В день, когда ты ушел… Нет, не так. Сначала была ночь — и твой побег. Это уже потом наступил день. Я помню его, словно это случилось только вчера. Помню, ярко светило солнце, проникая сквозь неплотно закрытые шторы. Его лучи рассеивались по комнате уютным зеленым полумраком, дробились в хрустальных подвесках на люстре и золотили нити ковра. Я тогда поднялся очень рано – хотел дочитать увлекательную книгу… Как же она называлась?.. Вот совершенно не помню, а ведь казалось, что тот день я запомнил во всех деталях. Наверное, так постепенно и уйдут воспоминания: сначала названия книг, звуки, запахи, потом пропадут лица, события, а потом, когда мне исполнится лет сто пятьдесят – хотя сомневаюсь, что проживу так долго, – я даже забуду, что у меня когда-то был брат.

И это меня пугает. Я боюсь забыть, что ты был в моей жизни.

Всю ночь я пытался придумать, как помирить вас с матерью. Все надеялся найти выход – смягчить ее слова, убедить тебя, что она хотела сказать совсем иное. И кого я пытался обмануть? Мама всегда говорила только то, что на самом деле думала. И никто не был способен повлиять на ее суждения.

Знаешь, брат, в этом вы с ней были очень похожи. Настолько похожи, что возненавидели друг друга за это проклятое сходство! Почему все обернулось так, скажи мне? Но нет, ты теперь со мной не хочешь даже встречаться взглядом, не то что разговаривать. И когда мы пересекались с тобой в тишине школьных коридоров, я все ждал, что ты окликнешь меня, скажешь что-то вроде: «Я такой финт придумал, просто отпад!». И где ты только вечно набирался этих маггловских словечек? Но мне нравилось. Я повторял их, запершись у себя в комнате, чтобы, не дай Мерлин, не услышала мама.

В тот день, не дожидаясь завтрака, я постучал в твою дверь, еще не зная, что все уже изменилось, что фортуна поменяла ход колеса нашей судьбы. Я тогда стоял и ждал, недоумевая, почему ты не открываешь? Почему в твоей комнате так тихо… словно там нет никого? А потом испугался. До дрожи в коленях, до судорожно стиснутых пальцев и вмиг ставшего хриплым дыхания. Я прижался ухом к двери твоей комнаты и все пытался уловить хоть намек на движение, хоть шорох, хоть что-нибудь, что доказало бы мне: мои догадки –просто бред сопливого мальчишки.

Я ведь так хотел верить, что ты никогда бы меня не бросил. Наверное, я был смешон, да?

Путаясь в складках халата, я вытаскивал палочку, надеясь, что все еще ошибаюсь, а ты просто спишь, с головой укрывшись одеялом, как тебе всегда нравилось. И именно поэтому ты не слышишь стук. Простенькая Аллохомора не открыла дверь с первого раза, или это у меня так дрожали руки, что я просто не смог справиться с заклинанием? Я не помню. Знаю только, что, попав в твою спальню вместе с матерью, все пытался вдохнуть внезапно ставший стеклянным воздух. Я вдыхал, а в груди словно что-то разбивалось на осколки, вспарывая легкие и мешая мне сделать следующий вдох. Я дышал, с трудом заставляя легкие наполняться воздухом, будто в комнате разом исчезли даже мельчайшие его крохи.

«Этот паршивец все же сбежал», — единственное, что сказала мама, окинув брезгливым взглядом твою комнату. И тогда-то я понял, что больше у меня уже никого нет. И стало больно. Нестерпимо больно.

Помню, Десса Гринграсс как-то притащила в Хогвартс потрепанную маггловскую книжонку-роман. Скажу по правде – бесполезное чтиво, но там был момент, когда главный герой оплакивал смерть своего названого брата. И знаешь, в то утро я чувствовал себя, как чертов герой той дурацкой книги, – я был готов выть в голос и бросаться на стены, а потом, сжавшись в дрожащий комок, раскачиваться из стороны в сторону, приговаривая: «Как же так? Как же ты мог, брат?».

Нет, поверь, с гобелена она выжгла тебя позже. Наверное, несмотря на свои слова, все еще надеялась, что ты одумаешься и вернешься, что будешь ползать перед ней на коленях, умоляя разрешить тебе снова стать частью нашей семьи. А может быть, она тянула потому, что, несмотря на свою показную неприязнь, все же любила тебя?.. Я не знаю, да и никогда не решусь спросить. Некоторые вопросы лучше оставлять без ответа, пребывая всю жизнь в блаженном неведении, чем потом сходить с ума от осознания собственных ошибок. Ты скажешь, что я трус, раз так думаю, и будешь прав – я хочу оставить в памяти хоть тень надежды на то, что все могло сложиться иначе.

Знаешь, мне стыдно сказать, но было время, когда я хотел верить в твое возвращение. Все представлял, как ты однажды возникнешь на пороге малой столовой во время обеда или ужина, скажешь свое извечное «А вот и я», усядешься напротив меня, а я улыбнусь тебе, словно и не было этой разлуки. И пусть рядом сидят чопорно-холодные родители, я буду знать: стоит мне поднять взгляд от тарелки – и я увижу смешинки, пляшущие в твоих глазах.

