращается раз за разом к пережитым эмоциям, зацикливается на мгновениях боли, отбрасывает привычное и спокойное. Страх – самое сильное чувство, она теряет над ним контроль. Ей уже не выбраться. Выхода нет. Она сама закрывает дверь и остается во тьме.
Гермиона позволяет Беллатрикс победить.
"Грязнокровка" горит адским пламенем на руке, течёт по венам, забирается в мозг.
Гермиона слишком долго живет в мире, в котором ей нет места, и поэтому должна остаться здесь, среди желтых стен в одиночестве. Без права на реабилитацию.
К ней приходят, но Гермиона остается безучастной. Она не заслуживает второго шанса. Первого хватает с лихвой. Она не слушает, что ей говорят, не понимает слов, не замечает взглядов, наполненных жалостью и отчаянием.
Гермиона наказывает себя за самонадеянность.
С чего она взяла, что сможет вписаться? Сможет быть волшебницей? Почему решила, что достойна новой жизни?
Гермиона сломалась. Потеряла силу воли, когда позволила Беллатрикс растоптать себя, унизить, забрать уверенность. Ее кровь и впрямь грязная, а она всего лишь глупая девчонка. Могла бы и раньше понять, уйти, не пытаться бороться.
Сумасшедшая.
Гермиона там, где должна быть. На самом дне. В психушке. В смирительной рубашке. Одна.
— Мисс Грейнджер?
Еще один пришел. Целитель? Так они себя называют? Значит еще большие психи, чем она. Нельзя вылечить ту, у которой нет ничего внутри, кроме пустоты. Бездна давно зовет ее, предлагает покой и скалится, когда Гермиона застывает в одном шаге. Еще рано.
— Мисс Грейнджер, вы меня слышите?
Голос назойливой мухой мешает ей сосредоточиться на своих мыслях.
Она поворачивает голову, окидывает вошедшего безразличным взглядом и взвизгивает, вскакивая с места.
— Ты! — кричит она. — Кто ты?
Гермиона совершенно точно не встречала его раньше, но каждая черта лица буквально вопит о том, что он опасен и обязательно причинит новую боль. Как он склоняет голову набок, как держит бумаги в тонких пальцах, как сдувает волосы со лба.
— Ты пришел закончить то, что начала она? — Мелькает в голове внезапная догадка. Чем больше Гермиона на него смотрит, тем больше убеждается в собственной правоте. — Пришел убить меня?
Его взгляд неуловимо меняется, и Гермиона проваливается во тьму. Ощущает, как лезвие ножа касается плоти, слышит презрительный смех Беллатрикс, чувствует вкус слез на губах. Кричать уже нет сил, из горла вырываются только сдавленные крики, а Беллатрикс все мало. Она наслаждается каждой судорогой, упивается ее болью, смакует агонию.
— Я убью тебя, — шепчет она, — убью медленно. — Руки Беллатрикс сдавливают горло Гермионы, разворачивают ее лицом к себе. — Смотри мне в глаза, когда я тебя пытаю! — одними губами, но каждое движение рта отпечатывается в мозгу дрожью и ужасом.
Гермиона помнит в мельчайших деталях то, что отчаянно хочет забыть. Не в силах не помнить искаженное удовольствием лицо Беллатрикс и разрывающую на множество частей боль.
Помощь не подоспеет вовремя. Надежды нет. Гермиона всего лишь изломанная игрушка, которую совсем скоро отправят в утиль под улюлюкание безумной Беллатрикс. На дне ее глаз горит темный огонь — жестокий, решительный, не оставляющий сомнений. Он не утихнет, пока не сожжет все дотла.
— Я хочу вам помочь, — вкрадчивый голос возвращает ее в реальность, но Гермиона отшатывается.
— В твоих глазах отблески ее памяти, — Гермиона обмякает и прислоняется к стене. Ноги не держат, воспоминания забирают силы. — Кто ты?
— Скорпиус Малфой, ваш новый целитель, — спокойно отвечает он и наблюдает за ее реакцией.
Гермиона думает, что сейчас он хлопнет в ладоши или еще чего, но он не отводит серьезного взгляда, изучает ее. Наконец она понимает, что это не чья-то дурацкая шутка. Гермиона закрывает глаза и видит, как бездна распахивает объятия и тянет к ней руки. Пожалуй, впервые она готова переступить черту, чтобы не вернуться. Еще одного чистокровного мучителя в своей жизни ей не вынести.
— Ты убьешь меня, — тяжело вздыхает она. — Время — худшая пытка, а твоя тетка постаралась, чтобы я застряла в его клетке.
— Я смогу помочь, — настаивает Скорпиус. — Вы удивительно здраво рассуждаете для своего диагноза.
— Уверен? — скалится Гермиона. — Правда не на поверхности, — шипит, дергая его на себя, вцепляясь в его больничный халат. И откуда силы берутся, только что валилась с ног от усталости? — Все в голове, — впивается отчаянным, безумным взглядом в его лицо. — Хочешь узнать? Так смотри! Сумасшедшие не закрывают мозги, им ни к чему, никому ведь нет дела, что случилось на самом деле, а если и узнают, никто не сможет помочь. Все проблемы всегда в голове.
Она открывается. Она хочет, чтобы его утянуло с ней. Вместе в одной палате веселее, а его не жалко. Подумаешь, еще один целитель. Пришлют другого, и он станет у них общим. Гермионе вдруг кажется, что ему бы пошла улыбка Джокера от уха до уха. Жаль, что под рукой нет хотя бы ножа, она бы помогла ему научиться широко улыбаться.

Ему говорили, что к ней лучше не соваться. Многие пытались, никто и на йоту не продвинулся. Скорпиус считал, что должен хотя бы попытаться. Из-за его тетки Гермиона Грейнджер сюда попала, он обязан вернуть долг, даже если никто не верит, будто у него получится. Он несколько месяцев изучает ее историю болезни, лечение и текущее состояние. Она вполне осознает, что происходит, но не может вырваться из одного единственного события, которое без остановки крутится в ее голове. Наверное, именно так и выглядит ад — худшее воспоминание, которое прячется глубоко внутри, но ты не решаешься себе в этом признаться. Наверное. Гермиона Грейнджер знает наверняка.
Скорпиус уверен, что готов ко всему, когда впервые заходит в ее палату, вот только при первом же прямом ее взгляде чувствует себя ни на что не годным глупым мальчишкой. Взгляд, горящий не то безумием, не то отчаянием, не то узнаванием, обескураживает и сбивает с ног. Пусть Гермиона и оказывается в Мунго из-за пыток Беллатрикс, но окончательно сходит с ума из-за непонимания и отторжения, прежде всего, самой себя. Целителей учат, что вылечить можно все, после встречи с ней Скорпиус не согласится.
Она врывается в его сознание внезапно и грубо и с ходу окунает в пучину даже не боли, а агонии. Он даже не успевает удивиться, только хватает ртом воздух, пытаясь сосредоточиться на круговороте ее воспоминаний, но ухватиться за что-то конкретное все равно не выходит. Она помнит и радость со смехом, облегчение и уважение, любовь и дружбу, но они так основательно перемазаны черными оттенками страха и скорби, что постоянно ускользают. Гермиона Грейнджер сознательно закрывается от хорошего, словно... наказывает себя.
— Каждый заслуживает счастья, — пытается вложить он ей мысль.
— Даже Беллатрикс? — мгновенно взрывается в его голове.
Гермиона заставляет его пережить вместе с ней пытки. Скорпиус чувствует, как в его кожу врезается каждая буква «грязнокровки», ощущает дрожь от прикосновения металла, едва сдерживает рвущиеся из груди болезненные стоны.
Он пытается, отчаянно пытается вытаскивать на поверхность моменты, когда вслед за страхом приходило облегчение и радость, но Гермиона сопротивляется. Она срастается с тьмой внутри, отказывается поворачиваться к свету — попросту не видит смысла.
Скорпиус сжимает зубы и ищет, ищет, ищет то, что может помочь, и... находит себя. Таким, как видит его Гермиона. Смотрит со стороны и не узнает. В ее мыслях он едва ли не точная копия Беллатрикс, в ее глазах он играется с ножом, прикидывая, куда бы лучше ударить и где разрезать. Пепельно-серый обступает со всех сторон, и Гермиона им упивается. Похоже, она уже и не замечает, что клетка становится домом. Скорпиус должен показать выход, заполнить ее пустоту, но вместо этого Гермиона убеждает его, что ему необходимо что-то острое.
— Так безопаснее, — шепчет на ухо она, — и мне спокойнее.
Скорпиус соглашается, напрочь забывая: все происходит не в реальности, а в их общем на двоих сознании. Она искажает его восприятие, зовет к себе, манит.
Гермиона улыбается.
— Всего пара движений, и между нами не останется времени. Ты сможешь уговаривать меня сделать, что только пожелаешь. Я всегда здесь, и абсолютно ничем не занята.
Скорпиуса тянет к ней, тянет согласиться. Прежде чем лечить, нужно заслужить доверие пациента. Ведь так? Гермиона хочет быть с ним, проводить время, общаться. Она сама идет навстречу, ему нужно лишь протянуть руку и ухватиться за кончики ее пальцев.
— Мисс Грейнджер...
— Просто Гермиона, — легко улыбается она, а у него бегут мурашки по спине.
Кажется, еще немного, и Гермиона либо пойдет с ним, либо утащит его за собой. Нельзя идти на поводу у пациента, но если очень хочется... если он рискнет... Если он хочет доверия от Гермионы, то сам должен показать пример. Она ведь больше двадцати лет одна, только с целителями, которые не особенно горят желанием разговаривать на равных, открываться.
У любого должен быть второй шанс. Скорпиус заворожено смотрит на огонь в ее взгляде и делает последний шаг, разделяющий их, сжимая в руке скальпель.
— Это не так уж и больно, — почти любовно выдыхает она. — Ты только не уходи.
Скорпиус улыбается ей, крепче сжимая ладонь. Где-то вдалеке он слышит чужие крики и смутно чувствует, как по руке что-то течет. Ерунда, с этим он разберется позже. Мало ли, в отделении для буйных снова кто-нибудь пытается сбежать. У его пациентки наконец-то прогресс, нужно закрепить результат.
— Я никуда не тороплюсь, — спокойно отвечает он, протягивает руку и заправляет прядь волос ей за ухо.
Ему чудится, что в ее мире черный становится на пару оттенков светлее. Неважно, сколько понадобится времени, но Скорпиус постарается раскрасить его красками, а пока хватит и серого. Никто ведь не говорил, что будет легко, все убеждали, что невозможно.
— А я и не отпущу. — Ее улыбка превращается в оскал, но Скорпиусу даже нравится.
Теперь ее очередь мучить и наслаждаться чужими криками. Все правильно, круг замкнулся. Он отдаст ей долг сполна.

«Когда кажется, что хуже уже быть не может, вспомни, что у тебя могла бы быть аллергия на огневиски».
Эти слова в последнее время все чаще звучали в ушах Кэти Белл. Ее дедушка был отменным юмористом и хохотуном, рассказывая маленькой внучке байки про охоту на драконов в лесах Ирландии или столкновения болельщиков на турнире по квиддичу в дремучем одна тысяча девятьсот сорок шестом году. При этом от него всегда пахло хорошим одеколоном, крепким табаком и, иногда, тем самым огневиски.
Когда шестилетняя Кэти с разбитыми коленками и громким воем прибежала в дом, дед не стал причитать над ней, как сделала бы это ее мать. И даже не стал ругать за неуклюжесть, про которую не преминул бы упомянуть ее отец в ходе воспитательной беседы. Он лишь достал из нагрудного кармана потертый, но чистый, носовой платок, плеснул на него добрую порцию ядреной жидкости из бутылки, которую только что торопливо спрятал в ящик стола, и приложил к расцарапанным коленям Кэти.
- И обеззаразит, и пахнет приятно, а? – подмигнул он притихшей внучке.
Под платком неимоверно щипало, да и густой аромат спирта сразу разошелся по всей комнате, однако Кэти полностью доверяла деду. Она присела на край софы и с серьезным видом протерла ладошкой выступившие не столько от боли, сколько от обиды, слезы.
- Только матери не говори, - шепнул дед, сунув в руку ей огромную конфету и отпивая при этом из той самой бутылки.
Дед уже давно умер, а его подбадривающий голос до сих пор звучал внутри Кэти в самые тяжкие минуты жизни. Вот как сейчас, например.
Вопреки своим планам и надеждам родственников, Кэти Белл не стала профессиональным игроком в квиддич. Не стала она и мракоборцем. Иногда она совсем не понимала, как после нескольких лет скитаний с одной работы на другую ее закинуло в банк Гринготтс. Однако вот уже две недели она была стажером в отделе оформления документации, длинное название которого она забыла уже спустя десять минут после того, как ее начали вводить в курс дела.
«Новая работа – это как начать жизнь с чистого листа» - написала ей мать, когда Кэти отправила домой сову с известием, что она нашла работу и сняла другую квартиру в одном из кварталов Лондона, поближе к Гринготтсу. Кэти не нашлось, что возразить на это. За последние полгода это был уже пятый «чистый лист». Даже неиссякаемому оптимизму мог прийти конец, а у Кэти после Хогвартса осталось его не так уж и много.
По крайней мере, работа в чистом и светлом банке была куда лучше расстановки нескончаемых и тяжелых книг на полки «Флориш и Блоттс» или же чистки «ароматных» клеток волшебных существ в новом магазине Косого переулка. Так думала Кэти, шагая в первый день по гулкому, богато отделанному мрамором, коридору. Ей нравилось видеть свое смутное отражение в стенах, отполированном полу, слышать из приоткрытых дверей скрип перьев и звон монет. Действительно, «чистый лист».
Естественно, ей не доверили провожать клиентов к банковским ячейкам или оценивать драгоценные камни, взвешивая их на крошечных и чрезвычайно точных весах. Этой работой занимались исключительно гоблины – на столь важные должности люди практически не допускались. Поэтому Кэти, в очередной раз ощущая себя самым младшим и бесправным сотрудником, без всяких споров взялась за работу с документами.
Она никогда не думала, какая гигантская бумажная сеть опутала внутреннее устройство Гринготтса. Снаружи казалось все просто: вот стоят охранники и проверяют всех на входе, вот за конторками сидят гоблины и работают с клиентами, вот дверь в конце зала для входа в подземелье с банковскими ячейками. Однако за многочисленными боковыми дверями оказались еще десятки абсолютно одинаковых дверей с золотыми табличками и ворохами документации: учет и история каждого клиента, информация о самих сотрудниках, своды законов и предписаний. Через пару дней Кэти узнала еще и о самом охраняемом (после сейфов) небольшом помещении, где была собрана и, по слухам, тщательно зашифрована опись всех вещей, которые лежат в ячейках. Конечно же, клиентов уверяли, что никто, кроме них самих, не знает о содержимом собственных ячеек, но для пущей безопасности гоблины тайком все же составили такой список.
«Наверное, решили перестраховаться», - с улыбкой подумала Кэти, вспомнив историю о том, что в подземелье несколько лет назад проделали Гарри, Рон и Гермиона.
Вот уже полдня она сидела и уныло взмахивала палочкой над стопкой обновленных правил для многочисленных сотрудников банка, копии которых все множились и множились. Относительная тишина в соседних кабинетах и шелест листков повергали ее в сонное состояние. Еще немного, и она просто заснет здесь, забытая всеми и погребенная под тонной никому ненужных правил.
Резко распахнувшаяся дверь заставила Кэти вздрогнуть и дернуть палочкой так, что сделанные копии с шумом разлетелись во все стороны. На пороге стояла мисс Грамблер, начальница отдела «Обработки первичной информации и как-то-там-дальше-еще». Несмотря на свой низкий рост, она всегда словно возвышалась над остальными, сканируя всё и вся своими черными непроницаемыми глазами. Кэти, когда было настроение, иногда играла сама с собой в игру «Угадай, чем на этот раз недовольна мисс Грамблер». Однако сейчас от неожиданности она только выпрямилась на стуле и судорожно сжала в руке волшебную палочку. В голове было пусто.
- Одета вроде нормально, - пробормотала мисс Грамблер себе под нос таким басом, что ее слова раскатились эхом до конца коридора. – Бросай эту чепуху, Белл, и иди за мной.
Ее рука с крупными перстнями брезгливо ткнула в кучу листов, усеявших пол, а затем сделала знак в сторону мраморного холла. Кэти быстро одернула свою блузку и пошла следом за покачивающейся при каждом шаге начальницей. Главным правилом, которое она усвоила за эти дни, было «Никогда не спорь с мисс Грамблер».
После желтоватого света в кабинете белоснежность главного холла на несколько секунд ослепила Кэти. Она зажмурилась, отмечая краем глаза, как много людей собралось сегодня в банке. Дородные волшебники и худенькие волшебницы, молодые маги и пожилые колдуньи – казалось, половина магического Лондона собралась сегодня здесь, громко переговариваясь или споря с гоблинами. Мисс Грамблер цепко схватила Кэти за руку и тараном протащила ее через всю толпу к одной из стоек, стоящих возле входа.
- Поработаешь сегодня с посетителями, это несложно.
Кэти молча уставилась на нее, нервно приглаживая волосы ладонью.
- Да когда ты бросишь эти ребяческие жесты? – рявкнула она в ответ, благо в гуле толпы даже ее басовитый голос было слышно не так громко.
Достав их недр своего кургузого пиджака потрепанный бейдж, она резво приколола его к блузке Кэти и шлепнула на стол перед ней стопку свитков.
- Будешь спрашивать клиентов о цели посещения, сверять с записями и направлять их в зависимости от того, что им надо, вон к тем стойкам, - она махнула в сторону трудящихся над весами и бумагами гоблинов. – Посетителей сейфов направляй вон в тот угол, - толстый палец указал на сгрудившихся возле огромной двери, ведущей в подземелья, группе гоблинов.
Среди них Кэти узнала многих сотрудников, обычно спокойно сидящих в холле и работающих с посетителями. Теперь они ожидали волшебников и волшебниц, которые массовым потоком растеклись по залу в ожидании своей очереди к сейфу.
- А почему именно я? – спросила Кэти, постепенно ощущая свалившуюся на нее ответственность и немного растерянно оглядывая холл.
- Потому что хочу дать тебе шанс показать себя, - пробурчала мисс Грамблер.
Внутри Кэти что-то словно ёкнуло. Вот оно – шанс. Она просто обязана справиться, других вариантов нет. Ей до ужаса надоело сидеть в четырех стенах и постоянно писать, копировать или разносить написанное откопированное по всем отделам.
- Мисс Грамблер, я так благодарна…
- Мерлин всемогущий, Белл! Ты что, правда поверила, что я даю тебе шанс? Ты видишь, какой наплыв народа? Гоблинов просто не хватает уже, вот я и посадила тебя сюда. Потом снова вернешься к себе. И не смей никому грубить, поняла?
Развернувшись и мигом нацепив на лицо самую милую улыбочку, на какую она была способна, начальница отдела «Обработки первичной информации и как-то-там-дальше-еще» степенно проплыла через толпу, там и сям приветственно взмахивая ручкой очередному знакомому волшебнику. Возле порога она что-то сказала паре охранников, кивнув в сторону Кэти, и скрылась за одной из дверей.
Тут же вновь вошедшая посетительница направилась к стойке, где стояла обескураженная Кэти, и протянула ей небольшой ключик:
- Добрый день, я Амалия Олдриж, хочу посетить свой сейф. Ячейка номер триста восемьдесят пять, мисс… - она бросила взгляд на бейдж, - мисс Бишоп.
Бишоп? Серьезно? Кэти попыталась прочитать фамилию, отчеканенную на ее бейдже, но ничего не вышло – он был приколот слишком высоко.
«Когда кажется, что хуже уже быть не может, вспомни, что у тебя могла бы быть аллергия на огневиски».
Алкоголь Кэти не употребляла, но чувствовала, что к концу дня он ей, возможно, понадобится. Улыбнувшись как можно шире, она нашла фамилию посетительницы в выданном ей списке клиентов, сверила ее с номером ячейки и вернула ключ.
- Пройдите к дверям, пожалуйста, мисс Олдриж. Вас проводят к сейфу.
- Я миссис, - заявила та в ответ, забирая ключ и отходя в сторону.
Кэти зажмурилась. Ну конечно миссис! В записях же информация обо всей их семье, в том числе и о ее муже. Вот дура!
- Добрый день, хочу разменять галлеоны на кнаты! – протараторил перед ней чей-то требовательный голос.
Стоящий перед ней волшебник, одетый в не самый внушающий доверия потрепанный костюм и залатанную черную мантию, тряс в воздухе небольшим мешочком.
- Простите?
- Глухая что ль? – беззлобно спросил тот. – Говорю, галлеоны на кнаты где тут у вас разменять можно?
- А вам зачем? – непроизвольно вырвалось у Кэти. Она тут же прикусила язык, ожидая поток упреков в свой адрес о том, что «не ее это дело».
- Должок хочу вернуть, - внезапно хихикнул волшебник. – Брал у приятеля в долг десять галлеонов, так он теперь назад все пятнадцать требует! Вот пусть подавится теперь мелочью, жлобина!
Кэти указала ему на одну из стоек, пытаясь не слишком сильно таращиться на такого чудаковатого посетителя.
Следующие несколько часов слились в одну карусель из лиц, просьб и упреков. Адекватных клиентов практически не было. Отправляя очередного волшебника к сейфам, Кэти попыталась незаметно пошагать на месте и выпрямить спину – от бесконечного стояния все части тела уже начало ломить. А от натянутой улыбки сводило скулы.
- Драко Малфой, сейф номер семьсот семьдесят семь.
Перед Кэти стоял Драко Малфой собственной персоной. Возле него широко улыбался еще один парень, приветственно подняв руку кому-то знакомому в толпе позади них. Кэти не очень хорошо помнила слизеринцев, которые не играли в квиддич и были младше ее. Однако Малфоя она помнила очень даже хорошо. Тот, по всей видимости, тоже не страдал забывчивостью, ибо перевел взгляд на ее бейдж и ухмыльнулся. Даже после войны и обвинений в сторону его семьи спеси в нем ненамного убавилось.
- Замуж вышла, Белл? – произнес он, пока Кэти для проформы проверяла, есть ли их знаменитая фамилия в списке. – Поздравляю.
Кэти внутренне напряглась, стараясь выглядеть куда более спокойной, чем было на самом деле. Она знала, что в той истории с ожерельем она оказалась случайной жертвой, но ее нелюбовь к Малфою от осознания этого факта никуда не делась.
- Пройдите к тем дверям, пожалуйста, мистер Малфой, - сухо бросила ему Кэти, повернувшись к его спутнику. - Чем могу помочь Вам?
- Блейз Забини, - улыбнулся он в ответ и ловким жестом фокусника достал из внутреннего кармана мантии небольшой ключ, - ячейка…
Он задумался и оглянулся на Малфоя, который стоял чуть в стороне и нервно притопывал ногой в ожидании.
- Друг мой, кажется, я забыл номер своей ячейки.
- Забини, - прошипел Малфой, - не разыгрывай спектакль. Тебе заняться нечем? Только и делаешь, что привлекаешь к себе внимание и задерживаешь меня.
- А ты ведешь себя очень неаристократично, перестань притопывать ногой, как вредная девчонка, - Блейз развернулся к Кэти, молча наблюдавшей за этой сценой. – Прошу простить моего столь невежливого друга, мисс Бишоп. Душные помещения и толчея вокруг никому не прибавляют доброты.
Кэти молча продолжала взирать на Забини, ожидая, пока его поток красноречия иссякнет. Она вспомнила его. Изредка обращала внимание на группу смеющихся слизеринцев в Большом Зале, в центре которой Забини отпускал свои шутки или, трагично прикладывая руку к груди, декламировал стихи на потеху публике. Девчонки толпами сохли по нему, даже некоторые гриффиндорки. Нельзя было не признать, что Блейз действительно был довольно симпатичным, а уж его обаяния хватило бы еще на пару ребят. Однако в настоящее время Кэти было уже глубоко плевать, какие красавцы Хогвартса решили посетить Гринготтс, ибо в зале и правда стало душно. Начинала слегка кружится голова.
- Ячейка пятьсот сорок три, - сдался наконец тот, аккуратно кладя ключ на стойку и выравнивая его с серьезным видом параллельно краю конторки. – Уверенности особой нет, но Вы уж там проверьте.
- Все верно, - отозвалась Кэти, возвращая ключ и привычным жестом указывая в сторону дежуривших проводников. – Пройдите, пожалуйста, вон к тем дверям.
Забини шутливо отвесил поклон и направился вслед за раздраженным Малфоем. В воздухе перед конторкой остался шлейф дорогого одеколона с легкой примесью столь же дорогих сигар.
Кэти терпеть не могла мужской парфюм, равно как и курящих. Она ходила на несколько свиданий, но потенциальные кавалеры были либо облиты с ног до головы «супер-мужской-туалетной-водой-придающей-уверенность-и-неотразимость», от запаха которой Кэти начинало подташнивать, либо, выйдя из ресторана или кафе, затягивались тонкой сигареткой. Однако аромат, оставшийся в воздухе после ухода Забини, был приятным: терпким, древесным и каким-то… Мужественным?
Перед Кэти возникла высокая плотно сложенная фигура, заслонившая собой светильники на потолке.
- Где тут у вас камешки принимают? – фигура потрясла перед носом Кэти засаленным мешком, в котором что-то перекатывалось и позвякивало.
Пахло от вновь прибывшего посетителя тоже не самым лучшим образом: тонкие ароматы сменились мощным болотистым амбре.
- Оценка и обмен драгоценных камней за третьей стойкой, - Кэти не глядя указала направление рукой.
Она очень устала. Просто вымоталась. Она вообще обедала сегодня? Кажется, нет, ведь мисс Грамблер даже не прислала никого сменить ее, а время на золотых огромных часах на стене приближалось уже к шести вечера. Хорошо, что поток посетителей начал иссякать. Возможно, через пару часов можно будет выйти на свежий воздух, а затем поужинать в каком-нибудь кафе. Дома все равно еды никакой нет. Ее там даже не ждет никто. Кэти с досады и голода пнула гладкую ножку конторки. Как она вообще докатилась до такой жизни? Ее подруги успешно работают, кто-то вышел замуж, кто-то уже даже успел родить, а какие у нее достижения?
Она вспомнила Алисию Спиннет. Та тоже не стала игроком в квиддич, и тоже не вышла замуж. Алисия вообще махнула на все рукой, остригла волосы, отдала половину своих вещей Кэти и уехала на Тибет «познавать дзен». Этот поступок до сегодняшнего дня казался Кэти совсем уж из ряда вон выходящим. А сейчас она сама мечтала сидеть где-нибудь в горах в позе лотоса, в полной тишине. Рядом бы журчал какой-нибудь источник, дающий Мудрость и Просвещение, а Кэти…
Шум возле конторки заставил вернуться ее к действительности. Прямо напротив стояла одна из волшебниц, которую часом раньше Кэти отправила к сейфам. Теперь она была в сопровождении пары гоблинов и гневно сотрясала кулаком воздух. До Кэти не сразу дошло, что на нее кричат.
- Подменила мне ключ и думала, я не замечу этого?! Да тебя после такого уволят быстрее, чем я щелкну пальцами!
Многие оглядывались на них с любопытством, а через зал уже бежала раздувшаяся от возмущения мисс Грамблер.
- Что произошло, миссис Фоули? – пропела она, грозно косясь на растерявшуюся Кэти.
У той упало сердце. Семейство Фоули было чистокровным и очень известным. Гектор Фоули был министром магии в двадцатых годах, а его внук вроде даже учился на Пуффендуе. Оскорбишь эту семью – и точно вылетишь из Гринготтса уже буквально этим вечером.
- Она подменила мой ключ! – волшебница перешла на ультразвук. – Взяла мой, а мне выдала подделку, и теперь я не могу попасть в свой сейф!
Кэти задохнулась от абсурдности такого обвинения. Откуда бы она вообще взяла поддельный ключ? Да и зачем вообще ей это надо?
- Небось думает, раз работает здесь, так сможет потом в мою ячейку забраться! – невменяемости миссис Фоули могла бы позавидовать сама Беллатриса Лестрейндж. – Я требую вернуть мой ключ!
Кэти как во сне следила за объяснениями мисс Грамблер, что их сотрудница никак не могла совершить такое злодеяние, поскольку все равно ее не пустили бы в подземелья. Однако миссис Фоули, слегка выжившая из ума дама, яркая актриса в прошлом и отчаянно скучающая пожилая дама в настоящем, лишь повышала уже и без того высокий голос и требовала справедливости, а также грозила «пожаловаться, кому надо». В конце концов мисс Грамблер заверила миссис Фоули, что «мисс Бишоп будет уволена, а ключ непременно найдут и доставят домой лично в руки».
- Ты же понимаешь, - пробасила она Кэти, когда все еще слегка возмущающуюся посетительницу проводили из холла в комнату отдыха, - она теперь раструбит везде об этом. А уж если снова увидит тебя здесь, у нас будут большие неприятности. Так что собирай свои вещи и уходи. Деньги мы тебе заплатим.
У Кэти задрожали руки. Она целый день держалась и улыбалась. Она молча проглатывала ехидные комментарии по поводу ее умственных способностей и расторопности в целом. Ноги уже отказывались стоять ровно, требуя снять туфли и присесть хоть на пять минут. А вдобавок ко всему, ее еще и увольняют теперь из-за прихоти какой-то чистокровной старушенции, которой просто захотелось устроить спектакль. Глаза начали застилать слезы. Всегда сильная и терпеливая, Кэти почувствовала, что ее внутренний стержень уже не выдерживает постоянно сваливающихся на нее неудач. Как будто то проклятое ожерелье стало началом череды мелких неприятностей.
Она всхлипнула, подхватила свою сумку и молча направилась к дверям. Если начнет спорить или хоть что-то говорить, только разревется. А этого Кэти даже при самой плохой игре никак не могла себе позволить. Выйдя на улицу, которую уже слегка окутали сумерки, она пошатнулась. Желудок свело спазмом.
- С вами все в порядке? – над ухом послышался знакомый голос.
Кэти не ответила и не подняла головы, опершись о стену банка. Знакомый тонкий аромат дорогого парфюма и сигар окутал ее. Она вдруг вспомнила дедушку, который лечил ее разбитые коленки, когда ей было точно так же обидно, как сейчас. Но тогда соседский мальчишка просто отнял у нее куклу, толкнув в яму, а теперь у нее отняли работу, толкнув опять куда-то назад. Сил начинать «с чистого листа» уже не осталось.
Кэти судорожно выдохнула и посмотрела на Забини, стоявшего возле и с интересом наблюдавшего за ней.
- Вы замечательно работали, мисс Бишоп, - сказал он полушутливым тоном. – Не обращайте внимания на старуху Фоули. Она наверняка перепутала ключи в своей сумке. Вот увидите, она еще вернется и прощения попросит.
Кэти недоверчиво взглянула на него. В животе предательски заурчало. Она смутилась и скрестила руки на груди, постаравшись придать себе уверенный вид.
- А не хотите ли поужинать со мной, мисс Бишоп? – в глазах Блейза заплясали смешинки. – Не знаю, как Вы, а лично я очень проголодался, пока мариновался в вашем банке.
В любой другой раз Кэти ответила бы отказом. Идти в кафе с явным ловеласом и бабником, да еще на ночь глядя – это было не в ее принципах. Но день был настолько длинный и тяжелый, а Блейз выглядел настолько обаятельно, в ожидании ответа протянув ей руку, что она кивнула и произнесла:
- А почему бы и нет? Только моя фамилия не Бишоп. Меня зовут Кэти Белл.
- Я знаю, - довольно ответил Блейз, взяв ее под руку и направляясь вниз по улице уверенным, но не быстрым шагом. – Но все равно, очень приятно познакомиться, Кэти Белл.

Примечания
1. Фамилия мисс Грамблер переводится дословно как «ворчунья».
2. Семейство Фоули и его представители взяты из списка чистокровных волшебников сайта http://ru.harrypotter.wikia.com/wiki/Портал:Старт, однако конкретно миссис Фоули – чистой воды вымысел)

Поздним вечером Северус Снейп мерно мерил шагами пол своего кабинета. За его спиной ярко полыхал камин, отбрасывая на стены рваные мечущиеся тени, как нельзя лучше соответствующие внутренним метаниям профессора. В подземельях никогда не бывает душно, тщательно продуманная древними мастерами вентиляция исправно доносит свежий воздух ко всем уголкам в замке, но сейчас Северус ощущал явную нехватку воздуха. Плотно застегнутый воротничок давил на горло и Снейп, закладывая очередной вираж, неистово дернул его, оторвав пуговицу. Та, весело блеснув напоследок, улетела прямиком в камин. Момент её гибели остался незамеченным – все мысли зельевара охватывали одно: завтра Темный Лорд призовет его к ответу и единственные слова, которые он согласен будет услышать:

– Мой Лорд, вот фиал, который вы сказали принести.

«Что это? Проверка на вшивость или Лорд и вправду уверен, что Снейп способен взять что-либо из директорского кабинета без ведома хозяина». Но Альбус ни на секунду не оставляет его одного в кабинете, а попасть туда в отсутствие директора и вовсе не представляется возможным. Вся защита школы запитана на директора. Если попытаться проникнуть в кабинет, замок сразу же оповестит Дамблдора, а тот примчится на всех парах, чтобы поймать нарушителя покусившегося на святая святых. И даже если Северусу удастся улизнуть незамеченным, то уж обнаружить пропажу и сложить два и два не составит труда для директорской смекалки. По телу пробежал озноб. Заложив очередной вираж, Северус упал в стоявшее перед камином кресло и вытянул ноги к огню. Сложив ладони домиком, он устало потер переносицу кончиками пальцев. «Коньяку бы сейчас, двойную порцию. А лучше бутылку». Но Северус не имеет права поддаться отчаянию. Он просто обязан придумать способ.

– Тайли! – рявкнул он в воздух. С громким хлопком возле кресла появился молодой эльф. Уши опасливо поджаты, в глазах настороженность. – Принеси мне крепкого чаю.

Эльф громко исчез, чтобы, появившись через полминуты, нанести Снейпу третий звуковой удар по перенапряженным до предела нервам.

– Пятиногово отродье! Ты же всемогущий эльф! Неужели ваша магия не позволяет убрать эти шумовые эффекты?

Эльф затравленно сжался и его глаза подозрительно заблестели.

– Тайли не д-должен, - прозаикался он. – Эльфы дали клятву появляться так, чтобы волшебники ощущали их присутствие. Чтобы ни один домовик не подслушал секрет, не предназначенный для его ушей.

– То есть появляться незаметно вы можете, но не имеете права? – задумчиво протянул Северус глядя будто сквозь эльфа. В голове забрезжил свет надежды.

– Да сэр! – Тайли подобострастно закивал головой, но Северуса это уже не интересовало. Чтобы не спугнуть появившуюся мысль он молча отправил эльфа восвояси взмахом руки.

«Как же её звали? Мать же несколько раз упоминала… Мора… Мойра? Морла!» - всплыло в голове подходящее имя. Не смея еще верить в собственную удачу, Снейп тихо позвал:

– Морла?

Перед ним тут же с хлопком появилась старенькая эльфийка. Она была очень стара, вся маленькая и сморщенная, казалось, будто вся она – только одни огромные выцветшие глаза в море морщин. Северус сразу подметил настороженность в её взгляде, видимо это естественная реакция на его персону в среде эльфов. Следовало подбирать слова аккуратней.

– Морла, ты помнишь время, когда служила роду Принц?

– Да, мой господин, - голос старухи был на удивление глубоким. Её ответ на секунду ошеломил Снейпа так, что он даже задал другой вопрос, чем собирался.

– Почему ты назвала меня господином?

– В господине течет хозяйская кровь. Эльфы чуют кровь господ, вы - наследник рода, хоть и не признанный.

– Разве мою мать не изгнали из рода? Я полукровка, сын магла, могу ли я быть…

– Все другие члены рода уже почили и род прервался. Но кровь Принцев у вас сильнее грязной примеси. Магия рода признает Вас наследником, стоит лишь заявить на неё права.

Северуса затрясло. Столько лет считать себя отвергнутым, бороться за право быть признанным, когда он мог быть таковым на самом деле! Дед уже двадцать лет, как умер. Почти сразу после смерти матери. Северусу гордость не позволила пойти к смертному одру, просить признать его частью семьи. О других родственниках и вовсе ничего не слышал. Но он мог хотя бы сейчас… Имел полное право! Северус резко встал:

– Я заявляю на магию рода Принцев права. Я внук Эдвина Френсиса Принца, последний из живущих ныне Принцев являюсь наследником по праву крови! – произнося это, Северус почувствовал охватившее его тепло, будто в каждый сосуд его тела хлынул поток живительной магической силы. Магия рода приняла его. Старая эльфийка смотрела на него с истинным благоговением. Не выдержав напора чувств, она рухнула на колени, прижав крохотные кулачки к груди. Из её глаз хлынули слёзы.

– Господин! Морла не чаяла уж дождаться момента, когда сможет вновь служить своему роду. Думала, так и зачахну в этом замке. Магия школы не может сравниться с силой родового поместья. Какое счастье будет вернуться туда вместе с вами и молодым господином!

Северус не до конца еще отошел от эйфории ощущения новопришедшей силы. Причитания домового эльфа он слышал как сквозь вату, но на последние слова не смог не обратить внимания. Почему-то стало жаль разочаровать Морлу, но он поспешил предупредить:

– У меня нет наследника и, вероятно, никогда не будет. Да и в родовое поместье я пока возвращаться не собираюсь. Более того, о произошедшем никто не должен знать!

