Светало.
За окнами барабанили холодные капли дождя, прибивая к земле пожухлые листья. Ещё вчера о дожде нельзя было и подумать: настолько ярко и тепло светило солнце.
Величавый дом на площади Гриммо поражал не только своей резной крышей, архитектурными решениями, причудливым крыльцом и двумя огромными вазонами у входа. В доме всегда было мрачно и холодно, как бы ни была хороша погода на улице. Дом Блэков всегда был погружён в полумрак, полностью оправдывая фамилию хозяев, окутан самой тайной, казалось, дом дышал ею.
Гермиона Грейнджер почти физически ощущала враждебность по отношению к себе, исходящую от стен особняка, но это не могло помешать ей продолжить свои исследования тёмных коридоров.
Многие комнаты в доме были надёжно заперты диковинными заклинаниями, которые Гарри так и не смог снять, как ни пытался. Особняк так до конца и не принял нового владельца, и, наверное, не примет никогда.
Кто бы мог подумать, что в этом году Гермиона Грейнджер не отправится в школу, не сядет в нарядный экспресс, как это было предыдущие шесть раз. Гарри отправился искать крестражи. Конечно, одного его нельзя было отпускать, это было решено уже давно. Гермиона знала, что однажды этот день наступит.
Ночью они трансгрессировали с Тотнем-Корт-роуд, Гермионе же казалось, что это произошло целую вечность назад.
Гарри и Рон крепко спали в гостиной, а она никак не могла уснуть. Гермиона Грейнджер ощущала себя ужасно, тело ныло, а перед глазами всё ещё стояло бледное выросшее из пыли лицо директора школы. Бывшего директора школы. Грюм хорошо постарался над ловушкой для Снейпа.
Гермиона решила побродить по дому. Она надеялась, что исследуя дом, сможет отвлечься.
На нижних этажах, с которых Гермиона начала, все двери были распахнуты, в комнатах царил беспорядок. Кто-то явно был здесь не так давно и что-то искал. Подставка для зонтов в виде ноги тролля не зря валялась на боку у входа. Грейнджер заметила это сразу.
На втором этаже Гермиона досконально изучила фамильное древо Блэков: аристократические чопорные лица, удивительные вензеля и золотое тиснение, чёрную прожженную магией ткань на месте благородных «неблагородных» потомков великого рода.
Сириус.
Как больно вспоминать тех, кто был тебе дорог, кого больше нет рядом и никогда уже не будет.
Гермиона поднялась на пятый этаж. Туда никто не заходил, даже когда в особняке был штаб Ордена Феникса, и кроме старого домовика она никого здесь ни разу не встретила. Гермионе было жаль Кикимера, он, как Грейнджер любила говорить, настрадался. Сириус терпеть его не мог, а любящие хозяева канули в небытие.
Гермиона подошла к подоконнику и провела пальцами по оконному стеклу, повторяя след дождевых капель. Здесь она не чувствовала себя в безопасности, но сейчас не было безопасного места для неё, Рона и Гарри.
Краем глаза Гермиона уловила движение справа от себя. Старый брюзга эльф следил за ней. Кикимер наблюдал за Гермионой и раньше, когда два года назад она бродила по дому в поисках чего-нибудь интересного, того, что могло бы пригодиться им в этой войне. Войне, которая официально ещё не наступила, но кто сказал, что объявление войны должно приходить в конверте с красной атласной лентой?
Кикимер мерзко закашлялся, отвлекая Гермиону от печальных мыслей. Она дёрнулась от неожиданности и отвернулась от окна.
Стало немного светлее. Двери в коридоре были все как одна заколдованы. Алохомора не поможет, можно и не пытаться.
Гермиона прошлась вдоль стены и, не удержавшись, всё-таки подёргала ручку ближайшей двери. Не поддалась.
За углом раздался полусмех-полускрип домовика.
— Отопри мне эту дверь, – попросила Гермиона.
Она прекрасно знала, что Кикимер её услышал.
Домовик появился прямо перед ней и, покосившись на дверь, проскрежетал:
— Я не могу открыть эту дверь, на неё наложены чары старым хозяином. Только он может открыть.
Он издевался над ней. Гермиона глубоко вздохнула.
— Зачем ты следишь за мной? – спросила она Кикимера, но тот только скривился, противно улыбаясь.
— Не дело это, – процедил он, — разгуливать по дому благородного семейства всяким … детям маглов.
Гермиона знала, что Гарри запретил домовику называть её грязнокровкой, но, чёрт подери, это существо говорило с ней так, будто домовиком была она сама. И за права этих эльфов-домовиков она боролась когда-то! «Боролась, — подсказал внутренний голос. — И была бы возможность, продолжала, невзирая на такие закостенелые экземпляры».
— Хозяин зовёт, — буркнул себе под нос Кикимер и растворился в воздухе с громким щелчком.
Гермиона снова повернулась к двери.
Старый хозяин... Сириус не стал бы так запирать комнаты, оставался Орион Блэк или его младший сын.
Гермиона снова прошлась по коридору, достав палочку. Вскоре она разочарованно вздохнула. Несмотря на испробованные заклинания, ничего так и не произошло. Гермиона задумчиво посмотрела на дверь, ручку которой недавно дёргала.
