Холст изрезанный не в силах художник кистью воскресить; разбитой арфы струн унылых перстам певца не оживить... И взор уж пуст, и чувства немы, и склепом мнится сад в цвету.
В мире волшебников начинают происходить странные вещи, приводящие к череде катастроф и разрушению магии. И когда в Мидгарде появляется Локи, жизнь Розы Уизли летит кувырком. Причём в самом буквальном смысле.
Написано специально для WTF HP Cross Time 2021 на ЗФБ-2021.
Этот фест придуман в самых лучших упоротых традициях наших сайтов (да, если кто еще не знает, встречайте новичка: МарвелSфан) с одной единственной целью — получить фан в процессе и вдохновить других на творчество. UPD. Фест подарил нам множество увлекательных и неожиданных работ, которые никогда бы не родились при иных обстоятельствах. И у нас уже есть итоги. Первое место разделяют Хогс и
Вы очень поможете нашему проекту, если
распространите баннер Хогса:
У нее было все: громкое имя, непростой характер, крупный счет в Гринготтсе и шлейф слухов за спиной. Лили Поттер просто была лучшей. Лучшей для любого. Кроме него.
Милая. Добрая. Лили Поттер. Солнечная гриффиндорка с несолнечными мыслями. Кто ты? Паук, искусно плетущий паутину, или всего лишь жалкая муха, попавшая в руки более ловкого паука?
У Астории судьбы не было. За Асторию все всегда решал кто-то. И плевать, если всегда лучшее ускользало из ее рук в цепкие красные коготки Дафны. Плевать. Она промолчит, чтобы ночью, кривясь от ярости, мечтать однажды прорвать эти оковы личного, отменного, первого сорта лицемерия.
Рождественский Хогвартс был самым не любым временем для Скорпиуса. Удушающий запах свежих елей, расставленных на всех этажах, омелы, появляющиеся будто ниоткуда, и веселый смех людей — все это раздражало до бессильного состояния тихой ненависти к окружающей обстановке и людям в целом.
Малфою не хотелось наблюдать за этим праздником жизни, не хотелось выходить из своей комнаты, но больше всего ему не хотелось видеться с Мадлен, которую он вот уже неделю как начал игнорировать.
Скорпиус не был ни добрым человеком, ни уж тем более совестливым. Он знал лишь одну истину: чтобы добиться своего, нужно перешагнуть через каждого, не забыв предварительно втоптать ту падаль, что посмела выйти на его путь. Ему не было свойственно испытывать душеные терзания или какие-либо муки совести — без страха и промедления Малфой стремился к вершине, а именно к званию старосты Хогвартса, и Мерлин знал, как много людей пострадало от его действий. Как много людей пали из-за его интриг и безразличного хладнокровия.
Но с Мадлен все было по-другому. Именно с ней он чувствовал отягощающее его душу сожаление и вину.
Селвин он знал столько, сколько вообще себя помнил. Единственная дочка старинной семьи, избалованная донельзя, она всегда нарушала его покой и требовала его внимания. Каждая выходка сходила ей с рук, каждый ее поступок неизменно оправдывался, и Мадлен, дошедшая так далеко, до сих пор считала, что имеет право делать что угодно, невзирая на чувствах других. Невзирая на чувства самого Скорпиуса. Для него она всегда была другом детства: тем человеком, с которым он мог поделиться очередной ссорой с матерью или раздражением по поводу однокурсников. Именно с ней он планировал каждый свой шаг на пути к старосте Хогвартса и именно с ней проводил все выходные, пропадая в Хогсмиде.
Когда проклятие вновь пробудилось, Скорпиус испытал страх. Страх за собственную жизнь. И лишь потом, раскаявшись, он подумал о самой Мадлен и знал, что жить ей совсем недолго. Ничтожно мало.
Отчего-то он думал, что как только Селвин узнает о пробудившемся проклятии, то точно изменит свою жизнь, но, Мерлин, как же он ошибался. Каждый день Малфой наблюдал ее отчаяние. Ей нестерпимо хотелось большего: курение, алкоголь — все это было лишь блажью, пока она не открыла для себя секс. Сколько раз он становился нечаянным свидетелем ее близости со своими однокурсниками, сколько раз, словно поджидая его, Мадлен резко начинала целовать того, с кем еще секунду назад просто разговаривала. Он знал, зачем она это делает, и знал также, что не может ей потакать, потому, безразлично наблюдая за ее похождениями, Скорпиус ничего не говорил. Право. Она была его подругой и если ей так хотелось погулять перед смертью, то… он не осуждал ее, и ему казалось, что этого вполне достаточно.
— Ты ужасный друг, — скривившись, шептала Мадлен, когда, ворвавшись к нему в комнату, она садилась на его кровать и, перекинув ногу на ногу, томно смотрела на него, сжимая сигарету меж пальцев. Ей было всего шестнадцать, и этот взрослый образ, который она мерила на себя, был таким смешным, что Скорпиус едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. — Если ты не можешь быть моим по-настоящему… могу ли я хотя бы сделать видимость, что ты мой?
Скорпиусу было плевать. Она трахалась с его однокурсниками почти на глазах у всего факультета, создавала вокруг себя флер роковой женщины, и лишь один Малфой знал, что за всем этим скрывается маленькая, напуганная девочка, которая отчаянно желала взрослой жизни, до которой ей не дожить.
Собой Мадлен становилась лишь по вечерам: иногда она приходила к нему в комнату и ложилась на его кровать, впрочем, не стараясь нарушить его личного пространства, устраиваясь всегда на краю. В такие мгновения вместо яркого макияжа и платьев с глубокими вырезами она была той самой Мадлен, которую он действительно любил, но лишь как друга, человека, который дорог просто за то, что есть в твоей жизни.
— Ты настоящая сволочь, — дрожащим голосом говорила она в полутьму. Они лежали на кровати по разным краям, и в этой комнате была только тьма. Она плакала, иногда задыхаясь, и в этой отдышке можно было проследить след надвигающейся болезни. Пока что почти незаметное, но в скором времени… что ж, однажды она бы точно прорвалась.
— Ты бы хоть накричал на меня! Отругал! Знаешь, что все считают тебя неудачником?! Мерлин всемогущий, великому Скорпиусу Малфою изменяет его собственная девушка.
Она хохотала до отчаянного весело, смотря в его глаза. Мадлен любила говорить без умолку, выбирать новые платья, духи и украшения, но только лишь при нем. Когда же Селвин выходила из его комнаты, то лицо ее принимало высокомерную маску и отчужденный вид. Именно с ним она была собой, да и он тоже становился только Скорпиусом. Но с тех пор, как проклятие вновь вернулось, ему было тяжело быть рядом с ней. Чувство вины грызло Малфоя изнутри, он винил себя за все произошедшее и боялся, действительно боялся будущего.
Он прощал Мадлен все: ее скандалы, истерики, когда, накурившись, она врывалась в его комнату, переворачивала все верх дном, а потом рыдала, стирая тушь по щекам. Он прощал ей то, как портила она его репутацию, прощал все обидные слова и глупые, такие детские рассуждения о жизни.
Но одно Скорпиус простить ей не мог: ее любовь к нему. Когда однажды ночью она вновь пришла к нему и, воспользовавшись его не совсем трезвым состоянием, поцеловала до развязного неприятно, Малфой опешил. Между ними всегда были грани, о которых знал каждый из них, и то, что делала она сейчас, явно выбивалось "за".
Мадлен мечтала, чтобы он был ее: непокорный Скорпиус Малфой, не павший к ее ногам, всегда был для нее идеей фикс, и Скорпиус искренно уважавший ее как друга, испытывал отягощающее раздражение.
— Я никогда не любил тебя, Мадлен, и ты это знаешь, — грубо оттолкнув ее, холодно протянул Скорпиус. Алкоголь распалял мозг и развязывал язык, и злость, так долго хранимая им, так оберегаемая им, вырывалась изнутри, уничтожая все и вся. — Ты не привлекаешь меня, как девушка, и тебе это известно.
— Бред! — заламывая пальцы, нервно дрожа, шептала Мадлен. А потом, подойдя к нему, она опять попыталась его поцеловать, обвить шею руками и притянуть к себе, но, оттолкнув ее еще раз Малфой лишь мрачно сверкнул глазами. — Быть такого не может!
Избалованная, глупая Мадлен. Он ценил ее как друга и товарища, закрывал глаза на ее изначально неправильный путь и чувствовал груз вины за ее оборвавшуюся жизнь. И именно последнее в конце концов и стало причиной, почему в итоге Скорпиус возненавидел Мадлен, почему любое ее касание вызывало в нем такую ненависть.
И вот сейчас, дойдя до того, чтобы начать ее игнорировать, Скорпиус вдыхал запах ели и почти кашлял, скрежетая зубами. Вокруг веселились люди: жалкие идиоты, помешанные на славе, радовавшиеся каждому дню. Малфой знал, что был умнее их, опытнее и более амбициозным, но всем, чего он смог добиться, был лишь жалкий значок. Скорпиус чувствовал себя утопающим, которому не дано было всплыть, а жизнь, словно назло, только сильнее била под дых, вызывая в нем все большую злость.
Он ненавидел всех людей поголовно: почему их не трогали, почему им не припоминали их семьи? Почему Малфой из года в год был вынужден терпеть насмешки и откровенные провокации, чтобы иметь хотя бы иллюзорную видимость того, что он часть общества?
Разозленный, он не скрывал своего характера, своих убеждений, раззадоривая публику, которая, кипя ядом, пыталась его уничтожить. Но ни у кого бы это не получилось. И Скорпиус знал, однажды он поднимется, и никто не посмеет фыркнуть на его происхождение. Он лично выбьет челюсть этой мрази.
— Какая жалость, Бэкки!
Прикрыв на секунду глаза, Скорпиус приподнял бровь, смотря на проход, где стояла компанию гриффиндоцев, что перекрывала весь путь. От запаха елей невозможно было скрыться, и Малфой мечтал просто уйти в свои подземелья, но какая-то кучка жалких неудачников преградила ему путь, не давая пройти. Нахмурившись, Малфой внимательно посмотрел на собравшихся, узнавая Мэри Томас, самую большую дешевку гриффиндора, Бэкки Берк, полукровку без извилин мозга, и … Лили Поттер. Солнечная, милая гриффиндорка. Сестра его однокурсника.
Именно из-за последней, пожалуй, Скорпиус не спешил растолкать их с прохода. Он и сам не мог сказать, в чем была причина, но что-то было такого в Лили, в ее взгляде, в ее поведении, что интересовало Малфоя. Слушая иногда полупьяного Альбуса, который, валяясь в гостиной, отчего-то всегда начинал говорить именно с ним, он пару раз слышал упоминания о Лили, невнятные и скомканные, из которых выходило, что мисс Поттер, правильная гриффиндорка, была отъявленной чернокнижницей.
— Но, думаю, твое лицо можно будет привести в порядок, — мило хлопнув ресницами, тянула Лили, а потом, сомкнув будто в испуге руки, она со страхом взглянула на Мэри. И все это было так натурально, кроме одного… этого живого блеска в карих глазах.
— Да что ты несешь, идиотка! — не выдержав, взревела Берк, прикрыв лицо руками. Все оно было покрыто черными, ужасными на вид волдырями. — Мисс Помфри сказала, что это Черная магия! Какой-то ублюдок в стенах нашей школы варит снадобья и травит людей! К черту твоя жалость, Поттер, вали с ней куда подальше, клуша.
Это-то и заинтересовало Малфоя еще больше. Всмотревшись в ее лицо, он лишь насмешливо фыркнул, узнавая в этом самое простенькое зелье из тома по Введению в отравляющие зелья, которое готовилось легко и довольно часто применялось в быту. Разумеется, в быту сведущих. И тот факт, что кто-то варил нечто такое в стенах школы, почему-то вызывал у него гомерический хохот, который он держал при себе.
Круто развернувшись, Бэкки побежала из Большого зала, оставляя Мэри и Лили наедине. Томас, расхохотавшись, пошла по ступенькам, так и не заметив Малфоя, который стоял у рыцарских доспехов, и, не поворачиваясь, крикнула Поттер:
— Пошли, Лилс.
И в эту самую секунду, когда Мэри, не оборачиваясь, шла вперед, лицо Лили лишь на секунду приняло странное, донельзя забавное выражение — тотального превосходства над другим. Улыбка ее, хоть и такая же солнечная, всего лишь на мгновение будто бы стала злой, а глаза… эти карие бездны наполнились таким странным, не совместимым с недавним страхом весельем, что Малфой замер, вглядываясь в нее.
Он начал наблюдать за ней впервые с того момента, когда нашел Альбуса, чье лицо было разбито в кровь от маггловского мордобоя, в туалете. Активно стирая кровь с лица, Поттер лишь злобно оскалился, посмотрев на вошедшего, а потом бросил:
— Что, не видел мою сестрицу? Она определенно уже должна быть здесь и читать мне нотации. Пропащая идиотка, думает, что люди знающие не видят, какую мразь она старательно маскирует под видом праведницы.
Едва ли Малфой понимал, о чем говорил Поттер. Но именно тогда, сам того не замечая, он стал внимательно наблюдать за ней. Веселая, стеснительная, робко опускающая взгляд, правильная Лили Поттер. Она училась на «Превосходно», носила целомудренно длинные юбки, когда ее однокурсницы так и норовили отрезать длину, и всегда улыбалась робкой, заискивающей улыбкой. Ее парнем был всемирно любимый Годрик Томас, и, говорят, она была в него так влюблена, что… по всем параметром выходило, что Лили Поттер была счастлива.
Она родилась в семье почитаемого волшебника, имела репутацию без единого пятна и была вся такая солнечная-солнечная, что поначалу Малфоя просто воротило от ее улыбки. А потом он случайно узнал, что она ходила вместе с братом в Запретную секцию и, называя его ублюдком, над чем-то активно работала, склонившись над тяжелыми томами. Настоящая Лили Поттер была… интересной, захватывающей и даже немного волнующей. Скорпиус не был влюбленным идиотом или человеком, которым управляли чувства, но с каждым днем он замечал странную особенность: неминуемо, где бы ни появлялась Лили Поттер, он следил за ней, наблюдал за каждым ее действием и жестом, подмечая одну только ложь.
В ней было что-то особенное. Но именно в ней самой, а не в этом образе, и то, с каким упорством она маскировалась ради того, чтобы оставаться в обществе, вызывало в нем уважение. Потому что он так не умел да и не мог. Когда она улыбалась злой улыбкой, когда сверкали ее карие глаза, когда она поднимала голову, то была столь прекрасной, что Скорпиус, не считавшей в принципе женскую красоту за идола, чувствовал, как тянет его к ней, как хочется ему быть рядом с Лили.
Она была красивой и загадочной, уверенной и гордой, и на фоне разменивающейся Мадлен, была для него настоящей богиней, образом, который он выстроил в своей голове.
Рядом с ней Скорпиус чествовал себя неудачником: у него не было ни репутации, ни имени, ничего, кроме одной веры, что однажды весь этот мир падет перед его талантами. Впервые в жизни он испытал жалость из-за той фамилии, что носил, но потом, запихнув эту мысль куда подальше, Малфой уверенно посмотрел в глаза своим страхам и поверил в то, что обязательно, чего бы это только ни стоило, выгрызет для себя имя и славу, чтобы Лили не воротила нос от слизеринцев, чтобы она заметила его, а не проходила мимо, задирая голову. Для нее его не существовало. Улыбаясь Годрику, ходя с ним на свидания, Лили видела только его и свою компанию, вызывая в Скорпиусе лавину злости. Почему, почему она не замечала его?
— Если ты однажды влюбишься в кого-то, то имей совесть, не предпринимай шагов до моей смерти, — сказала как-то Мадлен, и Скорпиус, думавший в этот момент о Лили, поднял голову и внимательно посмотрел на нее, едва заметно вздрогнув. — Иначе я уничтожу ее. Сотру в порошок или и вовсе убью, слышишь, Скорпиус?
Она расхохоталась тогда, а он испытал настоящий страх. Впервые в жизни ему было действительно страшно из-за того, что могла сделать Селвин, и он, еще не до конца осознававший свои чувства, попытался выкинуть ее из своей головы.
Рождественский Хогвартс, сверкая гирляндами, наводил тоску, и Малфой, скрывавшийся от Мадлен в пустых классах, с раздражением потер шею, чувствуя спазм. Ему надоело жить, прячась в тени, надоело испытывать вину перед Мадлен. Как ненавидел он ее в этот момент и тут же раскаивался в собственной злости, вспоминая, что она умрет. Совсем скоро.
Вдохнув, Малфой соскочил с парты, а потом вышел в коридор, блуждая бесцельно, не заглядывая никуда. Где-то в середине своего пути он вдруг услышал шум, напоминавший пение, и, приоткрыв дверь, увидел хогвартский хор, который распивал рождественские песни. Слушателей в зале было мало, почти никого, но что-то так и толкнуло его в помещение, заставляя занять место в последнем ряду. Здесь пахло хвоей еще даже больше, и Малфой, морщась, не понимал, зачем вообще сюда пришел. Пение было заунывным и едва ли праздничным, окуная его в еще большую депрессию, и он едва ли удивился, когда совсем рядом услышал жалостливый всхлип. Кто-то плакал, отчаянно стараясь перестать, и Малфой, лениво посмотрев в сторону, заметив вдруг в самом дальнем углу, прятавшуюся во тьме фигуру.
Песня сменилась новой, и Малфой отвернулся, чтобы было не так явно заметно, что он наблюдал. А потом, сев полубоком, быстрыми взглядами посмотрел в угол. Мощный, старинный орган загудел под давлением струн и труб, и в эту секунду, когда все, кроме него, были увлечены музыкой, фигура вышла быстро на свет, и Скорпиус вздрогнул, увидел… Лили Поттер. Глаза ее были красными от слез, самых настоящих слез, и, не успев толком разглядеть, Скорпиус был вынужден наблюдать за тем, как стремительно она выбежала из кабинета.
Не отдавая себе отчета, он вышел следом, неслышно следуя за почти что бежавшей Лили. Поворот, еще один, и она быстро заскользила в уже давно заброшенный женский туалет, закрыв его заклинанием. Скорпиус стоял возле этой двери, а потом, неслышно взломав ее чары, зашел внутрь, остановившись у раковин, слыша, как из кабинки доносят самые настоящие, отчаянные рыдания.
Озлобленная на мир Лили Поттер, уверенная, правильная, такая гордая. Он наблюдал за ней, видя одну лишь фальшь, зная, что на самом деле она совсем другая. Он видел в ней слабость и ненависть, которые грызли ее; видел желание упасть на дно и между тем нестерпимое рвение оставаться в обществе. Сотканная из противоречий, Лили Поттер была слабой, и он знал это, разбивая первоначальный образ в прах. Он видел ее настоящую, с болью, которую она носила, с желаниями, которые рано или поздно погубят ее.
Лили Поттер была ведьмой. Красивой, злой, маггловской ведьмой, на алтарь которой он был готов положить хоть свою душу, осознавая где-то внутри, насколько сильно он был в нее влюблен. И между тем Скорпиус все еще не был идиотом, чтобы броситься в свои чувства, прежде не встряхнув ее.
Однажды Лили точно заметит его. Потому что они были равны и схожи, потому что оба умирали от ненависти и несли гнет. Потому что, в конец концов, оба нуждались в хоть в одном светлом чувстве.
И Малфой сделает так, что она поймет это — поймет, как важно им быть вместе в этом мире, где каждый, кажется, только и желал их низложения и страданий, падения и уничтожения. А значит, он подождет, затихнет, спрячется в тени, чтобы потом нанести самый настоящий удар, сбив ее с ног, заставив, наконец, посмотреть на свою жизнь и понять, сколь неверна ее позиция.
Да. Скорпиус обязательно дождется. И когда придет время, он будет действовать без капли жалости, ведь в конце концов, Скорпиус Малфой никогда не был добрым малым, как и Лили никогда не была солнечной гриффиндоркой.
Есть только одна философия, хотя и разделившаяся на тысячи школ, и имя ей — стойкость. Нести свой удел — значит побеждать.
— Эдуард Бульвер-Литтон
***
Извилистая дорога петляла между лесом. Неприкаянные могучие ветви стояли, слегка покачиваясь будто в такт несуществующей мелодии, и Лили, бессмысленно шедшая по давно уже выученной тропе, даже не замечала волнения природы. Ей все казалось бессмысленным и ненужным, ничто не приносило радости и весь мир в одно мгновение потерял всякую ценность. Прошло всего лишь сорок восемь часов с того дня, и Лили, ощущавшая внутри себя звонкую пустоту, лишь изредка выныривала из своих мыслей, чтобы оглядеться, посмотреть, что творится с миром.
Только как бы ни старалась она, как ни пыталась забыться, перед глазами до сих пор стояли наполненные презрением и холодным безразличием глаза, которые прожигали, отравляли ей жизнь. Лили боялась думать о Скорпиусе, боялась слышать его имя, поэтому в тот же день, придя в себя, она быстро-быстро проговорила отцу:
— Мы расстались, папа. Но, пожалуйста, не оставляй Скорпиуса, не думай о нем плохо. Он очень уважает тебя, и я не должна стать причиной того, что ваши отношения испортятся.
Отец ничего не спрашивал, не пытался узнать, и это отчасти облегчило ей жизнь. Братьев Лили держала в полном неведении: во всем мире единственным, кто знал о трагедии Лили Поттер, был отец, и что-то было в этом ироничное.
Когда на следующий день Лили еле-еле поднялась с постели и безразлично стала всматриваться в окно, она почувствовала, как тяжело будет самостоятельно вставать на ноги. Раньше… раньше был он, такой сильный и уверенный, такой преданный, что не возникало сомнений, что он не бросит ее в трудную минуту. А теперь? Теперь Лили Поттер была сама по себе, и она не знала, что ей делать.
Но дальше так не могло продолжаться: она прекрасно осознавала это, поэтому, вспомнив вдруг Фобоса, Лили решила наконец прийти в дом к Асторату. И вот, остановившись у знакомого дома, она тоскливо посмотрела в неживое здание. Ей не хотелось видеть Фобоса. Не хотелось даже быть здесь. С этим домом было связано столько воспоминаний, что сердце у нее защемило, и Лили опять почувствовала предательские слезы в глазах. Ей было так тяжело, так сложно свыкнуться с мыслью, что она сама оборвала все связи с человеком, которого, наверное, любила так же сильно, как и свою жизнь, что в это даже не верилось.
Шаг отдавался ударом сердца, и, оказавшись внутри, Лили неуверенно подошла к столу. Вокруг лежали стопками коробки и книги, дом увядал, как и любое место без людей, и она не сразу вспомнила, зачем вообще сюда пришла. Воспоминаний и мыслей было так много, что Лили выпадала из реальности, ощущая одну лишь печаль.
Забавный, смешной Асторат Берк. А ведь, наверное, был очень тяжелым мужчиной: опасным и таким же, как Фобос. Как многое он пережил в своей жизни, как многое испытал, чтобы потом на смертном одре понять, что самолично загубил самое дорогое в своей жизни. Именно теперь отчего-то Лили ощущала близость их историй, и понимание медленно обволакивало ее разум. Потому что Лили поступила точно так же. Она тоже самолично угробила свое счастье.
Перебирая книгу за книгой, Лили даже не смотрела на обложки. Ей ничего не нужно было в этом доме, право, она-то и пришла сюда, чтобы именно здесь, в этом ветхом, мертвом здании, начать свою жизнь с чистого листка. Поднимаясь по ступенькам, оглядываясь по сторонам, Лили зашла в комнатку Астората, увидела голую кровать, на которой он умер, и, не сдержавшись, присела на нее. Все стало ей так дорого — воспоминания, эмоции, каждая мелочь. Она добровольно окуналась в прошлое, анализируя свое поведение, пытаясь понять, почему же и когда свернула не туда. И чем дольше она вспоминала, тем явственнее убеждалась — все началось именно после смерти матери. Именно тогда.
Воспоминания о ее смерти были самым тяжким грузом. Право, за все эти годы Лили даже ни разу не пришла к ней на могилу, потому что боялась… боялась посмотреть и утонуть в своей горечи. Не потому ли она в принципе перестала думать о своей матери? Перестала вспоминать ее красивое, ласковое лицо?
Прикрыв глаза, Лили схватилась руками за прутья, слегка усмехнувшись. Однажды она придет к ней на могилу. Только… не сейчас.
Бросив последний взгляд на помещение, Лили вдруг заметила странную картонку под шкафом. Она поблескивала, потому, наверное, и привлекла ее внимание, и, нагнувшись, Лили с удивлением поняла, что это была колдография. На ней слегка покачиваясь, стояла, обняв себя руками, рослая женщина с крупным телосложением. Она улыбалась лукаво и даже как-то игриво, вытягивая голову, обнажая свою шею. Ее кудрявые волосы спутавшись, слегка раскачивались вперед-назад, и было что-то в ее лице веселое, легкое, радостное. На заднем обороте кривым почерком значилось: Аделия Берк, — и Лили, еще раз посмотрев на женщину, поняла, кто это был.
Женщина, имя которой не произносилось в этом доме, стоявшая на колдографии, была женой Астората Берка, которую он упрятал в доме и свел с ума, приблизив ее смерти. Она была его вечным проклятием и напоминанием, какую ошибку он сделал в своей жизни, и именно ей были посвящены последние слова умирающего.
Положив аккуратно колдографию на комод возле кровати, Лили, прикрыв дверь, с тяжелым сердцем вышла из комнаты. Какая-то мысль мучила ее, только Лили все не могла ее осознать. И было так тяжело просто ступать по ступенькам, идти домой и продолжать жить, потому что смысла в этом не было. Лили потеряна. И, Мерлин, найдет ли она себя вновь?
Спустившись вниз, Лили вышла в гостиную и, почти направившись к выходу, вынуждена была остановиться, заметив вдруг… Ребекку. Облаченная во все черное, она стояла, посматривая в окно, слегка потирая рукой, облаченной в черную перчатку, щеку, и, видимо, почувствовав ее взгляд, обернулась и посмотрела на Лили. Ее голубые глаза были тусклым, а выражение лица — невыразительным. Глядя на нее, Лили бы никогда не смогла найти в Ребекке ту самую Бэкки Берк, которая бегала за Годриком, которая вечно пускала глупые сплетни и жила за чужой счет.
— Я знала, что ты здесь будешь, — спокойно проговорила она, и голос ее подвел лишь в самом конце. — Так странно теперь смотреть на тебя, Лили Поттер, и знать, что ты убила Мэри.
Прикрыв глаза, Лили развернулась, почувствовав резкий позыв уйти. А потом, осознав вдруг, как это бессмысленно, остановилась, так и не сделав шаг. Право. Пора перестать бегать. Она действительно убила Мэри, но разве хотела этого Лили? Разве в том была ее вина?
— Ты все такая же поверхностная идиотка, Бэкки, — с горькой усмешкой проговорила Лили, посмотрев на нее из-за плеча. — Судишь всех по своим меркам, не понимая ни черта…
— Да хоть даже и так! — воскликнула она, и ноздри ее расширились от той ненависти, которая вдруг проступила в ее лице. — Это никогда не отменит того факта, что ты убийца. Бедный Годрик! Если бы он тогда не привез тебя из Германии, я бы была миссис Томас, и Мэри…
— Так это все, что тебя волнует? — с насмешкой проговорила Лили, резко оборвав ее. Она вдруг почувствовала, как все иронично и глупо и как все это не стоит ни капельки ее внимания.
Ребекка осеклась. Посмотрела на нее непонимающе, будто стараясь понять, о чем Лили вообще говорит. И только после Берк фыркнула, словно отвечая «да».
В ту же секунду странная ярость обуяла легкие Поттер, и, не отдавая себе отчета, она приблизилась к Бэкки и внимательно поглядела на нее, чувствуя, как медленно искажается где-то внутри нечеловеческих размеров боль.
— Зачем ты тогда соврала ему? — прошептала Лили, сжав пальцы в кулак. — Зачем разлучила нас таким… таким способом?
Ребекка фыркнула, скрестив руки на груди, и, отступив на шаг назад, закачала быстро-быстро головой.
— Какая разница? Годрик так и так бросил бы тебя. Я лишь… лишь приблизила этот момент, и все остались счастли…
— Знаешь, что? — спокойно и холодно перебила Лили, усмехнувшись вдруг, сощурив глаза. Июльский свет заливал пространство комнаты, освещая мертвый дом, и все это выглядело таким тоскливым и убогим, что сердце у нее сжалось. — Еще два дня назад я сказала твоему брату, что твоя участь несправедлива. Но теперь… что ж, я вижу, что ты заслужила абсолютно все.
Ей было плевать, что ответит Ребекка, потому, отвернувшись, она спокойно пошла прочь, не обращая внимания ни на что вокруг. Было так пусто и безразлично, словно из нее за одну секунду кто-то высосал всю жизнь. Но при этом Лили, будто овеянная странным предчувствием, а может, так сказалась меланхолия, которая последнее время неотступно следовала за ней, знала, что ей нужно делать. Потому, наверное, придя домой, Лили подошла к полусобранному чемодану, положила туда недостающие вещи, а уже через час стояла вокзале, ожидая поезда в Германию.
Она знала, где был похоронен дядя, знала, где остановится на несколько дней. Что-то тянуло ее туда, в эту страну, и чувство это было таким интуитивно правильным, что сопротивляться ему не было сил. И вот Лили опять стояла здесь, крепко держа в руках чемодан, зная, что теперь за ней никто не придет, никто ее не остановит… да и незачем было.
С легкой улыбкой на устах она провела весь путь, сидя в тамбуре. Люди вокруг болтали и веселились, то и дело проходили нарядные, шумные девушки, которые распевали народные мотивы и свистели во весь рот, призывая желающих присоединиться. Но для Лили всего этого как будто не существовало. Она постоянно была в своих мыслях, не слышала, когда к ней обращаются, не старалась наладить с кем-то контакт — воспоминания и тяжелые, не самые приятные мысли были единственными ее спутниками, и Лили ныряла с в них с головой.
Германия встретила ее пасмурным небом и мелким дождем. Едва лишь закинув вещи в гостиницу, она, не беря с собой ничего, кроме палочки, быстрым шагом пошла к кладбищу, с любопытством озираясь по сторонам. Ничего не изменилось, да и не могло, ведь прошло… четыре? Пять месяцев? Только вот Лили казалось, что прошло не меньше года, потому что все теперь было для нее совершенным другим.
Знакомые улицы лишь учащали сердцебиение и не привносили в нее ничего, кроме горечи: перед глазами восстал дядя Чарли в кожаном плаще и с искрящимися задором глазами. Как несправедлива она была к нему, как многое из того, что она высказала ему, хотелось забрать обратно и похоронить где-то в душе. Лили шла все дальше, воспоминания прогулки с Фобосом, их флирт и веселый смех, которым они сотрясали пыльные улицы Берлина. Мерлин… до чего глупым это выглядело сейчас!
Завернув на знакомую дорожку, Лили вышла к знакомой ограде кладбища и, опасливо всматриваясь в надписи, она стала пробираться в самую гущу надгробий и склепов. Чуть поодаль, на холме, по-прежнему росло одинокое, больное дерево, и Лили помнила, как пряталась за ним, следя за дядей. Да. Теперь она уже видела ту самую могилу, где навеки была похоронена миссис Харпер, и именно сейчас, отчего-то, ей подумалось, что и дядя ее умер скорее от тоски, чем от чего-то другого. Столько лет положить на алтарь одной женщины, чтобы неизбежно лишиться ее. Разве долго он прожил после всего этого: с воспоминаниями и тупой болью внутри?
Дыхание оборвалось, и Лили, остановившись, схватилась рукой за грудь, сжимая пальцами черную блузку. Она вдруг почувствовала странный приступ самой настоящей боли, той самой, от которой хотела сбежать, но даже здесь в итоге она настигла ее.
Безвольно присев на лавочку, Лили прикрыла глаз, склонившись над своими коленями, чувствуя яростное желание то ли расплакаться, то ли вскричать громко, но ничего из этого она не сделала. Лишь сидела, задыхаясь, представляя, и перед глазами мелькали воспоминания: яркая, коварная улыбка Мэри, полный ненависти взгляд Годрика, удивленные фиолетовые глаза и наконец Скорпиус. Такой родной и такой любимый… его хотелось увидеть прямо сейчас, но Лили-то знала, что не увидит. Оттого, наверное, найдя в себе силы, она все же встала и пошла дальше, петляя между могилами.
Дядя Чарли был похоронен в самом конце кладбища. Ничто не отличало его могилку от остальных, и Лили отчего-то скривилась, подумав, как ее бабушка, наверное, с ужасом всматривалась в эти незнакомые немецкие надписи, сетуя, что нельзя забрать сына хотя бы к себе, на родину. Было что-то в этом неправильное: одинокая могила, которая рано или поздно зарастет сорняками и никто не придет за ней поухаживать; такое несправедливо далекое расположение от могилы миссис Харпер.
— Некоторые истории никогда не заканчиваются хорошо, — прошептала она тихо, вспомнив вдруг слова Чарли. И почему только Лили могла хотя бы на секунду возомнить, что как раз ее история будет со счастливым концом? Откуда у нее была такая больная убежденность?
— Я была обречена, — улыбнувшись нервно, схватившись рукой за прутья забора, пролепетала Лили, осознав вдруг, что надписи на могильном камне расплываются, отставляя после себя неявные штрихи. — Но как же все исправить? С чего же начать? И… возможно ли?
Она приходила на кладбище каждый день в течение всей недели своего пребывания. Стояла, подолгу всматриваясь в камень, и что-то еле слышно говорила про себя, иногда лишь вздрагивая, будто осознавая, где именно она находится. А потом, забываясь, Лили опять пропадала в своих мыслях, подолгу о чем-то размышляя.
Но время летело, и в преддверии дня рождения отца Лили уже сидела в поезде, направляясь обратно, домой. Тридцать первое июля должно уже было быть завтра, когда она должна уже будет приехать в пункт назначения, и Лили, вздрагивая мысленно, с ужасом думала о предстоящей встрече со всевозможными родственниками, которые непременно захотят прийти и поздравить Гарри Поттера.
Все это время она почти успешно избегала всех, кроме Гермионы и Розы, и теперь ей едва ли хотелось вновь окунуться в семейную идиллию клана Уизли. Порой Лили даже казалось, что и ее отец устал от многочисленных родственников, которые так и норовили пролезть в душу, но то ли в память об умершей жене, то ли из-за собственной привязанности он никогда не отказывал им в гостеприимстве и внимании, чего нельзя было сказать о его детях. Все они, Альбус, Джеймс, Лили, несмотря ни на что, особо не контактировали со своими кузинами и кузенами — Альбус, потому что был на Слизерине, а значит, заклеймлен, Джеймс — потому что никогда не интересовался ими и упорно работал на свою карьеру, но, а Лили… ей никто не нужен был. Лили Поттер всегда хватало двух неугомонных братцев, с которыми в последнее время у нее получилось наладить какой-никакой контакт.
Дом на Гриммо 12 встретил ее переполохом и шумом голосов. Все уже были в сборе: Лили мельком заметила даже тетю Гермиону и дядю Рона, которые, громко споря, вызывали заливистый смех у столпившихся возле двери Хьюго и Луи Уизли. В доме было так весело и шумно, что ее возвращение не сразу приметили, а когда она уже хотела свернуть в свою комнату, то была поймана Джеймсом, который с веселым смехом затащил ее на кухню.
Лили было так неловко сидеть за столом, набитым людьми; было так неловко чувствовать на себе то и дело взгляды, что весь вечер она провела будто в каком-то тумане. Разговоры ей были неинтересны, да и вряд ли она могла что-либо понять из них — в конец концов, Лили даже не знала всех своих кузенов. В какой-то момент ей так опротивело сидеть за столом, что, воспользовавшись минуткой, она все-таки улизнула, чтобы найти отца, но как назло его нигде не было.
Блуждая по коридорам, Лили наконец зашла на чердак и увидела отца, который, стоя на корточках, с кем-то говорил через камин. Она уже почти поставила ногу на деревянный пол, чтобы подойти к нему, но вдруг, прислушавшись к голосу из камину, узнала его и оробела. Этот голос Лили узнала бы из тысячи, и не было никаких сомнений, что говорил Гарри Поттер со Скорпиусом.
Вздрогнув, она тихим шагом отошла от двери и, прислонившись, прикрыла на секунду глаза, осознав вдруг, как сильно она скучала по этому голосу, какие сильные эмоции вызывал он внутри нее. Не найдя в себе силы, чтобы вернуться, Лили зашла лишь на секунду в кабинет отца, поставила на стол хорошо упакованный сверток, а потом свернула в свою комнату и, заперевшись, бессмысленно присела на стул возле фортепиано.
Был только день, и яркое солнце заливало пространство, отображаясь в крышке фортепиано, но для нее как будто не существовала ни этого дня, ни этого яркого солнца, ничего. Все тонуло в вязких мыслях, которые окутывали ее, заставляли выпадать из реальности. Если это и была депрессия, то… какая-то странная и неправильная, потому что ни грусти, ни тоски не было. Было лишь странное непонимание, куда же ей двигаться и зачем. Она не находила ответа на эти вопросы; не могла и дать верную оценку всем своим действиям до произошедшего. Лили не чувствовала особой вины или сострадания, но при этом каждый день она думала о том, что когда-то давно свернула совсем не туда. И чем дольше копалась она в этих мыслях, тем явственнее понимала, что ответа у нее не было.
Когда наваждение спало, и Лили, распахнув глаза, осознала вдруг, что уснула, она с ужасом встрепенулась и посмотрела в окно. Солнце по-прежнему освещало комнату, но было уже не таким ярким и ослепляющим. Именно в этот момент она вдруг услышала монотонный стук в свою дверь, и, неуверенно поднявшись, отворив дверь, Лили увидела на пороге комнаты отца, который, обеспокоенно глянув на нее сделал шаг вперед, вынуждая ее на автомате пропустить его в комнату.
— Лили… все в порядке? — буднично поинтересовался он, но Лили видела, как бегают его глаза, как он старательно не смотрит ей в глаза, все же бросая беглые взгляды.
Неопределенно качнув головой, Лили присела к фортепиано и бессмысленно посмотрела подле себя, вдруг вспомнив, как сидела она тут вместе со Скорпиусом и как душу уже тогда травила ей странная, необъятная тоска.
— Гости уже ушли, — с легкой насмешкой проговорил Гарри, и Лили повернулась, посмотрев на него. — И я получил твой подарок, спасибо… помнится, это впервые за несколько лет.
Хоть он улыбался, посматривая на нее, Лили вдруг почувствовала себя так неловко и глупо, что, отвернувшись, схватилась пальцами за крышку, боясь, что лицо ее покроется мелкими розовыми пятнами смущения и чего-то еще. Что-то по-прежнему не давало ей показать собственные эмоции, и Лили старательно маскировала их за полным безразличием. Как жаль, что сноровка и опыт теперь не помогали ей, выуживая все ее эмоции с самого дна.
— Сыграешь мне, Лили?
Пальцы сильнее впились в крышку, и Лили, прикусив нижнюю губу, слегка склонила голову набок, не давая себе воли обернуться и посмотреть на отца. А потом, не говоря ни слова, она открыла крышку и, не думая ни о чем, медленно, едва касаясь пальцами клавиш, стала играть, постепенно забывая, где она находится.
Лили играла, и перед глазами у нее будто оживал мрачный, густой Запретный лес. И словно это было только вчера, она вновь увидела знакомую полянку, овеянную светом десятка фей, которые кружили возле лица Скорпиуса. Бледного, насмешливого Скорпиуса, который смотрел на нее пристально и цепко, в чьих глазах на самом дне зрачков можно было заметить замаскированную и запрятанную нежность и легкое, такое невесомое восхищение. Может, это и был тот самый момент, когда у Лили впервые появилось желание узнать его ближе, а может, это был тот самый, казалось бы, незначительный момент, который меняет всю жизнь, привнося в нее что-то новое и такое важное.
И когда руки ее остановились, Лили посмотрела на свои длинные пальцы, понимая в одно мгновение, что никакого Запретного леса нет и что она сидит в своей комнате, на дне рождения отца, мечтая заплакать, только вот ни слез, ни сил — ничего у нее не было.
Подняв голову, она обернулась, поймав напряженный, очень озабоченный взгляд Гарри, и, слабо улыбнувшись, спокойно произнесла:
— Может, пойдем вниз?
За кухонным столом, попивая чай, расположились братья и Прю, и Лили, присев возле Джеймса, усмехнувшись, грела пальцы о горячую кружку, без особого интереса слушая ироничный рассказ Альбуса. Все время она чувствовала странное напряжение и не могла однозначно понять, волновалась ли только она, или, на самом деле, все сидевшие возле нее словно пытались ненароком посмотреть на Лили и задать свой немой вопрос.
И именно в этот момент усталость грузом свалилась на плечи. Лили так устала просто быть, что хотелось непременно покончить уже со всем. И перед глазами ее оживали призраки прошлых дней, когда очевидная мысль была ярче всей действительности: Лили сама разрушила свою жизнь. Она сама отказалась от своего счастья.
— … не понимаю, где Малфой? Как он мог не прийти на твой день рождения?
— А чего ты отца спрашиваешь, спроси лучше Лили.
Она вздрогнула, и чашка качнулась, слегка расплескав чай. На нее смотрели Джеймс и Альбус, и ей хотелось просто исчезнуть, а не находиться под давлением этих до боли знакомых глаз.
— Так почему нет Скорпиуса? Что у него такого важного сегодня? — повторил Альбус, и, глядя в его лицо, Лили поняла, что ему ни черта неизвестно. Право. Ведь она сама никому не рассказала, кроме отца, который сейчас, опустив глаза, явно абстрагировался, давая понять ей, что все это ее рук дело.
Воздуха было так мало, что, прежде чем сказать, Лили сделала глубокий вдох, а потом уверенно посмотрела в зеленые глаза брата, делая лицо свое непроницаемым.
— Я не знаю. Мы уже давно не вместе.
Удивление Альбуса было настолько сильно, что он бы точно приподнялся со стула, если не бы Прю, которая, схватив его за руку, вынудила Альбус присесть. Правда, удивление быстро сменилось злостью, и глаза его сверкнули так отчетливо, что Лили лишь прикрыла глаза, будто чувствуя несуществующий груз, который продавливал ее плечи к земле.
— А я-то думал, что с тобой не так, — злой оскал появился на его губах, и Лили, мечтая найти поддержку хоть в Джеймсе, посмотрела на него. Однако тщетно, даже вечно позитивный Джеймс нахмурился и явно разделял чувства Альбуса. — Я его точно убью… попадется он мне при встрече…
— Если ты сделаешь ему хоть что-то, я никогда не прощу тебя, Альбус Северус Поттер, — двинув кулаком по столу, резко и быстро проговорила Лили, вскочив со стула. — Это касается и тебя, Джеймс, — холодно взглянув на обоих братьев, процедила Лили, чувствуя вдруг самую настоящую ярость. И почему-то вновь и вновь именно она заставляла ее действовать, заставляла… жить. Неужели только благодаря ненависти Лили Поттер и существовала? — Я его бросила. И его вины в том не было.
Лили больше не хотелось видеть перед собой никого, поэтому, не думая, она вышла из дома, и, не обращая внимания, вышла во внутренний дворик, к качелям, которые, позванивая цепями, слегка раскачивались вперед-назад.
Она не думала ни о чем, просто не хотела вспоминать, как однажды он пришел сюда к ней мириться. Потому что больше Скорпиус Малфой не придет. И в этом всем было так много ее собственного разочарования и боли, что сразу стало трудно дышать, а веки отяжелели. Лили боялась своего будущего, потому что видела его беспросветным и горестным, а оттого мечтала не думать.
Но между тем внутри нее еще была та прежняя Лили, которая вставала и, сверкая глазами, уничтожала всех врагов. Эта Лили, топая ногой, взывала ее к действиям. Как жаль только, что теперь она совершенно не имела власти над ней.
***
Август был таким же безотрадным, как и все лето. Единственным ее утешением были личная лаборатория и зелья, в которые она окуналась с головой, забывая о реальности. Ей просто не хотелось обращать внимание на шумный, надоедливый окружающий мир, на бесконечные газетные заголовки и видеть там, на всех колдографиях, его, живого и усмехавшегося.
Она варила обычные, самые простенькие зелья, потому что вот уже который месяц стояла на учете и была вынуждена ходить в Министерство на проверку своей палочки. Это было настолько глупым и нелепым, что она не могла найти в себе силы хоть как-то воспротивиться и найти лазейку в законе, а потому, варя в который раз бытовые зелья, почти что радовалась жизни. Почти.
Первым ударом под дых стала новость о том, что Пруденс ожидает ребенка. Лили и сама не могла сказать, что было такого в этой новости, но стоило ей лишь это услышать и увидеть донельзя счастливого Альбуса, как она почувствовала острую нехватку воздуха и сил просто стоять в этом семейном кругу. Даже отец улыбнулся вполне счастливо, оставляя всю свою усталость и тоску позади. И в этом празднике жизни будто бы одна только Лили чувствовала, как тонет в своих чувствах, в своих мыслях и желаниях вырваться из клоаки. Найти свое призвание и возвыситься вновь.
Когда Джеймс сошелся с Элен и решил съехать из квартиры в Шотландию, дабы все-таки вернуться в большой спорт, Лили вновь почувствовала острую, ноющую, такую тупую боль. Элеонора, глупая, жалкая Элеонора, была так счастлива, так уверенно убеждала его вернуться обратно и так ласково смотрела на него, что, право, Лили почти тошнило.
Но она стояла напротив них на перроне, провожая брата в большой путь. Стояла, а на самом деле падала под грузом ненастий и собственных разочарований, так не вовремя вспомнив, что когда-то давно Лили Поттер считала, что точно будет жить лучше Элеоноры.
Поезд почти подходил к вокзалу, когда Элен, разомкнув объятия, подошла к Лили и, ласково ей улыбнувшись, сжала ее ладонь напоследок, проговорив:
— Я недавно видела Годрика. Мерлин… он так убит… Лили, мне страшно! Как бы он не наложил на себя руки, — сильнее сжав ее ладонь, дурочка Спинетт даже не замечала, как побледнела Лили и в каком ужасе исказилось ее лицо. — И ты тоже… но за тебя я хотя бы не переживаю. Ты же всегда поднималась, Лили, как бы тяжело тебе это ни было и дорого ни стоило.
Она уезжала в теплую Шотландию, к матери, под руку с человеком, в котором нашла отраду, и была так счастлива, что Лили едва ли нашла в себе силы хоть что-нибудь сказать. Она молчала, провожая поезд, молчала, сидя дома за чашечкой чая, вполуха следя за разговором отца и Альбуса. В этом огромном мире, где каждый мог реализовать себя, она не не могла найти ни покоя, ни радости. И дни тянулись как маленькая вечность, не оставляя после себя ничего.
В середине августа Лили, накинув на себя черную официальную мантию, вышла рано с утра из дома. Она, как всегда, шла на проверку собственной палочки, и, прикрыв слегка глаза, с некоторой мнительностью наблюдала за проходившими мимо волшебниками. Солнце было теплым и летним, только вот небо было как будто ниже, словно мечтая коснуться земли, и это было одним из тех верных признаков, по которым можно верно определить наступление осени. Только какое дело было до этого Лили? Лето, осень… все было таким же, как и всегда.
Вокруг пестрели живые плакаты, агитирующие за выборы, и Лили с содрогающимся сердцем всматривалась в каждый, боясь увидеть Скорпиуса. Однако все листовки принадлежали лишь партии «Содружество», рейтинги которой претерпели значительные изменения с открытием лавки. Политическая бойня, которая должна была развернуться на полях магической Англии, обещала быть яркой и захватывающий, и все с содроганием ждали сентября. И действий Скорпиуса, который, несмотря на свой юный возраст, давно был известен на всю страну.
Когда она думала о политике, то сердце ее содрогалось в предчувствии чего-то ужасного. Лили боялась. Боялась за Скорпиуса, за своего отца, даже за Гермиону, потому что политика никогда не была пристанищем слабых людей. В ней могли выжить лишь те, кто имел хотя бы какой-то стержень. И были ли они к этому готовы? Их ли это место? Вспоминая тоскливые глаза Скорпиуса и его мрачные мысли, она думала, что все их жизни были бессмысленными и глупыми.
Размышляя, Лили даже не заметила, как дошла до Министерства. А потом, пройдя очередную, такую нудную процедуру, она бесцельно стояла в очереди за талоном. Смысла в том, что делала Лили, не было, и чем дольше она думала об этом, тем сильнее была пучина, в которую ее засасывало. Ей нужен был лишь один сигнал, знак, который бы направил все ее мысли в одно русло, но как бы ни старалась она, как ни задумывалась над этим, в ее голове не было ни единой здравой мысли.
— Мисс Уизли, почему вы такая бездарность?
Знакомая фамилия заставила Лили резко поднять голову, и, развернувшись, она вдруг заметила Розу, стоявшую возле своего директора, который, уперев руки в бока, с гневным выражением лица слегка притоптывал на месте и громко говорил, совершенно не боясь быть услышанным.
— Неужели до вашего крошечного мозга никак не может дойти, что мое время настолько важно, что любая запинка, промедление может полностью разрушить мой плотный график.
— Сэр… — вяло откликнулась Роза, и Лили, знавшая безэмоциональное лицо своей кузины, отчетливо видела стыд, смешанный с тихой яростью.
— Когда я говорю, вы молчите, — взмахнув рукой, в пальцах которой были сжаты с десяток бумажек, он усмехнулся вдруг, а потом более спокойно проговорил: — Если бы не ваша мать, вы бы вылетели отсюда давно. Только лишь из уважения к вашей семье, я терплю такую бездарную амебу на столь важной должности. Вы это понимаете?
Взмахнув рукой еще раз, он нарочно выронил листки бумаги, которые, разлетаясь, дождем опадали на пол, прямо у его ног. Роза поникла, сжалась лишь от упоминания своей матери. Смотря на нее, Лили не заметила, как оскалилась, почувствовав странный прилив слепой злобы. Она не понимала, как можно было терпеть такое; не понимала, как можно прогибаться под кого-то, бояться ответить только из-за семейного осуждения. Все это было таким мерзким и глупым, что хотелось лишь фыркнуть и уйти. Но тот факт, что унижалась ее кузина, заставлял Лили стоять на месте и внимательно наблюдать. Жалкий идиот. Он издевался над ней, потому что знал, что Роза никогда не даст отпор.
— Поднимете, — протянул он, и это было последней каплей. Не стерпев, Лили отошла от очереди и, быстро спустившись по ступенькам, оказалась позади директора и громко, уверенно проговорила:
— Она не будет этого делать, сэр, ведь это вы выронили листки.
Слегка замедленно, мужчина обернулся и, приподняв бровь, посмотрел на нее слегка удивленно и ошалело, явно не понимая, что ей нужно было. Но Лили было плевать на него, она немигающим взором смотрела на Розу, в глазах которой, можно было поклясться, на секунду промелькнуло восхищение, сменившееся страхом.
— Что, простите?
— Терминологию «бездарность», «амеба» можно отнести к оскорбительной, — елейно протянула Лили, усмехнувшись вдруг, а потом, подойдя к ним еще ближе, она встала прямо напротив директора и уверенно посмотрела ему в глаза, слегка загораживая вид на Розу. — Что ж, не будем рассматривать эту ситуацию даже с точки зрения трудового законодательства, которое вы уже нарушили. Посмотрим на это со стороны грозящего вам увольнения: как думаете, если Гермиона Уизли узнает, как относятся к ее дочери на работе, что с вами станет?
Выгнув левую бровь, Лили усмехнулась еще больше, так же, как усмехалась очень давно, в Хогвартсе. Она, как и тогда, знала слабые стороны людей, умела определять их и нажимать на нужные точки. Одно только это приносило прямо сейчас незыблемое удовольствие, которое проявлялось в ее раскованной, холодной улыбке.
— А вы кто такая вообще? — после минутной паузы еще более удивленно спросил мужчина, нахмурившись. — По какому праву влезаете в частный разговор?
— О, я всего лишь Лили Поттер, кузина Розы, которая имеет непосредственный контакт с ее матерью и которая может все ей поведать. Причем… в более неприятных для вас красках. Как думаете, поверит ли Гермиона Уизли своей родственнице, а?
Лицо его, одутловатое и непропорционально круглое, приобрело на секунду багровый окрас, и он смотрел на Лили уже совершенно иначе. Если ему и хотелось сказать хоть что-то, то он явно сдержался, потому, понизив голос, он быстро проговорил, слегка отойдя в сторону, чтобы посмотреть на Розу.
— Сейчас же… немедленно в мой кабинет, мисс Уизли!
Взмахнув палочкой, он тотчас схватил прилетевшие листки и, крутанувшись, быстро зашагал куда-то в сторону, оставляя Лили и Розу наедине. Почувствовав шевеление, Лили обернулась и посмотрела теперь на кузину, которая явно порывалась пойти следом за своим начальником, но, наткнувшись на ее сверкающий взгляд, замерла. Безэмоциональное ее лицо побледнело, и в глазах появился страх. Может, потому что Уизли интуитивно чувствовала, насколько сильна была Лили в гневе?
— Что, пойдешь за ним? Роза! Одумайся, кто ты? — приблизившись к ней на полшага, Лили смотрела немигающим взором, испытывая непонятную даже ей злость. Злилась ли она сейчас на кузину? Или все же… на себя? — Ты Роза Уизли, дочь национальных героев, сдавшая ЖАБА на девять «Превосходно», поступившая в лучший университет страны. У тебя так много талантов и умений, и вместо того, чтобы развиваться, чтобы идти к чему-то, ты сидишь по велению матери на странной, глупой работе, где тебя унижают ни за что. И ты терпишь это! Потому что боишься своей матери. Ты уверена, что это нормально?
— Ты не понимаешь, — покрывшись красными пятнами, быстро-быстро заговорила Роза, блеснув на секунду глазами. В ней как будто что-то боролось, ломались крепкие стены, за которыми пряталось немыслимое количество эмоций и скрыться от них уже не получилось.
— Да! — воскликнула Лили, перебив ее к черту. — Не понимаю… не понимаю, как имея репутацию, интеллект и возможность возвыситься, у тебя совершенно нет никаких амбиций. Не понимаю, почему ты собственноручно идешь ко дну… что, думаешь, если будешь беспрекословно подчиняться вот таким уродам, рано или поздно получишь награду за терпение? За труд? — расхохотавшись тихо, она подошла еще ближе, испытывая странную горечь, удивляясь даже, откуда у нее столько сил, чтобы говорить и говорить, разрывая почти месячное полумолчание. — Когда ты упадешь, Роза, полностью разрушив себя в угоду людям, пусть это и твоя мать, ты поймешь, что никто никогда не сможет помочь тебе и никто и никогда не сможет понять тебя лучше, чем ты сама. Не они должны диктовать тебе, как жить, а ты должна быть для себя ориентиром. Вот единственное, что я поняла во всей этой чертовой жизни.
Глубоко вдохнув, чтобы привести свое дыхание в норму, Лили уже хотела было обойти Розу, чтобы вернуться к своей очереди, но не успела сделать даже полшага, замерев. Потому что вдруг увидела его. Скорпиус Малфой стоял довольно близко, чтобы, наверное, услышать все, что говорила Лили, посему мелкая дрожь резко прошлась по нему, ведь глаза его были наполнены таким безразличием, что хотелось непременно подбежать к нему и стереть его к чертям.
В эту же секунду Лили вдруг почувствовала, как схватила ее за рукав Роза, не давая уйти, и, переведя на нее взгляд, она тут же опять посмотрела на Скорпиуса, который уже не стоял, а шел в совершенно другом направлении.
Он уходил, не обернувшись, не замедлив шаг, не дав ей никакой маленькой надежды ни на что. И Лили злилась, право, потому что думала, зачем ей вообще это. Но неминуемо она провожала его взглядом, наблюдая, как скрывается он за поворотом, ни разу не вздрогнув, и эта разрушительная боль ураганом поднялась где-то внутри, выбивая всю злость и былой пыл.
Окунувшись в свои чувства, Лили не сразу поняла, что Роза куда-то тянет ее за рукав, а когда наконец обратила внимание на кузину, то заметила, с каким жаром она что-то говорила, поминутно кривя лицо.
Когда Уизли заметила ее пустой и какой-то даже безжизненный взгляд, она замолчала, нахмурившись, а потом серьезно спросила:
— Что с тобой? — повернув в голову в сторону, она, видимо, смогла еще заметить скрывающуюся фигуру Скорпиуса Малфоя, потому что вдруг как-то безотрадно произнесла. — А, он, наверное, скрывает от тебя…
— Что? — хрипло произнесла Лили, схватив ее за руку, сжав ее пальцы, не контролируя свои эмоции.
— За одно это лето на него было совершенно почти пять покушений. И Малфой в который раз ходил на судебные разбирательства в Министерство… их дом хотят опечатать. Да и слежка… — сбившимся голосом затараторила Роза, слегка нахмурившись. — Никого не ловят… мистер Шафик лишь поднимает архивы и возобновляет дела на его родителей, а моя мама безмолвно этому потворствует, боясь, что если он и его сторонники придут к власти, то все ее реформы и свершения канут в Лету.
Усмехнувшись, Роза вдруг посмотрела прямо на Лили и произнесла почти что спокойно.
— Порой мне кажется, что высокий пост ее испортил. Раньше она не была настолько… упертой и непрощающей. С этими всеми делами она даже в этот раз не сходила на могилу… ну, к тети Джинни. Ты же знаешь? Она никогда не пропускала годовщины ее смерти. Раньше мама винила себя…
Запнувшись, Роза робко моргнула, видимо, поняв, что болтает лишнее. Только вот Лили уже не замечала ее, да и ничего в принципе. Было как-то слишком пусто и безотрадно, и она, отпустив руку Розы, бессмысленно уставилась в пол, пытаясь собрать все свои мысли в кучу. Но было так невыносимо и так тяжело, что хотелось грудой костей обвалиться на пол.
— А знаешь, так жаль, что ты не закончила Хогвартс, — услышала Лили будто сквозь какой-то туман, а потом, медленно приподняв голову, она так же бессмысленно посмотрела на Розу, которая с тихой печалью смотрела на нее. — По правде говоря, ты еще талантливее меня. Никто и никогда не варил таких зелий в столь юном возрасте, Лили… как многого бы ты добилась, если бы…
Она опять осеклась, увидев на секунду, как что-то полыхнуло в глазах Лили, как пустота за секунду наполнилось тихой злостью. Мрачно усмехнувшись, Лили вздернула подбородок, а потом, не прощаясь, быстро поднялась по ступенькам, потеснив ожидающих очереди волшебников, и, не обращая ни на кого внимание, с силой выхватила у гоблина свою справку.
Улицы сменялись, но для Лили ничего не существовало. Лишь сердце билось по-сумасшедшему быстро, когда она почти влетела в дом и, присев на диван в гостиной, сильнее стиснула бумажку в руках, слегка отбивая ритм ногой.
Она не была на похоронах матери. Не была никогда на ее могиле. Потому что боялась, что от вида надгробия ее просто стошнит и она упадет навзничь от той боли, что непременно пронзила бы ее. Больше всего на свете Лили боялась увидеть подтверждение очевидного: твоя мама давно умерла, Лили Поттер, а ты отчаянно сопротивлялась этому еще тогда, в Хогвартсе.
Но именно сейчас отчего-то хотелось сорваться с места и прийти туда. Упасть на колени и просто зарыдать, выуживая спрятанные больные чувства.
Дверь скрипнула, и в гостиную зашел отец. Отряхнув мантию, он кивнул головой дочери, а потом присел на диван, сняв на секунду очки, чтобы вытереть линзы. Судя по парадному виду, Лили на секунду подумалось, что он был то ли на важной встрече, то ли… в своем Аврорате, который он по-прежнему посещал, чтобы, наверное, вспомнить молодость.
Вздохнув, Лили стиснула руку в кулак. А потом быстро бросила, придавая голосу несвойственную решимость:
— Папа. «Содружество» виновато в смерти матери намного больше, да? Дело ведь не в том, что они отменили тот декрете о защите Азкабана?
Перестав протирать очки, Гарри поднял голову и с удивлением посмотрел на Лили, а потом, тяжело вздохнув, потер переносицу, едва-едва усмехнувшись.
— Они приняли этот декрет не ради своих взглядов, Лили. И уж точно не ради отмены рабства дементоров. — Легкая улыбка прошлась по его устам, но легкой она была только на первый взгляд. Лили видела, как усталость опять грудой свалилась на его плечи. — Они сделали это, чтобы поднять свои рейтинги и понизить рейтинги консервативной партии, которая тогда стояла у руля. Несмотря на то, что большинство в парламенте на то время были консерваторами, Содружество протащило этот закон, а потом вывело массы на улицу. Всем казалось, что они борются с рабством. Но на самом деле… волшебниками просто проманипулировали, сделали их пешкой в своей игре. Потому что когда дементоры были отпущены, они убили с десяток людей, а сколько убийц сбежало? Неудивительно, что уже на следующих выборах выиграло «Содружество», которое успешно замяло свое участие в этом деле.
Прикрыв глаза, он быстро надел очки, а потом бесцветным взглядом посмотрел на Лили, и впервые в жизни она вдруг осознала, что у них и тоска была одинаковая. Семейная.
— Гермиона клялась, что она не думала об этом. Она умоляла простить ее… но я и не обвинял ее. В тот момент я вдруг понял, что ее взгляды — это такая блажь. Понимаешь? Лишь потеряв свою жену, я понял, что никакого свободного общества быть не может. Да, оппоненты «Содружества» не лучше, это они скрыли от меня информацию о побеге Пожирателей. Но с ними у меня есть хоть какие-то надежды, что все наладится, что не будет больше этого безобразия. А с Гермионой и ее партией песенка уже спета. У меня нет в них веры, как и у многих волшебников, которые всерьез верили в счастливое будущее.
Тишина, повисшая в комнате, дробила нервы. Лишь медленный тик часов отстукивал свой незамысловатый ритм, и Лили, смотревшая на отца, слегка склонив голову, не думала ни о чем, лишь вспоминая свое детство, Хогвартс… вспоминая Скорпиуса. Только воспоминания эти были такими тяжелыми и такими невыносимыми, что, не сдержавшись, она прошептала едва слышно, не давая голосу ни единой краски:
— Давай сходим… вместе… на могилу.
Могильный склеп, принадлежавший Поттерам, величественно стоял в Годриковой впадине, и с каждым своим шагом Лили чувствовала гулкое биение сердца. Перед глазами пропадало все. Даже отца, идущего рядом, как будто не существовало для нее, когда, подойдя наконец к склепу, она дернула дверь и неуверенно зашла внутрь.
Каменный гроб с резьбой на крышке стоял по центру. Кругом стояли вазы с пионами, еще свежими, ведь совсем недавно была годовщина с того дня. Сколько уже лет прошло? Семь, шесть или восемь? Едва ли Лили могла сосчитать, но, приблизившись, она положила руку на холодный камень, ощущая, как быстрые, теплые слезы забежали по щекам, сбивая дыхание.
Здесь никого не было. Даже отец решил, видимо, постоять на улице, и Лили была совершенно одна наедине со своими мыслями и чувствами, ощущая, как обнажается что-то давно спрятанное и, кажется, похороненное.
Когда слез не осталось совершенно, Лили по-глупому бессмысленно смотрела на камень, сжав крышку пальцами. И будто сквозь вечную тишину она услышал свой надтреснутый, но до ужаса уверенный голос.
— Я вернусь в Хогвартс, мама.
Решительность, пропавшая с годами, пламенем зажглась внутри, заставляя Лили вытереть мокрые дорожки с лица. И впервые в жизни ей вдруг показалось, что она делает что-то правильное. Видел Мерлин, Лили знала в эту секунду лишь одно: однажды побывав на дне, она не хочет нового падения. А значит, Лили Поттер сделает все, чтобы вновь вернуться: и тогда ничто не сможет встать на ее пути.
Лили не могла думать ни о чем, кроме как о Хогвартсе. Казалось, что на могиле у матери к ней вдруг пришло озарение и она нашла выход из всех проблем, при этом прекрасно понимая, что ее желание вернуться в школу почти что несбыточно. Однако лишь одна мысль о том, что именно этот шаг будет первым на пути к возвращению Лили Поттер, сильной, несломленной, уверенной Лили Поттер, заставляла ее действовать активнее.
Она никому не сказала о своем желании: Альбус и Прю были заняты появлением на свет своего ребенка, к тому же, подавив свою гордость, ее брат все-таки согласился на встречу с отцом Пруденс и был раздраженным на протяжении всего времени, поэтому представлялось мало вероятным обратиться к нему за советом. С отцом она тоже не представляла, как поговорить — запираясь в кабинете, он, видимо, активно созванивался со Скорпиусом, и всякий раз Лили отчаянно боялась услышать его голос или увидеть его лицо в камине. Наверное, именно поэтому Лили и мечтала сбежать в Хогвартс — там-то она точно не встретит его и сможет расправить свои крылья, чтобы потом… потом…
Взмахнув головой, Лили остановилась на секунду, посмотрев на возвышавшийся на улице величественный дом. Она шла к Гермионе, потому что понимала, что лишь она сможет помочь ей вернуться в Хогвартс, несмотря на прошлое отчисление. Лили была уверена отчего-то, что тетя точно не откажет ей: все же, как бы ни разнились их взгляды и как многое бы не стояло между ними, именно Гермиона подоткнула ее однажды к тому, чтобы поехать учиться в Германию.
Сверкнув глазами, она уверенно вскинула голову и спокойным шагом подошла к двери, позвонив. Однако дом, видимо, почувствовав в ней родственную связь, безмолвно отворил двери, позволяя Лили переступить порог и оказать в просторном коридоре. В этом доме Гермиона и Рона стали жить почти сразу после свадьбы, решив сбежать от многочисленных родственников в свои личные апартаменты. Их квартира не была опрятной, чувствовалось, что домом либо не занимался никто, либо только мужчина, потому что ни уюта, ни каких-либо милых глазу мелочей здесь не было. Слегка выцветшие обои в цветочек явно нуждались в обновлении, да и вся квартира была забита скорее ненужным хламом, в виде собранных на столах и в шкафах всевозможных, не сочетавшихся между собой картин и статуэток.
Впрочем, едва ли это было удивительно: казалось, ее тетя вышла замуж нисколько по собственному порыву, сколько из-за свода определенных догм, которые Гермиона свято чтила. Ее отношения с мужем были более чем адекватными и даже крепкими, но постоянные отгулы Гермионы, бесконечные заседания, политические собрания привели к тому, что ни дети, ни муж не только не имели понятия, чем занята Гермиона, но и даже не спешили вникнуть в ее дела — упорная, несгибаемая миссис Уизли посчитала бы это лишь глупостью.
Лили знала прекрасно, что с ними нянчилась она лишь из-за собственного альтруизма и доброты, и поначалу Лили действительно злилась на тетю: ей не было понятно, зачем и почему она упорно старается будто бы подменить им мать. А потом Поттер подумала, что ей просто плевать, и она стала игнорировать свою тетю. Мерлин, знала бы та Лили, что вот однажды она придет к Гермионе на поклон, только лишь бы она отправила ее обратно в Хогвартс?
Горькая усмешка появилась на ее губах, когда, придя в гостиную, Лили спокойно уселась на диван и бессмысленно посмотрела в потолок. Ей было известно, что дом заколдован таким образом, что каждый его житель сразу узнает о приходе гостя по сверкающему зеркалу, потому она не торопилась никого звать — да и как? Гермиона не держала эльфов, нанимая кухарку и уборщицу.
Время утекало сквозь пальцы, но Лили была столь решительно настроена, что готова была ждать. В конце концов, она знала, насколько занята была ее тетя и, разузнав у отца об единственным ее выходном, Лили с педантичной точностью высчитывала время до встречи. Благо, дядя Рон вечно пропадал в магазине, а Роза — на своей работе, поэтому разговор должен был получиться приватным.
Когда дверь скрипнула и Лили увидела слегка недовольное лицо Гермионы, то она едва ли вздрогнула или испытала страх. Нет. Она знала, чего хотела, и не могла остановиться ни перед чем, поэтому пристально наблюдала за каждым действием своей тети, которая, присев напротив, приподняла слегка бровь, поправив вуаль на плечах.
— Хочешь чаю? — наконец спросила она, явно занервничав. Видимо, взгляд у Лили был столь решителен, что не предвещал ничего хорошего.
— Извините, что пришла к вам в ваш единственный выходной, — холодно, расставляя акценты, протянула Лили, безмятежным взором поглядывая на Гермиону, с уст которой сорвался тяжелый вздох. — Но у меня к вам есть важная просьба.
Откинувшись на спинку дивана, Гермиона сощурила глаза, посмотрев на нее тяжелым, уставшим взглядом, заставляя невольно Лили всматриваться в ее черты. Она уже давно потеряла остатки прежней красоты: постоянная работа отпечатала на утонченном лице глубокие морщины и нервозность, волосы ее, хоть и без седины, имели какой-то тусклый, неживой цвет. Лили знала, что когда-то Гермиона Грейнджер была если не красавицей, то очень симпатичной, миловидной девушкой, но сейчас же, казалось, от той прежней привлекательности не осталось ни следа. Тетя была раздраженной, уставшей и, возможно, тайно разочарованной, оттого взгляд ее был столь тяжелым и в чем-то даже устрашающим.
— Роза закатила мне скандал, — слегка качнув головой, быстро проговорила Гермиона, сузив глаза еще больше. — Удивительно, Лили, но всякий раз, когда ты вмешиваешься в жизнь моей дочери, она начинает активно мне противостоять.
Возмущенно вскинув бровь, Лили уже хотела было ответить, но тетя, заметив это, резко выпалила, нахмурившись сильно:
— Ты считаешь, что я плохая мать, не так ли?
И было что-то в самой интонации вопроса, из-за чего Поттер не смогла ничего ответить. Потому что, право, это не было вопросом, она говорила так, будто утверждала, и по мере того, как мрачнело ее лицо, Лили чувствовала, что Гермиона вот-вот выскажет все, что лежало у нее на душе.
— Да, конечно, я не всегда уделяла им много времени или заботы… но все так ждали от меня карьерного роста, что… разве могла бы я поступить иначе? Разве могла я поставить семью выше своей карьеры? Как бы тогда на меня посмотрели?
Остановившись, Гермиона быстро облизнула губу, а потом, прикусив ее, посмотрела куда-то в сторону, чтобы ровно через секунду опять взглянуть на затихшую Лили и с каким-то отчаяньем выпалить:
— У Джинни это прекрасно получилось. Мерлин, у нее было даже больше детей, но между тем она успевала быть и там, и там… Мерлин, — склонив голову, она прикрыла глаза, сжав пальцами ткань дивана. И все ее лицо исказилось в каком-то болезненном припадке, таком остром и невыносимом, что сил его скрывать больше не было.
— Вы не виноваты в том, что произошло, — тихо проговорила Лили, поймав взгляд тети. Едва ли Поттер пришла для того, чтобы говорить об этом, но между тем ей нестерпимо хотелось… преодолеть эту странную неловкость, которая висела между ними.
Печально посмотрев на Лили, Гермиона лишь склонила голову, но смотрела не на Лили, нет, ее взгляд был такой рассеянной, словно проходил сковь Поттер. Могло ли быть, что миссис Уизли не верила в то, что делала? Не верила больше ни в политику, ни в свою идеологию? Но боясь признаться себе в этом, она лишь уверенно продолжала гнуть свою линию, уничтожая саму себя. Или, быть может, Гермиона уже так сильно устала от груза ответственности, что не могла заставить себя бороться?
Не говоря ни слова, Лили продолжал изучать лицо напротив, упрямо не убирая взгляд, словно пытаясь заставить ее посмотреть на себя.
— А ведь Роза всегда хотела продолжать учебу, а не идти работать, — вдруг проговорила Гермиона, задумчиво подперев рукой щеку. — Но я ее остановила и сразу направила в министерский отдел… она же такая умная, всего три года в университете, а сколько у нее достижений.
— Почему вы говорите это мне, а не ей? — встрепенувшись, уверенно спросила Лили, приподняв брови. — Почему вы не говорите со своей дочерью?
— Потому что боюсь? Потому что не знаю, как будет лучше? Потому что совершенно не понимаю ее? Столько много причин, Лили, почему между родителями и детьми существуют недомолвки и недопонимания… ведь это так сложно: просто взять и поговорить.
Замолчав, она тяжело вздохнула, явно задумавшись о насущном, а потом, будто опомнившись, внимательно посмотрела на Лили. И Поттер видела, как на секунду странное сожаление мелькнуло в ее глазах, Гермиона явно начинала корить себя за несдержанность и столь странный эмоциональный порыв. Но могло ли быть иначе? Неудачи в политике и в семье лежат грузом, не давая вздохнуть, и Лили знала это как никто иной. Мысли о Хогвартсе были для нее лишь попыткой взбодриться и показать себе другой путь: она, может, только и жила одним лишь желанием восстановить что-то из прошлого и пойти по совершенно другому пути.
— А какая у тебя просьба? — опомнившись, подозрительно спросила Гермиона, опять сузив глаза. Недоверие как профессиональная привычка была очередным подарком той карьеры, на которую она так молилась в былые годы.
— Мне нужно вернуться в Хогвартс. Я хочу доучиться.
От удивления ее брови взлетели вверх, а былой прищур превратился в широко распахнутые глаза. Очевидно было, что никто, совершенно никто даже не догадывался, чем жила последние дни Лили Поттер.
— Лили, — протянула она слегка шокировано, недоверчиво покосившись. — Но зачем? Какой в этом смысл?
— Вы никогда не жалели о прошлом? Не испытывали ли стойкое желание изменить в нем хоть что-то? — бесцветно спросила Лили, посмотрев на нее прямо, без страха и сомнения. — Мое изгнания из Хогвартса было большой ошибкой. И я понесла достаточное наказание, чтобы мне дали еще один шанс. Мне ведь всего лишь нужно официально закончить Хогвартс, хоть досрочно! — под конец воскликнув, Лили выпрямилась и с непередаваемой надеждой посмотрела на Гермиона, которая по мере ее слов лишь слегка качала головой, то и дело вскидывая бровь. — Неужели вы не поможете мне? Хотя бы… ради мамы?
Лили знала, куда бить, знала, чем нужно было пользоваться. Потому, видя, как вздрогнула тетя, как она опять распахнула глаза, едва ли Поттер испытала хоть какие-то муки совести или сожаления. Она знала, черт побери, чего хочет и была готова поставить на кон все. В какую-то секунду Лили вдруг ощутила в своих руках былую силу: манипулятор, провокатор… да, она была такой. Она умела давить, умела подбирать слова для достижения и не испытывала никакого отвращения к своим действиям.
— Что ж… — протянула наконец Гермиона, слегка склонив голову, а потом, резко встав, вынуждая Лили подняться следом, серьезно посмотрела ей в глаза: — Я могу поручиться за тебя, Лили. Но… понимаешь ли ты, что о Темной магии придется не просто забыть, а закопать любую мысль об возвращении к ней? Ты должна быть правильной Лили Поттер, тихой и незаметной. Только лишь в этом случае у тебя получится закончить Хогвартс.
Нервно сглотнув, Лили не посмела отвести взгляд, не посмела ни скривиться, ни возмутиться. Быть правильной, тихой, милой… солнечной? О, Лили умела это лучше всего, но могла ли она повторить это сейчас? Да и хотела ли?
«Ничего уже не будет прежним. Ты больше не сможешь быть такой», — подумалось Лили, и, подняв голову, она ослепительно улыбнулась, с полным отсутствием жалости посмотрев на тетю. Поттер больше не собиралась повторять свои ошибки: не собиралась притворяться, но и стоять на краю обрыва — тоже. Теперь все будет по-новому, и эту новую жизнь Лили ни за что не испортит, ни за что не потеряет.
Блеснув глазами, Лили кивнула головой, а потом, повернувшись в сторону выхода, многозначительно посмотрела на тетю, намекая, что ей пора. Не говоря ни слова, Гермиона, тяжело вздохнув, кивнула в ответ, и Лили обернулась, собираясь уходить, чувствуя ее взгляд спиной.
— А знаете, — вдруг сказала Лили, остановившись у самого порога. Повернувшись вполоборота, она с некоторой насмешкой посмотрела на тетю: — Когда вы проиграете выборы, возьмите дядю Рона, Розу и Хьюго и поезжайте куда-нибудь отдохнуть. Что скажите насчет Италии? Солнечная, теплая Италия… мне кажется, это лучшее место, чтобы обо всем поговорить.
Возмущение отобразилось столь отчетливо на лице Гермионы, что Лили, не удержавшись, улыбнулась сильнее. Без капли и злобы она почти со смехом спросила:
— Неужели вы еще верите, что выиграете? Вам самой уже не нужна эта победа. Вы устали, тетя. Очень устали.
Именно тогда, улыбаясь почти искренне, Лили испытала странный восторг. Потому что впервые, кажется, не было ни пут, ни злобы — было лишь странное предвкушение и ожидание будущего.
«Совсем скоро я восстану, — улыбаясь сильнее, думала Лили, по-прежнему смотря на ошарашенную, озадаченную Гермиону, — и тогда я вернусь. Восстановлю все, что принадлежит мне и опять заполучу его».
Хлопнув дверью, Лили взмахнула волосами, оправив воротник рубашки. В конце концов, все так и должно было быть: она всегда вставала с колен, ведь не было же такой силы, которая окончательно могла сломить Лили Поттер.
***
Хогвартс-экспресс еще не ходил, поэтому Лили, взяв отца под локоть, была вынуждена направиться в Хогвартс с помощью камина. Когда они только-только появились в кабинете Макгонагалл, которая, сдвинув брови к переносице, с самым серьезным видом посмотрела на них, Лили почувствовала, что даже ее отец, и тот будто бы сжался под ее пристальным взглядом.
— Что ж, полагаю, миссис Уизли уже предупредила вас, что официально Лили будет являться не ученицей, а помощницей мадам Помфри? — внимательно посмотрев на Лили, спокойно спросила она, и Поттер, с каким-то внутренним содроганием ожидавшая упреков или скрытой неприязни, облегченно выдохнула, заметив столь знакомый ироничный прищур.
Директор не испытывала к ней предубеждения, и это отчего-то сразу подняло настроение Лили.
— Миссис Уизли, — с легкой насмешкой ответил вместо нее отец, сжав локоть Лили, — все нам доходчиво объяснила. Вы же знаете, сколь убедительной она бывает.
Уголок губ директора на секунду едва дернулся вверх, но потом, словно опомнившись, она вновь стала спокойной и серьезной. Казалось, годы совершенно не изменили ее, и Лили до сих пор испытывала странный душевный трепет перед Минервой, действительно уважая и ее характер, и ее ум.
— Мы отойдем, Лили, — многозначительно протянул отец, и Лили, кивнув головой, безразлично наблюдала за тем, как Гарри и Макгонагалл срываются за железной, тяжелой дверью, оставляя ее в совершенном одиночестве.
Именно в этот момент Поттер ощутила странный прилив меланхолии. Она вспомнила все: как сидела здесь перед своим отчислением, как смеялась насмешливо Мэри и как казалось, будто вся жизнь несется в пропасть. Да, тогда она даже подумать не могла, как много ей уготовила жизнь и как многое ей придется пережить.
Воспоминания о Мэри и ее гриффиндорской компании на секунду выбили воздух из легких, делая их будто тяжелее. Та притворная, подростковая жизнь казалась сейчас самым тяжким беременем из всего, что произошло с ней, а с учетом всего того, что произошло… Прикрыв глаза, Лили на секунду схватилась рукой за лоб, как сейчас вспомнив ядовитую, злую улыбку Мэри Томас.
Распахнув глазами и отведя руку в сторону, Лили резко подняла голову, замечая Распределяющую шляпу. Она смотрела на нее в упор где-то с минуты, а потом, на негнущихся ногах подошла к стеллажу и палочкой притянула к себе.
«По тебе Слизерин плачет», — пронесся в голове насмешливый голос Скорпиуса, и Лили почувствовала такую странную, режущую боль, что на секунду зажмурилась, крепче нужного сжав ткань в руках.
— Я вам не половая тряпка, чтобы так меня истязать! — возмущенно проговорила шляпа, и Поттер от неожиданности вздрогнула, резко посмотрев на предмет в своих руках.
Среди старых, истертых складок едва проглядывал рот и глаза, и Лили, хмыкнув, подняла шляпу чуть выше и, иронично выгнув брови, едва приподняла уголки губ, проговорив с нескрываемой насмешкой:
— Ваша политика определения детей на факультеты абсолютно бессмысленна. Почему вы слушаете пожелание учеников, а не действуете, согласно рациональности и разуму?
Но шляпа молчала, не имея способности говорить на какие-либо абстрактные темы, и это отчего-то лишь раззадорило Лили, когда она почувствовала странный прилив злобы. Поттер вдруг вспомнила, как будучи одиннадцатилетней дурочкой, уговаривала шляпу отправить ее на Гриффиндор, боясь семейного осуждения и той репутации, которой был окутан весь факультет змей. А теперь все это казалось такой глупостью, что Лили отчетливо осознала — именно тогда она и свернула не туда. Когда почему-то подумала, что может быть кем-то иным, кроме как слизеринкой.
Одержимая каким-то лихорадочным настроением, Лили резко надела шляпу на голову и, замерев всего на секунду, не своим голосом спросила, смотря в сторону:
— Ну? Куда вы отправите меня сейчас, сэр?
— Все так же, как и тогда, много лет назад, — степенно проговорила шляпа, растягивая гласные, и Лили прикрыла глаза, представив Запретный лес, освещаемый крыльям сотни фей. — Я вижу амбиции, гордость и желание во что бы ни стало быть уверенной в своем будущем. Я вижу талант, но между тем и какую-то злобу. Выбор несомненен: ваша дорога — это Слизерин.
Горькая улыбка появилась на устах, и даже когда вернулся директор и отец, Лили не смогла избавиться от нее. С этим странным и, наверное, в чем-то отчаянным выражением лица она прощалась с отцом, а затем безмолвно следовала за Макгонагалл, с некоторой тоской оглядываясь по сторонам, буквально впиваясь взглядом в знакомые коридоры, картины и лестничные пролеты.
— Вы будете жить недалеко от лазарета. Во время учебы вы можете посещать лекции и библиотеку, однако, если вдруг появятся какие-то слухи, то с этим придется справляться лично вам.
Развернувшись, Макгонагалл строго и серьезно посмотрела на нее, словно пытаясь что-то отыскать в Лили, найти ответ на какой-то свой вопрос.
— Никто не заинтересован в вашем пребывании здесь, кроме вас. Значит, придется соблюдать правила, ведь второго шанса у вас больше не будет, — замолчав, Минерва посмотрела по сторонам, а потом, приблизившись к Лили, до ужаса холодно проговорила: — Никакой Темной магии. И никаких ночных вылазок в лес, мисс Поттер. Любая ваша ошибка будет стоить вам очень дорого. Понимаете?
Конечно, Лили понимала. Потому, молчаливо кивнув головой, она спешно зашла в отведенной ей комнату и, даже не оглядываясь по сторонам, присела на кровать, только сейчас ощутив, до чего сильно-сильно билось ее сердце. Схватившись руками за края платья, смяв их, она прикрыла глаза, чтобы потом распахнуть их широко и, выпрямив спину, наконец оглядеться.
Комнатка была маленькой: здесь помещались лишь кровать, стол и небольшой шкаф. Прямо возле кровати стояло широченное окно, и когда Лили подошла ближе, почти коснувшись носом решетки, она увидела. что выходило оно… на зеленый, пышущий жизнью Запретный лес. Схватившись пальцами за прутья, Лили тяжело вздохнула, ощутив, как трудно стало дышать и как мысли разлетелись будто в сторону. Зеленый Запретный лес был вечным напоминанием о неизбежном; он напоминал о Скорпиусе, о его невозмутимом взгляде, холодных насмешках и потаенной нежности. Запретный лес был будто символом всего того, что собственноручно уничтожила Лили и потеряла.
Следующие недели пролетели словно как одна. Лили, давно уже не учившаяся и не работавшая, поначалу с трудом привыкала к бешеному темпу своей начальницы, но когда настал сентябрь, казалось, что другой жизни быть просто не могло.
Она работала на мадам Помфри, сортируя для нее всевозможные зелья, отваривая тяжелые и нужные отвары, помогая иногда перебирать архивы. Поппи Помфри была трудоголиком: она считала, что время, проведенное без дела, потрачено зря, потому работала денно и нощно, забывая иногда о перерывах на обед. Впервые увидев ее после столько лет, Лили сначала опешила, но, не заметив в поведении Поппи ни капли презрения или предубеждения, с готовностью стала подстраиваться под ее темп.
Впервые в жизни знания Лили шли действительно на праведное дело: когда Хогвартс заполнился учениками, она стала принимать непосредственное участие в их лечении, и хоть Лили сама по себе ничего не знала в целительстве, мадам Пофри была умелым руководителем и наставником.
— Ну что это такое? — из раза в раз спрашивала Поппи, когда Лили, накладывая швы заклинаниями, случайно пропускала несколько миллиметров кожи.
— Не в сторону направляйте палочкой, а ведите по диагонали, — подперев руки в бока, покачивая головой, вещала она на весь лазарет, обращая на себя внимание всех больных. Пристыженная, не привыкшая к такому вниманию со стороны Лили поначалу злилась и, иногда бросая ироничные замечания, хотела тем самым заставить Поппи расслабить свою хватку и дать ей воли.
Только вот ничерта у Лили не получалось.
Сентябрь был прохладным и почти несолнечным. Приближающиеся выборы гремели по всей стране, и Лили, втайне таская в свою комнату газеты, с бившимся сердцем старалась отыскать среди текста колдографии Скорпиуса. Только вот официальные СМИ совершенно о нем не писали, а доступа к другим не было, и Лили, замиравшая, стала замечать, что почти не может быть сосредоточенной на работе.
Когда это стало очевидно не только для нее, но и для мадам Помфри, та, оставив ее после смены в лазарете, завела в свой кабинет и серьезно спросила:
— Что с вами, мисс Поттер? Раньше вы справлялись хоть и криво, но гораздо лучше.
У мадам Помфри была забавная привычка морщиться, когда эмоции негодования переполняли ее, и солнечно улыбаться, когда вылеченные ученики забегали в лазарет с цветами. И вся она была такой живой, несмотря на свои далеко не малые годы, что Лили невольно восхищалась: почему-то она чувствовала себя намного более дряхлой и даже старой.
— Ваше присутствие в Хогвартсе, дорого обходится школе, — присев за кресло, спокойно проговорила Поппи, и Лили почувствовала, как подкосились у нее за секунду ноги, а потом, быстро схватившись рукой за стену, она с внутренним отчаяньем стала ждать, что скажет она дальше. — Многие уже прознали, где вы, и журналисты буквально напирают на директора, прося разрешение посетить школу ради вас. Все это очень некстати, понимаете? Да и дети, впрочем…
Поппи запнулась, увидев, как помрачнела Лили и как лицо ее исказилось на секунду в какой-то злобе. Поттер все знала: знала, что находится в Хогвартсе только из-за тети Гермионы, знала, что после выборов ее шаткое положение может совсем подорваться, знала также, сколько проблем приносила.
И, конечно же, Лили видела, как смотрят на нее студенты, как провожают они ее долгим взглядом в коридоре или вовсе смеются в лицо. Некоторые особо смелые первое время порывались подойти к Лили и высказать их мнение насчет пребывания Лили в школе. Только вот Поттер была далеко не робкого десятка и, иронически усмехаясь, она полностью игнорировала их. Только вот игнорировать свои чувства ей было не дано.
— Вы помните меня? — спросила вдруг Лили, сильнее согнув пальцы на стене. — В школьные годы, я имею в виду.
— Конечно, — как ни в чем не бывало ответила Поппи, — я помню всех, кто прошел через лазарет. Это ученики имеют свойство забывать меня после выпуска.
Что-то было в ее старческом лице тоскливого, но спрятанного, из-за чего казалось, что весь ее трудоголизм был лишь очередным побегом от реальности. Лили особенно задумывалась об этом, когда, сбегая из школы на обеденном перерыве, ходила вдоль Запретного леса, безразлично рассматривая могучие ели.
Едва ли она могла сказать, почему из всех мест в итоге выбрала Хогвартс своей отправной точкой. Но, здороваясь иногда с профессором Лонгботтом, который тайно приносил к ее двери любимые с детства чай с облепихой; видя радостные махи руками Хагрида, который всегда зазывал ее в свою лачужку, Лили чувствовала странный, такой иллюзорный покой. Хогвартс все-таки был ее домом, хоть далеко и не самым гостеприимным.
— Как много плохого о вас говорят за спиной, — проговорила как-то мадам Помфри, когда отбой уже давно настал, но Лили, задержавшаяся, чтобы помочь ей, сидела возле котла, очищая его от остатков зелья.
— Не больше, чем о другом волшебнике, — холодно отозвалась Лили, и хоть лицо ее было безразличным, внутри что-то неприятно кольнуло.
Котел не поддавался ни магии, ни очищающим средствам, и ей казалось, что его неизбежно придется выкинуть. И только лишь прагматизм зельевара не позволял ей совершить столь кощунственное действие.
— Я помню вас в школьные годы, — вдруг бросила Поппи, и Лили, резко вскинув голову, с подозрением посмотрела на нее. — Вы были очень милой и улыбчивой девочкой. И дружили с Мэри Томас.
Нервно сглотнув, Лили сжала котелок в руках, не понимая, к чему ведет Поппи и что именно хочет сказать, но было в ее взгляде что-то такое рассеянное и понимающее, что Поттер на секунду показалось, будто она уже ничем давно не интересуется. Она совершенно точно не знала, что эта милая, солнечная девочка и убила Мэри Томас. Свою школьную подругу.
— Так интересно наблюдать за тем, как вы вырастаете, как становитесь будто бы другими людьми, а потом приводите в этот замок уже своих детей, — отложив склянки в сторону, Поппи повернулась к Лили вполоборота, и задумчиво прищурила глаза. — Мало кто из них помнит старую Поппи, а я вот помню каждого. Иногда от этого становится как-то тоскливо… особенно осенью.
— У вас… у вас нет семьи? — тихо спросила Лили, внимательно наблюдая за каждым ее действием, и видя, как на секунду прищуренные глаза будто бы наполнились болью, она тотчас пожелала о своем вопросе.
— Моя семья — это Хогвартс, — уверенно сказала Поппи, а потом, встав с места, кивнула головой, не смотря. — Спокойной ночи, мисс Поттер.
Старая, бойкая, волевая Поппи Помфри была переполнена тоской и печалью, и Лили, наблюдавшая теперь по-особенному за своей наставницей, чувствовала странное единение. Ей было приятно работать с Пофри, даже разговаривать с ней было интересно. Но между тем иногда Поттер казалось, будто она только и мечтает что-то рассказать, и когда в конец сентября Поппи в одиночестве праздновала свое День Рождения, Лили, подойдя к ней молча, вручила маленькую коробочку.
— Зачем? — удивленно спросила Пофмри, но коробку приняла и с некоторой благодарностью посмотрела на Лили, сняв с переносицы очки. Смена Лили вот-вот заканчивалась и учеников в лазарете было мало: в конце сентября всегда был спад. — Я уже очено давно не праздную свои Дни Рождения, но спасибо.
— Спасибо вам, — без тени насмешки уверенно проговорила Лили, смотря открыто, без страха и сомнения. И хоть сердце у Поттер билось так, словно она пробежала чертов марафон, осознание, с какой легкостью слетали с ее губ слова благодарности, почему-то было таким приятным и… необычным. Ведь Лили Поттер совершенно не умела говорить о своих чувствах.
Помолчав с секунду, Поппи ответила ей признательным взглядом, а потом, посмотрев на почти полупустой лазарет, вздохнула, положила коробку на стол и встала, бросив на ходу:
— Присядьте, Лили. Выпейте хоть чай за мое здоровье.
Разлив ароматный чай по чашкам, Помфри отчего-то не спешила говорить, хотя Лили была уверена, что ей так и не терпелось что-то рассказать. Это было видно по ее бегающему взгляду и тому рассеянному выражению лица, которое часто можно заметить в лицах людей, за чьей спиной много прожитых лет и воспоминаний.
— В семнадцать лет я была обручена со своим другом, — со светлой улыбкой ни с того, ни с сего начала она, и Лили, уже задумавшаяся о своем, вздрогнула едва заметно, обратив свой взор на Поппи. — На самом деле, никаким он мне другом никогда не был: я его очень-очень любила и была так рада, когда наши семья решили заключить этот союз.
Тяжелый вздох сорвался с ее губ, и мадам Помфри, сняв косынку с головы, обнажив седые-седые волосы, задумчиво посмотрела на слегка вздрагивающую свечу.
— А потом началась война с Гриндевальдом, и он ушел добровольцем на фронт, пообещав, что обязательно вернется. Из-за него я и пошла в целительство, думая, что однажды мы непременно встретимся на фронте, — со слабой усмешкой проговорила она, подняв медленно голову и посмотрев прямо на замеревшую Лили. — Ходила по всей Европе с отрядом таких же молоденьких и глупеньких целителей, вытаскивала трупы, лечила совсем изувеченных и мечтала просто найти его. Однажды моя мечта сбылась. Я нашла его среди груды тряпья, мертвым, с маской ужаса, застывшей на лице.
Замолчав, она слегка ссутулилась, и Лили заметила, что у нее все время закрываются глаза. Старость давала о себе знать, но несмотря ни на что Поппи по-прежнему старалась держаться, не поддаваясь на слабости своего организма. И Лили чувствовала, как странная боль поднимается волной внутри, как сердце сжалось, словно схваченное силками. Ей было нестерпимо, до ужаса больно, и среди этой боли она чувствовала тоску — больше всего на свете Лили мечтала вновь увидеть его.
— Разве есть что-то хуже любви? — с исказившимся от злобы лицом, прошептала тихо Лили, сжав сильно кружку в руках. — Да и существует ли она вообще? Разве это светлое чувство?
Задышав тяжело и глубоко, Лили сжала рукой свою шею, слегка поглаживая кожу, с яростью думая о том, что вот уже почти второй месяц не имела понятие, чем занят чертов Скорпиус Малфой и как… как у него дела?
— Что ж, — задумчиво и без капли смятения проговорила в ответ Поппи, вынуждая Лили посмотреть на себя. — Если бы любви не существовало, мисс Поттер, то ее стоило бы выдумать. Потому что кем бы мы были без нее? Кем бы мы были без этой боли и переживаний?
Лили трудно было ответить. Потому что вспоминая свою жизнь до появления в ней Малфоя, она видела одну лишь фальшь и глупое желание укорениться в обществе. Однако стала ли она с его появлением счастливой? Когда они были вместе, Лили охватывало множество чувств: уверенность в завтрашнем дне, ощущение защищенности и нежность, которую так хотелось проявить, но которой, казалось, не было места, ведь она была так велика, что едва ли всю ее можно было передать. Но вместе с этой нежностью Лили чувствовала боль и собственное унижение, ведь знала, что не ровня ему, что она — никто.
Когда Лили была солнечной, у нее была фамилия и репутация. Тогда она считала себя выше его, но была намного слабее, чем даже сейчас. И когда ее мир с громким треском обвалился прямо в пропасть, Лили потеряла все без права на восстановление и прямо сейчас отчетливо понимала, что теперь не сможет даже рядом с ним стоять. Она всегда будет помнить о том, что неудачница, о том, что ничего не добилась. И это будет преградой. Преградой для него.
И даже если по ночам ее съедала тоска, и Лили, выуживая спрятанную его колдографию между страницами книги, всматривалась в знакомое лицо и мечтала прямо сейчас оказаться рядом с ним, она бы ни позволила себе же. Скорпиус должен был двигаться дальше. Он тот, за кем может пойти весь мир, у него слава и будущее, а у Лили лишь отчаянные попытки вновь найти свое место. Будто проклятая, она, казалось, была на всю жизнь обречена нести странный, едва переносимый груз.
Выбор подходили слишком близко, делая Лили сверх рассеянной. Даже Поппи, видимо, смирившаяся с некоторой нервозностью своей подопечной, перестала бросать ей колкие замечания и наставления.
Поттер ожидала новостей с некоторым сомнением и одновременной болью, она думала лишь о Скорпиусе, и как бы не проклинала себя в этот момент, не могла остановиться. Все разговоры о том, что Малфой — будущий Темный лорд, его тоскливые взгляд — все это всплыло в сознании и сковало Лили, не давая возможности ни вздохнуть, ни выдохнуть.
— Поппи, вы же понимаете, сменится власть, и в нас опять полетят шишки? — как-то с иронией подметила Минерва, зайдя в лазарет вместе с профессором Лонгботтомом. Они остановились возле мисс Помфри и даже не заметили Лили, потому не старались говорить тише. — Не понимаю, как ваш сын только попал в консервативную партию? Разве был он в хороших отношениях с мистером Малфоем?
Вздохнув, Невилл протер платком едва вспотевший лоб и с грустной улыбкой посмотрел на директора.
— Мы с Ханной до сих пор в шоке. Но… он действительно верит в то, что делает. Разве могу я быть против?
— И что в мире-то творится? — удивленно протянула Помфри, слегка привстав со стула. — Это-то какой Малфой? Тот, что самый младший?
— А вы много видели Малфоев? — с доброй насмешкой протянул в ответ Невилл, слегка заглядывая в глаза Поппи.
— Как минимум четверых! — с достоинством произнесла Пофри, слегка вскинув голову. — И все, как на подбор, были изворотливыми и платиновыми! Никакого разнообразия…
Громкий грохот дверью заставил всех вздрогнуть и обернуться, и Лили, воспользовавшаяся замешательством, бледная, как полотно, аккуратно обошла их, оставшись незамеченной, и, щелкнув замком в кладовой, она припала лбом к стене, прикрыв на секунду глаза. За стеной слышны были возгласы и оханья, но Лили, доведенная до состояния нервной апатии едва ли спешила отреагировать на хаос, что поднялся в лазарете.
Разве можно было настолько скучать по человеку, что одно лишь напоминание о нем вызывало столько нескрываемой тоски? Разве можно было быть такой зависимой?
— Чертов Малфой, — с яростью прошептала она, ходя взад-вперед. Результаты выборов должны были быть оглашены завтра, и только лишь тогда, казалось, она сможет найти хоть подобие покоя. Но только это не успокоит ее, не даст забыть то маленькое, глупое счастье, которым была переполнила ее душу, стоило только ему обнять ее или, рассмеявшись, начать рассказывать очередную историю из жизни.
Так жить было нельзя.
Остановившись резко, Лили вскинула голову, а потом, передернув плечом, уверенно развернулась, открыла дверь и направилась прямиком к столпившемся возле кровати Поппи, Маневру и Новеллу, которые судорожно колдуя над чьим-то телом, со страхом смотрели куда-то.
Подойдя ближе Лили заметила лежавшего на простыне почти синего мальчика, чье лицо было покрыто густыми, фиолетовыми пятнами. Можно было предположить, что он мертв, но слабое подрагивание пальцами давало едва теплящуюся надежду. Однако долго ли он выдержит это?
— Что с ним? — обеспокоенно и удивленно прошептала Лили, приподняв бровь, и в ту же секунду все трое резко посмотрели на нее. Лица их были серьезными, а взгляды какими-то жесткими и даже подозрительными, что лишь привнесло в итак неспокойную Поттер новый страх.
— Темная магия, — пробормотала Поппи, отвернувшись, склонившись над мальчишкой.
И Лили видела, как в взглядах всех читался немой вопрос: не твоих ли это дело рук, солнечная Лили Поттер? Разве ты не чернокнижница? Сердце пробило удар, а губы мелко задрожали, и Лили, отвернувшись от них, быстро-быстро задышала, чувствуя злость. Почему, почему они так смотрели на нее? Разве сделала что-то плохое Лили за все время своего пребывания в Хогвартсе? Откуда было столько предубеждения?
— Как же это так, директор? — пораженно проговорил Невилл Лонгботтом, и Лили услышала, как тяжело он вздохнул. — Разве Запретная секция не была полностью очищена?
— Я не знаю, мистер Лонгботтом. Но если с мистером Фаулером что-то случится, одной проверкой нам не обойтись. Кто бы ни был тем, кто использовал Темную магию, его будет ждать не отчисление, а настоящий магический трибунал.
Не имея сил стоять и слушать все это, Лили дернулась и уверенно вышла прочь, снося все на своем пути. Вокруг были одни взгляды. Они все смотрели на нее, пожирали глазами, мечтая увидеть ее боль, и Лили, кривя лицо в улыбке, дыша тяжело, лишь уверенно шла вперед, не ведая куда. Злоба была знакомой, но между тем будто бы другой: может, потому, что Лили не собиралась больше эту злобу скапливать внутри, а может, потому что на этот раз она была действительно обоснована, но в этой ярости Лили чувствовала свою силу.
Как же хотелось ей доказать им всем, что Темная магия — это не зло! Что зло — это только люди. Что тот, кто отступился, может иметь право на восстание из пепла. Но чем больше думала об обществе, которое окружало ее, о политике, проводимой Содружество, тем сильнее она убеждалась: это н е в о з м о ж н о.
Остановившись резко, она вскинула голову и, с ужасом распахнув глаза, отошла на шаг назад. Думая, Лили не ведала, куда идет, а когда наконец обратила внимание на реальность, поняла, что стоит она на восьмом этаже, напротив Выручай-комнате. И ей было страшно. Страшно зайти в эту обуренную мраком комнату, увидеть огромное окно с видом на Запретный лес, почувствовать, как сквозняк бьет по ногам.
Все это время Лили избегала этой комнаты, никогда не поднималась на восьмой этаж и пресекала любую мысль. Но вот теперь она вновь стоит здесь и возле рыцарей ее должен был поджидать Малфой, который, назначав ей встречу через книгу, должен ухмыляться и будто бы говорить ей всем своим видом: ты тупая идиотка, Лили Поттер. Годы идут, а ты будто стоишь на месте.
Обернувшись, посмотрев на доспехи, Лили не увидела никого. Малфоя здесь не было. Он на пороге строительства нового мира, а Поттер… что ж, она обречена на вечное подозрение.
Расхохотавшись, Лили развернулась и медленным шагом пошла прочь, чувствуя, как вся ярость уходит на убыль. Ведь же знала же она, на что идет, и прекрасно понимала все многозначительные взгляды Макгонагалл. Единственными людьми, кто понимал ее, были ее семья и Скорпиус. Именно их почему-то Лили всегда отталкивала, сторонясь, держа дистанцию.
Идя вдоль коридоров, она опять чувствовала эти многочисленные взгляды, но теперь не было даже сил, чтобы злобно усмехнуться. Лили просто шла достаточно уверенно для того, чтобы никто к ней не подошел, но сама она была рассеянна и слишком уставшей.
В таком состоянии она пробыла до следующего утра. У нее не было сил встать с кровати и лишь мысль о том, что сейчас должны были быть уже известны результаты выборов, заставили ее подняться и медленным шагом направиться в совятню. Солнце палило нещадно, как-то совсем необычно, а Запретный лес, уныло качаясь из стороны в сторону, лишь наводил какую-то сонливость своим монотонным движением.
Схватив газету, погладив знакомую сову, Лили бессмысленно посмотрела на деревья, а потом, выйдя прочь, остановилась на холме, сжав с силой газетный лист. Первый вздох ознаменовался решительностью, которая появилась в ней за секунду, и, не медля более, Лили развернула лист, пройдясь глазами по заголовку.
На главной странице крупными буквами значилось: «МИСТЕР МАЛФОЙ ИДЕТ В ОТСТАВКУ» — а чуть ниже была шириной почти в весь лист колдография, на которой Скорпиус стоял у трибуны и что-то говорил.
С тихим шелестом лист выпал из рук, и Лили безумным взглядом посмотрев на лес, почувствовала собственное бессилие.
Бессонные ночи, нервозность и убивающая наповал новость были последним ударом. И, когда упав прямиком на землю, Лили почувствовала, как пропадает все перед глазами и как заветная тьма заволакивает сознание, она едва ли удивилась. Предвидя все это когда-то нутром.
Ноющая боль в виске заставила Лили слегка заскулить и, когда распахнув резко глаза, она заметила знакомый белый потолок, то тут же подорвалась на месте и огляделась по сторонам. Она находилась в лазарете, на одной из больничных коек, и когда взгляд ее прошелся чуть левее, то она заметила Альбуса, который, скрестив руки на груди, серьезно наблюдал за ней.
Безмолвно протянув его имя, Лили вперила свой взгляд в брата и, не находя в себе сил ничего сказать, так бы и продолжила внимательно разглядывать его, если бы прямо в ту же секунду к ним бы не подошла Поппи Пофмри.
— Лили, Мерлин, мы так все перепугались, найдя вас! — воскликнула она искренне, с явным переживанием и состраданием, и Лили, опустив глаза на свои руки, попыталась было вспомнить, что же именно она делала. И как так все произошло. — Честно, я уже думала, что вы беременны, — ошалело вскинув голову, Лили заметила, как помрачнел Альбус и как опасно он сжал пальцы в кулак, и, с трепещущим сердцем, она внимательно посмотрела на Поппи. — Вы были так рассеянны и убиты в последнее дни, а тут еще и оборок… но у вас всего лишь нервное перенапряжение. Вам бы отлежаться и прийти в себя.
Сердце ее упало вниз, и Лили едва ли могла понять, рада она была или не рада, потому что какую-то секунду назад в ее голове промелькнула странная мысль: иногда, посматривая на детей, бегающих по Хогвартсу, Лили начинала испытывать странную нежность и даже трепет, как будто где-то внутри нее просыпали странные, неизведанные материнские чувства.
Однако, запихнув эти мысли куда подальше, Лили кивнула головой с благодарностью и, дождавшись, пока Поппи скроется за ширмой, тотчас повернулась к Альбусу и внимательно на него посмотрела, сощурив глаза.
— Испытываю блядское дежавю, — с милейшей, злой улыбочкой протянул Альбус, а потом, резко посерьезнев, он откинулся на спинку стула и приподнял бровь. — До каких пор мы будем видеться в больнице, а, солнечная?
Сморщившись, Лили вытащила подушку из-под спины и кинула в него, однако увернувшись, Альбус лишь сильнее ухмыльнулся, склонив голову набок.
— Сидел я, значит, никого не трогал, ждал Прю из магазина, а тут из камина вылезает голова Макгонагалл и требует отца, которого и дома-то не было. Говорит, Лили плохо, — качнув головой, он опять склонился к коленям, скрестив руки в кулак, — и я, как идиот, примчался сюда. Какого черта, малявка? Кто так треплет тебе нервы?
Но в его глазах уже был ответ на его же вопрос. Альбус смотрел на нее так, словно только и ждал, чтобы его имя слетело с уст, чтобы Лили, наконец, могла хоть что-то объяснить. Однако едва ли в ней были силы, чтобы поведать хоть что-то и вместо этого, Лили просипела тихо, внимательно вглядываясь в него:
— Кто победил, Альбус?
В ту же секунду газетный заголовок возник перед глазами, и Лили вспомнила все: как стояла в совятне, как смотрела на Запретный лес, а потом только лишь один быстрый взгляд по свежему выпуску выбил из-под ее ног почву.
— Консервативная партия обошла Содружество, — спокойно, но довольно прохладно проговорил Альбус, вздохнув. — Его глава… Фрэнк Лонгботтом. Иронично, да? Но ты ведь не об этом хочешь спросить? Почему ты опять молчишь о Малфое?
Дыхание оборвалось еще на первых словах, и Лили, сжав простыню пальцами до их хруста, распахнула глаза. Злость обуревала ее. Лонгботтом! Мерлин, Лонгботтом! Нескладный, завистливый мальчишка, который выезжал только за счет своего профессорского отца. И это он продолжает дело всей жизнь Скорпиуса?
— Как он посмел бросить… — зашипела яростно Лили, задышав быстро-быстро. — Какое право он имел! — воскликнула она громче, сжав глаза. Боль была такая сильная, что не хватало сил ее терпеть, а осознание, что все было напрасно, было столь устрашающим, что не хватало больше сил сдерживать в себе эту злобу.
— Да черт его знает, — видимо, не понимая чувств сестры, встрял Альбус, обращая на себя ее яростный взор. — Знаешь, вопреки твоим угрозам… если бы Малфой был бы счастлив, я бы его угробил. Так что не могу не сказать, что меня все не устраивает. К тому же, с учетом, какой он был в последнее время и что случилось с его матерью…
— Что произошло с миссис Малфой? — елейным шепотом переспросила Лили, еще сильнее уцепившись пальцами за простынь.
— Говорят, у нее окончательно сдали нервы из-за постоянных угроз и проверок Министерства. Она попала в больницу св. Мунго за день до выборов и пришла в себя только лишь на следующий день. Как говорит отец, состояние неутешительное: ей нужен покой и более-менее успокаивающая обстановка.
Едва ли Лили могла слушать дальше, поэтому, отвернувшись от брата, она бессмысленно посмотрела в пол, прикрыв лишь на секунду глаза. Лили думала об Астории Малфой, об ее постоянных нервных вздрагиваниях, об опаске, которая вечно таилась на дне ее зрачков. О том, с какой нежностью она смотрела на сына, как пророчила ему блестящую карьеру и как видела в самой Лили словно опасность для сына.
Поттер думала о том, что и сама считала себя недостойной Скорпуиса, ошибочно предполагая, что она знает его и что ему нужно. А теперь… Он бросил все, ради чего так долго работал, кинул в бездну то, чем жил еще в Хогвартсе. Как Лили могла к этому отнестись? Что она могла сделать для него? Ведь он, скорее всего, убит или, во всяком случае, поражен.
Дыхание сперло окончательно, когда к глазам стали подходить слезы. Работая в лазарете, Лили думала о том, чтобы найти зелье для Скорпиуса: она хотела создать нечто, что могло бы маскировать проклятие или и вовсе вывести его с руки, чтобы он мог просто… работать, не опасаясь за свою жизнь. А теперь был ли в этом смысл? Был ли смысл в том, что ее нет сейчас рядом с ним?
— И все-таки не понимаю, почему ты так тянешься в эту чертову школу, — вздрогнув, Лили обернулась и посмотрела безразлично на брата, замечая, с какой жадностью он оглядывается вокруг. Вздрогнув, она нахмурилась, подумав отчего-то, что Альбус не был здесь уже больше четырех лет, и это осознание… было таким смешным. Право. Лили хотелось просто расхохотаться. — Никогда не любил эту школу. Лицемерные ублюдки, улыбчивые идиоты и просто подстилки — это не школа, а сборище отбросов.
— А ты думаешь, что где-то иначе? — хмыкнув едва ли, протянула Лили. — Везде все одно и то же.
Рассмеявшись тихо, Альбус улыбнулся криво.
— О, мне кажется, все же Хогвартс бьет все рекорды.
А потом, вздохнув, он вновь посмотрел на нее, слегка качнув головой. Именно сейчас, наверное, Лили впервые подумала о том, как сильно изменился ее брат: казалось бы, прошло так мало времени, но между тем изменения были существенные. Его злобы, которой можно было уничтожить весь мир, больше не было. Да и сам Альбус стал будто бы… спокойнее и между тем мужественнее, не реагируя так остро на окружающий мир. И подумать только, что все это было лишь благодаря Прюденс. Могла ли Лили так повлиять на своего брата? О нет, ей бы не хватило сил даже на себя.
— Меня так бесит, что все же из всех нас троих Джеймс как всегда в шоколаде, — качнув головой, Альбус расхохотался вдруг, а потом, скривившись, пафосно задекларировал: — Школу он закончил, карьера у него наметилась, с этой… как ее… да неважно… все тоже хорошо. Прямо гордость отца! Почему мы с тобой такие неудачники, а?
Но у Лили не было ответа, впрочем, едва ли Альбус нуждался в нем. Поднявшись со стула, Альбус поправил воротник черной рубашки, а потом, засунув руку в карман, вытащил слегка потертый, запечатанный конверт и протянул Лили.
— Это тебе пришло недавно. А сейчас мне пора… отцу я ничего не скажу, чтобы не волновать, — и, качнув головой, он слегка наклонился, улыбаясь криво: — Письмо я не скрывал, сама понимаешь. Однако вот тебе мой совет: поговорила бы с Малфоем. Потому что у меня такое ощущение, что вы, двое дебилов, просто решили поиграть в гордость и «так правильно».
Скривившись, Лили уже хотела было крикнуть ему что-то злое и колкое, но Альбус, ухмыльнувшись еще больше, быстрым шагом вышел, оправив ширму, исчезая за белой тканью.
В лазарете было тихо. И Лили, очарованная этой тишиной, перевернула конверт, не замечая на нем обратного адресата. Одна лишь мысль, что оно было от Малфоя, заставила ее сердце затрепетать, а руки — быстрее работать, и вот уже через секунду она смотрела на пергаментный лист, понимая, что почерк-то не него. Нет. Ей писал Фобос. И странное дело, Лили никак не могла понять, как отреагировать ей на это и что именно она испытывает сейчас.
«Я пишу тебе без адресанта, потому что знаю, что ты никогда не отвечаешь на письма, Лили Поттер. Впрочем, а нужно ли нам с тобой общение? Сомневаюсь. В прошлый раз ты довольно доходчиво объяснила разницу между нами, принимаю, серьезно, принимаю каждое твое слово, потому что ты права. Но между тем, я все еще убежден, что ты такая же, как я, Поттер. И когда тебе надоест играть в жертву и в героиню любовного романа, ты воспрянешь духом и приклонишь перед собой еще очень многих. Полагаю, что я даже доживу до этого момента, представляешь?
Знаешь, больше всего на свете ненавижу это чувство: любить кого-то всегда тяжело, а когда объект твоей любви такой человек, как ты… то я могу понять Малфоя, который прямо сейчас рушит свою жизнь от осознания, что он не знает, чего ради все это было и так ли ему все это нужно. Ты стерва, Поттер, эгоистичная, лицемерная стерва. Все время в Германии я наблюдал, как ты хотела спрятаться и я помогал тебе; ты хотела найти утешение, и я давал его тебе. Что ж, разве могу ли я что-то поделать, если твоя душонка всегда жаждет большего и ей никогда не достает того, что она имеет?
Ты можешь думать, что на самом деле ты другой человек: хорошая, правильная, солнечная Лили Поттер. Но нет, твоя сила в том и заключается, что ты озлобленная и беспощадная, злопамятная, но между тем никогда не нападешь на слабого. Когда ты примешь это наконец, когда перестанешь идеализировать или романтизировать свои качества, то тогда никто не сможет тебя сломать.
Я пишу это, потому что действительно по-идиотски влюблен в тебя и не могу не думать о тебе. Мне не нужен твой ответ, потому что я влюблен в беспощадную, жестокую Лили, такую, какой она и является. Мне лишь хочется вновь увидеть, как ты восстанешь и как перестанешь игнорировать свои желания. То, что ты бросила Малфоя, едва ли вызывает во мне уважение к тебе: разве можно бросать то, что по-настоящему дорого? Хочешь закончить, как мой дед?
Кто-то скажет, что бороться — это привилегия лишь гриффиндорцев. Не стоит думать, что я не знаком с хогвартской системой, как раз потому, что я знал ее, я ее презирал. И я отвечу тебе: что это бред. Бороться — это привилегия каждого, а вот как… зависит уже от тебя. Так что я надеюсь, что ты будешь бороться. Если уж не за себя, то хотя бы за то, что тебе действительно важно. Не живи сожалениями, как я. Не думай об упущенных шансах. Я ухожу из твоей жизни не из-за твоих слов или обиды. Я ухожу из твоей жизни, чтобы закрыть эту страницу и начать опять жить, как раньше: думать о бизнесе, о семье, о благополучии. Надеюсь, ты сможешь точно так же.
Удачи тебе, Лили Поттер. Надеюсь, мы никогда не свидимся, — Фобос Берк».
***
Октябрь был, пожалуй, любимым месяцем Лили. Но сейчас, наблюдая за постепенной сменой окраса деревьев, Лили не выражала никакой симпатии или радости. Она думала. Возвращалась мысленно к письму и чувствовала странную горечь, будто у Фобоса получилось задеть странные, потаенные струны ее души.
Она думала о своей жизни, о своем будущем. Думала об отце, братьях и о Скорпиусе. И в этих мыслях было столько сожалений, что в какой-то момент Лили просто поняла, что окончательно потерялась. Несмотря ни на что, что она по-прежнему будто бы продолжала заниматься ничем. Ее съедали сомнения и однажды ночью, смотря в который раз на колдографию Скорпиуса, Лили вдруг поняла: она действительно не может быть солнечной гриффиндоркой. Она — чернокнижница. Маггловская злая ведьма, которой бы пожалели смерти только из-за ее убийственной красоты.
В тот момент душа ее как будто воспряла. Она поняла, где ее признание: в этой самой Темной магии, в зельях, которые могут уничтожить жизнь, но между тем… именно они могут облегчить страдания и дать шанс тому, кто окончательно потерян. Лили хотела создать нечто во благо, но связанное с Темной магией, и, думая о Скорпиусе, неизбежно, постоянно, она понимала, что первым, кому она бы хотела помочь, был он. Лили должна была создать для него зелье.
Но как это можно было бы сделать? В мире, где Темная магия обросла предрассудками, где на протяжении пяти, а то и более лет насаждались глупые стереотипы, в мире, где только-только к власти пришел другой режим, который еще даже толком не начал функционировать, это было невозможным.