Мордочка эльфийки приняла виноватое выражение, блеклые глаза посмотрели с раздражающей жалостью, но Северус не успел разозлиться, так как последующие её слова выбили почву у него из-под ног. Тихие слова прозвучали оглушающе звонко:

– У господина есть сын. Господина заставили забыть об этом.

Мир вокруг Северуса закружился, показалось, что сердце пропустило удар. Северус едва сам не упал на колени, наклонившись и схватив старушку за плечи:

– Как? Как это произошло?!

– Морла не знает, - прорыдала та. – Морла может только отвести туда, где господин сам сможет посмотреть.

В следующую секунду неожиданный рывок аппарации оглушил Северуса. Вокруг было темно и Северусу понадобилось почти две секунды, чтобы осознать, что потемнело не в глазах. Характерное щелканье, тиканье и посвистывание механизмов сообщило Снейпу, что он находится там, куда и намеревался попасть с самого начала. Но сейчас ему было откровенно наплевать на Лорда и его поручения. Слишком многое изменилось в его жизни за последний час, чтобы блюсти чужие интересы.

Оглядевшись вокруг, Северус выяснил, что кабинет абсолютно пуст, даже феникс отсутствовал на своей жердочке. Директор явно покидал кабинет впопыхах: стеклянный шкаф, в котором хранились воспоминания, остался распахнут настежь, а думосбор стоял перед ним на резном столике. Тихо всхлипнув, Морла указала тоненькой лапкой на него. Снейп подошел ближе и увидел, что в сосуде уже клубятся вылитые воспоминания. В голову закралась мысль о подготовленной ловушке, но раньше, чем та успела оформиться полностью, эльфийка подбежала к шкафу и открыла в его глубине потайную дверцу. За ней стояло всего несколько флаконов. Первым Северус заметил тот, о котором говорил Лорд, и почти автоматически положил его за пазуху. А вот сразу за ним обнаружился другой флакончик поменьше, на котором витиеватым почерком значилось «СС/ЛЭ». Его Северус доставал дрожащими руками и с леденеющей от страха душой. Что здесь, что именно его заставили забыть? Поспешным движением он очистил думосбор и небрежно стряхнул содержимое в первый попавшийся сосуд. Выливая свой флакон в освободившийся артефакт, Северус с тревогой отметил, что воспоминаний много, слишком много, будто у него отняли целую жизнь. Впрочем, так оно и было. Но неизвестно насколько затянется просмотр.

– Морла, как только директор вернется в замок, ты должна сразу сообщить мне. Немедленно.

И не теряя больше ни секунды Северус наклонился к думосбору.

***
Воспоминания принадлежали директору. Альбус Дамблдор моложе нынешнего лет на двадцать стоял в тени дерева и наблюдал за расположившейся у другого дерева парочкой студентов. Северус вздрогнул, узнавая в рыжеволосой девушке Лили и с недоумением посмотрел на опирающегося о её колени парня. Лили перебирала нежными пальчиками черные пряди длинных волос, весело что-то рассказывая, и в довольно жмурившемся от ласки пареньке Северус узнал… самого себя. По венам прокатилась острая волна отчаяния пополам с неуместной ревностью. Вдруг Лили замерла в ответ на какую-то его-молодого реплику, а затем, наклонившись, чувственно поцеловала в губы. У Северуса судорожно сжалось горло – это наверняка должно было быть его самое счастливое воспоминание, вот только Лили Эванс никогда не целовалась с ним сидя под деревом на берегу Черного озера.

Вокруг резко потемнело – это изменилось воспоминание. Он очутился в темном коридоре замка, а в нише неподалеку слышались шорохи и голоса:

– …быть осторожным. Я не шучу – Поттер от ревности сегодня чуть не проглотил свой галстук. Я боюсь, что он что-то задумает.

– Я могу за себя постоять, Лили, ты же знаешь.

– Но не тогда, когда они нападают вчетвером из-за угла.

В нише ненадолго воцарилась тишина. Прервавший её голос Лили звенел от плохо скрытого отчаяния. Будто она уже тогда предчувствовала беду.

– Пообещай мне кое-что, Севс.

– Для тебя – всё, что угодно…

– Пообещай, что мы всегда будем вместе.

– Я ни за что не брошу тебя, Лили! Я буду любить тебя всегда.

– И я тебя всегда…

В следующее мгновение Северус вновь перенёсся. Тот самый коридор, в котором Снейп когда-то услышал одни из самых страшных слов в своей жизни. По всей видимости он-молодой только что сопроводил Лили к входу в её башню. Полная дама деликатно изображала, что спит, слишком натурально похрапывая. Северус оказался прямо напротив Дамблдора, что скрывался за поворотом коридора. При взгляде на директора он ощутил такую ненависть, что не будь тот воспоминанием, умер бы на месте без всякой авады. Диалог стоящих неподалеку подростков перешел на повышенные тона, отвлекая на себя его внимание.

– Еще одно доказательство, что твои гриффиндорцы – непроходимые тупицы. Давно пора Поттеру понять, что с твоей стороны ему ничего не светит. Или? – Северус внутренне содрогнулся от язвительной желчи, прозвучавшей в последнем слове-намеке.

– Да что ты себе позволяешь, Севс! – голос Лили был полон негодования. – Они просто мои друзья. Я не могу отказать им в помощи. Или, может, ты хочешь, чтобы я и вовсе отказалась от дружбы?

– Я от своих друзей отказался, – ледяной тон, которым это было произнесено, не предполагал компромисса.

Лили ахнула:

– Да как ты можешь сравнивать! Мальсибер и Ейвери просто использовали тебя, неужели ты до сих пор не понимаешь.

– Нет, это ты не понимаешь, что Блэк и Поттер используют твою жалость к Люпину и Петигрю. Думаешь, Поттер посмотрел бы в твою сторону не будь ты старостой и лучшей ученицей на курсе?

– Я им нужна не поэтому! Ты говоришь какую-то ересь.

– Поттеры такие же чистокровные снобы, как и Блэки, вот только их сынок не откажется от родительского наследства ради тебя.

– Чего уж там! Говори прямо: «Ради гряз…», - Северус не дал ей закончить слово, прикрыв её рот ладонью. Его голос сразу потерял всю свою жесткость, наполнившись отголоском отчаяния:

– Не надо Лили, я прошу. Ведь я уже тысячу раз извинился, – Снейп обреченно опустил руку. Лили тут же её схватила и вынудила парня посмотреть ей в глаза. Её голос стал тих и серьёзен:

– А я простила тебя. Но это не отменяет того, кем я есть.

– Я люблю тебя, Лили. Ты дашь мне шанс?

– Я уже дала тебе тысячу шансов, неужели не дам еще один? – Лили лучезарно улыбнулась, и Снейп порывисто накрыл эту улыбку поцелуем.

Северус прикрыл глаза пытаясь сдержать подступающие слёзы. Этого всего не было, не было и не будет уже никогда! Прикрытые веки обожгло ярким светом и до ушей донеслись знакомые звуки – он снова оказался в директорском кабинете. Был солнечный день и яркие лучи безжалостно высвечивали отсутствие румянца на щеках сидящей в гостевом кресле Лили. Юноша, стоявший рядом, крепко сжимал её плечо, а она накрывала ладонью его руку. В глазах обоих горело подростковое упрямство.

– Мы так решили, сэр. Мы вырастим этого ребенка. О другом не может быть и речи.

– К сожалению, я вынужден настаивать на обратном, – директор казался олицетворением прискорбности. – Если Лили сейчас прервет учебу, неизбежно поползут слухи. Я не могу рисковать престижем школы.

– Но не можете вы, в самом деле, требовать от меня убить своего ребенка!

Лили была очаровательна в праведном гневе. Не смотря на разыгрывающуюся перед ним драму, Северус залюбовался ею. Абстрактный ребенок не мог соперничать с возможностью лицезреть её светлое лицо и упиваться звуками её голоса.

– Ну что вы, Лили. Об убийстве речь не идет, – Дамблдор оставался невозмутимым. – Я могу предложить вам идеальный выход, который удовлетворит всех нас.

– Неужели, милочка, вы думаете, что являетесь первой мамашей в стенах этой школы.

Северус удивленно обернулся на женский голос – позади него оказалась мадам Помфри. На вид она была ненамного старше Лили, так что, взятый ею покровительственный тон, ей абсолютно не подходил.

– Есть одно зелье. Оно отлично подходит для подобных случаев. Модифицированное зелье Стазиса может задержать развитие беременности больше чем на полгода. Как раз хватит времени, чтобы спокойно доучиться, сдать экзамены и окончить Хогвардс, – продолжил Дамблдор, будто его и не перебивали.

– А оно не навредит развитию малыша? Он точно сможет потом родиться? – Лили взволновано посмотрела на Помфри.

– Пока что никто не жаловался, – недовольно скривилась та в ответ.

– Я никогда не слышал о таком зелье, – подал наконец-то голос юноша. – Я должен изучить его поподробней. У него могут оказаться побочные эффекты.

– Северус, ты можешь доверять мне. Я ценю твой талант к зельеварению, но вряд ли ты столь же силен в колдомедицине. Поверьте, я не могу допустить, чтобы что-нибудь навредило моим ученикам. Тем более что, как сказала мадам Помфри, вы не первые оказавшиеся в подобной ситуации. Ах, молодость… – директор покачал головой. – Но не стоит тратить драгоценное время. Чем раньше мисс Эванс примет зелье, тем дольше будет оказанный им эффект. Я настоятельно рекомендую отправиться в больничное крыло прямо сейчас.

Лили неуверенно взглянула на молодого парня, тот, поколебавшись, все же кивнул и помог ей встать с кресла. Мадам Помфри, деловито пройдя сквозь стоявшего на её пути Снейпа, взяла девушку за руку и шагнула вместе с ней к камину. Через минуту обе покинули кабинет. Молодой Снейп собирался выйти вслед за ними, но его остановил властный голос Дамблдора:

– Северус, задержись немного.

Парень оглянулся. Директор встал со своего места и палочка уже была в его руках. Невербальное заклинание заставило юношу замереть. Снейп почувствовал острое желание задушить старика, просто схватить и сжимать, пока не лопнет его горло изрыгавшее слова:

– Мне так жаль, мой мальчик, так жаль. Но я не могу рисковать. Чего стоит счастье одного парнишки против блага нескольких тысяч людей. Ты мне дорог, Северус, но твоё личное счастье - та самая скорлупа, не разбив которую, я не смогу спасти этот мир. Не волнуйся, Лили будет счастлива. Но без тебя. Обливиэйт.

Снейп до боли закусил кулак, глядя на самого себя. «Pro bono publico»* значит. Вот как он потерял Лили. Но как же его сын? Заволокшиеся туманом забытья глаза парнишки поблекли в вихрях сменившегося воспоминания. Лили сидела на постели в больничном крыле, рядом суетилась Помфри. Дамблдор быстрым шагом подошел к ним.

– Вы уже приняли зелье, мисс Эванс?

– Да, профессор. А где Северус?

– Мне необходимо сказать вам еще несколько слов. Наедине. Мадам Помфри, вы не могли бы оставить нас ненадолго?

Медсестра, коротко взглянув на директора, без возражений отправилась в свою подсобку. Директор махнул ей вслед рукой, накладывая предположительно заглушающие чары. Лили всполошилась:

– Что происходит? Профессор Дамблдор?!

– Не волнуйтесь, моя девочка, вам это вредно сейчас, – и как только за медсестрой окончательно закрылась дверь, шепнул: – Обливиэйт. Легилименс.

Лили притихла. Дамблдор почти минуту всматривался в её остекленевший взгляд, корректируя и замещая воспоминания. Наконец он отступил от девушки и заговорил:

– Мне очень жаль. Северус оказался настоящим подлецом, Лили. Как хорошо, что ты его не простила за то слово. Присмотрись-ка получше к Поттеру, мальчик души в тебе не чает. Ты будешь счастлива с ним, Лили, родишь ему сына.

Лили улыбнулась глупо, бездушно, словно кукла кивнула в ответ головой.

– Да, он много раз звал меня на свидание, наверно стоит согласиться. Я дам ему шанс.

***

Больше Северус не в силах был смотреть. Всем своим естеством он рванулся прочь из палаты, из воспоминаний, прочь от этой чужой девушки. Вырвавшись из омута, Северус пошатнулся и упал на колени, судорожно сжимая на груди сюртук. Глухое отчаянье, нараставшее в душе всё время просмотра воспоминаний, превратило сердце в остроугольный камень. Хотелось разорвать в клочья и жилет, и ребра, лишь бы вытащить эту тяжесть, убрать боль раздавленной души. Слёзы застили глаза, Северус хрипел пытаясь вдохнуть и не мог, не мог дышать. Мерный стук механизмов превратился в грохот камнепада погребающего под собой остатки разума. Неизвестно откуда взявшийся Фоукс верещал так отчаянно, будто намеренно пытался заглушить свалившиеся на Северуса шумной волной обрывки украденных воспоминаний. Все эти годы он часто видел в снах её улыбку, чувствовал нежные пальцы, тихий шепот-дыхание у уха, вкус сладких губ – это всё была она, было на самом деле, ведь ничто не исчезает бесследно. Она была с ним. Принадлежала ему. Но Дамблдор, руководствуясь только себе известными соображениями, отнял у него всё, и узнать об этом оказалось в стократ больней, чем пережить её смерть. «Гореть тебе в аду за это, Альбус. Гореть в аду и я лично отправлю тебя туда»

Неизвестно сколько Северус простоял так, пока заметил перед собой полные ужаса глаза своего домового эльфа. Выбраться из круговерти обрывков собственной души было куда сложней, чем из омута чужой памяти.

– Госпо-дин, господи-и-ин! – выла перепуганная до полусмерти эльфийка. – Директор вернулся в школу. Он на крыше Астро-номической ба-ашни.

– Перенеси туда, – выдавил Северус едва шевеля губами. Всё отчаяние, вся его тоска в один миг перевоплотились в бушующий пламень ярости.

***
Старик находился в полубессознательном состоянии. Он опирался на плечо мальчишки, при взгляде на которого у Снейпа вновь глухо взвыла в груди тоска. Неотвратимо приходило осознание – вот он, Гарри Поттер. Сын Лили. Его сын.

Парень вскинул голову на звук аппарации эльфа и, увидев Северуса, воззвал о помощи:

– Профессор Снейп! Помогите! Помогите директору… – он осёкся, рассмотрев выражение лица Снейпа.

Вид у того был не лучше, чем у инферналов от которых они только что вернулись. Столько же жадного блеска в глазах. Искривленный в жутком оскале рот. Снейп взмахнул палочкой и отшвырнул мальчишку к стене, припечатав его Петрификусом. Сейчас он желал думать только о расправе над чудовищем, уничтожившим саму суть его жизни. Дамблдор пытался сконцентрировать на Снейпе взгляд, что удавалось ему с трудом. Оставшись без опоры он едва не упал, но удержался на ногах. Впервые Северус видел старика в таком немощном состоянии. Тот выглядел старее своих лет, глаза потеряли осознанность. Впрочем, Северуса он узнал.

– Северус, что случилось? – язык заплетался и слова выходили невнятными. – Что-то в школе? Кто-то погиб?

– Я погиб. Лили погибла, – желчно процедил Снейп.

Директор недоуменно нахмурился. Северус выглядел как безумец и говорил как безумец.

– Скажи мне, Альбус, лишь одно – зачем. Зачем ты отнял у меня всё? Это твоё общее благо, оно того стоило? Стоило того, чтобы я ненавидел и презирал собственного сына! – Снейп махнул рукой в сторону Гарри.

Теперь директор понял всё до обидного быстро. Северус видел, как в его глазах зажегся огонек понимания, а в следующую секунду уже вынужден был уворачиваться от заклинания. Но координация старика подвела, он попросту промахнулся и Северус без труда его обезоружил. Альбус обессилено оперся об перила и умоляюще протянул руку:

– Северус, прошу тебя, выслушай…

– Я слушал тебя много лет. Я доверял тебе как никому другому. А ты мне лгал! Это ты убил её, а не Лорд. Убил, отдав глупому Поттеру. А я бы смог её защитить! Почему ты вмешался в наши судьбы, возомнил себя Мерлином?! – Снейп в остервенении взмахнул палочкой наотмашь и голова директора дернулась, будто от невидимой оплеухи. Седые пряди прилипли к взмокшему лбу.

– Пророчество… – прохрипел Дамблдор, – было ещё одно. Давно. Я слишком поздно смог его растолковать. И пытался всё исправить. Никто не должен был погибнуть, кроме Волдеморта. Что-то пошло не так…

– Всё пошло не так! Нужно было просто оставить нас в покое. Лили… я бы смог защитить её. И своего сына!

– Нет. В пророчестве ясно было понятно одно – у тебя не должен был родиться сын. Если бы Гарри остался твоим, он стал бы сильнейшим сторонником Волдеморта. Я провел кровный обряд замещения, он больше не твой сын. Ты – ключевая фигура, Северус, твоё счастье стоило слишком дорого когда на кон встал целый мир. Я не мог допустить…

Увещевающее блеянье старика выводило Северуса из себя. Он не мог слушать подобную чушь, слушать о том, что вся его жизнь была попрана в угоду досужим домыслам. В какой-то момент он достиг предела терпимости. Его палочка была направлена в сторону Дамблдора и вся ненависть, ярость и боль нашли выход из души Северуса, устремившись наружу сквозь этот проводник. Невербальная Авада вышла неосознанной. В какой-то момент глаза застила пелена ненависти и Северус увидел, будто со стороны, как в директора бьет зеленый луч, как безвольное тело кучей скомканного тряпья перелетает через парапет. Выпустив из себя всю эту волну он просто обессилено опустил руки и голову вниз. На душе горчило, как и во рту, и к этому привкусу добавлялся металлический оттенок крови. Это он стиснул зубы до такой степени, что десна закровили. Легкий ветер отчего-то холодил лицо, но Северус не ощутил бы сейчас и пламени дракона.

Прошло несколько мучительно долгих минут, прежде чем Снейп вспомнил, что находится на башне не один. Повернув голову, он посмотрел на застывшего мальчика. Тот, под его пристальным взором, казалось, несколько раз успел проститься с жизнью, пока Северус пытался решить, что делать дальше. «Ненавистная внешность и столь трепетно любимые глаза. Мальчишка за всю жизнь не слыхавший от него ни одного доброго слова. Что станет делать он, когда узнает всю правду?»

Сам Гарри находился в большом смятении. Беззвучно рыдающий Снейп, оплакивавший неизвестно что и даже не пытавшийся вытереть слезы, поверг его в шок, который даже перекрыл ужас от произошедшего убийства директора. Всё происходящее казалось абсурдом, бессмысленным кошмаром от которого невозможно проснуться. Гарри смотрел на блестящие в лунном свете мокрые следы на бледном лице Снейпа и ждал, что вот-вот Рон потрясет его за плечо и скажет: «Проснись дружище. Это просто дурной сон. Не можешь же ты вправду быть сыном Снейпа». Но когда профессор посмотрел на него, Гарри подумал, что умереть во сне можно абсолютно реально.

– Морла! – позвал Снейп, неожиданно для самого себя едва не сорвавшись на фальцет.

Та появилась точно между ним и Гарри так, что обездвиженный и лишенный возможности даже моргнуть мальчишка уставился прямо на сухонькую старушку в упор. Ужас в его глазах сменился легким интересом.

– Морла. Этот мальчишка мой сын или нет?

Ельфийка внимательно вгляделась в Гарри, а потом повернулась к Снейпу:

– Внешность чужая, но кровь в жилах – ваша. Морла чует, Морла давно знает. Но не могла прийти, пока хозяин не позвал, – и сжав ладошки эльфийка с умилением стала глядеть на парня.

Снейпу немного времени понадобилось, чтобы принять решение. Он уже практически взял себя в руки и обратился к Гарри спокойным, нейтральным тоном:

– Обряд замещения – это темная магия. Видимо Дамблдору она оказалась не по зубам. В его кабинете – думосбор с его же воспоминаниями. Хочешь всё понять – посмотри.

Затем он опустил взгляд к ельфийке:

– Морла, перенеси По.. парня в кабинет директора. Ответишь на все его вопросы, но поручений никаких не исполняй. Если захочет поговорить со мной – сообщи. Только убедись, что я нахожусь один. Никто, слышишь, никто больше не должен тебя видеть. Выполняй.

И прежде, чем эльф успела среагировать, снял обездвиживающее заклинание. Тело Гарри полностью затекло от столь долгого стояния, поэтому он кулем свалился прямо в тоненькие лапки ельфийки. Но перед тем как исчезнуть в вихре аппарации, он все же успел посмотреть последний раз в лицо Снейпу. В сознании остро запечатлелось странное выражение лица, которое Гарри смог понять намного позже. Сожаление. Чувство печали вызванное осознанием невозможности изменить что-либо.

***

Проводив мальчишку взглядом, Северус подошел к перилам и глянул вниз. Старик лежал внизу сломанной куклой и вызывал ассоциацию с раздавленным комаром. Снейп ощутил глухое раздражение – ненависть не желала удовольствоваться смертью старика. Великий махинатор умер, как и задумывал – от руки Снейпа, значит нужно довести игру до конца. Но одного Северус не позволит однозначно – он не даст убить мальчишку, не позволит тому пойти к Волдеморту, как свинье на убой. И для этого придется продолжить играть свою роль, навязанную чужой волей. Продолжая смотреть вниз, Северус отрешенно поднял руку с палочкой и произнес: «Мосморде». Пространство вокруг озарилось зеленоватым тусклым светом. Не желая видеть сотворённую им самим метку, Северус поспешил покинуть Астрономическую башню. Он добрался уже почти до границы антиаппарационного поля, когда в замке наконец-то поднялся переполох и тело директора обнаружили. Донеслись отдалённые крики, истошный отчаянный женский вой. Ни разу так и не оглянувшись Северус аппарировал прочь.

*«Pro bono publico» – ради общего блага.

Рону Уизли не очень везло в личной жизни.
До шестого курса женский пол вообще мало обращал на него внимание: долговязый, с белесыми ресницами и большой любовью к еде - он был всего лишь «другом Гарри Поттера», не более.
Девушки любят героев или тех, кому благоволит судьба, ну, или кто очень красив. Став вратарем сборной Гриффиндора, Рон с большой натяжкой попал во вторую группу – ветреная судьба действительно стала к нему как будто чуть более благосклонна, чем обычно. Спортивная форма, а может, подходящий возраст для первой любви, сделали его пристальным объектом внимания Лаванды Браун.
Рон сполна отхватил как радостей, так и горестей от этого непродолжительного, но по-итальянски бурного романа, за которым следила, казалось, вся школа. Иногда, вспоминая шестой курс, Рон задавался вопросом: почему он тогда сразу не понял, как сложно выстраивать отношения с девушками и как сложно им угодить? Однако тогда этот вопрос мало его волновал, ибо он понял, что на самом деле любит Гермиону Грейнджер и никого другого. Лаванда Браун упрекнула его в черствости и прорыдала почти две недели после того, как поняла, что «дорогой Бон-Бон» не собирается сопровождать ее на завтрак и слушать последние сплетни.
Роман с Гермионой длился почти три года, когда сошел постепенно на нет. Рон и сам не мог вспомнить, с чего начался обратный отсчет. Просто в один отнюдь не прекрасный день Гермиона усадила его за стол и безапелляционным тоном сказала, что они должны расстаться. Говорила она несколько нервно, но на лице была написана такая решимость, что Рон сразу понял: возражения не принимаются. Гермиона долго что-то вещала по поводу того, что их отношения все равно большей частью остаются дружескими, а ей не хватает романтики. Подхватив сумку с вещами, она поцеловала его в щеку и скрылась за порогом. А через пару дней Рон узнал, что она уехала в командировку в Болгарию, и это окончательно добило его.
Гарри, как мог, пытался поддержать боевой дух своего безутешного друга, приглашая его на товарищеский матч местной команды по квиддичу или, ни слова ни говоря, трансгрессируя с ним в ближайший бар и молча ставя перед ним бутылку огневиски. Рон сидел на трибуне мрачнее тучи, представляя себе, что где-то на такой же трибуне сидит Гермиона и смотрит на воздушные пируэты Виктора Крама, а огневиски приводили только в еще большее депрессивное состояние.
Однако Рон не был бы истинным Уизли, если бы долго горевал и жалел себя. Спустя пару месяцев его настроение стало явственно улучшаться, а в сердце снова затеплилась надежда на собственное счастье.

***
Частенько в их с Джорджем магазин заходили старые знакомые. «Гости из прошлой жизни», - любил повторять Джордж, встречая очередного старого приятеля со школьной скамьи, которого не видел со времен их громкого с Фредом побега из Хогвартса. Рон, наоборот, не очень любил встречать бывших однокурсников или знакомых со школы. Ему иногда казалось, что они смеются за его спиной из-за того, что он работает всего лишь продавцом, пусть и в таком замечательном магазине, как «Всевозможные Волшебные Вредилки».
Пэнси Паркинсон он не сразу узнал, ибо она стояла к нему спиной, разглядывая полку с новинками месяца. Блестящие черные волосы слегка колыхались в такт ее движениям, когда она переходила от полки к полке. Рон невольно залюбовался красивой девушкой, когда та, словно почувствовав его пристальный взгляд на своей спине, внезапно резко обернулась.
- Уизли, - констатировала она.
- Паркинсон?
Взяв с полки набор «Начинающего фокусника», Пэнси медленно подошла к остолбеневшему Рону и протянула ему коробку:
- Я это куплю.
И все. Никаких оскорблений. Никаких презрительных взглядов. Рон сморгнул и пошел к прилавку, нервно косясь в ее сторону. За эти несколько лет Пэнси даже как будто немного похорошела. По крайней мере, черты лица перестали смахивать на мопса.
- Тебе нравится здесь работать?
Внезапный вопрос сбил его с толку. Чего она добивается? Хочет все-таки поддеть его?
Рон мрачно уставился на стоявшую перед ними Пэнси, которая изящно достала из сумочки небольшой кошелек и вынула несколько монет. На ее лице не было и намека на издевку.
- Нравится, - буркнул он, заворачивая товар в обычную оберточную бумагу и перевязывая лентой.
- Нет-нет, можно мне завернуть в какую-нибудь красивую бумагу? – при этих словах ее рука словно бы невзначай накрыла его ладонь, словно уберегая Рона от дальнейших ошибок. – Это подарок племяннику.
Рон дернулся и начал рыться в ворохе разноцветных рулонов, надеясь, что уши его не начали гореть. Поведение Пэнси его напрягало. И куда только Джордж запропастился? Обычно это он проводит время с покупателями в дружеских беседах и дебатах по поводу подходящей упаковки.
Пэнси внимательно наблюдала, как Рон, пыхтя и стараясь, аккуратно обматывает упакованную в зеленые цвета коробку светло-серебристой лентой.
- У тебя так здорово получается, - заметила она, облокотившись на прилавок и чуть задевая его руку длинными волосами.
Тут нервы Рона не выдержали. Он шумно вздохнул и уставился на Паркинсон, которая с безмятежной улыбкой взирала на него.
- Ты что, флиртуешь со мной? – выпалил он, тут же жалея о том, что сказал это вслух.
- Нет, - улыбнулась она. – Флиртуют только те, кто не уверен в исходе дела. А я всегда иду напрямик. Хочешь вечером сводить меня в кафе?
Рон опять завис. Абсурдность сложившейся ситуации уже била через край. Пэнси Паркинсон приглашает его на свидание. Пэнси Паркинсон. Его. На свидание.
Дверной колокольчик звякнул, впуская с залитой солнцем улицы Джорджа с газетой под мышкой. Он что-то насвистывал и был в самом добродушном настроении.
- Не думал, что в такую жару кто-то рискнет пойти по магазинам, - бодро заметил он, швырнув газету на край прилавка и уходя в подсобку.
- Буду ждать тебя в семь вечера возле «Бешеного Джека», - Пэнси, так и не дождавшись ответа Рона, легким движением подхватила коробку и скрылась за дверями, оставив после себя легкий мятно-цитрусовый аромат.
Прошло еще минут пять, прежде чем Рон оттаял. Паркинсон совсем мозгами тронулась? Думает, раз она из богатой семьи, так может вытворять, что хочет? Как же, пойдет он с ней в кафе, держи карман шире!
Его взгляд упал на край газеты, где на раскрывшейся от падения странице разместилась фотография Виктора Крама и стоявшей рядом с ним Гермионы.
«У КРАМА ПОЯВИЛАСЬ ДЕВУШКА?» - вопрошали кричаще-крупные буквы. Гермиона широко улыбалась, а Крам приветственно кому-то махал, бережно придерживая ее за талию.
Рон почувствовал, как к его щекам прилила кровь. Даже если бы Гермиона стала встречаться с Малфоем (что само по себе невозможно), он и то не так бы вызверился. Но Крам!
Под обиженное «Инсендио!» газета превратилась в горстку пепла, наполнив запахом дыма все помещение. Рон мельком посмотрел на себя в зеркало, отметив, что рубашку неплохо было бы сменить, а затем поспешил ликвидировать остатки газеты, так некстати попавшейся ему на глаза.

***

Пэнси нисколько не удивилась, увидев возле кафе Рона, неуклюже держащего в руках темно-вишневую розу. Небрежно забрав цветок, она подхватила его под локоть и повела внутрь заведения к одному из столиков возле окна.
Полвечера Рон провел, как на иголках. Он не знал, о чем ему говорить и как правильно есть ножом и вилкой рыбу, которую его визави заказала первым делом. С Лавандой было проще – на их свиданиях говорила в основном она. А с Гермионой хорошо было просто помолчать. Пэнси же изредка отпускала комментарии по поводу местной кухни или погоды за окном, ловко орудуя крохотным ножиком и длинной вилкой.
- Расслабься, Рон, - сказала она, когда тот во второй раз за вечер поперхнулся вином. – Мы всего лишь ужинаем, это не экзамен.
При упоминании об экзамене в голове Рона всплыл Хогвартс, а затем внезапно он увидел сцену, как Пэнси кричит в толпе напуганных учеников о том, чтобы сдать Гарри Волан-де-Морту.
- Зачем ты вообще меня позвала? – сердито спросил он, отодвигая от себя тарелку с недоеденной рыбой. – Что тебе от меня нужно?
Пэнси спокойно отпила из своего бокала и промокнула губы салфеткой.
- Позвала потому, что ты мне нравишься, - проговорила она, проводя ложечкой по кромке мороженого. – Я красива, ты тоже ничего – почему бы нам не стать парой? Или ты считаешь, что девушки не должны делать первый шаг?
На столь смелые слова Рон в очередной раз не нашелся, что ответить. Пэнси была полной противоположностью и Лаванде, и Гермионе. В ней была гремучая смесь утонченности и стервозности, наивного выражения лица и хитрости в глазах – вся она словно состояла из противоречий, одновременно привлекая и отталкивая. Рон внезапно осознал, что уже несколько минут смотрит на Пэнси и не слышит, что она ему говорит.
- …я думаю, последний вариант вообще самый интересный. Ты как, не против?
Рону было стыдно признаться, что он отвлекся, разбираясь в своих сумбурных чувствах и совсем прослушав ее вопрос.
- Да, наверное… - пробормотал он.

***

Рон очень пожалел, что прослушал предложение Пэнси. «В следующий раз лучше переспросить», - наставлял он себя, застегивая на руках крепкие толстые перчатки.
Они находились в «Драгонс Флай» - крупнейшем заповеднике драконов на территории Великобритании. Пока Пэнси о чем-то бодро переговаривалась с одним из работников заповедника - высоким широкоплечим мужчиной, - Рон с некоторой долей беспокойства взирал на живые крылатые громады, чешуйчатые спины которых чуть поблескивали вдали. Он вспомнил свой первый и последний полет в жизни на драконе - тогда страх полностью компенсировался мощным выбросом адреналина, теперь же предстоящее приключение его не сильно радовало. «Зато не только Джордж сможет теперь рассказывать о драконах, - шепнул ему на ухо ехидный голосок, - Ты тоже кое-чего стоишь».
Подошедшая сзади Пэнси, одетая в плотные штаны и куртку, хлопнула его по спине так, что Рон вздрогнул.
- Тебе так идет эта форма, - торжествующе улыбнулась она и махнула рукой. - Пошли скорее, мне не терпится сесть на дракона!
Это был ни с чем несравнимый полет. Ощущение одновременного страха и восторга опьянило Рона настолько, что он даже немного пожалел, когда они после нескольких кругов над лесом опустились на площадку. Теперь полет на метле казался чем-то смешным и детским. Пэнси, спустившаяся первой с широкой спины серого дракона, быстро отряхнула штаны, покрывшиеся слоем песчаной пыли, и хитро улыбнулась Рону:
- Ну что, понравилось?
- Да, - только и выдохнул Рон.
Происходящее казалось ему каким-то сном - то ли из-за жары, то ли из-за того, что с Пэнси Паркинсон явно было интереснее проводить выходные, чем одному.

***

Следующая суббота ознаменовалась походом на турнир по игре в плюй-камни.
- Только не говори, что это детская игра, - Пэнси решительным жестом рубанула ладонью воздух. - Между прочим, существует Национальная Лига по этой игре. Да, это не мировой квиддич, но в плюй-камни тоже не каждому дано хорошо играть, поверь.
Рон в ответ хмыкнул, но спорить не стал. А стоило бы, поскольку спустя полчаса он узнал, что Пэнси пришла на игру вовсе не зрителем.
- Ты же не против, что я записала нас на турнир? Это просто любительский матч, ничего такого.
Рон отчаянно старался. И даже не ради спортивного интереса или того, чтобы гладкий шарик в конце игры не выстрелил ему в лицо вонючую струю. Раскрасневшаяся от игры Пэнси определенно начинала ему нравится. Она так сосредоточенно прицеливалась и так изящно наклонялась для броска, что Рон то и дело ловил себя на том, что отвлекается на нее, совершенно упуская из виду ход игры.
- Зато ты был очень милым, - сказала она после, вытирая тонким носовым платком его забрызганное после проигрыша лицо.
Можно было бы легко воспользоваться любым очищающим заклинанием, но Пэнси по какой-то причине не стала пользоваться магией. Она стояла так близко, что Рон невольно задержал дыхание. «Пожалуй, проигрыш тоже не так уж плох», - шевельнулся в голове знакомый голосок.
- Думаю, нам надо начать бегать по утрам, - внезапно нарушила блаженное состояние Рона Пэнси, отходя от него на шаг и пристально вглядываясь в долговязую фигуру.
- Что?
- Бегать. Нам надо начать бегать. Я думаю, это пойдет на пользу нам обоим.
- И где мы будем бегать?
- Возле твоего дома есть неплохой городской парк. Можно для начала там.
- Но ты же живешь в другом месте, - Рон постарался, чтобы его голос звучал как можно непринужденнее. - А, как я понимаю, бегать ты хочешь вместе.
- Хорошо, что ты это сказал, - ослепительно улыбнулась она. - Может, я перееду к тебе?
Очевидно, у Рона был совершено обескураженный вид, поскольку Пэнси внезапно приподнялась на цыпочки и мягко поцеловала его. От нее исходил удивительный аромат апельсинов и мяты.
- Зачем все усложнять, если мы нравимся друг другу? - пробормотала она, кладя руки ему на плечи и заглядывая в глаза. - Или ты не согласен со мной?

***

После пары недель ужасающей жары наступила прохлада. Утро было настолько свежим и хрустящим, что Гарри решил пройтись до работы пешком. В такое раннее время людей, спешащих на работу, практически не наблюдалось, и Гарри наслаждался прохладным воздухом и относительной тишиной просыпающегося Лондона. Внезапно до его ушей долетело тяжелое дыхание. Он обернулся и, к своему удивлению, увидел Рона, медленно бегущего по тротуару.
- Рон?
Гарри уже больше двух недель не видел своего друга - Рон в ответ на предложения куда-нибудь сходить ссылался то на постоянную занятость, то на усталость.
- Здорово, Гарри, - пропыхтел Рон, замедляясь возле него и продолжая притопывать на месте. - Как жизнь?
- Да неплохо. В отличие от тебя.
Рон выглядел похудевшим и от того еще более высоким. Майка вся намокла, а на руках виднелись ссадины.
- У тебя самого все в порядке? - Гарри никогда еще не видел Рона в таком состоянии: выглядит неважно, а в глазах какой-то нездоровый блеск.
- Да, все супер. Ты извини, Гарри, но мне еще пару кварталов надо пробежать.
Он хотел было двинуться дальше, но Гарри схватил его за плечо.
- Рон, немедленно отвечай, что происходит! Какого лешего ты занялся пробежкой по утрам? И почему у тебя руки в ссадинах?
- Я… Ну… Это Пэнс придумала.
- Кто?!
- Ну Пэнси Паркинсон. Мы это… Встречаемся.
И Рон торопливо рассказал о встрече с Пэнси, ее «уникальной жажде жизни и стремлении пробовать все новое», а также о пробежках по утрам. Худоба Рона объяснилась переходом на вегетарианство (Пэнси внезапно решила, что есть животных и рыбу - это верх жестокости), а ссадины на руках - первым занятием по боевым искусствам.
Гарри слушал и поверить не мог, что его друг, столько раз сталкивавшийся лицом к лицу с опасностями, теперь зависит от прихотей бывшей подружки Малфоя. Бегать по утрам еще куда ни шло, но отказаться от большей части его любимой еды – это уже ни в какие рамки!
- Рон, ты дурак? - сухо спросил он, когда Рон снова собрался бежать дальше.
Тот озадаченно посмотрел на Гарри.
- Знаешь что, я в твою личную жизнь не лезу, вот и ты в мою не лезь, - буркнул он и зашагал спортивной ходьбой, постепенно переходя на бег и скрываясь за углом.
«Вот и поговорили», - с досадой подумал Гарри. Утро перестало казаться таким чудесным, как было полчаса назад.

