Джеймс...1976 год...– Эй, Эванс!
Она оборачивается уже у самой двери. Волосы собраны в хвост, высокий чистый лоб, удивленно приподнятые брови – типичная отличница и пай-девочка. Наверняка она еще и на скрипке играть умеет. Только глаза сверкают упрямым непокорным огнем и выдают тот самый нрав, который он так любит. Вот и сейчас – увидев, кто ее зовет, мгновенно нацепила эту маску вселенского снисхождения. Вот перед кем она выпендривается?
– Чего тебе, Поттер? – полным терпения голосом спрашивает Лили и натягивает перчатки.
Джеймс нарочито медленно спускается по ступеням лестницы, ведущей в спальню мальчиков, еще медленнее пересекает гостиную. Каникулы, все разъехались, гостиная похожа на коробку с елочными шариками, а он сам – фигурка самого крутого рождественского оленя. Если только фарфоровый олень стал бы щеголять под Рождество в одних джинсах и майке. Так или иначе, он подходит почти вплотную к ней, так, чтобы ей обязательно стало неловко и захотелось отступить.
Держать дистанцию?
Это не к нему. Тем более Эванс упрямая, как гиппогриф, и даже на шажок не подвинулась.
– Ну что? Уезжаешь на Рождество?
Мимо со смехом пробегает стайка карапузов, с головы до ног обвешанных гирляндами.
– Ну, уезжаю, – она поводит плечиком и окидывает Джеймса таким скучающим взглядом, что ему бы позавидовал и Бродяга. Как будто ей нет дела до того, что одной этой фразой она рушит к чертям собачьим все его настроение.
– А, ну да, – он начинает раздражаться, мгновенно вспыхивает как сухой порох. – Я забыл. Ты же пай-девочка, а пай-девочкам не место среди пьяных кретинов вроде Джеймса Поттера. Вдруг кто-то и тебя уличит в том, что ты пила, курила и расслаблялась. Ты ведь не любишь расслабляться так, как это делаем мы, да, Эванс?
Она смотрит на него, чуть сузив глаза. Он понимает, что она уже злится, и что сейчас – самое время заткнуться и просто пожелать ей веселого Рождества или другой фигни, но остановиться уже невозможно. Он вынашивал столько планов насчет нее и Рождественской вечеринки, а сейчас все прахом.
– К тому же, с нами, идиотами, не поговоришь о музыке, твоем тупом Хуиговнее и прочей чуши, как с душкой Эдом? – продолжает он.
– Да. Именно так, – подтверждает Эванс убийственно вежливым тоном и пытается обойти его, но он упирается рукой в стену.
– Значит, все-таки не останешься на нашу вечеринку? Последний шанс!
– У меня будут дела поинтереснее, – она улыбается.
– Боунс, например? – он тоже улыбается. Очень старается, чтобы это выглядело как улыбка.
Крошечная пауза.
– Нет, – невозмутимо говорит она. – Мои родители. И сестра, – упоминая о сестре, Эванс морщит нос, и Джеймсу вдруг до того хочется ее поцеловать, что...
– Лили, ты идешь?
О, черт.
– Да, Алиса, я уже иду! – Эванс оборачивается и машет подруге, ждущей в коридоре. – Извини, Поттер, мне пора. В этом году некому будет следить за вами. Так что гуляйте вовсю! – она чуть потрясает своим крохотным кулачком в белой перчатке и уже собирается уйти, но он преграждает ей путь.
– В таком случае, раз тебя не будет, можешь вручить мне подарок прямо сейчас?
– Что?
– Подарок. На Рождество люди дарят друг другу подарки.
– И что же ты хочешь? – это что-то новенькое. Раньше она не говорила с ним таким тоном. Его прямо в жар бросило от такого откровенного вопроса. Хотя... Эванс это Эванс. Вполне может быть, что она не имела в виду ничего такого и рассчитывает получить в качестве ответа «вязаные носки».
– Тебя, – вкрадчиво шепчет он и уже безо всяких расшаркиваний вжимает ее в стену. – Сама знаешь.
Зрачки в ярко-зеленой радужке резко расширяются.
– Что?
– Поцелуй меня, Эванс. Или я поцелую тебя сам. Тут омела повсюду. Нельзя не целоваться, понимаешь?
Она часто-часто моргает, глядя на него, но не убегает и не сопротивляется. Тогда он наклоняется еще ближе, поворачивает голову и закрывает глаза, но тут понимает, что что-то не так: она отворачивает лицо так, будто ей противно, и упирается руками в его плечи.
О Мерлин...
Лучше бы пощечина. Как в прошлый раз.
– Эй, Поттер... – она говорит таким осторожным тоном, как будто он душевнобольной. – Поттер, я думаю, это ни к чему. Отпусти.
– Понятно, – он резко отталкивает от себя стену, отворачивается и бегом спускается со ступенек обратно в гостиную. Дыхание сбивается, кровь стучит. И вокруг слишком много целой мебели... – А знаешь, Эванс?! – он резко оборачивается. Злоба хлещет через край. – Я вручу тебе свой подарок прямо сейчас. Вот и он: я желаю тебе в это Рождество встретиться с твоим вонючим Элвисом или еще с кем, желаю вам трахнуться как следует, и чтобы потом он тебя бросил. И чтобы ты наконец поняла, что никакая ты, к чертям собачьим, не королева, и что никто не давал тебе права вытирать о других свои королевские ноги!
Ее глаза наполняются слезами как блюдца, но Эванс не была бы Эванс: она только поджимает губы, разворачивается на каблуках и выскакивает в портретный проем. А потом вдруг стремительно возвращается, сбегает со ступенек, подлетает к нему, крепко целует прямо в губы, отталкивает и награждает смачной пощечиной.
– Говори так со своей Гвен, понятно? – кричит она.
