Прошло два года спокойной и безбедной семейной жизни. Локи и Гермиона пытаются ужиться друг с другом, но смогут ли они смириться с его высокомерием и её занудством? Особенно тогда, когда выпадает такой прекрасный шанс все поменять... *** "Ты не наш!" - в синих окнах трепетали огни. "Ты продашь, ты предашь за гривну" - знали они..." Мельница - Чужой
Этот фест придуман в самых лучших упоротых традициях наших сайтов (да, если кто еще не знает, встречайте новичка: МарвелSфан) с одной единственной целью — получить фан в процессе и вдохновить других на творчество. UPD. Фест подарил нам множество увлекательных и неожиданных работ, которые никогда бы не родились при иных обстоятельствах. И у нас уже есть итоги. Первое место разделяют Хогс и
О любви вообще и родительской в частности. О принцессах и лягушках. О том, как сложить слово «счастье» из совершенно не подходящих букв. В общем, размышления на тему того, что бы могло случиться, если бы Меропа после рождения Тома-мл. не умерла, а вернулась к мужу. И жили они...
Меропа поднесла пальцы к губам, подышала на них, пытаясь согреть. Бесполезно — только влажными стали, и мороз тут же вцепился в них, покрыв инеем, превращая живое тело в ледяную фигуру, вроде тех, которые приютские дети лепили из снега.
Снега в этом городе было много. Можно было лепить фигурки — если есть время и силы. А можно, отупев от усталости и голода, присесть в один из сугробов и замереть там навсегда.
Ребенок внутри зашевелился, и Меропа, отбросив глупые мысли, поспешила дальше.
* * * Холод — тот, что снаружи, — она стала чувствовать совсем недавно.
До этого все перебивал другой, изнутри. Оттуда, где в последнее время — с весны? или тогда уже было лето? — росло ее дитя.
Кажется, толкаться он начал, когда было жарко. Но еще до этого ее тошнило, сгибало пополам чуть ли не у каждого куста. А все эти красивые дамы шуршащих платьях, от которых пахло приторно-сладкими духами, оборачивались, смотрели презрительно на нее и сочувственно — на Тома; шептали разное — наверняка думали, что она не слышит.
Меропа ненавидела их — вместе с их платьями, духами и разговорами, и ненавидела бы еще больше, если бы Том хоть раз повернулся в их сторону.
Но он только бережно вытирал с ее щеки слюну и желчь, стряхивал с платья застрявшие в складках кусочки омлета. Иногда руки у него начинали дрожать, взгляд становился растерянным, непонимающим — значит, надо было уходить подальше, где нет зевак и прохожих, а там уже протягивать Тому фляжку с водой, разбавленной порцией зелья. Он пил — морщился, текло по подбородку, дергался кадык. А Меропа смотрела и сердце замирало от любви и какого-то странного, щемящего чувства. Она потом поняла — от жалости к нему. Прятала пустую флягу в сумочку, а Том меж тем разворачивал плед, набрасывал ей на плечи: «Тебе не холодно, дорогая? Пойдем домой!»
Он спрашивал про это «не холодно» в любую погоду — и когда они только приехали в Лондон, и промозглый декабрьский ветер гулял по улицам, будто стараясь сдуть с них редких прохожих. И в апреле, почти утонувшем в серой дымке мелкой нудной измороси. И в мае, когда толстый врач, вызванный домоправительницей (едва успевшей подхватить потерявшую сознание Меропу), похлопал Тома по плечу и сообщил, что тот будет отцом. Даже в конце июля, «самого жаркого за последние сто лет», то и дело вытирая со лба пот и кашляя от набившейся в нос пыли, он кутал ее в этот ужасный плед. Заботился.
Меропа была счастлива — ведь раньше о ней не заботился вообще никто.
Счастье... Оно как-то неожиданно ворвалось в ее жизнь и удобно расположилось там, где целых восемнадцать лет для него не было места.
Нет, она и раньше была счастлива — иногда. Когда заклинание получалось с первого раза и отец только ворчал, что и от полусквибов бывает польза, а не орал на нее и не бил. Когда ей доставалось хоть немного еды. Когда Том проезжал мимо их лачуги один, без этой расфуфыренной девицы.