***

- Пэнс, я, кажется, простыл.
Несмотря на лето, Рон завернулся в плед. Вид у него был унылый и больной. Пэнси тут же подала ему дымящуюся кружку, полной каких-то плавающих бурых листьев, и продолжила кидать вещи в чемодан.
- Как только ты позволяешь себе разболеться, ты заболеваешь, - медленно произнесла она, взвешивая на одной руке короткое черное платье, а на другой – длинное красное. – Как думаешь, какое лучше выбрать?
Рон тяжело вздохнул и отставил в сторону кружку, из которой даже не отпил. Постоянные метания Пэнси от одного направления деятельности к другому начинали его утомлять.
На смену (вернее, в дополнение) вегетарианству пришло увлечение травами – «во времена наших предков никаких особых лечебных зелий не было, лечились травами и ходили здоровыми!». Рон не стал спрашивать о продолжительности жизни ее предков или проценте смертности среди них, поскольку злая Пэнси мало кому могла понравится. Каждые выходные они постоянно бывали на каких-то соревнованиях, встречах или концертах.
Поначалу Рон был немного ошарашен этой круговертью событий, так лихо ворвавшихся вместе с Пэнси в его серую жизнь. Потом он вошел во вкус и начал с удовольствием участвовать в митингах против ограничения использования метел школьниками вне учебных заведений, взбираться пешком на крутую гору, чтобы «увидеть, какой оттуда роскошный вид» (естественно, трансгрессировать мог туда любой дурак, а вот взобраться самому было «ужас как интересно!») и поддерживать Пэнс в прочих ее взрывных задумках, которыми она неизменно делилась каждый день.
Однако сейчас, когда она явно не желала слышать его стенания по поводу простуды и методично продолжала собирать свои и его вещи в чемодан, Рон немного призадумался.
- Пэнси, может, ты отправишься на юбилей своего деда без меня? У меня очень болит голова.
- Это потому, что ты не выпил отвар, - она подошла к столику и вернула ему в руки чашку. – На празднике ты расслабишься, и все пройдет. Пей, Ронни.
Из ее уст «Ронни» всегда звучало мило. Но не сейчас. Рон почувствовал волну раздражения, которая медленно начала копиться в нем. Пэнси присела перед ним и некрепко сжала его руки:
- Просто там соберутся все наши родственники. А я хотела бы тебя с ними познакомить. Они были бы тебе очень рады.
Рон не мог устоять перед ее вопрошающим взглядом и чуть хитрой улыбкой. Он выпил травяной отвар, по вкусу напоминающий тухлое болотце, и, как смог, улыбнулся в ответ. В конце концов, может, он и правда просто позволяет себе разболеться?

***
Почти весь праздник Рон провел в одной из комнат шикарного дома Паркинсонов – ему стало еще хуже. Пэнси, наскоро познакомившая его со своими ближайшими родственниками, отвела в гостевую комнату и дала еще одну чашку противного пойла. Вид у нее был недовольный.
- Я скоро вернусь, - сказала она, прикрыв за собой дверь.
Рон завернулся в одеяло, трясясь от поднимающейся температуры и с тоской вспомнил о маминых целебных зельях и ее вкусных пирожках, которых, как ему казалось, он уже сто лет не ел – Пэнси как-то решила, что все мучное очень вредно для организма. Даже бездрожжевой хлеб. Гул гостей изредка доносился до его комнаты, но он был настолько монотонным и тихим, что Рона начало клонить в сон. В легком бреду перед ним проплыла Гермиона, которая утверждала, что Рон даже не подарил ей цветов на день рождения, а затем появилась Лаванда, которая уставилась на него большими голубыми глазами и жалобно произнесла: «Бон-Бон, неужели ты не хочешь пойти со мной в Хогсмид?».
Его разбудила Пэнси, которая громко вошла в комнату и потормошила его за плечо:
- Ронни? Мы с друзьями решили отправиться полетать на фестралах – мой брат увидел их на краю леса. Ты с нами?
- Пэнси, мне плохо, - пробормотал Рон.
- Ладно, - она выпрямилась. – Если хочешь, могу отправить тебя домой.
В таком состоянии трансгрессировать, даже с кем-то, было не самой лучшей идеей. Но Рон внезапно осознал всю катастрофичность их с Пэнси отношений: Гермиона ни за что бы не бросила его в таком состоянии, да и Лаванда непременно уже принесла бы ему чай с лимоном и САХАРОМ и пару каких-нибудь бутербродов с КОЛБАСОЙ. Поэтому он с трудом поднялся с кровати и кивнул, уносимый порывом трансгрессии в их квартиру в Лондоне.
- Отлежись и выпей еще отвара, - милостиво посоветовала Пэнси, отводя его к кровати.
Цокот ее каблуков отдавался в голове у Рона дикой болью.
- А я, наверное, завтра приду. Ближе к вечеру. Сам понимаешь – родителям надо помогать развлекать гостей, - она еле касаемо поцеловала его и исчезла.
Рон растянулся на кровати и застонал. Как он докатился до такой жизни?

***

Пэнси вернулась только через два дня. К тому времени Рон немного пришел в себя: наутро он добрался до ближайшей аптеки и скупил столько микстур от кашля и жаропонижающих зелий, сколько смог унести. Ближе к обеду, когда в голове прояснилось, он предпринял еще одну вылазку и вернулся домой с теплым шуршащим пакетом из пекарни и упаковкой шоколадных лягушек под мышкой. Не разуваясь, он плюхнулся в кресло и с наслаждением вцепился зубами в сахарную булочку. Организм, благодарный поступлению сахара в кровь, отозвался улучшившимся настроением и чувством сытости, которое никогда не приходило после овощных салатов и кабачковой запеканки.
Пэнси так и застала Рона – с блаженной улыбкой на губах, крошками на полу и смятой упаковкой из-под шоколада. Не сказав ни слова, он молча прошагала через всю комнату и скрылась на кухне. Рон, застигнутый врасплох, так и остался сидеть, судорожно перебирая в голове оправдания и извинения. Пэнси вернулась быстро, держа в руках пару обезжиренных йогуртов и пачку орехов.
- Нам надо расстаться, Ронни, - на ее лице не было ни печали, ни недовольства – Пэнси выглядела так, словно ненадолго поселилась у него, а теперь собралась отправляться куда-то дальше.
- Да, я тоже так думаю, - выпалил Рон, сам удивляясь своей смелости.
Пэнси усмехнулась и начала отправлять палочкой в раскрытый чемодан оставшиеся вещи.
- То есть ты понял, что не подходишь мне?
- Что?
Приставший было Рон снова упал в кресло.
- Ну посуди сам, - Пэнси ходила по комнате, указывая палочкой на принесенные книги, пару статуэток и спортивную форму, - ты нарушаешь диету, хотя мы сто раз обговаривали это, не хочешь участвовать в полете на фестралах…
- Я же болел! – в голосе Рона послышалась искренняя обида.
- … позволяешь себе заболеть, лечишься потом всякой дрянью – я нашла упаковки микстур в мусорке, и, в довершение всего, бросил тренировки.
- В смысле бросил? – взвился Рон. – Я каждый день бегал твой дурацкий маршрут, что не так?!
- Сегодня не бегал, - парировала она. – Форма твоя сухая. А вот времени на булки с шоколадом у тебя, как я вижу, предостаточно. Не обижайся, Рон, не мне не нужен такой спутник. Мне нужен сильный, волевой человек. Ты, к сожалению, не оказался таким.
Она защелкнула чемодан и подошла к Рону, который то открывал, то закрывал рот, не находя от возмущения подходящих слов.
- Но мне было с тобой хорошо, - улыбнулась она, потянувшись его поцеловать.
Рон отпрянул и сложил руки на груди.
- Надеюсь, больше не увидимся, - буркнул он.
- Жизнь покажет, - широко улыбнулась Пэнси, исчезая за дверью.
***

- И после всего, что я сделал, она еще обозвала меня бесхарактерным и слабым!
Рон залпом осушил стакан сливочного пива и вздохнул. Гарри молча смотрел на него, складывая на протяжении бурного рассказа журавликов из салфеток. Когда Рон закончил свой эмоциональный рассказ, на барном столе расположилась целая стая бумажных птиц, бессмысленно глядящих вдаль.
- Мне тут Джинни сказала, - тихо произнес Гарри, - что ты не первая жертва Пэнси Паркинсон.
- Ты уже с Джинни это обсудил?
- Только сказал, что ты с ней встречаешься. Просто Паркинсон постоянно мелькает то на каком-нибудь шикарном приеме, то в газетной статье об экстремальном покорении Эвереста, то ее арестовывают в ходе несанкционированного митинга – и каждый раз, по слухам, она в паре с каким-нибудь новым спутником. Ты еще легко отделался.
Рон угрюмо засопел. Пэнси вдохнула в него жизнь, сменив серые будни на яркие дни, наполненные интересными событиями и приключениями. С ней и правда было хорошо. До тех пор, пока она не стала показывать свою власть и решать за них двоих. К чему бы пришла их дальнейшая совместная жизнь – даже представить страшно. Но, по крайней мере, у Рона до конца жизни останется куча ярких воспоминаний, которые никогда не сотрутся из его памяти.
Для Лаванды он был «черствым», для Гермионы «неромантичным», для Пэнси он – «бесхарактерный и слабый». Неужели он и правда такой?
- Да, кстати, - Гарри достал откуда-то из-под стола газету и протянул ее Рону. – Пятая страница.
С указанной страницы на него смотрели Виктор Крам и какая-то незнакомая девушка. На них сыпались лепестки, а фоном улыбающейся паре служила машущая руками толпа.
«ВИКТОР КРАМ ОФИЦИАЛЬНО ПОМОЛВЛЕН!» - кричал заголовок. Рядом с Виктором, как было указано в статье, стояла Стоянка Грозда, его коллега по команде. Лица у обоих были счастливые.
- Значит, Гермиона не…
- Нет, - улыбнулся Гарри. – Она, кстати, недавно вернулась в Лондон.
Рон молча сложил газету. В его голове уже зрели безумные идеи в стиле Пэнси Паркинсон. Теперь Гермиона не сможет сказать, что он не романтичный.
Он покажет ей, на что способен Рон Уизли.

— Право, голубушка, не стоит так убиваться ...
— Пошел прочь!
Почти Безголовый Ник, за неимением доводов, молча пожал плечами и медленно поплыл дальше по коридору. Лаванда шумно высморкалась в рукав мантии. Выслушивать еще чьи-либо успокоительные речи она не желала, поэтому, подхватив сумку, направилась к тайной коморке за гобеленом.
Про это укромное местечко она узнала в позапрошлом году после Святочного бала, когда ее сюда затащил Кормак. Он не был ее кавалером на празднике, однако не заметить мельтешившую перед глазами симпатичную девчонку Маклагген не мог. К концу бала Лаванда успешно устранила партнершу Кормака, всыпав ей в бокал слабительной травы. И весь оставшийся вечер она кружила вокруг парня на правах его девушки.
Забравшись за гобелен, Лаванда достала палочку и наколдовала себе большую подушку. Воспоминания о Кормаке нахлынули, и без того расстроенная девушка в сердцах хлопнула кулаком по стене:
— Идиот!
Тогда, она почти полгода пыталась навязаться в подруги красивому старшекурснику. И окончательно расхрабрилась на турнире трех волшебников, трансформировав свое бальное платье во взрослый и немного откровенный по меркам подруг вариант.
В ту ночь за этим самым гобеленом дело дальше поцелуев не пошло. Да и Лаванда не планировала ничего более. И в тот момент, когда рука Маклаггена уверенно забиралась под пышную юбку, Браун в уме рассчитывала какое из заклятий ей стоит аккуратно применить. Дело спас профессор Снейп.
Завершив беседу на повышенных тонах с Каркаровым, директором Дурмстранга, профессор зелий внезапно остановился у гобелена. Словно видя сквозь ткань, он железным тоном приказал целующейся парочке выйти из коморки. Недовольный Маклагген ослабил объятия, чем воспользовалась Браун. С показным обреченным вздохом она пожелала юноше спокойной ночи и первой выскочила из-за тканной картины. Лаванда понимала, что оставила разгоряченного парня ни с чем, однако надеялась на продолжение отношений. Но на следующий день Кормак прошел мимо, даже не удостоив ее взглядом, не говоря уже о приветствии.
— Идиот… — еще раз прошипела Браун и, плюхнувшись на подушку, задела рукой что-то стеклянное. Пустив под потолок кружить несколько маленьких светящихся шаров, она осмотрелась и обнаружила три бутылки огневиски.
— И вы тоже тупицы, — хмыкнула довольная Лаванада.
Она знала, чьи это запасы. Симус Финиган и Дин Томас вчера в общей гостиной хвастали, что умудрились протащить в замок три бутылки спиртного и спрятали их в укромном месте.
Открыв одну из бутылок, Лаванда трансфигурировала бокал из сидевшего рядом на паутине паука. Сосуд не захотел становиться прозрачным, а стал мутно-болотного цвета с неполноценной ножкой. Мысленно назвав и себя тупицей, Лаванда залпом выпила первую порцию. Напиток обжег горло, по телу пошло тепло. Слезы вновь потекли по щекам девушки, и, наливая второй бокал, Браун горестно всхлипнула:
— Бон-бон, за что?! Почему ты выбрал ее?!
Уже давно стихла суета в замке. Лаванда выбралась из укрытия и направилась к гриффиндорской башне. Она все для себя решила. И дала себе слово, больше не лить слез по недостойным парням.
— Она здесь! — Почти Безголовый Ник завис над Браун.
Из-за угла выскочила взъерошенная Парвати. В школьной мантии поверх розовой пижамы, она выглядела забавно.
— Где ты была? Уже час прошел после отбоя. Ты пьяна?!
Патил обхватила подругу и потащила в сторону спален.
— Я уже ползамка обшарила, подключила сэра Ника и старост…
Улыбка на лице Лаванды погасла:
— Эта тварь меня тоже ищет?
— А?
— Я о подлой Грейнджер, — Браун выдернула руку. — Все-то ей мало! На бал пошла с Крамом, и чем она заслужила его внимание, а?! Это разве она помогала болгарину освоиться в школе? Носила ему воду на тренировки?
— Эм, Лаванда … Он и без нас хорошо ориентировался, мы только мешали ему. А тогда мы ведь так и не предложили ему воды…
Поймав гневный взгляд подруги, Патил осеклась.
Когда до портрета полной дамы осталось несколько ступенек, Лаванда успела перечислить все злодеяния Грейнджер, разбудив по пути по меньшей мере двадцать картин. Парвати боялась одного – привлечь шумом Филча. Но хвала небесам, вездесущий школьный завхоз патрулировал где-то в другом месте.
— … а Рон?! А чертов Кормак?!
Полная дама с недовольством впустила девушек.
— … и этот пошел с ней на Рождественский ужин к Слизнорту!
В общем зале Гриффиндора с непонятным выражением лица одиноко стояла Грейнджер:
— А, Лаванда, Почти Безголовый Ник сообщил мне, что ты нашлась.
— Ты! — взвизгнула Браун и прежде, чем Гермиона поняла что происходит, в два шага преодолела расстояние и вцепилась в ненавистные каштановые волосы.
Шокированная Парвати пыталась оттащить Лаванду, и в какой-то момент ей это удалось:
— Уходи Гермиона, прошу тебя!
Позже Лаванда, сидя у себя на кровати, с усмешкой выслушивала упреки остальных девочек, что жили с ней в комнате.
Фэй Данбар вертела пальцами палочку и нервно качала ногой:
— Меня чуть Филч не сцапал в западном крыле. А ты тут кошачьи битвы со старостами устраиваешь! Вообще, сколько ты выпила? И откуда взяла?!
— Хм.. Откуда взяла — секрет, а выпила я три бокала. И, между прочим, после второго у меня получился настоящий, чтоб его, прозрачный бокал! — хохотнула повеселевшая Лаванда.
Келла фыркнула:
— Может и мне стоит для разрядки всех недругов за волосы потаскать?
— Ну уж нет, больше распускать руки я не буду. Но клянусь вам, эта зазнайка еще поплачет! —Браун залпом выпила стакан воды и накрылась одеялом, давая понять, что разговор окончен.
Первым занятием было зельеваренье. Как обычно, Лаванда и Парвати сидели на задней парте. Однако сегодня вместо обсуждения всевозможных сплетен Хогвартса, Лаванда запретила Парвати отвлекать ее чем-либо.
— Даже если начнет падать потолок, меня не трогать, хорошо? — шептала Лаванда подруге, зачем-то сосредоточенно вглядываясь в пустую классную доску.
После того как вошел профессор Слизнорт, Браун неотрывно вперила взгляд в затылок Грейнджер. Парвати не понимала суть происходящего, лишь молча наблюдала, попутно пытаясь придумать, как извиниться перед Гермионой за вчерашнее.
— Сегодня мы будем готовить Оберег, прекрасный эликсир способный защитить путника от опасностей в дальней дороге, — профессор зельеваренья на мгновение остановил взгляд на Гарри Поттере.
Между тем Грейнджер все-таки почувствовала пристальный взгляд на себе и обернулась в поисках источника. Лаванда отправила ей воздушный поцелуй. Явно озадаченная Гермиона перевела внимание на учителя.
Зельевар обратился к классу:
— Кто вспомнит и назовет мне закон сохранения магической структуры зелья? Вы это проходили на вашем самом первом занятии, но используете и по сей день.
Рука Гермионы привычно взметнулась вверх. Однако и рука Лаванды так же стремительно поднялась.
— Мисс Браун, вы хотите выйти? — прокудахтал профессор.
На что Лаванда молча встала из-за парты и отчеканила:
— Закон сохранения магической структуры зелья гласит: заклятье любого беспримесного зелья при всех процессах, происходящих в зелье, остается постоянным, то есть сохраняется и может только перераспределяться между частями зелья в результате их взаимодействия.
От неожиданности Парвати открыла рот. Гойл громко хохотнул, тыча пальцем в не менее удивленного профессора.
— Э.. Верно, мисс Браун. Пять очков Гриффиндору. Так, продолжим…
Довольная Лаванда поймала взгляд Гермионы и подмигнула ей.
— Что? Откуда ты… — Патил не договорила, подруга коротким кивком напомнила ей о просьбе не отвлекать.
По мере продвижения занятия Лаванда продолжала удивлять всех своими знаниями. Лишь к концу практики она умолкла, вновь отдав штурвал первенства Грейнджер.
— Признавайся, как это у тебя получилось?! — Патил почти бегом догнала Браун в коридоре.
— Ты сомневаешься во мне? — улыбнулась Лаванда.
— Я знаю, что ты нисколько не готовилась к этому занятию. А сегодня вдруг выдала столько информации, — Парвати поймала подругу за руку и уже шепотом добавила. — Ты… Ты легиллемент? Я и раньше удивлялась, откуда ты знаешь про всех в школе: кто с кем, откуда и когда. А сегодня ты почти подтвердила мои догадки!
— Что за странные идеи, — махнула рукой Лаванда после секундного раздумья. — Давай позже. Сейчас я хочу перехватить Грейнджер и извиниться за вчерашнее.
Парвати еще долго смотрела вслед удаляющейся фигуре. Вопросов было больше, чем ответов.

Луна – необыкновенная девушка. Она мудра и рассудительна, умна и начитанна. У неё хорошие оценки по всем предметам и «Превосходно» по Чарам. Она любит смотреть квиддич и любит летать, но не на метле, а во снах и мечтаниях. Луна похожа на снитч – никогда не знаешь, что она сделает в следующий момент. Седрик наблюдает за ней издалека и не решается подойти и заговорить. Для него – лучшего парня потока и мечты половины школы – такое не престижно. Потому как, только для него Луна – необыкновенная, а для остальных просто странная. Сумасшедшая Лавгуд. С которой может дружить только такой, как Поттер. Ведь он тоже – странный.

Никто не знает точно, что произошло с Гарри, когда он на глазах у Седрика схватился за кубок и исчез. После он появился израненный и грязный, заявив во всеуслышанье, что Тот-кого-нельзя-называть возродился. Директор Дамблдор поверил ему сразу и безоговорочно, но министр Фадж объявил их обоих безумцами и заговорщиками, мол, Дамблдор метит на кресло министра, вот и придумал «пугалку» для общественности, воспользовавшись психически неуравновешенным из-за полученной в детстве психологической травмы Поттером. С тех пор школа негласно разделилась на два лагеря: те, кто поверил Поттеру и те, кто посчитал его сумасшедшим. Седрик относился ко второму. Он вовсе не собирался приносить свою популярность на алтарь опасных фантазий директорского любимчика.

Хоть директор неустанно каждый год напоминает, что ходить в Запретный лес ученикам строго-настрого запрещено, подобная мера пресечения действовала разве что на первокурсников. Уж Луну остановить она точно не способна – Седрик не раз видел, как девушка ранним утром идет босиком по холодной росистой траве по направлению к опушке. Однажды он решил пойти за ней. Было очень рано, и замок еще в большинстве своём спал. Седрику нравилось вставать раньше всех, ощущать себя в какой-то степени единоличным хозяином окружающего пространства. Территория замка обширна, тем не менее найти в нём уединение бывало непросто. Обратная сторона популярности, что поделаешь. Поэтому он предпочитал вставать как можно раньше. «Кто утром долго не спит, тот мир покорит» – часто приговаривает его дед. Седрик деду доверяет, тот был министром в своё время и пусть уже очень стар, даже по меркам волшебников, сохранил ясность ума и крепкую память. Ступая вслед за девушкой, Седрик с теплом подумал о том, что увидит деда на рождественских каникулах. Они довольно скоро вышли на небольшую лесную прогалину, и Луна ни разу не оглянулась, хотя Диггори не слишком удачно скрадывался, хрустя время от времени ветками. Парень мысленно посетовал на подобную беспечность. Выяснилось, что Луна ходит в лес кормить фестралов – она принесла с собой в сумке сырого мяса. Седрик с легким удивлением полюбовался на то, как куски мяса исчезают в пространстве. Он знал, что девушка может видеть этих необычных существ. Его отец работал в отделе по надзору за магическими существами и как-то упоминал о трагическом происшествии в семье Лавгудов. Мать Луны экспериментировала с рогом взрывопотама и погибла на глазах у дочери. Девочка лишь чудом не пострадала. И теперь имела еще одну особенность, делающую её более странной в глазах окружающих. Конечно, узнать, как выглядит фестрал, мог любой желающий из иллюстраций в книгах, но Седрику всегда чуточку хотелось увидеть фестрала вживую. В тот раз он вновь подумал об этом и устыдился такой мысли. И уж никак не предполагал, что в скором времени его желание сбудется.

По прибытию на рождественские каникулы особняк встретил Седрика тревожной обреченностью. Оказалось, что дед за осень совсем сдал по здоровью – стал чаще болеть, быстро уставать – и большую часть времени проводил во сне. А перед самыми каникулами слег окончательно. Сообщать об этом в письмах Седрику, дед запретил. Сказал, что дождаться внука и попрощаться лично сил у него хватит, так что незачем отвлекать парня от учебы пустыми волнениями. Слово своё он сдержал – внука дождался. Седрика с порога проводили к деду в спальню, и тот произнес, видимо, тщательно заготовленную заранее речь:

– Седрик Амос Диггори! Я верю, что воспитал тебя порядочным членом общества и достойным наследником рода. Помни мои заветы, но не стремись к совершенству, ибо совершенным в этом мире не может быть никто и ничто. Помни – величие начинается с малого. Будь сильным, защищай слабых и стойко верь самому себе. Верь глазам, но по-настоящему доверяй только своему сердцу. Сердце подскажет тебе…

В этот момент голос старика задрожал, и он, сильно вдохнув, замер, глядя Седрику в глаза. Несколько секунд, еще не осознав произошедшее, Седрик ждал, что дед продолжит говорить. И только в следующее мгновение понял, что тот не моргает и не выдыхает непозволительно долго и эта пауза определяла его переход в вечность.

Седрик возвращался в школу совсем другим человеком. Возле станции учеников как обычно ждали кареты. При взгляде на них парень ощутил, как появляется ком в горле и увлажняются глаза. Его желание сбылось – последний подарок деда на Рождество, подарок о котором тот даже не подозревал. Седрик постеснялся в своё время рассказать, а теперь больше не имел такой возможности.

– Ты тоже теперь можешь их видеть, – прозвучал за спиной спокойный голос.

Седрик обернулся. Луна смотрела на него со своей привычной отрешенностью, но Седрику почудилось сочувствие в этом взгляде. В который раз он подумал, что она – чрезвычайно чуткая к окружающему миру. Как же иначе можно было понять о постигшей его утрате, если она не видела его лица. Правда, о смерти деда наверняка опубликовали некролог, но ведь Лавгуд не читает других газет кроме отцовской «Придиры».

Девушка, не дожидаясь его ответа, прошла к ближайшей карете и села в неё, оставив дверцу открытой. Седрик расценил это как приглашение и поспешил занять место рядом. Карета не стала дожидаться других пассажиров и тронулась по направлению к замку.

– Ты пойдешь со мной их кормить или снова будешь смотреть издалека? – спросила Луна глядя в окошко.

Седрик опешил.

– Ты знала, что это был я?

Луна повернулась к нему и спросила в лоб:

– Кто у тебя умер?

В любом другом случае Седрик возмутился бы такой бесцеремонностью, но не сейчас. Ей он мог всё рассказать. Ведь она – необыкновенная.

– Дед дождался меня, чтобы попрощаться.

– Попрощался?

– Да. И умер. Это… неправильно.

Седрик нервно сглотнул. Луна смотрела на него и молчала. Карета неспешно тряслась по дороге к замку, за окном ослепительно сверкали на солнце сугробы, а в упряжке практически беззвучно взрывали копытами утоптанный снег диковинные существа. Всё это и их странный разговор тоже казались Седрику неправильными.

– Я помню его старым столько, сколько вообще что-нибудь помню. Я всегда знал, что когда-то он умрет. Никто не вечен под луной, он сам часто так говорил. И всё равно это случилось неожиданно.

– Так всегда происходит, – Луна накрыла его руку своей ладошкой.

– А… тебе было страшно? Видеть?

– Я мало помню о том дне. Но смерти не нужно бояться. Это только смена полярности места пребывания. Умершие ждут нас на той стороне и когда-нибудь обязательно дождутся.

Луна чуть-чуть улыбнулась ему и убрала руку, но излучаемое ею спокойствие действовало умиротворяющее. Жизнь продолжается, а если дед где-то там ждет его, то Седрику нужно постараться, чтобы было о чем рассказать при встрече. Дед велел верить сердцу, а сердце сейчас безоговорочно верило сидящей напротив девушке. И сердцу было абсолютно наплевать, что подумают об этом остальные. Ведь он должен защищать слабых, и хоть Луна вовсе даже не слабая, а очень сильная духом, она так беззащитна перед жестокой бесчувственностью окружающего мира. Он будет оберегать её.

– А где ты берешь мясо? – спросил он первое пришедшее в голову, чтобы развеять затянувшуюся паузу.

– Ну ведь не только хаффлпаффцы умеют ладить с домовиками, – улыбнулась Луна широко и добродушно.

– Они не спрашивают, зачем оно тебе?

– Я говорю, что кормлю им ежей, чтобы отыскать среди них нарглов.

– И что они верят?

– Нет, конечно. Ведь они знают, что я кормлю фестралов.

– Откуда?

– Как ты думаешь, кто запрягает фестралов в упряжки? И распрягает обратно?

Седрик даже рот открыл от удивления.

– У хогвардских домовых эльфов много обязанностей, – Луна слегка пожала плечами, будто говоря: «ничего страшного, что ты не знал». И добавила:

– А еще на них можно летать. Это куда интересней, чем на метле. Хочешь попробовать?

Полет на фестрале! Он о таком не мог даже мечтать. Седрик восторженно присвистнул:

– Вот это да! Конечно, я буду рад попробовать!

Когда карета остановилась, Седрик подал Луне руку, чтобы помочь спуститься с подножки, и не стал отпускать. Было обеденное время. Они так и пошли в Большой зал держась за руки. Седрик проводил Луну до её места за столом, ощущая на себе недоуменные взгляды. Теперь все будут знать, что Луна с ним, и никто не осмелится называть её странной. Или его. Он не позволит. Луна – его золотой снитч, а он счастливчик. Потому что мало кому удаётся поймать снитч выпущенный самой судьбой.

Пятничный ужин в Большом Зале затянулся. Маячившие впереди два долгожданных выходных действовали умиротворяюще: не надо было бежать после ужина в библиотеку или гостиную своего факультета, чтобы, обложившись книгами и пергаментом, усиленно делать домашние задания. Все это автоматически откладывалось на вечер воскресенья, когда ученики, придя в себя после усиленного отдыха, схватятся по привычке за головы и начнут судорожно писать сочинения по истории магии, вычислять диаграммы луны для астрономии или зарисовывать лукотруса на урок по уходу за магическими существами. Каждый из учеников клялся себе по пятницам, что в течение двух дней спокойно переделает гору заданий, но почти все из них массово проигрывали в битве со своей ленью.
Драко Малфой потянулся за столом и окинул скучающим взглядом своих однокурсников. Практически все из них - настоящие чистокровные волшебники, из известных семей, не то, что некоторые. Он неприязненно глянул на столы прочих факультетов, где спокойно пили тыквенный сок не только полукровки, но и магглорожденные. Малфой привычно скривился и отвернулся. Взращенное в нем с детства неприятие людей, не являющихся чистокровными магами, дало очень крепкие корни, поэтому Драко иногда казалось, что от грязнокровок и в самом деле можно чем-нибудь заразиться. Его тусклые размышления прервал голос Забини, сидящего неподалеку:
- Уже решил, с кем пойдешь на Святочный бал?
Обычно у Малфоя не было никаких проблем, с кем он пойдет на это мероприятие: Пэнси постоянно ходила за ним хвостиком, всячески выказывая свою привязанность, которую он так благосклонно принимал. Однако в этом году все очень круто изменилось. По-видимому, Пэнси наконец осознала, что является игрушкой Малфоя, отчего не замедлила высказать ему множественные упреки (по делу и без дела) в лицо и практически перестала с ним общаться. Горевала она недолго, поскольку быстро нашла утешение в лице любвеобильного Блейза Забини. Малфой не огорчился. Пэнси была ему скучна, а поклонниц вокруг хватало, так что он милостиво поздравил друга с обретенным счастьем, не забыв едко отметить, что Паркинсон только поначалу кажется такой милой. Блейз, отличавшийся отнюдь не слизеринским добродушием, махнул на приятеля рукой и теперь улыбался еще чаще и шире, чем раньше.
- Какая разница, если любая почтет за честь пойти со мной на бал? - проронил Малфой, неторопливо отпивая из стакана.
Блейз сделал круглые глаза и оперся на стол так, чтобы их разговор никто не слышал.
- Большая самоуверенность с твоей стороны, не находишь?
- О чем ты?
Блейз замешкался. Природная вежливость плюс этикет, привитый ему матерью, не позволяли ему выразиться грубо, поэтому он, едва сдерживая расползающуюся ироническую улыбку, произнес:
- Я, конечно, понимаю, какой ты у нас обаятельный и желанный кавалер, но неужели ты думаешь, что каждая девушка в этом зале бросится в твои объятия не раздумывая, предложи ты им это?
- Я нравлюсь очень многим, почему я должен это скрывать? - Малфою не нравилось, когда над ним шутили. - Я довольно привлекателен, к тому же чистокровный.
- Слишком много «я» в одном предложении, - поморщился Блейз. - Ты всегда этим грешил. Знал, конечно, какой ты самовлюбленный эгоист, но чтобы настолько…
Малфой от злости сжал стакан так, что пальцы побелели, а крупный фамильный перстень впился в кожу. Он быстро окинул взглядом слизеринский стол. Неподалеку сидела Милисента Булстроуд, хмуро поедая овощную запеканку. Ткани, ушедшей на пошив одной ее мантии, хватило бы на трех Пэнси. Она мерно жевала, листая «Ежедневный пророк» пухлыми пальцами и ни на кого не обращая внимания.
- Спорим, что даже эта корова согласилась бы пойти со мной на бал? - запальчиво воскликнул он, обернувшись к Забини.
Тот зацокал языком.
- Никогда не называй так девушку, даже если она может поднять тебя вместе с этой скамейкой одной левой, - укоризненно произнес он. - Девушки - существа с нежной душой, запомни это, друг мой.
Малфой досадливо скривился и встал из-за стола, пригладив свои светлые волосы и расправив плечи.
- Смотри и учись, - бросил он, уверенным шагом проходя ряд учеников.
Дойдя до Милисенты, он стремительно сел на скамейку возле нее, откинувшись спиной и локтями на стол и принимая одну из самых обаятельных, по его мнению, поз.
- Вечер добрый, - он попытался отвлечь ее внимание от газеты, заглянув ей в лицо.- Милисент, могу я задать один вопрос?
Булстроуд медленно перевела взгляд на рассевшегося во всей красе Малфоя и сложила газету. Ее небольшие глазки не выказывали никакого удивления или волнения, словно Драко Малфой каждый вечер вот так подсаживается к ней и томно глядит на ее персону.
Малфой немного растерялся: вблизи однокурсница казалась еще шире, а на носу торчал одинокий, но достаточно заметный прыщик. Чуть прикрыв глаза, чтобы не было так страшно произносить эту фразу, он склонился к ней и чуть хриплым голосом произнес:
- Милисент, составишь мне компанию на Святочном балу?
Булстроуд моргнула, а затем аккуратно отложила газету в сторону и потянулась за творожным кексом.
- И не мечтай, - отозвалась она, прожевав небольшой кусочек. - Ни на какой бал я с тобой не пойду.
Малфой ожидал какого угодно ответа, но только не этого. Он так и застыл, все еще откинувшись назад, не в силах вернуться в исходное положение и сесть хотя бы прямо. По его лицу разливался бледный румянец, в глазах читалось недоумение.
- В смысле не пойдешь? - почти взвизгнул он.
- Во всех смыслах, - Булстроуд снова взял газету в руки и начала листать дальше.
- Ты не поняла? Я приглашаю тебя на Святочный бал. Я, ДРАКО МАЛФОЙ, приглашаю ТЕБЯ на бал!
Утомленная его излияниями, Милисента вздохнула и снова опустила газету.
- Слушай, - голос ее звучал не очень дружелюбно, - я не знаю, что ты там задумал: посмеяться надо мной или просто поспорил с кем. Но я знаю, как ты относишься к полным людям и ко мне в частности. На протяжении всех лет ты называл меня коровой, хоть и за глаза, но так, чтобы я это слышала. Но ты не нравишься мне даже не поэтому. Ты такой самовлюбленный, бесхребетный, трусливый и подлый человек, что будь ты хоть последний парень в школе без пары, я и то не пошла бы с тобой.
Закончив эту тираду, она с такой силой встряхнула газетой, расправляя ее, что несколько пирожков упали с тарелки, а кувшин с морсом разлился по столу.
Малфой еще с минуту просидел, не двигаясь, оглушенный ее словами. Затем, отметив, что большинство уже ушли из Зала и почти наверняка никто не слышал их позорного диалога, он встал и побрел к своему месту. Блейз все еще сидел за столом, жадно пожирая приближающегося товарища глазами и от нетерпения постукивая вилкой по столу.
- Ну что, Ромео, - хлопнул он Драко по плечу, когда тот отнюдь не аристократично плюхнулся на скамейку, - отшили тебя?
- Ее просто уже пригласили, - прохрипел Малфой, стараясь, чтобы его слова звучали как можно более правдоподобнее. - Представляешь, Гойл пригласил. Не думал, что он вообще умеет разговаривать.
- А как же твои чары? - наигранно удивился Блейз. - Неужели даже после ТАКОГО предложения она предпочла твоего большого приятеля?
- Да пошел ты! - огрызнулся Малфой.
Настроение, такое умиротворенное после учебной недели, было скомкано и растоптано. Малфой злился на дурацкую затею с приглашением на бал этой толстухи. Небось запишет сегодня вечером в свой розовый дневник с сердечками, что она отказала самому Драко Малфою. Вот дура, да кто вообще на нее посмотрит?
Спускаясь в подземелье, Драко мысленно перебирал в голове, кого еще можно пригласить на бал. Особого желания уже не было, но теперь он просто обязан пойти с хоть с кем-нибудь, лишь бы доказать Блейзу, что обаяние Малфоев на порядок вышел обаяния каких-то там Забини.
В гостиной он увидел Дафну Гринграсс, которая собралась играть в шахматы с Пэнси. Гринграсс красива и в меру аристократична - просто идеальная пара для такого, как Драко Малфой. Однако и здесь он потерпел фиаско. Отойдя по просьбе Драко в сторону, Дафна подняла брови в ответ на его приглашение:
- Ты приглашаешь меня после Булстроуд, серьезно? Ты вообще нормальный?
И, так и оставив его стоять, она села за шахматный столик и принялась расставлять фигурки на доске, что-то гневно шепча Пэнси. Паркинсон то и дело бросала на него взгляды и глумливо хихикала, не обращая внимание, на разозленного донельзя Малфоя.
Разъяренный, он рывком распахнул дверь в спальню мальчиков и сел на кровать, схватив с тумбочки первую попавшуюся книгу. Замолкнувший Блейз, прервавший сам себя на середине анекдота про тролля и великана, удивленно воззрился на Драко, который так яростно перелистывал страницы, что некоторые из них рвались или вовсе отрывались.
- Новый способ чтения? - осведомился Забини, делая знак Нотту, чтобы тот пока молчал.
- Почему Гринграсс отказалась идти со мной на бал, удивившись, что я приглашаю ее после Булстроуд?! - взорвался Малфой, откидывая несчастную книгу в строну и ударяя кулаком по спинке кровати.
- Потому что подумала, что ты считаешь ее худшим вариантом, чем Милисента, - захохотал Нотт, не выдержав молчания.
- Тео, друг мой проницательный, выйди вон, пожалуйста, - отозвался Блейз.
Нотт пожал плечами и, все еще посмеиваясь, вышел из спальни. Блейз сел напротив Драко и скрестил руки на груди. Он уже жалел, что косвенно спровоцировал друга на глупое покорение девушек неотразимостью и обаянием, но телега уже была спущена с горы: Малфой имел такой вид, словно в очередной раз Гарри Поттер выхватил у него из-под носа золотой снитч.
Однако нельзя было не признать, что даже будучи злым Малфой был и впрямь привлекательным. Гневно расхаживая по комнате, он не терял своей аристократичности, небрежным движением поправляя светлые волосы или тщательно разглаживая невидимые складки на своей белоснежной рубашке. Забини даже стало жаль Драко: Люциус Малфой предъявлял к своему сыну слишком много требований, а мать, наоборот, слишком забрасывала его своей любовью. В итоге Малфой-младший вырос избалованным и неуверенным в себе, страдая от собственных же недостатков.
- Да я, если захочу, вообще любую могу уговорить пойти со мной на бал! - внезапно выпалил Малфой. - Даже этих двух несчастных, которые по глупости мне отказали!
Блейз вздохнул. Похоже, Малфой так ничего и не понял. Что ж, придется перенаправлять энергию товарища в другое русло, подальше от Слизерина, а то ничего хорошим дело не кончится: либо по зубам получит от Булстроуд, либо Дафна с Пэнси в мстительном порыве метлу ему сломают.
- Не горячись, - сказал Блейз успокоительным тоном. - Я одну штуку придумал. Уверен, ты оценишь.
Спустя полчаса Забини тряс перед Малфоем чьей-то вязаной шапкой с помпоном. В шапке что-то легонько шелестело и перекатывалось.
- Твоя судьба! - торжественно изрек Забини, протягивая ему шапку. - Чье имя выберешь, ту и будешь покорять всю неделю. Не сумеешь - извинишься перед Милисентой и Дафной.
- А если сумею? - пробормотал Драко.
- Мое тебе почтение тогда и признание, что ты истинный Ромео на всем Хогвартсе во веки веков! - Забини шутливо отвесил поклон.
Он знал, на чем сыграть. В глазах Драко заблестели искорки азарта. Он вытянул руку, но тут же ее отдернул:
- А кого ты вписал туда?
Блейз сразу же поскучнел. Иногда дотошность Драко ужасно раздражала его.
- Только красавиц и чистокровных, - поспешно ответил он и поднял шапку повыше. - Ну?
- Если я выну какую-нибудь грязнокровку, типа Грейнджер, я тебя убью, - пообещал Малфой, вороша пальцами сложенные кусочки пергамента.
- Если бы я мечтал о самоубийстве, то придумал бы способ пооригинальнее, - парировал Забини.
Драко продолжал перебирать бумажки, размышляя, кого бы он хотел вытащить. Пожалуй, Лайза Турпин была бы неплохим вариантом. У нее красивые блестящие волосы и просто обворожительная улыбка. Или Лианна с Пуффендуя. Драко не помнил ее фамилии, однако внешность у девушки была весьма запоминающейся, такой будешь долго смотреть вслед.
Пальцы выхватили шершавую, плотно сложенную полоску бумаги. Казалось, секунды растянулись в минуты, пока Драко, как во сне, торопливо разворачивал пергамент. Глаза быстро пробежали по двум написанным словам. Затем еще раз. И еще.
- Забини… - угрожающе произнес он.
- Что? - забеспокоился тот. - Грейнджер же не было, все честно!
Драко развернул бумажку и чуть ли не ткнул ему в лицо имя, старательно выведенное почти каллиграфическим почерком: Полумна Лавгуд.