Смешной, да? Конечно, смешной. Кому, как не мне было знать, что ты никогда не станешь возвращаться в дом, который ненавидел всей душой, к идеям, которые не разделял? Зачем тебе было возвращаться? Ради чего? Ради меня… Нет, ты бы не стал. Для тебя я был глупышом Реджи. Маленьким братцем, которого надо поучать.

Ты же для меня, как оказалось, был путеводной звездой, альфа Пса. И с твоим исчезновением моя дорожка свернула не туда, затерялась в темноте чужих доводов и целей, идей. Я потерялся без тебя, представляешь, брат? Думал, делаю все правильно, а вышло — нет, совсем не так.

Твое отчуждение больно ударило по мне. Мне хотелось бы подойти к тебе, как в детстве, помнишь? Тогда, в саду у дяди Сигнуса, когда Белла впервые решила опробовать на мне выученные в Хогвартсе чары. Помнишь, как разозлился на нее за то, что она посмела применить ко мне охлаждающее заклинание, да еще так, что даже взрослые ничего не смогли с этим сделать? Ты тогда успокоил меня, сказал, что со всем разберешься, а я должен просто посидеть спокойно и подождать. Я все еще цеплялся за порванные нити, что связывали нас прежде, все еще верил, что за твоей беззаботной улыбкой кроется мой брат… Брат, который променял меня на Джеймса Поттера.

Как же я его ненавидел! Напыщенный, самодовольный, талантливый и… такой похожий на тебя. Только много позже я понял, что ты нашел в нем такого, чего не было у меня. Наверное, все дело в том, что вы одинаково смотрели на мир, отбрасывая ненужное, незначительное, пустое… Скажи, если бы во мне была хоть кроха бесшабашного веселья великолепного Джеймса Поттера, тогда ты бы меня заметил? Не оттолкнул бы?

Нет, конечно же, не заметил. И мне это известно лучше, чем кому бы то ни было. Второго такого человека, как Поттер, во всей магической Британии было не сыскать. И только рядом с ним ты становился по-настоящему собой. И… знаешь, брат, уже за это я готов был прощать Поттера сотни раз. За то, что рядом с ним на тебя не давили предрассудки нашей семьи, за то, что рядом с ним ты был счастлив.

Ты уходил все дальше от меня, сторонился. А я был слишком горд, чтобы уступить своему глупому сердцу и подойти к тебе первым. Наверное, в этом и было наше отличие: ты всегда поступал так, как диктовало тебе сердце, я же – так, как подсказывали мне разум, привитые правила и мое положение. Да, я был настолько глуп, что верил – Блэки не унижают себя просьбами.

А в свои шестнадцать я принял метку… и стал рабом. Впервые увидев, что из Блэков выходят точно такие же скуляще-рыдающие ничтожества, как и из презираемых нами магглов, когда Темный Лорд не скупится на наказания. Тогда-то я осознал, что кровь у всех одинаковая – красная, а боль... не важно, сколько поколений чистокровных предков стоят у тебя за спиной, — боль все равно будет нестерпимой. Я так ошибался, брат.

Знаешь, брат, я все хотел к тебе подойти. Почти решился. Помнишь тот день, когда ты выходил из Большого зала, закинув руку на плечо новой пассии… Как ее звали? Мэри или Оливия? Их у тебя было столько, что я просто не успевал запоминать имена. Да и зачем? Не обсуждать же это с тобой, а сплетни и так разносились со скоростью атакующего бладжера. Ты тогда скользнул по мне безразличным взглядом, словно решил, что стоящий у окна Регулус Блэк – это новый элемент декора, и, властно поцеловав смеющуюся Мэри – или все же Оливию? — ушел в сторону выхода во двор.

Наверное, детская обида — а не доводы родителей — толкнула меня на следующей же встрече принять метку. «Самый молодой сторонник Темного Лорда» – вот как меня называли там. Люциус одобрительно улыбался, Белла, усмехнувшись, сказала, что только у одного из Блэков хватило характера поступить правильно.

И знаешь, сейчас я понимаю, что этим Блэком, скорее всего, был ты.

Мне понадобилось достаточно времени, чтобы во всем разобраться, догадаться, что же на самом деле задумал Темный Лорд. Конечно, я не должен был этого узнать, а Кричер не должен был выжить. Темный Лорд вряд ли мог предположить, что кто-то случайно постигнет его тайну…

За красивыми сказками о чистоте крови скрывалась ложь. А я ведь верил ему, думал, что он и правда станет тем лидером, который приведет волшебный мир к процветанию. Юношеский максимализм, как сказала бы Нарцисса — и была бы абсолютно права. Я всегда видел только верхний слой правды… наверное, как и все остальные. Но под блестящей шелухой красивой обертки скрывалось кое-что пострашнее начавшегося террора и первых жертв. За ней было скрыто то, что Темный Лорд желал защитить ото всех, – его сила и бессмертие. И ради этого мы подставляли свои руки под позорное клеймо?