Губы у нее красные. Конечно, потому что это был не поцелуй, а скорее укус или удар. Но Джеймс все равно смотрит на нее ошарашенно и все пытается осознать, что только что случилось.
– Веселого Рождества, Поттер! – выпаливает она, стремительно разворачивается и уходит.
– Веселого Рождества, Эванс! – рявкает он ей вслед, держась за щеку, после чего укатывается в свою комнату, но уже не как крутой олень, а скорее тупой круглый шарик...
Разбитый ко всем чертям.
...1977...– ... и ведешь себя как идиот. Что она тебе сделала?
– Обманула. Или пыталась обмануть. Неважно. Ты вообще на чьей стороне?
Они с Бродягой были одни в комнате. Лунатик торчал в сортире, Хвост – где-то на территории замка. Джеймс лежал на своей разобранной печальной постели поверх съехавшего покрывала и кучи мятых вещей, закинув руки за голову и глядя, как снитч выписывал в воздухе тоскливые восьмерки.
Постель Сириуса была чище. Он сидел на ней в одних брюках и чистил свои остроносые туфли.
– На твоей, придурок. Но Лили...
– Что Лили? – ревниво окрысился Джеймс.
– Ничего. Стоящая девчонка. Я тебе даже больше скажу. Любой другой отдал бы что угодно ради возможности быть с ней, а ты этой возможностью подтираешься. К тому же, она любит тебя. Черт, Сохатый, чего тебе еще надо? Я бы на такой вообще женился.
Этого Джеймс уже снести не мог.
Он расхохотался.
– Ты, Бродяга?
– По своей воле или нет, рано или поздно всем приходится это делать.
– Я ушам своим не верю.
Повисла небольшая пауза.
Сириус все так же помахивал палочкой, щетка все так же поскрипывала, начищая драконью кожу до блеска.
– Любит меня, – проворчал Джеймс, а потом вдруг вскочил и заходил туда-сюда по комнате, прихватив с тумбочки бутылку маггловского пива, заблаговременно перелитого в бутылку из-под сливочного. – Любит? Если бы любила, то, наверное, не водила бы меня за ручку, как паршивого первокурсника. Почему со мной – нет (хотя она меня любит), а с этим паршивым ушлепком Боунсом – пожалуйста, сколько угодно? – он сделал несколько крупных глотков. – Почему выбрала этого ублюдка?! У нее совсем мозгов нет? Или это все девчонки такие дуры?
Сириус пожал плечами.
– Выходит, что и она тоже. Выходит, что я в ней ошибался? И все, что мне... нравилось в ней – липа. Она – липа!
– И этот кретин – мой лучший друг... – пробормотал Сириус и закурил.
– Любит меня... любила – не стала бы врать! Почему нельзя было сразу сказать?
Сириус выдохнул облачко дыма и заговорил тоненьким голосом:
– «Ой, Джеймс, ну так, между прочим – ты у меня будешь не первый. Ты же не против, что до тебя во мне побывал душка Эд?»
Джеймс, который в этот момент стоял, опираясь на прикроватный столбик, дернулся так, что несчастный столбик хрустнул и надломился.
– Слушай, Блэк. А вот ты... ты смог бы делить свою девушку с этим дерьмом?
– Я об этом не думал, – признался честный Бродяга.
– Хорошо. Но если бы ты узнал, что он был первым у Марли?
– Сохатый.
– Хорошо. У Малфой! – Джеймс понимал, что это – удар ниже пояса, но ему сейчас трудно было обуздать обиду. – Что бы ты делал, если бы узнал, что Малфой спала с Боунсом?
– Справился бы о его душевном здоровье. Или о том, жив ли он вообще.
– А если серьезно?
– Ржал бы. Очень долго.
– А если совсем серьезно?
– Если совсем... – он затянулся, выдохнул дым и прищурился. – Скажу так: слишком много чести – переживать из-за этого дерьма, друг.
– А я брезгую, понятно? Мне противно! И хватит об этом! – он резко оборвал беседу, которую сам же и начал. – Все! Все кончено. Мы расстались. И судя по всему...
Ремус закрутил кран и вытер руки. Он и так старался не вслушиваться в разговор, воду специально включил посильнее, но уши ведь не заткнешь. Он вернулся в спальню мальчиков. Джеймс, в темных джинсах, клетчатой рубашке, торчащей из-под перекошенной вязаной кофты, и куртке, сидел на постели с ногами и сердито зашнуровывал кроссовок. Полог его кровати свисал несколько криво. Сириус как раз в тот момент, когда Ремус открыл дверь, вынырнул из ворота черного свитера с горлом и стал удивительно похож на высокого и худого пони.
– ... она совсем не против.
– Говори еще громче, Сохатый, а то тебя плохо слышно в соседней комнате, – проворчал Ремус, вешая полотенце на спинку кровати.
«Пони» посмеялся, тщетно пытаясь отлепить от лица наэлектризованные волосы.
– Слушай, Лунатик, – Джеймс влез на сбившуюся постель прямо в грязных кроссовках, сунул руки в карманы джинсов и деловито уставился на Ремуса сверху вниз. – Вообще-то мы всегда очень рады лишний раз прогуляться в лес или навестить Хагрида, особенно Бродяга...
Сириус громко фыркнул. Челка взлетела, показав его красноречивый взгляд и снова сладострастно припала к лицу.
– ... но хотелось бы все-таки узнать, какого лысого гиппогрифа мы там забыли? И почему именно ночью? – он попрыгал немного на пружинящем матрасе.
– Да, вот это мне тоже интересно, – Сириус пробормотал заклинание, электричество вышло из его волос, они вздулись, и Бродяга на миг стал похож на молодого Элвиса. – Лично я бы с большим удовольствием провел эту ночь с хорошенькой блондинкой. Или брюнеткой. Или с обеими, – он провел ладонью по волосам. – Во имя чего я приношу жертву?