Блейз частенько вспоминал фразу «Инициатива наказуема». Вот и сейчас он корил себя, выслушивая возмущения Малфоя типа: «А что не Плаксу Миртл вписал? Фантазии не хватило?» или «У тебя голова на плечах или тыква с огорода?». Наконец, потеряв всякое терпение, Блейз встал и холодно произнес:
- Не можешь пригласить Лавгуд на бал, так и не надо - развел тут, понимаешь, монолог оскорбленной личности. Уже голова от тебя болит.
Драко обиженно засопел, молча взирая на полог своей кровати, на котором, извиваясь, расположилась серебристая змея. Слизерин - не тот факультет, где учатся слабаки. А пусть и Лавгуд, что с того? Главное, что чистокровная. Вроде бы.
- Через неделю, - выдохнул после внутреннего диалога с самим собой Малфой, - мы с Лавгуд будем самой красивой парой на Святочном балу, усёк?
- Усёк, подсёк и засёк, - ухмыльнулся Блейз. - Время пошло.
Первая попытка Драко провалилась на следующий же день. Он даже не успел задать Полумне, пойманной в коридоре второго этажа, вопрос, как за ее спиной выросли Гарри с Роном и сурово посоветовали идти своей дорогой. Малфой огрызнулся, но совету их последовал, поскольку спрашивать Лавгуд при них было бы верхом унижения. Проклиная про себя Уизли с Поттером и желая им всяческих несчастий, Малфой весь день бродил по замку в надежде увидеть Полумну без лишних свидетелей. Но, как назло, она постоянно оказывалась то в компании Невилла Долгопупса, то Джинни Уизли, над шутками которой смеялась так, что в коридоре отдавалось гулкое эхо.
Удача улыбнулась лишь под вечер, когда раздосадованный Малфой возвращался с ужина в гостиную. Проходя кратким путем через коридор первого этажа, он вдруг увидел Полумну, стоявшую на первых ступеньках входа в подземелья. Она запрокинула голову вверх и что-то внимательно рассматривала. Волосы ее, длинные и светлые, слегка колыхались от едва заметных поворотов головы. Малфой приосанился и нарочито медленным шагом подошел к Лавгуд и встал рядом.
- Лав… То есть, Полумна, - начал он, нервно посматривая на темный, ничем непримечательный потолок, на который она уставилась, - не хочешь пойти со мной на Святочный бал?
Полумна медленно перевела взгляд на Драко.
- Вы, слизеринцы, хоть когда-нибудь замечали красоту своего подземелья? - словно не расслышав его вопрос, она снова подняла голову вверх.
Малфой прикрыл глаза. Никто не обещал, что будет легко, но если девушка просто игнорирует приглашение - это уж слишком. Перед глазами встал Забини, так легко находивший общий язык с противоположным полом. Мысленно представив, что бы сделал Блейз на его месте, Драко сделал еще шаг к Полумне, почти прикасаясь к ней, и попытался рассмотреть что-то на безнадежно черном каменном своде. Ничего.
- Что же ты нашла там такого красивого? - прошептал он ей почти в самое ухо.
Полумна невозмутимо отошла на несколько шагов в сторону и указала пальцем наверх:
- Неужели ты не видишь радужных сияний? Они повсюду. Такие красивые.
Малфой прищурился. С этого места, при неясном отблеске факелов с нижних ступеней, изредка что-то проблескивало в потолке, слегка отливая перламутром и едва уловимо меняя цвета. Полумна заметила удивление на лице Драко и улыбнулась.
- А вот у нас такой красоты нет, - вздохнула она, обходя его и направляясь к парадной лестнице, - стены когтевранской башни не содержат радужный кварц, а жаль.
Малфой проводил ее растерянным взглядом, совершенно позабыв, о чем вообще хотел с ней поговорить. Наверху все еще неясно поблескивали, словно перешептываясь и играя в прятки, радужные огоньки. При долгом наблюдении они становились как будто ярче и заметнее.
- Куда это ты уставился? - сзади послышался голос Блейза. - Никак, взвываешь к потусторонним силам, чтобы наставили тебя на путь соблазнения?
Драко устало вздохнул и направился вместе с ним в гостиную Слизерина. Начинать с ним полушутливый спор не хотелось, а обсуждать поведение Лавгуд и собственный провал в первый день - тем более.
Уже вечером, лежа в кровати, Малфой перебирал в голове всевозможные способы заинтересовать потенциальную жертву. Девушки любят что-то необычное. Беда была в том, что Лавгуд сама была настолько неординарной и необычной личностью, что вся фантазия Малфоя бестолково бродила между букетом темно-синих аргентинских роз и декламацией стихов под башней ее факультета. Ничего лучшего на ум не приходило. Однако, для аргентинских роз был не сезон, а распевать в ночи песни и читать стихи, словно средневековый кабальеро, было куда унизительней постоянным проигрышам ненавистному Поттеру.
Драко перевернулся на другой бок и вздохнул. Если у него не выходит с ней поговорить или она пропускает его слова мимо ушей, может, стоит ей написать? Малфой дернулся от пришедшей на ум идеи и радостно ударил кулаком по спущенному пологу, который мягко заколыхался, расходясь волнами во все стороны.
Он приманил к себе пергамент с чернильницей и поплотнее задернул полог со всех сторон.
- Люмос!
Осветив свое личное пространство так, чтобы не мешать спать своим соседям по комнате, Драко обмакнул перо в чернила и занес руку над белоснежным кусочком листа - гербовой бумаге Малфоев, предназначенной исключительно для писем матери и отцу.
Через десять минут лист был все еще идеально белоснежным - пустота в голове Драко, казалось, звенела в ночной тишине. Хоть бы одна дельная мысль пришла на ум! Он в очередной раз принялся вспоминать хоть какие-нибудь стихи, которые изредка тайком читал в библиотеке отца, но, кроме рифмы «любовь-кровь», на ум так ничего и не пришло. Беззвучно выругавшись, Малфой судорожно зевнул и решительно вывел: «Дорогая Полумна! Не соблаговолишь ли ты составить мне компанию и пойти со мной на Святочный бал? Я был бы весьма рад твоему положительному ответу. Д. Малфой.»
Отметив про себя, что написано несколько старомодно, он все же скатал пергамент в трубочку и перевязал зеленой лентой. Завтра отнесет в совятню и дело сделано. Глаза слипались, а мягкая подушка уже набрасывала на Драко тихие отголоски и неясные тени, медленно переходящие в крепкий сон.
Отправка письма произошла без всяких происшествий, чему Малфой был несказанно рад. Несколько неудач подряд немного умерили его пыл, поэтому теперь он решительно подходил к делу: привязал записку к своему филину так крепко, что отвязать теперь ее можно было только каким-нибудь заклинанием. Повторив три раза птице имя адресата, Драко, довольный, вышел из совятни. Решив, что теперь можно немного расслабиться, он пошел в сторону поля для квиддича - зима зимой, а тренировки по расписанию.
Впоследствии Малфой не раз припоминал ту злополучную неделю, удивляясь самому себе, за что судьба так решительно окатила его своими немилостями, однако факт оставался фактом - с приглашением Лавгуд на бал снова ничего не вышло. Очевидно, филин сначала пытался найти ее в замке и только потом уже полетел на стадион, где замотанная в невиданной длины шарф и сидела Полумна, с интересом следившая за тренировками команды гриффиндорцев. Поэтому, когда Малфой добрался до стадиона, он своими глазами увидел то, что произошло с его любимым филином: Джинни Уизли так лихо отбила бладжер, что он сбил бедную птицу прямо в сугроб. Драко как раз добежал до того злосчастного места, когда спустившаяся Джинни с виноватым видом достала кряхтящего от боли филина.
- Уизли, - прошипел он, вырывая из ее рук ухающего филина и сминая заодно промокший конверт, - тебя кто учил убивать птиц бладжерами - Поттер?
- Что здесь происходит? - послышался сзади голос Гарри.
- А вот что! - Малфой злобно потряс филином так, что тот опять обиженно заухал.
Поттер не успел ничего ответить, потому как на поле вышла команда слизеринцев, выкрикивая, что сейчас их время тренироваться. Спустившиеся вниз гриффиндорцы в ответ принялись горячо доказывать, что они пришли раньше, а посему поле полностью в их распоряжении. Джинни быстро перешла от слов к делу и со всей силы запустила твердым снежком прямо в голову Монтегю. В ответ в нее полетело чье-то заклинание, сбившее Джинни с ног. Рев гриффиндорцев заглушил тоненькие выкрики зевак, наблюдавших с трибун за тренировкой, так быстро перерастающей в драку.
Малфой сам не понял, как оказался втянутым в кучу сплетенных тел, неистово колотивших друг друга. Где находился его несчастный филин, он и понятия не имел.
Драка закончилась так же быстро, как и началась. Появившаяся, словно из ниоткуда, профессор МакГонагалл, быстро дала понять, что шутить она не намерена. Сняв с каждого факультета по семьдесят очков и запретив тренироваться обеим командам две недели, она молча следила, как бурчащие ученики бредут в раздевалку.
- Мистер Малфой, - укоризненно заметила она, когда мимо нее прошагал хромавший Драко с подбитым глазом, держа под мышкой мрачно взиравшую на все происходящее птицу, - Вы же староста, а ведете себя, как первокурсник.
Не решившись возражать и пускаться в объяснения, что он даже не приступил к тренировке и вообще оказался жертвой обстоятельств, Драко буркнул что-то похожее на извинения и отправился в больничное крыло. Доверить лечение филина Хагриду, которого он терпеть не мог, было выше его моральных сил.
При виде побитого Малфоя Блейз присвистнул и подошел, пристально разглядывая синяк, разлившийся темно-синими разводами на бледной коже Драко.
- Неужели Лавгуд настолько не хочет идти с тобой на бал? - спросил он с наигранной серьезностью.
- Еще одна шутка, и у тебя под глазом всю неделю будет светить такой же фонарь, - пригрозил Малфой, прошагав мимо ехидно улыбающейся Пэнси и с грохотом закрывая за собой дверь в спальню.
Стоило признать, что череда неудач становилась катастрофически длинной. Драко даже задумался, стоит ли игра свеч - ну признает он Блейза мировым покорителем женских сердец, что с того? Зато останется целым и невредимым. Однако огромное самолюбие тут же пресекло на корню все попытки сдаться. Надо просто найти Лавгуд и твердо спросить, пойдет ли она с ним. Если не согласится, то… Дальше Драко пока еще не придумал, что он сделает. Решив не планировать наперед, а действовать по ситуации, он кое-как замаскировал синяк наспех сделанным заклинанием и отправился бродить по замку в надежде на то, что ему посчастливиться опять увидеть Лавгуд.
Полумна нашлась на астрономической башне. Это было последнее место в списке Драко, поэтому он порядком устал и потерял все надежды, когда поднялся на площадку. Полумна, на удивление, не сидела на краю башню и не смотрела на звезды, как этого можно было ожидать от ее натуры. Она читала книгу, сидя на одном из столов и весело болтала ногами. Возле нее стояла кружка с остывшим какао.
Малфой вздохнул, не веря своим глазам и привалился к косяку. Нашел.
- Привет, - Полумна подняла голову и заинтересованно посмотрела на Драко. - Ты тоже прячешься от нарглов?
- Я - что?
- Нарглы. Они постоянно все воруют. На той неделе, пока я делала домашнее задание, у меня пропали туфли, две мантии и учебник по зельеварению. Поэтому я предпочитаю читать здесь: нарглам неуютно там, где высоко и прохладно. А я ничего не теряю.
После этой короткой лекции она снова углубилась в книгу, словно тут же забыв о Малфое, который с тоской думал о Пэнси и о том, что, пожалуй, с Паркинсон было не так уж и много проблем.
- Лавгуд, э-э-э… Полумна?
Она подняла на него свои большие глаза.
- Ты не хочешь пойти со мной на бал?
Полумна задумчиво посмотрела на потолок, словно там должен был быть написан ответ, затем отпила из кружки какао, остывшая пленка которого оставила кремовые усы на ее верхней губе.
- Не думаю, что это хорошая идея, - ответила она наконец.
- Это еще почему? - обиделся Драко.
- Мне кажется, Гарри с Роном не понравится, если я приду с тобой на бал, - безмятежно отозвалась она. - Да и Невилл тоже не будет в восторге.
- При чем здесь они?
- Они мои друзья, - просто ответила Полумна и с громким звуком допила остатки какао, превратив свои усы из бежевых в шоколадные.
Малфой призадумался. А что сказали бы ЕГО друзья, если бы узнали, что он пригласил Лавгуд? Ну, или, не дай Бог, Грейнджер? Перебрав в уме однокурсников и придя к неутешительному выводу, что особо настоящих друзей-то у него и нет, Драко окончательно пал духом. Увидев его понурый вид, Полумна ловко спрыгнула со стола и подошла к нему.
- Если тебя очень расстраивает мой отказ, то я тогда соглашусь, - она заглянула снизу-вверх ему в глаза. - Я не люблю, когда из-за меня кто-то расстраивается.
Малфой не поверил своим ушам. Как все оказалось просто! Пусть Лавгуд согласилась из жалости, но ведь согласилась же! Он покосился на ее шоколадные усы и вздохнул. Надо будет обговорить ее наряд, чтобы не совсем уж опозориться на празднике.
- Отлично, - он неловко пожал ей руку и двинулся к выходу. - Я весьма тебе благодарен, ну просто очень!
Перепрыгивая через ступеньку, он почти бегом добрался до гостиной. Блейз упадет, когда узнает, что Малфой выиграет пари!

Несколько дней Малфой пребывал в самом благодушном настроении. Перед глазами то и дело вставало удивленное лицо Забини, когда тот узнал, что чудачка Лавгуд согласилась пойти с ним на бал.
Блейз действительно был удивлен и сокрушен. Но сокрушался он не потому, что проиграл пари, а потому, что хотел этой затеей сбить спесь с друга - не согласись Полумна в итоге, и Драко бы точно понял, что он не самый идеальный принц в мире. Попереживал бы, конечно, но в итоге, может, и поумнел бы хоть немного. А теперь вон каким гусем довольным ходит, будто чудо сотворил. Блейз даже подумывал, не подлил ли Малфой Лавгуд чего в стакан или не наложил ли Империус на нее, но потом отмел от себя эти мысли. Драко хоть и не праведник, но до такого бы не опустился. Во всяком случае, с девушкой он не стал бы так поступать.
Они с Малфоем как раз выходили с травологии, когда сзади их нагнал Невилл Долгопупс и пропыхтел:
- Малфой, поговорить надо.
Драко смерил его взглядом. Превратившись за несколько лет из пухлощекого мальчишки-неудачника в возмужавшего парня Невилл все равно имел вид не очень уверенный. Он нервничал и попеременно дергал край то одного, до другого рукава, хмуро глядя исподлобья.
- Чем обязан, Долгопупс? Говори быстрее, я спешу.
Невилл открыл рот, потом закрыл. По лицу начала разливаться краска.
- Зачем ты пригласил Полумну на бал, если она тебе не нравится?
Лицо Малфоя озарила понимающая ухмылка. Вот оно что. Кажется, Долгопупс влюбился в Лавгуд - вот это поворот. Едва сдерживая радость от того, что он еще и дружку Поттера сумел насолить этой затеей, Драко широко улыбнулся:
- А кто сказал, что она мне не нравится? Может, очень даже нравится.
Лицо Невилла уже напоминало свеклу. Блейз быстро переводил взгляд с одного на другого, не решаясь вступить в их диалог.
- Я слышал, как ты смеялся над ней и называл чудачкой! - воскликнул он. - Немедленно откажись идти с ней на бал!
- Вот еще, - лениво отозвался Малфой, поправляя сумку на плече и собираясь уходить. - Она согласилась, ясно тебе? Так что стой в стороне и кусай локти, раз тебе так не повезло, Долгопупс.
- Я вызываю тебя на дуэль! - завопил Невилл вслед.
Немного ушедший вперед Малфой замер. Затем обернулся.
- Шел бы ты цветочки свои любимые перерисовывать. Не дорос еще до дуэлей.
Драко не успел добавить еще какую-нибудь колкость: с легким треском мимо него пролетела красная молния, порвав край мантии и чиркнув огнем по коже. Блейз мгновенно выхватил палочку и направил на Невилла, который вызывающе глядел на них. Малфой скривился, но промолчал. Возмущаться сейчас на всю дорогу смысла не имело - не очень хотелось ставить во всеуслышание, что его ранил Долгопупс, тем более что профессора зельеварения все равно поблизости не наблюдалось - защитить было некому. Медленно оглядев порванный рукав и напустив на себя самое свирепое выражение лица, он оглянулся и тихо произнес:
- Дуэль так дуэль, Долгопупс. В рыцаря захотел поиграть? Тогда жду тебя в полночь, в астрономической башне. Сегодня.
Конечно, можно было бы выбрать какой-нибудь пустынный кабинет на седьмом этаже, куда редко заглядывали преподаватели или старосты, да и время выбрать не такое позднее, но полуночная астрономическая башня выглядела уж очень романтичным местом для последующих хвастливых рассказов о волшебном поединке. В любой ситуации Малфой старался выиграть для себя хоть что-то.
По дороге Блейз высказал все, что думает об этой глупой затее.
- А если вас кто-нибудь поймает? Долгопупсу-то ладно, что с него взять. А ты староста, да и отцу непременно донесут.
- Плевать я хотел на все это, ясно?
Малфой практически не беспокоился об исходе дуэли. Долгопупс тюфяк, он даже обезоружить не сможет, как следует. Пара оглушающих заклинаний, и поединок можно считать законченным. В пользу Драко, конечно.
Забини, активно отговаривающий друга от затеи, в итоге сдался и вызвался караулить вход в башню, аргументируя это тем, что не желает бросать его в беде. На самом деле он очень надеялся, что Долгопупс опоздает, и можно будет уговорить Драко уйти. У Блейза было очень плохое предчувствие.
Однако уже первый удар башенных часов застал соперников стоящими друг напротив друга. Невилл выглядел напряженным, но отнюдь не напуганным. Крепко сжав палочку, он выставил вперед ногу и ждал, пока Малфой небрежным движением снимет свою мантию и положит на столик, наколдованный прямо из воздуха.
- Сначала надо поклониться, - процедил он. - Если ты решился на дуэль, так будь добр, исполняй все правила.
По лицу Невилла было понятно, что кланяться он собирается в самую последнюю очередь, поэтому Драко, чтобы не растягивать время, вздохнул и тоже встал в боевую стойку.
Первое заклинание, пущенное на счет «два», а не «три», Невилл не успел отбить. Грохнувшись на пол, он только охнул, но тут же вскочил на ноги.
- Остолбеней!
- Протего, - лениво объявил Малфой, махнув палочкой в сторону ожидаемого заклинания.
Он так и знал, что дуэль будет просто смешной. Неужели Долгопупс за все эти годы так и не смог выучить хотя бы пару боевых заклинаний? Малфой не успел насладиться этой мыслью до конца - Невилл изловчился и успел пальнуть в того Петрификусом. Почувствовав, как все тело мгновенно застыло, Малфой с ужасом услышал стук собственной палочки, упавшей на пол. Теперь он полностью беспомощен, как первокурсница перед Пивзом. Ожидая новых ударов, Драко зажмурился, однако ничего не происходило. Открыв глаза, он увидел Невилла, спокойно стоявшего перед ним. Палочка была опущена. Малфой не успел придумать, почему Долгопупс не собирается избивать его, потому что внизу послышался шум, а через несколько секунд в башню влетела МакГонагалл. Выглядела она чрезвычайно разъяренной. Краем глаза, поскольку повернуться к ней он был еще не в силах, Малфой отметил про себя, что почти всю свою жизнь он встречает профессора Гриффиндора только в ужасном расположении духа. Интересно, она хоть иногда улыбается?
Узнать это ему так и не удалось, поскольку, расколдовав парализованного Малфоя, она устроила горе-дуэлянтам такой выговор, что где-то далеко внизу заухали совы. Вычетом очков на этот раз не обошлось. Пригрозив записать ночное происшествие в их личные дела, профессор МакГонагалл назначила двухнедельную отработку в своем кабинете.
- И я обязательно сообщу вашим семьям, - грозно добавила она, выдворяя их из башни.
Теряясь в догадках, куда делся Забини, Малфой понуро брел по коридору, провожаемый ненавистным деканом ненавистного факультета. Сзади вот уже несколько коридоров плыл Пивз и распевал во все горло:


Никакие увещевания МакГонагалл о том, что Пивз нарушает дисциплину замка и тишину в частности, совершенно не помогали. Поэтому, когда уставший и расстроенный Драко завалился на кровать, в ушах у него все еще стояли звонкие строчки проклятого полтергейста. Блейза в спальне не было.
Как оказалось, Блейзу в тот вечер повезло еще меньше. Оставшись дежурить у входа, он столкнулся с Ханной Аббот, которая в эту ночь патрулировала коридоры. Не ожидая столкнуться со старостой в столь отдаленной части замка, Блейз, однако, не пал духом. Не придумав причину лучше, как поиск учебника, забытого на прошлом уроке астрономии, он медленно пошел прочь, судорожно размышляя, какими окольными путями ему поскорее вернуться на свое добровольное дежурство. Ханна, ни на минуту не поверив, что слизеринцу в полночь понадобился учебник по астрономии, а также услышав наверху подозрительный шум, тут же отправилась на поиски дежурившего преподавателя, которым, как уже известно, оказалась Минерва МакГонагалл.
Блейз же, свернув в полуосвещенном коридоре не в ту сторону, попался Филчу и миссис Норрис. Второй раз легенда об учебнике не сработала. Блейза сначала завели в душный кабинет завхоза, где Филч со злорадной улыбкой принялся писать что-то в карточку с именем «Блейз Забини», а затем, несмотря на поздний час, препроводили в кабинет к Снеггу.
Северус Снегг, и так не слишком жизнерадостный человек, мало обрадовался своему студенту, которого приволок дрожащий от счастья завхоз посреди ночи. Выпроводив Филча и наскоро пообещав ему «строгое наказание», он развернулся к Забини и потребовал рассказать, «какого черта тот шляется посреди ночи по замку». Блейз товарища выдавать не стал, мужественно приняв всю вину на себя, и рассказал, что проспорил Теодору Нотту полуночный поход в астрономическую башню.
- Это самая глупая история, которую я слышал, - процедил Снегг. - Хуже только неправдоподобные россказни Поттера.
Встав из-за стола, он указал Блейзу на кипу свернутых пергаментов, сиротливо лежащих в дальнем углу.
- В качестве наказания можете проверить сочинения первокурсников о лунном камне.
Блейз округлил глаза. Их декан практически никогда не наказывал собственных учеников. Стоило очень постараться, чтобы писать строчки в его кабинете - это было самое строго наказание для слизеринцев. А тут несколько десятков работ.
- Профессор, - начал Блейз, - Вы же не имеете в виду…
- Именно это я и имею в виду, - рявкнул Снегг. - Вы все ужасно мне надоели! Первокурсники - своими бездарными работами, вы - своими бушующими гормонами. За столько времени удалось пораньше заснуть и на тебе, притащили на порог старшекурсника на сон грядущий! Не советую покидать мой кабинет, пока каждая работа не будет проверена.
Он многозначительно посмотрел на растерянного Забини и ушел, громко хлопнув дверью. Воцарилась звенящая тишина, прерываемая глухим капаньем с потолка. Блейз с тоской посмотрел на ворох сочинений и сел за стол. Учитывая гневное настроение профессора, лучше было не спорить и действительно начать читать нестройные предложения и списанные слово в слово из учебников фразы, царапая в конце каждого листа оценку.
Где-то наверху уже начинало светать, когда Блейз, наконец, расправился с последней работой и побрел в гостиную Слизерина, не зная, что ему хочется сейчас больше: поспать или прибить Малфоя за все, что с ним произошло.
«Или самому себе в нос дать» - справедливо рассудил он, ложась в кровать и прислушиваясь к ровному дыханию соседей по комнате. В конце концов, Блейз тоже не последнее лицо в этой истории. Он в сотый раз пожалел, что спросил тогда за завтраком у Малфоя про Святочный бал. Однако, оптимистично решив, что на старости лет со смехом будет вспоминать свои школьные годы, Забини с чистой совестью закутался в мягкое одеяло и спокойно уснул, даже во сне улыбаясь своим мыслям.

Остаток недели прошел в угрюмом молчании и относительном спокойствии. Малфой почти не разговаривал с Забини, мысленно коря бросившего его товарища на все лады и эгоистично полагая, что тот мог бы на время оглушить Аббот и не уходить со своего места. А так досталось всем - отец, конечно, не прислал громовещатель, как это сделала бабка Долгопупса, однако написал довольно холодное письмо, в котором выразил свое разочарование поведением сына. Равнодушное послание Драко бросил в камин, не особо заботясь, что там думает о нем отец, а вот громовещатель, к сожалению, скрыть было нельзя. Вся школа узнала за завтраком, что Невилл Долгопупс - подумать только! - мало того, что участвовал в дуэли, так еще побил самого Драко Малфоя.
За столом Гриффиндора многие ученики сидели с такими широкими улыбками, что Малфою стало тошно. Он все бы отдал, чтобы стереть с лиц Поттера и Уизли ухмылки. Не доев свой завтрак, он, под улюлюканье соседнего стола, вышел из Большого Зала и направился на урок по истории магии. Блейз с грустью посмотрел ему вслед: вовсе не таким способом он хотел образумить друга.
Малфой так тщательно старался поменьше показываться на публике, что совершенно забыл, что хотел поговорить с Полумной по поводу ее наряда. Вспомнив об этом лишь за несколько часов до бала, когда эльфы принесли его тщательно отглаженную парадную мантию зеленовато-черного цвета, Драко досадливо поморщился. Надеясь, что Лавгуд не преподнесет ему особых сюрпризов, он вышел в гостиную и увидел Гойла, который с весьма смущенным видом бережно нес в руках черный фрак.
- Это что? - остановил его Малфой.
- Фрак, - от волнения глаза Гойла немного забегали по сторонам.
- Вижу, что фрак, я не такой тупой, как некоторые. Тебе-то он зачем?
Гойл застыл и, глядя куда-то за спину Малфоя, тихо произнес:
- На бал я иду.
- Ты? На бал? - фыркнул Малфой. - С кем, с Крэббом что ли?
Гойл ничего не ответил. Засопев, он обогнул Малфоя и скрылся в гостиной. Пожав плечами, Драко опустился в кресло возле камина и взял в руки забытый кем-то «Ежедневный пророк». Почти не понимая, что читает, он рассеянно перелистывал страницы, желая, чтобы бал поскорее наступил и поскорее закончился. На школьных праздниках ему всегда было скучно, даже в компании собственных однокурсников. Возможно, дело было в самом Хогвартсе, который его отец так не любил. А все, к чему с презрением относился Люциус Малфой, автоматически попадало под недовольство и Драко.
Забини, принарядившийся в темно-фиолетовую мантию, встал перед Малфоем и помахал рукой.
- Пора идти танцевать с Лавгуд, - пропел он, делая при этом небольшие па.
- Выглядишь, как попугай, - отозвался Малфой.
- А ты как тритон, - не остался в долгу Блейз. - Такой же скользкий и противный.
Разноцветная толпа девочек, яркой мозаикой рассыпавшаяся перед входом в Большой Зал, с нетерпением ожидала своих кавалеров. В дальнем углу толпа выглядела несколько плотнее, образовав вокруг кого-то небольшой круг.
- Что там такое? - нахмурился Блейз, протискиваясь через толпу и подходя к ярко накрашенной Пэнси.
Паркинсон обернулась и хохотнула, увидев Малфоя. Зажав рот ладонью, она лишь покачала головой и повела Блейза ко входу. Предчувствуя недоброе, Драко решительно начал пробираться вперед, желая разглядеть, что там происходит.
Его взору предстала Полумна Лавгуд в самом необычном платье, какое только можно было себе представить: золотистое, полностью покрытое блестками, ниже талии оно полностью переходило в гигантскую клетку, внутри которой порхали и щебетали канареечного цвета птички. Почти не шевелясь, Полумна с достоинством смотрела сквозь толпу, практически не обращая внимания на смешки и завистливый шепот. Заметив ошеломленного Малфоя, она улыбнулась и сделала шаг вперед, отчего рой птичек пронесся по всей клетке с громким щебетом.
- Привет.
Не дождавшись ответа, она так и продолжала стоять, совершенно не испытывая никакой неловкости. Малфой громко сглотнул и, схватив ее за руку, быстро повел в Большой Зал, стараясь не смотреть по сторонам. В душе все кипело. Это был самый идиотский наряд, который эта полумная могла на себя нацепить. Даже не представляя, как с этим он будет танцевать, Драко прошел в самый дальний угол зала и смиренно встал вместе с Полумной возле стены, ожидая начало праздника. Это был самый худший Святочный бал в его жизни.
Как оказалось, клетка практически не мешала танцу - Полумна так грациозно двигалась, что золотистые прутья ни разу не задели ее несчастного кавалера. Постепенно ее невозмутимость передалась и Малфою: он почти расслабился и даже позволил себе оглядеться по сторонам. В толпе мелькали счастливые Блейз и Пэнси, рядом лихо отплясывали Джордж Уизли и Анджелина Джонсон, не очень соответствуя ритму танца, но зато веселясь от всей души. Поттер медленно вел мелкую Уизли, которая, на взгляд Малфоя, даже стала как будто слегка симпатичной в праздничном платье. Мимо важно проплыли Милисента Булстроуд и Грегори Гойл. Пораженный Драко принялся вертеть головой, чтобы рассмотреть их получше. Булстроуд, на удивление, не топала по полу и даже не толкала соседние пары, а Гойл ни разу не наступил ей на ногу.
- Жаль, что Невилл так и не пришел, - отвлекла его от пристального наблюдения Полумна. - Я все надеялась, что он найдет себе пару на бал.
Малфой промолчал, вспомнив вытянувшееся от огорчения лицо Долгопупса. Полумна, между тем, продолжала:
- Он так расстроился, когда я сказала, что не смогу пойти с ним на бал, потому что ты меня уже пригласил.
И вновь молчание в ответ. Драко вовсе не собирался поддаваться угрызениям совести - он позвал, она согласилась, все по-честному.
- Надеюсь, с ним все хорошо, - как ни в чем не бывало продолжала Полумна. - Не хотелось бы, чтобы он грустил.
- Черт, Лавгуд, конечно он будет грустить, - не выдержал Малфой. - Ты же ему нравишься!
Полумна замерла, резко прервав танец, от чего на них тут же натолкнулись Ханна Аббот и Эрни МакМиллан.
- Осторожнее там, - буркнул Эрни, отходя в сторону.
Глаза Полумны, и без того большие, казалось, расширились еще больше. Она все еще продолжала держать Малфоя за плечи, однако стояла, не двигаясь, размышляя о чем-то своем. Их продолжали толкать и шикать на них, пока Драко решительно не отвел Полумну в сторону.
- Ты в своем мире, да? - пощелкал он у нее пальцами перед носом.
Лавгуд не ответила. Она просто стояла и молча поглаживала прутья клетки, на которых сидели нахохленные потускневшие птички. Малфой никогда не видел ее такой потерянной, даже когда Нотт стащил у нее сумку с учебниками и закинул высоко на дерево.
- А я даже не подумала, что нравлюсь ему, - прошептала она.
Затихшие угрызения совести вновь подняли свои головы и начали терзать Малфоя. Он крепко зажмурился и махнул рукой:
- Иди ищи своего Долгопупса.
- Тебе не будет грустно без меня на балу?
Драко с трудом подавил ядовитый ответ, мгновенно сформировавшийся в его голове на столь глупый вопрос, и лишь покачал головой. Радостная Полумна присела в старомодном реверансе и тут же начала пробираться к выходу, с легкостью огибая шумную толпу учеников. Малфой налил себе пунш и залпом осушил стакан, пожалев, что нельзя туда плеснуть огневиски.
- Куда спрятал свою птичку? - пошутил проходивший мимо Блейз.
- В золотую клетку, - ответила за Драко Пэнси и громко рассмеялась.
Малфой и на этот раз смолчал, решив, что больно много чести отвечать на этот комментарий. Блейз, пропустив Пэнси немного вперед, быстро вернулся и прошептал Драко на ухо:
- Мы решили после школы пожениться.
- Я желаю тебе сил и мужества в брачном союзе, - искренне ответил ему Малфой, выпивая второй стакан пунша. - Только такой оптимист, как ты, сможет прожить с Паркинсон всю жизнь.
- Сочту за комплимент в свой адрес, - ухмыльнулся Забини, догоняя Пэнси.
Драко устало оглядел взглядом многочисленные пары - танцующие, шушукающиеся по углам или весело подпевающие звучащим песням, - и внезапно почувствовал себя очень одиноким. И уставшим. На весь Хогвартс с ним согласилась пойти на бал только Лавгуд, да и та бросила его ради какого-то неуклюжего тюфяка.
Он направился к выходу, решив, что на сегодня с него хватит впечатлений. У дверей стояли Гойл и Булстроуд, тихо о чем-то переговариваясь. Гойл неуклюже держал Милисенту за талию, а она, раскрасневшаяся и на удивление похорошевшая, тоненько хихикала.
- Отлично выглядишь, Милисент, - искренне заметил Драко, добавив про себя, что на фоне Гойла она не такая уж и толстая.
Решив пока не возвращаться в унылое подземелье, он решил немного побродить по замку. Ночь за окнами блестела тонкими снежинками и завывала в высоких башнях где-то под самым потолком. Чем выше поднимался Драко, тем тише становилась музыка, доносившаяся с первого этажа. Проходя по коридору пятого этажа, он столкнулся с Долгопупсом, который шел, слегка пританцовывая. Заметив Малфоя, он перестал напевать себе под нос и замедлил шаг.
Драко чувствовал себя ужасно неловко. Можно было сказать какую-нибудь гадость или просто пройти мимо, но, в любом случае, он бы чувствовал себя весьма неуютно.
- Лавгуд нашла тебя? - буркнул он наконец, глядя куда-то в сторону.
- Нашла, спасибо, - сухо ответил Невилл.
Они еще постояли в молчании.
- Спасибо, что поговорил с Полумной, - вдруг выпалил Невилл.
Малфой изумленно поднял брови. Надо же - дождался благодарностей от Долгопупса.
- Обращайся, - снисходительно бросил он, решив, что пора завязывать этот дружеский разговор и идти в гостиную Слизерина.
- Нет, правда, - Невилл выглядел очень взволнованным. - Я бы никогда не смог признаться ей в своих чувствах.
Малфой пожал плечами и двинулся дальше, проклиная себя за излишнюю болтливость. Однако когда Невилл прошел пару шагов, вдруг обернулся и спросил:
- Почему ты не стал нападать на меня после Петрификуса?
Невилл смутился и начать вдруг пристально изучать свои черные ботинки.
- Тебе что, стало меня жаль? - начал злиться Драко.
- Нет, - удивился Невилл. - Просто нечестно бить безоружного, вот и все. Я ждал, пока ты придешь в себя, чтобы продолжить.
Малфой опешил. Только гриффиндорцы могут быть настолько до идиотизма честными, просто сборище рыцарей Круглого Стола, не иначе. Однако почему-то он был благодарен сейчас этому неуклюжему тюфяку. Малфой вздохнул и подошел к Долгопупсу, нехотя протягивая ему руку. Невилл, опешивший не меньше, осторожно пожал ее.
- В следующий раз я побью тебя, Долгопупс, - пообещал Драко на прощание, запахивая плотнее мантию и направляясь в сторону лестницы.
- Это мы еще посмотрим! - радостно отозвался вслед Невилл, заворачивая за угол.