— Не понимаю, почему он не просыпается? — все время спрашивала Поппи, склоняясь над мальчишкой, который был поражен магией еще в сентябре, но по-прежнему не проснулся.
Макгонагалл вздохнула тяжело, прикрыв на секунду глаза.
— Одна лишь надежда, что мистер Лонгботтом не будет вести эту идиотскую политику и не будет санкционировать школу, — полушепотом ответила та, наблюдая за действиями Поппи.
Родителям гриффиндорцам было сказано о состоянии сына в тот же день, когда он попал в лазарет, однако из-за опаски, они быстро согласились с Миневрой, что мальчишку необходимо оставить школе, а не вести в св. Мунго. Едва ли это было разумное решение, но в период после выборной неразберихи Лили понимала причину этих действий.
— Темная магия лечится лишь темной магией, директор — спокойно бросила Лили, заставляя обеих женщин вздрогнуть и посмотреть на нее. — Если бы вы разрешили, я бы занялась этим.
— Нет, мисс Поттер, никакой Темной магии, — строго, но с некоторым сомнением ответила та, и Лили знала, что она колеблется.
Почему-то Поттер казалось, что если она докажет всю несостоятельность сплетен о Темной магии и вылечит этого юнца, то спокойно сможет заняться приготовлением и разработкой опасных зелий в школе. Потому, наверное, она-то и решила в тайне все-таки понять, что именно это было за заклинание.
Приходя в лазарет по ночам, когда Поппи крепко спала, она склонялась над мальчишкой и тестировала различные зелья, чтобы определить, к какому именно классу относилось его проклятие. Однако перепробовав почти все средства, Лили поняла, что необходимо нечто серьезное.
В один из холодных дней, когда в Хогвартсе был обеденный перерыв и все находились в школе, дабы не промокнуть под надвигающимся дождем, она неслышно выскользнула из замка, чтобы прийти в теплицы ради ингредиентов. Идя по крутому склону, она вдруг заметила странно знакомый силуэт, который до боли напоминал ей Годрика, однако, стоило ей подойти чуть ближе, как человек словно исчез куда-то.
Нахмурившись, Лили лишь подумала о том, что это невозможно и уверенно зашла в теплицы профессора Лонгботтома, вспоминая былые, школьные дни.
Когда Лили поняла, что для самостоятельного определения зелья необходимо провести темномагические обряды, которые были запрещены, она решила вычислить того, кто бы мог совершить подобное. Сплетни были обычным делом в Хогвартсе и с помощью них Лили сразу же узнала примерно, с кем у больного мог быть конфликт. Однако это не дало никаких плодов.
Мальчишке не становилось ни хуже, ни лучше, и родители, будучи обеспокоенные скорее своей репутацией, по-прежнему держали его в Хогвартсе, несмотря на все убеждения директора. И когда Минерва поняла, что это бессмысленно, то она подошла к Лили и серьезно проговорила, внимательно следя за ней:
— Я доверяю вам, мисс Поттер. Потому, пожалуй, я могу дать вам разрешение на… проведение определенных обрядов. Однако… вы же понимаете, что, если будут последствия, отвечать будем все мы?
Именно этот момент был переломным в сознании Лили. Улыбнувшись, она уверенно кивнула головой, почувствовав прилив странной энергии. Это был ее шанс. И, не смея терять его, она всерьез занялась лечением своего маленького пациента.
Лечение было трудным процессом, несмотря на то, что тайно ей содействовали все профессора. Лишь на одно то, чтобы сварить отвар, определяющий тип магии, должно было уйти не меньше двух недель. Понимая это, она лишь серьезнее начала думать о том, чтобы скорее вычислить того человека, кто посмел сотворить такое, параллельно взявшись за готовку.
Весь октябрь, как назло, лил проливной дождь, что очень мешало Лили, которая была вынуждена время от времени посещать Запретный лес. В один из таких дней, когда Лили опять отправилась за травами, грянул сильный дождь, и, встав под широкую крону дерева, Лили бессмысленно посмотрела на небо. Она любила лес. Любила просто приходить к нему, вглядываться в могучие стволы и вспоминать. Лили думала о Скорпиусе, мечтала о том, чтобы открыть для него зелье, а потом принести его ему… и, возможно, попробовать.? Хотя бы дать себе волю на то, чтобы просто посмотреть в его глаза, не говоря о чем-то большем?
Дождь усиливался, и Лили, понимавшая, что в лес сейчас идти нет смысла, так как знакомые тропинки, скорее всего, смыло, быстро развернулась и, наколдовав себе щит от воды, пошла медленным шагом к замку. Почему-то спешить не хотелось, и, оглядываясь по сторонам, Лили вдыхала свежий, влажный воздух, отчаянно мечтая о будущем. Именно в этот момент взгляд ее невольно задержался на Черном озере и, приглядевшись, она вдруг увидела мужской силуэт. Что-то заставило ее остановиться. И уже в следующую секунду Лили поняла, что мужчина… как будто приближался к воде непозволительно близко.
«Утопленник?» — почему-то подумалось ей, и сердце у Лили замерло. Дернувшись, она быстрым шагом стала спускаться с гористого ската, и, не отдавая себе отчет, заорала во весь голос:
— Эй!
Мужчина вздрогнул так явственно, что тотчас же повалился прямо в воду. Подбежав к нему, Лили резко остановилась, потому что на нее в упор смотрели знакомые ярко-голубые глаза. Такие ослепительные и наполненные злобой, что впору было бы повеситься.
— Годрик? — еле слышно спросила Лили, и тот, рыкнув, быстро поднялся на ноги, и, не смотря на нее, вышел из воды, а потом, захлопнув подолы разлетающегося пальто, молча поплелся прочь.
Будучи явно не в себе, она опять нагнала его, всматриваясь в лицо, почему-то боясь оставить его одного, и, видимо, смотрела она так долго и так упрямо, что, не выдержав, он круто развернулся и с глазами полной ярости поглядел на Лили.
— Чего тебе? — холодно вопросил он, и лицо его было переполнено тихой яростью.
— Что ты там делал? — без тени страха и робости проговорила Лили, поджав губы. — О чем ты, черт побери, думал?
— Да тебе-то какое дело! — с яростью крикнул он, тотчас крутанувшись, и Лили уже не пошла следом, оставшись на улице, под проливным дождем, почему-то подумав, что Годрик не использует даже чары, чтобы защититься от холода.
С того дня Лили стала часто видеть Годрика. Видимо, он каким-то образом узнал, что она теперь работает здесь, поэтому старательно выбирал часы, когда шла ее смена, но только вот Поттер все равно замечала его силуэт из окна. Мрачный, молчаливый, он всегда стоял возле Черного озера, и у нее появился какой-то поистине иррациональный страх, что слова Элен… могут оказаться правдой.
Никто не знал о том, что он приходил сюда. Это Лили поняла, когда невинно поинтересовалась у Макгонагалл причину его нахождения здесь, но та, удивившись не меньше ее, лишь пожала плечами, сказав, что очень часто бывшие ученики возвращались в Хогвартс просто так, чтобы побродить по знакомой территории. Такой ответ едва ли устраивал Лили, но, увлеченная поисками человека, который сотворил такое мощное, темномагическое заклятие, она попыталась забыть о Годрике, полностью посвятив себя другому делу. И однажды ее поиски были вознаграждены.
Будучи чернокнижницей, Лили знала, что единственным временем, когда можно было варить запрещенные отвары или использовать опасные заклинания, была лишь ночь. Для нее было очевидно так же, что использовать их можно было лишь в черных коридорах или в Выручай-комнате. Потому, выпросив у отца карту Мародеров всего на пару дней, Лили стала отслеживать ночных посетителей Хогвартса.
Человеком, сотворившим столь мощное проклятия, оказалась семикурсница со Слизерина, Фелиция Эйвери.
Наблюдая за ней, отслеживая ее манеру поведения, Лили понимала всю сложность ситуации: Фелиция была замкнутой и молчаливой, такой насмешливой и в общем типичной слизеринкой, что было очевидно — дабы продавить ее, нужно было что-то большее. Ходя по-прежнему в лес, Лили теперь стала оглядываться по сторонам, зная, что рано или поздно она тоже отправится в него и ей лишь оставалось поджидать такой момент, который настал ровно через неделю после того, как Лили вычислила ее.
Сначала она просто стала говорить с ней. Садилась возле нее в школьных коридорах, подходила даже во время трапез. И всякий раз, когда Лили, улыбаясь, говорила с ней на пустяковые темы, Поттер невзначай кидала очень неоднозначные для окружающих, но совершенно понятные для нее и Фелиции слова. В такие моменты Эйвери вздрагивала едва заметно, и ее лицо искажалось в припадке лютой злобе. Но она ничего не говорила.
Но зная всю подноготную слизеринки, видя ее насквозь, Лили понимала, что рано или поздно она сломается. Оставалось лишь совсем немного подождать.
В один из дней Лили заметила из-за окна, как Фелиция шла почти незаметно, выбирая длинный, но безлюдный путь, о котором в принципе мало кто знал. Мало. Но Лили-то о нем все было известно, поэтому, быстро выскочив из лазарета, она бегом помчалась к знакомой тропе.
— Фелиция, — позвала она, вынуждая слизеринку вздрогнуть. Развернувшись, Эйвери без тени страха посмотрела на Лили, напряженно поджав губы. И хоть явного страха в ней невозможно было увидеть, но Лили-то знала, что она испытывает сейчас. Потому что когда-то была на ее месте.
— Что вам? — насмешливо протянуло она, слегка склонив голову, выбивая из себя непринужденность, но все это была такая блажь, ведь Лили видела ее насквозь.
— Использование Темной магии может привести к магическому трибуналу, — как ни в чем ни бывало, протянула Лили, слегка улыбнувшись. — Однако… если замести все следы, то есть шанс остаться на свободе.
Помрачнев, Фелиция поджала губы. А потом, не говоря ни слова, круто развернулась, задев ее плечом. Видимо, больше ей идти в Запретный лес не нужно было, или, быть может, Эйвери и сама понимала сколь опасно ее положение. Проводив ее долгим взглядом, Лили прикусила губу, слегка обняв себя. Она не сдаст ее. Никому не расскажет. Ей всего лишь нужно было название проклятия, а остальное… что ж, это уже было не ее рук дело.
— Чем ты занимаешься, Поттер? Терроризируешь малолеток?
Голос Годрика, раздавшийся где-то с боку, едва ли ее удивил. Зная, что он приходит сюда, она предчувствовала наперед, что они неминуемо будут сталкиваться и говорить. Поэтому, обернувшись, Лили слегка наклонила голову, внимательно посмотрев на Годрика, испытывая странную робость. Его взгляд был без лютой злобы, но в нем было так много болевых, неприятных чувств, что смотреть в них долго было почти невозможно.
— А ты, чем ты здесь занимаешься? — спокойным, ровным голосом вопросила Лили, испытывая мерзкое чувство сожаления и боли. В этом Хогвартсе когда-то давно они были вместе, но так и не смогли понять друг друга. Вся история их взаимоотношений словно была насмешкой над тем, как можно быть взаимно влюбленным, но не найти при этом счастья.
Годрик молчал, взглянув наконец на Лили прямо. Это был взгляд человека, который не хотел жить: она знала это, потому что когда-то испытывала подобные чувства. И прямо сейчас Лили было до ужаса страшно, потому что осознавала, на ней тоже лежит ответственность… за все это. Она виновата перед ним. Но извиняться за смерть Мэри Лили был никогда не смогла.
— Приходи ко мне, — тихо пролепетала Лили, нервным движением отведя голову в сторону. Смотреть в эти глаза было выше ее сил. — Попьем чаю… поговорим. Четвертый этаж, бывшее кладовое помещение, помнишь?
Не смотря на него, Лили развернулась и быстро зашагала прочь от этих глаз и от этих мыслей. Потому что Хогвартс — это извечное напоминание о былом; это как клеймо во всей ее жизни. Мэри, Бекки, Мэтью, Годрик и Лили. Они были на вершине, и как закончил каждый из них? Что с ними стало? Даже Фрэнк, будучи далеко не популярным малым, завидовавший до чертиков Томасу, в итоге обогнал их… что уж говорить о Скорпиусе? Слизеринский неудачник, отпрыск тех, кого сломила война. Но как же он силен! Откуда в нем было столько желания возвыситься, кому он хотел что-либо доказать?
Она больше не могла чувствовать на себе взгляд Годрика, потому резко направилась в Хогвартс, но вместо того, чтобы свернуть обратно в лазарет, она упрямо пошла в свою комнату. И когда открыла вдруг дверь, увидела на полу странный, большой листок. На нем завитушками значилось: «Заклинание безмолвия. Я ошиблась с применением и, видимо, исказила саму суть заклинания».
Листок с тихим хлопком упал на пол, только Лили больше не видела перед собой ничего. Как много было в ней сожалений прямо сейчас и как сильно хотелось ими хоть с кем-то поделиться.
Но больше всего она хотела увидеть его. Потому что от одной лишь мысли, как он там, все Лили наполнялась странной болью. Ведь он, как и она, точно был сломан.
***
Она вылечила своего пациента уже спустя две недели после обнаружения заклятия. Родители, Минерва и даже Поппи не переставали благодарить ее на протяжении всего октября, поглядывая на нее теперь иначе, с каким-то даже уважением. И сам мальчишка, который смог окончательно оправиться лишь спустя две недели после лежачего режима, частенько забегал к ней просто поболтать.
В один из дней к ней даже зашла Фелиция. Бледная, слегка напуганная, но между тем со злобой в глазах, она безмолвно поблагодарила ее и, подняв голову, явно ожидая чего-то, решительно посмотрела прямо в глаза.
— Зачем ты сделала это с ним? — меланхолично поинтересовалась Лили, слегка покручивая палочку, замечая, как какая-то судорога прошлась по ее лицу.
Фелиция молчала, и решительности в ее лице не было.
— И он почему-то не сдал тебя. Вы встречаетесь, не так ли? — хмыкнув, Лили едва улыбнулась, чтобы потом абсолютно спокойно проговорить: — Или, быть может, это была не ты. Возможно, это был твой брат, который был против твоих отношений с ним?
— У вас нет доказательств! — яростным шепотом бросила она, и тут же лицо ее исказилось мерзкой улыбочкой. — Не вам судить! Вы чернокнижница и… — глаза ее расширились; черные, меленькие, они были переполнены злобой. — Убийца!
Боль с какой-то изувеченной яростью бурей поднялись в душе, и Лили, задрожав мелко, еле-еле перевела дыхание, с не меньшей злобой посмотрев на слизеринку. А потом холодно, но не менее яростно проговорила, с каждым словом все ближе приближаясь к ней:
— Прямо сейчас ты копаешь себе могилу, идиотка. Потому что мне ничего не стоит сломать твою жизнь. Как ты там сказала? Убийца, — Лили расхохоталась, испытывая непереносимую, сильную боль. — Если бы ты жила моей жизнью, умерла бы на первом году. Поэтому заткнись и иди отсюда, а лучше никогда не стой на моем пути, Фелиция.
С громким хлопком Эйвери выбежала, и Лили, вздохнув тяжело, присела на кровать, испытывая самое настоящее отчаянье. Она желала помочь ей, никого не собиралась сдавать, да и сейчас тоже, но между тем… Казалось, что всем было плевать, как сильно изменилась Лили. Никто по-прежнему не хотел ее понимать. Все как будто придумали собственный образ, который нравился им намного больше, потому и заменял саму Лили.
Отчаянье было столь велико, что в ней как будто появились силы для важного, серьезного разговора с Макгонагалл. Встрепенувшись, она быстрым шагом шла к директору, слыша стук своего сердце, испытывая странные, смешанные чувства. Лили сама до конца не осознавала, что именно сейчас собирается сказать, но между тем ей было так важно просто хотя бы попытаться, что уже ничто не могло ее остановить.
— Мисс Поттер? — удивленно спросила Макгонагалл, посмотрев на ворвавшуюся в кабинет Лили.
— Скажите, разве Темная магия столь плоха? Разве без нее бы получилось спасти жизнь хотя бы этого мальчишки? — с отчаяньем спросила Поттер, перебив резко Минерву, которая хотела явно что-то сказать. — Я не понимаю этого предубеждения. Я не понимаю, почему мы всегда замалчиваем, запрещаем, а не пытаемся просто жить с этим… я не понимаю, почему я должна перестать заниматься ею, если мне это так необходимо…
— Лили! — воскликнула Минерва, и она замолчала, посмотрев прямо. А потом, словно в замедленной съемке, повернула голову в сторону и заметила вдруг Годрика, который внимательно, слегка даже удивленно смотрел на Поттер.
Прикрыв на секунду глаза, Лили опять посмотрела на Маневру и решительно спросила:
— Мне необходимо найти важное зелье. Скажите, позволите ли вы мне этим заниматься в стенах Хогвартса или нет?
— Мисс Поттер, — возмущенно и строго протянула директор, явно прибывая в удивлении.
— Скажите мне свое решение завтра, пожалуйста.
Бросив быстрый взгляд на Годрика, совершенно не боясь того, что он подумает обо всем услышанном, она также быстро вышла из кабинета, с гулко бьющимся сердцем идя к себе в комнату. Ей не хотелось сейчас работать. И, понимая, что в который раз просто сбегает со своей смены, Лили между тем не испытывала ни сожалений, ни угрызений.
В своей комнате она чувствовала себя в безопасности, и хоть мысли по-прежнему грызли ее, Лили больше не чувствовала весь их спектр. В этой маленькой, темной комнатке она любила подолгу смотреть на колдографию Скорпиуса и проводить пальцем по его двигающейся фигуре, мечтая увидеть ее наяву. Сейчас все ее поведение казалось такой ошибкой, что хотелось неминуемо все исправить, но просто так возвращаться в его жизнь тоже было нельзя. У нее должен был быть предлогом, и им должно было стать это злосчастное зелье.
В ее комнате раздался короткий стук, и Лили, подняв голову, сначала нахмурилась. А потом, подойдя, слегка распахнула дверь, заметив Годрика, который в упор посмотрел на нее, видимо, не собираясь говорить через порог.
Когда он зашел в комнату, то с какой-то насмешкой обвел ее взглядом, а потом, пододвинув к себе стул, присел на него и в упор посмотрел на Лили, расположившуюся на диване. Они молчали. И в этой тишине было так много всего, что непременно хотелось если не взвыть в голос, то хотя бы оборвать это мерзкое, яростное молчание.
— Зачем ты вернулась в Хогвартс? — с интересом наконец спросил он, слегка склонив голову, и черная челка упала ему на лицо, отбрасывая тень на глаза.
— А ты? — также поинтересовалась Лили, напряженно смотря на него в ответ.
Промолчав, Годрик лишь усмехнулся, опустив глаза на пол, видимо, медленно уходя от реальности в свои мысли. Только вот рядом с ним Лили никак не могла сделать то же самое, неизбежно чувствуя эту тупую, ноющую боль, которая по размерам превосходила разве что лишь сожаление.
— Я хотела в Хогвартс, чтобы навсегда закрыть для себя эту страницу, — полушепотом проговорила Лили, когда молчание становилось все тяжелее и тяжелее. — Или, наверное, мне просто хотелось сбежать, чтобы начать жить заново. Как глупо, что я выбрала эту школу?
Подняв голову, Годрик нахмурился, посмотрев на нее опять долгим, глубоким взглядом. И Томас, сидевший перед ним, так отличался от того, с кем когда-то она училась, что невозможно было не заметить этой перемены. Больше не было агрессии. Как и не было того лидера, который сплотил квиддичную команду, который боролся до самого конца, невзирая на свои чувства и боль.
— У меня так же, Лили. Абсолютно.
Они виделись каждый день. Октябрь сменился ноябрем, дни становились короче и холоднее, но несмотря на непогоду, несмотря на то молчание, что было вечным их спутником, Годрик и Лили встречались каждый день у Черного озера и, гуляя вдоль него, лишь изредка обменивались неважными, ничего не значащими словами.
— Почему ты мне не сказал? — решившись, лишь однажды спросила Лили, когда сумерки съели пространству, оставляя магическую темень и полуночную тишину. — Почему ты не рассказал всю правду о тебе и Ребекке? Зачем ты бросил меня?
Ей хотелось плакать. Ведь вспоминая все те дни шестого курса, когда Лили действительно было больно из-за его поступка, она испытывала лишь колючее сожаление.
— Не знаю, — с рваной интонацией сказал он, слегка нахмурившись. — Разве мог я тебе рассказать? Мы молчали, Лили. Ходили точно так же, как сейчас, вдоль этого проклятого озера и ничего не пытались узнать друг о друге!
— Если бы остались вместе, — с отчаянным шепотом пробормотала Лили, подступив к нему на шаг ближе, стирая к черту все лишние сантиметры. — Все было бы по-другому. Все было бы совсем не так.
Молчание было хрупким, и его было так легко нарушить, что и происходило каждый раз. Лили нуждалась в Годрике, нуждалась в том, чтобы узнать у него то, что так сильно ее мучило и коробило, поэтому она накидывалась на него с вопросами яростно, напористо и слишком уперто:
— Что произошло с Элен после такого, как я ушла? Что с ней сделала… Мэри?
Ее имя слетело с уст слишком робко и даже несмело, и Годрик, вздрогнув, мрачно посмотрел на Лили. А потом, словно ему самому давно хотелось поделиться чем-то важным, заговорил быстро-быстро, так, что Поттер едва ли успевала понять всю суть:
— Однажды она закрыла ее в кабинете с пьяным Мэтью. Этот ублюдок попытался ее изнасиловать, вернее, его надоумила… она. Только вот я все прознал и вовремя пришел на помощь Спинетт. Это отвратительно, да? Но между тем она все еще моя сестра, понимаешь?!
Прикрыв на секунду глаза, Лили кивнула коротко, задержав дыхание. Мыслей было очень много, и ни одной из них — стоящей, оттого так трудно было стоять рядом с ним и падать, черт возьми, падать от собственных чувств.
— Мне так это все надоело, — тихо прошептал он, и тогда только Лили осознала, что по-прежнему стоит в непосредственной близости от него. — После смерти сестры я мечтал умереть, потому что не мог это терпеть. Но стоило лишь нам столкнуться вновь, как я отчаянно возжелал уничтожить тебя в отместку за… за нее. Кому я бы нужен, кроме Мэри? Отцу было плевать на нас, мать умерла еще при родах, а мачеху интересовали лишь деньги да побрякушки, — с кривой улыбкой продолжал он, дробя Лили каждым своим словом, вынуждая ее закрыть собственные глаза, лишь бы не видеть его — наполненные злобой и болью.
— Мы с сестрой брошенные дети, ненужные, всегда не такие, как надо. — Он сжал свою руку в кулак, с каким-то отчаяньем поглядев по сторонам. — Отец отчаянно ставил ставку на меня, вызывая в Мэри бурю ненависти и ревности, из-за чего… впрочем, можно ли сказать, что она стала такой только из-за него? Не было ли в ней изначально этой отчаянной жажды добиться своего путем любого, даже самого мерзкого поступка?
Он рассмеялся тихо, опять переведя взгляд на Лили, которая слушала, словно пораженная, не зная ни что можно было сказать, ни как ей стоило на все реагировать. Их прошлое было не больше, чем пустым сожалением, и ей так не хотелось давать ему оценку, что она, право, совершенно точно не знала, что именно должна была сделать сейчас.
— Я знаю, какой была моя сестра. Я знаю ее лучше всех. Но тем не менее, в моей жизни никого, кроме нее не было, понимаешь? Никого! И когда я влюбился в тебя, мне казалось, что, наконец, я заслужил хотя бы толику счастья в своей жизни. — Лили отступила на шаг назад, прикрыв глаза от той волны боли, которая накрыла ее с головой. Смотреть в голубые глаза напротив было равносильно погибели. Потому что слишком много было в них того, о чем ей никогда не хотелось бы знать. — Как убога наша жизнь, ведь по итогу я должен тебя ненавидеть больше всего. Но что в итоге? Я вновь ищу с тобой встреч, как последний идиот, потому что нахожу в этом единственное утешение!
— Я не хотела! — воскликнула Лили, распахнув резко глаза. Все пропадало за пеленой слез, но она видела, с каким удивлением он поглядел на ее слезы, на ее искривленное болью лицо. Ведь, правда, совершенно никогда Лили Поттер не показывала ему своих чувств и эмоций. — Я не хотела, чтобы так вышло, я не хотела, чтобы умерла Мэри. Никогда бы не подумала, насколько далеко могут завести собственные игры… но, если бы я тогда не защитилась, умерла бы я! Потому-то я не могу извиниться перед тобой за… за эту историю... ни перед кем не могу извиниться! Но, — понизив голос, Лили схватила его за руку, всматриваясь в глаза, смаргивая слезы, чтобы можно было хоть что-нибудь увидеть. — Мне так жаль, что я никогда не говорила, насколько я была в тебя влюблена. Я очень сожалею об этом!
В ту же секунду он подошел к ней еще ближе и, казалось, что мир на секунду остановился, потому что склонившись, Годрик выжидательно посмотрел на нее. Не думая, она быстро поцеловала его, как бы прощаясь, смотря на него открыто и прямо, чувствуя дрожь в руках.
— Но теперь уже все изменилось, Годрик, — проговорила она тихо, с широко распахнутыми глазами. — Я жду лишь его, понимаешь? А ты должен идти вперед. Ты должен быть сильным без меня в своей жизни.
В его глазах было слишком много чувств и эмоций, но он ничего не говорил, прожигая ее взглядом, не думая отодвинуться. И лишь потом, когда тьма становилась совсем непроглядной, а холод пробирал до костей, Томас тихо проговорил, не обращаясь ни к кому, ни на кого ни глядя:
— Почему у меня такое чувство, что даже если бы мы тогда не расстались, все бы было именно так? Что это: рок или просто судьба?
Это был последний раз, когда они увиделись. Больше Годрик не приходил в Хогвартс, он даже не писал ей и не пытался хоть как-нибудь связаться. Наверное, это было лучшим завершением их тяжелых, долгих взаимоотношений, но Лили казалось, что этот тоскливый день их последней встречи она выбьет в своей памяти навсегда, спрячет его в складках памяти, чтобы иногда возвращаться и понимать: как много жизней на своем пути переломала Лили Поттер и как она не заметила, что впопыхах сломала и свою тоже.
Ноябрь был тоскливым, серым месяцем, и Лили, прижавшись лбом к стеклу, бессмысленно смотрела на мрачный Запретный лес. Все умирало. И она вместе со всем.
Возле нее лежала газета. И в ней говорилось о Гермионе, которая расторгла свою связь с партией «Содружество» и заявила о временном уходе из политики. И все это было таким смешным и ироничном, что, право, почему Лили не смеялась, было удивительно даже для нее.
Именно в тот день, когда ноябрь уже полностью раскрылся в своей серости и безнадеге, когда она уже думала о том, чтобы уйти из Хогвартса, к ней подошла Макгонагалл. И, посмотрев на нее серьезно, спокойно произнесла:
— Времена меняются, мисс Поттер. А значит… если вы можете действительно помочь, но другими методами, то… возможно, это не так и плохо?
Лили улыбнулась, плотнее укутавшись в шаль. В ней было так много сожалений, что из них можно было создать целый мир. Но одна лишь мысль или надежда, что она может помочь Скорпиусу, что она вновь увидит его безмятежные серые глаза, давала ей такую силу, что любое желание сбежать пропадало.
Потому что сила ее была лишь в борьбе. И потому что, как сказал Фобос, бороться — это привилегия не только гриффиндорцев. Жизнь, сотканная из сожалений, не стоит того, чтобы прибавлять ей новых. Нужно было непременно идти дальше, невзирая ни на что.
Ей выделили отдельный кабинет под строжайшим секретом. Никто не должен был заходить внутрь, и уж тем более, никто не должен был быть посвящен в то, что делает Лили. В обмен на то, что ей было позволено работать над своим зельем, Минерва лишь потребовала обеспечить безопасность школы и помогать им в следствие непредвидимых ситуаций, который не поддаются обычному лечению.
Всем было все равно на то, чем именно занималась Лили в своей лаборатории. Никто не придавал особого значения ее работе, наверное, считая это блажью, только вот Поттер, казалось, лишь и жила своей работой, не покидая лабораторию часами. Ее просто захватила мысль создать это зелье: она не спала ночами, перебирала старые тома, к которым ей дали пропуск лишь при стороннем наблюдении, экспериментировала и постоянно испытывала провалы.
Все это время Лили неустанно следила за газетами в надежде увидеть хоть что-нибудь о Малфое, но все молчали, и она, с каждым раз еще больше загоравшаяся мыслью увидеть его, закапывалась в работу лишь сильнее, отвлекаясь на редкие письма отцу.
Она не знала, как именно Гарри Поттер отнесся к тому, что Скорпиус бросил политику. В своих письмах он никогда не затрагивал эту тему, а Лили почему-то было страшно дать ему понять, что Малфой по-прежнему волнует ее и что прямо сейчас она занята лишь тем, чтобы дать себе хотя бы одну единственную причину для собственного присутствия в его жизни.
Все продолжало идти своим чередом: Гарри Поттер был приглашен новой властью в наблюдательный комитет, старые законы активно начали пересматриваться, но существенных сдвигов едва ли можно было наблюдать. Лили казалось, что будь у власти Скорпиус, он бы действовал намного решительнее и резче, а потом, вновь и вновь вспоминая, что именно пророчили ему, как смотрели на него его же соратники, она чувствовала дрожь и тихую ярость. Потому что даже если бы Малфой возвысился, на него бы все равно смотрели лишь исключительно как на отпрыска старой, с запятнавшейся репутацией фамилии.
Выходя иногда на улицу Лили безразлично прогуливалась мимо озера, заходила в лес и вспоминала Скорпиуса и их препинания; вспоминала свою злость на весь мир и милый, солнечный образ. В этом далеком прошлом все казалось фальшью, кроме того времени, что провела она с ним.
Все свои чувства, всю свою тоску и необъятное желание просто увидеть его Лили вкладывала в приготовление зелья. Работа была трудной и кропотливой: ноябрь пролетел очень быстро, но даже по прошествии этого месяца она и близко не подошла к тому, чтобы хотя бы составить структуру зелья.
Раньше Лили казалось, что чтобы варить темномагические зелья, тебя должна переполнять ненависть и боль: сейчас же она начинала понимать, что основное отличие черной магии от белой было лишь в субъективном восприятие волшебника. И то, и другое можно было использовать во вред человека, но вместе с тем ни одна часть магии не могла существовать отдельной от другой, оттого Лили так презирала «Содружество», оттого она никогда не смогла бы понять свою тетю.
Первый снег она встретила с некоторой меланхолией и своей первой победой: Лили наконец смогла сделать примерные расчеты синтезации трав, и это было действительно первым шагом к успеху. Хогвартс укутывался в белую мантию, замок приобретал праздничный, нарядный вид, и Лили, впервые задумавшись о том, чтобы вернуться домой на Рождество и отпраздновать его в их кругу, с тихой улыбкой наблюдала за суетливыми движениями, чувствовала то ли светлую радость, то ли глубокую печаль.
— Хогвартс всегда удивителен перед Рождеством, — не обращаясь ни к кому конкретно, бормотала Поппи, выуживая грязные склянки в раковину. — Особенно люблю это время из-за встречи выпускников…
— Что? — встрепенувшись, переспросила Лили, заинтересованно приподняв брови. Сердце ее и разум, преданные мечтаниям, замерли в нетерпении, и одна лишь мысль, что она вот-вот сможет увидеть его, взбудоражила ни на шутку.
— Каждый год в канун Рождества в Хогвартсе проходит встреча выпускников, — немного мечтательно протянула Помфри, оторвавшись от колб и посмотрев на Лили. — Мы устраиваем для них большой пир, а также различные мероприятия. В это время даже старые враги с улыбкой встречают друг друга.
— Но почему я не помню о такой традиции? — нахмурившись, озадаченно бросила Лили, так и чувствуя волнение и некоторое даже смущение.
— Потому что к этому времени, вероятно, вас уже не было в замке. В канун Рождества ученики отъезжают к своим семьям, именно поэтому мы и устраиваем встречу выпускников в это время: чтобы было просторно и не так многолюдно.
В тот же вечер Лили, разволновавшись, написала письмо Альбусу с незатейливым содержанием, и лишь в конце поинтересовавшись, словно ненароком, собирается ли Прюденс посетить данное мероприятия… и кто еще мог бы быть из Слизеринцев. Даже то, как именно Альбус среагирует на письмо, не волновало ее — Лили лишь интересовало, будет ли Скорпиус или нет.
Ближе к Рождеству, посетив деревушку Хогсмид, Лили закупилась подарками, а также отправила поздравительную открытку Джеймсу и Элен. И хоть она сразу предупредила отца, что на это Рождество не сможет посетить дом, все же потратила целую ночь на упаковку подарков. Вышло крайне плохо, и Лили, скептически оглядывая упакованные коробки, лишь вздохнула, поймав себя на мысли, что никогда, за все свои двадцать лет не занималась ничем подобным, и только лишь на задворках памяти всплыл эпизод из глубокого детства, когда они все наряжали елку под веселье матери.
Эта предрождественская суета и веселье делали Лили немного сентиментальной: она слонялась по замку в свободное время, с интересом заглядывала в классы, таскала из библиотеки книги, все же помня о летних экзаменах, ради которых все это затевалось. Но больше всего Лили любила хогвартский хор. Как когда-то давно было до ужаса удивительно просто сесть за последний ряд и, вслушиваясь в мелодии, думать, вспоминать и падать в какую-то бездну сожалений и воспоминаний.
— В этом году уж слишком снежно, Поппи, — сетовала Макгонагалл, заглядывая к ним в лазарет ближе к вечеру, когда половина учеников ложилась спать, а другая — лишь притворялась. — Но, полагаю, выпускники обязательно не упустят своего шанса…
— Да, надо бы попросить Хагрида очистить дороги, — задумчиво пробормотала Помфри, и Лили, смотревшая на них, лишь повела бровью.
В Хогвартсе было что-то волшебное и уютное. Но даже сейчас Лили думала почему-то только о Гриммо 12, и сердце ее наполнялось тоской. Она скучала по своей семье, по скрипящим половицам, цепным качелям и ветхом чердаке. Но при этом Лили не могла поехать туда: внутри нее теплилась надежда, что Скорпиус придет. Он точно, обязательно, всенепременно явится в Хогвартс.
Потому ее попытки создать зелье были удвоены и в какой-то момент Лили поняла, что магия, которой она занимается, была слишком опасна для ее кабинета. Любопытство школьников могло сыграть злую шутку, и это было слишком очевидным. Лишь одно место было безопасным для Темной магии. И имя ему было — Выручай-комната.
Это страшное место вызывало внутреннюю дрожь и необъятный страх. Лили приходила иногда на восьмой этаж, долго всматриваясь в стену, боясь подойти ближе, чтобы из кирпичей медленно не начала появляться дверь. Она знала, что именно здесь и нужно было продолжать свои опыты, но никак не решалась переступить порог.
Рождество подошло так неслышно, что Лили сперва удивилась: часть подарков, в виде поздравительных открыток, была отправлена, а другая лишь лежала в ее комнате и дожидалась своего часа. Среди них особенно выделялась маленькая коробочка, упакованная в темно-синюю упаковку с красной лентой. Этот подарок Лили упаковывала с особым трепетом, а потом, иногда выуживая его среди других, бессмысленно вертела в руках, всматриваясь во что-то.
Озлобленной Лили Поттер не было. Но и доброй, милой, солнечной гриффиндорки тоже. Фобос был прав: всю свою жизнь Лили стремилась быть соответствием выдуманных стандартов и правил, и лишь один человек смог показать ей, до чего же хорошо просто быть собой. Не ненавидеть, не носить внутри себя целый ад, не цеплять маску, а быть собой, двигаться дальше и никогда не давать себе воли на слабину.
Оглядываясь, Лили понимала, сколь сильна была, как много в ней душеных сил. И ей-то всего двадцать, перед ней открыт целый мир, и она обязательно добьется своего, вырвет из когтей судьбы свое признание. Но это будет потом, а сейчас она вернет себе то, что было для нее дороже любого признания или славы — это был тот самый человек, который помог ей обрести себя заново.
И Рождество, подошедшее так близко, лишь укрепило ее мысли. Зелье не было готово, хотя исследования Лили продвинулись очень и очень далеко: и даже сейчас ей нечего было предложить ему, но она была готова встретить Скорпиуса и посмотреть ему в глаза, а потом просто отдать этот маленький, но такой важный подарок.
К встрече выпускников был по-особенному празднично украшен Большой зал. Столы были отодвинуты прочь, как бы стирая принадлежность к разным факультетам; кругом лишь были небольшие, круглые столики, над которыми повисли застывшие колдографии-воспоминания с выпускных. Петляя между столами, Лили вглядывалась в каждый, с трепещущим сердцем пытаясь найти его. И вот, среди бесконечного множества колдографий, она увидела Скорпиуса, который стоял рядом с Мадлен, почти что безразлично смотря в объектив, в то время как Селвин так и висла на его руке, пытаясь поймать взгляд.
Смотря на эту колдографию, Лили испытала странную горечь и, опустив резко взор, стремительно направилась в свою комнату. Хотелось хорошенько подготовиться к приближающемуся вечеру, и даже если у нее было полноценной надежды на то, что Скорпиус придет сюда, что-то не давало ей расслабиться.
Ее пальцы мелко дрожали, когда Лили, застегивала молнию на платье, а потом, бессмысленно посмотрев в отражение в зеркале, она тяжело вздохнула и тут же резко отвернулась, боясь посмотреть на себя. Даже если он придет, у нее не было ни единой мысли, что ей стоило бы сделать, дабы… вернуть его? Объясниться перед ним? Казалось, Лили так много хотела сейчас рассказать Скорпиусу, так много чувств переполняло ее, что она разорвется на части раньше того момента, когда они, наконец поговорят. Да и сможет ли она связать хоть слово, ведь… как Лили посмотрит в эти серые глаза?
Испугавшись сильнее, она села на кровать и прикрыла глаза, вслушиваясь в глухую тишину. Встреча выпускников уже должна была начаться, но Лили не могла заставить себя покинуть свою комнатку и присоединиться к этому мероприятию.
«В конце концов, ты даже не выпускница», — усмехнувшись, подумалось Лили, и, облокотившись о спинку кровати, она бессмысленно стала всматриваться во тьму, стараясь найти в себе силы просто встать.
Время медленно ускользало сквозь пальцы, свечи, зажженные в комнате, с каждым мгновением тухли, а керосиновой лампы у Лили не было. Все пространство окуналось во мрак, и ей почему-то подумалось, что она всегда любила сидеть в темноте, чтобы думать, думать, черт возьми. Но именно сейчас сидеть во мраке не хотелось. Хотелось спуститься и присоединиться к веселому смеху и радостным возгласам; хотелось выпить пунша и с кем-нибудь просто поболтать. На самом деле, Лили просто хотелось жить без той ненависти, которая жила в ее сердце. И сейчас, когда внутри нее было скорее сожаление, она наконец начала понимать, насколько тяжело жить с этим грузом.
Ей больше не хотелось так жить. Лили хотела начать самую настоящую новую жизнь и первым шагом было — взглянуть страхам в глаза, вернуться в Хогвартс, закончить свое обучение, а затем дать, наконец, выход своим чувствам. Пряча нежность внутри себя, отрицая свою любовь, Лили сделала больно не только себе, но ему, человеку, который нужен был ей больше всего на свете.
Встрепенувшись, Лили поднялась с места и опять посмотрела во мрак. Она знала, что должна была идти и верила, что он тоже здесь, что не все еще потеряно. Однако чем больше задумывалась об этом Лили, тем сильнее был ее страх.
Вдруг дверь резко распахнулась и на пороге показался Альбус, который с громким свистом окинул взглядом помещение и улыбнулся Лили.
— Ну здравствуй, малявка. Чего здесь сидишь? Так еще и разоделась, — протянул он насмешливо облокотившись о дверной косяк.
— Альбус! — с каким-то облегчением и вдохновением воскликнула Лили, быстро подскочив к нему, схватив его за руку. — Мерлин, Альбус… Пойдем скорее!
Схватив его руку, Лили сначала пошла довольно резво и бойко, а потом, на секунду испугавшись, замедлила свой шаг, и, сжав его пальцы, бросила быстрый, вопрошающий взгляд.
— Здесь он, здесь, — поняв ее без слов, еще больше ухмылялся Альбус, видимо, радуясь реакции Лили. — Я ему тактично намекнул, что если он не придет сюда по своей воле, то придет по чужой.
— Эй! — дернув его руку, протянула Лили, а потом волна ужаса захлестнула ее, и она от страха еще сильнее замедлила свой шаг. — Мерлин, Альбус, из-за тебя он мог подумать, что это я… я попросила тебя его притащить сюда.
— А это неочевидно, что ли? — фыркнув, пробормотал Альбус.
— Но я не просила!
Отцепив его руку, Лили поежилась, а потом, подняв голову, увидела перед собой дверь, ведущую в Большой зал. Музыка разносилась по всему Хогвартсу и, совсем оробев, Лили посмотрела на свои пальцы, сомкнув их.
— Не парься, — хохотнув, он хлопнул ее по спине, вызывая у Лили волну раздражения и некоторой надменности. — Если что, твой брат всегда готов наложить на него парочку правильных заклинаний…
Не имея сил слушать его размышления, Лили открыла дверь и, подняв голову, спокойным шагом зашла внутрь. Никто не обратил внимание на их приход: волшебники, поделившись на небольшие группки, болтали между собой, некоторые танцевали, и никому не было дело ни до чего другого. Подождав, пока Альбус поравняется рядом с ней, Лили уверенно кивнула головой, посмотрев на него, и он, заложив руки в карман, повернулся и пошел куда-то вглубь столиков.
— О, Лили! — радостно протянула Прю, а потом крепко обняла ее, чего уж точно не ожидала Поттер. Видимо, беременность делала ее более чувствительной и нуждающейся в тактильном контакте, потому что как только она разорвала объятия, Лили увидела крохотные слезы в ее глазах.
— Хорошо выглядишь, — неуверенно протянула она в ответ, посмотрев на ее слегка округлый живот, который уже заметно выпирал сквозь ткань платья.
Прю улыбнулась, а потом, схватив ее за руку, усадила за столик возле себя, и именно в этот момент Лили наконец заметила его. Дыхание сперло моментально, и легкая улыбка, что висела на ее устах, тотчас исчезла. Все ее тело замерло в каком-то напряжении, и, не смея сдвинуться с места, она во все глаза смотрела на Скорпиуса, который стоял возле столика с напитками, совсем рядом, буквально в пяти метрах, и, поймав ее взгляд, лишь кивнул головой, тут же отвернувшись.
Ничто в нем не изменилось, можно было сказать, что даже взгляд его остался тем же, но все же Лили чувствовала, будто его что-то тревожило, она видела в его чертах беспокойство и, может, даже какую-то агонию.
— Мать Скорпиуса окончательно слегла, — прошептала ей тихо на ухо Прю, и Лили резко посмотрела на нее в ответ. — Говорят, у нее произошел какой-то нервный припадок и все совсем плохо. Драко Малфой даже хочет вывезти ее из Англии в более благоприятный климат.
Лили смотрела на Скорпиуса, вглядываясь в его фигуру, не обращая внимания ни на что. Ей было совершенно не интересно то, что происходило вокруг, плевать было и на веселые истории однокурсников Прю и на танцы. В одну из музыкальных пауз Скорпиус, который просто с кем-то то и дело перебрасывался парой фраз, неожиданно принял приглашение Присциллы Фоули, и только тогда Лили наконец опустила глаза, посмотрев на свои пальцы.
Она знала, что разговор был неизбежен, но между тем никак не могла его начать: в этом помещении, где все вокруг смеялись, веселились и танцевали, это было бы просто невозможным. И наблюдая бессмысленно, как после конца танца Скорпиус вместе с Присциллой сел к ним за стол, почти напротив нее, она начинала испытывать странную нервозность и неуютность, словно все это было наигранным и пустым.
Пока все вокруг смеялись и обсуждали школьные годы, Скорпиус молчал, время от времени криво усмехаясь. Он смотрел исключительно на свою руку, которой сжимал стакан, наполненный в отличие от многих лишь водой, и ни разу не поднял голову, хотя Лили знала, что он чувствует ее взгляд. Вздохнув неслышно, она наконец отвернулась: не знавшая всех этих людей, Лили даже не старалась проявить участие, мучительно пытаясь настроиться на то, чтобы как-нибудь подойти к Скорпиусу.
— …а все-таки, вы были самой красивой парой! — воскликнула радостно Присцилла, и ее голос едва ли донесся сквозь музыку. — Ты и Мадлен, вы всегда выглядели просто завораживающе.
Лили вздрогнула, не решаясь посмотреть на Скорпиуса, и когда она наконец услышала его голос, низкий, с хрипотцой, то поняла, что совсем перестала дышать:
— Мы никогда не были вместе. Мы были только друзьями.
Резко вскинув голову, она наконец поймала его взгляд, но это длилось недолго: через минуту Скорпиус резко поднялся, и Присцилла, что-то весело говоря, пошла за ним следом.
Через час, когда алкоголь был уж предельно истощен, а музыка приелась, все присутствующие решили пойти в Запретный лес. Лили едва ли вслушивалась что именно они хотят там сделать, лишь шла на автомате позади всех. Пару раз к ней подходил Альбус, но видя, что Лили рассеянней обычного и молчалива, даже не пытался ее разговорить.
Она просто думала. Вспоминала свои школьные годы, вспоминала Скорпиуса, и мечтала лишь об одном: чтобы выпала хоть одна возможность остаться с ним наедине.
Запретный лес был мрачен и полон темноты, и Лили, слегка отставшая от компании, зашла в него самой последней. Она видела между стволами деревьев огоньки палочек, но даже не старалась нагнать их. Хотелось оторваться от веселья и уйти в свои мысли; хотелось вспоминать только то, как они были здесь вдвоем, то, как Лили впервые осознала, что Малфой был для нее чем-то большим, чем врагом или невольным соратником.
Снег хрустел под ногами, и Лили, бессмысленно смотря на свои сапоги, чувствовала такую грусть, что хотелось даже заплакать. И осознание, что у нее так просто получилось теперь воспринимать свои чувства, заставили Лили горько усмехнуться, а потом безотрадно посмотреть вокруг. Она даже не успела приготовить зелья, которое должно было стать предлогом к их разговору, она не пыталась никак связаться с ним даже через письмо за все это время, так чего же Лили хотела? У него больная мать и разрушенная карьера, а также тысяча причин просто игнорировать ее, о чем Лили могла только думать?
— Не иди дальше, — от звука его голоса Лили вздрогнула именно в тот момент, когда поняла, что к глазам ее подступили слезы. Обернувшись робко, она заметила Скорпиуса, который, прислонившись к стволу дерева, холодно смотрел на нее. — Еще несколько шагов, и ты окажешься у хижин кентавров.
Лили молча смотрела на него, и казалось, что замерло даже время. Веселый хохот разносился по лесу, свет от палочек уже почти не проступал, и она, зачарованная красотой ночного леса, не могла никак подобрать слова.
Когда она заметила, что Скорпиус развернулся, Лили проговорила на удивление громко и даже почти бодро, лишь под конец голос ее дрогнул:
— Стой! Давай поговорим?
И Скорпиус действительно замер, но не обернулся, и она буквально почувствовала, что он весь напрягся. Не имея больше сил ждать, Лили быстро сократила расстояние между ними, остановившись в двух шагах от его спины и едва коснулась пальцами его плеча, боясь, однако.
— Выслушай меня, Скорпиус, — голос ее опять дрогнул, и не было ни уверенности, ни былой резвости. Казалось, что каждое слово давалось с каким-то чрезмерным трудом, и Лили почти задыхалась. — Я сделала это, потому что я идиотка, и я абсолютно признаю свою вину. Мне казалось, что я тяну тебя на дно, что я недостойна… я даже родителям твоим не нравилась! Я боялась, что из-за меня вся твоя карьера разрушится, боялась, что… у меня же ничего нет, — прикрыв на секунду глаза, чтобы не разреветься, Лили, быстро-быстро задышала, хватая ртом воздух. — Я неудачница, чернокнижница… столько лет жила одной ненавистью, что позабыла, что это — открывать свои чувства. Мерлин! Нет ничего хуже жить с этой яростью внутри, с этой болью… сколько раз я мечтала рассказать тебе об этом, а сколько раз мечтала просто показать всю свою любовь. Но у меня ничего получалось! И тогда я подумала, что так будет лучше… для тебя лучше!
Резко замолчав, Лили с отчаяньем посмотрела на Скорпиуса, который не поворачивался, не старался даже виду подать, что слушает ее. И от этого становилось так невыносимо тошно, так грустно, что она отшатнулась, потупив взгляд в снег. Что теперь она могла сделать? Как же ей все исправить?
— Все это, — вдруг тихо проговорил Скорпиус, и голос его был таким приглушенным, безэмоциональным, что Лили почувствовала мелкую дрожь. — Все это: политика, борьба, власть, имя — все это я делал лишь из-за тебя.
Круто развернувшись, он посмотрел на нее прямо, не пряча взгляд, и в нем было столько горечи и даже обиды, что Лили прикрыла на секунду рот ладонью, боясь взвыть.
— Думаешь, мне нужна была политика? Никогда. Я делал это, чтобы ты обратила на меня внимание, чтобы у меня было хоть что-то. Вспомни, как смотрела ты на меня все хогвартские годы? Как на жалкого неудачника… что, думала, я не видел этого?
— Скорпиус! — воскликнула Лили, робко протянув к нему руку, но тут же резко убрала ее. — Я же была такой глупой тогда!
— Мне хотелось, чтобы ты перестала воротить нос от Слизерина, от меня, от той среды, в которой жил и с которой я взаимодействовал, — глухо продолжил он, словно не слыша. — А тут еще «Содружество»… я презирал их политику, а потом понял: ведь так я убью двух зайцев. И что произошло? Когда ты ушла, Лили, у меня больше не было смысла бороться. Все это стало таким бессмысленным: я знал, что я выиграю, но в итоге никакой победы у меня не было. Я все растерял — здоровье своих родителей, свое спокойствие и тебя.
Усмехнувшись вдруг криво, он слегка склонил голову, наконец обращая внимания на нее.
— В этой борьбе за власть и влияние мы проиграли, — с иронией проговорил Малфой, слегка рассмеявшись. — И оба по собственному же желанию.
Задохнувшись, Лили не сразу смогла отреагировать, а когда поняла, что он почти развернулся, явно намереваясь уйти, схватила его резко за руку и быстро-быстро заговорила:
— Останься со мной… пойдем… поговорим!
Потянув его за рукав, Лили уверенно зашагала прочь от леса. Снег, ветки хрустели под ногами, пару раз она почти падала, но не отпускала его руку, ведя за собой. Скорпиус шел молча, но почти покорно, лишь иногда подхватывая ее за руки, чтобы она не свалилась в очередной сугроб.
Хогвартс был наполнен тишиной и темнотой, и Лили совсем не боялась, что кто-то увидит их. Не давая Скорпиусу опомниться, она потянула его дальше, обернувшись лишь однажды, чтобы удостовериться, что он идет за ней. Лестничные пролеты исчезали, и вот, когда они Лили ступила на восьмой этаж, сердце ее быстро-быстро забилось.
В Выручай-комнату они вошли в полнейшем молчании, и сначала Лили почти не узнала убранство комнаты: некогда мрачное помещение, было освещено лампами, которые стояли в книжном шкафу за стеклом, и их светом было залито все пространство. Диван по-прежнему стоял посередине комнаты, но теперь, чуть левее у него возвышался камин. В комнате было тепло и почти уютно, но самое главное — того лютого сквозняка, который навсегда отпечатался в памяти Лили, больше не было. Окно было закрыто плотно.
Невольно отпустив его руку, Лили с замирающим сердцем стала смотреть на Скорпиуса, который так же, как она, с удивлением разглядывал комнату, а потом подошел к окну и посмотрел в него. Наконец, обернувшись, он поглядел на Лили прямо, слегка прищуренным взором, и она поняла, что больше не может просто стоять и смотреть на него, а потому, быстро преодолела расстояние между ними и, схватившись за его плечи, поцеловала, стараясь вложить в свой поцелуй столько ласки, сколько было возможным.
И когда он ответил ей, переняв инициативу, и прижал Лили к стене, так, что их невозможно было увидеть через окно, она почувствовала самую настоящую радость, потому что отчетливо понимала — все ее чувства всегда были взаимны.
— Всю мою жизнь мне казалось, словно над моей жизнью висит рок, — быстро-быстро затараторила Лили, когда, резко прислонившись к стенке головой, она внимательно посмотрела на Скорпиуса, по-прежнему схватив его за плечи. — Но, Мерлин, Скорпиус! Почему же мы всегда считаем рок нечто плохим? Трагичным? Может быть, он не так плох?
— От скуки в философию ударилась? — с некоторой иронией поинтересовался Скорпиус, заправив ей прядь за ухо, и только тогда Лили наконец обратила внимание, что руки его были по-прежнему спрятаны в перчатки.
— Я серьезно! — воскликнула она, схватив его резко за руку, сжав ее сильнее. — Только сейчас я поняла, что все, что произошло, сделало меня лишь сильнее и… лучше? — переметнув взгляд свой на его руку, Лили опять поглядела на Скорпиуса, замечая на секунду тень печали в его лице. — Вот уже второй месяц я работаю над зельем для тебя. Я обязательно, слышишь? обязательно открою его, — отпустив его руку, она опять приблизилась к нему, слегка облизнув нижнюю губу, — мы обязательно будем вместе.
— Тогда ты уйдешь отсюда либо моей невестой, либо никем, — вдруг резко проговорил он уже тогда, когда Лили опять потянулась за поцелуем. Вздрогнув, она чуть нахмурилась, с неверием поглядев на меня. — Ты такая непредсказуемая… тебя так тяжело поймать, что я больше не хочу ждать.
— Неужели ты хочешь, чтобы мы заключили Непреложный обет? — со смешком протянула Лили, улыбнувшись вдруг, чувствуя, как всю ее переполняет странная легкость вперемешку с необъятным счастьем.
Скорпиус хмыкнул. А потом, стянув со своего пальца, облаченного в перчатку, черный фамильный перстень, аккуратно надел его ей на руку.
— Нет. Достаточно будет лишь кольца.
Зарывшись в его волосы, Лили прикрыла глаза, полностью погружаясь во все свои чувства, смакуя их, отдаваясь им полностью и без оглядки. Не так, как они сидели тогда здесь в школьные годы, когда она смотрела на него тайком и исподлобья, когда желание поцеловать его пересилило рассудок. Нет, теперь это были совершенно другие чувства, потому что они больше не причиняли ей ни боли, ни страха. И когда казалось, что этой комнатки было мало для них двоих; когда казалось, что слова больше не было, она, не сдержавшись, прошептала совсем тихо, чтобы никто, кроме него, не мог услышать:
— Я так люблю тебя. И именно тебя и люблю: не за политику, не за фамилию, не за твою славу. Лишь только потому, что ты — это ты. Понимаешь? Все, что я сказала тогда, было ложью.
В Выручай-комнате было тихо. Только огонек потрескивал в камине, окуная комнату в полумрак. Лишь часов в семь первые лучи солнца медленно заскользили по комнате. Наступал новый день. И солнце, как обычно, всходило на небосводе, освещая ярко-ярко.
Это было зимнее солнце, и хоть оно было блистательно, почти никого не грело. Или так только казалось? Может, его света вполне хватало лишь тем, кто находился в непосредственной близости, кто мог почувствовать его сквозь толстые слови облаков?
Солнце всходило. И своим сиянием оно освещало все.
Свой тридцатый день рождения она встретила в полночь. Малфой-мэнор был окутан темнотой и тишиной, и никого в нем не было, кроме нее одной: дети гостили у дедушки, родители мужа уже давно здесь не жили, а сам муж вот-вот должен был вернуться из командировки.
Печально поглядывая в окно, Лили обнимала себя, прислонившись к стене, пытаясь разглядеть сквозь темень сад и его. Только Скорпиуса нигде было: и то ли было слишком темно, то ли он просто еще не появился в радиусе досягаемости, но с каждой минутой Лили ощущала наростающую внутреннюю тревогу и грусть. Хотелось как можно скорее просто увидеть его силуэт и убедиться, что все в порядке и что в жизни ее все хорошо.
Сильнее укутавшись в то и дело спадающую с плеч шаль, Лили тяжело вздохнула, чувствуя легкую дрему. Она почти жалела, что отправила Ориона и Эстер к отцу: право, с ними бы она не чувствовала себя столь одинокой, к тому же, бесконечные мысли о том, хорошо ли все с ними, мучали Лили почти каждую секунду. Однако желание встретить Скорпиуса после двухмесячной разлуки именно в одиночестве было столь велико, что она все же решилась. К тому же, зная, как любил отец проводить время со своими внуками, Лили почти испытывала облегчение. Почти.
Ей нравилась ее жизнь: в ней по-прежнему были горести и разочарования, победы и поражения, но при этом она не могла сказать, что была несчастлива. У Лили было свое дело — она варила сложные зелья на заказ, были дети — чудесные Орион и Эстер, любовь к которым открыла в ней нечто новое, ранее неизведанное, но самое главное — у нее был ее Скорпиус, человек, которому она верила, на которого могла положиться и кто был опрой на протяжении всей ее жизни.
Сразу после того, как она все же закончила Хогвартс, Лили вышла замуж и переехала к Скорпиусу. Тогда Малфой-мэнор напоминал скорее место скорби: Астория, мучимая судорогами и неврозами, напоминала живой труп, Драко был убит не меньше, поэтому никто не сопротивлялся, но и не спешил поздравлять Скорпиуса со свадьбой.
Лили старалась понравиться его родителям: почти не беспокоила Асторию, помогала Драко тем, что варила зелья, а потом, не успел пройти и год после замужества, она забеременела и родила своего первенца, Ориона Малфоя. Мальчишка был копией отца даже в младенчестве: такие же глаза, которые ближе к году окончательно стали светло-серыми; редкие белесые волосики — он был истинным Малфоем, и когда Астория впервые взяла на руки внука, казалось, что-то изменилось в ней. Впервые за многие месяцы в глазах миссис Малфой появилось желание жить, и хоть ее наставления нередко раздражали Лили или были не к месту, она все же была рада, что Астория постепенно обретала смысл жизни, ведь это стало большим облегчением для Скорпиуса.
Уход за ребенком занимал много времени, и тогда Лили поняла, что несмотря ни на что, не хотела надолго оставлять его: никакая карьера не стояла для нее выше благополучия ее ребенка, потому она и стала работать на дому. Варила зелья, но непременно слабые, далеко не опасные, чтобы не навредить ни себе, ни Ориону; практиковалась в создании рецептов и именно тогда поняла: однажды непременно она создаст зелье для Скорпиуса.
Самой большой ее отрадой был Скорпиус: он был абсолютно беспомощным в вопросах ухода за детьми, и Лили, смеясь над ним каждый раз, когда он с особой серьезностью брал сына на руки, наблюдала за тем, сколько много нежности и любви было в его взгляде. Когда его политическая карьера закончилась, он долго еще пытался найти себя, и, поддерживая его чем только можно было, Лили всегда была рядом. Она видела в его глазах желание реализовать себя, желание восстановить если не авторитет, то хотя бы престиж своей семьи, и хоть все этой ей было не нужно, Лили лишь молча приходила к нему в кабинет, присаживалась рядом и с улыбкой наблюдала, как он разбирает счета, договоры и другие бумажки.
Когда Ориону исполнилось два года, Лили наконец решила заняться зельем для Скорпиуса: хоть он и ворчал про сложность и некоторую опасность данного занятия, но не мешал, только лишь мрачно осматривал ее лабораторию. Скорпиус знал, что она бы ни в коем случае не стала рисковать своим здоровьем, а потому смотрел на все сквозь пальцы.
— Ну и кого ты выжидаешь?
Лили вздрогнула, резко обернувшись, замечая Скорпиуса. В дорожной мантии, с взлохмаченными волосами, он выглядел таким родным и дорогим, что она замерла, улыбнувшись. Его не было всего два месяца, а ей казалось, что прошли долгие-долгие годы.
Стряхнув мелкий снег с шарфа, Скорпиус скинув наконец с себя верхнюю одежду и с улыбкой посмотрел на Лили. Ему только исполнилось тридцать один, но он почти не изменился: его блеск в глазах, его уверенные речи — все это осталось со Скорпиусом даже сквозь годы, именно поэтому он все же смог найти свою отдушину в бизнесе. Он был ответственным и сильным человеком, который умел стоять, ни смотря ни какие порывы ветра, умел терпеть и с яростью хищника уничтожать своих конкурентов — Лили любила в нем именно его необузданную силу и умение выживать во всех условиях. Уверенный, лидер — он принадлежал ей, и это почему-то вызывало в Лили странную гордость.
— А где дети? Спят? — присев на диван поинтересовался он, и Лили, отмерев, подошла к нему ближе, села напротив и выжидательно посмотрела на него, чувствуя, как тяжелеет ее дыхание и как знакомое желание почувствовать его всего полностью овладевает сознанием.
— Я отправила их на ночевку к папе, утром заберем их и устроим, наконец праздничный ужин.
Она замолчала, слегка поерзав, понимая, что от одного его взгляда, становится просто невыносимо сидеть и ждать.
— Иди ко мне, — хрипло проговорил Скорпиус, вскинув руки, и ей большего не нужно было.
Они целовались долго, жарко и развязно, и Лили, сидя на его коленях, быстрым движением проникла рукой под его рубашку, поглаживая его кожу, чувствуя, как нестерпимо хочется большего.
— Какой… какой ты приготовил мне подарок? — заговорщески пробормотал она сквозь поцелуй, а потом, оторвавшись от его губ, переметнулась к шее, слегка прикусывая кожу, словно оставляя свои метки.
— Какой еще подарок? — с насмешкой спросил Скорпиус, и Лили, наконец выпрямившись, со слегка прищуренным взором поглядела на Скорпиуса.
— Может, сделаем третьего? — весело протянула она, почувствовав, как резко напрягся Скорпиус и как его лицо приобрело поистине испуганный вид, из-за чего, не выдержав, Лили рассмеялась, спрятав лицо в его плечах.
— Боюсь, мои родители не переживут еще одного внука. Помнишь, сколь удивлены они были появлением Эстер?
Лили молча кивнула, по-прежнему улыбаясь. Ровно через четыре года после Ориона она забеременела опять, и на этот раз действительно неожиданно: в семье Малфоев всегда был один ребенок чисто из практических смыслов — делить наследство между детьми было бы слишком расточительным.
У Эстер не было рыжих волос: она была блондинкой, но с более желтым подтоном, нежели у Ориона, и лишь глаза у нее были темно-карими, ее. Скорпиус настолько любил свою дочь, что первое время Лили даже невольно взревновала: лишь потом она подумала, как глупо это было, ведь он любил Эстер во многом из-за того, как сильно она была похожа на свою мать.
Вскинув голову, Лили посмотрела опять на Скорпиуса, подмечая некоторую усталость в его лице. Они не виделись два месяца, которые он провел во Франции, занимаясь какими-то своими делами, и именно во время их разлуки она поняла, как многое занчило для нее его присутствие в ее жизни. Скорпиус был ее опрой: именно благодаря ему она чувствовала себя защищенной и счастливой, нужной и важной — с ним она могла разговорить без умолку, зная, что будет услышана; делиться своими чувствами, не скрывать ничего, зная, что он поддержит ее, а если даже Лили и неправа — то непременно покажет другой путь, другой выход.
— Я так скучала по тебе, — прошептала Лили, слегка поглаживая его по волосам, а потом, прислонившись своим лбом к его, она улыбнулась, вдыхая его аромат.
Тихо усмехнувшись, Скорпиус вдруг выудил продолговатый футляр и протянул его Лили. Прикусив губу, она степенным движением забрала бархатную коробку себе, а потом быстро ее открыла — на такой же бархатной подложке лежало красивое, ажурное ожерелье со вставкой из ярких, зачарованных бриллиантов, которые не просто сверкали, а по-настоящему искрились даже в полутьме.
— С днем рождения, Лили, — проговорил он, и, когда Лили наконец смогла преодолеть восхищение, которое вызывало в ней это искрящееся волшебство, она с нескрываемой любовью посмотрела на него в ответ.
— Спасибо, — прошептала она прямо в губы, отложив коробочку, чтобы уже через секунду почувствовать тяжесть его тела.
Да. Лили Малфой была очень счастлива, и весна в этом году была по-настоящему солнечной.
***
От Автора:
Больше всего терпеть не могу концы — ни в фильмах, ни в книгах, ни в своих произведениях. Хотя именно конец я всегда знаю наперед, и даже более того, порой работа рождается из конца, но тем не менее, не люблю я ставить точку и говорить себе: это к о н е ц.
С «Солнечной» у меня сложились дико сложные отношения. Порой я просто ненавидела эту работу, настолько много душевных сил она забирала — ведь, чтобы описать Лили, нужно вживаться в ее шкуру, нужно все эти эмоции через себя пропускать. А в этой работе Лили всегда на взводе, всегда с ненавистью и яростью смотрит на мир. И это правда сложно — сложно описывать такие эмоции, сложно заставлять себя просто садиться и писать-писать, словно под гипнозом, потому что только окунешься ты в этот мрак, как он поглощает тебя на целые часы и ты не замечаешь, как сидишь и пишешь уже больше 2-3 часов.
Но еще сложнее признаваться себе, что вся Лили - это ты, что все эти эмоции ты не просто переживаешь, а вспоминаешь, выворачивая наизнанку то, что лучше бы забыть.
Вот насколько эта работа дорогая для меня — в нее были заложены ресурсы, побуждения и желание рассказать историю и поведать свои мысли устами героев.
Самая большая мысль этой работы и самая большая причина, почему я люблю Лили на протяжении всех частей, — это то, что бороться нужно всегда, и Лили всегда борется.
Сила в борьбе. Эта мысль для меня очень личная и очень важная. Именно она заставляла меня переживать даже самые тяжелые события, когда казалось, что нет больше ни смысла, ни надежды. И мне правда хотелось не просто сказать вам: «вставайте, когда больно, двигайтесь, когда тяжело». Мне хотелось вам показать это, показать через призму неопределенного, сложного, противоречивого человека (и не только одного, а сразу нескольких), что жизнь стоит наших потуг и что рано или поздно стойкость приведет нас к чему-то большему.
И даже если у вас тяжелая пора или вам кажется, что мир несправдлив, что кому-то живется проще, всегда помните, что: есть лишь только одна философия, хоть и разделившаяся на тысячу школ. И имя ей — стойкость.
Нести свой удел — значит побеждать.
Не прогибаться под обстоятельствами — значит жить.
Бороться несмотря ни на что — значит быть победителем.
Будьте победителями. Будьте сильны.
И спасибо вам, что прошли этот путь вместе со мной.
Дней до официальной помолвки было немного, и Лили, решив не терять свое время, усиленно взялась за Астората Берка. Она приходила к нему каждый день, изучала серьезные гематомы на его теле, и, пытаясь понять, как именно можно было бы свести их и облегчить боль, Лили невзначай пыталась узнать нужную ей информацию.
— Был бы здесь Фобос, все было бы проще, — мрачно проговорил Асторат, когда она вновь заглянула к нему ближе к вечеру. Сумерки были тем самым временем, когда язык у Берка развязывался больше всего, и, наверное, именно поэтому Лили всегда посещала его в это время.
— Что же такого есть в вашем внуке, что вы его так любите? — насмешливо тянула Лили, слегка улыбаясь, аккуратно прощупывая поврежденную кожу. Болезнь не прогрессировала, но иногда Лили казалось, что с каждым днем гематомы становятся будто бы мягче, полностью продавливаясь, так, что она могла ощущать подушечками пальцев кость.
— Фобос не просто мой внук. Он настоящий наследник, — мечтательно тянул он в ответ, морщась всякий раз, стоило ей надавить чуть сильнее, но стоило отдать должное, Асторат почти никогда не выказывал возмущения или содрогания. — Все, что принадлежало Беркам, — теперь его, и мне хочется верить, что наш род вновь засияет… особенно, если учесть тот позор, который я вытерпел от поведения моего сына.
— Так уж и все? — лукаво бросила Лили, усмехнувшись криво. — Лавка в Лютом переулке принадлежит же вашему сыну.
Но в ответ Асторат ничего не сказал, и Лили, отвлекшись от его руки, бросила на него быстрый, но крайне внимательный взгляд. Когда она говорила про лавку, то действовала без задней мысли, скорее, желая просто припомнить старику, что не все было в руках у его дражайшего внука. Но то, как помрачнел Асторат при упоминании лавки, как вздернул подбородок и упрямо уставился в окно, заставило Лили усмехнуться.
За три дня, проведенные в Лондоне, она смогла узнать причины протекции власти к мистеру Берку. Причина, по которой был опечатан Лютый, заключалась в том, что Берк, обладавший правами на лавку, закрыл ее, тем самым прикрыв единственный легальный магазин в переулке, и уже на основе этого инспектора от партии Содружества накрыли весь квартал. Поначалу они довольствовались тем, что Лютый был мертвым и пустынным, но вскоре в этом районе стали пропадать люди, а иногда и вовсе совершались убийства — Лютый переулок, дававший работу многим чернорабочим, будучи закрытым лишил множества людей работы и места в обществе. Удивительно ли, что в итоге именно этот район стал одним из самых опасных в магическом Лондоне, а его близость к Косой аллее лишь вызывала недовольство у общества? Глупые маги. Им казалось, что все дело заключалось не в бездарной политике Министерства, а только в переулке, который был всего лишь сводом камней.
Переулок заключили в магическую клоаку. В него могли войти лишь те, кто непосредственно был прописан в домах Лютого, но никто более. Отрезанные от мира, официально став изгнанными, люди, жившие в переулке, были словно помеченными — их не брали на работу, им не доставались прелести магической жизни, и единственной причиной, по которой они не взбунтовались и не учинили настоящую расправу, были их дети, которые в обязательном порядке проходили учебу в Хогвартсе и целых девять месяцев находились под бдительным контролем.
В конце концов тетя Лили, Гермиона Уизли, поняв, что так продолжаться не может, решила привлечь этих людей к строению нового общества. На территории бывших магазинов был построен завод по изготовлению магических котлов и зелий, который, словно в насмешку, носил название «Лютый» — в честь бывшего переулка.
— Вы бы написали Фобосу, — прощаясь, произнесла Лили, слегка вздрогнув. — Пускай он вернется в Англию, потому что…
— Я умру? — иронично и слега нахально бросил Асторат, поджав губы. Было видно, что он пытался с былой прытью отшутиться, но у него это просто не получалось. — Ему это известно и без моего письма. Черт знает, чем занят этот паршивец, однако только что-то по-настоящему ценное может загнать его в Лондон.
И он внимательно поглядел на Лили, слегка прищурившись, а потом, хмыкнув, отвернулся, накрывшись одеялом, и Лили не осталось ничего, кроме как неспешно покинуть комнату старика.
Она медленно шла вдоль леса, не обращая внимания ни на слякоть под ногами, ни на мелкий дождь, который пронзал ее тело холодом. Ее месть, продуманная и тщательно выверенная, имела единственный минус — наличие темномагического обряда, который мог навести на нее тень и привлечь к ответственности. Слова отца все еще были свежи в памяти, и Лили прекрасно осознавала, что никто ее не защитит, не на кого ей положиться. Впрочем, готова была Лили отказаться от собственной мести только лишь из-за страха перед наказанием? Нисколько.
Трансгрессировав, Лили оказалась в проеме, который вел в запечатанный Лютый, и, облокотившись о кирпичную кладь, внимательно посмотрела вперед, ожидая Годрика. С ее приезда они еще ни разу не встретились, а помолвка, день которой стремительно близился, заставляла Лили нервничать. Ей нужно было что-то больше, чем просто сорвать будущую женитьбу Берков и Томасов. Ей нужно было рассорить эти две семьи, и все, что могло бы помочь ей в этом, было информацией, которой она не владела.
Мысли о собственной беспомощности вызвали сплошное раздражение, смешанное с досадой. Порой Лили думала, что можно было просто подлить старику яд и начать шантажировать его, но ему итак суждено было умереть если не через месяц, то до конца лета точно. Асторат не пойдет на то, чтобы выдать столь важную информацию, Лили понимала это слишком отчетливо, а умелым легилиментом она не была никогда — иначе бы давно пролезла ему в голову. Это злило. Лили рисковала уже только тем, что вновь связала себя с Темной магией в мире, где ее пытались уничтожить, поэтому ей нужна была уверенность в том, что это не напрасно.
В конце концов, все, чего она желала, — крови и зрелища, а также вид страданий ее врагов, поэтому, усмехнувшись, Лили прикоснулась макушкой к каменной кладке и резко бросила, заслышав шаги:
— Опаздываешь.
— Черт, напугала, — переведя дыхание, спокойно проговорил Годрик, а потом, поравнявшись с ней, внимательно посмотрел в глаза. — Долго ждешь?
— Достаточно, чтобы прямо сейчас тебя проклясть, — оскалившись, протянула Лили, а потом, резко схватив его за руку, она аккуратно расстегнула пуговицы рубашки и посмотрела на на его его бледную кожу, на которой, вдоль всей руки, был вычерчен черным иероглиф. — Отлично, все, как я и думала, — Лили усмехнулась сильнее, а потом, слегка надавив на кожу, вытянула палочку из кармана и аккуратно провела ей вдоль иероглифа, шепча заклинания, придавая краске насыщенности.
Воцарилось молчание, и Лили, задумчиво проведя пальцами по иероглифу, резко подняла глаза, в которых, она была уверена, горели искорки предвкушения. Годрик ничего не сказал, внимательно наблюдая за ней, и ей на секунду стало тоскливо — она почему-то так не вовремя вспомнила их свидания, которые всегда проходили в гробовом молчании, и ярость вновь обуяла ее. Призраки прошлого так сильно разъедали Лили Поттер, что она боялась одних лишь воспоминаний.
— За это заклинание нас могут посадить, — холодно протянула Лили, а потом, хмыкнув, она резко застегнула пуговицы на его рукаве и бросила его руку, отступив на шаг назад. — Вернее, меня, потому что ты у нас сыночек Дина Томаса, можно сказать, на особом почтении.
Улыбка ее стала шире, но Годрик лишь поморщился, а потом живо спросил:
— Но что ты будешь делать дальше? Даже если мы сбежим с помолвки, сказав, что якобы связаны, не думаешь ли ты, что тебя схватят, и тогда окажется, что заклинание подделка? В таком случае мой отец вновь настоит на помолвке…
— После такого позора? — насмешливо оскалилась она, цокнув. — Не думаю. А даже если и решится, то ему придется искать другую невесту, Томас. Ведь Берки не совсем надежны. И сдается мне, что совсем скоро я могу узнать нечто интересное.
Лили блефовала, но уверенность не покидала ее лица, а глаза ее были направлены прямо в его. Поттер так умело лгала и ему, и себе, что внутренне содрогалась от смеха, когда, на самом деле, смеяться было не над чем. Она не так всемогуща, как хотелось бы, и никого у нее могущественного за плечами не было. Только мозги, хитрость и смекалка. Ничем более мисс Поттер не владела.
— Это должно меня утешать? — вяло проговорил Годрик, и его глаза яростно сверкнули. Кажется, он начинал злиться. — Меня не устраивает помолвка в принципе, срать, кто невеста — Берк или другая клуша…
— Ну так предприми что-нибудь, — не менее яростно возразила Лили. — Или мне бегать за тобой, словно я наседка? Это твоя жизнь, Томас. Я помогаю тебе на время стать свободным, потому что это, так уж вышло, входит в мои интересы, но все остальное уже на тебе.
Сощурившись, Годрик яростно рассмеялся, а потом, затуманенным взором посмотрел в проем, откуда, если приглядеться, хорошенько можно было различить банк Гринготтс. Он злился. Лили видела, как вздымалась его грудь и как время от времени у него сводило скулы, однако Годрик предпочитал молчать, и Поттер с насмешкой подумала, что, видимо, жизнь заставила его сдерживать свой львиный нрав.
Одна только эта мысль принудила Лили невольно фыркнуть, из-за чего Томас резко повернул голову к ней, и ярость опять вспыхнула в его голубых глазах. О как не нравилось ему, что Лили смеялась над ним, вместо привычного лобзания.
— Томас, найди себе настоящую невесту, и тогда отец не сможет повлиять на тебя, — посмеиваясь, легкомысленно бросила Лили, стиснув пальцы в кулак, все-таки пытаясь сдержать настоящий хохот. — Вот, ты вроде ж с Элен общаешься? Чем не жена?
И все-таки не сдержавшись, Лили расхохоталась, вдруг представив их вместе. Бедная Мэри, ее, наверное, схватил бы инфаркт, если она хотя бы на секунду подумала, что ее брат обручится с ненавистной Спинетт. Правда, уже через секунду улыбка повисла на губах, напоминая скорее озлобленный оскал, потому что одна только мысль об Элен заставила ее нервно поежиться. Именно тогда Лили вдруг задумалась, а как вообще поживает Элен, и, подняв голову, она вдруг заметила, что все это время на нее внимательно смотрел Годрик, слегка поджав губы.
Да, до того, как уехать в Англию, она получила, как минимум, десять писем от Элен. Только вот Лили никогда не читала их: что-то внутри не давало ей покоя, поэтому, лишь получив конверт, она сжигала его в камине и долго наблюдала за тем, как поглощает огонь бумагу. Интересно, а мог ли и Годрик писать ей вместе с Элен? Может быть, за то время, что ее не было, они сблизились?
Склонив голову набок, Лили рассеянно посмотрела на него, слегка поджав губу, поэтому его голос, доносившийся словно из вакуума, не сразу привлек ее внимание:
— А что будет после Бекки? Что ты сделаешь с моей сестрой?
Ее взгляд резко сфокусировался на нем, и Лили, усмехнувшись, медленно подошла к нему и, словно пытаясь что-то найти в его бегающих зрачках, безразлично произнесла, чеканя слоги:
— Я ее изведу, Годрик. Я сделаю так, чтобы она почувствовала хотя бы часть того отчаянья, которое я ношу вот уже несколько лет. И чтобы она поняла, что быть просто красивой стервой, умеющей раздвигать ноги перед нужными людьми, недостаточно, чтобы переходить дорогу мне.
Годрик молчал в ответ, и Лили, тихо фыркнув, улыбнулась беспечно, словно это все не стоило ее внимания и времени, а потом, крепко схватив его руку и прижав палочку к его шее, она бросил быстро, чтобы он не успел ничего сделать:
— Обливиэйт.
Секунду, и Томас, моргая, внимательно посмотрел на Лили, на ее ослепительную улыбку и, резко отшатнувшись от ее руки, махнул головой. Годрика шатало, и, облокотившись о кирпичную кладь прямо напротив Лили, он задумчиво вскинул брови, будто бы пытаясь понять, что вообще здесь забыл. А потом, словно опомнившись, бросил:
— А что будет после Бекки? Что ты сделаешь с моей сестрой?
Лили улыбнулась. Столько лет отчаянной ненависти и желания отомстить не могли подорваться из-за того, что она почему-то крайне плохо контролировала свою агрессию. А потому, откинув волосы за плечи, Поттер бодро протянула:
— В зависимости от того, насколько все удачно пройдет с Бекки. Возможно, мне хватит и ее сломанной судьбы.
Подмигнув, Лили круто развернулась, видя, как подозрительно сверкнул глазами Годрик. Он не верил ей, и оно было понятно, однако Поттер не собиралась ничего никому доказывать: она довольствовалась тем, что пока Годрик успешно был использован ею. А что будет дальше? Было без разницы. Ведь Лили знала, что в планах толка не было никакого.
Тяжелов вздохнув, Лили слегка усмехнулась своим мыслям, поправляя по пути волосы, которые то и дело лезли в глаза. Она шла медленно, потому что домой ей совсем не хотелось, а потому пыталась заострить свое внимание на чем угодно, лишь бы нарочно замедлиться, остановиться, всматриваться во что-то. Дома теперь было настолько сложно, что Лили поморщилась лишь от одной мысли о нем. Тот факт, что ни один из Поттеров не имел легальной работы, поначалу не волновал Лили — ровно до тех пор, пока она не поняла, что все — и брат, и отец — всегда сидят дома.
Встреча с братьями после трех лет разлуки была слишком нелепой. Они увиделись лишь на следующий день, когда Лили преспокойно завтракала и думала о том, куда бы спрятать свои темномагические фолианты. Именно в тот момент на кухню ворвался Альбус с широкой улыбкой на лице и уверенным взглядом, которым он искал ее.
— С возвращением, малявка, — цыкнув, он беспардонно развалился в кресле напротив и упрямо поглядел на нее, словно пытаясь поймать ее взгляд. Но только Лили совершенно не хотелось смотреть на него в ответ. — Наконец-таки в нашем доме станет весело.
— Ты что-то слишком счастлив, — милейше улыбнувшись, Лили аккуратно отложила вилку в сторону и подперла руками подбородок. — Советую стереть эту дебильную ухмылочку с личика, братец, а то мне так и хочется совершить нечто, что непременно ее уничтожит.
Коротко расхохотавшись, слегка запрокинув голову, Альбус немигающим взором поглядел на нее, свесив руку за спинку стула, покачивая ногой, и взгляд при этом у него был нечитаемым.
— Жду того момента, когда ты увидишь последователей Малфоя и его партии, которые приходят к отцу каждую субботу. О, я думаю, это будет удивительное зрелище… ведь многие из них твои бывшие однокурсники, со-олнечная.
Стоило ли говорить, какая ярость обуяла Лили в этот момент, как ее улыбка, наполненная ядом, хоть и не погасла на устах, но все же померкла? Лили бесилась. А потом, столкнувшись с Джеймсом ближе к обеду, когда она решила перетащить выводимые ею растения на открытый балкон, который вечно занимал Альбус для посиделок с книгами, Лили совсем потеряла покой.
— Немедленно спрячь все свои склянки, Лили, — немного угрожающе накинулся на нее Джеймс без приветствий. Казалось, ему было все равно, что в последний раз он видел свою сестру три года назад — право, в этой семье все упорно делала вид, будто им плевать на все и вся. — И книги тоже! Если ты не сделаешь это до пятницы, пинай на себя — я сожгу всю эту дрянь адским пламенем.
Громко хлопнув дверью, Джеймс быстро исчез из ее поля зрения, и Лили, закатив глаза, с силой сдавив пальцы в кулаке, прикусила губу, чтобы не взвыть от ярости. Именно в этот момент она услышала тихое фырканье Альбуса, который, как и всегда, сидел и читал книги в кресле. Поймав ее взгляд, он живо проговорил:
— Наивный Джеймс. Он-то все еще верит, что если будет жить по их правилам, то точно попадет обратно в команду.
Лили хмыкнула. Сегодня была уже среда, и, не желая слушать крики Джеймса, она давно уже позаботилась о своем добре — просто запечатала все книги и склянки в лесу около поместья Берков. Это было надежно, так как Асторат жил в глухой местности, и никому не бы не пришло в голову искать нечто подобное в невзрачном еловом лесу. А даже если и нашли бы… кто бы сказал, что это принадлежит Лили Поттер?
Вздохнув, она ускорилась, раздраженно подумав, что если опоздает к ужину, то Прюденс точно не оставит это без колких и едких придирок. Прюденс Поттер, некогда Забини, была новой головной болью Лили, ведь жена Альбуса, как и ожидалось, была конченной стервой с аристократическим воспитанием, и порой Поттер казалось, что она действительно будто специально взъелась на нее. Лишь впервые увидев ее, Прюденс надменно поджала красные губки и сильнее обвила руку Альбуса. Брат был счастлив, сверкая, как начищенный галеон, и Лили едва стерла со своего лица отвращение — глупый идиот, выкравший свое счастье — из-за него о Поттерах не судачил только ленивый.
Чем больше Лили наблюдала за Прюденс, тем сильнее не понимала, что же такого в ней нашел Альбус, ее брат, жесткий и агрессивный человек, который в присутствии жены словно становился покладистым зверьком. Он всегда вставал на ее сторону, когда Прюденс умудрялась поругаться с Джеймсом, никогда не позволял никому смотреть на нее косым взглядом, и стоило Лили лишь открыть свой рот, дабы принизить эту черноволосую стерву, как она тотчас же получала горящий, предупреждающий взгляд своего старшего брата. Лили злилась. Честное слово, злилась, потому что ее брат так никогда не защищал.
Уже совсем стемнело, когда Лили наконец вернулась домой, хлопнула громко дверью и оказалась в наполненной светом гостиной, из которой можно было разглядеть небольшую кухню. Как и ожидалось, Прюденс накрывала на стол, присвистывая, чуть поодаль стоял Альбус и с мученическим видом держал тарелки, которые она вырывала из его рук легким движением. Бросив взгляд на кресло, Лили заметила и своего отца, который безмятежно читал газету, слегка щурясь, будто пытаясь разобрать слова, и подле него со скучающим видом сидел Джеймс, который по голограмме смотрел квиддичный матч.
На секунду Лили стало тоскливо, словно вся эта картинка семьи не принадлежала ей вовсе, словно в этом всем места ей не было. Да, она была другая: у нее не получалось отпустить свою ненависть, и жила-то она только ради собственной мести. У Лили ничего не было. Ни дела всей жизни, как у Джеймса, ни любви, ради которой стоило рискнуть, как у Альбуса, и уж тем более у нее не было такого же желания жить, как у ее отца, который всегда относился к любым невзгодам с такой легкой философией, что ее воротило.
Все было предельно просто: солнечная Лили Поттер просто не вписывалась в эту семью.
— О, посмотрите, кто вернулся, — протянула Прюденс, и Лили, вскинув голову, внимательно посмотрела на нее, невольно ощущая, как взгляды всех присутствующих были направлены на нее. — И где ты только пропадаешь, Лили? Сомневаюсь, что ты смогла найти себе работенку в Англии.
— Сомнения ни к чему такому красивому личику, — милейше улыбнувшись, в ее же интонации ответила Лили. — А то смотри, потеряешь единственное свое преимущество.
Джеймс едва слышно фыркнул, Гарри предосудительно опустил глаза в газету, но Лили могла поклясться, что уголок его губ приподнялся. Все терпели Прюденс из-за Альбуса, а сам отец никогда не выказывал неуважения к своей невестке — напротив, он всегда держал строгий нейтралитет. Только Альбус, словно собачонка, оберегал и защищал свою женушку от всего. «Лучше бы он защитил ее от нее же», — со злобой подумала Лили, поймав яростный взгляд брата.
— Ты куда? А как же ужин? — раздраженно спросила Прюденс в тот момент, когда Лили спокойно зашагала по лестнице, не намереваясь больше видеть хоть кого-то. Ей нужно было опять и опять сидеть в своей лаборатории на чердаке и стремительно думать над тем, как именно можно излечить Астората, чтобы тот выдал ей козырь. От этого теперь, к сожалению, зависело слишком многое.
— Без меня, — рассеянно бросила Лили, скрывшись в лестничном пролете и прежде, чем оказаться на чердаке она услышала надменный голос Прю, которая раздраженно проговорила, словно специально, чтобы звуки ее голоса долетели до нее:
— Мистер Поттер, поговорите со своей дочерью. У нее всегда такой важный вид, что тошно становится… героиня, ну разве нет? Вы вообще видели этот взгляд? Она же нас всех презирает!
Прислонившись к деревянной поверхности, которая не была застелена ни гобеленами, ни обоями, Лили даже не попыталась включить свет. Она просто бессмысленно смотрела в пространство, думая, что вся ее жизнь долбаная игра, в которой она явно не победитель. Из раза раз вставать было тяжелее всего, и больше всего Лили хотелось отпустить и свою ненависть, и свою месть, но знала же, знала, что тогда у нее совершенно не будет смысла сносить эти дни.
Раньше она жила мыслью создать воскрешающее зелье и увидеть во плоти свою мать. Но годы прошли, и вместо желания обнять свою матушку, у Лили появилась четкая потребность поставить на колени всех своих врагов. Ей казалось, что в этом и будет-то ее счастье.
Хмыкнув, Лили взмахнула палочкой, озаряя комнату светом, а потом, заколов волосы, подошла к столу, на котором стопкой лежали алхимические вычисления, и села за работу. Времени не было.
Только вот ничего у нее не получилось ни на следующий день, ни через день. Когда наступила пятница, день помолвки, Лили совсем отчаялась. Впервые за многие годы она вдруг почувствовала, что это такое — стоять у самого края бездны и осознавать, что страховки нет. Никто ее не спасет. Ни на кого у нее нет надежды.
Она знала, что ей нужно было сделать: надеть красивое, элегантное платье, красиво закрепить волосы, а потом в самый разгар торжества проникнуть в особняк Томасов, чьи чары Годрик снимет на день. В этом зале она будет стоять под взглядами десятка невольных зрителей, и Лили будет скалиться, улыбаться, кривить губы в насмешке, когда сердце забьется сильно-сильно, потому что ей будет очень страшно. Потому что месть — это начало истории, конец которой никогда не бывает счастливым.
«Некоторые истории никогда не заканчиваются хорошо», — так говорил ей дядя Чарли, и Лили, чувствовавшая над своей судьбой рок, не могла с ним не согласиться.
«Твоя история никогда не закончится хорошо», — вторило сознание, когда Лили, поправив складки черного атласного платья на бедрах, бессмысленно посмотрела в свое отражение. А потом, улыбнувшись, она взмахнула палочкой, трансгрессировав. Поттер шла к Асторату без надежды и особого желания: просто Лили опутывала его своим вниманием, зная, что, возможно, однажды это может сыграть ей на руку.
Она шла, и ветер поднимал подол ее длинного платья, игрался с волосами, слегка портя прическу, но едва ли Поттер замечала это. Было холодно, Лили знала это, но не могла ощутить. И поняла, что вся дрожит, лишь когда зашла в особняк Берков и села напротив старика, который безразлично смотрел в окно напротив, словно ожидая чего-то. Может, своего внука?
Бедный, несчастный, брошенный старик. У него ведь тоже ничего не было, кроме яркой молодости, которая закончилась уже очень давно, облачившись в воспоминания. Он не нужен был своему сыну, от которого отрекся, не нужен был даже внуку, который не пожелал вернуться ради умирающего в ненавистную страну.
— Вы умрете, — спокойно, без особых эмоций произнесла Лили, вперив в него внимательный взгляд. У нее было странное настроение: такое тоскливое и одновременно меланхоличное… Мерлин, если бы только можно было еще раз увидеть эти серые глаза… — Вы умрете, — вновь повторила Лили, чуть махнув головой, прогоняя наваждение. — У меня не получится создать вам нужное зелье.
Асторат медленно повернул к ней голову, слегка приподняв бровь.
— Милая моя, неужели ты считаешь меня настолько идиотом, что думаешь, будто я не осознаю этого?
— Но вы надеетесь, — без тени насмешки протянула Лили, — значит, вы все-таки… глупы.
— Я надеюсь вопреки здравому смыслу не для того, чтобы выслушивать твою оценку своих умственных способностей. Я надеюсь, потому что иначе жить совсем невыносимо. Не тебе ли этого не знать?
Промолчав, Лили по-прежнему жестко и уверенно смотрела в его лицо, словно пытаясь найти какие-то нужные для себя ответы, но, не выдержав, позволив эмоциям прорваться наружу, она эмоционально бросила:
— Но какой смысл? Когда вы умрете, все останется таким же: люди, которых вы ненавидите, будут счастливы. До чего же это несправедливо! Те, кто заставляют нас страдать, всегда счастливы в наших глазах, ведь они не переживают то, что переживаем мы.
Меланхолично качнув головой, словно соглашаясь, Берк прищурил левый глаз, сжал свою старческую руку в кулак, но руки, ослабленные от бездействия, почти сразу же расцепились. Пальцы с морщинистой, грубой кожей не слушались больше его.
— Ваш сын, — хмыкнув тихо, протянула Лили с немым отчаяньем глядя в его глаза. — Он на коне. Получил протекцию, а теперь выдает свою дочь за неофициального куратора Содружества. Вы понимаете? Ваш сын строит карьеру на ваших костях, ведь он забрал у вас ваше детище — лавку! Это ли справедливо?
— Что? — моргнув, быстро протянул Асторат, и глаза его на секунду вспыхнули. — Что ты сказала? Он выдает Ребекку за сына…
— Мистера Томаса, — с яростью выплюнула Лили, видя, как вздрогнул на секунду старик.
А потом, словно отмерев, он поджал губы в тонкую линию, и его дряхлое лицо исказилось в какой-то немой ярости. И только лишь глаза Астората, такие необычно ясные для его лет, на секунду окрасились каким-то торжеством.
— Мой сын всегда был идиотом, — иронично протянул он вдруг, а потом, наклонившись, быстро бросил: — Играет он не на моих костях, а на своей протекции.
— О чем вы? — с сомнением произнесла Лили, слегка сощурившись, и сердце ее забилось быстро-быстро.
— Ведь лавка, из-за которой и произошел весь сыр-бор с Лютым, не принадлежит ему, — улыбка Астората стала ярче, а глаза, вспыхнув, — еще светлее: фиолетовый в секунду стал лиловым. — Почти год назад я сделал так, что теперь лавка Берков полностью принадлежит истинному наследнику. Она принадлежит Фобосу Берку.
Лили моргнула, а потом запальчиво взмахнув рукой, боясь выдать ликование, которое медленно поднималась в груди, отрывисто спросила:
— Мистер Берк… он в курсе?
— Нет, — улыбнувшись, ответил Асторат, и глаза его торжествующе сверкнули. — Только Фобос. Мой внук — умелый главарь.
А потом, словно опомнившись, он резко замолчал, мрачно посмотрев на Лили. Но было поздно. Меланхолия, которая разливалась по венам, теперь превратилась в горячую лаву, которая текла вместо крови.
Она просидела со стариком в полном молчании еще минут тридцать, прежде чем выйти от него. Она молчала, потому что пыталась забить собственную радость, потому что думала о том, как же именно можно было воспользоваться этой информацией. А когда, спустившись вниз, она оказалась на первом этаже, Лили внимательным взглядом окинула прихожую, думая о том, что ей нужно подтверждение. Ей, черт побери, нужны долбаные доказательства.
Торжество переполняло все ее естество, а улыбка горела на лице, когда, зайдя в Косую аллею за пергаментом и пером, Лили быстро написала пару строчек:
«Я знаю секрет твоей семьи, Фобос. Не хочется ли тебе вернуться обратно и попытаться уговорить меня, чтобы я не ломала их судьбы?».
А потом, окликнув ближайшую почтовую сову, она аккуратно вывела на конверте немецкий адрес и пустила птицу. Взмахивая серыми крыльями, она почти слилась с весенним небом, и Лили, оскалившись, безмятежно смотрела ей вслед. Зачем ей был нужен Фобос? Что ж, при удачной манипуляции можно было уговорить его отомстить своей семье. Но… как?
Это было не настолько важно. Оправив черное платье, Лили очаровательно улыбнулась своему отражению в витрине ближайшего магазина. Она была красива и знала это, поэтому предполагала, какой эффект произведет на толпу своим черным-черным платьем, едва мерцающим из-за магии среди этой нюдово-бледной белизны платьев подружек обрученной.
«Эх, Бекки-Бекки. Думала ли ты когда-нибудь о том, как страшен тот, кому нечего терять?» — усмехнувшись, подумала Лили, все еще разглядывая себя в мутном стекле витрины. О, теперь ей незачем было отступать от намеченного пути. Теперь Лили Поттер готова была сгореть в своих чувствах, лишь бы на секунду ощутить ту каплю торжества, что раньше всегда была рядом с ней, когда она унижала, втаптывала людей и стремительно шла по намеченному пути.
С каждым шагом у нее тяжело что-то в груди, и дыхание давалось особенно трудно. Особняк Томасов сверкал, то и дело с хлопком появились опаздывающие люди, которые, суетясь, стремительно шли по ступенькам, параллельно надевая на лица маски, так как помолвка была совмещена с балом-маскарадом. Из огромных окон особняка лился свет, музыка была настолько громкой, что Лили, стоявшая в тени деревьев, могла отчетливо услышать звуки вальса Шопена, немного покачиваясь в такт этой сводящей с ума музыки.
Лили не спешила. Стояла и чего-то ждала, всматриваясь в величественное здание, а потом, надев черную, обрамленную бархатом маску, которая едва ли закрывала лицо, трансгрессировала, тем самым пропустив охрану, которая стояла настороже. В ту же секунду Лили оказалась прямо перед дверьми, ведущими в зал, и, слегка приоткрыв дверцу, она аккуратно посмотрела во внутрь. Кругом танцевали пары, чуть поодаль стояли люди небольшими группками и весело болтали. Гостей было достаточно, здесь также присутствовали и журналисты, ведь Дин Томас владел "Ежедневным пророком".
Дождавшись, когда вновь заиграла громкая музыка и уже новые пары встали в центр зала, Лили быстро прошмыгнула внутрь, продвигаясь к стене, сильнее сжав руку, которую облачила в перчатку. Страх сковывал легкие, и, несмотря на собственную уверенность, Лили испытывала некоторую панику. Она боялась, что ее черное платье раньше времени привлечет внимание, боялась, что Годрик струсит в последний момент. И чем дольше стояла здесь, окруженная счастливыми лицами, тем сильнее думала о том, как же сильно она не вписывается в здешний антураж.
Но ее никто не замечал. Все были так увеличены будущей невестой, которая, счастливо улыбаясь, посверкивая бриллиантами, то и дело смеялась невпопад. Бекки сидела на кушетке около окна и обмахивала свое потное лицо широким белым веером, то и дело кривя черные брови. Прошло три года, но это тупое выражение лица, казалось, так и не исчезло с несуразной мордашки — напротив, оно как будто усугубилось, что вызвало у Лили презрительную усмешку.
Музыка играла все более торжественная, было понятно, что с минуты на минуты состоится то, ради чего все и пришли — увидеть становление новой элиты, скрепление золотой молодежи, которая оплотом будет стоять за ценность своих родителей. Все это было до того смешно, что Лили поминутно сдерживала смех, наблюдая за Томасом. Годрик стоял почти рядом с Ребеккой, и вид у него был до такого мрачен и тосклив, что она поняла: он не струсит. Он дойдет до конца.
Когда ее взгляд зацепился за Мэри Томас, которая была одета в откровенное бордовое платье, едва доходившее до колен, Лили видела, как поминутно кривит губы Мэри, как ее глаза сверкают хищным блеском и как чувство удовлетворения просачивается сквозь каждую клеточку этого красивого, но такого бездушного лица. «Она совсем не изменилась», — с насмешкой подумалось ей, когда Поттер внимательно вглядывалась в белесые волосы, которые, посверкивая в электрическом свете, напоминали платину.
Широко улыбнувшись, Лили вскинула голову, потому что чувство раздражения накатило на нее волной, и бессмысленно посмотрела в сторону, заметив вдруг мужчину, который стоял в совершенно другом конце зала и чьи глаза сквозь узкие щелки маски почему-то внимательно разглядывали ее.
«Черт», — с опаской подумала Лили, прикинув, что, конечно же, здесь могло быть очень много ее знакомых, и с каждой секундой надежда, что ее не обнаружат, испарялась, оставляя за собой тонкое ощущение страха.
Мужчина смотрел слишком внимательно, и взгляд у него был такой цепкий, такой жесткий, что Лили невольно замерла, чувствуя себя не как обычно: сердце забилось быстро-быстро, и она забыла, как вообще дышать. Ей хотелось подойти ближе, потому что сквозь танцующие пары едва ли можно было понять даже то, какой цвет волос у этого человека, не говоря о чем-то большем, и чем пристальнее она наблюдала, тем сильнее испытывала какую-то дрожь.
Было что-то знакомое в этом темном силуэте и в этом взгляде. Напротив нее стоял мужчина, Лили не сомневалась, и его черная рубашка так не сочеталась с пестрыми цветами вокруг, что она бы усмехнулась иронично: потому что среди всех присутствующих они были единственные в черном.
— Дамы и господа, — весело подняв бокал, пропел Дин Томас, и Лили дернулась, бросив хмурый взгляд на него, по-прежнему ощущая на своем теле этот жесткий прицел. — Все вы, конечно же, знаете, по какому торжеству мы здесь собрались: мой сын, моя гордость и моя самая большая надежда сегодня обручится с очаровательнейшей мисс Ребеккой Берк.
Люди зааплодировали, и Бекки с веселым смехом поднялась с кушетки, подошла к мистеру Томасу и очаровательно улыбнулась. Мэри хлопала громче всех, и ее яркая улыбка была до того ядовитой, что Лили действительно сдерживала себя, чтобы прямо сейчас не сорвать все это торжество. Поттер злилась. Видел Мерлин, ненависть поднималась в ней с каждом секундой, когда Годрик медленно шел к Бекки и, схватив ее за руку, беспомощно оглянулся, пытаясь, наверное отыскать ее.
Веселые, беспечные и такие алчные… едва ли кто-то из присутствующих здесь оценит выходку Лили и захочет встретиться с ней с глазу на глаз, но они все так упивались своим могуществом, будто действительно верили, что власть навсегда у Содружества. И, казалось, они совершенно уверовали в свою безнаказанность.
— Так как никто из присутствующих не может назвать причину, по которой данная помолвка не может состояться, я с гордостью могу сказать…
— Эта помолвка не может быть заключена, — резко и громко проговорила Лили, выйдя в центр зала, и кучки людей, столпившиеся возле пары, резко разошлись, давая тем самым ей проход.
Время уходило сквозь пальцы, а тишина в зале стояла гробовая — даже музыканты, и те перестали играть салонную музыку, замолчав. Лили чувствовала каждый взгляд кожей, но более всего — пристальный и жесткий взгляд мужчины, что теперь стоял за ее спиной и даже не двинулся ближе, чтобы разглядеть помолвленных.
— Кто вы? — протянул Дин Томас, прищурившись, словно пытаясь понять, с кем он вообще говорит. И Лили не стала долго мучить всех, а потому медленно сорвала маску с лица и резко подняла глаза, чувствуя себя словно под прицелом.
Лили видела, как дернулась Бекки, как Мэри, ошалело схватив ту за руку, таращилась на Поттер, словно на приведение, и как в глазах этих вспыхнул огонек ярости. Один только Годрик смотрел на нее, как на спасение, с таким восторгом в глазах, что Лили широко улыбнулась.
Она неспешно двинулась к нему, а потом проговорила беспечно, растягивая гласные:
— Этой помолвки не будет. Потому что Годрик Томас принадлежит мне. — И, подойдя к нему, она резко обвила его шею своими руками, внимательным взглядом посмотрела на застывшую Бекки и Мэри, а потом глаза у Лили сверкнули яростно. — Мы связаны заклинанием.
— Что? — с яростью прорычал Дин, резко дернувшись по направлению к сыну, который стоял к нему спиной. Сердце у Годрика билось гулко-гулко, Лили слышала, как он тяжело дышит, и это доставляло ей неумолимое удовольствие. Однако мистер Томас не сделал и шага, потому что Лили, вытянула руку вперед, будто призывая его остановиться, и Дин подчинился. Настолько велико было его оцепенение и удивление.
Едва коснувшись губами уха Годрика, Лили проговорила громко, сквозь улыбку:
— Годрик, неужели ты не сказал?
Ее губы едва касались его кожи, а потом, резко отстранившись, она вздернула верх рукав черного платья, оголяя черный иероглиф, который заискрился голубым свечением — знак того, что она стояла с тем, с кем была связана.
Дин Томас вздрогнул, распахнув широко глаза, неверяще смотря в глаза Лили, которая, улыбаясь шире, вдруг переместила взгляд на Бекки, которая застыла в двух шагах от нее и в чьих глазах скапливались слезинки. Тишина была гробовая. Казалось, в зале застыло все, и в этой тишине, которая била по перепонкам, Лили прошептала, смотря в зеленые глаза Ребекки Берк:
— Я буду твоим приговором, Бэкки. Запомни это.
В тот же момент, когда раздались громкие возгласы отмеривших журналистов, звук щелкавших камер, она трансгрессировала, прижавшись к Годрику слишком близко, обвив руками его широкие плечи, отчаянно ощущая этот чужой, но будто бы знакомый взгляд. И когда свежий ветерок коснулся ее вспотевшего лица, Лили расхохоталась, отстранившись от замершего Годрика, и, согнувшись, она долго еще смеялась, с упоением вспоминая удивленные лица и свет софитов.
— О Мерлин, ну что за убогое зрелище, — расхохотавшись сильнее, бросила весело Лили, резко подняв глаза на Годрика, который по-прежнему молчал с неверием глядя на нее.
— Спасибо, — наконец пролепетал Годрик, словно не веря, что он был только что похищен с помолвки, а потом тоже рассмеялся.
Вечер приятно обдувал ее холодом, и Лили было абсолютно плевать, что она стоит в легким платье на открытом воздухе — ее переполняла такая радость и веселость, что впору было пуститься в пляс. Настолько поднятое настроение было у нее.
И, насвистев себе «Рондо» Моцарта, Лили присела в комичном реверансе, рассмеявшись сильнее, а потом резко обернулась. Они оказались у самого моста, откуда можно было увидеть Темзу, и Лили, хмыкнув, вдохнула полной грудью, не думая о том, что же ждет ее завтра.
— Сколько наших знакомых было в зале, — весело проговорил Годрик, поравнявшись с ней, с интересом заглядывая в ее глаза. Лили хмыкнула. Какое ей было дело до тех, кто туда пришел? — И как мне теперь оправдаться? — он улыбнулся шире, прикрыв на секунду глаза. Впервые в жизни, наверное, Лили видела, как в этом агрессивном, вечно искаженном недовольством лице была какая-то легкость.
Все складывалось удачно. Фобос вернется к ней, и она сделает все, чтобы он помог ей сбросить Берков с Олимпа. А потом она возьмется за Мэри, Лили выследит все ее повадки и все ее слабые места, она опутает ее жизнь своим вниманием, чтобы потом дождаться момента и уничтожить ее прямо на месте, смачно втоптав в грязь.
Глаза Лили вспыхнули огоньком предвкушения. О до чего живой она чувствовала себя сейчас!
— Малфой тоже был на помолвке. Отец специально его пригласил, чтобы показать крепость Содружества, — вдруг резко бросил Годрик и упрямо посмотрел ей в глаза. — Но весь вечер он простоял в сторонке и ничего не сказал… а отец так хотел, чтобы он сорвался.
Замерев, Лили распахнула широко глаза, опять почувствовав, как забилось сердце, как дыхания опять стало не хватать. Мужчина с цепким, жестким взглядом… «Мерлин, как я могла не догадаться?» — подумалось ей, и Лили, скрежетнув зубами, с силой сжала перила моста.
Злость потупляла радость. Скорпиус Малфой. Чертов сукин сын. Он видел ее, он первым заметил ее… значит, весь этот спектакль… Мотнув головой, Лили резко повернулась, взглянув на бушующую гладь воды.
«Завтра суббота, — вторило сознание. — Завтра он придет к твоему отцу, забыла?»
Да. Завтра она вновь увидит его, наконец, без маски и сможет взглянуть в эти серые глаза. Но как? Как она будет вести себя? Страх обуял Лили. Ей хотелось и не хотелось видеть его одновременно, и, лишь вспоминая этот тяжелый взгляд, который, казалось, не менялся с годами, Лили чувствовала трепет и одновременно дрожь.
Потому что самым главным соперником для нее всегда был Скорпиус Малфой. И месть для него должна была быть грандиозной. Она обязана отплатить ему за все, что испытывала: и в первую очередь — за эти странные, непонятные, такие сильные и ненужные чувства, спрятанные так глубоко, что порой Лили действительно забывала, что на самом деле она испытывала к нему.
Лили проснулась из-за патронуса в виде волка, который, пройдя сквозь нее, обдал ее лютым холодом и тотчас исчез в темноте, громко проговорив:
— Лили, срочно ко мне. Это Асторат.
Поежившись, Лили недовольно посмотрела в темноту и тяжело вздохнула. Со вчерашнего дня она чувствовала себя разбитой, и тот факт, что сегодня была суббота, не приносил облегчения, а напротив, лишь сильнее напрягал Лили. Ей хотелось сбежать из дома, желательно на весь день, поэтому патронус Астората показался ей даром небес.
Это не был побег. Просто что-то внутри Лили отчаянно сопротивлялось этой встрече: что-то внутри нее боялось, что стоит лишь посмотреть в эти серые, до боли знакомые глаза, как можно оставить мысли о мести. И Лили не нравились такие едва ощутимые предположения, потому что тогда выходило, что весь ее гениальный план изначально был ненужным и пустым, ведь можно было просто взять и простить.
«Не обольщайся, Лили Поттер. Ты озлобленная на мир сука, кого ты собралась прощать?» — подумалось ей, и, хищно усмехнувшись, она быстро стала собираться.
Астората нельзя было игнорировать. В конце концов, у Лили не было никакой уверенности в дальнейших действиях Томасов, поэтому ей как никогда нужна была информация. А желательно — неоспоримое доказательство ее правоты в виде какой-нибудь бумажной подоплеки.
Она трансгрессировала прямо к лесу, окинула его мрачным взглядом, вспомнив о своих склянках, закопанных в земле, а потом быстрым шагом направилась прямиком к старику. Больше всего ее удивило то, что он не лежал, как обычно, в своей комнате, а, опираясь о дверь, внимательно следил за каждым ее торопливым шагом, словно только и ожидая ее. В какой-то момент она отчаянно стала вспоминать, не совершила ли какой-нибудь ошибки, но вглядываясь в это морщинистое лицо, Лили понимала, что дело не в ней. Что-то тревожило старика.
Когда она поравнялась с ним, с гордой ухмылкой выдержав его напряженный взгляд, Лили почувствовала странную нервозность. В конце концов, Берк никогда не был ее полноправной игрушкой — таким человеком, как Асторат, невозможно было управлять, это он был вершителем судеб с большим багажом.
— Как же я ошибался, — с какой-то ироничной улыбкой протянул Асторат, прищурив глаза. — Милая, зачем ты только написала ему письмо?
Лили удивленно вскинула брови, не совсем понимая, о чем речь, и, видимо, это отразилось в ее лице, потому что Асторат, прищурившись, спокойно проговорил:
— Только что ко мне пожаловал мой сын. Впервые за двенадцать лет я увидел этого предателя перед собой, а не его доверенных лиц, — он скривился, сжав с силой ручку двери, но его ослабленные руки не долго могли выдержать такое напряжение, поэтому уже через минуту Асторат, шикнув, ослабил хватку. — Он пришел с Фобосом. Я думал, что мой внук настоящий наследник… я ошибся. Оказывается, предателю известно, как я ловко обвел его с наследством.
Он замолчал, и заинтригованная Лили, прикусив нижнюю губу, вдруг резко схватила его за руку, потому что каким-то шестым чувством поняла, что он сейчас упадет. Придерживая его старческое тело, она аккуратно усадила Астората на лавку, тут же примостившись рядом, боясь пропустить даже одно-единственное слово. Переводя дыхание, немного сопя, Берк с издевкой кривил губы, смотря куда-то сквозь себя, и с каждой секундой Лили ощущала, как нетерпение и дикий интерес охватывали ее сознание.
— Они требовали документы… понимаешь ли, до моей смерти я по-прежнему остаюсь полноправным хозяином этой чертовой лавки. И пока я жив, они не могут изменить мое завещание, вот поэтому им нужна эта бумажка. С помощью нее можно было запросто лишить меня единственного козыря — без нее я не смогу давить на своего сына.
— Что это? — с интересом протянула Лили, приблизившись к нему ближе, даже замерев.
— Дарственная бумага на имя Фобоса. Только получив ее, он станет настоящим хозяином, но…
Он опять запнулся, нахмурившись, и эта пауза в отличие от прошлой была долгой. Или так только казалось взбудораженной Лили, которая, слегка ерзая на лавке, смотрела на голый лес, прикусив губу. «Вот бы получить эту бумажку», — подумалось ей, и она усмехнулась своим мыслям. Если бы Лили получила дарственную бумагу, она бы предала огласке этот документ, и тогда Томасы навсегда бы отвернулись от Берков. Право, у нее не было нужды вновь восстанавливать лавку, все, чего ей хотелось, — навсегда унизить Берк, опустить ее так глубоко на дно, чтобы она никогда не выбралась.
— Предатель в бешенстве, — вдруг резко проговорил Асторат, и Лили вскинула голову, внимательно поглядев на него. — Помолвка Бекки сорвалась… твоих рук дело?
Прищурившись, он усмехнулся, видя, как едва качнула головой Лили, как ее глаза сверкнули азартным блеском. Ему определенно нравился ее настрой.
— И ты написала Фобосу. Он вместе с отцом сегодня пришел ко мне, даже попытался прорваться в сознание, чтобы найти эту бумажку, но… какие наивные, Мерлин их побери, я прожил столько лет, что никогда не держу воспоминаний в голове.
Слегка рассмеявшись, Берк качнулся, и Лили была вынуждена схватить его за надплечье, чтобы он не упал. Постепенно смех перешел в кашель, и, когда Асторат уже почти задыхался, то резко схватил Лили за руку и сдавил ее с такой силой, что Поттер бы очень удивилась, если бы не была так взбудоражена.
— Он предал меня. Мой внук — моя надежда — предал меня! — Его глаза с исступлением смотрели на нее, и она видела в этих фиолетовых, таких знакомых глазах столько отчаянья, что почти захлебнулась им, если бы ее не переполняло то же самое, убогое чувство. — Я мечтал, что он отомстит ему… за меня, за свою мать, хотя бы за себя! Но что я получил? На пороге смерти вдруг осознал, что я всегда видел в нем того, кем он никогда не был.
Сильнее сдавив ее руку, Асторат тяжело вздохнул и улыбнулся.
— Ты им мстишь. В твоих глазах я вот уже который год я вижу сплошную ненависть, Лили Поттер. Именно это мне и понравилось тогда: так смотрят лишь те, кто готов дойти до конца. Даже если конец — это чья-то смерть. Скажи мне, как сильно ты ненавидишь Ребекку Берк? Что ты сделаешь с ней? Что ты сделала уже?
— Сначала я разорвала ее помолвку с человеком, в которого она влюблена еще с Хогвартса, — чеканя слоги, протянула Лили, с силой сжав его ладонь, и глаза ее сверкнули таким диким блеском, что Асторат улыбнулся еще шире. — Жалкая Бекки Берк была моей жертвой на протяжении всего Хогвартса. И когда лишь однажды у нее получилось потеснить меня, она подумала, что я оставлю ее, забуду все и никогда не приду за отмщением.
При одних лишь воспоминаниях о мерзкой улыбке Ребекки, у Лили свело от ненависти скулы, и она, насыщаясь внутренней ненависть, говорила не просто с запалом, а с самым настоящим фанатизмом:
— Ваша внучка — идиотка. И она поплатится за свою недальновидность. Потому что дальше, если я получу этот документ, я сделаю так, что она и ее отец будут навсегда опозорены. Они лишатся протекции, и тогда, как и все наследники Слизерина, или чистокровных семей, или Пожирателей, они окажутся на дне. Откуда не выбираются.
Лили сглотнула, расширив глаза, потому что перед глазами мелькнуло очередное воспоминание, заставившее ее сердце биться дико. Да, именно так ей когда-то сказал Скорпиус. Со дна не выбираются. И Поттер теперь знала это, как никто иной. Теперь все слова Малфоя были не простыми предостережениями, они были ее опытом.
Асторат улыбнулся. А потом, пошарив левой рукой под мантией, он протянул ей слегка дрожащими пальцами старый, помятый пергамент, и Лили, не отдавая себе отчета, выхватила его быстрым, взволнованным движением, с некоторым восхищением посмотрев на старика.
— Смотри, Лили Поттер, ты никогда не должна сворачивать с своего пути, — кивнув головой, он прищурился. — Ты сама выбрала свою судьбу, и если ты предашь ее, то будешь никем.
Отцепив свою руку, Лили с волнением раскрыла пергамент и увидела вдруг, что в начале листа было вычеркнуто имя Фобоса Берка, а совсем рядом красивым курсивом было выведено ее. Лили Луна Поттер. С неверием она поглядела на Астората, и сердце ее забилось быстро-быстро. Она не знала, что и думать и как реагировать. Все, что могла из себя выдавить Поттер, было жалкой благодарностью, которую унес ветер легким порывом.
— Когда-то я был таким же, как и ты. Я тоже выбрал путь мести, я мстил своей жене и довел ее до смерти, — говоря это, он не мигал и не улыбался, но какое-то хищное выражение было в его выражение. — Жалею ли я об этом? Да. Но выбрал бы я другой путь? Никогда. Потому что те, кто предал нас, не заслуживают прощения. Они должны страдать. Именно поэтому я делаю это: отомсти хоть ты за меня.
— Но ваш внук… неужели вы не боитесь?
— Что ты навредишь ему? — рассмеявшись, он слегка качнул головой. — Фобос не дурак. Как только он поймет, что все теперь у тебя, он встанет на твою сторону. Этот негодник всегда лишь там, где выгодно. Он будет твоим самым верным соратником… до тех пор, пока ты не потеряешь значимость и силу. Так было со мной, знаешь ли. Никому не сдался дряхлый старик, кроме, разве что, его завещания.