– Это важно, – Ремус снял школьную форму и аккуратно сложил ее в стопку на кровати. – Во время обеда у нас было срочное собрание старост – скоро полнолуние, деканы ужесточают дежурства. Теперь у меня есть официальное разрешение бродить по школе всю ночь. Но, кроме того, я говорил с Лили...
– Вы говорили обо мне? – Джеймс перестал улыбаться.
– Нет, Джеймс, – терпеливо ответил Ремус, натягивая маггловские брюки. – Мы говорили не о тебе. Она хотела поговорить со мной о том зелье, которое может облегчить мою трансформацию.
Тут Ремус немного лукавил. На самом деле он подошел к Лили, потому что хотел узнать причину ссоры, но Лили наотрез отказалась говорить о Джеймсе и перевела разговор на другую тему. Она не плакала и не куксилась, как другие девчонки, и вообще, надо сказать, удивительно стойко держалась, учитывая, каким болваном себя показывал Джеймс с этим его ледяным равнодушием.
– Лили сказала, что приступила к готовке сегодня утром и решила как-то переделать рецепт, чтобы зелье стало более эффективным, и чтобы поспеть вовремя, – он накинул рубашку и схватился за пуговицы. – Не знаю, почему, но она заменила растопырник полынью, и...
– Ближе к делу, Лунатик, – нетерпеливо бросил Джеймс.
– ... если сегодня она добавит процеженный яд акромантула, то зелье можно будет ждать уже через неделю, а не через месяц, – выпалил он и прерывисто вздохнул. На губах сама собой задрожала улыбка. – Вы понимаете? Это значит, что в следующее полнолуние...
Джеймс и Сириус переглянулись. Повисла тишина. Лица всех троих загорелись огнем взаимопонимания.
Все знали, что даст это зелье...
Свобода от боли, свобода от страха, свобода от всех возможных переживаний, отсутствие новых и новых ран, а главное – возможность для Ремуса прожить лишний десяток лет.
– Эй, Люпин, – Джеймс спрыгнул с кровати и шагнул вперед. Глаза его за стеклами очков загорались все больше и больше. – Это же... это...
– Да, да, я знаю, – Ремус слегка задыхался. – Больше никакой боли... я... я смогу остаться собой! – громко выпалил он и вдруг Джеймс торжествующе рассмеялся, схватил его в сокрушительные объятия и пустился с ним в дурашливый пляс по комнате.
– Да-да, все это замечательно, только есть только одна проблема, – Сириус наблюдал за ними без улыбки. Взгляд его отражал сосредоточенную мыслительную работу. – Хагрид ни за что в жизни не покажет нам дорогу в колонию после того, что мы сделали с его саламандрой, помните?
Они остановились и переглянулись.
Джеймс щелкнул пальцами, словно поймал в этот миг какую-то особенно важную мысль, и полез под кровать. Через секунду оттуда полетели вещи: парочка учебников, сломанная пластинка, банка сушеных докси, средство для ухода за метлами...
– Но мы же не собираемся у... убивать их, – запротестовал Ремус и оглянулся на Джеймса, когда тот загремел поломанными половицами.
– Я сомневаюсь, что акромантул, эта гигантская волосатая сучка, позволит нам просто взять и подоить его, понимаешь? – Сириус достал из-под подушки карту – убедиться, что Филч не поймает их за первым же поворотом. – Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость.
Джеймс вытащил из-под кровати большой черный ящик, обклеенный этикетками от сливочного пива, билетами на концерты и квиддичные матчи.
– Что за черт? – он вытащил из скопища склянок ополовиненную бутылку «Огдена». – Куда подевалось наше золото?
– Ты решил пропустить рюмку на ночь? – рассеяно спросил Сириус, шурша картой в погоне за неуемной черной точкой.
Джеймс вскинул голову и прищурился.
– Это ты его вылакал?
– Я, – просто ответил Сириус и широко улыбнулся, сверкнув глазами. – Шалость удалась.
– Ну ты и гад, – усмехнулся Джеймс, глядя, как Сириус прятал карту за пояс джинсов и нахально ухмылялся.
– А зачем тебе огневиски? – Ремус влез в свой старый расползшийся свитер с заплатами на локтях.
– Затем! Затем, что если Хагрида не удастся уговорить показать нам колонию... – Джеймс взмахнул палочкой. Огневиски в бутылке вспенилось, забурлило и заполнило ее до самого горлышка. Он подкинул бутылку под довольный смех Бродяги, – ... придется ждать, пока он не захочет похвастаться.
– А куда это, интересно знать, подевался наш грызун? – поинтересовался Сириус, когда они вышли в коридор. – Почему мсье Петтигрю не принимает участия во всеобщем веселье? Кто дал ему право отрываться от нашей теплой компании?
– Не знаю, где он, но он попросил у меня мантию на ночь.
– А мне он сказал, что у него важные дела, – Ремус вышел последним и запер дверь.
– У Хвоста? Дела? Ночью?!
– Так он сказал.
Ремус оглянулся и увидел, что Джеймс и Сириус переглянулись с самыми сальными улыбками.
– У Хвоста появилась подружка? – развеселился Джеймс.
– Похоже на то, – улыбнулся Ремус, сбегая по лестнице. Его голос эхом заметался в узком пространстве. – Когда я попытался расспросить, он покраснел и промямлил что-то невразумительное. К тому же вылил на себя полсклянки твоего одеколона, Бродяга.
Сириус громко фыркнул.
– И надел новую рубашку. И это уже не в первый раз.
– Поразительно. Какая девушка захочет провести ночь с Питером...
– ... когда есть ты? – Джеймс резко остановился, и Сириус чуть не налетел на него.