На следующее утро проходившая мимо стола слизеринцев Лайза Турпин кокетливо посмотрела на Малфоя и захихикала, присоединившись к компании своих подруг. Драко то и дело ловил на себе ее заинтересованный взгляд.
- Слышал, что говорят о тебе девчонки? - спросил подсевший слева Блейз и накладывая себе бутербродов.
Малфой мысленно содрогнулся, предпочитая не знать, что теперь о нем болтают по всей школе.
- «Что ты незаурядный парень, раз решился пойти на бал с чудачкой Лавгуд» - изрек Блейз. - Ты теперь весьма интересная персона, друг мой.
Драко вновь глянул в сторону Лайзы - она тут же захихикала и отвела взгляд. Он усмехнулся в ответ.
Кажется, полоса неудач наконец-то уступила место везению.

Не могло быть, ведь она грязнокровка, а я Пожиратель, подписавшийся убивать таких, как она. Я самопровозглашенный слизеринский принц, а она - лучшая подруга моего злейшего врага.

У нас ничего не было общего, кроме взглядов полных ненависти. Это уже стало традицией, незыблемым ритуалом, неисполнение которого предвещало всяческое невезение - спуститься в Большой зал и, первым делом, найти ненавидящие тебя глаза. Не зеленые, нет. Её глаза - цвета охры, разбрызгивающие золотистые искры ненависти ко мне.

А еще было ощущение кулака, острыми костяшками врезавшегося в мою скулу на третьем курсе. Именно тогда я рассмотрел эти искры. Это было так по-маггловски, ни одна волшебница не позволила бы себе ничего подобного, разве что предательница крови Уизлетта. Чистокровная могла бы дать пощечину, большего не позволило бы воспитание, но непременно такую, чтобы оцарапать кожу безукоризненными коготками. Словно кошка. Застуканные мной в гостиной, аристократично дерущиеся между собой Дафна и Пэнси, которые шипя и плюясь, норовили выцарапать друг дружке глаза, также были похожи на разъяренных кошек. Может быть поэтому я обдал их ледяной струёй Агуаменти? Они мне этого так и не простили. Но зрелище кичливых красавиц, в один момент ставших похожими на подзаборных бродячих душонок, того стоило. А Грейнджер даже мокрой остаётся похожей на льва, и плевать на половое несовпадение образа.

Конечно, это из-за её прически. Из-за дурацких волос, которые тоже были. Волосы с ненавистным мне с детства запахом корицы. И даже вкусом корицы. Мне показалось, что я чувствовал его, когда эти прядки набились мне в рот и нос в тот момент, когда я сгреб в охапку Грейнджер, убегающую из взорванной Бомбардой Выручай-комнаты на пятом курсе. Резко дернувшись, ей удалось вырваться, но в последний момент я схватил её запястье. Одну невообразимо долгую секунду мы оба смотрели на наши руки, а затем я, почему-то, разжал пальцы. Помню этот полный удивления взгляд, отражающий моё собственное удивление от своего поступка. С этого момента искры ненависти исчезли из её взгляда, заменившись брызгами от потоков тепла и жалостливой надежды. Смешная! Надежды на что? Как будто что-то могло быть. Хорошо хоть не пришла, со свойственной грифам прямолинейностью, спрашивать, что это было. Я и сам себе не мог дать ответа на тот же вопрос. Может у меня случилась кратковременная атрофия мышц пальцев, что они разжались сами собой? Или я помутился рассудком? А саднящая тяжесть от её неуверенного "спасибо" в ответ на моё еле слышное "беги" и вовсе привиделась мне в полуночном бреду.

Зато однозначно не было того позорного вечера после отбоя, когда она увидела меня плачущим у двери Выручай-комнаты. В тот ужасный день, когда я смог понять, как починить этот чертов шкаф, и тем самым окончательно подписал себе приговор. Не было её испуганных глаз и нелепейшего вопроса всех времен и народов: "Что случилось?" Не было моих бессвязных истерических криков, испуга: не сболтнул ли чего-лишнего, и отчаянного поцелуя, как попытки отвлечь внимание от сказанного тоже не было. Почему она не отпрянула? Почему, замерев на секунду, будто решаясь сигануть в пропасть, отчаянно ответила? А после прижимала мою голову, гладя и перебирая пальцами прядки, пока я бесстыже рыдал на её груди. И шептала успокаивающе всякую бессмыслицу о том, что не всё потеряно, что нужно только довериться, что всё поправимо. Но я видел эту жалость разливавшуюся в её глазах. И я уже сделал свой выбор, который нельзя изменить. Я уже доверился - своему отцу, своей семье, своим идеалам. И никакая жалость грязнокровной идиотки, замаскированная под чувства, брошенная словно кость дворняге с барской руки, не способна изменить того, что я должен был сделать. Даже если предстоящее пугало меня до кошмарной тошноты, до леденящего душу чувства упершегося в тупик человека. Даже если безумно хотелось поверить, потянуться к этому теплу. Я не мог.

Я смотрел ей вслед, уходящей по коридору, с чувством правильности сделанного выбора. Я еще даже нашел в себе силы улыбнуться в ответ на её прощальную улыбку, успокаивая гриффиндорскую бдительность. Моя тетушка отлично обучила меня не только непростительным. Обливиэйт в спину - это ведь так по-слизерински.

У нас с ней ведь все равно ничего не могло быть.

Погода, в отличие от того, что творилось на душе у юноши, была ясной и пригожей. Птицы, ошалевшие от долгожданного и наконец-то пришедшего тепла, носились в воздухе кувыркаясь и одуряющее звонко пели. Осмелев, они пролетали над самой головой, будто нарочно норовя задеть крылом рыжеволосую макушку. По всей видимости, из-за того, что парень больше часа просидел недвижимо на посыпанной гравием дорожке, они стали воспринимать его как еще одну статую-обелиск во множестве разбросанные по этой, самой древней части деревенского кладбища.

Джордж не слишком любил бывать здесь, но что-то словно влекло его к себе, вынуждая приходить вновь и вновь. Почти год уже прошел с окончания войны. Почти год после того как погибших похоронили, оплакали и воздали им почести, а затем начали строить новую жизнь под мирным небом. Все кроме него. Даже мать не то чтобы смирилась с утратой сына, но погоревав полгода все же вспомнила, что у неё осталось еще пятеро детей, которым нужны её забота и ласка. И только Джордж всё продолжал ходить к молчаливому камню, на котором было выбито имя брата. Смотрел на выбитые буквы и чувствовал себя пустым, словно матрешка, из которой вынули все сердцевинки. Словно чертик на пружинке, которого выпустили из табакерки, и пружинка сломалась, и остался он так висеть, болтаясь, утратив своё предназначение. Вот и Джордж болтался так же не в силах собраться. Хуже всего было то, что он давно уже не горевал – горечь потери утратилась еще в первые месяцы, когда, вырыдавшись, Джордж понял, что ощущает только два чувства: бессилие и злобу. Он злился на Фреда за то, что тот умер, и ничего не мог с собой поделать. Понимал всю эгоцентричность этого чувства и приходил на кладбище в попытке обрести смирение и понять в чем смысл того, что Фред лежит на глубине двух метров под землей в то время, когда Джордж продолжает топтать бренную землю изображая, что может жить. Шутки не шутились в одиночку, новые вредилки не выдумывались, а работа в магазине превратилась в мучительную пытку. Джордж и вовсе хотел закрыть магазин, но Рон, неожиданно проявив недюжинную смекалку и упрямство, взял бразды управления в свои руки. Отчасти Джордж был рад этому, ему не хотелось обрывать последнюю ниточку, связывавшую его с Фредом.

– Как же так, братец Дред? – спросил Джордж у холодного камня, но тот молчал, и только птицы продолжали свои пляски в погоне за комашней. Джордж почувствовал, что скоро свихнется от их трелей и поднялся, чтобы уходить. Злость привычно захлестнула его с головой и, размахнувшись, Джордж сильно пнул подвернувшийся под ногу камушек. Тот, полетев к надгробию, с такой силой ударился об него, что оставил на гладкой полированной поверхности крохотную выбоину.

– Нет! Прости, братишка, – Джордж, схватившись за голову, упал на колени и стал пытаться стереть этот след. Несколько секунд прошло прежде, чем он осознал тщетность своих попыток. К горлу подкатился комок, и парень замер опустив голову и обнимая камень одной рукой, пытаясь побороть чувство досады. Вдалеке послышались шаркающие шаги и раздраженное бормотание перемежавшееся глухим звяканьем ударяющихся друг об дружку бутылок.

- … вандалы, сволочи… Выпивохи позорные, тоже мне, нашли место. Кабы хоть вправду поминали, а то швендяют просто так, лишь бы место найти да напиться, – злобно причитавший голос приближался. В него вплелось короткое мяуканье. Джордж узнал говорившего, к нему приближался кладбищенский сторож, убирающий мусор, оставленный у могил поминальщиками. Джордж удивленно сморгнул – на секунду ему показалось, что он видит школьного завхоза Филча. Даже кошка вертелась у его ног, только разница в том, что эта животинка была бледно-рыжего окраса с когда-то белыми, а теперь грязно-серыми полосами на тощей спинке. Сторож также выглядел не слишком опрятно, но работу свою выполнял добросовестно. Поравнявшись с Джорджем мужчина неожиданно обратился к нему:

– Эй, парень. Чай не тебя тут похоронили в прошлом году? – и криво оскалился, показывая темные неровные зубы.

Джордж было вспылил, но подавился резким ответом, разглядев в прищурившихся глазах сторожа задорные смешинки и уловив в тоне вопроса добродушие.

– Не меня. Я пока что живой, – ответил с горечью.

– А коли не тебя, так и нечего смуриться, – веселым тоном ответил собеседник. – Вставай за мной, чего тебе покажу!

И заманчиво махая рукой, зовя за собой, мужчина двинулся по направлению к сторожке. Двигался он на удивление быстро, хоть и загребал при ходьбе полусогнутыми ногами. Джордж, недолго поколебавшись, поспешил его догнать. Любопытства он не утратил. К сторожке добрались в два счета.

– Я тебя тут не раз уже наблюдаю. Да только грех это, смутой мучаться. Раз живой, так и должен радоваться, тем более что тебе теперь, почитай, за двоих жить положено, - сторож, коротко оглянувшись, сурово глянул на парня. – Я так скажу, человеку родная душа надобна, чтобы живая, да о ней заботиться. Когда о других заботишься, то на свои печали не растрачиваешься. А когда его увидел, так и сразу понял – твой он будет. Один такой за весь год уродился, от сердца тебе отрываю.

Открыв хлипкую дверцу в деревянном домике с облупившейся краской и на секунду исчезнув внутри, он вновь появился, держа в руках большую картонную коробку. Когда она оказалась на земле Джордж увидел внутри кучу пушистых комков, которые разбужено зашевелились и стали расползаться по коробке, широко зевая и вытягивая тонюсенькие хвостики и лапки. Тут же откуда не возьмись появилась кошка и бросилась вылизывать котят. Сторож вытащил из разномастной кучи самого крупного, единственного абсолютно рыжего и протянул Джорджу.

– Они только-только глаза открыли, их от мамки рановато еще забирать, но ты парень толковый – выкормишь. Будет тебе, чем душу и разум занять. Бери, не бойся! – сторож снова оскалился, а Джордж понял, что тот просто не может улыбаться по-другому из-за парализованной половины лица. Осторожно взяв в руки крохотное тельце, он поднес его на уровень глаз, чтобы рассмотреть. Котенок смешно жмурил один глаз, вторым, небесно-синим разглядывая нового хозяина. Джордж вдруг почувствовал, что внутри, там где зияла раньше огромная дыра, родилось какое-то новое теплое чувство. Захотелось рассмеяться просто так. От того, что светит солнце, поют птицы и рыжий котенок щекотно облизывает палец. От того, что рядом стоит человек, подаривший ему смысл жизни. От того, что живой.

– Пошли домой, Братец Дред. Нас ждут великие дела.

Стены в Мунго по больничным стандартам выкрашены в белый цвет, который под определённым освещением казался серым и безжизненным, полным холода. Лаванда убедилась в этом сполна, когда касалась пальцами стен в своей палате каждый день. Долгие месяцы реабилитации после встречи с Сивым. Длинные следы от когтей изуродовали левую часть лица, расползаясь жуткими шрамами на щеке и шее. Посетители грустно улыбались, дарили конфеты и цветы, а мама каждый раз делала замысловатые причёски, рассказывая последние новости Косого переулка и убеждая дочь, что она совсем скоро поправится и вновь будет самой прекрасной девочкой. Лаванда же не смотрелась в зеркало вот уже почти три месяца. Страшно признавать, что ничего уже не изменится. Больно понимать, что зажившие шрамы оставляли после себя жуткие розовые рубцы на нежной коже.

Воспоминания о битве за Хогвартс маячили на горизонте в самом дальнем уголке сознания, но Лаванда не хотела об этом думать. Тем более о тех минутах, проведённых наедине с оборотнем, перед тем как она всё-таки сумела потерять сознание от боли. Хоть что-то ей удалось. Хотя она прекрасно помнила занятия Отряда Дамблдора и те заклинания, которым научил её Гарри Поттер. Вот только при столкновении с настоящей тьмой все знания сдуло жутким страхом.

Первое полнолуние она ждала с содроганием, а в последующие выдохнула с облегчением. Целитель Сметвик сообщил о том, что по счастливой случайности или по волшебству Лаванда не заразилась ликантропией. Шрамы со временем заживут, а магия восстановится, и она сможет сделать что-то серьёзнее Люмоса, который едва освещал в сумерках больничную палату. Брауны счастливо улыбались и обнимали друг друга, а вот пациентка ещё больше закрылась в себе. Следы на коже продолжали жутко чесаться каждое чёртово полнолуние. И выть на луну даже хотелось. Больше ведь ничего не оставалось.

На дворе стоял жаркий август для Лондона, но в палате было на удивление прохладно. Лаванда, после долгих разговоров с колдомедиками и родителями, решила вернуться в Хогвартс в сентябре, чтобы заново пройти седьмой курс и сдать экзамены. Тем более во всех газетах сообщалось об успешном восстановлении Школы Чародейства и Волшебства. Именно во время чтения подобных статей девушка позволяла себе улыбнуться. Ей нравилось учиться, колдовать и общаться с другими людьми. Только вот это было до войны, шрамов, больницы и восстановления магических способностей. А ещё она часто думала о том, кто её спас. Она ведь не знала, хотя могла предположить, что это был кто-то более способный, чем она сама. Именно тогда в дверях палаты появилась Гермиона Грейнджер. Лаванда едва не выронила из рук стакан с водой. Благо магия начала возвращаться к ней постепенно, и руки уже не так сильно дрожали.

– Гермиона? – Браун поставила стакан на тумбочку, не зная, что ещё сказать.

Они никогда не были подругами, тем более после того, как Рон всё-таки выбрал Грейнджер. Вот только Бон-Бон ни разу не навестил её за это лето, хотя даже сам Гарри Поттер пришёл однажды с букетом ромашек и извинялся за её раны. Браун тогда пришлось его успокоить и отправить восвояси с обещанием наконец-то начать новую жизнь без Тёмного Лорда в голове. Именно тогда Лаванда ощутила себя другой. Слишком серьёзной, слишком раздавленной, но при этом не сломленной окончательно. Перед самым появлением Гермионы Лаванда позволила себе взглянуть на себя зеркало. Перед учёбой нужно обязательно сменить причёску. Волосы придётся зачёсывать по-другому.

Грейнджер выглядела слишком уставшей: непослушные каштановые волосы были убраны в неаккуратный пучок, тёмные круги под глазами и потухший взгляд. Светло-голубой шифоновый сарафан обнажал слишком худые руки и острые коленки. Хотя не Лаванде судить. Особенно теперь. Они все разодранные изнутри, так и снаружи.

– Привет, Лаванда, – она неуверенно зашла в палату, держа в руках букет маленьких розовых пионов. – Гарри сказал, что навещал тебя. Вот и я решила…
Лаванда подскочила с кровати и подошла к маленькому больничному шкафчику, чтобы найти свободную вазу. Слишком рано для трансфигурации, хотя колдопсихолог убеждал в обратном.
– Проходи, Гермиона. И спасибо, – она ощутила яркий аромат пионов, которые были действительно прекрасны.

Гермиона улыбнулась и коротко кивнула.
Они долго не могли найти точек соприкосновения в разговоре, но потом Лаванда расслабилась и даже решила поинтересоваться судьбой Рона и остальных однокурсников.

– Немногие решили вернуться в Хогвартс, – Гермионе было больно вспоминать как выглядела школа в первые дни после Победы. – Рон и Гарри решили поступить в Школу Авроров сразу, так что в сентябре сдадут досрочно экзамены. А я всё-таки решила окончить седьмой курс.

Лаванда наблюдала за Гермионой и не могла поверить своим глазам. Где та решительная и упрямая Грейнджер? Что случилось в тот жуткий майский день? Поэтому, не обращая внимания на попытки однокурсницы поддержать беседу, Лаванда ошарашила лишь одним вопросом:

– Что случилось с тобой, Гермиона?

Этой фразой бывшая сплетница и хохотушка Браун привела Грейнджер в полный ступор. Она опустила взгляд и сжала кулаки.
– Это я убила Сивого, – прошептала гостья и закрыла глаза.
– А я всё думала, кто же мой спаситель, – она откинула свои длинные кудрявые светло-рыжие волосы за спину, открывая на обозрение изуродованную щёку и шею. – Никогда бы не подумала, правда.
– Я рада, что ты осталась жива, и целители помогли тебе, но вот… Я применила к оборотню заклинание Лацеро, и оно сработало. Вот только теперь мне снятся жуткие кошмары, от которых не помогает Зелье Сна без Сновидений. Каждый раз мои руки по локоть в крови этого зверя.
Она едва не начала всхлипывать, но Лаванда покачала головой.
– Возьми себя в руки, Грейнджер. У меня же почти получилось стать нормальной, правда, до стандарта красоты далеко, – девушка улыбнулась.
В свои же слова Лаванда искренне хотела верить.

***

Хогвартс прям искрился от магии и заклинаний восстановления, от чего Лаванда ощущала лёгкую вибрацию по всему телу. Большой зал был освещён тысячей свечей, вот только столы были полупустые, от чего захотелось закрыть глаза. Погибшим отдали честь минутой молчания и Люмосом от волшебных палочек. Совсем как во время похорон Дамблдора. Но теперь Лаванда не плакала и не держала подружек за руки. Хотя Парвати тоже решила окончить седьмой курс, но Браун нечего было рассказывать подруге, так как больница – это не очень удачное место для сплетен. Да и создавалось ощущение, что вместо ликантропии гриффиндорка получила порцию серьёзности и сарказма. Перед самым отъездом, она остригла свои длинные вьющиеся волосы до плеч, а после выкрасила их в блонд. Мама волновалась за такие перемены, но её дочь впервые улыбнулась своему отражению в зеркале. Это была маленькая победа.

С Гермионой обстояли дела куда хуже. Она, конечно, попыталась взять себя в руки, но получалось просто отвратительно. После Победы Золотое Трио стало Героями Войны, поэтому внимания репортёров было не избежать. Особенно они были слишком надоедливы во время прогулок Лаванды и Гермионы по Косому Переулку. Возникали всё новые и новые сплетни.

Эти прогулки и совместное времяпрепровождение стало неожиданностью для них самих. Но после того разговора, Грейнджер вновь появилась на пороге палаты и помогла Лаванде вернуться в новый послевоенный волшебный мир. Это было странно. Их дружба не подходила под какие-либо стандарты. Просто два человека застряли в темноте вместе и пытались выбраться из неё.

Гарри и Рон поддержали подругу в её начинаниях, правда, последний не знал, как вести себя с Лав-Лав, особенно после того, как увидел эти жуткие шрамы. Браун пожала плечами и высказалась относительно того, что Уизли всегда не хватало такта. Гарри же часто присоединялся к их компании вместе с Джинни, которая в отличие от всех была полна энергии. Словно она не потеряла два месяца назад родного брата. Все успешно играли свои роли героев. В том числе и Лаванда, которая почти привыкла к своему отражению в зеркале.

– Простите, опоздала, – Грейнджер с шумом уселась за столом рядом с Браун, поправляя гриффиндорский алый галстук. – Что я проспустила? Просто встретила Малфоя в коридоре.

Она оглянулась на слизеринский стол. Малфой молча ковырялся в своей тарелке, не обращая ни на кого внимание.
Парвати и Лаванда удивлённо уставились на однокурсницу.

– Выяснилось, что мы посещали одного колдопсихолога летом, правда, Малфой это не афишировал, особенно после слушания, где Гарри оправдал всю его семью. А тут как-то столкнулись в коридоре и разговорились.
– Малфой и ты? Разговорились? – Лаванда закатила глаза и едва не засмеялась. – Шутишь? Хотя вон галстук поправляешь…Это точно был разговор?

Гермиона покачала головой, едва сдерживая улыбку. Пусть и раны после войны были свежие, но Мунго, общение с Лавандой и попытки избавиться от кошмаров заставили упрямую гриффиндорку пересмотреть свои приоритеты. Как и Малфою, который уже не кривился при виде маглорождённых и полукровок. Он даже улыбался ей, хотя ещё часто называл её Грейнджер.

– Слишком много вопросов на которые я не хочу отвечать, – пробурчала она в ответ, наливая в стакан тыквенный сок. – Вы выбрали дополнительные предметы для сдачи ЖАБА?
– Переводишь тему, ну да ладно, – прищурилась Лаванда, но потом решила отстать от подруги. – Защита, зельеварение, трансфигурация и травология.
Парвати округлила глаза.
– Макгонагалл будет в шоке. А как же прорицания?
– К чёрту их, не помог мне волшебный шар, – Лаванда махнула рукой. – Хочу пойти в целители. Новые маскирующие косметические мази никому не повредят, я ведь права, дамы?

Грейнджер не могла сдержать понимающей улыбки. Она ведь прекрасно понимала истинную причину такого выбора. Шрамы на щеке и шее подруги были очень заметны, но, на удивление, никто не подавал виду, а, наоборот, хвалили новую стрижку и цвет волос. Все удивлялись новой Лаванде Браун. Гермиона была в том числе.

– Думаю, что нам всем нужно идти в целители, после всего, что случилось, – Гермиона на мгновение замерла, но потом замотала головой, пытаясь отгородится от воспоминаний.
– Гермиона? – Лаванда пристально посмотрела на подругу. – Помнишь наш уговор?
– Помню, – негласное правило вспоминать их первую откровенную беседу во время возникновения болезненных воспоминаний. – Думаю, что в этом году сделаю упор на нумерологию, трансфигурацию, защиту и заклинания. Хочу работать в Министерстве.

Никакой войны на этот раз. Никаких скитаний по лесам и пыток. Никаких смертей. Все они слишком долго жили в темноте. Лаванда верила, что этот год будет самым обычным и стандартным. Гермиона тоже. По-другому и быть не могло.

В глазах Гарри Поттера отражается бесконечная зелёная пустошь боли, смешанная с геройством и состраданием. Ему не страшно идти на очередной рейд, чтобы обезвредить темного мага. Это превращается в рутину, особенно после того как он спас мир от Волдеморта. Так и проходит день за днём. Неделя за неделей. Вот только Гарри это до скрежета в зубах осточертело. Он не хочет соблюдать все эти правила, вот только получается совершенно наоборот.

Ему почти тридцать и он – Глава Аврората, участь которого читать множество рапортов, контролировать новичков и своих товарищей по несчастью, а ещё размашисто ставить свою подпись на веренице бумаг. Неженатый Герой Войны всё также застенчиво улыбается каждому сотруднику на работе, а глаза блестят из-под аккуратных и на этот раз уже не круглых очков. В отличие от Джинни, которая с удовольствием продолжает играть в квиддич и заводить бесконечные романы с волшебниками со всего мира, наплевав на наставления семьи и многочисленные сплетни в газетах, Гарри продолжает торчать на работе круглыми сутками. Рон же с Гермионой каждую свободную от работы минуту твердят другу о том, что ему пора остановиться и выдохнуть. Гарри кивает, но ничего не меняет в своей жизни. Он не желает простых интрижек на одну ночь, а несколько свиданий с сотрудницами из других отделов Министерства заканчиваются унылыми одинокими вечерами с бокалом огневиски в руке. Ему хочется эмоциональной встряски, потрясения, которое не убьёт его, а разбудит в нём желание жить. Но пока Гарри Поттер - образец правильности, скучный до ужаса. Всё меняется, когда в дверях появляется Она. Новая сотрудница врывается в его жизнь ураганом, наплевав на все правила приличия.

Панси Паркинсон – образец старательного сотрудника, несмотря на острый язык и пронзительный взгляд. В глазах девушки плещется бесконечное упрямство и недоверие к окружающим. Чересчур самостоятельна и уверена в себе даже для волшебницы, но ломать чистокровные стереотипы она обожает. Продолжает жить и наслаждаться маленькими победами при восхождении по карьерной лестнице. Теперь же она секретарь самого Гарри Поттера по распоряжению Кингсли. Вот только Панси временами тоже хочется обыкновенного человеческого счастья.

Обновлённое Министерство магии проявило лояльность к многим приспешникам Волдеморта, но при этом наказало тех, кто не смог доказать свою непричастность. Паркинсонам откровенно повезло получить амнистию, и Панси смогла спокойно окончить Хогвартс, наплевав на косые взгляды гриффиндорцев и прочих «спасителей». Родители долго настаивали на отъезде из страны, но Панси лишь недовольно покачала головой и отправилась покорять Министерство. Бесконечные вереницы начальников и отделов, пыль на кончиках пальцев и отвращение на лицах коллег нисколько не уменьшили её решительность. Плевать она хотела на их мнение. Слизеринка она или нет? Даже ограничение на магию ничуть не расстраивало её. В конце концов элементарные вещи она делать могла, а вместо аппарации было такси и метро. Тем более небольшая квартирка находилась в паре кварталах от работы.

– Поттер, – она входит в дверь без стука на своих высоких каблуках, в обтягивающей юбке и белой блузке, – господин Министр ждёт тебя у себя через полчаса.

Она кладёт на стол очередную стопку рапортов с последних вызовов и пристально смотрит на начальника. Её тёмные, почти чёрные волосы убраны в высокий хвост, обнажая молочно-белую шею. Тёмно-зелёные глаза подозрительно щурятся, а губы плотно сжаты. Гарри в ответ лишь вежливо улыбается, но не может отвести взгляд от Панси. Она удивительно похорошела за эти годы, похудела и при этом приобрела особый шарм, несмотря на тяжёлый нрав. Нельзя не заметить этого.
Поттер снимает очки и устало трёт переносицу. Вчера он решил отдохнуть вместе с Роном чисто мужской компанией. Посиделки закончились неудачной аппарацией в нетрезвом виде, благо Гарри помнил лечебные заклятия.

– Плохой день? – Панси продолжает донимать вопросами, проверяя волшебника на прочность. – Выглядишь отвратно.

Их беседы чаще всего заканчивались словесными баталиями и диаметральными мнениями, Поттер даже один раз рассмеялся, когда они долго обсуждали нововведение Кингсли. Панси долго приводила доводы «против», а в итоге согласилась с мнением своего начальника. Гарри тогда сообщил ей о том, что на этот раз победа была за ним. Панси напомнила ему не расслабляться.
– Тебе действительно интересно? – Поттер хмурится, пытаясь разобрать почерк одного из авроров. Давно пора перевести их хотя бы на печатные машинки. Он молчит про ноутбуки и прочую маггловскую технику.
– А ты как думаешь? – они давно перешли на «ты», но на людях всё оставалось на уровне «вы». – Видела крайне потрёпанного Рона Уизли в коридоре и недовольную Грейнджер. Хороший вечер и грустное утро? Антипохмельное принести?
– Будь любезна.

Панси появляется вновь в кабинете вместе с маленькой бутылочкой зелья. Она садится напротив Гарри и кладёт ногу на ногу. Юбка слегка задирается, показывая кружевной край чулок. Паркинсон не выглядит откровенной соблазнительницей и охотницей за мужчинами, но своим видом и «случайными» действиями доказывает обратное. Панси уже не тот «мопс» со Слизерина. Она молодая женщина, которая так или иначе жаждет внимания. Мужчина сглатывает, но берёт из её рук зелье, а после продолжает делать вид, что отчёт действительно содержательный. В голове перестаёт шуметь. Вот только обтягивающая блузка на ведьме заставляет думать не о работе.

– Ничего серьёзного в отчёте не увидела, – начинает Панси. – Обычный рейд. Обезврежена парочка темномагических артефактов. Раненых нет.
– Сколько раз я говорил тебе о том, что отчёты сначала читаю я. Точнее читаю только я, – Гарри не перестаёт делать ей замечания. – Не суй свой нос куда не следует, Панси.
– Я тебе жизнь хочу облегчить, не думал? Смысл читать эту кипу бумаг, пытаться разобрать почерк авроров, тратить драгоценное время? Конечно, попойки с Роном – это не лучшее развлечение, но хоть что-то.
– Это было лишь пару раз. Не отчитывай меня, – он откладывает в сторону документы и складывает руки на груди, откинувшись на кожаное кресло.
– Ты тратишь драгоценное время на что угодно, кроме отдыха. Пусть и Пророк уже не печатает про тебя статьи каждую неделю, но многие считают, что ты либо нетрадиционной ориентации и скрываешь любовника в своём шкафу, либо просто погряз в трудоголизме, – она приукрашивает реальность, пытаясь расшевелить Поттера.
– Тогда может вытащишь меня из рабочего болота как в тот вечер? На этот раз место выбираю я.
– Серьёзно? – она откровенно удивляется его решительности.
– Абсолютно. Лучше спорить с тобой в более приватной обстановке.

Панси остаётся лишь кивнуть. Вечер обещал быть не скучным.
С самого начала он её откровенно раздражал. Своей правильностью, всепрощающим отношением ко всем убогим и осуждённым. С Джинни Уизли он расстался друзьями, так и не предложив ей кольцо и пару тройку детишек. Панси наблюдала за этим долго и молчала. Не ей лезть к нему со своими советами. Ведьма не могла похвастаться бурной личной жизнью. У неё даже кота не было, потому что его нужно было кормить и воспитывать. Но однажды Гарри Поттер показал Панси свою другую сторону, которая ей понравилась.

***
Панси любила уходить домой одной из последних. В квартире никто её не ждал, так что можно было и не торопиться. Подруг в связи с её характером и ненормированным графиком не наблюдалось, поэтому закончив сортировку писем, Панси уже собиралась уходить, как заметила вошедшего в свой кабинет Поттера. Мужчина устало сел в кресло и уставился в одну точку. Она ведь слышала их разговор с Роном этим утром относительно предстоящего свидания с Кэрриол Догерти из отдела международного магического сотрудничества. Крайне слащавая блондинка была на удивление смышлёной, и Панси даже пару раз пересекалась с ней на нескольких министерских приёмах. Вот только свидание, кажется, прошло не очень удачно раз Поттер снова вернулся на работу.

– Панси, иди домой, – сказал Гарри, не глядя на вошедшую в кабинет секретаршу. – Я ещё поработаю.
– Пойдём, – она сама от себя не ожидала такой решительности. – Неудачное свидание ещё не повод ночевать здесь, Поттер. Тем более, что домой я не хочу, а повеселиться согласна. Докажи, что ты не такой скучный, каким тебя считают большинство девушек Министерства.

Гарри удивлённо посмотрел на Панси. Она никогда открыто не проявляла особого интереса к его персоне, разве что любила с ним поспорить и показать свою язвительную натуру. Ей было любопытно за ним наблюдать. Он был её противоположностью. Любитель правил, гриффиндорский герой. Таким он всегда казался ей. Но не теперь. Сейчас он выглядел слишком разочарованным. Нужно было исправлять.
Мужчина поднялся, поправив чёрную кожаную куртку и спрятав палочку, посмотрел на девушку.

– Надеюсь, что после этого решения я не попаду на первые полосы магических газет.
– Гарантировать ничего не могу, – хитро улыбнулась ведьма.

Конечно, она не планировала проводить остаток вечера в очередном баре Косого Переулка. Лондон был огромен, особенно его маггловская часть. Схватив мужчину за руку, Панси потащила его в спорт-бар, наплевав на удивленный взгляд. Она не выглядела фанаткой какого-либо спорта. Особенно маггловского.
В баре было не слишком шумно, несмотря на трансляцию футбольного матча. Посадив Гарри за небольшой столик в дальнем углу бара, она отправилась заказать пиво и закуску. В строгой белой блузке и обтягивающей графитового цвета юбке, Панси выбивалась из общей атмосферы. Поттер заметил взгляды мужчин, но Паркинсон, казалось, плевать хотела на это.

– Не знал, что ты поклонница маггловских видов спорта, – Гарри сделал пару глотков холодного пива.
– А почему бы и нет, собственно? «Арсенал» неплохо играл в этом сезоне, приятно смотреть. Квиддич тоже неплох, но мне никогда не было интересно, хотя за свою команду поболеть я приходила всегда. Особенно когда с вами, гриффиндорцами, играли.

Гарри хмыкнул, вспомнив матчи со Слизерином и их последствия. А ведь он давно не летал на метле. Некогда было. Хотя Рон пару раз приглашал его полетать в свободное время.
– Ты открываешься с новых сторон, Панси, – ему непривычно произносить её имя. – Интересно.
– Я вообще разносторонняя, если что, – губы расплылись в приятной улыбке. – Так как прошло свидание с Кэрриол? Обещаю без язвительных комментариев.
Поттер впервые отметил, что у неё действительно красивая улыбка. Паркинсон может быть приятной в общении. Если захочет, конечно.

***
Панси с улыбкой вспоминала тот вечер. Они умудрились посетить ещё один бар. Натанцевавшись в волю, ведьма заметила, что её начальник впервые расслабился. Здесь их никто не знал, не показывал пальцем на них. Обычные люди и только. И с тех пор их общение плавно перешло в дружеское русло. Панси не забывает язвить, а ещё находить подходящую девушку для Поттера. Вот только ничего не получается. Конечно, она замечает его взгляды на себе. Но признавать что-то серьёзнее дружеского общения ведьма не желает.

Они недолго пререкаются, а потом Гарри отправляется к Министру. Панси продолжает заниматься рутинной работой. Тем временем Поттер и Уизли решают пойти пообедать.
– Ты не думаешь о том, что тебе стоит присмотреться к Паркинсон? – спрашивает Рон, успевая поглощать свою порцию обеда. – О ваших словесных баталиях знает уже всё Министерство. Такие эмоции не появляются просто так. Мне Гермиона говорила.
– Уже присмотрелся. Надоело, что меня называют скучным.
Ему самому хочется узнать Панси лучше. Ему было мало того совместного вечера. Поэтому в этот раз он сам пригласил её. Правда думал об этом почти месяц. Гарри помнил, как она прижималась к нему в танце, а ещё их бесконечные разговоры. Тогда он не решился поцеловать её при прощании, так как всё-таки она его подчинённая. Не хватало ещё служебного романа. Но может пора оставить уже эти приличия? Они взрослые люди в конце концов. Сумеют избежать неловких моментов.
– Даже так. Молодец! – Рон улыбается и показывает большой палец. – Значит, Гермиона наконец отстанет от меня относительно того, что я должен тебе помочь найти ту самую.
– Панси не та самая. Просто она единственная, кто откровенно высказывает своё мнение.
– Просто она Паркинсон. По-другому и быть не может, – философски замечает Рон.
Поттер послушно кивает, лихорадочно думая о том, куда можно повести Паркинсон.

***
– Парк аттракционов? Ты серьёзно? – Панси по-детски восторженно рассматривает разноцветные карусели и многочисленные горки.
Гарри и сам не может сдержать улыбки. Ему давно хотелось посетить Торп-парк. А теперь есть с кем.
– Теперь я не скучный Поттер? – Гарри подходит ближе к девушке, и они едва касаются плечами.
– Может быть, Гарри, – она улыбается и берёт его за руку.

