«Бездушные, злобные существа, которые не заслуживают ничего, кроме смерти».

Все истории с чего-то начинаются.

А эта начнётся именно с этого.

С пары резких, случайно брошенных слов в порыве гнева.

Они стали началом.

Началом страданий, великой дружбы и трагедии, которая произойдёт годы спустя.

Они — предтеча великого времени.

Они рождают эту историю.



Ллангинидр. 1971 год.

Ремус дремал, накрытый клетчатым пледом, в большом бордовом кресле возле тлеющего камина. В его теплом свете куталось бледное личико мальчика в новых шрамах и кровоподтёках. Уставшие ресницы его смыкались и еле вздрагивали, когда на него ложилась чья-то тень.

Близился предрассветный час. Осторожные лучики света проникали в дом, убивая страшную ночь.

Сквозь сон Ремус видел, как его уставшая мама, красивая светловолосая женщина, смачивала бинт тёплой водой и промокала им его раны, вытирая кровь, видел её лицо, утомленное ежемесячными страданиями, и стекающие по нему ручейки слёз.

— Хоуп, перестань, — тёмная тень загородила свет от камина, — Ты должна была с этим смириться. Уже шесть лет прошло…

Тихий, уверенный голос, похожий на стук. Точно так стучат по дереву дятлы. Глухо и тихо. П-п-п…

Твёрдые руки, поросшие корнями, как деревья во тьме леса, блуждали в пространстве, накрывали женщину пуховым облаком — шалью.

Холодные капли ударили Рема по щекам, и он почувствовал лёгкое жжение и звук бурления Бадьяна.

Так бурлит река, обтекает большие камни и течёт, спешит к большой воде.

— Я не могу, — всхлип, — мне его так жаль. Он такой, такой… без будущего… — всхлип.

Ветер, аккуратно трогающий ветви деревьев, траву и кусты, заставляющий листья шептаться, сплетничать, говорить целому лесу, что он пришёл. И лес встречает его, говорит с ним, является его единственным другом. Он и луна — это то, что зовёт его каждый месяц.

— Всё будет хорошо, слышишь? Я найду лекарство.

Тени деревьев загородили свет, и шипение прекратилось, ушло куда-то со всеми невзгодами и проблемами.

Теперь был лишь мальчик, лес, луна и тишина.

В этой картине не было страшных существ: ветви деревьев не превращались в уродливых героев ирландских сказок, луна разгоняла угрожающий мрак, тишина не была пугающей, а он не был чудовищем.

Хороший сон, напетый доброй песенкой Уэльского леса.



«Бездушные, злобные существа, которые не заслуживают ничего, кроме смерти».

Слова, брошенные в пылу, невзначай, разрушили жизнь ни в чём не виновного мальчика, просто убили этого птенца, не научившегося летать.

Эти слова проучили Лайелла, повторившего мнение большинства, заставили мужчину мучиться, чувствовать себя виноватым. Он каждую ночь засыпал, каждое утро вставал, завтракал, умывался с одной мыслью о том, что ему необходимо вылечить ребёнка, дать ему шанс жить нормальной, человеческой жизнью без страданий и страха. Он каждый день смотрел на свою бесстрашную жену, которая, как и Лайелл, не жила, а лишь существовала, и вспоминал, какой она была красивой беззаботной женщиной и как болезнь сына высосала из неё жизнь.

Глупец, дурак, что же ты натворил, что сделал?

Каждый раз смотря на сына, он понимал, что Ремус не пойдёт учиться в Хогвартс, не встретит друзей, которые бы его не боялись, не влюбится… А ему так хотелось подарить хотя бы надежду ребёнку, сказать, что боль пройдёт, что дети перестанут его бояться, что он будет учиться в Хогвартсе, что он будет такой же как все. Но вместо этого лишь скитания по всей Великобритании в надежде найти противоядие. И всё без толку.

А так хорошо всё начиналось.

Прекрасным июньским днём в самой гуще уэльского леса он, обычный сотрудник министерства Магии, находясь на своём обычном задании, встретил милую, привлекательную девушку. Она кричала, призывая на помощь, которую и оказал боггартолов, увидев нападающего на милое создание мужчину. Хоуп Хауэлл со светлыми, вьющимися волосами и ореховыми глазами в лёгком белом платье оказалась очень красива, настолько, что Лайелл забыл о конфиденциальности и начал бормотать про каких-то боггартов и вообще выглядел полным идиотом.