– Ну да, – ответил тот, слегка рисуясь.
– Слушай, Бродяга, заканчивай. Пит может и не Годрик Гриффиндор, но он наш друг, твой друг, – Джеймс легко толкнул его пальцем в грудь. – Меня уже достало, что ты вечно по нему прохаживаешься. Что он тебе такого сделал? К тому же... – Джеймс шмыгнул носом и дернул плечами, поправляя куртку. Сириус смотрел на него недоверчиво, – ... может, у него теперь... прыщи пройдут?
Они рассмеялись, и Джеймс первым сбежал вниз.
– Хотел бы я на нее взглянуть, – крикнул Сириус ему вслед, но больше ничего не сказал, потому что едва они спустились в гостиную, на них сразу обратились взгляды одноклассников.
Волшебный граммофон в углу распинался новым альбомом «Диких сестричек», и атмосфера была одновременно вызывающе веселой и нервной – все боялись, что вот-вот распахнется портретный проем, и Филч заорет, чтобы они немедленно прекратили слушать запрещенную музыку.
Джеймс немного приотстал, пропустив Лунатика и Бродягу вперед.
За столом под гобеленом сидела Лили и занималась английским с иностранными учениками-детьми. Она опиралась скрещенными локтями на стол. На ней был ее любимый темно-зеленый обтягивающий свитер – и руки ее казались тонкими и гибкими, как ивовые ветви, в то время как волосы лежали на узких плечах такой огромной пышной и невозможно рыжей копной, что ее хотелось потрогать, словно гору перьев или свежую траву...
Лили рассеяно погладила себя по плечу. Джеймс тряхнул головой и с некоторым трудом отвел взгляд, направившись к той, к кому изначально собирался подойти.
Мэри сидела в кресле, подтянув ноги в простых хлопковых брюках к груди. Темные волосы были собраны в хвост, в руках у нее был учебник по заклинаниям.
Пару секунд Джеймс сомневался – стоит ли делать все это? Ведь он не испытывал к ней и сотой доли того, что испытывал к Эванс...
Но потом он решительно отмел все эти мысли, подошел к креслу и присел на подлокотник.
Пора было исправлять ошибки.
– Эй, Эм. Что читаешь?
Она поджала губы, но тем не менее ответила:
– Учебник. Домашнее задание.
– Интересно?
Мэри покосилась на него как на идиота.
– Да, – и она перевернула страницу, всем своим видом демонстрируя заинтересованность.
– Тогда я почитаю? – Джеймс выхватил у нее книгу.
Мэри даже не попыталась ее отнять. Просто уронила руки и вздохнула.
– Слушай, Мэри, извини меня за сегодняшнее. Я тебя обидел, прости.
Она вскинула брови и подняла голову.
– Что? – он взволнованно тронул себя за лицо, но не обнаружил ни пятен, ни еще чего. – Что не так?
Она усмехнулась и покачала головой.
– Просто ты, Джеймс Поттер, уже дважды извинился передо мной сегодня, – она тоже улыбнулась. – Это тянет на рекорд.
– Эй, Сохатый! Ты долго еще будешь там торчать? – закричал Бродяга.
Джеймс оглянулся.
– В самом деле. Я ведь редкий засранец, да?
– Я так не думаю. Ты... изменился.
– Тогда предлагаю отметить эту удивительную перемену походом в Хогсмид. Идет? – он протянул ей руку.
– Кажется, ты не хотел идти туда... со мной, – несмотря на недовольный тон, она сразу же вложила пальцы в его ладонь.
– Ты не подумай. Ничего такого, Эм. Я просто хочу загладить вину, – он перевернул ее руку и быстро поцеловал. – Ну или усугубить. Там как получится, – Джеймс подмигнул ей, соскочил с кресла и побежал догонять парней. И пока они крались по замку, обсуждая возможности следующего полнолуния, он чувствовал какую-то беспричинную грызню в области солнечного сплетения, похожую на угрызения совести или вроде того.
Лили...1976 год...Лили сидит на кухне и меланхолично окунает шоколадное печенье в молоко. Время далеко за полночь. Жидкость уже окрасилась в кремовый цвет, а печенье совсем размокло, но она ничего не замечает. Рассредоточенный взгляд ее устремлен в древесно-красную глубину лакированной поверхности стола, такого тяжелого и антикварного, что для того, чтобы занести его и четыре стула в дом, понадобилось целых четыре грузчика. А ведь можно было обойтись одним взмахом палочки...
За окном густо валит снег. На улице – не меньше тридцати градусов мороза, но сидя так, в теплом доме можно подумать, что эти белые хлопья – теплые, как пух или вата, или перья.
– Почему не спишь?
Лили вскидывает голову.
Мама прижимается щекой к дверному арочному проему. На ней – темно-красный бархатный халат с вензельками и пушистые тапочки в тон, но даже в этом наряде мама, с ее тонким лицом и копной вьющихся локонов (которые Лили удачно унаследовала от нее), удивительно похожа на актрису пятидесятых годов
– Веселого Рождества, мам, – Лили спешно растягивает губы в улыбке и вытирает лицо.
Секунда тишины.
– Понятно, – мама подходит к холодильнику, достает кувшин с молоком, берет с мраморного «островка» вазочку с рождественской выпечкой, ставит все это на стол между ними и садится напротив. – Ну? Это опять из-за этого мальчика? Как там его? Эдвард?
– Эдгар, – машинально поправляет Лили и торопливо утирает щеки. – Нет, не из-за него. Мы с ним вообще... просто друзья.
– А из-за кого?
Лили шмыгает носом, баюкая в руках стакан с молоком.
– Ты помнишь Джеймса?
– Какого Джеймса?
– Джеймса Поттера. Тот, который... – Лили машет рукой у виска. Мама понимающе кивает. – Лохмат... лохматый такой, – она удивленно смотрит на маму.