Давным-давно, в далёком Королевстве горных вершин и кристально чистых озёр, жил-был Дракон. Беспощадный убийца был проклят за смерть одного из чистейших существ – единорога. Магия прокляла колдуна на вечные муки. Поцелованный огнём мог лишь дожидаться своего спасения на вершине самой высокой горы. Только юная дева, чья кровь чиста как первый снег, а волосы полны меди, могла расколдовать Дракона и наполнить его сердце любовью.

Джинни с ужасом взирала на большой зал, где раньше стояли столы, полные еды, а на потолке замирали горящие свечи. Теперь от её любимого места остались лишь обломки. Полуразрушенные колонны, разбитые окна, перевёрнутая мебель. Заклинания летели отовсюду: зелёный луч проскользнул едва ли в паре сантиметров от лица, но девушке удалось увернуться и спрятаться за одной из колонн. Её родители, братья сражались из последних сил, несмотря на горькие потери. Джинни протёрла лицо рукой, пытаясь привести себя в чувства и стереть со щёк каменную пыль. Где Гарри? Рон? Гермиона? В голове крутился рой вопросов. Нужно было выжить и помочь остальным. Выглянув из-за колонны, она заметила сумасшедшую Беллатрикс, которая выкрикивала Непростительные заклинания, пытаясь убить как можно больше светлых магов. Джинни уже хотела направить палочку, как вдруг Лестрейндж обернулась. Чёрные глаза внимательно рассматривали рыжую девушку. Затем лицо Беллы исказилось, и она улыбнулась. Точнее оскалилась.

– Малышка Джинни Уизли, – тоненьким голоском пропела Лестрейндж, спускаясь с деревянного стола. – И что же мы прячемся? Стало страшно, дорогая?
Джинни сжала покрепче рукой палочку, не спуская глаз с Пожирательницы. В голове вертелось множество заклятий.
– Петрификус Тоталус! – прокричала Джинни, но рука дрогнула и луч заклинания ударил в деревянную скамью. – Бонс Картео!
Белла же ловко поставила щит, тем самым заставив последнее заклинание девчонки отскочить.
– Тоже мне подружка Гарри Поттера! Тебя, чистокровную, не учили сражаться как следует? – она постепенно приближалась к девушке.
– Джинни! – позади раздался голос матери, но Джинни не успела увернуться от чёрного луча, который отправила в неё Беллатрикс. Девушка забыла о том, что Лестрейндж отличалась огромной фантазией в сотворении проклятий.
Джинни помнила сильный удар об каменный пол, а затем тягучая бесконечная темнота поглотила её.
– Сладких снов, Джинни Уизли! – захохотала Беллатрикс.
***
Полгода спустя.

Гарри мерил шагами палату, ожидая прихода целителя Сметвика. Джинни всё так же лежала на кровати, укрытая белой простынёй. Рыжие волосы, словно пламя, разметались на подушке. Глаза девушки были плотно закрыты. Дыхание было слабым, но сердце всё ещё билось. Она напоминала ему Спящую Красавицу. Эту сказку он услышал как-то от Гермионы, во время их скитаний по лесам во время седьмого курса. В конце истории Принц спас Красавицу поцелуем истинной любви. Вот только с Джинни это не сработало. Заклинание, которое она получила от Беллы, оказалось тёмномагическим проклятьем летаргического сна. Её душа находилась в другом измерении и должна была самостоятельно найти оттуда выход. И на это могли потребоваться годы… Целители разводили руками. Им оставалось лишь поддерживать её магический фон и пытаться сделать так, чтобы она не умерла от истощения. Поттер чувствовал себя виноватым. Каждый день приносил невыносимую боль. Тёмный Лорд был повержен, большинство Пожирателей мертвы или находились в тюрьме, но последствия войны светлые маги расхлёбывали до сих пор. Семья Уизли потеряла Фреда, а теперь на грани жизни и смерти была Джинни. Гарри присел на стул около постели девушки и аккуратно дотронулся до её холодного запястья, нащупывая пульс.

– Возвращайся скорее, Джинни, – он коснулся губами белоснежной кожи. – Мне тебя очень не хватает.

***
Джинни распахнула глаза и резко выдохнула. От солнечного света в глазах жутко рябило, но девушке удалось подняться на ноги. Конечности онемели, и она едва могла стоять. Ведьма вспомнила про свою палочку, но поблизости её не оказалось. В итоге ведьма была беззащитна. Совершенно. Ибо беспалочковая магия давалась ей с большим трудом.

Снег хрустел под ногами. Небольшая поляна была заметена снегом, а деревья - покрыты тонкой ледяной коркой. Маленькие хрусталики переливались на солнце. Джинни на секунду залюбовалась этой красотой, но мороз напомнил о себе. Девушка потирала кожу руками, пытаясь согреться, так на ней не было привычной одежды. Лишь открытое белое платье на широких лямках, обнажающее плечи и руки, которое больше напоминало по качеству мешок. Никакой обуви, а длинные рыжие волосы были распущены, лишь несколько прядей были приподняты на затылке странной нежно-голубой заколкой.

– Где я, чёрт возьми? – последнее, что она помнила это жуткий смех Беллатрикс и дикую боль при падении на каменный пол.

Стоять долго на холодном снегу было невыносимо, поэтому Джинни решила подняться на пригорок и едва умудрилась не поскользнуться. С обрыва открывался вид на просторное замёрзшее озеро, а вдалеке виднелась огромная гора, покрытая шапкой снега. Вот только земля под ногами задрожала и на той самой вершине она заметила…пламя? Несколько раз она моргнула, но ситуация не изменилась. Огонь сопровождался диким рычанием, от которого дрожало всё вокруг.

– Она здесь! – Джинни услышала позади себя чей-то крик. – Мы нашли её, отец!

Обернувшись, она заметила толпу магглов. Точнее магов, потому что их внешность была крайне необычная. Их было пятеро: трое мужчин, женщина и девочка лет десяти-двенадцати. У каждого были длинные, распущенные, белые как снег волосы, а голубые, почти прозрачные, глаза излучали лёгкий серебристый свет. Бледные, но при этом одетые так же легко как она, они не чувствовали холода или каких-то либо признаков обморожения. А вот Джинни уже откровенно начинала синеть. Тонкие пальцы почти не сгибались от низкой температуры.

– Кто вы? Что это за место? – в голове был рой вопросов, но затем она замерла, открыв рот.

Эти маги вели за собой единорогов. Самых настоящих. Конечно, все шептались о том, что в Запретном Лесу водились единороги, но Джинни никогда не видела их в живую. Эти грациозные животные почти сливались с обстановкой, но не переставали быть величественными. Они были отражением всей самой светлой магии. Джинни улыбнулась, наблюдая за тем, как животные послушно встали за своими хозяевами. Значит, в этом месте они были за лошадей не иначе. Вот только она уже хотела узнать большее, как вдруг один из магов, который казался старше всех, махнул рукой в её сторону, и Джинни оказалась полностью связана. Упав лицом в снег, ведьма застонала и попыталась дёрнуться. Незнакомая девочка подбежала к ней и помогла перевернуться на спину.

– Что происходит? Отпустите меня! – Джинни извивалась подобно змее, но это ничуть не отпугнуло незнакомцев.
– Теперь ты нас спасёшь, Поцелованная огнём, – она дотронулась холодной ладошкой до лба Джинни, и та вновь погрузилась во тьму.

***
Джинни с трудом открыла глаза. Руки и ноги не были связаны, но она была укрыта чем-то тёплым. Какая-то шкура животного, которую в полумраке было трудно разглядеть. Даже костёр, который тихо тлел в паре метров от неё не улучшал видимость.
– И снова я в темноте, – недовольно фыркнула девушка, усаживаясь поудобнее. На ней всё также было странное белое одеяние, а волосы сильно запутались. Пальцами она попыталась их расчесать. Как же не хватало расчёски. И нормальной одежды с обувью. А ещё Гарри, мамы, папы и братьев… Фред. Она стёрла подступившие слёзы и нахмурилась. На неё из темноты уставились пять пар светящихся глаз.
– Вы связали меня, усыпили и теперь привели сюда. Я требую хоть каких-то объяснений причин своего похищения, – Джинни решила говорить твёрдо и уверенно, чтобы не выдавать жуткого страха, который сковывал изнутри.
– Дитя, поешь и согрейся. Мы не причиним тебе вреда, – из полумрака возникла та самая женщина. В руках она держала миску с чем-то жутко ароматным. У Джинни заурчало в животе. Она настороженно взглянула на женщину, которая поставила миску на каменный пол рядом с рыжеволосой ведьмой. Конечно, они могли бы её отравить и дело с концом. Но слабые улыбки на их бледных лицах и точно такие же миски в руках, внушали капельку уверенности в том, что за ужином она не подавится и не умрёт. Пока что.

Ели в полной тишине. Джинни могла заметить, что они находились в небольшой, но тёплой пещере. Выход был вдалеке и его едва можно было заметить. На противоположной стороне от костра она отметила несколько лежаков, на которых сидели её похитители. Значит, это был их дом или временное пристанище. Когда все закончили есть, то маленькая девочка забрала у неё миску, а также убрала остальные.

– У тебя много вопросов, Поцелованная огнём, – начал самый старший из их группы. – Меня зовут Элдуаир, я старейшина этой общины. Ты находишься в Королевстве горных вершин и кристально чистых озёр. Нашего мира нет ни на одной карте. Это мир волшебных существ, отражений чистой белой магии. Мы и раньше выращивали единорогов, а они взамен давали нам часть своей магии. Но с тех самых пор как здесь появился Дракон, магия начала умирать.
Джинни нахмурилась. Она, конечно, изучала историю магии в школе, но ни о каком Королевстве речи не было, хотя… Если это другое измерение, то она попала сюда по вине Лестрейндж. Она ведь не могла остаться здесь навсегда! Вся жизнь была впереди, Гарри… Ей нужно выбраться отсюда.
– Дракон? Так значит тот огонь на вершине горы, – ведьма никогда не увлекалась драконами в отличие от Чарли, но читала об этих существах достаточно. Драконы были опасны, с трудом контролируемы, но при этом могущественны в своей среде обитания.
– Много лет назад здесь появился незнакомец, – продолжил мужчина. – Он делал волшебные вещи, как и мы, только магия была грязной. Чёрной. Он искал бессмертие в наших краях, но нашёл лишь проклятье.
Девочка, услышав последние слова отца, вздрогнула.
– Убийство единорогов в нашем Королевстве карается магическим законом, вот только данный закон уничтожает нас. Превратившись в Дракона волшебник почти сразу же истребил нашу общину, пытаясь отомстить. Сжёг целые деревни, а потом затаился на горе, и с тех самых пор нападения почти прекратились.
– Это всё проклятье, отец. Он привязан к горе, пока не придёт она, – девочка тряхнула своими волнистыми волосами и указала пальцем на удивлённую Джинни. – Поцелованная огнём.
– И причём тут я? Не говорите, что я… Ключ к разрушению проклятья? Ни за что! И почему Поцелованная огнём? Из-за моих волос?

Похитители кивнули.
Уж лучше бы она утонула или её бы действительно взяли в плен, но в логово Дракона идти совершенно не хотелось.
Мужчины переглянулись и кивнули друг другу. Впервые за всё время появилась та, которая подходила под описание. Рыжеволосая ведьма, упрямая и сильная, несмотря на свой внешний вид. А эти яркие карие глаза удивительно контрастировали с их бесконечно прозрачными. Она была так на них непохожа. Совсем как тот волшебник.
Джинни и без слов поняла свою участь. Бежать было бессмысленно, так как один из этих магов охранял вход. Женщина посоветовала ей отдохнуть, потому что путь до горы был неблизкий. Её уверяли, что Дракон не убьёт того, кто послан ему судьбой. Вот только знало ли чудище об этом? И кто скрывался за личиной этого существа?

– Умру не от проклятья Беллы, так от драконьего пламени, – проговорила Джинни, постепенно погружаясь в сон.

Джинни снился Хогвартс, Гарри и родители. Поттер держал её за руку и улыбался. Она чувствовала себя в безопасности и самой счастливой на свете, а потом реальность начала меняться и знакомые лица пропали. Она вновь сидела на той поляне, вот только напротив неё стоял Дракон. Громадный, с тёмно-зелёной чешуей, которая на солнце переливалась золотом. Внимательные почти чёрные глаза существа смотрели на неё с презрением. А затем она ощутила жар его огня.

Резко вскрикнув, Джинни подскочила с постели. Маги вокруг неё уже собирались в дорогу. Заметив пробуждение пленницы, единственная женщина их общины подошла к ней.

– Вчера я не представилась, Поцелованная огнём, – она подошла ближе и присела рядом. – Меня зовут Элруида, я сестра Элдуаира. Думаю, что тебе нужно привести себя в порядок перед встречей с Драконом.
– Прекратите. И меня зовут Джинни, – она скинула с себя тёплые шкуры. – Я так понимаю, что если попытаюсь сбежать, то вы меня свяжете как при первой встрече?

Женщина кивнула. Её белые волосы были собраны в длинную косу, а поверх белого платья была надета серая шерстяная накидка. В руке она держала костяной гребень.

– Пойдём со мной. Я помогу тебе вместе с моей дочерью Эньей, – она махнула в сторону девочки, вошедшей в пещеру.

Джинни много читала о прошлых веках, о жизни магов без электричества и водопровода. Но когда ты непосредственно сталкиваешься с отсутствием элементарных вещей первой необходимости, то чувствуешь себя непривычно. Элдуаира приготовила ей целую сумку вещей, помогла помыться в огромной заколдованной ледяной ванне. Волосы высохли и завились в мелкие кудряшки. Джинни вспомнила о заклинании, выпрямляющем волосы, но под рукой не оказалось палочки, а просить этих магов сделать её волосы идеально гладкими и прямыми было бы слишком странно. Да и вряд ли они знали подобное заклинание… Но спустя некоторое время ведьма чувствовала себя относительно чистой и не совсем замёрзшей. Наступил полдень, прежде чем они отправились в путь. Старейшина решил посадить Джинни в большую повозку и на всякий случай связать её руки, несмотря на уговоры его сестры не держать девушку в таком неудобном положении.

Прибыли к горе они ближе к вечеру. Смеркалось. Джинни ужасно устала от бесконечной тряски в повозке, но вида не подавала. Не в первый раз трудности испытывала. С ней никто не разговаривал, лишь искоса поглядывали время от времени. Она слишком выделялась на их фоне. Джинни была соткана из солнца и огня, а эти волшебники – изо льда и холода. Уизли почему-то вспомнила о Малфоях, а потом быстро выкинула эту мысль из головы. Действия этих людей были обусловлены желанием спасти свой мир от наступающей тьмы. Возможно, она поступила бы также на их месте.
Мужчины помогли Джинни спуститься с повозки и развязали руки. Женщина же отдала сумку с вещами. Дракона по близости не наблюдалось, несмотря на сумрак.

– Что я делаю? – прошептала девушка, поудобнее закрепляя сумку на плече.

Снег снова хрустел под ногами, и было откровенно холодно, несмотря на тёплую накидку, которую ей отдали. Девочка Энья умудрилась повесить на шею ведьмы несколько красных бус, которые контрастировали с белым платьем, сказав о том, что они защитят её от злых помыслов Дракона. Вот только Джинни в это ну совсем не поверила.

– Дракон! – впереди пленницы, как можно ближе к входу в огромное ущелье под горой, встал Элдуаир. – Мы привели к тебе Поцелованную, которая сможет разрушить проклятье!

Несколько секунд звенела абсолютная тишина. Джинни вглядывалась в подступающую темноту, пытаясь уловить хоть какое-нибудь движение. Она ожидала увидеть огромное чудище из своего сна, но в итоге к ним приближался человек. Бледная кожа едва светилась в сумерках, он был босой, в простой распахнутой чёрной рубашке и штанах. Тёмные кудри, четко очерченные скулы, прямой нос и тонкие губы. Глаза казались бесконечно чёрными. Он подошёл близко к старейшине и посмотрел на него сверху вниз, так как был значительно выше. Ему было не больше двадцати пяти. И тут её словно ударило током. Она видела его раньше. Величайший Тёмный Маг, тот самый человек, который заставлял её делать эти ужасные вещи с учениками, когда она была первокурсницей. Том Риддл предстал перед ней собственной персоной. Она сглотнула и отвела взгляд.

– Очередная девица? Меня этим не удивишь, Элдуаир, – он прошёл мимо светловолосого мага и подошёл к Джинни. – Они все умирают.

Она не хотела смотреть на него. Ведьма словно вернулась в те зловонные подземелья с Василиском. Девушка вздрогнула, когда ощутила на своём подбородке ледяные пальцы. Дракон поднял её личико как можно выше, едва не заставляя встать на цыпочки. Тёмные глаза внимательно изучали её, а потом в них вспыхнуло изумление. Словно удар током. Ярко-карие глаза встретились с бесконечно чёрными, тем самым заставляя землю вокруг них содрогнуться. Том опешил от такой реакции его магии и отшатнулся. Он уже и не надеялся найти способ разрушить проклятье, а все эти домыслы о Поцелованной огнём он откровенно презирал, но сейчас ощутил, как Дракон внутри него сжался от страха.

– Кто ты? – удивлённо спросил Риддл.

Джинни выдохнула и вновь посмотрела на мужчину. Он не знал её. Сейчас Том Риддл - обычный волшебник, который увлёкся тёмной магией. Волдеморта ещё не существовало в том обличье, в котором знало её поколение. Лишь храбрость не позволила Джинни свалиться в обморок. Не хватало ещё опозориться перед ним.
– Меня зовут Джинни и, кажется, я твоё спасение, – она невольно дотронулась до красных бус на своей шее.
Может девочка была права, и эта вещь убережёт её от гнева будущего Тёмного Лорда.

Том не любил сантименты и всё, что непосредственно связано с любовными привязанностями. Ему, сироте из приюта, не было свойственно показывать истинные чувства кому-либо. Лишь для достижения собственных целей он мог использовать всё своё обаяние и ум. Конечно, Том был одним из лучших студентов на своём факультете в Хогвартсе и таковым остался. Жаждущий новых знаний в области темномагических искусств, он выделялся среди остальных. Вечная жизнь, создание крестражей и мысль о том, что он и есть тот самый наследник Салазара Слизерина, испортили его репутацию среди учителей. Если бы всё-таки ему разрешили преподавать в школе Чародейства и Волшебства, то он не оказался бы в этом мире. Путешествие по Европе обещало бессмертие. Том много читал о нём, ему хотелось жить вечно, при этом не расщепляя свою душу на множество частей и теряя человеческий облик. Ему нравилось быть молодым и прекрасным, что бы там не говорили.

Румыния встретила его снегом и морозом. Риддла всегда завораживали драконы, но он приехал не за этим. Его бывшие однокурсники и их благородные отцы голубых кровей часто обсуждали идеи бессмертия. Кровь единорога являлась одним из важнейших компонентов для эликсира, который так хотел приготовить Том. Вот только существовала одна проблема. В Англии их истребление находилось строго под запретом, поэтому волшебник собрался в путешествие по Европе, надеясь обойти законы других стран. Румыния подходила отлично. Население было разбросано по предгорьям и склонам Карпат, поэтому людей он почти не видел. А затем он нашёл то, что искал. Мужчина до сих пор помнил тёплую отливающую серебром кровь единорога на своих руках, а затем его поглотила темнота. Проснулся он в теле самого настоящего дракона.

С тех самых пор в голове всегда было шумно. Ночью он был человеком, волшебником, чья магия почти не работала, а днём становился огнедышащей тварью, которая жаждала крови и возмездия. И так проходил год за годом, пока одна из последних оставшихся общин этого измерения попросила его остановиться. А взамен они обещали найти способ снять проклятье. Том не любил ждать, но в данном случае ничего другого не оставалось.

Способ нашёлся. Вот только от Тома требовались эмоции. Проклятье больше напоминало сказку: если девушка, подобная ему, полюбит его, тогда они оба выберутся из этого места. Услышав эту легенду от старейшины Элдуаира, Том недовольно фыркнул. Знал он маггловские сказки, и данное проклятье было просто нелепым.

Жители этих мест приносили дары в виде продуктов, магических свитков и одежды. Девушек, выбранных для Дракона, в его новой обители побывало множество. Все светловолосы на подбор и прекрасны, но все они увядали с каждым днём. Проклятье работало в обратном направлении. Неподходящий ключ к разрушению этой магии просто медленно, но верно умирал. Поцелованная огнём всё ещё не была найдена. После многих лет мучений Риддл отчаялся выбраться, а про бессмертие теперь и разговора не было. Вместе с проклятьем волшебник перестал стареть. Остаться навсегда двадцатипятилетним было его мечтой, которая теперь стала реальностью.

А затем появилась Она. Риддл ожидал очередную белокурую испуганную девушку, а увидел рыжеволосую бестию с огнём азарта в карих глазах. Когда он её коснулся, то испытал дикий восторг, смешанный со страхом зверя. Неужели она тот самый ключ? Поцелованная огнём, как и он сам? Но свои чувства Том скрыл за холодной маской безразличия.

– Джинни говоришь? – он прищурился, пытаясь получше разглядеть девушку. – Элдуаир, можешь быть свободным. Все вещи и еду оставьте на пороге в пещеру.

Мужчина схватил девушку за руку и потащил за собой. Уизли поджала губы, но всё-таки не пыталась вырваться. Не хватало ещё, что он тут обратится и сожжёт её заживо.
Внутри огромной горы на удивление было уютно. Джинни огляделась по сторонам. Её окружало большое пространство. В глубине пещеры находился целый каменный помост и многочисленные цепи, а потолок заканчивался настоящим звёздным небом. Ещё один выход из пещеры? Справа от входа располагалась небольшая импровизированная кухня, а слева - разложенная постель. На секунду девушка замерла. А где она будет спать? Неужели…

– Джинни – некрасивое имя.
Она обернулась и почти уткнулась носом в грудь волшебника.
– Джиневра устроит? – девушка не любила своё полное имя, но в такой ситуации оно пригодилось. Звучало более царственно что ли. Они ведь находились в Королевстве, верно?
– Уже лучше, – он хмыкнул, заметив частое дыхание пленницы. – Располагайся. Здесь ты останешься до конца своих дней, Джиневра.

Джинни отодвинулась от Тома и отправилась обследовать свой новый дом. Конечно, теперь ей нужно обдумать план дальнейших действий. Она обязана была вернуться. Ведь все ждут её в том мире… В голове всё чаще мелькала мысль о том, что может она умерла? Белла убила её, а теперь она попала в загробный мир? Размышления об этом пугали до чёртиков. А ещё её пугал сам Риддл. Да, он был по-своему красив и эти глаза действительно очаровывали, только она прекрасно помнила о том, кем Том станет в недалёком будущем. Погибелью многих прекрасных волшебников. А ещё у неё был Гарри. Её милый Гарри, который пожертвовал всем ради спасения мира. Девушка вытерла глаза и продолжила рассматривать корешки старинных книг и многочисленные свитки.

– На досуге изучаю способы выбраться отсюда, – Том продолжал следить за ней, находясь рядом.
– Получается? – спросила Джинни, не оборачиваясь.
– Не совсем. Но теперь появилась ты. Только не говори о том, что не почувствовала всплеска магии. Ты ведь тоже не из этого мира… Судя по речи, манерам и внешности...
– Никогда бы не подумала, что мои волосы станут достоянием общественности, – она откинула мешавшие пряди назад. – Сколько ты здесь уже находишься? Когда ты исчез?
– В декабре тысяча девятьсот пятьдесят первого года. С тех самых пор по моим расчётам и помощи этого странного населения прошло лет пятьдесят, а мне всё также двадцать пять.

Джинни подсчитала в уме и ужаснулась. Значит, время тут идёт иначе? Неужели, если она всё-таки не умерла и вернётся в свою реальность, то может пройти несколько десятков лет?
– Они оказались почти правы. Я пришла сюда из тысяча девятьсот девяносто восьмого года.
– Зачем? – казалось, что его маска безразличия начала расходится трещинами на прекрасном лице. – Там на дороге, ты испугалась, ещё даже толком не увидев меня. Словно узнала меня, но мы ведь никогда не встречались. Я бы запомнил.
– Слишком много вопросов.
– Я люблю получать ответы на свои вопросы, – он схватил за волосы и резко притянул девушку к своей груди. – Джиневра, а я ведь так и не представился. Том Риддл к твоим услугам, хотя ты и так знаешь моё имя. Я слышу часть твоих мыслей в своей голове.

Джинни дёрнулась и локтём ударила волшебника под дых. Она отбежала на приличное расстояние, тем самым хоть как-нибудь почувствовать себя в безопасности. Девушка с трудом верила, что у него нет волшебной палочки за пазухой. Хотя вряд ли такой волшебник не практиковался в беспалочковой магии.

– Отличный удар, – недобро улыбнулся Риддл. – А ты с характером, Джиневра. Все девушки до тебя были словно замороженные. А ты такая же несдержанная, как и я. Мне нравится.
– А мне нет. Не смей копаться в моей голове, Риддл, – прошипела Джинни.
– Это не я, – покачал головой мужчина. – Это Дракон. Моя магия здесь почти не действует, не считая элементарного телекинеза. Палочка моя пропала сразу же, как я оказался здесь. Думаю, что лучше заключить перемирие, не думаешь? Мы связаны одной цепью, Джиневра.

Впервые Джинни подумала о том, что он предложил хорошую идею. Она слишком устала и напугана ситуацией, а природной храбрости уже катастрофически не хватало. А ещё она хотела поесть и лечь спать.
– Я согласна. Правда, не уверена, что ты не захочешь меня удушить или сжечь, если я вдруг тебя разозлю.
– Ты думаешь, что я упущу свой шанс выбраться? Тем более, что ты слишком красивая, чтобы умереть. Так что нет, дорогая. Располагайся, а я пока разберу все дары, которые оставили те маги.

Он накинул на себя нечто похожее на тёплый плащ и вышел на улицу, оставив Джинни в одиночестве. Девушка решила не терять времени зря и хоть что-нибудь приготовить. Благо руки были не связаны, и она в принципе относительно свободна. Вытащив белую ленту из пояса, она подвязала свои длинные волосы. Ей предстояло вспомнить все азы готовки, которым её так долго пыталась научить мать.

Джинни считала дни. Она расчертила календарь на пустом пергаменте и нанесла даты. День за днём. Неделя за неделей. После первой ночи, проведённой в пещере, Джинни узнала одну интересную вещь. Риддл не спал ночью. Он читал, что-то мастерил и готовил, но не ложился спать. После наспех приготовленной еды, глаза у Джинни слипались, и она уже хотела уместиться на каменном полу, но мужчина галантно предложил ей свою постель, сославшись на ежедневную бессонницу. Джинни лишь пожала плечами, переоделась в светло-голубой сарафан, который ей любезно отдала Элруида и легла спать. Утром она проснулась от жуткого рычания где-то неподалёку. Стены дрожали, и Джинни быстро вскочила из постели, пытаясь сориентироваться. Выскочив на улицу, несмотря на жуткий утренний холод, девушка посмотрела наверх. На самой вершине снежной горы она заметила огромное существо, освещаемое утренним солнцем. Вот какой был этот Дракон. Его почти чёрная чешуя отливала на солнце серебром, а жёлтые глаза были полуприкрыты. Он лежал на одном из выступов горы. Джинни теперь понимала своего брата Чарли. Драконы действительно были прекрасны.

– Так вот ты какой, Том Риддл, – она слабо улыбнулась и вновь отправилась в пещеру, так как начинала замерзать.

Ночью – человек, а днём – Дракон. Теперь Джинни понимала истинную причину его бессонницы.
Уизли скучала по прежней жизни. Конечно, это место было действительно красивым и волшебным, но её собеседником был лишь Том, а беседы не всегда заканчивались на доброй ноте. Во снах ей начал сниться Гарри и то, что она сама находилась в Мунго. Она пыталась позвать его. В итоге с криками просыпалась под утро. Риддла же это откровенно раздражало, так что в итоге он сумел сварить ей несколько порций зелья Сна Без Сновидений. Это был его первый откровенный жест помощи.

Том не спрашивал её о жизни в том мире, в тысяча девятьсот девяносто восьмом году, словно чувствовал, что его расспросы добром не кончатся. Но при этом сам часто рассказывал о своих приключениях, опуская рассказы об убийствах и о том, что он пытался расщепить свою душу на части. Джинни же пару раз упоминала о том, что она была не одна в семье, и что тоже училась в Хогвартсе, но в своё время.

– Ты не чувствуешь, что умираешь? – неожиданно спросил её за ужином мужчина.

Он был в простой серо-белой рубахе с закатанными рукавами и тёмных штанах. Кудрявые волосы находились в беспорядке после заплыва в озере неподалёку. Единственное место, которое не покрывалось льдом. Джинни очень удивилась, но Том объяснил это горячими подземными источниками. Ей же хотелось найти более магическое объяснение.
Джинни едва не подавилась едой.

– А должна? Ты что-то в еду подмешал? – Джинни уставилась на свою миску с супом.

Том усмехнулся и покачал головой. Конечно, он вёл себя с ней крайне сдержанно, но не мог удержаться от этих словесных баталий. Волшебник отвык от полноценных бесед и было в первое время непривычно, а затем даже приятно. Ночами Том наблюдал за ней, пытаясь разгадать её. Он слышал отрывки её мыслей, слышал, как во сне она звала какого-то Гарри, который явно был ей близок, от чего внутри разливался жидкий металл ревности. Джинни была уютной, несмотря на все колкости и огонь во взгляде. Она почти перестала бояться его, а Драконом искренне восхищалась.

– Ты здесь почти два месяца и всё ещё жива. Я подсчитал, что два месяца – это срок, за который проклятье убивало предыдущих девушек, – он нахмурился, вспоминая предыдущих безликих жертв. Ему было немного жаль их, но ничего нельзя было поделать.
Джинни отложила ложку в сторону и посмотрела на Тома. Аппетит пропал.
– Как видишь, не дёргаюсь в предсмертных конвульсиях. Это что-то значит?
– Для меня да. Ты – ключ. Поцелованная огнём, пусть я и не люблю это выражение. Слишком пафосное, на мой взгляд, – он поднялся из-за стола и взял в руки пустые миски.
– За два месяца проклятья не разрушаются, Том, – она редко называла его по имени, словно боялась, что оно в итоге превратится в Волдеморта. – Давай помогу.

Она откровенно не любила обсуждать своё предназначение. Месяц назад сюда вновь заявились её похитители. Надеялись, что она уже разрушила проклятье и Том исчез из их мира. Какое же недовольство она увидела в полупрозрачных серебристых глазах! А потом ей сообщили о том, что она должна стать Невестой Дракона. Это было слишком. Одно дело заставить его признать чувства, наполнить его сердце доверием и любовью, хотя и это было затруднительно. А тут ещё это. Выйти замуж? За Того-кого-нельзя-называть? В тот день она почти не разговаривала с Томом и провела большую часть времени на озере.

Несмотря на сумрак, Джинни продолжала сидеть на берегу и смотреть на пар, восходящий над водой. Она укуталась в шерстяной плащ Риддла, чтобы не замёрзнуть. Вся эта ситуация с Невестой Дракона была абсурдной. Ей хотелось домой. К маме, братьям, Гарри. Воспоминания постепенно теряли цвет. Они ускользали от неё в лёгкой дымке.

– И долго ты будешь продолжать сидеть на этом чёртовом снегу? – она услышала позади себя недовольный голос её Дракона. – Что сказали эти чёртовы маги, что ты так расстроилась?

Риддл сел рядом с ней. Он был почти раздет для такой погоды. Тёмные кудри были слегка подстрижены благодаря Джинни пару дней назад. Том каждый день продолжал бриться и выглядеть опрятно, несмотря на все неудобства. Ему нравилось смотреть в единственное зеркало, тем самым вызывая у Джинни очередной приступ смеха. Однажды она назвала его Нарциссом. Самое точное определение для его персоны.

– Ты знал о том, чтобы разрушить проклятье я должна стать Невестой Дракона, а лучше женой? – она пристально взглянула на него, надеясь услышать правду.
– Знал, – коротко ответил он.
– И?
– Чего ты хочешь, Джиневра? Я не насильник, принуждать тебя ни к чему не буду. Ты образованная чистокровная ведьма. Должна была рано или поздно догадаться.
– То есть, чтобы вернуться домой я должна выйти за тебя замуж? – она ощутила жуткий приступ тошноты. Ком в горле. Панику.
– Невеста и жена – немного разные понятия, не находишь? Ты должна принять моё предложение для начала, вот только оно должно идти от чистого сердца. Моего сердца.
– А с этим у тебя проблема, Том.
– Хочется сделать тебе больно, но не буду. За правду я обижаться не должен.
– Хоть что-то усвоил, – прошептала Джинни.
Она разом потеряла всю свою храбрость. Отвернувшись, она продолжила смотреть на воду. Неожиданно ведьма ощутила, как сильные руки притянули её к себе и обняли.
– Что ты делаешь? – она почти задержала дыхание.
– Греюсь. Ты ведь забрала мой плащ, забыла? – абсолютно спокойным тоном заявил волшебник.

Джинни не могла объяснить своё поведение. Они жили вместе, но Том не допускал каких-то вольностей, не считая объятий на озере. После того вечера ей долго не спалось. Она даже присоединилась к магу, который решил перечитать какую-то книгу. Впервые Том читал вслух. И ему это понравилось, а Джинни его голос отлично убаюкивал.

Ведьма долго думала над тем, что будет, если они всё-таки выберутся. Том попадёт в своё время? Будет продолжать убивать и станет тем самым Волдемортом? Жутким чудовищем? За эти недели она часто обсуждала с ним вопросы чистокровности и отношений с магглорождёнными. Риддл фыркал и не соглашался с её мнением, но это было не так рьяно, как в первые дни знакомства. Джинни считала это маленькой победой. Но надолго ли? Однажды он упомянул крестражи, и Джинни на минутку замерла. Ему было двадцать пять, значит, душу он уже расщеплял. Но как много осколков было? Рыжеволосая ведьма не знала, а лишние вопросы могли вызвать ненужные подозрения.

– Ты так и будешь молчать? Даже не возмутишься, что этот свиток мы читали на прошлой неделе? – Том пытался достучаться до девушки, которая замерла рядом с ним на импровизированной постели. – Или ты слишком устала? Джиневра?
Джинни покачала головой и начала заплетать волосы в косу. Она нервничала, потому что не хотела подтверждать свою догадку.
– Что будет, если мы выберемся?
Том отложил список и положил руки на колени.
– Не знаю. В старых свитках, которые мне однажды принёс Элдуаир, было сказано два варианта событий. Либо я вернусь в своё тело в тысяча девятьсот пятьдесят первый, либо отправлюсь за тобой. В твоё время.
– Но тогда всё изменится? – Джинни с трудом понимала временные петли и прочее, но ведь, если Том не вернётся в своё время, то и не будет войны. Фред не погибнет, родители Гарри, Тонкс, Люпин и прочие…
– Твоё будущее – да. Потому что судя по твоим не слишком содержательным рассказам и выражению лица, я много бед натворил, верно?
– Да.
– Значит, я оказался прав, – он улыбнулся ей, от чего у Джинни защемило в груди. – Хочу сказать, что сожалею. Правда, сожалеть о том, что ещё не сделал глупо, но всё-таки…
– Прекрати, Риддл, – она толкнула его в плечо. – Я не верю ни одному твоему слову.
– Не сомневаюсь, – мужчина и сам не хотел признавать, что его слова были возможно впервые правдивы.

В очередной морозный день Джинни снова осталась одна. Приведя в порядок их жилище, она решила отправиться собрать ягод неподалёку. Время года здесь почти не менялось, только иногда казалось, что наступает весна. Всё вокруг потихоньку таяло, и Джинни слышала капель. Одевшись, она схватила удобный мешок и вышла на улицу. Дорога к равнине была узкой, но Джинни привыкла спускаться каждый раз, когда ей нужно было к озеру. Она смотрела по сторонам и улыбалась солнцу. Ведьма любила хорошую погоду, поэтому в такой день грех было не прогуляться.

Она пересекла небольшую поляну и лес, а затем вновь оказалась на возвышенности. Дальше начиналась горная местность. Джинни заинтересовалась небольшой вершиной в нескольких милях от места, где она сейчас находилась. Выступ был небольшой, а по другую сторону обрыв, поэтому Джинни шла предельно осторожно.

– Ты сможешь, – убеждала себя ведьма, держась за острые камни и аккуратно перебирая ногами. – Только не смотри вниз.

Неожиданно нога соскользнула и Джинни резко вскрикнула. Едва зацепившись за край выступа, она повисла на серьёзной высоте. А что будет, если она сорвётся и упадёт? Умрёт? Проснётся в своём мире? Том как-то упоминал, что ему в этом месте умереть не получалось, так как магия проклятья его оберегала от попыток самоубийства.

– Мерлин, помоги, – она ощутила, что пальцы вот-вот соскользнут.

Джинни закрыла глаза и расслабилась. Падать было не больно, а вот приземляться…
Первое, что она увидела, открыв глаза – обеспокоенное лицо Тома перед собой. Она оказалась в пещере, в своей постели, но толком не могла пошевелиться. Спина и голова безумно болели.

– Ты очнулась, – выдохнул ей в губы мужчина. Он ладонью дотронулся до её щеки. Джинни ощутила предательский подступающий румянец.
– Как ты нашёл меня? Я ведь была далеко отсюда.
– Хотела сбежать? – настороженно спросил Том, устраиваясь подле неё. – Ты сломала позвоночник и левую ногу. Хорошо, что мозги не вытекли на землю. Проклятье тебя вылечит. И мои целебные мази, которые я умудрился приготовить из подручных средств на скорую руку.
– Значит, я тоже… – она недовольно поморщилась, пытаясь пошевелить пальцами ног.
– Да. Пожалуйста, не заставляй меня вновь волноваться за тебя, Джиневра. Я не могу…
– Это называется переживать, Том. В этом нет ничего страшного или позорного.
– Знаю.