Улыбка на его лице была до того отчаянная и полная всякого рода сомнений, что Лили, не мешкаясь, кивнула головой на прощание и стремительно покинула пределы поместья. На самом деле, она боялась, что он передумает, что, когда волна эмоций пройдет, Асторат осознает всю непрочность своего поступка и попытается все вернуть обратно. Могла ли она это допустить? Что ж, пожалуй, ради этого помятого листка она могла искалечить, уничтожить любого.
Лили смеялась, когда, облокотившись о каменную стену дома, который был совсем рядом с Гриммо-12, запрокинула голову вверх, чтобы видеть ярко-голубое безоблачное небо. Хохот был до того истеричным, что она все пыталась его унять — тщетно, что-то внутри нее так ликовало, что, казалось, еще немного, и от переизбытка эмоций она потеряет если не сознание, то свое хладнокровие. Подол черной мантии взметнулся ввысь, когда Лили бессмысленно посмотрела себе под ноги, прижимая к груди пергамент, совершенно не веря, что все закончилось так просто. Поверить только. Фобос и Асторат Берк действительно помогли ей, о Мерлин, как же теперь она была рада, что познакомилась с ними еще тогда, в унылом июле.
Теперь Бекки не спастись, Лили была до того решительна и до того отчаянна, что ей было абсолютно плевать на любые последствия: у нее никогда не было будущего, так какой был смысл думать о нем? Даже если ее действия навредят семье, Лили было плевать — хотя бы потому, что была уверена, просто так ее никто не сможет прижать к стенке.
Когда, свернув по направлению к своему дому, Лили увидела стоящего напротив входа Фобоса, она даже не удивилась. Она предполагала нечто такое, в конце концов, Лили прекрасно знала, что он придет за ней. И словно почувствовав ее взгляд, Берк резко повернулся и посмотрел на нее мрачным, не предвещающим ничего хорошего взором.
Он шел медленно, цокая каблуком по набитой тишине проспекту, и с каждым его шагом улыбка на ее лице становилась все шире. Она знала, как нравилось ему ее злорадство, широченная, издевательская улыбка, и не могла ничего с собой поделать: Лили до ужаса хотелось смеяться.
— Приветствую, мистер Берк, — очаровательно бросила она, слегка изогнув бровь, подметив, что в глазах его плясали чертята.
— Маленькая, рыжая стерва, — с некоторой издевкой незамедлительно ответил он. — Воспользовалась нестабильностью старика и выудила информацию? В твоем духе, Поттер.
«О, так ты ни черта не знаешь», — улыбнувшись сильнее, подумала Лили, внимательно изучая его лицо. Видимо, она была права — то, что Берк отдал ей лавку, было всплеском эмоций, о которых, возможно, позже он пожалеет. А сейчас? Лили усмехнулась, перекинув тяжелые волосы за плечи.
— Быстро же ты примчался.
— Не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за твоими занятными манипуляциями, — со смешком ответил Фобос, слегка поклонившись. — Однако ничего не выйдет, окстись, Лили, у тебя ничего, кроме слов старика при смерти. Как именно ты собираешься добить этим Бекки?
Слегка склонив голову, Лили, не сдержавшись, рассмеялась коротко, видя, как на секунду некоторое сомнение промелькнуло в его глазах, а потом, элегантно вскинув руку, в которой между фалангами пальцев был закреплен пергамент, она очаровательно протянула:
— Не смеши, Берк. Ты же знаешь. Когда я чего-то сильно хочу, сама судьба мне благоволит. Особенно когда этой суке известно, что путь мой прямиком в бездну.
Он дернулся, и глаза его налились такой необузданной яростью, что через секунду Фобос резко схватил ее за горло, сжав пальцы с такой силой, что Лили бы, будь она нормальной и милой девочкой, точно бы попыталась отбиться. Но вместо этого, расхохотавшись, она гордо вскинула голову и посмотрела на него в упор глазами, в которых не было ничего, кроме ненависти.
— Что? Убьешь меня прямо напротив окон моего дома? Мой папочка сотрет тебя в порошок, тебе ли об этом не знать, Берк? — издевательски тянула Лили, улыбаясь все больше.
— Ну ты и сука, Поттер, — сжав пальцы сильнее, через секунду Фобос резко разжал их и, переводя взгляд то на нее, то на пергамент в руке, с некоторой злобой выплюнул: — Можно сказать, что я не ожидал этого. Насколько же глубоко ты запала старику…
— Твой прокол, Берк, — холодно ответила Лили, приблизившись к нему на шаг ближе, и на лице ее теперь не было и намека на веселость или улыбку. — Если бы ты уделял ему больше внимания, то тогда он бы не переписал лавку на меня…
— Что? Он передал ее тебе? — неверяще протянул Фобос. Он выглядел настолько ошарашенным, что Лили хмыкнула тихо, в кулак, а потом, откинув волосы за плечи, скрестила руки на груди и внимательно посмотрела на него. Медленным движением раскрыв пергамент, Лили приблизила его к лицу Фобоса, чтобы он увидел свое перечеркнутое имя и записанное поверх него ее.
Лицо Берка за секунду стало нечитаемо безэмоциональным, казалось, он даже побледнел пуще прежнего, из-за чего брови Лили слегка выгнулись, как бы спрашивая: «И это вся твоя реакция?»
На самом деле, она не ненавидела Берка. Более того, можно было сказать, что она по-прежнему относилась к нему с некоторой симпатией: Лили видела в нем союзника, а не соперника, оттого все принимало несколько удручающий оборот. Терять его ей явно не хотелось.
— Пойдем, нечего здесь стоять.
— И куда же мы пойдем? — сделав акцент на «мы» с издевкой бросил Фобос, и по его напряженному лицу можно было понять, что он отчаянно пытается понять, что ему выгоднее предпринять. Да. Пожалуй они были слишком схожи, чтобы Лили не понимала, о чем думает он сейчас.
— Казино. Мне кажется, давно мы не играли в покер.
Не дав ему опомниться, Лили быстро подошла, схватила его за рукав и быстро трансгрессировала. Можно было сказать, что Лили делала это по большей части для того, чтобы сбежать прочь от дома, ведь она понимала, что не готова встретить его вновь, а собрание, судя по всему, всегда проходило в обед, поэтому… зайди Лили сейчас в дом, она бы непременно наткнулась на них. Людей из ее прошлого.
Когда очертания приняли формы, Лили улыбнулась непринужденно и потянула все еще удивленного Берка за собой. Ей хотелось разрядить обстановку, хотелось все еще удержать их отношения на отметке, когда они окончательно не превратились в врагов. Ведь с Берком было так легко и понятно, словно они были единым целым с едиными мыслями, ей действительно не хотелось ссориться с ним, но… что она могла поделать, когда именно на его несчастии можно было построить своды своей мести?
Плюхнувшись напротив него, Лили молчаливо уставилась в его лицо. Вокруг стоял сигаретный дым, люди весело хохотали, и смех этот по-настоящему резал ей слух. Салонная музыка, дешевая и вульгарная, лилась плавно и слегка надоедливо, и Лили, пытавшаяся абстрагироваться от всего и сконцентрироваться только на его лице, начинала жалеть, что привела его сюда.
— Мерлин, — наконец протянул Фобос, резко достав портсигар, а потом, вытащив сделанную им же самокрутку, слегка закурил, распространяя по всему залу аромат полыни. Лили вдохнула полной грудью, и тяжелый вздох сорвался с ее губ, настолько в момент ей стало хорошо. — Убил бы тебя, Поттер, да не могу.
— Что, привязался? — насмешливо вскинув брови, протянула Лили, легонько перекинув ногу на ногу, отчего подол ее короткого платья натянулся, слегка обнажая стройные бедра, вызывая у Берка ленивую усмешку. — Давай сыграем, ну!
— Что ставишь? — устало бросил он, откинувшись о спинку стула, глубоко затягиваясь сигаретой.
Лили криво улыбнулась. А потом, достав пергамент, безразлично кинула его прямо в центр стола, вызывая у Берка новый приступ удивления, который отпечатался в его глаза и в приподнятой брови. Только через секунду Фобос расхохотался, сверкнув белыми зубами, и бросил слишком незаинтересованно, явно наигранно:
— Поттер, да ты просто сумасшедшая.
— О да, мистер Берк, я определенно чокнутая. Разве не в этом мое очарование?
Ответом ей была усмешка. Лили не боялась, нет, страха не было, был лишь азарт и инстинкты, которые шептали ей на ухо нужные действия. Лили Поттер была игроком, который научился ловко определять эмоции людей, сидевших напротив. Годы лицемерия, постоянные попытки быть кем-то другим, — все это сделало из Лили умелого манипулятора, который вырос до того, что мог сразиться с собственным учителем.
Фобос был безэмоциональным, он сидел в расслабленной позе, и ничто не могло выдать его. Ничто. Кроме рук, подушечек пальцев, которые иногда отстукивали по столу. Он-то, как раз, и боялся — ему хотелось выиграть всеми остатками долбаной души, когда Лили терять было нечего. Ей было плевать.
Лили улыбнулась, когда руки аккуратным движением вытаскивали карту за картой и выкладывали их на столе.
— Стрит флэш, — бросила она, не моргнув, замечая, как на секунду напряглись плечи Берка. Что ж, он уже проиграл — тогда, когда вмешал в игру желание победить.
Бросив карты на стол, Фобос резко расстегнул первые пуговицы рубашки и, сильнее затянувшись, в упор посмотрел на нее, не моргая, не пытаясь смягчить свое грозное выражение лица.
— Научил же, — тихо протянул он, а потом, встав со стула, взял его за спинку и отнес к Лили, приземлившись рядом. — Мои поздравления, Поттер.
— Меня поздравлять не с чем. Дорога, по которой я иду, соткана из моих страданий, Берк, — резко огрызнулась она, посмотрев на него исподлобья.
— А моя, думаешь, легче? — тут же ответил он, слегка повернув голову. Минуты тянулись как-то слишком медленно, и Лили, прикусив губу, с некоторым напряжением вдруг схватила его за руку и выдернув его самокрутку, чтобы потом, затянувшись ею, легонько выдохнуть дым Фобосу прямо в лицо. — Я тебе этого никогда не забуду, Лили Поттер, понимаешь?
Она затянулась сильнее, а потом, улыбнувшись криво, сказала почти безразлично:
— Что ж, тогда давай хотя бы сегодня по старой памяти пропустим стаканчик другой виски и нагнем всех этих недоигроков?
Когда Лили допивала второй бокал с виски, она вдруг почувствовала неимоверную легкость. Смеясь вместе с Фобосом, они играли с кем придется, вернее, играла Лили, а рядом с ней сидел он, то и дело науськивая ее, опаляя теплым дыхание ее ухо. Ей было так весело, что она без малейших угрызений совести непроизвольно придвигалась ближе к Фобосу, млела от его касаний до своей руки, то и дело выхватывая у него самокрутку.
Ей было очень весело. Сразу вспомнилась лихая Германия, и Лили, почувствовав тяжелую руку на своем колене, лишь хмыкнула, разразившись еще одним приступом смеха. В момент, когда алкоголь расслаблял ее, Лили даже хотелось вернуться домой, подойти к отцу, чтобы тот, обняв ее, сказал Лили, что она молодец. В такие моменты она могла даже написать дяде Чарли и спросить его, как дела у него в Египте. Да. Наверное, Лили могла бы даже спокойно поболтать с Пруденс и посмеяться над ерундой вместе с Альбусом, попутно подтрунивая над Джеймсом, который в ответ лишь зальется красной краской.
Как жаль только, что в такие моменты рядом с ней был только Фобос Берк, который беззастенчиво поглаживал ее ногу, то и дело скользя верх и всякое желание Лили пойти к семье испарялось под этими жаркими прикосновениями.
Когда она выиграла уже в девятый раз, на нее накатила скука, а мужчины, мрачно глядевшие на кучу золота подле Лили, не хотели более играть с ней.
— Мерлин, англичане еще глупее, чем немцы, — презрительно протянула Лили, нагнувшись к Фобосу, в который раз затянувшись его папироской. — Какой вообще идиот будет все ставить на кон?
— Тебе ли недооценивать силу отчаяния, дорогая, — не мешкая проговорил Фобос, ухмыльнувшись, слегка крутанув бокал в своих руках. — Их беда лишь в том, что они действительно хотят выиграть.
Присвистнув, Лили посмотрела на него внимательно, но взгляд все не хотел фокусироваться. Проведя рукой по юбке платья, она ощутила небольшой карман, в котором лежал заветный пергамент. Ей хотелось засмеяться хотя бы по одной причине: почему Фобос, зная это золотое правило азарта, сам стал рабом желания? Почему он так отчаянно хотел выиграть лавку обратно? Неужели лишь для того, чтобы быть по-прежнему в этом обществе?
— Мне не хотелось, чтобы все так вышло, — неловко протянула Лили, по-кошачьи посмотрев на него. Кажется, Фобос на секунду поверил ей, но потом злая насмешка заволокла фиолетовую синеву. — Если бы ты только не был ее братом и если бы ты так не держался за это общество, все было бы проще.
— Неправильно, — с нажимом ответил Фобос, стиснув ее руку в своей ладони, поглаживая фаланги пальцев, тем самым вызывая у нее дрожь. — Если бы ты не была мстительной стервой, живущей, похоже, только ради падения других, все было бы проще. Именно так, Лили. Во всем лишь твоя вина.
— А раньше тебя это забавляло… то, как я ломала судьбы людей, — кривая улыбка повисла на устах, и Лили, дернув на себя руку, с злобой проговорила: — Ты всегда был первым зрителем. Но как же все меняется, когда ты сам становишься невольной игрушкой: о как нехорошо, Берк. Кажется, у кого-то двойные стандарты.
Фыркнув, Берк резко отвернулся от нее, и Лили, бессмысленно посмотрев на пустой стул напротив нее, улыбнулась сильнее, немного даже пьяно. Когда она училась в Хогвартсе, то на любой вечеринке лишь притворялась, что пьяна: на самом деле, она всегда была самой трезвой и использовала это для того, чтобы выуживать из полупьяных однокурсников нужную информацию. Но с прошествием годов эта привычка исчезла, оставив после себя поглощающую любовь к крепкому алкоголю и темномагическим сигаретам — ей нравилось чувство расслабления и легкости, которые ей дарили только увеселение. И было даже плевать, что в такие моменты слова, которые тщательно охранялись в трезвом состояние, прорывались наружу.
— Ну? Кто-то будет играть со мной? — громко спросила Лили, вскинув верх руку, ловя на себе взгляд десятки таких же полупьяных волшебников.
О, как же весело ей было, как же хотелось Лили вскочить с места и закружиться в глупом танце хотя бы с Фобосом. Но вместо этого, вдыхая дым, придерживая в руке стакан с черной жидкостью, она вновь и вновь играла просто так. Потехи ради.
Волшебники, с сомнением поглядев на нее, лишь неловок махнули головой, и, когда Лили казалось, что ее вечернее рандеву в казино, по всей видимости, заканчивается, она услышала уверенный, громкий, хорошо поставленный голос:
— Я.
Лили замерла. А потом, словно громом пораженная, подняла медленно голову и увидела его. Скорпиуса Малфоя, который стоял, прислонившись к стене и внимательно смотрел на нее. Что-то дрогнуло в ней, и ярость такой волной захлестнула Лили, что, вцепившись в край стола, она скрежетнула зубами, сжав плотно губы. Сердце, предатель, билось слишком быстро, и Лили боялась, что рядом сидевший Фобос, чья рука все еще покоилась на ее колене, услышит этот отчаянный бой в груди.
Внутренне Лили готова была вскочить с места и наброситься на Малфоя, располосовать ему все лицо, а потом наслаждаться его болью. Но она не могла дать себе слабину — в конце концов, Фобос был по-прежнему рядом с ней и ему-то не стоило знать, кем именно был для нее Скорпиус Малфой.
И Малфой видел, наверное, как внутри нее что-то ломается, поэтому лениво оттолкнулся от стены и, громко скрежетнув ножкой стула, отодвинул его и уселся прямо напротив, внимательно, даже как-то жадно разглядывая ее лицо. А потом его глаза переметнулись к Фобосу, который, похоже, не чувствовал никакого напряжения, лишь улыбался и равнодушно оглядывался по сторонам. И Лили могла поклясться, что на секунду глаза у Скорпиуса мрачно сузились, однако тут же он вновь перевел на нее свой взгляд, и Лили, стиснув между пальцев папироску, улыбнулась самой кривой и презрительной улыбкой на свете, стараясь контролировать каждый свой жест.
— Простите, сэр, — протянув гласные, ответила Лили, очаровательно захлопав глазами, выдувая с каждым словом новый порыв сигаретного дыма.
Малфой склонил голову, и небрежная усмешка проскользила по его губам, когда в глазах, казалось, плясали чертята. Он совсем не изменился, и что-то внутри нее опять вздрогнуло: потому что взгляд его хоть и был жесток, но по-прежнему источал ту юношескую безмятежность, которая так успокаивала ее.
— Сомневаюсь, что вы сможете предложить мне крупную сумму, — вкладывая в каждое свое слово новую порцию яда, тянула Лили, сильнее стискивая самокрутку, из-за чего бумага мялась, а искорки, слетая с самого края, слегка обжигали подушечки пальцев. — Известно ведь, что у представителей изгнанных семейств не осталось лишних сбережений. А я не играю просто так.
— Деньги? — иронично усмехнувшись, незамедлительно ответил Скорпиус, а потом, оперевшись о стол, он без единой эмоции в голосе бросил: — Но я не собираюсь играть на деньги. Мне нужно лишь желание.
— Что? — вмешался Фобос, и Лили, позабывшая о нем, едва вздрогнула, а потом, аккуратно схватив его за руку, которая все еще лежала на ее колене, легонько сжала ее, из-за чего Берк посмотрел на нее в некотором недоумении.
Скорпиус, заметив их сцепленные руки, презрительно вскинул бровь, опять посмотрев на Лили, и та, сглотнув, попытавшись спрятать внутреннее раздражение, прошептала, словно кошка, готовая к нападению:
— И чего же вы хотите?
— О, — протянул Скорпиус, и улыбка его стала шире, но ни единой эмоции невозможно было прочесть в этом лице: — Всего лишь вас этой ночью.
С яростью хмыкнув, Лили резко встала из-за стола, и, тяжело вздохнув, с ненавистью посмотрела на него, ловя лишь новую усмешку. Ее грудь вздымалась от частого дыхания, а внутри, видел Мерлин, все плавилось от злобы, которая пыталась потушить то странное нетерпение и тот странный азарт, который вдруг проснулся внутри нее. Папироска выпала из разжатых пальцев, и Лили, скрежетнув зубами, силилась держать себя в руках, но с каждой секундой это становилось все труднее, потому что этот жесткий взгляд, которым он оглядывал ее фигуру, вызывал целый табун мурашек и желание сыграть с ним в эту игру.
— Много хотите, мистер, — спокойно бросил Фобос, тоже поднявшись. Он явно был раздражен поведением собеседника, Лили видела это по тому, как дернулся его кадык. — Вы, видимо, перепутали заведения, идите лучше в бордель.
— Но вы не так меня поняли, — иронично усмехаясь, продолжал Скорпиус, расслабленно положив руку на подлокотник, словно ничто и ничего его не волновало. — Я не имел ничего из того, что могло бы хоть как-то дискредитировать столь очаровательную ведьму. — Лили вздрогнула, нервно сглотнув, и, решительно развернувшись, она уже хотела было пойти прочь, как вдруг он резко произнес: — Могу даже заключить Непреложный обет. Что скажете, мисс? — поймав ее полный ярости и ненависти взгляд, он тут же добавил: — О, кажется, вы имели не самый приятный опыт в данном деле. Но я могу пообещать, что все, что будет между нами, останется в тайне, и я никому не смогу ничего рассказать.
Она замерла, сжав сильнее нужного пальцы в кулак, испытывая такую крышесносящую ярость, что начинала даже бояться себя. Его спокойствие, расслабленность, безмятежность — это так бесило, потому что у Лили не было ничего из этого, и как смел он, человек, сломавший ее жизнь, так беспечно и весело ухмыляться, опалять ее жарким взглядом, которым он одаривал ее иногда в Хогвартсе тогда, когда они были совершенно одни.
И чем больше она смотрела в эти знакомые серые глаза, тем сильнее злобная улыбка лезла к ней на губы и тем сильнее ей хотелось броситься в омут. Чертов Малфой. Манипулятор и провокатор, он совершенно не изменился за эти три года, разве что стал еще более мужественным и уверенным в себе.
— Мерлин, да у вас явно проблемы, — с насмешкой сказал Фобос, схватив Лили за руку, — приходите лучше в бордель. Я как раз являюсь владельцем парочки, поэтому обращайтесь, — и, посмотрев на Лили, которая все это время неотрывно следила за Малфоем, что отвечал ей тем же, — слегка дернул ее. — Пойдем, Лили.
— Нет, — резко сказала она, и глаза ее полыхнули не добрым огоньком. Дернув свою руку, тем самым освобождаясь, Лили решительно вскинула голову. — Я сыграю с вами. Обойдемся без Непреложного обета, я в общем-то буду не против остаться с вами этой ночью, — она склонилась элегантно, из-за чего подол ее платья немного приподнялся, демонстрируя длинные стройные ноги. Приподняв бровь, Скорпиус холодно усмехнулся, а потом он положил правую руку на стол, слегка слоняясь ближе к ней. — Как бы вы сами не пожалели потом о своем желании. Ведь если выиграю я, — улыбка стала шире, — вам придется заплатить. И уж точно не деньгами.
Она села обратно, и, посмотрев на Фобоса, который в недоумении поглядел на нее в ответ, с азартом усмехнулась. И вид ее был столь решительным, что Берк, не решаясь спорить, присел обратно, шепнув ей на ухо:
— Ты сегодня сама не своя, Лили. Что с тобой? И ты знаешь его?
Но она промолчала, наблюдая, как мальчик на побегушках тасует карты, а потом, раскладывая их, призвал к игре. Лили не смотрела в свои карты и не выражала ни единой эмоции, внимательно наблюдая за Скорпиусом, который делал то же самое. Сердце у Лили бешено билось, и иногда она ловила себя на мысли, что совсем не против проиграть… это были странные чувства — с одной стороны, ее распирала ненависть, но, с другой стороны, она испытывала непонятное для себя возбуждение, которое сладким томлением отдавалось внизу живота.
Да. Лили Поттер была абсолютно точно сумасшедшей, иначе она не могла объяснить, почему испытывала такое странное вожделение к своему врагу, к человеку, ради мести к которому она и жила все эти долгие, безликие годы.
Серые глаза пронзали ее с некоторым интересом, словно Малфой пытался понять, что именно изменилось в той гриффиндорке Лили, которую он когда-то знал. Взгляд его медленно скользил по чертам лица, а потом спускался ниже, к небольшому вырезу на груди и спрятанным за длинными рукавами рукам. Лили чувствовала его скользящий взгляд, и вместо такой нужной ненависти испытывала точно такой же интерес. Что было с ним в течение этих лет? Где теперь Мадлен? И… поженились ли они?
«Глупая-глупая Лили Поттер, — смеялось сознание, и Лили, криво усмехнувшись, почувствовала горечь во рту, — Малфой все это время был счастлив. У него семья, политическая карьера и будущее. Он забрал это у тебя, а ты все еще млеешь перед ним, как последняя идиотка».
Почувствовав сигаретный дым, она посмотрела на мрачного Фобоса, который, то и дело поглядывая то на ее карты, то на стол, то на Скорпиуса, а потом раздраженно хмурил брови, словно ему совершенно не нравилось то, что происходило. Не сдержавшись, она резко выхватила самокрутку из его рук, получив надменный смешок от Фобоса, и глубоко затянулась, пытаясь унять волнение и дрожь.
— Опять за свое? — с насмешкой спросил Фобос, и Лили, очаровательно подмигнув ему, тут же перевела свой взгляд на Скорпиуса, который задумчиво наблюдал за ними все это время.
Выдохнув дым в его сторону, Лили криво усмехнулась, а потом развязно бросила, чувствуя странный триумф.
— Стрит-флеш, — улыбка ее стала шире. Эта была ее любимая комбинация, которая почти всегда гарантировала успех, и сейчас, чувствуя странный азарт, Лили невольно облизнула нижнюю губу, задумавшись, что именно она сделает с Малфоем: заставит его сделать нечто порочащее его репутацию или… на секунду Лили стало жарко от собственных мыслей, и она, нервозно перекинув ногу на ногу, откинула волосы за спину, начиная нешуточно ненавидеть уже себя. Почему, прежде чем окончательно уничтожить его, ей так хотелось закончить то, что было ею же прервано еще тогда, в Выручай-комнате.
— Роял-флеш, — с усмешкой, ленивой и безразличной, протянул Скорпиус, бросив карты на стол.
Лили сглотнула. Сигаретный дым застрял где-то в легких, и она прикрыла на секунду глаза. Да. Глупая Лили Поттер. Ведь в этот раз ей так хотелось выиграть, не поэтому ли судьба сделала все, чтобы ей помешать?
Или… не хотелось? Может, она сама хотела проиграть?
— Ну что ж, мисс, пойдемте? — встав с места, Скорпиус поравнялся с Лили и протянул ей свою ладонь. Она медлила, зачарованно наблюдая за Скорпиусом, ощущая то странное волнение, которое опутывало ее всегда, стоило ему только оказаться рядом. Лили боялась. Но боялась она себя, потому что отомстить — это дело десятое, главным было донести это желание мстить до самого конца.
— Да никуда она с вами не пойдет, — тут же ощетинился Фобос, также встав с места, и Лили могла поклясться, что увидела, как искорка раздражения промелькнула в серых глазах, сделав их на полтона темнее. — Это вообще незаконно.
— А что есть закон в этом государстве? — иронично протянул Скорпиус, и тут же посмотрел в упор на Лили, по-прежнему держа свою руку. — Ну же, не разочаровывайте меня. Гриффиндорцы обычно явно решительней и храбрее.
Прикусив губу, Лили опять затянулась, а потом, не слушая Фобоса, встала, игнорируя руку Скорпиуса, и, поравнявшись, холодно проговорила:
— Да, гриффиндорцы храбры. Только я не из этого факультета.
— Да что вы? — откровенно потешаясь, незамедлительно проговорил Малфой, убрав свою руку. — Помнится, раньше вы были другого мнения.
Прикрыв глаза, Лили, бросив быстрый взгляд на Фобоса, который несколько ошалело смотрел на них, развернулась и пошла к выходу, захватив по пути свое пальто.
Она втягивала все больше сигаретного дыма, потому что какая-то странная нервозность напала на нее, когда Скорпиус, открыв дверь, жестом пригласил ее пройти на улицу, что она и сделала, сжимая сильнее нужного самокрутку между пальцев. Холод был почти не ощутим, но она ежилась, нервно выдыхая сигаретный дым, ожидая, непонятно что. Мысли комкались в голове, смешивались и совершенно не хотели фокусироваться, один лишь азарт явственно проступал среди всего того хаоса, что творился в ее голове. Да. Она определенно чего-то ждала, ей хотелось подобраться к Малфою настолько близко, чтобы незамедлительно вонзить ему нож в спину. Ей хотелось насладиться каждой частичкой боли, которая отразится в его глазах, когда она так же, как и он когда-то, подставит ему подножку в самый важный момент.
— Лили! — она остановилась, услышав отклик, и обернулась, на секунду заметив новый прилив раздражения в серых глазах. Позади нее на ступеньках стоял Фобос, который, сжимая палочку, озадаченно смотрел на нее. — Неужели ты пойдешь с ним? — спросил он озабоченно, хмурясь то и дело.
Она усмехнулась, а потом, нервно затянувшись, безразлично бросила:
— Все в порядке, Фобос.
И, круто развернувшись, Лили быстрым шагом направилась вперед, то и дело подергивая плечом, ощущая спиной этот пристальный, такой знакомый взгляд.
— К чему спешка, вся ночь впереди, — весело протянул Скорпиус, поравнявшись рядом с ней через пару минут. Его руки были облачены в черные кожаные перчатки, и Лили, которой вдруг захотелось понять, есть ли у него обручальное кольцо на левой руке или нет, раздраженно фыркнула, промолчав, опять затянувшись. — Брось курить, Поттер, — холодно и серьезно проговорил Скорпиус, сузив глаза. — Что еще за новая саморазрушающая привычка?
Лили молчала, комкая в руке папироску, а потом, демонстративно затянувшись, выдула дым ему прямо в лицо, усмехаясь. Ненависть просто разрывала внутри нее любой инстинкт самосохранения и собранность. Контролировать эмоции больше не получалось.
— Я же просил, — он резко преодолел расстояние между ними, аккуратно схватив ее за руку, а затем выхватил самокрутку и выкинул ее на асфальт, размазав подошвой. — Как же я скучал по этому яростному взгляду, Лили Поттер, представить себе не можешь…
— Убери свою руку, Малфой, — ядовито прошептала Лили, — я итак сдерживаюсь, чтобы прямо здесь не кинуть в тебя какое-нибудь проклятие.
— О, боюсь силы будут не равны, — с усмешкой ответил Скорпиус, а потом, резко дернув ее назад, из-за чего она ударилась лопатками об стену, Скорпиус навис прямо над ней, опаляя тяжелым дыханием ее волосы. — Все еще переживаешь из-за своего исключения, солнечная?
— Урод, какой же ты урод! — почти что взвизгнула Лили, с силой хлопнув его по грудной клетке, чувствуя, как ярость переполняет ее легкие. Перехватив ее руки, Скорпиус с силой их сжал, склонившись ближе, чтобы их глаза были на одном уровне.
— Все такая же взбалмошная, что и раньше, хорошо, что хоть без своей блевотной улыбочки и солнечного лика, — с насмешкой протянул Скорпиус, улыбнувшись вдруг. — Порочная Лили Поттер… знала бы ты, каким романтичным флером обросло твое имя… да, — явно смакуя, проговорил Скорпиус, по-прежнему сдерживая ее руки. — Я правда рад, что ты вернулась. Дай угадаю… ты все еще хочешь меня уничтожить, так?
Сверкнув глазами, Лили тяжело задышала, более не пытаясь вырваться, зная, что ничего не получится. Малфою точно что-то нужно было от нее, ведь иначе Лили совсем не понимала, зачем ему это все. Он говорил с ней так, словно не было трех лет с тех пор, как они виделись в прошлый раз, словно не он предал ее и отдал на растерзание обществу. Право, ни сожаления, ни прощения — ничего не было в этих глазах, кроме странной насмешки и жесткости.
— Но ты как всегда недооцениваешь окружающих, — резко отойдя от нее, протянул холодно Скорпиус, а потом, достав из кармана своего пальто сложенную вдвое газету, бросил ее на землю. — Что ж, я с радостью посмотрю на то шоу, что ты устроишь. Правда, боюсь, оно закончится, так и не начавшись. Что ты будешь делать, Лили Поттер? И что ты вообще творишь?
Резко переметнув взгляд на газету, Лили замерла, сглотнув. Ведь черными буквами на ней значилось: «СКАНДАЛЬНО ИЗВЕСТНАЯ ЛИЛИ ПОТТЕР ВВЯЗАЛАСЬ В ТЕМНУЮ МАГИЮ».
Улыбка промелькнула на ее губах, когда она подняла свои глаза прямиком на Скорпиуса, который, не мигая, холодно смотрел на нее в ответ, сощурившись. И, право, стало вдруг на секунду так страшно, что было даже непривычно — когда Лили шла на этот шаг, она не понимала, насколько быстро и неминуемо настигнут ее проблемы.
— Да, ты погубишь свою семью, — спокойно произнес он, слегка сморщившись.
— Конечно, ты так заботишься о них. Не потому ли, что мой отец оказывает тебе столь значимое для отброса общества вроде тебя внимание, — цыкнув, иронично протянула Лили, но он даже не вздрогнул. — Как жаль, что отец не знает, какую мразь он пригрел…
— Не вини одного меня в случившимся, со-олнечная, — резко перебил Малфой. — Ты сама виновата в том, что не научилась подтирать за собой следы.
Лили негромко рассмеялась, скрестив руки на груди, с некоторой яростью поглядев на Скорпуиса, испытывая лихой азарт, который опьянял ее, привносил целую бурю эмоций.
— Расскажи-ка это Мадлен Селвин, — улыбаясь шире, Лили цыкнула, вскинув брови. — Или уже не Селвин? Вы хорошая пара. Как она говорила мне… ах да! Вам же нравится играть с жизнями других людей. И со мной вам было по-настоящему весело… хорошо тебе живется, Скорпиус Малфой, — резко процедила она, приблизившись к нему, заметив, как при упоминании Мадлен дернулся кадык Скорпиуса, как его рука на секунду провела по щеке, а взгляд стал более задумчивым. — Политическая карьера, общение с моим отцом, любимая девушка или жена, у тебя шикарная жизнь! Только знаешь, что? Все это может легко исчезнуть. Потому что имея столько важных людей в своей жизни, ты слаб.
Аккуратно проведя рукой по отвороту его пальто, поправляя его, Лили резко подняла свои глаза, в упор посмотрела на него.
— Потому что тебе есть что терять, Скорпиус Малфой. А мне — нечего. У меня ничего нет. Поэтому я и уничтожу тебя.
Улыбнувшись, Лили резко развернулась, пройдя по газете, что по-прежнему лежала на асфальте, испытывая странную легкость и между тем предвкушение. Ей хотелось смеяться, взорваться от дикого, отчаянного смеха, который она еле-еле сдерживала внутри себя, но вместо этого Лили лишь медленно шла, чувствуя его взгляд спиной.
— Я могу помочь тебе с Томасом, — тихо проговорил Скорпиус, и она остановилась, исподлобья поглядев на него. — Я могу сделать так, чтобы тебя не судили за использование Темной магии.
— Мне не нужна твоя помощь, — с отвращением выплюнула она, сморщившись от резкой внутренней боли, ведь эти серые глаза вдруг наполнились странной тоской и как будто даже сожалением.
Серые глаза, казалось, пролазили в самую душу, и Лили, смутившись, резко отвернулась, а потом трансгрессировала прочь, пытаясь успокоить это отчаянное, поистине сумасшедшее сердцебиение в грудной клетке.
Лили бессмысленно смотрела в окно, теребя концы длинных волос. В голове был настоящий хаос, и среди стольких мыслей едва ли можно было найти покой, который так отчаянно ей был нужен. Мысли о Скорпиусе, предстоявших судебных тяжбах, а также неминуемый разговор с отцом — все это слишком не нравилось Лили, и, морщась, она прикрывала глаза, не пытаясь подняться с кресла, чтобы спуститься вниз.
Газеты опять пестрели ее именем. Похоже, мистер Томас решил постараться на славу, и ему даже было плевать, в каком свете данный инцидент выставлял его сына — напротив, он обставил все так, будто Лили силой завладела сознанием Годрика и привязала его к себе.
«Меркантильная, озлобленная Лили Поттер», — смакуя, растягивала полушепотом про себя Лили, улыбаясь. Мерлин, она была уверена, что на судебном слушанье, которое состоится уже завтра, в глазах каждого она увидит именно эту мысль.
Да. Для всех она была чернокнижницей с отсутствием морали и нравственности. Жалко, конечно, что никому из них не приходило в голову, что они были не лучше. Кто Лили в этом мире? Всего лишь одна из немногих, кого породило это порочное общество, носящее маску добродетели; всего лишь одна из немногих, кто не захотел просто так притуплять свою злость, а вылил ее во что-то стоящее.
Однако все ее внешнее спокойствие, которое, несомненно, было подпитано знанием, что никакого заклинания нет, ломалось надвое при одной только мысли. Единственным, что по-настоящему нервировало Лили, было то, что на Годрика могли повлиять. Несмотря на его упертый нрав и агрессивность, Томас легко попадал под влияние своей семьи, поэтому Поттер понимала необходимость связаться с ним. Но между тем ей было очевидно, что как раз этого у нее не выйдет — мистер Томас, а в особенности Мэри, теперь глаз не спустят со своего дражайшего наследника.
Это почему-то заставило ее широко улыбнуться, и именно в этот момент дверь в ее комнату распахнулась, и на пороге показалось искаженное злобой лицо Джеймса, который с негодованием выплюнул:
— Я же просил, Лили!
— Успокойся, — повелительно протянула Лили, сузив глаза, перестав улыбаться. Она впервые видела настолько озлобленного Джеймса, поэтому почувствовала некоторую неловкость.
— Мерлин, все, чего я просил, просто не влипать во всякого рода дерьмо, особенно, связанное с Темной магией, — чеканя слоги, с отчаянием проговорил Джеймс, и лицо его исказилось. — Но вы с Альбусом просто глухи к доводам разума, да? Слишком одаренные? Что ты теперь делать будешь, дура? Они же тебя размажут.
С силой ударив кулаком по стене, Джеймс сощурился от солнечного света, который заливал комнату, а потом, бросив на нее одним из тех уничтожительных взглядов, которые так похожи были на отцовский, вышел из комнаты, оставив распахнутой дверь.
Дыхание сперло, и Лили, сощурив глаза, от злобы скрежетнула зубами. Какое ей было дело до того, что Джеймс был настолько идиотом, что все еще верил в свою карьеру; какое дело ей было до всех его претензий и выпадов? Прикрыв на секунду глаза, Лили подумала лишь о том, что ей придется спуститься вниз и там, на первом этаже за завтраком, начнется настоящий ад, из которого не было дороги — Лили все еще была зависима от отца, хотя спокойно могла уйти из этого дома.
Нет. Они были связаны, казалось, навсегда: Лили Поттер всегда будет дочкой Героя Войны, об которого вытерли ноги. У их семьи более не было ни общественного восхищения, ни былого заглядывания в рот. Все это растоптал ее отец, решивший, что он сильнее всего мира, что сможет выжить под натиском общественного порицания.
Резко встав с кресла, Лили бросила мимолетный взгляд в окно, где едва можно было различить ее отражение, и, перекинув волосы за плечи, уверенно вышла из своей комнаты.
Она шла спокойно и ровно, с безэмоциональным лицом, когда внутри ее одолевали смутные сомнения и какая-то тупая боль. В голове, как назло, всплыли знакомые серые глаза, которые лишь вытравливали внутренности, и Лили понимала, что она в чертовой ловушке собственных иллюзий и мечтаний. Она раба своих чувств, которые ей никак не получалось заглушить.
Спустившись, Лили подошла к кухне, где за столом восседали отец, Альбус и Пруденс, и, не здороваясь, она прошла внутрь, села прямо напротив брата, подле правой руки отца и мимолетно взглянула на Прю, которая слегка сморщилась. За их столом стояла гробовая тишина, и Лили это не казалось чем-то ненормальным — право, молчание было настоящим подарком.
— Доброе утро, Лили, — с легкой иронией протянул Гарри Поттер, посмотрев на нее поверх газеты, на главной странице которой красовалась ее фотография. Лили сморщилась. Право, фотография была самая что ни на есть неудачная. — Хотя… ближайшую неделю добрых утр у тебя не будет.
Альбус усмехнулся громко, скользким взглядом поглядев на Лили, и она, не выдержав, вскинула надменно бровь, слегка склонив голову набок.
— Ну, судя по ее лицу, у нее лет так пять добрых утр, а уж тем более дней, не было, — не выдержав, бросила Пруденс, деликатно отодвинув столовые приборы от себя. Выращенная в аристократической семье, Прю не оставила свои манеры в их доме, что выглядело достаточно комичным, так как Лили и ее братья едва ли смогли отличить ложку для супа от ложки для десерта.
— Смотри, как бы тебя не ожидала моя участь, — с наимилейшей улыбкой парировала Лили, почувствовав, что есть ей совершенно не хочется. Что-то сверкнуло в черных глазах Прю, но, будучи все же благоразумнее своего муженька, она решила смолчать.
Молчание, воцарившееся за столом, заставило Лили прикрыть глаза. Ей не хотелось здесь быть, не хотелось видеть эти лица и чувствовать это немое порицание за столом. И она не знала, почему именно все еще цепляется за этот дом, когда, казалось, все только и хотели, чтобы Лили исчезла. Или, как минимум, съехала. Может, именно поэтому она так упорно продолжала возвращаться домой, чтобы продолжать действовать им на нервы и тем самым выпускать свою злость?
— Так как все свои, — после некоторой паузы проговорил Гарри, и Лили косо на него посмотрела, слегка поджав губы, — то я могу и даже имею право высказаться. Сегодня с утра я имел удовольствие получить сову от Гермионы, которая настолько зла, Лили, что я очень уж не советовал тебе попадаться ей на глаза.
Он слегка хмыкнул, рассеянно кивнув головой, а потом, не глядя на Лили, отложив газету, прохладно сказал:
— Твое поведение непонятно, Лили, мотивы — тем более. Допустим, тебе нравится этот… как его… Годрик, — в эту минут он немного свел брови к переносице, словно… ему было неловко. Это почему-то настолько позабавило Лили, что она улыбнулась, и улыбка эта, пойманная им, явно была неправильно растолкована. — Однако не было никакого смысла связывать его темной магией, Лили, в особенности после того, что я рассказывал тебе…
— Отец, можно ближе к делу? — перебив, холодно осведомилась Лили, почувствовав на себе насмешливый и ироничный взгляд Альбуса, который не предвещал ничего хорошего. Право, менее всего ей хотелось видеть насмешку в лице столь ненавистного ей брата.
— Лили Поттер, ты не представляешь, во что ты вляпалась, — с нотками угрозы проговорил тут же Гарри Поттер, резко посмотрев на нее в упор, и в его зеленых глазах Лили увидела самый настоящий гнев. — Завтра начнется процесс по твоему делу, и, видит Мерлин, лучше тебе действительно задуматься над своим будущим поведением, потому что сейчас ты на волоске от лишения палочки и настоящей уголовной ответственности.
— Подумаешь, — без тени страха бросила Лили, не отрывая глаз, — в нашей семье это не в новинку.
— Лили, — резко перебил он ее, откинувшись на спинку стула. — Тебе не жаль меня, хорошо, но неужели тебя совершенно не заботит собственная судьба?
Ей хотелось рассмеяться прямо ему в лицо, но, стиснув пальцы, она не издала ни единого звука, лишь глаза ее, полные злобы, сверкнули. Судьба? Над ее судьбой можно было лишь посмеяться, потому что она, казалось, была настолько враждебна по отношению к Лили, что жизнь только и делала, что наносила ей удары. Сколько раз ей приходилось подниматься, держать высоко поднятой голову, ступать дальше по своему пути? Сколько раз она была вынуждена держать себя в руках, лишь бы не оборвать этот круг под названием жизнь?
— Гермиона нам не поможет, да я не хотел бы ее просить. Но… Скорпиус, Скорпиус Малфой мог бы помочь нам, я говорил с ним на эту тему.
— Нет! — яростно воскликнула Лили, резко выдвинув стул из-под стола, и злоба заволокла ее сознание.
— О, ну как же, — встрял вдруг Альбус, и она, повернув голову, в упор посмотрела уже на него. — Лили Поттер не нужна помощь. Кто мы такие, чтобы ей помогать? Она у нас до сих пор, наверное, верит, что сможет всех на лопатки положить. Такая же, как и Джеймс. Вы оба верите, что еще сможете что-то поделать.
— Альбус, Лили, — предостерегающе начал Гарри, но тут, не выдержав она резко выпалила:
— И это говоришь ты? Конечно, тебе даже не стоит пытаться хоть чего-то добиться, ты отброс этого общества, ведь пожертвовал всем ради своих чувств и желаний.
— Ну так раз ты такая крутая, попробуй, подай заявление на зачисление в государственную лабораторию. Попробуй зачислиться в государственную структуру, хотя, право, у тебя нет даже образования, не так ли? — Альбус улыбнулся, и улыбка его не сулила ничего хорошего. — Ты все бросила. И будь ты хоть тысячу раз гением зелий, никто даже не посмотрит в твою сторону. Потому что ты такой же отброс.
Сверкая глазами, Лили молча смотрела на него в упор, сжав на секунду пальцы в кулак. Какой-то подростковый максимализм, взыгрывав в ней, диктовал лишь одно: «Попробуй, Лили Поттер, обойди эту систему и утри нос своему брату». И чем дольше она смотрела в лицо Альбуса, тем сильнее ненависть толкала ее к столь безрассудному, глупому поступку. И именно в тот момент она вдруг вспомнила одного единственного человека, кто именно так и поступал — это был Скорпиус Малфой, который никогда не вписывался в рамки, ломая их под натиском своего характера.
— Скорпиус поможет нам, Лили, — решительно проговорил Гарри, и Лили, болезненно усмехнувшись, резко вперила в него взгляд. Право, ей было так трудно слышать из уст отца упоминание этого человека, что она едва сдерживалась, дабы не оскалиться злобно.
— Скорпиус? Даже не Малфой? — усмехнувшись сильнее, Лили сощурилась, чувствуя странную обиду, от которой, право, не было никакого спасения. — Почему ты так добр к нему? Почему ты вообще с ним связался? Ты хотя бы понимаешь, что это за человек?
— Лили…
— Неужели ты пытаешься с помощью него восполнить то, что ни один из твоих детей ничего не добился в этой жизни? Что все мы трое долбаные неудачники… поэтому ты связался с ним?
Отец осекся, с удивлением поглядев на Лили, и что-то было в его глазах не понимающего, не принимающего, словно то, что сказала она, было самым настоящим абсурдом. Приоткрыв рот, он хотел было что-то сказать, но, замолчав, не моргая, продолжал разглядывать ее, словно впервые увидев. В этой комнате не говорил никто: даже извечно колкая Пруденс опустила глаза на свои руки, а Альбус, помрачнев в секунду, перестал усмехаться, и в его резких чертах можно было заметить адскую злобу.
И в тот момент, когда Лили поняла, что, возможно, сказала нечто большее, чем ей бы хотелось, прозвенел звонок в дверь, и через минуту в гостиную неуверенно зашла Элеонора Спинетт, сжимая в руках шапку, рассеянно шаркнув ногой по полу.
Ее голубые глаза, полные стыда и некоторой робости, наткнулись на ее горящий взор, и Спинетт замерла, слегка приоткрыв рот, и потом на устах ее расцвела радостная улыбка. Она смотрела на Лили так, словно неподдельно рада была ее видеть, и Лили, смутившись, неосознанно отпустила назад, наступив на ножку стула.
— Ты пришла? — раздался громкий голос Джеймса, который, быстро спустившись по лестнице, поравнялся с ней и внимательно поглядел Спинетт в глаза, из-за чего та невольно оторвала свой взор от самой Поттер и посмотрела на ее брата.
Было что-то такое в ее лице, что заставило Лили мрачно пождать губы, наблюдая за ней и ее братом. Потому что, право, это выражение лица Поттер уже когда-то видела.
— О, Элеонора! — воспользовавшись моментом, чтобы улизнуть из-за стола, приветливо протянула Прю, подойдя к ней ближе. — Мы ожидали тебя еще вчера, дорогая.
— Привет, — тихо проговорила Элен, а потом громче добавила: — Здравствуйте, мистер Поттер, — и, деловито повернувшись к Джеймсу, который с явным нетерпением смотрел на нее, она печально произнесла: — У меня ничего не получилось. Мама говорит, что в этом сезоне никому из квиддичной лиги не нужен охотник.
Рыкнув злобно, Джеймс поджал губы и ругнулся про себя, а потом, словно опомнившись, он посмотрела на слегка оробевшую Элен, которая, казалось, так и заглядывалась на него, и хлопнул ее по плечу, явно не понимая ни значения столь красноречивых взглядов, ни женщин в принципе.
— Спасибо, — а потом, повернувшись и посмотрев на Лили немного озлобленным взглядом, он проговорил: — Вот уже и Лили приехала. Сестренка, проводишь Элен до центра?
— Что? — холодно переспросила Лили, напряженно вздохнув. Как же ей не хотелось этого делать.
— Да, иди. Все то время, что тебя не было в Англии, именно Элеонора приходила и спрашивала о тебе. Надеюсь, теперь ты сама расскажешь ей о том, о чем никогда не соизволила писать своему отцу, — тоном, не принимающим возражения, протянул Гарри, опять уткнувшись в газету.
До ее ушей долетел тихий смешок Альбуса, который по-прежнему мрачно смотрел куда-то в пространство, а потом, подняв свои глаза и наткнувшись на Джеймса, Прю и Элен, которые внимательно смотрели только на нее одну, Лили сжала пальцы, почувствовав странную тоску, смешанную со злобой. Потому что в глазах всех читалось либо презрение, либо обида, либо такая грусть, что хотелось убежать прямо с места. И когда только, черт возьми, она успела рассориться со всеми, кто так или иначе ее окружал? Что стало с той солнечной Лили Поттер, которая умела расположить к себе любого, пусть хоть и лицемерием, но… где она?
Резко сорвавшись с места, Лили бросила на Элен убийственный взгляд, под которым она так и сжалась, а потом, дернув с вешалки пальто, Лили уверенно распахнула дверь и, не глядя ни на кого, стремительно вышла на улицу, не оборачиваясь, не дожидаясь, не обращая внимания на Спинетт, которая, она была уверена, быстреньким шагом последовала за ней тотчас.
Лили шла слишком быстро, поэтому, когда, резко затормозив, она развернулась на сто восемьдесят градусов, и внимательным взглядом посмотрела на Спинетт, та так и вздрогнула, оступившись, почти что врезавшись в нее. Элеонора Спинетт, вздрогнув, вскинула голову и ее печальные голубые глаза нерешительно, медленно пробегали по лицу Лили, словно изучая.
— Есть ли в тебе хоть капля гордости, Элен? — с наигранным спокойствием протянула Лили, сузив глаза. Какое-то странное раздражение так и терзало ее, заставляя плеваться ядом. Право, из всех своих однокурсников меньше всего ей хотелось увидеть Элен Спинетт, которая столь упорно искала с ней встречи, писала свои ненужные письма и будто все еще верила, что Лили Поттер милая, добрая гриффиндорка, опороченная злыми слухами.
— Я…
— Разве я недостаточно сказала в тот день? — холодно перебила Лили, двинувшись на нее, вынуждая Элен отступать назад и кусать губу. Ей хотелось, чтобы миленькое лицо напротив морщилось от боли и чтобы в голубых глазах печаль проступала настолько явственно, насколько это было возможно. Лили злилась. На Джеймса, который намеренно столкнул их, на отца, который почему-то цеплялся за Малфоя, и на саму Элен, которая была настолько понимающей, что становилось тошно.
— Лили, я переживаю, — протянула тихо Спинетт, легонько тронув ее за рукав мантии. — Этот инцидент с Годриком…
— Ты с ним общаешься? — напористо спросила Лили, навострив уши. Раздражение было ничем по сравнению с одной лишь мыслью, что ей удастся реализовать свою месть, поэтому, она внимательно посмотрела в глаза Элен, подумав, что, почему бы не попытаться через нее добраться до Томаса?
— Да, немного… я заходила к ним недавно. Мэри была так раздосадована сорванной помолвкой, что я решила зайти и навестить ее, мы все еще общаемся, знаешь ли.
Прикусив губу, Спинетт явно поникла, резко замолчав. Какая-то тихая ярость плескалась в ее глазах, и тоска… такая знакомая Лили тоска была будто впитана в каждый миллиметр этого бледного, осунувшегося лица. Конечно же, когда Лили ушла из их жизней, Спинетт осталась на растерзание, и никто, совершенно никто не мог помочь этому кроткому созданию восстать против Томас, единственной и неподражаемой. Лили презрительно нахмурилась, развернулась и медленно поплелась вперед, совершенно не зная, куда именно нужно было Элен, которая, поравнявшись, смотрела себе под ноги и молчала.
— Что произошло потом… после моего исключения? — почувствовав, что больше не было сил молчать, проговорила Поттер, бросив короткий взгляд исподлобья.
— Мэри в открытую спелась с Бекки, а я была вынуждена молчаливо терпеть их издевательства, а потом, когда это стало совершенно невыносимо, я пришла к Мэри за перемирием, — грустная улыбка промелькнула на тонких, бледных губах и тут же исчезла, уступая место измождению, которое проявлялось в тусклом взгляде. — Что ж, пришлось бросить Джастина ради более-менее спокойной жизни в Хогвартсе. Не меньшее из того, что я потеряла.
— Поэтому ты переключилась на моего брата? — прошептала Лили, яростно сверкнув глазами, упрямо уставившись в светло-русые волосы, которые едва отдавали золотом. Элен вздрогнула.
— Твой брат удивительный человек, — с восторгом протянула она, и взгляд ее оживился. Элен посмотрела на нее прямо, вынуждая остановиться, и с отчаяньем стала говорить: — Я приходила к тебе почти все лето, потом на зимние каникулы, тогда-то мы и познакомились. Знаешь… первый семестр был особенно тяжелый, ведь Мэри совершенно никто не мог остановить. И тогда я простояла у твоего дома и продрогла до того, что не заметила, как кто-то резко одернул меня за плечи. Это был Джеймс. Наверное, тогда… мне он так запал в душу.
— А как же Мэтью? — с ядовитой насмешкой бросила Лили, скрестив руки на груди. Почему же, почему ее так раздражала одна-единственная перспектива того, что Элен и Джеймс могут быть вместе? Что было столь ужасного в этом союзе, отчего ее легкие сдавливало в спазме… неужели, это была зависть? Ведь оба брата, похоже, обрели нечто большее, чем покой. Они нашли счастье.
Элен помрачнела, и рука ее нервно дернулась, обличая все эмоции. Это был страх. И он был так осязаем, что даже Лили вздрогнула, внимательно смотря в бледное лицо. Было что-то в нем такое, отчего ей совершенно не хотелось узнавать, что же было тогда, что же действительно случилось после ее отъезда.
— Элен, — резко протянула Лили, уверенно посмотрев на нее жестким, пронзающим взглядом. — На что ты можешь пойти, чтобы вновь, как и три года назад, поставить Мэри на место?
— Разве это возможно? — тихо прошептала Спинетт, с тоской взглянув на нее. — Лили, ты представить не можешь, как она построила весь Гриффиндор после твоего отъезда… а сейчас… ее отец негласный лидер «Содружества», он следит за всем. У них такая власть, что каждый только и мечтает с ними породниться.
Она вздрогнула, прикрыв на секунду рукой рот, а потом, схватив Лили за руки, отчаянно прошептала:
— Когда ты сорвала помолвку, Мэри была так зла, что я действительно испугалась. Она приказала заточить все выходы из поместья, не выпуская Годрика никуда, отобрала у него палочку, а потом убедила отца устроить самую настоящую информационную войну против тебя и твоей семьи…
— Подожди, но… разве никто не обследовал Годрика? — живо спросила Лили, сверкнув глазами. Сердце билось, как сумасшедшее, и Лили боялась, что оно вот-вот вырвется из груди.
— Нет. Зачем? — озадаченно пролепетала она. — Мэри так торопилась, так спешила, что совершенно не общалась со своим братом. Ей хватило того позора, что ты нанесла им в день помолвки, и она была так зла, что запретила кому-либо говорить со своим братом.
Лили замерла, в оцепенении глядя на Элен, а потом единственная мысль пришла ей в голову, вызывая целый фейерверк торжества. Никто не знает о том, что заклинания нет. Мэри, глупая, жалкая Мэри не удосужилась даже проверить братца и устроила весь этот цирк, не имея ни единого живого доказательства. Злобная улыбка промелькнула на губах, и Лили чувствовала, как искрятся от ярости и радости ее глаза. Да. Это было настолько удачно, что даже не верилось.
— Послушай внимательно, — тут же проговорила Лили, склонившись ближе к Элен: — Пойди к Годрику сегодня и скажи ему: что бы завтра ни случилось, он должен четко следовать тому, что говорю я. Каждое мое слово, произнесенное завтра, должно сопровождаться его твердым согласием. Ты же передашь это ради меня, Элен?
Она захлопала ресницами, но видя, как тверд и решителен взгляд Лили, невольно поникла, пока знакомое чувство азарта не мелькнуло в голубых глазах. Да. Все было в точности, как и три года назад, — жар Лили распылялся на любого, кто не имел ни характера, ни собственных убеждений. И Элен Спинетт, безгранично тонувшая в своих чувствах, как всегда, была самой лучшей марионеткой.
Она уже хотела было что-то сказать, но их обеих отвлекли люди, которые появились на безлюдном переулке слишком неожиданно и устрашающе быстро. Лица, изможденные, с немым страхом в грубых чертах, шли мимо них, слегка пиная в сторону, и Лили нахмурилась, озадаченно поглядывая на них. Это были чернорабочие, те самые волшебники, которые добывали в магических шахтах драконье золото, а потом выплавляли из них так нужные обществу сплавы, которые шли и на производство, и лекарям.
— Кто это? — ни к кому конкретно не обращаясь, невольно спросила она, нахмурившись сильнее. Конечно, это точно были не те работяги с опечатанного Лютого, но между ними и этими людьми едва можно было найти отличие.
— О, — задумчиво протянула Элен, зачарованно поглядывая на них. — Кажется, они идут на политические дебаты. Скорпиус, — Лили резко развернулась, поглядев на Элен с немым вопросом. — Скорпиус Малфой проводит почти каждую неделю встречу со своими избирателями, где либо ведет дебаты, либо просто делится своим мнением. Это совсем недалеко… за поворотом будет бар.
Она осеклась, заметив, как побледнела Лили и с какой силой она сжала свои губы. Злость так сильно бурлила где-то в легких, что Поттер боялась саму себя, в каком-то невротическом припадке все время оглядываясь на мимо идущих людей. Малфой, чертов Малфой по-прежнему вел дебаты, набирал сторонников и в этом ему помогал ее отец. У него все было так, как и раньше — даже больше, он стремительно завоевывал славу и власть.
Мотнув головой в сторону толпы, Лили почувствовала нечто совершенно странное, что-то, неподдающееся ни описанию, ни понимаю.
— Свяжись с Годриком, — немного осиплым голосом протянула Лили, старательно пряча взгляд. Она пыталась абстрагироваться от этого ноющего чувства досады, смешанного с любопытством, но больше всего ей хотелось избавиться от общества Спинетт. — Прямо сегодня. Передай ему в точности те слова, что я проговорила. Если уж не ради меня, так ради моего брата, — она резко посмотрела на Элен, которая так и дрогнула, а потом злобно усмехнулась: — Прощай, Элен.
Лили живо развернулась, совершенно не слушая прощальный лепет Спинетт, и стремительно пошла поперек толпы, пытаясь побороть такое странное любопытство. Малфой — политик. Одна эта мысль казалась ей настолько абсурдной, что, дойдя до безлюдного переулка, она облокотилась о кирпичную кладь и рассмеялась, пытаясь запорошить внутреннюю горечь.
О, еще три года назад он был до ужаса красноречив и харизматичен, невольно заставляя слушать себя, то что же было сейчас? Насколько далеко он продвинулся?
«И какого черта тебя это вообще интересует, идиотка?» — прошипела про себя Лили, ударив каблуком по стене, а потом, бросив взгляд в проход между домами, почувствовала волнение. Люди все еще шли, их черные, серые мантии едва виднелись, и она, как завороженная, мрачно наблюдала за этим шествием.
Именно в тот момент, когда странное злорадство по-особенному кромсало ей внутренности, Лили, сверкнув глазами, оттолкнулась от кирпичной клади и стремительно ворвалась в толпу, смешиваясь с ней. В конце концов, это ничего не значило, она всего лишь хотела понять, насколько Малфой хорош, чтобы потом непременно переиграть его политическую карьеру для себя. Ведь Лили знала, чтобы согнуть противника, нужно знать не только его слабые места, но и преимущества — именно по ним удары больнее всего.
Поднимаясь по высоким, широким, каменным ступеням в бар, Лили невольно задрожала, пытаясь всеми силами уничтожить азарт внутри себя. Ничего не выходило, потому что стоило ей войти в помещение, как сердце у Лили вздрогнуло. Ведь все в помещение бара так сильно напоминало ей класс Истории в Хогвартсе, что она невольно вздрогнула, почувствовав, как кто-то толкнул ее. Прикрыв лицо рукой, Лили протиснулась в самый последний ряд, где перед дней сидел толстяк, который прекрасно загораживал собой вид на нее.
В центре стояли двенадцать стульев, и эта картина была так знакома, что Лили опять почувствовала ностальгический прилив, который сразу же утих, стоило в центр выйти Малфою. Высокий, с тяжелым взглядом серых глаз, в котором, как и всегда, читалась такая безмятежность, что становилось тошно, он поправил рукой, облаченной в перчатку, неровно стоящий стул и тут же присел на него.
Рядом с ним, судя по всему, расположились его коллеги, многих из которых Лили знала в лицо — почти все они были слизеринцами, принадлежавшим если не старинным чистокровным фамилиям, то хотя бы знатному прошлому тех немногих из их предков, кому удалось в чем-то прославиться. Слегка придвинувшись, Лили невольно опустила глаза, когда Скорпиус посмотрел в ее направлении, и тут же покорила себя за слабость. Ей почему-то было так волнительно от одной только мысли, что он увидит ее, и Лили абсолютно не могла понять почему. Что бы было тогда?
Когда она вновь посмотрела на него, Скорпиус уже сидел вполоборота, внимательно смотря в лицо рядом сидящему, который громко и четко что-то говорил. Только Лили, как бы ни старалась заставить себя сконцентрироваться, едва ли вникала в смысл слов, она просто пристально наблюдала за Скорпиусом Малфоем, который молча выслушивал говоривших, и лицо его не искажалось ни единой эмоцией — казалось, их у него просто не было.
— …и все-таки, есть большая вероятность, что ближе к выборам, Пейнс озаботится и издаст указ о запрете политических собраний.
— Нет, — уверенно проговорил Скорпиус, обратив свой взгляд на сидевших на лавках. За все время это был единственный раз, когда он наконец подал голос. — Наше дорогое Содружество состоит из благородных гриффиндорцев и им сочувствующих. Если они решатся задушить политическую оппозицию, то это будет измена собственным принципам. У миссис Уизли не хватит духу на такую.
— А по-моему, у нее как раз и хватит и духа, и глупости пойти наперекор своим принципам. У всех понимающих и принимающих удивительно странное и искаженное чувство справедливости, не так ли, мистер Малфой? — лукаво подметил мужчина слева от Малфоя, и Лили, прищурив глаза, узнала в его грубых чертах Омариуса Флинта. Когда-то еще в Хогвартсе он прославился на квиддичном поприще, не раз забирая победу под носом у Гриффиндора, и было удивительно осознавать, что сейчас он вмешался в политику. — Они рукоплещут перед магглами и все пытаются принять в парламенте закон об отмене статуса секретности. Как хорошо, что у большинства мозги еще на месте…
— Это вполне в их стиле, меня больше поражает инициатива миссис Уизли по поводу Запретного леса, — нетерпеливо вмешался разговор волшебник, близко сидевший с Лили, из-за чего той пришлось пододвинуться в сторону, чтобы за телом впереди сидящего человека ее с трудом можно было разглядеть. — Она хочет дать свободу кентаврам и феям, а также прорубить дорогу для волшебников. Это же немыслимо! Этот лес всегда был защитой волшебников от опасных существ… и, драккл меня раздери, о какой свободе кентавров может идти речь, если еще пятьсот лет назад эти существа были не просто так заточены в этот лес — вспомните, война между волшебниками и кентаврами длилась почти двадцать лет, прежде чем мы не пришли к компромиссу…
В зале шумно загудели, и Лили посмотрела на Скорпиуса, который по-прежнему молчал, внимательно слушая оппонентов, однако не вмешивался и не пытался ни возразить, ни согласиться — что-то едва заметное мелькало в его серых глазах, и она не могла понять, что именно. В какой-то момент Лили подумалось, что, на самом деле, Скорпиусу чертовски весело, и он едва сдерживает смех, глядя на собравшихся. Что ж. Похоже Скорпиус Малфой по-прежнему считал всех если не игрушками, то очень примитивными существами, и ему хватало ума не выражать своего презрения.
Лили усмехнулась, немного склонив голову, жадно всматриваясь в его безмятежный профиль. Будет ли он так же спокоен, когда Лили наконец избавиться от Мэри и Бекки и возьмется за него? Что если она сломает его политическую карьеру? Невозможно все просчитать, и даже у таких, как он, полно трупов в шкафу. Бедный-бедный Скорпиус Малфой. Забери у него единственный способ заставить заткнуться всех шавок, гавкающих на его происхождение, что будет с ним тогда? Как далеко заведет его собственное отчаянье?
— А чем вы лучше? — послышался глубокий, немного охрипший голос, и Лили, повернувшись, заметила высокий силуэт в правом ряду. Все разом замолчали, и, поняв, что он был услышан, мужчина встал с места и снял свою шляпу, слегка обернувшись назад. И, когда Лили увидела его лицо, она удивилась — ведь это был единственный сын Невилла Лонгботтома, Фрэнк, гриффиндорец, учившийся на три курса старшее нее. — Они недальновидны по отношению к магглам, вы же — к магам. У одних божество — это магглы с их ненужными и непрактичными изобретениями, у вас — чистота крови и традиции. Почему ваша политическая сила лучше и разумнее?
Люди засвистели, послышались брань и гогот, и Лили медленно перевела свой взгляд на Скорпиуса, который, смотря прямо на Фрэнка, качнул головой, улыбнувшись. Мерлин, похоже все это забавляло его до чертиков.
— Вы делите людей на гриффиндорцев и слизеринцев, а всех на остальных на сочувствующих либо одной, либо другой стороне. Вы также бросаетесь из крайности в крайность…
— Да? — меланхолично переспросил Скорпиус, не дав Лонгботтому договорить, и тот замолк, не отрывая своего взгляда. — Но, сэр, не кажется ли вам, что вы говорите за них — привстав, Малфой отвернулся от него, внимательно поглядев на всех собравшихся, и спокойно заговорил, не повышая и не понижая голос, следя за каждым своим мускулом, словно опасаясь чего-то: — Я всегда говорил, что презираю магглов, что любая попытка сблизиться с ними приведет к нашему уничтожению. Содружество же никогда открыто не говорило ничего по отношению к бывшим Пожирателями и их потомкам, — круто развернувшись, он безразлично посмотрел на Фрэнка, слегка склонив голову. — Открыто они не делят людей, напротив, они говорят, будто все мы равны, когда на деле мы видим фанатичное навязывание свободы всем якобы угнетенным и молчаливое уничтожение того, что по их мнению устарело или закостенело… Они лицемеры, вернее, большая часть из них, исключая фанатичную Гермиону Уизли. Им не хватает смелости обозначить своего отношения к той или иной части населения, когда у меня все предельно ясно. Вопрос лишь в другом: а вы придерживаетесь моих взглядов или нет? Потому что если ответ «нет», совершенно непонятно, что вы делаете здесь… разве что, если вас не подкупает моя искренность, правда? — Скорпиус усмехнулся, обнажив ряд белых зубов. — В наше время люди всегда говорят лишь то, что от них хотят услышать.
Он замолчал, и Лили только сейчас смогла оценить, какая тишина стояла в комнате все это время, пока он говорил. Подняв голову, она сглотнула образовавшийся ком в горле и с некоторой яростью посмотрела на него, ведь знала, черт возьми, знала, о ком он сейчас говорит. И именно в этот момент, когда привычная ярость переполняла Лили, когда желание уничтожить Скорпиуса, заставить его претерпеть всю ее боль, взяло вверх, он вдруг в упор посмотрел на нее. Она бы подумала, что все это время он знал о ее присутствии, но, заметив, как слегка удивленно расширились его глаза, Лили поняла, что он абсолютно случайно поймал ее взгляд.
— И запомните, — холодно проговорил он, внимательно смотря на нее, из-за чего Лили почувствовала странную дрожь в руках и тут же поморщилась от чувства ярости внутри. — Когда мы придем к власти — да, именно когда, а не если — мы не станем делить людей ни по крови, ни по происхождению. Потому что нам абсолютно плевать на это, хватит видеть в нас лишь догмы наших предков. Современность видоизменяет принципы и устои, однако одно будет вечно всегда — мы, потомки тех, кто творил историю, а это, на самом деле, огромный пласт волшебников — всегда будем против любого слияния с магглами или другими существами. Любое культурное смешение ведет к деградации. Потому что мы помним и чтим нашу историю, в отличие от них.
Лили не могла различить выкрики и аплодисменты, она лишь внимательно смотрела в его потемневшие серые глаза, и, не сдержавшись, Лили оскалилась злобно. А потом, встав со своего места, уверенным, но немного быстрым шагом вышла на улицу и стремительно стала спускаться вниз по многочисленным ступенькам, проклиная все на свете. Чувства внутри вытворяли нечто странное; она никак не могла понять, что именно сейчас переполняет ее — убийственная ненависть или странный трепет. Поэтому, подавив свои чувства, она быстро-быстро перескакивала ступеньки, мечтая просто сбежать.
— Лили Поттер!
Она знала, кто окликнул ее. И чувствовала его взгляд спиной, но даже не собиралась поворачиваться. Чертыхнувшись, проклянув все на свете, Лили кинула на него презрительный взгляд из-за плеча, не забыв сверкнуть глазами. Скорпиус усмехался. И чертята в его глазах плясали дьявольский танец, не поэтому ли она чувствовала себя, как и тогда, в Хогвартсе, жалкой мухой, попавшейся в руки паука?
— Как я рад тебя видеть здесь, — без тени иронии, но все же насмешливо проговорил Скорпиус, переступив одну ступеньку, чтобы между ними осталось еще, как минимум, пять. — Как видишь, годы прошли, но что-то не изменилось — люди по-прежнему в упоении слушают меня.
Не сдержавшись, Лили хмыкнула, круто развернувшись. Больше всего ей хотелось подойти и столкнуть его с лестницы или хорошенько приложить к холодному камню лицом. Но она стояла, не двигаясь, а потом, мрачно усмехнувшись, холодно проговорила:
— Что ж, надеюсь ты заберешься как можно выше. — Шаг, второй, и между ними осталось ступеньки три, и теперь Лили могла отчетливо увидеть, как искрятся его глаза. — Чтобы, когда ты начал падать, тебе было бы очень больно.
Она хотела развернуться и уйти, но тут Скорпиус схватил ее за рукав, и приблизил к себе, так, что между их лицами оставались считанные сантиметры.
— Если бы мы объединились, Лили, мы бы поставили этот мир на колени, понимаешь? — прошептал он тихо, и в глазах его опять что-то сверкнуло. — Я сделаю вид, будто не слышал твоего вызова, солнечная, потому что если я по-настоящему возьмусь за тебя, тебе не жить в Англии, поверь мне.
— Не смей меня так называть, — яростно прошипела Лили, с силой дернув свою руку, но он держал так крепко, что у нее не получилось вырываться.
— Все такая же лицемерка и эгоистка, — рыкнув, он схватил ее за обе руки, и внимательно посмотрел ей в глаза, — готова умереть, но подгадить, да? Думаешь, то, что ты сорвала помолвку, как-нибудь отразится на Мэри? Тебе с ней не потягаться, Лили Поттер.
— Замолчи, замолчи! — резко дернувшись, она вырвалась из его хватки, заметив, какими стальными и обозленными выглядели сейчас его глаза. И ей это почему-то нравилось — наконец-таки вместо безмятежности и спокойствия она видела такую знакомую, ее же эмоцию. Рассмеявшись, она сверкнула глазами, понимая, что теперь уж точно не отступит и завтра поставит их всех на место. Да. Завтра Лили покажет им, почему и как на протяжении целых трех лет она водила весь Хогвартс за нос. — Смотри внимательно, Малфой. Потому что следующим будешь ты.
Она трансгрессировала, заметив, как от раздражения у Скорпиуса свело скулы, и тут же оказалась возле своего дома. Сердце билось слишком быстро, и Лили, топнув ногой по земле, яростно полувскрикнула, ощутив знакомую боль. Что, если тогда Мадлен не рассказала самого главного? Что, если помимо нее и Скорпиуса в их заговоре участвовала и Мэри, не поэтому ли… Малфой так хорошо ее знал?
Какая-то дикая ярость опять накрыла Лили, когда она стремительно зашла в дом, пытаясь успокоиться, но ничего не получалось — чувства и эмоции переполняли ее, выходили из берегов, заставляя сомневаться уже во всем.
— Эй! — громкий окрик заставил ее развернуться и посмотреть на Пруденс, которая, приподняв надменно бровь, неодобрительно поглядела на Лили. Мелкая стерва. И почему она всегда выглядела так, словно была выше всего и вся? — Тебе письмо. Пришло совсем недавно, твоя птица, увидев филина, чуть не проломила клювом прутья… хотя, чему удивляться, какая хозяйка, такой и питомец.
— Есть что еще сказать? — агрессивнее, чем стоило, бросила Лили, выхватив из тонких рук письмо.
Пруденс еще выше вскинула бровь и надменно хмыкнула, что совершенно вывело из себя Поттер, которая, приблизившись к ней, холодно прошептала:
— Тогда не раскрывай перед мной свой милый ротик, Прю. Альбус не всегда бывает дома, и мне абсолютно наплевать, что он со мной сделает, если с его женушкой случится нечто непоправимое. Ты же понимаешь, насколько высоки мои навыки в Темной магии и как много жизней я уже сломала?
Страх едва мелькнул в черных глазах, но Лили уже было плевать. Она стремительно зашла в свою комнату, хлопнув дверью, а потом, откинув неподписанный конверт, на котором кроме ее имени не значилось более ничего, внимательно всмотрелась в пергамент, узнавая красивые завитушки Фобоса:
«Ты забрала то, что принадлежит мне, и была столь уверена в своей победе, что мне не хотелось сразу разочаровывать тебя. Дорогая Лили Поттер, как ты однажды склонила Астората к себе, так и я могу вернуть его расположение. И уж поверь, родовой гордости в нем намного больше, чем сиюминутной симпатии к Лили Поттер, заботящейся о нем. Будь уверена, я никому и никогда не отдаю то, что по праву принадлежит мне.
С самого утра Лили заперлась в своей комнате и не подпускала никого, хотя пару раз к ней стучались то Пруденс, то отец, но она, наложив чары на комнату, напряженно всматривалась в свое отражение в зеркале, пытаясь успокоить возрастающую тревогу. Письмо Фобоса лежало совсем рядом, и Лили, перечитав его как минимум раза три, беспристрастно оценивала свои перспективы.
А перспективы были отвратительными. Конечно, Берк был прав, и в Асторате было слишком много фамильной гордости, дабы потом, когда эмоции остынут, вернуть все на свои места. Да и в прошедшие два дня Лили особо не наведывалась к нему, так как все ее думы занимало предстоящее слушанье. Оттого и выходило, что ее положение настолько плачевно, что нужно было срочно что-то придумать. И она думала лишь обо одном: пока пергамент не сгорел, он действителен, а значит, нужно было прямо сегодня поймать в просторных судебных коридорах мистера Томаса и показать ему его, чтобы навсегда отвернуть Дина Томаса от Берков.
Но все ее думы обрывались лишь от одной мысли — что, если она не сможет найти мистера Томаса? Сощурив глаза, Лили беспристрастно провела расческой по своим волосам. Что ж. Тогда она убьет Астората. Оборвет его несчастную, полную страданий жизнь, за которую он так цеплялся. И сделает она это прямо завтра.
Расческа с громким стуком упала на стол, и Лили резко поднялась с кресла. До заседания оставалось совершенно мало времени, и один раз отец уже крикнул, что ей нужно было поторапливаться. Но она не хотела пойти туда с кем-то, право, Лили считала это полностью своей ношей, поэтому, наверное, и не реагировала на окружающие призывы. Это было ее шоу, и будет оно поистине фееричным. Уж она постарается.
Надев черное бархатное платье, Лили аккуратно разгладила складки на рукавах, а потом стащила с полки заготовленный летучий порох и бесшумно поднялась на чердак, в свою лабораторию, где у стены стоял небольшой камин. Порох загорелся изумрудным пламенем, когда она громко и четко произнесла:
— Сауз-стрит.
Все заволокла дымка, а потом она оказалась в огромном зале, в котором каждую секунду появлялись разные волшебники и стремительно шли куда-то вперед. Оглянувшись, Лили тяжело вздохнула, окинув мрачным взглядом большой, величественный зал с мраморными стенами и стеклянным потолком, а потом быстро пошла мимо волшебников, оглядываясь по сторонам.
Она искала нужную аудиторию, но здание было столь огромным, что даже спустя десять минут она все еще не смогла найти нужное помещение, и когда отчаянье почти взяло ее в свои силки, она вдруг заметила Бэкки Берк, которая стояла, облокотившись на мраморную колону, но, заметив Лили, тут же встрепенулась, подойдя к ней ближе. Надменная и глупая улыбка озарила ее губы, когда Бекки противно проговорила:
— Все такая же самонадеянная Лили Поттер. Посмотрим, как ты запоешь сегодня на слушанье.
Ее улыбка стала шире, когда Лили лишь захотелось рассмеяться прямо ей в лицо, но, сдержавшись, она лишь премило приподняла уголки губ, сверкнув глазами. Глупая-глупая Ребекка. Она думала, что это конец, когда это было всего лишь началом. Началом ее страданий.
Ее черные локоны взлетели при ходьбе, когда она уверенно завернула за колонну и пошла, наверное, в нужную Лили аудиторию. Только Поттер совершенно не спешила следовать за ней. Она чего-то ждала, и, как казалось, не зря, потому что буквально через минуту ей навстречу свернула Гермиона Уизли, дражайшая тетя, а ныне крупная политическая фигура. Ее волосы, уложенные в сложную прическу, слегка отдавали еле заметной сединой, а суженный взгляд карих глаз не предвещал ничего хорошего.
Лили скривилась. Видел Мерлин, тетю ей хотелось увидеть меньше всего.
— Что ж, здравствуй, Лили, — уверенно начала она, слегка пождав губы. — Была бы более тебе рада, встреться мы в Германии, а не в суде, понимаешь?
— И я вас тоже рада видеть, — в тон ответила Лили, отвесив ироничный реверанс. Однако Гермиона не оценила ее потугу и лишь немного раздраженно произнесла:
— Мерлин, ты совершенно не изменилась. Хотя, о чем я? Что Гарри, что вы, похоже, пытаетесь взять на пробу наше терпение…
— Печально, что вы быстро забыли о том, что мой отец был когда-то вашим лучшим другом и спасителем этого мира, — яростнее нужного прошептала Лили, скривив лицо. Как же ненавидела она этот извечно умный и важный тон — Гермиона как будто была непогрешимо уверена, что знала все на свете и поступала исключительно правильно, что становилось тошно.
— Как раз-таки поэтому я и пытаюсь объяснить ему, в какое заблуждение он пал и как его же дети причиняют непоправимый урон всему волшебному сообществу…
— Это чем же? Темной магией? — насмехаясь, проговорила Лили, и миссис Уизли едва заметно закатила глаза.
— Да, именно Темной магией. Но, может, сегодняшнее дело заставит тебя образумиться? Подумать только, приковать к себе мальчишку старинным заклятием, использовавшимся только в чистокровных семьях… о чем ты думала, Лили?
И глаза ее были наполнены такой уверенностью в собственной правоте, что Лили лишь присвистнула, обойдя ее, едва задев плечом, потому что понимала — если сейчас позволит себе дать волю эмоциям, то на самом слушанье уже не сможет сыграть нужную роль. Гермиона не стоила ее времени. Для Лили она всегда была всего лишь фанатичной, недальновидной гриффиндоркой, которая бросалась из крайности в крайность.
Злая улыбка все лезла на губы, когда до двери в нужную аудиторию оставалось совсем мало — мыслей в голове не было совсем, и Лили знала, что не было смысла ничего планировать. О, все, чем она была вооружена, — это своим обаянием и импровизацией, которая не раз страховала ее от прыжка в бездну.
Дверь скрипнула, и голоса, что шептались, смолкли, а люди, обернувшись, напряженно уставились на Лили. Для всех сидящих она была аморальной нарушительницей спокойствия степенного семейства, и плевать было, что это было лишь предсудебное слушанье, и ее вина не была толком доказана. Лили шла мимо рядов и чувствовала столько взглядов, что, казалось, конца и края не было всем хотевшим поглазеть на Лили Поттер.
Они хотели увидеть ее пораженной и сломленной, они хотели, чтобы лицо ее выражало покорность судьбе и раскаяние — но ничего из этого не было. Годы лицемерия и попыток стать милой, доброй, правильной гриффиндоркой канули лету, и теперь Лили Поттер не скрывала той ненависти, что переполняла ее нутро — все ее лицо так и дышало яростью и злобой.
— Мисс Поттер, попрошу, присядьте сюда, — жеманно, но услуживало, проговорил один из клерков судей, и Лили, не взглянув на него, уселась на стул, который стоял прямо напротив ряда с присяжными и обычными зеваками. А потом, лениво вскинув руку и подперев ею голову, она безразлично посмотрела на них, едва приподняв бровь.
В самом первом ряду, огражденном от остальных бархатной веревкой, сидели мистер Томас, Годрик и Мэри, так как они выступали потерпевшей стороной, когда как Лили, официально не являясь преступницей, должна была противостоять всему залу, чтобы убедить их в том, что судебное дело совершенно незачем и не на чем заводить. Безжалостным же идиотом был тот, кто придумал данную систему, — потому что сейчас Лили была совершенно одна, сидя в этом кресле и смотря на полные превосходства и предстоящей комедии глаза.
Хмыкнув, Лили резко вскинула голову, а потом заметила своего отца и Малфоя. Они сидели в правом ряду, который был прямо напротив Лили, и несмотря на то, что между ними было прилично метров, она могла разглядеть их выражения лиц: ее отец, внешне безучастный и даже безразличный, слегка нервно поправлял очки, словно опасаясь чего-то, и это так позабавило Лили, что она непременно бы расхохоталась. Только смеяться резко перехотелось, когда Поттер в упор посмотрела на Малфоя, который, выглядя не менее безучастным, с некоторым презрением смотрел в ответ, словно говоря, что ей если бы она только попросила его помощи, всего этого не было бы.
Злость невиданных масштабов накрыла Лили, одно только его презрение отчего-то и вызывало столь дикий эмоциональный всплеск, и ей, право, хотелось вскочить с места и с яростью стереть эту надменность с его лица. Да. Больше всего она ненавидела то, что Скорпиус Малфой объективно был сильнее и умнее ее, и Лили мечтала наконец-таки уделать его. Оставалось совершенно не долго. Совсем чуть-чуть.
За своими мыслями она не сразу поняла, что слушанье было начато, и молодой мужчина, видимо, поверенный семьи Томас, активно жестикулируя, декларировал сидевшим о тяжести поступка, совершенного Лили Поттер, то и дело скользя по ней самой быстрыми взглядами.
— Мисс Поттер была подвержена к отступничеству от ценностей нашего мира еще со школьных времен. Подумайте, ее выгнали из Хогвартса после шестого курса из-за некоего инцидента, связанного с темномагическим зельем. Пострадавшей семье это известно особенно хорошо, ведь Мэри, некогда близкая подруга Лили, была непосредственным свидетелем позорного побега мисс Поттер из школы. О, — тянул он, скалясь, чувствуя одобрительные улыбки Томасов, — мисс Поттер подавала такие надежды. И тот факт, что свою одаренность она решила применить в столь неподобающей сфере магии, удручает. И ведь мы не углубились в родственные связи мисс Поттер… ее старший брат был исключен из Хогвартса по той же причине. Очевидно, что не обошлось без дурного влияния на мисс Поттер, ведь ее брат был слизеринцем, и все же, не похоже, чтобы мисс Поттер раскаивалась. Не прошло и года, как она покинула Англию и переехала в Германию, которая, как мы знаем, активно пропагандирует Темную магию и обучает ею на государственной основе.
Липкие, осуждающие взгляды скользили по ней, но Лили не обращала ни на кого внимание. Она смотрела немигающим взором в упор на Малфоя, видя, как что-то едва сверкало в его серых глазах. От одного его взгляда она плавилась, ощущая новые потоки ненависти, и, сглотнув, она продолжала собственную муку, ведь оторвать глаза от его лица было сложнее всего.
— Таким образом, мы пришли к тому, что мистер Томас каким-то непонятным образом попал под влияние Лили Поттер, был околдован ею, а затем привязан заклинанием, которое запрещено на территории Англии почти шесть лет. Ее вина налицо, и магическое правосудие, бесспорно, должно рассмотреть это дело. Со всей серьезностью и справедливостью.
Мэри громко зааплодировала, и Лили, наконец оторвав свой взгляд, внимательно посмотрела в ее направление. О, какое превосходство было в этом лице, каким триумфом сверкали голубые глаза. Мэри Томас вся состояла из одного предвкушения расплаты Лили Поттер и была столь уморительна в собственной глупости, что Лили едва не усмехнулась. Мистер Томас, степенно выпрямившись, не показывал ни единой эмоции, как и его сын, Годрик, который с мрачной тенью на лице смотрел на опущенные руки.
И когда он поднял голову, словно почувствовав ее взгляд, она увидела в его лице решимость. Да. Ведь Годрик Томас всегда был гриффиндорцем… благородным, храбрым и абсолютно нерациональным. Будь Лили на его месте, она бы бросила его на растерзание общественности, даже не обернувшись.
Злая улыбка осветила ее лицо, и, убрав руку, Лили лениво произнесла, четко растягивая гласные:
— Сэр, вы изложили мою биографию, право, это довольно занимательно, и мне очень лестно, что вы потратили время на столь неблаговидную особу вроде меня. Однако я так и не услышала никаких доказательств. О каком заклинании вы вообще говорите?
— Как же? — презрительно фыркнул он, видимо, приняв ее открытую манипуляцию за глупость. — Заклинание, скрепляющее людей. Вы же сами обнажили руку, на которой была татуировка…
— Руку? — с небывалым удивлением проговорила Лили, театрально распахнув глаза. А потом она медленно перевела взгляд свой на Мэри, и, растягивая минуты, выплавляя их, стала оттягивать ткань платья верх, обнажая бледную, чистую кожу. — Не эту ли руку? Но как же… тут ничего нет!
А потом, дернув рукав на и на другой руке, с неподдельным удивлением бросила:
— Мерлин, и тут тоже!
Мэри подскочила с места моментально, а потом, схватив Годрика, оттянула его рукав. Но тщетно. Его рука тоже была чистой и бледной, никаких следов заклинания не осталось — магия рассеялась, должно быть, еще два дня назад.
Лили улыбнулась. Той беспощадно злобной улыбкой, которая так часто появлялась на ее губах. «Глупая-глупая Мэри, — с улыбкой думала она, беспрестанно взирая на покрасневшее от ярости лицо Томас, обращенное теперь к ней. О, Мэри мечтала задушить ее прямо на месте, вот насколько ненавидела она Лили. — Если бы во мне была хоть капля жалости, я бы тебя пожелала: печально, конечно, что мне хочется уничтожить твою жизнь полностью, разрушив ее до основания».
— Что же получается? — воскликнула Лили, обратившись к людям. Они шептались и явно выглядели пораженными, а свет софитов грозился ослепить Поттер. — Я была ложно обвинена, подвержена настоящей травле газет, которые, кстати говоря, принадлежат семье Томасов… насколько же это отвратительно, столько ненависти было вылито на меня совершенно без причины. — Улыбка на секунду померкла, уступая место лживой грусти и печали, вызывая у публики нужные эмоции. Право, Лили могла даже расплакаться прямо здесь, потому что ей было плевать на собственный образ, — все, чего желало ее наполненное яростью сердце страданий семьи Томасов. И она готова была играть до конца.
— Мистер Томас! — резко проговорила Лили, заставив его в упор посмотреть ей в лицо. Судя по его выражению, затея с газетами действительно принадлежала Мэри, и сейчас Дин Томас выглядел если не озадаченным, то крайне разочарованным. — Как же это называется… ах да! Покушение на деловую честь и достоинства волшебника. Надеюсь, вы опубликуете опровержение?
— Постараюсь, мисс, — слегка процедив, протянул он, — но не могу сказать, что в новом выпуске…
— Как интересно, — не унималась она, слегка склонив голову. — Раньше вы словоохотно писали статьи о моей семьей с удивительной поспешностью. Право, каким красноречием пестрили ваши заголовки еще три года назад, и четыре года… да и совсем недавно. Неужели вы растеряли всю свою удаль?
И Лили улыбнулась, право, улыбнулась самой дружелюбной, но при этом ядовитой улыбкой, демонстрируя такую безгрешность, что можно было лишь подивиться. А потом, встав с места, она медленно подошла к нему и, чеканя гласные, громко проговорила:
— Сэр, рекомендую вам сменить редактора. Все это время вы публиковали худшие мои колдографии… если возникнут с этим проблемы, напишите моему отцу, — улыбка стала шире, и она бросила быстрый взгляд на Гарри Поттер, который неотрывно смотрел на нее, и, Лили могла поклясться, в глазах его было если не восхищение, явное одобрение, — думаю, он сможет помочь вам. Непременно.
Замерев на месте, Лили выжидающе посмотрела на судебного клерка, который, судорожно сжимая бумажки в своей руке, удивленно переводил взгляд с мисс Поттер на Мэри Томас, и не в силах выдержать того напряжения, которое повисло в воздухе, он едва слышно пискнул:
— Есть ли… есть ли у обвиняющей стороны еще вопросы? Стоит ли передавать это дело в Визенгамот?
Не в состоянии что-либо ответить, Мэри лишь с громким хлопком села на место, яростно сверкнув глазами, и лишь Дин Томас, будучи единственным, кто смог сохранить спокойствие, холодно проговорил:
— Нет. Мы отзываем заявление.
Будь Лили не столь хороша в сдерживании эмоций, она бы расхохоталась прямо здесь, в этом зале. Но вместо этого, едва заметно приподняв уголок губ, Лили выпрямилась, пронзая Томасов взглядом. А потом, посмотрев на Мэри, она одними губами произнесла «идиотка» и поспешно обогнула ряд, покидая аудиторию, чтобы немного удивленные и ошарашенные зрители не накинулись на нее с избитыми и наскучившими вопросами. Нет. У Лили Поттер были еще дела, и она решительно свернула к колоннам, спрятавшись за одной из них, наблюдая, как толпа журналистов, вывалившись из аудиторию, суматошно стала искать ее.
Им всем не терпелось поговорить с ней, когда Лили, искренне ненавидя всех репортеров, с ненавистью смотрела на их переполненные жаждой наживы лица.
В какой-то момент, когда холл слегка опустел, а через минуту в нем снова уже появились люди, на этот раз обычные слушатели, Лили сильнее сжала колонну пальцами. Она видела, как отец вместе со Скорпиусом, тихо о чем-то переговариваясь, вышли и расслабленным шагом пошли прочь от шумной толпы. И выглядели они настолько дружелюбно, что Лили почувствовала странную горечь, и едва ли она могла понять почему — оттого, что ее отец так много уделял внимание ее врагу, или потому, что ее враг был настолько близок ее семье.
Тяжелый вздох сорвался с губ, и Лили, на секунду отвернувшись, легонько стукнула каблуков по мрамору, пытаясь избавить сознание от новой волны ярости. В конце концов, любые эмоции были мишенью для противника, и ей бы стоило взять себя в руки. Но только возвращаясь вновь и вновь к увиденной картине, она чувствовала, как ярость бьет ее наотмашь.
Веселый смех Мэри в момент вывел ее из некоего оцепенения, и Лили, обернувшись, увидела ее весело улыбающейся, но, видел Мерлин, улыбка эта была настолько картинно сладкой, что становилось понятно — она улыбается не по-настоящему. Разговаривая с журналистами, которым удалось ее поймать, она сверкала голубыми глазами и держала голову прямо, так, словно от нее хоть что-то еще зависело. И как же жалко было смотреть на это со стороны.
Когда из аудитории вышел Годрик, у которого на лице было ярко очерчено облегчение, Лили тихо усмехнулась. Из всех Томасов он был единственным, кто был рад ее победе, и это почему-то вызывало странно светлые чувства и эмоции — годы ненависти и непонятой влюбленности были теперь так далеко, что сейчас хотелось лишь рассмеяться, вспомнив их нелепые свидания и отношения. Да. Годы поставили все на свои места и многое теперь было совершенно неважным, ненужным. Означало ли это, что Лили Поттер оставит Годрика в покое и не придет за ним в случае, когда он мог бы ей помочь? Что ж, абсолютно нет.
Нервно отбивая ритм ногой, Лили по-прежнему ждала мистера Томаса, и больше всего она боялась, что упустила его из вида. В конце концов, людей на слушанье пришло действительно много, поэтому, прижимаясь к колонне, она лишь зорко наблюдала за каждым, пытаясь отыскать нужное лицо.
И вот, когда Лили наконец увидела его, она вышла из-за своего укрытия и громко, четко проговорила, приковывая к себе внимание всех:
— Мистер Томас, — он нехотя обернулся, и прежде чем Лили одарила бы его самым красноречивым взглядом, она сумела заметить, как слегка встревоженно обернулась Мэри и как непонимание медленно расползалось по ее лицу. Лили усмехнулась, а потом, подойдя еще ближе, спокойно проговорила: — Нам необходимо поговорить.
Она знала, что он не откажет — в зале было все еще слишком много журналистов и свидетелей недавнего провала семьи Томасов, а сам Дин слишком сильно заботился о своей репутации, чтобы позволить ей еще дальше упасть.
Не дожидаясь ответа, Лили резко развернулась и вновь вернулась к колонам, очаровательно улыбнувшись самой себе, а потом, без предисловия, Лили тихо произнесла:
— Вы не можете заключать помолвку с семьей Берк.
— Что? — явно удивленно протянул мистер Томас.
— Они скоро потеряют свою покровительство, сэр, поэтому вы не можете связываться с ними. В особенности, с мисс Ребеккой Берк.
Молчание, совершенно не устраивавшее Лили, повисло слишком внезапно. Бросив взгляд из-за плеча, она заметила, как напряженно задумался Дин и как что-то едва заметное то и дело мелькало в голубых глазах. Он думал. И было слишком очевидно, что он не верил ей.
— Все это очень странно, мисс Поттер, — наконец произнес он, пронзив Лили мрачным взглядом. — Вы срываете помолвку, устраиваете шок на слушанье, а теперь думаете, что я поверю вам? Вы в своем уме?
— Вы знаете, каким образом они получили протекцию? — остановившись, проговорила Лили, не улыбаясь, не щурясь, не веселясь. От одного его ответа зависело слишком многое, а именно, что ей придется сделать с Асторатом: убить старика или оставить в живых?
— Конечно, — с нажимом ответил он после минутного молчания. — Однако абсолютно уверен, что вы этого не знаете. Мисс, — увидев, что она готова что-либо сказать, он перебил ее, сощурив глаза. — Вы прекрасная актриса, в этом я уже убедился. Однако, поверьте, если я узнаю, что они не столь стабильны, то я брошу их, не раздумывая. Но для этого мне нужно их падение, понимаете?
Приподняв бровь, он внимательно посмотрел на Лили, и та, не сдержавшись, усмехнулась. Конечно. Ему было абсолютно плевать на Берков. Ему, как и многим, нужны были права на эту лавку.
Лили улыбнулась. А потом медленно произнесла, растягивая гласные:
— Вы сами выбрали их участь. Наслаждайтесь феерией, мистер Томас, ведь я не только прекрасная актриса, но и умелый игрок. С нетерпением жду опровержения в ваших газетах, сэр.
Развернувшись, Лили уверенно зашагала прочь, окунаясь в собственные мысли, с некоторым отчаянье раздумывая дальнейшие шаги. Теперь она ни за что не могла потерять владения лавкой, и смерть Астората решила бы слишком многое… но только как именно все провернуть? Даже будучи уставшим стариком, он все-таки был магически одаренным. И тогда в голову к ней пришла единственно верная мысль — она же зельевар. И он даже не заметит, как смерть навсегда заберет его в свои владения.
Открыв массивную дверь, Лили оказалась на улице, и сотни тысяч голосов ударили ей по ушам. Люди спешили, разговаривали и что-то механически делали. Им не было дела до Лили, стоявшей у самого входа, вдыхавшей полной грудью прохладный воздух улицы. Мысли плавились под давлением собственной слабости, и Лили, черт возьми, знала, что каждый ее будущий шаг будет бить по ней же самой, но желание увидеть отчаянье в лицах тех, кто когда-то опрокинул ее, было столь сильно, что ничего с собой она не могла поделать. Лили Поттер жаждала мести.
Сфокусировавшись, Лили вдруг замерла, потому что в самом конце лестницы, которая вела к входу, она увидела своего отца и Скорпиуса, которые, переговариваясь, то и дело смотрели вверх. «Они ждали меня», — пронеслось неловкое в мыслях, и Лили сощурилась, испытывая страшное сердцебиение. И, испугавшись вдруг, она резко крутанулась и тут же трансгрессировала прочь, боясь быть пойманной.
И сердце ее билось так отчаянно быстро, что грозилось вырваться из груди. Она боялась. Себя, обстоятельств, собственной жизни. Но больше всего — она боялась собственных чувств, потому что они вели ее прямиком в бездну.
И однажды уже завели. Так что будет сейчас? Кто станет ее концом на этот раз? Тряхнув головой, Лили с силой сжала руку в кулак. Теперь никто и никогда не сможет достучаться до ее сердца. Потому что его у нее больше не было. Теперь уже точно.
***
Дышать было так тяжело, словно она пробежала сотню миль, но на самом деле, избегая свою семью, Лили просто незаметно выскользнула из дома, чувствуя странную слабость. Триумф вчерашнего дня стирался из памяти — Лили никогда не запоминала моменты своей победы и своего счастья, поэтому едва ли она могла ощутить себя довольной. Нет. Она боялась, боялась, что за эти дни Асторат перепишет лавку на своего внука, ведь из-за всех судебных тяжб она почти не появлялась в его доме.
Стремительно огибая улицы, Лили упорно шла мимо людей, не обращая ни на кого внимания, напряженно думая. Уже в которых раз она ловила себя на мысли, что совершенно не хочет оставаться в доме своей семьи — Прю, хоть и осознав всю опасность, не перестала выводить ее из себя, а отец вместе с братьями никогда не были желанными людьми в ее жизни. Из всего выходило, что ей непременно нужно было уйти из дома, но ее лаборатория на чердаке, ее книги, фортепьяно… как можно было бы это забрать с собой?
Лили поморщилась от солнечного лучика, заскользившего по ее бледной коже, и, остановившись, оглянулась. Она уже прошла грязный Лондон и теперь стояла возле знакомого леса, чьи голые ветки покрывались почками, и, освещенные весенним солнцем, Лили видела, как оживает жизнь. Снега не было, не было и гололеда, осталась одна лишь грязь, а воздух был намного теплее. Да. Уже скоро должен был наступить май, а затем лето, которое было столь ненавистно Лили, что, не сдержавшись, она презрительно передернула плечом. Больше всего ей хотелось увидеть октябрь — желто-красный октябрь с опавшими листьями и серым, невзрачным небом. Какое ей было дело до оживления природы, когда сама Лили чувствовала себя ходячим трупом? Холодный ветер был ей намного ближе беззаботного ветерка, и он намного лучше контрастировал с внутренним состоянием Лили. Потому что внутри у нее был лютый холод.
Завернув на знакомую тропинку, она неспешно подошла к особняку Берков и, заметив свет в окне, сморщилась. Ей почему-то думалось, что Фобос непременно должен был быть уже тут, конечно, он вряд ли бы мог позволить себе потерять хотя бы минуту… и чего ради он так хватался за лавку? Неужели фамильная гордость могла быть столь значимой хоть для кого-то?
Склянка в кармане звякнула, и Лили, прохладно усмехнувшись, подперла ее рукой. Стоило лишь пару дней подливать это зелье, и Асторат умрет абсолютно безболезненно и никаких следов не получилось бы обнаружить в его крови. Рассудив, что это было лучшее средство в ее деле, Лили без особых проблем сварила его за вечер, а теперь все, что оставалось ей, отвлекать старика от мыслей о передачи наследства.
— Добрый день, мистер Берк, — улыбнувшись, проговорила Лили, зайдя вовнутрь. Конечно, как и ожидалось, у изголовья кровати уже сидел Фобос, который встретил ее холодным взглядом.
— О, Лили, — немного странным тоном протянул Асторат, щурясь, болезненно хватаясь за свою голову. Несмотря на то, что не видела она его чуть меньше пяти дней, он выглядел еще хуже, чем раньше, и это невольно заставило ее поморщиться.
Придвинув стул к его кровати, Лили, не глядя на Фобоса, начинала рассматривать его кровоподтеки на руках, рассуждая: отчего-то ей совершенно не хотелось торопить его смерть, и, осматривая глубокие синие впадины, она решалась. И, о Мерлин, ей до ужаса страшно было принять хоть какое-либо решение.
— Едва ли я мог представить в свои двадцать пять, что буду подыхать от темномагического проклятия, — брюзжа, жаловался он, явно радуясь, что обрел целых двух слушателей. — Еще пятьдесят лет назад все было так просто: чего я только ни продавал в своей лавке и никому и дела ни было, что делают неудачники с Лютого.
— Почему же вы неудачники? — немного горделиво протянул Фобос. — Вы владели такими знаниями и атрибутами, что вам бы не смог противостоять никто.
— Ну, вспомни Темного лорда, Фобос, — тут же откликнулся он, и Лили, оторвавшись от изучения кровоподтеков, внимательно поглядела на Астората. — Он многое знал, но уделал его всего лишь мальчишка, — и, кивнув головой в сторону Лили, он мрачно продолжал: — Я знал его еще юношей. Он работал в лавке моего отца, и был старше меня всего на семь лет. Красивый, респектабельный, тактичный юноша. Знал ли кто, глядя в его глаза, насколько далеко он зашел? Нет. Он умел очаровать так, что ты невольно проникался к нему расположением… а как он говорил! Как умело он подбирал слова, чтобы войти в доверие. Едва ли я знал еще одного такого волшебника.
Задумчиво склонив голову, Асторат сощурился, словно пытаясь что-то вспомнить, а потом приподняв руку, слегка хрипло проговорил:
— Хотя нет… я знаю еще одного юнца с таким же обаянием. О, он также говорил так — искренность, вот что было в них. Этим они и брали.
— И кто же это? — с неподдельным интересом спросила Фобос, слегка презрительно скрестив руки. Наверное, ему хотелось, чтобы дед назвал его имя, но и он, и Лили прекрасно понимали, что Асторат имел кого-то другого в виду.
— Скорпиус. Скорпиус Малфой. Вот кто умеет сказать так, что ты всегда поддаешься его обаянию.
Рука Лили, нервно дернувшись, с силой ударилась о железные прутья кровати, и, вскинув резко голову, она почувствовала странное волнение и вместе с тем интерес.
— Вы знакомы с ним? — тихо спросила Лили, тут же поймав на себе мрачный и холодный взгляд Фобоса, наверное, это был единственный раз, когда он наконец посмотрел на нее за весь вечер.
— Да, конечно, я его знаю, — качнув головой, с улыбкой проговорил он, также внимательно посмотрев на Лили. — Он всегда приходил в лавку и долго изучал тома по Темной магии. Он такой же, как Темный лорд. Способный, азартный и любопытный. Даже политика, пропагандируемая им, почти идентична с идеями Пожирателей, с одной лишь разницей — Скорпиус не помешанный. Ему не нужны реки крови и мировое господство, все, к чему он стремится, доказать этим ценникам и жалким бюрократам, что Темная магия ничуть не хуже Белой. И ее существование веками более, чем оправдано. Будем честны, — склонившись, он улыбнулся вдруг холодной улыбкой, — мы намного сильнее их. Мы знаем, как приворожить смерть и как заставить человека стенать от невыносимых страданий. Но вместе с этим мы также знаем, как облегчить боль и как помочь тем несчастным, что подвержены магическим проклятиям. Никогда Белой магии не быть столь сильной. Не потому ли нас всегда и называли неудачниками, маргиналами? Не потому ли наш переулок прятали между цветными кварталами Косой аллеи?
— Если вы столь сильны, — прошипела Лили, испытывая странный прилив ярости. Она так отчетливо вдруг представила Скорпиуса, занимавшегося в лавке, что у нее сводило челюсти — и как только она не видела его тем летом? — Почему же вы не идете в атаку и не возвращаете себе власть?
— Потому что тогда начнется война, — резко проговорил Фобос, и, не сдержавшись, она посмотрела на него в упор. Лицо его, худое и мрачное, стало будто еще мрачней. — Прольется очень много крови. Бессмысленные жертвы, разрушенная экономика, сломанные судьбы… мы не столь жестоки, Лили Поттер. Впрочем, почему ты говоришь «мы»? Ты одна из нас. Значит ты должна понимать, почему именно мы не высвобождаем весь наш потенциал. Ведь тогда нас опять заклеймят. Они будут обвинять во всем Темную магию, а не свое презрительное отношение к нам. А значит, пока есть иной путь борьбы, он будет использован. Если же он не оправдает себя… что ж, кому-то придется дорого пожалеть о своем предубеждении. Волшебники, заточенные в Лютом, рано или поздно дойдут до точки кипения.
Воцарилось молчание, и Лили, опустив голову, внимательно посмотрела на свои руки. Ей хотелось спросить, почему тогда Берк позволил переулку закрыться, почему он так яростно сражался за лавку, если не хотел ее воскрешать? Но говорить не хотелось. Вместо этого с отчаяньем всматриваясь в свои руки, Лили злобно усмехалась. Вот, почему партия Скорпиуса существовала. Содружество не хотело войны, оно хотело дать им хоть какую-то надежду. Глупый Малфой. Глупые его соратники. Неужели они не понимали, что их борьба призрачна? Им никогда не победить.
— Поэтому Скорпиус умнее Темного лорда, — вдруг задумчиво проговорил Асторат, и Лили, не сдержавшись, резко вскинула голову. — Темный лорд сразу начал с войны, и его идеалы медленно, но постепенно стали искажаться… ведь с какими здравыми мыслями он начинал, пока не влез в лужи крови и груды трупов. А Малфой… он на то и Малфой, что хитрее. Он начал с политики, прекрасно зная, что никто не станет его затыкать — кому бы это было выгодно? Глупцы. Никогда не стоит недооценивать Слизерин. Они получат свое, получат, даже если я не доживу до этого!
И, поправив подушку, он аккуратно улегся, зарывшись в одеяло, находясь явно мыслями где-то не здесь. Всматриваясь в его резкие черты, Лили опять испытала странный прилив ярости, а потом звеньк бутылки вывел ее из транса, вынуждая резко подняться с места и спуститься на кухню. Она знала, что нужно было делать. Но мысли ее разлетелись так стремительно и так явно, что, облокотившись о стол, она прикрыла на секунду глаза.
Лили не могла игнорировать политику. Во всяком случае теперь, когда и ее отец ввязался в нее. Однако больше всего она думала о том, как именно можно было подорвать Скорпиуса, как заставить его отступиться. Вряд ли у Лили могли найтись столь мощные рычаги давления, чтобы заставить действовать Малфоя необдуманно, однако… если объединиться с мистером Томасом? У него ведь могла быть такая власть.
Только вот одна лишь мысль об объединении с этими уродами заставила Лили злобно поморщиться. Потому что именно это семейка и должна была пасть, она мечтала об их падении, но это было возможно лишь при содействии Малфоя.
— Довольно забавно, что ты столь близка с будущим Темным лордом, — иронично протянул Фобос, и, развернувшись, она злобно сверкнула глазами, глядя на него. — Тогда я не признал его, каюсь… впрочем, это ведь всегда был он, не так ли? Это из-за него ты никогда не подпускала меня.
— Что? Вы называете Малфоя будущим Темным лордом? — с презрением бросила Лили, сжав сильнее нужного столешницу, старательно игнорируя его последний вопрос. Мерлин. Мерлин. Мерлин. И с кем только связался ее отец?
— О, не будь столь наивной, а кто он по-твоему? Просто мальчишка, изучающий Темную магию и увлекающийся политикой? — усмехнувшись громко, Фобос подошел к ней ближе, спрятав руки в кармане. Его поза была расслабленной и только в глазах можно было прочесть то ли боль, то ли разочарование. — Так не бывает, Лили Поттер. С нами, слизеринцами и потомками древних родов, так не бывает. Рано или поздно политика погубит его, она убивает намного более точно и стремительно, чем можно было предположить. И даже если он не выиграет на этих псевдо-выборах, которые совершенно ничего не решают, он все равно падет. Не боишься?
Издевательская улыбка проскользнула по его губам, когда как глаза еще более отчетливо сверкнули странной злостью. Фиолетовая бездна прожигала насквозь, оставляя после себя ожоги, но, фыркнув, Лили уверенно вскинула голову.
— Что ж, надеюсь, упадет он не без моей помощи. Не хотелось бы лишать себя такого удовольствия, Фобос.
Передернув бровью, Берк лишь мрачно усмехнулся, сощурив глаза. И этим жестом он так напоминал своего деда, что Лили, опомнившись, резко сконцентрировалась мыслями на реальности — она должна была решиться.
— Почему ты позволил лавке прикрыться? Твой отец что-то пообещал тебе?
— Нет, мне ничего не нужно от этого прокаженного, — спокойно проговорил Фобос, но Лили, хмыкнув недоверчиво, лишь покачала головой. — Правда. Совершенно ничего. Просто мне выгодно, чтобы у него была протекция… понимаешь? Мы одной фамилии, как ни крути, и любая его победа — моя тоже. Особенно это удачно, когда эти прихвостни и моралисты решили заняться борделями и кабаками. Разве я бы хотел лишиться своего бизнеса, а?
— Но ты же владеешь маггловскими…
— О нет, Лили, — улыбка его стала вновь издевательской. — Я много чем владею. Именно поэтому не стоит стоять на моем пути… впрочем, уже сегодня, кажется, Асторат наконец прозрел и решил отдать то, что принадлежит мне по закону. Расслабься, Поттер, — заметив, как напряглась Лили, весело бросил Фобос. — Тебе нечего ему предложить, понимаешь? Спасенья от проклятия нет.
Махнув рукой на прощание, он круто развернулся и уверенным шагом направился к двери, оставляя Лили наедине со своими мыслями, которые, скапливаясь, танцевали дикий танец.
Как все могло измениться за три года? Каким именно образом Малфой приобрел такую славу и столь большое уважение? Что, в конец-то концов, в нем было такого, что все шли за ним? С отчаяньем крутанувшись, Лили резко вылила содержимое склянки в стакан, а потом схватила его, всматриваясь в свое отражение в бокале.
Еще три года назад… с кем связалась она тогда? С просто Скорпиусом Малфоем или человеком, который изначально шел по своему особенному пути? Кто он? Умелый игрок, манипулятор или ее личный кошмар, перевернувший жизнь с ног на голову?
«Его сломает политика».
И это было так. Лили ощущала это почти физически, потому что любая власть — это ответственность, так смог бы он справиться с ней? Он, презиравший людей, смотревший на всех сверху вниз, игравшийся жизнями, словно игрушками?
«Он действительно Темный волшебник, — думала Лили, поднимаясь по ступенькам, держа стакан перед собой крепко-крепко. — Он может стать следующим злом этого мира».
— Что у тебя с Фобосом, дорогая? — резко спросил Асторат, и Лили от неожиданности качнула рукой, слегка расплескав жидкость.
Сердце билось очень быстро, и мысли ее были совершенно не здесь.
— О чем вы? — не своим голосом спросила она, и улыбка не лезла к ней на губы, потому что улыбаться не хотелось совершенно.
— Он влюблен в тебя, как последний мальчишка, неужели это неочевидно? — ворчливо поинтересовался он, с некоторой злобой посмотрев на нее. — Ты, конечно, полукровка, но при этом ты — Поттер. Если бы вы объединились, мне бы не пришлось так переживать из-за этой лавки.
— Этому не бывать, сэр, — уверенно проговорила Лили, резко сконцентрировавшись. — Мы никогда не объединимся. И лавка ваша ему совершенно не нужна. Он не откроет ее вновь, понимаете?
— А ты? Ты бы открыла? — с насмешкой проговорил он, и Лили запнулась. Потому что, видел Мерлин, она совершенно об этом не думала.
Что бы она сделала с лавкой? Скорее всего, так бы и оставила закрытой, потому что ей не нужны были лишние проблемы и слухи. Но… если таким образом можно было оставить лавку себе, то она бы непременно пошла на этот шаг.
Сжав стакан сильнее, она всматривалась в свое отражение, думая о том, что ей, черт побери, не хотелось его травить. Можно было бы найти другой выход, не так ли?
— Я могу спасти вашу жизнь, — резко проговорила Лили, блефуя. Но глаза ее, уверенно сверкнув, посмотрели на него в упор. — Только, пожалуйста, не забирайте у меня лавку.
— Мне не нужно спасение, — нервно проговорил он, облизнув губы. — Я смертен, и я умру. Но… Лили, я могу оставить тебе эту лавку, право, Фобос слишком самонадеян и не азартен… он не вернет фамильный бизнес… а вот ты, да, ты другое дело. Но только мне нужно кое-что.
— Что же? — вскинув голову, уверенно спросила она, зная, что ответ вряд ли понравится ей.
— Мариус. Мне нужен Мариус.
Стакан из рук выпал, расплескивая жидкость по полу, и Лили, слушая, как обивает он деревянные доски, прежде чем окончательно приземлиться, нервно сглотнула, посмотрев на него. Сердце у нее билось слишком учащенно, и все это настолько напоминало весну три года назад, что она опять ощутила эту сильную волну боли, смешанной с ненавистью. Лили как будто вновь перенеслась в библиотеку, в тот самый момент, когда Скорпиус, усмехаясь, предлагал ей сделку.
И вся ее жизнь вдруг представилась такой насмешкой, что Лили стало совершенно горько. А потом злоба вновь заволокла сознание, оставляя лишь одно слово — «уничтожить».
— Откуда?.. — жестко спросила Лили, сморщившись, часто задышав.
— Мне рассказал о нем Скорпиус, — быстро проговорил он, заставляя Лили на секунду прикрыть глаза. — Он пришел ко мне в лавку в феврале, сбежав из Хогсмида… кажется, это был его седьмой курс. Ему нужен был Мариус для его знакомой, одной очаровательной леди, с чьей семьей я был знаком… он нужен был для Мадлен Селвин. Но у меня не было этого зелья, вернее, ему не понравился его эффект. И тогда уже летом того года, когда я встретил его вновь, он рассказал мне про тебя, Лили Поттер, увидев тебя однажды здесь. Он сказал, что ты опытная чернокнижница и что ты умеешь варить такой Мариус, который в сто раз превосходит свой оригинал. Это он настоял, чтобы я взял тебя, — и, запнувшись, он вдруг тяжело вздохнув, и на глаза его навернулись слезы. — Бедная, бедная Мадлен. Кто бы мог подумать, что она умрет так рано?
— Что? О чем вы говорите? — со сбившемся дыханием воскликнула Лили, резко подскочив с места. Голова кружилась, и было так тяжело стоять на ногах, что она резко облокотилась рукой о стенку.
— Она умерла тем же летом, в июле. Скорпиус искал этот Мариус, чтобы облегчить ее страдания. Но тщетно… как она была красива в похоронном саванне, ты бы только видела ее фарфоровые лицо и черные, словно ночь, волосы.
Задыхаясь, не разбирая дороги, Лили шла вдоль знакомых улиц, спотыкаясь об камни и ударяясь плечом о людей, идущих рядом. Казалось, кто-то будто бы огрел ее хорошенько по голове, иначе почему она чувствовала так, словно падает? Почему она чувствовал себя столь плохо?
Отперев дверь дома, Лили зашла внутрь, и, по инерции обернувшись, она увидела своего отца, восседавшего за гостиным столом, а рядом с ним сидел Фрэнк Лонгботтом. И, когда взгляд ее заскользил дальше, она увидела его. Скорпиуса Малфоя.
«Он искал Мариус для знакомой… для Мадлен Селвин», — звенел в ушах голос Астората. Лили стояла у входа смотря на Скорпиуса в упор, видя, что он и сам не отрывает от нее взгляда. И черт побери, до чего огромных размеров была пустота внутри нее.
— Лили, Томас напечатал опровержение, — с нотками радости проговорил Гарри, и Лили, на автомате подойдя к нему, бессмысленно взяла газету в руки, проскользнув по ней быстрым взглядом, не видя при этом ничего.
«Это он настоял, чтобы я взял тебя сюда… он сказал, что ты опытная чернокнижница».
— Отвратительное фото, — безэмоционально сказала она, резко бросив газету обратно на стол, опять посмотрев на Скорпиуса, испытывая львиную злость.
«Мадлен умерла тем же летом, в июле».
Глаза у Малфоя были безмятежной бездной, и в них, казалось, можно было утонуть.
Так кем же он был все это время? Игроком, манипулятором, циником, влюбленным до одури в свою девушку? Кто он такой? И знала ли Лили его хоть сколько-нибудь?
Скорпиус усмехнулся. И улыбка у него была спокойной, уверенной… такой же, как и три года. Скорпиус Малфой всегда был опасным человек, так почему же она чувствовала себя рядом с ним столь защищенной?
Прикрыв глаза, Лили усмехнулась.
Потому что что тогда, что сейчас, она была полностью им очарована. И от чувств своих было так трудно сбежать, что хотелось скорее вздернуться, чем продолжать жить.
Она пролежала всю ночь без сна, бессмысленно всматриваясь в темноту перед глазами. До двух часов ночи Лили отчетливо слышала голоса отца, Малфоя и Лонгботтома, но даже не старалась вслушаться или понять говоривших. Это было странное ощущение — пустота, так привычная ей, будто расширилась, из-за чего она отчетливо ощущала странный спазм в груди. Злости не было. Было что-то наподобие боли, такой сильной и такой ясной, что она не произносила ни слова, сжав руками подушку.