– Помню, милая, прекрасно помню, – кивает она. – Это ведь он...
– Да-да, – Лили нервно выпрямляется. Не хотелось бы вспоминать многочисленные неловкие ситуации, в которые Джеймс ставил ее в присутствии родителей.
– И что с ним? – мама мгновенно становится похожа на маленького ястреба. – Неужели снова дернул за косичку?
– Мама, мне не смешно.
– Он обидел тебя?
Лили мотает головой...
Кивает.
– Он... у него подружка появилась, – это звучит так, словно дружба с девушкой в ее глазах приравнивается к жуткому и бесчеловечному поступку.
– Ну и что?
– Он... он больше не достает меня. Совсем-совсем, понимаешь? И я... мама, кажется, я ревную его. Боже, я так ревную его! И еще... – Лили прерывисто вздыхает и жмурится. – Он меня пытался поцеловать сегодня утром. А я... а я его оттолкнула! А потом... я такое сделала... что же я натворила... – с этими словами она закрывает лицо ладонями и разражается бурными рыданиями. Мама пересаживается на ее сторону, обнимает, прижимает к себе, а Лили плачет и потому не видит, как умиленно она улыбается.
...1977 год...Лили глубоко вздохнула, глядя на снимок, но вместо аромата печенья и ромашки, который всегда сопровождал маму, услышала сладкий аромат клубничного шампуня. Она обернулась. Алиса бродила по спальне в розовом халатике и пушистых тапочках, читала письмо от Фрэнка и сушила мокрые волосы волшебной палочкой. Марлин сидела на своей постели в трусиках и старой футболке с логотипом «The Beatles», читала журнал и рассеяно помахивала палочкой – бутылочка лака и кисточка порхали вокруг ее пальцев на ногах. Мэри все еще была в ванной. Из-за закрытой двери раздавался шум воды.
– Фрэнк приглашает меня к себе на Рождество, – сообщила Алиса одновременно и ей и Марлин. – К его... к его маме. Блеск.
Марлин засмеялась.
– Алиса, я уверена, миссис Лонгботтом все же лучше, чем миссис Пруэтт. Ты представляешь, этим летом я гостила у них и случайно разбила ее вазу...
Лили отвернулась.
К горлу вдруг подкатил ком.
Мама. Мамочка...
Она готова была сейчас отдать все что угодно за один разговор с ней. За один взгляд. За одно прикосновение.
Никогда прежде она не чувствовала себя такой одинокой. И от этого одиночества ломило пальцы...
«– С ними же все будет в порядке?
– Конечно, будет...»
Она прерывисто вздохнула, схватила расческу и принялась беспощадно чесать волосы.
В ту ночь они спали вместе в Выручай-комнате.
Он был рядом...
«Нельзя, Лили, – уговаривала она себя. – Не будь нюней. Не плачь. Не смей!»
– Лили, а ты написала сочинение для Флитвика?
Лили вздрогнула, услышав ее обращение, поспешно отвернулась и прижала руку к носу.
– Лили...
– Все в порядке! – заверила Лили, отчаянно загоняя слезы на место и вытирая глаза.
Вуд оглянулась на Марлин и присела к Лили на край постели, поджав одну ногу. Лицо ее было белым от крема.
– Лили... ну, может быть, ты все-таки поговоришь... с ним?
Лили замерла.
– Ты весь день молчишь, я уже не могу это выносить! Лили, милая, он... он просто был пьян, он не понимал, что говорит, ты бы видела, сколько он...
– Алиса... я умоляю... – Лили запрокинула голову, чувствуя прилив слез. – Прошу, пожалуйста, не надо о Джеймсе!
Вуд жалобно свела брови и сжала ее ладони вместе.
– Лили, я понимаю, как тебе больно и обидно, но... если бы ты рассказала ему...
– Это исключено!
– Я знаю, что это неприятно, но он имеет право...
– Алиса, я не буду с ним говорить! Я...он меня предал, он унизил меня при всех! И потом наговорил... такое! Он бросил меня! Мы расстались, понимаешь?
Она оборвала себя и прижала к носу пальцы.
– Мы расстались... – повторила она шепотом и шмыгнула носом. – Он сам этого захотел. Видимо, ему в самом деле было нужно от меня только это.
– Нет, Лили, нет! – Алиса погладила ее по голове, забралась целиком на постель и принялась заплетать Лили косу. – Он столько лет за тобой ходит, он любит тебя по-настоящему! Он просто испугался, его огорошили... но если бы он узнал, как все было...
– Нет! – Лили так и подпрыгнула, стремительно обернулась на постели и схватила Алису за руки, глядя ей в глаза. – Алиса, ты должна пообещать мне, что не станешь ничего ему говорить! Ты же поклялась, что никогда и никому об этом не расскажешь! Ты клялась мне, помнишь?
– Конечно, я помню... не волнуйся, Лили. Я ничего ему не скажу. Просто...
Дверь, ведущая в ванную, вдруг распахнулась, и в спальню в облаке пара вплыла Мэри, обмотанная полотенцем и с «чалмой» на голове. Бросив на Лили несколько высокомерный взгляд, она прошла к своей постели, придерживая полотенце на груди.
Почему-то именно в эту минуту, когда она была такой растрепанной, вдруг показалась Лили неоправданно красивой. Может, потому, что это он выбрал именно ее?
– Просто мне обидно за тебя, Лили, – снова зашептала Алиса. – Он, конечно, виноват, но...
– Слушай, Марли, а можно я на выходные возьму твое голубое платье? – громко спросила Мэри, переодеваясь в пижаму. – Меня пригласили на свидание, а мне надеть нечего. Ты не против?
Марлин пробормотала что-то, а когда Мэри отошла к себе, посмотрела на Лили и скорчила мордашку, мол, да не обращай внимания!