Ещё одна маленькая победа, Риддл? С этой мыслью Джинни погрузилась в тяжёлый тягучий сон.

Она проспала несколько дней, прежде чем очнуться полной сил и абсолютно здоровой. Риддл отверг все просьбы оставить её в покое, помог ей подняться на ноги и отвёл к озеру, чтобы Джинни могла привести себя в порядок. Конечно, он удалился, оставив её одну, но не смог удержаться, чтобы не обернуться. Она как раз снимала с себя своё простое хлопковое платье. Обнажённая Джинни Уизли заставила щёки Тома гореть алым пламенем. В последующие дни её образ преследовал его во снах.

– Эти маги вновь привезли нам что-то, но на этот раз разговаривать они явно не хотели, раз убежали, – проговорил волшебник, заходя в пещеру. Джинни сидела за не слишком удачно сколоченным обеденным столом и что-то усердно записывала. Кудрявые волосы были убраны в высокий хвост, а одна тонкая лямка её тёмно-серого сарафана сползла, тем самым оголяя покрытое мелкими веснушками плечо. Том оставил вещи на полу и подошёл к девушке. Дотронувшись пальцами до нежной кожи, он заставил девушку резко обернуться.
– Прости, задумалась. Считала срок своего заточения. Ровно полгода, – с грустью проговорила ведьма.

Она заметила, как мужчина смотрел на её оголённое плечо, поэтому быстро вернула лямку на место. Но Том продолжал не сводить с неё взгляда. Неожиданно для Джинни он резко схватил её за руку и притянул к себе. Она не успела опомниться, как ощутила прикосновение его губ к своим.
Это было похоже на водоворот. Целовался Том как бог. Джинни не заметила, как сильнее притянула мужчину к себе, запуская ладонь в его тёмные волосы, сжимая их на затылке. Том простонал ей в губы, а затем спустился поцелуями к шее.

– Том, – прохрипела Джинни, не открывая глаз. – Мы ведь не должны.
– Кто сказал? – он на минутку ослабил хватку и поцеловал её в ключицу. – Я давно хотел это сделать.

Джинни урывками помнила дальнейшие события. Том усадил её на стол, смахнув с него бумаги и перо с чернильницей. Продолжая ласкать её шею, он ловко спустил лямки сарафана с плеч, обнажая грудь. У Джинни уже был нужный опыт. Но перед мужчиной, который был её на много лет старше, пусть и выглядел всего на двадцать пять, она затрепетала. Ей бы и в голову не могло прийти, что когда-нибудь доведется переспать с будущим Тёмным Лордом.

Мужчина распустил её хвост, заставив волосы ниспадать медным водопадом.
– Люблю твои волосы, – он улыбнулся и вновь посмотрел затуманенным взглядом на девушку. – Ты прекрасна. Никогда бы не подумал, что смогу испытывать нечто подобное.

***
Лёжа в постели, Джинни ощутила неожиданный прилив сил. Магия проснулась в каждой клеточке тела. Том обнял её и поцеловал в макушку. Ему действительно было хорошо впервые за всё время заточения здесь. Они лежали полностью обнажённые и не думали ни о чём. Это было так правильно, что Тому на мгновение стало страшно. А если скоро она исчезнет и не вернётся? Если он снова окажется в своём времени, сможет ли спустя годы найти её?

– О чём думаешь? – спросила девушка, устраиваясь поудобнее на груди мужчины.
– О том, что хочу жениться на тебе, Джиневра. И плевать я хотел на проклятье.

Джинни улыбнулась. После секса он повёл себя как настоящий джентльмен. Она читала о чём-то подобном в маггловских романах, которые хранились у мамы на полке в гостиной. Девушка провела кончиками пальцев по острой скуле мужчины и дотронулась до его губ.

– В таком случае я согласна, – на её пальце неожиданно материализовалось простое золотое колечко.

Том широко улыбнулся, а затем поцеловал её в губы. Это последнее, что помнила Джинни, прежде чем закрыть глаза и проснуться в другом месте.
***
Джинни с трудом открыла глаза. Её ослепило ярким белым светом. Она с трудом села и оглянулась по сторонам. На кресле возле неё дремал Гарри. Очки сползли, волосы были взлохмачены. Уизли грустно улыбнулась. Каким же далёким он теперь казался.

– Гарри, – горло болело от долгого молчания.
Поттер мгновенно открыл глаза и открыл рот от удивления. Джинни была слишком бледной, но она очнулась.
– Джинни! Я позову целителей, – он резко поднялся и уже почти вышел за дверь, но услышал её вопрос.
– Как долго я отсутствовала?
– Завтра был бы год. Сегодня первое мая, Джинни, – с грустной улыбкой проговорил Гарри и покинул палату.

Джинни кивнула, а потом опустила взгляд на свою левую руку. На безымянном пальце красовалось простое золотое кольцо.
Реабилитация проходила быстрыми темпами и уже через неделю Джинни выписали из Мунго. Она сняла кольцо с пальца и повесила его на шею. Благо нашлась тонкая золотая цепочка в старой шкатулке. Гарри не задавал лишних вопросов, несмотря на её задумчивость и отстранённость. Джинни много скорбела с остальными по Фреду, помогала матери, старалась улыбаться и радоваться за Гермиону и Рона, которые собирались пожениться в августе. Она обязалась быть подружкой невесты. Вот только по ночам горько плакала, понимая, что проклятье было разрушено. Том выбрался, но оказался в своём времени. Волдеморт был мёртв, как и её любовь. Спустя некоторое время Джинни решила рассказать всё Гермионе, при этом взяв с неё клятву никому не говорить. Как раз они с Гарри решили переехать в особняк на Гриммо, несмотря на недовольство Молли и Артура. Но вместе с ними решились на переезд Гермиона и Рон, уверяя мать семейства, что все будут вести себя прилично. Для Джинни переезд в особняк был попыткой найти ответы в библиотеке Блэков. Ведь что-то могло быть известно об этом заклятии. Беллатрикс не могла создать его из пустоты. Именно с этим ей и помогла Гермиона. Услышав полную историю её пребывания в другом измерении, Грейнджер сначала опешила, потому что Джинни хотела узнать судьбу именно её Тома Риддла, а потом всё-таки решила поискать какую-нибудь информацию. Не ей было судить Джинни. Позже выяснилось, что возможно, когда Том пытался обрести бессмертие в пятидесятых, то расщепил свою душу ещё один раз, о котором даже и не вспомнил. То есть часть души Волдеморта, возможный Двойник из плоти и крови попал под действие проклятья. Именно его и полюбила Джинни.

В один из дождливых вечеров, пока Гарри с Роном были на очередном рейде, а Гермиона задерживалась на занятиях, Джинни решила вновь посетить библиотеку Блэков. Древние фолианты рассказывали о чём угодно, кроме подобных проклятий. Ей больше Гермиона сообщила, чем все эти книги вместе взятые. На десятой книге Уизли недовольно нахмурилась и отложила её в сторону. Она уставилась в одну точку, теребя в руках своё обручальное кольцо.

Секунду спустя она ощутила жжение на кончиках пальцев. Кольцо казалось раскалённым. Джинни резко дёрнула цепочку и кольцо упало на журнальный столик. Девушка не могла понять, что именно произошло. Она медленно поднялась с кресла и подошла к окну. Сквозь пелену дождя Джинни заметила на ступенях дома знакомый силуэт. Зажав рот рукой, она побежала вниз по лестнице.

Открыв дверь, она не могла поверить своим глазам. Наплевав на сильный дождь, ведьма выскочила за порог. Перед ней стоял её Дракон.

– Долго же я тебя искал, Джиневра.

Его улыбка заставила её сердце биться чаще.

Герои не лгут. Не жаждут прикосновений девушки с удивительно глубокими глазами, цвета жжёного сахара. Ведь её сердце принадлежит лучшему другу. Герои делают вид, что счастливы с той, которая мечтает об обручальном кольце и трёх детишках в большом уютном доме. Герои не сожалеют и не целуют лучших друзей, когда мир находится на грани уничтожения. Не допускают мысли испытать что-то действительно важное, будоражащее душу, даже в самые тёмные времена. А ещё героям больно. До безумия. До хруста костей в усталых телах.

Гарри стоит у окна в комнате мальчиков, изредка поглядывая на лежащий на кровати чёрный фрак. Сегодня их последний день в Хогвартсе. День, когда они получат дипломы и отправятся на все четыре стороны. Будут свободны. После войны это выглядит странно. Большинство выпускников – навсегда покалеченные души, держащие под подушками волшебные палочки. Именно поэтому Гарри решает, что быть аврором – его призвание. Вот только действительно ли он этого хочет? Герои не выбирают своё предназначение. Они всегда остаются ими вне времени и пространства, наплевав на собственные желания.

Гарри хмурится и запускает ладонь в свои непослушные почти чёрные волосы. Закрывает глаза. Хочет выбежать из комнаты и найти её в тихом уголке библиотеки. Она ведь, возможно, сейчас там. Ностальгирует об ушедших временах. Гарри хотел сказать ей три заветных слова, ещё в той палатке, но не решился. Музыка их танца до сих пор звучит в голове. Ему до дрожи в коленях нужна Гермиона, которая каждый раз выбирает не его.

Рон уходит. Просто бросает их двоих разбираться с крестражами самостоятельно. Гарри хочется отправить в спину друга какое-нибудь редкое проклятье, но не выходит. Это право Рона - выбирать. Ему есть куда возвращаться. А у Гарри остаётся лишь Гермиона, которая на походной кровати кажется совсем хрупкой и маленькой. Поломанная кукла с опущенными плечами. Гарри остаётся сесть рядом и крепко обнять. Он целует её в тёмную макушку и закрывает глаза.

– Гарри? – зов Гермионы заставляет парня распахнуть глаза.
– Всё будет хорошо, слышишь?
Мантра, которую он повторяет каждый день. Легче не становится. Они сидят в палатке в глухом лесу, пытаясь стать героями. Надежда умирает последней, верно?
– Обещай, что война закончится. Что у нас будет выпускной и дипломы. Что у меня будет оранжевое платье и цветы в волосах… – её мечты наивны, но Гарри приходится обещать.
Его до одури пугает такая Гермиона. Раздавленная, сломленная, не похожая на прежнюю себя. Война разрушает изнутри сильнее, чем наносит физические увечья. Если они победят, то их поколение ещё долго будет страдать от последствий победы.
– Обещаю.

Слабость Гермионы – его промах. Он обязан её защищать любой ценой.
Молчание продолжается недолго. Гермиона вытирает слёзы, а потом молча уходит на дежурство. Вновь становится собой. Гарри же долго гипнотизирует фонарь на столе, а потом решает хоть как-то улучшить их положение. Хоть на пару часов забыть о том, что за защитным куполом война в лице Волдеморта и Пожирателей. Поттер наводит порядок в хижине, готовит ужин из остатков консервов, а затем включает старый радиоприёмник.

Вернувшаяся с поста Гермиона откровенно удивляется. Их танец случайный, едва ли в такт музыке, но прикосновение ладони Гарри к её спине обжигает. Гермиона улыбается и не сводит с него глаз. Её герой удивительно застенчивый, но замечательный. И как же она раньше не замечала этого? Гарри же не понимает, кто из них первый решается на поцелуй. Их объятья наполнены смущением и отрицанием происходящего.

Война заканчивается пеплом Волдеморта в воздухе и запахом смерти повсюду. Гарри видит, как Гермиона трепетно обнимает Рона, а потом смущённо улыбается. И тогда его мир рушится. Гарри кивает подруге и уходит. Он находит среди толпы ещё одну рыжеволосую макушку. Джинни подавлена и едва сдерживает слёзы.
Герои не плачут. Они утешают других. Так и делает Гарри, пытаясь заглушить собственные рыдания внутри.

***
Новый учебный год после восстановления Хогвартса проходит под звуки тишины. Студентов катастрофически мало, но Макгонагалл упрямо решает доучить седьмой курс. Гарри посещает занятия, готовится к экзаменам и играет в квиддич. Ему больно наблюдать за тем, как Гермиона делает вид, что ничего не было. Однажды они остаются наедине, и Грейнджер решает заговорить. Что-то твердит о том, что им нельзя предавать Рона и Джинни. Гарри делает вид, что слушает, а сам думает о том, что же он сделал не так. После этого они снова пытаются дружить. Вот только в их Золотое Трио незаметно проникает Джинни. Гарри это откровенно бесит. Он слушает бесконечные рассказы Рона о том, что Гермиона прекрасна и наконец-то позволяет ему быть её парнем. Поттер кивает. Он знает. Она прекрасна, но не его. После долгих мужских разговоров Гарри находит Джинни в одном из полупустых коридоров. Целует отчаянно, пристально смотрит в медово-карие глаза, но всё равно понимает неизбежное. Джинни никогда не заменит Гермиону. Стараться бесполезно.

Герои не верят в счастливый конец. Ради общего блага герои часто жертвуют собой, своим сердцем.
Церемония вручения дипломов об окончании обучения наполнена улыбками и всеобщей скорбью. Гарри не хочет думать о том, сколько студентов никогда больше не закончат Хогвартс. Да, он Герой с большой буквы. Ему все говорят «спасибо», вот только от этого не легче. Погибших не вернуть.

Рон выглядит счастливым. Он крепко сжимает руку Гермионы, которая выглядит потерянной. Платье подруги в цвет огненных волос Уизли. Гарри сразу вспоминает тот разговор в палатке. Кажется, что он выполнил своё обещание. Зачарованный потолок в большом зале мерцает всеми цветами радуги. Ненавязчивая музыка, которая заставляет студентов разбиться на пары для танца. Гарри замечает недовольный взгляд Джинни. Её, неожиданно, серебристое платье отлично оттеняет медные волосы. Она ждёт от Избранного предложения потанцевать, но вместо этого получает скупые извинения и исчезновение собственного парня из поля зрения. Гарри долго бродит по замку, а затем выходит на улицу. На поляне около Чёрного Озера абсолютно безлюдно и тихо. Смеркается. Гарри смотрит на темнеющее небо и тяжело вздыхает.

– Гарри?
Он оборачивается и замечает хрупкую фигуру в паре футов от себя. Гермиона взволнована. Она обнимает себя за плечи.
– Почему ты не на празднике? – он запускает руки в карманы и смотрит себе под ноги.
– Джинни расстроена твоим поведением. Рон остался с ней, а я решила поискать тебя. Что происходит, Гарри?
Гарри не хочет говорить о Джинни. Да, он не идеальный парень мечты. Герой, но не принц.
– Я выполнил своё обещание, Гермиона. Тогда в палатке ты говорила о выпускном, – он набирается храбрости и подходит ближе к девушке.
– Знаю, – она послушно кивает и не перестаёт касаться широкой ленты на поясе платья. – Гарри, так дальше продолжаться не может.
– Давай просто потанцуем. Как тогда, – он не готов услышать очередные доводы невозможности их отношений. Не сейчас.
Гарри берёт её за руку и притягивает девушку ближе. Она кладёт руку на его плечо и смотрит прямо в глаза. Гарри держит её за талию, и они начинают двигаться в полной тишине. Это странно. Это откровенно. Это больно. Ведь танец рано или поздно закончится.
– Обещай мне кое-что, Гермиона, – он шепчет ей, едва касаясь губами мочки уха. – Будь счастлива со мной или без меня. Это неважно. Просто знай, что я…
– Я знаю, Гарри. Знаю, – она улыбается ему, но в карих глазах отчаяние.

Она целует его в щёку, прервав танец. После он ещё долго смотрит ей вслед, пока Гермиона не скрывается в замке.
Джинни появляется спустя некоторое время, нервно теребя серебряный браслет на запястье. Гарри остаётся сделать вид, что ему просто стало слишком жарко в зале.

Он берёт Джинни за руку и улыбается ей, уверяя, что всё в порядке.
Герои не лгут. Они просто продолжают верить в собственную иллюзию.

Мысли материальны. Каждое слово имеет свою цену. Каждое действие должно быть отточенным. Это Том Риддл усвоил ещё в детстве. Немногословный мальчик-сирота, слишком странный для этого серого и тусклого мира. Всё изменилось с появлением настоящего волшебника в его маленькой комнате-клетке. С тех самых пор Том обдумывал каждый свой шаг, решение, не понимая, что тьма постепенно расползалась ядом в его костях. Она сжигала его изнутри, выпуская всё самое тёмное наружу.
Путешествие по Европе сулило новые знания, навыки и крестражи. Риддл усмехнулся своим же мыслям. Это было странно, но приятно. Самое первое убийство мерзкой Миртл в том туалете заставило ощутить непомерную власть над самой смертью. Это лучше любого наркотика, любого дурмана. Ведь Том Риддл обладал тем самым оружием, которое пугало до чёртиков всех студентов и преподавателей Хогвартса. Но теперь учёба осталась позади, чему волшебник был несказанно рад. Ему, к сожалению, отказали в преподавании, а работа в «Горбин и Бэркес» не оказалась такой интересной, как изучение Тёмных искусств. Тем более, ему нужно было уехать из страны в связи с исчезновением редких артефактов у Хепзибы Смит. Том убил эту надоедливую старуху. Слишком много слов. Это безумно раздражало. Словоблудие было не в почёте у волшебника. Разделив душу снова, Том не предполагал, что всё больше погружался в вязкую тьму.

Крестражи. Риддл ощущал, что всё внутри распадалось на части. Словно идеальное зеркало каждый раз разбивалось на осколки. Это было до безумия больно в момент создания, но так необходимо. И сейчас маг искал способ сохранить себе рассудок и обрести бессмертие. Путь предстоял тернистый, но Том Риддл не привык отступать от задуманного.

Волшебник остановился в придорожном пансионе на окраине Бухареста в канун Дня всех Святых. Румыния впечатляла своими драконами, древней магией и культурой. Ему предстояло встретиться с несколькими магами для проведения сложного ритуала усиления магического потенциала. Требовался древний артефакт, который хранился у Адеда Ненада, родственника того самого Нико Ненада, который был известным загонщиком румынской команды по квиддичу пару веков назад. Конечно, Том не слишком интересовался этим спортом, но ведь о своих новых соратниках нужно знать, как можно больше информации.
Сняв дорожную мантию, он кинул её на кровать и подошёл к большому окну в деревянной раме. Тёмная ночь подсвечивалась большой круглой луной. Вдали виднелись очертания горных вершин. Приближалось полнолуние.
Поездка оказалась действительно затянувшейся, поэтому мага клонило в сон. Том устало потёр глаза.
В дверь постучали.
– Войдите, – он разблокировал дверь палочкой, не сдвигаясь с места.
В комнату зашла миловидная ведьма с подносом еды. Тёмные волосы девушки были заплетены в две косы. По традициям этого пансиона вся прислуга носила национальные румынские костюмы. Ридлл уже хотел недовольно фыркнуть, но кто он такой, чтобы рассуждать о жизни этих магов? Он кивнул гостье, когда она поставила на стол его ужин.
– Я могу вам ещё чем-нибудь помочь, мистер Риддл? – её английский был слишком плох, несмотря на все старания.
– Благодарю, но нет. Вы можете быть свободны.
Он сверкнул недовольным взглядом, от чего девушка невольно попятилась. Волшебник прекрасно знал о том, что тёмная магия изменила его. В том числе сделала его взгляд тяжёлым и даже жутким. Глаза постоянно меняли цвет, начиная от синего, заканчивая темно-красным во время очередного убийства.
Волшебник снова остался наедине с собой. Наспех проглотив ужин, он ощутил жуткую слабость во всем теле. Захотелось спать. Несмотря на сильный дождь в сопровождении грозы, Риддл заснул. Тем временем чёрный дым незаметно заполнил комнату. Магия всегда имеет последствия. Особенно самая тёмная.

Том резко открыл глаза. С высокого каменного потолка капала вода прямо на лицо. Смахнув капли, он поднялся на ноги и огляделся. Снова здесь. В Тайной Комнате. В той самой, где до сих пор находится его Василиск. Его оружие против жалких магглов в коридорах Хогвартса.
Отряхнув свою школьную мантию, он попытался найти свою волшебную палочку. В кармане её не оказалось. Том недовольно выругался, но вспомнил о своих уроках невербальной магии. В случае чего он сможет избежать проблем. Волшебник ощутил жуткий приступ паники. Страх медленно расползался по венам.
– Тебе страшно, Том? – он услышал звонкий голос позади себя.
Обернувшись, волшебник заметил девушку. Она смотрела на него не сводя взгляда и улыбалась. Тёмно-каштановые волосы были зачёсаны назад, тем самым открывая его взору лицо полностью. Острые скулы, чуть вздёрнутый нос и большие глубокие глаза. Тонкие губы, накрашенные тёмно-красной помадой, растянуты в улыбке. Ямочка на левой щеке. Незнакомка была облачена в длинное чёрное обтягивающее платье с рукавами. Она была подобна змее. Плавные, но опасные движения рук, поворот головы.
Том подошёл ближе, не забыв поставить при этом ментальный блок. Мало ли что может эта девчонка. И куда делся Василиск? Он уже несколько раз прошептал заклинание призыва. Наконец он всё понял. Это был сон. Определённо. Раз он не мог колдовать.
– Нисколько, – маг улыбнулся уголками губ в ответ. – Кто ты? В моих снах давно не было гостей.
– В твоих снах никогда не было гостей. Потому что тебе всегда снилась темнота, – незнакомка медленно подошла к нему, тем самым сократив расстояние между ними, – вплоть до сегодняшнего дня. У каждого темномагического заклинания есть последствия.
Девушка дотронулась кончиками пальцев до красивого лица. Том действительно был очарователен: тёмные кудрявые волосы острижены по последней моде, глубокие тёмно-синие глаза смотрели с вызовом, прямой нос, резко очерченные скулы и волевой подбородок, слегка полные губы. Волшебник знал себе цену и часто пользовался своей красотой в корыстных целях. Даже сейчас, ощущая на своём лице её холодные пальцы, он не дёрнулся.
– Не люблю спрашивать дважды, – Том прищурился, а затем убрал её руку от своего лица. – Подсознание? Часть моей души?
– Ещё совестью назови, – в тёмно-карих глазах мелькнули огоньки веселья. – Я та, кого ты никогда не убьёшь. Я – голос в твоей голове. Я – тайное желание.
– Имя, – игры с собственным сознанием забавны.
– Имя – это оружие, Том. Причём одно из самых сильных. Не думаю, что скажу тебе его по доброте душевной, – девушка улыбнулась, обнажив белоснежные зубы.
– У каждого видения есть объяснение. Значит, я видел тебя где-то раньше, но забыл об этом. И сейчас часть меня взяла твой образ.
Том встречал многих девушек на своём пути, но такой силы, исходящей от ведьмы, никогда не чувствовал. Он много читал о снах. Особенно о магических, которые могли предсказывать будущее, предупреждать о неудачах. Вот только он сам ни с чем таким не сталкивался, потому что с самого детства не видел снов.
– А что, если ты меня еще не встретил? – она выдохнула слова ему в губы. – Ты жаждешь власти, бессмертия. Всё это случится, но нужно ли тебе это, Том? Об этом ли ты мечтаешь?
Он ощутил жуткое притяжение. Словно напился Амортенции и ещё чего похуже. Волшебник много читал об ощущениях после принятия любовного зелья. Ведь ему эти эмоции были не ведомы.
– Нужно, – твердо ответил он, а затем коснулся её губ.
Поцелуй вышел жадный, полный страсти и безумия. Незнакомка запустила ладонь в его тёмные волосы, сильнее притягивая к себе. Вторая рука дёрнула за мантию, пытаясь снять. Том уже хотел найти застёжку на её платье, чтобы добраться до прохладной обнажённой кожи, как вдруг перед глазами потемнело.

В дверь громко постучали. Том резко поднялся с кровати. Яркий солнечный свет заставил потереть глаза. Начинался новый день.
***
– Тебе не надоело преследовать меня? – они вновь в Тайной Комнате.
На этот раз девушка удобно легла на выступе скалы в виде лица Салазара Слизерина. Она подпёрла голову рукой и наблюдала за недовольным Томом. Он ходил из угла в угол, стараясь не смотреть на неё. В этот раз притяжение было в сто раз сильнее, но волшебник старался держать себя в руках. Незнакомка с удовольствием наблюдала за его мучениями. Игра для неё - жизнь.
– Хочешь, буду преследовать не только во снах? – она едва не засмеялась, заметив, как недовольно поджал губы мужчина. – Ты изучаешь кучу книг на досуге, надеясь найти ответ. Думаешь, что сходишь с ума. Скажи спасибо крестражам. Твоя душа сейчас разорвана на части, а ведь парочка осколков души – это не предел, верно? Их можно создать намного больше. Ты будешь первый в этом, Том.
Маг повернулся и пристально посмотрел на неё. Конечно, она знала о нём всё. Иногда ему казалось, что он слышал её даже когда бодрствовал. Чувствовал запах её кожи и волос. После нескольких подобных ночных приключений волшебник решил выяснить причину её появления. Один старый румынский маг объяснил истинные причины появления этой опасной девицы. Разрывая душу, Риддл выпустил из себя часть тьмы, которая многие годы находилась в нём, тем самым создав ещё один осколок души, связанный с разумом. Том отказывался в это верить.
Другой же последователь идей Тома объяснил это родственной душой, которая ещё просто не родилась. Редко, но волшебники иногда могут встретить свою вторую половину через сны. Риддл даже не хотел думать об этом. Для него создание крестража – попытка обрести бессмертие, а не сумасшествие из-за этой ведьмы. Она ею точно являлась, он был абсолютно уверен.
– Насколько больше? – его заинтересовал этот разговор.
Девушка ловко спрыгнула с выступа, поправив платье. Повсюду была вода, но это ей совершенно не мешало. Босыми ногами переступила небольшую лужу.
– Настолько, что ты сможешь стать великим Тёмным Лордом, – она приблизилась к нему, обняла, несмотря на все протесты. – Тебя будут бояться. Все до единого.
Тому нравилось её обнимать. Пусть он об этом никогда не говорил вслух. Их общение никогда не переходило грань. Они могли самозабвенно целоваться, но не более. Хотя временами ему хотелось большего. Каково это? Иметь близость с собственным осколком души? Подсознанием? Родственной душой? Он так и не понял, кто же она на самом деле.
– Ты сделаешь это, Том. Станешь великим волшебником, – она дотронулась губами до жилки на шее, а затем провела по ней языком.
Секунду спустя её платье растворилось, оставляя девушку полностью обнажённой.

Все эти годы Она сопровождала его. Каждый раз во снах он спрашивал её имя, но в ответ получал тишину. Магический мир темнел на глазах с помощью его магии и Пожирателей. Непростительные заклинания растворялись сахаром на языке, заставляя корчится от боли самых знаменитых светлых волшебников. Том слышал их стоны, красноречивые фразы о том, что он будет повержен.
Всё больше новых сторонников. Первая Магическая Война разжигала в нём пламя борьбы. Времена менялись. Пророчество не должно было исполнится.

На этот они находились в незнакомом для него помещении. Комната была наполнена множеством старых вещей, книг. Запах пыли и плесени заставил поморщиться. Девушка стояла позади и обнимала мужчину за плечи. Том был обнажён до пояса.
– Где мы? Почему не в Тайной Комнате? – он дотронулся до её руки, но не обернулся.
– Времена меняются, Том, – её голос слишком тихий на этот раз. – Ты меняешься.
Щелчок пальцев, и перед ними возникло большое зеркало. Том увидел себя в отражении всё таким же молодым и прекрасным юношей, каким он был до возвращения в Англию. Магия извратила его, создала жуткого бледного монстра с красными глазами. Поэтому Риддл давно не смотрелся в зеркало. Было страшно от самого себя.
– Нравится отражение, верно? – взгляд у девушки недобрый. – А теперь?
Перед ним в отражении возник мужчина средних лет с бледной кожей, тёмно-серыми волосами, впалыми щеками и пугающими красными глазами. На него смотрело змееподобное существо, которое Том так ненавидел.
– Он занял твоё место, мой дорогой, – темноволосая девушка встала рядом и взяла его за руку. – Поэтому я не могу быть с тобой.
– Почему? – маг растерянно посмотрел на неё. – Я не так хотел добиться могущества.
– Знаю, – ведьма покачала головой, – но всё было предрешено давным-давно.
– Ты так и не назвала своего имени, – мужчина притянул девушку к себе, наплевав на жуткое отражение в зеркале.
– Рано или поздно ты его узнаешь. Обещаю.
Их прощальный поцелуй отдавал горечью потери. Девушка грустно улыбалась, а потом резко схватила мужчину за горло.
Хруст собственной ломающейся шеи заставил Тома проснуться.
***
Это было странно. После случайной гибели от собственной Авады и возрождения с помощью крови Поттера, Тёмный Лорд не ожидал увидеть знакомую из своих снов. Газета, которую принёс крайне напуганный Люциус Малфой утром, заставила Тома вздрогнуть и не поверить своим глазам. Конечно, Гарри Поттер теперь был сумасшедшим номер один в прессе, потому что никто не верил в возрождение Тёмного Лорда…
Волшебник заметил на одной из колдографий одну давнюю знакомую. Те же черты лица, взгляд и движения. Они действительно встретились. Так или иначе она выполнила своё обещание.
– Гермиона Грейнджер значит, – он отложил газету в сторону.
Теперь он точно не позволит ей уйти.

ЧАСТЬ 1



Папа всегда хотел, чтобы я стала Мастером Зелий. Он уверял меня в том, что это так почётно, что у меня есть огромный потенциал, который достался мне всенепременнейше от бабушки, — прекрасной женщины с рыжими волосами и зелёными глазами, — ещё в детстве. Но я всеми фибрами души противилась влиянию отца, отказываясь пытаться различить странные запахи этих дурацких цветов в саду.

Герой Войны, победивший самого Тёмного Лорда, по вечерам, сидя в гостиной, рассказывал небывалую сказку о человеке, что всю свою жизнь был предан лишь одной женщине. Я же морщилась ещё в те малые лета и закрывалась в своей комнате, доставая с книжной полки звёздный Атлас и садясь на подоконник. Там я не чувствовала себя копией Лили Эванс, о любви к которой так упоённо рассказывал отец.

И каждый день я слышала всегда одно и тоже. Северус Снейп, храбрейший человек, моя бабушка, с которой у меня так много общего, — вот те, кому я обязана жизнью. В десять я закричала, будто хорошо, что Двойной шпион лишился жизни в той Визжащей хижине. За это меня впервые выпороли. А я гордилась тем, что смогла наконец-то произнести то, что чувствую, хотя бы эту малую долю. Джеймс смотрел на меня в ту неделю с отвращением, я отвечала тем же.

Я не чёртова гриффиндорка, которая умерла лет сорок назад с вечно беззаботной улыбкой на губах, что во всех воспоминаниях, которые добыл отец, выглядит одинаково. Я другая личность, не такой человек. Мне хотелось сообщить эту мысль, этот отчаянный порыв каждому, кто смотрел на меня так, будто видел свою старую добрую знакомую: профессору Слизнорту, постоянно зовущему меня «Эванс», МакГонаггл с её печальным сочувствующим видом, матери, которая нежно улыбалась, скрывая в своих глазах радость от того, кого во мне видит её блаженный муж, Великий Гарри Поттер.

Мне было уготовано поступить на Гриффиндор, подружиться с заучкой-Розой, которая и так была частым гостем в нашей семье из-за родства с мамой, но я снова пошла против папы, высоко задрав подбородок, в сотый раз повторяя про себя: «Я не Лили Эванс!»

Шляпа распределила меня на Равенкло. Отец был жутко расстроен, даже, можно сказать, зол, говорил директрисе, будто это ошибка, мол, моя дочь не может не поступить на «львиный» факультет.

Мне это всё доставляло безмерное удовольствие, потому что плевать я хотела на его предрассудки и желание вырастить точную копию своей матери. Я ею никогда не стану, потому что презираю, считаю, откровенно говоря, глупой женщиной, прожившей жизнь, закрывая глаза на очевидные вещи.

Но папа всё же заставил меня углублённо изучать зелья криком и бесконечными упрашиваниями, мольбами и грозными взглядами, да своим положением даже, чёрт возьми. Гораций же был рад получить фото со своим новым «трофеем». А я кривилась всякий раз тогда, когда только слышала упоминание о ненавистном предмете, о том, что придётся скоро снова видеть учителя, постоянно сравнивающего со своей любимой студенткой, имя которой стало моим проклятьем, личным ядом. Эти запахи, испарения будто отправляли изнутри, съедая все искренние чувства или же просто пряча их на «дальние полки» в сознании.

Тошно. Мне так тошно.

— Лили, неужели ты не хочешь сделать своему отцу приятно? Свари для него какое-нибудь сложное зелье, дорогая, он будет доволен. — Голос Джинни эхом отзывался в голове, пока я помешивала алую жидкость в тёмном котелке маленькой ложечкой.

Разве они не видят, что меня разрывает на части от осознания того, что всё то, что делаю я, для других творит миссис Поттер? Неужели не понимают, что теряют свою дочь в погоне за прошлым, которое уже невозможно вернуть.

Я одинока, нахожусь в клетке чужих мнений, молчу, а это молчание душит меня также как и слёзы, поток которых всё никак не могу остановить. Мне не хватает решимости, потому что за меня всегда решал отец. Я слишком стеснительная, слишком замкнутая.

Но мне противно идти в ту сторону замка, где висит портрет директора-героя и моей бабушки. Их специально повесили вместе, словно показывая этим, кем они являлись друг для друга. У меня был внутренний протест, и я специально отказывалась смотреть на любые фотографии Снейпа, на что папа кривил губы и снова начинал кричать, будто я не благодарна тому, кто дал мне возможность на жизнь. Я же, наученная горьким опытом, не произносила ни единого звука, после снова возвращаясь в комнату и смотря в огромное, необъятное небо. К тому же, я избегала романтических чувств всеми способами и всегда твердила родителям, что любви не существует, а все эти ваши ощущения не более чем простое физическое влечение. И каждый раз после таких разговоров получала пощёчины и новые упрёки. Удивительно, но на подобное мне смелости хватало. Горазда на слова…

— Боже, сделай меня маленькой птичкой, чтобы я смогла улететь отсюда. — Просила много лет подряд, словно эта молитва могла бы хоть что-то изменить.

Мои рыжие волосы, каждая веснушка на лице, зелёные глаза — клеймо, от которого мне никогда не избавиться. Даже не важно — надену ли я линзы, сменю ли имя, перекрашу ли волосы в белый или чёрный. Оно ведь живёт не только снаружи, но и внутри.

Горько усмехаюсь.

Но когда, закончив наконец обучение в Хогвартсе, папа снова настоял на своём, я опять почувствовала себя такой одинокой.

В маггловскую школу в десятый класс, потратить ещё три года на ту науку, которую я ненавижу, на чёртово Зельеварение и аналогичную ему немагическую Химию. Ненавижу, ненавижу…

Правда, спустя несколько дней, я поняла, что это возможность не быть лишь зеркальным отражением Лили Эванс, самой по себе не представляющей ценности, чудесна. Здесь, среди магглов, никто не знал мать героя Войны. Никто. Здесь я могла говорить о звёздах и физике как сумасшедшая, как полностью влюблённая в эту науку. Не было постоянных взглядов отца или матери, я была и ощущала себя свободной.

Я смеялась. Так громко, что, наверное, стены этой школы сотрясались. И мне казалось, что весь мир наконец окрашивается в яркие краски.

Признаться честно, ни Химия, ни Зельеварение никогда у меня особо и не получались, но папа говорил, что мне нужно лишь быть более усердной. Я считала это глупостью, потому что никогда бы в жизни не продолжила заниматься этими науками, когда бы покинула дом. Мне ближе небо, его тайны, положение Солнца относительно Земли, все орбитали планет и причины, по которым они вращаются именно так, а не иначе.

Гарри Поттер всё равно попросил, чтобы мне поставили в профиль то, что считал верным для меня он. Я тогда лишь тихо сгорбилась, поджав губы. Мама попыталась как-то подбодрить меня, но я посмотрела на неё с прищуром и едва ли сдержалась, чтобы не разреветься посреди гостиной.

Я слишком слабая на дела. Мне нужно было закрыться дома и сказать, что лучше останусь сидеть там навсегда, чем снова стану куклой с девичьей фамилией Эванс.

***

Сэр Киттс. Это был высокий, очень худой человек лет сорока, постоянно носящий одежду только одного цвета — чёрного. Впрочем, она была в тон его волосам, доходящим до плеч. Увидев его впервые, я подумала, что, должно быть, у него траур. Но спрашивать у соседок не решалась, потому что о нём они все отзывались довольно нелестно. Девочки не боялись его или уважали, а просто считали помехой на своём пути. Голос его не пленил меня или завораживал, скорее у меня бежали по всему телу мурашки. Киттс производил впечатление очень властного человека, не знающего, что такое сочувствие, приличия и поддерживающая улыбка. Ученики называли его «Вирусом», Даттл объяснял это тем, что сэр является как бы олицетворением Чёрной смерти — чумы — в их глазах.

«Довольно безобидное прозвище, — думала я, — для довольно небезобидного человека». По крайней мере, таким он мне казался.

На его уроках я то и дело смотрела в окно, любуясь тем, как капли дождя падают на асфальт, не сопротивляясь адско мощной силе притяжения, или же рисовала прямо в рабочей тетрадке фазы Луны, мелким почерком описывая этот спутник так подробно, как только могла. Даже не всегда слышала, как мужчина меня звал — так увлекалась тем, что доставляло удовольствие.