* * * Лето, 1925 г.
В тот раз он тоже был один.
— Жара. Правда. Сэр! — с трудом выговорила Меропа. Ей не так часто приходилось разговаривать, тем более «на маглятском» — так отец называл тот язык, на котором общались другие, не они втроем. Сам он предпочитал парселтанг, уверяя, что это единственный достойный волшебника язык. В детстве Меропа ему верила, а став постарше, засомневалась. Взять хотя бы маму — она точно был ведьмой, а парселтанга не понимала. И недавний гость, смешной толстяк, был волшебником — он легко починил разбитую кастрюлю, даже отец так не мог, у него куда лучше получалось ломать. И те, в красных мантиях, после прихода которых Меропа осталась в доме одна, тоже были магами. И все они говорили так, как люди в деревне. Так же, как Том.
Том мельком взглянул на нее, поморщился:
— Что ты там шипишь?
Меропа вздрогнула: неужели она все-таки перешла на парселтанг? Больше решила не рисковать — просто протянула ему кувшин с водой. Том взялся за ручку двумя пальцами, осторожно, будто боясь испачкать перчатку. На мгновенье Меропа подумала, что он только посмеется и выплеснет воду ей в лицо, как часто делали отец с братом, когда им казалось, что она не слишком расторопна. Но манящие чары, хорошо работавшие на птицах и прочей мелкой живности, и сейчас не подвели, не дали жертве пробежать мимо капкана: Том поднес кувшин к губам, отхлебнул.
— А ведь и правда: лето выдалось жаркое. Ну, пока, замарашка, — он швырнул кувшин на землю, повернул коня...
Меропа была готова расплакаться от отчаяния. Что же у нее не получилось? Она ведь приготовила это зелье точно так же, как мама это делала! Неужели что-то забыла, упустила, ведь столько лет прошло! Или она и правда сквиб? Или это все чары помешали, не стоило их накладывать ни на дорогу, чтобы она заставила Тома свернуть к ее дому, ни на кувшин? Или...
Том вдруг вернулся к ней, спешился. Движения у него были плавные и какие-то неуверенные, как у пьяного, взгляд остекленевший.
— Замарашка... малышка... мисс... — пробормотал он и вдруг хлопнулся перед ней на колени. Меропа завизжала и отпрыгнула — до того быстро все случилось. Том двинулся за ней, повторяя «мисс, мисс»; пыль поднималась и оседала на его красивом костюме. Догнал, обнял за ноги. — Мисс... Я люблю вас!
Замшевые перчатки полетели в траву. Меропа охнула, потянулась было поднять, но Том ее не отпускал. Уткнулся лицом в юбку — горячее дыхание возле коленей, — а сердце то замирало, то снова пускалось вскачь, как камешек с горки. Стоять было неудобно, но она боялась пошевельнуться — чтобы не прервать чудесного мгновения, не спугнуть. Полусогнутые — чтоб ему было удобней обнимать — ноги почти онемели, ступню больно колол острый камешек, но разве это что-нибудь значило по сравнению с тем, что ее рыцарь был рядом, прикасался к ней, признавался в любви! Все было именно так, как в той сказке, что мама рассказывала на ночь. Маму Меропа почти не помнила, и ее сказку тоже, но вот образ рыцаря накрепко врезался в память. И сейчас она была уверена, что всегда представляла его таким, как Том.
«Дорогая Амата, я никогда не встречал такой прекрасной и доброй девушки! Согласна ли ты стать моей?»
— Да, мой рыцарь. Мой Том.
— Что ты сказала, милая?
Меропа даже прикусила губу от досады. Она же сказала... ах да, он же не понимает язык магов! А она почти забыла тот, на котором говорил он. После смерти матери с ней никто на нем не разговаривал.
— Пойдем, — указала на полуоткрытую дверь.
На этот раз Том ее понял. Поднялся с колен, растерянно оглянулся (и сердце сжалось: неужели уедет?) Но он пошел за ней, медленно и чуть пошатываясь. Возле двери захихикал, подергал за хвост прибитую к ней гадюку:
— Милая игрушка! Где ты ее купила?