Алиса положила письмо Фрэнка под подушку.
Девочки потушили свет.
Лили молча задернула полог, отвернулась в темноте к стене, укрылась и прижала к себе оленя.
Живоглот, мурлыкнув, запрыгнул на нее, потоптался немного, понюхал ее и улегся теплым клубочком у нее на бедре.
Это был сигнал.
Я тебя посторожу.
И тогда Лили заплакала.
ДжеймсСириус оказался прав.
Хагрид ужасно им обрадовался: бросился накрывать чай, похвастался подросшим Клювокрылом (гиппогриф чуть не откусил Джеймсу палец, когда тот назвал его плодом любви пони и куропатки), затопил свой небольшой камин, грохнул на стол блюдо с пирожками и даже не отругал их за ночной вояж по территории, но едва услышал про их желание навестить колонию пауков – страшно переполошился, разнервничался и даже попытался прикинуться дурачком.
– О какой такой колонии вы говорите? – спрашивал он, в ужасе тараща свои черные глаза, когда они вчетвером сидели за круглым столом и уминали пирожки с яблоками. – Не знаю я никакой колонии... какая такая... пауки что ль? Ты сказал ак... ак...?
– Да ладно тебе, Хагрид, – улыбнулся Бродяга, почесывая за ушами Клыка. Щенок так расквасился у него на руках, что обслюнявил Блэку всю куртку и, кажется, готов был описаться от счастья. Надо сказать, по какой-то необъяснимой причине животные очень любили Сириуса. Например, кот Лили частенько пробирался в их спальню и спал на Бродяге, за что каждое утро принимал ледяную ванну. – Мы знаем, что ты таскаешь им кроликов каждые выходные.
Хагрид прямо подскочил.
– Откуда? – он схватился за вафельное полотенце в цветочек и принялся мять его в гигантских руках. – То есть... каких таких кроликов?
– Видели, – твердо сказал Джеймс. – Слушай, Хагрид, мы просто хотим посмотреть, понимаешь? Ничего такого. Акромантулы все-таки не шишуги! Нам интересно. И потом, мы же не собираемся отрывать им лапы и поджаривать их на костре. Честное слово.
Хагрид насупился. Похоже, не поверил.
– И мы не будем кормить их драконьим перцем, – добавил Сириус. – Кстати, если хочешь, мы возместим тебе тех саламандр!
– Нет! – Хагрид затряс косматой головой, исподтишка и по очереди бросая на них осторожные взгляды. – Нет. Мракоборцы, вишь, по лесу шныряют с вечера, да и поздно уже... так что... нет...н-нет. И не просите.
– Ты же знаешь, мы можем быть незаметными! И потом, мы правда никому не скажем, – Сириус перемигнулся с ним, потом с Ремусом. – Также мы никому не скажем, что ты хранил у себя яйцо химеры в прошлом году.
– ... да и про твои эксперименты с мантикорами мы тоже не слышали, – подхватил Джеймс.
– ... и про то, что ты проиграл в карты школьную каре...
– Вы мне это бросьте, негодники! – Хагрид стукнул кулаком по столу так, что чашки дружно подпрыгнули. – Шантажировать меня вздумали? Аль забыли, кто вас спрятал, когда вы, болваны... – он взмахнул рукой, изображая их первое экспериментальное превращение в животных, –... обернулись прям во дворе? Вот позору было бы!
– Конечно, старик, ты нас здорово выручил, – вкрадчиво молвил Джеймс. – Ты же наш самый большой друг! Ты всегда нас защищаешь! Мы знаем, что ты нас очень любишь.
– Вот еще! Нужны вы мне больно! – Хагрид надулся и порозовел от удовольствия.
– Нам как никогда нужна твоя помощь.
– Буквально вопрос жизни и смерти, – Джеймс поправил очки указательным пальцем.
– Да и мы не сделаем им больно! – заверил его Ремус.
– Разве что самую малость, – вкрадчиво добавил Сириус, но так, что кроме Клыка его никто не услышал.
Хагрид раздумывал, наверное, целую минуту.
– Нет, – он снова затряс головой. – Даже не упрашивайте. Нет.
* * *
– Пья-а-а-аный Роджер, старый толстый гоблин!..
Увез-мой-ром-в-своем-котле в далекий мрачный... Дублин!... пха-ха-ха... ик...
Хагрид шел, шатаясь из стороны в сторону, так что фонарь в его руке бешено раскачивался и время от времени ударялся о стволы деревьев. Колючие заросли шиповника и молодые деревца сминались под могучей, но нетвердой поступью, словно сорная трава, а Джеймсу, Ремусу и Сириусу оставалось только бежать следом и не отставать.
– Отличная идея, Сохатый. Зачем ты вылил в его чай и вторую бутылку? Теперь он перебудит весь замок, или сюда сбегутся мракоборцы со всей территории, – взволнованно говорил Ремус, на ходу перепрыгивая через корни, так что слова булькали в нем, словно пузырьки в котле.
– Я думаю, они уже привыкли, – отмахнулся Джеймс и увернулся от ветки, которая срикошетила от куртки Хагрида.
Тот обернулся.
– Где вы там, парни?! Ну-ка за мно-ой! И-ик! Я вам покажу, у меня тут недавно такие гиппогрифи... фя... ики народились, у-у-у!
– Нет, Хагрид, ты говорил... говорил про пауков! – напомнил Ремус.
– Пауки что ли? – Хагрид резко развернулся и чуть не контузил фонарем Сириуса, который в последний момент успел превратиться в собаку. – Па-а-айдем к паукам! А потом я вам покажу мантикору, вон что! – и он начал ломиться в совершенно противоположную сторону.