— МакМиллан, мне интересно знать, какого чёрта Вы выбрали мой предмет, если совершенно игнорируете те знания, которые я даю? — На этот раз он стукнул ладонью по столу. Вздрагиваю от этого жеста, сразу вспоминая папу. Мой карандаш падает на пол, и соседка пытается его поднять, аккуратно, чтобы не заметил никто, наклоняясь, а я вдруг понимаю, что мне хочется в эту же секунду выпрыгнуть в окно.

— Потому что ненавижу Химию… — Говорю невнятно, чуть вставая, сглатывая образовавшийся ком в горле, чувствуя, что моя тень, Лили Эванс, шипит и твердит, что так говорить совершенно неправильно.

— Что? — Переспрашивает мужчина и подходит ко мне ближе. Опускаю глаза.

— Не знаю, сэр. — Получается ответить это, и сама ощущаю свою идиотскую слабость, которая выжигает то, что осталось от Лили Луны Поттер. Хотя нет, я делаю это сама.

Пепел. Чёртов пепел.

***

«Уэйстлэнд» не была элитной школой для магглов: самые примитивные бачки в туалете, дверцы кабинок исписаны всякими глупостями, огромные железные шкафчики, низкая успеваемость. В общем, совсем не Хогвартс, где всё держалось в строжайшем порядке. Но я не чувствовала себя нигде так свободно, как здесь.

Отец сделал мне поддельные документы, и я решила выбрать и другое имя, и другую фамилию. Андромеда Луна МакМиллан. В маггловском мире теперь меня так называли, и я не испытывала того ужасного дискомфорта, когда кто-то произносил «Лили». Папа очень расстроился, не думал, что я пожелаю быть другим человеком даже на бумаге. Он не понимал меня, и от того мне хотелось поскорее уйти из дома. Там, где меня бы не знали. В эту самую маггловскую школу, которая стала моим укрытием от волн — тех, что исходили от меня самой, от глубин моей души. Мама же просто поджимала губы.

— Эй, Андор, сегодня Джозеф устраивает вечеринку, пойдёшь? — Я была зажатой девочкой, но всё же согласилась, хоть и зная, что родители мне не разрешат.

Немагическое пиво было другим. Каким-то странным, едва ли я могла понять чего там было больше: алкоголя или воды. Но мне понравилось попробовать что-то новое. Я сравнила этот незнакомый вкус обжигающей горло жидкости со своим именем.

Непривычным, но желанным.

Я уже целовалась с мальчиком из Хогвартса, но мне кажется, что самый первый и настоящий поцелуй произошёл на той вечеринке. Ничего порочного, просто прикосновение чужих губ к моим. Это было восхитительно. Да, не было никаких кучерявых облаков или холодного водопада, но я чувствовала, что целуют меня , а не мать героя Войны, не обёртку, снятую когда-то с Эванс.

Феникс. Наверное, я им и была в некоторой степени. Просто мне нужно было время понять, что это вовсе не окружающие видят во мне миссис Поттер, а я сама. Правда, до этой верной мысли не дошла бы самостоятельно в те годы — была слишком закрыта, но в тоже время и так горда, что считала своё мнение всегда истинно верным.

Как глупо.

ЧАСТЬ 2



— Пожалуйста, Андора! Ты — наша последняя надежда! — Дэвидсон буквально умолял меня, заглядывая в самую душу, стоя на коленях около раздевалки.

— А не легче вам это всё устроить у кого-нибудь дома, а не в вонючем туалете Уэйстлэнда? — Морщусь — представила, чем они будут там заниматься.

— Я тебе уже говорил, предки услышат запах. А здесь — никто не узнает, если ты, конечно, отвлечёшь Киттса. Мы тебе оставим, обещаю. — Говорит мой соученик, как очарованный чем-то, нервно покусывая сухие губы.

Учитель моего ненавистного предмета ближе к тому времени, как все ученики покидают школу, должен завтра патрулировать коридоры, что обычно делает завуч, но она приболела, так что эта обязанность теперь на некоторое время возлагается на плечи сэра.

— И как я, по-твоему, должна отвлекать его целых полчаса? — Уже более примирительным тоном начала я. Они ведь всё-таки мои друзья, да и вообще неплохие люди, не видящие во мне Лили Эванс.

— Ох, брось! Видно же, что Вирус на тебя запал! Как-нибудь мило улыбнёшься, попросишь чтобы объяснил тему, которую не поняла. — Беззаботно начал парень, вставая с колен и, чуть усмехаясь, взглянул на меня. — Мне тебя что ли этому учить?

Я набрала в грудь побольше воздуха. Запал? Киттс? На меня? Так и хотелось засмеяться в голос, потому что подобное просто невозможно. Но я не смогла и произнести слова, ведь мистер Любопытство закрыл мой рот, жёстко связав мои пальцы за спиной. Конечно, глупое предположение, но всё же от него мне было не по себе. Киттс и «запал»? По-моему, я ему просто не нравлюсь как незнакомый человек, вызываю антипатию, так сказать.

В кафетерии Вирус часто смотрел на меня. Его взгляд мне не нравился — пробирал до костей, заставляя сутулиться, ёжиться и даже убегать. Пару раз я видела Киттса даже в метро. Там он точно так же себя вёл. Последние несколько дней мне не давала покоя одна мысль.

— Я так не думаю, Саймон, но всё же помогу вам, включив своё обаяние. — Протягиваю другу руку, и тот с удовольствием пожимает её, всё ещё не переставая ухмыляться.

— Проверишь заодно, правы ли опытные в делах сердечных ученики. — Он подмигивает и идёт к остальным мальчикам, оставив меня наедине со своими мыслями.

***

Как только звонок прозвенел, я побледнела. Саймон мне кивнул и после вышел из класса, как и все остальные ученики. Поджимаю губы и начинаю медленно собирать свои вещи.

Внезапно сильный порыв ветра подхватывает мои записи, которые совершенно не относятся к немагической Химии. Листки, ведомые невидимой силой, оказываются вне стен школы, на высоте метров двух.

Вскрикиваю и подбегаю к окну, в надежде ухватить хотя бы один.

Чёрт! Всё этот Дэвидсон! Если бы я ушла вместе с остальными, ничего бы не случилось. Киттс же открывает окна перед самым концом последнего урока, чтобы проверить класс, прося нас надеть куртки.

Всё было бы хорошо, если бы не… Злоба начинает клокотаться где-то за рёбрами, рядом с неугомонным сердцем.

Сжимаю челюсти.

Со сгорбленной спиной вновь сажусь за свою парту, опуская голову на неё, и закрываюсь руками, начиная мелко дрожать и тихо всхлипывать. Плевать, что подумает Киттс.

Там были все мои исследования за последний месяц, весь мой труд, мои успехи и неудачи. То, что согревало моё сердце. И зачем я вообще достала их на Химии? Я даже не чувствую холода.

— Мисс Макмиллан… — Мне не хочется сейчас ему ничего отвечать, потому что голос обязательно будет дрожать.

Магия? Я не настолько сильная волшебница, чтобы пользоваться ею без палочки.

Отец думал, что мне лучше будет выходить в маггловский мир без волшебного древка. Так, якобы, безопасней. Интересно для кого? А если бы на меня напали в каком-нибудь тёмном переулке? Ах, ты так печешься о магглах, папочка?! Конечно, как я могла об этом забыть. Разумеется.

Мама же считает, что легче вообще не иметь соблазна за пазухой, чем мечтать ему поддаться.

Ну и к чёрту их обоих!

— Андромеда… — Киттс позвал меня по имени, и я сильно вздрогнула.

В его тоне услышала странные нотки, которые мне не понравились. Я чувствовала, что он стоит совсем близко.

Мне вдруг стало так стыдно, мерзко. Дэвидсон сейчас со своими дружками курит травку в туалете и «кайфует», а я помогаю им всем быть чистыми, белыми, невинными. Какие они мне друзья? Разве близкие люди использовали бы своего друга? Разве заставили бы флиртовать с нелюбимым преподавателем, тем более предполагая, что он, как они говорят, «запал».

Меня начало тошнить, но я отчаянно не желала поднимать головы, пока до макушки не коснулись холодные пальцы учителя. Резко выпрямляюсь.

— Оставьте меня! Вы никогда не понимали и никогда не поймёте, что я чувствую! — И срываюсь с места, едва ли не сбив его с ног и успев схватить свою сумку.

Я бегу по коридору, ощущая солёный привкус слёз на губах. Мне настолько противно от самой себя — опустилась до того, что нарушаю свои же принципы, помогая этим мерзавцам.

Мне казалось, что я тогда просто задыхалась, ища спасения в небе, звёздах. А нужно было искать совсем в другом — в людях.

***

Альбус распаковывал отцовский подарок на свой день рождения. Маховик времени. Это чудесный артефакт, с помощью него можно изменить всё то, что заставляет кривить губы в притворной улыбке. Как Янтарное море, он вроде бы и реален, а вроде бы и нет. Потому что использовать его, с одной стороны — правильно, чтобы исправить ошибки, но с другой — ты подвергаешь весь Мир, его устои, опасности, играя со временем в опасные игры.

Брат ухмыльнулся, взглянув на меня. Моя книжка «Сказки Барда Бидля» показалась ему скучным и ненужным подарком. Я видела, как он неаккуратно закинул её на верхнюю полку книжного шкафа ещё утром.

Все торжественно праздновали его двадцатилетие, а я чувствовала себя лишней среди всех этих весёлых раскрасневшихся лиц. Их улыбки не были такими, какими они бывают у меня. Вымученными.

В конце концов я не выдержала и пошла к себе в комнату, одела пальто, сапоги, шарф и шапку, связанную тётей Гермионой. Прихватила маленький телескоп, звёздный Атлас и несколько старых блокнотов.

Сегодня не было туч — чистое небо. А такое в Англии зимой случается нечасто. Нужно использовать эту возможность.

Как ни странно, но место для наблюдений я выбрала совершенно случайно — просто проходила мимо Уэйстлэнда. Летняя баскетбольная площадка точно подошла бы.

Убрав снег руками, я расчистила место для своего бесценного артефакта — маггловского приспособления, которое позволяло увидеть звезды намного ближе, чем они есть на самом деле, затаив дыхание от наслаждения.

Мои ладони стали уже совсем красными. Приятно кололо кожу. Я люблю мороз и снег. Эта идеальная форма каждой частички, что так и желает, чтобы её назвали самим совершенством. Но ведь по сути, так оно и есть. Само совершенство в своих пропорциях, формах. Не то, что люди. Не то, что я.

Смотрю в это тысячное увеличение и глупо улыбаюсь. Наверное, я ненормальная, раз так сильно влюблена в небо. Меня не заботит, что сегодняшняя ночь так важна для моего брата, что родители будут непременно искать меня и беспокоиться, что я не имею друзей. По крайней мере, сейчас, в этот миг, когда я так увлечена поиском той звезды, в честь которой выбрала себе имя для маггловского мира.

— Вы не смогли устоять, да? — Знакомо вздрагиваю, когда слышу этот голос.

Оборачиваюсь. Крупинки под моими ногами так и хрустят, искрясь в свете уличных фонарей. Киттс стоит в своём чёрном классическом пальто, засунув руки в карманы, и буравит меня своим странным взглядом.

Я ничего не отвечаю, но возвращаюсь к своему делу, слыша его шаги.

— Ваши записи… я нашёл несколько листов. Это немного, но всё же лучше, чем ничего. — У меня так сильно сохнут губы, я тихо выдыхаю. Пар катится по воздуху, как карета по мостовой.

— Дело не в них. — Зачем-то говорю я, чуть прикрывая глаза, когда полностью выпрямляюсь.

— А в чём же тогда? — Наверное, мне следует сказать, что этот разговор неуместен, что лучше замолчать и просто уйти. Но я не могу.

— Во мне, сэр. Во мне… — Я говорю это даже скорее самой себе, а не учителю. Просто так, поднимая голову. На небе плавится комета. Восхитительно. Раскалённый камень, от которого исходит слабое голубое свечение. — Вы поймали Дэвидсона?

Несколько коротких секунд мужчина молчит, а потом я снова слышу хруст снега и его мягкий голос.

— Терпеть не могу этот запах. Они думали, что я не услышу его, всё шептались потом, что меня кто-то должен был отвлечь. — И начинаю смеяться так, как будто учитель сказал что-то и вправду смешное.

Но этот смех искусственный, не настоящий. Мне неловко, мне дурно и всё ещё стыдно. Наверное, он всё понял и сейчас презирает меня. Вот поэтому и подошёл, чтобы просто посмеяться. Я сделаю это за него.

Хотя я презрения и заслуживаю. За свою слабость, наивность. Действительно заслуживаю.

— Хватит. Вам не идёт. — Мужчина касается моих плеч сзади очень аккуратно, и я словно чувствую в его тоне заботу. Может быть, мне послышалось?

— Я бы хотела перестать, но у меня не получается. Мне кажется, будто я тень, а не личность. — Чувствую, что вот-вот растворюсь в этих странных объятиях, что я будто надышалась испарениями Веритассиума, и теперь говорю то, что действительно ощущаю уже много лет. Вот так просто. Чужому человеку. Учителю. Магглу.

Но ведь так намного легче — отец не поймёт. Незнакомцам говорить что-то личное всегда просто. Потому что они не станут ругать, а только равнодушно покачают головой, выслушав. Ты знаешь, что за этим не последует никаких последствий.

Странно, но именно сейчас убеждаюсь, что Киттс и вправду на меня «запал». Но мне почему-то не хочется истошно вопить о том, что это неправильно — поддаваться ему, не вырываться, не вспоминать о той разнице в возрасте, о том, что он мой учитель, не думать, что это слишком легкомысленно.

Я устала. Я слишком сильно устала быть одной. Ещё немного и сломаюсь. Мне нужен кто-то, кто смог бы починить меня сейчас, иначе потом будет поздно.

— Это не так, Андромеда. Совсем не так. Если бы Вы были тенью, Вы бы остались в моем кабинете, не заплакали, дожидаясь того момента, пока эти болваны не докурили бы и ушли. — Мне вдруг становится так тепло, что я даже не смотрю в небо, чтобы найти там то, что сможет дать мне сил.

Отстраняюсь и оборачиваюсь. Заглядываю в чёрные глаза мужчины. Он не вызывал во мне отвращения, лишь страх. Да, он странный. Да, он старше. Но сейчас мне и нужен тот, кто направит меня, расправит мои порванные крылья.

Киттс наклоняется и целует меня, опуская свои тёплые руки мне на талию. А я обвиваю его шею с небольшим шрамом, который всегда замечала на уроках, и отвечаю. Легко. Тихо. Нет ни страсти, ни желания, о котором так говорят все мои сверстники. Только покой. Желанное ощущение того, что я попала домой после стольких лет скитаний.

Здесь и сейчас. Снег и звёзды. Холод и тепло чужих губ, рук.

ЧАСТЬ 3



В его доме очень тепло, особенно с этой чашкой свежего чая в руках.

Уже прошло несколько недель, как я ушла от родителей. У отца, кажется, чуть ли не случился сердечный приступ. Поджав губы, заверила его в том, что всё будет хорошо, что у меня есть человек, у которого я могу остаться.

Никогда бы не подумала — Киттс и я. Преподаватель и его ученица, которая терпеть не может Химию — его предмет. Раньше Вирус мне казался таким холодным и бесчувственным, но когда я начала внимательно изучать каждый его жест и просто саму личность, поняла, что такой он лишь снаружи. Этот мужчина любит носить маску, чтобы его настоящего не узнали и не причинили боль.

Джонас очень похож на меня. Даже слишком.

— Почему ты всегда так рано просыпаешься? — С сонным укором я получаю поцелуй в оголённое плечо. Счастливо громко смеюсь, смотря на тихие лучи солнца, что пробрались в комнату и теперь, лаская, греют мои вытянутые ноги.

— Мне просто нравится дразнить тебя. — Тихо хихикаю, когда его пальцы опускаются на мою шею и хватают кольцо на цепочке, перебирая и словно удостоверяясь, что оно настоящее, после облегчённо выдыхая.

Помолвка с магглом. Кто бы мог знать, что за полгода я перестану постоянно думать о том, будто так похожа на Лили Эванс. Киттс дал мне то, чего я всегда жаждала получить — он дышал именно мною как воздухом. Не было никакой матери Поттера, осточертелого волшебства, «любимого» братца и отца с его вечными требованиями. С моим мужчиной я впервые почувствовала себя нужной, желанной и женщиной, копий которой просто не существует. Да, несовершенной, неидеальной, но единственной и точно уж не чьей-либо тенью.

Я засмеялась в ответ на такой детский жест жениха и, поставив кружку на тумбочку, повернулась к нему, касаясь своими губами его губ.

— Я никуда не денусь от тебя, Джонас. Всё хорошо. — Он мягко улыбается и теперь сам целует меня.

Его поцелуи были похожи на трепет крыльев бабочки — такие нежные. Подобное проявление чувств часто заставляло меня жмуриться от нескончаемого удовольствия. А эти редкие, но такие настоящие улыбки, не соответствующие образу строгого учителя, делали меня счастливой. Ведь моё сердце наполнялось безотчётной гордостью — это благодаря мне он приподнимает уголки своих губ. Мне, а не памяти Эванс.

***

На уроке он старается не смотреть на меня. Хотя, думаю, Дэвидсон всё давно понял — «просто учитель» и «просто ученица» не приходят в школу вместе каждый день. Он, кстати, до сих пор не разговаривает со мной. Как и большая половина класса.

Жалею ли я? Нет. Было бы глупо жалеть о том, что я не связалась с компанией тех, у кого были не мои жизненные принципы.

Я и Джонас не стремились особо показывать свои отношения в Уэйстлэнде, просто потому что это было бы как-то неправильно. Но Киттс, как и остальные учителя, знает, что мне двадцать лет, и я, как сказать, большая девочка.

Я сказала ему, что раньше в школу не ходила из-за болезни, вот и отстала от программы на несколько лет. Это было спустя дня два после того поцелуя ночью на баскетбольной площадке. Помню, как у него тогда побледнело всё лицо, и он начал расспрашивать меня подробнее: симптомы, в чём проявлял себя недуг, какие лекарства прописывали, какие пила. Я лишь тогда смущённо опустила голову и сказала, что уже всё прошло, и мне бы не хотелось говорить на эту тему.

Джонас больше и не спрашивает, только смотрит очень подозрительно, когда я начинаю хрипло кашлять. Приходится мило улыбаться.

Хотя иногда мне и хочется, чтобы он спросил — у меня духу не хватает самой начать разговор о том, что вся эта история — фальшивка, обыкновенная ложь.

И как сказать влюблённому немагу, что я волшебница, сохранив прежнее доверие и любовь?

Да, мне неприятно, ведь я так часто ищу оправданий своему ужасному поведению. Но мне страшно. Ведь единственный человек, который слишком дорог, может оставить меня.

И вот тогда я точно уже сломаюсь навсегда. Знаю, потому что чувствую и это, и мою привязанность к нему. Всё словно раскалённые угли — пламенно так, что, потуши водой, не сможешь разжечь уже вновь.

Но я не смогу вечно притворяться, не смогу так подло поступить с ним, вступив в брак, и не раскрыться полностью. Отдав ему во владение только своё тело, свою личность, но не свою душу.

Звонок отвлёк меня от этих грустных мыслей, и я вздрогнула. Когда все вышли из класса, подошла к столу учителя и села на эту тёмную большую парту, чуть наклоняясь всем торсом вперёд.

— Нам нужно будет поговорить завтра вечером. Это важно, Джонас. — Киттс перестаёт проверять тесты, переводит взгляд на меня, снимая очки, и знакомо прищуривается. Я начинаю в каком-то защитном жесте кусать нижнюю губу. Не люблю, когда он так смотрит на меня.

— Ты ведь не хочешь уйти от меня, Андромеда? Если да, то не стоит тянуть, скажи об этом сейчас. — Он вдруг сжимает мою руку в своей, и в этом жесте я впервые так остро чувствую то отчаяние, что испытывает мой жених. Надеюсь, он всё так же будет бояться потерять меня, когда я расскажу ему обо всём.

— Боже, нет! Это совсем другое… — Отворачиваюсь и смотрю в пол, чуть прикрывая глаза. — Не думай обо мне так плохо. Разве я когда-нибудь давала тебе повод сомневаться в своих чувствах?

Мне иногда и вправду бывает очень обидно, что Джонас считает меня такой ветреной.

— Нет, конечно нет! — Горячо восклицает мужчина и касается моего запястья в ужасно трепетном поцелуе. — Прости меня, я не хотел причинить тебе боль.

А мне хочется прижаться своей щекой к его, аккуратно заправить эти чёрные непослушные пряди за бледные уши. Но что-то останавливает меня, и я лишь хмурю брови, только смотря на Киттса, на то, как он бережно касается меня.

***

Вечером я всегда убираюсь, когда Джонаса нет дома. Он работает по пятницам и средам в две смены.

Убираю волосы в хвост и упираю руки в блоки, смотря на эти высокие массивные шкафы. Ненавижу их протирать от пыли. Но всё же приходится — я не использую магию в доме Киттса, привыкаю совсем отказаться от неё. Ради желания быть счастливой и не на такое пойдёшь.

Столько книг! Он всегда любил читать, вот и собирает свою эксклюзивную коллекцию. Там, кстати, и моя полка есть. Несколько Атласов, да разные учёные пособия. Джонас с радостью выделил её для меня и потом добавил: «Теперь уже точно быстро от меня не убежишь». Я тогда гулко засмеялась. Возможно, некоторых девушек бы и трогала такая забота, но не меня. Иногда я думаю, что он постоянно ищет в моих действиях лишь подвох. Неприятно от того, что мой мужчина не до конца мне доверяет.

Хотя у него есть повод… Вся моя прошлая жизнь и умение колдовать. Горестно хмыкаю. Я уже не впервые думаю о том, что лучше бы родилась сквибом или вообще в семье магглов. Было бы лучше — было бы проще.

Моя ладонь касается корешков и случайно задевает один из них. В итоге толстый фолиант падает с громким стуком на пол. Я жмурюсь и чуть ли не вскрикиваю от внезапного испуга. Потом выдыхаю, нагинаюсь, беру его и задвигаю обратно. Странно, там так много места, что он прямо-таки зашёл во внутрь глубже, чем другие. Хмурюсь и снова вынимаю. Там что-то неярко поблёскивает. Чёрт бы побрал это моё сумасшедшее любопытство, доставшееся от отца!

Вынимаю все другие книги. Сейф? Зачем Джонасу нужен сейф? Да, возможно, у него и есть свои секреты, но… О чём я говорю?! Он ведь мне и о детстве своём не рассказывал вовсе!

Ищу свою палочку в чемоданах, в потайных карманах, а затем произношу отпирающее. Какие-то бумаги и волшебное древко. Не веря своим глазам, быстро беру в свои руки магический предмет и глупо улыбаюсь.

Такой же, как и я. Который так же боится потерять своего близкого человека из-за дурацкой магии.

Потом смотрю на свитки. Мне неловко, что я вот так взяла и вторглась в личное пространство. Ужасно грубо и некрасиво. Джонас так бы не поступил. Сглатываю.

Но вопреки правильным мыслями беру и документы. Просматриваю совсем быстро, будто пытаясь успокоить саму себя, что я почти ничего и не видела. Но внезапно из листов выпадает выцветшая колдография. Половинка.

У меня нутро холодеет. Лили. Лили Эванс. Точно такая же есть и у отца.

Во рту всё сохнет, я облизываю губы и дрожащими руками кладу её обратно.

Северус Тобиас Снейп, фото рядом, место жительства, какой-то Тупик, дата рождения… У меня на глаза наворачиваются слёзы.

Сразу встаёт всё на свои места — и почему он так смотрел на меня до начала этого глупого романа, и почему «запал». Он искал всю свою жизнь мою вторую бабушку.

Слёзы солёные. Я так давно плакала. Так давно чувствовала эту тяжесть в груди и горечь во рту. Всё поплыло перед глазами.

Моя спина вся сгорбливается, а самой так и хочется выть, как одинокий волк воет на Луну.

Он видит во мне только паршивую обёртку. Папа всегда говорил, что Снейп будет любить мою бабушку всю свою жизнь. И после неё тоже. Об этом знает весь Магический мир. Это известно каждому первокурснику из тех портретов, что висят на стенах Хогвартса.

Я вдруг чувствую себя такой дурой. Быстро поднимаюсь с колен, всё кладу на место и одеваю кофту. Внутри становится так пусто. Так одиноко.

***


Джонас, в город приехала моя кузина. Мы давно не виделись, я переночую у неё сегодня.

— Андромеда


Это всё, что я оставила ему. Мне хотелось побыть вдалеке от него. Было такое гнилое ощущение, словно меня использовали как зубную щётку.

Я бродила по мостовой и ёжилась от холода. И что теперь? Бросить кольцо в реку? Не знаю. Я не знаю. Так чертовски больно, что я ничего не знаю!

Неужели люди могут так приносить боль, так обманывать. Неужели им не противно от самих себя? Наверное, нет, раз Снейп взглянул на меня ещё тогда, первый раз в школе, с намерением заполучить зеркальное отражение той, кого любил сорок лет назад.

Мне было холодно. И мне было совершенно ясно, что объятья «Киттса» уже не смогут согреть меня.

***

Мы по наивности часто говорим, что ненавидим, когда болезненно обижены. Но я не могла разлюбить Киттса… точнее Снейпа, в одночасье. Даже тогда, когда переступила порог Уэйстлэнда, зная, что он совсем рядом и скоро его увижу. Даже тогда, когда вспоминала то фото моей бабушки, стоя на мосту ночью. Не могла. Просто не могла.

Да, мне было очень больно. Но разве от боли может любовь так быстро пройти? Да, за эти месяцы я полюбила его. Со всеми его недостатками и достоинствами. За то, какие ощущения у меня с ним были. Но, как оказалось, этому мужчине они не были так важны.

Только зелёные глаза Лили Эванс.

Мерзко. Отвратительно. Хочется плеваться.

Я пыталась, сидя в туалете школы, пересилить себя и всё объяснить ему, накричать, дать пощёчину, но это было слишком. Слишком для меня — маленькой Лили Луны Поттер — потерянной птички с оборваными крыльями.

Меня будто оглушили, отняли кислород и стремление к счастью. Глупо. Глупое сравнение. И все мои надежды тоже глупые.

На перемене я захожу в его класс и снимаю цепочку с кольцом. Кладу это на парту и, прикусывая губу, последний раз осматриваю пустой кабинет.

Так нужно.

Это правильнее.

Не нужно держаться за прошлое, как утопающий за протянутую руку.

Я выхожу из школы и, кажется, какая-то невыносимо тяжёлая ноша опускается на мои плечи. Судорожно выдыхаю. Делаю несколько шагов и слышу голос. Голос Джонаса, нет, Снейпа.

— Андромеда! — Он зовёт меня отчаянно, а я, как прикованная к месту, не могу пошевелиться.

Я не обернусь, чтобы посмотреть в эти глубокие глаза. Глаза, которые отлично, в совершенстве умеют лгать. Как бы мне не хотелось этого сделать. Как бы об этом не кричало живое существо во мне.

Всё ещё слышу, как он кричит, срывая голос, но ускоряю шаг. Слёзы текут по щекам неприятным мокрым градом. Моё сердце буквально разрывается от этой всепоглощающей боли, сжимающей все внутренности как щипцы, прокалывающей кожу с ожесточением гиены.

Но я не обернусь. Да, возможно, буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь, но не обернусь.

ЧАСТЬ 4



Подбрасывая академический шапочку, я смеялась так громко, как, кажется, только могла. Все были счастливы — эти чувства, эти эмоции были словно прекрасным вирусом, передающимся с молекулами кислорода каждому. Моё сердце билось как неугомонная птица, которая получила наконец долгожданную свободу.

Маггловская мантия выпускницы была мне большевата, но я не обращала на это внимания, лишь изредка натягивала её на плечи во время весёлых разговоров с соученицами. Мы хихикали, вспоминая всякие проделки за эти два года, что учились в Оксфорде. Мистер Гренвилл так и не узнал, — надеюсь и не узнает — кто подкладывал каждую лекцию ему кнопки на стул. Глупо, конечно, но именно глупости делают нас счастливыми.

Оборачиваюсь, отец в этот момент делает колдографию магическим фотоаппаратом. Подбегаю к нему и буквально чуть ли не сбиваю с ног, кидаясь на тёплую шею.

— Спасибо. — Шепчу я и вижу по глазам, что он действительно понимает за что.


— Мы никогда так не думали, Лили! Просто я считал, что так будет лучше для тебя, что благодаря Зельям ты станешь известной и независимой. Если бы ты только сказала, что тебе нравится так сильно Астрономия, мы бы поняли тебя и не стали препятствовать твоему страстному желанию изучать небо, звезды, кометы! Разве мы могли думать, что наша дочь — копия моей матери? Лили, я её никогда не видел, я не знал её лично. Тем более, я не могу злиться на тебя за то, что ты на неё непохожа, дорогая! — Папа обнимал меня за плечи и внимательно смотрел в мои красные от слёз глаза. Я дрожала.

— Детка, просто подростки не всегда могут сделать правильный выбор в своей жизни. Родители наставляют их и иногда даже заставляют выбирать определённую профессию и стремиться к знаниям. Ты держала всё в себе, а если и что говорила — то урывками и так ожесточённо. Мы просто не могли тебя понять, хотя и очень хотели. — Мама тоже плакала, она сжимала в руках белую салфетку и тихо всхлипывала, делая большие паузы, когда начинала задыхаться от слёз.

Мои родители выглядели безмерно грустными, такими несчастными, что мне стало их очень жаль. Лёгкие все сжались внутри, стало трудно дышать.

Так стыдно, неприятно.

Я всегда думала только о себе, только о том, что нужно мне и совершенно не считалась с чувствами близких людей, когда так отдалялась от них.

В этот момент Снейп показался мне таким далёким, что я позволила себе горестно хмыкнуть и прикрыть глаза. О чужих людях думать лучше всегда легче, чем о своих.

— Простите меня. Пожалуйста, простите, что думала о вас так ужасно. — Опускаю голову и наконец ощущаю, как тяжесть спадает с плеч.

Папа улыбается широко, как и я. И эти его приподнятые уголки губ кажутся мне самыми чудесными на свете.

Джинни смотрит на меня легко, мягко, и я тоже обнимаю её. Моя мама всегда добрая и мягкая в любви, которой можно спрятать от любых невзгод.

Вдруг в плечо получаю дружеский толчок от брата. Альбус игриво щурит глаза, когда я отвечаю ему тем же.

— Что, мелкая, в профессора метим? — Он по-детски нагло приподнимает подбородок, словно нарочно провоцируя меня.

— Я давно уже не мелкая! А титул «профессор Поттер» звучит лучше, чем твой «аврор Поттер», поэтому просто заткнись! — Мой курносый носик смешно двигается, когда мы оба начинаем снова смеяться и целовать друг друга в щёки.

И тут в его открытой сумке я замечаю свой подарок. Ту самую книгу, что я дарила ему на двадцатилетие. Дыхание спирает и я готова от этой головокружительной радости взлететь.

Теперь я научилась видеть дальше, замечать то, что не замечала раньше, будучи эгоисткой. Брат ведь тоже любил меня и тоже не считал копией Эванс. Для него я просто была младшей сестрёнкой со своими странными звёздами в маленькой головушке.

***

Бакалавриатом я стала за два года упорной работы, экстерном сдала экзамены за ещё один год. Время было так важно — мне не терпелось стать профессором и учить других Астрономии, вселяя в сердца студентов радость, любовь к той многогранной науке, что подарила мне одно новое крыло, ещё лучше прежнего. Второе мне дала семья. Их поддержка и желание быть ближе, роднее.

Но когда одним вечером отец пришёл и попросил всех оставить его, кроме меня, я не на шутку испугалась. Он сел в свое кресло в гостиной и магией призвал бутылку спиртного. Сделал несколько глотков, а затем жестом попросил сесть напротив него.

— Сегодня в аврорате пришло завещание от мага на твоё маггловское имя. Соответственно, его отнесли ко мне, чтобы я побыстрее отдал его тебе и одобрил. Ты можешь предположить, кто его написал? — Он поднял брови, его взгляд был очень усталым.

Хмурюсь и отрицательно качаю головой.

— От считавшегося погибшим Северуса Тобиаса Снейпа. На прошлой неделе у него случился инфаркт. — Мужчина снова глотает огневиски, а у меня всё тело в эту секунду так и немеет.

Кажется, я выдыхаю раскалённый пар — так мне становится жарко. Мелкая дрожь появляется, мои зубы стучат. Я обнимаю себя руками и чуть подаюсь вперёд.

— Он… жив? — Мой голос тих. Давно он не был таким надломленным.

Я не сказала отцу, почему ушла от того, кого любила. Он пытался узнать, но я не хотела говорить.

Было много причин на то, чтобы не возвращаться к Снейпу. Да, мои ранее твёрдые убеждения насчёт того, что он любил не меня, а Лили, пошатнулись после личного разговора с родителями, но я не была так в этом уверена. Северус и я так лгали друг другу. Какое тут доверие, какая тут семья? А ещё… я боялась. Последствий моего необдуманного поступка, его укора и «не люблю больше». Конечно, стыдно признаться, что я не такая смелая, какой бываю на словах. Но мне не удалось пересилить себя, чтобы поступить правильно. Так, как действительно нужно.

Вещи даже не забрала, не позвонила, просто ушла. Но не исчезла — он видел меня и звал. Звал так отчаянно!

Горблю спину, вдыхая необходимый воздух. Я поступила ужаснейшим образом. Даже если он и не любил меня, я не имела права так уходить, превращая все цветы нашего сада в пепел. И дело даже не во лжи или моей трусости. Дело совершенно в другом.

— Жив, восстанавливается в Святом Мунго и яростно отбивается от Скиттер. Я навещал его сегодня. — Отец чешет макушку и пристально смотрит на меня, взгляд у него такой, будто он углубился в свои далёкие воспоминания.

Я облегчённо выдыхаю и облизываю губы, улыбаясь. Слёзы текут по моим щекам, грудь лихорадочно вздымается. Нет уже смысла скрывать правду, незачем лгать.

— Ты сказал ему, кто такая Андромеда на самом деле? — Слегка усмехаюсь, после вспоминаю, как мой Джонас точно так же делал — алчно выстраивал броню саркастичным тоном и улыбками.

Папа хрипло смеётся. Так, будто я слишком мала, чтобы всё понять. Чтобы быть наконец большой девочкой, которая не трусит в самый важный момент.

— Ему и не нужно было говорить, Снейп не так глуп — я заявился в его палату с этим завещанием, весь растрёпанный и с комплексом отца, упустившего героя-любовника своей единственной дочери, который заставил пролить её так много слёз — кто не догадается? Знаешь, никогда бы не подумал, что наша встреча с ним после… войны будет такой. Я всегда представлял себе чинные улыбки и вечные благодарности. Как глупо. — Поправляет свои волосы, а после берет меня за руки, виновато заглядывая в глаза. А я нежно касаюсь его небритой щеки, продолжая прикусывать свою губу.

— Ты ни в чем не виноват, папа. Просто… всё сложилось именно так, а не иначе. И вовсе это не глупо! — Я всё ещё дрожу и теперь не позволяю себе быть такой, какой была — забывшей тревогу в сердце на людях. — Он спрашивал что-нибудь обо мне?

— Нет. Только при мне составил завещание и на твоё настоящее имя, после одарив угрожающим взглядом. Но, как ни странно, я не почувствовал себя его учеником. Нет.

Папа не говорил, что связь с человеком втрое старше тебя — порочна, что я просто непростительна, что он против всего, что было. Нет, он прижал меня к себе и начал гладить по макушке. А я плакала так отчаянно, словно каждая слезинка — каждый день, в который я судорожно жалела о том, что ушла от любимого. Будто тот человек, который, как бы я не отрицала, очень дорог мне, умер. А потом воскрес, и я почувствовала этот нежный поцелуй в плечо.

Может быть это и было неправильно. Но разве человек не совершает ошибки? Просто… Важно осознать их и исправить. Ведь лучше поздно, чем никогда, правда?

***

Стены палаты Снейпа были из стекла. В них было моё слабое отражение — покрашенные в белый цвет волосы, голубые глаза, благодаря маггловским линзам, строгий, совсем не Эванский костюм — брюки и простая рубашка. В руках я держала гелевые шарики, которые так и хотели улететь вверх, и пакет с апельсинами.

Перевожу взгляд на мужчину и улыбаюсь. Мягко так, совсем как мама. Он завороженно смотрит на меня. Узнал.

Живой, из плоти и крови. Переживший много чего в своей жизни. Мужчина, которого я полюбила. И именно поэтому мне нужно поговорить с ним. Не сейчас. А после… даже если я окажусь лишь оберткой в его глазах, как не считает отец, научу его любить не прошлое, а настоящее. Пусть даже и не меня, но жизнь.

Хотя по его взгляду вижу, что не придётся. Что все мои выводы о копии Эванс — совсем-совсем глупые.

— Кто это у нас здесь разлёгся, а? Где же вечная бодрость и запах кофе? Нужно всё немедленно исправить, слышишь? И не смей меня больше так волновать. — Наклоняюсь ближе к нему, смотрю в эти глубокие глаза как и тогда, на той баскетбольной площадке, и улыбаюсь. Щурю по-детски глаза, неподдельно так. Живо.

Он целует меня в губы. Притягивая к себе ближе, касаясь тёплыми пальцами затылка и перебирая мои белые пряди. И я отвечаю. Нежно так. Желанно. Так, как всегда хотела.

Мы были потерянными и найденными. Обладающими мечтой и осуществившими её. Обременёнными и наконец снявшими эту ношу.

Мы были теперь… счастливыми.