Меропа ничего не ответила. Замирая от собственной смелости, она взяла Тома за руку, и все остальное перестало для нее существовать. Только его ладонь, теплая и мягкая, его губы, то и дело касавшиеся ее уха, его запах — она и не представляла, что кто-то может так удивительно пахнуть. Том что-то говорил — она не понимала, но слушала, наслаждаясь звуками его голоса.
Эту ночь они провели вместе: Меропа — сидя в отцовском кресле, единственном в доме, которое не угрожало развалиться, Том — у ее ног. Сначала он просто смотрел на нее и что-то говорил, говорил... Потом часто задышал, будто в комнате стало меньше воздуха, погладил лодыжку, потом провел пальцами выше, и еще, комкая в кулаке юбку. Когда он обнажил колени Меропы, ей вдруг стало страшно.
— Не надо, Том! Не сейчас, я не хочу, я... Нам пора спать.
Он снова смотрел непонимающе. Но Меропа при всем желании не смогла бы повторить это на его языке. Только и оставалось, что вспомнить о магии. Помнится, мама это заклинание применяла к отцу, когда тот становился буйным, орал и швырялся проклятиями, угрожая разнести дом, и он сразу засыпал, до утра можно было ничего не бояться.
Том тоже моментально заснул, прямо на полу, уткнувшись лицом ей в подол. Меропа с трудом дотащила его до своей кровати, уложила, и остаток ночи — сперва при лунном свете, потом, когда луна зашла, при свете «Люмоса» — любовалась прекрасным лицом. Иногда, набираясь смелости, наклонялась к нему, вдыхала запах его волос, чувствуя себя самой счастливой на свете.
— Мой рыцарь... мой Том...
* * * — Что за мерзкая халупа? — Том стоял посреди комнаты, озирался брезгливо. — Как я тут оказался? — заметил Меропу, протянул было руку к ней, но тут же поморщился и только пнул кресло, в котором она спала. — Эй, ты! Я видел тебя вчера на дороге. Чем ты меня опоила, дрянь такая?
— Том... сэр... вы ничего не пили, неправда, вам просто стало плохо и я принесла вас...
— Да прекрати ты шипеть, как пробитое колесо!
— Я не...
— Говори по-человечески!
Сердце в груди колотилось так, что казалось — еще немного, и ребра не выдержат, треснут; оно вырвется, будто птица из клетки, полетит догонять те немногие слова, которые еще недавно держались в памяти, а теперь напрочь выветрились из головы.
— Нет. Плохо. Упал. Жарко.
— Господи, ну и дурища! То ли немая, то ли туповатая, то ли все вместе. Я что, свалился от жары и ты отволокла меня в эту развалюху?
Меропа не поняла и половины, но кивнула.
— Я же говорю — дура. В следующий раз... Конечно, если кого-то еще занесет к твоей грязной норе... В общем, если увидишь, что господину стало плохо — не смей касаться его своими вонючим лапами. Лучше сбегай позови кого-нибудь. Поняла?
Еще кивок.
— Теперь день придется в ванной отмокать, — ворчал Том, проверяя, хорошо ли затянуты ремни под брюхом его гнедого. — Бедняга Цезарь, не догадалась тебя расседлать эта дурища! Одни неприятности из-за нее. Хоть бы вшей не подхватить, что ли... — с этими словами он вскочил в седло и вскоре скрылся из виду.
Путешествия во времени — опасная игрушка, которая часто приводит к непоправимым последствиям. Но Гермиона не была бы собой, если бы не попыталась все исправить. Особенно, когда рядом надежный союзник.
Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — кто-то хочет, чтобы они были? Значит — кто-то называет эти плево́чки жемчужиной? Владимир Маяковский.
Уникальные в своем роде описания фильмов и книг из серии Поттерианы.
Раздел, где вы найдете все о приключениях героев на страницах книг и экранах кино.
Мнения поклонников и критиков о франшизе, обсуждения и рассуждения фанатов
Биографии всех персонажей серии. Их судьбы, пережитые приключения, родственные связи и многое другое из жизни героев.
Фотографии персонажей и рисунки от именитых артеров