Резная, ручной работы. На двери был изображён змей, обвивающий гроздь винограда. Крупные блестящие ягоды из обсидиана казались настоящими. Искусная работа, ничего не скажешь.
Гермиона провела рукой по чёрной с белыми вкраплениями грозди.
— Чёрное для «чёрного», — прошептала она. И тут же, к её удивлению, замок щёлкнул.
Гермиона изумленно толкнула дверь, и та поддалась.
«Видимо, это был пароль», — подумала Грейнджер. Только позже она поймёт, что достаточно нажать на виноградины в правильном порядке, чтобы открыть дверь.
Глазам Гермионы открылась пыльная старинная комната.
— Люмос! – прохрипела Грейнджер.
На конце палочки вспыхнул голубой огонёк, ровный свет которого выхватил из тени, царившей в комнате, давно забытые вещи.
«Кабинет», — решила Гермиона, осмотревшись.
Вокруг царил беспорядок. На полу были разбросаны бумаги, перья, разорванные конверты. Несколько поленьев, дотронься до них – развалятся, в беспорядке покоились у камина, в лоне которого в неровном свете палочки блестела паутина.
Гермиона распахнула тяжёлые зелёные шторы, и в кабинете стало значительно светлее.
Она подошла к столу, на котором лежали перевязанные листы пергамента. Гермиона с любопытством стала разворачивать их и вчитываться в тщательно выведенные буквы. Это были письма, приглашения на званые обеды и ужины, оповещения из Гринготтса, даже небольшие заметки из книг. Ворох больше никому не нужных слов.
Гермиона заметила лежащий на краю стола альбом, на нём стояла красивая старинная чернильница. Грейнджер подняла резную крышечку, и десятки маленьких мушек вылетели из чернильницы прямо ей в лицо. Гермиона зажмурилась и громко чихнула.
— Будьте здоровы, — буркнул кто-то позади неё.
Гермиона резко обернулась, подняв палочку выше.
— И в следующий раз прикрывайте рот рукой. Думаю, это не самые сложные действия даже для грязнокровки, а какие-никакие уже манеры.
Гермиона во все глаза смотрела на картину, висевшую на стене. Как она сразу её не заметила? Это был портрет, безусловно, волшебный, как и те, что были в Хогвартсе, как и тот, что висел внизу с изображением хозяйки дома. Гермиона и подумать не могла, что в особняке Блэков есть и другие заколдованные портреты. Но кто сказал, что их нет?
Грейнджер подошла ближе и осмотрела полотно. С него на Гермиону взирал красивый молодой человек крепкого телосложения. У него были аспидно-чёрные волосы длиной почти до плеч, внимательные серые глаза и высокомерное бледное лицо. Он был изображён по пояс. За его спиной на заднем плане блестел щит, у основания которого завивалась лента с фамильным девизом Блэков «Toujours pur» («Чисты навек»). Гермиона скользнула взглядом по раме, украшенной серебристыми звёздами и когтистыми львиными резными лапами.
— Львы, а не змеи… — прошептала она и подняла глаза на волшебника. — Регул – самая яркая звезда в созвездии Льва.
Всё это время молодой человек с неизменно высокомерным выражением лица рассматривал свою гостью, но, когда она произнесла его имя, вздрогнул.
— Ты Регулус Блэк! – громко сказала Гермиона, вспомнив полотно с семейным древом Блэков.
— Зачем так кричать, грязнокровка? — поморщился Регулус.
— С чего ты взял, что я грязнокровка? — насупилась Гермиона.
— Хоть я и портрет, но всё же чувствую, что в тебе течёт грязная магловская кровь, — отчеканил Блэк. – Да и крики моей благородной матушки я слышу довольно часто.
Гермионе было неприятно, что какой-то портрет оскорбляет её ежеминутно. Нет, эти слова не заставляли её плакать, как на втором курсе, но, Мерлин видит, она заставит эту чёртову картину себя уважать.
— Твою голосящую мать, увы, невозможно снять со стены, а, подожги я её, Кикимера хватит удар, — прошипела Гермиона. — А вот про твой портрет, висящий здесь за запертой до этого дня дверью, не думаю, что кто-то знает.
Регулус возмущённо вздёрнул брови.
— Можешь делать всё, что угодно, — отозвался он через минуту, но от оскорбления всё же воздержался. — Я просто уйду на другой портрет.
— Другой? – опешила Гермиона.
— Мерлин, — закатил глаза Регулус. — Маглокровки такие …
— Я знаю, что вы можете покидать свои картины! — вспыхнула Грейнджер. — Я имела в виду другое. У тебя есть ещё портреты?
— Конечно, есть! Один. И, в основном, я нахожусь там. Правда, в последнее время там стало просто невыносимо. Даже хуже, чем здесь! – поделился с ней Регулус.
Он напомнил Грейнджер вечно ноющего в последнее время Рона, недовольного скрипучими дверями, сквозняками в доме, четвёртой ступенькой на лестнице, где он спотыкался каждый день. Регулус на картине был ещё мальчишкой, ему было не больше семнадцати лет, а значит все его знания и черты характера соответствовали Регулусу того возраста.
Гермиона присела на край стола и заинтересовано посмотрела на Блэка.
— И где же висит эта прекрасная картина? – спросила она.
Вдруг снаружи послышался испуганный голос Рона.
