— Случайностей не бывает — не в мире волшебства.

Риддл сказал ей об этом в день, когда они познакомились. Он о многом тогда говорил, но из всего сказанного Беллатрикс запомнилась лишь эта фраза. Она поверила ей безоговорочно, слепо, отчаянно, как может верить лишь ребенок словам родителей.

Беллатрикс не была ребенком, он — не был ее отцом. Просто незнакомец, которого она встретила на приеме у Лестрейнджей. Просто партнер по танцам, в руках которого Беллатрикс ощущала себя фарфоровой куклой: до смешного хрупкой, до ужаса уязвимой.



— Обещания нужно всегда сдерживать, иначе люди перестанут тебе верить. Нет веры — нет преданности. Нет преданности — нет власти.

— Хотите сказать, что с одним единственным сторонником можно выиграть войну?

В ее голосе была насмешка и недоверие, на что он снисходительно ответил:

— Выиграть нельзя, но повоевать — вполне. В конце концов, даже одна дуэль за всю жизнь может равным счетом как вознести, так и уничтожить.

— А вы? Чего хотите вы?

— Всего. И даже этого будет мало, моя дорогая.



Он никогда ни к чему ее не принуждал, всегда оставляя выбор: говорить или промолчать, колдовать или наблюдать, уйти или остаться. Для него это была своеобразная игра, для нее — испытание. Раз за разом, решение за решением, вздох за вздохом толкали ее все дальше и дальше, пока выбора совсем и не осталось.

Беллатрикс поняла это слишком поздно, но даже если бы захотела, то не стала бы поворачивать назад. Придя к нему впервые, продрогшая и уставшая, она честно призналась ему:

— Вы сидите у меня под кожей, и я ничего не могу с этим поделать.

На что он ей сказал:

— Не думай об этом, все идет своим чередом. И ни ты, ни я никак не сможем это изменить.



— Не могу.

— Это не сложно.

Риддл сжал ее руку с волшебной палочкой и заново начал показывать пас для Круцио. Раз, второй, третий, пока движение не было доведено до совершенства.

— Ну же, не бойся — это всего лишь собака.

— Не могу.

— Скорее, не хочешь. Белла, запомни: нет страха, нет боли, нет смерти.

— Я не понимаю.

— И не нужно. Просто запомни и произнеси заклинание.

Беллатрикс кивнула, затем взмахнула палочкой и шепнула:

— Круцио.

Собака визгнула и выгнулась дугой, а Риддл улыбнулся — впервые за все время их занятий.



— Вы человек?

Он не ответил. Провел рукой ее по обнаженной спине, не то лаская, не то поощряя. Порой Беллатрикс казалось, что Риддл относился к ней как к своей фаворитке, порой — как к любимому ребенку, а порой — как солдату.

Но одно всегда оставалось неизменным: он всегда и во всем требовал полной отдачи, будь то магическая дуэль или постель. Не принимал ни полутонов, ни полумер, отчего ее еще больше к нему влекло.

Беллатрикс понимала, что долго так не могло продолжаться, но отказаться от их встреч было выше ее сил.



— Не хочу.

— Это твой долг.

Он аккуратно заправил Беллатрикс за ухо выбившийся локон и одобрительно кивнул. В свадебном платье она было чудо как хороша и невинна; совсем не похожа на ту капризную нетерпеливую девчонку, которую он обучал боевой магии.

Риддл считал ее лучшим своим творением. Она его — наставником, которому могла простить если не все, то очень многое.



— Не бойся.

— Не буду.

Она продолжала ему верить даже когда он выжег на ее руке клеймо. Тогда впервые в жизни Беллатрикс плакала от боли и унижения, уткнувшись лицом в мантию мужа. Рудольфус гладил ее по волосам и шептал что-то до тошноты банальное и глупое, тем самым надеясь ее успокоить. Риддл не успокаивал — ему было все равно.

Тогда Беллатрикс впервые поняла, что может его ненавидеть.



— Ты не веришь.

— Верю, но то, что вы предлагаете, — безумие.

Беллатрикс не боялась, что он накажет ее за своеволие. Давно не боялась. Не то чтобы Лорд не смог этого сделать, отнюдь. Просто она устала бояться, а ему надоело с ней спорить.

Они все реже встречались, все чаще молчали и все меньше понимали друг друга. Давно уже он перестал быть для нее наставником, чье слово — закон. Она же перестала быть для него совершенной.

Все, что их связывало, — клеймо на ее руке да его вера в чистую кровь.

Этого было слишком мало и в тоже время слишком много для них двоих.



Светало, но Рудольфус с братом до сих пор не вернулись с задания. Беллатрикс сидела в кресле возле камина. Ее лицо казалось безмятежным, но неестественно прямая спина выдавала с головой.

— Вы поможете?

— Смотря что ты предложишь взамен.

Она на миг закрыла глаза, смиряясь с неизбежным, и сказала:

— Верность.

— Что ж, хороший обмен.

В то утро они заключили сделку, а несколькими часами позже братья Лестрейндж вернулись домой. О цене за их свободу так никто никогда и не узнал.



Пряча чашу в фамильном хранилище Лестрейнджей, Беллатрикс так и не осмелилась спросить, почему та была столь важна для ее Лорда.

Он же не посчитал нужным объяснить. Лишь улыбнулся, как раньше, и погладил ее по щеке. Одна эта улыбка смогла примирить Беллатрикс со всем тем, что было и что будет.

В целом, между ними ничего не изменилось: ни ненависть, ни ее клятва не смогли разрушить то, что они по-прежнему были вместе.



— Это безумие, мой Лорд!

Беллатрикс пыталась его отговорить, убедить, удержать, но он не слушал.

Не слышал.

Лишь сказал:

— Я вернусь. Обязательно вернусь, верь мне.

Потом аппарировал в Годриковую Впадину, а Беллатрикс осталась терпеливо дожидаться его. Она верила ему — по-другому не могло и быть.

Через несколько часов по маградио объявили радостную весть: Тот-Кого-Нельзя-Называть мертв.



— Все кончено, Белла.

— О, только не начинай снова! Наш Лорд жив, и эти мерзкие авроры расскажут мне, куда он исчез. Уж я-то вытяну из них правду — чего бы мне это не стоило.

— Белла…

— Он обещал, что вернется. Обещал! Слышишь?

Рудольфус в ответ лишь покачал головой, но не стал спорить. Подхватил ее под локоть и аппарировал к Лонгботтомам. В конце концов, он не мог отпустить ее одну — кому-то нужно будет прикрыть Беллатрикс спину, когда она совершит очередную глупость.


— Он белладонну в глаза заливает и расчесывает пальцами волосы. А ты, глупая, ждешь рассвет: день за днем, днем за днем. И веришь, что он вернется. А солнце встает, встает над руинами, — нараспев повторяла Беллатрикс, прислонившись к холодной стене своей камеры.

Она подождет — впереди целая вечность, а он обязательно вернется к ней.

Что-что, а свои обещания Лорд Волдеморт всегда сдерживал.