Вся ее жизнь была разрушена из-за стремления Малфоя помочь любимой. От одной этой мысли Лили скривилась, испытывая укол странной ярости, сжав сильнее подушку. Подумать только, Скорпиус Малфой до того любил свою девушку, что пытался облегчить ее страдания; хладнокровный, безразличный ко всему Малфой рисковал всем, заключая сделку с Лили ради того, чтобы чертова Мадлен Селвин чувствовала себя хоть капельку лучше. Насколько же были сильны его чувства? И что от них осталась сейчас?
Рассветные лучи заливали комнату, когда Лили наконец почувствовала усталость и провалилась в сон. Сон был тревожный и бессвязный, из-за чего она проснулась через два часа с ощущением полной разбитости. У нее совершенно не было сил ни на что: ненависть всегда была ее топливом, но сейчас Лили было так больно, что она совершенно не чувствовала злобы. Прикрыв глаза, она резко присела на пол, а потом достала из-под кровати запечатанный футляр. Секунда, и на нее смотрели изумрудные глаза змеи, и казалось, будто она едва шевелится на бархатной подушечке.
Что было между ними в тот день? Чувствовал ли Скорпиус то же притяжение, что и она? И зачем, черт побери, он оказывал ей столько знаков внимания, когда на самом деле до безумия любил другую?
Всматриваясь в серебряную чешую, Лили чувствовала, как горечь сменяется агрессией, а та — таким мраком, от которого болело в глазах. Она просто чувствовала, как все то немногое светлое таяло на глазах, превращаясь в сгусток фальши и лжи. Да. Такова ее участь, Поттер всегда была лицемерной фальшивой дрянью, так чему удивляться, что все, чем она дорожила где-то глубоко внутри, было таким же ненастоящим, как и она сама?
С силой захлопнув крышку, она, не смотря, закинула коробочку под кровать, а потом задумчиво посмотрела на фортепиано. Ей хотелось сесть на кушетку и сыграть Рахманинова, волнующегося, меланхоличного, трагичного Рахманинова, но Лили знала, что не выдаст ни звука — чтобы играть, нужно быть живым, тогда как она ходячий труп, заточенный на ненависть ко всем тем, кто причинил ей столько боли.
«Это даже хорошо, что Мадлен умерла, — подумала она, злобно сощурившись. Ей хотелось крушить, ломать, стирать людей со своего пути, да что угодно, лишь бы никогда не забывать этого чувства ярости, без которого внутри нее оставалась одна только боль. — На одну сломанную жизнь меньше».
Улыбка озарила ее губы, и Лили, резко вскочив, оправила спутанные волосы, накинула легкое черное платье и быстрым шагом спустилась вниз, надеясь, что там никого не будет. Был всего лишь шестой час утра, и у Лили не было никакого желания видеться со своими родными, не хотелось ни портить себе настроение, ни опять кривить губы в злобной улыбке, чтобы от нее, наконец, все отстали.
У нее было слишком много дел. Лили должна была приложить максимум усилий, чтобы Асторат не отдал лавку своему внуку, а Мариус… что ж, она готова опять пуститься в свою бездну с головой, потому что самое важное было впереди. И это были муки Бекки, лишившейся всего. Когда она будет раздавлена и выброшена на помойку магического мира, Лили возьмется за Мэри. Все-таки Поттер никогда не забывала, кто был настоящим корнем многих ее проблем, из-за кого большую часть школьной жизни Лили испытывала так много проблем и кто с самой яркой улыбкой на устах сообщил ей о причастии к ее исключению из Хогвартса.
Именно эта двуличная идиотка выбила из-под ее ног почву, значит, то же самое сделает Лили. Она растопчет ее, как жалкую, хитрую, но глупую муху, и сделает Поттер это через политику.
Ветерок игрался в ее волосах, но она, словно назло, сильнее натянула шляпу на волосы. Высокие сапоги отстукивали ритм по безлюдной улочке Косой аллеи, и, резко свернув, Лили внимательно посмотрела на Лютый переулок. Запечатанный, грязный… такой родной. Она внимательно всматривалась в макушки старых зданий, в едва видимый завод и лавку Берков с мутными, черными из-за копоти окнами. Ей с трудом удалось подавить мысль, что даже сюда ей помог попасть чертов Малфой, вместо этого, бросив лишь задумчивый взгляд, она круто развернулась и медленно побрела к дому Берков, отчаянно думая.
Чтобы приготовить Мариус, ей были нужны ингредиенты, те самые, которые она закопала в лесу, неподалеку от дома Астората. Найти их не составило бы никакого труда, но это был большой риск, если кто-нибудь заметит ее в лесу, особенно сейчас, когда Мэри явно готовится к ответному нападению, то этот кто-нибудь может обнаружить все ее добро — старые фолианты, склянки запрещенных, опасных зелий и всевозможные рецепты изобретенных ею же зелий. И этого, право, было достаточно, чтобы навсегда лишиться палочки.
Но делать было нечего. И вот она опять стояла на глухой опушке, и солнце заливало лесной мрак светом. Вокруг не было ни единой живой души, даже магических существ, скорее всего, на лес было наложена дюжина заклятий, иначе невозможно было понять причину той гробовой тишины, которая стояла в лесу.
Сердце у Лили билось слишком быстро, когда, наколдовав лопату, она стремительно стала откапывать землю, в поиске своего сундука. Солнце, холодное, весеннее солнце прожигало насквозь, и волосы ее отдавали грубой рыжиной — они, путаясь, лезли прямо в глаза, но ей было плевать, она лишь механически выполняла нужные действия, не обращая внимания на мелкую боль в мышцах.
Когда лопата уперлась во что-то твердое, сердце у Лили забилось лихорадочно. Аккуратно выудив сундук из ямы, отряхнув его от земли, она быстро открыла крышку, и в лицо ей ударил терпкий аромат настоявшихся зелий. Времени не было, поэтому, не церемонясь, она стала рыться в поисках нужных ингредиентов. К ее радости, здесь было все, даже надколотые корни деревьев из Запретного леса, и единственным, чего ей по-прежнему не доставало, было лишь гоблинское золото.
Захлопнув крышку, она положила сундук обратно в землю, начав его закапывать. Магией это делать Лили не решалась хотя бы из-за того уровня опасности, что содержали в себе зелья, поэтому утомительная работа была намного надежнее и безопаснее легкого взмаха палочки, из-за которого могло случиться непоправимое. Когда с сундуком было покончено и солнце уже висело в другой точке неба, Лили с удивлением обнаружила, что было уже полвосьмого, поэтому, приведя себя в порядок, она вышла из леса.
Ей нужно было навестить Астората, и она с некоторой надеждой думала о том, что, возможно, он настолько плох, что совсем скоро умрет, и тогда ей не придется варить зелье. Лили совершенно не хотела вновь возвращаться к Мариусу, потому что с ним было так много связано, что… она боялась. Что, если все опять пойдет не так?
Когда до дома оставались считанные шаги, Лили резко остановилась, увидев Фобоса, который стоял возле калитки и все это время внимательно наблюдал за ней. Насмешливо оскалившись, он шутливо поклонился ей в знак приветствия, а потом, развернувшись, резко трансгрессировал, оставив ее, удивленную и не на шутку испуганную, стоять посредине дороге. Что делал он тут так рано? И был ли он все это время так близко к лесу?
Сердце забилось, но, отмахнувшись, Лили попыталась улыбнуться. Совершенно не было похоже, что Фобос что-то видел, иначе зачем ему было показываться ей на глаза? Но страх все равно не оставлял ее, и, когда она сидела рядом с ворчавшим на все на свете Асторатом, Лили, не выдержав, резко спросила, прервав его брань:
— Фобос… он теперь живет с вами?
— Нет, что ты? — слегка недовольно протянул Берк, радуясь, что Лили наконец вступила в разговор. — Просто сегодня он заночевал здесь. Вернулся почти сразу, как ты ушла… все пытается вернуть себе лавку…
— Но вы же следуете нашему уговору? — встрепенувшись, осведомилась Лили, и от злости у нее сверкнули глаза, становясь почти черными. — Я уже села за Мариус… месяц, и он будет готов.
— Месяц? — с некоторым удивлением заметил Берк, нахмурившись. — Нельзя ли никак раньше?
Не моргая, Лили внимательно всматривалась в старческие черты, плотно сжав губы. Она знала, что если скажет правду, то лишится почвы под ногами, но если сорвет… откуда он узнает об этом? Он может не дожить уже до следующей недели, и Лили отчего-то была уверена, что так оно и будет. Он так и не выпьет ее зелья.
— Конечно, можно, — с нажимом ответила Лили, улыбнувшись. Потому что ради цели была готова на все. — Да. Я сделаю его за две недели, такой срок вас устроит?
Кивнув головой, Асторат вновь пустился в воспоминания о своей жизни, только Лили не слушала его совершенно, между тем внимательно следя за ним. Если бы она только открыла эту лавку, то тогда… что ж, тогда Берк бы точно никогда не забрал ее у нее — слишком уж он мечтал о былом величии собственной лавки. Но открытие принесло бы слишком много проблем, Лили это понимала слишком отчетливо, поэтому, сжав руку в кулак, она безразлично смотрела на старика.
— Где похоронена Мадлен? — спросила она тогда, когда задумчивость полностью забрала ее в свое царство, и, право, Лили едва бы смогла ответить, почему спросила это. Встрепенувшись, она с удивлением посмотрела на свои руки, потому что волнение и страх смешались комом внутри — и, Мерлин, зачем она только спросила?
— На семейном кладбище, — бесцветно произнес Асторат, и опять на глаза его навернулись слезы. — Оно совсем недалеко от Хогсмида… Мерлин, до чего же удивительный у них семейный склеп, дорогая, не то, что у нас… и в чем я только буду лежать, драккл раздери, как мы так обнищали?..
Но она больше не слушала Берка, а уже через десять минут, не выдержав его общества, поспешно покинула дом. Лили медленно шла по тропинке, бесцельно наблюдая за едва распустившимися почками на деревьях, и, прикрыв на секунду глаза, тут же представила перед собой Хогсмид. Почему-то ей хотелось увидеть могилу Мадлен, чтобы окончательно убедиться в правдивости ее смерти, и внутри нее при одной только мысли о ней появлялась такая тупая боль, что хотелось вскричать.
Лили завидовала ей. Право, завидовала очень сильно и начала понимать это только сейчас. В ее жизни был человек, готовый пойти на все, лишь бы облегчить страдания, а у Лили… был ли в ее жизни хоть кто-то? Она думала о временах в Хогвартсе, о холодной, надменной улыбке Мадлен Селвин и ее вечных похождениях с различными одногруппниками… не потому ли она пускалась в столь компрометирующие ее репутацию связи, чтобы забыть о том, сколько она ей осталось и как много она потеряет, когда ляжет окончательно в могилу? И Малфой — неужели он терпел это лишь потому, что прекрасно понимал причину всех ее поступков?
«Да какое тебе дело?» — думалось Лили, когда она шла мимо домов, вглядываясь в каждый. Она лишь по слухам знала, что склеп Селвинов, старинного рода, был своеобразной достопримечательностью Хогсмида — его красивые изваяния и скульптурные композиции были прославлены на всю Англию.
Сердце у Лили почему-то слишком сильно билось, а мысли путались в голове — она словно чего-то ждала слишком сильно и одновременно страшилась этого. И чем больше страх обматывал ее тело, тем сильнее в ней начинала бурлить злость. Что было в этом такого? Что было такого в Мадлен Селвин, за что она заслужила свою любовь?
Лили увидела могильные изваяния почти сразу, не дойдя даже до узорчатого забора. Рядом не было ни одной живой души, и дома здесь, хоть и старинные, выглядели так, будто в них не жили давно. Все вокруг говорило о запущении и упадке, а два голых, удивительно черных дерева лишь отяжеляли картину.
Когда она открыла ворота и хотела было пойти вдоль могильных рядов, Лили резко замерла, не сделав ни шагу. Потому что увидела вдруг Скорпиуса Малфоя, который, оперевшись о каменную стену склепа, задумчиво смотрел в небо. Смутившись, будто она стала невольной свидетельницей чего-то очень личного, Лили резко спряталась за стоявший рядом голый дуб и замерла, почувствовав, как учащенно и отчаянно бьется ее сердце.
Лили боялась. Страх был настолько очевиден для нее самой, что ей хотелось провалиться сквозь землю, потому что больше всего на свете она ненавидела чувствовать себя так, словно находилась в уязвленной позиции. И, не выдержав, Лили робко выглянула из-за ствола дерева, внимательно посмотрев на Малфоя.
Расслабленный, он по-прежнему смотрел в небо, и, поднеся к губам своим сигарету, едва выдыхал серый дым в воздух. Рука его, облаченная в кожаную перчатку, крепко держала сигарету меж пальцев, и Лили почему-то была уверена, что курит он опять обезболивающие.
Странное чувство проснулось внутри нее: это была обеспокоенность и одновременно… это был сумасшедший интерес — зачем он курит их? А потом взгляд ее опять упал на склеп, и, испугавшись собственных чувств, Лили стиснула руками ствол дерева, сморщившись. Она почему-то чувствовала себя так, словно была обманута и одновременно разочарована. Потому что, право, что же было такого в этой Мадлен?
Ярость волной поднялась внутри нее, когда Лили вдруг вспомнила, как красиво они выглядели вместе в Хогвартсе, как о них шептались с завистью и одновременно восхищением, как они всегда были вместе, ходили, гордые и презрительные, смотря на всех так, словно никто не стоил даже их мизинца. Злоба заволокла сознание, и, провожая взглядом Малфоя, который, резко оторвавшись от склепа, бросил долгий взгляд на его дверь, а потом стремительно пошел в противоположную сторону, исчезая в дыме трансгрессии, Лили стиснула палочку, а потом замедленным шагом подошла ближе к мраморному, выполненному в готическом стиле сооружению.
Дверь была открыта, и, зайдя внутрь, Лили увидела каменный гроб, стоявший посередине. Его ажурная крышка почему-то двоилась перед глазами, а потом взгляд Лили упал на букет красивых бордовых роз. В склепе было светло, так как крыша его была выполнена из защищенного стекла, поэтому цветы блестели и благоухание их плотно стояло в помещении.
«Их принес Малфой», — с некоторой злобой подумала Лили, и, стиснув палочку, она резко направила их прямо на букет и тихо прошептала:
— Вспыхни.
Синее пламя поглощало бордовый окрас, превращая их в черный, и уже через секунду от букета остались голые, прожженные ветки и обвисшие, черные бутоны роз. Сморщившись сильнее от запах гари, который по-прежнему заполнял все пространство, она быстро вышла на улицу, схватившись рукой за грудь, испытывая смешанную с яростью странную боль где-то внутри.
Не в силах больше находиться здесь, Лили резко трансгрессировала и оказалась возле дома. Дышать было тяжело, и эта боль, такая знакомая, но между тем далекая, прожигала ее неистово. И она не могла понять, отчего же ей было так плохо: от того, что Мадлен Селвин была особенной для Скорпиуса или…
— Какая чушь! — с яростью воскликнула она и, быстро поднявшись по ступенькам, оказалась в прихожей.
Сердце по-прежнему билось, словно сумасшедшее, и, сильнее сжав свитер на груди, Лили резко отцепила пальцы, мрачно усмехнувшись. Чувства не могли быть для нее помехой, любая боль должна была быть уничтожена сразу же, потому что сила ее была в борьбе. Если она лишь на секунду позволит себе поддаться собственной боли, то навсегда упадет, и весь ее смысл жизни — месть — померкнет в одночасье.
Она бы долго еще стояла возле двери, всматриваясь в собственные пальцы, однако спустя пару секунд Лили стала улавливать странный шум, доносившийся из гостиной. Опомнившись, она натянула на губы презрительную улыбку и, повесив пальто, уверенно зашла вовнутрь.
— Уж не думал, что теперь ты будешь навещать меня вместе с аврорами. — Лили остановилась, вскинув резко голову, обнаруживав своего отца, сидевшего на диване.
— Гарри! — эмоционально воскликнула Гермиона, из-за чего Лили поморщилась, заметив знакомый пучок и выбивающие кудрявые пряди. — Это всего лишь исполнение закона. Ты же знаешь, я бы пришла к тебе и просто так.
Но в ответ он лишь усмехнулся, но усмешка эта была доброй, и, Лили была готова поклясться, Гермиона ответила ему дружеской улыбкой. В гостиной, расположившись на диванах, сидела вся ее семья вместе с Гермионой и… Розой, которая примостилась рядом с матерью и степенно смотрела на своего дядю. Ее малоэмоциональное лицо не выражало абсолютно ничего, и Лили даже не могла понять, о чем она думает — право, зануда Роза Уизли не изменилась внешне со времен Хогвартса и даже выражение лица ее осталось таким же.
— О, Лили, — протянула Пруденс, которая, обернувшись, слегка дернула Альбуса за руку, и он тут же посмотрел на нее. Ехидная улыбка коснулась его губ, и, видел Мерлин, точно так же ей улыбнулась и его женушка.
Гермиона резко обернулась, посмотрев на племянницу слегка прищурившись. Было видно, что она ждала ее, но при этом миссис Уизли было явно неловко — это выдавали ее бегающие глаза.
— Здравствуйте, — спокойно протянула наконец Лили, сощурившись.
— Да, добрый день, — опомнившись, наконец проговорила Гермиона, а потом, резко поднявшись, она спокойно подошла к Лили и уверенно проговорила: — Я крайне рада, что история с Темной магией оказалась лишь твоей шуткой, Лили. Это определенно лучшее разрешение ситуации, — и она улыбнулась, чинно подняв голову, и в глазах, черт побери, была настоящая радость.
Но Лили молчала, внимательно смотря в ее лицо, не стараясь даже выдавить дружелюбие. Что-то внутри ее гложило, прожигало насквозь, и поток мыслей, путаясь, проносился словно мимо нее, когда перед глазами вновь восстал красивый готический склеп.
— Что ж, раз все удачно разрешилось, не хочешь присоединиться к обеду, Гермиона? — миролюбиво проговорил Гарри, отвлекая Гермиону, которая от молчания племянницы становилась все мрачнее, и что-то едва уловимое начинало мелькать в ее глазах.
— Конечно, мы же не против, Роза? — заторможенно бросила она, опять посмотрев на Лили, и взгляд с каждой секундой становился все жестче и будто пристальнее, из-за чего Поттер, скривившись внутренне, мило улыбнулась тете — не хватало только, чтобы она начала вновь лезть в ее жизнь.
Во время обеда Лили молчала, не особо стараясь уловить связь разговора. Говорила в основном Гермиона, поминутно обращаясь к Гарри, словно боясь, что тот может задуматься и уйти в себя. Именно в такие моменты Лили замечала схожесть между собой и отцом — они оба переживали более насыщенную внутреннюю жизнь, и от понимания этого ей не становилось весело — напротив, злоба лишь сильнее накатывала на сердце.
Она думала о Малфое. Мысли ее невольно возвращались к нему, и ничего с собой поделать Лили не могла. Воспоминания из Хогвартса смешивались с теми немногими их встречами после трехлетнего перерыва… рядом с ним жизнь Лили будто начинала играть ранее невиданными красками, ей впервые начинало казаться, что она действительно живет и что нет той внутренней пустоты. Право, одна мысль о его уничтожении давала ей столько жизненных сил, что Лили с большим восторгом тратила их на Бекки и Мэри… но что будет тогда, когда придет очередь Малфоя? Был ли путь Лили изначально верен?
— …и вот опять ты пришла без Рона. Начинаю подозревать, что он всерьез начал меня избегать.
— Ох, ну что ты. Просто из-за отъезда Джорджа на него свалилось столько дел, ему бы помощника найти. Джеймс, что скажешь?
Джеймс нервно дернулся, явно о чем-то задумавшись, а потом обреченно посмотрел на тетю.
— Я… я думаю, что квиддич еще не закрыт окончательно для меня и что пока рано думать о смене деятельности.
— Что ж, — резко протянула Гермиона, слегка прищурившись, а потом резко отвернулась от него, поглядев теперь на Пруденс и Альбуса, который сегодня сидели рядом и о чем-то перешептывались. — Ну а ты, Альбус, что скажешь?
— Боюсь я недостаточно харизматичен для магазина Уизли, — оскалившись, бросил он, даже не посмотрев на нее. — Не рыж и не гриффиндорец… какой-то диссонанс получается, — улыбка его стала шире. — Да и к тому же, вы предлагаете мне эту работу из-за жалости. Только вот я в ней не нуждаюсь, тетя.
Взгляд его выражал тупую ненависть, и Лили, тихо присвистнув, сложила руки в замок перед своим лицом, мрачно усмехнувшись. Именно Гермиона была больше всех против поступления Альбуса на Слизерин. Из года в год она говорила о дурном влиянии и неспособности Альбуса противостоять ему. Это она замечала стертые костяшки Альбуса, исполосованные руки от заклятий и многочисленные шрамы; это она приходила каждое лето, запиралась с ним в комнате и пыталась достучаться до него. Мерлин, она, наверное, думала, что после смерти их матери обязана взяться за них так же, как за своих детей, и, когда Альбус вылетел из Хогвартса, она поняла, насколько ошибалась. Ведь ее племянникам было абсолютно плевать на ее великое мнение.
— Пруденс, твой отец подавлен, — отставив чашку, тут же сказала она, и Лили, поймав взгляд отца, увидела в его глазах такую усталость, что, не выдержав, отвернулась, разглядывая теперь Прю. — Он просит меня связаться с тобой… ему бы хотелось встретиться с тобой.
— Ему прекрасно известно, что на встречу я приду только со своим мужем, — с достоинством протянула Прю, не вываливая ярость, как сделал бы это ее муженек. И, заметив, как напрягся Альбус, она аккуратно сжала его руку и ослепительно улыбнулась Гермионе. — Так и передайте ему.
Обед закончился почти сразу, и на кухне вновь воцарилось молчание. Пруденс по-прежнему гладила руку Альбуса, задумчиво посматривая куда-то в сторону; Джеймс, мрачно сузив глаза, запустив руку в волосы и нетрудно было догадаться, чем именно были заняты его мысли. В этой комнате все были рядом, но при этом каждый — в другом месте. Разобщенные, истерзанные собственными мыслями, здесь не было ни одного человека, который был бы рад этому разговору, ведь он поднимал слишком много личного и абсолютно ненужного.
— На самом деле, я пришла поговорить с Лили, — спустя некоторое время уверенно начала Гермиона, поймав взгляд племянницы. Внутренне Лили скривилась, выражая все свое презрение, но внешне на ее лице не дрогнул ни единый мускул. — Я была не права на твой счет, как я уже говорила, поэтому мне бы хотелось згладить свою вину. В государственную лабораторию скоро будет проходить набор новых лаборантов, Лили, а ты, как я знаю, всегда увлекалась зельями. Тебе бы не хотелось попробовать пройти конкурс? Мне кажется, — запнувшись, она на секунду закрыла глаза, а потом, широко их распахнув, она четко произнесла, — ты определенно сможешь пройти его.
Но Лили опять молчала в ответ, стиснув сильнее нужного край скатерти. Тихий смешок Альбуса, быстрый взгляд отца — все это за секунду вызывало в ней новую волну ярости, и она боялась, что если откроет рот, то скажет что-нибудь лишнее.
«Государственная лаборатория», — тянула Лили мысленно, когда Гермиона и Роза засобирались домой и вышли в прихожую. Отчаянный азарт обуял ее, когда она вспомнила слова Альбуса о том, что она такой же отброс этого общества, как и он, и что никогда ей не быть официально устроенной в этой стране. И, право, ей хотелось уделать Альбуса, заставить его переменить свое мнение и доказать, что все это время он был единственным неудачником, не умевшим скрывать собственную агрессию и так и не нашедшим место в этом мире.
— Лили. — Голос Розы заставил ее слегка вздрогнуть и в упор посмотреть на кузину. Скучная, неинтересная Роза Уизли. Когда-то и ее Лили использовала ради достижения цели, а сейчас она лишь с презрением думала о том, что когда-то вообще пользовалась ею. — Я думаю, это действительно хорошая идея — пройти конкурс. Возьми памятку, полагаю, тебе это определенно поможет.
Она протянула небольшого формата бумажку, на которой черными чернилами было выведено: «Отборочные испытания», — а дальше мелкой вязью шла инструкция. Лили хмыкнула. А потом, забрав буклет себе, холодно посмотрела на Розу, которая, казалось, выглядела немного удрученной. Впрочем, едва ли можно было понять что-то по ее лицу.
— Удачи, Лили, — спокойно произнесла она.
Лили улыбнулась. Губы ее изогнулись в злобном оскале, а потом она резко произнесла, растягивая гласные, узнавая в этой манере чертового Скорпиуса Малфоя, мысли о котором занимали все ее думы:
— О нет. Мне не нужна удача, Рози. Ведь нет ничего сильнее моей воли.
И улыбка ее стала шире.
***
Нескончаемые длинные дни тянулись по-особенному долго, и Лили, монотонно обдумывая свои дальнейшие действия, так и не смогла притронуться к Мариусу. Дома готовить его было небезопасно, ведь очередная проверка их дома могла обнаружить странные ингредиенты, которые едва ли можно было бы применить в быту.
Время так долго тянулось, и Лили, бившаяся внутри с собственными мыслями, пыталась сделать хоть что-то. Но против воли она все время думала о Малфое и о Мадлен, все вспоминая и вспоминая, и когда это давалось ей по-особенно тяжело, Лили мечтала забыться, бросить все в этой Англии и просто сбежать. Потому что месть, как бы ни была она желанна, меркла по сравнению с чем-то, живущим внутри. И видел Мерлин, ей совершенно не хотелось думать о том, как именно называется это «что-то».
Когда спустя три дня Лили поняла, что больше не может откладывать Мариус, она решилась хотя бы начать. В конец концов на чердаке все еще была ее лаборатория, и на первых парах никто, кроме профессионала, не смог бы определить содержимое ее котла.
И вот она стояла на чердаке, смотрела упрямо в котел и пыталась понять, когда же и почему все в ее жизни пошло не так. Почему каждый день был похож друг на друга, а череда событий неизбежно толкала ее в пропасть. Лили знала, ее судьба обречена и обречена она уже очень давно, и каждое новое испытание она переносила стоически, хотя и понимала всю неизбежность, но упасть? Нет. Лили Поттер не могла себе этого позволить. Во всяком случае, не так просто.
Котел подрагивал, и вода, постепенно нагреваясь, вздымалась. Наложив возле себя чары тишины, чтобы ничто не смогло ее отвлечь, она упорно вписывала в листок пергамента пропорции, с удивлением понимая, что по-прежнему помнит свой рецепт. Черная магия пронизывала воздух, и легкая эйфория проходила по ее телу — именно когда она готовила Мариус, вкладывала столько душевных сил. Лили помнила, почему и когда решилась впервые усовершенствовать его, чтобы видеть свою мать, вновь и вновь, окрыленную легким флером. Ей было плевать, насколько сложна формула у этого напитка и как трудно будет ей создать его заново, не убив себя в ходе эксперимента.
Пятнадцатилетняя Лили Поттер просто жаждала увидеть свою мать больше всего на свете, и, заглатывая дозы бурлящей жидкости, она плакала всякий раз, когда попытка проваливалась; когда Альбус, погружаясь в сон, переставал наблюдать за ней и она могла подавиться от собственной агонии.
Сердце дрогнуло вдруг, и Лили резко вскинула голову. В комнате была тишина, вернее, тишина была вокруг нее, и она даже не слышала тиканье стрелок, а когда бросила быстрый взгляд на циферблат, то обнаружила, что уже был второй час. Она даже не заметила, как стремительно пролетело время.
И именно в этот момент рука ее задрожала, и мысли разбежались. Робко, медленно повернув голову, Лили вдруг замерла. Потому что на пыльных диванах в другом конце чердака сидел Малфой, ее отец и кое-кто из тех, кто была тогда на заседании.
«Сегодня же суббота», — ахнула про себя Лили, и именно в этот момент Малфой, явно молчавший, в упор посмотрел на нее, и что-то внутри нее вновь забилось, пока привычная волна ярости и странного чувства не захлестнула ее вновь — Лили вдруг вспомнила, как так же пристально он смотрел в серое небо, опираясь на стену склепа.
Быстро отведя свой взгляд, она внимательно посмотрела на свои руки. А потом, чтобы забыться, усиленно стала вписывать в листок смешанные в котле ингредиенты. Но мысли путались, и Лили вновь и вновь возвращалась к слепу, совершенно не понимая, почему это так задело ее. Что в этом было особенного?
Когда пенистая волна, громко булькнула, и пара капель попали ей на руку, она зажмурилась от мелкой боли и, схватившись за края стола, посмотрела в котел. Ей не хотелось смотреть в сторону, не хотелось видеть его взгляд. Лили мечтала лишь о скорейшем своем триумфе, чтобы потом окончательно покинуть эту страну и навсегда забыть о своей недосемье, Фобосе, Берках, Томасах и Малфоях…
Голова дернулась, и Лили, прикрыв глаза, сжала сильнее края стола. А потом, присев, вновь углубилась в систематизацию ингредиентов и так увлекалась, что, когда вновь посмотрела на циферблат, было уже полтретьего. Робко и немного боязливо повернув голову, она увидела совершенно пустой диван, и никого на чердаке, кроме нее, больше не было.
Тяжелый вздох сорвался с губ слишком быстро, и, взмахнув палочкой, Лили сняла чары. Вместо звенящей тишины она вдруг услышала мелкий стук, напоминавший удары дождя о стекло, и когда взгляд ее устремился на окно, она увидела бурого филина, который поминутно отщелкивал свой ритм.
Стремительно преодолев расстояние, она резко отворила окно и, выхватив письмо из клюва птицы, кивнула ей головой, говоря, что ничего съестного у нее нет. И филин с гулким, явно обиженным уханьем взметнулся в небо, расправив широкие крылья, и исчез в небе.
Пару минут она все еще провожала взглядом птицу, опять окунаясь в странную рассеянность, но поймав себя на этой мысли, Лили резко сжала конверт между пальцами и посмотрела на него, замечая корявый почерк Годрика. Неслышно хмыкнув, она резко разорвала конверт, и на пол, слегка взлетая, упала странная бумажка. Наклонившись, Лили подняла ее и узнала в ней тот самый буклет об отборочных испытаниях в государственную лабораторию.
Отложив буклет подальше, Лили резко открыла письмо, испытывая странные ощущение, потому что странное предчувствие вдруг сковало ее в тиски.
«После всего случившегося отец не хочет видеть меня рядом с ним, поэтому я в срочном порядке уезжаю в Америку. И хоть моя помолвка в Беккой по-прежнему обсуждается сестрой, мой отец уже не столь решителен. Спасибо, Лили. И в благодарность я бы хотел помочь тебе — попробуй пройти испытания в лабораторию. Я же помню, насколько хороша ты была в зельях еще в Хогвартсе.
Всего наилучшего, Лили Поттер. Надеюсь, мы еще встретимся однажды, Годрик».
Пергамент прогибался под давлением ее пальцев, и чем сильнее всматривалась в расплывчатые строки Лили, тем существеннее становилась какая-то тоска внутри нее. Она не могла избавиться от странного ощущения потерянности и полной раздосадованности, и, право, это определенно не входило в ее план. Что случилось с ней за это время и откуда только пришла эта нервозность?
Запихнув письмо и брошуру между листками блокнота, Лили, порывшись в тумбочке, вытащила портсигар, а потом, подойдя к окну, открыла его нараспашку и, глубоко затянувшись, выдула дым. Яркое, ослепительное солнце сияло и искрилось, и в воздухе опять стоял запах черемухи, предстоящих экзаменов и несбывшихся надежд. Лето постепенно пробиралось к своим владениям, уже через неделю должен был начаться май, а Лили, облаченная во все черное смотрела на эти изменения с тоской.
«Асторат не хотел бы умереть летом», — безразлично пронеслось в сознании, когда, опять затянувшись, она бессмысленно посмотрела на единственное дерево в этом маггловском переулке. Мысли путались, извивались змейкой, и она совершенно не могла понять их поток. Все меркло под давлением воспоминаний, и Лили ненавидела это состояние. Потому что еще немного, и она бы могла уйти в свое детство, переполненное горечью и разочарованием, от которого хотелось лишь бежать.
— Солнечная, солнечная Лили Поттер, — она резко повернула голову, и глаза ее полыхнули яростью. Задумавшись настолько сильно, Лили не заметила, что Малфой и его приспешники уже вернулись на чердак.
А потом взгляд ее заскользил по человеку, который и окликнул ее. И какого же было ее удивление, что им оказался Фрэнк Лонгботтом. Глаза Лили мрачно сузились.
— Поверить не могу, что это ты, — продолжал он не то улыбаясь, не то скалясь. И все находившиеся на этом чердаке, кроме Малфоя, делали то же самое. Один он оставался невозмутим и смотрел на нее, смотрел так, словно мечтал поглотить всю ее душу. — Даже непривычно видеть тебя без улыбочки и робкого заискивания… ты была главной новостью того года, солнечная Лили Поттер. Чернокнижница, обманщица и наркоманка. Что только о тебе не говорили тогда.
Лили сжала сигарету между пальцев, а потом, медленно оттолкнувшись от подоконника, так же медленно пошла по направлению к нему.
— Не тебе и этим уродам судить меня, Лонгботтом, — холодно тянула она, в упор прожигая его взглядом. — Если ты все же осознаешь, кто я такая, то крайне недальновидно распускать свой язык в моем присутствии. Хочешь обсудить сплетни?
Улыбка ее стала шире, когда она подошла к нему, а потом, медленно растягивая гласные, Лили бросила почти безразлично:
— На пятом курсе ты пробрался ночью в Зал славы и разбил кубок, который получил Годрик Томас. В середине второго семестра шестого — подпилил прутья на его метле, из-за чего бедняжка упал с высоты шести метров и умер бы, если бы не его отец. Хочешь еще поговорить о прошлом, Фрэнк Лонгботтом?
По мере ее слов лицо Фрэнка мрачнело, а потом и вовсе стало безэмоциональным. В комнате стало так тихо, словно она опять стояла в могиле, потому что никто больше не посмеивался и никто больше не смотрел на нее с презрительной улыбкой. Склонив голову, Лили затянулась в последней раз, и на выдохе спокойно проговорила:
— На месте мистера Малфоя я бы гнала тебя взашей, — не глядя на Скорпиуса, — потому что такие гриффиндорские шавки, как ты, не переходят на сторону столь маргинальных особ, как он. К твоему несчастью, в этом деле замешан мой отец, и если ты предашь его и его дело, то тогда я лично займусь тобой, понимаешь? — подойдя вплотную, прошептала Лили, а потом, нагнувшись, из-за чего ее плечо соприкоснулось с его рукой, она затушила сигарету о блюдце и кинула ее прямо на стол, встречаясь взглядом со Скорпиусом.
— Вам не стоит волноваться, мисс Поттер, — спокойно сказал он, когда Лили выпрямилась и посмотрела на него сверху вниз. — Если мистер Лонгботтом предаст вашего отца, то сначала он встретится со мной. И, боюсь, до встречи с вами он уже не доживет.
От его голоса, такого уверенного и ровного, Лили почувствовала, как отяжелело ее дыхание и как грудь будто залилась свинцом. И взгляд у Скорпиуса был столь жесток и пронзителен… он видел ее насквозь. Фыркнув, Лили круто развернулась и уверенно вышла из чердака, оставив дверь едва открытой, а потом, прислонившись к стене, прикрыла глаза, стараясь восстановить сердцебиение.
Мысли — путались. Она не хотела думать о нем, но непременно возвращалась к его лицу, к его взгляду, походке, манере обращения. Что это было? Почему Лили совершенно не могла унять свои эмоции в его присутствии? Она не понимала. А может, просто не хотела понимать, забивая странную и такую чужеродную мысль, что, возможно, он… ей нравился?
Мотнув головой, Лили прислонилась макушкой к стене. Это было невозможно, потому что она не умела любить и ничто ей совершенно не нравилось. У Лили Поттер дурная репутация, камень вместо сердца и убийственный взгляд — она живет только своей местью, и ничто, абсолютно ничто не могло вытеснить из ее головы жажда расправы.
— …Неужели тебя устраивает, что Лютый закрыт? — Лили резко распахнула глаза, прислушиваясь к разговору, который едва доносился из гостиной. Одно лишь упоминание переулка взволновало ее, и, навострив уши, она лишь упорнее стала слушать.
— Это выгодно нам, Эйвери. Люди, живущие там — изглоданные и забитые, они жаждут перемен. Именно они наши потенциальные избиратели, и если они лишатся своей кабалы, то… какова вероятность, что их ненависть к Содружеству останется? Нет. Лютый должен быть закрыт.
— И что же будет в итоге? Чего именно ты добиваешься? Им не дадут поучаствовать в выборах, не обманывайся, Малфой.
И он, тихо рассмеявшись, замолчал, когда Лили, прижавшись к стене сильнее, затаила дыхание, боясь даже моргнуть. Сердце билось-билось, тогда как ощущение какого-то странного триумфа захватывало ее.
— Будет бунт. И бунт будет беспощадным, — холодно, растягивая лениво гласные, проговорил наконец Скорпиус. И голос его был настолько безразлично жестким, что Лили почувствовала, как пересохло во рту.
А потом уже, опомнившись, она быстро зашла в свою комнату, закрыв на замок дверь и, подбежав к своей магической шкатулке, резко распахнула ее. Чтобы уже потом выудить бумажку, где чернилами красовалось ее имя рядом с лавкой Берка.
Лили могла открыть лавку. И тогда Лютый уже не сможет быть закрытым, ведь наличие легально существующего магазины заставит властей снять барьер. Да. Так они уничтожили Лютый, придумав сказку, что больше там нет ни одного собственности, ради которой можно было бы держать столь опасный район открытым.
Пергамент, слегка поблескивая от лучей солнца, двоился в глазах. И Лили, сжимая его, чувствовала, как губы ее изгибаются в улыбке.
Потому что даже если на пути своей мести она умрет — плевать. Лишь бы хотя бы на минутку увидеть чувство отчаянья в безэмоциональном, безмятежном лице. Лишь бы только заставить Малфоя страдать.
За то, что и он был причиной ее горестей и разочарований.
Она подала документы на предоставление пропуска в Лютый в понедельник. А потом, ожидая непонятно чего, безмолвно наблюдала за медленным течением дней. Лили Поттер решила затихнуть, не конфликтуя ни с кем, не пытаясь совершить следующий шаг — она просто ждала, как хищник перед добычей, одновременно страшась и ожидая того дня, когда она вступит в Лютый и откроет вновь лавку.
— Вы очень близки с семьей Селвинов? — спросила однажды Лили, придя к Асторату. Апрель совсем догорал, и со дня на день все ожидали май, один только Берк мрачнел и, безжизненно подавая ей руку, даже не пытался, как обычно, пуститься в свои воспоминания.
— Скорее, я хорошо знал Скорпиуса, а уже благодаря ему познакомился и с Мадлен.
Рука у Лили нервно дернулась, и это не укрылось от Берка. Повернувшись, он хмуро поглядел на нее и спросил:
— А ты? Ты тоже с ним близка?
— Нет, — живо ответила Лили, следя за каждым мускулом своего лица. Внутри что-то опять заныло, и от этих пристальных фиолетовых глаз было не убежать.
Все это время она пыталась забить внутри одну лишь мысль: Лили боялась лишь задуматься о причине столь яркой боли и почему у нее никогда не получалось сдерживаться подле него. Она страшилась прислушаться к внутреннему голосу, который едко нашептывал ей, что, на самом деле, идиотка Лили Поттер просто влюблена. Влюблена давно и безнадежно, а оттого, что чувства ее не взаимны, она и бесится.
Это не нравилось ей. Не нравилось ей и то, как много внимания уделял ей Малфой. Он приходил к отцу почти каждый день, и всякий раз после их встреч на кухни их появлялись свежие нарциссы, над которыми вечно хлопотала Пруденс.
— Откуда эти цветы? — однажды, не выдержав, спросила все же Лили у отца, сидевшего в гостиной после очередной встречи с Малфоем. Она всегда узнавала о них заранее и запиралась в комнате, не выходя и не встречая, делая вид, будто ей совершенно плевать.
Они были совершенно одни в гостиной: Джеймс решил все-таки встретиться с дядей Роном и поговорить насчет работы, а Пруденс и Альбус всегда уходили вечером гулять по Лондону. И в этой тишине она из раза в раз спускалась из своей комнаты, опасливо озираясь по сторонам, а потом садилась напротив отца и долго смотрела на него, иногда ловя его взгляд.
— Их принес Скорпиус, — спокойно ответил он, а потом, подняв голову, внимательно посмотрел на Лили, и в его взгляде был странный интерес. — Он всегда приносит их для тебя, но ты никогда не выходишь из своей комнаты.
Лили упрямо молчала, смотря на него в ответ, боясь выдать то волнение, которое поднялось в ее душе. И в этот момент она совершенно ненавидела себя за столь неоправданную и странную реакцию, какое ей, черт побери, было дело до всего этого?
— Он частенько говорит о тебе, — проговорил вдруг Гарри, и глаза его лукаво блеснули. Не сдержавшись, она фыркнула, едва сморщившись, ощущая что-то наподобие стыда. И что он только мог говорить о ней? — Скорпиус говорит, что ты очень умная. А еще… что ты очень красивая, Лили.
Тогда Лили вздрогнула, почувствовав мелкую дрожь в руках, и, не глядя на отца, резко поднялась с места, отправившись к себе в комнату. Уже сидя в ней, она вспоминала тот проклятый день, когда они стояли в полумраке Выручай-комнаты и когда он, глядя на нее в зеркало, сказал ей то же самое. Внутри — Лили плакала. Потому что какая-то грусть заволокла ее сознание, и она молилась, чтобы не дай Мерлин не встретиться с ним, чтобы не видеть этот пристальный взгляд, который всегда, даже в Хогвартсе, изучал ее.
Только вот у судьбы были другие планы. И уже на следующий день, забыв спросить отца о том, придет ли Малфой или нет, она сидела на первом этаж, когда раздался звонок в дверь.
На пороге стоял чертов Малфой с букетом прекраснейших нарциссов, и Лили, оробев, пристально посмотрела на него, так и оставшись стоять в самом проеме, не пропуская его внутрь дома.
— Добрый день, мисс Поттер. — Он протянул ей благоухающие цветы, и она, ошарашенная, взяла их бездумно, а уже потом, обратив на нарциссы взор, сжала сильнее нужного букет.
Потому что вдруг вспомнила цветы на могиле Мадлен, и ярость, привычная, такая родная и уничтожающая все не своем пути, заволакивала ее сознание. А потом, подойдя к мусорке, Лили повернулась к нему лицом и с самой очаровательной улыбкой на свете бросила букет прямо в ведро, громко хлопнув крышкой.
Моргнув, она опять вздрогнула, посмотрев на Астората, совершенно забыв, что все еще сидит у него. Он бездумно смотрел в яркое, солнечное небо, стиснув пальцами край одеяла, поджав почти синие губы, и в глазах его было нечеловеческое желание жить. И откуда только оно было в этом дряхлом, изможденном теле?
— Какой он, Скорпиус Малфой? — тихо спросила Лили, чувствуя, как дернулся Берк и как внимательно посмотрел на нее.
А потом, тяжело вздохнув, словно он понимал все ее мысли и чувства, Асторат бессмысленно проговорил:
— Принципиальный. Это единственно верное слово, которым можно его описать. Помню, еще ребенком приходил в лавку вместе с матерью и расспрашивал меня обо всем, что только видел и если что-то противоречиво его мировоззрению, яростно это отвергал. Я тогда смеялся, честное слово, не каждый раз видишь такую прыть среди отпрысков благородных.
Добрая улыбка прошлась по его губам, а меланхолия тенью пробежала по лицу — Асторат пускался в воспоминания и только тогда чувствовал себя счастливым.
— И все-таки педант он редкостный. Даже когда ему бы стоило молчать, всегда оглашает свою позицию… но только если спросят, конечно. Так Скорпиус просто слушает и молча делает выводы. Он ведь мне очень помог в свое время, — живо оттараторил Берк, даже слегка привстав с кровати. — Воровал из хогвартских теплиц редкие травы, которые к тому времени стали запрещать к продаже. И какими же они были красивыми! — тянул он, не понимая, что каждое его слово будто резало ее на куски. — Мадлен Селвин и Скорпиус Малфой. Четсное слово, никогда не понимал, почему они так и не обручились.
— Как? — спросила Лили, резко подняв глаза. — Они не были помолвлены?
— Нет, — простодушно и запальчиво кивнул он головой. — В том и дело: я даже спрашивал об этом у Астории, матери Скорпиуса, и она говорила, что он наотрез отказывался. Будто бы… будто…
Запнувшись, он резко замолчал, и Лили, от нетерпения сжав шарф в своих пальцах, немного подалась к нему корпусом, с интересом глядя в задумчивое лицо.
— Будто бы что?
Но он молчал, чтобы потом посмотреть на нее прямо, едва выговаривая слова, из-за чего ей пришлось прислушаться:
— Порой мне казалось, что что-то его так и гложет. Да и сигареты… он почти с двенадцати лет стал курить, но то был необычный табак, а специальный — для снятия болевых ощущений, которые просто невозможно вытерпеть самостоятельно, — переведя дыхание, Асторат на секунду сморщился, словно вспомнил что-то неприятное, а потом так живо продолжил: — Я не раз пытался выудить у него, зачем ему они, но он никогда и ничего не говорил. Впрочем, едва ли это теперь имеет смысл. Мадлен умерла, а сигареты ему сейчас не достать — только если контрабандой.
И он погрузился в молчание, меланхоличное и горестное, не понимая, что своими словами привносил в Лили волнение. Она думала и думала, пытаясь понять, что именно скрывал Малфой и почему он делал все то, что делал. Они были знакомы столько лет, но даже спустя годы она так и не смогла ни узнать Малфоя, ни понять его — иначе бы, наверное, смогла наконец осознать причину всех тех молчаливых взглядов, которыми он одаривал ее.
Дверь на первом этаже хлопнула, и они оба вздрогнули, вынырнув из своих мыслей. Лили не сомневалась, что это пришел Фобос, и почувствовала некоторое нетерпение — она ждала его почти час, сидя у Астората, потому что ей было необходимо поговорить с ним и сказать ему, что она открывает лавку. Все-таки Лили действительно хотелось сохранить видимость их дружбы, даже если такой никогда и не существовало.
Он зашел в комнату бодрым шагом, подошел к Асторату и, весело усмехнувшись, стал справляться о его делах. И лишь когда получил более-менее вразумительный ответ, перевел взгляд на саму Лили, и глаза его сузились. Между ними больше не было совершенно ничего: ни встреч, ни игр в покер, ни задушевных разговоров. И порой Поттер действительно не хватало этого, ведь именно благодаря их общению в те три года в Германии она смогла остаться на плаву.
— Ну? Виделся с отцом? — спросил Асторат, когда Фобос, замолчав, отошел к окну и просмотрел на простиравшийся за ним лес.
— Отец? — лениво протянул он, и его глаза грозно сверкнули. — Он в ярости, знаешь ли. Из-за того, что ты разбрасываешься фамильной собственностью, мы можем сильно пострадать.
— Кто это мы? — злобно фыркнул в ответ Асторат, и глаза его также по-злобному сверкнули. Было удивительно, насколько внук и дед были похожи друга на друга. — Это прокаженный сам поставил себя в невыгодное положение, а потом захотел спихнуть свою дочку. Какой мне резон заботиться о его чести?..
— Но тебе бы следовало позаботиться о моей! — круто развернувшись, повысил голос Фобос, а потом взгляд его упал на Лили, и маска гнева медленно сменилась безразличием. Ему явно не нравилось, что она становилась свидетельницей их ссоры, но Астората было уже не остановить.
— Прекрати распускать сопли. Ты Берк или нет? — с привычным старческим брюзжанием и ехидством заметил Асторат, плотнее стиснув на своих плечах клетчатый плед. — Ты молод, в тебе столько силы, что ты выберешься сам. Помни о том, что он отступник и давно отлучен от нашей семьи. Мы не должны помогать ему или хоть как-то способствовать его благополучию.
— О, так это была месть сыночку, да? — насмешливо фыркнул Фобос, и на губах его промелькнула издевательская, наполненная ядом и даже некоторой обидой улыбка. — Только вот покуда он жив и носит нашу фамилию, мы связаны. Понимаешь? Его промах — наш. Мы будем уничтожены вместе с ним, черт побери!
Фобос замолчал, тяжело вздохнув, и взгляд его опять проехался по Лили, прежде чем что-то наподобие презрения змейкой не проскользнуло в его глазах.
— Вижу, у тебя отличная компания. Не буду мешать вашим задушевным разговорам.
Что-то было в его голосе, что натолкнуло Лили на мысль, что Фобос просто ревновал. И это было даже забавно — спокойный и рассудительный Берк поддавался собственным эмоциям, будто забывая, что Лили для них совершенно никто. Или так казалось только ей?
Берк прошел мимо, хлопнув напоследок дверью, и Асторат, поджав губы, мрачно сузил глаза. Было видно, что подобная сцена устраивалась не впервые, иначе бы он точно начал бы ворчать, но вместо это лишь тень печали проскользила по морщинистому лицу. Его время подходило, и Лили могла поклясться, что вместо жажды жизни медленно проступала печать смерти. Он определенно скоро умрет.
Поднявшись с места, Лили улыбнулась Асторату, слегка склонив голову, испытывая внутри какую-то странную горечь. Что, если она видит его в последний раз? Тоска резко кольнула в сердце, а потом также быстро исчезла — в конце концов не в стиле Лили было скучать по кому-либо долго.
— Что ж, пожалуй я пойду за ним. — Она медленно подошла к двери, а потом, остановившись, посмотрела через плечо и ничего не значащим голосом сказала: — А ведь знаете, я открываю лавку. Лавку Берков.
И, Лили могла поклясться, когда она развернулась, то заметила, как печаль на секунду уступила странному подобию восхищения с надеждой, словно лишь одна мысль о восстановлении былого величия и имени столь дорогой лавки, уничтожала все — и мысли о смерти, и злость на жизнь.
Запахнув подолы мантии, Лили стремительно вышла из дома, видя недалеко от себя немного сутулую фигуру Фобоса. И, не теряя времени, она быстро подбежала к нему, схватила за плечо и развернула к себе, взметнув голову вверх. Он был выше нее, из-за чего ей приходилось все время задирать голову, и раньше его всегда умиляло ее некоторое раздражение, проступавшее всякий раз, когда она была вынуждена смотреть на него снизу вверх. Только теперь в его лице было лютое безразличие.
— Нам нужно поговорить. Может, проводишь меня до дома?
Фобос лишь фыркнул, но не противился. И ей вправду хотелось верить, что не все потеряно, оттого начать разговор было тяжелее всего. Она знала, какова будет его реакция, и знала, что ничего хорошего ожидать ей не стоило.
Трава хрустела под подошвой сапога, когда они шли мимо леса, укутанные весенней тишиной. На улице было столь тепло, что она чувствовала себя совершенно некомфортно в своем черном пальто, но намеренно не меняла его. Другие цвета больше не нравились Лили Поттер, и она не могла спокойно наблюдать за пестротой и яркостью тонов — намного приятнее глазу были темные, глубокие цвета, которые, на самом деле, так не шли ее ярко-рыжим волосам.
— Хорошо, наверное, быть подстилкой Малфоя. Горы лавров и славы, да, Лили Поттер? — тихо спросил он, когда они вышли на оживленную улицу, и Лили, не сразу услышавшая его слова, резко повернула голову, недобро сверкнув глазами.
— О чем ты вообще говоришь? — холодно, но с нотками злости спросила она, прикусив нижнюю губу, испытывая внутри дикую ярость. Малфоя было слишком в ее жизни, и она, мечтавшая перестать думать и вспоминать о нем, вынуждена была каждый день слышать его имя.
Малфой. Скорпиус Малфой. Все его так любили, так уважали его: отец, даже Альбус, и тот относился к нему с дружелюбием. И это неимоверно раздражало Лили, потому что она совершенно не понимала — что в нем было такого, из-за чего люди так тянулись к нему? Неужели лишь долбаная, никому не сдавшаяся искренность?
— Хочешь сказать, что это не правда? Тогда почему совсем недавно он навестил меня и тактично намекнул, чтобы я держался подальше от тебя, а?
Волнение волной поднялось в душе, и Лили, следившая, чтобы ничто не дрогнуло в ее лице, лишь крепче нужного сжала ладонь в кулак. Она одновременно боялась и хотела спросить, что именно Скорпиус сказал ему, и, прикусив до болевых ощущений губу, она упрямо молчала, ускорив шаг. И когда до ее дома оставалось совершенно недолго, Фобос вдруг насмешливо бросил, заставляя ее остановиться:
— Ты ему не пара, Лили Поттер. Слишком уж мелкого полета пташка.
Ярость волной нахлынула на нее, и Лили, круто развернувшись, по-злобному улыбнулась, тяжело задышав. Она опять вспомнила идеальную Мадлен Селвин и то, как красиво они смотрелись, и ненависть набирала обороты, поглощая ее в свои недры. Лили не было. Была одна лишь ярость и было одно лишь желание задеть Фобоса как можно сильнее.
— Я открываю лавку, Берк, — злобно выплюнула она, криво усмехнувшись, видя, как самодовольство сходит с лица и как на смену ему приходит удивление. А уже потом оно резко перешло в такую же ярость, и между ними, казалось, наэлектризовался даже воздух.
— Что ты сказала? — холодно и угрожающе спросил он, надвигаясь на нее, и уже через минуту она оказалась впечатана прямо в стену, чувствуя через пальто холод, исходивший из нее.
Улыбка на ее губаха стала еще шире, ей просто до ужаса нравилось вызывать в нем гнев.
— Что слышал. Лавка будет открыта, и твой папочка очень сильно пострадает, а что это значит? — Лили расхохоталась ему в лицо, обнажая белые зубы. — Это значит, что пострадаешь и ты.
Его рука с размаха впечаталась в бетонную стену возле ее лица, но это не произвело на нее никакого эффекта. Лили смеялась ему прямо в лицо, совершенно не страшась, потому что она была озлобленной стервой без толики инстинкта самосохранения. И плевать ей было на свою судьбу.
— Если ты это сделаешь, я отомщу тебе, — прошипел он, нагнувшись к ней, и судя по его жесткому, необычайно злобному выражению лица, он точно не шутил. — Я сделаю все, чтобы ты спокойно не жила… тебя будут ждать такие проблемы, Поттер, что ты даже представить себе не можешь.
— Поменьше слов, побольше дела, — склонив голову, милейше отозвалась она, еле сдерживаясь, чтобы опять не расхохотаться ему прямо в лицо, обнажая этим смехом собственную агонию. — А то я начинаю скучать… о, кажется, у тебя появилась объективная причина встретиться со своей сестричкой. У вас теперь появилась одинаковая цель…
— Эй, Лили! — Они круто развернулись на голос, и Лили, все еще улыбаясь злобно, почувствовала, как улыбка медленно сползает с уст. Потому что через дорогу от них стоял Альбус. И лицо его полыхало таким гневом, что она бы точно почувствовала дрожь, если бы не одно, но — рядом с ним стоял и Скорпиус Малфой. Который холодно и пристально смотрел на Берка в упор.
— Уходи, — онемевшими губами бросила Лили, видя, что брат двинулся в ее сторону, и ей, право, совершенно не хотелось, чтобы он хотя бы словцом обмолвился с Берком. — Уходи же!
Но Фобос и сам понимал, что встреча с ее братом будет не самой приятной, в особенности, когда он шел в сопровождении Малфоя, поэтому, бросив ей на прощание: «Ты еще заплатишь за это», он стремительно трансгрессировал, оставляя ее одну.
И едва она успела перевести дыхание, как тут же услышала разъяренный голос Альбуса прямо над ухом:
— И какого хера какой-то придурок зажимает тебя почти у нашего дома?!
Она резко повернулась, устремив на него холодный взгляд и деланно сладко проговорила:
— Не твоего ума, братишка.
И, обойдя его, она вскинула голову, встречаясь взглядом с Малфоем, а потом быстро пошла по направлению к дому, сжав спрятанную в кармане руку. Лили шла, чувствуя, как колотится ее сердце и как предательское волнение опять накрывает ее волной. Мысли перемешивались, оставляя что-то невразумительное, и она упорно старалась не думать о Скорпиусе и о том, почему и зачем он решил поговорить с Берком.
— Кто он? — не унимался Альбус, идя чуть поодаль, и Лили знала, что Скорпиус идет совсем рядом. — Я его никогда прежде не видел. Он из Англии?
Но Лили молчала, а потом, резко распахнув входную дверь, пулей ворвалась в гостиную, скинув пальто на диван. Совсем рядом на кухне чем-то упорно занималась Пруденс, отца нигде не было, и из-за это было вдвойне удивительно, что Скорпиус пришел к ним сейчас. Замок щелкнул, и уже через секунду в гостиной появился ее брат, который сощуренным взором поглядывал на Лили, и Малфой, из-за чего она непроизвольно скрежетнула зубами.
— В насколько серьезных отношениях вы состоите? — наконец спросил Альбус, и Лили испытала дикую ярость. Да почему, черт возьми, его так интересовала ее жизнь? И почему он спрашивал ее о таком в присутствии Малфоя, совершенно чужого им человека?
— Что происходит? — заинтересованно спросила Пруденс, выйдя из кухни, вытирая полотенцем свои руки. Она добродушно кивнула Малфою, на что тот ответил ленивым взмахом руки, облаченной в кожаную перчатку.
— Только попробуй еще раз открыть свой рот, — яростно бросила Лили, не по-доброму сверкнув глазами, вздернув указательный палец в его сторону. — Моя личная жизнь тебя не касается, Альбус.
И, бросив быстрый взгляд на Скорпиуса, она развернулась и направилась прямиком на кухню, чтобы отпить глоток воды, а потом с силой сжать стакан и безучастно посмотреть куда-то в пространство, совершенно не разбирая собственных мыслей и чувств.
Она слышала, как зашептались тихо Альбус и Пруденс, как зашуршал диван, а потом в гостиной воцарилось молчание. Тяжело вздохнув, она прикоснулась подушечками пальцев ко лбу, а затем, решив поесть, Лили выдвинула стул и устремила свой взгляд в гостиную, которую прекрасно видела через широкий дверной проем.
У Лили было так много проблем, что, кажется, впервые она почувствовала усталость. Мариус, ссора с Фобосом, Малфой и надоедливый брат вместе с родственничками — она с трудом сносила свою жизнь, наполненную неудачами и неурядицами, что в конец концов почувствовала упадок сил. Месть больше не грела и не призывала к действиям: больше всего ей хотелось забыться и навсегда покинуть эту страну. Но Лили знала, что не сможет, покуда не увидит на бледном лице гримасу отчаянья.
И Малфой, словно почувствовав, что она думает о нем, поднял голову и посмотрел на нее в упор ничего не означавшим взглядом, вынуждая ее крепче сжать кружку в руках, потому что какая-то сладостная нега прошлась по всему ее телу. Он смотрел так серьезно и между тем безмятежно, что Лили хотелось заскулить от той печали, что поднималась внутри нее — череда событий, Хогвартс, их посиделки в Выручай-комнате и Мадлен пролетали перед глазами. И тогда она вдруг понимала, что ничего у нее нет, кроме мести и ненависти, что она совершенно пустая, а потому, наверное, несгибаемая и неубиваемая.
Криво усмехнувшись, она резко опустила глаза, нервно сглотнув, облизывая нижнюю губу. Несмотря на то, как много сделал для нее Малфой после ее отчисления, она никогда не простит его. Не простит ему того, что он любил другую.
— Мерлин, Малфой, а почему сегодня без нарциссов? — весело спросила Пруденс, заставляя Лили слегка вздрогнуть.
— Я не планировал заходить… мы случайно встретились с Альбусом и разговорились.
Пруденс фыркнула и, Лили была уверена, обвила руку своего мужа, чтобы положить ему голову на плечо. Они были так счастливы и так влюблены, что порой Поттер тошнило только от одного взгляда, брошенного на них.
— А все-таки… почему нарциссы? Почему не розы, не тюльпаны или не какие-нибудь волшебные цветы?
— Неужели ты не знаешь миф про Нарцисса?
— Разве это не маггловские сказки? — немного презрительно протянула она, и Лили, не удержавшись, бросила быстрый взгляд на их компанию. Компанию слизеринцев, которые, похоже, общались еще в Хогвартсе. И мысль эта так поразила Лили, что она замерла — ведь, право, они все были знакомы так давно! — Странно, что ты их знаешь, Малфой.
— Вообще-то говорят, что маггловские боги были не кем иным, как волшебниками, которые обдурили их, — встрял вдруг Альбус, — слушать Бинса нужно было, Прю.
Он нагнулся, улыбнувшись ей, и в улыбке его не было ни ненависти, ни привычной агрессии. Рядом с ней он будто бы становился другим человеком, что часто вызывало в Лили какое-то тоскливое чувство: почему он не был таким с ней? С отцом и с Джеймсом? Лишь потому, что Пруденс демонстрировала то, как он был дорог ей?
Взмахнув головой, она зажмурилась, подумав, что ей совершенно не нужен был Альбус и что он, наверняка, прекрасно это осознавал.
— Это одна из версий, — непринужденно откликнулся Скорпиус, расслабленно откинувшись на спинку дивана, — однако в чистокровных семействах все же говорят о мифологии, Пруденс, поэтому странно, что твой отец не занимался твоим образованием. — Она скривилась, вызывая у Малфоя ленивую усмешку. — Есть много вариантов мифа о Нарциссе. Единственное, на чем сходятся все, — это то, что он был столь красив, сколь безобразен был его характер. Он был жесток и отвергал всех, и был за то проклят. Говорят, сама Афродита возненавидела его за его красоту, из-за чего нарекла, что стоит ему лишь раз увидеть свое отражение, как он умрет. Много лет он прожил, помня это пророчество, и никогда не смотрелся в зеркало, и не видел своего лица, зная лишь, что оно красиво настолько, что люди падают к его ногам. И вот однажды он пошел в лес, где встретился с нимфой Эхо, чью любовь он жестоко отверг, а потом, склонившись над источником воды, увидел вдруг свое отражение и умер от истощения, навеки оплакиваемый нимфой. На месте же его смерти вырос цветок, который и прозвали Нарциссом в честь юноши, который был столь красив, столь жесток и столь переоценивал себя, что забывал о своей единственной слабости.
Лили замерла, не пытаясь ни прикоснуться к еде, ни посмотреть на Малфоя, чувствуя, как каждая клеточка ее тела будто оторопела в ожидании. Сердце билось медленно, вяло, словно тоже что-то ожидало, и когда тишина, повисшая в комнате, становилась невыносимой, она не сдержалась, подняв голову. Взгляд ее медленно взметнулся в сторону гостиной и вновь наткнулся на знакомые серые глаза, и Лили вздрогнула, резко сглотнув.
Потому что в глазах этих, лукаво прищуренных, стояло дьявольское веселье, и, видел Мерлин, она падала всякий раз, стоило ему только посмотреть на нее так. Так, будто он знал ее всю от и до.
***
Она стояла в наполненном людьми помещении и ждала ключ от лавки, нервно отбивая ногой ритм. Первое мая сверкало перед глазами календарным листком, висевшим на стене, и она, злобно усмехаясь, надменно окидывала взглядом офисное помещение. Лили ждала. Вот сегодня она откроет лавку и месть Бекки Берк будет завершена. Чувство извращенного удовлетворения наполняло каждую клеточку ее тела, и в этот момент она смеялась над собственной рассеянностью, которой была окутана всю неделю.
Было до одури смешно вспоминать свою же реакцию на историю Малфоя, но еще более смешным была одна только мысль, что она была влюблена в него. От последнего хотелось засмеяться в голос, ведь теперь, когда разум ее был светел и ясен, Лили понимала, насколько глупа была эта мысль.
Она была переполнена предвкушением. Лавка принесет ей еще больше проблем, ведь ее закрытие было выгодно и Содружеству, и оппозиции, и она прекрасно знала, что, переступая дорогу им обоим, больше всего ждала реакции Малфоя. Он будет зол. Он будет в ярости. И тогда, возможно, Скорпиус решит отомстить ей. Впрочем, какое Лили было дело до того? Что еще он мог уничтожить в ее жизни?
«Если ему захочется отомстить мне, ему придется меня убить», — с кривой улыбкой думала Лили, принимая из рук служащего ключ от лавки.
А потом, трансгрессировав, она вновь оказалась на веселой, но опасливой Косой аллее. Солнце заполняло пространство ярким светом, но она, будучи во всем черном, испытывала от этого лишь дискомфорт, поэтому поспешила резко завернуть в сторону Лютого, чтобы уже через секунду стоять возле барьера.
Ключ вошел сквозь пространство, и, затаив дыхание, она вошла внутрь, ощущая, насколько тяжелее и холоднее здесь был воздух. Немногие рабочие, что сидели неподалеку от завода, с интересом посмотрели на нее, но Лили совершенно не обращала на них внимание — она лишь шла к лавке, испытывая чувство дежавю. Она знала, что скоро барьер падет, стоит ей только открыть лавку, как заклинание, наложенное с определенным условием, потеряет свою силу. Что будет потом, ее не интересовало, хотя странная мысль билась в ее сознании — она почему-то была уверена, что вновь увидит Гермиону.
Дверь в лавку скрипнула, и, взмахнув палочкой, она включила свет, видя, в каком запустении и в какой грязи стояли всевозможные темномагические предметы. Вокруг царил запах пыли и плесени, и, поморщившись, она шла дальше, проходя знакомые залы, и взгляд ее вдруг упал на котел. Тот самый, в котором она так недолго варила темные зелья. Почему-то Лили вдргу вспомнила, как однажды именно здесь встретила Скорпиуса Малфоя, который смотрел с такой болью в глазах, что теперь она понимала — то был день смерти Мадлен.
Злая улыбка опять повисла на ее лице, когда Лили стала наводить порядок, стирая вековую пыль, расставляя предметы по полкам, изучая хозяйственные книги. Она видела, как к окнам лавки подходили люди, заглядывали внутрь, но никто не решался войти. У них на лицах был если не восторг, то полное непонимание, и, отчаянные, они смотрели на Лили, словно на собственное спасение. Как жаль, что они не знали, что ей было совершенно плевать на них. Лили просто мечтала отомстить Малфою.
Когда первый этаж был более-менее приведен в порядок, она с сильно бьющимся сердцем поднялась на второй этаж, открыла скрипевшую дверь и оказалась в самой настоящей кладовой, где лишь у стены стояла одинокая кровать с порванным матрасом.
Длинные шкафы тянулись вдоль стены, между полок были вставлены закладки с заглавными буквами, и Лили, проведя рукой по пыльным полкам, всматривалась в корешки книг. Почти на каждой была высечена фамилия, и порой она встречала знакомые. Странный азарт нахлынул на нее, когда у буквы «Т» она обнаружила приписку «Томас». Рука ее непроизвольно потянулась к фолианту, однако не успела она взять книгу, как вдруг услышала грохот на первом этаже.
Встрепенувшись, Лили быстрым шагом вышла из комнаты и спустилась по лестнице, тотчас наткнувшись на двух авроров в черном, а чуть поодаль, озираясь по сторонам стояла Гермиона в сопровождении отца. Когда взгляд ее настиг наконец племянницы, миссис Уизли фыркнула и быстро подошла к ней, подняв брови, выражая крайнюю степень удивления и возмущения:
— Что это значит, Лили?
Авроры, стоявшие рядом, хотели было заключить Лили в волшебные наручники, но Гермиона, словно почувствовала это, резко подняла руку, призывая их оставаться на месте.
— Когда неделю назад мне сказали, что некто подал заявление на предоставление пропуска в Лютый для открытия собственности, я не поверила, ведь единственное официальное здание, находящиеся здесь, принадлежало Беркам. Ты понимаешь, что сейчас находишься на чужой собственности? Лили! — воскликнула она, схватив ее за руку. — Ты хоть понимаешь, сколько статей закона сейчас нарушаешь?
— Чужая собственность? — фыркнула Лили, резко скинув ее руку, а потом, подойдя к столу, она вынула доверительную записку и безразлично протянула ее Гермионе. — Но лавка моя.
Взгляд ее упал на отца, который, оторопело посмотрев записку, теперь хмуро глядел на дочь. И в глазах его было столько непонимания и даже какого-то разочарования, что будь она той шестнадцатилетней девочкой, точно бы испугалась. А сейчас уже было плевать.
— Колин, Флэб, вы можете уходить, — бесцветным голосом протянула Гермиона, сжимая пергамент в руках так, словно мечтала его порвать.
Утро, ставшее уже днем, проникало в лавку яркими майскими лучами, и Лили, чувствуя их скольжение по лицу, лишь морщилась, усмехаясь криво.
Они думали, что она раскаявшаяся преступница, искренне сожалевшая, что когда-то давно связалась с Темной магией. Но, на самом деле, Лили никогда не сожалела о своем пути, куда бы в итоге он ее не завел. Ведь Темная магия — это наркотик. Это единственный выход той ненависти и боли, что жила в ней, так стоило ли удивляться, что она все равно возвращалась к ней, забывая о собственной осторожности и последствиях?
— Я думала, ты исправилась, Лили, — упавшим голосом сказала наконец Гермиона, и Поттер заметила, как прикрыл на секунду глаза ее отец и как тяжело он вздохнул. — Но ты оказалась хуже даже Альбуса. Ты есть самое большое зло этой семьи, — с некоторым презрением тянула она, подняв свои глаза. — Ты никогда не исправишься…
— Да что вы понимаете, в конце-то концов? — не выдержала Лили, почувствовав странную горечь. — Как можете вы судить того, кого совершенно не знаете? Вы думаете я — зло, а кто вы? Что сделали вы с этим районом, с этими людьми? Кто вы такая, чтобы запрещать одну из частей магии? Кто дал вам право вершить судьбы черных магов? — ступив прямо, Лили подошла в упор к тете, видя, как сужаются ее глаза, как странное непонимание и даже возмущение проскальзывает в ее глазах. Гермиона не ожидала такого, оно и было понятно, но больше всего Лили боялась сейчас посмотреть на своего отца, чей взгляд чувствовала с каждой фразой.
— Вы думаете, что мы отбросы и что миру этому нужна реформация. Но он существовал столько тысячелетий до вас и существовал вполне неплохо, чтобы дожить до нашего века. А вы всего лишь одна из многих волшебников, подумавших, что одна магия хуже другой, что все вокруг хотят какой-то непонятной свободы и что нужно срочно все менять. Считая себя самой понимающей и самой освобожденной от стереотипов и якобы устаревших догм, вы лишь создали новые шаблоны, которые не выдерживают никакой критики и уж тем более времени.
Воздуха в легких панически стало не хватать, и Лили, замолчав, прикусила губу, чувствуя гулкое биение сердца. Слова, скапливаясь, хотели вырваться наружу, и она боялась, что прямо сейчас обнажит свою душу, столь оберегаемою ею и столь изувеченную годами лицемерия и непонимания.
— Ну, Лили, — пораженно зашептала Гермиона, а потом, обернувшись к Гарри, чтобы найти в нем поддержку, она быстро проговорила, дабы тотчас выйти из лавки: — Это уже… ты тоже сторонница Малфоя?
Лили хотелось топнуть ногой и вскричать, что ей совершенно плевать на политику, что она лишь пытается донести мнение одной из сторон конфликта. Она хотела встряхнуть свою тетю, сказать ей, что она совершенно не умеет слушать других и что сама уже не замечает, какой абсурдный мир старается построить, избавив его якобы от всего зла. Но Гермионы уже больше не было в помещении, и злость Лили, обида из-за того, что ее совершенно не понимали, скапливалась внутри. Она подняла голову и внимательно посмотрела на отца, который, пораженно осматриваясь по сторонам, хмурил брови.
— Когда ты была маленькой, я возлагал на тебя самые большие надежды, — спокойно, но очень тихо проговорил он вдруг, и Лили почувствовала, как слезы подступили к глазам, как ярость, смешиваясь с болью, лишала ее остатка сил. — Но сейчас все, что я вижу, — это лишь твое стремительное падение, Лили. Ты понятия не имеешь, что сейчас сделала и что тебя может ожидать.
Посмотрев на нее разочарованным взглядом, он спокойно вышел из лавки, слегка похрамывая на левую ногу, и, когда дверь хлопнула, она всхлипнула, а потом с ужасом закрыла свои глаза, стараясь остановить поток слез. Оперевшись о стену, Лили пыталась воззвать к своему рассудку, но такая странная боль ломала ее, кривила внутренности, оставляя за собой пустоты.
Надев шляпу, Лили, резко хлопнув дверью, вышла на улицу, мечтая скрыться в лабиринтах домов, но, увидя журналистов, которые с неистовым удивлением щелкали колдоаппаратами, а потом, завидев ее, стремительно направились в ее сторону, Поттер резко трансгрессировала.
Она бессмысленно блуждала вдоль улиц Лондона, в который раз выйдя к мосту у реки Темзы, но ничто не успокаивало ее. Боль росла с каждой секундой, и ей хотелось затолкать ее так далеко и так глубоко, что лишь какая-то новая ярость сильнее и стремительнее поднималась внутри.
Впервые в жизни Лили Поттер обнажала свое истинное лицо и тотчас получила оплеуху. Впервые она говорила то, что думала, в лицо людям, не боясь ничего, и за это вновь и вновь получала лишь непонимание и презрение.
Что делала она не так? Почему каждый человек в ее жизни всегда неправильно толковал поступки Лили? Почему они не думали о том, что она совершает то, что совершает, лишь для того, чтобы заглушить боль, чтобы почувствовать счастье и хоть какое-то желание жить?
Больше всего на свете ей хотелось увидеть сейчас маму, такую понимающую, такую добрую и светлую. Лили помнила, как не любили ее многие, как часто она получала письма с угрозами, отравленные подарки и ядовитые цветы. За ее спиной шептались, что она меркантильная дрянь, обворожившая Гарри Поттера, и Лили никогда не понимала, как получалось у нее терпеть это все.
Тяжелый вздох сорвался с уст Лили, когда она завернула в знакомую улочку, которая разделяла ее от собственного дома. Но был ли это ее дом? Когда еще была жива мама, она могла считать Гриммо-12 своим пристанищем, но когда той не стало, он будто перестал быть для нее крепостью, за которой можно было спрятаться. Не было ни одного места, в котором она бы чувствовала себя защищенной, не было ничего близкого для нее. Лили Поттер пустая. И даже ее солнечной образ, и тот покинул ее.
Она шла, отстукивая каблуком по асфальту, и день был таким теплым, таким ярким, что ей хотелось уничтожить солнце, сравнять его с землей, чтобы вокруг был один мрак. Такой, как у нее внутри. И вновь, уже в которой раз, ярость поднималась волной, сметая на пути любой отголосок боли. У Лили Поттер не было ни чувств, ни сердца, одна лишь ненависть, и не потому ли она находила в себе силы вставать каждый раз, когда судьба, злобно смеясь, прикладывала ее лицом к своим ногам?
— Лили Поттер! — Она остановилась, услышав яростный вопль. И голос этот был ей знаком, в этих истеричных, плаксивых интонациях она слышала Ребекку Берк. Именно так еще в Хогвартсе она позвала ее в коридоре, обвиняя во всех своих неудачах. Не дурой ли была она, считая Лили виновницей всех ее проблем?
Вздохнув, Лили нацепила кривую улыбку и, развернувшись, посмотрела на нее с высоко поднятой головой. Бекки стояла, оперевшись руками о свои колени, и лицо ее, красное от слез, кривилось в боли и в жалости к себе. И тут она сделала то, чего Поттер совершенно не ожидала, она упала прямо на колени, и посмотрела на нее горестно, безотрадно, проговоря:
— Пожалуйста, закрой лавку, Лили. Я умоляю тебя, закрой ее! — голос ее сорвался, и, зарыдав, она прикрыла рукой губы, которые все время кривились в вопле и мелко дрожали. — Не надо быть такой жестокой!
Лили молчала, а потом, присев на корточки возле нее, она проговорила спокойно без радости и триумфа в голосе:
— Неужели ты забыла, Бекки? Я твой приговор.
Она разрыдалась явственнее, тяжело дыша, а потом, сверкнув глазами, скривила рот, словно мечтая задеть Лили Поттер. Какая жалость, что она и так была сломлена-сломлена, чтобы обращать внимание на слова такого ничтожества, как Берк.
— Все такая же, как и в Хогвартсе! Я была права, черт побери! Ты всех обвела вокруг пальца своим милым образом, — она расхохоталась, схватившись пальцами за блузку на груди, обнажая душу, об которую хотелось лишь вытереться. — Сука Лили Поттер, которая забрала у меня все: Годрика, хогвартскую популярность, лавку, счастливую семейную жизнь… ты все у меня забрала?!
Усмехнувшись тихо, Лили фыркнула, а потом истеричный смех появился на ее устах. Лили смеялась, и смех ее отдавался в ушах звоном, потому что боль сносила все на своем пути, даже ее рациональность.
— А чем ты лучше меня? Что в тебе есть такого, из-за чего я бы могла отступить? — Вскочив на ноги, Лили сомкнула ладонь в кулак, ловя на себе яростные взгляды Берк. — Не надо винить во всем одну меня. Не надо говорить, что я здесь самая плохая! Я — всего лишь отражение вашего отношения ко мне. И я не делаю ничего из того, чего бы не сделали вы, окажись я в подобной ситуации. — От ярости у Лили так сильно участилось дыхание, что она даже испугалась, подумав, что вот-вот сама рухнет на колени. — Ты была первой, кто плюнул в меня, когда я упала, помни об этом и не задавай бессмысленных вопросов, дура.
Резко развернувшись, испытывая странный грудной спазм, она зашла в дом, наткнувшись взглядом на Джеймса, который, держа в руках газету, на которой на первой полосе была колдография лавки, с таким отчаянье взглянул на Лили, что ей захотелось подавиться. Не говоря ни слова, она резко спустилась в подвальное помещение, громко хлопнув дверью, и эхо пронеслось по всему дому, а потом настала тишина.
Лили знала — отец был дома, ведь его куртка висела прямо в коридоре, и она боялась подняться на второй этаж. Но и сидеть здесь, в темноте и терпком холоде, она тоже долго не могла. Не выдержав и часа, Лили, боязливо оглядевшись и убедившись, что первый этаж пуст, прошла на кухню, открыла бутылку огневиски и, налив полный стакан, стала пить по глоткам, не чувствуя, как жидкость дерет горло.
В голове не было ни единой мысли: не хотелось ни вспоминать, ни смаковать собственную победу, которая уже таковой и не казалась, напротив, Лили мечтала лишь забыться, хотя бы на этот вечер выкинуть все свои планы и думы о мести. В какой-то момент ей захотелось закурить, но сигарет под рукой не было, а тишина так сильно била по перепонкам, что ей становилось лишь хуже.
День умирал, гаснул на глазах, перерождаясь в закате, но, не включая свет, Лили лишь распивала огневиски, чувствуя такую нужную ей легкость. В какой-то момент, взмахнув палочкой, она включила музыку из магического грамофона, того самого, что после отчисления подарил ей Джеймс, и стала глупо раскачиваться в такт музыке. Ей было весело. И это было ложью. Потому что она чувствовала лишь боль, которую хотела заглушить.
Раскачиваясь сильнее, Лили кривила губы в злобной улыбке, стараясь уверить себя в том, что она счастлива. Поттер вспоминал побежденную Бекки, думала о своей мести Мэри, и приятная радость разливалась по всему ее телу от одной мысли, как сильно она испортила жизнь Скорпиусу Малфою. И в этот момент, раскачиваясь сильнее, она вдруг увидела, что кто-то стоит на лестнице, ведущей на второй этаж, и, остановившись, Лили гордо вскинула голову, чувствуя, насколько сильно алкоголь размягчил ее тело.
На лестнице стоял Скорпиус Малфой, который пристально наблюдал за ней, и Лили, не сдержавшись, улыбнулась широко, подняв стакан, будто бы пила в его честь. Потому что она отчетливо видела, как злость и ярость сверкали в его глазах, как руки его, спрятанные в карманы, явно сжались в кулаки.
Она отошла к кухонному столу, отложила стакан и, когда обернулась, почти уткнулась макушкой в плечо Малфоя. Вскинув гордо голову, она внимательно посмотрела в его глаза, улыбаясь сильнее на его злость, стараясь отразить на своем лице остатки той фальши, на которую была способна.
Не церемонясь, он схватил ее за талию и усадил на стол, приблизившись еще ближе, из-за чего дыхание у Лили сперло, и она подумала, что совершенно не дышит, когда он склонился ближе, едва касаясь носом ее шеи, вызывая целый табун мурашек.
— Одна ты мне ровня, — с какой-то горькой насмешкой проговорил он вдруг, и Лили, нервно сглотнув, хотела было запустить свою руку в его волосы, притягивая ближе к себе, но тут же опомнилась, опять вцепившись в края стола. — Одна только ты меня достойна.
Он посмотрел на нее прямо таким глубоким, проникновенным взглядом, из-за чего сердце ее сделало настоящий кульбит. Прикусив нижнюю губу, она мечтала, чтобы он коснулся ее, потому что, будучи так близко, он совершенно не преодолевал то немалое расстояние, оставшееся между ними. Малфой стоял, уперевшись руками в стол по разные стороны от ее ног, и Лили чувствовала, как тяжело ей становится дышать, как образовывается сладкая тяжесть внизу живота. Да. Глупая Лили Поттер совершенно точно мечтала послать ко всем чертям собственную месть, лишь бы просто вновь коснуться своими губами его, лишь бы вновь почувствовать какое-то изуродованное счастье внутри себя.
— Но неужели ты не понимаешь, — тихо говорил он, и голос его лишь усиливал ее наваждение, — что если я упаду, то ты падешь следом?
Резко выпрямившись, Скорпиус бросил последний глубокий взгляд, а потом круто развернулся и ушел, едва слышно закрыв за собой дверь.
И только тогда, когда его тяжело дыхание больше не сбивало ее, когда она больше не чувствовала его аромат, Лили наконец смогла сползти со стола и упрямо посмотреть перед собой.
Пытаясь заглушить так сильно рвавшиеся наружу чувства.
Майское солнце беспощадно палило, и Лили, закатав рукава, склонившись над котлом, решительно поджала губы, сосредоточенно наблюдая за бурлящей жидкостью. Она не думала ни о чем, кроме своего зелья, и это было ее спасением, ведь стоило лишь на секунду лишиться своего дела, как мысли накатывали на нее валуном.
Она почти не бывала дома, возвращаясь лишь к ночи, прячась ото всех на свете в лавке. Первые дни журналисты усиленно пытались выловить ее для диалога, но Поттер, накладывая чары, старательно игнорировала их существование, не обращая внимание на всевозможные статьи в газетах, на косые взгляды и посетителей, которых в скором времени она и вовсе перестала принимать, так как они приходили не за материалами. Они приходили, чтобы поглядеть на Лили Поттер.
Ее имя слетало с губ чаще, чем название партии «Содружество». Люди, жившие в Лютом, смотрели на нее с благоговейным огоньком, остальные же — с презрительной усмешкой. Им хотелось посмотреть, чем закончит еще одна из Поттеров и насколько красиво будет ее падение. Но дни медленно сменялись друг другом, и ничего не происходило: никто не мог закрыть лавку, потому что в ней ничего не было. Лили позаботилась о том, чтобы выполнить все требования законодательства и оставила лишь то немногое, что было разрешено к продаже.
Все это время Лили варила Мариус, а между тем, засматриваясь на брошюру с испытательной программой, она решалась поучаствовать. Право, Лили не нужна была официальная работа, но мрачные взгляды Поттеров, неодобрение, которое висело в их доме — все это так бесило Лили, так сильно выводило ее, что в какой-то момент она просто не смогла удержаться, чтобы не отправить свою анкету для участия в испытании.
— Ты эгоистка, — сказал ей Джеймс, когда они случайно столкнулись в Министерстве. Она только-только отнесла анкету, и, натягивая шляпу, пряча глаза за черными очками, Лили совершенно не ожидала увидеть здесь своего брата. — Ты делаешь лишь то, что хочешь, не думая о своей семье.
— Оставь свои нравоучения, — шептала она, кривя брови, мечтая просто исчезнуть, потому что взгляд у Джеймса был таким болезненным, таким неживым, что ей становилось даже страшно. — Ни черта ты не знаешь, мистер-я-единственная-надежда-этой-семьи.
— Ерничай, сколько тебе хочется, — в ответ так же тихо проговорил он, сощурив карие глаза. — Но это никогда не отменит того, что ты просто пытаешься привлечь внимание своими выходками. И бесишься от того, что мы с отцом и Алом смогли нормально зажить, когда ты только и делала, что убегала.
В тот момент Лили так разозлилась на Джеймса, что не вернулась ночевать домой. Она просто сидела в лавке, наблюдала, как медленно догорал огонь в горелке и как весь мир постепенно окунался в тишину и мрак. И, всматриваясь в черноту перед глазами, Лили думала о Скорпиусе Малфое. Он мерещился ей в каждом углу этой неживой комнаты, и в какой-то момент казалось, что Малфой просто прячется за дверью, и еще секунда — она точно увидит его. Но, конечно же, Скорпиуса Малфоя не могло быть здесь. Лили не видела его с того самого дня, о котором старалась не думать, и она ждала его действий.
Ей хотелось, чтобы Скорпиус отомстил ей, чтобы, применив все свое мастерство, он нанес ей удар, потому что его молчание, его непокобелимое сношение всех ее подлянок злило. Когда-то давно Малфой без промедления разрушил ее мир, так почему он медлил сейчас? Что останавливало его?
Утро неслышными шагами подступало к комнате, и робкие, первые лучи солнца едва заметно скользили по полу, освещая лавку. Через три дня должно было начаться отборочное испытание, и Лили, отваривая зелье невидимости, хотела всех удивить. Ее навыки были столь велики, что, на самом деле, она была уверена, что пройдет без труда, но какое-то шестое чувство нашептывало ей, что ни черта у нее не получится. Потому что Лили Поттер — дочка отступника, чернокнижница и недоучка. У Лили Поттер ничего не было.
Отодвинув стул, Лили бросила последний взгляд на зелье, а потом медленно перевела его на Мариус, сморщившись. В спешке добывая ингредиенты, она совершенно забыла о гоблинском золоте, которое хранилось в ее сундуке. И видел Мерлин, как Лили хотела плюнуть на все это зелье, на обязательства и на Астората. Возвращаться обратно в лес было бы самоубийством, да и связываться с Мариусом вновь… что это было, как не то самое действие, после которого неминуемо падение?
Она возлагала надежды лишь на раннее утро, поэтому, оглянувшись воровато, Лили тут же трансгрессировала к дому Берка, внимательно вглядываясь в него. Несмотря на утро, в комнате, в которой спал Асторат, горел свет, но это едва ли смутило Поттер. Она знала, что старик давно уже боялся темноты и боялся засыпать, поэтому всегда держал свет включенным. И знала Лили так же, что смерть его близка и она неминуема, так не поэтому ли Поттер так стремилась сварить это чертово зелье? Не ради того, чтобы потешить старика в благодарность, что когда-то он принял ее, маргинальную и падшую?
Тяжело вздохнув, она уверенным шагом направилась прямиком в лес, сжимая ладонь в кулак. Боль и какая-то странная горечь прошли, оставляя после себя одну только ненависть, и сейчас Лили пуще прежнего мечтала завершить начатое представление до конца. Ни разочарование отца, ни странное поведение Малфоя, совершенно ничто не могло заставить ее отступить. Потому что теперь Лили Поттер хотела просто показать им всем, чего она стоит и как далеко может дойти в попытках затравить внутреннюю боль.
Дыхание опять сорвалось, и Лили, дойдя до нужного места, согнулась, зажмурив глаза, боясь хотя бы на секунду дать волю тоске, которая словно оставляла небольшие порезы на ее сердце — ей было так тяжело, так сложно держаться на плаву, что хотелось уже просто утонуть. Жаль только, что Лили Поттер совершенно не умела проигрывать — она всегда жаждала реванша.
Она вновь проделала те же манипуляции с сундуком и, найдя среди всевозможных склянок кусок гоблинского золота, сжала его в ладони, чувствуя, как прожигает он плоть, как кровь, медленно стекая по руке, падает прямо на землю.
Как бы сложно ни было Лили, как бы ни была тяжела ее ноша, как бы сильно ей ни хотелось прекратить начатое, она всегда будет вставать, из раза в раз, держа голову все выше, чтобы доказать каждому — мир жесток, черт побери, но Лили Поттер всегда была жестче.
Глубоко задумавшись, она вынырнула из собственных мыслей лишь тогда, когда услышала треск ветки. Круто развернувшись, она внимательно стала всматриваться в стволы голых деревьев, а потом, переведя взгляд на свои ноги, поняла, что это она наступила на почерневшую ветку. Вновь тяжело вздохнув, она быстрым движением спрятала сундук обратно под землю, а потом стремительно вышла из леса, поскрипывая подошвой по зеленой траве.
Лили уверенно шла к лавке, чувствуя взгляды тех немногих волшебников, что находились на Косой аллее, но она совершенно не обращала на них внимание, решительно вперив взгляд вперед, как всегда не замечая преград на пути к своей цели. Она думала лишь о том, чтобы через три дня во всей красе показать свое мастерство, чтобы утереть нос Гермионе, Альбусу и всем тем, кто говорил, что у нее, чернокнижницы и недоучки, нет шансов влиться в это новое общество, которое, право, было совершенно ей не нужно. Если она получит работу, то тут же откажется от нее, потому что все, чего жаждало ее сердце, — это лишь желание доказать, что она совершенно нормальная и не такая уж падшая.
И одна только эта мысль отчего-то заставляла ее лишь усерднее работать над зельем, вычитывать старые тома для придумывания способов усовершенствования его, и чем сильнее она погружалась в работу, тем явственнее забывала о всех своих проблемах. Лишь иногда ее работу прерывали рейды авроров, из-за которых Лили пришлось наложить защищающие заклятия на Мариус, хотя это и было бессмысленно — на первых порах оно едва ли было отличимо от самой простенькой Амортенции.
Но, естественно, никто не мог прикрыть ее лавку, даже несмотря на то, что покупателей она и не пускала, оправдывая это тем, что пока только готовится к официальному открытию. Поэтому, наслаждаясь своей маленькой победой, Лили усердно готовилась к следующей.
Еще один день пролетел слишком стремительно, и Лили, проснувшаяся из-за сильного сквозняка, гулявшего по дому, сморщилась, потирая щеку. Какой день ее не было дома? Она едва ли могла вспомнить, но и знала ведь прекрасно, что там ей совершенно не рады. Никто: ни Альбус, ни Джеймс, ни отец — совершенно никто не пытался понять причин ее поступков, а объяснять что-то было не в стиле Лили. Поэтому, прикрыв глаза и почувствовав, как болит у нее спина, она стремительно подошла к котлу, внимательно наблюдая за готовившимся зельем.
Оно было почти готово. Еще два часа, и завтра Лили наведет целый триумф на министерских обывателей, ведь зелье Невидимости было крайне тяжелым в приготовлении и подборе ингредиентов, такому совершенно не учили в Англии, и сейчас она была рада, что еще три года назад приняла решение покинуть ее.
Куда катилось зельеварение в этой стране, Лили было понять сложно: Содружество во имя истребления магии упрощало программу студентов и школьников, оставляя для них лишь безобидные, простые зелья, лишая возможности приготовить напиток Живой смерти или Адовых мучений. Это было столь глупо, что, когда Лили впервые увидела новый учебник по Зельеварению, она лишь скривила губы в насмешке — стремясь обезопасить школьников и решить их морального выбора, они взращивали из этого поколения стадо безмозглых идиотов, умеющих рассуждать только в парадигме черного и белого.
Фыркнув тихо, Лили прикрыла крышкой котелок, а потом взгляд ее переметнулся на Мариус. Она не успеет его приготовить, конечно же не успеет, и Лили была отчего-то уверена, что Асторат умрет раньше, чем полная луна взойдет над Лондоном. И мысль эта вызывала внутри нее тоску: ведь, почему, черт возьми, она все еще готовила этот Мариус? Неужели только лишь ради собственного успокоения, что она сделала все, о чем Асторат ее только просил?
Когда эмоции стали слишком тяжелыми и ее сердце опять и опять неприятно заныло, Лили резко подняла глаза и, подумав, медленно решила подняться на второй этаж. Все это время у нее не было возможности исследовать картотеку Берков, а карточка с фамилией «Томас» была слишком заманчивой, чтобы можно было даже не попытаться узнать, что именно им могло понадобиться в лавке, носившей столь компрометирующую репутацию.
Каждый шаг отдавался скрипом половиц, и, когда Лили вновь зашла в пыльную каморку, то неспешным шагом, словно растягивая собственное предвкушение, подошла к шкафу и медленно-медленно вынула небольшую по размеру папку, на которой красивым курсивом было выведено: «Томас». Сердце ее билось, когда, открыв ее, Лили не заметила ничего, кроме небольшого листка, и внутри нее появилось острое чувство разочарования — в конце концов, ей хотелось верить, что здесь можно было найти нечто действительно удивительное, а не всего лишь… чек?
Всматриваясь, Лили прочла лишь одно: «Сильнодействующая Амортенция». И это так позабавило ее, что, сильнее смяв бумажку, она задумчиво провела рукой по своей шее. Почему-то она была уверена, что данная покупка принадлежала Мэри Томас, ведь… зачем нужна была сильнодействующая Амортенция успешному Дину Томасу и популярному в женском обществе Годрику? Аккуратно положив бумажку обратно в папку, Лили развернулась и облокотилась спиной о шкаф, бессмысленно посмотрев в пустоту. Она что-то упускала, упускала еще со школьных времен, потому что не могло быть так, что Мэри не оставила ни одного следа своей далеко не безгрешной деятельности.
Мэри, тщеславная, хитрая, амбициозная Мэри… ей пришлось пожертвовать многим, чтобы взойти на вершину, но думала ли она о том, как больно с нее падать и каким стремительным будет ее падение? За всю свою жизнь она совершила, пожалуй, самую роковую ошибку — возомнила себя самой сильной и самой большой опасностью для всех, кто окружал ее. И не поняла лишь одну вещь: даже если когда-то давно у нее получилось сбить с ног Лили Поттер, не было совершенно никакой уверенности, что получится вновь.
Потому что Лили — это жестокий ураган, сносящий с пути всех, кто причинил ей боль. И она никогда и никого не забывает, навсегда выбивая в памяти имена тех, кто подумал, что он может победить ее, человека, пережившего столько страданий и ударов судьбы, столько проигрышей и падений — нет, не было той силы, которая могла быть уничтожить ее. Никто, кроме нее самой, не мог окончательно заставить ее упасть.
Задумавшись, Лили облокотилась сильнее на шкаф и вдруг услышала резкий треск. Оторопев, она резко отошла от стеллажа и обнаружила, что у ее ног валяется увесистый том. На вид он был очень старым и потрепанным, и Лили, сдув пыль с его махровой обложки, бессмысленно посмотрела на название — «Высшие зелья». Хмыкнув, она стиснула том сильнее и решительно направилась на первый этаж. Было утро, и до конца дня оставалось слишком много времени, поэтому книга была очень кстати — за зельями больше не нужно было следить, а возвращаться домой так рано… что ж, это было равносильно тому, что она определенно кого-нибудь встретит, и тогда, кто знает, удастся ли ей избежать очередного ненужного разговора.
Она лениво листала страницы, почти не вчитываясь в текст, постоянно отвлекаясь на собственные мысли, в которые окунаться не хотелось совершенно. Лили опять думала о Скорпиусе и о том, чего ей стоило ожидать — она сомневалась, что Малфой оставит ее поведение без ответа и странное чувство ожидания таилось внутри нее. Ей хотелось, чтобы Скорпиус бросил все свои силы, чтобы задеть ее; хотелось, чтобы он так же думал о ней, чтобы с таким же рвением мечтал уничтожить ее жизнь. И его слова о том, что она ему ровня, вызывали внутри нее странную дрожь удовольствия, словно эти слова действительно имели под собой основу.
Сильнее сжав том в руках, Лили прикрыла глаза, тяжело задышав. Она представляла Скорпиуса, прижимающего ее к столу, и все ее тело будто наливалось свинцом. И это было мукой — видеть его так близко и знать, что им никогда не суждено перейти ту малую границу, что осталось между ними в прошлом. Ту, которую Лили вычертила вполне осознанно, понимая, что чертов Скорпиус Малфой любит мертвую, давно уже покинувшую этот мир Мадлен.
Откинув книгу, Лили резко встала, и, подумав о том, что плевать ей, что скажут ей дома, она уверенно вышла из лавки, прикрыв за собой дверь. И, когда Поттер накладывала закрывающие чары, то вдруг почувствовала чье-то присутствие, и, круто развернувшись, она увидела перед собой Элеонору Спинетт, которая, неловко озираясь по сторонам, словно находилась не в своей тарелке, робко сжимала шляпу пальцами.
— О, Лили, — улыбнулась она, подойдя ближе, с удивлением оглядываясь по сторонам. — Так удивительно, не думала, что когда-нибудь окажусь здесь.
Лили промолчала, сузив глаза, а потом, развернувшись, спокойно направилась вдоль кварталов, слыша цоканье каблучков позади себя. Не выдержав, Поттер резко остановилась, внимательно поглядев на Элен. Что нужно было ей? Зачем она следовала безмолвной тенью за Поттер?
«Она хочет повидать Джеймса, — подумалось вдруг, и Лили лишь мрачно усмехнулась, — ты ей совсем не нужна».
— Что тебе нужно, Спинетт? — холодно протянула Лили, слегка приподняв бровь. — Не припомню дня, когда мы вдруг стали подругами, чтобы ты вот так вот просто приходила ко мне на работу.
— Я просто хотела тебя увидеть, что такого? — воскликнула она, поравнявшись. — Лили, ты слишком подозрительна к людям. Я пришла просто поинтересоваться, как твои дела. Мэри такая злая сейчас, что мне, правда, становится очень страшно. Ты не боишься? — прошептала она, понизив голос, внимательно посмотрев своими бездонными глазами.
Лили фыркнула, скрестив руки на груди, снисходительно смотря на Спинетт. Годы прошли, но совершенно не изменили Элеонору — она по-прежнему была наивной и доброй, будто не понимая, что об эти качества лишь вытирают ноги. Они не приводят ни к чему.
— Я боюсь лишь саму себя, Элен, а не какую-то стерву, возомнившую, будто на нее нет управы, — чеканя, тянула Лили, и глаза ее по мере разговора начинали блестеть — столько чувств оседало на дне зрачков, столько невысказанных слов было похоронено там же. Лили Поттер вся состояла из уничтоженного и спрятанного, так был ли смысл удивляться, что иногда все это брало над ней верх? — Она уже теряет людей вокруг себя: Годрик уезжает в Америку, ее отец явно не тот человек, которым она может повелевать… кто у нее вообще остался? Кто встанет на ее сторону вместо того, чтобы хорошенько задеть ее, опрокинуть со столь оберегаемого ею пьедестала?
Замолчав, Лили перевела дыхание, чувствуя, как тяжело ей выдавить улыбку, как слова, произносимые ею, совершенно не сочетались с той бурей, поднимавшейся в душе. Лили мечтала закричать от той горечи, что переполняла ее легкие, мечтала упасть и почувствовать теплую руку на спине, но вместо этого она вновь и вновь была вынуждена делать вид, будто все идет так, как ей хотелось, что месть ее — ее отрада, а не погибель, и что плевать, совершенно плевать, что у нее и самой-то никого не осталось.
Элен молчала, понурив задумчиво голову, и Лили, не улыбаясь, бессмысленно смотрела на нее, чувствуя странную пустоту. И это чувство было таким знакомым и таким родным, что хотелось уже просто вскрыться — что угодно, лишь бы не чувство, будто все, что она делала, не имело совершенно никакого смысла.
— Странно, — наконец протянула она, подняв голову, — Годрик не говорил мне, что уезжает. Хотя я и была у него лишь на прошлой неделе…
Прикрыв глаза, Лили тяжело вздохнула, чувствуя, что с каждой секундой ей все труднее находиться рядом с Элен, видеть ее понимание и человечность, обеспокоенность ее судьбой. Поэтому, наверное, она кивнула головой на прощание и быстрым шагом скрылась за поворотом, оставляя печальную Элен наедине с самой собой. Потому что она не должна была думать, что они друзья; потому что ей пора уже было набраться эгоизма и начать обходить стороной тех, кто только и делает, что использует ее.
Думая об этом, Лили и не заметила, как оказалась у дома и, вглядываясь в него с минуту, она все не решалась войти. Ей не хотелось здесь быть. Совершенно, просто до ужаса не хотелось, но, уничтожая себя внутренне, Лили не двигалась с места, словно пробуя, сколько в ней еще осталось не выстраданного, непонятого ею.
А потом, вздохнув, она решительно вошла внутрь, сразу услышав шум, доносившийся из гостиной. Каким-то шестым чувством она понимала, что ей лучше пройти мимо гостиной незамеченной, однако, чтобы добраться до своей комнаты, ей бы все равно пришлось показаться там. Поэтому, нацепив безразличие, она уверенно вошла внутрь, сразу замечая Фрэнка Лонгботтома и других знакомых мужчин, которые присутствовали по субботам в их доме.
— То есть, вы хотите сказать, что не знали, что лавка все это время принадлежала вашей дочери? — возмущался Фрэнк, слегка взмахнув рукой, что выдавало его заинтересованность — похоже, Лонгботтом всерьез решился встать на сторону Малфоя. — Это немыслимо, она так подвела нас…
Но Гарри Поттер молчал, тяжело вздохнув, а потом взгляд его резко наткнулся на Лили, и он еще сильнее помрачнел. Лонгботтом осекся и, проследив за взглядом Гарри, тоже теперь смотрел на Лили с точно таким же мрачным интересом.
— Где ты была все это время, Лили? — строго спросил наконец Гарри, и голос его отдавал сталью.
Лили усмехнулась, слегка склонив голову.
— Это имеет значение?
— Пока ты живешь в моем доме, ты будешь подчиняться моим правилам, — жестко отрезал он, еще сильнее сузив глаза. Гарри Поттер выглядел ни на шутку раздраженным, и, кажется, впервые он раздражался от разговора с ней.
— В лавке я была, в лавке! — не выдержав, бросила Лили, видя, как прикрыл глаза Фрэнк и как другие стоявшие мужчины мрачно переглянулись. И, смотря на них, она мечтала увидеть Скорпиуса, но его не было — неужели он уже ушел?
— Ты подала заявку на отборочные испытания, — резко спросил отец, вынуждая ее вновь посмотреть на него. — Зачем? Какой тебе от этого прок?
Но Лили молчала, упрямо кусая губу, с раздражением думая, что ей совершенно не хочется признаваться, что виной всему ее подростковый максимализм, который так и никуда не делся спустя три года; что ей хочется доказать, что она талантлива и что сможет обойти систему. Что Гарри Поттер мог гордиться своей дочерью и что все, что делает она, не так уж и вредит ей. Только ни одно слово не слетело с ее губ, и, сильнее прикусывая нижнюю губу, она мечтала, чтобы отец ее больше ничего не сказал и чтобы не смотрел на нее так, словно она совершенно и определенно пропащая.
— Скорпиус просил передать, чтобы ты не участвовала в этом, — отвернувшись от нее, уже более ровным тоном сказал Гарри, вышибая воздух из ее легких. — Данное мероприятие курируется Томасами.
Раздражение, медленно перерастающее в ненависть, опутало Лили, заволокло сознание. Какое имел право Малфой лезть в ее жизнь? Давать советы? Напрягать ее отца? И почему же ее отец так верил ему? За что Малфой заслужил такое уважение, когда она, его родная дочь, вызывала в нем одно лишь разочарование? Острая боль пронзила Лили, и, открыв было рот, она опять замолчала, не в силах говорить, когда, на самом деле, ей хотелось кричать. Из-за несправедливости. От непонимания.
В этот момент, когда ей хотелось просто напросто сбежать, резко открылась входная дверь и на пороге с силой врезавшись об порог, порождая громкий звук, появился Фобос. Лили оторопела, смотря на него, бледного и испуганного, и чувство чего-то неизбежного появилось в ее душе.
— Асторат… ему плохо, — сбивчивым голосом проговорил он, и большего Лили не нужного было — она стремительно преодолела расстояние между ними и, схватив его за руку, резко потянула на себя, вынуждая его идти.
Они поспешно трансгрессировали, и плевать ей было, что ее могло расщепить, а потом почти бегом они приблизились к дому и, не думая ни о чем, Лили быстро забежала на второй этаж. Асторат сидел на кровати, склонившись к полу, кашляя, почти задыхаясь, и половина его лица была черной — проклятие, расползаясь по телу, дошло наконец до мозга.
— Лили, — слегка осипшим голосом позвал он, и глаза его сверкнули, словно одну только ее он и ждал.
Она подошла к нему, упала коленями на пол и, схватив его за лицо, внимательно посмотрела в лицо. Зрачки — расширены, дыхание — сбито, и в самом лице будто явственнее виднелся отпечаток самой смерти. Лили беспомощно повернулась и посмотрела на Фобоса, который, держась крепко за дверь, внимательно смотрел на Астората, и лицо его выдавало отчаянье. Полное и незыблемое. И в тот момент, когда, сощурившись, он посмотрел на Лили, в глазах его сверкнула ненависть — то ли потому, что на смертном одре Асторат возжелал увидеть Лили, то ли потому, что ей не удалось его спасти — и, сильнее сжав дверь, Фобос лишь тяжело задышал.
— Хоть не летом, честное слово, — сипел Асторат, вынуждая ее посмотреть на него. Какая-то блаженная улыбка появилась на его устах, а глаза словно забегали в беспамятстве. Он окуналась в воспоминания даже сейчас, будучи при смерти.
Резко поднявшись, Лили аккуратно уложила его, сдавливая руку, которой он цеплялся за рукав ее платья. Асторат что-то шептал в бреду, хватаясь сильнее, словно она была единственной ниточкой между ним и жизнью, и с каждой секундой она испытывала странную, тупую, режущую боль.
— Мерлин… — шептал он то прикрывая глаза, то распахивая их, — если бы был только один шанс… один единственный… я бы никогда не убил ее…
— Что? — склонившись, чтобы расслышать его, спросила Лили, испытывая теперь и странный для себя страх.
— Я ведь так любил ее! Одну только ее! — стенал он, хватаясь сильнее за ее платье, растягивая ткань, и самое настоящее отчаянье просачивалась сквозь фиолетовую бездну его глаз. — Месть — это путь в никуда, понимаешь? — говорил он все тише, тяжело дыша, будто пытаясь высказать то последнее, прежде чем навсегда кануть в небытие. — От нее… не проще… но сложнее…
Нащупав ее руку, он выгнулся в спине и, в последний раз сверкнув глазами, яростно, с болью и ненавистью бросил, сжимая ее руку до хруста костяшек:
— Нет ничего… ничего глупее мести тому… кого так сильно любишь… понимаешь?
Он упал на подушки и глаза его, широко распахнутые, безучастно смотрели в потолок. Дверь хлопнула, Лили видела, с каким искаженным лицом выбежал из комнаты Фобос, и теперь лишь она одна сидела напротив покойника, смотря в его раскрытые глаза.
Чувствуя, как все внутри разрывается от боли, горечи, тоски и той печали, что она так мечтала убить внутри себя.
Потому что мстить с каждым днем было труднее.
Потому что Лили лишь теряла, не приобретая ничего взамен.
***
Она бессмысленно провела рукой по книге, испытывая странное опустошение. Через час должны были начаться отборочные испытания, но никакого предвкушения, а уж тем более азарта. Черное платье струилось до колен, и все было таким же мрачным и безразличным, несмотря на палящее солнце за окном и осеннее трепетание зеленых листьев на деревьях.
По-настоящему Лили боялась заглянуть внутрь себя и подумать об Асторате, о его своеобразной исповеди. Она боялась, что ее смысл жизни, заключавшийся в единственном желании отмщения всем людям, повинным в ее низложении, был пустым и совершенно бессмысленным. Ведь, право, зачем ей тогда жить? Чего еще ожидать ей от этого мира?
Прикрыв глаза, Лили сжала меховую обложку книги, бездумно раскрыв ее, всматриваясь в завитки букв. Она не вернулась домой и не поговорила с Фобосом, лишь заперлась в лавке и долго-долго смотрела в пустоту, не понимая собственных чувств. И все теперь казалось ей таким бессмысленным, таким ненужным, что, задаваясь вопросом, а было ли хоть что-то ценное в ее жизни, Лили не могла найти ответ. И это убивало ее.
Часы пробили полпервого, и, цыкнув, она резко дернулась, из-за чего увесистый том упал прямо на пол. Безразлично проследив за его падением, Лили нахмурилась, опустившись на корточки, и, когда, схватив книгу, взгляд ее проскользил по полу, она обнаружила, что что-то выпало из нее. Отложив книгу, Поттер неспешно подняла конверт и, когда развернула его, замерла, с удивлением обнаруживая на месте адресата имя — Астория Малфой.
Странное волнение поднялось в ее душе, и, медленно поднявшись, Лили несколько раз повертела в руках распечатанный конверт, все больше хмурясь. У нее совершенно не было времени для его изучения, потому что, договорившись встретиться с Розой прямо в Министерстве, Лили уже немедленно должна была трансгрессировать. Вздохнув, Лили нервным движением спрятала конверт обратно в книгу, а потом быстро выскочила из лавки, игнорируя любопытные взгляды и шептания за ее спиной.
И, улыбнувшись, Лили чувствовала, как трещит по швам ее маска, как внутри нервозность и странное ощущение бессмысленности пронзали каждую клеточку ее тела. Но она шла, улыбаясь, сверкая глазами, предпочитая ни на ком не задерживать взгляд, думая лишь о том, что однажды все это закончится. Однажды ей больше не придется ни улыбаться сквозь боль, ни искать оправдание собственной жизни. И вот тогда, думалось ей, она и будет счастливой, хоть и не почувствует этого.
Коридоры Министерства встретили ее потоком людей, расходившихся кто куда, и Лили, отойдя к стенке, пыталась высмотреть среди них Розу. Времени было еще много, почти сорок минут, и она совершенно не волновалась на счет своего зелья — склянка была надежна спрятана в небольшую коробку в кармане ее мантии. Только странное мрачное предчувствие не давало ей покоя — Лили не понимала ни причину его, ни столь странных для нее подозрений. Мерлин, она совершенно не понимала саму себя.
Отойдя в бюро регистрации, Лили была вынуждена сдать свою палочку, и сейчас, стоя в зале, она чувствовала себя беспомощной, сетуя на новые законы, которые все никак не могла принять. И столь терпкое, мрачное предчувствие лишь сильнее заставляло ее нервничать, окуная в потаенные страхи.
— Лили? — Уйдя в мысли, она не сразу заметила Розу, приблизившуюся к ней. Поттер вздрогнула. Подняла резко голову и безразлично оскалилась, взирая на свою кузину. Заурядная, дотошная Роза Уизли с пучком на голове устало поглядывала на нее сквозь стекла очков, то и дело тихо вздыхая.
— Не уверена, что я правильно поступаю, — нахмурилась она, скрестив руки на груди, прижав к себе папки с документами, — но раз моя мама предложила тебе попробовать пройти испытания, то я должна довести это дело до конца.
— Необязательно, — холодно цокнула Лили, поравнявшись, склонив голову набок. Рядом с Розой она чувствовала собственную свободу, ведь Уизли была зависима от чужого мнения и общественной репутации; у нее была работа и семья, которой она вечно должна была что-то доказывать. У Розы Уизли не было ничего своего, как и у Лили, но при этом она была прочно связана обстоятельствами и обществом, которое возносила. Не жалко ли это было? Не убого?
— Ну уж нет, мало ли, что ты еще учудишь, — сделав акцент на последнем слове, хмуро бросила она, развернувшись. — Пойдем.
Они шли в полном молчании, и чем ближе они были к цели, тем меньше душевных сил испытывала Лили. Все это гребаное Министерство совершенно не стоило ее сил, она была талантлива и профессиональна, когда как здесь, в этом рассаднике демагогий и лицемерия, нужны были лишь заведенные механизмы для выполнения однотипных операций. Да и кому она пыталась что-то доказать? Альбусу? Отцу? Им совершенно не было до нее никакого дела, так зачем это все? К чему?
— Мисс Уизли, остановитесь. — Лили замерла, заметив, как сжала руку в кулак Роза. А потом, прикусив губу, она медленно вскинула голову на мужчину, что незаметно вырос прямо на их пути. Волшебник, одетый в деловую мантию, хмурил брови и мрачно поглядывал на Розу, и та под давлением его взгляда будто млела, нервно моргая. — Я же говорил вам, что документы должны быть на моем столе без десяти час…
— …но сейчас лишь половина!
— … если вам не хватает интеллектуальных способностей для запоминания столь незначительной информации, что вы вообще здесь забыли?
Роза дернулась, словно порываясь что-то сказать, но, поймав раскаленной злобой и насмешкой взгляд своего начальника, лишь сильнее понурилась. И глядя на свою кузину, Лили скривилась. Жалкая, непримечательная, вечно склонявшая голову Розу Уизли. У нее не было ни характера, ни собственного мнения, не потому ли Лили всегда презирала ее?
— Жду документы через пять минут. Если не успеете, пинайте на себя.
Круто развернувшись, мужчина свернул влево, и Роза, прикрыв глаза, разжала кулаки, с раздражением сверкнув глазами в его сторону, а потом, медленно заскользив ими по Лили, кивнула головой в сторону, словно говоря ей следовать за ней.
— Я заведу тебя в кабинет, а сама ненадолго отлучусь, — затараторила она, когда они шли мимо бесконечных залов и дверей. — Надеюсь, за это время с тобой ничего не случится…
— Почему ты позволяешь ему так разговорить с собой? — перебив, надменно спросила Лили, слегка приподняв левую бровь.
Роза остановилась. А потом, круто развернувшись, в упор поглядела на Лили, и на ее малоэмоциональном лице она вдруг увидела презрение, направленное прямо на нее.
— Не все такие, как ты, Лили, — холодно и устало проговорила она, — не всем плевать на свое место в обществе и на мнение окружающих. Постоянно идти против социума, вредя всем, кто тебя окружает, подводя свою семью… не все могут и хотят так жить, Лили Поттер. И твое изгнание не делает тебя самой крутой.
С каждым ее словом бровь Лили медленно поднималась, и, слушая кузину, видя ее праведный гнев, она, не сдержавшись, рассмеялась, вызывая у Розы лишь новую порцию презрения. Лили смеялась ей в лицо, потому что каждое ее слово, каждая ее попытка пристыдить ее была столь уморительной, что ничего, кроме веселого, какого-то отчаянного хохота не вызывала. Да что она знала, в конце-то концов.
«Чертова копия своей мамочки, — кривясь, думала Лили, переведя дыхание после очередного приступа смеха, — они только и делают, что лезут в чужую жизнь, не разобравшись с собственной».
Тяжело вздохнув, Роза молча развернулась, довела Лили до плотно закрытой двери и сказала стоять и ждать, а потом пошла в противоположную сторону, громко цокая каблуками. И Лили долго еще провожала ее взглядом, вслушиваясь в этот ритмичный звук, испытывая странное, но уже такое родное и знакомое опустошение.
Тишина, повисшая в коридорах, заставила ее нервно вздрогнуть. Время шло, но Роза все не возвращалась, и, не сдержавшись, она все-таки решилась заглянуть в кабинет и тут же услышала размеренный мужской голос:
— На отборочное испытание?
— Да. Лили Поттер, — поспешно проникнув в помещение, бросила Лили. Мужчина, стоявший у окна, безразлично посмотрел на нее, а потом вновь уткнулся в журнал в своих руках, и Лили, не придумав ничего лучшего, подошла к одному из столов и вытащила коробку.
Открыв крышку, Лили вытащила зелье и, посмотрев на него, довольно усмехнулась. Бледно-голубая жидкость бликами переливалась от солнечных лучшей, и, засмотревшись, она не сразу вспомнила, где находится и зачем. И только лишь когда сзади раздался скрип двери, Лили крута развернулась. А потом сразу же замерла, чувствуя, как напрялась каждая мышцах тела. Потому что напротив нее, ухмыляясь, скрестив руки на груди, стояла Мэри Томас в окружении двух амбалов с полным безразличием в лице.
— Давно не виделись, Лили. — Улыбка ее напоминала звериный оскал, а торжество, столь знакомое Поттер еще с Хогвартса, сделало ее ярко-голубые глаза будто еще ярче. — Как была идиоткой, так и осталась.
Следя за каждым мускулом своего лица, Лили позволила себе лишь прищуриться, неотрывно следя за каждым ее движением. Странный, чужеродный страх появился в ней, когда взгляд ее касался людей, стоявших рядом с Томас.
— Тебя так легко обвести, — продолжала она, подойдя ближе, кривя свои губы в широченной улыбке, будто стараясь спровоцировать, — ты даже не поняла, что все это — письмо Годрика, отборочные испытания — моя чертова ловушка для тебя.
Лили вздрогнула, резко дернув рукой, с некоторым неверием смотря на Мэри. И тут предупреждение Малфоя, слова Элен о том, что она ни черта не слышала об отъезде Годрика, вспыхнули в голове, вызывая один только ужас.