Гермиона вскочила на ноги и бросилась к двери.
— Гермиона! Гарри! Куда вы подевались?!
Гермиона покачала головой и обернулась к Блэку, скривившему благородное лицо. Грейнджер пожала плечами и вышла в коридор. Дверь за её спиной с негромким щелчком закрылась.
— Гарри! Гермиона! – надрывался Рон где-то на нижних этажах.
— Я здесь, Рон! — прокричала Гермиона, свесившись через перила лестницы. — Что случилось?
— Что случилось? – уставился на неё Уизли, показав свою рыжую голову в лестничном пролёте. — Я проснулся, а вас обоих нет! Что я должен был подумать?!
— Гарри пропал? – испугалась Гермиона.
— Да, говорю же, нет его, — застонал Рон.
— Ладно. Я поищу наверху, а ты внизу!
Рон кивнул.
Гермиона посмотрела в сторону коридора, в котором сама находилась долгое время. Она бы услышала Гарри, если бы он проходил мимо.
— Гарри! – позвала она с лестницы и поднялась на несколько ступенек. — Гарри! Гарри!
Гермиона прислушалась, но кроме нервных криков Рона, доносившихся аж с первого этажа, она ничего не услышала. Нужно было подняться выше.
— Гарри!
— Я здесь! – раздался голос лучшего друга откуда-то сверху. — Что случилось?
Гермиона бросилась наверх, она пронеслась мимо шестого этажа и оказалась на самой верхней площадке, на которую выходили две двери. Одна была приоткрыта. Гермиона кинулась туда, мельком заметив табличку с именем Сириуса.
Посредине просторной комнаты, стены которой были увешаны плакатами сумасшедших красок, стоял Гарри.
Гермиона почувствовала, что от всей этой беготни у неё сбилось дыхание, и дышать стало трудно.
— Ты нас напугал, — прошептала она, прислонившись к стене. Гермиона приставила кончик палочки к горлу и, прикрыв глаза, прошептала что-то едва различимо, а затем чётко произнесла, повернув голову к дверному проёму:
— Рон! Всё в порядке, я нашла его!
— Хорошо! – издали донёсся раздражённый голос Уизли. — Можешь передать ему, что он козёл!
Гарри и Гермиона переглянулись и рассмеялись.
— Ладно, — сказала, наконец, Гермиона. — Не пугай нас так больше, хорошо? Что ты тут делал?
Взгляд Поттера тут же потускнел. Он протянул Гермионе письмо, найденное только что в комнате крёстного, а потом и рваную фотографию.
— Я искал окончание письма.
Гермиона пробежала глазами по строчкам, оставленным рукой Лили Поттер.
— Гарри, мне жаль.
— Знаю, — сказал он, забрав у Гермионы письмо и фотографию.
— Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, но, Гарри, не позволяй сомнениям очернять твою память о директоре. Какая разница? Даже, если когда-то Дамблдор и сделал что-то плохое, он искупил свои ошибки сполна.
Гарри яростно взглянул на подругу и отвернулся.
— Пойдём, поищем что-нибудь на завтрак, — предложила Гермиона. — А то ты же знаешь Рона…
Ребята вышли из комнаты. Гарри прикрыл дверь в спальню крёстного, задержав взгляд на табличке с его именем. Когда Поттер развернулся, то заметил ещё одну табличку прямо за спиной Гермионы. Он не обратил сначала внимания на вторую дверь, находящуюся напротив двери в комнату Сириуса.
На ней висела небольшая красивая табличка, на которой изящно было выведено:

Дыхание перехватило, а сердце забилось как сумасшедшее. Вот оно!
— Гермиона! – позвал Гарри подругу, успевшую спуститься ниже. — Иди сюда!
— Гарри, в чём дело? – послышался недовольный голос Гермионы.
— Я, кажется, нашёл его. Я нашёл Р.А.Б.

Драко глубоко вобрал воздух в лёгкие.
Холодно.
Драко Малфой хмуро глядел на свой родной дом, и его сердце болезненно сжималось.
Голые шершавые стволы мёртвых деревьев в аллеях, почерневший под ногами мелкий гравий, стены, принявшие цвет трухлявой листвы: вот во что превратился Малфой-мэнор. В замке гудели сквозняки, ветер бил в окна. Древняя магия мэнора уходила, вытекала из дома, некогда родного и любимого.
Драко аппарировал прямо в парк, расположенный перед домом. Здесь он, кажется, целую вечность назад играл с друзьями и удирал от суетящихся приставленных к нему домовиков. Если закрыть глаза, вдохнуть знакомый аромат сосновой смолы, то можно представить, что мировой маховик повернул время вспять. Тогда на месте обугленных клумб снова зацвели бы высокие благоухающие кусты, покрытые алыми розами.
Драко зажмурился, пытаясь услышать смех матери, оставшийся где-то на задворках памяти, щебетание птиц и шуршание зелёной листвы, но кроме безумного стука собственного сердца он не слышал ничего. Он оглох, ослеп, он задыхался. В его доме смердело страхом и болью, а в окнах больше не горели нарядные праздничные огни.