Хвала Мерлину, Хагрид отключился до того, как возникла возможность лично познакомиться с каждым паучком в его ручной колонии. Великан устал и сел прикорнуть у одного из деревьев, а они оградили его защитными чарами и пошли дальше. Очень скоро храп крупными камнями покатился им вслед по ледяному ночному воздуху.
– Блеск! – проворчал Сириус, пока Ремус работал над «паутиной» – одной из тех хитроумных ловушек, которым учила их Валери. – Я просто мечтал провести свою единственную свободную ночь в лесу, в компании пьяного Хагрида и его зверушек, – он чихнул. – Напомните мне откупорить еще одну бутылку виски, когда мы вернемся в замок. Я отпраздную, черт возьми.
– Не скули, Бродяга, это же не ты будешь изображать ужин, – Джеймс потер ладони. – Учтите, если меня сожрут из-за вас, я буду являться к вам по ночам и греметь це-це... пчхи!.. пями... – он еще раз потер руки, сцепил их в замок и подышал внутрь. – У-у-у, дичь, – он попрыгал на месте и растер себя руками. – Ну, кто заказывал мороженого оленя?
– До этого не дойдет, – уверенно заявил Ремус, поддев пальцем последнюю нитку чар. – Если все правильно – он даже близко не успеет к тебе подойти. Ловушка его удержит. Все, пора.
Джеймс горестно вздохнул, не выдохнув до конца, обернулся оленем и с небывалой для обычного себя грацией скакнул на место приманки.
– Прости, друг, – Сириус коротко резанул его по задней ноге своим перочинным ножиком. Джеймс дрогнул всем телом и отшатнулся, но Бродяга уже спрятал нож за пазуху и вместе с Ремусом переместился в кустарник.
Все затихло.
Где-то в отдалении выводил рулады великан, оставленный на попечение белок и лукотрусов.
Судя по тому, что говорил Хагрид (точнее, пытался говорить), колония располагалась метрах в двадцати отсюда. Едва ли был хотя бы единственный шанс, что паучки не соблазнятся свежей олениной. Пару раз где-то ломалась ветка. В ночной, абсолютной тишине этот звук был похож на выстрел, и каждый раз Джеймс испуганно шарахался в сторону, а они с Сириусом выхватывали палочки.
Время шло, а никто не торопился бросаться на аппетитную добычу. Джеймс настороженно прядал ушами и то и дело оборачивался по кругу, готовый в любой момент рвануть прочь, один раз даже храбро опустил голову и сделал вид, что пасется. Но, видимо, местная трава была не очень вкусной, потому что он снова принялся топтаться.
– Это бессмысленно, – тоскливо протянул Бродяга после третьей ложной тревоги. – Может, акромантулы не едят оленей?
– А что они тогда е... е...
Ремус оглушительно чихнул, и из палочки, которую он все еще держал в руке, вырвался сноп красных искр.
И тут-то это и случилось.
Акромантул упал сверху, из темноты, беззвучный, словно тополиный пух. Упал так быстро и легко, что ни Джеймс, ни Ремус, ни Сириус не успели отреагировать. Сначала не поняли, что за темень поглотила вдруг Сохатого, а потом мгновенно – вопли, треск кустарника, через который они перескочили, ветки, жгучая боль в царапинах, хлопки заклинаний, вспышки, обжигающие глаза, разноцветные пятна, из-за которых ни черта не было видно. И слышно было только, как Сириус бешено вопил, поливая акромантула чарами, и как Джеймс, все еще живой, пытался не допустить щелкающие жевала паука до своего тела...
– Там целая паутина! – орал Джеймс. – Над головой! Вверх, вверх!
Они задрали головы. Ремуса прошиб холодный пот – у них над головами неторопливо и обстоятельно плелся гигантский кокон. Не меньше десяти пауков старательно выплетали сеть, судя по ее размерам – они взялись за дело не меньше получаса назад. Страшно было представить, что случилось бы, если бы Ремус не чихнул и не сшиб случайно одного из пауков. Теперь же, после их атаки мастера взбесились и с угрожающим щелканьем принялись спускаться вниз.
– Бежим! – истошно заорал Джеймс, едва обрел свободу, и они припустились в лес.
Пуки погнались следом. Один бросился Джеймсу на спину – видимо, запах крови из распоротой штанины не давал им покоя. Сохатый обернулся прямо на бегу и подкинул паука рогами. Сириус зарычал еще будучи человеком, его зубы вытянулись, он прыгнул, в прыжке обернулся собакой, врезался в акромантула и выдрал из него зубами кусок плоти, но едва они грохнулись на землю, на смену убитому пауку пришла целая армия мохнатых, щелкающих, шуршащих, и им пришлось ускориться вместо того, чтобы атаковать.
– Сюда! – крикнул Ремус, задыхаясь, и они рванули по тропе в сторону выхода из леса.
Но едва впереди забрезжило освобождение, их ждало новое потрясение – Джеймс и Сириус проскочили между деревьями, а Ремус врезался в воздух, словно в стену, и отлетел назад, крепко ударившись спиной о мерзлую землю.
– Что за черт?! – крикнул Сохатый, помогая ему подняться.
– Один из капканов Валери, – пропыхтел Ремус. – Очень вовремя.
Они оглянулись.
Лес шуршал, надвигаясь на них.
– Что делать...
– Есть другая дорога! За мной! – Бродяга обернулся собакой и бросился вглубь леса, вынюхивая путь. Ремус и Джеймс – за ним, с тоской оставив позади вид на замок. По сторонам и вверх смотреть было страшно – казалось, что это сама земля выплевывала пауков в таком безумном количестве.
Впереди забрезжили огоньки замка – деревья стали реже, но едва они бросились в просвет – история с капканом повторилась. Снова им пришлось углубиться в лес, но там их сразу же взяли в кольцо.
– Спина к спине! – крикнул Джеймс.