Стоило только их взглядам встретиться, как на мужчину нахлынул поток теплоты янтарных глаз, таких чистых, невинных и волшебных. Такое бывает очень редко, но бывает.

Уже провожая девушку до дома, Лайелл осмелился и попросил о свидании на законных правах спасителя. А Хоуп, нежно поцеловав его в небритую щёку, согласилась, добавив: «мой герой».

А дальше были свидания. И всегда в лесу. Под раскидистыми кронами могучих деревьев они сидели на тёплом пледе и говорили, говорили, смеялись. Парень переставал чувствовать себя с ней робко.

Хоуп обладала удивительной магловской магией открывать что-то новое. Вначале она показала Люпину небольшой гербарий, собранный ей собственноручно, потом открыла для него магловскую литературу, удивляясь, что он никогда не слышал о Диккенсе, а ещё позже таскала на их свидания проигрыватель. Так под дивную сонату для фортепьяно №2 Бетховена и свежий морозный запах ноябрьских деньков, кутаясь в тёплый аромат патоки и тёплый плед, Люпин признался, что влюблён в эту прекрасную женщину, что восхищён её готовностью жить и бесконечно без ума от неё. А также добавил, что поймёт, если она, узнав о его магических способностях, оставит его, но Хоуп не оставила.

И через несколько месяцев они, оба пьяные от любви, обвенчались, а ещё через девять у них появился прекрасный малыш, Ремус Джон Люпин. И всё было прекрасно.

Пока однажды Лайелл Люпин не вспылил.

И Ремуса, его единственного сына, не укусил Фенрир Сивый.



«Бездушные, злобные существа, которые не заслуживают ничего, кроме смерти».

Ремус играл в плюй-камни, сидя возле камина, разложив их так, что пёстрый коврик, лежавший на полу, был усыпан камешками различных цветов и размеров.

Эта игра была единственным занятием мальчика, на более весёлые детские игры он не мог рассчитывать, потому что был болен, и родители не пускали его играть с другими детьми из этой маленькой деревушки, называя это нежным словом «забота».

Ремус на них не обижался, а, напротив, очень любил. Он с радостью играл с отцом, когда тот возвращался с очередного рейда, любил готовить с мамой печенье и слушать, как она читает по вечерам перед камином старые страшные ирландские сказки, из которых мальчик уже давно вырос.

Но это было всё очень скучно.

Книги в их маленькой семейной библиотеке были давно прочитаны, а некоторые особенно интересные даже перечитаны. Лишнее печенье доедал грозный гусь Борис, их единственная, не считая совы, живность. А отец, широкоплечий, худощавый мужчина, успевший к тридцати годам обзавестись проседью в волосах и шрамами на руках, всё чаще и чаще отсутствовал. И в такие скучные дни развлечения мальчика были весьма ограничены.

Камешки ударились друг о друга и смачно плюнули в лицо Ремусу зеленоватой жидкостью.

— Я был у него, он ничего не сказал дельного. Попросил лишь перестать искать, сказал, что потратил на это слишком много времени, но так ничего и не нашёл.

Лайелл совсем недавно вернулся из очередного путешествия, связанного с работой, и теперь тихо вполголоса обсуждал что-то на кухне с Хоуп. Ремус не хотел подслушивать, но если люди громко говорят и сами желают, чтобы их услышали, что тут поделаешь?

— Может, он прав? Может быть, всё зря? Нам просто необходимо с этим смириться, — тихо вздохнула женщина.

— Не смей так говорить, — оборвал её отец, — Мы найдём выход. Мы что-нибудь придумаем. Он будет такой как все. Он — такой как все.

Ремус догадался, что родители говорят о нем. Они частенько обсуждали проблемы полнолуния, потому что люди в деревне начинали догадываться и бояться. Несколько раз Люпины собирались переезжать в Лондон, но по непонятным причинам откладывали переезд.

Мальчик же понимал сложившуюся ситуацию и не обижался на родителей, потому что на них и так взвалили слишком тяжкий груз.