Помедлив немного, Драко всё же направился к дому. Его встретили почерневшие ступени крыльца, резные двери с оскалившимся зверем, тёмный парадный зал. Краем глаза Драко заметил, как несколько свечей в настенных подсвечниках с трепетанием вспыхнули. Дом признал молодого хозяина. Драко горько усмехнулся, он давно уже не хозяин, не хозяин здесь даже его отец.
Из столовой доносились чьи-то жалобные стоны и крики, но их заглушал пугающий до дрожи смех Беллатрисы.
«Я оглох», — повторял себе Драко. «Я ослеп», — твердил он, увидев брызги крови на паркете.
Драко казалось, что внутри дома ещё холоднее, чем снаружи, но, может, наверху будет хоть немного теплее. Туда ещё не проник горький запах крови.
На лестнице Драко столкнулся с Гойлом-старшим. Тот несколько мгновений вглядывался в его лицо, противно ухмыляясь, но Малфой знал, что, как бы мистер Гойл ни пытался увидеть сомнения или недовольство на лице наследника Малфой—мэнора, он ничего не прочтёт.
— Малфой, — прошипел Гойл и пропустил Драко.
Малфой рассеяно кивнул, думая лишь о том, как бы скорее дойти до своей комнаты. Он ускорил шаг.
Но его желанию не дано было, видимо, сбыться. По коридору навстречу Малфою, извиваясь лентой серпантина, ползла змея Лорда.
Драко дёрнулся в сторону и ворвался в комнату матери, плотно прикрыв за собой дверь. Здесь было тихо и уютно, дышать стало легче, и, закрыв глаза и наложив на дверь заглушающее заклятие, можно было притвориться, что тебе снова одиннадцать, и кроме Панси и Блейза в коридоре за дверью никого нет, а на лестнице стоит запыхавшийся от игры в догонялки Грегори, а не его отец.
Драко рывком стянул с себя мантию и нервно передёрнул плечами.
Холодно, всё равно было холодно.
Серая большая сова Нарциссы недовольно ухнула, когда Драко сдавленно застонал, сползая вниз по двери.
— Хоть ты помолчи, — пробормотал он, потирая ладонями лицо.
Птица ворчливо забурчала, раскачиваясь на жёрдочке.
Драко устало поднялся и щелкнул по клетке, как часто делал в детстве. Сова захлопала жёлтыми огромными глазищами и замахала крыльями, наверное, проклиная его на птичьем языке.
Драко слабо улыбнулся: хоть что-то не изменилось с годами.
На столике лежала пара склянок от зелья Сна-без-сновидений. Такие же были и у него, стояли на прикроватной тумбочке, но в куда большем количестве. Рядом с птичьей клеткой заняла своё место большая рамка с колдо-фото, но Драко лишь мельком глянул на фото и нахмурился. Он перевёл взгляд на зеркало в причудливой позолоченной раме и оцепенел, вглядываясь в своё отражение. Неудивительно, что хотя Гойл так пытливо и всматривался в его лицо, ничего так и не увидел. На лице Драко замерла пустая маска. Равнодушный взгляд, тонкие губы, искривлённые в жалкой улыбке – гримасе, приклеившейся к лицу после злополучного вечера, когда на глазах Драко Лорд расправился с ни в чём не повинной учительницей магловедения.
Драко провёл рукой по волосам, откидывая чёлку со лба назад, и замер. Он выглядел как на первом курсе: прилизанные волосы, высокомерное выражение лица и обиженный взгляд, такой же, как тогда в поезде, когда он понял, что Поттер не пожмёт ему руку.
Вдруг Драко заметил в зеркальом отражении приоткрытую дверь у себя за спиной. Он обернулся. Кабинет матери был открыт. Драко проскользнул внутрь. Ему нечасто доводилось бывать здесь, не больше пары раз, и это было невероятно давно.
Окно было приоткрыто. Ветер проникал в комнату, трепыхая тяжёлые шторы. На письменном столе ворочались какие-то бумаги. Нелепо для этого времени и места в простой стеклянной вазе кивали тяжёлыми головами крупные лиловые колокольчики. Драко подошёл к письменному столу, на нём тоже стояла колдография, но её он никогда прежде не видел.
На колдо-снимке две девочки в пёстрых летних платьях и темноволосый сероглазый мальчик задорно смеялись, толкая высокого мальчишку с чёрными как смоль волосами. Он, на первый взгляд, недовольно смотрел на пристающих к нему детей, но затем хитро ухмылялся и смело переводил взгляд на объектив, казалось, глядя прямо в душу любому, кто будет держать в руках снимок.
Драко перевернул колдо-фото. На обратной стороне было аккуратно выведено: Сириус, Регулус, Андромеда и Нарцисса Блэк. Драко удивлённо вздёрнул брови и снова уставился на ребят. Девочка с золотыми косичками, конечно, его мать, вторая, значит, Андромеда. Смеющийся мальчик, как решил Драко, был Регулусом, а второй, тот, что хитро смотрел с колдо-фото, Сириусом, тем самым преступником, который сбежал из Азкабана.
— Пожалуй, этот мог, — протянул Драко, вглядываясь в красивые черты лица.
— Кто мог?
Драко дёрнулся, выпустив колдо-фото из рук, и схватился за палочку. Он стиснул её в руке с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Страх змеёй сжал его грудную клетку, а сердце забилось, казалось, в ушных раковинах.