Я не знаю…

Вчера я подкараулил тебя около Дырявого котла. Хотел поговорить, рассказать тебе все. Я видел, как вы с Поттером ввалились в бар, как, заказав бутылку огденского, молча напивались. Я знал, в чем была причина: в этот день убили Доркас Медоуз со всей ее семьей. Убили те, с кем меня теперь связывали узы чуть ли не крепче семейных – пролитая совместно кровь, изувеченные судьбы и отнятые жизни. И тогда я понял, что в твоей истории больше нет для меня места. Я ушел, зная, что видел тебя в последний раз.

Знаешь, я бы так хотел, чтобы ты смог переступить через свою гордость и вернуться домой. К матери. Я, наверное, слишком много прошу, да? Прости. Но мне больно думать, что после моего ухода они с отцом останутся одни.

Мама не такая сильная, как кажется. Я видел, как она иногда заходила в твою комнату и долго-долго стояла, неотрывно глядя на кричаще-алое полотнище флага Гриффиндора над твоей кроватью. Знаешь, она все еще ждет, как умеют ждать только родители. Хотя мама никому не признается в этом, даже себе…

Не делай ей больно, брат.

Знаешь, сейчас я понимаю, сколько всего не успел сделать в этой жизни. Как бездарно прожил отведенные мне годы, наивно думая, что впереди меня ждут по меньшей мере целые десятилетия. А теперь вот… столько несбывшихся надежд, мечты, что исчезнут вместе со мной. Мне страшно, брат…

Я ведь не должен бояться, верно? Так почему же мне так невыносимо страшно? Я закрываю глаза, пытаясь представить, как это случится, — и не могу. Меня трясет от ужаса, мне так хочется остаться, запереться в собственной комнате и не выходить, но я должен! Должен.

Будь счастлив, брат. Я так хочу, чтобы ты прожил свою жизнь за нас двоих… Я хочу, чтобы ты жил, Сириус.




Регулус стер с пера оставшиеся чернила и аккуратно поставил его в стаканчик, завинтил крышку на хрустальной чернильнице и убрал ее в стол. Неспешные, выверенные за годы учебы движения помогали сосредоточиться и выровнять дыхание. Пальцы невесомо скользнули по гладкой поверхности тетради, задержавшись на последней записи.

— Мастер Регулус, — Кричер бесшумно появился за его спиной, — хозяйка только что встала.

Регулус кивнул, нахмурившись, и невидяще уставился в окно, за котором занимался рассвет. Последний рассвет в его жизни.

Оправив манжеты, завернутые до локтей, Регулус придирчиво осмотрел себя, убрав парой взмахов палочки следы бессонной ночи – мама не любила, когда кто-то выглядел небрежно. И, выйдя из комнаты, спустился по лестнице, привычно ведя рукой по гладким перилам.

«Еще чуть-чуть, всего мгновение нормальной жизни…» — отрешенная мысль скользнула на задворках сознания и исчезла, растворившись в нерушимом спокойствии, охватившем Регулуса.

Ранний завтрак всегда подавали в малой столовой. Здесь было уютно и тепло от горящего камина, живые цветы благоухали на столе, и солнце сверкало на их усыпанных каплями лепестках.

— Доброе утро, — он склонил голову, занимая свое место за столом.

— Доброе, — Вальбурга скупо улыбнулась и приказала подавать завтрак. – Отца вызвали по делам, сегодня завтракаем вдвоем.

Регулус кивнул, но в глубине души стало тоскливо – он так надеялся увидеть отца перед уходом.

— Ты чего не ешь? Не вкусно?

Вальбурга удивленно смотрела на сына, нарезающего омлет на совсем уж мизерные кусочки.

— Нет-нет, — встрепенулся Регулус, — все замечательно.

А сам неотрывно смотрел на мать: на ее тонкие пальцы, на выверенные до последнего жеста движения рук, на накрахмаленную салфетку, которую она отложила в сторону.

— Я договорился с другом, — спустя долгие минуты проговорил Регулус, делая глоток кофе и совершенно не чувствуя его вкуса. – Хочу посетить школу чар в Германии, слышал от профессора Флитвика, что там сейчас проводится любопытный эксперимент.

— Германию? А это не слишком далеко от дома? – в голосе Вальбурги прозвучало легкое сомнение.

— Ничего, мама, мне уже пора становиться взрослым. И я сомневаюсь, что ограничусь одной только Германией. Я бы хотел побывать еще в паре мест, но это после того, как узнаю побольше. Хочу решить, стоит ли мне посвящать этому жизнь.

— Ты уже выбрал свой путь, и тебе не обязательно туда ехать.

— Темному Лорду нужны умные сторонники, а что я могу предложить ему? Ничего. Я должен стать по-настоящему полезным.

Регулус словно со стороны наблюдал за тем, как слова слетают с его губ, а сам тем временем старался сделать все так, чтобы ни у кого не возникло даже подозрения о причастности родителей к его плану. Что бы сегодня ни случилось, он должен их защитить.

— Да, я понимаю, — Вальбурга отставила в сторону чашку и выпрямилась, словно пыталась изгнать из головы назойливые мысли. – Когда ты думаешь уехать?

Он замер и едва слышно выдохнул:

— Сегодня.