— Место в лаборатории было определенно еще сегодня утром, — со смешком протянула Томас, а потом, схватив Лили за руку, она вынула из нее склянку с зельем, и, хмыкнув, со всей силой швырнула ее об пол.
— Да как ты… — хотела было сказать Лили, которая, оторопев, смогла прийти в себя только сейчас, наблюдая за тем, как бледно-голубая жидкость растекается по полу. Она беспомощно переводила взгляд с него на Мэри, чувствуя, как мир ее рушится с еще большей силой, обваливаясь прямо на ее голову.
— Ты думала, что у тебя есть шанс стать кем-то в это мире? — Улыбка ее погасла, а вместо нее появилось лишь холодное презрение. — Ты думала, что сможешь потеснить меня? Меня? Ты — ничтожество, неудачница, не окончившая даже Хогвартса, маргинальная Лили Поттер! Понимаешь ли, насколько ты тупа?
Она рассмеялась коротко, опрокинув голову, и в этот момент Лили, мечтавшая почувствовать приток ненависти, которая бы дала ей сил, чувствовала лишь пустоту, наблюдая, как вместе с зельем исчезает любая надежда. Честное слово. Она будто была проклята, почему иначе все всегда шло не так, как ей хотелось?
— Скажи спасибо, что ты вообще живешь в Англии, дорогая, хотя, — Мэри вскинула брови, — не факт, что это надолго.
Вскинув резко голову, Лили сжала губы, смотря в ненавистное лицо, чувствуя, как горечь заполнила ее легкие — Мэри Томас смеялась над ней, потешалась открыто, и в этих глазах не было ничего, кроме чувства собственного превосходства. В какой-то момент ей стало трудно смотреть ей в лицо, и она бессмысленно уставилась на дверь, заметив, что она не закрыта и что сквозь небольшую щель за ними… наблюдала Роза.
«Она все знала?» — подумалось ей, но видя, как малоэмоциональное лицо кузины с непониманием кривилось, как не решалась она войти, в душе Лили зарождалась надежда — может, хотя бы в этот раз причиной ее падения не будет близкий ей человек?
— Вся твоя вшивая семейка более не имеет никакой власти. — Лили дернулась, вновь посмотрев на Мэри, которая, упиваясь своим превосходством, все шире и шире ухмылялась. — Вы никто в этом мире, Поттеры… помню, как в детстве все мечтали подружиться с тобой из-за твоего папаши… а теперь он такое же ничтожество, как и его детки, отныне вы никогда не поднимете своей головы.
— И это говоришь ты? — выплюнула наконец Лили, скривившись. — О нас всегда будут сплетничать, Мэри Томас, нас всегда будут помнить, когда как вы лишь мимолетное явление, о котром забудут после смены правящей партии. — Сделав шаг, она поравнялась с Мэри, которая с явно наигранным скучающим видом безразлично слушала Лили. — Мой отец — национальный герой, его именем заполнены книги по истории. А чего добилась ты?
Присвистнув, Мэри склонила голову, бдуто в задумчивости, а потом, щелкнув пальцами, заставила двоих мужчин позади себя приблизиться к ней, из-за чего Лили дернулась, беспомощно посмотрев на дверь, и когда она не увидела там Розы, паника накрыла ее с головой. Потому что… чего добивалась Мэри? Что именно она хотела сделать?
— Я знаю, зачем ты вернулась, Лили, — прохладно проговорила Мэри, улыбнувшись. — Ты хочешь отмстить мне… но я непобедима. Тебе никогда не одолеть меня.
Бросив взгляд назад, на мужчин в черном, Мэри вновь посмотрела на Лили, кривя губы в дьявольской насмешке.
— Какая жалость, что никто не придет к тебе на помощь, ведь ты так одинока. — Улыбка ее стала шире. — Эти мальчики, — она взмахнула рукой в сторону амбалов с бессмысленным взором, — полностью под моим контролем. Как думаешь, что они могут сделать с хрупкой девочкой, запертой с ними в одной комнате?
Лили дернулась, отступив на шаг назад, не на шутку испугавшись, и, кажется, лицо ее побелело так сильно, что это не могло укрыться от Мэри.
— После такого… будешь ли ты столь уверена в себе?
Ее широкая улыбка вызывала в Лили панический ужас, и когда рука ее непроизвольно проскользнула в карман, где обычно лежала палочка, она с ужасом вспомнила, что была вынуждена ее сдать, так как у нее не было специального разрешения для посещения Министерства.
Мэри улыбалась, а потом, развернувшись, лисьим шагом вышла из комнаты, и Лили, дернувшись на секунду, чтобы остановить ее, дабы не оставаться наедине с мужчинами, замерла, со страхом смотря теперь на них.
В эти грубых, бессмысленных лицах была одна только похоть, и Лили казалось, что она падает в недра своих чувств, похожих на дикий ураган. Каждый их шаг приближал неизбежное, и, натягивая юбку платья, Лили старалась спрятать каждый кусочек своего оголенного тела, чувствуя, как мелко дрожат руки.
Ей было страшно. По-настоящему страшно, и такой паники она не испытывала никогда — потому смесь эмоций волной хлестала ее, вызывая слезы, которые подступали к горлу, душили ее. Дышать было тяжело. Легкие сжимались, и Лили, сипя что-то бессмысленное, в конце концов уперлась лопатками в стену, понимая, что это конец. Ей действительно никто не придет на помощь.
И в тот момент, когда Лили почти рыдала, нервно царапая ноготками стену, чувствуя, как боль отдает от кончиков пальцев до локтя, она услышала резкий удар в дверь, и сердце ее, видел Мерлин, упало вниз.
На пороге стояли Роза и Скорпиус, и вид у обоих был не на шутку встревоженный, мрачный. Малфой опомнился первый, нацелил палочку и безразлично проговорил:
— Круцио.
Они не успели отреагировать, даже не заметили, как кто-то зашел в помещение, и когда тела их взметнулись верх, Лили беспомощно посмотрев на Скорпиуса, тут же развернулась к нему спиной, захлебываясь от собственных рыданий. Ведь в его лице был такой страх, такое переживание, что ей стало лишь больнее вдвойне — ну почему, черт возьми, всегда в ее жизни появлялся именно он?
Было слишком тихо, и она отчетливо слышала свои жалкие всхлипывания, ненавидя себя в эту минуту лишь сильнее, потому что слезы — это слабость. И как же ненавистно было ей то, что видел их Малфой! Чертов Скорпиус Малфой!
«А ведь он сразу предупреждал», — пронеслось в голове, что вызывало в ней лишь новый приступ боли; чувствуя, как еще секунда, и она точно задохнется от собственных рыданий, Лили зажала рот рукой, обняв себя другой.
И она думала обо всем сразу — о несправедливости жизни, о смерти Астората, о своей семьей и о Скорпиусе… месть к которому теперь казалась такой глупой и такой бессмысленной, ведь она любила его. Любила так сильно и так долго, что это лишь сильнее выворачивало ее наизнанку.
Глупая-глупая Лили Поттер. Пытаясь умертвить свои чувства, она лишь увеличила их мощь.
— Роза, можешь выйти? — услышала она его голос за своей спиной, и он был так близок, что ей отчаянно захотелось развернуться и почувствовать его тепло, его аромат, чтобы вместо паники внутри нее появилось спокойствие.
Тишина, стоявшая в комнате, действовала на нервы, но Лили не решалась ни повернуться, ни заговорить. Она лишь отчаянно сдерживала собственные всхлипы, думая, что если он начнет ее осуждать или поучать, то она точно взорвется, обнажив всю боль, всю ненависть… все, что так долго копились внутри.
И когда она почувствовала его теплые руки на своих плечах, Лили заплакала лишь сильнее. Аккуратно развернув к себе, Скорпиус обнял ее, прижал к своей груди, поглаживая рукой по волосам, шепча что-то едва значимое.
Она плакала, цепляясь за его черную водолазку, сжимая руками широкие плечи, и постепенно вместо так сильно отравляющих ее чувств, появлялось спокойствие. Такое забытое и потерянное… такое, что она испытывала когда-то давно, еще Хогвартсе, когда они прятались от всего мира в Выручай-комнате.
Когда истерика слегка улеглась и Лили замерла, не пытаясь отстраниться от Малфоя, она почувствовала странную неловкость. Ей было так стыдно поднять глаза и посмотреть в его лицо, что ничего лучше, чем просто оставаться на месте, уткнувшись лбом ему в грудь, Лили не придумала. И сердце у нее билось так громко и так сильно, что, прикрыв глаза, она попыталась было унять его биение, но тщетно. Все, что и было внутри нее, — это странное осознание своих чувств и огромная усталость, от которой было уже не спастись.
В комнате было тихо: Скорпиус перестал что-то шептать, лишь продолжая аккуратно поглаживать ее по голове, и от этих мягких, едва осязаемых касаний, Лили млела, испытывая еще больший стыд. События последнего дня стрелой пролетели перед глазами, и в какой-то момент она почувствовала острый укол обиды и ярости — почему, черт побери, все закончилось именно так?
Отстранившись резко, Лили резко вскинула голову, не боясь ни опухших глаз, ни слишком жалкого вида. Ей совершенно не нравилось то ощущение благодарности, возникавшее в груди, не нравилось ей и то, что, по сути, она становилась его должницей. И чем больше Лили думала об этом, тем сильнее ей хотелось испытать злость, а может, даже и ненависть — что угодно, лишь бы не это тепло и спокойствие.
В какой-то момент ей надоело молчаливо смотреть ему в лицо, которое, несмотря на прошлое беспокойство, сейчас было безмятежным и сдержанным, поэтому, развернувшись, она хотела было сбежать из этой комнаты, наполненной волнующими событиями, но тут же, словно почувствовав, Малфой резко схватил ее за руку, вынуждая посмотреть на себя.
— Что ты собралась делать? — голосом, не терпящим возражений и оправданий, резко спросил он, нахмурившись. И держал он ее так крепко, что Лили даже не пыталась вырваться, ведь знала — не получится.
— Какое тебе дело? — немного осипшим голосом так же резко бросила она, стараясь заглушить собственное смущение. Почему-то именно сейчас Лили не могла смотреть ему в глаза, ведь чувствовала, как падает в пучину собственных нежных чувств, которые душили ее. И, черт побери, как же не нравилось ей собственно осознание, ведь этого не могло быть! Просто не могло!
— Лили, — немного хрипловатым голосом протянул он, из-за чего она опять вздрогнула и, испугавшись, попыталась было вырвать свою руку, однако тщетно. Скорпиус лишь приблизился к ней на шаг, словно не понимая, что чем меньше было между ними расстояние, тем большее желание охватывало Лили прямо сейчас сорваться в бездну своих чувств. — Не трогай ее больше. Мэри не получится просто так извести, но, — он приблизился еще ближе, из-за чего дыхание у Лили сбилось, и только природное самообладание не позволило ей проявить собственного волнения, — я расправлюсь с ней. Теперь просто так она жить в этом мире не сможет.
Лили совершенно не понимала Малфоя. Не понимала, что связывало его с Мэри, почему он, если презирал ее, помог Томас в Хогвартсе свергнуть Лили, почему сейчас стоял здесь с Поттер и обещал, по сути, отомстить за нее. «Почему?», — вертелся вопрос в голове, и чем больше Лили вспоминала Хогвартс, Мадлен, которая невольно промелькнула в сознании, тем сильнее ее одолевала беспомощность от собственной глупости и… любви. А вместе с беспомощностью в душе ее рождалась самая настоящая ярость.
Скрежетнув зубами, Лили подумала, что Малфой лжец. Что, ведя себя с ней так, словно Поттер действительно ему нравилась… на самом деле — это же была ложь! Он предал ее в Хогвартсе, любил всегда одну только Мадлен, ради которой пошел на многое, а сейчас оплакивал ее смерть, приходя к ней в склеп.
— Отпусти меня, — злобно протянула Лили, яростно сверкнув глазами, и, видя, как недоверчиво он смотрит в ответ, она резко тряхнула рукой, высвободившись наконец, а потом резко крутанулась, позорно сбегая.
Она шла, плутая по министерским коридорам, испытывая недюжинное отчаяние, чувствуя, как рушится вся ее жизнь. Подумать только… все это время она действительно была влюблена, как та же жалкая Элен, как ее недалекий брат. Это было так странно и так позорно, ведь Лили Поттер никогда и никого не любила. Не было в ее жизни этого сносящего голову чувства после смерти матери.
Что было такого в Малфое? Почему именно он? Бесцветный, высокомерный слизеринец… она помнила каждую их встречу в Хогвартсе, каждую минуту, проведенную в Выручай-комнате и все не могла понять: как? Как такое могло произойти? Он всегда смеялся над ней, всегда старался задеть, спровоцировать, совершенно не считаясь ни с ее чувствами, ни с ее мнением. И даже если порой он будто бы защищал Лили, оберегал ее своими советами, мстил за нее, разве было бы этого достаточно для того, чтобы Лили могла так по-глупому влюбиться? Да еще в кого!
Ей хотелось взвыть, остановиться, упереться спиной в холодную стену — что угодно, лишь бы перестать думать. Но она шла, плутая по коридорам, не стараясь выбраться — Лили пребывала в самом настоящем смятении. И оно грозилось выбить почву из-под ее ног.
Тяжело вздохнув, она, наконец, решила сфокусироваться на реальности и уже через десять минут оказалась в знакомом холле. Она боялась прямо сейчас случайно наткнуться на Скорпиуса, поэтому, не церемонясь, направилась прямиком к выходу, но тут, словно из-под земли, прямо перед ней выросла Роза Уизли с таким озабоченным лицом, что Лили бы фыркнула презрительно, если бы не была настолько ошарашена собственным осознанием.
— Мерлин, Лили! — затараторила она, в абсолютно не свойственной ей манере. — Скорпиус сказал, что ты непонятно куда ушла, и я была так зла на него! Как он мог тебя отпустить! — Она хотела была приблизиться, но Лили, словно опомнившись, резко скривилась, стараясь замаскировать внешнюю боль. Черт побери, как же не хотелось ей сейчас быть здесь!
— Я занята, Роза. Увидимся как-нибудь в другой раз.
Она не обернулась на оклик, не постаралась даже сделать вид, что ей действительно приятно участие Розы. Просто Лили была так сильно поглощена собственными чувствами, что совершенно не обращала внимания на реальность, автоматически идя по направлению к своему дому.
Мысли душили ее, раз за разом окуная в собственную боль, от которой не было покоя — она не понимала, почему все так обернулась, не понимала, как смогла столь долго не осознавать своих истинных чувств. И ее пугали, право, пугали будущее и Малфой, которого в жизни стало и без того много. Что теперь делать ей? Кому мстить? И был ли хоть какой-то смысл теперь в мести?
Она зашла в дом, не смотря никуда, только лишь думая, отчаянно рассуждая, а потом, остановившись, Лили подняла лицо и внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале, которое висело в прихожей. Ее лицо было бледно и испугано, глаза — слегка припухшими, и в них было столько разнообразных чувств, что, резко прикрыв их, Лили отвернулась, не желая смотреть более.
Ей было тяжело находиться в собственном доме. И каждый шаг, каждый вздох вызывал одну только боль. Она чувствовала себя беспомощной и самой глупой на свете, и, не испытывая ненависти, Лили начинала бояться будущего. А самое главное — себя.
— Ну, как прошло? — Она резко остановилась, вскинула голову и увидела сидевшего за кухонным столом Альбуса, который лениво скользил по ней взглядом. — Судя по виду — не очень.
Она сглотнула, сжав руку в кулак, не зная, что можно было ответить. Такое состояние раздражало Лили — она чувствовала себя заведенным механизмом, который потерял ориентир, и сейчас, смотря в глаза брату, Лили не могла держать лицо. Маска, годами вклеенная в кожу, осыпалась на куски.
— Впрочем, Скорпиус предупреждал тебя заранее, — легкомысленно протянул наконец он, отвернувшись, словно не замечая, что Лили сейчас была не похожа сама на себя.
Его тон, его безразличие вызвали целый шквал ярости, такой сильной и такой беспощадной, что, сверкнув глазами, она так сильно скривилась, что у нее заболели мышцы лица.
— Да что такого в этом Малфое! — не своим голосом бросила она, вынуждая Альбуса резко посмотреть на нее. Лили душили обида, несправедливость, осознание собственных чувств, и она хотела сбежать от этого душевного коллапса. Но нет, все вокруг, словно сговорившись, только и делали, что говорили о Скорпиусе. Как же сильно ее раздражало это! — Почему всегда все только о нем и говорят? Откуда такое уважение к его персоне?
Лицо ее кривилось с каждой секундой все сильнее, и теперь она даже не замечала Альбуса. Напротив, с каждым словом перед ее глазами воочию прорисовывалось его лицо, полное неподдельного беспокойства, и чем сильнее она старалась вытравить его из своего сознания, тем упорнее, в мельчайших деталях начинала его представлять. Она была отравлена. Отравлена Скорпиусом Малфоем.
— Потому что он действительно достойный человек, — резко сказал Альбус, и она была вынуждена посмотреть на него в упор. В какую-то секунду Лили испытала странную усталость, словно каждый вдох давался ей по-особенному трудно, а надежды на облегчение больше не было. — Он помог мне отчислиться из Хогвартса, он сохранил мой секрет, поэтому я доверяю ему и уважаю его.
Воздуха вдруг стало панически не хватать, и Лили, распахнув широко глаза, невольно отступила на шаг назад, по-глупому таращась на брата. Но Альбус не замечал этого: не видел, как болезненно исказились черты ее лица, как удивление медленно перерастало в ярость, а потом в тупую боль.
— Что? Что ты сказал? — тихо переспросила она, сжав руку в кулак, нервно сглотнув. Лили не верила, черт побери, не верила, что брат мог так подставить ее, что Альбус самолично пустил свою жизнь в пропасть и заставил ее испытывать такие страдания весь шестой курс.
— Я попросил Скорпиуса прийти в мужской в туалет в назначенное время, чтобы потом, найдя меня в наркотическом опьянении, он сдал меня директору, — спокойно, без грамма стыда или сожаления ответил Альбус, слегка пожав плечами, и лицо его заволокла задумчивая дымка. — Благодаря ему меня отчислили, чему я бесконечно рад. Хогвартс — это тюрьма, а не второй дом. Там гибнут самые большие надежды.
Она молчала, прикусив до металлического привкуса во рту губу, и смотрела на брата, прожигая его взглядом. Лили было так больно, так тяжело, что, вздохнув рвано, она быстро-быстро задышала, во все глаза смотря на Альбуса.
Если бы не он, ничего бы не было — в ее жизни не появился бы Скорпиус с Непреложным обетом и она бы никогда не была поймана.
Если бы не он, никто бы никогда не заподозрил Лили в лицемерии и в пристрастии к Темной магии.
Если бы не он… если бы не вся ее семья, все бы было бы совершенно по-другому.
Ярость накрыла ее волной, и, подойдя к столу, Лили с такой ненавистью посмотрела на Альбуса, что тот невольно привстал с места, напряженно следя за каждым ее действием. Вдох. Она резким движением схватила стакан со стола и, круто развернувшись, со всей дурью запустила стакан в стену, мечтая хоть как-то вывалить ту ненависть, что кромсала ее. И в тот момент, когда стакан с громким звуком ударился об стенку с лестницы спустились ее отец и Джеймс, которые, болтая, не сразу заметили звон стекла и разъяренную Лили.
Они замерли, посмотрев на Лили, и, будучи не в состоянии выдержать тяжелого взгляда отца, она круто обернулась, посмотрев на слегка ошарашенного Альбуса, который скривил брови в немом вопросе.
— Ноги моей здесь больше не будет, — яростным шепотом проговорила она, смотря в упор на брата. — Как же я ненавижу этот дом и вас всех! Ты! — подойдя к нему ближе, Лили ткнула ему пальцем в грудь, наблюдая за совершенно опешившим Альбусом. — Ты хоть понимаешь, какой ты ублюдок? Эгоистичный, озлобленный, не думающих о близких чертов Альбус Северус Поттер, который своим инфантильным желанием сломал жизнь своей сестре!
На последней фразе ее голос слетел, и, развернувшись, она схватила с крючка свою шляпу, мечтая прямо сейчас исчезнуть из этого проклятого дома, но в этот момент ее за руку схватил Джеймс, останавливая, вызывая в ней целую лавину ярости.
— Ты чего? — удивленно спросил он, не давая ей вырваться. Через секунду к ним уже подошел Гарри, который внимательно посмотрел на свою дочь, и именно в этот момент она почувствовала, как заходила ходуном люстра, как воздух возле нее наэлектризовался — стихийная магия откинула и Джеймса, и ее отца прямо к стене, и, не дожидаясь, она круто развернулась, хлопнула громко дверью и быстро-быстро побежала, не разбирая дороги.
Каждый шаг давался ей с трудом, и в какой-то момент она остановилась, согнулась пополам, прижавшись к стене, испытывая целое ничего. Она не хотела ни плакать, ни выплескивать собственную ярость, от которой не осталось ничего — она просто стояла, смеясь в начале тихо, а потом, захохотав громко, Лили резко выпрямилась, смотря в голубое майское небо, проклиная все на свете.
И смех ее, безотрадный, глупый, такой отчаянный, долго еще эхом отдавался в коридоре, словно преследуя ее.
***
Ей было так тяжело оставаться одной в этой пыльной кладовой на втором этаже лавки, что Лили действительно начинала сожалеть о своем побеге. Однако только стоило ей вспомнить об Альбусе, о Скорпиусе и о всей ситуации в целом, как внутри нее просыпалась львиная ярость — ни за что теперь она не переступит порог отчего дома. Ничто и никогда не заставит ее вернуться обратно.
Первая ночь далась ей по-особенному тяжко. Кровать была жесткой, а матрас пришлось подлатать бытовыми заклинаниями. Сквозь маленькое окно лунный свет проникал в помещение, освещал корешки книг, и Лили, словно зачарованная, видела перед собой лишь отблески великих фамилий. Палочку, которую в тот же день она вернула себе обратно, Лили сжимала с особым отчаяньем — хотелось выстрелить в висок, но, лишь упорнее хватаясь за деревко, Лили не совершала ничего.
Ей по-настоящему хотелось умереть. Чтобы не просыпаться и не улыбаться, чтобы не искать причин для своего существования, чтобы не испытывать эту ноющую, тупую боль. Лили страдала, и поняла она это только сейчас, когда никаких дорог у нее не осталось, когда будущее стало еще более неопределенным, а ее судьба словно злым роком.
Глупая Лили Поттер, когда-то давно вознесенная обществом за свое лицемерное амплуа, сейчас пожинала плоды своих трудов и понимала, что причиной всех ее страданий была лишь череда ее глупых поступков.
Следующий день прошел словно в тумане, и однажды она четко услышала голос отца за дверью лавки — он что-то говорил ей, вероятно пытался вернуть домой, но Лили не вслушивалась в звуки его голоса. Она лишь бессмысленно смотрела перед собой, стараясь найти опору. Стараясь хоть как-то начать жить.
В какой-то момент Поттер подумала, что лучше всего будет навсегда уехать из Англии, однако это означало, что месть, которую она лелеяла столько лет, не будет завершена, что Мэри так и останется непобедимой королевой, которая всю жизнь будет считать себя лучше и умнее других. «Разве можно это просто так оставить?» — безразлично рассуждала она, все возвращаясь к тому дню, когда Мэри заперла ее в Министерстве с двумя уродами, которые могли сделать с ней что угодно.
Но только ненависти больше не было. И она решила: Англия для нее навеки чужая страна, здесь для нее ничего не было и не будет. Написав письмо дяде Чарли, Лили постепенно стала собирать вещи, упаковывая многочисленные предметы лавки в коробки, опечатывая залы. Получалось, что все, что она делала, было напрасно — каждый шаг ее был бессмысленен, и Лили Поттер всего лишь глупая идиотка, которая возомнила, что она действительно сильный человек.
Собирая вещи, Лили то и дело улыбалась, стараясь улыбкой выпотрошить всю свою боль — тщетно, руки тряслись, и то и дело ей приходилось прерывать свои потуги. Она обводила взглядом стеллажи, склянки, многочисленные темномагические артефакты и не могла поверить, что все закончилось так: Асторат мертв, с Фобосом она больше не общается, а с семьей ее навсегда все покончено. Право, от одной только этой мысли хотелось хохотать истерично, и когда новый приступ отчаяния вновь нахлынул на нее, она вдруг вспомнила о письме. Письме Астории Малфой, которое лежало в книге, которая так и находилось на первом этаже.
Ей было плевать, право, совершенно безразлично, что в нем было, потому что поезд в Германию должен был увезти ее уже завтра. И только чисто женское любопытство все же заставило ее спуститься, открыть аккуратно книгу и вновь взять в руки конверт, подписанный каллиграфическим почерком с завитушками.
«Мистер Берк. Полагаю, вы не до конца осознаете всю тяжесть ситуации, раз изволите шутить, видя, однако, в каком состоянии я нахожусь. Сигареты, которые я заказала у вас, должны быть у меня уже завтра, понимаете? Мне абсолютно плевать, как вы их достанете и что предпримите для этого, знайте лишь, что в случае невыполнения ваших обязательств, я буду вынуждена не только сменить поставщика, но и навсегда захлопнуть дверь перед вашей семьей. Помните о том, сэр, что ваш сын, Предатель крови, должен быть по гроб благодарен Драко за то, что он создал ему алиби в деле о смерти Миллисент Берк. Как думаете, насколько сложно будет восстановить подлинные обстоятельства того, хоть и давнего, но серьезного дела? Надеюсь, на вашу сговорчивость. А. М.».
Лили замерла, бездумно пройдясь глазами по письму еще раз, а потом со вздохом отложила его обратно. Миссис Малфой, исходя из письма, была если не властной женщиной, то очень решительной, а сигареты… не говорила ли она о тех самых, которые курил Скорпиус?
Все это не иронично смешно: Скорпиус курил болеутоляющее, которое, вероятно, сейчас с трудом мог достать, Асторат всегда был марионеткой их семьи, а отец Фобоса большим должником Малфоев. Не потому ли, честное слово, ему так нужна была лавка? Чтобы не только получить протекцию, но и угодить к тому же другой стороне?
Но Лили больше не хотела об этом думать. Поэтому на следующий день она вновь, как когда-то давно, стояла на перроне и безразлично смотрела на собирающихся людей. О своем отъезде она сообщила только лишь Элен: отчасти потому, что была ей благодарна, а отчасти… потому что знала, что она непременно расскажет об этом Джеймсу. Ей было, право, абсолютно плевать на их реакцию, Лили лишь жаждала сбежать и, стоя перед поездом, не испытывала ничего: ни грусти, ни боли, ни даже ярости. Как будто все чувства покинули ее разом.
Звонкий гудок прибывающего поезда вывел ее из некоторый рассеянности, и сейчас, смотря на мелькавшие перед глазами вагоны, Лили думала лишь о собственной бесхребетности и слабости: как могла она так позорно бежать? Что же стало с той боевой семнадцатилетней Лили, которая никогда не опускала голову и всегда, всегда вставала с колен, будто назло всем сразу: людям, обществу, судьбе.
Смятение охватило ее душу сильнее, и, смотря на вагоны, она не двигалась с места, слыша гулко бьющееся сердце. Разве она могла просто так уйти? И словно в подтверждение своих слов, Лили, безразлично вскинув голову и оглянувшись, заметила вдруг, как среди толпы прямиком к ней навстречу шла Мэри Томас. Она была одна, и походка ее, уверенная, ровная, полная гордости и спеси, невольно приковывала взгляд.
Лили нахмурилась, а потом, словно вспомнив о собственной силе, деланно радушно усмехнулась, почувствовав вдруг слабый укол ярости. Потому что Мэри Томас смотрела на нее в упор и шла явно к ней.
— Какое зрелище? Дорого же оно стоит, — насмешливо бросила она, остановившись, поравнявшись с Поттер, и та подозрительно посмотрела по сторонам, словно пытаясь понять, неужели она была здесь одна. — По ироничному стечению обстоятельств мне тоже нужно было сегодня на вокзал… о, и представляешь, Лилс. — Лили вздрогнула, услышав такой сокращенный вариант из ее уст, и мрачно посмотрела на Томас. Хогвартские времена стрелой промелькнули перед глазами, вызывая горечь. — Я абсолютно случайно выпытала из Элен, что ты, оказывается, так позорно сбегаешь. Ну разве я могла пропустить такое!
Ее раскованная улыбка напоминала животный оскал, и вся Томас была такой напыщенно наигранной… совершенно не изменившейся со школьных времен. И эта мысль почему-то позабавила Лили. Потому что желание сбегать у нее пропало почти сразу, стоило только вновь увидеть блеск голубых глаз, столь ненавистных ею.
— У тебя настолько скучная жизнь, что ты все еще суешь свой нос в чужую? — насмешливо спросила Лили, презрительно поглядев на нее. Фальшивая. Жалкая. Неужели и она сама когда-то была такой? — Оставь свое остроумие, Томас, выходит плохо. Впрочем, как и твои планы — ведь ты знаешь, да? В Министерстве ни черта у тебя не получилось.
— А мне и не нужно было, — лениво и одновременно ласково, быстро отозвалась она, словно ожидая этого. — В конце концов, мы же друзья, Лили Поттер, — холодная улыбка змейкой пробежалась по устам, выражая одну ядовитую насмешку, — как я могла поступить так с тобой? О нет, я приготовила кое-что намного лучше. Ах, Лили-Лили. Жизнь тебя совершенно ничему не учит.
Вскинув руку, в которой между пальцев был зажат сложенный вдвое пергамент, Мэри очаровательно улыбнулась. А потом протянула листок Лили, и она, не раздумывая, тотчас схватила его, чувствуя некоторое оцепенение. Потому что в пергаменте в этом была опись всех предметов, лежавших в ее сундуке.
— Ты же понимаешь, что это? — деловито поинтересовалась Мэри, и Лили почувствовала странную дрожь в руках. Перед глазами резко потемнело, и она, переведя дыхание, попыталась было взять себя в руки. Тщетно. — Так что… сиди-ка ты дома, в Англии, Лили Поттер. Тебя будет ожидать суд.
— Что это? — тут же спросила Лили, резко вскинув голову, контролируя каждый мускул своего лица. Злоба, такая знакомая, но казавшаяся потерянной, привычно заволокла сознание, которое стремительно пыталось хоть что-то предпринять.
И Лили смотрела в искаженное диким торжеством лицо и чувствовала свое неминуемое падение.
— Не прикидывайся идиоткой. Это — опись твоего сундука, который все еще находится под землей, да, но ты теперь не сможешь его найти, видишь ли, — она сделала шаг ближе, словно мечтая задавить, — я наложила на него специальное заклинание. До появление авроров, конечно же. Понимаешь, что тебе грозит?
Пергамент смялся под давлением ее пальцев, и Лили, сощурив глаза, безмолвно наблюдала за торжеством в голубых глазах, зная, что совершенно безоружна. У нее ничего не было. И никто теперь точно не придет к ней на помощь.
— Фобос Берк очень помог мне, да. — Вскинув руку, Мэри поправила челку, наслаждаясь тем, как холодное молчание сменялось яростью, которая проскользнула в лице Лили. — И знаешь, он очень хотел, чтобы ты узнала, кто приложил руку к твоему очередному падению.
— Чего ты хочешь? — злобно рыкнула Лили, кинув пергамент на землю, испытывая уже не страх, нет. Это было отвращение, смешанное с обидой и пониманием. Потому что, идя наперекор Фобосу, она знала, что он этого не спустит.
— А я много чего хочу. Например, чтобы о Поттерах больше не говорили или чтобы ты страдала весь остаток своей жизни, — улыбка слегка искривилась, обнажая злобу, и Лили лишь фыркнула, едва покачав головой. Потому что Мэри Томас была до ужаса жалкой. — Я даю тебе день: за это время ты должна закрыть лавку, вернуть право владения Фобосу, а затем заключить со мной обет — ты никогда не должна возвращаться в Англию. Ну, а самое главное… ты больше никогда не должна приближаться к Малфою.
Оторопело поглядев на Томас, Лили невольно отошла на шаг назад, хмуро наблюдая за той злобой, которая пролазила сквозь каждый миллиметр ее бледного лица. Столько яда плескалось в ее глазах, столько уродливого было в ее искаженном лице, что Поттер могла подумать, будто действительно каким-то чудным образом если не перешла ей дорогу, то хорошенько подпортила жизнь. И это было странно, право, потому что ровно до этого момента Мэри делала вид, что все как раз наоборот: это она уничтожает Лили. Уничтожала все это время.
— Ну, ты меня поняла. Два дня. Я приду в лавку, — круто развернувшись, Мэри так же уверенно зашагала к спуску перрона, а Лили, молчаливо провожая ее взглядом, наконец почувствовала то, чего так долго желала — неконтролируемую ярость.
Она провожала ее уверенный профиль глазами, полными дикой ярости, и, скрежетнув зубами, Лили тут же трансгрессировала, провожаемая лишь легким ветерком. Закинув вещи в лавку, Лили с ревом спихнула прямо на пол многочисленные коробки, которые стояли на столе, а потом, задышав тяжело, она с силой сжала выступ стола, стараясь не упасть.
Картинка идеального мира летела в тартарары, видел Мерлин, она хотела остановиться, начать другую жизнь в другой стране, но вместо этого судьба, словно ненавидя свою подопечную, заставила ее вновь вернуться в свой собственный ад.
Прикрыв глаза, Лили резко отцепилась от стола, слегка пошатываясь, а потом запустила руку в волосы, пытаясь выровнять дыхание. Вся ее жизнь была борьбой, и она знала, что в этом и есть ее сила: в нерушимой стойкости и желании вырваться из оков обстоятельств. Но теперь ей надоело бороться. Лили устала, устала до такого состояния, когда даже ненависть почти покинула ее, и если бы не Мэри, разве бы чувствовала она такую ярость? Разве бы не мечтала прямо сейчас все снести на своем пути?
Оставаться в лавке не было сил, и, вскинув голову, увидев витрину, на которой поблескивало «Берк», Лили скривилась. Потому что прямо сейчас желала увидеть Фобоса.
Не размышляя, она вышла на улицу, резко трансгрессировав. Перед глазами восстал зеленый лес, кроны деревьев которого уже окончательно приоделись в зеленый цвет. Лес был полон жизни, и он дышал. Смотря на него, Лили чувствовала себя пленницей своей жизни, и чувство горечи в какой-то момент пересилило ярость — ей хотелось упасть. Так же, как и тогда, в день ее отчисления из Хогвартса, когда, разревевшись возле леса, выдергивая траву из земли, она мечтала вновь вернуться и уделать всех. Принести им столько же боли, сколько вытерпела она за свой малый срок.
Отчаянная улыбка проскользила по губам, когда, круто развернувшись, она шла прямиком к дому, в котором больше не горел свет, в котором больше не были открытыми окна, а дорожка, ведущая к двери, больше не была аккуратно подметена. В этом доме не было жизни. Точно так же, как и в ней самой.
Лили стукнула в деревянную дверь, зная наперед, что там — никого. Но, не сдержавшись, она осыпала ударами дверь, била руками, ногами, выплескивая ярость, смешанную с болью, мечтая просто пустить Аваду себе в висок. Как можно было назвать это состояние? Слабостью? Угнетением? Лили не знала. А потом, ударив в последний раз, тут же трансгрессировала прямиком к могиле Астората, предчувствуя, что именно здесь и встретит Фобоса.
И когда она увидела его силуэт сквозь могильные камни, не было внутри нее ни злости, ни удивления, ничего. Там было лишь странное осознание — все, что получала она, она заслужила.
Словно почувствовав чье-то присутствие, Фобос медленно обернулся, внимательно посмотрев на нее, и Лили шла, преодолевая между ними расстояние, отсчитывая внутри себя секунды до неизбежного. Рокового и такого правильного, что ли.
— Теперь мы квиты, — спокойно сказал она, когда, поравнявшись с ним, смогла посмотреть в фиолетовые глаза. И они так напомнили ей Астората, что Лили почувствовала ком в горле. — Да. Теперь ты не имеешь право презирать меня или мстить мне, Фобос Берк. Хотя я всего лишь забрала у тебя лавку… а ты… ты забрал у меня и ее, и свободу, и будущее.
— Лавку? — яростно воскликнул он, не удержавшись, и глаза его сверкнули огнем. — Ты издеваешься, Поттер? Лавка? Да плевать я на нее хотел!
Приблизившись к ней, Фобос нагнулся так, чтобы быть теперь на одном уровне, и Лили почувствовала, как участилось у нее дыхание и как истерика медленными, но верными шагами подступала к ней. В его лице теперь она видела столько эмоций, что почти опешила: никогда еще самоуверенный оскал не покидал его лица, обнажая настоящую, неподдельную боль.
— Неужели ты не понимаешь? — с отчаяньем пробормотал он, и лицо его опять исказилось в каком-то болевом припадке. — Ты забрала у меня внимание Астората, его предсмертные слова, его доверие, но самое главное — ты забрала у меня мое безразличие, а потом неплохо так вытерла об него ноги.
— Я никогда не давала тебе надежд! — не менее яростно воскликнула Лили, схватив его плечи и немного встряхнув. — Ничего и никогда!
— Поттер, ты тупая или просто не понимаешь своих и чужих чувств? — риторически спросил он, с легкостью смахнув ее руки. Глаза его опять сверкнули, вызывая странный приступ изувеченной ярости, злобы, от которой не было спасения — только смерть. — Мы были с тобой вместе в Германии. Каждый мой шаг, каждое мое действие ты принимала с одобрением, неужели ты не понимала, почему я это делал? Ты осеклась лишь в последний момент, и я, как идиот, пытался понять: почему? Что было не так? А потом я увидел Малфоя и все понял. Ты просто хотела забыться, но у тебя ни черта не вышло, так? — он расхохотался, и, озаряемый майским солнцем, волосы его отдавали глубокой синевой. — Мне чертовски приятно осознавать, что у вас никогда и ничего не выйдет. Да. Потому что ты такая же, как я — мы оба вынуждены нести груз разочарований, неоправданных надежд и собственного падения. Потому что наше место на самом дне.
Она оступилась, слегка покачнувшись, и Фобос, видя это, резко схватил ее за талию, вынуждая встать на ноги. И, будучи так близко к нему, Лили испытывала лишь сожаление и странную боль, ведь понимала, прекрасно понимала, что он был прав. Фиолетовые глаза были необычно серьезными и цепкими, и под их взглядом можно было бы спокойно задрожать. Ведь видели они насквозь.
Только вот у Лили ничего не было: ни того, что можно было скрывать, ни того, чего можно было опасаться.
— И все же я совершенно не злюсь на тебя, — тихо сказала она, устало поглядев на Берка, видя, как нахмурился он. — Мне просто очень жаль, что все совершенно… неправильно?
Она аккуратно отцепила его руки и печально посмотрела, чувствуя, что точно расплачется. И что ей совершенно не хочется больше стоять тут.
— Надеюсь, ты тоже не будешь долго злиться, Фобос.
Она трансгрессировала, до последнего смотря на него сквозь дым трансгрессии, видя, как на секунду сверкнули его глаза от ее же боли. Они все были сломанными, поверженными, падшими. Жившие в лицемерии, в постоянных масках, выворачивавшие свои души ради власти, славы, имени, они растеряли самое важное — то, ради чего бы стоило жить. И, стоя на краю бездны, лишь только тогда, они наконец могли это осознать.
Вечер наступил быстро, а после него пришло утро. Лили не знала, что ей делать — в душе она металась, понимая, что выхода у нее нет, что ей никогда не забрать у Мэри настоящий документ, в котором зафиксирована опись продуктов, и уж тем более ей никогда не взломать чары, которые Мэри наложила на сундук. Тщетно. И Лили понимала это прекрасно.
В ее распоряжении был целый день, чтобы решить для себя: что сделать — пойти на условие Мэри или погибнуть? Стать навеки оплеванной преступницей с весомым сроком, презираемой всей Англией, без права покинуть эту страну или нормально здесь зажить. Законы нового мира были жестоки по отношению к таким, как она, и Лили знала, стоит преступить их и быть пойманной — на жизни можно было бы ставить крест.
Склонив голову, она не заметила, как уснула, а когда проснулась, то поняла, что уже вновь начался вечер, который отделял ее от встречи с Мэри всего на несколько часов, и Лили не боялась, право, она просто мечтала, чтобы час расплаты наконец наступил.
Все было так предсказуемо: да, вступив на эту дорожку в далекие пятнадцать лет, Лили знала, что ее триумф не будет вечен. Однажды она оступится — все оступаются, но думала ли она о том, насколько больно, тяжело жить так, неминуемо ожидая собственную погибель?
Она медленно спустилась вниз, обвела печальным взглядом комнату, понимая, что у нее нет сил бороться. Лили не хочет спасения. Ей хочется лишь дойти до самого конца, а что будет потом?
«Что есть у тебя сейчас? За что можно было уцепиться?» — рассеянно подумала она, беспристрастно всматриваясь в склянки, котел, в ингредиенты, упакованные в коробки. Больше всего ей хотелось выпить яду, а потом, закрыв глаза, навсегда избавиться от этого едкого, ноющего чувства в груди. Лили мечтала о покое. Или о любви. Но последнее ей было совершенно не гарантировано, когда как первое… стоило лишь протянуть руку.
В какую-то секунду Лили услышала резкий стук в дверь, но отреагировала на него не сразу, лишь спустя добрых пять минут, когда стук стал совершенно нестерпимым. Она знала, кто там, и ей совершенно не хотелось открывать дверь.
Лили шла медленно, а потом, положив ладонь на ручку двери, резко надавила, распахнув ее. И, подняв резко голову, Лили услышала, как екнуло ее сердце, и ноги ее невольно отступились, потому что на пороге стояла не Мэри, нет. Это был Скорпиус Малфой, человек, которого она так жалела увидеть и одновременно страшилась этого.
Скорпиус, словно поняв ее удивление, уверенно зашел внутрь, слегка подталкивая Лили назад, и та, все еще не до конца осознавшая реальность, подчинилась ему, наблюдая за тем, как быстрым движением он закрывает дверь. Они стояли в почти кромешной тьме, лишь тусклый свет фонарей проскальзывал через мутное стекло, и тишина, висевшая в комнате, дробила ее сердце, умерщвляло его. Потому что смотреть на Малфоя сейчас было совершенно невозможно.
— Зачем ты здесь? — резко спросила Лили, вцепившись руками в выступ стола, а потом странная, непонятная догадка мелькнула в ее голове. — О, неужели ты общаешься с Мэри и теперь все знаешь?
— Мэри? — раздраженно спросил он, приблизившись на шаг, и Лили, предвидя это, резко отцепилась от стола и уверенно зашла в другой зал, стараясь держать с ним дистанцию. — О, нет. С мисс Томас я не поддерживаю никаких контактов… в отличие от мистера Берка. Нашего общего хорошего знакомого.
Резко вскинув голову и посмотрев на него, Лили старалась прочесть его эмоции. Но тщетно. В комнате было слишком темно, а света фонаря едва ли хватало, чтобы можно было разглядеть его лицо. И, когда он переступил порог зала, луч едва заскользил по его лицу, обнажая сталь его глаз — такой же прекрасный, наполненный безмятежностью и между тем строгостью взгляд. Лили больше всего любила его глаза: серые, светлые-светлые, напоминавшее море, и, право, тонуть она в нем готова была добровольно.
— Уходи, — сипло пробормотала Лили, и как ни старалась она, отвести от него взгляда уже не могла. — Уходи!
Но Малфой молчал, а потом, запустив руку в карман, вытащил из него сверток, до боли напоминавший тот, что показала ей Мэри. Лили отступила. А потом с ужасом посмотрела на него, подумав, что… неужели все повторяется в точности так, как и тогда, в Хогвартсе? Неужели он опять работал в паре с Мэри?
— Это оригинал. И заклинание я снял. — Лили нервно сглотнула, неверяще поглядев на Скорпиуса, стиснув руку в кулак. Сердце ее, глупое, билось так сильно, словно мечтая выпрыгнуть из груди. — Я отдам тебе эту бумажку. Но только взамен…
— И чего же ты хочешь? — резко спросила Лили, чувствуя укол странной ярости — разные мысли метались в ее голове, и она совершенно, абсолютно точно не понимала Скорпиуса. Что он, черт побери, творил сейчас?
— Поговори со мной, Лили. Выслушай меня наконец.
Он быстро преодолел расстояние между ними и замер в двух шагах, словно чего-то опасаясь. Не на шутку взволнованная, Лили резко отвернулась от него, пряча свое лицо, в котором было слишком много чувств — право, у нее совершенно не было никаких сил скрывать их.
— Я не предавал тебя, — сказал он, и, не сдержавшись, Лили слегка повернула голову в его сторону, внимательно поглядев, — я никогда и никому не рассказывал про тебя и Мариус. Уже тем более Мадлен. — Его лицо исказилось словно от какой-то боли, и Лили почти задохнулась, вспомнив этот готический склеп и его вечную посетительницу. — Она сама все узнала, мы были слишком неосторожными. Как я узнал уже потом, после твоего отчисления, она однажды увидела нас вместе — в тот день, когда мы пошли в лес за корнями деревьев. А потом стала внимательно наблюдать, узнав, что мы ходим в Выручай-комнату. Она не знала, что именно мы готовим, но, связавшись с Мэри, смогла сопоставить факты.
— Ты лжешь! Ты варил Мариус для Мадлен! — яростно воскликнула Лили, повернувшись к нему всем корпусом. — Ты ввязался во все это ради нее…
— Да! — не менее яростно ответил он, подступив на шаг, — именно! Я искал его для нее. Но она не знала, что обратился я к тебе. Долгое время Мадлен считала, что я заказал его Берку. И лишь потом, когда Мэри в твое отсутствие стала копаться среди твоих вещей, ей все стало понятно. Ведь, как я и говорил, ты даже не старалась скрыть за собой следы, — переведя дыхание, Скорпиус на секунду прикрыл глаза, а потом спокойно начал: — Под твоей кроватью, среди кучи учебников, Мэри Томас нашла том из Запретной секции. Тот самый том, в котором был рецепт приготовления Мариуса.
Он тяжело задышал, оборвав свою речь, и Лили чувствовала его же волнение, его эмоции, его смятение. Она чувствовала, словно какие-то цепи разом свалились с ее рук, словно тяжелая ноша обвалилась с плеч, давая ей свободу. Годы ненависти, желания отомстить, уничтожить Малфоя пролетали перед глазами, и в них не было ни одного счастливого дня, ни одной счастливой минуты.
— Я никогда не предавал тебя, — повторил он, вновь сделав еще один шаг, и Лили, испугавшись, едва заметно дернулась, — даже обет наш я разрушил. Все эти годы ты могла спокойно говорить то, что связывало нас, то, о чем мы разговаривали. Потому что в день, когда тебя исключили, я снял его.
— Скорпиус… — невольно проговорила она, чувствуя, как мелко колотится ее сердце, как легким словно не хватает воздуха. Больше всего на свете ей хотелось сорваться прямо с места и подойти к нему, ближе, чтобы окончательно стереть все это ненужное расстояние. — Но почему ты не сказал мне об этом раньше? Почему ты молчал?
— А чем бы ты жила тогда все эти годы? — иронично усмехнувшись, незамедлительно спросил он и в ту же секунду подошел ближе. — Тебе так важно было место в обществе, общественное признание, репутация. Когда у тебя забрали это, ты отчаянно нуждалась в чем-то, чем бы эту пустоту можно было заменить. Месть Мэри? — он насмешливо оскалился, задумчиво проведя рукой по волосам. — Сошла бы почти сразу, как только ты бы уехала из Хогвартса. А на Мадлен ты бы даже злиться не смогла, ведь вас с ней ничего не связывало. Но вот ненависть ко мне, — он опять усмехнулся, схватив кончик ее рыжих волос своей рукой, облаченной в кожаную перчатку. А потом, переведя взгляд на замершую Лили, спокойно сказал: — Она бы жила очень долго. Ведь выходило бы так, что я действительно предал тебя, совершил то, чего ты никак не ожидала.
Склонив голову, Лили почувствовала странное волнение и одновременно смущение. Она слишком отчетливо ощущала тепло, исходившее от его тела, и какая-то странная радость поднималась в душе. Лили хотелось рассмеяться. Улыбнуться. Но не так, как раньше, ей хотелось рассмеяться искренне, с тем чувством, что распускалось внутри нее.
Когда она наконец подняла голову и неуверенно посмотрела ему в глаза, Лили почти улыбнулась, правда. Только потом, опомнившись, тут же прикусила нижнюю губу, плавясь под его открытым и ясным взглядом.
— Как ты смог сделать все это? — резко спросила Лили, помрачнев, стоило ей только вспомнить о Мэри. — Как ты забрал этот листок, нашел сундук?
— Мэри глупа, — серьезно сказал Скорпиус, слегка качнув головой. — Но она-то считает глупцами всех, кроме себя. Такую, как она, легко заставить подчиниться… не то, что ты, — с легкой улыбкой протянул Скорпиус, и Лили резко опустила глаза. — Но она опасна, Лили, потому что у нее ни принципов, ни границ — она может сделать все, что угодно.
— Как раз скоро Томас должна прийти сюда…
— Вот именно, — подхватил он, утвердительно качнув головой, а потом, выпрямившись, мимолетно посмотрел в окно. — Я должен сейчас сходить за сундуком, стоит переправить его в нужное время. Скорее всего, Мэри придет еще не скоро, поэтому… просто посиди здесь и не делай ничего. Прошу тебя, просто сиди, а если она придет раньше, чем я, не реагируй на любую ее провокацию. Помни, что я обязательно вернусь.
Резко замолчав, Скорпиус внимательно и очень серьезно посмотрел на нее, словно пытаясь по одному только выражению ее лица понять, готова ли она просто сидеть и бездействовать. И лишь потом, когда Лили едва заметно кивнула головой, неловко обняв себя рукой, он едва заметно вздохнув и запустил свою руку в карман.
— Твой отец очень тяжело переживает твое отсутствие, — спокойно пробормотал он, что-то пытаясь вытащить из своего кармана, и Лили, замерев, почувствовала некоторое оцепенение. — Я был вчера у тебя, и…
Осекшись, Скорпиус резко выпрямил спину и вдруг вытащил длинный, продолговатый футляр. Тот самый, в котором лежал его подарок ей. Право, все это почти было иронично, потому что до боли напоминало тот самый день.
— Лили, надень ее, — проговорил он, положил футляр на стол рядом с ней. — Это необычный браслет, понимаешь?
Но она молчала, пораженно поглядывая то на Скорпиуса, то на браслет, не зная, что и думать, и, опять испытав липкое смущение, смешанное со страхом, лишь сильнее вцепилась пальцами в свой локоть. Лили боялась. Боялась того, что все это лишь ее больная иллюзия.
Молчание тянулось хрупкой нитью, и, когда он сделал первый шаг, Лили нервно дернулась, боясь и одновременно ожидая того, что он мог сейчас сделать.
Скорпиус медленно подошел к ней и убрал рукой непослушную прядь за плечо, вызывая у нее целый табун мурашек. И когда Лили, подняв взор, посмотрела в его глаза, которые были столь близко, она почувствовала… счастье? Или это было радостью? А может... волнение? Странные, такие незнакомые чувства захватили ее, и она с содроганием ждала, что вот сейчас он точно ее поцелует. Но вместо этого, усмехнувшись, Скорпиус резко отстранился и стремительным шагом вышел из комнаты.
Когда дверь хлопнула, Лили с волнением облокотилась о стол, схватившись рукой за грудь. Быстрая улыбка пробежала по ее устам, и она почувствовала необыкновенную, сумасшедшую радость. А потом, рассмеявшись в голос, Лили даже удивилась, ведь смех ее не был ни отчаянным, ни полным боли, нет, это был самый легкий, счастливой смех на свете.
Дернувшись, она в ту же секунду подошла к столу, открыла футляр, подмечая изумрудный блеск змеиных глаз, и, немедля, надела браслет на свою руку. С некоторым внутренним содроганием она поглядела на серебряную, узорчатую кожу змейки, и в которой раз попыталась для себя понять, что Скорпиус... Скорпиус Малфой никогда не предавал ее. Все эти годы она жила напрасной местью к человеку, которого никогда по-настоящему не хотела уничтожить.
И в этот момент она вдруг подумала, что теперь у нее столько внутренней силы, что Мэри Томас непременно придется поплатиться. За все. Начиная с Хогвартса.
Улыбнувшись, Лили задумчиво посмотрела на свои ноги, а потом какое-то странное предчувствие охватило ее. Казалось, что кто-то словно наблюдает за ней, и она вдруг подумала, что забыла закрыть дверь после ухода Скорпиуса.
Когда, подняв голову, она уже собиралась провернуть свою нехитрую манипуляцию, Лили замерла. Потому что у двери в вечернем полумраке стояла Мэри, и что-то было в ее лице такого… злого? Пугающего? Что Лили замерла, смотря на нее во все глаза.
Ведь чувство неизбежности роковых событий смело каждую крупицу ее и без того маленького счастья.
Лили замерла, внимательным, цепким взглядом наблюдая за каждым движением Мэри, ожидая нападения. И в глазах у нее было столько яда и столько ненависти, что Поттер почувствовала странное удивление — почему? Что такого сделала Лили Поттер? Разве ненавидела ее Мэри так сильно в далекие хогвартские годы?
— Некоторые люди совершенно не понимают слов, — вдруг холодно и резко сказала Мэри, сверкнув глазами. В комнате было темно, но ее крашеные белесые волосы будто проступали сквозь мрак — настолько неестествен и ярок был их цвет. — Некоторые люди не понимают по-хорошему.
Она аккуратно переступила порог, безразлично обвела взглядом зал, а потом с тихой усмешкой посмотрела на Лили. В ее бледном лице не было привычной спеси или яркой улыбки — нет, Мэри совершенно не улыбалась, и это отчего-то пугало. Потому что сейчас Поттер отчетливо ощущала опасность, исходившую от нее. Отсутствие маски на кукольном лице было чем-то новым и даже необычным, а это означало… что ж, может быть, хотя бы сегодня Поттер могла наконец для себя узнать, когда и как именно началась их вражда, которая тонкой нитью тянулась сквозь годы, приобретая узлы.
А потому, усмехнувшись, Лили, помяв пергамент с описью своих предметов в руках, резко взмахнула палочкой, и в камине загорелся яркий огонь, освещая помещение. Это было почти ошибкой. Озаренное светом лицо напротив было пугающе хладнокровным и решительным, что лишь сильнее заставило Лили напрячься.
Мэри сморщилась, моргнула от яркости пламени, а потом вновь сконцентрировалась на Поттер. Она молчаливо разглядывала Лили так, словно никогда не видела, и блеск голубых глаз, как всегда, был безжалостным и слишком ослепительным. Странное дело, иногда Лили тоже казалось, что у нее почти такой же взгляд: решительный и полный лютой ненависти. Да. Очевидно. Они были очень схожи, и эта мысль не нравилась Поттер, она пугала ее, потому что тогда выходило, что Лили была действительно чуть ли не самым главным злом в ее семье.
Поведя головой в сторону, Лили решительно усмехнулась. А потом с улыбкой на лице кинула пергамент прямо в огонь, не отрывая взгляда от Мэри Томас. Ей хотелось добиться триумфа, но по мере того, как огонь сжигал бумагу, Лили понимала очевидное: в их борьбе никогда не могло быть победителя. Каждый так или иначе будет по-прежнему внутренне гнить, близясь к смерти.
— У тебя ничего не получилось, — спокойно сказала Лили, позволив себе опять улыбнуться. Мысли, так не вовремя пролезшие в сознание, путали ее, и, силясь не думать, Лили представляла перед собой одного только Малфоя. Слова Скорпиуса словно придавали ей внутреннюю силу, и теперь она без тени унижения или страха смотрела в такие знакомые голубые глаза. — Скажи-ка, Мэри… а не влюблена ли ты в Малфоя, а?
Улыбка на устах Лили стала шире, когда Мэри приподняла надменно бровь. И Поттер ждала ответа, зная, где-то интуитивно чувствуя правильный ответ, потому что в тот момент, когда Мэри сказала ей никогда не подходить к Малфою, в мысли ее закралось странное сомнение, и теперь, когда она могла посмотреть в ее глаза, Лили лишь сильнее начинала уверяться в собственной догадке.
Все эти хогвартские годы Мэри Томас безответно была влюблена. Не потому ли она так тщательно планировала свержение Лили, что знала, что именно с ней Малфой проводил ночи напролет, пропадая в темных залах замка? Это было почти глупо. Именно любовь, в конце концов, была камнем преткновения в их жизнях, и именно она вынуждала их разлагаться.
— Поэтому ты отдала ему пергамент и сняла заклинание? Да? Он пообещал тебе что-то, и ты поверила ему, как последняя наивная неудачница…
— Замолкни, — сморщившись, бросила Мэри, сделав еще один шаг вперед. Голос ее был ровен и спокоен, но глаза полыхнули не по-доброму, выдавая с потрохами. Как долго она так же, как Лили, хоронила свои чувства? И неужели Мэри считала, что так будет всегда; что они не прорвутся бессмысленным порывом в самый неподходящий момент?
— Глупая-глупая Мэри, — веселилась Лили, чувствуя ненависть к ней, и ненависть эта до боли напоминала изувеченную ревность. Ведь Скорпиус Малфой мог быть только ее. — Разве ты не знала, что в нашем обществе, любая эмоция — это мишень?
— И это говоришь мне ты? — выплюнула Томас, взмахнув волосами. Белесые волосы полыхнули рыжими бликами, а потом вновь стали словно выжженными, неживыми. — Из-за собственных чувств ты пала, Лили Поттер. Мерлин, ты же была такой непробиваемой, со своими ужимками и улыбочками, но я видела тебя насквозь и ждала, что однажды ты отступишься. Знаешь, каково было мое удивление, когда я поняла, что твоя слабость — это он?
Она усмехнулась, медленно приближаясь к Лили, и свет, отбрасываемый пламенем, игрался в ее волосах, выплавлял золото. Мэри Томас сейчас выглядела будто другим человеком, и Поттер, взиравшая на нее, хмурилась, прикусив губу, следя за каждым ее действием. Потому что чувство неизбежности какого-то рока, висевшего над ней, давило на Лили. Продавливало.
— Не понимаю, совершенно не понимаю, — тихо протянула Мэри, остановившись в паре шагов от Лили, и глаза ее блеснули, — почему вы все всегда встаете на моем пути? Мадлен, тупая шлюха, которую Малфой терпел из-за того, что вырос с ней… а затем ты, солнечная Лили Поттер, вытершая ноги об моего брата. Вы все купились на его харизму и игру на публику, а я полюбила его всего: со слабостями, с принципами, которые совершенно мне претят, — резко замолчала, она тяжело вздохнула, и лицо ее сморщилось в каком-то диком припадке ярости. — И я ждала, когда он, наконец, обратит на меня внимание. Тщетно. Скорпиус всегда выбирал других.
Тихо рассмеявшись, Мэри слегка склонила голову набок, стирая с лица своего всю свою злобу, чтобы потом улыбнуться премило. Почти так же, как в Хогвартсе.
— Мадлен никогда по-настоящему не была не соперницей. Я знала, что она умрет, потому что ее слабое здоровье… Мерлин, какой идиот не поймет, что она проклята? — милая усмешка резко перешла в оскал, обнажая белые зубы. — И я общалась с ней, чтобы быть ближе к Малфою, наблюдала за ними на балах, вечерах, общественных мероприятиях и знала, что Селвин умрет, уйдя с моего пути. Я лишь ждала этого момента, пока на моем пути не появилась ты.
— Какая милая исповедь, — холодно протянула Лили, чувствуя волну раздражения. Право, она не понимала, почему Мэри вообще рассказывает ей это все, какой в этом толк? — Я могу тебя лишь пожалеть: ты совершенно не нужна Скорпиусу.
— Да ты же ни черта не знаешь о нем! — яростно воскликнула Мэри, распахнув широко глаза, вздохнув так глубоко, что ее грудь будто расширилась под давлением воздуха. — Ты думаешь, что он любит Мадлен, не так ли? А перчатки… ты когда-нибудь замечала, что он никогда не обнажает свои руки? Что ты знаешь, Лили Поттер, — она резко схватила ее за плечо, и Лили почувствовала холодок, прошедший по спине. Потому что Мэри Томас откровенно пугала ее. И, вцепившись в свою палочку, Лили невольно посмотрела на змею на своей руке — подарок Малфоя сверкала рубиновыми глазами, но это не придавало ни спокойствия, ни сил. — И почему?! Почему он выбирает тебя! Из года в год одно и то же!
Лили тряхнула головой, пытаясь освободиться из ее хватки, не решаясь применить заклинание, так как Томас выглядела слишком буйной, и Поттер откровенно боялась спровоцировать ее еще больше.
— Отпусти, — злобно рыкнула Лили, опять встряхнув головой.
— …только и слышу: Лили Поттер то, Лили Поттер се. На Гриффиндоре тебя одну и замечали — эй, посмотрите, это же дочь самого Гарри Поттера! — продолжала Мэри, словно не слыша ее, и речь ее, сбивчивая, эмоциональная, заставляла Лили сжиматься под давлением собственного настоящего отчаянья. — И Годрик… какой идиот! Влюбился в тебя и был так рад, когда ты обратила на него внимание. Знаешь, почему он бросил тебя? — Мэри вдруг ослабила хватку, посмотрев на Лили с сумасшедшем огоньком, и она замерла, внимательно следя за каждый искоркой в голубых глазах. — Когда он был пьян, я подложила ему Бекки. Мне хотелось, чтобы потом она могла унизить тебя, что Годрик Томас изменил солнечной Лили Поттер. Но когда он проснулся, Годрик сделал то, что просто убило меня: он бросил тебя, стал вести себя холодно, словно ненавидит. А сделал это лишь потому, что думал, что действительно изменил тебе. Какая глупость! Как он жалок! И это мой брат?!
Какое-то странное болезненное ощущение охватило Лили, и она, будто онемевшая, бессмысленно посмотрела на Мэри, чувствуя странные слезы, подступившие к горлу. Хогвартские годы пролетели перед глазами, и в них она видела свою борьбу с чувствами к Годрику, свою ненависть, которую она вложила в месть ему. Лили бесилась, когда он бросил ее, чувствовала себя униженной и где-то в глубине души — несчастной. Но до чего же была насмешлива и иронична ее жизнь — причиной всех ее бед было непонимание и… зависть Мэри?
— Я ненавидела тебя больше всех на свете. Но когда ты стала сбегать с Малфоем, и я видела, как он влюбляется в тебя… то я уже не чувствовала ненависти, нет, — не своим голосом протянула безразлично Мэри, резко посмотрев в упор на Лили. И в глазах ее не было ничего человечного. — Я чувствовала лишь желание тебя убить.
Вспышка слишком неожиданно озарила Лили, и, вскрикнув громко, она схватилась за голову, чувствуя, как она будто трещит. Перед глазами появились блики и едва различимые пятна, которые сгущались в черноту. Все плыло, и Поттер, упавшая на пол, пыталась подняться, а когда поняла, что едва может сфокусировать картинку перед глазами, нервно стала отползать от Мэри. Томас шла медленно и ровно, ее силуэт, непропорционально тонкий, был сплошным белым пятном, и Лили знала, что будет с ней. Это действительно был конец.
Когда, уперевшись в стенку, Лили едва смогла различить Мэри, которая присев на корточки, приблизилась к ней, случилось странное — змея на ее руке вдруг ожила и резко впилась в кисть Мэри, из-за чего она с полувскриком покосилась набок, пытаясь отцепить животное со своей кисти.
Не теряя ни минуты, нащупав стену, Лили на трясущихся ногах поднялась, не разгибая до конца колени, едва различая предметы перед собой, а потом попыталась отскочить к камину, возле которого лежала ее палочка. Держась лишь за стенку, спотыкаясь, чувствуя, как подушечки пальцев прознаются болью, она отчаянно старалась схватить свою палочку. Но в этот момент, споткнувшись, она навалилась всем телом на стол, почувствовав, как сзади Мэри схватила ее за волосы, оттаскивая подальше от камина.
Лили тяжело вздохнула, а потом, крутанувшись, чтобы быть теперь напротив лица Мэри, со всей силой схватила ее за руки. Она слышала голос Томас, видела, что та уже взметнула палочку и, собрав всю силу, что была у нее, толкнула Мэри в сторону, не различая ничего. Тишина, воцарившаяся в комнате, сначала вызвала в Лили страх. Оцепенение охватило ее тело, и Поттер, не двигаясь, хватаясь за кромку стола, повалилась на пол.
Но в комнате было так тихо, что можно было различить треск веток в камине, и, взметнувшись вверх, ударившись головой об выступающий угол стола, Лили резко оперлась на него. Картинка перед глазами все еще была расфокусирована, и она по-прежнему ожидала нападения, а потому, не думая ни о чем, на ощупь стала продвигаться к выходу. Лили шла медленно, и она не понимала, почему не слышит ничего: Мэри как будто больше не было в комнате.
Поттер остановилась, сжалась в комок, потому что странная мысль вдруг пришла ей в голову. И чем четче перед глазами становились предмет, лежавший на полу, тем сильнее Лили страшилась увидеть.
Это все было так иронично и глупо, что она почти закричала в голос. Она помнила. Помнила, как кровь струилась медленными каплями по ступенькам и как безжизнен был взгляд ее матери. Помнила этот запах смерти, помнила это чувство внутри себя - ощущение, словно она замерла и больше никогда не сможет отмереть. Это все всплыло в сознании, и, схватившись за голову, стиснув в пальцах рыжие пряди, она опять закричала со всей мощью, сгибаясь по полам. Потому что все это повторялось вновь.
Через минуты две, когда белые пятна почти рассеялись, оставляя легкую дымку, Лили на негнущихся ногах подошла к столу и увидела Мэри, лежавшую в луже крови на полу. Ее затошнило, и, вцепившись побелевшими пальцами в край стола, она почувствовала, как стучат ее зубы, издавая монотонный звук. Зажав рукой рот, Лили опять закричала, потому что белесые волосы, пачкаясь в алой жидкости, были так ужасны и так безжизненны, словно они и являлись ее окончательным приговором.
Бессмысленно взирая на мертвую Томас, Лили боялась сдвинуться с места и одновременно чувствовала, как страх вместе с ужасом полностью охватывают ее. Потому что картинка из детства так ярко стояла перед глазами, что, казалось, будто она опять вернулась в тот проклятый, ужасный день. Что она могла делать? Что ей нужно было делать опять? Вновь стоять и взирать на то, как крови с каждым минутой становится все больше, как пачкаются белесые волосы, как воздух в комнате словно сыреет? Что именно должна была сделать сейчас Лили Поттер?
Из оцепенения ее вывел громкий звук, так не сочетавшийся с тем внутреннем омертвением, которое она испытывала. Дверь хлопнула, и Лили явственно вздрогнула, круто повернув голову, забыв о руках, которыми все еще прикрывала рот. На пороге, отряхиваясь, стоял Малфой, и она смотрела на него глазами, полными ужаса, чувствуя, как опять и опять ее начинает мутить.
Скорпиус, улыбавшийся поначалу, хотел было что-то сказать, а потом улыбка медленно сползла с его губ, когда он поймал ее неживой, бессмысленный взгляд.
— Лили, — полувопросительно и тихо пробормотал Скорпиус, неуверенно зайдя в зал. А потом, переведя взгляд на пол, он замер. И Лили видела, как расширились его серые глаза словно в неверии.
Скорпиус молчал, и Лили, придавленная грузом воспоминаний, чувствовала странную слабость — она боялась упасть, и ей было так страшно, что хотелось забиться в угол этого зала и, сотрясаясь, смотреть на труп. Но Поттер не двигалась, оставаясь на месте, и, только слегка качнувшись, она схватилась за выступ стола, тяжело вздохнув, запустив другую руку в копну рыжих волос — страх, вязкий, тягучий, обступал ее тело.
— Что произошло? — опомнившись, первым делом спросил он, подойдя к Мэри, присев на корточки возле нее. Скорпиус нахмурился, а потом, откинув белесую прядь, увидел глубокую рану.
— Я… я… — руки у Лили задрожали, а язык заплетался. И было так тяжело дышать, что хотелось просто забыться. — Я не знаю!
Он резко посмотрела на нее, и, видимо, заметив, с каким ужасом смотрела Лили, как искажалось ее лицо от душевной муки, стремительно поднялся, подошел к ней и, схватив за руку, с минуту посмотрел прямо в глаза, чтобы потом уверенно повести за собой. На второй этаж.
Лили шла за ним, словно кукла, спотыкаясь об ступеньки, не разбирая дороги, чувствуя странную тошноту, подступавшую к горлу. Его теплые пальцы, крепко державшие ее руку, были словно чужеродными, потому что Лили было очень-очень холодно — все ее тело сотрясалось в ознобе. И, когда он завел ее в комнату, прикрыв дверь, и тут же прижал к стене, нависая, Лили почувствовала странную слабость и громко вздохнула, пряча свой взгляд.
— Расскажи, что случилось? — наигранно спокойно сказал он после минуты молчания, но Лили, нервно рассмеявшись, лишь упорнее прятала свои глаза, право, совершенно не понимая, что именно она может рассказать: то, что Мэри хотела ее убить, а Лили, защищаясь… что сделала она? Что? Толкнула? Или нет?
Мысли и воспоминания путались в голове, и Лили казалось, что она сходит с ума, а притихший Малфой лишь сильнее воспалял ее сознание. Поттер не понимала, почему он молчит, почему ничего не делает! Ей было так тяжело просто стоять на ногах, что она боялась обвалиться грудой костей на пол. И именно в тот момент, когда отчаянье дошло до апогея, у нее резко заболела голова, да так, что, схватившись руками за волосы, Лили согнулась и лишь молниеносная реакция Скорпиуса не позволила ей упасть. А потом Лили поняла, что произошла — он просто проник к ней в сознание.
— Малфой! — не своим голосом крикнула Лили, резко подняв голову, чувствуя странную истерику. Какой-то странный, изувеченный страх проник внутрь… Мерлин, что он мог так увидеть? Что мог он понять?
— А что я должен был делать? — серьезно проговорил Скорпиус, а затем резко дернул на себя и аккуратно повел к кровати, что стояла в самом углу. Лили сопротивлялась, но тщетно, он держал ее слишком крепко, и уже через пару секунду она сидела на голом матрасе, хватаясь за прутья кровати, словно за собственное спасение.
Предательские слезы подступали к глазам, и она думала, что еще немного, и она начнет биться в каком-то истеричном припадке. И это было страшно. Потому что свидетелем ее чувств был человек, которому она больше всего боялась открыться.
— Ты… ты ведь и правду подумал, что я могла ее убить? — сипло протянула Лили, и глаза ее нервно забегали. Что-то страшное было в ее состоянии: ни былого хладнокровия, ни ненависти не было — только лишь странное отчаянье и груда сожалений. Что же ей теперь делать? Как она посмотрит в глаза отцу? Элен? Годрику? Взвыв, Лили прикрыла глаза, схватившись рукой за горло, испытывая нечеловеческую боль.
— Нет, конечно нет, — уверенно проговорил он в ответ, подсев рядом, опять схватив ее за руки, вынуждая посмотреть на себя, но Лили упиралась, боясь увидеть эту безмятежную серую гладь, в которой неминуемо бы прочла свой приговор. — Посмотри на меня.
Она вздрогнула от той нежности, которая так и сквозила в его голосе, и, не сдержавшись, Лили неуверенно посмотрела, наконец, в его глаза, чувствуя то странное спокойствие, которое появлялось внутри нее еще в Хогвартсе — почему-то рядом со Скорпиусом Лили ощущала защищенность и уверенность, когда на самом деле вся ее жизнь летела в бездну. Ту, которую она заслужила.
— Ты ничего не сделала, — уверенно проговорил Скорпиус, — ты просто защищалась. Никто не сможет тебя наказать. Потому что наказывать не за что.
Тяжелый вздох сорвался с ее плотно сжатых губ, и Лили с сомнением посмотрела на него, слегка моргнув. Когда она видела его лицо так близко, то могла различить едва заметные морщинки возле изгиба бровей, темные круги под глазами и маленькие трещинки на его бледных губах. И его дыхание, такое спокойное ровное — Лили могла ощутить его, испытывая странную тоску. Потому что Скорпиус был рядом. Да. Но при этом он был очень далеко. Ведь за эти три года он вырос, выстроил свой путь и следовал ему, а что сделала Лили за эти годы? Изменили ли они ее?
Череда бессмысленных обстоятельств загоняла ее лишь дальше в бездну, и сейчас, пережив поражение Бекки, смерть Астората, раскол отношений с Фобосом и смерть Мэри, Лили думала лишь о том, что если бы была хотя бы одна возможность отмотать время назад, в далекие тринадцать лет, когда она впервые примерила маску и попыталась добиться непонятно чего, Лили бы никогда этого не сделала. Потому что ничего, кроме страданий, Лили не испытала. Ни одной минуты счастья.
— Что ты делаешь здесь? — тоскливо прошептала Лили, приблизившись к нему еще ближе, словно боясь, что он уйдет. — Это все очень навредит тебе и твоей политической карьере.
— Нет…
— Да! — перебив, воскликнула Лили, почувствовав, как слезы ярости и обиды наконец прорвались, омывая ее щеки. Перед глазами ее вновь замаячил труп в луже крови, и ей было так тяжело и так больно, что она совершенно не контролировала ни то, что говорит, ни то, о чем на самом деле думает. — Она — дочь человека, который является непосредственным твоим оппонентом. Мне ли рассказывать тебе, насколько сильно это подорвет твое положение?
— А не подорвет ли его то, что я отвернулся от тебя? — его голос, холодный и серьезный, заставил ее замолчать, упрямо вглядываясь в бледное лицо. Право, Лили хотелось сказать слишком многое, потому, наверное, ни одного слова ни сорвалось с губ. — Ты — часть того общества, за которую я борюсь. Ты — это мой электорат, Лили, неужели, не понимаешь? Чернокнижница, изгнанная из общества только за то, что посмела увлечься «неправильной» магией; человек, выгнанный из Хогвартса, вынужденный поехать в другую часть света ради мнимой позиции в обществе… люди не пытаются понять твоих мотивов, они лишь тыкают пальцем и говорят, посмотрите, кто ее родители и кем она стала, — ярость полыхнула в его глазах, и в этот момент он выглядел столь уверенным и ослепительным, что Лили почувствовала, как вместо страха в душе у нее рождается восхищение. Ей хотелось, чтобы он был только ее и чтобы его речи, уверенные, наполненные верой, принадлежали лишь ей, потому что только рядом с Малфоем Лили наконец обретала покой. И ту проклятую безмятежность. — Так что будет хуже: бросить тебя или встать на твою сторону? Что выгоднее мне, а?
Она молчала, прикусив губу, смотря на него, слегка склонив голову. Слабость становилась все сильнее, но одно лишь понимание их непосредственной близости сейчас будоражило кровь, заставляло Лили цепляться пальцами за дыры в матрасе — лишь бы не прижаться еще больше. Лишь бы сохранить хоть какие-то границы.
— Да и к тому же я не смогу бросить тебя, — он усмехнулся, словно забавляясь тем, как резко дернула руку Лили, немного отодвинувшись, — уж больно дорого мне стоило твое расположение, Лили Поттер.
Мысли путались, и Лили, прищурившись, почувствовала странную дрожь — ей было холодно и нестерпимо хотелось прижаться к Скорпиусу, который был так близко, что стоило только протянуть руку. Но Лили ничего не делала, возможно, боясь чего-то, и в полном молчании она внимательно смотрела ему в глаза, стараясь выравнять дыхание. Ей почему-то по-прежнему не верилось, что он сидит рядом с ней, что он вновь и вновь помогает ей.
«Ты думаешь, он любит Мадлен?», — стрелой пролетело в голове, и Лили, нахмурившись, резко отвела взгляд от Малфоя, который, поднявшись с места, отошел к шкафу, явно над чем-то размышляя. А потом, подняв голову, Лили посмотрела на его руки и увидела, что они облачены в перчатки. И это почему-то лишь причинило ей большую боль, ведь искаженное ненавистью лицо Мэри вновь вспыхнуло перед глазами, и Лили, сжавшись, тяжело задышала, возвращаясь к мыслям о ее кончине.
На первом этаже в собственной луже крови валялась Мэри Томас. Ее однокурсница. Ее подруга. Лили выросла с ней, она знала ее, возможно, не столь хорошо, как ей тогда казалось, но тем не менее — в определенный момент времени Мэри была важной частью ее жизни. И теперь ее нет. Лили убила ее.
— Я вызову сейчас авроров, они должны будут взять у тебя показания. Я подтвержу, что ты применила самооборону и что Мэри напала на тебя, — быстро заговорил Скорпиус, закатывая рукава черной рубашки, меряя шагами комнату. Он ходил взад-вперед, явно над чем-то размышляя, и лицо его было сосредоточено и серьезно.
Только Лили не чувствовала ни счастья, ни радости, только лишь тоску. И глядя на него, она только и могла, что вспоминать лужу алой крови и вымазанные в алый белесые волосы. Дыхание сорвалось. И Лили, прикрыв на секунду глаза, тихо прошептала, вынуждая Скорпиуса остановиться и внимательно посмотреть на нее:
— Доверять так сложно, Скорпиус. Пожалуйста, не заставь меня пожалеть об этом.
— Что ж, тебе не остается ничего, кроме как верить в меня, да?
Его мягкая улыбка вызвала внутри лишь новый прилив болевых ощущений, и, когда он подошел к ней и подал руку, Лили приняла ее с некоторым содроганием. Ноги были ватными, ступать по ступенькам — тяжело, и, увидев вновь распростертую на полу Томас, она задрожала, прижавшись к Скорпиусу, и тот, поглядев внимательно прямо в ее глаза, лишь сильнее сжал руку, подталкивая вперед.
Авроры нагрянули нескоро, и за это время Лили, вышедшая в другую комнату, нервно перекладывала стопки книг, ощущая всем своим телом пристальный взгляд Скорпиуса. В какой-то момент, не выдержав, она молча подняла голову и посмотрела на него в упор, чувствуя слабость. Ей было плохо, плохо так, что хотелось разразиться криком, но она молчала, усиленно хватаясь за книги, думая сразу обо всем и одновременно ни о чем.
Она не говорила с аврорами, лишь безразлично наблюдала за Скорпиусом, который, перешептываясь, давал показания. В какой-то момент Лили осознала, что совершенно не может сфокусироваться на том, что происходит перед глазами — перед глазами маячили черные пятна, и она с трудом заставляла себя держать глаза открытыми, чтобы видеть, как уверенно и четко говорит Скорпиус, как его лицо, безэмоциональное и холодное, не выдает ничего: ни той нежности, которой он одаривал ее совсем недавно, ни азарта, с которым рассуждал о политике.
Дышать было так тяжело, что в какой-то момент, ухватившись за стол, Лили быстро-быстро стала заглатывать воздух. Она не могла понять, о чем говорят люди вокруг, не могла видеть — реальность разлеталась, оставляя после себя лишь боль.
И когда рука ее заскользила по лакированной поверхности стола, Лили совершенно ни о чем не думала.
Проваливаясь во тьму, она ощущала внутри себя лишь яркую, отчетливую пустоту.
***
Раздражающий, монотонный тик заставил ее вздрогнуть и распахнуть глаза. Голова гудела, и, застонав, она попыталась было подняться, но тут же вынуждена была лечь обратно в кровать, ощущая острую боль в затылке. Лили нахмурилась, когда увидела белый потолок, а потом осознала — она в больнице. Она здесь после того, как убила Мэри Томас. Ее больше нет.
Воспоминания пролетали перед глазами, и, сжавшись, Лили зажмурилась сильно-сильно, стараясь прогнать будто впечатавшуюся в сознание картинку — Мэри, распростершаяся в луже крови, с перепачканными белесыми волосами, которые поблескивали от света пламени, горевшего в камине.
Дыхание сбилось, и, сжав рот, Лили вспомнила все: разговор с Томас, Скорпиуса, авроров. Все события, словно назло, выстраивались перед глазами, привнося в нее одну лишь горечь, и ей хотелось вскричать от той невыносимой боли, которая встала комом в горле.
— О, Лили, ты очнулась? — Она резко мотнула головой в сторону голоса и увидела перед собой Прю. Ее черные волосы, убранные в пучок, приковали внимание Поттер, а потом, посмотрев уже на нее саму, Лили резко убрала руку ото рта, боясь, что она поймет, насколько тяжело и больно ей. — Мерлин, поверить только, знаешь, как мы испугались?!
Лили молчала, внимательно наблюдая за Пруденс. Если здесь была она, значит, вся ее семья — тоже. И было так страшно отчего-то посмотреть в глаза отцу, что внутренне Лили вся сжалась: и дыхание ее участилось, вырывая из груди то и дело жалкие хрипы.
— Она проснулась? — встрепенувшись, проговорил резко Альбус, который, заглянув в комнату, тут же поймал взгляд Лили. — Черт побери, Лили! — громко воскликнул он в момент оказавшись рядом с ней. — И это я еще эгоист? Ты понимаешь, насколько сильно заставила нас переживать!
— Милый, — примирительно протянула Прю, схватив его за руку, не давая Альбусу вплотную приблизиться к кровати. — Лили еще не до конца пришла в себя, ей плохо…
— А мне не плохо? — сверкнув глазами, тут же откликнулся он, и, видел Мерлин, это было впервые, когда Лили видела, чтобы Альбус повышал голос на свою обожаемую жену. — Моя сестра чуть не сдохла от рук истерички из-за этой блядской лавки, которая никому ни хера не нужна.
— О чем вы? — тихо спросила Лили, резко встряв, слегка приподнявшись на локтях. Она не понимала, совершенно не понимала, о чем говорил Альбус, что именно ему было известно и самое главное… а какую версию событий изложил сам Скорпиус? Что именно он рассказал?
Альбус нахмурился, резко переведя взгляд на сестру, и, вздохнув, с громким скрипом придвинул стул к ее постели, вызывая у Лили невольное раздражение — даже сейчас ему как будто было совершенно плевать, что ей плохо!
— Дорогая моя сестренка, теперь ты по гроб жизни будешь должна Малфою. И какого соплохвоста он вообще с такой яшкается? Ты же ходячая проблема. Так и еще злая, что не подойдешь.
— О как, — а потом очаровательно улыбнулся, вызывая в ней еще большее раздражение. — Мэри Томас напала на тебя, чтобы лавка, согласна законодательству, вернулась Беркам, с которыми их семья тесно связана. Все это поведал Малфой, засвидетельствовав свои показания собственными воспоминаниями, из-за чего тебе даже не докучали. Фактически, он взял всю ответственность на себя. Знаешь, какая шумиха поднялась?
Странное волнение охватило ее душу, и Лили совершенно не могла понять тех эмоций, что за секунду появились внутри нее. Хотелось отчего-то расхохотаться истерично, а потом схватиться за голову и думать, думать. Думать. О том, как много сделал для нее Скорпиус. И что могут значать все его поступки.
— Это правда? — тихо переспросила Лили, слегка склонив голову. — Скор… Малфой взял всю ответственность на себя?
— Но это невозможно… — удивленно пролепетала Лили, совершенно не понимая, как у него это получилось. Почему ему все поверили? И какими именно воспоминаниями поделился с аврорами Скорпиус?
Дверь резко скрипнула именно в тот момент, когда непонимание, смешанное со странным смущением, охватило Лили. И, дернув голову, она уже знала, кто будет стоять у порога — это он. Скорпиус.
И, когда Лили увидела его серые глаза, которые внимательно следили за ней, его прямой, ровный профиль, словно выточенное изваяние, она почувствовала, как пересохло во рту и как дикое волнение охватило ее с ног до головы.
Кивнув головой Альбусу, Скорпиус неспешно вошел в палату, и Лили, резко отведя взгляд, уставилась на свои пальцы. Бледные, покрытые мелкими порезами, Лили сжимала и разжимала их, старательно пряча взгляд, делая вид, словно ничего интереснее их не видела.
— Ал, пойдем, — задергав за рукав мантии, быстро сказала Прю, усиленно качая головой в строну выхода.
— С чего бы это? — удивленный такой прыткости, протянул Альбус, но она, не обращая внимания на слова мужа, резко потянула его, цепко смотря на него в упор, словно стараясь передать какую-то информацию невербально.
Лили не особо поняла, когда они вышли и когда именно в палате установилась тишина. И только лишь в тот момент, когда нервозность слишком отягощала ее воспаленное сознание, Лили повернула голову в его сторону, видя, как он, слегка отодвинув стул от ее кровати, видимо, чтобы сохранить хоть какую-то дистанцию, наконец садится на него.
Ей хотелось сказать слишком много, но одновременно — ничего. И было так сложно понять, чего именно Лили хочется сейчас больше всего: сказать «спасибо» или просто схватить его за руку, облаченную в кожаную перчатку, и благодарно ее сжать, не нарушая этого молчания, такого родного и значимого, в котором смысла было, пожалуй, больше, чем в любых словах.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, внимательно смотря на нее безмятежным взором.
— Довольно неплохо, — прохладно проговорила Лили, слегка нахмурившись. — Малфой… как у тебя получилось сделать… все это?
Скорпиус усмехнулся, слегка нагнувшись к ней, и безразлично произнес, абсолютно ничего не вкладывая в свой голос:
— Связи порой творят чудеса. А если ты еще знаешь, к кому обратиться, то… боюсь, нет ничего такого, что было бы невозможно в этом продажном обществе алчных людей. Каждого интересует лишь цена вопроса, и я не могу их винить за это.
Словно загипнотизированная его взором, Лили слабо качнула головой, не отрывая своего взгляда от его лица, чувствуя странное непонимание. Она совершенно не знала Скорпиуса: ни одна часть его жизни не была открыта для нее, и лишь воспоминания из Выручай-комнаты давали ей слабое понимание — Скорпиус мечтал перелопатить этот мир, чтобы тот извинился перед ним за то, что посмел помыкать им за его фамилию. Он ненавидел все это лицемерное общество, навешивавшее ярлыки, и Лили помнила, с какой чертовой самоотдачей он доказывал каждому, словно назло, что Скорпиус Малфой — не один из них. И он никогда не будет делать то, что считается «правильным» или «хорошим», если это противоречит его принципам.
Так почему еще тогда, в этом проклятом Хогвартсе, он связался с ней? Лицемерной, фальшивой девочкой, у которой, кроме добродушных улыбок и ярости где-то внутри, не было ничего; которая неизбежно старалась вырвать себе место в этом обществе, безвозмездно подчиняясь ему.
— Не понимаю, — нахмурившись сильнее, пролепетала Лили вслух, не отводя своего тяжелого взора, — совершенно не понимаю: зачем тебе все это? Почему ты это делаешь?
— Это же очевидно, — спокойно и просто сказал Скорпиус, слегка усмехнувшись. — Ты мне нравишься. Или, возможно, это называется «влюблен». Не знаю. Но ты всегда была единственным человеком, чье возвращение я ждал каждый день, за кем мне хотелось наблюдать и изучать… кого мне хотелось бы узнать намного ближе.
Нервно сглотнув, Лили вцепилась пальцами в одеяло, чувствуя волнение, охватившее душу. Ей было страшно, потому что она не понимала, что именно ей нужно было сказать сейчас, как стоило бы повести — и, вглядываясь в его серьезное лицо, она млела, постепенно ощущая странное тепло, разливавшееся по всему телу. И чем-то оно было так похоже на то «счастье», за которым Лили гонялась столько лет, из-за чего робость одолела любое ее проявление чувств.
— Что ж, отдыхай. Тебе стоит набираться сил.
Еще с минуту он смотрел ей прямо в лицо, а потом со вздохом поднялся со стула и спокойно пошел к двери. И Лили наблюдала за каждым его шагом, чувствуя странное желание сорваться с кровати и схватить его за рукав, чтобы он остался с ней, чтобы полностью ощутить то счастье, которое разливалось по венам, придавая ей сил.
Когда Скорпиус ушел, Лили резко посмотрела на свои руки, боясь хоть что-то сделать. Она была в оцепенении и чем дольше пыталась понять свое внутреннее состояние, тем сильнее наталкивалась на непонимание: Лили абсолютно не знала, как быть ей и что стоит сделать.
«Зачем я только отпустила его?» — с отчаяньем подумала она, по-прежнему стеклянным взором смотря перед собой.
Годы умерщвления чувств били обухом по голове, взывая к рациональности, но Лили сидела и не двигалась, боясь. Потому что… счастье было так близко, что, казалось, протяни руку, и оно будет в твоих руках. Но будет ли? И счастье ли это? Она просто боялась того, что все — обман и что над ней просто кто-то насмехается, ведь после стольких событий и неудач, ей было так сложно поверить, что она будет счастлива.
Скинув одеяло с постели, Лили обратила свой взор на дверь. А потом, не думая ни о чем, спрыгнула с кровати, испытав легкое головокружение, и резко распахнула дверь, стараясь понять, куда именно мог пойти Малфой. Но, не увидев его, она быстро побежала к лестнице, слыша чей-то громкий оклик, но, не оборачиваясь, Лили сломя голову неслась по ступенькам, пару раз спотыкаясь, больно ударяясь о бетон. Но она не думала об этом. Все ее мысли были заняты одним Скорпиусом, и Лили чертовски боялась, что не успеет, опоздает, и он уйдет.
Распахнув входную дверь, Лили оказалась на улице, а потом с гулко бившимся сердцем замотала головой, стараясь различить его силуэт. Она по-прежнему видела нечетко, и было так тяжело просто стоять, что, облокотившись спиной о стенку, Лили с отчаяньем старалась найти его. И, когда она наконец заметила его, стоявшего на последних ступеньках и всматривавшегося вдаль, она опять сорвалась, быстро преодолев расстояние между ними.
Схватив его за руку, она развернула Малфоя лицом к себе, замечая некоторое удивление и даже злость, но, когда взгляд его сфокусировался на ней и он признал Лили, то, видел Мерлин, на дне его зрачков промелькнул странный страх.
— Ты тоже… ты тоже мне нравишься! — на одном дыхании выпалили Лили, вздрогнув под конец. Ей было так страшно признаваться в собственных чувствах и так тяжело стоять, что она, право, боялась, что упадет прямо сейчас. И словно в подтверждение своих мыслей, Лили опять испытала слабость, из-за чего, качнувшись, навалилась назад, но Скорпиус, заметив это, резко схватил ее за плечи, притягивая к себе.
— Глупая, что ли? Зачем ты вообще встала с кровати? — спокойно протянул он, а потом, накинув на ее плечи мантию, Скорпиус посмотрел ей в глаза, слегка поправив челку, и Лили видела, как светло-серые глаза смотрели на нее с какой-то светлой тоской. — Тебе нужно вернуться обратно.
И, не давая ей ни минуты на размышления, он, слегка наклонившись, взял ее на руки, отрывая от земли, из-за чего, испугавшись, Лили неловко обвила своими руками его шею, с некоторой опаской посмотрела себе под ноги, испытывая странное волнение, ведь Скорпиус был так близко, что хотелось, право, рассмеяться.
— Ты чего? — зашептала она ему на ухо, когда он зашел в больницу, приковывая взгляды невольных свидетелей. — На нас же все смотрят!
— И, скорее всего, завидуют, — самодовольно усмехнувшись, ответил Скорпиус, на секунду посмотрев на нее.
И Лили плавилась, от его теплых рук, сжимавших тело, от глубокого, такого проникновенного взгляда и от той радости, что поднималась в груди. Она была счастлива. И так много было заложено в эти слова, что становилось даже страшно — Лили до ужаса боялась, что все это просто блажь.
Сильнее прижавшись, Лили, словно зачарованная, разглядывала его белые волосы, его лицо и серые, такие светлые глаза. Он, как и в Хогвартсе, был бесцветным, можно было сказать, никаким, но ничего красивее его уверенного взгляда, его черт лица Лили не видела никогда, и какая-то странная нежность обуревала все ее внутренности. Ведомая ненавистью, Лили так давно не испытывала этого чувства, что упивалась им по полной. Она растворялась в нем.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — прошептал он ей на ухо, неотрывно смотря вперед, чтобы не споткнуться. — Я уничтожу тебя, Скорпиус Малфой. Да. Я уничтожу тебя своим присутствием в твоей жизни. Не так ли?
И, посмотрев наконец на нее, Скорпиус улыбнулся, так просто и так открыто, что уголки губ у Лили дрогнули. Потому что месть, желание уничтожить кого бы то ни было теперь казались ей такой глупостью, что, не сдержавшись, она прыснула, еще сильнее обвив его шею руками, прижимаясь ближе.
Потому что от той любви, которая поднималась в душе, было не спастись. Она, поглощая ее, привносила в Лили нечто новое — желание построить свою жизнь, а не уничтожить ее, превращая все хорошее и радостное в руины сожалений и горечи.
Она пролежала в больнице еще несколько дней, испытывая странное волнение. К ней приходили только Альбус и Прюденс, оправдывая это тем, что отец был вынужден таскаться по судебным инстанциям, выступая ответчиком со стороны Лили, а Джеймс, уехавший на неделю в Шотландию, даже не догадывался обо всем случившемся в их семье.
Только вот Лили было плевать: все ее мысли занимал один только Скорпиус, который пришел к ней на следующей день после ее признаний и, молча улыбаясь, разглядывал Лили. Она держала в руках букет нарциссов и, вдыхая их аромат, иногда посматривала на Скорпиуса, испытывая смущение, ведь в паре шагов от них, развалившись на стуле, находился Альбус, который мрачным взглядом прожигал парочку.
— Вы что, вместе? — спросил он, когда Скорпиус попрощался и вышел из палаты.
Лили, по-прежнему нюхая цветы, лишь рассеянно улыбнулась, думая о своем. Глупое счастье нахлынуло на нее волной, и даже мысли о пережитых событиях не так тревожили Лили.
— Ничего не хочешь мне сказать? — вскинув голову, она бессмысленно посмотрела на брата, а потом, подняв вопросительно бровь, слегка склонила голову. — Откровенно говоря, я так и не понял, что ты имела в виду тогда… ну, в тот день…
Альбус осекся, опять нахмурившись. Было видно, что ему тяжело было поднимать эту тему, ведь, право, никто и никогда в их семье не пытался поведать о своих чувствах. Все они были замкнутыми, упрямыми и мечтавшими казаться сильнее, чем есть, — именно поэтому Лили не знала о том, что испытывает Альбус, о чем он думает и как вообще живет.
Склонив голову еще ниже, Лили молчала, думая лишь о том, что ей не хочется никому рассказывать о том, что было между ней и Малфоем в далеком Хогвартсе. Как будто все пережитое тогда было и бессмысленным, и слишком личным, чтобы можно было просто так поведать об этом Альбусу.
— Порой мне кажется, что мы ведем себя, словно чужие люди, — вдруг резко выпалил он, и глаза у него забегали. Альбус выглядел таким смешным, что Лили почти прыснула, подумав о том, как мог он признаваться в любви Прю. Насколько забавным выглядел в тот момент злой, агрессивный Альбус Северус Поттер? — До того дня, знаешь ли, я даже не подозревал, что ты можешь так орать. И раскидываться стаканами. Между прочим, сервиз был подарен родителям на годовщину.
Он опять осекся, и Лили уже не улыбалась, вспомнив вдруг о матери. Вместо привычной острой боли и ненависти, она вдруг испытала жуткую тоску — и сердце забилось лишь сильнее, обнажая эмоции, которые она так давно прятала. Посмотрев на Альбуса, Лили без тени улыбки сказала:
— Мне жаль, Альбус. Мне правда очень жаль.
И, наверное, выглядела она такой грустной и убитой, что Альбус резко поднялся со стула. Глаза его бегали бесцельно с предмета на предмет, и выглядел он… таким смущенным, таким, каким не был с ней никогда.
— Завтра тебя выписывают, — бодро начал он, старательно избегая посмотреть на нее. — Я приду за тобой и верну тебя домой. Теперь тебя никто никуда не отпустит, понятно?
Следующий день настал слишком быстро, и Лили, собрав свои вещи, ждала Альбуса, который, как и всегда, опаздывал. Ей было немножко грустно, что Скорпиус не пришел в день ее выписки, но, возможно, это было и к лучшему — ее внешний вид оставлял желать лучшего, а переживания и тревоги отчетливо проступали в каждой ее черте. Лили была убита. И в тот момент, когда ей казалось, что все поазди, она вспомнила о Годрике. Несчастном Годрике Томасе, который потерял свою сестру.
Ей стало больно. Резкая, тягучая боль пронзила все ее тело, когда эта мысль резким скачком промелькнула в голове. И в тот момент, когда к ней наконец подошел Альбус, Лили словно не замечала его, рассеянно думая о чем-то.
Глупая Лили Поттер. Как она только могла подумать, что все ее страдания закончились, что теперь наконец наступил долгожданный покой? «Покой будет тебя ждать только в могиле», — язвительно прошептала Лили, идя вслед за Альбусом, испытывая тошноту и усталость.
Ей казалось, что она по-прежнему не могла прийти в себя из-за собственных мыслей и внутренней тревожности. Отсутствие Скорпиуса, недомолвки с семьей, неизбежная встреча с Годриком — все это за секунду навалилось на нее, стоило лишь покинуть больницу, в которой она была так счастлива. Да и счастье ли это было? Скорпиус всегда приходил, чтобы помолчать, он ничего не делал — не старался взять ее за руку, обнять или поцеловать. И Лили, желавшая его всего, чувствовала странное разочарование. Потому что совершенно не понимала, а были ли они вместе? Или она опять все придумала у себя в голове?
С тяжелыми мыслями она зашла в дом, кивнула головой в сторону выглянувшей Прю, а потом молча поднялась к себе в комнату. Лили опять чувствовала странное, давящее чувство, словно несмотря на то, как удачно и хорошо для нее сложились обстоятельства, было что-то, что не давало ей покоя. И она не понимала — в чем именно ее проблема? Почему было так тяжело.
Безмолвно проведя рукой по лакированной крышке, Лили бездумно уставилась в пустоту. Она не играла столько лет, что сейчас, наверное, не вспомнила бы ноты. Лили Поттер так давно не занималась чем-то цельным в своей жизни, что сейчас ей думалось, что она так и будет склеивать себя по кускам, собирая настоящую себя, ту, которую уже очень давно потеряла. И будучи такой… разбитой, такой поруганной и сломанной, могла ли она быть с таким, как Скорпиус? Он не притворялся и не играл, он всегда был собой и отстаивал то, что было ему дорого. Малфой цельный. Малфой — это вершина. А сможет ли взобраться на нее Лили?
— Извини, что пришлось вытащить все твои вещи, Лили. — Она вздрогнула, круто развернувшись, посмотрев внимательно на отца, который неслышно зашел в комнату. А потом, словно смутившись чего-то, она перевела взгляд на стол, на котором в разброс были выставлены те самые коробки, которые она прятала под кроватью. — Мы очень переживали, — говорил он спокойно, но Лили видела, как странная горечь словно поднималась с самого дна зрачков, и ей было страшно, потому что говорить с отцом было тяжелее всего. Она так долго копила внутреннюю обиду на него, что сейчас была абсолютно не готова выплеснуть ее наружу.
— Это хорошо… — невольно протянула она, опустив взгляд в пол, чтобы потом резко поднять его и пристально посмотреть на отца, — хорошо, что я вернулась?
— Конечно, — поспешно откликнулся Гарри, сделав шаг вперед, а потом остановился. Сколько лет прошло со смерти матери? Шесть? Семь? Но даже сейчас между ними как будто стоял ее призрак, эфемерный и печальный, он преграждал Лили путь, и с каждой секундой она чувствовала искажающую все светлое ярость. Такую тихую и жгучую, что хотелось вскричать. — Это же и твой дом тоже.
Нервно сглотнув, Лили сощурила глаза, едва заметно качнув головой. Все те разы, когда она говорила, что ничего у нее нет, она была права — и не было у нее дома. В этом старинном здании с вычурными гобеленами были только мысли о прошлом, мечты о грядущем и не сбывшиеся желания настоящего. В этом доме Лили, как и всегда, была одна. Можно ли было это назвать расплатой?
Она просидела в комнате до самого вечера, не выйдя на ужин, потому что чувствовала страх. Все ее мысли были заняты анализом прошлого, и смятение, которое ее охватило, не позволяло ей спуститься прямо сейчас, туда, на кухню, где, улыбаясь, спокойно беседовали Альбус, Прю и… папа. В их лица, счастливые и безмятежные, смотреть было тяжелее всего, ведь как, каким образом они смогли наплевать на все унижение, на все неудачи и просто наслаждаться тем, что имели? Откуда у них было столько сил?
Тяжело вздохнув, Лили подошла робко к фортепиано, открыла крышку и безмолвно коснулась подушечками пальцев. В комнате было темно, солнце постепенно догорало, и вся ее комната окуналась в синие сумерки. Май напоминал о себе лишь запахом свежей листвы и едва слышимым чириканьем птиц, и среди этой жизни Лили ощущала себя настоящим трупом. Безмолвным и придавленным собственной печалью.
Пальцы с трудом передвигались с клавиши на клавишу, и в какой-то момент не выдержав, она тихо-тихо заиграла что-то отдаленно напоминавшее «Турецкое рондо» Моцарта, но оно было наполнено такой печалью и горечью, что пальцы ее в нерешительности остановились. Чтобы играть, нужно было чувствовать себя живой, потому что иначе… получилось ли бы у нее оживить музыку, привнести в нее частицу своих эмоций?
Ей было так плохо, как никогда. И не было ни слез, ни сожалений, только лишь осознание собственной беспомощности перед миром и бесцельно прожитых дней. У нее — ничего. Абсолютно точно ничего нет.
— Я не знал, что ты играешь.
Лили обернулась резко, чуть не подпрыгнув на стуле, узнав его голос. Скорпиус стоял у порога, с легкой улыбкой поглядывая на нее, и ей показалось на секунду, что сердце у нее затрепетало и что вся грусть на секунду померкла, оставляя лишь один восторг — ведь он пришел! Он стоит в двух шагах от нее!
— Я еще с Хогвартса знал, что ты любишь музыку, но не думал, что ты и играешь.
— Откуда? — едва выговаривая, тихо спросила Лили, следя за каждым его движением. Скорпиус зашел в комнату ровным шагом, прикрыл за собой дверь и стоял теперь почти рядом с ней, изучая корешки книг, выставленных в шкафу. Лили почему-то стало так неловко, словно он видел ее насквозь, а она его — нет, и было в этом что-то странное. Как будто было нечто такое, о чем Лили должна была узнать, но Малфой держал это под строжайшим секретом.
— Хогвартский хор, — с насмешкой бросил Скорпиус, даже не глядя на нее. — Ты не пропускала ни одного их выступления…
— Так ты тоже… тоже увлекался музыкой? — с сомнением спросила Лили, почувствовав прилив странного интереса. Перед глазами мелькнули воспоминания, когда Лили, сбегая от Мэри и ее компании, приходила слушать музыку, всегда занимая последние места, чтобы никто ее не смог найти или узнать.
Сердце кольнуло. Потому что одна только мысль о Мэри вызывала целую волну былого ужаса, и Лили показалось на секунду, что прямо сейчас она задохнется от тех эмоций, что переполняли ее.
— Нет. Я увлекался тобой.
Она вскинула голову, натыкаясь на его пристальный взгляд, едва выражая то удивление, которое поднялось в груди. Боль меркла. И она была неощутима вовсе, когда он подошел ближе и протянул знакомую коробочку. И в ней, Лили знала, лежит та самая змея, которую он подарил ей еще в Хогвартсе.
Это было так странно, что, нахмурившись, она не стремилась забрать браслет обратно. Лили лишь думала о его словах, совершенно не понимая Скорпиуса. Как давно он наблюдал за ней? Как давно он ее знал? Ведь Лили совершенно не помнила его — безликий староста Хогвартса, ей же было плевать на него до шестого курса!
Поднявшись со стула, чтобы не ощущать разницу в росте, Лили степенным движением руки потянулась к коробочке и в тот же момент Скорпиус схватил ее за кисть, отложив коробку на фортепиано, и притянул Лили к себе, вызывая дрожь во всем теле и сладостное предвкушение. Поттер чувствовала, что она падает. В бездну своих чувств, желаний и искушения, потому что его губы, целовавшие ее с непередаваемой нежностью, вызывали внутри один только трепет и желание растянуть эту минуту в вечность.
Схватив его за шею, Лили мечтала раствориться в этом моменте, чтобы не чувствовать ничего, кроме той радости и влюбленности, которые окутывали ее душу, делая бессмысленными все ее переживания и тревоги.
— А ты уже окончательно поправилась, — со смешком заметил он, когда, прервав поцелуй, аккуратно убрал прядь ей за ухо. — Почему же твой отец утверждал, что ты не ужинаешь с ними из-за плохого самочувствия?
Липкое смущение опутало Лили, заставляя прикусить губу и прижаться лбом к его груди, чтобы Скорпиус не мог заметить, как бегают ее зрачки и как глупая улыбка лезет к ней на уста. И, почувствовав, что он лишь сильнее обвил ее тело руками, Лили прикрыла глаза, смакуя каждую секунду безграничного счастья. Ведь он был здесь. Так близко и так рядом.
— Почему тебя не было столько времени? — тихо пролепетала она, когда реальность медленно стала отрезвлять ее сознание. В комнате было уже совсем темно, и она различала Скорпиуса только по его волосам, но даже так Лили чувствовала, что на руках у него перчатки. Кожаные и жесткие. И, когда она попыталась схватить его за руку, чтобы убедиться в этом, Малфой быстрым движением отстранил ее от себя, схватив чуть выше локтя, чтобы она не могла вырваться. — Что с твоими руками? Зачем тебе перчатки?
— Сейчас не время…
— Даже Мэри знала об этом! — яростным шепотом бросила Лили, чувствуя странную ревность и боль. Уродливое, искаженное лицо Томас вновь и вновь всплывало перед глазами, и ей казалось, что Лили падает в пучину собственной боли — настолько сильная и мощная она была.
— Ни черта она не знала. Мэри Томас была всего лишь идиоткой, у которой явные проблемы с головой, почему ты вообще ее слушаешь? — не менее яростно проговорил Скорпиус, крепче сжав ее руки, чтобы она не смогла вырваться. И Лили, гневно сцепившей зубы, хотелось накричать на него, но вместо этого, дыша тяжело, она прожигала его глазами, понимая, что все ее счастье пустой и глупый обман. — Пойми же, Лили, есть вещи, которые нельзя просто так рассказать. Но это не значит, что ты не узнаешь о них. Когда придет время, я все тебе расскажу, обещаю. Но сейчас… сейчас даже не думай что-либо спрашивать меня об этом.
Лили дернулась, стараясь вырваться из оков его рук, но ничего не выходило. И в этот момент она не понимала тех эмоций, что поднимались в ее душе, ведь такими непривычными, такими… новыми, что сносили любую рациональность. Наконец, смирившись, Поттер лишь внимательно посмотрела на него, а потом, не сдержавшись, приблизилась еще ближе.
— Ты же понимаешь, что я не отстану?
— Еще бы ты отстала так просто, — тут же проговорил Скорпиус, отпуская ее руки. А потом, повернув стул к себе, присел на него и протянул руки к ней. — Иди ко мне, Лили.
И говорил он с такой интонацией, что ни сил, ни желания воспротивиться ему у Лили не было. На ватных ногах, она подошла к Скорпиусу ближе, и, присев на его колени, зарылась пальцами в волосы, поцеловав. В такие минуты, когда он отвечал ей с не меньшим желанием и остервенением, Лили думала лишь о том, как сильно и неминуемо ее влечение, как желание охватывает каждую клеточку ее тела. И, когда его губы, переместились с губ, на шею, Лили не сдержалась, застонав едва слышно, выгибаясь на встречу его ласкам, полностью растворяясь в них.
— Что-то не так? — спросила она, когда Скорпиус резко выпрямился, словно останавливая себя, ведь Лили чувствовала, как рука его медленно заскользила с талии вниз, к краям юбки.
— В этом доме живут два твоих старших брата и твой отец, которого, между прочим, я уважаю. Посему не могу сказать, что мне комфортно даже общаться с тобой здесь, не говоря о чем-то больше.
Приподняв насмешливо бровь, Лили едва слышно прыснула.
— Какая глупость.
— Глупость — это то, что вы никак не поговорите, — жестко сказал Скорпиус, из-за чего Лили едва заметно вздрогнула, замерев. Приятная легкость пропала, оставляя после себя лишь напряжение, но оно было не сладостным. Нет. Лили чувствовала только, что Малфой, говоривший все, что думает, совершенно не радовал ее сейчас. — Все то время, что я знаком с твоей семьей и с твоим отцом непосредственно, я заметил удивительную вещь: вы вообще не разговариваете друг с другом.
— И что? — резко бросила Лили, вкладывая в свои слова долю злости. Ей так не хотелось говорить на эту тему, что она мечтала прямо сейчас спрыгнуть с его колен и закутаться в одеяло. Лишь бы не слышать. Лишь бы не слушать.
— Лили, — протянул Скорпиус, словно смакуя каждую букву ее имени, а потом, склонив голову набок, спокойно проговорил: — Неужели ты хочешь и дальше такой жизни? Неужели тебя устраивают твои отношения с семьей?
Дыхание отяжелело, словно придавливая ее к полу, и, понурив голову, Лили прикусила губу, нахмурившись. Нет. Теперь она не хотела такой жизни, слишком уж много было сожалений, слишком много печалей и разочарований. Но как же можно было начать все сначала? Разве возможно было просто взять и перечеркнуть все двадцать лет жизни, сделать вид, словно ничего не было?
— Пойдем к ним, ты же не ела, так?
Лили медленно обернулась, различая в темноте только его серые глаза и какой-то страх окутал все ее сознание. Право, ей до отчаянья хотелось сбежать от это пристального, цепкого, но между тем успокаивающего взгляда. Ей было так тяжело решиться, ведь ничего, совершенно ничего обнадеживающего не виделось ей в любой попытке найти потерянную дорогу к семье, что, сжавшись, Лили почувствовала горечь на кончике языка.
— Пойдем, — на этот раз решительно произнес он, вставая, вынуждая Лили соскочить с колен и теперь стоять возле него. Малфой не церемонился, схватил ее за руку, сцепляя пальцы, а потом, бросив взгляд на фортепиано, заметил принесенную им же коробку. — Всегда носи этот браслет.
— Это темномагический артифакт? — с сомнением протянула Лили, мечтая оттянуть время до неизбежного, ведь Скорпиус был так решительно настроен, что ей становилось страшно.
— Нет, разве мог бы я подарить что-то столь опасное тебе? — со смешком протянул он, — это наша семейная реликвия. Очень ценная и нужная вещь. Как видишь, один раз она тебя уже спасла.
Кожаная перчатка едва ли приятно терлась о ее кожу, но Лили молчала, когда они спускались с лестнице. Ей казалось это нереальным и даже смешным: подумать только, некогда столь уверенная в себе Лили боится спуститься вниз к своей семье и так безропотно подчиняется Малфою. Но она не успела подумать об этом, потому что когда нога ее переступила последнюю ступеньку, и они почти завернули к кухне, Лили резко выхватила руку, с отчаяньем поглядев на слегка удивленного Малфоя. С минуту он смотрел на ее испуганное выражение лица, и глаза его не по-доброму сузились. Только что могла поделать Лили? Ей совершенно не хотелось, чтобы отец и Альбус узнали, что между ними… что-то есть?
Спрятавшись за ним, Лили тяжело вздохнула, а потом уверенно вышла вперед, занимая свое место. Она старалась ни на кого не смотреть, уныло ковыряя вилкой в тарелке, ощущая внимание со стороны всех. И ей было тяжело, потому что слишком осязаемое молчание, повисшие после их прихода, говорило о многом, но в первую очередь лишь о том, что Лили была чужой здесь. И абсолютно не к месту.
— Где Джеймс? — решив разорвать эту гнетущую обстановку, бросила Лили, не поднимая глаз. В какой-то момент она начинала злиться и испытывать раздражение — чего только пошла на поводу у Скорпиуса? Какое право он имел лезть в ее жизнь?
И, сверкнув глазами, Лили невольно посмотрела на него, сжимавшего кружку с чаем, безразлично разглядывавшего что-то перед своими руками и находившегося мыслями не здесь. Тягостное чувство терзало ее сердце. О чем он думал? Как многое скрывал от нее? И правда ли, что однажды непременно расскажет ей все?
— Он вместе с Элеонорой отправился в Шотландию, — иронично протянула Прю, фыркнув потом, приковывая к себе внимание Лили.
— Главное, чтобы он вернулся с ней, — в ее же тоне бросил Альбус, усмехнувшись жене, из-за чего Прю лишь закатила глаза, демонстрируя ему свое насмешливое презрение.
— Главное, чтобы у него получилось заключить с их квиддичной командой договор, — тяжело вздохнув, заметил Гарри, отодвинув тарелку от себя. — Что скажешь Скорпиус, есть ли у него шансы?
Малфой дернулся, поймав сначала цепкий взгляд Лили, а потом, медленно посмотрел на Гарри и спокойно проговорил, отпив чая:
— Из того, что я помню, он был хорошим игроком.
— Это точно. В меня пошел, — гордо заметил отец, и Лили видела, как заблестели его глаза. Был ли он так горд свой единственной дочерью? Считал ли Лили столь же талантливым ребенком?
Лили прикрыла глаза, ощущая странный ком в горле.
— Пап, я тоже хорошо на метле держался! — донеслось до нее, но Лили уже не старалась хоть как-то вникнуть в разговор. Ей было плохо, мысли слишком сильно изводили Лили, вызывая в ней то, что она не испытывала раньше — горькое, полное раскаянья сожаление.
И было так тяжело просто сидеть, что, когда Прю подошла к ней и, положив руку на плечо, неловко бросила, Лили встрепенулась, совершенно забывшись, где она вообще:
— С тобой все в порядке?
Но Лили молчала, упорно всматриваясь в ее черные глаза, а потом быстро вскочила с места и так же стремительно пошла в свою комнату, боясь взглянуть хоть на кого-то. И, когда подойдя к нужной двери, она положила руку на ручку, чтобы дернуть за нее, Лили заметила Скорпиуса. Он стоял, прислонившись к стене, и внимательно смотрел в окно в коридоре.
Вид его был задумчивым и совсем немного печальным, что вызывало у Лили лишь новый приступ грусти. О чем думал он? Что так сильно печалило Скорпиуса, человека, который, казалось, добивался всего, чего только хотел?
Она не знала. Но, внимательнее всматриваясь в его фигуру, думала лишь о том, что влюбляется в него все сильнее с каждой секундой. Любовью была пронизана каждая клеточка ее тела, и Лили неминуемо хотелось разорвать все расстояние между ними и просто обнять его.
Только вот она стояла по-прежнему на месте, не дергаясь, не стараясь сделать шаг к нему навстречу. Думая, отчего-то, что это абсолютно не нужно Скорпиусу.
***
Скорпиус не приходил почти всю неделю. Лили было это доподлинно известно, потому что каждый день она ожидала его прибытия, выглядывала в окно и, помогая Прю на кухне, вздрагивала всякий раз, когда хлопала входная дверь. Но его не было. Не было целых семь дней, и, когда наступила суббота, Лили, полная некоторой обиды, сидела в гостиной, внимательно наблюдая за приходившими людьми.
Она знала почти их всех. Почти все были бывшими слизеринцами и одноклассниками брата, а другая часть частенько печаталась в газетах. Мальсиберы, Эйвери, Фоули — все они значились в этом мире маргиналами и смутьянами, их громкие фамилии по-прежнему вызывали трепет, а те оскалы, которыми они одаривали окружающих, внушали странное, интуитивное опасение.
Но в эту субботу с ними не было их лидера, и, когда хлопнула дверь и в гостиную вошел Фрэнк Лонгботтом, Лили резко поднялась с места, спеша покинуть помещение. Она недолюбливала его, и это определенно было взаимным.
— Куда бежишь, Поттер? — со смешком бросил он ей в спину, и Лили остановилась. Задрала гордо голову и холодным взглядом прошлась по нему. — А ты умеешь удивлять. Когда я узнал о смерти Мэри, даже не поверил. Ведь вы, кажется, были подругами, солнечная?
Боль резко пронзила ее, но, не согнувшись, не изменившись в лице, она по-прежнему продолжала бесстрастно взирать на Лонгботтома, а потом фыркнув, едва улыбнулась, говоря:
— Слушай, Фрэнк, рекомендую тебе выдрессировать привычку затыкаться, — улыбка ее стала шире, словно в ответ той, что появилась на его устах. — А то ведь можешь закончить, как Томас.
Круто развернувшись, она степенным шагом проследовала по направлению к своей комнате, слыша его громкое, брошенное ей вслед:
— А знаешь! Такой ты мне нравишься больше, Лили Поттер!
Легкая улыбка проскользила по ее губам, и, засмущавшись собственной реакции, она прижалась к спиной к двери, прикрыв глаза. А потом от улыбки ни осталось и следа, ведь мысли, ползучие, едкие, отравляющие, вновь опутали ее, сделали своей рабыней.
Никогда раньше Скорпиус не пропускал собрания, и Лили казалось, что дело было в ней. Возможно, он получил то, чего желал, а сейчас не видел смысла искать с ней встреч и, напротив, лишь показывал свое пренебрежение. Такая мысль вызывала в Лили лишь тихую ярость и, опустив взгляд на свою кисть, которую обвивала змея, она топнула ногой, резко оторвавшись от деревянной поверхности.