С портрета, висевшего на стене, на наследника Малфоев взирал молодой человек, и, даже находясь в таком состоянии, Драко смог узнать в нём повзрослевшего Регулуса, которого только что видел на снимке. Первый раз Малфой увидел на этой картине человека. Ребёнком Драко был здесь и видел лишь пустую раму. Каково же было его удивление теперь, когда с холста на него уставился один из Блэков.
— Не думал, что чистокровного волшебника может так напугать картина, — протянул Регулус и тут же прищурился. — Ты ещё смешнее той девчонки, — продолжал портрет, осматривая родственника. — Ты, наверное, сын моей кузины Нарциссы? Дай-ка угадаю, Драко?
Малфой ошарашено кивнул. Кто бы мог подумать, что в кабинете матери он найдёт портрет её младшего кузена Регулуса Блэка. Быстро взяв себя в руки, Драко убрал палочку и недоверчиво покосился на картину.
— Драко Малфой, — чинно произнёс он и снова почувствовал себя мальчишкой в злосчастном купе: слишком высокомерно прозвучало его имя.
Блэк фыркнул и перевёл взгляд на снимок, валяющийся в ногах Драко.
— Что это там у тебя? О ком ты говорил?
Драко поднял фотографию и развернул её лицевой стороной к Регулусу.
— Хм, это было очень давно, — пожал плечами Блэк.
— Давно, — согласился Драко.
— Сириус не хотел фотографироваться, он надулся на мать, — Регулус поморщился. — Неважно. Он сам виноват. Я не удивлюсь, узнав, что он и сейчас такой… — выплюнул Блэк, — законченный идеалист, гриффиндорец, - на какое-то мгновение Драко показалось, что Регулус хотел сказать что-то другое: с такой горечью было это произнесено. Но совсем другие мысли вдруг вспыхнули в голове.
«Что он и сейчас такой», — сказал Блэк, а это значит, что Регулус на картине не знал о смерти брата.
— Чокнутые друзья стали ему дороже родного брата, — продолжал Блэк. — Чего только один Поттер стоит.
Драко вздрогнул.
— Поттер?
— Джеймс Поттер, — кивнул Регулус. — Слышал о нём что-нибудь?
Драко помотал головой, думая, стоит ли рассказать о смерти отщепенца Блэка.
— Ты знаешь моё имя. Мама рассказала тебе? – начал Драко издалека.
— Нарцисса раньше часто говорила со мной, — пожал плечами Регулус, — но сейчас почти не заходит сюда. Всё, что я знаю, так это то, что ты её сын. Её и Люциуса.
— А что-то ещё? – осторожно спросил Малфой, пододвинув ближе кресло и усевшись в него.
— Я мёртв, — сказал Блэк. Драко изумлённо моргнул. Как просто эти слова были сказаны потомком старинного гордого рода.
— Мать и отец тоже мертвы, — перечислял Регулус. — Белла всё также безумна, Меди всё с тем же грязнокровкой Тонксом, их дочь недалеко ушла… — поймав непонимающий взгляд Драко, Регулус пояснил: — Спуталась с оборотнем, судя по крикам моей матери с первого этажа.
Блэк говорил что-то ещё, но Драко мало понимал из бессвязного, как ему казалось, рассказа. Как он уяснил, кое-что рассказывала кузену Нарцисса. Было видно, что Регулус долго молчал и истосковался по общению.
— Может, хотя бы ты скажешь, как я умер? — неожиданно попросил портрет, и Драко понятия не имел, что на это ответить. Всё, что он знал со слов матери, так это то, что её младший кузен пропал без вести много лет тому назад.
Драко покачал головой и откинул съехавшую на глаза чёлку. Рукав рубашки задрался, обнажая бледную кожу на внутренней части левого предплечья, изуродованную отметиной чёрного цвета. Регулус на картине вздрогнул и заворожённо уставился на чёрную метку.
— Сколько тебе было лет? – благоговейно осведомился он.
— Что, прости? – спросил Драко, устало запрокидывая голову на спинку кресла.
— Сколько тебе было, когда ты получил её? – недовольно повторил Регулус, кивая на руку Драко.
Малфой мгновенно опустил рукав, спрятав своё «клеймо».
— Шестнадцать, — грубо ответил он и резко поднялся. Разговор стал ему неприятен.
— Шестнадцать, — повторил Регулус. — Мне тоже шестнадцать. Часть стены над кроватью в моей комнате увешана вырезками из газет, посвящённых Лорду. Мне кажется, он многое делает правильно! Прошло столько лет, а он ещё жив, и, наверняка, творит великие дела!
«Великие, — подумал Драко, — и ужасные. Настолько ужасные, что хочется забыть обо всём этом навсегда, как будто проклятого Лорда и вовсе на свете белом никогда не было».
Драко знал, что стоит выпить на ночь укрепляющее зелье, оставленное Снейпом, чтобы завтра, когда придёт время предстать в зале перед Тёмным Лордом, тот не смог бы пробиться через мутную и вязкую как лондонский туман стену, выстроенную с огромными усилиями благодаря урокам Снейпа и Беллы.
— У меня нет метки, — Блэк задрал рукава и показал «чистые» руки. — Тот я получил её позже. Жаль, что у меня её нет.
Драко вскинул голову и несколько секунд всматривался в лицо Блэка, а потом громко рассмеялся. Его смех был злым и безумным.