Ремус не помнил ни одного своего обращения. Но как-то прочёл в книжке, до того момента, как её отобрала мама, что оборотни кровожадные, злобные существа, неспособные себя контролировать, и во время полной луны они способны убить даже лучшего друга. Также там была красочная иллюстрация, на которой было изображено огромное лохматое чудовище с острыми клыками, длинными когтями и ужасными, нечеловеческими глазами.

Он так испугался, что даже хотел уйти из дома, чтобы не навредить родителям, но отец его остановил, сказал, что в обращениях нет его вины, и ему стоит привыкнуть к этим ежемесячным недугам, что они с мамой всё равно будут его любить, каким бы он не был.

Но на вопрос: «Кто же виноват, папа?» — отец не ответил, лишь крепко поцеловал его в лоб и извинился.

На улице раздался боевой клич гуся, Борис кого-то встречал с овациями, и Ремус выглянул в запотевшее от дождя окно, чтобы увидеть, как седой мужчина с длинной бородой вырывал подол своей мантии из клюва их стража. Он великанской походкой пересек их утопающий в грязи двор и ласково улыбнулся мальчику, заметив его в окне. Ремус приветственно махнул ему ладошкой.

Испуганные шумом с улицы родители тут же прибежали с кухни.

— Ремус, немедленно отойди от окна, — обеспокоенно велела Хоуп, задёргивая тюлевые шторы.

В дверь постучали.

Лайелл выглянул в окно, посмотрел на жену, которая от волнения мяла свой фартук, а потом сказал, что причин для беспокойства нет, и, сжав в руках палочку, отправился открывать дверь. Хоуп быстро чмокнула Ремуса в щёку и вышла следом за мужем в холл. Откуда тут же стал доноситься странный шум и отчётливое: «с нашим сыном всё в порядке», «зачем вы пришли», « уходите».

Удивлённый таким поведением родителей Ремус решил посмотреть, что же происходит и с чего вдруг такая паника. Как только он заглянул за дверной косяк, он обнаружил, что его взрослые родители борются ни с кем-то, а с их старой доброй дверью. Вдруг за его спиной раздался старый солидный голос:

— Я смотрю, ты играешь один. Не возражаешь, если и я с тобой сыграю?

Это был все тот же седовласый мужчина. Он сидел в их кресле возле камина, опираясь на быльце и, казалось, уже целую вечность ждал своего напарника по игре в плюй-камни.

Ремус узнал этого старика.

— Профессор Дамблдор?

Он был точь-в-точь как на карточке-вкладыше от шоколадных лягушек. Кривоносый. Его яркие голубые глаза лукаво светились. Морщины избороздили сухое лицо. Приятная пряничная улыбка утопала в седой бороде.

— Да, он самый. Так что, составишь мне компанию? — профессор жестом предложил присесть мальчику, который с радостью вернулся на свой коврик у камина. У Ремуса очень давно не было достойных соперников: мама и отец очень плохо играли.

В комнату вернулись родители. Они оба были весьма бледны, словно только что увидели боггарта, и, видимо, поэтому боялись пошевелиться, а так и стояли приросшие к дверному косяку.

— Я принёс чудесное лимонное варенье. Вам оно должно понравиться, — вновь заговорил нежданный гость, ставя небольшую стеклянную баночку с жёлтым содержимым на журнальный столик. — Думаю, нам стоит кое-что обсудить за чашечкой чая.

— Да… Я… — начала было Хоуп, поправляя свою длинную плотную юбку, но гость её остановил.

— Не беспокойтесь, — он ловко выхватил волшебную палочку из своего рукава мантии и направил её на камин, где тут же засвистел их обгорелый чайник. Старик точным движением сотворил из воздуха чайный сервиз из белого фарфора.

Ремус, наблюдающий за бытовой магией довольно редко, только когда отец бывал дома, с упоением наблюдал за этими нехитрыми жестами и не понимал, чего это нашло на родителей, что они не хотели впускать этого забавного старика в дом.

Когда же родители смирились с его присутствием и присели на софу, одновременно и очень неуклюже, профессор Дамблдор спросил, не отрываясь от игры с Ремусом (играл профессор не лучше его родителей):

— Вы, наверное, задаётесь вопросом: почему же я объявился на пороге вашего чудесного домика? — он обвёл взглядом гостиную.