Она подошла к окну, распахнула его настежь, бессмысленно созерцая внутренний двор, и с какой-то грустью подумала, что совсем скоро должно было начаться лето. В какой-то момент, глубоко уйдя в себя, Лили вспомнила Астората и его отчаянное нежелание умереть летом, и было в этих словах столько смысла и столько жизни, что сердце ее опять сковали тиски. В эту секунду она вспомнила отчаянного, поломанного Фобоса, и ей так сильно захотелось увидеть его, что Лили даже испугалась собственных мыслей. Ведь он всегда говорил, что она не пара Малфою, а Лили… почему же она так реагировала на эти слова так яростно? Неужели не хотела принимать очевидного?
«Что ты можешь предложить ему, солнечная Лили Поттер?» — с тоской подумала она, по-прежнему взирая на одинокие качели. Ведь у Лили действительного ничего не было. Абсолютно.
— Мерлин, как же я не люблю эти собрания! — с тяжелым вздохом раздалось за спиной, и Лили, крутанувшись, увидела перед собой Прю, которая мученически возведя глаза к потолку, вальяжно присела на кровать. — Не возражаешь?
— Почему ты не с мужем? — холодно спросила Лили, немного недовольная тем, что ее отвлеки от собственных мыслей.
— Я его придаток, чтобы быть с ними двадцать четыре на семь? — фыркнув, возмущенно протянула Прю, сверкнув глазами. А потом лицо ее приняло блаженный вид, и Лили знала, что думает она сейчас об Альбусе.
Осознание чужого счастья едва ли приносило удовольствия, но, подавив внутри себя некоторую обиду и раздражение, Лили облокотилась бедром о подоконник, старательно перебирая в голове всевозможные темы для разговора. В конце концов ей стоило бы смириться, что Прю стала частью их семьи и что с ней тоже стоило бы налаживать общение. Но как бы ни старалась Лили, как бы ни хотелось ей проникнуться симпатией к жене своего брата, что-то внутри терзало ее, изувечивая внутренности.
— Ты не была влюблена в Альбуса в Хогвартсе, — холодно протянула Лили, когда Прю, взмахнув палочкой, наколдовала себе вышивку и, склонившись над ней, стала изящно водить иголкой по ткани.
— Нет, — спокойно сказал Прю, пожав плечами.
Лили хотелось рассмеяться, право, потому что… ее глупый, влюбленный братец никогда не понимал женщин и их чувств, оттого он так слепо верил своей возлюбленной. Совершенно не понимая, что им пользуются, черт побери.
— Но, Лили, любовь приходит тогда, когда ты ее не ждешь, — со светлой улыбкой произнесла она, подняв голову. И глаза ее, заволоченные дымкой воспоминаний, потемнели, становясь черными. — Альбус был очень агрессивным в Хогвартсе. Да, конечно, это было мило, когда он приносил мне всевозможные убийственные зелья, вызывал на дуэли тех, кто бросил на меня неправильный взгляд, но, честно говоря, я лишь боялась его. И тех эмоций, которые он проявлял.
Пождав на секунду губы, Прю хмыкнула, а потом с уверенностью поглядела на Лили, слегка приподняв брови.
— Он был несчастным в этой школе. И когда он выпустился, я лишь изредка вспоминала о нем, думая, что наши пути не пересекутся. Однако уже летом после шестого круса я случайно встретилась с ним в Лютом переулке… и знаешь, он так изменился за какие-то четыре месяца. Альбус больше не был тем агрессивным мальчиком, нет, он был сломленным, но по-прежнему сильным мужчиной, который старательно работал в баре, чтобы его не выперли.
Не сдержавшись, Лили прыснула, и Пруденс понимающе улыбнулась. И уже через секунду они обе тихо смеялись, представляя, по-видимому, одно и то же: Альбуса, старавшегося быть тихим и спокойным. Как же нелепо у него получилось соответствовать стандартам общества.
— И мы очень сблизились, но я все еще не решалась, — цокнула Прю, задумчиво усмехнувшись. — Чертова слизеринская прагматичность. Только вот, когда отец поставил меня перед фактом моей ближайшей помолвки, и я, отчаявшаяся, рыдала в своей комнате, ожидая конца своей свободы, Альбус ввалился в мою спальню через окно и предложил мне сбежать. Сбежать вместе с ним. И ты не представляешь, с какой радостью я прыгнула в его объятия, с какой поспешностью обручилась с ним, а потом лишь ожидала нужного дня, — замолчав, Прю сжала вышивку в руках, а потом тихо, едва различимо проговорила: — Я очень его люблю. Мне не видится жизнь без него, понимаешь?
И Лили понимала, черт возьми, потому, наверное, молчала, наблюдая за теми эмоциями, что проскальзывали по ее бледному лицу. Разве могла она не думать в этот момент о Скорпиусе? Разве могла не вспомнить его теплых губ, его объятий и улыбок, которые дарил он только ей?
Молчание, повисшее в комнате, не было неловким. И, подсев рядом, Лили молчаливо наблюдала за изящными жестами Прю, думая совершенно о другом. В этот момент она убеждалась лишь в одном — все люди, окружавшие ее, были не поняты ею. Как она могла думать, что Прю просто использует Альбуса, видя ту влюбленность, которая витала между ними? Как она могла просто так относиться к своему отцу? К… Годрику?
«Мерлин, что с ним сейчас?» — с некоторым отчаяньем подумала Лили, вцепившись в покрывало своей кровати. В его глаза, голубые, пронзительные, сейчас было заглянуть страшнее всего, и не успела она подумать об этом, как дверь в комнату резко распахнулась и на пороге показался настороженный Альбус.
Он с сомнением посмотрел на свою женушку, а потом на Лили, явно удивляясь, что они вот так вот просто сидят рядом, живые и здоровые. А потом, нахмурившись, он лениво бросил, жадно наблюдая за каждым движением Прю:
— Тебя отец зовет, Лили.
Встрепенувшись, она насторожилась, поймав задумчивый взгляд Прю. Но, не стараясь придавать этому событию негативного окраса, спокойно поднялась и, с некоторым неодобрением посмотрела на Альбуса, который выглядел… слишком уж ожидавшим чего-то.
— Только не в моей комнате, братишка, — холодно бросила она ему, проходя мимо, вскинув брови. И, когда Лили вышла на лестницу, она могла поклясться, что Альбус посмотрел ей вслед с едва сдерживаемой улыбкой.
Она шла в приподнятом настроении, улыбаясь по-глупому непонятно чему, но только стоило ей поравняться с отцом и беззаботно заглянуть ему в глаза, как радость в ту же секунду покинула ее тело, оставляя после себя странную пустоту, которую так и хотелось заполнить.
— Лили, — в несвойственной ему манере начал Гарри, внимательно смотря в глаза. И Лили падала, право, ожидая всего, и сердце так быстро забилось, что страх начинал окутывать все ее тело. Это было неизбежно. «Как могла ты думать, что все будет хорошо?» — Я получил письмо от сослуживца Чарли. Ты писала ему, — слегка склонив голову, протянул отец, и Лили на секунду смутилась, вспоминая о своем побеге. — Так вот… Чарли умер. Умер в Египте. Было решено захоронить его в Германии… вроде как, именно это он и завещал.
Качнувшись, Лили резко схватилась рукой за выступ стены, с некоторым отчаяньем поглядев в знакомые, такие родные зеленые глаза, закачав головой в неверии. В это было так сложно поверить, ведь ее дядя… совсем ненамного был старше отца!
— Присядь, — сказал он, аккуратно схватив Лили за локоть, а потом неуверенно подтолкнул ее по направлению к дивану, и она могла поклясться, что Гарри Поттер, национальный герой и легенда всего магического мира, было то ли смущен, то ли чувствовал себя очень неловко.
Лили бессмысленно смотрела в пол, цепляясь пальцами за складки платья, бездумно, совершенно бесцельно рассуждая о чем-то стороннем. И было так горько, словно вместе с дядей уходила целая эпоха, ее маленькая жизнь, проведенная в Германии стиралась натиском надвигающихся событий.
Она не понимала, почему все это происходило именно с ней: Лили казалось, что кто-то точно смеется над ней, ведь как иначе можно было объяснить, что она только и делала, что теряла без надежды на приобретение чего-то ценного, только ее? «Тебя даже Малфой бросил», — насмешливо подумалось ей и, спрятав лицов в руках, Лили склонилась ниже. Она больше не могла скрывать своих эмоций, они прорывались, дырявили ее внутренности, и никакая маска не хотела цепляться на лицо.
Теплая рука, поглаживавшая по ее волосам, заставила Лили вздрогнуть и резко выпрямиться, чтобы посмотреть опечаленным, каким-то больным взглядом на отца, который обеспокоенно, с бегающими глазами изучал будто каждый миллиметр ее кожи. И она не сдержалась. Подалась вперед, утыкаясь носом ему в грудь, чувствуя рев, который рвался из ее груди. Ей совершенно не хватало отца. Не хватало его сильных рук и уверенного взгляда, его защиты и покровительства. Лили была так одинока без отцовской поддержки, что сейчас, насыщаясь этим чувством, она мечтала раствориться в нем полностью, лишь бы только не испытывать эту боль одной.
А уже на следующий день, надев траурное платье, Лили с немого позволения отца купила билет на поезд в Германию. Ей хотелось проводить в последний путь дядю, к которому она так сильно привязалась, и в какой-то момент поймав себя на мысли о том, что ей и вправду не хватает былых дней, она написала короткое письмо Фобосу, невзначай рассказывая ему о новостях в своей жизни, лишь в конце письмо неловка приглашая навестить ее как-нибудь в лавке, которая по-прежнему была официально открыта.
Можно было сказать, что она опять бежит. Прячется от последнего, решающего шага, который бы навсегда сблизил ее со своей семьей. И было так трудно решиться на него, что Лили, право, хотелось побыть хотя бы несколько дней одной. Лишь только отдаленные мысли о Скорпиусе омрачали ее, делали опечаленной и задумчивой. Ведь она опять была ему не нужна.
В день своего отъезда Лили решилась еще на одну вещь: она знала, что должна увидеться с Годриком, должна была пережить его презрение и ненависть, чтобы навсегда закрыть эту страницу в своей истории. И, трансгрессировав, стоя теперь у особняка Томасов, Лили безжизненно смотрела в знакомое, красивое здание.
Ей было очень пусто, когда она бесцельно шла по ровным дорожкам вдоль красивого сада, в котором благоухали цветы и пели птицы. Только Лили не слышала и не видела ничего перед собой, кроме тысячи воспоминаний, мелькавших перед глазами. Когда она была дружна с Мэри, то иногда бывала здесь на каникулах; слушала самовлюбленные речи Томас и невольно наблюдала за Годриком. И все это было так давно, что хотелось взреветь. Потому что ничего от тех дней не осталось.
Да. Лили изменилась так сильно, что теперь даже не могла поверить, что когда-то давно она только и делала, что прятала боль и старалась улыбаться, гнуть губы в лживую улыбку и робко смотреть в глаза. Та Лили была так слаба, что вызывала лишь неловкий оскал — потому что лицемерие, казалось, и было виной многим-многим ее страданиям.
— Что ты делаешь здесь?
Лили повернулась устало, подняв голову, вглядываясь в наполненные болью глаза Годрика. Ее затошнило, и если бы не многолетняя выдержка, она бы точно упала ниц, впилась пальцами в щебенку и пыталась выбить из груди всю свою боль.
— Зачем ты пришла? — яростно воскликнул он, так сильно нахмурившись, что лицо его исказилось в припадке гнева.
Знакомые голубые глаза искрились, и они были так похожи на глаза Мэри, что Лили сомкнула руку в кулак, не в силах выдерживать эту пытку. Сколько глупых и ненужных обид было между ней и Годриком? Как много ошибок совершили они? И Лили, смотревшая на него теперь открыто, знавшая все, внутренне сотрясалась отчаянным криком.
— Нет смысла говорить об извинениях и сожалении, — с надрывом протянула Лили, чувствуя, как панически не хватает воздуха. — Я виновата, да, но и твоя сестра не безгрешна…
— Ты пришла, чтобы сказать мне это? — Резким движением он оказался почти рядом с ней, и Лили, отшатнувшись, уперлась взглядом в его плечи, не решаясь поднять глаза. — Мерлин, Поттер! Просто уходи!
— Я жалею лишь об одном, — хрипло бросила Лили, резко вскинув голову, с отчаяньем посмотрев в такое знакомое лицо, — что в Хогвартсе не сказала тебе правду: правду о том, что я действительно была влюблена в тебя. И… что вся наша история началась и закончилась ложью. Вот о чем я действительно жалею!
Годрик поморщился, хмыкнул тихо, а потом мелко засмеялся выражая свою боль. Его тело сотрясалось в немом хохоте, и выглядело это так отчаянно болезненно, что Лили опять дернулась, наступая каблуком на клумбу цветов.
— Как я устал, — все еще посмеиваясь про себя сказал Годрик, прикрыв на секунду глаза. — Как я устал от этой жизни: от тебя, лицемерки, которой вдруг захотелось поиграть в благородство; от отца, которому абсолютно наплевать на смерть собственной дочери… на всех! Просто уходи, Поттер. Мне не нужно твое жалкое сострадание. Тебе же плевать. Тебе абсолютно плевать, что ты виновата в смерти человека!
Сделав шаг на нее, вынуждая Лили лишь сильнее ломать с хрустом цветы, он угрожающе сдвинул брови:
— Проваливай.
Какая-то странная ярость окутала Лили, и, развернувшись, она сначала стремительно пошла прочь, но потом, остановившись, резко, круто развернулась, натыкаясь на бессмысленный взгляд Годрика и, чеканя каждое слово, с ненавистью произнесла:
— Ты винишь меня, хотя я всего лишь защищалась. Ты говоришь, что я убийца, но игнорируешь тот факт, что именно Мэри пришла меня убивать. Ты такой же лицемер, как я, к тому же еще и дурак, который не может беспристрастно оценить ситуацию, — голос ее сорвался, и, тяжело вздохнув, Лили скривилась, чувствуя всю боль от и до. Вцепившись бледными, холодными пальцами в блузку, сминая ее, она чувствовала, как кривится ее лицо и как тяжело, тяжело, черт возьми, было даже просто стоять под его взглядом. — Твоя сестра уничтожила мою жизнь! Она всегда была завистливой сукой и не надо даже пытайся говорить о ней, как о несчастной жертве!
Дернувшись, Лили стремительно подбежала к нему, вскинула голову и, сверкая яростно глазами, едва успела перевести дыхание, прежде чем слова, изувеченные и такие ненужные, не прорвались наружу.
— Она — не жертва. Она — больная истеричка, которая получила все, что заслужила. И знаешь, что? Ты прав! Я не раскаиваюсь и скажу тебе прямо: если бы ситуация повторилась вновь, я бы сделала все то же самое, потому что таков мир — выживает тот, кто сильнее и кто лучше приспосабливается. Видимо, твоя сестра была не такой.
Дым трансгрессии в ту же секунду унес ее подальше от особняка Томасов, и последнее, что видела она — это искаженное, полное ярости лицо Годрика. Но Лили было плевать. Она лишь пулей ворвалась в свою комнату, схватила сумку с вещами и быстро понеслась прочь, ловя поспешный оклик Альбуса.
Лили шла, не разбирая дороги, чувствуя, что еще секунда, и она просто согнется пополам. Ее тошнило. Мысли уродовали ее сознание, заставляли ее окунуться в самую тьму, которой была наполнена ее душа, и спасенья не было. Лили всегда теперь будет падшей и маргинальной. Так не потому ли даже Скорпиус бросил ее? Она теперь не стоит и его мизинца.
Невыплаканные слезы стояли в глазах, когда Лили, постукивая каблуками по асфальту, старалась привести себя в порядок. На перроне было шумно, люди смеялись, и от этого смеха хотелось влить в уши воск, чтобы ничего не слышать. Поезда все не было, и она с яростью проклинала всех машинистов на свете, ненавидя все вокруг. Круг замкнулся. Избавившись от ненависти, она вновь вернулась к ней.
Вскинув голову, Лили бессмысленно обвела взглядом толпу, по-прежнему нервно постукивая туфлями. И когда она задумалась, падая в собственные тревоги и гнев, Лили заметила знакомый силуэт. Это Скорпиус. И он, протискиваясь сквозь толпу, шел точно по направлению к ней.
В первое мгновение она оторопела, а потом, словно испугавшись чего-то, круто повернулась, слегка склонив голову. Но уже через секунду Лили разозлилась на себя: и чего она только разволновалась. Какое ей дело до Малфоя!
— Лили, — уверенно позвал он, и, прикрыв на секунду глаза, Лили уверенно посмотрела на него, вкладывая во взгляд лютый холод. Скорпиус осекся, и, явно уловив настроение Поттер, задумчиво сузил глаза, слегка склонив голову, и, когда на лицо его попали лучи солнца, Лили заметила, каким бледным он был и насколько болезненный у него был вид.
— Прости, — пробормотал он, на секунду прикрыв глаза. — Я не мог прийти раньше… но мне бы хотелось проводить тебя в путь.
— Зачем? — безразлично протянула Лили, улыбнувшись криво. — Зачем? По-моему, тебе незачем провожать меня. Нет никаких причин.
— Я понимаю, что ты зла, — уверенно сказал Скорпиус, приблизившись к ней еще на шаг, из-за чего бровь Лили слегка поднялась верх. — Но я правда не мог. Веришь?
Поезд с громким гудком медленно стал подъезжать к платформе, и Лили, чувствуя, как уходит время сквозь пальцы, сжала с силой руку в кулак. Ей хотелось верить. Больше всего на свете ей хотелось верить Скорпиусу, но почему же, почему она чувствовала что-то неминуемое? Кажется, это называли самым настоящим концом.
— Я очень сожалею, что не смог быть с… — Малфой осекся, и лицо его за секунду приобрело такой болезненно-серый вид, что Лили испугалась. Секунду, и Скорпиус, согнувшись, схватился за ее руки, и она видела, как накренилось его тело. Малфой падал. Он еле-еле стоял на ногах.
— Что с тобой… что случилось? — взволнованно пролепетала Лили, с молниеносной реакцией схватив его за руки, прижимая к себе. Она отчетливо видела боль в его глазах, и ей становилось по-настоящему страшно.
— Малфой… мэнор…
— Что? — зашептала Лили, убирая волосы с его лба, которые так и лезли в глаза.
Скорпиус сморщился, а потом, яростным, цепким взглядом посмотрел на нее, и в этих серых глазах было столько всего, что Лили чувствовала спазм, который охватывал ее грудную клетку.
— Перенеси меня в Малфой-мэнор.
Поезд с гудком приблизился. И люди, заторопившись, слегка толкая их, заспешили в вагоны. Только Лили не пыталась успеть сесть — нет, она знала, что не уедет. И знала она также, что все обиды и горести за секунду испарились, оставляя только страх.
Когда прозвучал третий, последний гудок и поезд с небольшим скрипом пустился в путь, Лили почувствовала, как удивление сходит, оставляя после себя тревожные мысли, главной среди которых была лишь одна — она совершенно не знает, что ей делать.
Лили чувствовала себя абсолютно беспомощной и, с трудом придерживая Скорпиуса, который еле-еле переставлял ноги, облокотилась о стенку. Сумка с вещами лежала рядом, и Лили, не понимавшая, что именно ей нужно сейчас предпринять, молча посмотрела на нее, а потом, наведя невербально заклятие невидимости, примостила ее к стене, наконец полноценно обратила внимание на Скорпиуса.
— Что происходит? — тихо зашептала она, находясь в непосредственной близости к нему, но чувство это не окрыляло, оно привносило лишь больший ужас и страх. — Как я попаду в Малфой-мэнор?
Скорпиус сморщился и, вдохнув глубоко, на одном дыхании заговорил, едва связывая между собой слова:
— У меня в кар… кармане кольцо… портключ…
Большего ей было не нужно, не мешкаясь, Лили тут же просунула руку ему в карман, нащупав гладкий камень. Это оказался небольшой перстень с черным, глянцевым камнем, на котором резьбой был вычерчен вензель «М». Посмотрев обеспокоенно на Скорпиуса, Лили обвила одной рукой его шею, прижимаясь всем своим телом, а потом, зажмурившись, неловким движением надела перстень на палец, видя, как закружилось в вихре окружавшее ее пространство.
Через минуту они уже стояли в самом центре роскошного сада, в котором на равных расстояниях раскинулись подстриженные кусты розы. Розы цвели, и в ноздри Лили ударил терпкий, сладкий аромат, из-за чего сморщившись, она не сразу вспомнила о Скорпиусе, который напомнил о своем присутствии хрипом.
— Нужно подняться, — еле слышно проговорил он, сморщившись, сгибаясь в спине, и Лили, будучи явно меньше его, с трудом удерживала его на ногах. — В мою комнату.
Тяжело задышав, Лили стала медленно продвигаться вперед, благо, что до входной двери были считанные метры. Дом встретил их звонкой тишиной и небольшим сквозняком, но она, целиком сосредоточенная на Скорпиусе, не обращала внимание ни на что вокруг, лишь поддерживала его, продвигаясь дальше, слыша тихие, короткие указания Скорпиуса.
Казалось, прошла целая вечность, когда они наконец оказались у него в комнате, и Лили аккуратно помогла ему лечь на кровать. А потом она застыла, безмолвно наблюдая за тем, как тяжело он дышит, как морщится с минуту, а потом, наконец сконцентрировавшись на ней, измученно улыбнулся, проговорив:
— Не хотел бы я, чтобы ты видела это.
— Поэтому ты не приходил? — с отчаяньем полушепотом спросила Лили, потеряв за секунду все свои силы. — Скорпиус, как ты мог скрыть от меня такое!
Какая-то тупая, ноющая боль захватила ее сознание, заставляя, наконец, окунуться в самую настоящую пучину отчаянья, смешанного с непередаваемым ужасом. Лили видела, как плохо ему было, и она знала, что все это не просто так, что это… уж больно похоже на последствия Темной магии, и чем дольше думала она об этом, тем сильнее у нее сжималось сердце. Потому что она, терявшая всех и вся, просто до ужаса боялась потерять и его.
Резким рывком она оказалась у изголовья его кровати, откинула мешающиеся белесые волосы и аккуратно дотронулась до лба. Он был горячим и влажным, и, переместив руку на шею, она внимательно посмотрела на едва проступавшие жилки. Лили знала Темную магию, знала все, что она могла создать и уничтожить, и знала плату за ее использование. Поэтому, когда на шее его она увидела едва проступающие черные линии, Лили была совершенно не удивлена.
Нервно присев возле него, Лили наконец посмотрела ему прямо в глаза, схватив невольно его правую руку, сжав ее.
— Что с тобой?
Но он молчал, тяжело дыша, а потом, склонив голову, выдернул свою руку и, не щадя времени, рывком снял перчатку со своей левой руки, обнажая черную, обугленную плоть.
— Красивое зрелище, не так ли? — иронично усмехнулся Скорпиус, покрутив рукой, словно изучая ее. На ней не было ни единого миллиметра живой кожи, только лишь черная плоть. Кое-где Лили могла отчетливо различить отслаивающиеся кусочки чего-то, что, возможно, можно было назвать кожей, и, всматриваясь упорнее, она понимала, что черной была не только ладонь, но и кисть… возможно ли, что была повреждена вся рука?
— Как же надоело, — со злобой протянул Скорпиус, и лицо его исказилось в гримасе чистой ярости.
Она не могла ничего сказать. Странное опустошение появилось в душе, отягощая ее: Лили боялась узнать, насколько серьезно был болен Скорпиус и как сильно прогрессировала его болезнь. Но… ведь в Хогвартсе с его руками было все в порядке? Да и Мадлен никогда не прятала их в перчатки. Что же это могло быть?
Мысли крутились в голове, но ничего толкового не было, все предвосхищал страх, смешанный со странной ноющей болью в груди. И, когда Малфой резко согнулся, а по руке его искрой прошлось что-то красное, уходя под рубашку, Лили коснулась руками его плеч и нервно зашептала, стараясь поймать его взгляд.
— Как ты… как ты лечишь это?
Скорпиус усмехнулся, а потом приподнял голову, и Лили заметила, насколько сильно покраснели его глаза и как сильно они блестели.
— На тумбочке, — начал он, а потом его лицо опять исказилось в судороге. Но большего уже не нужно было Лили. Она, ловким движением уложив его на подушку, вскочила, подойдя к тумбочке, сразу же обнаружила склянку с зельем. Тут же лежало около десяти пустых, грязных колб, но она не хотела думать об этом, лишь схватила нужное и, откупорив ее, с удивлением обнаружила, что это… было обычное снотворное.
Лили развернулась, посмотрела на него вопросительно, и Скорпиус, тяжело дыша, поймав ее взгляд, слабо улыбнулся.
— Это единственное, что может помочь претерпеть судорогу. Они… не такие частые.
Придерживая его голову, Лили помогла ему отпить, а потом, погладив по волосам, почувствовала странное желание — ей хотелось выместить всю ту нежность, что была в ее душе, хотелось успокоить его, вместе с тем забрать всю боль, которая скопилась в нем, а потом, поглаживая его, Лили переместила руку к рубашке, и, наблюдая за тем, как часто мигает он, словно боясь окончательно провалиться в сон, она оттянула край ткани, всматриваясь в его плечо.
Кожа на нем была бледной, но стоило опустить взгляд ниже, как можно было заметить проступающие черные полосы. Рука была поражена почти полностью, и это так сильно напрягло Лили, причинило ей такой невыносимый приступ боли, что она прикрыла свободной рукой рот, чтобы не вскрикнуть.
Малфой спал. Его дыхание выровнялась, и она боялась встать с кровати, чтобы не спугнуть его сон. Лили смотрела на Скорпиуса, проклиная себя и свою обиду, злость на него, потому что муки его были столь сильны, что не могли оставить ее равнодушной. Она и не думала о том, насколько по-настоящему дорог ей Малфой, как сильно может волновать ее его судьба и как невыносима лишь одна мысль о том, что… он может умереть.
Лили вздрогнула, убрала свою руку и с полным непониманием происходящего посмотрела вокруг. В комнате было светло, яркий солнечный свет проникал сквозь открытые окна, и, не выдержав, Лили встала с места и плотно зашторила их, остановившись, замерев. Потому что в какой-то момент осознала, что просто плачет, давится в тихой истерике и не может сдвинуться с места.
Она мяла пальцами плотную ткань, всхлипывая неслышно, давясь от боли, которая подступала к горлу. Это было невыносимо — знать, что он не проснется, что, возможно, это была их последняя встреча. Неужели только приобретя столь долгожданное счастье, Лили должна будет его потерять? Неужели над ней действительно висит рок, который не дает ей спокойно дышать, не дает ей насладиться жизнью?
Стоя у окна, давясь слезами, Лили вспоминала все. Окровавленное тело матери, раскинутое на лестнице, череду тягостных дней в Хогвартсе, изгнание Альбуса, смерть Астората, Мэри, Чарли, и было так невыносимо вновь видеть это все перед глазами, что хотелось вскричать.
Круто развернувшись, она опять бессмысленно посмотрела вокруг, боясь бросить хотя бы мимолетный взгляд на Малфоя. В его комнате было очень чисто, все вещи лежали на определенных местах — никакого беспорядка. Книги рядами стояли на полках, и среди них были различные увесистые тома по истории Магии. Левее от книжного шкафа висела длинная доска, на которой его почерком были выведены странные числа и время — возможно, это был график собраний, и Лили, проведя аккуратно пальцем по надписи, поняла, что они перепечатаны заклинанием.
Комната была большой и просторной. Роскошный, явно старинный ковер застилал весь пол, а изумрудный балдахин, собранный к верху, открывал вид на спящего Скорпиуса. Она подошла к нему ближе, прижалась к выступу кровати и печально поглядела в его бледное лицо. Какие сильные муки терпел он на протяжении стольких лет, как же тяжело, наверное, было жить с подобной ношей и скрывать это ото всех. Лили знала, стоило бы кому-нибудь прознать о такой слабости Малфоя, как его тотчас свергнули, пройдясь по репутации.
«Это Темная магия, — прошептала Лили, прикрыв на секунду глаза. — Его не просто растопчат. Его сломают и отправят в тюрьму».
Думать об этом совершенно не хотелось, поэтому, присев опять возле него, Лили невольно посмотрела на прикроватную тумбочку. Куча разбросанных пустых склянок, маленькая стопка книг и… небольшая фотография, стоявшая у самого края, вытиснутая увесистыми томами, — Лили нагнулась ближе, отодвинула том и замерла. Потому что на колдографии был запечатлен маленький Скорпиус, обнимающий совсем маленькую Мадлен Селвин. Лили узнала ее сразу: черные волосы, уложенные в сложную прическу, уже тогда презрительный взгляд — и смотрела Мадлен так, будто по-прежнему была жива и имела виды на Скорпиуса. Злость обуяла Лили. А потому она резко опустила колдографию лицевой стороной вниз, чтобы не видеть этот надменный взгляд.
Тяжело вздохнув, Лили с некоторой обидой посмотрела на Скорпиуса. Она понимала, что его с Мадлен связывали годы и история, но ничего не могла поделать — Лили ревновала… ревновала к тому, кого даже не было в живых. Усмехнувшись горько, Лили схватила его за руку и сжала с силой, печально вглядываясь в его спящее лицо.
Время текло медленно, и Лили, думавшая о своем, не сразу заметила, как проснулся Скорпиус. Лишь только через несколько минут, после того как шевельнулись в ее руке его пальцы, Лили посмотрела на Скорпиуса, заметив, что он неотрывно глядел на нее в ответ. И лицо его было столь наполнено печалью, что ей самой стало горько. И совершенно точно невыносимо.
— Я эгоист, — слегка охрипшим голосом произнес он, разбирая тишину на тысячу мелких кусочков, заставляя ее вздрогнуть. — Мне не нужно было активно действовать именно сейчас. Но я больше не мог ждать. Это было так невыносимо: ждать столько лет.
— Что с тобой? — пролепетала Лили, чувствуя, как слезы опять подходят к глазам, как тяжело становится даже просто вдыхать воздух. — Почему ты не лечишься? Что это за проклятие?! Почему ты не сказал мне раньше!
Не сдержавшись, Лили позволила себе заплакать, даже не стараясь смахнуть слезы, а потом, прильнув к его груди, она заплакала еще сильнее, не издавая при этом ни единого звука, давя крик, который так и стоял в горле. Его рука невесомо коснулась ее волос, и Лили, приподняв голову, посмотрела на него сквозь пелену слезу.
— Я так люблю тебя, так люблю, что мне невыносима мысль о том, что я могу потерять тебя. Почему ты молчал!
Потянув Лили на себя, Скорпиус прижал ее к себе сильнее, и сквозь помятую, плотную ткань рубашки, она слышала, как гулко бьется его сердце, какое порывистое у него дыхание. Лили всхлипывала, прикрыв рот рукой, а потом посмотрела на его левую руку, что лежала на кровати по другую сторону, такая неживая и черная. Он даже не использовал ее.
— Не представляешь, сколько лет я ждал этих слов, — проговорил он, и Лили лишь скривилась, слегка махнув головой. — Я так давно в тебя влюблен, что уже даже забыл, с чего все и началось.
Боль сковала легкие. И Лили лишь сильнее замахала головой, совершенно не желая слушать его. Ведь каждое слово Малфоя, каждое его признание было словно ножом по оголенному сердцу — так больно, что хотелось взвыть.
— А Мадлен? Кто она для тебя? — не выдержав, резко проговорила Лили, выпрямившись, посмотрев на него горящим взором. — Ты столько лет был вместе с ней… как я могу тебе верить?
— Как глупо ревновать меня к ней, — протянул Скорпиус. Он хотел было протянуть левую руку, чтобы убрать мешающуюся прядь с лица Лили, но, словно опомнившись, резко опустил ее, и взгляд его за секунду стал жестким. Едва проницаемым. — Мы с Мадлен выросли вместе. Ее мать была подругой моей матери, и очень часто Мадлен гостила у нас. — Меланхоличная улыбка сменилась за секунду в плотно сжатые губы, и лицо его все как будто помрачнело, словно Скорпиус вспомнил что-то.
Молчание повисло так неожиданно, и оно было таким тяжелым, что Лили, перестав плакать, неотрывно глядела на Скорпиуса, испытывая странный страх. Словно именно сейчас она узнает, узнает все, и в этой истории, наверное, было столько боли, что Малфою решительно не хотелось ничего вспоминать.
Сжав его правую руку, тем самым обращая к себе внимание, Лили тихо прошептала:
— Расскажи мне. Расскажи все.
Он неотрывно смотрел на нее, а потом слабая улыбка появилась на его почти синих губах. Скорпиус вдохнул. Чтобы затем спокойно, без единой эмоции начал говорить.
— Мы были очень дружны, настолько, что Мадлен часто оставалась у нас на ночь. В один из таких дней мы, играясь, решили заключить пари — выскользнуть из комнаты и пробраться в библиотеку.
Прервавшись, Скорпиус резко посмотрел на дверь, а потом, опять поглядев на Лили, сильнее сжал ее пальцы.
— Нам было двенадцать. Мы только-только научились колдовать, а в библиотеке… там было целое собрание запрещенных томов. Что-то вроде семейной реликвии. Конечно же, мы хотели поиграть.
Лили чувствовала, как холодна его рука, как с каждой секундой все злее и злее становится его улыбка, словно он злостью своей давал выход болевым ощущениям. Медленно, словно зачарованная, она посмотрела на его черную руку, ответно сжав его пальцы, а потом проговорила почти равнодушно, еле-еле передвигая языком:
— Вы сами себя прокляли. — Она вскинула голову, видя его стальной, полный решительности взгляд, понимая, что совершенно права. Потому что глаза Скорпиуса на секунду блеснули таким огоньком, что она едва перевела дыхание. Настолько ослепительным он был.
— Да, это так. Мы хотели поиграть: вытаскивали из клеток старые тома, листали их, наблюдая дикие, совершенно ужасные иллюстрации. Мадлен была по-особенному очарована таким зрелищем: ей нравилась готика. И на одной из страниц мы нашли заклятие. Вечная жизнь. Понимаешь? — Лили вздрогнула, почувствовав, как участилось сердцебиение, только Малфою все было нипочем. Глаза его, стеклянные, смотрели в никуда. — Не знаю, чем так приглянулось это Мадлен. Мы были детьми, и, можно сказать, у нас было все. Только вот ей все время хотелось большего — единственная наследница, она была так избалована. Возможно, она просто хотела кому-то что-то доказать? Мерлин, как она хохотала в тот день!
Он резко дернул свою руку, по-прежнему не смотря на Лили, но она не сопротивлялась. Слушала, так и представляя перед собой Мадлен, охваченную гомерическим смехом, окруженную тьмой и старыми опасными книгами.
— Я не хотел проводить обряд и думал отговорить Мадлен, но было поздно. Стоило мне лишь отвернуться, как она смеху ради прочла строчки, и когда я обернулся в ужасе, увидел, что все ее тело озарено странным свечением и как медленно начинала она вся будто загораться. — Переведя свой взгляд на Лили, он мрачно сузил глаза и с какой-то дикой усмешкой проговорил: — Я испугался. Подбежал к ней и схватил за руку, чтобы вырвать из этого свечения, и оно погасло. Растворилось во тьме. Только вот магия навсегда осталась запечатанной. Вместо вечной жизни Мадлен получила смерть, а я — ожог, который проявился лишь многие годы спустя и который невозможно ничем стереть, ничем исправить.
Тишина, повисшая в комнате, отчего-то пугала Лили. Вечер медленно вступал в свои владения, и в комнате Малфоя не было света, что лишь придавало его истории какой-то поистине пугающий, удручающий окрас. Лили было страшно. Страшно из-за того, что магия могла быть точно также запечатана и в Малфое, что означало лишь одно — однажды она разорвет его. На мелкие-мелкие части.
— Мы упали в обморок, а проснулись в своих кроватях, — продолжил наконец Скорпиус, словно придя в себя. Он вздохнул, прикрыл глаза, а потом облокотился о спинку кровати и безразлично поглядел на Лили. — Был страшный скандал, мама навсегда разругалась с Селвинами, а Мадлен больше никогда не приходила к нам. Родители боялись, что использование Темной магии может быть раскрыто… уже тогда ужесточались законы, и, если бы кто прознал, что наследники семейств, чьи потомки были Пожирателями, все еще содержат в своих домах темные книги, были бы большие проблемы. Очень большие. А потом мой отец отнес книги в подвалы, чтобы никто их не мог найти, и мы все забыли об этом. Пока в четырнадцать лет Мадлен не стала болеть — тяжело, непонятно. Никто не мог ей помочь, и тогда ее отец вновь пришел к нам и обвинил нас в проклятии Мадлен. В тот день он сказал, что я должен взять ответственность — она проклята, а значит, скоро умрет, кому будет нужна такая невеста?
На секунду выражение лица Скорпиуса стало каким-то злым, а потом тут же сменилось то ли отчаяньем, то ли раскаяньем, и он едва слышно бросил не своим голосом:
— Наверное, он думал, что она проживет хотя бы до двадцати, а если и повезет, то даже больше. А значит, можно было бы успеть родить наследника, если не сказать больше. Ведь я-то не был болен, — сказал он резко, не давая ей ни минуты на размышления, — я отделался простой участью. Ожог не смертелен, но его боли… они невыносимы, Лили.
— Но вы не обвенчались, — тихо бросила Лили, вцепившись пальцами в мягкий шелк кровати, испытывая странный, едва осязаемый озноб.
— Нет, — слегка качнув головой, проговорил он. — Но Мадлен была влюблена в меня, и я все-таки чувствовал себя виноватым, поэтому, когда она пустила слух, что мы вместе, я не сопротивлялся. Мне хотелось, чтобы те немногие годы, что у нее остались, она прожила счастливо. И так было очень долго. До шестого курса. Пока у меня вдруг не появились странные, режущие боли в руке и пока я не заметил тебя, солнечную Лили Поттер.
Не сдержавшись, он протянул к ней руку, и Лили, подсев чуть ближе, оказалась в нескольких метрах от него. Скорпиус был спокоен и безмятежен, таким же, как в Хогвартсе, и она чувствовала постепенно умиротворение. Лили приблизилась еще ближе, ощущая странное, щемящее чувство внутри, ведь ее пятый курс… это было так давно!
— Мы никогда не были с Мадлен, по-настоящему вместе, — проговорил он, нахмурившись. — И мне было плевать, что говорят о нас, да, до пятого курса, меня это совсем не волновало: только когда я влюбился, как самый последний идиот на свете, в тебя, вот тогда любая мысль о моем будущем с Мадлен стала вызывать во мне тошноту. Потому что она была моим другом. А любил я всегда тебя.
— Почему? — невольно сорвалось с губ, и лицо у Лили исказилось от тоски. Внутри нее было столько невысказанных слов и страхов, что хотелось наконец выпустить их, дать им свободу.
Скорпиус улыбнулся. Посмотрел на нее прямо, обжигая своим взглядом, вызывая целый вихрь нежности и любви. А потом пожал плечами. Совершенно беззаботно.
— Не знаю. Я просто наблюдал за тобой. Мне часто говорил о тебе Альбус… можно сказать, он невольно жаловался мне на тебя. И, право, именно на пятом курсе мы стали слишком часто сталкиваться: в хоре, в ночном Хогвартсе, хотя ты, наверное, меня даже не замечала, в библиотеке… везде я видел тебя. Твою солнечную улыбку, то обожание, которое окружало тебя, и я прекрасно понимал, что все это фальшь. Мне хотелось понять, кто же ты? И когда я увидел твое лицо, то, как холодно взираешь ты, когда никто не видит, то, как злобный оскал появляется на твоих губах в моменты торжества — я все это видел и уже не мог перестать наблюдать.
— Я совсем не замечала тебя, — пролепетала Лили, опустив взгляд на его шею и слегка расстегнутую рубашку. И вид его бледной, оголенной кожи вызывал внутри Лили изувеченное желание дотронуться до него, исследовать каждый миллиметр его кожи.
— Да, это мягко сказано. Знаешь, как я бесился? — усмехнулся Скорпиус, а потом резко потянул ее на себя, вынуждая Лили упасть прямо в его объятия. И тепло, такое яркое и отчетливое, в ту же секунду разлилось по всему ее телу. Лили прикрыла глаза, обвив ответно его шею, прижимаясь как можно ближе, чтобы почти слиться с ним. — И как я ненавидел Годрика Томаса… И Фобоса. Почему ты вечно притягиваешь к себе непонятно кого?
— Так, значит, Мариус был лишь предлогом? — лукаво протянула Лили, прикусив губу.
— Мариус нужен был Мадлен, а мне — твое внимание. Я же знал, что рано или поздно ты заметишь меня, — сжав ее сильнее, Скорпиус посмотрел прямо ей в глаза, — и уже тогда никогда не забудешь.
Не выдержав, Лили резко потянулась вперед, поцеловав его, чувствуя, как невольно начинают дрожать коленки и как сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Ей нравилось, с какой нежностью он оттягивал ее нижнюю губу, с каким нажимом и одновременно нетерпением углублял поцелуй, позволяя Лили пальчиками пробежать по его оголенной коже. Проскользнув ладонью под рубашку, Лили слегка поглаживала его плечи, грудь, а потом, резко прервав поцелуй, дыша с остервенением, она посмотрела на обугленную его руку, которой он никак не касался ее, и решительно взяла ее, сомкнув пальцы.
Скорпиус сморщился, попытался выхватить руку, и Лили могла поклясться, что в глазах его была глубокая печаль — он определенно точно стыдился своей руки.
— Не надо, — проговорил он, когда понял, что Лили не намерена размыкать пальцы.
— Если ты считаешь это уродством, Скорпиус, то ты ошибаешься. Никогда не прячь от меня свою руку, это не только твоя беда, но и моя. Я попытаюсь помочь тебе, слышишь?
Лили улыбнулась, чувствуя неловкость, потому что говорить такое ей было непривычно и приятно, что хотелось просто сбежать. Собственные чувства всегда были непонятны Лили, и сейчас, говоря о них так свободно и октрыто, она не понимала, откуда в ней такая смелость.
— У тебя нет больше сигарет, поэтому ты испытываешь приступы? — спросила Лили, стараясь оттянуть время, потому что вдруг ощутила, что быть наедине со Скорпиусом — все равно что сидеть на пороховой бочке. Любое действие, и она точно взорвется.
— Как раз сегодня мама должна была достать их контрабандой, — спокойно протянул Скорпиус, видимо, считывая все ее чувства и эмоции с лица. — Уже поздно, Лили. И сама ты не выберешься отсюда. Может… ты просто ляжешь рядом и останешься здесь до утра?
— Просто? — невольно протянула Лили, боясь отвести свои глаза. Сердце трепетало, и, на самом деле, ей так сильно хотелось большего, что странное смущение набатом огрело по голове.
— Да, — кивнул он головой, указывая на место рядом с собой. — Если ты, конечно, не против.
Лили улыбнулась. Она чувствовала себя не то самым счастливым, не то самым глупым человеком на свете, и было так плевать на это. Потому что впервые Лили понимала, какого это — любить и быть любимой в ответ. И ей определенно нравилось это ощущение.
***
Она проснулась от тихого шепота, который разносился по комнате. Лили приподняла голову и нахмурилась, а потом воспоминания налетели на нее градом, и, встрепенувшись, она резко присела на кровати, поднимая голову.
Первым, что Лили заметила, — был Скорпиус, который с кем-то полушепотом говорил. Чуть поодаль от него стояла высокая, статная женщина в элегантном темно-синем платье, с густыми каштановыми волосами, которые были аккуратно убраны. От нее так и исходила сила и строгость, что заставило Лили поежиться, а когда она поймала взгляд каре-зеленых, то Лили и вовсе растерялась, медленно осознавая, кто это была.
— Она проснулась, — прохладно протянула женщина, и Скорпиус обернулся. Лили видела, как напряженно было его лицо, как какое-то тихое негодование едва проступало в нем. — Мисс Поттер, мы спустимся вниз, надеюсь увидеть вас на первом этаже не более, чем через пятнадцать минут.
Она резко обернулась, остановившись на секунду в пороге, чтобы бросить на Скорпиуса цепкий, жесткий взгляд, а потом исчезла за деревянной дверью. Только в тот момент Лили почувствовала, насколько тяжело ей было даже просто находиться в одной комнате с этой женщиной и насколько сильное напряжение висело в воздухе.
— Это моя мама, — с легкой усмешкой протянул Скорпиус, едва сморщившись. — Астория Малфой. Полагаю, она хочет с тобой познакомиться.
— Как ты? — не выдержала Лили, встрепенувшись, посмотрев внимательно на него. Скорпиус уверенно держался на ногах, лишь одна рука была облачена в перчатку, словно он стеснялся ее, и от недавних приступов у него остались только покрасневшие глаза.
— Хорошо, сигареты, как всегда, помогли, — кривая улыбка появилась на его устах, а потом, словно опомнившись, он заторопился. — Лучше не заставлять мою маму ждать. Она довольно строгая.
С легкой улыбкой он вышел прочь, оставляя Лили наедине со своими мыслями. И она, оглядевшись кругом, перевела взгляд на зеркало. Растрепанные волосы, помятая одежда и слегка опухшие глаза — все это едва ли можно было назвать «хорошо», а при воспоминании о том, насколько опрятна и элеганта была мать Скорпиуса, ей и вовсе стало неловко.
Пара взмахов палочки слегка улучшили ситуацию, но глубоко внутри Лили понимала, что сейчас совершенно не готова была познакомиться с Асторией. И от холодного ее взгляда становилось лишь тоскливее… что, если она не понравится ей?
Лили спускалась с гулко бьющимся сердцем и не самым оптимистичным предчувствием — казалось, все складывалось как нельзя хуже. Ей совершенно не было понятным, как стоит вести себя: Лили так давно не взаимодействовала с людьми, которые так или иначе входили в ее жизнь, что теперь чувствовала собственную растерянность. Улыбаться не было сил, образ солнечной уже давно канул куда-то в прошлое, и сейчас у нее оставалась только собственная разбитость и желание хоть как-то изменить собственную жизнь.
Казалось, расстояние до дивана с каждой секундой лишь увеличивалось, и ей было страшно, право. Поэтому, когда она села на диван прямо напротив Астории, то почувствовала, как дрогнула рука, когда она предложила ей чашечку чая.
Скорпиус сидел рядом, и по его лицу едва ли можно было понять его мысли. Холодное безразличие висело на нем толстым слоем, и Лили подумалось, что за то время, что ее не было, они, видимо, успели либо поругаться, либо не очень приятно поговорить.
— Драко приедет только на следующей неделе, — меланхолично бросила Астория, расправив складки и без того идеально выглаженного платья. Астория Малфой крайне хорошо выглядела: стройная, высокая, в платье, будто только для нее и сшитом, она выглядела величественно и статно, а безмятежный взгляд каре-зеленых глаз был цепок и при этом строг. В ее лице будто была высечена тревожность — Астория то резко отворачивалась, прислушиваясь к шорохам, то передергивала плечом, словно отгоняя мысли.
Самое необычное было в том, что Скорпиус совершенно не был похож на мать внешне: ничто бы не выдало в них родственной связи, если бы не та жесткость и одновременно безмятежность взгляда, которую Лили не могла спутать ни с чем.
— Ему, конечно, будет удивительна сложившаяся ситуация, — делая акцент на «удивительна», также беспечно, но при этом прохладно проговорила Астория, а потом она резко посмотрела на своего сына, который, откинувшись на спинку дивана, поймал ее взгляд и приподнял бровь. — Скорпиус, я не понимаю, о чем ты думаешь.
— Мам, а ты сдаешь позиции, — легко улыбнувшись, протянул Скорпиус, — сыворотка правды или легилименции очень бы облегчила тебе жизнь.
— Не ерничайте, молодой человек, — строго и несколько возмущенно ответила Астория, и обе ее брови резко вскинулись, выражая крайнюю степень озабоченности. — Упаси Мерлин, кто-нибудь узнает о… об этом! — вскинув руки, она прикрыла на секунду глаза. — Черт побрал бы эту политическую карьеру, никогда не понимала прелести спорить с идиотами и общаться с толпой недальновидных. Однако же, раз ты выбрал этот путь, почему-то ты не думаешь о той опасности, которая висит над тобой? Скорпиус! — почти с отчаяньем воскликнула она, и Лили явственно вздрогнула от того, сколько много было в одной ее интонации заботы и тревоги.
В словах Астории было столько смысла, что Лили чувствовала, как тяжело становится ей дышать. Она была настолько права, что Поттер уже не могла ни о чем думать, кроме очевидного: если кто узнает, что с руками у Скорпиуса, то никто не станет разбираться в причинах этих ран. Они просто запретят ему колдовать и упрячут. Надолго, а может, и навсегда.
Лили нервно сглотнула, заметив, как поднялся с места Скорпиус, как подошел он к матери ловя ее руки, которые она все еще держала взброшенными, и, ласково сжав их, он постарался улыбнуться ей как можно более искренне. Но Лили видела, черт побери, видела, как много такого же отчаянья было в его глазах.
— Не стоит думать об этом, — как можно мягче проговорил Скорпиус, пряча все свои эмоции куда-то вглубь.
— Немыслимо, — яростным шепотом проговорила Астория, внимательно смотря в лицо сына, а потом, резко повернувшись, она в упор поглядела на Лили.
Что-то было в ее глазах подозрительного, возможно, даже надменного, и чем дольше смотрела на нее Астория, тем явственнее понимала Лили — она ей не рада. Одна эта мысль почему-то выбила воздух из легких, оставляя после себя беспомощность. Потому что где-то в глубине души, Лили понимала, почему Астория Малфой так смотрит на нее, ведь, право, кто такая Лили? Какие у нее перспективы?
Опустив глаза, Лили бессмысленно посмотрела на свои руки, поражаясь тому, как мало у нее осталось гордости и подростковой спеси. Едва ли она могла сейчас назвать себя сильной или победительницей, едва ли могла теперь глядеть на Скорпиуса, как на отпрысков проигравших. Вся ее жизнь перевернулась с ног на голову, и прошлые мысли казались такими глупыми и бессмысленными, что впору было лишь удивляться, как могла она раньше так глупо оценивать людей.
— Ваш отец в курсе, где вы? — услышала она и, резко вскинув голову, Лили отчего-то посмотрела именно на Скорпиуса, будто стараясь мысленно ему передать, как хочется ей сбежать от этого цепкого взгляда каре-зеленых глаз.
— Нет, но меня не ждут дома, — едва слышно проговорила Лили, чувствуя, как странный стыд окутывает ее сознание. Ведь она совершенно забыла о похоронах дяди Чарли!
И, видимо, лицо ее исказилось от переполнявших эмоций, из-за чего Скорпиус, повернувшись к матери на секунду, вежливо попрощался и в ту же секунду оказался перед Лили, подавая ей руки.
Они шли молча, и Лили, смотря себе под ноги, бессмысленно кривилась от внутренней судороги. Как бы она мечтала сейчас найти силы улыбнуться или вклеить маску в собственное лицо, как бы ей хотелось вновь обрести свою уверенность и спесь. И одновременно как же бессмысленно все теперь это было.
«Мир жесток, да, Лили? — со злобой подумала она, идя по наитию, не стараясь поднять головы, — а ты? Ты-то достаточно жестока?»
От одной это мысли хотелось смеяться, разрывая в клочья всю реальность и всю свою жизнь. Она прошла через столько преград, пережила столько событий, но почему же казалось, что это еще не конец? Почему Лили чувствовала, как неизбежно, по-прежнему падает вниз?
Вскинув голову, она посмотрела на Скорпиуса, чувствуя, как странные эмоции переполняют ее. Потому что Малфой нашел то, в чем нуждался и смог себя реализовать. А у Лили не получилось.
— Сейчас я должен идти на дебаты, — спокойно начал он, словно почувствовав ее пристальный взгляд. Они давно уже вышли из дома и сейчас шли вдоль раскидистого сада, который очаровывал своей красотой и одновременно простотой — подстриженные кусты, красивые, узористые лавки и небольшой фонтан, который стоял где-то поодаль, но шум воды доносился до ушей даже на таком расстоянии.
— Это опасно, — невольно сорвалось с ее губ, и Лили смутилась отчего-то. Она боялась вспомнить прошлый день, когда говорила так много искренних, рвущихся наружу слов, что сейчас чувствовала себя совершенно неловко.
— Но я не могу больше оттягивать, — уверенно проговорил он, крутанувшись, упрямо цепляясь за ее взгляд, который она невольно прятала. — У меня нет права так раскидываться собственным временем. Я себе не принадлежу, — с какой-то горькой улыбкой протянул Скорпиус, вынуждая Лили наконец посмотреть на него. И в этот момент ей показалось, что, возможно, между ними было так много общего, возможно… что наблюдая за ней в Хогвартсе, Скорпиус видел себя, не потому ли так отчаянно, с таким педантичным упорством искал их встреч?
— Что мне теперь делать с лавкой? — нерешительно протянула Лили, приблизившись к нему на шаг, мечтая все это расстояние стереть в порошок.
— Я долго думал над этим, — спокойно проговорил Скорпиус, на секунду нахмурившись. — Конечно, люди, жившие в переулке, теперь не так опасны, но это не значит, что их нельзя будет по-прежнему держать на своей стороне. Будет лучше показать, что лавка открыта благодаря нашим силам, а значит, ее нужно будет держать открытой. Разве что… вернуть обратно Берку, Фобосу Берку. Не находишь?
Кивнув головой, Лили неуверенно подошла к узорчатой калитке, скрестив руки перед собой. Было что-то неправильного в том, как именно произошло их воссоединение… да и было ли оно?
Встрепенувшись, Лили обернулась, замечая, что Скорпиус по-прежнему стоял на том же месте, не двигаясь, лишь внимательно смотря на нее. Верил ли он в то, во что хотелось верить Лили? Считал ли также? Даже все его слова, что все эти годы он любил ее, почему-то оставляли лишь горечь. Лили отчего-то совершенно не чувствовала себя ровней ему, что бы он не говорил.
— Мы теперь вместе? — неловко спросила Лили, едва касаясь пальцами до прутьев. И сердце билось так… так болезненно быстро и гулко, словно стараясь оглушить ее, приложить лицом к земле.
— Конечно, — уверенно ответил Скорпиус, на секунду улыбнувшись.
— Тогда… могу ли я пойти на твои дебаты? — совсем уж неуверенно тянула Лили, смутившись. Как много невысказанного по-прежнему было между ними… как много еще предстояло пережить?
— Раньше тебе не нужно было мое разрешение.
Подойдя, Скорпиус схватил Лили за руку, притянул ближе к себе, уносясь в вихре трансгрессии, и она, на секунду прижавшись к нему ближе, прикрыла глаза, чувствуя знакомое тепло и его аромат, от которого сердце лишь билось еще более нещадно, отчаянно, по-глупому влюбленно.
Он уверенно вошел в зал, последовал вперед, и Лили, вовремя отпустив его руку, чтобы никто не мог заметить этого, на секунду остановилась, ловя его вопросительный взгляд. А потом, усмехнувшись, Скорпиус повернулся и направился вперед, к стульям. С каждым его шагом Лили ощущала, как далеко они были во всех смыслах: как много было между ними.
— Приятно видеть новые лица, — уверенно говорил Скорпиус, не смотря открыто ни на кого. И только лишь Лили, сидевшая на втором ряду, могла почувствовать иногда его до странного глубокие, пристальные взгляды. — Наблюдая все изменения, происходящие в нашей стране, вряд ли можно остаться равнодушным. Но почему мы утверждаем, что именно за нами будущее этого мира? Потому что мы не делим людей, не смотрим на их родословную и, какое откровение, не смотрим даже на чистоту крови. Все это в прошлом.
Остановившись, он вдруг пристально посмотрел на Лили, и было в его лице странное отчаянье, которое едва ли могли ощутить окружающие, но она… она чувствовала его каждой клеточкой тела.
— Именно поэтому моя правая рука — это Фрэнк Лонгботтом, человек, которого вряд ли бы можно было заподозрить в симпатиях ко мне. Однако он верен и талантлив. И я верю, что если случится что-то со мной, он достойно понесет свои обязанности.
Люди хлопали. Зараженные каким-то энтузиазмом, они вставали с места и аплодировали. Не сдержавшись, Лили также поднялась с места, наблюдая, как подходит к Скорпиусу Фрэнк, как странное уважение отпечатывается будто во всем его лице.
Неловко хлопнув в ладоши, Лили не смотрела на Фрэнка. Она перевела свой взгляд на Скорпиуса, который стоял чуть поодаль, явно отдавая внимание Лонгботтому. Его лицо было нечитаемым, таким холодно-безразличным, что вряд ли можно было заподозрить его в каких-то душевных муках.
Но она знала, чувствовала, как тяжело ему стоять в этом центре, как тяжело держать лицо и как тяжело отыгрывать свою роль.
И когда он вновь посмотрел на нее в ответ, едва ухмыльнувшись так по-мальчишески, как тогда, в Хогвартсе, когда они были наедине, Лили подумалось… насколько же похожими были их судьбы. И насколько же одинаковая трагедия заключалась в их лицемерных жизнях, в попытках вставать с колен, держать ровно голову, ухмыляться криво, чтобы никто не заметил, как много мрака и горечи скапливается в душе, как переполняя ее, она выходит из берегов, рождая такую дикую ярость, от которой не было спасения. Одна только извечная ярость, сжигающая все мосты.
«Сила в борьбе», — вздрогнув, едва тихо прошептала Лили, сомкнув пальцы в кулак, вспоминая свои бесконечные попытки подняться, восстать, найти свое место и признание.
Июнь наступил едва заметно. Лили бы и вовсе не вспомнила о времени, если бы ей не предстояла многочисленная бумажная волокита, связанная с лавкой. Да и то, она почти не думала об этом, полностью погружаясь во что-то новое, такое незнакомое и неизведанное, что… Поттер не могла остановиться.
Они виделись со Скорпиусом почти каждый день, хотя вряд ли эти встречи составляли больше тридцати минут, но Лили так сильно лелеяла эти незначительные моменты, что странный трепет поднимался у нее в душе — Лили и сама будто расцвела. Впервые в жизни черные, тяжелые ткани не радовали ее глаза; впервые в жизни она просыпалась со странной, какой-то даже изувеченной радостью. Лили не избегала семейных завтраков, обедов, ужинов, рассеянно улыбалась и частенько оставалась с Прю на кухне, показывая ей многочисленные поваренные книги, оставшиеся от матери.
В ее жизни почти ничего не изменилось: несмотря на постепенную смену имиджа и даже некоторого поведения, Лили по-прежнему не говорила со своим отцом дольше будничных фраз, а вернувшийся из Шотландии Джеймс едва ли удостоился с ее сторон больше, чем раньше.
— Лили, — протянул Скорпиус, когда они сидели в гостиной, и она слегка улыбаясь, мимолетно смотря на него. Внутри Лили всегда поднимался странный вихрь чувств — такой яркий, что хотелось жмуриться и улыбаться, так, чтобы напрягались щеки.
В ту же секунду, преодолев расстояние между ними, он крепко схватил ее за талию и, склонившись, явно хотел поцеловать, и именно в этот момент Лили резко уперлась руками ему в грудь и, насупив брови, едва слышно прошептала:
— Почти все дома! Что, если они увидят?
— И что? — насмешливо спросил Скорпиус, но, видя ее недовольство, все же отодвинулся, оставляя спасительные сантиметры.
На самом деле, ей самой нестерпимо хотелось приластиться к нему, словно кошка, и почувствовать тепло, исходившее от его тела, но каждый раз, стоило ей только начать мечтать об этом, как страх липкими пальцами пронизывал тело: она боялась, что именно в этот момент кто-нибудь из домашних увидит их, и у них не останется ни единого сомнения по поводу того… что они были вместе?
— Как что? — удивленно и немного возмущенно протянула Лили, слегка повернувшись, чтобы увидеть, если кто-то спустится.
Она и сама не понимала причину своих страхов. Наверное, ей просто хотелось спрятать свое счастье от всего мира, чтобы никто не мог осознать, насколько это счастье хрупко и как же дорого оно ей. Терзаемая сомнениями, Лили до сих потаенно думала, что кто-нибудь точно захочет ее уничтожить, отыграться, воспользовавшись чувствами, которые по-прежнему воспринимались Лили роскошью, непозволительной сладостью.
Наверное, поэтому она никогда не могла расслабиться рядом со Скорпиусом, не могла показать всю нежность, которую теплилась внутри нее. Даже просто притронуться к нему, вдохнуть его аромат было так сложно, что очень часто инициатором любой близости выступал Скорпиус и почти никогда — она.
— Лили, — повторил он вновь, вынуждая ее обернуться и посмотреть на него уже в упор. Малфой выглядел, как всегда, безразличным, и только в глазах его она могла увидеть странную, но такую привычную тень. — Почему ты хочешь держать наши отношения в тайне? Какой в этом смысл?
В этом не было смысла, Лили знала, но также она понимала одну вещь: где-то глубоко внутри она прятала очевидную, столь правильную мысль, которая душила ее, — никакая она ему не пара. Будучи прагматиком, Лили понимала это слишком отчетливо — она ничего не могла предложить Скорпиусу, имевшему в свои еще, по сути, малые годы, видную политику и будущее. Лили — чернокнижница, столько раз преступавшая закон, что можно сбиться со счета; столько раз появлявшаяся на первых полосах газет из-за своих порою поспешных, неуместных действий, что…
Тяжело вздохнув, Лили поджала губы, смотря на него решительно, совершенно не имея аргументов, чтобы вступить с ним в спор.
— Я все рассказал твоей отцу, — вдруг резко проговорил Скорпиус, и словами своими он выбил у нее невольных вздох. Лили замерла. И какой-то едва ощутимый холодок прошелся по спине. — Он знает, что мы вместе.
— Какого черта?! — почти что яростно воскликнула Лили, вскочив с дивана. Негодование ее было столь велико, что непременно хотелось им поделиться, и, вздыхая тяжело, она неотрывно смотрела в лицо Скорпиус, который, казалось, лишь сильнее помрачнел. — Ты не имел права делать этого без моего согласия!
— А ты бы согласилась? — насмешливо спросил он, спокойно встав с места, и от ленивого безразличия, которое было вылито в его лице, хотелось лишь раскричаться сильнее.
— Конечно, нет! — яростно прошептала Лили, уперев руки в бока. — И именно поэтому ты не должен был делать этого… как ты мог? А как же я? Как же мое мнение?
— Знаешь, что думаю я? — деланно спокойно спустя минутную паузу наконец ответил Скорпиус, и взгляд его отчего-то совсем не нравился Лили, он вызывал лишь странную горечь. — Что, будь твоя воля, ты бы никогда и никому не рассказала о нас. И меня это бесит. Почему мы должны скрываться? Что такого противоестественного в том, что мы вместе? — подойдя ближе к ней, он нагнулся, так, чтобы никто, кроме нее не мог расслышать его слов, наполненный тихой яростью. — Такое ощущение, что ты либо стесняешься меня, либо вбила в свою голову абсолютно глупые мысли. Но я не мог поступить иначе: встречаться с тобой без ведома твоего отца означало бы проявить к нему неуважение. А я так не могу. И, зная, что ты бы никогда не согласилась, я поступил так, как считал нужным. Сожалею ли я? — он усмехнулся. — Нисколько. Потому что в том, что я сделал, нет и не будет ничего плохого, в то время как ты, похоже, сомневаешься в факте наших отношений и словно и ждешь, когда я с коварной улыбкой скажу тебе, что, на самом деле, ничего и нет и что я тебя просто водил за нос. Не так ли, Лили Поттер?
Лили была так зла, что, вскинув голову, она с нескрываемой яростью процедила, чеканя гласные:
— А что, не так? Какой резон тебе быть вместе со мной?
На последних словах голос ее дрогнул, а мрачная усмешка Скорпиуса отчего-то вызвала лишь новый приступ отчаянного сожаления. Она знала, что делает ему больно, но не могла остановиться. И, когда Малфой развернулся и быстрым шагом пошел прочь, она даже не постаралась остановить его.
Весь день Лили просидела как на иголках и, будучи злой на весь мир, она заперлась в комнате, с ненавистью смотря в календарный листок. Июнь… светлый, такой праздничный июнь вызывал в ней желание расхохотаться гомерическим хохотом и, откинувшись на кровати, заснуть так глубоко, чтобы проснуться как-нибудь в октябре.
«Что такого в том, что отец все знает? — невольно думала она уже на следующий день. — Разве он был бы против?».
Лили знала, что нет, ведь Скорпиус пользовался если не симпатией, то уважением Гарри Поттера, однако, вглядываясь в отца пристальнее, она то и дело старалась уличить его в каких-нибудь косых взглядов в ее сторону или не свойственных ему жестах, мимике.
Джеймс смеялся как-то уж слишком натужно, рассказывая про Шотландию, и отец с лукавым любопытством слушал его, то и дело рассеянно поправляя очки. И Лили, наблюдавшая за ним украдкой, в какой-то момент поймала себя на мысли, что ей бы хотелось выслушать мнение Гарри, увидеть его реакцию.
— Ты никогда не узнаешь, что он чувствует на самом деле, пока не спросишь об этом, — сказал ей однажды Скорпиус, когда они, сидя в ее комнате рассматривали книги. Тогда Лили, заразившись отчаянной мыслью найти средство, чтобы хотя бы замаскировать проклятие Скорпиуса, старательно искала ответ в книгах, незаметно для себя как-то обмолвившись об отце.
И… Лили понимала, как прав был Скорпиус, оттого, разозлившись на себя от одной только мысли о нем, она резко встала из-за стола, и несмотря ни на кого поднялась к себе в комнату.
В комнате на столе стопкой лежали книги, которые еще неделю назад Лили с упорством вычитывала, чтобы хоть как-то помочь Скорпиусу. Даже зная, что этот ожог был не столь опасен и не нес за собой уж слишком сильных последствий, она мечтала вылечить его руку, которую он по-прежнему прятал от нее.
Так глупо, что теперь в этом даже не было смысла.
После их встречи прошло три дня, и Лили уже окончательно остывшая с замиравшим сердцем ждала того момента, когда он придет к ней. Но он все не приходил, и странная тоска накатила на Лили — она слышала, как отец говорил Альбусу, что сейчас у Скорпиуса и у Фрэнка важные встречи с инвесторами и что у него катастрофически мало времени, но и это не могло ее утешить. Ведь Лили знала, что он не приходил в их дом из-за нее.
Когда от мыслей совсем не оставалось спокойствия, а отчаянное желание найти его как-то уж слишком давило, она поднималась к себе на чердак, на лабораторию и смотрела в полуоткрытое окно, больше не куря. Она бросила сигареты почти сразу, потому что никогда не нуждалась в них, а недовольный взгляд Скорпиуса, который он бросал на любые завалявшиеся в ее комнате папироски, почему-то вызывали трепет и желание избавиться от них всех.
Они были вместе так мало… всего лишь какие-то две недели, но Лили казалось, что за эти четырнадцать дней она так сильно изменилась, как никогда. И было так больно понимать, что они разругались из-за такой глупости, что, стиснув себя в объятиях, Лили лишь упорнее всматривалась в улицу, все ожидая, что вот, из-за поворота появится Скорпиус. Который придет к ней.
— Тьфу, ну и пылище, — Лили вздрогнула обернувшись, заметив Джеймса. После его возвращения из Шотландии они ни разу не побыли наедине, и сейчас, всматриваясь в его слегка сутулую спину, она невольно подумала, что почти скучала.
— Лицо попроще, сестренка, — с усмешкой сказал он, отодвинув какую-то коробку. В ней лежали квиддичные перчатки и наколенники, те самые, которые подарил Джеймсу отец в первый год его дебюта. — А то такое ощущение, что ты сейчас прыгнешь вниз.
Джеймс с тоской посмотрел внутрь коробки и замер, словно ноги его приросли к земле. Он весь состоял из сгустка отчаянья и глупого желания доказать, что сможет перебороть эту систему. И было в этом что-то так похожее на нее, что вызывало у Лили лишь горькую улыбку.
— В Шотландии ничего не вышло? — просто спросила Лили. Все это время Джеймс с упоением говорил о природе, архитектуре и людях, но ни слова о цели своего визита. И такая натужная улыбка была ему так ни к лицу.
— Я идиот, Лили, — ответил он, и, качнув рукой, резко поднялся, схватил за коробку, а потом, поймав ее взгляд, неловко кивнул, — на мусорку хочу отнести.
— Джеймс, — немного удивленно протянула Лили, оторопело поглядев в его спокойное, можно сказать, безмятежное лицо.
Но он ничего не ответил и спокойно вышел из комнаты. Только Лили знала, что в этом спокойствии не было ни черта искреннего, и, не выдержав, она пошла следом. Он действительно вытащил коробку на улицу, поставил ее возле маггловского бака, а потом, стряхнув с рук невидимую пыль, резко развернулся и вернулся обратно в дом, где у крыльца стояла Лили, невольно взирающая на него.
— Ты пожалеешь об этом, — с некоторым отчаяньем протянула она, ни на шаг не отставая от Джеймса, который, словно не замечая ее, пошел вперед, на кухню.
Он подошел к чайнику, налил себе в кружку кипяток, а потом в развалинку сел на стул, слегка взмахнув палочкой, чтобы вода постепенно превратилась в крепкий-крепкий чай.
— Ты общаешься с Элеонорой? — спросил он тогда, когда у нее не было даже надежды на то, что Джеймс обратит свое внимание на сестру. Только вот суть вопроса была такой странной, что Лили лишь нахмурилась.
— Нет, — протянула она, качнув головой, а потом странная мысль осенила ее, и Поттер неловок протянула: — Между вами что-то произошло… в Шотландии?
Джеймс молчал. И в этом молчании было столько всего, что, когда через секунду он выпалил на одном дыхании, Лили едва ли удивилась:
— Ну… мы переспали, и, собственно, я вообще без понятия, что теперь делать, понимаешь?
— Мерлин, ты бы мог оставить подробности своей личной жизни при себе, — отчего-то смутившись, проговорила Лили, аккуратно проведя ладонью по лбу. Странное чувство досады вдруг кольнуло ее в сердце, ведь… как сильно Лили мечтала об этом со Скорпиусом, какое трепетное желание охватывало все ее нутро от одного лишь его прикосновения.
— Почему в жизни все так странно получается? — по-философски важно спросила он, не обращаясь толком ни к кому, печально уставившись в пространство. — Я хотела вначале просто позвать ее в кино, а уже потом… ну, потом в общем. Однако вышло лишь так, что я даже ничего не сказал ей в тот день, и, кажется, она теперь точно не захочет меня видеть. Может, это такая поттерская черта? Делать все через задницу.
Понурив голову, Лили проследила за тем, чтобы Джеймс допил чай, а затем неловко поднявшись, пошел к себе в комнату. И, когда она осталась наедине сама с собой, Поттер не сдержалась, запустила руки в волосы, почувствовав эмоциональный коллапс. Ей хотелось плакать, но повода не было; хотелось найти Скорпиуса, но при этом она была так на него зла, что даже не пыталась. Лили хотелось перестать скрывать всю ту тонну эмоций внутри себя, хотелось поделиться ими с окружающими, но все, что делала она, это переживала их внутри себя.
И, вспоминая слова Скорпиуса, Лили почувствовала лишь горечь. Потому что по-прежнему не доверяла никому, потому что по-прежнему боялась предательства и ничего не могла с собой поделать. Ведь некогда сильная Лили Поттер начинала стесняться себя — своей жизни, репутации, даже характера.
Дверь щелкнула, и Лили, подумав опять о Малфое, с надеждой посмотрела на порог. Но нет. Это был отец, который, что-то говоря себе под нос, рассеянно зашел в гостиную, похлопывая себя по карманам мантии. А потом, почувствовав ее пристальный взгляд, он невольно поднял голову и, наверное, вид у Лили был какой-то необычный, потому что вместо привычных приветствий, он спросил, приподняв брови:
— Что-то случилось, Лили?
Она качнула отрицательно головой, а потом, встав с места, подошла к лестнице. И именно в этот момент что-то надорвалось в ней, и она почувствовала, что в глазах у Лили стоят слезы. На первых двух ступеньках почти семь лет назад лежала, истекая кровью, Джиневра Поттер, и это воспоминания были столь ярким, что, не сдержавшись, Лили всхлипнула, а потом, обернувшись, посмотрела на отца, который слишком пристально наблюдал за ней:
— Почему ты не спас ее?
Она выпалила это быстрым, сбивчивым голосом, и глаза ее, отчаянно заморгали, не давая слезам окончательно вырваться наружу. Лили говорила без ненависти, без упрека, но с такой тоской, что он, приоткрыв рот, явно хотел что-то сказать. Но у него не нашлось слов.
Вопрос повис в воздухе. И, наверное, лучше было бы ей просто взять и сбежать. Но Лили не могла. Она больше не могла молчать.
— Почему ты никогда не говорил с нами… со мной об этом? — продолжала она, чувствуя, что вот-вот точно захлебнется в слезах, потому что сейчас Лили опять чувствовала себя глупым подростком, который, столкнувшись с болью, не смог найти ей выход.
Она словно вновь переживала тот день, и чувство обиды, непонимания, неприятия навалились на нее тяжелым грузом. Как сложно его было нести все эти годы, как трудно было заставлять себя игнорировать этот день и поведение отца! Вылитая маска «солнечной», постоянные попытки подменить себя, скрыть от общества свои истинные пристрастия… даже ее презрительное поначалу отношение к Скорпиусу — ведь все это стало следствием того, что она по-настоящему боялась быть собой. Боялась испытывать боль, которая жила внутри и которой она и не думала давать выход.
Эту боль Лили пронесла в своем сердце столько лет, что сейчас от нее осталась лишь нечеловеческая тоска, и ей так надоел этот груз, что нестерпимо хотелось его перекинуть на кого-то другого. Разделить его с кем-то.
— Я так нуждалась в те в то время, но тебя не было! — воскликнула Лили, слегка крутанув головой, из-за чего волосы больно хлестнули ее по лицу. — Ты замкнулся, пропал на работе, а потом поскорее решил отправить нас в Хогвартс. Почему ты не говорил со мной?! — голос ее почти сорвался, и она отчаянно боялась посмотреть на своего отца, чтобы не увидеть там опять безразличие. — Неужели я не была нужна тебе настолько, чтобы ты даже не попытался переступить через те тысячи бессмысленных писем и просто взять и поговорить со мной?
Чувствуя, как болит от слез глаза и как сорвалось ее дыхание, Лили резко крутанулась, мечтая сбежать, но в этот момент она почувствовала крепкую руку на своем локте, которая заставила ее остановиться. И, не сдержавшись, Лили бросила на отца отчаянный, какой-то даже затравленный взгляд, видя, как много беспокойства в таком родном лице.
— В моей жизни нет и не было ничего ценнее вас, — быстро проговорил Гарри, поравнявшись с ней, — я думал… думал, что вы не хотите со мной разговаривать, поэтому никогда и не поднимал эту тему. Но как ты могла думать, что ты не нужна мне, Лили! Ведь я так люблю тебя, — Лили всхлипнула, неволько приблизившись к нему на шаг, озираясь, словно напуганный зверек. И, улыбнувшись, он аккуратно погладил ее по голове, полностью разрушая прическу, вызывая у Лили то ли фырканье, то ли самый настоящий всхлип.
— Ты всегда искал во мне черты матери, — резко выпалила она, нахмурившись, скривившись словно от горечи, — я знаю… я видела это!
— Нет, — помотав головой, уверенно произнес он. — Что это еще за глупость? Я всегда наблюдал за тобой, потому что пытался понять. Мы же никогда толком и не говорили.
Истерика, поднимавшаяся в груди, медленно утихала, и, когда они сидели уже в гостиной, и Лили, неловко посматривая на отца через плечо, кусала от волнения губу, она чувствовала странный стыд. Ей было так горько думать о том, сколько проблем и сколько страданий она причиняла своим поведением ему, что непременно хотелось извиниться или поделиться этим с отцом. Но, слушая граммофон, который напевал незатейливую джазовую мелодию, Лили не решалась нарушить эту уютную, такую семейную тишину.
— Знаешь, почему я решил помогать Скорпиусу? — в какой-то момент проговорил он, и Лили, вздрогнув, с некоторой тоской посмотрела на него в ответ. — Джинни, маму… — он запнулся, склонившись над коленями. — В ее смерти все не так просто, понимаешь?
С затаенным дыханием, Лили внимательно посмотрела на отца, чувствуя, как легкие будто тяжелеют, придавливая ее к земле. Никогда еще, совершенно никогда они не говорили о смерти матери, и было в этом что-то сакральное, личное.
— В тот год Содружество, будучи еще не правящей партией, проталкивало закон об освобождении Азкабана от защиты дементоров. Конечно, уже до этого к их услугам прибегали лишь в особых случаях, и бывшие Пожирателями как раз и были эти особым случаем… они долго мусолили этот закон, прибегая к манипуляциям общественности… такой шум подняли, — скривившись, Гарри устало потер глаза, приподняв очки, а потом как-то бессмысленно проговорил: — В итоге они провели его. Азкабан стали охранять лица, по иронии связанные с одним из членов Содружества, у которого была собственная охранная организация. Удивительно ли, что Шафик сбежал? Нисколько. Удивительно то, что они скрыли это даже от меня, главы авроров, а когда я узнал об этом, было уже поздно. Джинни умерла, а он перерезал себе горло в канаве.
На секунду прикрыв глаза, Лили еле-еле вздохнула, прикусив губу, ощутив прилив знакомой ненависти. Почему же, почему было так тошно? Откуда эта тоска?
— Тогда я стал пересматривать свои взгляды на мир. Конечно, понимание, сочувствие, стремление к освобождению и упразднению жестоких норм прошлого — это хорошо и красиво звучит, — горькая улыбка тронула его губы, а потом словно застыла. — Но в реальности все куда сложнее. Есть вещи, которые хоть и жестоки и кажутся варварскими, но без них никуда. Гермиона этого не понимает. Она движима благими помыслами: ей просто хочется освободить всех от угнетения, которое, порою, выдумано ею же. Но это глупо. Абсолютно, совершенно глупо. И доказал мне это Скорпиус, мальчишка ведь, но сколько в нем толка. Я бы не простил себе, если бы такой потенциал в итоге пропал.
Приподняв голову, Гарри внимательно поглядел на Лили, слегка сощурившись.
— Иногда я вижу в нем что-то опасное. Я знаю, о чем думают многие его соратники и знаю также, что если бы он не был влюблен в тебя, а потому не стал бы искать со мной встреч, он бы давно мог свернуть не туда. Скорпиусу нужен балласт, который должен удерживать его. И я так рад, что для него — это ты, человек, который невольно делает его лучше, чем, возможно, он и есть.
Всматриваясь в глаза отца, Лили не могла проронить ни слова. Задумавшись, она лежала ночью в своей кровати, поглядывая будто сквозь темноту. Она едва ли могла оформить мысли в голове, и не было даже радости от того, что она наконец поговорила с отцом. Какое-то гнетущее чувство душило ее, переламывало кости, заставляя захлебываться странным предчувствием.
День умер. И наступивший после него едва ли отличался от предыдущего. Лили ждала, сама не зная чего, и, частично принимая участия в семейной суматохе, все же старалась улыбаться, невольно подбадривая отца, который после произошедшего явно чувствовал себя неловко. Но глубоко внутри Лили мечтала сбежать. От мыслей, от предчувствий, от своей жизни. И, когда ближе к вечеру, она неслышно вышла из дома, то невольно свернула во внутренний дворик, где присев на качели, Лили бессмысленно посмотрела в небо.
Она долго так бессмысленно сидела, вскинув голову, или ей только так казалось. Время словно перестало существовать, и впервые она ни о чем не думала и ничего не чувствовала — лишь наслаждалась тем, как сумерки постепенно вступали во владения, призывая мир ко сну.
Ей чудилось, что кто-то стоит позади, и, когда ощущение это стало слишком осязаемым, она круто повернулась, увидев Скорпиуса. Он стоял в пару шагах, нерешительно, словно не зная, как к ней подступиться.
Она так соскучилась по нему за каких-то четыре дня, что, поднявшись, она также нерешительно подошла к нему навстречу, а потом, не сдержавшись, обняла, едва вдыхая аромат его парфюма.
— Прости меня, — проговорил он, прижимая ее ближе к себе, и Лили могал почувствовать гулкое биение его сердца. — Я был не до конца прав.
— Ну конечно, мистер Малфой и полное признание своих ошибок — это моветон, — лукаво протянула Лили, нежась от собственных чувств. — Я тоже была неправа, Скорпиус. И… я так скучала!
Сидя на качелях, едва раскачиваясь, Лили ласково смотрела в его лицо, едва касаясь пальцами до скул, мечтая всю нежность передать одним только взглядом.
Скорпиус молчал. И, казалось, что мыслями он был где-то вдалеке, и мысли его были тяжелыми.
— Знаешь, — наконец сказал он, вынуждая Лили слегка склонить голову, чтобы лучше разглядеть направление его взгляда. — Иногда мне кажется, что политика совсем не мое.
И глаза его были наполнены такой странной печалью, что ни возразить, ни согласиться сил не было.
Внутри опять, так по-знакомому появлялась душевная мука, и Лили боялась. Боялась того, что все иллюзорно. А потому, наверное, обняв его, Лили едва перевела дыхания, чувствуя, как разбит он и как сильно сломана она.
Так можно ли было сделать из них что-то путное?
***
Солнце заливало пространством светом, и Лили, читая, то и дело отрываясь от строк, чтобы посмотреть рассеянно перед собой, а потом также рассеянно углубиться в чтение. Что-то не давало ей покоя. Какое-то странное ощущение жило и развивалось в ее груди, и будто только и ждало малейшего случая, дабы вырваться наружу, обнажая странную, тихую не то ярость, не то боль.
Без зазрения совести Лили могла бы сказать, что ее жизнь круто изменилась — больше не было неловких семейных вечеров, когда она, пряча все свои чувства и эмоции, старательно игнорировала свою семью. Нет, казалось, что именно сейчас они стали олицетворением той самой картины, которую много лет назад рисовал Ежедневный Пророк.
Не было ни препираний с Альбусом, не тихой агрессии к Прю, ни презрения к своему отцу. Но Лили и не могла сказать, что между ними было доверие или взаимное желание поделиться собственными проблемы. Они выросли такими. И чем больше думала об этом Лили, тем сильнее она понимала, что как бы не сближались они, между ними всегда будет стоять что-то невидимое, такое, что не дает сблизиться окончательно.
Дело ли было в Лили или в окружающих… едва ли она могла сказать. Но порой она ловила себя на мысли, что ни была до конца честной даже со Скорпиусом. Ей так много всего хотелось ему сказать, столько нежности погибало внутри нее, но она никогда не показывала этого, не давала понять, насколько сильно ее тревожило его состояние.
Она постоянно спрашивала его о руке, по-прежнему размышляя, как можно было бы свести черноту. И с каждым разом, натыкаясь на понимание, что это невозможно с учетом той политики, которая главенствовала в магическом мире, Лили задыхалась. Медленно, но слишком отчаянно.
Задумавшись, Лили не сразу почувствовала чье-то присутствие в лавке. И лишь когда она ощутила знакомый аромат, Лили подняла голову и увидела Скорпиуса, который, улыбаясь, стоял рядом с ней почти вплотную.
— Как собрание? — неловко спросила Лили, отложив книгу в сторону, испытывая трепет где-то внутри. Он был так близко, что непременно хотелось коснуться его лица, но Лили не делала этого, опасаясь чего-то.
Усмехнувшись, Скорпиус резко схватил ее за талию и усадил прямо на стол, чтобы она была на одном уровне рядом с ним, и быстро проговорил:
— Можно хотя бы с тобой мне перестать думать об этом?
Он целовал ее с нескрываемой нежностью, так чувственно, что Лили еле сдерживала стоны, рвущиеся наружу. И только сознание, воспаленное тревожностью и дурным предчувствием, говорило ей обо одном: Скорпиус не договаривает. Он будто никогда не был до конца серьезен с ней, никогда не делился своими переживаниями или проблемами.
— Завтра будет важный вечер, — разорвав поцелуй, спокойно проговорил Скорпиус, но дыхание его было порывистым и тяжелым. — Что думаешь о том, чтобы стать моей спутницей?
Лили задохнулась от той волны странной радости и удивления, которая захлестнула ее. Это было таким заманчивым, что, облизнув нижнюю губу, она улыбнулась едва заметно, притягивая его к себе ближе, прошептал прямо в губы:
— Конечно.
Внутренне Лили изнемогала от желания, когда его губы находили чувственные точки на шее, а рука, все еще облаченная в перчатку, едва поглаживала колено. И, притянув его ближе, зарывшись руками в волосы, она прикрывала глаза от того наслаждения, которым было пронизано каждая клеточка ее тела. Отчего ей было совсем невмоготу рассказать о своих желаниях самому Скорпиусу и, гонимая собственными сомнениями и страхами, она радовалась любой его инициативе, думая о том, что все у них как-то странно и неправильно.
Они были вместе, а между тем каждый молчал о том, что ему было важно. Они виделись почти каждый день, по большей степени молча рядом друг с другом и лишь изредка Скорпиус мог рассеянно начать рассказывать интересные, глупые истории из своего детства. В этом молчании не было неловкости. Только вот Лили хотелось говорить и говорить, что совершенно не получалось.
Застонав, Лили прижала его голову еще ближе к себе и, открыв на секунду глаза, она вздрогнула, заметив у порога слегка ошарашенного, явно только вошедшего Фобоса Берка, которого она сама же и позвала ради документа о передачи лавки ему в собственность.
— Фобос! — почти воскликнула Лили, резко отодвинувшись от Скорпиуса, который, нахмурившись, проследил за взглядом Лили и теперь мрачно взирал на непрошенного гостя.
— Что ж, видимо, я помешал, — безразлично протянул Фобос, собираясь уходить, и Лили, спрыгнув со стола, оправила юбку, чувствуя, как от неловкости покрывается едва заметными пятнами.
— Нет! Скорпиус, ты уже собирался уходить, не так ли? — почти что взмолившись, спросила она, внимательно смотря в серые глаза. Он был недоволен, но, видимо, понимая, что в его компании диалог точно не завяжется, лишь мрачно сузил глаза.
— Да, — наконец проговорил Скорпиус, и, отступив от нее, он холодно взглянул на Берка, который явно сам мечатл поскорее отделаться от Лили и уйти. — Что ж, я зайду за тобой завтра в семь, — не оборачиваясь, бросил он. — Надеюсь, мистер Берк, теперь вы вполне удовлетворены?
— Вполне, — почти процедил он, под конец усмехнувшись иронично.
Скорпиус вышел неспешно и напоследок оглянулся, посмотрев на Лили, из-за чего она, едва приподняв уголки губ, слегка кивнула головой, как бы говоря, что все с ней будет в порядке. И едва Малфой скрылся, как Лили, боясь отчего-то посмотреть Берку в глаза, спешно открыла верхний ящик стола, чтобы найти проклятую бумажонку.
— Ты вступишь в право владения только через неделю, — буднично проговорила Лили, съедаемая собственными терзаниями. Ей хотелось сказать ему совершенно другое, но чувствуя, что некоторое подобие дружбы между ними давно испарилось, она не хотела делать первый шаг. — Раньше никак не получится, Фобос.
Время оттягивать больше не было смысла, и Лили, подойдя ближе к Берку, протянула пергамент. И, Мерлин, до чего же ей хотелось разразиться гомерическим хохотом, вспомнив, как лелеяла она заполучить эту лавку и как легко теперь отказывалась от нее. Что бы сказал Асторат? Был бы он доволен ею?
Фобос усмехнулся, не сводя с нее безразличного взгляда, и в нем едва заметно плескался интерес. В этой лавке они впервые встретились. Можно ли было сказать, что здесь происходит и их последняя встреча?
— Спасибо, — наконец проговорила Лили, не опуская глаз, не склоняя голову, чувствуя откуда-то появившуюся внутреннюю силу. Она и забыла, насколько сильна в ней была гордость и насколько унизительно было бы показать, насколько тяжело ей жить человеку, который частично был причастен к ее падению. — За то, что рассказал тогда обо всем Малфою.
— Не думаешь ли, что я делал это ради тебя? — приподняв бровь, с едкой насмешкой протянул Фобос, вальяжно забрал из ее рук пергамент, безразлично быстро пройдясь по нему взгляду, чтобы потом вновь посмотреть на нее в упор. — Мне нужна была лавка. И Малфой мне ее пообещал… он хорош, — улыбка его стала шире, веселее, — всегда держит свое слово. Настоящий Темный лорд.
Что-то кольнуло. И Лили, вздохнув еле слышно, почувствовала, как страх охватил ее душу. Ей не нравились эти речи, не нравилось, как многого ждали от Скорпиуса. Одна мысль о том, что все видели в нем порождение зла, бесчеловечия, вызывала приступ тошноты — потому что Лили знала, с этого пути не возвращаются. Такие прозвища были опасны.
Вспоминая наполненные глубокой печалью глаза Скорпиуса, она думала лишь о том, как сильно ей бы хотелось уберечь его от этого пути, при этом осознавая, что совершенно не может ничего сделать. У Лили — ничего. Ни признания, ни репутация, ни места в общество. Навеки изгнанная, маргинальная Лили Поттер. «Не к этому ли ты шла все хогвартские годы?»
— Дом Астората я собираюсь снести, поэтому в течение нежели, если захочешь, можешь вынести оттуда, что хочешь, — как ни в чем ни бывало продолжил Берк, аккуратно спрятав пергамент. Но, поймав ее вопросительный взгляд, поспел добавить: — Дом старый и ветхий… к тому же, недавно умер мой отец и теперь имение официально принадлежит мне. Придется как-нибудь уживаться в нем вместе с моей сестренкой.
Ироничная улыбка появилась на его губах, и Лили, смотревшая на него внимательно, знавшая все его мысли и мировоззрение, вдруг усмехнулась, так по-старому злобно и с презрением.
— Ты же продашь ее, — проговорила она, усмехаясь сильнее, и от улыбки этой Фобос замер, приподняв бровь. — Не в притон, конечно, а какому-нибудь старому богачу, причем, невзирая даже на его статус крови.
— А что, по-твоему, умеет еще делать Бэкки, кроме как раздвигать ноги? — с некоторой злобой ответил Фобос, ощетинившись. — Она глупа и зависима… ей нужен кто-то, кто бы имел над ней власть, посему это очень даже удачное завершение ее беспечной жизни.
— Лицемер, — скрестив руки на груди, испытывая странные, ностальгические чувства.
Годы в Германии, мелькая перед глазами, виделись Лили такой глупостью. Вместе того, чтобы задуматься о своем будущем и кем станет она в итоге, Лили предпочла медленно падать вниз, и падение это было опекаемо тонкой, едва заметной заботой Фобоса. Между ними была лишь одна разница: он был взрослым и знал, куда и зачем идет; у него было подспорье в виде семейного бизнеса и он никогда не знал другой жизни. А у Лили тогда было только разбитое сердце и надтреснутая жизнь.
— Ну так что, вы теперь вместе? — с насмешкой протянул Фобос, заснув руки в карманы. — Забавно-забавно… даже интересно, как коротки будут ваши отношения.
Улыбка его заставила Лили невольно напрячься и с прищуренным взглядом посмотреть внимательно на Фобоса. Она знала, зачем он это говорит, но ничего не могла поделать — потаенная неуверенность в себе нахлынула на нее, заставляя самолично задаваться подобным вопросом.
— Ты даже представить не можешь, какими женщинами окружен Малфой и насколько опасно это общество… оно раздавит тебя, Лили Поттер.
— После всего, что я пережила? — со злобной насмешкой тихо проговорила Лили, и глаза ее сверкнули знакомым, забытым блеском. — После всего, что я вынесла? О, нет, Берк. Если и есть на свете правда, так она заключается лишь в одном: нет той силы, которая меня уничтожит. Я всегда буду подниматься с колен, что бы со мной ни происходило.
Кивнув головой, Фобос лишь усмехнулся, а потом, развернувшись, спокойно ушел прочь, оставляя Лили наедине со своими мыслями и страхами. В голове ее творился настоящий хаос: потому что Лили знала, черт побери, что прямо сейчас сломана настолько, что едва ли сможет находиться рядом со Скорпиусом на публике. Он — в центре внимания, а значит, рано или поздно там же окажется и она.
«И о чем я только думала, соглашаясь пойти с ним?», — нервничала Лили весь день, даже не заметив, как стремительно пролетело время и до назначенной Скорпиусом встречи оставались считанные часы. Она роптала на себя, пытаясь отыскать нужное платье к вечеру, а когда почувствовала некоторую усталость, то, прикрыв дверцы шкафа, прислонилась к нему, прикрыв глаза.
Ей хотелось отвлечься от тяжелых дум, потому, наверное, спустившись вниз, Лили бессмысленно вышла на улицу, бродя сквозь бесконечные завитки улиц, смотря в никуда. И когда, подняв голову, она заметила конторку, в которой работала Элен, Лили остановилась.
Отчего-то Лили очень хотелось с ней поговорить, в особенности — натолкнуть ее на откровенный разговор и выпытать, что на самом деле думалось ей о ситуации с Джемсом. Почему-то Поттер думалось, что непонимание, возникшее между ними, могло разрешиться с помощью ее участия, и от этой мысли, которая теплилась в сознании у нее с того самого времени, когда она выслушала Джеймса. А потому, не думая ни о чем, она уверенно зашла внутрь.
Заурядная работа писаря так не сочеталась с рассеянной Элен, что, ожидая ее в комнате приема, Лили лишь усмехалась презрительно, поглядывая на занятых девушек, заполнявших бланки. Было очевидно, что сюда она пришла не по собственному желанию, а, вероятнее всего, по наставлению семьи, и можно было лишь догадываться, о чем на самом деле мечтала Элеонора Спинетт.
«О доме и куче орущих детишек», — безразлично подумала Лили, склонив голову, подперев подбородок. И какой-то странный трепет появился в ее груди буквально на секунду, чтобы потом, испугавшись, она тотчас спрятала его куда-то на задворки сознания.
Элен шла медленно, озираясь по сторонам, словно сомневаясь в достоверности информации, но когда большие ее ореховые глаза наткнулись на Лили, лицо ее исказилось в светлой меланхолии. Такой знакомой и почти не изменившейся.
— Мерлин, Лили! — протянула она шепотом, ведя ее к себе в кабинет, чтобы потом, плотно закрыв дверь, с особым вниманием посмотреть внимательно, прямо в душу. — Я чуть с ума не сошла, когда услышала обо всем.
— И что ты думаешь? — почему-то дрогнувшим голосом спросила Лили, от нервов проведя рукой по лакированной поверхности стола. В голове как некстати появился Годрик, искаженный яростью, несчастный Годрик, и сердце у Лили заныло, затрепетало так больно, что захотелось непременно вскричать.
— А как можно смотреть на это? Ты защищалась, — так спокойно проговорила Элен, что, не выдержав, Лили внимательно посмотрела на нее. Удивительное понимание было в ее глазах, такое тихое, такое печальное… смотря на нее, Лили мысленно переносилась в Хогвартс, представляла знакомые оживленные коридоры, а потом, обрывая собственные воспоминания, она чувствовала горечь и едкую тоску.
Видимо, заметив, как помрачнела Лили, Элен быстро села за стол, начав болтать о чем-то, но Поттер даже не старалась вникнуть в разговор. Ей казалось, нет, правда, на секунду Лили подумалось, что смерть Мэри немного обрадовала Элен, словно та нашла в этом событии собственное отмщение. И чем больше Лили всматривалась в ее бледное лицо, тем сильнее ей хотелось спросить, что же было после того, как ее выгнали из школы. Что именно успела натерпеться Элен.
Но вместо это, оборвав ее расторопную речь, Лили уверенно проговорила, стиснув в руках палочку:
— Джеймс очень переживает. Он спрашивал меня о тебе.
Спинетт замерла, опустив голову, и Лили отчетливо заметила, как покраснели ее бледные щеки.
— Он хочет с тобой поговорить, но боится. Как думаешь… есть ли в тебе достаточно храбрости, чтобы начать разговор? — приподняв бровь, уверенно проговорила Лили, внимательно наблюдая Спинетт. Она, как всегда, была полностью в ее власти: инфантильная, жалостливая Элен… а ведь она была умнее многих и намного, намного счастливее той Лили, которая так презирала ее.
Приподняв голову, она внимательно посмотрела на Лили, и, видимо, непоколебимый вид ее вселял уверенность. Улыбнувшись едва заметно, Спинетт уже хотела было что-то сказать, но в этот момент дверь резко открылась, и, обернувшись, Лили увидела… Розу. Кузину Розу.
Та, видимо, также не ожидала увидеть Лили, и, слегка нахмурившись, неуверенно кивнула головой.
— Извини, — быстро проговорила Уизли, и на лице ее малоэмоциональном можно было заметить беспокойство. — Мой директор в срочном порядке просит распечатку… помнишь, годовой план?
У Розы было уставшее лицо и немного забитый взгляд, и, зная ее начальника, Лили понимала причину. Запальная Роза, спорившая с Малфоем в кружке, пропала, оставив после серое существование, страх упасть в глаза своей семьи. И было в этом столько ироничного, глупого, что, не сдержавшись, Лили усмехнулась.
— Как твои дела, Лили? — проговорила кузина, поймав ее взгляд. Ей было неловко, это можно было понять по бегающим глазам и поджатым губам.
И отчего-то, смеха ради, Поттер безразлично, даже как-то лениво бросила:
— Да нормально. Вот… сегодня иду вместе со Скорпиусом на какой-то важный вечер.
Удивление, отразившееся на лице Розы, было настолько неподдельным и уморительным, что Лили опять усмехнулась. Даже Элен и та замерла, подняв голову, уставившись на Поттер с изумлением. И она не знала, зачем вообще ляпнула это: просто какое-то иронично отчаянное настроение нахлынуло на Лили, развязав язык.
— Скорпиусом? — протянула Роза, нахмурившись. — Малфоем?! — почти что воскликнула она, что было почти удивительно, до того ее кузина редко показывала бурные эмоции. — На вечер Конгломерата? С тобой?
— Рози, я знаю, что ты меня очень любишь, но не настолько же, — почти обиженно протянула Лили, посмотрев на Элен, словно ища в ней поддержку. Но та, отчего-то, была очень печальной и смотрела на Лили с толикой жалости, что лишь вызвало у Поттер некоторую злость.
— Это один из самых крупных вечеров, — неуверенно протянула Элен. — Там… собираются сливки общества… понимаешь?
— Сливки общества! — вторила Роза, махнув рукой. — Там собирается вся элита магического мира! Еще неделю, как минимум, все газеты будут писать об этом событии. А уж какое внимание уделяют всегда Малфою. Представляю, что будет, когда он приведет тебя с собой! Чернокнижница, недоучившаяся в Хогвартсе, впутанная в многочисленные скандалы с прямым оппонентом Малфоя…
Резко ударив каблуков об пол, чтобы прекратить поток слов Розы, Лили живо поднялась с места. И хоть знала она, что кузина говорила все без издевки, но не могла ничего с собой поделать — какая-то странная злость накрыла Лили.
Не говоря ни слова, сопровождаемая несколько озадаченным взглядом Розы, Лили стремглав вышла из кабинета, а потом почти что выбежала на улицу. Все ее страхи, вся неуверенность вновь предстали перед Лили, окуная ее в бездну отчаянья.
Она знала. Понимала все это и ничего не могла с собой поделать — ей хотелось быть с Малфоем, хотелось разделять его время, вертеться в его кругах. Но при этом Лили прекрасно осознавала, что не ровня. Она не ровня Скорпиусу Малфою.
Завернув в Лютый переулок, Лили посмотрела на лавку, а потом, не раздумывая, зашла в нее, заперла дверь и, прижавшись спиной к стене, тяжело задышала. Милая. Правильная. Лили Поттер. С такой-то можно было появиться в этом лживом, безжалостном обществе… но можно было появляться с такой Лили? Со сломанной и жалкой, упавшей и мечтавшей всплыть?
Заламывая пальцы, она ходила взад-вперед по залу, думая. Если бы было у нее хоть одна возможность вновь вернуться к тому существованию, что вела раньше Лили, она бы не согласилась. Ни единая минута ее прошлой жизни не была и на половину такой наполненной, как сейчас, когда Лили проводила время с Малфоем. И между тем… было что-то в их отношениях неправильного. Того, что не могла простить себе Лили.
Часы с громким воем отбили шесть часов, и она, замерев, подошла к многочисленным склянкам и, нервничая, стала их передвигать. Она не пойдет со Скорпиусом. Не станет его позорить и не потеряет остатки собственной гордости. Больше всего ей была невыносима мысль, насколько невыгоден Малфою его союз с ней, насколько падшей и маргинальной стала сама Поттер. Мерлин! Ведь еще три года назад как презирала Лили таких людей! С каким высокомерием наблюдала она за жалкими потугами возвыситься тех, кто ползал на самом дне.
«И вот теперь ты такая же. Никчемная, жалкая Лили Поттер».
Схватив склянку, Лили сжала ее с силой, чувствуя, как трещит она под давлением пальцев, а потом, кинув осколки на стол, Поттер прикрыла глаза, едва сглотнув. Время шло неумолимо. И как же, как же сказать Скорпиусу, что она не готова предстать вместе с ним перед людьми?
Задумавшись, она не услышала, как скрипнула дверь, и только лишь почувствовав знакомый взгляд, Лили резко повернула голову, не отрывая рук своих от стола, ощущая в нем свою единственную поддержку.
— Я ждал тебя дома, — серьезно проговорил он, осмотрев Лили, которая стояла в небрежном, уличном платье. Нахмурившись, Скорпиус внимательно посмотрел ей в глаза, даже не стараясь подойти ближе, и это отчего-то укололо Лили. — Мы почти опаздываем, Лили.
— Я не смогу пойти с тобой, — выпалили она и удивилась тому, насколько ровным и твердым был ее голос. — Понимаешь… я забыла… я обещала отцу, мы же помирились, помнишь?.. мы хотели вместе пойти к маме… на могилу.
Сбившись, Лили еле выговорила последние слова, прикусила губу, наблюдая, как мрачнее и мрачнее с каждой секундой становился Скорпиус и как знакомый вопрос будто бы отпечатывался во всем его лице. Качнув головой, он запустил руки в карманы, а потом ровным шагом вышел из лавки, тихо прикрыв за собой дверь.
И когда она поняла, что осталась совсем одна, Лили медленно сползла, присела на корточки, уткнувшись головой в руки. Слезы странного бессилия душили ее, заставляя окунаться в самую настоящую пучину отчаянья, и спасения не было. Лили просто невозможно было всплыть.
Взревев, она поднялась на секунду, чтобы подойти к ступенькам, присесть на них и, хватая ртом воздух, бессмысленно посмотреть в пространство. На этом вечере, наверное, Скорпиус будет окружен лучшими женщинами Англии; он, непременно, обязан будет с кем-нибудь из них потанцевать. И от мысли, что она сама толкает его в объятия других, становилось лишь горестнее. Потому что ни быть с ним, ни отпустить Лили не могла. И она совершенно не понимала этому причину.
Время тикало. Она видела, как стрелка часов медленно сползала к полседьмому, как за окном становилось темнее и как улицы постепенно пустели. Ей нравилась тишина, звенящая в комнате; ей нравилось просто сидеть и чувствовать, как болят глаза и как еще медленно сползают по щекам одинокие слезинки.
И при этом она не могла вновь начать себе врать и говорить, что у нее есть хотя бы один-единственный шанс вновь воскреснуть, стать той самой Лили, которую ни смогло уничтожить ничто: ни смерть матери, ни недопонимания со семьей, ни потеря репутации.
— Я так и знал, что ты солгала мне, — услышала она его голос, и, вздрогнув, подняла голову, всматриваясь в темную фигуру. Это с трудом удавалось, потому что перед глазами по-прежнему стояли слезы. — Как же ты дурочка, — с непередаваемой нежностью проговорил Скорпиус, подойдя к ней, присев на колени рядом. И на лице у него была такая улыбка, что, не сдержавшись, в каком-то отчаянном порыве Лили преодолела расстояние между ними и, обвив шаю руками, поцеловала, вкладывая в поцелуй нетерпение и настойчивость.
За какую-то долю секунду Лили стало до ужаса жарко, и, поймав его руку, она уверенно положила ее себе на колено, придвинувшись еще ближе, чтобы почувствовать весь спектр этих ярких, едва описуемых чувств.
— Постой, — проговорил Скорпиус, а потом, надев на руку кольцо, он перенес ее к себе в комнату, и, не медля, вновь подошел к ней, уверенно углубляя поцелуй, позволяя Лили плавиться от тех ощущений, которые нахлынули на нее, стоило только Малфою повалить ее на кровать и оказаться сверху.
Расторопно вынимая пуговицы из петель, Лили едва сдерживала стоны, когда губы его спустились ниже, выцеловывая дорожку от шеи к груди. В какой-то момент поняв, что руки его по-прежнему в перчатках, она в полубреду потянула к ним и, не медля, сорвала то одну, то другую, вынуждая Скорпиус остановиться, приподняться и внимательно посмотреть на нее потемневшими глазами.
В этих глазах можно было заметить едва проглядывавшую неуверенность, и, улыбнувшись, она опять поцеловала его, специально сцепляя свои пальцы с его, ощущая едва шершавую, грубую кожу.
Потому что хотя бы в эту ночь ей хотелось, чтобы между ними ничего ни стояло: ни общественного мнения, ни карьеры, ни даже этих глупых, таких ненужных перчаток.
Потому что ей нестерпимо хотелось быть ближе именно к нему, не взирая на собственные страхи.
И, поверив на секунду, что это возможно, Лили неминуемо падал в собственную ловушку, которую смастерила для уже очень давно, тогда, когда впервые захотела подчинить Скорпиуса. А не уничтожить его.
Июньское солнце, яркое и ослепительное, мешало спать, и, не выдержав, Лили открыла глаза, улыбнувшись. Скорпиус лежал совсем рядом и что-то внимательно изучал в листке пергамента, который держал перед собой. Его лицо было серьезным и сосредоточенным, и мыслями он точно был где-то далеко, поэтому, когда Лили коснулась его руки, Малфой не сразу отреагировал.
— Доброе утро, — проговорил он, когда, вздрогнув, заметил ее. Листок был сразу отложен, и уже через секунду Лили, приподнявшись, обвила его шею руками, поцеловав, нежась от приятных ощущений.
Было в этом что-то странное: чувство счастья, переполняя, заставляло Лили улыбаться, так искренне и почти беззаботно, что едва ли можно догадать о том, насколько еще вчера были тяжелы ее мысли. Все как будто исчезло, растворилось, оставляя после себя долгожданную свободу. Можно ли было представить, что когда-нибудь она будет чувствовать себя настолько счастливой, настолько нужной, и сердце ее, бешено отбивая ритм, будет переполнено таким трепетом?
Больше всего хотелось рассказать всем о своей любви. Признаться каждому, как сильно она счастлива, как легко, оказывается, признаваться себе в собственных чувствах и жить. Не существовать, не надевать маску, не прятать эмоции, а именно жить так, как хочется, и не страшиться совсем ничего.
Углубив поцелуй, Скорпиус уложил Лили на кровать, нависнув сверху, и она, поддаваясь на все его ласки, не замечала ничего: ни яркого, ослепительного солнца, ни времени, которое текло, исчезая сквозь пальцы. Было так легко, так хорошо, что Лили не сразу смогла различить сквозь гулкое биение своего сердца, как хлопнула где-то на первом этаже дверь. Встрепенувшись, она резко разорвала поцелуй, слегка повернув голову в сторону двери, напрягшись ни на шутку. А потом, медленно посмотрев на Скорпиуса, почти с ужасом проговорила:
— Где твои родители?
— Вчера тебя это не волновало, — с насмешкой проговорил Скорпиус, поцеловав тыльную сторону ладони, которую она выбросила верх, чтобы слегка отстранить его от себя.
— Я серьезно, — почти с обидой проговорила Лили, резко выпрямившись, вынуждая его слезть с себя и передвинуться на другую сторону кровати.
Какой-то страх обуял Лили, и все мысли разом пролетели в голове. Ведь вчера… Малфой должен был быть на важном вечере, а значит! «Мерлин, и что только подумает его мать?» — с некоторым ужасом вопрошала про себя Лили, вспомнив, как холодно смотрела на нее Астория, как надменно она говорила с ней. Она точно чувствовала, что не нравится ей, и от одной мысли, насколько зла, вероятно, будет миссис Малфой на своего сына за столь необдуманное поведение, Лили оробела.
— Что с тобой? Чего ты так испугалась? — все еще ухмыляясь, протянул Скорпиус, дотронувшись до ее плеча, вынуждая вздрогнуть и перевести уже взгляд на него.
— Ты пропустил вчера очень важную встречу, — шепотом ответила Лили, и брови ее насупились, — из-за меня.
Он молчал, и лицо его, дотоле выражавшую радость и некоторое счастье, сделалось за секунду непроницаемо безразличным. Прищурив глаза, Скорпиус смотрел на нее внимательно, слегка склонив голову, и она будто бы, как какая-то тяжелая мысль промелькнула у него в голове, бросая тень на все лицо.
— Что ж, — наконец медленно протянул он, словно смакуя каждое слово, — такое мое поведение лишь добавит мне шарма, не находишь? К тому же сомневаюсь, что мне были бы там по-особенному рады. Можно сказать, ты спасла их от моей компании.
Попытавшись посмеяться в конце, Скорпиус невольно прикрыл глаза, выдавая одним этим жестом всю свою усталость, и Лили, прищурив глаза, приблизилась к нему, откинув мешающуюся прядь, проведя нежной рукой по лицу, и, склонившись, тихо спросила:
— Почему ты хочешь оставить политику?
Она видела это желание в его молчаливом взгляде, в те минуты, когда, забывшись, Скорпиус словно о чем-то начинал вопрошать себя. В такие моменты весь он напоминал огромную свирепую лаву, злую и безотрадную, такую, которая умертвляет после себя все. Лили помнила тот вечер на качелях, когда он, словно боясь признаться себе, сказал ей: «Может, политика совсем не мое?» — и то, как было произнесено это, с каким будто бы душевным надрывом и терзанием, было для нее слишком весомым. Таким, что невозможно проигнорировать.
— Но я не хочу, — уверенно проговорил он, и, может быть, не зная его, Лили бы точно поверила. Но сейчас, смотря в его серые глаза, она начинала видеть то, чего не замечала раньше — ярость. Такую же, какая терзала ее все хогвартские годы.
Лили помрачнела. И, когда снизу опять раздался странный звук, она резко отодвинулась от Скорпиуса, а потом, спустившись с кровати, быстрым движением подняла свое платье и, не оборачиваясь, накинула его на себя, словно на автомате повторяя заученные движения.
Как бы ни были они счастливы, что-то словно стояло между ними. И как можно было это назвать? Что именно это было? Подойдя к зеркалу, Лили бессмысленно стала заправлять свои волосы, хмурясь, думая о чем-то, но у нее никак не получалось ухватиться за собственную же мысль. Тяжелое, отягощающее душу предчувствие будто бы захватило ее в какие-то силки. Лили боялась, что это чувство может полностью ее поглотить, разъев окончательно.
— Ты всегда хорошо выглядишь, Лили, незачем так стараться, — проговорил Скорпиус, облокотившись о стену возле зеркала, внимательно глядя на нее.
Лили замерла. А потом, бессмысленно посмотрев на него, почувствовала, как будто в какой-то печали исказилось ее лицо. Почему она так старательно приводила себя в порядок? Зачем вообще накладывала косметические чары? Не потому ли, что боялась спуститься вниз, наткнувшись на Асторию?
— Можешь… можешь провести меня? — проговорила быстро Лили, подойдя к нему.
— А ты думала, я просто отпущу тебя? — улыбнувшись, проговорил Скорпиус, и в его глазах на секунду промелькнуло столько нежности, что ей стало плохо. Не было никаких сил смотреть на это, хотя и ее сердце переполнялось такой странной, мучительной любовью.
Они спокойно спускались с лестницы, хотя Лили могла поклясться, что с каждым шагом сердце ее билось до отчаянного больнее, так нестерпимо, что хотелось остановиться и просто вздохнуть. Скорпиус шел слегка впереди, и Лили, наблюдавшая за ним со спины, вновь с ужасом подумала о том, что встреча с его матерью неизбежна. И что в ней, право, не будет ничего приятного.
Завернув в комнату, Лили оробела окончательно, когда заметила не только Асторию Малфой, но и ее мужа, Драко, который без тени улыбки о чем-то полушепотом спорил с женой, и она, сверкая глазами, лишь приподнимала бровь, выражая всем своим видом бесконечное несогласие.
Несмотря на то, что отец Скорпиуса был ровесником ее отца, он выглядел как будто моложе: светлые волосы, нетронутые сединой, были аккуратно подстрижены, а бледное, почти мраморное лицо было до того идеально отточенным, что оставалась лишь удивляться, почему годы не оставили на нем следов. Лишь какая-то усталость или меланхолия, так несвойственная Скорпиусу, плескалась в его голубых, таких ясных и чистых глазах, что Лили не уверено встала за спиной Скорпиуса, поймав его насмешливый взгляд.
Могла ли она дать себе отчет в том, что так сильно пугало ее? Нет. Но, смотря на его родителей, явно споривших о чем-то, ей почему-то казалось, что виновной всему была она… и ее отношения с их сыном.
Словно в подтверждение их слов, Астория резко повернула голову и, наткнувшись на прямой взгляд Лили, лишь нахмурилась, а потом, развернувшись, ушла куда-то в сторону, даже не дослушав мужа. Тяжелый вздох сорвался с губ Драко, и потом, обернувшись, он спокойно кивнул головой сыну, лишь мимолетно посмотрев на саму Лили. По его беспристрастному и слегка даже рассеянному лицу едва ли можно было сказать, о чем он думает, и, имея возможность хорошенько разглядеть его сейчас, Лили пришла к выводу, что и на отца своего Скорпиус тоже был совершенно не похож.
— Ненадолго, Скорпиус, — холодно проговорил Драко Малфой, когда они подошли к двери и собирались выйти. — К тебе есть разговор.
Неопределенно передернув плечом, Скорпиус открыл дверь, пропуская вперед Лили, а затем, прикрыв ее, хмыкнул едва слышно, посмотрев себе под ноги.
— У тебя плохие отношения с родителями? — как-то тоскливо спросила Лили, чувствуя, как сердце бьется быстро-быстро, все никак не успокаиваясь. И до чего же тяжело было стоять прмяо сейчас напротив него и чувствовать странную, тягучую неуверенность во всем.
Июль из светлого месяца с яркими красками медленно превращался в серое, дождливое нечто, такое унылое, что странная апатия передавалась каждому, кто ощущал эту серость.
— Нет, все прекрасно, — спокойно проговорил Скорпиус, словно отмерев, но Лили почему-то не хотелось верить ему. Она так и хотела уличить его в лжи или в недоверии к себе, что, лишь нахмурившись, самостоятельно подошла к калитки, посмотрела на Скорпиуса из-за плеча и быстро проговорила:
— Я не нравлюсь твоей матери. Зря ты остался со мной вчера… абсолютно зря.
Скорпиус хотел что-то сказать, но ей не хотелось слушать. Лишь развернувшись, она наконец покинула магический круг и быстро трансгрессировала, оказавшись в знакомом Лютом переулке. Что привело ее теперь сюда? Зачем она пришла? Лили абсолютно не понимала. Лишь прошла мимо лавки, посмотрела в зашторенные, слегка грязные окна и прошла мимо, гонимая тяжестью собственных мыслей.
Лили чувствовала себя так странно: ведь, право, именно сейчас, как никогда, она осознавала свои чувства и ясно видела — Лили любит Скорпиуса так, что готова ради него на многое, готова зайти так далеко, что впору погибнуть. И знала она также, что Скорпиус любил ее не меньше, этим чувством был пропитан каждый его взгляд, каждое его слово, прикосновение. Но при всем при этом оба они были несчастны. И каждый молчал о своем несчастье, словно чего-то боясь.
Думая, Лили вышла на Косую аллею. Безразлично посмотрев на пестрые одежды волшебников, она опять, как три года назад, почувствовала пропасть. Это было странное чувство: Лили чувствовала свои силы, знала о своих талантах, но находясь в обществе, ощущала что между ним и ею навеки пролегла странная черта, которую нельзя перейти. Лили была отрезана от всего этого мира. Дело ли было в том, что Темная магия все еще была под запретом, а до сентябрьских выборов было еще так далеко, или… на самом деле все заключалось именно в ней одной?
«Скорпиус тоже темный маг, — шептала Лили про себя, озираясь по сторонам, видя перед собой бессмысленные лица идущих, — они все думают, что он будущий Темный лорд, но тем не менее он вхож в общество. Он! Малфой! Сын Пожирателя, слизеринец, явный противник нового мира! Возможно ли, что я просто давно свернула не туда и так и не смогла вернуться? Возможно ли, что я все еще блуждаю? А если и да, то могу я тогда быть с ним? Могу ли я тянуть его на дно, незримо… неизбежно?»
Страх обуял каждую клеточку ее тела, и вместе с ним в душе ее поднимался гнев. Такая острая, хроническая ярость, от которой, она думала, уже избавилась, запорошила легкие, заволокла разум. Когда получилось так, что солнечная Лили Поттер, одна из самых популярных гриффиндорок, с которой мечтал познакомиться каждый, стала никем? Когда она пала настолько низко, что перестала хоть как-то пробиваться в обществе? Где же все ее амбиции?