«Я задыхаюсь», — подумал Драко, но стал смеяться лишь громче. По щекам побежали непрошенные слёзы. Ему показалось, что под ногами затрещала по швам земля, и все его предки смеются сейчас вместе с ним в этой комнате, продуваемой всеми ветрами Борея.
— Жаль, — выдавил он сквозь смех и схватился за сердце, судорожно сжавшееся от боли.
— Не вижу ничего смешного, — обиженно прошипел Регулус с картины.
— И я, — откликнулся Драко, выходя из кабинета.

За все эти дни от Кикимера не было ни весточки. Гарри изводил себя переживаниями. Надежда испарялась из его сердца, и Гермиона чувствовала это. Кому как не ей было понять лучшего друга?
Шёл четвёртый день их пребывания в доме номер двенадцать. Почти всё это время Гермиона проводила в старинном кабинете семейства Блэков. Она и подумать не могла, что ей будет доставлять такое удовольствие общение с картиной. После первого разговора Гермиона посчитала, что Регулус глупый и избалованный мальчишка, не более. Она ошиблась. Как же она в нём ошиблась...
Регулус оказался интересным собеседником, он многое знал для шестнадцатилетнего подростка о древней магии, магических ритуалах и волшебных существах. От неё же Блэк ждал только одного – рассказов о Хогвартсе. Гермиона погружалась в воспоминания с головой. Она рассказывала о своих любимых предметах, об учителях. Она удивилась, узнав, что профессор Слизнорт был деканом Слизерина, когда там учился Регулус. Иногда речь заходила о Хагриде, и Блэк громко фыркал, однако внимательно слушал собеседницу. Гермиона несколько раз чуть было не проговорилась, случайно назвав своего друга «Эдди» — Гарри, а друга «Ленни» — Роном. Регулус, если и замечал оговорки Гермионы, то вида не подавал. Со временем Грейнджер поняла, что Регулуса интересует ещё кое-что, нечто конкретное: где сейчас его брат. Однако спросить напрямую высокомерный Блэк не решался.
Пару раз, когда Гермиона приходила в кабинет, картинная рама пустовала. Грейнджер попробовала даже выпытать у Регулуса, куда это он исчезает, но тот никак не желал отвечать на её расспросы, придумывая разные отговорки. Отговорки до того открыто нелепые и глупые, что ясно было: посвящать в свои дела Гермиону Грейнджер Регулус Блэк не собирался. Да и какие дела могли быть у картины?
Гермиона не хотела говорить о найденном портрете друзьям. Что толку? Этот Регулус ещё мальчишка. Он поклонялся силе Волдеморта, спал и видел, что однажды на его предплечье «нарисуется» метка Пожирателя смерти. Гарри замучил бы Блэка вопросами, Рон оскорбил бы или сказал что-нибудь лишнее, а Кикимер, того и гляди, утащил бы портрет вместе с тяжёлой рамой к себе в каморку и сделал там алтарь поклонения…
* * *
За окнами садилось солнце, медленно опуская свой диск за горизонт. Гермиона нажала на нужные виноградины и прошмыгнула в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Она держала в руке чашку любимого чая с лимоном.
Несколько дней назад всего пару часов Гермионе понадобилось, чтобы привести комнату в идеальное состояние. Напротив картины Блэка теперь стояло мягкое удобное кресло, куда она и забралась, подобрав под себя ноги. Гермиона перевела взгляд на пустую раму. Что ж, она могла и подождать.
Гермиона закрыла глаза и вдохнула кисло-сладкий аромат напитка.
Она представила себе повзрослевшего Регулуса Блэка, сжимающего в руке зелёный медальон Салазара Слизерина. Эта картина не оставляла её. Слишком сложно было принять то, что подросток, с которым она приходила вести беседы об астрономии и рунах, был Пожирателем смерти, чистокровным снобом и мерзавцем, но, вместе с тем, смелым и решительным человеком, положившим свою жизнь на алтарь Смерти ради свержения Тёмного Лорда.
В голове пронеслись воспоминания последних событий: скорчившийся на полу домовик, захлёбывающийся слезами, и его потрясший Гермиону до глубины души рассказ, лицо Гарри, которое она никогда не забудет. Он словно пережил заново тот день. День, когда отправился с Дамблдором в пещеру.
Гермиона не была там, в этом треклятом месте, но ей казалось, что она видела всё своими глазами.
Скалы и волны, остервенело бьющиеся о камни, первый вход, второй, огромное чёрное озеро…
Квакающий голос Кикимера дрожал, когда домовик рассказывал об этом.
— …и там была лодка…
Гермиона закрывала глаза, и перед ней возникала лодка, призрачная, полупрозрачная лодка, качающаяся на чёрной воде.
— На острове стояла чаша, полная зелья…
И Гермиона видела это зелье, более того, чувствовала его вкус во рту, обжигающий и смертоносный.
-…руки, мёртвые руки, высунулись из воды озера…
По коже пробегала дрожь, и хотелось завыть от страха.
— Как же ты выбрался? — спросил тогда Гарри.
А эльф только поднял голову и прошептал:
— Хозяин Регулус позвал Кикимера назад. Кикимеру велели идти домой. Кикимер пошёл домой…
Гермиона помнила, как они втроём удивились. Прямой приказ любимого хозяина заставил домовика, можно сказать, вернуться с того света.