Небольшой камин с деревянной каминной полкой, на которой было несколько семейных фотографий и парочка шишек из леса, книжные стеллажи во всю стену, заставленные книгами и гербариями, небольшой проигрыватель с коллекцией сонат Бетховена, журнальный столик с паутинкой-салфеткой, большое бордовое кресло, крохотная софа песочного цвета и мягкий ворсистый коврик — вот и всё их богатство.

— Я бы хотел кое-что подарить Ремусу, если вы позволите, разумеется, — Дамблдор взглянул на родителей сквозь дольки своих очков и, когда Лайелл Люпин сурово, но одобрительно кивнул, всё ещё не убирая палочку, профессор всё из того же кармана выудил небольшую книжонку и протянул мальчику.

«Лохматая морда, человеческое сердце» — было выведено большими буквами на переплёте, а чуть пониже надпись помельче: «Арсениус Джиггер».

— Вы знаете? — прошептал Лайелл. Он отчего-то побледнел, смотря то на книгу, то на профессора.

— Ну, разумеется, мистер Люпин, я в курсе, почему вы оставили свою должность в министерстве магии и занялись частным сыском, — директор принялся заваривать чай в пузатом белобоком заварнике. Тут же запахло липой и душистыми травами.

— Неужели все это заметили? — всё так же шёпотом проговорил встревоженный мужчина.

— О, не беспокойтесь, — профессор приподнял маленькую крышечку чайника и повёл крючковатым носом, впитывая аромат. — Это заметили лишь те, кто способны подмечать такие мелочи, а ещё очень остро слышащие люди.

Лайелл уставился на старика голубыми, пугающе встревоженными глазами.

— Ну, а вы что думали? Он будет молчать, что укусил ребёнка сотрудника министерства магии? — удивлённо поинтересовался Дамблдор, разливая чай по чашкам, вернее, руководя этим процессом, чайник всё делал сам, паря в футе над столом.

Хоуп, внимательно наблюдающая за этим процессом, осмелилась и спросила:

— Нам необходимо переехать, раз об… этом все знают? — она замялась, а потом взглянула на Ремуса, который всё это время внимательно слушал, делая вид, что рассматривает книгу.

— Вы не сможете вечно убегать, — просто ответил Дамблдор, протягивая ей чашку, от которой шёл душистый пар, — И я думал, что Ремусу необходимо учиться.

— Я собирался его… — начал было Лайелл, но профессор его легко перебил:

— По-настоящему учиться, понимаете, о чём я говорю?

Ремус ушам своим не поверил, а когда приоткрыл книгу, то увидел конверт с пурпурной печатью.

Сердце пропустило прыжок в пропасть с счастьем, но тут же притормозило.

— Это невозможно, — строго сказал отец и тут же встал, — Мы не можем отправить его в школу-интернат, где он будет всё время на глазах у других людей. Вы понимаете, что может произойти, если люди узнают, кто он?

— Понимаю, — тихо ответил директор, спокойно отпил из чашки, издав булькающий звук, и продолжил, — Понимаю. А вы понимаете, что будет с волшебником, если его магические способности будут ему не подвластны, тем более у того, кто раз в месяц неспособен контролировать даже собственное тело.

— А я-то думал, что вы действительно беспокоитесь за судьбу ребёнка, — вдруг как-то нервно рассмеялся мужчина, отойдя к окну, — А вы просто видите в нём угрозу. Зверя.

— Я вижу в нем в первую очередь милого мальчика, желающего стать таким как все, и коей возможности вы его лишаете, — посуровел Дамблдор.

Настала тишина. В камине трещали поленья.

Ремус ждал реакции родителей, боясь заговорить самостоятельно.

Он с надеждой заглядывал в глаза матери и боялся посмотреть на широкую спину отца.

— Может нам всё же стоит послушаться? — Хоуп осторожно посмотрела сначала на Ремуса, которому было очень сложно спрятать свою улыбку, а потом на мужа, который расхаживал по комнате взад-вперед.

Лайелл остановился и уставился на супругу, потом посмотрел на трепещущую от радости детскую улыбку, потёр лицо рукой и простонал:

— Безопасность. Обещайте обеспечить для него безопасность.

— Ну, разумеется, я это сделаю, — улыбнулся Дамблдор.