Не видя ничего перед собой, она быстро добралась до дома, резко открыла дверь и, оказавшись в коридоре, бессмысленно посмотрела в зеркало. Лицо ее, как и в хогвартские годы, было искажено яростью — вздернулся носик, поднялись брови, сжались плотно-плотно губы. Это и было ее лицо: обозленное и ненавистное, завидующее всем, ведь у них, у этих всех, было что-то… они не были так несчастливы, как она.
«Не были ли?» — безмолвно спросила Лили, едва склонив голову набок. Внутри счастья больше не было. Были лишь тяжелые мысли и сложные чувства, в которых она совершенно не разбиралась. Бессмысленно облокотившись о стену, Лили вдруг почувствовала прилив сил и, войдя в гостиную, сразу наткнулась на Альбуса, который, возмущаясь, что-то высказывал Прю и отцу, однако, заметив ее замолк, и с прищуренным взором накинулся на нее.
— Почему в этом доме все последним узнаю я?! Почему ты не говорила, что теперь вместе с Малфоем… ведь вместе же… вместе?
Лили думала совершенно о другом, смотря в его потемневшие от эмоций глаза. И она не знала, как ему ответить, потому что странное ощущение, будто вся ее жизнь прямо сейчас обрывается вниз, терзало ее душу, отставляя раны.
Встрепенувшись, испугавшись этого осознания, Лили вскинула голову, словно боясь упреков и насмешек, и уверенно проговорила, держа лицо:
— Да.
Право. Какое дело, что она совершенно в это не верила?
***
Она не понимала, почему и когда так быстро проскользнуло время. Июль, умирая, оставлял после себя голый труп в виде увидавших цветов и медленным, едва еще заметным сокращением дня. Но Лили как будто не видела этого. Вся она впала в такое странное, апатичное состояние, что едва могла различать между собой дни, едва могла осознано сказать себе, что именно же произошло.
Вначале Скорпиус приходил почти каждый день, с некоторой тревогой смотря на ее наигранное веселье, которым она прикрывалась и которое так ей не шло, что едва ли хоть один человек поверил ей. Малфой смотрел вдумчиво и однажды, когда они молчаливо провожали закат, сидя в пустой, абсолютно безлюдной аллее, спросил, едва придавая голосу краски:
— Что же тревожит тебя?
Она повернулась и посмотрела него так же долго и вдумчиво, видя, зная, что он думает о том же, что и она: все получалось совершенно не так, как должно было быть. Они не счастливы вместе, несмотря на всю ту любовь, что можно было увидеть невооруженным взглядом, от которой Лили плавилась, мечтая всю ее показать ему, но не смея. Боясь чего-то неосознанно.
И вот, когда июнь сменился июлем, Лили вдргу обнаружила, что они не виделись почти пять дней. Она была так потеряна в собственных чувствах, что не могла понять, что же так ее терзает: тоска по нему, неизгладимый рок или ожидание конца. Что именно это было?
Дверь скрипнула, и Лили с гулко бившимся сердцем обернулась, ожидая увидеть Скорпиуса. Все ее существо трепетало только при одной мысли, что на пороге будет стоять он, но нет. Напротив нее, робко оглядываясь, стояла Элеонора, и взгляд ее меланхоличных глаз нарочно не задерживался на ее лице.
Спинетт стала частым гостем в их доме: Лили не знала, когда именно она успела помириться с Джеймсом, но вот уже вторую неделю Поттер являлась свидетельницей глупой улыбки своего брата и частых визитов бывшей одноклассницы. Как-то однажды к ней даже подошел Джеймс и, сияя, словно начищенный галон, проговорил ей «спасибо». Только Лили едва ли обратила на него внимание, не испытывая ни радости за собственное деяние, ни восторга от того, что, кажется, она медленно наладила отношения со своей семьей. Благодаря Скорпиусу.
Лицо ее искривилось, и Лили, отвернувшись от Элен к окну, печально посмотрела на внутренний дворик. Иногда ей казалось, что она стоит возле него лишь в надежде увидеть идущего к ней Скорпиуса… а иногда она даже забывала, что вообще кого-то ищет глазами, ждет отчаянно, и лишь сердце гулким биением наводило ее на эту мысль.
— Помнишь, в тот день, когда тебя выгнали из Хогвартса, ты сказала мне, что я ничтожество? — спокойным, тихим голосом спросила Элен, и Лили, вздрогнув, опять обернулась, напряженным взглядом всматриваясь в ее тонкую фигурку. Сколько же печального было в ее лице, но печаль эта была такой светлой и яркой, что лишь приковывала взгляд. Когда-то Лили думала, что быть такой отрытой глупо, что Элен Спинетт — чертова идиотка.
И что же, в итоге она была счастлива, когда как Лили при всем ее уме была погружена в такую ненависть и боль, что хотелось уже наконец вздернуться.
— И ты была права, — с грустной улыбкой проговорила она, а потом, оглянувшись по сторонам, робко, едва ли смело подошла к Лили и тоже выглянула на внутренний двор.
Почувствовав странный укол совести, Лили слегка поморщилась, а потом, взмахнув волосами, сверкнув глазами, как прежде, с вызовом уставилась на нее.
— Если ты думаешь, что я сожалею по поводу своих слов, то ты ошибаешься. Ничто из того, что я сказала тебе тогда, не было ложью. Ты слаба, Элен. Но, — ироничная улыбка появилась на губах Лили, и, не сдержавшись, она оскалилась, — возможно, в этом и есть твоя самая большая сила. Ведь в этом и есть одна из главных причин, почему ты так понравилась Джеймсу: он, знаешь ли, всегда был падок до особ, которые нуждаются в защите.
И Элен опять улыбнулась ей тихой, печальной улыбкой, склонила голову набок, взирая этой беспощадной ореховой бездной. Ее словно не обижал ни грубый тон, ни раздражительность Поттер, и она всегда была такой: жалостливой, инфантильной, глупой Элен Спинетт. И как же мечтала Лили стать ею. Как же ей хотелось хотя бы на секунду проникнуться любовью к людям, отыскать в себе эту жалость.
Она опять помрачнела, вспомнив вдруг все. От одних только воспоминаний хотелось взвыть в голос, но Лили держалась, стиснув руками подоконник, понимая, что не может позволить себе показать свои эмоции. Нет. Ими воспользуются и вывернут…
«Нет! — тут же решительно подумала Лили, стиснув зубы. — Ими не пользуются. Просто ты слишком горда, так, Лили Поттер? Сколько бы тебя это ни убивало, ты все равно будешь продолжать истязать себя, мучить».
И в голову ее ударила странная, такая знакомая, но опасная мысль, которую она несла с собой столько лет, что уже и забыла, когда впервые подумала об этом: «Тебе никогда не быть счастливой, солнечная Лили Поттер».
— Джеймс говорит, что ты уже с неделю ходишь в мрачном настроении, — робко заметила Элен, и Лили, вздрогнув явственно, с некоторой злобой посмотрела на нее. — Сложно же тебе с Малфоем…
— О чем это ты? — холодно, чеканя каждое слово, протянула Лили, приподняв одну бровь, но, видел Мерлин, внутри нее что-то запорошилось в припадке страха. Как будто разом все силы покинули ее тело.
— Скорпиус Малфой слишком яркая персона, — не стушевавшись, ответила Элен, но в конце осеклась, заметив, как помрачнела Поттер, — понятное дело, что о нем столько ерунды пишут…
— Где пишут? — жестко процедила Лили, чувствуя странный прилив злобы, которым она мечтала замаскировать свой страх.
— Как же? Ты разве не поэтому такая сумрачная… Джеймс… все они думали, что поэтому…
Но Лили больше не слушала лепетания Элен. Крутанувшись, она стремительно сошла вниз по ступенькам, не смотря по сторонам, из-за чего наткнувшись на Джеймса, лишь с затаенной горечью поглядела на него, вынуждая себя замереть. Ее всю трясло, словно в лихорадке, когда, подойдя к столу в гостиной, на которой всегда кучей валялись выпуски газет, она стала рыскать по нему, перебирать журналы. Но ничего не было, и, злобно сверкнув глазами, она аккуратно обвела взглядом комнату, чувствуя странную дрожь.
— Этого выпуска там нет, — услышала она уверенный голос Прю позади себя, и, встрепенувшись, Лили резко поднялась на ноги, поглядев на нее пристально. — Я думала, Скорпиус тебе объяснил причину своего отсутствия.
— Что? — тупо переспросила Лили, приблизившись к ней, вынуждая Пруденс выпрямиться, собраться и без тени страха поглядеть на нее.
— Он разбирался с издательством. Ходил даже к Томасу. И вот только сейчас смог добиться, чтобы тираж прикрыли. Глупая статейка, — протянула она под конец, а потом, вздохнув, Прю подошла к камину, возле которого лежала стопка бумаги и выудила из-под самого низа помятый газетный листок. На первой полосе даже издалека Лили видела себя. Улыбающуюся Скорпиусу Малфою.
Руки ее дрожали, когда Лили нервным движением выхватила листок газеты и с каким-то ужасом поглядела на Прю. И странное дело, в ее лице не было ни насмешки, ни жалости, только лишь бесконечное, такое мерзкое понимание.
Ей не хотелось читать под этим цепким взглядом, потому, развернувшись, Лили быстрым шагом вышла из дома и, не останавливаясь, шла бессмысленно, по наитию. И лишь пройдя два квартала, она резко завернула в проход между домами и, оперевшись спиной о стенку, развернула наконец лист, сразу зацепившись взглядом за свою фамилию.
»… Лили Поттер — личность не менее известная, чем сам мистер Малфой. Скандальная чернокнижница, которая так и не смогла закончить Хогвартс, является также нарушителем спокойствия подчейнейшего семейства Томасов. В апреле этого года она сорвала помолвку мистера Годрика Томаса, а в мае послужила причиной смерти Мэри Томас. Более того, мисс Поттер является причиной, по которой Лютый переулок, поистине маргинальный и ужасающий кусок Англии, вновь стал доступен к посещению.
Говоря объективно, едва ли понятно, почему и зачем мистер Малфой связался со столь незначительной и даже вредоносной фигурой. Лили Поттер, будучи дочерью некогда почтеннейшего Гарри Поттера, не представляет из себя ничего достойного — одни лишь скандалы и смерти. Насколько ли прагматичен этот союз? И что же на самом деле их связывает: возможно ли, что чернокнижница просто приворожила его?..»
В какой-то момент, не стерпев, Лили резко оторвалась от чтения и с исказившимся от злобы лица впилась глазами в колдографию. Она стояла, улыбаясь, обвив руку Скорпиуса, и что-то рассказывала ему. Эта фотография явно была сделана недавно: Лили помнила это свидание, в тот день ей решительно хотелось выкинуть мысли из своей и головы, и она согласилась последовать за ним в Косую аллею, предварительно замаскировавшись, однако Лили не учла, что колдоаппарат с легкостью развевает любые чары на снимках.
Ее обуяла ярость, такая, что скомкав газетный выпуск, она бросила на его землю, втаптывая в грязь, стараясь выразить всю свою злобу. Общество смеялось над ними: для всех них маргинальная Лили Поттер никогда и рядом не стояла с Малфоем, и сколько бы Скорпиус ни пытался доказать обратное, оно было право. От мыслей этой сердце лишь заныло тоскливее и Лили, вздохнув, уперевшись взглядом в коридор, бессмысленно прикрыла глаза, стараясь найти в себе силы.
Теперь ей отчетливо виделось собственное будущее: Скорпиус не остановится, наоборот, лишь с каким-то отчаяньем постарается доказать всем, что Лили не просто его достойна, она обязана быть вместе с ним. Он лишь закапает себя, Скорпиус падет, и виною этому станет она, Лили Поттер. Может ли она позволить себе стать причиной его конца? Может ли лишить его будущего, карьеры, политики?
Было так больно, что, не стерпев, она бессмысленно пошла дальше, не оборачиваясь, не останавливаясь. И пока шла Лили, она чувствовала взгляды, мерзкие, липкие, такие давящие, что хотелось просто упасть. Только вот остатки гордости, которые она пронесла с собой со времен Хогвартса, не позволили ей, и, вскинув резко голову, Лили холодно посмотрела на них всех, слегка усмехнувшись.
Ее ничто не отличало от них, кроме одного: будучи столько времени на вершине, Лили смогла возвыситься над ними и получить в ответ зависть. Именно поэтому они так отчаянно желали ее падения, именно поэтому так заглядывали в лицо, словно вопрошая: «ну, не сломалась еще?»
И если Скорпиус будет с ней, его ждет та же участь.
Рванный вздох сорвался с губ, а веки резко отяжелели. Было так больно лишь думать об этом, что становилось, право, страшно: она никак не могла решиться. И, когда навстречу ей вдруг повернула Астория Малфой, которую она бы точно узнала из всех, едва ли Лили удивилась. Она все как будто знала наперед: знала, что никогда ей не быть счастливой.
— Лили, — вежливо кинув ей головой, проговорила степенно Астория. Она была высокой женщиной, и лицо ее, такое усталое, все еще сверкало какой-то внутренней красотой. Миссис Малфой выглядела так, словно прошла через ад, и, выжив, теперь не удивлялась ничему, напротив, только и прося страданий, дабы вновь показать всю свою силу. — Я как раз направлялась к вам. Не хотите выпить со мной чашечку чая?
Не найдя в себе сил ответить, Лили лишь кивнула, безмолвно следуя за ней. Удивительное дело, но сейчас она не ощущала исходившее от Астории неприятие, только лишь некоторую надменность, которая, скорее всего, являлась следствием ее происхождения и соответствующего воспитания. И, когда они сидели друг напротив друга, так и не притронувшись к чашкам, Лили думала лишь о том, насколько подавленной чувствует она себя рядом с матерью Скорпиуса.
— К сожалению, Скорпиус совершенно меня не слушает, — вдруг резко проговорила Астория, слегка приподняв бровь. Безразлично посмотрев на остывающий чай, она лишь презрительно поджала губы, явно не собираясь даже дотрагиваться до чашки. — Я никогда не вмешивалась в его дела, за исключением лишь одного пункта — его спутницы жизни…
— Вы просили Скорпиуса расстаться со мной? — безразлично спросила Лили, слегка усмехнувшись. И в усмешке в этой, наверное, было столько боли, что Астория на секунду прикрыла глаза, нервным движением обвив тонким пальцем аккуратную и изящную ручку чашки.
— Нам было очень тяжело после войны. Я нашла Драко совершенно убитым, если бы не его отец, вряд ли бы Малфои вновь вернули хотя бы малую долю своей выдержки, — меланхолично начала она, избегая взгляда Лили, словно боясь видеть все эмоции, переполнявшие ее душу.
— Я была, по сути, продана Малфоям. Моя семья не участвовала в войне, только отец был ужасным игроком, и, умерев, он оставил большие долги и судебные тяжбы. Дафна была горда, — со злобной усмешкой протянула Астория, тихо рассмеявшись, и лицо ее исказилось всего на минуту в знакомой злобе, — она не хотела, чтобы ее покупали, ей было плевать и на несчастную матушку, которая уже давно тронулась рассудком, и на свою младшую сестру, которая едва закончила Хогвартс. Ей было на все плевать. А вот мне нет.
Резко посмотрев на Лили, Астория мрачно кивнула головой, и ее голубые глаза стали почти синими. Настолько велика была в эту минута в ней ненависть.
— Я знала, за что продаюсь. От Дафны мне помощи было бы не добиться, мать совсем сошла с ума, а кредиторы, почувствовав во мне неплохую жертву, тут же накинулись на меня.
Астория замолчала, улыбнувшись презрительно. Казалось, ее прошлое давно переставало трогать или волновать ее; напротив, она говорила так, словно эта история принадлежала какому-то другому человеку, а ней ей самой.
— Мне было всего восемнадцать, и у меня не было ничего: и тогда я сама пришла к Люциусу Малфою и предложила ему мою незапятнанную репутацию и вход в некоторые круги в обмен на фамилию и деньги.
— Вы не любили своего мужа? — спросила Лили, слегка наклонив голову, почувствовав странную горечь во рту, такую знакомую и такую неприятную.
— Все думали, что это несчастный брак, в котором я жертва. Но никто не знал, как много я получила, — с усмешкой хмыкнув, протянула миссис Малфой, — потому что Драко мне нравился еще с Хогвартса. Между нами было четыре курса, и еще на втором я потеряла от него голову. Потому мне так просто было прийти к Малфоям, хотя знала я, как тернист будет мой путь с таким человеком, как тяжело будет нам. Столько презрения, негодования, ненависти — Драко терпел это все, а я, стараясь подбодрить его, стараясь дать ему силу идти дальше, всегда была рядом.
Презрительный смешок опять сорвался с ее губ, и Астория едва покачала головой, словно задумавшись о чем-то. Ее бледные тонкие губы, едва подкрашенные косметическими чарами, всего на секунду поджались от досады, а потом вновь вернулись к своему обычному положению.
— Мой муж не так силен, как кажется внешне, и ему и самому было лучше, когда он открывался мне. И когда у нас родился Скорпиус, нельзя было найти людей счастливее, несмотря на весь ужас, что творился вокруг нас, несмотря на изгнание. Мы были сильны, пока были вместе. И больше всего на свете мы мечтали, чтобы Скорпиус вырывался из этой беспросветной паутины презрения, тотального общественного игнорирования… ведь он так талантлив! Мой сын столь уникален, у него такое будущее!
Взмахнув рукой, Астория раскрыла шире глаза, и в них на секунду промелькнул почти безумный блеск. С каждой минутой этого разговора Лили становилось все тяжелее, потому что она знала, к чему ведет миссис Малфой, видела это по ее глазам и некоторому вопросительно взгляду.
— А потом появилась я, — глухо проговорила Лили, усмехнувшись криво.
— Да, — кивнув, безотрадно поддержала Астория, и взгляд ее стал холоден. — Я не могу понять Скорпиуса, причину, по которой он влюбился в вас. Эта его любовь… ради нее он готов на многое, и это пугает меня. Раньше Скорпиус всегда так или иначе прислушивался ко мне, но что касается вас… он не подчиняем.
— Что, тоже думаете, что я околдовала его? — с яростью спросила Лили, и лицо ее скривилось от той боли, что переполняло ее нутро.
— Вы не ровня моему сыну, — проигнорировав ее выпад, спокойно проговорила Астория. — Вы ему не подходите… у вас дурная репутация, а вся ваша семья фактически завязана на Содружестве. Если вы действительно его любите, то рано или поздно вы осознаете это и окажетесь от него. Мне лишь хочется верить, что это случится раньше, чем вы утащите его к себе на дно.
Встрепенувшись, Лили поднялась с места, с некоторым смятением поглядев в ее глаза, а потом тихо проговорила:
— Вы не верите в нас?
Астория молчала, а потом, хмыкнув, склонила голову набок и спокойно произнесла:
— Лили, милая, в вас так много ненависти и злобы, так много прагматизма и гордости, что вы сами не позволите себе быть вместе с ним. Вы дикий зверек, которого хочется подчинить, но это так, временно. Моему сыну была бы прекрасной партией Мадлен, а не вы. Но даже если ее теперь нет вместе с нами, не стоит тешить себя иллюзией, будто вы достойны Скорпиуса. Скорее всего, вы лишь замена.
С силой ударив по столу, тем самым прервав поток слов Астории, Лили недобро улыбнулась, а потом, развернувшись, сломя голову выбежала из кафе, идя вдоль улочек, вперед, не ведая куда.
Боль, сплетаясь с ненавистью, создавала мощный всплеск, и, когда она оказалась у лавки, Лили едва ли удивилась. Всегда получалось так, что в минуты настоящей душевный агонии, она приходила именно сюда, к этим грязным, давно немытым окнам, к этому полуразрушенному, старинному зданию. Открыв дверь, которая, почему-то, была не заперта, она замерла, увидев у самого стола Скорпиуса. Скорпиуса Малфоя, который, перелистывая книги, хмурился.
Ей стало совершенно, абсолютно больно, когда, подняв глаза, Малфой с некоторым удивлением поглядел на нее. И в его глазах, как всегда, было много нежного и много невысказанного. Лили хотелось взвыть, хотелось выговориться ему и заодно доказать Астории, как сильно она ошибается. Но не знала ли она сама, что это все было действительно правдой?
— Пять дней, — сипло проговорила Лили, приблизившись к нему, чувствуя, как к глазам подступают слезы и как тяжело просто стоять перед ним. — Пять дней от тебя не было ни слуху ни духу…
— Я был очень занят, — осекшись, пробормотал Скорпиус, слегка нахмурившись, с некоторой опаской наблюдая за ней.
— Я знаю, чем ты был занят! — с некоторой яростью почти что выкрикнула Лили.
— Ты читала, так? Лили, эта статья такая глупость…
Наткнувшись на ее взгляд, Скорпиус замолчал, потому что она смотрела на него слишком болезненно, отчаянно. Она опять это делала. Опять ссорилась, опять дробила свои чувства и начинала плакать — Мерлин! Ведь раньше Лили так презирала истерики, слезы. Все это было так далеко от нее, а теперь? Почему она так неуравновешенна? Почему так неустойчива?
— Почему ты любишь меня? За что? — проговорила она тихо, чувствуя, как пелена перед глазами застилает все.
— Разве любят за что-то? — с нескрываемым раздражением спросил он, схватив ее за руку, приближая к себе, чтобы по-особенному внимательно изучать каждый миллиметр ее лица.
— Да! — воскликнула Лили, попытавшись вырваться из его рук. — Такие люди, как мы, никогда не любят просто так, Скорпиус. Никогда.
— Ну, а ты? Ты-то тогда за что меня любишь? — с какой-то издевкой яростно спросил Скорпиус, слегка нагнувшись к ней, вызывая внутри Лили нескончаемый поток ярости.
Она усмехнулась криво, а потом, рассмеявшись тихо, бросила ему прямо в лицо, уничтожая себя с каждой секундой, выворачивая душу свою наизнанку:
— А я и не люблю тебя, Скорпиус. Я просто пользовалась тобой. Респектабельный, знаменитый Скорпиус Малфой! Я же обещала тебя уничтожить… ну так вот! Вот она, моя месть!
Не сдержавшись, Лили расхохоталась почти что отчаянно, наблюдая, как с каждой секундой мрачнел он, как некоторое отвращение поднималась в серых глазах. Воспользовавшись его замешательством, Поттер уверенно вырвалась из его хватки, смотря на него дикими, наполненной яростью взглядом. Знал бы он, как больно ей было, как тяжело просто выдерживать этот взгляд и играть, черт возьми, играть! Так, как играла она давным-давно, в Хогвартсе.
— Ты не ведаешь, что говоришь, — тихо проговорил он после минуты паузы. — Опомнись, Лили…
— Я бросаю тебя, — усмехнувшись сильнее, сцепив руки на груди, ответила она, вскинув голову. — И перестань делать такое лицо: от одного только твоего раздавленного вида мне только больше хочется тебя унизить, а ты же не хочешь этого, да?
Ему было больно. Лили видела это в его взгляде, в его сжатых губах, в его позе. И с каждый секундой становилось все труднее не разреветься, не броситься к нему, вымаливая прощение. Но так было всегда. Лили жгла мосты, опаляясь от собственного пламени, а потом целые годы тратила на то, чтобы излечить ожоги.
— Забавно, — наконец сказал Скорпиус, выпрямив спину, внимательно-внимательно вглядываясь в ее глаза. — Ты хотела меня уничтожить. — Шаг, второй, и он стоял прямо около нее, нависая. И во взгляде его больше не было ничего, и от одного этого внутри Лили почувствовала новый прилив безудержной боли. — Но только вот уничтожила ты себя, Лили Поттер.
Когда он ушел, Лили взревела в голос, прикрыв рот, согнувшись. Было нестерпимо больно, так, что непременно хотелось умереть, и, облокотившись о стол, она задышала быстро-быстро, смаргивая слезы, дабы видеть хоть что-то.
Это повторялось вновь. Лили опять говорила не то, что думала, и это душило ее, потому что прямо сейчас ей хотелось догнать его и сделать что угодно, лишь бы он вернулся, лишь бы посмотрел на нее с той нежностью в глазах. Но она не двигалась, словно прилипнув к месту, стараясь себя же убедить, что так правильно, так нужно. У Скорпиуса впереди было так много — победы, политическая карьера, — зачем ему она? Сломленная, упавшая, жалкая Лили? Ведь от той, в которую он влюбился, не осталось ничего, одни лишь воспоминания и несбыточные, такие далекие мечты.
Вскинув резко голову, Лили яростно скривилась, заметив вдруг на ступеньках, ведущих на второй этаж Фобоса, который, облокотившись о перила безразлично смотрел на нее.
— Ты все слышал! — с яростью воскликнула Лили, резко выпрямившись, перестав плакать. Одна только мысль, что именно он был свидетелем столь отчаянного поступка, вытравливал душу.
— А ведь всем же понятно, что ты лжешь, — спокойно протянул Фобос, слегка прищурившись. — Но он больше к тебе не вернется. Малфой такого не стерпит. Ну, Лили Поттер. — Улыбка на его лице стала шире, вызывая внутри нее только лишь новый прилив беспросветной злобы. — Тяжело же тебе из-за твоей любви, вон, отказываешься от собственного счастья ради его карьеры и будущего.
— Да что ты знаешь, — вне себя от ненависти и унижения, протянула она, резко вскинув голову, сдерживая внутри себя полный боли и страданий вскрик. — Ты-то сам никого любить не умеешь…
— Ложь, — лицо Фобоса на секунду приняло торжественный окрас, смешанный с таким превосходством, что Лили едва заметно вздрогнула, взглянув на него совершенно по-другому. — И ты это знаешь, черт возьми. Впрочем, у нас судьбы похожи: ты такая же, как и я. На самом дне, без надежды вновь возвыситься.
Спустившись с лестницы, Фобос подошел к ней ближе, с легким презрением окинул ее искаженное лицо взглядом, а потом протянул ключ со старинной резьбой.
— Сходи уже наконец к Асторату, через два дня я продаю дом вместе с вещами, и тогда уже у тебя не получится ничего взять, — видя, что она не двигается, Фобос приподнял бровь, а потом уверенно взял ее руку и насилу вложил в нее ключ, слегка хмурясь. — Возвращайся к прошлой жизни, Лили. Помнишь, как хорошо тебе было в Германии?
Но она ничего не слышала и ни видела, слегка ошалело всматриваясь в его лицо, чувствуя, как остатки дружеских чувств к этому человеку уничтожаются. Лили глядела на Фобоса теперь по-другому. Он думал, что в Германии она жила, когда как на самом деле Лили медленно сгнивала. Он думал, что алкоголь, сигареты, игры в покер и злой смех — это ее настоящая «я», когда как это был лишь неудачный побег от реальности.
Скривившись, она отступила на него шаг назад, с презреньем глядя в его фиолетовые глаза.
— Нет, — взмахнув волосами, уверенно проговорила Лили, вновь и вновь окунаясь в свои страдания. Мерлин, из какого только мрака вытащил ее Скорпиус. — Я не такая, как ты. Мне больно, черт возьми, и теперь я не собираюсь боль эту глушить в утехах. Я пройду этот путь. И именно это и отличает меня от тебя: ты трус, боящийся взглянуть в лицо своим чувствам. Что ж, даже если в конце этого пути от меня ничего не останется, я хотя буду знать, что был такой момент в моей жизни, когда я действительно была собой, а у тебя не будет даже этого.
Последним, что она видела, были наполненные удивлением фиолетовые глаза, но едва ли теперь это интересовало Лили. Она лишь шла уверенно домой, чувствуя, как содрогается от каждого спазма болевых ощущений. Дома теперь были братья и отец, которых она, на самом деле, так любила, что боялась даже признаться самой себе. Неужели, чтобы понять это, ей предстояло вновь оказаться в бездне? Неужели только так она была способна измениться?
Ноги ее подгибались. Она шла лишь потому, что знала этот путь, и совершенно не заметила, как вышла, наконец, к дому. Дверь скрипнула, пропуская ее, измученную и сломленную в дом, в гостиную, в которой, расположившись на диване, сидел отец. Никого рядом не было. Ни Прю, что вечно носилась с кулинарными книгами и, кажется, составляла свою собственную; ни Джеймса, который всегда, почему-то, стирал свои наколенники вручную, под струей холодной воды. Не было здесь даже Альбуса, который незримой тенью следовал за своей женой, словно чего-то опасаясь.
Тут был только один Гарри Поттер, и Лили бы точно усмехнулась, вспомнив, что именно он пришел к ней три года назад, когда ее выгнали из школы.
— Папа… — протянула она тихо, но он услышал, вскинул голову и рассеянно посмотрел на Лили, слегка нахмурившись.
И не сдержавшись, не сумев найти в себе силы, она подошла к нему робко, словно боясь быть прогнутой, а потом почти упала на диван возле него, схватив лицо руками, громко заплакав, выплескивая всю свою боль. Больше всего ей хотелось найти себе оправдание и сказать, что все сказанное и сделанное правильно. Но чем больше она старалась уверить себя в этом, тем сильнее была боль внутри.
— Что ты? Лили, что случилось? — спрашивал обеспокоенно отец, слегка обняв Лили, прижав ее к своей груди, вызывая в ней лишь новый полувскрик, полурев.
И сквозь череду боли и ненависти, оправданий и желаний все изменить, Лили, как и много лет назад, вдруг вспомнила то, что пронесла в своей голове: «Мир жесток, Лили».
Взревев сильнее, она почти усмехнулась горько, цепляясь пальцами за рубашку отца.
Потому что сказать: «...но ты же еще жестче!» — больше не получалось. Что-то в ней сломалось уже тогда, так и не успев ни восстановиться, ни оправиться.
Исходя из слухов, ходивших о ней, у семнадцатилетней Поттер было как минимум девять отношений, а если прибавить к этому Азора, то выходило ровно десять. Ирония заключалась в том, что все это было чей-то выдумкой, но Лили не особо спешила переубеждать народ относительно своей личной жизни. Отчего-то ей было стыдно признаться, что с третьего курса она была влюблена в одного слизеринца, который, черт побери, не обращал на всем известную Лили Поттер внимание.
— Основная идея величия магии заключается в нашей вседозволенности. Мы сильны от природы. Мы правы от природы. Мы и есть центр всего этого мира. Только лишь грязнокровки и их лобызатели мешают нам на пути к величию. Великий Темный Лорд говорил: уничтожение грязнокровок и недопущение их размножения — самая важная миссия любого волшебника.
Когда после войны новый премьер-министр заявил о политике сближения с магглами, магический мир захлестнула волна взрывов и убийств. И что же делать Лили, потерявшей в одночасье своих родителей, узнавшей, что главой подпольной террористической организации оказался ее брат? Конечно же, только бороться. И искать правду среди лживых жестов окружающих.
Музыка играла слишком громко, из-за чего и без того взволнованная Лили начинала нервничать больше, постукивая ногой по кафелю, не попадая в ритм. Она стояла совсем одна: Джейка окружили со всех сторон, и она даже не пыталась протиснуться сквозь толпу, отчасти из-за того, что не хотела привлекать раньше времени внимание окружающих, а отчасти… потому что боялась потерять из виду Скорпиуса и Розу, которые, закончив танцевать, остановились у стола, где пирамидой стояли наполненные шампанским бокалы. Платье Розы противно отливало искрившейся синевой, было видно, что ткань заколдована, и Лили, стоявшая в обычном красном платье, испытывала смесь раздражения с завистью. Ее действительно бесило то, что именно с ней пришел Скорпиус, и, хоть она и понимала причину, но все же не могла себя успокоить.
Почувствовав, что злость начинает просто уничтожат ее изнутри, Лили резко перевела взгляд на сэра Локантуса, который, громко смеясь, что-то обсуждал с близстоящими джентльменами, и улыбка у него была до того наигранная, что у нее свело скулы от свирепой ярости. Единственное, что заставляло Лили держать себя в руках, было осознание, что именно сегодня этот человек получит, наконец, свое, остальные же варианты развития событий Лили попросту не принимала. Слишком много было брошено на кон, чтобы думать о поражении.
Вдруг заиграл вальс и звуки волшебного пианино окутали зал. Люди становились в пары, и, будто отсчитывая понятный только им ритм, они пускались в танец, тем самым окончательно отделив Лили от Скорпиуса с Розой. Вскинув голову, она медленно стала огибать толпу, потому что вдруг заметила, что Малфой, деловито взяв Уизли под локоть, куда-то направился, и судя по всему, явно не танцевать, потому что в следующий момент они скрылись за одной из массивных дверей.
Какое-то волнение с отчаяньем накрыло ее, и Лили, забыв о Джейке, почувствовав себя полной идиоткой, стремительно направилась следом, распахнула широкую дубовую дверь, а потом неслышно вернула ее на место, обернувшись лицом к темному, молчаливому коридору. Сняв с ног туфли, чтобы звук каблуков не пронзал тишину, Лили медленно стала продвигаться вперед, вслушиваясь в любые шорохи, однако кроме звуков вальса она ничего не улавливала, а коридор, похоже, был слишком длинным, и ей стало на секунду страшно. Вдруг показалось, и они никуда не уходили? Или ушли, но совсем в другое место?
Ей стало совсем не по себе, когда она ни с того ни с сего подумала, что именно сейчас, когда Лили оставила Джейка одного, могло произойти что-то непоправимое, ведь она по-прежнему не особо доверяла аврору, у него явно был какой-то план, а когда он заметит ее исчезновение… Мерлин, Джейк мог сделать что угодно! Резко развернувшись, Лили попыталась вглядеться во тьму, чтобы хотя бы примерно понять, насколько далеко она ушла, а потом, почувствовав неосязаемый страх, резко направилась обратно, и только когда показались знакомые очертания дубовой двери, она вдруг услышала голос. Громкий, четкий, звонкий голос Розы, который она бы не смогла спутать ни с кем.
Остановившись и прижавшись к стене, она стала медленно продвигаться в темноте, пока голос Розы не стал более отчетливым, чтобы у нее получилось разобрать слова:
— Мне надоело, Скорпиус! Я не сдала Жест ради тебя, помогла восстановить воспоминания этого урода, терпела твое наплевательское отношение и даже не заикалась, а что взамен получила? Что здесь вообще забыла Лили? Что между вами происходит?
Роза говорила слишком четко и надменно, но Лили, знавшая кузину слишком долго, отчетливо слышала в ее голосе нотки обиды. И это было странно. Еще никогда уверенная, горделивая Роза Уизли не говорила ни с кем подобным образом. Возможно, Лили действительно чего-то не знала? Могло ли быть так, что Скорпиуса и Розу связывало что-то другое, отличное от Жеста?
Дыхание сперло, и Лили сильнее прижалась ухом к стене, схватившись руками за каменные выступы.
— Тебя послушаешь, Роза, — наконец проговорил спокойный голос, который несомненно принадлежал Скорпиусу. Казалось, Малфой намеренно выделил ее имя, и — Лили была уверена — усмехнувшись, он лениво протянул: — Так ты все делала бескорыстно. И не просила ни за что плату.
— Да, конечно, я делала все не за просто так. Но… единственное, чего я всегда добивалась, это тебя, Малфой. Все, что мне нужно было, ради чего я делала это, все из-за тебя! И не надо делать вид, будто ты никогда этого не знал, Скорпиус, ты сам пообещал мне…
— Как интересно, — перебив, протянул он лениво, и Лили вся напряглась, потому что какой-то неосязаемый страх поселился внутри нее и мешал ей спокойно слушать. — Только чего ради ты тогда решила сдать Альбуса? Как это могло помочь тебе завоевать меня?
— А каким образом я еще могла привлечь твое внимание? Напомнить тебе, как ты отшил меня при всем Хогвартсе, опозорив?! Ты хоть знаешь, что я испытала тогда!
Раздался приглушенный, холодный смех Скорпиуса, и Лили, замерев с туфлями в руках, облизнула сухие губы от волнения. Она никогда не слышала о подобном случае… неужели Скорпиус действительно опустил ее, Розу Уизли, неоспоримую королеву, победительницу, на глазах у других людей? Но что более всего было удивительно… как и почему стерпела это она сама? Зачем теперь Роза все равно с ним связалась? Тихо ахнув, Лили лишь сильнее прижалась щекой к стене, забыв обо всех заботах, о планах, стремлениях. Единственное важное сейчас было — он, и то, что же все-такие связывало его с кузиной.
— Послушай, Рози, что думаю я: не время и не место сейчас обсуждать это.
— Нет, как раз самое и оно. Я серьезно, Скорпиус, зачем ты вмешал в это все Лили? Что вас связывает? Думаешь, я не заметила, как вы смотрели друг на друга?
— А это тебя касается?
— Не забывайся, Малфой, я помогла тебе! И знаешь ли, я по-прежнему могу просто взять и сдать тебя!
— В этот вся твоя натура, Роза: лицемерная, подлая и… жалкая. Говоришь, Альбуса сдала, чтобы меня привлечь? Хотя бы сама не обманывайся, ты сделала это потому, что он был лучше тебя. И как бы его ни гнобили в вашей семейке, все осознавали, что он умнее, сильнее магически и мог бы достигнуть высот больших, чем ты. И меня ты пыталась добиться только потому, что все никак не могла забыть, как я тебе тогда отказал. Непокорное манит, правда? Ты всегда играла людьми, Рози, и когда приходил кто-то, кто делал это лучше тебя и не поддавался твоим глупым манипуляциям, ты стремилась покорить этого человека. Только со мной так не вышло и не выйдет, знаешь, почему? Потому что я вижу тебя насквозь. Ты всегда была фальшивкой, вся ты — сплошное ничего, тебя не существует, Роза Уизли.
Послышался грохот, судя по всему, Скорпиус то ли встал, то ли спрыгнул с чего-то на пол, и Лили, резко отмерев, огляделась по сторонам и вдруг увидела нишу, быстро подошла к ней и спряталась, зажав рукой рот, чтобы, когда они вышли обратно, ничто не смогло выдать присутствия Лили. Сердце у нее стучало, как сумасшедшее, а молчание, перебиваемое лишь цоканьем мужских каблуков, пугало ее. Она почему-то была уверена, что Роза просто так не отпустит Скорпиуса, что прямо сейчас они все на пороге роковых событий, которые вихрем снесут их с ног.
И вот, когда ручки двери крутанулась, Лили вдруг услышала отчаянный, полный мольбы голос:
— Я люблю тебя, Малфой! Действительно люблю!
Повисло молчание, и в нем было столько напряжения, что холодок прошелся по спине. Лили стояла ни живая ни мертвая, прикусив губу до крови, чувствуя, как сильно-сильно бьется сердце. Было отчего-то горько, словно она догадывалась об этом давно, но мечтала, чтобы это никогда не оказалось правдой. Но теперь было поздно: кузина сказала то, что было очевидно всем, и Лили становилось страшно, ведь… как он отреагирует? Ей казалось, что прошла целая вечность, прежде чем холодный, размеренный голос разбил вдребезги всю чертову реальность:
— Как жаль. Единственное твое искреннее чувство никогда не найдет ответа. Иронично, не находишь?
И голос у него был таким насмешливым, словно все это забавляло его, словно все это… надоело ему до ужаса. Сердце пропустило удар, и Лили моргнула, слегка отойдя от стены, безмолвно всматриваясь в темноту. Чем больше она наблюдала за Скорпиусом, тем сильнее убеждалась: все, что окружало его, все, что взаимодействовало с ним, ему опротивело, разонравилось. Отсюда он так много усмехался — за своей насмешкой Малфой скрывал непосильную ненависть к этому миру.
— Я сдам тебя! Прямо сейчас сдам! — яростно прокричала Роза, и что-то грохнуло так сильно, что эхо прошлось по коридору. Лили вздрогнула, находясь в легком замешательстве, потому что, казалось, она наконец-то подошла к истинной сущности Скорпиуса, и голос Розы был слишком громок, чтобы Поттер могла продолжить размышлять. — Стой, я сказала, стой! Уйдешь, и тебе конец. Твоему делу конец!
— Валяй, — опять насмешка, и Лили, сжав сильнее туфли в руках, сморщилась, всматриваясь во тьму.
Шум возни, стук каблуков, звук открывающейся двери — все это смешалось для Лили, звуки доносились будто из вакуума, и она стояла, прислонившись к холодной стене и не могла понять, о чем вообще ей нужно было думать. Как мог Скорпиус так просто подорвать всю операцию? Роза непременно сдаст его, и что же тогда? Неужели все то, чего он добивался, было напрасно? Он только и делал, что смеялся над обстоятельствами, зная, что так или иначе выйдет сухим из воды, но что будет сейчас? Как смел он подрывать дело всей своей чертовой жизни? Какая-то злость обуяла Лили, когда она, словно отмерев, избавившись от сковавшего тело оцепенения, вышла из ниши и стремительно направилась к дубовой двери, лихорадочно думая.
Все летело просто в бездну, и понимание, что допустил это Малфой, почему-то убивало. Лили не могла понять, осознать, зачем ему это все, ведь не мог же такой человек не понять, что Роза обязательно сделает то, что пообещала. Или… может быть, у него был какой-то план? Возможно, Скорпиус что-то задумал, как всегда, не посвятив ее ни во что?
Лили подошла к двери и со всей силы дернула за ручку, однако она не поддалась, и Поттер, прикусив губу, с ужасом попыталась опять ее открыть, а потом медленное осознание начало накрывать ее с головой: что вообще это за коридоры? И разве мог Скорпиус проводить столь важный разговор, зная, что его могут в любой момент подслушать? Нет, это была ловушка. А она, дура, попалась в нее. И единственное, что волновало сейчас: была ли это его ловушка или все же… кого-то другого? Лили нервно сглотнула, в последний раз дернув со всей силой за ручку.
— Гриффиндорское любопытство — самая отвратительная вещь в этом мире, но иногда ею можно воспользоваться в свою пользу. Не находишь, Лили?
Она резко развернулся, прижавшись всем телом к двери, из-за чего из рук выпали туфли, и они с грохотом упали на пол, и этот звук противно отозвался эхом, которое озарило коридор. И вдруг среди этой ползучей темноты Лили увидела его высокий, статный силуэт, и сердце, глупое, жалкое, пропустило удар, опять подведя ее.
Скорпиус явно усмехался, и этот жест до того разозлил Лили, что она, резко подойдя к нему, схватила его за руки чуть выше локтя, а потом с нескрываемым отчаяньем проговорила:
— Что ты делаешь?! Она же сдаст тебя, прямо сейчас сдаст!
— Не беспокойся об этом, По…
— Ты с ума сошел! — не унималась Лили, испытывая теперь страх только от одной мысли, что они сделают с ним. Авроры не оставят от него живого места, ему достанется еще больше, чем Альбусу, и ведь никто Скорпиуса не сможет спасти. Она махнула головой, словно отгоняя такие ненужные, слишком сильно ранившие мысли, а потом крепче сжала его руки, думая, отчаянно соображая, где в этом всем хоть какой-то смысл? Ну зачем ему это? Она с мольбой всматривалась в его глаза, в эту сталь, от которой бросало в дрожь и сердце так трепетно замирало, и понимала, что, сколько бы ни общалась она с этим человеком, он никогда не открывался ей до конца. Скорпиус Малфой — чертова загадка, и неужели именно эта вычурная, извращенная таинственность столь манила к нему?
— Так, — натянуто улыбнувшись, процедил Скорпиус резко сбросив ее руки, а потом, цепко обвил ее талию и прижал Лили к себе настолько близко для того, чтобы среди этого мрака она смогла разглядеть его яркие, искрящиеся каким-то магическим светом глаза. — Послушай внимательно, Лили. И не перебивай, — тут же добавил он, заметив, как она напряглась и вдохнула больше воздуха, чтобы разразиться тирадой. — То, что ты пришла сюда, это отлично. Можно сказать, я восхищен, — он усмехнулся и склонил голову в бок, из-за чего Лили, не выдержав, легонько ударила его по плечу, чтобы Скорпиус прекратил разыгрывать комедию и притворяться, что все хорошо. Ей было больно и страшно, мысли, словно пчелы, жужжали в голове, и с каждой секундой становилось все тяжелее просто стоять.
— У нас есть небольшая проблемка, Лили. Помимо авроров, подвластных Томасу, в помещении находятся другие силы, которыми командует лично сэр Локантус. Признаться честно, этого я не учел, но тот факт, что ты здесь, и Джейк явно на твоей стороне, дает альтернативу, — Скорпиус замолчал, глубокомысленно смотря ей в глаза, и Лили, распахнув их еще больше, замерла в его руках. То обстоятельство, что Скорпиус Малфой чего-то не учел, было до удивительного странным. — Потому что в ином случае, при любой моей попытке дать ходу доказательствам, я буду немедленно устранен, ведь эти люди… о, они очень сильные и опасные, а особенно, когда их так много. Поэтому мне и нужно, чтобы Роза сдала меня. Да, меня схватят, но схватит не Томас, а эти самые силы, потому что члена Жеста Локантус не доверит никому. И тогда, когда я буду устранен, Локантус расслабится, он будет думать, что ему ничто не угрожает, только вот реально его людей в зале больше не останется, а те немногие будут всего лишь пылью для такого опытного аврора, как Джейк. И именно в этот момент, Лили, в игру вступишь ты, — он нагнулся к ней ближе, сделав так, чтобы их лица были на одной линии, и тихо проговорил: — Я же могу тебе доверять?
Ей хотелось крикнуть, что, конечно, но язык прирос к небу, и она испытала такой мощной волны страх, что у нее задрожали пальцы рук. А что, если у нее ничего получится? Тогда все напрасно? Родители, Альбус умерли ни за что? И даже сейчас Скорпиус жертвовал собой просто так? Она смотрела в эти глаза и чувствовала, как с каждой секундой будто испаряется, и было так страшно и одновременно тошно от себя, что она облизнула сухие губы, отчаянно всматриваясь в его лицо, словно пытаясь донести, что она совсем не уверена в своих силах. Это было… слишком.
Почувствовав, как от нервов у нее застучали зубы, Лили на секунду прикрыла руками рот, смотря слегка слезившимися глазами на Скорпиуса, который был не на шутку напряжен: его губы, сложенные в тонкую полоску, глаза, бегавшие от по всему лицу — казалось, он словно на что-то решался.
— Ну же, Лили, просто скажи это, — с неприкрытым отчаяньем шептал он, и она, покачав головой, лишь сильнее прикрыла рот рукой, чувствуя, как слезы стоят в глазах. Отчего же, Мерлин побери, было так тяжело решиться?
— Ты как будто просто пытаешься переложить на меня все дело, — просипела Лили, на секунду запнувшись от того, какая искренняя улыбка вдруг появилась на его лице.
— Нет же, дурочка, — ласково проговорил он, аккуратно заправив мешающую рыжую прядь за ухо, — я помогаю тебе. Тебе и самой станет легче, когда твоя семья будет отомщена.
— А ты? Разве ты не мстишь за что-то? — не выдержала она, резко схватившись за его лицо, чтобы он даже не посмел отвести свой взгляд. На секунду в его глазах пробежала тень печали, а потом они вновь стали стальной пустотой, которая взирала на нее и поглощала в свои недры. — За что ты мстишь, Скорпиус? Почему? — тихо прошептала она, крепко держа его лицо в своих руках, ощущая, как их пробивает мелкая дрожь.
Скорпиус усмехнулся криво, из-за чего она непроизвольно отступила на шаг назад, разорвав его оковы со своей талии, и он даже не попытался ее остановить. Нет, Малфой просто стоял и насмехался, силясь выдать безразличие, только ни черта у него не выходило.
— Из-за скуки, Поттер, — протянул он лениво, — мне скучно. Вот и весь смысл…
— Вот! — тут же подхватил он как-то азартно и улыбнулся еще шире. — Ненависть, Поттер, это твоя сила. И поэтому прямо сейчас ты пойдешь и сделаешь то, что я сказал. А лучше всего иди и спровоцируй Розу, чтобы у нее не осталось ни единого сомнения. Ну же, давай! Дверь открыта.
Ярость так сильно прошлась по всему ее телу, что Лили, испытывая такую мощную волну, лишь сильнее стиснула пальцы в кулаки, а потом, вскинув голову, она посмотрела на него с нескрываемой злобой, потому что больше не могла мириться с его поведением, с этой насмешкой, с тем, что он не доверял ей. Лили было больно, а оттого и злоба была ядовитая, смертельная, и она мечтала уморить ею Скорпиуса.
— О, не нужно приглашения, я все сделаю, — прошептала она, сверкнув глазами. — И когда месть будет свершена, даже не смей приписывать эту победу себе, Малфой, — злая улыбка заиграла на ее губах, когда какое-то мимолетное озарение появилось в голове. — Ты же все прекрасно знал, да? Про людей Локантуса… ты знал, черт возьми! Изначально в этом и состоял твой план — чтобы я сломила Джейка на нашу сторону, верно? — рассмеявшись коротко, Лили почувствовала, как от ненависти у нее сперло дыхание, и смех медленно переходил в отчаянный всхлип, который нельзя было подавить. — Впрочем, ничего нового… ты, как всегда, перекладываешь все на других и используешь, используешь, используешь!
— Именно, Поттер, ты чертовски права, — проговорил он лениво, будто все это его до невозможности утомляло. И по его лицу нельзя было ничего понять: ни мыслей, ни эмоций, ни чувств. — И тебя я тоже использую, только тебе это еще и нравится.
Не выдержав, Лили резко сорвалась с места и, подойдя к двери, нацепила туфли, а потом, оступившись, с силой ударилась локтем о стену, почувствовав, как слезы, стоявшие в глазах, медленно стали стекать по лицу. Закрыв глаза, она медленно вдохнула воздух легкими, чувствуя, как он смотрел, прожигал своим взглядом ее фигуру, и, не выдержав, Лили глянула на него заплаканными глазами и, скривившись от какой-то внутренней, душевной боли, бросила, прежде чем уйти:
— Надеюсь, ты доволен тем, чего добился, Скорпиус.
Звуки вальса добивали ее еще сильней, когда она пробивалась сквозь толпу, попутно смахивая слезы с щек. Было страшно даже представить, какое зрелище теперь представляло ее лицо, и только внутренняя ярость заставляла Лили держать плечи расправленными и идти вперед, сквозь толпу. Она отчаянно выискивала среди людей Розу, чтобы сделать то, чего от него так ждал Скорпиус, и, когда Лили подняла свой взор вперед, то увидела наконец ее. Уизли шла к ней прямо навстречу, и лицо у нее было до того злым, что Лили мысленно взмолилась о силах, предчувствуя настоящую тираду, еще похлеще, чем со Скорпиусом.
— Вот ты где, — ледяным тоном проговорила она, сцепив свои руки на груди. Лили усмехнулась иронично, потому что в какой-то момент ей стало так страшно, так… весело, что она даже поняла, отчего Малфой извечно насмехался и скалился. Ну как можно иначе реагировать на весь это фарс вокруг? — Я уже говорила, Лили. Ты не должна иметь никаких дел со Скорпиусом, — Лили, прикусив внутреннюю сторону щеки, с непередаваемой злобой поглядела на нее. Когда-то она завидовала Розе, думала, что она чертов победитель, тогда как сама Поттер полное ничтожество, не имевшее ничего. Только вот сейчас, смотря в эти голубые глаза, Лили чувствовала какую-то жалость к кузине. Потому Скорпиус был прав: она сплошное ничего. Фальшивка. — Пока я не заполучу его и не… — Роза вдруг махнула головой, словно отгоняя назойливую мысль, а потом, прикрыв глаза, спокойно промолвила: — В общем, повторяю, Лили, не стой у меня на пути. Он — мой.
— Так ли это? — спокойно протянула Лили, чувствуя внутри какое-то дьявольское веселье. И Роза сейчас ей казалась такой… никчемной в своей надменности, манерности, в извечном стремлении быть лучше других, что Поттер захотелось просто унизить ее. Уничтожить.
— О чем ты? — присвистнув, проговорила Роза, и Лили увидела на дне ее зрачков мимолетный страх. «Ты хотел, чтобы я спровоцировала ее, ну так получай», — с каким-то извращенным наслаждением подумала она, а потом спокойно протянула:
— Знаешь, Рози, Скорпиус как-то обмолвился, что ты очень плоха в постели, интересно, поэтому ли он решил переспать со мной? Думаю, ему не хватало нормального секса, а не этой жалкой пародии ради достижения цели, — лениво протянула Лили, усмехнувшись холодной, абсолютно безэмоциональной улыбкой. — Бедный-бедный Скорпиус, чего только ему не пришлось терпеть ради того, чтобы посадить Правительство за решетку. Это заслуживает моего восхищения.
Роза, отступившись, сузила глаза, яростно взмахнув рукой, будто невольно пытаясь отмахнуться от сказанных ею слов.
— Тебе лучше сейчас же замолчать, Лили…
— А то что? — развязно протянула она, а потом, развернувшись, уверенным шагом направилась прямиком в толпу, чувствуя, как улыбка непроизвольно лезет к ней на лицо. Ведь никогда еще она не видела такого уязвленного вида у той, что вечно задирала нос и учила ее жизни.
Лили знала, кузина не стерпит такого и сделает все что угодно, лишь бы прямо сейчас отомстить Скорпиусу, и от одной этой мысли у нее пальцы сделались в момент ледяными, ведь какая бы ярость ни руководила ею сейчас, Поттер все еще была в уязвленном положении. В конце концов, из-за злости Роза могла сдать совсем не Скорпиуса, а ее, но… Лили нахмурилась, подумав, что это будет совсем не в стиле Розы; ей определенно захочется уничтожить именно того, кто из раза в раз унижал ее, а не того, кого она считала всю свою жизнь ниже и хуже себя. До таких людей кузина бы никогда не снизошла.
Почувствовав волну уверенности, Лили решительно направилась к Джейку, а потом, подойдя к нему, схватила того за руку, чтобы толпа людей, которая, похоже, не спешила оставлять главного аврора страны в одиночестве, хотя бы удивленно отшатнулась. Он прохладно посмотрел ей в глаза, на что она лишь улыбнулась наигранно ласково, чувствуя, как дрожали руки, как сердце замирало в ожидании. Было очевидно, что действовать можно было начать только после того, как Скорпиуса схватят, но чем больше она всматривалась в эти голубые глаза напротив, тем явственнее понимала, что ждать больше не было сил. И как только намекнуть ему, что сейчас не время что-либо делать?
— Потанцуем? — по-прежнему улыбаясь, вальяжно протянула Лили, сжав его руку сильнее, чтобы он понял, что отказ не принимался. И то ли дело было в ее решительном виде, то ли в том, что он и сам был не против, но Джейк, по-хозяйски переложив ее руку с локтя к себе в ладонь, спокойно проговорил:
— Конечно.
Они медленно качались в толпе, как назло, игривый вальс перешел во что-то невразумительно спокойное, и эта музыка только раздражала Лили. В какой-то момент она вдруг увидела Скорпиуса, который, как ни в чем не бывало вернулся в зал, подошел к каким-то джентльменам и о чем-то стал разговаривать с ними. Его лицо, холодное и спокойное, озарялось время от времени дружелюбной улыбкой, и Лили выворачивало наизнанку от этого лицемерия. Резко отвернувшись от него, она облокотилась лбом о плечо Джейка и прикрыла глаза.
— Каков план, Лили? — вдруг протянул он, и она, приоткрыв веки, сильнее сжала его ладонь в своей руке.
— Нужно дождаться момента и обнародовать документы. Ты же будешь читать речь на сцене?
— И что это за момент такой?
Она вдруг резко вскинула глаза и посмотрела на него, видя, как в этих зрачках волной поднималась какая-то горечь и одновременно любовь, и ей стало тошно, противно, потому что только сейчас Лили в полной мере смогла осознать, что за последний месяц только и делала, что ломала людей и коверкала их судьбы. Прямо… Прямо как Малфой. Вздрогнув, она рефлекторно попыталась вырваться из объятий Томаса, но он не дал ей, а склонившись к уху тихо прошептал:
— Думаешь, я не знаю, с кем ты действуешь? Ведь только поэтому я так бешусь! Малфой никого не доводит до добра, посмотри, что он сделал с тобой?
— Это сейчас не имеет значения, — прошептала холодно Лили, опять попытавшись вырваться, но он лишь сжал ее крепче, с какой-то мольбой смотря в ее глаза, заставляя ее чувствовать себя убитой и жалкой.
— Имеет, еще как. Если бы ты только изначально пришла ко мне и показала эти документы… что, думаешь, я бы не поверил? Еще как бы поверил, и твоего брата бы спас…
— Ты наивен, Джейк, если действительно веришь в то, что говоришь. Ни черта бы ты так просто мне не поверил, только бы начал говорить о невиновности своего любимого Правительства, ведь что ты делал все это время? Вместо того, чтобы задуматься о всех этих странностях с детьми, студентами, в конце концов, сама смерть моих родителей и то не вяжется в общую канву! Но нет, ты получил титул и власть, а потом, словно слепой, шел у них на поводу, потому что считал их правыми, ведь они выбрали тебя.
Лили с яростью посмотрела на него, и Джейк резко остановился. В его глазах полыхнул огонь, кажется, она в какой уже раз смогла задеть его, только ей было плевать, абсолютно и бесповоротно, потому что во всем случившемся изначально был виноват и он тоже, а посему не стоило делать вид, будто все могло быть иначе.
— Скорпиус, как всегда, поступил умнее всех, — тихо прошептала она, горько улыбнувшись. — Он никому не верит, а оттого и добивается всего…
— Твой Малфой ничтожный человек, ничего он не сделает, — яростно проговорил Томас, приблизившись. — Я, а не он, сделаю это, вот увидишь!
— А что, думаешь, ты сам-то не являешься лишь частью его плана? — насмешливо протянула Лили, почувствовав, как к горлу подступила истерика и как злая улыбка опять непроизвольно полезла на уста.
Джейк замер, и ему явно что-то хотелось сказать, но вдруг поднялся крик, и в следующую минуту Лили вдруг заметила, как сэр Локантус стремительным шагом поднялся на кафедру, как-то престранно улыбаясь. Она с отчаяньем перевела свой взгляд в то место, где совсем недавно стоял Малфой и увидела, что его больше не было, и только люди, с ужасом перешептываясь, смотрели в то же самое место, потому что там, вместо стоявшего стола, теперь были разбросаны осколки от бокалов, а мебель напоминал скорее груду деревяшек.
Сердце у нее упало вниз.
— Дамы и Господа, сегодня удивительный день! — начал он, поправив магический микрофон, который беспечно левитировал в воздухе. Люди, ошеломленные, стояли и молча взирали на министра, и какая-то паника вырисовывалась в их лицах. — Только что мы смогли поймать одного из членов Жеста с помощью нашего анонимного свидетеля. Прямо сейчас оперативная группа проводит… беседу, и, кто знает, может к концу этого дня мы наконец сможем поймать этих ублюдков, что так долго волновали наше общество!
Камеры защелкали, свет софитов, казалось, на секунду ослепил даже Лили, стоявшую на приличном расстоянии от сцены, и в это же мгновенье она вдруг поймала задумчивый взгляд Томаса, который, схватив ее за руку, резко отвел к стене и вопросительно посмотрел на Лили.
— Что?..
— Скорпиус отвлек внимание провластных сил, Томас, — тихо зашептала она ему на ухо, сжав свою руку в кулак. — Теперь дело за тобой.
— Признаться, это был один из самых тяжелых, но при этом плодотворных годов, — Лили смотрела внимательным, серьезным взглядом в его лицо, пытаясь передать ментально все свои мысли Джейку, и, кажется, он постепенно начинал понимать ее, потому что с каждой секундой в его лице прочерчивалось какое-то решительное, властное выражение. — Почти семь лет мы жили в страхе перед терактами и Жестом. Многих бравых людей унес он, и самая большая утрата — это наш герой, Гарри Поттер. Верите, но, когда я узнал, кто же является главарем этой организацией, я ужаснулся. Альбус Поттер был подающим большие надежды волшебником, и что же в итоге? Бессмысленный террор, который не имел никаких оснований, и такая глупая кончина. Прискорбно.
Повисло молчание, премьер-министр, опустив голову, провел платком по лбу, и камеры заработали активнее, из-за чего этот щелкающий звук стал напоминать скорее лязганье цепей. Сжав яростно руку Джейка, она с ненавистью посмотрела на сцену, силясь прямо сейчас не вырваться вперед и не крикнуть на весь зал, что это он и был убийцей. Но она стояла, крепче сжимая руку аврора, думая о том, что ждало этого человека дальше — вот, зачем стоило жить и почему прямо сейчас Лили стерпела эти унижения.
— Все эти подпольные организации, жесткость, которую они проявляют… думаю, вы согласитесь со мной, что следующий декрет, который мы просто обязаны издать буквально в январе, это будет строжайший запрет на организацию каких-либо кружков на всей территории магической Британии. Также, полагаю, есть смысл реорганизовать больницу святого Мунго и создать отделение, где работали бы исключительно волшебники, прошедшие практику в маггловских учреждениях, ведь, какие это специалисты! Конечно, за то время, что практикуется такой обмен, мы смогли выучить не так много людей, в общей сложности… человек пятнадцать, но сейчас именно эти люди являются ценными лекарями, на которых должны равняться наши колдомедики. Мы на пороге великого свершения, дамы и господа, еще совсем немного, и мы с нашими братьями магглами будем одним неделимым целым. Ведь ради этого полегли наши лучшие волшебники, а значит, мы не отступим никогда.
Лили напряглась всем телом, и только лишь когда, переведя взгляд, посмотрела на Джейка и увидела, с каким презрительным видом он смотрел на Локантуса, что-то внутри у нее отлегло. Она смотрела на его профиль и понимала, он сделает все и даже больше. Томас не предаст ее, и от осознания, что она так дорога кому-то, ей стало так… тошно. Потому что все ее мысли в один момент переместились к Скорпиусу, и от одной мысли, какие именно допросы могут проходить, у нее затряслись руки.
— Однако потчевать только мертвых в сегодняшний день было бы кощунством. Я не могу не сказать, как сердечно благодарен нашему главному аврору, мистеру Джейку Томасу, этому поистине сильному, волевому человеку, который с полной самоотдачей боролся с Жестом и отстаивал наши национальные интересы. Поаплодируем ему, друзья, и позовем же сюда, на сцену, чтобы он смог рассказать нам, как это тяжело — отстаивать справедливость в столь жестоком мире.
Джейк бросил последний взгляд на Лили, и та, резко распахнув сумку, всучила ему в руки копии дел десяти сквибов, с некоторой мольбой посмотрев ему в глаза. Трудно было сказать, почему она решила отдать их ему, а не самостоятельно, прямо здесь обнародовать доказательства, но в какой-то момент ей показалось, что именно так и будет правильно: систему должны были сломать ее элементы. Она решительно сжала его руку на прощание, и вдруг заметила в этих глазах огонек какой-то нежной благодарности.
В следующий момент он уже уверенно шел к сцене, попутно махая рукой здоровавшимся с ним людям, которые, хлопая, с некоторым восторгом смотрела ему вслед, и только одна Лили так и стояла у стенки, разрываясь от одних только мыслей о Скорпиусе, Жесте и своей жизни, которая, казалось, только теперь начинала иметь смысл.
— Спасибо, мистер Локантус, — вежливо проговорил Джейк, когда мужчина, отойдя от микрофонов, самодовольно усмехнулся ему и, посмотрев на толпу, резво захлопал в ладони. — Однако прежде чем начать, я бы хотел позвать на эту сцену некоторых людей, вы же позволите?
Локантус, удивленно приподняв брови, весело кивнул головой, и Джейк, который с минуту глядел на него, резко перевел свой взгляд на толпу и четким голосом провозгласил:
— Что ж, в таком случае, попрошу выйти на эту сцену Икаруса Забини и мистера Пэлса, моего главного помощника, которому я обязан многим, — Лили ошарашенно дернулась, когда вдруг увидела силуэт Икаруса, и страх парализовал ее. Она смотрела во все глаза на Забини, который, поймав ее взгляд, весело ей усмехнулся, и Лили, не выдержав, прикрыла рот рукой, боясь издать хоть малейший звук. Дыхание ее участилось, когда она внимательно следила за Икарусом и думала, что… а не он ли изначально играл на два лагеря? Нападение на дом Демиана даже тогда казалось странным, ведь случилось оно именно тогда, когда его и Алфиты не было в доме, да и его поведение… почему он продолжал служить в Министерстве? Пропадал постоянно куда-то?
Сердце билось нервно, и Лили, тихо усмехнувшись, прикрыла на секунду глаза. Конечно. Джейк знал обо всем намного раньше, чем к нему пришла она с Джеймсом. Он начал копать, наверное, еще в тот день, когда понял, что она помощница Жеста. И Икарус… он был завербован, с помощью него Томас хотел подобраться к ним еще ближе. Но зачем тогда нужно было нападение на дом Роули: еще раз доказать верность Правительству или… попытаться уничтожить Скорпиуса?
— Да, вы правы, мистер Локантус, искать справедливость в этом жестоком мире очень тяжело. И иногда мы почему-то закрываем глаза на творящийся беспредел, а ведь он так очевиден, — медленно проговорил аврор, и люди, тихо зашептались, удивленно поворачиваясь, всматриваясь в лица волшебников в зале. Атмосфера ожидания повисла в воздухе, казалось, все только и ждали, что что-то произойдет, и даже сам сэр Локантус как-то нервозно огляделся по сторонам. — Дамы и господа, уважаемые коллеги, я, как главный аврор этой страны, обвиняю действующего министра магии, сэра Локантуса, в превышении своих должностных полномочий и убийстве Гарри Поттера. Мистер Пэлс, задержите преступника.
Раздались крики, в какой-то момент в середине зала появилась странная группа людей, но в ту же секунду в зал зашли с десяток авроров. Грохот, лязганье, сверкающие заклинания обрушились на зал, и Лили, прижавшись к стене, опустилась на колени, а когда поднявшаяся пыль опустилась обратно на пол, то она увидела, что Джейк по-прежнему стоял на сцене вместе с Икарусом, и они были вооружены палочками, которые держали наготове перед собой. Сэр Локантус, чье тело обвили неонового цвета толстые нити, лежал на полу, рядом с ним стоял тот самый помощник, и Лили вдруг увидела, что весь зал превратился в мешанину из людей, камер, пергаментов и сломанной мебели.
— Попрошу всех сохранять спокойствие, — громко проговорил Джейк, когда авроры, открыв настежь двери, стали вытаскивать из зала людей, одетых во все черное, и которые, скорее всего, и были теми самыми подвластными силами Локантуса. Сердце у Лили стучало, как бешеное, когда она вдруг поняла, что эти люди не просто без сознания, а кажется, очень опасно ранены, если и вовсе не мертвы. — Пользуясь тем, что сегодня проходит ежегодная пресс-конференция, я хочу дать большое интервью журналистам, собравшимся здесь, надеясь на то, что уже сегодня вечером вся Британия сможет узнать о преступлениях сэра Локатуса и о его приближенных. А поможет мне в этом мистер Икарус Забини, один из членов Жеста, да, той самой группировки, которая, как оказалось, была фактически оболгана действующей властью и которая, будучи все же неправомерно действующей, помогла мне разобраться в истинных причинах и делах уже бывшего Министра Магии, сэра Локантуса. Что ж, думаю, стоит начать с события, которое произошло пятнадцать лет назад, именно в то время премьер-Министр отправил десять детей в маггловские школы…
В грозы, в бури, В житейскую стынь, При тяжелых утратах И когда тебе грустно, Казаться улыбчивым и простым — Самое высшее в мире искусство.
***
— Уважаемые коллеги, журналисты и присяжные, в ходе последних событий, мы, судьи магической Британии, с помощью главного аврора Джейка Томаса были вынуждены проводить закрытое заседание относительно преступлений бывшего Министра Магии, сэра Локантуса, и пойманных членов запрещенной группировки «Жест». Час назад, после тщательного осмотра дел, мы вынесли свои решения, а сейчас предадим их огласке. Итак, мистер Уильям Локантус, занимавший пост Министра магии с 1999 по 2029, обвиняется в совершении ряда преступлений, которые способствовали дестабилизации ситуации в Магической Британии. В ходе проведения маггловской реформы сэр Локантус и приближенные к нему Министры заключили соглашения с чиновниками магглов и разрешили их детям посещать Хогвартса. Во время этих мероприятий магглы вынесли из школы несколько магических реликвий, таких, как золотые кубки, заколдованные медальоны и другие исторические ценности, о пропаже которых не раз докладывал директор школы, Минерва Макгонагалл, однако соответствующих мер принято не было, а после, когда директор стал настаивать на объяснениях, Правительство стало заменять пропавшие вещи магическими подделками. Помимо этого сэр Локантус и его партнеры-магглы вывозили из банка Гринготтс драконье золото, которое считается ценнейшим и редчайшим волшебным металлом, после чего это золото шло в обмен на обычные маггловские деньги. В результате своих махинаций сэр Локантус построил в мире магглов целую компанию, которая перепродавала магические вещи богатейшим магглам, а также занималась наложением порчи, проклятий и прочих магических эффектов, которые крайне опасны для обычных людей, что при обнаружении могло способствовать разрыву Статуса Секретности и других договоров с маггловской стороной. Помимо всего перечисленного сэр Локантус обманывал своих избирателей и весь народ Магической Британии. Так, вместо волшебников, он отправлял в маггловские школы детей-сквибов, которые так или иначе должны были попасть в маггловский мир, а впоследствии, прекратив эту программу, Министр начал новую операцию: отправление наших студентов в маггловские колледжи. Однако студентов, что отправлялись туда, заставляли давать Непреложный обет, что нарушает одну из статей о недопустимости посягательства на жизнь волшебника, а также у них конфисковывались палочки и на время учебы им запрещалось поддерживать любую связь с родными, что также противоречит Магическому Уставу. В результате этих неправомерных действий умерло шесть волшебников, остальная часть была запугана. И, наконец, сэр Уильям Локантус обвиняется в организации теракта в офисе Ежедневного пророка, в результате которого погибли два героя войны — Гарри и Джиневра Поттеры и еще пятнадцать волшебников. Сэр Уильям Локантус также обвиняется в организации терактов в Банке Гринготтс, во время которых и были похищены слитки гоблинского золота и пострадало девять гоблинов. Таким образом, принимая во внимание все вышесказанное, магический суд Британии приговаривает подсудимого к смертной казни посредством поцелуя дементора. Мистер Локантус, вам есть что сказать в свое оправдание?
Толпа резко замолчала, как будто даже подавшись корпусом вперед, к Локантусу, но тот, скривившись, кивнул отрицательно головой, и волшебники вновь загудели. Шорохи, возня — все это отчего-то действовало ей на нервы, и Лили, тяжело вздохнув, на секунду прикрыла глаза. Она опять сидела в первом ряду, прямо на том же самом месте, как и почти два месяц назад, но только сейчас не было ни иллюзий, ни каких-то надежд. Реальность безвозвратно превратилась в невразумительный кусок глупой иронии, от которой ей было тошно. И горько. А оттого, наверное, и так одиноко.
Распахнув глаза, она пустым взглядом посмотрела на Министра, понимая, что внутри у нее целое ничего. И это было удивительно: казалось бы, все его преступления были разоблачены, смерть родителей перестала быть просто несчастным случаем и даже отношение к Жесту стало пересматриваться, но… чего-то не хватало. Ей не нужна была его смерть: Лили хотела, чтобы Локантус страдал и терзался, чтобы из него по капле забирали магию, чтобы его так же мучали, как Альбуса, и как, наверное, мучают сейчас Скорпиуса.
Прикрыв на секунду глаза, она попыталась было вдохнуть побольше воздуха, чтобы успокоиться, но лавина ненависти, что накрывала ее, никуда не пропадала. Почему Джейк вообще согласился на его смерть? Почему нельзя было придумать что-то более жестокое, правильное? Иронично усмехнувшись, Лили открыла глаза и, поправив мешающую челку, беспристрастно посмотрела на судей, чувствуя тошноту. Ведь осознание, что все это было только ради денег и каких-то материальных ценностей, ужасало ее настолько, что ей хотелось просто сорваться с места и вцепиться в волосы бывшего Премьер-министра, и рвать их, рвать.
— После раскрытия преступлений Премьер-министра и кабинета Министров, мы пересмотрели все дела группировки «Жест» и пришли к выводу, что данная организация не совершала все то, в чем мы обвинили ее лидера, мистера Альбуса Северуса Поттера. В результате допроса, а также предъявления доказательств, «Жест» обвиняется в совершении пяти терактов, в ходе которых пострадало десять волшебников и три министерских сотрудника. Помимо этого, данная организация планировала совершение еще одного теракта, намеченного на день встречи сэра Локантуса с его маггловскими партнерами. Принимая во внимание все обстоятельства, а также оказание содействия в раскрытии преступлений, Магический суд Британии провозглашает членов группировки «Жест», а также её лидера, виновными в смерти десяти волшебников, а обвинения в совершении антигосударственных преступлений снимаются. Таким образом, мистер Икарус Забини, являющийся одним из членов теоретической организации «Жест» за свое содействие в раскрытии преступлений Министра и близстоящих к нему Министров, а также за своевременное осведомление главного аврора, Джейка Томаса, оправдан по всем статьям. Замороженные на время фамильные активы по личной просьбе мистера Томаса возвращаются к мистеру Забини, и его дальнейшему пребыванию в Британии более ничто не будет мешать.
Нервно переведя дыхание, Лили на секунду облегченно улыбнулась, но улыбка исчезла с ее лица сразу, стоило только дверям распахнуться, ведь именно тогда на пороге появился Скорпиус, который, бледнее обычного, выглядел все же очень даже сносно, но, не стерпев, Лили привстала с места, чтобы лучше разглядеть его. Руки Малфоя были заключены в цепи, а двое авроров, что вели его под руку, делали это до того небрежно, что она возмущенно хмыкнула, а потом, словно опомнившись и осознав, что уже успела привлечь чужое, липкое внимание, тут же села обратно на место и напряженно стала сверлить взглядом фигуру Скорпиуса.
Только вот он никак не реагировал, хотя, несомненно, знал, что она здесь и прямо сейчас смотрит на него. Какая-то горечь наполнила легкие Лили, и она, фыркнув тихо, опустила глаза на свои руки, которые нервно теребили светло-розовую юбку и грозились стереть ткань.
— Мистер Скорпиус Гиперион Малфой обвиняется в участии в террористической группировке «Жест», а также в содействии организации побега мистера Альбуса Поттера из стеклянного купола. По показаниям анонимного свидетеля нам также известно, что после ареста мистера Поттера мистер Малфой являлся непосредственным лидером данной организации и руководил всеми операциями. Помимо этого, пользуясь своими связями, мистер Малфой неоднократно нарушал конфиденциальность специальных министерских залов, откуда под его непосредственным руководством были вытащены специальные зелья темного назначения, а также конфискованные около двадцати лет назад у семьи Малфой черные книги, запрещенные к изданию и изучению, и темномагические артефакты. Все это было найдено в ходе облавы на Малфой-мэнор и возвращено обратно. Принимая во внимание все вышеперечисленное, суд провозглашает следующее: запереть мистера Малфоя в стеклянный купол на десять лет, а также заморозить все его счета и собственность, что находится на территории Англии. Естественно, на время исполнения меры пресечения палочка мистера Малфоя будет конфискована. Да будет совершен справедливый суд во имя Магической Британии!
Ее сердце замерло, когда негодование просто переполняло, травило душу. Лили не могла поверить в это, ведь по какой-то причине ей казалось, что Скорпиуса тоже оправдают или хотя бы… Тяжело вздохнув, почувствовав, как болит грудная клетка, она с ужасом схватилась рукой за блузку и сжала в своих руках, что мелко дрожали. Звук молотка скорее напоминал гром среди неба, и Лили, не выдержав, вдруг резко подняла свои глаза, в которых, по непонятным ей причинам, уже стояли слезы, и именно в этот момент она увидела, что он смотрит прямо на нее своими серыми, безразличными пустотами.
У Малфоя на лице была какая-то ленивость, словно ему опротивело сидеть здесь и слушать все это, но при этом крепко сжатые губы и этот бессмысленный взгляд, которым он просто терзал ее, давали ей понимание, что не так уж Скорпиусу и плевать. И она смотрела на него в ответ, понимая, что разлука в десять лет для нее хуже его смерти, ведь в таком случае Лили была бы уверена, что больше никогда не увидит его, а тут… стеклянный купол, который уничтожает магический потенциал волшебника, кем же он будет, выйдя после него? Что с ним станет?
Когда его выводили из помещения, Лили чувствовала, как внутри что-то ноет, скребется, словно пытается сподвигнуть ее к единственно верному поступку. И она знала, что ей стоит сделать: прямо сейчас встать и пойти к Джейку, лечь хоть к его ногам, но выпросить помилование Скорпиуса. И унижения не казались ей чудовищными, ничто не было для нее столь ужасным, как осознание, что у нее опять забирают дорогого, близкого ей человека. А потому, решительно встав, Лили, пробиваясь сквозь толпу, не реагируя ни на отклики, ни на на вопросы журналистов, быстро вылетела из душной комнаты, а потом уверенно направилась прямиком к кабинету главного аврора страны. И она знала, что он поможет ей, потому Лили готова была ради этого пойти настолько далеко, насколько вообще позволяла ей ее сломленная гордость.
Резко распахнув дверь, тем самым заставив Джейка удивленно крутануться на месте, она решительно вошла вовнутрь, предварительно наложив чары против подслушивания. И, наверное, вид у нее был до того решительным, что Томас, приподняв вопросительно бровь, все же не решился ничего спросить вслух и хотя бы просто поинтересоваться, что случилось. И Лили стояла, смотрела на него, понимая, что не имеет ни малейшего понятия о том, что стоит сказать и как лучше к нему подступить; она испытывала отягощающее душу отчаяние, и было так горько при одной только мысли, что у нее заберут Скорпиуса, что Лили готова была взвыть. Это были странные, в какой-то степени извращенные чувства, но она ничего не могла поделать: Малфой притягивал ее, как магнит, и противиться его шарму… было выше всех ее сил.
— Скорпиус не должен сидеть в куполе, Джейк, — решив не особо церемониться, уверенно проговорила Лили, и аврор, заметно вздрогнув, вскинул на нее свои глаза, в которых на секунду просквозила такой силы печаль, что еще месяц назад она бы точно смутилась.
— Что? Он преступник, Лили, — попытался было оправдаться он, но Лили, резко вскинув руку вверх, упрямо посмотрела на него:
— Именно добытые им документы, вещи, воспоминания ты использовал в своем расследовании, это все благодаря ему…
— Да, и именно поэтому он приговорен к лишению свободы, а не жизни! — эмоционально воскликнул Томас, а потом, запустив руку в волосы, устало прикрыл глаза. — Лили, я не хочу о нем говорить, к тому же, не я избираю меру пресечения…
— Не смеши меня Джейк, — холодно протянула Лили, невольно скривившись, чувствуя, как внутри что-то поднимается, и это что-то могло просто уничтожить всю ее рациональность и спокойствие. — Ты поступаешь так с ним из-за личной неприязни, ты хочешь, чтобы он страдал, поэтому и выбрал такое наказание!
— Лили, — предостерегающе начал он, чуть дернувшись корпусом, но она, взмахнув головой, уверенно вскинула руку, призывая к молчанию.
— Он помог нам больше, чем кто бы то ни был. Ты не можешь просто взять и посадить его в купол, который за десять лет просто уничтожит его. Скорпиус не заслуживает такого!
И Лили с отчаяньем посмотрела на Джейка, вкладывая в свой взгляд столько боли, сколько вообще было в ней, но видя, как ярость и неприязнь постепенно сменялись на этом лице, она понимала — Томас не поможет. Он хочет уничтожить Малфоя, и ему абсолютно плевать на любые доводы… только, почему он так злился на него? Что, в конце концов, сделал ему Малфой?
— Одно твое слово, и он будет на свободе! — отчаянно протянула Лили, пытаясь достучаться до него, но Джейк был по-прежнему был глух: и ей на секунду подумалось, что теперь-то она не сможет им воспользоваться. Он больше не станет ей помогать.
У нее сперло на мгновение дыхание, и Лили, не выдержав, круто развернулась, схватившись рукой за горло. Ей все это напоминало несчастный ноябрь, когда она испытывала такое отчаянье и тоску, что хотелось пустить в себя Аваду Кедавру. Но только теперь Лили больше не была той мечтательной, пребывающий в иллюзиях волшебницей, теперь она была готова идти до самого конца.
Медленно переведя взгляд на окно, Лили задумчиво смотрела, как несчастная голая ветка качается туда-сюда, и, загипнотизированная, она думала лишь об одном: никому Лили больше не позволит забирать у нее дорогих сердцу людей. И даже если им не суждено быть вместе, если все, что на самом деле их связывает, это всего лишь ловкая манипуляция Малфоя, ей было плевать. Потому что только ради него ее сердце продолжало прогонять кровь по венам; только ради него она стояла на ногах, а не лежала в могиле.
Распахнув глаза, Лили вдруг с ужасом осознала: ведь никто никогда не понимал ее так, как он. Никто не знал ее лучше него. Малфой был словно собирателем душ, который изучал все ее повадки и жесты, чтобы потом воспользоваться ими для себя, и она действительно была готова на все ради него одного.
— Ты убил моего брата, Джейк, — вдруг тихо протянула Лили, понимая, что то, что сейчас говорит, не совсем является правдой, но она была готова на любое давление, только лишь бы добиться своего.
— Я…
— Ты отдавал приказ, — она резко развернулась и посмотрела на него в упор тяжелым взглядом, в котором можно было считать всю горечь прошедших дней, которые, похожие друг на друга, сменялись так мучительно медленно, будто специально, чтобы выполоскать все внутренности. — С тебя должок.
Дернувшись, он хотел уже было что-то сказать, но потом, словно ему не хватало воздуха, Джейк замер в оцепенении и посмотрел на нее широко распахнутыми глазами, в которых читалась какая-то странная боль и даже разочарование.
— Тебе… так нравится Малфой? — неверяще проговорил он, и Лили, прикусив губу, в упор посмотрела на него. Именно в этот момент она вдруг поняла, почему Джейк поступал так — все, чего он хотел, это отвадить Скорпиуса от нее. Он все еще надеялся. И эта мысль заставила ее усмехнуться тихо, пронзая его нечитаемым взором: потому что это означало лишь одно — он по-прежнему в ее власти, и он спасет Скорпиуса ради нее. — Лили!
— Я люблю его, да, и это точно не та тема, которую я хочу обсуждать с тобой! — воскликнула она, сверкнув глазами, испытывая непередаваемую злость, а вместе с ней — веселость. Да. Теперь она чертовски понимала, почему вечно насмехался Скорпиус, почему его губы всегда были сложены в презрительную улыбку. Ведь как по-другому можно было реагировать на весь этот фарс под названием «жизнь»? — Просто сделай это ради меня! Вы все и без того сломали мою семью, так не лишай же меня последнего смысла жизни!
И, резко развернувшись, она быстрым шагом пошла прочь, чувствуя, как сердце бьется гулко-гулко, словно заведенный мотор, который просто невозможно остановить. А потом, остановившись посередине безлюдного коридора, Лили взяла в грудь побольше воздуха и расплакалась, вытирая поспешно руками лицо, пытаясь стереть эти ненужные признаки слабости. Было горько и больно, а оттого, наверное, и так противно, и Лили злилась на себя из-за излишней эмоциональности, какой-то убогой чувствительности, но ничего не могла поделать.
Потому что там, среди этих хитросплетений чувств, существовало одно, самое яркое, сильное, мощное, и чувство это было любовью.
Такое же ненужное и глупое, как и сама она.
***
Дни, сменявшиеся поочередно, были для нее как один: она не могла повидаться со Скорпиусом, потому что никому не позволено было ходить на свидания с преступниками такого масштаба, а все ее письма к Джейку оставались без ответа. И она просто сидела дома, глядя в пустоту, осознавая, что, если его не выпустят, то просто сойдет с ума от понимания, что он там, в этом чертовом куполе, который уничтожает волшебника, просто убивает его магию.
В день казни сэра Локантуса, Лили даже не попыталась встать с кровати и пойти воочию ее увидеть. Она, только сильнее накрыв свое обмякшее тело одеялом, продолжала лежать в своей комнате и чувствовать, как бесцветные декабрьские дни проходят мимо, а старый, потрепанный календарь, который по-прежнему показывал тридцатое ноября, в какой-то момент, сорвавшись с гвоздя, с шумом упал на пол.
Ее тоску не мог разогнать никто: почти сразу после заседания она получила письмо от Луи, но, даже не попытавшись вскрыть его, Лили лишь безжизненно слышала, как с первого этажа доносился голос кузена — он каждый день связывался с Джеймсом, и они долго о чем-то говорили. Лили знала, что о ней, а потому, зарываясь сильнее в одеяло, она лишь сильнее кривилась в потугах сдержать слезы, испытывая такую тоску, от которой хотелось лишь повеситься.
Лили не мог успокоить даже брат. Джеймс, обеспокоенный настолько, что, собрав свои вещи, вновь вернулся в дом, постоянно заходил к ней в комнату и приносил поднос с едой, буквально заставляя ее кушать. И Лили, слабо улыбаясь брату, чувствуя внутри какую-то щемящую любовь, смотрела на него ласково, а однажды тихо прошептала:
— Вот ты и вернулся домой, Джейми.
И он вздрогнул, а потом, посмотрев на нее с непередаваемой горечью, обнял крепко, и Лили почувствовала, как ткань ее мятого свитера стала влажной, из-за чего, не сдержавшись, она громко всхлипнула и разрыдалась, вспоминая Альбуса, родителей и понимая, что никого из них действительно нет. Осознание, что только после их смерти в семье наконец настал покой и единение, было самым ужасным: ведь если бы только можно было отмотать время назад и просто взять и помирить этих идиотов-братьев друг с другом… как же по-другому могла сложиться вся эта история!
Теперь, когда их осталось только двое, Лили окончательно поняла, что всю свою жизнь относилась к своему самому старшему брату с некоторым предубеждением. Живя столько времени вместе, она так и не смогла узнать, кто он на самом деле, и, смотря на него печальными глазами, Лили чувствовала внутри себя тоску и смущение: она всегда упрекала общество в любви к тому, чтобы вешать на всех шаблоны, но была ли Лили лучше?
— Знаешь, Лил-с, я немного в шоке, — проговорил он ей на следующий день после казни Локантуса, и Лили, бессмысленно смотревшая в потолок, медленно повернулась к нему лицом. Он сидел рядышком на кровати, меланхолично качая свешенной с нее ногой, и, насмешливо поджав губы, весело чему-то улыбался. — Джейк рассказал мне, что ты у нас, оказывается, сохнешь по Скорпиусу Малфою…
— О, нет, — застонала Лили, понимая, что сейчас точно начнется одна из очередных тирад, и, закатив глаза, она быстро отвернулась лицом к стене, сжав под одеялом руку в кулак.
— И я так понимаю, что вся эта депрессуха в основном из-за него, да?
Сильнее зарывшись в одеяло, Лили вся сжалась, чувствуя неловкость и смущение: в конце концов, мнение брата значило для нее очень много, и она очень боялась, что он начнет упрекать ее.
— Бросай это дело, Лили. Я обещаю тебе: Малфоя выпустят, только, пожалуйста, возвращайся к жизни, вон Луи все время зовет тебя к ним, поэтому… давай, начинай уже жить, потому что мне невыносимо смотреть на тебя.
Резко вскочив с подушки, Лили с волнением посмотрела на брата, и Джеймс, насмешливо хмыкнув, потрепал ее по макушке, а потом, улыбнувшись, кивнул утвердительно головой, будто подтверждая сказанные им слова. И от осознания того, что брат так дорожит ею, Лили, не сдержавшись, улыбнулась слегка кривовато, но искренне, благодарно.
— Ну и что? Ты даже не упрекнешь меня в том, что я вечно выбираю не тех людей? — насмешливо протянула Лили, явно намекая и на Альбуса тоже, и Джеймс, закатив глаза, резонно заметил:
— Ну что поделать, в этой семье хороший вкус только у меня. Так что страдай теперь, Лили, но в меру!
И вот двадцать второго декабря в день рождения Альбуса, которому должно было исполниться двадцать три года, Лили встала рано-рано и наколдовала ослепительных нарциссов, чтобы потом прийти к нему на могилу и долго смотреть, как могильный камень в лучах рассвета переливается радугой. Нащупав в сумке кожаный переплет, она вытащила потрепанный томик «Жестов» и, открыв первую попавшуюся страницу, стала читать, окунаясь в какой-то невиданный мир Арманда Малфоя, испытывая внутри себя буйство эмоций, потому что на секунду представила, как Скорпиус также открывал эту книгу в минуты грусти и находил в ней ответы.
В какой-то момент Лили поймала себя на том, что просто бессмысленно смотрит в книгу и не понимает, о чем и что читает, потому что все ее мысли заполнил он. Она думала о Скорпиусе, о причинах, которые побуждали делать его то, что он делал, и понимала, что ничего, совсем ничего не знает. Хотя бы только из-за этого стоило бороться за его освобождение, и Лили, почувствовав вдруг внутри себя прилив какой-то странной энергии, вскочила с лавки и, бросив печальный взгляд на могилы, медленно побрела прочь. Она шла, запахивая на ходу пальто, потому что ветер вперемешку с снегом задувал ей под свитер, и Лили чувствовала, как от этого холода у нее сковывались легкие.
Не выдержав, она трансгрессировала прямо к дому и, положив руку на обледеневшую ручку, замерла, потому что боялась открыть дверь и зайти внутрь. Это были абсолютно странные ощущения, но ей казалось, что ее пропажу Джеймс уже точно должен был обнаружить, и сейчас Лили понимала, до чего непредусмотрительно повела себя: на могилу к брату нужно было пойти именно с ним, но что она могла поделать, если даже сейчас, после смерти Альбуса, предпочитала находится рядом с ним наедине? Тяжело вздохнув, она открыла дверь и тут же замерла, потому что услышала не только голос Джеймса, но и Алфиты.
— Что, Забини, Италия не удовлетворяет в полной мере твое эго, да? Хочется покупаться в славе братца? Вы ведь теперь почти что герои-освободители.
— А что, завидно, Поттер?
— О, ничуть. Я звезда и без всего этого.
Громко фыркнув, Алфита, сидя на кухне за столом, откинулась на спинку стула и Лили, тихо прикрыв дверь, медленно пошла к ней навстречу, чувствуя радость и облегчение от того, что она жива и здорова. Подойдя ближе, она увидела, что ее живот уже сильно выпирал, и Лили, не сдержавшись, сильнее улыбнулась, чувствуя, как щеки трещат под натиском.
— Я рада вновь увидеть тебя, — вдруг протянула Забини, и Джеймс, каким-то задумчивым взором посмотрев на нее, хотел уже было что-то сказать, но заметив стоявшую в проходе Лили, смущенно запустил руку в волосы и весело проговорил:
— О, Лили!
В ту же секунду Алфита, резко крутанувшись на стуле, сверкающими глазами посмотрела на Лили и, дернувшись с места, подбежала к ней и, обняв, закружила, засмеявшись.
— Вот же чертовка, слышала я, что ты тут натворила! Ну, держись, теперь будешь под строгим моим контролем!
— Ты остаешься в Англии? — немного неверяще спросила Лили, когда они, перестав кружиться, остановились. Алфита, надменно вскинув брови и скрестив руки на груди, прохладно бросила:
— Что, думала, избавилась от меня?
— Ага, конечно, — вдруг встрял Джеймс, и Алфита, по-хитрому сверкнув глазами, посмотрела на него через плечо, намеренно элегантно выгнув бровь. — От таких прилипал только могила избавит.
— Ну тогда держись, Джеймс Поттер, — протянула она с такой красивой интонационной манерой, что он, раскачивающийся на стуле, замер и серьезно посмотрел на нее. — Потому что, кто знает, может, ты — моя следующая жертва?
Уже вечером, когда Лили, наконец решившаяся убраться в комнате, стала перетаскивать разбросанные на диване вещи в шкаф, а рядом с ней, подмяв под руку подушку, сидела Алфита, весело уплетая шоколад, Поттер вдруг ощутила, что ее жизнь медленно, но верно стала налаживаться. Она с удовольствием слушала рассказы Забини о теплой Италии и слишком кричащих итальянцах, а потом, когда та, съев весь шоколад, обиженно посмотрела на Поттер, и той пришлось достать из своей заначки шоколадных лягушек, Лили, не удержавшись, подсела к ней и, заглянув в глаза, серьезно спросила:
— Ты хочешь встречаться с Джеймсом?
— Нет, — задорно помотав головой, проговорила Алфита, с интересом разглядывая изображение на обороте конфеты. — Я хочу его на себе женить.
Присвистнув, Лили ошеломленно приподняла брови и неверяще посмотрела на Забини. Конечно, от Алфиты можно было ожидать что угодно, но такого… С широко распахнутыми глазами, она замотала головой и, тихо рассмеявшись, все еще с удивлением приподнимала брови.
— Ну, а что? Мой сын ему не абы кто, а племянник. К тому же, Джеймс под моим чутким руководством вновь вернется в команду Гарпий, опять будет на пике славы, а я, верная жена, буду рядом, чтобы направлять его. И… — запнувшись, она, облизнув губы, тихо проговорила: — У моего сына, считай, будет отец.
В комнате резко стало тихо, и Лили, опустив глаза на свои руки, прикрыла глаза. Конечно, Алфита не просто так приехала именно в этот день, скорее всего, она тоже уже успела побывать на его могиле, и от осознания, что она любит его, Лили стало тошно: ведь, по сути, Альбус поступил с Забини омерзительно.
— Но как же ты будешь с Джеймсом, зная, что он его брат? Тебе… не будет тяжело?
— Тяжелее, чем было, когда я узнала о беременности, мне не будет никогда, — резко перебила ее Алфита, упрямо сверкнув глазами и насупив брови. — Да и к тому же, кого волнует эта любовь? У меня будет будущее и семья, если я заполучу Джеймса. Остальное — ерунда.
— Так… по-слизерински, — насмешливо бросила Лили, и Алфита, слегка пнув ее ногой, проговорила быстро:
— Да ну тебя!
Горько улыбнувшись и резко отвернувшись, Лили прикрыла глаза, потому что опять вспомнила о Скорпиусе. Ей на секунду стало трудно дышать и, улыбнувшись Алфите, она бросила что-то о том, что ей нужно проветриться, и стремительно вышла из комнаты. Только когда захлопнув дверь, Лили прислонилась к стене коридора, она прикрыла рот рукой и почувствовала внутри себя назревавшую истерику. Вот уже почти пять дней от Скорпиуса не было ни одного известия, а Джейк старательно игнорировал ее, и что же делать отчаявшейся Лили, боявшейся за Скорпиуса так сильно, что стоило ей только подумать о нем, как у нее сразу сдавали нервы?
Поняв, что сейчас точно расплачется, Лили решительно замахала головой, и, отлипнув от стены, стала медленно спускаться по лестнице, как вдруг знакомый голос заставил ее остановиться прямо посередине.
— …Джейк, ты обещал мне!
— И я исполнил свое обещание. Скорпиуса отпустят! Но он не будет иметь права жить в Англии в течение этих десяти лет, разве этого тебе недостаточно?
Повисло молчание, и Лили, резко закрыв свой рот ладонью, чтобы случайно не выдать своего присутствия, замерла неподвижно, боясь даже дышать.
— Мне, знаешь ли, больно, Джеймс. Я бы хотел запереть его далеко и надолго, но вынужден вытаскивать этого сосунка только по одной вашей прихоти! Каково мне, по-твоему?
— Я все понимаю, но мы оба прекрасно знаем, что ничего не поделаешь: в конце концов Лили никогда не давала тебе ни малейшего повода, чтобы ты мог истолковать ее чувства превратно.
— Это должно меня успокоить?
— Мерлин, Томас, соберись! Ты говоришь, он не сможет десять лет жить в Англии, так используй это! Лили оценит уже даже то, что ты помог ей вытащить его из-за решетки, а теперь будь просто рядом и поддерживай ее, кто знает, может, она поймет, что лучше тебя вряд ли кого-то можно найти?
Раздался тяжелый вздох, а потом, словно кто-то двинул стол по паркету, раздался противный по звучанию скрип, и Лили зажмурилась. Внутри нее бушевала какая-то буря: казалось, какой-то тяжелый камень в момент упал с ее груди, позволив наконец ей полноценно дышать. Глаза резко заслезились от счастья от понимая, что Скорпиус отпустят! Он будет жить! И только потом до нее стал доходить весь смысл слов Джейка, и Лили, распахнув глаза, почувствовала опять, как сердце замерло.
— Знаешь, что я тут узнал? — вдруг проговорил бодро Джейк, и Лили вздрогнула, направив свой взгляд в лестничный пролет, где можно было различить его тень, отбрасываемую люстрой с кухни. — Оказывается, Люциус Малфой был арестован по личному приказу сэра Локантуса и отправлен в стеклянный купол. Только вот всем было известно, что у Малфоя здоровье подорвано: он отсидел после войны около трех лет в Азкабане, а сколько всего было до конца войны… в общем в итоге, он не прожил в стеклянном шаре и неделю. Умер в припадке.
— И что это дает?
— А то, что сдается мне, что Скорпиус участвовал в Жесте нисколько из-за самой политики Правительства, сколько из личной мести Локантусу. Когда Уильям пришел к власти после войны, он особо интересовался Пожирателями, и, говорят, требовал огромные суммы за оправдание. Таким образом были оправданы Нотты, даже Эйвери, но почему-то именно к Малфоям он был неблагосклонен. А потом в придачу ко всему проводил у них особенно тщательно обыски и много чего вытащил из мэнора. И именно эти вещи Малфой и вернул себе обратно. И в числе тех вещей был наконечник для трости: серебряная змея, которая, судя по некоторым имеющимся у меня источникам, принадлежала опять-таки Люциусу и являлась очень интересным магическим объектом. Конечно, Малфой наложил на нее чары, чтобы наконечник могли распознать только определенные люди, но, видимо, трость попала под магический обстрел и потеряла свою защиту. Так что с Малфоем все как-то странно и загадочно… я совершаю большую глупость, что отпускаю его.
Ни живая ни мертвая, Лили, резко сорвавшись с места, пошла к коридору и, не решившись зайти в свою комнату, замерла, приникнув лбом к двери. Прикрыв глаза, она схватилась за голову, массируя виски, чувствуя, как какое-то странное, горькое чувство переполняет ее.
Ей бы обрадоваться. Сказать, что все получилось, как нельзя лучше, но что-то не давало ей покоя. И у этого «что-то» было имя, которое, превозмогая внутреннюю боль, она прошептала тихо, чувствуя, как тяжелеют ноги, как мутнеет сознание:
— Скорпиус…
***
Ветер, хлестая по лицу, словно призывая Лили остановиться, раздражал ее до невозможности, но она, лишь сильнее склоняя голову против потока, стремительно неслась сквозь толпу людей, уверенно, не обращая ни на кого внимание. Ноги несли ее, будто заведенные, и Лили, толком ни о чем не думая, шла вперед, чувствуя тупую, ноющую боль. Завернув за угол к платформе девять и три четверти, Лили, озираясь по сторонам, поспешно оправив маггловское пальто, остановилась у поворота к поезду, и, прижавшись щекой к кирпичной стене, медленно стала выискивать глазами нужную фигуру.
Постояв так минут пять, Лили, развернувшись и пойдя вдоль стены, стала осматривать коридоры, которые все вели к дымящему поезду, и она останавливалась у каждого поворота, шла прямо, но, не доходя до поезда, исподтишка начинала выглядывать из-за кирпичной стенки. Она искала Скорпиуса, который вот-вот должен был покинуть Англию и отправиться, как она узнала с помощью Алфиты, в далекую, такую любимую Францию, и у Лили сжималось сердце от боли, тоски. Ведь она понимала, что совсем ему не нужна: выйдя на свободу и имея два дня для того, чтобы собрать вещи и покинуть Англию, Скорпиус никак не попытался дать ей знать о своем существовании, и только вчера поздно ночью к ней прилетел красивый белый филин с запиской о том, что он благодарен мисс Поттер за помощь в обнародовании преступлений правительства и за то, что его выпустили из стеклянного купола.
И все: ни слова о том, куда он уезжает, ни слова о том, что он бы хотел увидеть ее. Ничего. Лили, хоть и глупая, но даже ей прекрасно стало понятно, что Скорпиус намеренно не дает ей знать большее: он не хочет с ней видеться. И если вначале на нее накатила такая ярость от осознания, что вся его благодарность только на листке, хотя она так старалась для него, то потом она подумала, что, может, так и лучше?
Сердце опять заныло. Глупая, и зачем Лили только вообще узнавала, куда и когда он уедет? Зачем пришла на платформу? Чтобы стоять здесь, словно преступник, и прятаться за кирпичными стенами?
Прикрыв глаза, она двинулась дальше, а потом, ни на что не надеясь, завернула в последний, как решила для себя, коридор, и замерла. Потому что, не доходя даже до конца, увидела его высокую, статную фигуру в черном. От ветра подол его черного пальто разлетались в стороны, и, склонившись, он с кем-то о чем-то разговаривал, поминутно кривя брови. Подойдя чуть ближе, Лили увидела, что это была высокая с каштановыми волосами женщина, и когда та, слегка повернувшись, посмотрела на рядом стоящего мужчину с такими же, как у Скорпиуса платиновыми волосами, Лили поняла, кто это: Астория и Драко Малфой. Видимо, они приехали на слушанье дела сына, и сейчас провожали его в другую страну, а, может, и уезжали вместе с ним. Сжав сильнее кирпичную кладь рукой, Лили дрожала всем телом, исследуя его тело глазами, пытаясь запомнить его вот таким: красивым, высоким и очень далеким.
Когда поезд издал первый гудок, Лили, почти что сорвавшись, резко одернула себя и просто молчаливо стала провожать его взглядом, наблюдать, как чета Малфоев, засуетившись, зашла в вагон поезда и скрылась из виду. В горле пересохло, и Лили, отвернувшись от поезда, прижалась спиной к стене, зажмурившись. Она знала, что даже если побежит сейчас за ним, он не останется. Потому что чувствовала, на каком-то интуитивном уровне чувствовала, что ему хочется… сбежать. И не видеть их, напоминавших ему о провальном деле.
Второй гудок ворвался в сознание словно через туман, и Лили, смотря на стену сквозь пелену слез, взяла грудью больше воздуха, чтобы перебить внутренний крик.
Как-то она сказала, что ни за что его не отпустит, что сделает все ради него. Но почему она никогда не думала о том, что ему это вовсе и не нужно? Зачем ему глупая, мечтательная Лили Поттер после того, когда она не может принести ему никакой пользы?
Вдох-выдох.
Ветер заметался сильнее, в коридоре загулял сквозняк, который бил ее по ногам, и Лили, вдруг согнувшись на корточках, запустила руку в рыжую челку.
Когда раздался третий гудок, то он унес вместе с поездом и ее горький, отчаянный, полный боли и несбывшихся надежды крик.
Весенний легкий приятный ветерок проникал в комнату, поднимал занавески, а затем плавно возвращал на место, и Лили, обняв себя, спокойно наблюдала за этой неспешностью жизни. Странное чувство жило внутри нее: вроде она наконец смогла взять себя в руки, начать улыбаться и смотреть на мир прямо — право, Лили даже начала вновь ходить на работу, но только не в детское отделение св.Мунго, а в исследовательский отдел, где она часами напролет оставалась в лабораториях и искала какие-то новые возможности по применению устаревших средств.
Вместе с Лили изменился окружающий мир: «Жест» больше не казался всем ужасающей организацией, но и проникнуться симпатией к нему волшебники так и не смогли, как и не смогли и дальше придерживаться политики сближения с магглами. Все это было забыто — волшебники решили, что, возможно, их миры слишком несовместимы, и с учетом, что людей все же больше, то кто мог быть уверен на все сто процентов, что в какой-то момент они просто не захватят магов? Даже изобретения магглов вызывали совсем другие толки: если раньше волшебники восхищенно перешептывались, то теперь лишь мрачно поджимали губы и думали о том, а не сломают ли люди однажды всю магическую защиту? Не смогут ли просчитать магию в целом?
Прикрыв глаза, Лили прохладно усмехнулась про себя, а потом, соскочив со стула, подошла к шкафу и стала вытаскивать из него всевозможные платья, пытаясь успокоить какое-то внутреннее волнение. В последнее время она часто так делала: просто раскладывала вещи по полкам или наводили тотальный порядок в комнате, чтобы отвлечься от ненужных мыслей в голове, ведь в ее жизни все было хорошо. Так хотелось думать. В это хотелось хотя бы просто верить.
И ведь причин для радости было много: две недели назад у нее родился племянник, славный малыш с редкими черными волосами и ярко-зелеными глазами, которого Алфита назвала Альбусом в честь отца. И самое главное, по мнению Лили, было то, что у него фамилия тоже Поттер, ведь Джеймс записал этого ребенка как своего, и уже меньше через месяц должна была произойти его женитьба на Забини, которая специально настояла на свадьбе после родов, чтобы не выглядеть в свадебном платье, словно раздувшийся белый помидор.
И Лили искренне была рада за них. Она не могла перестать любоваться ими: Алфита и Джеймс не выглядели безумно влюбленными, они не находились в эйфории, не смотрели друг на друга мечтательными взорами, но было у них на лицах такое безмятежное счастье, что Лили давилась какой-то странной, едкой завистью. Ведь она, как бы ни пыталась улыбаться, носить голубые платья и сверкать своим смехом, чувствовала себя глубоко несчастной, покинутой.
В какой-то момент Лили просто поняла, что становится лишней в этом доме: она так же принимала участие в заботах, связанных с Альбусом, но с каждым днем Лили понимала, что даже в этом ее помощь совсем им не нужна. Алфита и Джеймс были слишком идеальными и понимающими друг друга с полуслова, заботы о ребенке были не чьим-то одиночным бременем, а общей ношей, Джеймс даже отказался на время возвращаться в квиддич, несмотря на все настояния Алфиты, ведь хотел оставаться как можно больше дома и помогать.
Лили улыбалась. Смотрела на них, сомкнув пальцы в кулак, а про себя думала, что как же чудесно, что эти двое несчастных людей нашли себя в этом мире разочарований. Потому что у нее это не вышло, и, чувствуя, как с каждым днем все больше холодеют ее руки, она лишь безжизненно поджимала губы в подобии улыбки.
С каждым днем Лили все чаще стала ходить на могилу к брату, чтобы просто поплакать, подумать обо всем и, нащупав в сумке потрепанный томик, вчитываться в его имя в дарственной надписи и падать в какую-то бездну. Она почему-то наивно думала, что чувства к Скорпиусу уйдут где-то через месяц после его отъезда, но уже прошло три, и Лили понимала, что внутри у нее глубокая пустота, которая наполняется только от одних упоминаний о нем.
Ей не у кого было узнавать про Малфоя: Алфита никогда не общалась с ним, а Икарус, ставший одним из приближенных Джейка, так и вовсе не успевал даже проведать сестру, не говоря уже о чем-то другом. А сам Томас, который, она была просто уверена, знал о его местоположении все, никогда не поднимал эту тему, и стоило Лили только лишь намекнуть о Скорпиусе, как тут же мрачнел и старательно переводил разговор.
И она не могла его судить, ведь прекрасно понимала его чувства: теперь Джейк вызывал внутри нее грусть, а не презрение, и глядя на то, как он горбатится на работе, чтобы забыться, а потом приходит к ней и смотрит так… выжидающе наивно, словно спрашивая, невольно и робко, можно ли ему надеяться хоть на что-то, Лили лишь мотала головой. Ничего не попишешь. И эта череда дней без него убивала ее, она отчаянно, с ужасом и ненавистью к себе мечтала увидеть его.
Когда однажды, работая над антидотом в лаборатории, Лили случайно, краем уха услышала о Малфое, все ее нутро волнительно сжалась, а стеклянная палочка с грохотом упала на стол:
— …Да, раньше мистер Малфой работал здесь, а теперь, говорят, он поселился во Франции в своем имении и никуда не выходит. А такой ум!
— Ну не знаю, он же так и не закончил Французскую Академию Зельеварения…
— Так-то и оно, он без всего этого усовершенствовал зелье невидимости, и тем самым помог в свое время аврорам! Эх, и кто б знал, что он из «Жеста»?
Лили вдруг замерла, смотря на кучу ткани на кровати, и отвела голову в сторону, словно пытаясь отмахнуться от воспоминаний. Понимание, что она до сих пор ничегошеньки не знает о Скорпиусе, давило на нее своей силой, и ведь она даже не пыталась как-нибудь расспросить Алфиту, потому что боялась саму себя: стоит узнать что-нибудь, как она точно рванется к нему, найдет тысячу оправданий его ужасному поведению и будет искать, искать Малфоя по всей Франции хоть до посинения.
Накинув на плечи кремового цвета пальто, Лили резво вышла из комнаты и торопливо спустилась вниз, краем уха услышав плач Альбуса и ласковые шептания Алфиты, которая, видимо, успокаивала ребенка. Она уже было хотела остановиться и пойти к ней, чтобы предложить свою помощь, но в ту же секунду дверь с хлопком открылась, и Лили услышала резвый голос Джеймс, который задал тот же вопрос, что она хотела.
Смутившись, передернув нервно плечом, Лили быстрее побежала по ступеням, а, оказавшись на улице, уверенно направилась вперед, совершенно не зная, куда бы ей податься. Хотелось просто бессмысленно брести сквозь людей и думать о своем, может, был смысл сходить на могилу к брату, Лили не знала: она просто шла мимо витрин, смеющихся магов, искрящихся палочек и выкриков заклинаний. Что же ей делать? Этот вопрос мучал ее бессонными ночами, когда, сомкнув глаза, она пыталась уговорить себя просто заснуть, но ничего не выходило; этот вопрос она задавала себя тогда, когда очередной эксперимент проходил удачно и ее теория подтверждалась, но только ни радости, ни триумфа Лили не испытывала. Ее совсем не радовало даже то, что маги стали относиться к ней с неким уважением, и больше не было никаких перешептываний о том, что она не достойна своего отца. Ничего не было. Все просто боялись о ней сплетничать, и в этом идеальном, казалось бы, мире Лили чувствовал себя еще более неуверенной и глупой, чем раньше.
Усмехнувшись, Лили на секунду прикрыла глаза, вспоминая, как однажды, вот так же бродя по Косой аллее, она встретила Поппи Браун, которая, окликнув Лили, с интересом заглядывала ей в глаза и вдруг произнесла спокойно, без той мерзкой манеры, какой она обычно говорила с ней в Хогвартсе:
— Вау, Лили, ты так изменилась, — она улыбнулась, качнув головой, и что-то теплое заискрилось в ее глазах, — я недавно читала статью про вашу семью в Пророке… даже не знаю, как ты смогла все это пережить. Я бы не справилась. И ты прости за все, что было в Хогвартсе. Мы, знаешь ли, так завидовали тебе. Да и ты тоже, — рассмеявшись тихо, продолжила она, слегка сузив глаза, — ты была очень высокомерной, в курсе? Ни с кем не взаимодействовала и всегда была сама по себе. Конечно, нам хотелось, чтобы ты наконец обратила и на нас внимание тоже.
Это было настолько странно, что тогда Лили, лишь передернув плечом, еще долго стояла, облокотившись о кирпичную стену, и наблюдала, как Поппи удаляется от нее, растворяясь в разноцветных мантиях. Пятнадцатилетняя Лили бы обрадовалась такому, но сейчас… ей было так плевать, что, отмерев, Лили опять продолжила брести сквозь толпу, совершенно не зная, куда ей пойти.
Прохожие, больно обивая ее плечо, безразлично проходили мимо, и Лили, нервно сжав ремешок пальто, опустила понуро голову, радуясь, что никому до нее сейчас не было дела, потому что очередные предательские слезинки уже стояли в глазах и грозились растрястись до размера истерики, что она так упорно сдерживала внутри себя. И именно в этот момент Лили вдруг почувствовала всем своим телом чей-то упорный, цепкий взгляд, направленный прямо на нее.
Резко подняв голову, Лили увидела перед собой Розу, и дыхание на мгновенье сперло. С тех самых пор они не разу не пересекались, казалось, кузина просто игнорирует ее, впрочем, как и Малфоя, на слушание которого она так и не заявилась. И Лили сама была рада этому: несмотря на то, что больше не было слепой зависти, постоянных сравнений с кузиной, но она все еще ненавидела Розу всем своим нутром от понимания, насколько близка она была со Скорпиусом. Ей не давала покоя такая едкая задняя мысль, что, возможно, даже Роза знала его лучше, чем она.
Закатив глаза, Роза уверенным и прямым шагом пошла навстречу к ней, и глаза у Поттер забегали, пытаясь найти место, куда можно было бы ретироваться, но увы, это был обычный переулок, а ближайший поворот виднелся только в километре.
— Ну здравствуй, сестренка, — прохладно протянула Роза, а потом, цепко схватив ее за руку, она улыбнулась широко и презрительно. — Давай поговорим?
— А нам есть о чем? — также надменно бросила Лили, но Уизли не повела даже ухом: ей было плевать, она просто потащила ее за собой, и Поттер, которая хотела было уже возмутиться, вдруг осеклась, так некстати вспомнив, что вот… уже за следующим поворотом будет тот самый бар «Чармед».
Когда воспоминания, невольно представшие перед глазами, исчезли, и они уже давно прошли сам бар, Лили, не выдержав, резко дернула свою руку, заставив Розу остановиться, но она даже не обернулась.
— Мерлин, что тебе надо! Говори сейчас, — резко выпалила Лили, испытывая ни с чем несравнимое раздражение.
— Неужели тебе самой ничего не хочется спросить?
Тяжело дыша, Лили смотрела на нее упрямо, скривив лицо от ярости, что переполняла ее. Медленно, словно в замедленном съемке Роза повернулась к ней лицом и посмотрела на нее с не меньшей ненавистью, и это как будто отрезвило Лили. На секунду она вспомнила все — как Роза всегда унижала ее, как, воспользовавшись домыслом Джеймса, она сдала Альбуса и как всегда вела себя так, словно ничто и никто не может ее ни сломить, ни уничтожить.
— Зачем ты сдала Альбуса? — спустя минутную паузу проговорила наконец она, и идущие мимо них маги подозрительно обернулись на них, из-за чего Роза, яростно сверкнув глазами, зашла в проход между домами, куда непроизвольно и направилась за ней сама Лили, а потом, наложив на пространство антипрослушивающие чары, резко развернулась и посмотрела на Лили сверкающими голубыми глазами:
— Почему сдала? Потому что раздражал меня чертовски, до ужаса раздражал! — а потом, усмехнувшись как-то иронично, Роза отвела взгляд в сторону и улыбнулась чему-то. — Впрочем, вру. Я сделала это из-за Малфоя. Я хотела его внимания.
— Что-то здесь не вяжется, Рози, — холодно протянула Лили, и она резко, в упор посмотрела на нее. Сегодня Роза выглядела бледнее обычного и даже не скрывала редкие веснушки на своем лице — казалось, что что-то то ли мучило ее, то ли раздражало, но она смотрела на Лили с такой яростью, что, казалось, будто ей нестерпимо хочется что-то сказать.
— Включай мозги, сестренка. Наверняка Джеймс уже рассказал тебе о том, что это он поделилась со мной своими предположениями насчет Альбуса. Ну так я стала следить за квартирой Альбуса, постоянно следить, а чтобы не упускать ничего, даже сняла квартиру в доме напротив и установила следящие чары. И вот однажды я стала замечать, что уж больно часто к нему наведывается Роули, а однажды пришел и Малфой, — усмехнувшись, Роза цокнула. — Скорпиус никогда не ладил с Альбусом, что могло их связывать? Интересы? Мерлин упаси, Скорпиус занимался восстановлением своего светлого имени и работой в лабораториях, когда Альбус просто прожигал свою жизнь, не учась, ничем не занимаясь. У нашего братца, кроме чрезмерного самомнения и тщеславия, ничего не было, — Роза рассмеялась быстрым нервным смехом, ударив себя ладонью по колену, словно находя свои слова до ужаса уморительными. — Он просто не мог быть полезен Малфою даже теоретически. И вот в какой-то момент я подумала, но должно же быть что-то. В тот день я пришла к тебе, мне нужно было забрать по просьбе отца из кабинета дяди Гарри какие-то склянки, уже даже не вспомню… только вот тебя не было. Естественно, меня это не остановило, а ты, дура, даже не меняла замки, поэтому я без проблем зашла к тебе в дом и вдруг увидела письмо.
Замолчав, улыбка на лице Роза погасла, и она каким-то беспомощным взглядом посмотрела на стену кирпичного дома, а потом продолжила с той же надменной интонацией:
— Видимо, при пересылке сова повредила защиту, поэтому письмо не загорелось в руках того, кому оно не предназначалось…
— Зачем ты вообще читаешь чужую почту?! — возмутилась Лили, скрестив руки на груди, и Роза, приподняв брови, проговорила по слогам.
— Потому что оно было предназначено Альбусу Северусу Поттеру. И в этом письме подробно разбиралось нападение, которое Жест должен был осуществить во время встречи сэра Локантуса с представителем со стороны магглов. Это был план теракта, который должен был навсегда разрушить отношения между волшебниками и магглами.