— Хозяин Регулус очень встревожился, очень. Хозяин был странным, и он попросил Кикимера отвести его в ту пещеру, в пещеру, где Кикимер был с Тёмным Лордом…
Гермиону тогда охватило отвращение. Она, как и Гарри, подумала, что Блэк просто заставил услужливое существо проделать всё то же самое. Кикимер знал тайну Волдеморта, знал, как добраться до медальона.
— И он заставил тебя выпить зелье? — с отвращением выплюнул Гарри.
Но Кикимер покачал головой и заплакал.
И тут Гермиона прижала ладонь ко рту. Она всё поняла. Голова закружилась. Она увидела вдруг чётко и ясно Регулуса Блэка, достающего из внутреннего кармана мантии медальон и грустно улыбающегося преданному ему до смерти, уже стоявшей за его спиной, домовику.
— И он велел Кикимеру взять его и, когда чаша опустеет, поменять медальоны… И он приказал уйти без него. Прийти домой и никогда не говорить хозяйке, никому из Блэков об этом. И он выпил всё зелье, а Кикимеру оставалось только поменять медальоны и смотреть, как хозяина Регулуса… утаскивают под воду…
Глаза застилали слёзы. Гермионе стало безумно жаль Регулуса, он не знал, что у Лорда есть и другие крестражи.
Разорвать душу даже один раз уже преступление, но Том не ограничился этим…
Кикимер лежал на полу, задыхаясь.
— Что ни делал Кикимер, он не мог причинить вред медальону! — стонал эльф. — Кикимер не смог выполнить приказ, Кикимер плохой эльф, Кикимер не уничтожил медальон! Кикимер видел, как страдает хозяйка, но не мог нарушить приказ доброго хозяина, потому что хозяин Регулус велел ему…
В окно ударил порыв ветра, и Гермиона распахнула глаза. Она отхлебнула горячего чаю и почувствовала приятное тепло, разливающееся по телу.
— Снова лимонный чай, — раздался насмешливый голос.
Гермиона даже не вздрогнула, она привыкла к этой особенности Блэка, который по началу развлекался таким образом, пугая её неожиданными появлениями.
— Снова, — ответила она и сделала новый глоток.
— Как дела у маглолюбов и маглокровок? – поинтересовался Регулус скучающим тоном.
Гермиона незаметно улыбнулась. Маглокровок, что же, она была готова примириться с этим.
— Сегодня значительно лучше. Ты был когда-нибудь в Министерстве Магии? – неожиданно спросила Грейнджер.
— В Министерстве? – удивился Регулус. — Доводилось пару раз. Отец проводил.
— Интересно, — протянула Гермиона.
— Варварский способ войти в Атриум мне запомнился надолго! — заворчал между тем Блэк. — Ты можешь себе представить аристократа в магловской телефонной будке, а? Мерлин, я ещё тогда выронил отцовский золотой жетон!
— Что за жетон? – спросила Гермиона.
— Золотой кругляш с двумя заглавными тиснёными буквами «М», — отмахнулся Регулус. — Зачем тебе это? Ты хочешь попасть в Министерство?
— А если и так? – вздёрнула голову Грейнджер. Она понимала, что теперь им нужно было попасть в Министерство, ведь они узнали, что медальон у Амбридж.
— Смешно, — фыркнул Блэк. — Тебе так просто не пройти, там распознающие чары. Кого попало не пропустят.
— Это мы ещё посмотрим, — прошептала Гермиона.
Регулус многозначительно поднял брови, ожидая продолжения.
— На площади Гриммо объявился кое-кто, а то мы уже заждались, — Гермиона решила сменить тему разговора. Она видела ночью двоих Пожирателей смерти в чёрных мантиях, они таращились в сторону дома. Появление тёмных волшебников лишь усугубило настрой Гарри, Рон стал ещё раздражительнее. Отчасти поэтому Гермиона и уходила от них сюда.
— Я так понимаю, это был сарказм? – протянул Регулус.
Гермиона пожала плечами и открыла принесённую в кабинет ещё вчера книгу сказок.
— Я слышал крики матери с первого этажа… — осторожно начал Блэк.
— О, да! — усмехнулась Гермиона. — Они слышны по всему дому!
— В доме был оборотень! — выпалил Регулус.
Гермиона дёрнулась и вскочила с кресла:
— Это был наш друг! – процедила она, приблизившись к портрету.
— Друг? – издеваясь, переспросил Регулус, сузив глаза. — Это я — Ремус Люпин, — передразнил Блэк. — Я знаю, кто это! Это муж Нимфадоры Тонкс, дочери Андромеды и грязнокровки Тонкса!
Гермиона ахнула от удивления. Откуда он мог знать об этом? Она ничего не говорила о Ремусе или Доре.
— Грязнокровки Тонкса? – прошипела Гермиона. — Ах, ну да, такие как я или Тонкс похитили у вас, невинных чистокровок, магию!
— Магловские выродки, — зло выплюнул Регулус.
Гермиона застыла на месте. «Регистрация магловских выродков» — так называлась статья в «Ежедневном пророке», принесённом Люпином.
— Откуда ты всё это знаешь? – потрясённо прошептала Грейнджер.
— Не твоего ума дело, — отрезал Блэк и отвернулся.
— Вы, чистокровные, так кичитесь своей кровью, а на деле не отличите её от крови маглов! Ремус замечательный человек! – горячо воскликнула Гермиона. — Он многим пожертвовал ради всех нас! Он рискует своей жизнью каждый день, защищая таких как я! – Гермиона почувствовала, что вся дрожит. Вся злость, которую она не смогла выместить на Гарри, назвавшего Люпина трусом, выплёскивалась из неё в потоке слов. — Он потерял своих друзей! Чёрт, он один из сильнейших волшебников, которых я знаю, но я никогда не видела его Патронуса! Ты знаешь, Блэк, что это такое Патронус? Он не даётся волшебнику, у которого мало светлых воспоминаний, или они так глубоко, что недоступны для такой сложной магии!
Гермиона перевела дыхание. Она с яростью посмотрела на портрет Блэка, и где-то на границах её сознания забилась невесёлая мысль: она сказала лишнее. Регулус был взволнован и, кажется, даже напуган. Левой рукой он судорожно сжал такую же нарисованную палочку, как и он сам. Костяшки пальцев побелели.
— Ты сказала, — прохрипел он, глядя исподлобья на Грейнджер, — что Люпин потерял друзей…
Гермиона почувствовала во рту горечь. Она давно решила, что не будет рассказывать, пусть даже ненастоящему Блэку, о том, что их род прервался, о том, что Сириуса убила собственная кузина, а сам Регулус погиб мучительной и страшной смертью, о том, что их мать не пережила такого горя, а остальная часть дома была разграблена и заброшена.
— Я ведь знал Люпина ещё в школе, — прошептал Регулус едва различимо. — Ведь это, наверняка, он. Я прекрасно помню его: один из гриффиндорских друзей моего мятежного братца. Поттер, Блэк, Люпин и коротышка Питер, хвостом следующий за ними по пятам… Значит, они мертвы.
— Петтигрю жив, — холодно откликнулась Гермиона.
— Северус всегда говорил, что мы недооцениваем мальчишку, — отстранённо проговорил Регулус. — Видимо, он был, как всегда, прав, когда говорил, что этот крысёныш ещё покажет своё лицо.
Имя Снейпа резало слух. Гермиона не хотела ничего слышать о бывшем преподавателе, тем более о том, что Северус Снейп ещё в молодости разглядел в Хвосте то, что не смогли за все годы увидеть остальные Мародёры, делящие с Петтигрю одну спальню мальчиков в школе.
— Ещё как показал! — вскинула голову Гермиона. — Он предатель и убийца, хотя ты, наверняка бы, оценил его по достоинству, — голос Грейнджер стал злым и колючим. — Он служит твоему обожаемому Лорду. Он причастен к смерти многих людей, из-за него Сириус провёл тринадцать лет в Азкабане!
— Значит, мой брат скончался в тюрьме? – презрительно выплюнул Блэк.
— Мерлин, нет! Он вырвался оттуда! Он погиб, спасая моих друзей и меня от Пожирателей смерти! Он отдал свою жизнь ради того, чтобы дать нам шанс победить Тёмного Лорда!
Регулус странно посмотрел на Гермиону, на какой-то миг ей показалось, что он вот-вот сойдёт с холста и прикончит её на месте своей волшебной палочкой из кипариса с сердечной жилой дракона. Его высокий голос заставил Гермиону содрогнуться:
— Сириус глупец, отщепенец и предатель крови! — резко сказал Регулус, опасно сверкнув глазами. — Лучше бы он сдох в тюрьме за решёткой среди могильного холода и смрада Азкабана!
— Что ты такое говоришь? – потрясённо прошептала Гермиона, отшатываясь от стены.
— Я бы никогда не пожертвовал жизнью ради маглов или грязнокровок! — заявил Регулус. — И, уж точно, я бы сделал всё, чтобы помочь в его великом деле Тёмному Лорду!
Гермионе захотелось рассмеяться ему в лицо. Она открыла рот, чтобы рассказать, как «верно» Регулус служил Волдеморту, но вовремя остановила себя.
«Зачем? Этот мальчишка на стене всё равно не поймёт этого, — подумала она. — Тот Регулус Блэк, что утонул в чёрном озере с уродливой меткой на предплечье, с грузом страшных и горьких поступков, был куда лучше, чем этот нарисованный шестнадцатилетний невинный мальчик».
* * *
Исходя из записей, сделанных мистером Олливандером: Палочки из кипариса ассоциируются с благородством. Великий средневековый изготовитель волшебных палочек Джерейнт Олливандер написал, что для него всегда было честью подобрать пару кипарисовой палочке, поскольку он знал, что встретил волшебницу или волшебника, которому суждено умереть смертью героя. Палочки из кипариса находят родственную душу в людях смелых, храбрых и самоотверженных, таких, кто не боятся противостоять теневой стороне своей природы и природы других.
Гарри называет Люпина трусом, когда тот предлагает свою помощь в поисках крестражей. С мыслью, что ради жены и малыша он должен отказаться от семейного счастья, Ремус приходит к Гарри, Рону и Гермионе с предложением сопровождать их, но его поступок Гарри расценивает, как попытку сбежать от ответственности перед собственным сыном.