Она замолчала, и Лили, воспользовавшись паузой, цепким взглядом посмотрела на кузину, стараясь понять, врет она или нет. Роза всегда была лицемерной лгуньей, Лили знала это прекрасно, но смотря на нее сейчас, она не видела ничего, кроме какой-то тоскливой меланхолии. Такой знакомой и такой болезненной.
— Как ты поняла что Скорпиус замешан в этом всем? — медленно спросила Лили, нервным движением руки откинув волосы назад, и Роза раздраженно приподнял бровь.
— Письмо. Оно было с его инициалами на обороте. В самом письме говорилось только об Икарусе, который по просьбе Альбуса пытался найти хоть какие-то документы насчет Артура, того аврора, что участвовал в убийстве твоих родителей, — переведя дыхание, Роза продолжила: — Я пришла к нему сразу и сказала, либо он будет со мной и я сдам только Альбуса, либо он отказывается от меня, и я сдам их всех. Три члена Жеста из шести, Демиана легко можно было вычесть из-за постоянных его визитов к нему, а остальные… дело времени. И Малфой согласился. Только не сдержал своего общения.
Замерев, Роза явственно сглотнула, смотря куда-то в сторону, словно окунаясь в какие-то видения, и Лили, болезненно сморщившись, почувствовав тупую, ноющую боль, посмотрела на кузину широко распахнутыми глазами. Почему-то… она не испытывала к ней ненависти. Лили не хотелось наброситься на Рози, не хотелось даже кричать. Просто вся эта история была до такого наполнена горечью и чередой глупых ошибок, что у Лили не было даже сил кого-то винить.
— Я стерла его инициалы с письма, — тихо прошептала Уизли, не отводя своего взгляда, не пытаясь ни надменно улыбнуться, ни придать голосу презрение. Она даже не смотрела на Лили, казалось, Роза забыла, что она вообще с кем-то говорит. — Это проще простого… и пошла к Джейку, — хмыкнув, она опустила голову, и Лили вдруг заметила, что глаза у нее до того стеклянные, словно их покинула сама жизнь. — Альбуса схватили тогда же, я видела, как они ворвались в квартиру, видела, как, сковав его цепями, они, сжав его шею, тащили его на улицу. И я думала, что вот, Роза, радуйся: единственная мразь, что вечно мешала тебе быть первой, побеждена. Но только отчего-то мне стало пусто. Словно в этом всем не было никакого чертового смысла.
И она замолчала, смотря на Лили каким-то оценивающим скользким взглядом, словно пытаясь найти ответ на свой вопрос, и Лили, не выдержав, прикрыла веки. Хотелось сказать хоть что-то, съязвить или просто поставить ее на место, но у нее не было сил. Перед глазами живо вырисовалась картина задержания Альбуса, и Лили поняла, что еще немного, и просто закричит от разящей наповал боли, а потом, резко развернувшись, медленно поплелась вперед, чувствуя какую-то тоску. Правда не приносила ни покоя, ни радости. Было как-то тошно, словно жить в неведении было проще. И лучше. И выгоднее для нее.
— Не понимаю, — вдруг протянула Роза, и Лили, остановившись, бессмысленно посмотрела вперед, на улицу, совершенно не собираясь оборачиваться, — почему ты так дорога ему?
— Что за глупость, — сморщившись, безжизненно сказала Лили, чувствуя внутри череду тоски и какой-то апатии. Одно упоминание о Скорпиусе опять выбило воздух из легких и заставило ее окунуться в недры своего личного, внутреннего отчаянья.
— Ты еще не поняла? Думаешь, если бы он не был влюблен тебя, сдался бы сам? Не скинул бы вину на тебя? Все, чего я просила у него, оставить тебя, но он отверг меня, хотя знал, что тогда я просто сдам его. И Скорпиус был согласен. Он был согласен поставить под удар план, который вынашивал столько лет, ради которого стольким пожертвовал, лишь бы ты осталась в стороне! Все это время, какой резон был у Скорпиуса спасать тебя? Он мог стереть твои воспоминания, убить, в конце концов, отдать в руки правосудия, предварительно стерев воспоминания о себе — да даже сломать твое сознание, учитывая, какой он профессиональный легилимент! Но он оставил тебе жизнь, позволил зайти так далеко. И это Скорпиус Малфой, который динамил меня — меня! — почти десять лет!
Лили ошарашенно замерла, распахнув глаза. Нет, она никогда не рассматривала все с этой стороны и сейчас… если подумать, почему после того, как Лили сказала Джейку, что она из Жеста… почему он просто не убил ее? Зачем нужно было придумывать весь этот план, рисковать? Зачем еще тогда он оставил ее в здравом уме, а потом посвящал в курс дела? Неужели только из-за Джейка, но… разве он сам не признавался, что ему пришлось резко поменять план? Резко развернувшись, Лили вдруг посмотрела на Розу и заметила, как у нее блестят щеки. Слегка согнувшись, она с ненавистью смотрела на Поттер, яростно кривя свои губы, а потом холодно, презрительно проговорила:
— Какого черта ты до сих пор в Англии, дура?
Лили сглотнула, оступившись, смотря на Розу, как на прокаженную. А в голове только один вопрос: почему она до сих пор не с ним? Что она вообще делает? Разве не готова она была ради него идти на что угодно? Не клялась себе, что он будет с ней при любом раскладе? Решительно сжав руки в кулаки, она развернулась и стремительно побежала домой, чувствуя, как на лице на секунду появилась тихая улыбка, полная надежды, хотя где-то внутри тошнотворное чувство оставляло пустоты. Ну что ж, даже если ей больно, плевать. Плевать и на то, что он просто сбежал, оставив ее без вестей о себе.
Потому что теперь у Скорпиуса Малфоя не было ни шанса на побег. Лили настигнет его, как ураган, от которого ни спасенья, ни убежища — одна только смерть.
***
Поезд, пыхтя и гудя, стремительно летел по рельсам, ритмично постукивая колесами, и Лили, прислонившись щекой к окну, мечтательно смотрела на окружающий ландшафт, и яркое весеннее солнце так и слепило ее, заставляя то и дело невольно прикрывать глаза. Франция была уже совсем близко, Лили в предвкушении сжимала сильнее в руках томик Жестов и улыбалась, сама не зная чему, слыша время от времени быструю французскую речь. Ее не пугала ни другая страна, ни другой язык — еще с детства влюбленная в Францию, она часто приезжала в гости к дяде Биллу и к любимому кузену Луи, с которыми у нее были самые доверительные отношения. Высокий блондин, обладавший кровью вейлы, он постоянно всех очаровывал своими манерами и яркой улыбкой, а его легкий характер, отсутствие злобы и упреков к другим, делали из него чуть ли не ангела. Наверное, тот факт, что они были ровесниками и был решающим в их сближении: она рассказывала ему о Хогвартсе, а он — о Шармбатоне, и в эти моменты Лили чувствовала себя крайне счастливой и значимой.
Протяжно прогудев, поезд остановился, и Лили, словно отмерев, подскочила с сиденья и отлевитировала палочкой чемодан, который, схватив за ручку, потащила сквозь толпу выходящих на перрон волшебников. Ей всего лишь нужно было отметиться в французском Министерстве о своем визите в страну, а потом сразу трансгрессировать в «Ракушку», где, Лили была уверена, ее уже ждали свежие круассаны тети Флер, которые она специально делала с шоколадной начинкой.
Она точно знала, что Доменик не будет в коттедже, ведь та уже три года подряд жила в Египте, где занималась изучением драконов, а ее старшая сестра, Мари-Виктуар Люпин, вышедшая замуж за крестника отца, Тедди, так и вовсе не жила с родители уже больше десяти лет: у нее была своя семья и двое маленьких детей, которых, откровенно говоря, Лили никогда и не видела. Оттого и получалось, что во Франции ее ждали только Луи с его родителями, и она была этому даже рада: ей не хотелось ни с кем разговаривать или видеться, ведь все силы Лили хотела бросить на его поиски.
Она так и не решилась поговорить с Алфитой, хотя и знала, что та, скорее всего, знала о местонахождении Скорпиуса. Лили просто хотелось сделать все самой, потому что это все было до такого личное и смущающее, что она действительно боялась услышать любой, даже самый мало-мальский и незначительный упрек, а потому, собрав вещи и поставив Джеймса и Алфиту перед фактом своего отъезда, она решительно направилась на вокзал, ощущая дикое волнение. И, как оказалось не зря, ведь там она увидела Джейка, который, рассеянно оглядываясь по сторонам, явно выискивал ее.
В тот момент у Лили так защемило сердце, что она остановилась, как вкопанная, в результате чего и была обнаружена им.
— Зачем, Лили? Чего ради ты едешь в эту чертову Францию? — прошептал он тогда, и лицо его так болезненно исказилось, что Лили и самой стало больно. Она бы могла сказать ему хоть что-то, но молчала, упрямо моргая глазами, в которых, Лили знала, горел решительный огонь.
— Он того не стоит! — воскликнул Джейк с отчаяньем, упрямо пытаясь поймать ее бегающие глаза.
Только почему он думал, что знал, кто и чего стоит? Почему Джейк, такой умный, находчивый человек, никогда не хотел принимать очевидного? У Лили не было ни оправданий, ни заготовленных фраз: она, лишь сжав на секунду его ладонь, с благодарностью посмотрела ему прямо в глаза, и, решительно взяв чемоданы, пошла на поезд. Который привез ее сюда. В цветущую Францию.
Когда все дела были сделаны, Лили, трансгрессировав, оказалась на морском берегу и, увидев вдалеке двухэтажный дом, быстрым шагом направилась прямо туда. Ветер игриво трепетал юбку, и Лили, ощущая какую-то дикую легкость во всем теле, шла, то и дело проваливаясь в песок, который проникал в ее лодочки, щекотя стопы.
— Лили! — весело проговорила тетя Флер, когда она подошла совсем близко к коттеджу, где на террасе сидела и, видимо, ждала ее тетя.
— Здравствуйте, — искренне улыбнувшись, проговорила Лили и, не сдержавшись, подошла ближе, словно желая внимательно разглядеть лицо Флер, которая, казалось, никак не изменилась: она было красивой и выглядела очень молодой, и только глаза у нее были слегка задумчивые, уставшие.
— Луи, ну где тебя носит? — крикнула она, слегка отвернувшись, а потом, вновь поглядев на Лили, живо затараторила на английском со смесью французского. — Ох, деточка, ну и дела! Доминик недавно п’ислала мне отк’ытку из Австралии, оказывается, эта негодница успела остыть к драконам и Египту, и, познакомившись с каким-то… «Avec un homme de vieillesse, mais avec des yeux si charmants» (человеком преклонного возраста, но зато с такими обаятельными глазами), уехала с ним на другой континент… я в terrifi?! — Лили усмехнулась, видя, как живо сменялись эмоции на красивом лице, как, быстро-быстро тараторя, она то и дело не выговаривала «р», ведь гнев, возмущение и одновременно удивление сбивали ее с мыслей и правильного произношения. — Билл поехал к ней, узнавать что и как… Oh mon dieu Ils disent qu'il est mari?!.. (О мой Бог, говорят он еще и женат!)
— Ну мам, опять ты завелась, — жалобно и иронично протянул голос за спиной и Лили, обернувшись резко, столкнулась с голубыми глазами своего кузена, который, усмехаясь, прислонился к косяку двери и с азартом глядел на мать.
У Лили волнительно забилось сердце, когда она внимательно посмотрела на Луи, который, широко улыбаясь ей, подмигнул и страдальчески покачал головой, невольно вызывая улыбку и у Лили.
— И как тебе хватает совести в такое тяжелое время насмехаться над собственной матерью? — протянула Флер, грустно посмотрев на сына, и Луи, сдавшись, подошел к ней, развел руки в стороны:
— Прошу покорнейше простить!
Уже через час, после того, как тетя Флер накормила ее до отвала своими фирменными французскими круассанами и еще раз рассказала про «негодницу Доминик», Лили, схватив под руку Луи, который лениво и с ноткой иронии в лице слушал причитания матери, повела его к берегу, где, увидев ослепляющее море и отпустив руку кузена, живо побежала к воде. Присев на корточки и поджав лицо руками, она с упоением смотрела на бушующие волны и чувствовала внутреннее спокойствие. Вид воды всегда внушал ей особенное чувство удовлетворенности, и наблюдая за неспешными волнами, Лили вдруг впервые подумала, что она действительно рада, что жива.
— Рад, что ты приехала к нам, — наконец пробормотал Луи, слегка прищурившись, и она невольно посмотрела на него, подмечая мельчайшие изменения с их последней встречи. Впрочем, тщетно, кузен, как и прежде, был писанным красавцем с белокурыми волосами, которые слегка трепетали от морского бриза. — А то маман сведет меня с ума, кто бы знал, что ее так может расстроить выходка Доминик.
— А по мне, это забавно, давно я не слышала таких искренних и семейных каламбуров, — спокойно протянула Лили, а потом замерла, потому что вдруг осознала, что именно сказала. Напоминание о родителях тоской отдалось в груди, и Лили зажмурилась, мысленно отсчитывая до десяти, потому что ей больше не хотелось думать о прошлом. Она мечтала его отпустить.
— Так, сестренка, предлагаю нам сходить развеяться, — весело протянул Луи, схватив Лили под руку и заставив подняться с коленей. И она знала, что он прекрасно понимал все ее мысли и внутренние хотения, поэтому никогда не говорил с ней ни о чем серьезном, болезненном. — Ты приехала сюда не сопли распускать, а веселиться!
Фыркнув, Лили улыбнулась ему благодарно, и в ту же секунду мерцающее в лучах солнца море исчезло перед глазами, и они оказались на оживленной улице Парижа. Люди, весело болтая и смеясь, проходили мимо них, и Лили, почувствовав эту радость, тоже улыбнулась и восторженно посмотрела на кузена, который довольно усмехался в своей ироничной манере.
— Ну что, кафе мадам Реле уже заждалось нас? Помнится, мы с тобой там были в последний раз, когда ты заканчивала Хогвартс. Во времена были!
Мороженое у мадам Реле, как и всегда, было самым вкусным, и Лили, уплетая уже третью порцию, с упоением слушала Луи, который рассказывал ей о забавных случаях со своей работы. Он работал в главном французском банке, где постоянно происходили потасовки с понаехавшими эмигрантами, которые, обладая южным темпераментом, не особо ладили с гоблинами. Все это приводило к их постоянным стычкам, причем иногда словесная перепалка перерастала в магическую, и Луи не раз разнимал их, попадая под удар.
То и дело Луи замолкал и с интересом разглядывал Лили, словно что-то пытаясь понять для себя, и в такие моменты ей было до ужаса неловко. Она то и дело пыталась завести разговор, но в какой-то момент понимала, что говорить ей было не о чем: ее жизнь, связанная с Жестом, Альбусом, была абсолютной пустой, и, слушая истории кузена, Лили чувствовала тоску — ей тоже хотелось таких вот бытовых ситуаций и скандалов. Все лучше, нежели безликие серые дни, которыми и была только наполнена ее прошлая английская жизнь.
— Недавно у нас в газетах написали про Жест, вернее, про Альбуса, — резко проговорил он тогда, когда солнце уже висело в зените, и они бессмысленно шатались в парке. Людей уже почти не было, зато из различных кафетериев, ресторанов раздавались веселые возгласы. — Признаться, я даже не знаю, что и думать. Это все… неожиданно. Хотя вполне в духе Альбуса.
И он упрямо посмотрел на нее, пытаясь поймать ее взгляд, который Лили отводила куда угодно, только бы не смотреть на него. Ей не хотелось ни о чем рассказывать: в конце концов, ей и нечего было поведать — ведь самое главное было и для нее в секрете. Усмехнувшись, Луи наконец отвернулся, и Лили, нервно проведя большим пальцем по указательному, мысленно настроив себя, тихо проговорила:
— Луи, ты знаешь что-нибудь о Скорпиусе Малфое? — и с надеждой вскинула свои глаза, видя, как задумчиво прикусив губу, он, нахмурившись, посмотрел вдаль.
— М-м, не уверен, — медленно протянул Луи, а потом, сощурившись, потрепал себя по волосам. — Кажется, я точно где-то слышал это имя, но… А что?
Он вопросительно поглядел на нее, и вдруг какое-то понимание мелькнуло в этих голубых глазах. Приподняв бровь, Луи спокойно спросил:
— Ты из-за него приехала?
Отмахнувшись нервно, Лили повернулась к нему спиной и задумчиво поглядела на красно-оранжевое небо. День умирал. Умирало и время, прожитое без него. Все было бестолку. Трудно найти человека, который скрывается ото всех.
— Знаешь, я хочу напиться! — вдруг протянула Лили, азартно сверкнув глазами. Фыркнув, Луи лишь покачал головой. — Отведи меня в лучший бар Парижа!
— Ну прямо истинная англичанка.
— Не ерничай, ch?ri!
И, толкнув его в бок, Лили весело рассмеялась. И смех ее, разлетаясь, звучал так искренне и так живо, что она даже удивилась, что все еще умеет так смеяться.
Когда они подошли к старинной двери в стиле ар-нуво, и Луи, галантно приоткрыв дверь, жестом пригласил ее внутрь, Лили с восхищением вздохнула. Внутри было до того роскошно и красиво, что она с восторгом стала рассматривать всевозможные узорчатые выступы на стенах, расписанные плафоны и виднеющиеся кое-где витражи. Луи повел ее дальше, прямо к барной стойке и, подмигнув официантке, проговорил какое-то странное название, и Лили, уже через пару минут увидевшая перед собой стакан с красной и зеленой жидкостью, присвистнула.
— Мерлин, что это?
— Особый сорт абсента, — загадочно проговорил он, усмехнувшись.
— В таком случае приготовься тащить пьяную мину домой.
— Да о чем ты, опыта мне не занимать! — и они оба весело засмеялись, вспомнив, как Лили в тот самый свой визит после выпускного написалась в первый же день в пабе недалеко от коттеджа. Ярости Флер тогда не было предела, и она ругала своего сына по чем свет стоит, считая его виновником всех курьезов.
Алкоголь, проникая внутрь, давал ей какую-то безмятежность, и глупо улыбаясь, Лили слушала ровный голос Луи, который, тоже слегка поддатый, продолжал рассказывать всевозможные истории, время от времени впадая в беспричинный смех, который ловила и она, ощущая такую внутреннюю легкость, словно ничего не было. Кроме этого красивого ресторана и кузена Луи.
— Слушай, тут на тебя мужчина вот уже минут тридцать пялится, — вдруг проговорил Луи, склонившись к ее уху, и Лили нахмурилась. — Ты его знаешь? На извращенца не похож, такие здесь не сидят, уж больно дорогое заведение.
Насмешливо вскинув брови, Лили резко повернулась и замерла, чувствуя, как разом весь алкоголь вышел из нее, как легкость, пробежавшись по венам, просто испарилась. Потому что на диванах, что стояли посередине зала, сидел, развалившись, Скорпиус с бокалом виски руках, который он мерно покручивал в воздухе. Рядом с ним сидели какие-то мужчины в черном, но он не обращал на них внимание, а упрямо, слегка пьяным взглядом смотрел на Лили, и был он до того холодным, что у нее сжалось сердце.
Лили испугалась. А потом, развернувшись, она с мольбой посмотрела на Луи и бессильно прошептала:
— Пожалуйста, пойдем отсюда скорее.
И не дожидаясь его, она резко встала со стула и направилась к выходу, ожидая, надеясь, что Скорпиус тоже встанет и пойдет за не следом, но, когда холодный ветерок коснулся ее лица, и рядом с ней уже стоял Луи, а она, тяжело дыша, пыталась привести суматошные мысли в порядок, его не было. Он не пошел.
— Вот же дура, — прошептала тихо она, думая, что нужно было пойти сейчас прямо к нему и поговорить, узнать хотя бы, где он живет, а вместо этого Лили просто убежала!
— Ты как? — обеспокоенно проговорил Луи, схватив ее за руку, всмотревшись ее красное лицо. — Все нормально?
Лили стояла и смотрела. А вернее, падала. Падала в бездну своих страхов, мечтаний и любви. Этого тяжелого, давящего на легкие чувства. И могла ли сказать, что у нее все в порядке?
Нет. Это ложь. У нее не все нормально. И причина только одна. И имя у нее Скорпиус.
На следующее утро ее разбудил резкий стук чего-то тяжелого о стекло, и Лили, сонно зевнув, приподнялась с кровати, а потом увидела сову, которая мерно и ритмично постукивала по окну. Это был красивый, пушистый белый филин, и она, засмотревшись, не сразу поняла, что нужно впустить птицу, иначе она если не разобьет стекло, то точно всех разбудит.
Откинув одеяло, Лили стремительно преодолела расстояние и впустила гордого филина в помещение, однако он, выпустив из клюва надежно запечатанное письмо, пролетел по всей комнате, а потом с шелестом вылетел наружу. Лили, минут пять смотревшая вслед птице, с удивлением запустила руку в волосы, думая, что, возможно, здесь какая-то ошибка: кто бы стал ей писать во Франции: разве что Джеймс или Алфита. Но у них не было такого шикарного филина.
Переместив робкий взгляд на конверт, Лили с почему-то замирающим сердцем медленно протянула руку и подняла письмо с пола, а потом зачарованно уставилась на красивые каллиграфические завитушки, что выводили ее имя и адрес, а внизу, в графе отправителя значилось имя — Скорпиус Малфой. Сердце у нее замерло, когда она дрожащими руками резким, нервным движением разорвала конверт и стала внимательно вчитываться в строки:
«Кажется, наша встреча вышла слегка сумбурной: предлагаю сегодня в пять у того же ресторана попытать удачу и вновь сделать вид, будто мы стали случайными заложниками обстоятельств и намеренно не искали наших встреч».
— С.М.
Лили сглотнула, ошарашенно присев на кровать. Прошлый вечер тусклыми воспоминаниями всплывал в воспаленном сознании, и только одно было явно, словно и не пила она никакого абсента, — это были спокойные, холодные серые глаза, смотревшие будто в саму ее душу. Бросив быстрый взгляд на настенные часы и осознав, что уже было половина первого, Лили с ужасом выбежала из своей комнаты в ванную и с озадаченным видом стала рассматривать свое отражение. Ее помятый вид, спутанные волосы и синяки под глазами заставили Поттер слегка скривиться, а понимание, что времени чертовски мало, лишь взбодрило, и она стала усиленно приводить себя в порядок.
Когда волосы лежали крупными прядями на плечах, а синяки пропали под слоем косметических чар, Лили, накинув домашний халат спустилась вниз, откуда разносился запах свежесваренного кофе, и, присмотревшись, она вдруг заметила Флер, которая легкими взмахами палочки левитировала тарелками и другой посудой.
— Лили, mon cher! — радостно протянула она, обернувшись, и тут же на столе появились тарелки с разнообразными яствами. Лили, улыбнувшись приветливо, робко присела на краешек стула и стала с интересом накладывать себе различную еду.
Тетя Флер, весело щебеча на смеси французского с английским, наконец отставила все свои кастрюльки и, подперев подбородок руками, немного озадаченно посмотрела на Лили, видимо, ожидая каких-то пожеланий или просьб. Сколько Поттер себя помнила, Флер всегда была такая: эмоциональная, но при этом одухотворенная своими чувствами, она относилась с заботой ко всем без исключения родственникам, и в моменты своего альтруизма ее и без того красивое лицо преображалось до неузнаваемости — красота вейлы была ничем перед красотой искренне любящей женщины, ласково смотревшей на окружающих.
— Луи сегодня не будет, — пролепетала она, подмигнув Лили, и Поттер прикусила губу, думая о том, как можно более деликатно сообщить тете, что ее тоже не будет, возможно, даже сегодня ночью. — Этот паршивец уехал на работу и, судя по всему, вернется не раньше семи. Рабочая неделя, — вздохнула Флер, посмотрев куда-то в сторону. — Ах, и когда только вернется Билл?
Отпив немного кофе, Лили внимательно наблюдала за ней, а потом, мысленно пожелав себе не краснеть и не смущаться, уверенно проговорила, очаровательно улыбнувшись:
— Тетя, я… боюсь, мне придется уйти в четыре.
— О, — только и нашлась Флер, посмотрев на нее оценивающим цепким взглядом, и Лили поняла: той ясно все без слов.
— И… — протянула Лили, отведя слегка подбородок в сторону, при этом не отрывая своего взгляда от безмятежной женщины напротив. — Меня может не быть сегодня ночью.
Повисло молчание, и Лили, усиленно сжимая руки на своих коленях, отчего-то начинала волноваться. Это так напоминало ей те смущающие разговоры с матерью, которых она лишилась уже вот как года три, и это незнакомое чувство стыда перед старшим переполняло ее изнутри.
Наконец, усмехнувшись, Флер бодро протянула:
— Что ж, в таком случае надеюсь увидеть тебя хотя бы в среду…
— Нет! Я вернусь завтра, — поспешно добавила Лили, а потом, прикусив губу, почувствовала себя самой настоящей дурой. И с чего она вообще решила, что не вернется сегодня вечером?
Когда на часах было без пяти четыре, Лили, распахнув дверцы шкафа, стала скептически оценивать ту немногую одежду, что она взяла с собой: белый сарафан с открытой спиной казался ей слишком… не к месту, а бледно-голубое платье до колен — слишком простым. Усиленно пыхтя, она перебирала одежду за одеждой, пока в самой глубине шкафа не мелькнуло что-то зеленоватое, и, дернув ткань на себе, пред ней престало изумрудное платье с небольшим треугольным вырезом. На нем россыпью цвели белые розы, оно едва доходило до колен, и Лили, скептически покрутившись перед зеркалом, подумала о том, что был смысл сделать вид, будто она и вовсе не готовилась к их встрече.
Застегнув черные замшевые полусапожки и накинув такого же цвета пальто, Лили выбежала из своей комнаты, отчего-то радостно крикнув сидящей на диване Флер, что меланхолично перелистывала страницы журнала:
— Au revoir!
Улыбаясь своим мыслям, Лили неспешно шла по улице, не обращая внимания ни на кого: какая-то легкость заставляла ее идти вперед, и она, всеми силами пытаясь спрятать свою улыбку за широким воротом пальто, слегка размахивая сумкой, продолжала свой неспешный шаг. Времени было еще очень много: струсив, она вышла почти за час, хотя до ресторана при трансгрессии было не так много пути, но, оказавшись в Париже, она почему-то почувствовала странное влечение к тому, чтобы пойти посмотреть на набережную реки Сено, хотя и находилась она совсем в другой стороне. Потребность посмотреть на искрящуюся водную гладь, вызвала внутри нее дрожь, и Лили, круто развернувшись, медленным шагом направилась к реке.
Лили ничего не ожидала от этой встречи, на самом деле, ей было просто радостно увидеть его насмешливые, лукавые глаза, а томик Жестов, лежавший у нее в сумке, отчего-то грузом лежал на душе — она знала, что ее подделка, сделанная впопыхах, уже растворилась, а какое-то седьмое чувство, говорившее ей, что данная книжка не просто обычный родословный том, привело ее к тому, что она мечтала отдать «Жесты» ему. Сжав сильнее ручку сумку, Лили вышла наконец к знакомому мосту, и, задержав дыхание, слегка замедленным шагом подошла к нему, потому что вдруг среди вороха цветных мантий и шармбатонских шляп, она увидел высокую, облаченную в черное фигуру, меланхолично смотревшую в воду.
— Скорпиус, — отчего-то нерешительно позвала Лили, и он, словно очнувшись от столетнего дрема, дернулся и круто развернулся, сузив глаза, словно ожидая опасности и нападения. И только наткнувшись на ее пытливый взгляд, он, мрачно усмехнувшись, произнес, отвернувшись:
— Давно не виделись, Поттер.
Примостившись рядом с ним, она также облокотилась об узорчатую решетку, и, поджав губы, бросила на него холодный взгляд:
— Как ты нашел меня?
— Очевидно же, что ты приехала к кому-то из своих многочисленных родственников…
— Да нет, не очевидно, — холодно протянула Лили, а потом победно усмехнулась: — По-моему, кто-то потратил на добычу этой информации чертовски много времени.
— Да? — наигранно ласково протянул Малфой, повернув к ней голову. В его глазах сверкало едва заметное раздражение, смешанное со злостью, что лишь раззадорило Лили. — Что ж, в таком случае, этот кто-то, видимо, очень хотел с тобой встретиться.
— И самое главное: для чего, — подхватив его тон, прошептала она, и он, озадаченно поглядев на нее, устало вздохнул, проговорив:
— Не знаю, что у тебя за энергия или чары такие, Поттер, но стоит нам встретиться tet-a-tet, как я начинаю сильно уставать и жалеть, что вообще куда-то пошел.
— Восприму это как комплимент, — развернувшись и медленно направившись вдоль моста, бросила Лили, зная, что вот сейчас он точно, непременно пойдет за ней. И так действительно было: мерный стук трости раздавался за ее спиной, и, не сдержавшись, она посмотрела на него. Трость в его руках была не той, что в Англии, и почему-то именно в этот момент она вспомнила, как Джейк говорил, что Скорпиус тайно возвращал себе конфискованные правительством вещи.
Он тоже остановился, посмотрев на нее, и, озаряемый светом, Скорпиус вдруг предстал пред ней как будто больным: его глаза больше не искрились той опьяняющей опасностью, он выглядел как человек, который заставлял себя жить, дышать, куда-то идти — это впечатление выбило у нее воздух из легких.
— Что ты делал все это время, Скорпиус? — тихо, болезненно протянула Лили, чувствуя, что готова расплакаться. Какая-то тоска силками сковало ее сердце, когда она все пристальнее всматривалась в это лицо и видела там только усталость и какую-то боль.
— Тратил свою жизнь впустую, пил, изредка ходил по шлюхам и навещал время от времени родителей, — и, словно ему стало тяжело говорить, он остановился, взяв побольше воздуха легкими, а потом холодно добавил: — Я удовлетворил твое любопытство?
— Вполне, — яростно прошептала Лили, почувствовав неконтролируемую ненависть внутри себя. И как она только могла подумать, что он, Скорпиус Малфой, любит ее? Эта мысль показалась ей до того абсурдной сейчас, когда она стояла напротив него и видела в его глазах холодное безразличие, что Лили, не сдержавшись, подошла к нему ближе и проговорила быстро: — Зачем ты вообще захотел встретиться?
— А зачем ты решила меня найти?
— Я…
— Что, скажешь, приехала повидаться с родственничками? — холодно проговорил он, улыбаясь сильнее, сверкнув не по-доброму глазами, в которых так и читалась ярость. — Дорогая Лили, кажется я говорил уже не раз: не стоит мне врать. Я слышу все твои мысли за версту и, о ужас, весь тот вечер в ресторане ты думала обо мне.
— Ну, Малфой, — с ненавистью прошептала она, ударив его кулачком по плечу, но он даже не шелохнулся, смотря на нее своим ледяным взором, когда ей хотелось, чтобы вместо этого застывшего насмешливого выражения лица появилась боль, та самая, которая иногда сквозила в серых глазах. — Какая же ты сволочь!
— Правда что ли? — рассмеявшись коротко, протянул он, слегка склонив голову набок, будто специально вызывая в ней новый приступ неконтролируемой злости. — А я когда-то был другим? Если тебе нужен добрый, надежный паренек, Поттер, то ты немного ошиблась страной: Томас ждет тебя в Англии, и, думаю, сейчас находится в пучине депрессии. Бедняга, я вот иногда думаю, что бы сделал на его месте. Как жаль, что такого никогда не будет — я не настолько жалок.
Звук раздавшейся пощечины оглушил Лили, и она сквозь слезы увидела лишь свою занесенную руку и безмятежное лицо Малфоя, которое в момент исказилось: сквозь это безразличие прорисовывалась такая ярость, что Поттер даже испуганно сжалась, ей отчего-то показалась, что сейчас он ее точно убьет или искалечит, разве Малфои прощают такое хоть кому-то?
Но ничего не происходило. Приоткрыв глаза, она посмотрела на Скорпиуса, который каким-то странным взглядом изучал ее: в этом сером, поистине английском тумане проблескивала странная эмоция страха, которую она не видела у него даже тогда, когда ему огласили приговор на суде. Сглотнув, Лили, распахнула глаза, непроизвольно сильнее сжала ручку сумки, выжидательно смотря на него.
— Уезжай, Поттер. Ничего хорошего не выходит из наших встреч.
— Потому что ты, Малфой, всегда говоришь и делаешь то, что считаешь правильным, а не то, что действительно бы хотел! Ты заложник своего мировоззрения, — с отчаяньем бросила Лили и, приоткрыв сумку, стала искать среди содержимого книгу.
— А не кажется ли тебе, что ты хочешь думать, будто это так? Не выдумала ли ты себе Скорпиуса Малфоя, несчастную жертву трагических обстоятельств? — эмоционально проговорил он, и его глаза сверкнули знакомым блеском. — Ты проецируешь на меня свою любовь к Альбусу: поначалу я слишком напоминал его тебе, вот и ты стала любить меня. На самом деле, тебе нравится во мне лишь образ твоего умершего брата: что уж сказать, у нас есть определенное сходство.
Лили замерла, удивленно смотря на него, видя какую-то болезненную эмоцию, и оцепенение так сковало ее, что не было сил даже ответить. Неужели Скорпиуса раздражала одна только мысль, что она видит в нем Альбуса, что ее чувства к нему — лишь психологическая ловушка, в которой она хотела спастись от чувств к брату? Ошарашено вздохнув, она замотала отчаянно головой, и он, прикрыв глаза, бросил, прежде чем развернуться:
— Я позвал тебя попрощаться. Окончательно, Лили. Признаться, моя ошибка: я думал, что если не навещу тебя после своего освобождения, то ты никогда не пойдешь искать меня. Но… Ты упорнее, чем я считал, — слегка усмехнувшись, Скорпиус меланхолично посмотрел на нее, а потом резко повернул голову, тем самым встав к ней спиной. — Уезжай, Поттер. Все это с самого начало было слишком… сложным и ненужным.
— Нет! — воскликнула Лили, видя, как на секунду дрогнула его спина. Ей казалось, что почва стремительно уходила у нее из-под ног, когда как теперь она еще более явно видела его чувства. Скорпиус действительно был влюблен в нее, и зная это… как она могла его отпустить?
Стоя спиной к ней, он, остановившись, сжал сильнее трость и посмотрел на текучую гладь, а потом спокойно, размеренно проговорил с полным отсутствием эмоций:
— Тогда как тебе это: я сделал так, чтобы Роза Уизли нашла это письмо. Это я подстроил все так, чтобы письмо было без защиты и в твоем доме. А потом я же убедил Альбуса, что ему нужно сдаться властям… только вот из-за того, что он доверял Демиану, а не мне, я просчитался, и не смог забрать документы. Когда его задерживали, а я не знал, что это именно этот день, я пришел к нему за ними, но облава авроров порушила все мои планы. И тогда мне пришлось обратиться к тебе, Поттер, — сильнее сжав трость в своих руках, Скорпиус спокойным, безразличным голосом спросил, не поворачиваясь: — Как тебе такая правда? Все еще любишь меня, несмотря на то, что я разрушил всю твою жизнь? Стал виновником смерти твоего брата?
Дыхание оборвалось уже после первых его слов. Лили стояла, распахнув глаза, чувствуя внутреннюю истерику и горечь, и теплые, мелкие слезинки вдруг забежали по ее лицу. Легкие болели: было так тяжело, словно они наполнились до основания свинцом. Злость, кромсающая внутренности, с такой силой навалилась на нее, что Лили, не сдержавшись, присела на корточки и безмолвно вскрикнула, сильнее сжавшись в комок.
И Скорпиус, стоявший напротив нее, смотревший в эту чертову реку, даже не пытавшийся убежать или куда-то скрыться, представлялся ей страшной глыбой. А страшно было от того, что среди этой злости и ненависти по-прежнему жила любовь, от которой она не могла избавиться. И, когда он занес ногу для шага, Лили яростно выкрикнула, сильнее сжав руку в кулак, не контролируя ни свои эмоции, ни свои мысли:
— Разве Люциус Малфой хотел бы, чтобы ты вырос таким?
Он так явственно вздрогнул, что Лили, ослепленная своими и его эмоциями, резко встала на ноги и вынула томик Жестов, сжав его до побеления костяшек.
— Откуда? — ошарашенно бросил он, круто развернувшись и увидев книгу в ее руках. Лили молчала, тяжело дыша, чувствуя даже некоторую слабость от этих болезненных эмоций. Вдруг подул сильный ветер и мелкие дождевые капли полились с неба. Люди, что-то вскрикивая, стали стремительно покидать набережную, потому что дождь с каждой минутой становился все сильнее, и Лили, мокрая, обозленная, со слипшимися волосами, которые спутались и теперь застилали ей частично обзор, подошла к нему, схватила с силой его руку и вложила в нее томик.
Медленно развернувшись, она тяжелым шагом побрела прочь, чувствуя себя побитой собакой, все время отчаянно думая, что вся ее жизнь — череда роковых ошибок, что она вечно и всегда любила не тех. И от этого мерзкого чувства внутри своей души не было покоя: сердце разрывалось от боли и осознания предательства. Оно просто дробилось на мелкие куски.
Когда чья-то тяжелая рука легла ей на плечо и заставила развернуться, Лили вздрогнула, сильнее заплакав, чувствуя, что не может больше сдерживать слезы, а холодный промозглый дождь лил с такой неукротимой, жестокой силой, что ей становилось слишком холодно. И только горящие серые глаза напротив заставили ее непроизвольно поддаться к нему ближе, уткнуться лбом в его грудь, а потом почувствовать, как очертания улицы пропадают, а вместо них плавно вырисовываются мрачные своды просторной комнаты, в которой было так тихо, словно в могиле.
Аккуратно взяв ее под локоть, Скорпиус отвел ее ближе к окну, а потом, скинув с ее плеч мокрое пальто, громко позвал:
— Тилли, сюда, — маленький домовик в красивом, на шотландский мотив, костюме появился в комнате, и Лили отчего-то сжалась, почувствовав прохладу: платье, хоть и не промокло, было все-таки легковатым для этой комнаты, ведь в ней стоял тяжелый, холодный воздух. — Просуши пальто и помоги мисс Поттер снять сапоги.
Безвольная и обессиленная, Лили села в кресло напротив Скорпиуса и удивленно на него посмотрела. Ее переполняли странные, противоестественные чувства, когда он оценивающим взглядом прошелся по ее открытым ногам, и она непроизвольно сильнее натянула подол своего платья. Тяжелая тишина не приносила ей облегчения, но и плакать не было сил: Лили просто ждала. Смотрела. Пыталась понять. Зачем? И, видимо, этот вопрос так сильно прорезался в ее лице, что Скорпиус, переведя свой взгляд в сторону, мрачно усмехнулся.
— Знаешь, Лили, когда родители без ума друг от друга, иногда выходит так, что их ребенок… остается будто один. И вроде бы они и его любят тоже, но какая-то странная, непомерная тяга, привязанность друг к другу перебивает все. Они бессознательно замечают только свои чувства, живут в своем выдуманном мирке и не могут трезво оценивать ни людей, ни обстоятельства, — спокойно протянул Скорпиус, и его взгляд был до того пустым, что Лили поежилась. Он говорил спокойным, ровным голосом, но с каждым произнесенным словом его лицо теряло привычное безразличие, обнажая ненависть, — и я из такой семьи. Мои родители так любят друг друга, что я не выдерживаю их присутствия больше часа. Меня выворачивает наизнанку, Лили. Потому что они ничего не замечают: право, моя мать пошла против своей семьи, выйдя замуж за отца, даже ее сестра Дафна перестала с ней общаться, оттого все мое детство прошло то в Малфой-мэноре, то во Франции: я даже не виделся до Хогвартса с Корвусом, и, конечно, ничего и никогда не слышал о своей кузине.
Замолчав, Скорпиус вдруг перевел свой взгляд на нее и как-то странно усмехнулся, слегка прищурившись. В его взгляде было так много разнообразных чувств, что Лили, завороженная, молча сидела и смотрела на него, пытаясь все их понять.
— Я избалованный ребенок: ничего в моей жизни меня не волновало и ничто не являлось ценностью. Чего бы я ни захотел, всего добивался: захотел изучать зелья — мне наняли лучшего профессора; решил заняться квиддичем — и отец выписал мне новейшие метлы. От природы так получилось, что у меня не было никаких трудностей, а даже если и было то, что мне давалось тяжело, я бросал все силы и в порыве азарта добивался-таки своего. В итоге: лучший ученик по зельеварению, все пророчили мне карьеру прадеда Абраксаса, который прославился на этом поприще. И поначалу мне было очень интересно: я ходил в запретную секцию, изучал и варил втайне запрещенные зелья, а потом неизменно блистал на уроках, все время уделывая эту заучку Уизли, — ухмылка на его губах стала шире, когда взгляд — меланхоличнее. Казалось, мыслями Скорпиус уже был не здесь и даже не замечал Лили. Все выглядело так, будто ему нестерпимо хотелось говорить и говорить, и было абсолютно плевать кому и при каких обстоятельствах.
— Но только мне стало скучно, еще на седьмом курсе Хогвартса я понял, что меня это совсем не волнует, и когда я поступил в лучший университет во всем магическом мире, чтобы доказать себе, что нет для меня в этом мире преград и невозможного, то я просто бросил его. Бросил, видя, как некоторые все ставили на кон, чтобы туда поступить; видя, как некоторые ломали себе жизни, морально гнили прямо на глазах от того, что все их труды оказались напрасными. Но. Я. Бросил. Потому что это больше не имело для меня ценности. Зелья теперь ничего не значат для меня, я чувствую лишь отвращение к ним и всему этому. Мне просто до ужаса было скучно и ненавистно все, чем я когда-либо занимался.
— То есть, ты хочешь сказать, что действительно сделал это все… из-за скуки? — робко протянула Лили, и он улыбнулся, даже слегка наклонившись к ней корпусом, а потом тихо прошептал:
— О нет, я мстил.
— За кого? — таким же шепотом проговорила Лили, и тут понимание мелькнуло стрелой в сознании: конечно же. За Люциуса Малфоя.
Скорпиус кивнул, а потом, встав с кресла, подошел, слегка прихрамывая, к Лили, и протянул ей руку, которую с волнующимся сердцем она приняла и поднялась к нему.
— Да, ничего не имело ценности, кроме одного: моего деда. Это он меня всему научил: пока родители, увлеченные своими жизнями и чувствами, пребывали в своем дивном мирке, он давал мне наставления, формировал мой характер и готовил к тому, чтобы всегда побежать, — Скорпиус, одной рукой подняв перед ее лицом томик, взволнованно проговорил: — Эту книгу он не отдал моему отцу, нет, наверное, дед видел во мне себя и хотел, чтобы я был сильным и жил, согласно этому кодексу, а значит, добивался всего. Только ничего не вышло: я повторил отчасти его судьбу и теперь не могу даже пойти к нему на могилу. Потому что он завещал быть похороненным в этой чертовой тоскливой Англии.
Яростнее сжав том, он отпустил ее руку и направился к настенному трельяжу, куда, выдвинув первый ящик, положил драгоценную книгу, и Лили отчего-то поежилась, чувствуя холод, когда он отошел от нее.
Не сдержавшись, она, повернувшись к нему так, чтобы можно было видеть его всего, эмоционально бросила:
— Ты мстил правительству, потому что Локантус посадил твоего деда, не так ли?
— Именно! — яростно ответил Скорпиус, круто развернувшись. Было непривычно видеть столько разнообразных эмоций в его лице, потому что они искажали Скорпиуса до неузнаваемости. — Он всегда относился к нам плохо, потому что моего отца защитил сам Гарри Поттер, и он не платил ему огромные суммы за свое освобождение. А вот деду было сложнее: он просидел два года после войны, а потом, опять же благодаря твоему отцу, был выпущен. Моя бабушка слишком долго и упорно писала письма великому Гарри Поттеру с просьбой об одной единственной услуге, и он сдался, — рассмеявшись коротко, Малфой с силой сжал руку в кулак, а потом, словно опомнившись, быстро отцепил пальцы, пытаясь придать лицу спокойствие и леность. Впрочем, тщетно. — Вот тогда Локантус уже ни на шутку разозлился: и спустя десять лет после суда над Пожирателями и того, как мой дед отсидел срок, он забрал его обратно в Азкабан. Сказал, что Люциус Малфой ненадежный человек в эпоху, когда идет сближение с магглами и что мы, Малфои, по-прежнему поддерживаем идеологию Пожирателей, хотя, видит Мерлин, как же плевать нам было на этих магглов!
Резко замолчав, Скорпиус отвернулся к трельяжу и облокотился руками о него, слишком часто задышав. Было так больно смотреть на него, что Лили, не сдержавшись, медленно подошла к нему и положила робко свою ладонь на его широкую спину, и он весь вздрогнул, не отрывая своего взгляда от деревянной лакированной поверхности.
— Твой брат любил заводить разговоры в гостиной Слизерина о мести Правительству. Его интересовала геройская история и лавры, и поначалу я не обращал на это внимание: Поттер вообще меня всегда бесил своим желанием прославиться где бы то ни было. Он, наверное, и на Слизерин поступил лишь для того, чтобы выделиться, — усмехнувшись, Скорпиус оттолкнулся от деревянной поверхности, и внимательно посмотрел на Лили. — Все в Жесте было моим: и название, и план, и доказательства. После того, как я понял, что нет у меня ничего, кроме желания отомстить этому сопливому уроду за смерть моего деда. Я жил ради этого! Впервые я чувствовал интерес к этой чертовой жизни! И поэтому Альбус был идеален для роли предводителя: он прекрасный оратор. Только вот…
Тишина, повисшая в ту же секунду, заставила Лили сильнее всмотреться в малфоевские черты. Непроизвольная жалость к нему и сострадание так сильно переполняли ее, что она, забывшая на секунду об Альбусе, погладила его по руке, видя в Скорпиусе загнанного зверя.
— Зачем ты сдал Альбуса? — решительно протянула она тогда, когда тишина уже слишком раздражала воспаленные нервы, а жаление оправдать его прорисовывалось так отчетливо, что она, подавшись к нему ближе, схватила его плечи руками.
— Что, хочешь оправдать меня? — с какой-то яростью проговорил Скорпиус, не скидывая ее рук, но и не обнимая. Его глаза опять яростно сверкнули, придав Лили какую-то странную, извращенную уверенность:
— Ты никогда не делаешь ничего просто так, поэтому ответь: зачем?
— Потому что он стал с медленно сходить с ума со своим тщеславием, — быстро проговорил Скорпиус, блеснув глазами. — Он хотел убить его, когда весь Жест существовал для справедливой мести перед всем народом! Он хотел устроить теракт в тот день, когда Локантус должен был встретиться с представителями магглов, в день, когда в одном этом министерском помещении было людей больше, чем, наверное, даже на пресс-конференции, ведь это эпохальное событие! — тяжело задышав, он вдруг притянул Лили к себе ближе, отчаянно пытаясь найти что-то в ее глазах. — Я ужасный человек, да, но не больной психопат, готовый убить сотни людей. Все, чего я хотел, — справедливости. И чтобы мой дед гордился мной, ведь впервые Малфой занял не выгодную сторону, а борьбу против мошенников, которые растрачивали волшебные богатства. И кто ж знал, что я сама создам еще большее зло в лице Альбуса Поттера, для которого после смерти родителей не существовало больше никаких границ.
И опять молчание повисло в комнате, только теперь Лили чувствовала, как земля мерно уходит из-под ног. Закрыв глаза, она почувствовала подступающие к горлу слезы и, отпустив свои руки с его плеч, прикрыла половину лица ладонью, отрывисто дыша. Было страшно и больно, и сейчас она ненавидела себя за то, что стоит здесь и зачем-то пытается разобраться в этом всем. Стало ли ей лучше от правды? Была ли хотя бы капля счастья в том, чтобы понять, насколько ты заблуждался во всех и вся?
Открыв глаза, она печально посмотрела на Скорпиуса, который внимательно следил за всеми ее эмоциями, и вид у него был до того напряженный, что Лили, не сдержавшись, как-то болезненно и при этом ласково улыбнулась, смотря на него, чувствуя, как от одного только его вида ее всю переполняет какой-то странный, противоестественный покой.
— И ты пытался меня отправить обратно? — тихо прошептала она, чувствуя, как он свел скулы от эмоций. — Запирая внутри себя все эти эмоции, ты разрушал не меня, а себя, Скорпиус…
— Я сдал твоего брата, Лили, — вдруг напомнил он, и Лили, опустив на секунду глаза, вдруг подняла их и посмотрела с такой горечью, что его руки на талии дрогнули.
— Если бы ты не рассказал мне, из-за чего, то тогда я бы точно возненавидела тебя, а потом и себя. Но теперь, зная все это… хотя, может ты мне врешь?.., но таково мое сердце: я люблю, и моя любовь будет вечно верить и нуждаться в тебе. Не надо отвергать мои чувства, Малфой. Я никогда не видела в тебя Альбуса, никогда. Все это время я любила тебя потому что ты был единственным, кто понимал меня. Действительно понимал.
И, подавшись навстречу к нему, она обвила его напряженную шею и аккуратно поцеловала, чувствуя, что с каждой секундой поцелуй становился все жарче, а тело — разгоряченным, и среди этого вороха чувств, эмоций, Лили думала лишь об одном: что жить в этом мире, полном страданий и боли, иллюзий и лживых жестов, без этих сильных рук, обнимающих ее талию, ведущих куда-то за собой в другую комнату, просто невозможно.
В этом мире просто нужно кого-то любить.
Или хотя бы что-то.
И как всегда Лили выбирала то, что было тяжелее всего: любить Скорпиуса Малфоя.
***
Первые солнечные лучи, проникавшие в комнату, медленно ползли от тюли к шкафу, а затем, словно смущенные своим озорством, они медленно поплыли по всей комнате, останавливаясь иногда на скомканной кровати, где среди вороха постельного белья спал, поджав под себя подушки, Скорпиус, и Лили, сильнее вцепившись в одеяло, которым укутывалась, с неосязаемой лаской и волнением смотрела на него. Было так сладостно просыпаться и видеть его, спящего и умиротворенного, что у нее просто замирало сердце, и чтобы не разбудить его, она робко присела на кресло у кровати и внимательно смотрела на него.
Размеренно дыша, он иногда что-то ворчал про себя, и Лили, не сдерживаясь, улыбалась себе и не могла нарадоваться: ей было так хорошо и радостно, что она боялась только одного — засмеяться в голос.
Часы показывали почти десять, когда он, повернувшись к ней лицом, приоткрыл сонно глаза, и Лили, не сдержавшись, ласково улыбнулась, а потом, присев на кровать, все так смотря на его лицо, тихо произнесла:
— Кто бы знал, что опасный Скорпиус Малфой такая соня?
Малфой усмехнулся, а потом, резко привстав и завалив ее на кровать, весело ответил:
— Насчет опасного советую не шутить. Ведь еще немного, и тебе придется брать ответственность за свое поведение.
— И в какой же форме? — кокетливо протянула Лили, аккуратно пробежав кончиками пальцев по его слегка выпирающим ключицам, а потом, не сдержавшись, она резко провела языком по одной из них и весело усмехнулась.
— Я серьезно, Поттер. Такими темпами я тебя вообще никуда не отпущу.
— А может, я и не хочу никуда уходить?
Он фыркнул, перекатившись на спину, и Лили, опьяненная какой-то радостью, задумчиво посмотрела на потолок, когда лучик солнца прошелся по ее лицу. Легкость и какая-то воздушность переполняли ее — прямо сейчас она могла перевернуть весь этот чертовый мир и добиться всего, что только пожелает.
Улыбнувшись сильнее, Лили подумала, что вот теперь все будет точно нормально: она больше никогда его не оставит, ничто не сможет стать у нее на пути, потому что без него ее ждет такая пустота и тоска, что вправе удушиться. Повернув голову к Скорпиус, она заметила, что он разглядывал ее своим холодным взглядом, только Лили теперь знала, что холод не приравнивался безразличию. Это лишь его глупая попытка скрыть собственные чувства. Улыбнувшись сильнее, Лили прошептала тихо, медленно сцепив свою руку с его и облизнув на секунду губы:
— А сейчас… есть ли что-нибудь ценное для тебя сейчас?
Хмыкнув, Скорпиус отвел свой взгляд куда-то в сторону, и Лили с замиранием сердца следила за ним, пытаясь считать все его эмоции. Но тщетно. Он лишь смотрел каким-то задумчивым взглядом, словно пытаясь что-то прикинуть, и с каждой секундой она чувствовала, как внутри нее каплей за каплей появлялась какая-то грусть.
И вдруг он резко посмотрел на нее серьезным взглядом и проговорил тихо, так, чтобы даже озорные солнечные лучи не смогли ничего услышать, чтобы весь мир в своей постоянной житейской спешке и погоне за несущественным не мог посмеяться над искренностью его слов. Вернее слова, потому Скорпиус сказал лишь одно:
Снег пушистыми хлопьями падал на землю, и Лили, поежившись, плотнее укуталась в пальто, словно это вообще могло спасти ее от холода. Впрочем, это все было бессмысленно изначально, ведь Лили сидела прямо на земле и безжизненными глазами смотрела на обледеневшую гладь Большого озера, и думала, думала, думала. Задирки идиотки Поппи принимали совсем дурной оборот: если раньше она отделывалась простыми замечаниями и ехидным «что скажет твой папочка, когда узнает, что ты — магглоненавистница, Поттер?», то теперь у Лили внезапно стали пропадать домашние работы, а среди вещей в шкафу то и дело обнаруживались жабы и мелкие больно кусавшиеся насекомые.
В какой-то момент Лили, не обращавшая внимание на ее слова, а вместо этого лишь сильнее поднимавшая голову, проходя мимо надоедливой однокурсницы, почувствовала внутри себя комок такой ярости, что, не сдержавшись, она напустила на нее летучемышиный сглаз, однако, видимо, перестаравшись, Лили не просто парализовала Поппи, но и ввела ее в транс, из которого стараниями мисс Помфри Браун удалось вывести только на следующий день.
Скандал был страшным: мистер Браун, видный министерский деятель, вызвал ее родителей в школу, и, ругаясь, заявил, что не даст этому делу спуска, и только директор смогла повлиять на него, сказав, что Лили будет строго наказана отработками после уроков до конца учебного года и весь оставшийся пятый курс будет тщательно следить за тем, чтобы мисс Поттер ни коем образом не навредила мисс Поппи Браун.
Усмехнувшись, Лили отвернула голову от глади озера, и, презрительно сощурившись, посмотрела на простилающийся Запретный лес. Если бы ей сказали, что можно отмотать время назад и не делать всего того, что сделала она, Лили бы насмешливо фыркнула и ушла прочь. Потому что, если бы была ее воля, то она бы из раза в раз наслаждалась тем, как Поппи, скривившись, падала навзничь на пол. «Она заслужила», — меланхолично подумала Лили, а потом, встав с слегка мокрой земли, отряхнула подол своей мантии.
Да, она заслужила… но отчего же так грустно? Огорченный отец, шепотки в ее спину и разочарование в глазах директора — почему все это так сильно подрывало ее настроение? Как же Лили ненавидела видеть это тягучее, сложное чувство неудовлетворения ее поведением в глазах у отца. Казалось, ему было до того грустно смотреть на нее и Альбуса, что всякий раз его лицо искажалось в каком-то надуманном страдании.
Тяжело вздохнув, Лили медленно побрела прямиком к Хогвартсу, понуро опустив голову, то и дело ежась от пронзительного ветерка. Как она ненавидела эту школу! Хотелось просто сбежать или заболеть настолько сильно, чтобы ее увезли в Мунго, Мерлин, да что угодно, лишь бы не эта треклятая школа с извечно ворчащими портретами, странным магглами, смотрящими на них, волшебников, как на кусок мяса, и идиотов однокурсников, которые, словно сговорившись, то и дело пытались вывести ее из себя.
Когда в Хогвартсе учился Джеймс, никому не приходило в голову даже спорить с ней, но стоило старшему брату покинуть школу, как люди, окружавшие ее, резко переменили свое поведение: они смотрели на нее оценивающими скользкими взглядами и будто ждали того самого момента, когда она была наиболее уязвимой, чтобы с ревом вырвать у Лили эту глупую улыбку и маску спокойствия. И если поначалу она с достоинством несла свой крест, то с каждым днем становилось только хуже — неизбежные сравнивания ее с Розой, постоянное доминирование последней и вечные упреки в глазах родителей — все это так осточертело ей, что, в какой-то момент Лили задумалась о том, что, возможно, что-то действительно не так именно с ней, а не с окружающими людьми?
Отчаянье переполняло ее, когда, отряхнув мантию, она прислонилась спиной к стене замка и задумчиво посмотрела на вход. Лили стояла между рыцарскими доспехами, и люди, то входившие, то выходившие, не могли видеть ее, отчего Поттер становилось легче: наблюдая за ними, она все думала и думала о том, как же ей жить дальше и есть ли смысл вообще терпеть всех вокруг, а не взять и не сбежать в неизбежность? То ли дело Альбус: он всегда знал, как и для чего жить, у него были стремления и таланты, ее брату не нужно было ничего никому доказывать, один его вид говорил о многом. Так почему же наследственность решила отыграться на Лили, не наделив ее ничем примечательным? Почему во всей ее многочисленной семье она была самой убогой?
— Бедная Поппи, — услышала Лили сквозь дрему мыслей и напряглась, слегка скосив глаза в сторону выхода. В замок вошли Саммер и Энтони Флетчер, двойняшки-сплетники, которые не упускали ни одного момента, дабы не промыть кому-нибудь кости. — Ну и сучка же Поттер. Так трусливо и исподтишка, словно крыса.
— А ты ожидала чего-то другого? Всем же очевидно, что у нее ни мозгов, ни очарования, один только папаша за плечами.
— И что она только забыла на Гриффиндоре? Пошла бы на Слизерин вслед за братцем… хотя, таких убогих туда не берут! — и, рассмеявшись, они прошли мимо так медленно, словно специально, будто зная, что она стоит в нескольких шагах от них и слышит это все.
Прикрыв глаза, Лили скривилась, некстати подумав, что Роза-то, наверное, счастлива, ведь у нее появился очередной мотив, чтобы летом на семейных вечерах унижать Лили на глазах у всех родственников и бросать колкие, едкие, задевавшие саму душу слова.
Очередной тяжелый вздох сорвался с губ, и она, не выдержав, резко вышла из-за доспехов, заставив вскрикнуть входивших в помещение своим неожиданным появлением, а потом стремительно пошла к гостиной Слизерина, чувствуя какую-то потребность увидеть брата, просто посмотреть в его изумрудные, все понимающие глаза и услышать хоть что-нибудь ободряющее, ведь еще немного, и она точно сойдет с ума или расплачется от давления и этого общественного осуждения.
Стремительно спустившись по ступенькам к подземельям, Лили, остановившись у входа в гостиную, поняла, что не знает пароля. Неловко схватив себя за руках, она сглотнула, понуро опустив голову, и поморщилась от собственной глупости и импульсивности. И на кой черт она вообще сюда пришла? Не хватало ей позора раньше, так нет же, нужно прийти сюда и ждать, пока какой-нибудь слизеринец не выйдет и не начнет смеяться над ней. Повезет еще, если это будет однокурсник брата, а если кто младше… Слегка топнув ногой, Лили развернулась и резко остановилась, потому что прямо к ней по ступеням спускался Скорпиус Малфой, задумчиво придерживая в руке книги и бессмысленно смотря куда-то под ноги. И, словно почувствовав ее взгляд, он резко поднял голову и вопросительно вскинул бровь, холодным, ледяным взором окинув ее.
Лили сжалась внутренне и в который раз прокляла себя за излишнюю импульсивность.
— Я… — медленно протянула она, сцепив руки, а потом, поджав губы, тихо проговорила: — Ты не мог бы позвать Альбуса?
Скорпиус хмыкнул, пройдя мимо, а потом, насмешливо бросил из-за спины:
— Не стоит приходить сюда в одиночку, Поттер.
— Я…
— Не стоит, — холодно повторил он, а потом исчез за портретом, и Лили вновь оказалась в гудящей и дробящей перепонки тишине.
Какое-то время она все еще по-глупому пялилась в то место, где совсем недавно стоял Скорпиус, а потом, смирившись и сдавшись, она медленно поплелась дальше.
Настроение было до того паршивым, что, не выдержав, Лили прикрыла на секунду глаза, а потом решительно поднялась по ступенькам и пошла вперед, думая о том, что самое время натягивать улыбку на лицо и идти в свою комнату, накладывать защищающие заклинания на вещи и пергаменты, чтобы эти стервы даже не пытались еще хоть как-то подставить ее перед профессорами.
Решительно огибая коридоры, Лили, кривя губы, шла и шла, не обращая внимание ни на что, пока до ее сознания не стало доходить, что кто-то отчетливо зовет ее по имени. Развернувшись, она заранее сжала палочку в своих руках, а потом, заметив знакомый силуэт, Лили вздохнула слегка облегченно, потому что звал ее Альбус.
— Ты что здесь делаешь? — серьезно проговорил Альбус, подойдя к ней ближе. В полутьме Лили с трудом могла разглядеть его выражение лица, но уже по голосу знала и слышала, что он начинает злиться.
— Я пришла к тебе…
— Никогда больше не ходи в подземелья, Лил-с, — тут же перебил он ее, а потом, оглядевшись по сторонам, схватил за локоть и повел куда-то в сторону, явно чего-то опасаясь, может, быть подслушанным?
Лили не особо сопротивлялась, когда он в какой-то момент вывел ее к Астрономической башне, и, прикрыв дверь, облегченно выдохнул, наконец отпустив Лили, чтобы теперь посмотреть внимательно ей в лицо. Его взгляд был серьезным и сосредоточенным, словно он действительно о чем-то лихорадочно думал, и Лили, сжавшись, вдруг осознала, что зря она хотела найти в нем утешение: в конце концов, Альбус был не из тех людей, кто поддерживал людей в трудные минуты; о нет, обычно он делала так, чтобы им становилось хуже, ведь, как Альбус считал, нет иной возможности выбраться из этого жалкого состояния.
Но в этот раз он медлил и ничего не говорил. Наверное, вид у нее был до того грустным, что Альбус не решался хоть как-то подступиться, а только внимательно взирал этими так похожими на отца глазами, из-за чего Лили стало неловко и она отвернулась, чтобы посмотреть на простиравшееся темно-синее небо, которое своими безжизненными красками отравляло ее внутренности.
— Скажи, Альбус, — медленно проговорила она, когда молчание стало слишком тяжелым, а его взгляд — невыносимым. Лили бессмысленно пыталась отыскать в этом ноябрьском небе звезды, но их не было — синева была до того безжизненна, что даже мертвый свет звезд не появлялся на ней. — Я плохой человек?
— Не бывает хороших или плохих людей, Лили, — спокойно ответил он, и она, не сдержавшись, повернула голову к нему и меланхолично посмотрела.
— Как это?
— А вот так: не бывает. Есть лишь те, кто нам нравится, и те, кто нет. А дальше в зависимости от нашей симпатии или антипатии мы считаем этого человека хорошим или плохим.
Грустно хмыкнув, Лили отвернулась и опустила голову, задумчиво проведя носком сапог по каменному полу, словно стараясь стереть этот несчастный камень. Пожав плечами, она спокойно бросила:
— Не понимаю.
— Ну вот я: хороший или плохой человек?
— Конечно, хороший!
— Да? — насмешливо протянул Альбус, и Лили, улыбнувшись, еще сильнее стала проводить сапогом по полу, чувствуя внутреннее отчаянье. — А ведь с тобой, пожалуй, никто не согласиться. Ты любишь меня, Лили, оттого и думаешь, что я хороший. Но для всех остальных — я тот еще урод. Отсюда и получается, что все дело лишь в твоем отношении к человеку, а потому и не бывает добрых или злых, хороших или плохих. Ты либо симпатизируешь кому-то, либо нет.
Задумчиво остановившись, Лили медленно подняла на него свои грустные глаза и внимательно посмотрела на Альбуса: он выглядел непринужденным и расслабленным, что было довольно редким зрелищем. Альбус тоже смотрел на небо, прислонившись к стенке, и его волосы трепетались от легких порывов ветра, и в этом движении жизни Лили видела что-то такое тоскливое и пугающее, что, сильнее всматриваясь в черты брата, находя там столько всего от отца, она с некоторым отчаяньем чувствовала, как сильно, больно бьется ее сердце.
— Дурак ты, Альбус, — тихо прошептала она, и он, вздрогнув, посмотрел на нее, и вид его в момент стал каким-то напряженным. Словно Альбус ждал какой-то атаки, а может, все это время бой был в его груди, и он на секунду забыл о нем, пока Лили не напоминала ему о реальности? — Я считаю тебя хорошим не потому, что люблю. Я люблю тебя, даже зная, что ты творишь. А делаешь ты много ужасного, Альбус. И именно потому я и считаю тебе хорошим: ведь несмотря на твое лицемерие, тщеславие и самомнение, что ты проявляешь к другим, со мной ты совсем другой, — сглотнув, наблюдая за тем, как мрачнее и мрачнее становился Альбус от каждого ее слова, Лили, повернувшись к нему всем корпусом, ласково проговорила, смотря в эти жесткие, наполненные зловещей зеленью глаза. — Я дорога тебе, Альбус. И именно из-за этого для меня ты всегда, чтобы ни сделал, ни сказал, ни выкинул, всегда будешь хорошим.
Ветер вздрогнул, налетел с последней силой, а потом, пораженный, умолк. И в этой тишине, полутьме, с гулко бьющимся сердцем Лили внимательно смотрела на брата и думала, что там, впереди, неизведанные и неиспытанные чувства и события, которые могут сделать ее сильнее или окончательно сломать. Даже завтра может быть что угодно: от потери до приобретения, и Лили, уставшей, надломанной, но еще стоявшей на ногах, было абсолютно плевать.
Потому что среди всех лживых жестов, окружавших ее, среди людей, мечтавших о ее падении, среди разочарований и тревог, в ее жизни было то немногое, ради чего стоило стоять и смеяться в лицо неприятностям; стоять и искать новый горизонт.
И кто знает, кто может ей сказать уверенно и без оглядки на собственные заботы, что уже даже завтра она не найдет еще тысячу причин для того, чтобы продолжать сносить бремя своей жизни и лицемерия, чтобы вот так вот стоять напротив Альбуса и улыбаться ему от той нежности, что просыпалась в ее души из-за любви.
Лили улыбнулась сильнее, так, что щеки еще чуть-чуть — и могли лопнуть под давлением ее старания. Ведь все рано или поздно пройдет, и даже после этой измученной синевы взойдет яркое солнце. Так будет всегда: и при ней, и после нее, а значит, и в ее жизни сквозь череду невзгод и страхов, боли и иллюзий наступит день полного счастья.
И тогда больше не будет нужна ей ни лицемерная улыбка, ни раздражавшее окружающих внешнее спокойствие — тогда она будет запредельно, до ужаса искренней.
***
Дорогой Луи!
Прошу, не злись на меня и не обижайся за то, что я так поспешно уехала в Англию, даже не предупредив тебя лично при встрече: это ненадолго. В конце концов, мне нужно навестить могилу брата, прежде чем окончательно собрать все вещи и переехать к Скорпиусу, ведь кто знает, когда у меня появится минутка для следующего визита? Сам знаешь, как Скорпиус ненавидит Англию, поэтому, сомневаюсь, что мы вообще когда-нибудь наведаем эту страну.
Знаешь, здесь все, как и прежде: дождь нещадно льет каждый день, и стоит мне только выбраться в Годриковую впадину, как я вынуждена накладывать заклинания, чтобы не промокнуть; один Альбус(Мерлин, подумать только, ему уже исполнилось целых три года!) радуется дождю, вот серьезно, стоит только забарабанить каплям по окнам, как он начинает смеяться и бить в ладошки. В такие моменты невольно вспоминаю его отца: вот кто уж всегда радовался плохой погоде, находя в этом убедительную причину остаться дома.
Алфита и Джеймс подозрительно переговариваются, кажется (я почти уверена), скоро я стану тетей во второй раз, но отчего-то они совсем ничего не говорят мне. Джеймс вообще странный, как узнал, что я помолвлена со Скорпиусом, так и сконфузился: наверное, все это время он надеялся, что я вернусь к Джейку, хотя, видит Мерлин, ему совсем уже плевать на меня: недавно я видела его на общественном выступлении перед волшебниками, где он говорил об альтернативных отношениях с магглами, мол, нужно усилить наше тайное присутствие в высших государственных органах, дабы знать наперед, что они разрабатывают и придумывают. В общем, он на коне и так счастлив, что, кажется, забыл меня, даже более того, в последнее время он стал появляться на официальных раутах с Розой (нужно срочно проверить его на применение империо), и не могу винить его в том: все-таки, она настоящий профессионал в своем деле, не правда ли, Луи? Помнишь, как она всегда кичилась, что точно прославится? Боюсь, как бы при встрече с ней я случайно не стала иронизировать на тему того, что все интересующие ее мужчины предпочитают меня (ничего не могу поделать с собой).
По просьбе миссис Малфой я заглянула в мэнор, чтобы забрать пару книг и ее украшений: она сказала, что мистер Малфой не отпустит ее в Англию даже со мной, потому что считает, что на них все еще точит зуб Министерство. Что ж, не могу их винить в этом, о Малфоях в английском обществе сейчас говорят удивительные вещи: кажется, так еще никого не романтизировали таинственным флером… Поэтому, передай, пожалуйста, Скорпиусу, чтобы он не сердился, что я задержусь еще на пару дней — в этом доме столько всего, что, боюсь, на поиски мне понадобится больше времени.
А еще передай, что если он опять хотя бы заикнется в письме о приветствиях Томасу, то я его точно убью при встрече: ревновать меня к нему просто смехотворно! (стерто).
И вот еще: увидишь, что он опять пошел в ресторан со своими друзьями, обязательно сообщи мне и тактично намекни ему, что его после моего возвращения ждет адская жизнь, коль он думает, что может опять начинать выпивать в компании этих мужланов. (стерто).
А также проследи, чтобы он вовремя питался и, если он будет выглядеть так, словно совсем не спит, пиши мне! (стерто).
И вообще: почаще приходи к нему, правда, а то я очень волнуюсь, в последнее время из-за заказов из Министерства он с этими зельями не расстается, вот уж кому и к чему ревновать нужно. (стерто)
На этом, наверное, все.
Извини за это сумбурное письмо, но просто я так зла на Скорпиуса, что даже не хочу ему писать и вообще, что он думает о себе, когда начинает упрекать меня в том, что намеренно задерживаюсь в этой чертовой Англии, как будто я не мечтаю днями и ночами увидеть его! (стерто)
Передавай привет родителям и не скучай, Джеймс достал нам билеты на его ближайшую игру, которая пройдет во Франции, так что мы еще оторвемся!
С любовью и наилучшими пожеланиями, Лили.
P. S. И все-таки, Луи, пожалуйста, навести как-нибудь Скорпиуса. Мне кажется, что он там совсем со своими склянками одичал.
P. S. S. Прикладываю тебе колдографию Альбуса, Мерлин, какой же он душечка, Луи!
P. S. S. Интересно, как думаешь, Скорпиус переживет, если нашего ребенка тоже будут звать Альбусом? Или два Альбуса в одной семье — это слишком? А как тебе имя Дионис? Слишком вычурно? Мерлин, как я надеюсь, что Скорпиус не захочет назвать его Люциусом, ну в самом деле, кто дает имя ребенку в честь дьявола?.. (стерто).
Счастье, — говорил он, — Есть ловкость ума и рук. Все неловкие души За несчастных всегда известны. Это ничего, Что много мук Приносят изломанные И лживые жесты.
***
— Вы уверены, мистер Малфой?
Скорпиус молчал, смотря в окно, выходившее на хижину Хагрида, и, безразлично передернув бровью, лениво крутил палочку в руках. За окном была яркая осень, одетая в желто-красную одёжку, и его мутило от этой пестроты. Было тошно, и, может, совсем немного даже как-то тоскливо, но Малфой, презрительно скривив брови, лишь безразлично смотрел на улицу, чуть склонив голову набок.
— Если вы сейчас откажетесь от статуса старосты, то… вы же должны понимать, что больше никогда не получите столь высокое предложение, не говоря уже о чем-то более значимом?
Склонив голову еще чуть ниже, чтобы профессор не увидел, до чего же смешно ему и до чего же ненужная улыбка лезет на губы, Скорпиус неслышно усмехнулся, пытаясь не засмеяться вслух. Профессор Когар, его декан, был до удивительного не слизеринец, и внутри себя Малфой всегда презирал его. Подхалимный старик, который просто имел хорошие отношения с директором и всей властью в целом — от одного его вида Скорпиуса выворачивало наизнанку, а губы непроизвольно поджимались. Но он молчал. Дед учил его, что нельзя портить отношения с людьми, даже если кажется, что они совсем незначительны, ведь в любом случае — это связи, которые неминуемо принесут свои плоды. И Скорпиус, уважавший своего деда до робости, покорно следовал его советам: он прятал любую искорку презрения и старался усмехаться менее высокомерно, стоило ему только прийти на очередной урок Зельеварения.
Когар не разбирался в своем предмете — это Скорпиус просек сразу, но, захлопнув гордость где-то между ребер, молчаливо скалился, наблюдая за тщетными попытками произвести впечатление на учеников. Люди, хоть немного умевшие читать учебники и следовать инструкциям, видели его насквозь и не уважали, из-за чего получали нагоняи и отработки. И Малфой, будучи все же умнее своих однокурсников, лишь наблюдал за всем балаганом в классе. Он не вмешивался и не встревал, зная, что толку от этого не будет.
— Конечно, сэр. Но я все равно настаиваю: мне не нужен значок старосты.
— В таком случае… я отдам его мистеру Поттеру.
Малфой усмехнулся, открыто посмотрев на декана, думая о том, какой же он все-таки идиот, но, даже не скривившись, спокойно произнес:
— Отличный выбор, сэр.
С Альбусом он договорился сразу, как получил оповещение о том, что его назначают на должность старосты. Скорпиус не хотел им быть: патрулировать коридоры, ходить на заседания, быть постоянно использованным однокурсниками для прикрытия их уходов — все это казалось Малфою слишком… тягостным. Одно дело просто прикрыть опаздывающего однокурсника, а потом заставить его выполнить какую-то мелкую работенку, а с другой стороны полноценная ответственность и постоянное отмазывание собственной репутации. Скорпиусу не нужна была репутация. У него была фамилия, которая заранее вызывала в людях только лишь определенные ассоциации.
То ли дело Поттер: любитель серьезных разговоров в гостиной, постоянного внимания и отчаянных выходок. Конечно, было очевидно, что выбирали из них двоих: оба были лучшими учениками Слизерина с отсутствием промахов, у Скорпиуса — потому что мастерски все скрывал, у Альбуса — потому что все закрывали глаза. И Малфой понял, что это отличный план: дать Поттеру так необходимое ему внимание, а потом в какой-то момент прийти и потребовать платы. В конце концов, он и сам был не идиотом, соглашаясь на сделку со Скорпиусом — все знают, что Малфой всегда приходит за своим.
— Что ж, тогда доразбирай книги, Скорпиус, и возвращайся в гостиную, — мрачно пробормотал Когар, а потом, схватив значок со стола, вышел из аудитории. Он явно был раздосадован.
Когда дверь закрылась, Скорпиус, проведя рукой по подбородку, презрительно сощурился, словно пытаясь вылить весь этот скопившийся яд из своих легких. Он приходил разбирать книги по зельеварению, потому что все знали, что Скорпиус метит в Французскую Академию, и Когар, как человек, который явно получит определенные бонусы за такого ученика, всячески пытался обучать его. И отсутствие интеллекта и каких-то более-менее зачатков рациональности привели его к решению, что Скорпиусу будет полезно покопаться в его старых захламленных архивах.
Вздохнув, Малфой лениво зашел в лаборантскую и, небрежно скидывая книги на отдельный стол, безразлично перелистывал страницы время от времени, прекрасно зная, что ничего полезного здесь нет.
Скорпиусу было скучно. И отчасти даже грустно. Но второе скорее взаимоисключалось первым, потому что, как можно грустить, когда у тебя ничего нет? Он не знал, ему просто казалось, что внутри поселился какой-то маленький дикий зверь, который кромсал его легкие, ломал каждый день по ребру, иначе откуда это беспощадное чувство собственного ничтожества? Почему он чувствовал себя так, словно у него ни будущего, ни настоящего — одно только расстилавшееся в сознание пятно? Прикрыв глаза, Скорпиус до боли в пальцах сжал книгу, сглотнув. Отсутствие смысла жизни слишком уж сильно давало о себе знать, и Малфой начинал бояться: депрессия не вписывалась в мировоззрение, это — болезнь морально слабых людей, а он сильный. Во всяком случае, разумнее многих в его возрасте, а оттого и было так тягостно: стоит впасть в грусть, и, Скорпиус уверен, его сломит жизненным течением.
Поток его мыслей внезапно прервался из-за странного звука, раздавшегося из класса. Наверное, вернулся профессор и стоило попытаться отмазаться от этой ненужной работенки. Нахмурившись, Скорпиус слегка выглянул и сощурился: в классе стоял не Когар, а… Лили Поттер, сестрица Альбуса, мрачная и при этом меланхоличная гриффиндорка, которая не замечала просто ничего. Сколько раз он становился свидетелем постоянных ее столкновений с людьми, когда, задумавшись, Поттер не замечала куда шла; или сколько раз он видел, как она спотыкалась, падала, разбивала коленки, но, будто не ощущая боли, резко вскакивала и шла вперед.
Скорпиус знал, из всех людей на этой планете Альбус любил только свою сестру, знал также, что именно поэтому никогда и никто из Слизерина не пытался поддразнить вечно задумчивую гриффиндорку. А дразнить хотелось: Поттер была жалкой и слабой, улыбаясь через силу, накладывая слои спокойствия, Лили выглядела так убого, что Малфой всегда отворачивался. Ему было до бесконечности противно осознание, что она… жалеет его. Как-то, когда гриффиндорские шавки опять начали гавкать на его происхождение, он вдруг услышал поток ее бессвязных мыслей, где она сочувствовала ему, и, наверное, поэтому Скорпиус так невзлюбил младшую из Поттеров: непримечательная, жалостливая, глупая Лили Поттер. У Розы Уизли хотя бы был характер, пусть и дерьмовый, но все же — а у нее не было ничего.
Внимательно присмотревшись, он вдруг заметил, как Поттер, бодро перебирая стопку пергаментов со стола, вдруг выудила один из самых последних свитков и громко вздохнула, явно с облегчением. Бумага резко загорелась, а потом, окинув робким взглядом комнату, из-за чего Скорпиус был вынужден слегка пригнуться к двери, Лили положила на то же место другой свиток и заторопилась к выходу. Но, то ли по иронии судьбы, то ли Поттер была неудачницей по жизни, но в этот момент открылась дверь и на пороге появился мистер Когар. Запыхавшийся, он сверкающим взором окинул Лили и грозно проговорил:
— Мисс Поттер, не могли бы вы объясниться, что забыли в моем кабинете в такой поздний час?
Скорпиус усмехнулся. Тот факт, что только что на его глазах мелкая Поттер сожгла свою работу и заменила ее на «правильный» вариант, заставил его с издевкой задуматься, что, возможно, с ней все было не так просто. Поэтому он лениво стал наблюдать за девчонкой, которая, сжав свои руки и нервно теребя их, медленно, словно ей было трудно говорить, произнесла:
— Профессор Лонгботтом поручил мне принести вам связку трав, о которых вы просили…
Когар, оценивающим взглядом пройдясь по ней, вдруг поднял свой взор, наткнулся на Малфоя и резко проговорил:
— Мистер Малфой, все так и было?
Лили, словно громом огретая, резко развернулась и с ужасом посмотрела на него. «Жалкая-жалкая Поттер», — насмешливо подумал он, вдруг ощутив какое-то опьянение. Чувство, что именно в его руках находится ее судьба, будоражило кровь. И именно в этот момент в этих карих глаза страх сменился яростью, она будто бы говорила ему: «Только попробуй, Малфой, и мой брат узнает об этом». Отчего-то это лишь сильнее раззадорило Малфоя, и он почувствовал несвойственную ему веселость.
Усмехнувшись, Скорпиус нарочито медленно, по слогам произнес:
— Конечно, сэр.
И, бросив безразличный взгляд, Скорпиус развернулся и вернулся в лаборантскую, подошел к стопке с книг и лениво посмотрел в окно. Проклятая осень горела огнем, и Скорпиуса мутило: хотелось сбежать от этих красок и от всей жизни в целом, но места капитулирования было не найти. Бежать было некуда. Оставалось только жить с надеждой, что дальше будет хоть что-то.
Сморщившись, он перевел взгляд на книги и едко-зеленая надпись «Зельеварение» противно резанула глаза. Как же все-таки он ненавидел все то, что делал; как же он ненавидел все то, что его окружало. И от осознания этого не было ни горя, ни печали: в общем-то часов до двух ночи Скорпиусу было плевать. И только потом мерзкое сердце начинало ныть, медленно сводя его с ума.
***
Иногда, когда его особенно доставала окружающая действительность, Скорпиус задумывался, до чего же в этом мире все несправедливо организовано: те, кто не умел ничего, добивались многого, а те, кто был талантливее всех от природы, прозябали по жизни, медленно потухая. Скорпиус знал: тот,кто везде — тот нигде, и, понимая, что ничего ему не нравится и ничто ему неинтересно, он лишь сильнее прятал какое-то отвращение к когда-то так сильно нравившемуся предмету и с большей самоотдачей варил зелья, изучал новые техники, потому что знал — стоит расслабиться и не поступить в эту треклятую Академию, и его съедят заживо.
Однако, когда все вокруг ожидали от него побед и достижений, думали, что Скорпиус определенно многого добьется и станет когда-то человеком с большой буквы, он жаждал всего лишь разрушения и хаоса, потому что думал, что в нем легче сосуществовать. И, изнуряя себя дополнительными уроками и лекциями, читая и читая, Скорпиус с каждой секундой мечтал найти смысл. То, ради чего стоит жить. Потому что сейчас — он был не в лучшем положении, чем та же жалкая Поттер.
— …Политика Министерства, нацеленная на сближение нас с существами, которые не хотят жить по нашим правилам и нарушают их, абсурдна. Вы посмотрите, Демиана выгоняют из-за двух жалких магглов, которые сами виноваты в случившемся. И… если им делают такие поблажки сейчас, когда мы даже не интегрировали, то что ожидать после? Не подчинят ли они нас?
Гостиная живо загудела, и кто-то с презрением, а кто-то с уважением посмотрел на Альбуса Поттера, который, развалившись в кресле, напустив на себя легкий флер таинственности, мрачно усмехался. На секунду оторвавшись от книги, Скорпиус насмешливо посмотрел на Поттера: признаться, он все же понимал его, Альбусу так же, как и ему, всего лишь хотелось найти дело, оттого он так стремился захватить умы своих сверстников и привлечь их к какой-нибудь тайной деятельности.
Скорпиус внимательно смотрел на него. Борьба с министерством? Звучит довольно забавно. Но стоила ли игра свеч?
— К тому же, помните ли вы тех детей, которых отправили в маггловские школы по обмену? Где они сейчас? Почему ничего не слышно? А стоит только кому-то спросить у самого Локантуса, как он тотчас переводит тему. И кто знает, что еще скрывает наш очаровательный глава государства?
— Не юли, Поттер, что ты предлагаешь? — насмешливо встрял Икарус Забини, который сидел ближе всех к нему, а рядом, прижавшись к его руке примостилась сестра, Алфита, которая, Скорпиус видел, с каким-то нездоровым обожанием смотрела на Поттера и млела, боясь сказать хоть что-то.
«Какой же это все сюр», — презрительно подумал он, уткнувшись в книгу. Но читать больше не хотелось.
— Я предлагаю борьбу, настоящую борьбу, — с азартом проговорил Альбус, — а не это молчаливое сидение на месте. Если не мы, то кто?
— Это бессмысленно, нас всех устранят уже в первый день нашей подпольной деятельности, — быстро ответил Икарус, и по тону его голоса было понятно, что он явно недоволен тем, что Поттер вообще говорит на эту тему в таком людном месте: благо, отбой уже давно отгремел, и кроме семикурсников никого здесь не было. Но Скорпиус понимал Забини: Поттер был беспечным и импульсивным. Однажды это точно погубит его.
Вздохнув, Скорпиус сильнее сжал книгу в руках, пытаясь вчитываться в строки, но почему-то… у него никак не получалось сосредоточиться. Чертов Поттер гудел и агитировал, а ему хотелось просто встать и сказать, что ничего он не понимает: если бороться с Министерством, то только продумано, с отобранными людьми и вескими причинами.
На секунду у него кольнуло в сердце, и Малфой замер: он вдруг вспомнил, как вшивые авроры выводили деда из Малфой-мэнора и как он, еще мальчишка, с отчаяньем смотрел на него. Книга в руках треснула под нажимом его пальцев, и Скорпиус, громко захлопнув ее, с ненавистью посмотрел себе под ноги. Самая большая печаль и утрата в его жизни — это смерть Люциуса, которого он обожал настолько, что не замечал ничего: ни его репутации, ни его поступков в прошлом, просто ничего. Это был самый близкий, самый важный человек в его жизни, и у Скорпиуса его забрали.
— Не получится из Поттера Волан-де-Морта, — проговорил кто-то рядом, и Скорпиус, вздрогнув, посмотрел в сторону. Он и не заметил, как к нему подсел Корвус Нотт, который, не обращаясь ни к кому конкретно, явно говорил все же для Малфоя. — Слишком маленькие масштабы. И полное отсутствие веских мотивов.
— Не мешай геройствовать людям, Корвус, — тихо проговорил Малфой, невольно взглянув на Поттера. Тот, усмехаясь, о чем-то спорил с Забини, и Скорпиус сморщился от какого-то мерзкого чувства внутри себя.
— Нет, меня это правда бесит, — холодно и совсем без раздражения протянул Нотт, сжав свои кулаки, и Скорпиус даже с некоторым интересом посмотрел на него. Своего кузена он знал плохо: их семьи не общались, а сами они, впервые встретившись в Хогвартсе, не спешили как-то сближаться. В общем-то Малфою это было не нужно, когда-то сам Нотт порывался начать разговор, но… Скорпиус просто не нуждался ни в друзьях, ни в родственниках. Он не хотел ни с кем сближаться. — У него нет никаких веских причин, но зато так языком мелит…
— А у тебя, — медленно протянул Скорпиус, холодным взором окидывая кузена. Тот, вздрогнув, перевел взгляд на него и приподнял вопросительно бровь. — У тебя есть причины?
Нотт молчал, и в этом молчании было больше слов, чем во всех речах Альбуса, и Скорпиус понимающе кивнул. У него тоже была причина. Но достаточно ли ее, чтобы выйти из зоны комфорта и начать действовать в ущерб собственной репутации и жизни?
Скорпиус не знал. Но ему отчаянно, просто до ужаса хотелось найти чертов смысл, чтобы оправдывать то, что его кровь еще бегает по венам, а воздух проникает в организм.
***
Серое небо напоминало грязную половую тряпку, натянутую до таких пределов, когда нити кое-где начинают белеть. Погода была паршивой, и он, сильнее сжав кружку в руках, меланхолично смотрел на волеизъявление природы, даже не пытаясь отпить давно остывший чай.
Скорпиус ненавидел Англию за сырость и грязь, чопорность и какую-то злопамятность, поэтому, бросив Французскую Академию, из-за чего в его семье разгорелся невиданный ранее скандал, Скорпиус понял сразу — он вернется сюда. В конце концов, его родители бы точно не последовали за ним, и это, в какой-то мере, было решающим фактором: он до ужаса, просто до остервенения не хотел оставаться с ними во Франции, а снимать отдельную комнату было слишком расточительным — в семье денег было немного, все драгоценности были опечатаны в Англии и не могли быть вывезены.
Из всего немногого, что осталось в Малфой-мэноре, Скорпиус понял, что нужно что-то делать. Найти старых знакомых, изучать котировки акций, посещать акционерные собрания — он занялся этим с какой-то больной решительностью, потому что знал — дорога в политику ему закрыта. Скорпиус ненавидел Правительство, сэра Локантуса и каждый день боролся с глупым, иррациональным желанием найти дурочка Поттера и предложить ему сотрясти этот мир. Но Малфой держался: он помнил, как дед говорил ему, что никогда нельзя соваться в тайные организации. Это дорого и опасно. Другое дело… а если быть негласным лидером? Быть в стороне, но при этом влиять на все?
Скорпиус морщился. А потом, прикрывая всякий раз глаза от этих мыслей, силился держать себя в спокойствии. Ему не нужны проблемы. Все, чем он должен заниматься — восстановить средства семьи, заработать денег и по возможности навсегда уехать из чертовой Англии.
Впервые его уверенность в том, что нужно просто сидеть на месте и не влезать в политику, пошатнулась в тот день, когда, зайдя в Министерство с попыткой все-таки вернуть определенные вещи обратно в мэнор, он увидел Джейка Томаса. Широкоплечий громила с лихими глазами был так счастлив и беззаботен, что Скорпиуса просто выворачивало: он помнил, с каким азартом и радостью этот урод скинул его тогда с метлы и наблюдал, как Скорпиус, зацепившись за узорчатую башню, выкрашенную в цвет Гриффиндора, падал вниз, обрывая деревянные балки вниз. Его тупая шутка обернулась трагедией: левая нога навсегда перестала слушаться Малфоя, а чары и зелья никак не могли исправить ситуацию. Никто не встал на сторону Скорпиуса, заявившего, что Джейк специально сделал это: нет, профессора, а особенно директор, словно сговорившись, настаивали на несчастном случае. Но все это было ложью, Скорпиус видел, как целенаправленно Томас летел к нему, какой насмешкой и превосходством горели его глаза.
И что же видел Скорпиус сейчас?
Джейк Томас — правая рука Гарри Поттера, особое доверенное лицо самого Локантуса, борец за справедливость и очень популярная личность в высших кругах. Это было несправедливо. А Малфой, кем бы он ни был по натуре, ненавидел чувствовать себя так, словно его обделили.
Второе происшествие, которое натолкнуло его на мысль, что месть за деда, а заодно и Томасу, не такое уж и иррациональное желание, приключилось с ним буквально через неделю. В тот день к нему пришел его кузен, Корвус Нотт, выглядевший еще мрачнее, чем раньше, сверкавший своими темными, словно бездна, глазами.
— Малфой, ты вернулся? — меланхолично протянул он без капли заинтересованности, а потом, усевшись без приглашения, при этом сжимая в руках какие-то документы, упрямо уставился на него. Скорпиус обреченно вздохнул: с ним все всегда происходило как-то странно и сложно — Нотт был непонятным и тяжелым для понимания человеком, а таких Малфой ненавидел больше всего. — Ты, наверное, не знаешь, но у меня есть сестра, — Скорпиус, вежливо изобразив заинтересованность, присел напротив и подумал о том, что слушать нытье, хоть и от родственника, последнее, что ему хотелось бы сделать. — Она сквиб, — резко сказал Икарус, поймав его взгляд, и Скорпиус приподнял бровь. Становилось даже интересно. — И я думал, что ее просто отправили в мир магглов, однако сегодня я обнаружил документы, согласно которым она являлась одной из тех десяти волшебников, что должны были пройти программу обмена, — сделав паузу, он холодно, с расстановкой произнес, — понимаешь, что это значит?
Скорпиус был не идиотом, поэтому, конечно, он все понимал. Весело присвистнув, он на секунду ощутил, как внутри что-то шевельнулось в предвкушении… это странное живое чувство, о существовании которого он забыл уже на многие годы, так ошарашило его, что Малфой замер.
Правительство играло в грязные игры, каждому здравомыслящему волшебнику было очевидно, что политика сближения с магглами — это красная тряпка перед лицом быка, а тот факт, что почти за тридцать лет правления Локантуса никакого сближения, по сути, не произошло, заставлял задуматься и понять, что у них какие-то свои цели. И что, если узнать эти цели, найти доказательства и уничтожить их? Поставить на место этих уродов, возомнивших, что они могут вот так вот уничтожать жизнь Скорпиуса, загонять его в пучины бездны?
Скорпиус решался: однажды, гуляя по вечернему Лондону и морщась всякий раз от его грязных, каких-то изломанных улиц, он увидел Демиана Роули, однокурсника, с которым жизнь его не сталкивала больше года, который словно пропал после своего отчисления. Роули ему никогда не нравился: он был таким же спесивым, как и Поттер, но более скрытным, однако Малфой видел его насквозь и знал, что он жаждет расправы. И что такой человек может пойти на все.
— Какими судьбами, Демиан? — насмешливо бросил Скорпиус, сомкнув свои руки на трости, которая так уперлась в асфальт, что ее было трудно сдвинуть. Он внимательно изучал лицо Роули, каждую его эмоцию, чтобы убедиться в своей правоте — и стоило Малфою заметить этот яркий блеск в его глазах, как Скорпиус, не сдержавшись, улыбнулся еще шире. Роули был бы отличной марионеткой.
— Какого черта, Малфой? Что тебе надо? — нахмурившись, пробормотал он, а потом, как-то нервно оглянувшись, положил свои руки в карманы. Что он делал в Косом переулке, понять было несложно: без образования, без права поступить в любой университет страны, Роули, скорее всего, связался с темными волшебниками и занимался какой-нибудь расточительной подпольной деятельностью.
Скорпиус молчал, склонив голову набок. Какое-то тоскливое, мерзкое чувство обволакивало его нутро, сковывало легкие, и он понял: так жить нельзя. Никому из них — ни ему, ни Корвусу, ни Демиану, ни уж тем более Альбусу Поттеру. Они не могут просто так оставить в покое тех, кто калечил, ломал и без того сложные судьбы слизеринцев, коим уготовано вечное презрение уже только благодаря их фамилиям.
— Приходи завтра в семь часов в Малфой-мэнор. С тобой хочет увидеться Альбус Поттер, — подойдя ближе к нему, проговорил Скорпиус, слегка сощурив глаза. Роули молчал, хмурясь сильнее с каждой секундой, но Малфой знал — он придет, ведь Альбус, можно сказать, был его другом. — У нас есть кое-что интересное для тебя.
А потом, развернувшись, Скорпиус резко и целенаправленно пошел к себе домой, чтобы, придя, написать Поттеру записку с просьбой о встрече, а потом не спать всю ночь и думать. Думать. Думать.
Скорпиус все сделает: он создаст эту организацию, привлечет к этому делу только важных людей и поставит во главе всего Альбуса Поттера, который определенно никогда и ни за что не откажется от власти. Но что бы ему ни захотелось сделать, что бы ни взбрело ему в голову, Малфой будет начеку, чтобы корректировать каждый его шаг, влиять, манипулировать, играть с его сознанием. Потому что эта месть — его.
Вскинув глаза к книжной полке, он вдруг заметил, как в лучах умирающего солнца озаряются весело корешки. Том «Жесты» сверкал отчего-то особеннее всех, и Малфой, словно смакуя, тихо произнес в пустоту, изнемогая себя, чувствуя, как внутри после сотни лет пустоты просыпается что-то живое, и оно хочет крови и веселья, действий и целенаправленного хаоса:
— Ж-е-с-т-ы.
Потому что в хаосе, как и всегда, было проще всего сосуществовать. Ведь в нем ничего не было.
***
Сквозь путину скомканных мыслей и череду неопределенностей внутри, Скорпиус силился просто идти к кладбищу и ни о чем не думать. Но было труднее всего сейчас просто взять и отключить свой мозг и идти, как на автомате, к уже собравшейся у Годриковой впадины толпе, которая, щелкая фотоаппаратами, что-то декларировала.
Гарри и Джиневра Поттер погибли. Скажи ему кто об этом еще год назад, он бы не поверил — смерть героя войны казалось Малфою нереальной, он всегда возводил его в ранг бессмертных, и тут теракт. Только не их. А Правительства. И от осознания этого было так плохо, что Скорпиус, остановившись, хмуро посмотрел на журналистов, простых обывателей и попытался выследить в толпе Альбуса. Он боялся, что Поттер сойдет с ума и пойдет на поводу эмоций, что он начнет безраздумно мстить за их смерть и к чертям развалит его идеальный план. Нужно было срочно с ним поговорить, заверить его, что продуманная и терпеливая месть — вот их путь, а не беспорядочные, хаотичные поступки, основанные на сиюминутных эмоциях.
Только идя вдоль толпы людей, приближаясь к могиле, Скорпиус вдруг почувствовал какой-то страх: он вспомнил, как когда-то хоронили его деда, и это были последние похороны в его жизни, потому что больше он не мог терпеть вида гробов, вскопанной земли и надгробий. И эти люди, щелкавшие, смеявшиеся, гогочущие, так раздражали его, что Скорпиус, бросив хмурый взгляд, прошел еще ближе к гробам и замер, заметив вдруг Лили Поттер.
Еще более мрачная, чем раньше, она стояла, упрямо смотря в могильную яму, и ее черное, едва достающее до колен платье, разлеталась от лихих порывов ветра. Но она не плакала, не прятала лицо, не пыталась накричать или прогнать журналистов — все, что Лили делала, это смотрела, и взгляд у нее был до того решительным, что Скорпиус задумчиво повел бровью, внимательно смотря на нее. А ведь при необходимости Поттер можно было привлечь… и с ней, в отличие от ее брата, было бы намного проще работать.
— Лили… Это так ужасно… у меня нет слов… — подошла к ней Роза Уизли, и Лили, вскинув голову, прошипела, словно наполненная ядом змея:
— Ну так и молчи.
Она развернулась, поплелась сквозь толпу, и Малфой сам не заметил, как непроизвольно пошел следом. Он думал. Скорпиус помнил, что Лили тесно общалась с Томасом, что она поступила в Академию и училась на колдомедика — все это рассказывал ему Альбус, всякий раз, стоило ему только вспомнить о своей сестренке. И Малфой действительно запоминал, отчасти потому, что тот факт, что она — близкая подруга Джейка, многое для него значил, ведь этим можно воспользоваться. Этим можно было его сломать.
Они вышли к мосту, и Лили, подойдя ближе к перилам, слегка свесилась к водной глади, и у Скорпиуса пролетело безразлично в мыслях: «Упадет». И он смотрел за тем, как дрожат ее согнутые локти, как ноги, слегка заскользив, стали медленно терять опору. Ему было отчего-то жаль ее: мрачная Лили Поттер, ведь она тоже боролась, как могла, и кто был виноват в том, что она изначально выбрала неправильные методы? У нее никого не было, кто бы подсказал ей истинный путь: Альбус при всей своей привязанности к ней, совершенно не знал свою сестру, и его любовь к ней была скорее данностью. Ему просто нужно было кого-то любить.
Скорпиус медленно подходил к Лили, когда ее тело уже совершенно перевесилось и точно бы упало, но тут, даже не ожидая от себя, Малфой резко схватил ее за талию и потянул на себя, и Лили, тихо вскрикнув, ошарашенно захлопала ресницами. Усмехнувшись, Скорпиус развернулся и спокойно пошел прочь, пытаясь сфокусировать свои мысли, но они, словно проклятые, все время возвращались к одному — Лили Поттер можно использовать для мести Томасу. Она не так проста.
Ускорив шаг, он уже собирался завернуть за угол, но тут кто-то схватил его за локоть, заставил развернуться, и вот уже Скорпиус стоял напротив Лили, у которой был такой решительный и одновременно удивленный вид, что Малфой даже засмотрелся и смог усмехнуться в своей ленивой манере только тогда, когда она, робко и нервно отдернув свою руку, все также упрямо смотрела ему в глаза.
— Спасибо, — тихо протянула она, и что-то было в ее глазах такое, что Малфой понял: да. Младшая Поттер определенно не так проста, как кажется, и ее репутацией, ее характером можно было воспользоваться. Никогда раньше он не замечал, до чего же полыхают ненавистью глаза Лили Поттер, как отчаянно сверкает на самом дне зрачков надежда, будто она только и ждала кого-то, кто мог бы показать ей другую жизнь. Кто мог бы стать ее опорой.
Всматриваясь все больше, Скорпиус думал, что из нее, как раз, и можно было бы сделать того самого человека, кто станет его окончательной местью этому миру.
— За спасибо не откупитесь, мисс Поттер. Я все-таки спас вашу несчастную жизнь, — иронично протянул Малфой, а потом резко посерьезнел и, намеренно обжигая ее холодом, спокойно и властно произнес, будто зная все наперед: — Вы еще расплатитесь. Поверьте. Я всегда прихожу за своим.
Лили замерла, задержав дыхание. И в ее глазах, Малфой готов был поклясться, проблеснул такой азарт, что Скорпиус почувствовал внутри себя странный интерес. А потом он сильнее усмехнулся, неотрывно смотря в эти бездонные карие глаза: да, Лили, как и многие другие, была теперь в его руках.
Поезд ехал с громким стуком, и Лили, рассеянно смотревшая в окно, совсем не замечала того, что творится вокруг. Все ее мысли были устремлены к Франции, к Скорпиусу, а также к приближающемуся новому году, который подступил так незаметно и неожиданно, что она до сих пор не могла смириться с очевидным — прошел уже пятый год, как не стало Альбуса, и второй, как она стала миссис Малфой.
Она возвращалась во Францию почти с легким сердцем: могила брата, к которой Лили приезжала аккурат под его день рождения, всплывала в памяти лишь на мгновение, а потом растворялась в ворохе других мыслей, устремлений и беспокойств. Однако тоска, изувеченная, хорошо спрятанная, давала о себе знать — каждый раз, в декабре, когда Лили садилась в поезд и бросала печальный взгляд на напряженного Скорпиуса, который никогда не любил ее отпускать, она чувствовала, как воспоминания окутывают ее сознание и как она больше не может думать ни о чем другом.
Лили всегда останавливалась у Алфиты и Джеймса, правда, уже не в своей комнате: ее переделали под детскую для Джиневры, их второго ребенка и племянницы Лили, которой было всего два года, но которая до удивительного была похожа на Джеймса — у нее были даже небольшие веснушки, которые россыпью раскинулись по всему лицу.
— Ты забрал все значимые имена, — почти недовольно заметила Лили, держа племянницу на руках — она была непоседлива и так и норовила сбежать от опеки взрослых. И ее карие глаза шоколадного оттенка смотрели с такой неподдельной радостью на все, что Лили невольно улыбалась: улыбка была легкой и немного рассеянной.
— Продолжаю нашу семейную традицию, — взлохматив волосы, отмахиваясь, беспечно бормотал Джеймс, — можно сказать, это уже прямо отличительная черта Поттеров — называть в честь умерших родственников.
Голос у Джеймса был бодрый и деловой, можно было сказать, что после появления в его жизни Алфиты он воспрял духом и открыл в себе новые возможности: между ними не было ни страсти, ни обоюдного обожания, только лишь глубокое понимание, которое проскальзывало всякий раз, когда они смотрели друг другу в глаза и когда иногда держались за руки. Их счастье было тихим, и спокойствие нарушалось лишь в дни матчей. В такие моменты он собирался рано утром и исчезал из дома почти на неделю, и его можно было увидеть лишь через газетные выпуски и многочисленные репортажи — Джеймс Поттер, как и всегда, был великолепным игроком, а его прошлое, окутанное тайной и близостью со столь интересной фигурой, как Альбус, лишь прибавляло ему шарма.
И, как по иронии судьбы, именно в ту неделю, что у них гостила Лили, Джеймс был вынужден уехать на свой новый матч. Алфита смотрела на него слегка обиженно: Рождество в этот раз он пропускал, как и день рождения своего брата, но, не сказав ничего кроме пожеланий удачно добраться, она проводила его долгим взглядом, пока фигура Джеймса не скрылась за стенами домов, а потом, вздохнув, принялась за работу.
Двадцать третьего декабря они пошли на могилу к Альбусу, но в разное время: Алфита пришла к нему еще рано утром, оставив сидеть с детьми Лили, и она, по-светлому улыбаясь, слушала рассказы своих племянников — Лили любила и Альбуса, и Джинни одинаково, хоть они и были совершенно разными детьми. Альбус был более молчаливым ребенком и очень скрытным, его волосы, его глаза, все его лицо было копией отца, и, глядя на него, Лили чувствовала острую, такую режущую боль. Порой она пыталась понять, каково было Джеймсу и Алфите, ведь сходство было не только во внешности, но и в характере, и втайне Лили боялась, что он может повторить судьбу отца.
Альбус также рано научился читать, был любознательным и обожал играть в шахматы. Особенно, почему-то, он любил играть именно с ней: и первое время Лили даже поддавалась ему, чтобы племянник обязательно выиграл. Правда, через некоторое время она уже стала сомневаться, кто именно поддавался в игре, потому что он был столь хитер, хоть и детской хитростью, что всегда умудрялся ее обдурить.
Когда ближе к обеду домой вернулась Алфита, Лили не решилась сходить к могиле. Хотелось дождаться того мгновения, когда сумерки съедят небо, и только тогда в полной тишине и мраке прийти к нему, посмотреть на знакомые буквы и задуматься. О жизни, о будущем… обо всем.
— Дети забирают много сил, — с усмешкой проговорила Алфита, когда заметила, сколь задумчива была Лили и сколь большая усталость проступала в ее лице. — Но постепенно ты привыкаешь и уже даже не мыслишь жизни без них.
Иногда Лили казалось, что Алфита будто бы старается что-то выудить из нее. Смотрела таким глубоким, долгим взглядом, что ей становилось не по себе: возможно, дело было в том, что Лили почти никогда не делилась подробностями своей жизни, а может, она просто что-то упускала из виду, но Лили всегда стремилась сбежать из-под этого цепкого взгляда, закрыться в своей комнате и с тоской вздохнуть.
Она так не любила расставаться хоть и на время со Скорпиусом, что всякий раз тосковала. В Англии для нее больше ничего не существовало, и лишь племянники да брат вынуждали ее возвращаться сюда, слоняться по дому, заходить иногда в комнату Альбуса, которая была не тронута и почти всегда закрыта, а потом долго смотреть на книжную полку и вспоминать, как много всего произошло в ее жизни за несколько лет.
Возвращаясь в эту страну, она всегда боялась найти призраков своего прошлого: ей совершенно не хотелось видеться с Розой, которая вот уже второй год являлась главной помощницей Джейка и самого Томаса. Лили видела его лишь в газетных вырезках и однажды на улице. Но он прошел мимо, даже не заметив ее, и Лили это, право, очень обрадовало: она знала, что так будет лучше для всех и что ей же лучше никогда с ним не видеться. Джейк должен был жить новой жизнью, находить для себя новые привязанности, поэтому, когда Алфита поведала ей слухи о том, что, на самом деле, Розу и Джейка объединяют связи чуть более интимные, чем просто работа, она почти рассмеялась.
Поезд с громким шипением остановился, и Лили, не сразу отреагировавшая, моргнула, а потом присмотрелась. Люди быстро-быстро покидали вагоны, и она не спешила подниматься, боясь влиться в толпу — гораздо разумнее казалось просто подождать. И она сидела, всматриваясь в знакомые пейзажи за окном, вспоминая одинокую могилку брата, и почти не испытывала тоски — в этом году она провела Рождество вместе с Алфитой и племянниками, подумав, что не стоило оставлять их в одиночестве, и Лили была почти уверена, что Скорпиус если не рассердился, то непременно был раздосадован данным ее поступком.
Они были со Скорпиусом сравнительно недолго, жалкие пять лет — разве сравнимо это с той серой вечностью, которую носила под ребрами Лили до появления его? Точно нет, поэтому сейчас она ценила каждый день, каждое мгновение, которое они проводили вместе, и испытывала непередаваемое, такое живое, глубокое счастье.
Скорпиус был скрытен и побольше части молчалив. По его лицу никогда нельзя было понять, что он чувствует или о чем думает, а глаза, казалось, всегда были покрыты тонкой пленкой. Настолько безэмоциональным и равнодушным он был. Только вот Лили чувствовала где-то на уровне интуиции каждое его чувство, видела даже в его лице тени эмоций и всегда догадывалась о его мыслях. Они могли не говорить, хватало лишь одного взгляда, чтобы она сразу могла понять, что именно он хочет сказать, какая тягость его одолевает.
Первое время Скорпиус почти никогда не делился тем, что по-настоящему его тревожило. Прятал все в себе, лишь изредка сотрясая собственные эмоции, и Лили, учившая его делиться своими чувствами, учившая его принимать их, всегда смотрела на него прямым, открытым, безмятежным взором, а потом обнимала, прижимаясь ближе, вдыхая такой знакомый, родной аромат. С виду они едва ли казались влюбленными: рассеянная Лили, которая вечно задумывалась и будто пребывала в каком-то ином мире, и безразличный, криво скалившийся Скорпиус — она знала, что люди говорили о них за спинами, знала, что все считали, будто это коммерческий брак, и никогда не стремилась их разуверить.
Ей хватало того, что показывал ей Скорпиус, когда они оставались наедине. Хватало его холодного взгляда, в котором она всегда видела хорошо спрятанную нежность, хватало его сильных рук, в которых всегда можно было найти спасение, и его необузданной жажды просто жить, несмотря ни на что.
В своей любви Лили находила собственное утешение и желание двигаться, стремиться к чему-то. И зная, что Скорпиус был предан ей и замечал лишь ее одну, она никогда не беспокоилась о будущем, уверенно следуя за своей интуицией и за своими чувствами.
Франция, каменная, холодная Франция, встретила ее тихим гулом на перроне и каменным асфальтом. Снега нигде не было, и Лили, все еще помнившая роскошные усыпанные сугробами поля Хогвартса, тоскливо зашагала вперед. Новый год должен был наступить уже через два дня, и Лили, оглядываясь по сторонам, замечала, как красиво были украшены улицы — все только и ждали праздника, уповая на лучшее.
Скорпиус не знал о том, что она должна была приехать; ей хотелось устроить сюрприз, а чувство вины, которое все-таки давало о себе знать, заставляло Лили идти чуть быстрее, направляться прямиком к офису, где он работал. Совсем недавно Скорпиус получил повышение в крупной фирме, и Лили, любившая наблюдать за тем, как много трудился он дома, как много скапливалась на его столе книг, всевозможных отчетов, лишь с улыбкой, в шутку, просила иногда его наконец уделить время и ей. А теперь, идя вдоль знакомых улиц, улыбнувшись еще светлее обычного, Лили на секунду положила руку на живот, но тут же убрала ее, опомнившись.
Едва ли она могла сказать, как и когда поняла, что беременна. Просто в один из дней, что она гостила у Алфиты, Лили вдруг проснулась рано-рано и ощутила, что в ней будто что-то изменилось. Она не могла полноценно дать описание этому чувству, однако в тот же вечер сходила к знакомой целительнице и лишь получила повреждение тому, в чем и так была уже убеждена.
Эта новость принесла ей столько радости, что, наверное, именно поэтому она решила, что больше не может оставаться в Англии, что ей до безумия хочется увидеть Скорпиуса и рассказать ему обо всем, обо всем! Радость переполняла Лили, когда она поспешно собирала чемоданы, и Алфита, наблюдавшая за ней в скептическом молчании, лишь пожала плечами — еще никто не знал об этой чудесной, прекрасной новости, и Лили казалось, что будет правильнее сперва поведать о ней именно Скорпиусу.
Звук каблуков отлетал от стен проспектов; людей было мало, а те, кто все же ходил вдоль магазинов, с любопытством заглядывая в витрины, едва ли замечал Лили, которая, легко улыбаясь, шла, слегка призадумавшись. Ей так хотелось прямо сейчас в раз пересечь все расстояние и оказаться в одно мгновение прямо напротив Скорпиуса, что это чувство лишь придавало большую энергию. Поэтому она совсем не удивилась, когда вдруг оказалась у здания офиса, где непременно должен был быть сейчас Скорпиус, и, оглядевшись по сторонам, она аккуратно приблизилась к дереву и внимательно стала наблюдать за людьми, которые то выходили, то заходили в здание.
Раньше она частенько приходила сюда и, прижавшись к этому самому дереву, ждала Скорпиуса, чтобы потом пойти вместе с ним домой, и, улыбаясь, тихим шепотом рассказывать ему обо всем произошедшем за весь день. Он слушал всегда молча и лишь изредка что-то уточнял или переспрашивал, и ей думалось, что только в такие моменты Скорпиус наконец расслаблялся — многочисленная работа, груз воспоминаний и родители, которых он всегда держал на расстоянии, слишком сильно давили на него, порождали эту холодную безразличность. Наверное, именно поэтому она всегда старалась отвлечь его от тяжелых мыслей и душевных мук, почти беззаботно рассказывая о чем-то неважном, замечая, как иногда улыбка появлялась на его устах. За одну только эту улыбку Лили готова была отдать многое.
С каждой минутой на улице темнело все сильней, гирлянды, развешенные вдоль фонарных столбов, начинали сверкать ярче, пестрее, и Лили, зачарованная, смотрела на них, осознавая, что больше нет ни тоски, ни печали, ни душивших мыслей: была одна лишь надежда на будущее и было ее тихое счастье.
Скорпиус вышел одним из последних, и, не поднимая головы, почти что прошел мимо, но в какую-то секунду, словно ощутив ее присутствие, резко оглянулся и посмотрел почти в упор. Впрочем, осознание пришло к нему не сразу: его взгляд, расфокусированный, блеснул на мгновение, и Лили, улыбнувшись, махнула ему рукой, не обращая внимание ни на что другое, кроме него.
— Почему ты не сказала, что приедешь сегодня? — почти безразлично спросил он, быстрым движением взяв у нее чемодан. Лили не сопротивлялась, и, улыбнувшись лишь сильнее, аккуратно взяла его за другую руку.
Они шли молча и неспешно, сопровождаемые светом гирлянд и умиравшим небом — новый год близился, и в нем было столько надежд и устремлений, что Лили, вздохнув едва слышно, мечтательно прикрыла всего на секунду глаза.
— Что с тобой? — спросил Скорпиус, и только тогда она поняла, что все это время он бросал на нее быстрые, слегка обеспокоенные взгляды.
Но Лили лишь улыбнулась, и, когда они свернули в безлюдный переулок, она, не удержавшись, вдруг резко обняла его, прижимая ближе, так, чтобы между ними не было ни одного лишнего сантиметра, а потом с улыбкой произнесла:
— Давай в следующем году обязательно съездим к твоим родителям в поместье?
— Зачем это?
Плечи его напряглись, и Лили, хоть и не видела, почему-то была уверена, что он едва нахмурился.
— Не знаю, может… в новом году нужно обязательно успеть сделать то, на что никогда не решался? На что не хватало душевных сил?
Отстранившись аккуратно, он серьезно посмотрел ей прямо в глаза, словно что-то считывая, а потом, слегка склонив голову, усмехнулся, почти точно так же, как и раньше: уверенно и даже развязно.
— Ты сегодня очень странно себя ведешь, Лили, — наконец проговорил он, и, уверенно взяв ее за руку, крепко сцепил пальцы, кивнув головой в сторону. — Пойдем. Нам еще столько нужно успеть.
Стук каблуков отлетал от стен, и Лили, радостно рассказывая об Англии, о небольшом снегопаде, выпавшем ближе к Рождеству, о своих племянниках, то и дело едва уловимым движением касалась своего живота. Почему-то казалось, что о таком стоило говорить лишь у себя дома и именно завтра, потому что новый год, которого все они так ждали, хоть и не оправдал все надежды и принес новые, едва ощутимые разочарования, был желанным гостем.
В новый год стоило непременно верить в чудеса. И в то, что все обязательно будет лучше, чем оно было сейчас.
У нее внутри – пустота, но в этом чувстве не было ни легкости, ни покоя. Потому что в этом вакууме, внутри, кто-то жил, скребся по сердцу, плевался в легкие, наполняя их жидкой, черной вязью. Она была отравлена. И что бы стало, если кто-нибудь проник в эту стеклянную пустоту? Лили не знала. Потому что никто не пытался.
Больше всего за все свои двадцать пять лет жизни Лили жалела о двух вещах: о том, что поступила на аврора, и о том, что влюбилась в Скорпиуса Малфоя в далекие тринадцать лет.
Между ними любви не было, потому что Малфои не умеют любить, потому что это не вписывается в их мировоззрение и за любовь никто не станет платить. (сборник по Малфоям).
Лили Эванс с каждой минутой все больше бесилась, кулачки нервно сжимала и смотрела на до коликов счастливого Поттера, не понимая, что с ней вообще не так. Джеймс будто нарочно со всеми здоровался, мило щурясь, даже не замечая, как бледное личико искажалось, краской заливаясь.
Итак, 2002 год. Гарри Поттер победил Волдеморта, но это обошлось ему ценой жизней многих достойных людей, одним из которых стал Ремус Люпин, супруг Нимфадоры. Та по-прежнему работает в аврорате и однажды получает досье и ордер на «отлов» некоего зарвавшегося тёмного мага, за коим тянется «достойнейший» послужной список. Клаус Эвертер, не кипящий страстью сидеть в Азкабане, но натворивший немало дел за прошедшие годы, продолжает скрываться от буквы магического закона. Его отношение к людям
Уникальные в своем роде описания фильмов и книг из серии Поттерианы.
Раздел, где вы найдете все о приключениях героев на страницах книг и экранах кино.
Мнения поклонников и критиков о франшизе, обсуждения и рассуждения фанатов
Биографии всех персонажей серии. Их судьбы, пережитые приключения, родственные связи и многое другое из жизни героев.
Фотографии персонажей и рисунки от именитых артеров