Их палочки хлестали воздух, как плети. Пауки шипели, щелкали жвалами и шевелили лапами, но опасались подойти ближе.
– Есть еще блестящие идеи?! – кричал Бродяга. Его плечо мокро блестело, лицо было вымазано паучьей кровью. – Самое время придумать какой-нибудь гениальный... Араниа Экземи! ... план, мать его!
– Импедимента! – Джеймс так мощно наподдал особенно наглому акромантулу, что тот с визгом вкатился в своих собратьев, сбивая их как кегли в кегельбане, и в этот миг из темноты леса вдруг раздался оглушительный рев.
Пауки всполошились, заверещали, зашевелили лапами в воздухе, словно фанаты на рок-концерте. Всего за несколько секунд кольцо, сомкнувшееся вокруг них, растянулось в разные стороны. Черное мохнатое море, шипя и вспениваясь, с удивительной скоростью рассеялось, втянулось в темноту между деревьями и унесло в самое сердце леса отвратительный плотоядный писк.
– Что произошло? – озадаченно спросил Ремус, все еще вертясь на месте и держа деревья на прицеле. – Что их испугало?
Внезапно рев повторился. Мощный, в два раза громче, чем рев Ремуса в его нелегкие дни, такой громкий, что, казалось, даже деревья затряслись в земле.
Они замерли.
– Кто это? – прошептал Ремус ужасно перепуганным голосом.
– Не знаю, – Бродяга слегка задыхался после боя. – Белки?
Где-то совсем рядом затрещали ветки, сминаясь под чьими-то очень тяжелыми шагами.
– Надо валить! – Джеймс помахал рукой, не сводя глаз с темноты, откуда доносился шум. – Я прикрою... быстро, быстро, быстро!
Они бросились в заросли.
И весьма вовремя, потому что едва ветки перестали шевелиться, на поляну вышло то, что прогнали колонию акромантулов.
В первую секунду он подумал, что это Хагрид... но существо было немного меньше ростом и лишь отдаленно напоминало человека. У него была отвратительно голая, цвета сырого мяса кожа, вся в голубоватых вздувшихся венах, крошечная, как кокос, голова, кривые мускулистые ноги и гигантские толстые, как стволы деревьев, руки, в которых монстр нес окровавленную тушу лося.
Джеймс втянул голову в плечи.
– Это еще что за херня?! – прошептал перепуганный Бродяга, глядя на пришельца сквозь прогалины в кустах.
– А ты его не узнал?
– Что? – Ремус и Сириус дружно повернули к нему голову.
– Мы видели его, ты помнишь, Бродяга? – Джеймс чуть переместился в сторону, хищно глядя, как монстр топтался по пустой поляне. Земля вздрагивала под его ногами. – Во время полнолуния, забыл? Он тащился куда-то в компании парочки... волков.
– И что он тогда делает здесь?
– Никогда не видел ничего подобного, – Лунатик осторожно нагнул ветки. – Кто это такой?
– Не знаю, кто, но он как-то связан с убийством Тинкер, – прорычал Джеймс. – Я уверен.
Неожиданно монстр повернулся к ним спиной и потопал вглубь леса, туда, куда побежали пауки.
– За ним! – прошипел Джеймс и первым вырвался из кустов.
Уже второй раз за день они бежали за великаном. Но если в первый раз они были уверены, что им ничего не грозит, то теперь сердце трепыхалось так, что Джеймсу начало казаться, что он проглотил большую и нервную птицу.
Существо ломилось через дремучий густой лес так легко, словно шло по пшеничному полю – только голова мертвого лося ударялась о его плечо на ходу. Пару раз оно оборачивалось, издавая удивленный рык, но они каждый раз прятались, а у него, очевидно, было какое-то очень важное дело, потому что оно сразу же отворачивалось и топало дальше, уводя их все дальше и дальше в лес.
Очень скоро Джеймс понял, что они оставили Запретный лес Хогвартса далеко позади. Деревья здесь росли плотнее, полумрак был густым и затхлым, а растительность, куда более древняя и буйная, чем та, к которой они привыкли, цеплялась за кроссовки и руки, словно какая-нибудь безутешная старуха.
– Куда он прет? – задыхался Сириус. Он то и дело обращался в собаку, чтобы пролезть между вздыбленными корнями или сквозь особенно маленькие кусты.
– Он не заведет нас в какое-нибудь болото? – опасения Ремуса были вполне основательными – Джеймс и сам заметил, что земля под ногами чавкала, а воздух сырел. – Вдруг это просто водяной? Заблудился и вот...
– Не заведет! – рыкнул Джеймс, усердно проталкиваясь сквозь кустарник. Ему приходилось все время придерживать очки, поэтому работать он мог только одной рукой. Это замедляло движение. – Куда он подевался? Вы его видите?
– Мы отстали! Давайте я...
Больше Сириус ничего сказать не успел, потому что как только они вырвались из очередных паутинных зарослей малины, вдруг с размаху врезались в кого-то и ничком повалились в грязь.
– Хагрид! – Ремус шумно выдохнул и прижал руку к груди. – Это ты...
– Тьфу ты черт! – Бродяга выплюнул какую-то гусеницу и вытер рот. – Дрянь...
– Я чуть не сдох! – возмутился Джеймс, вскакивая из кучи листьев. – Разве можно так пугать?!
Судя по выражению лица великана, он хотел задать точно такой же вопрос.
Он все еще нетвердо стоял на ногах, взгляд его косил, но та часть лица, которую не закрывали волосы, была перекошена от страха, и пьяные глаза горели беспокойством.
– Вы что тут... – язык его слегка заплетался. – Вы что тут делаете, негодники?! – зашипел он наконец, наклоняясь вперед и окатывая ребят алкогольным смрадом. – Ну-ка быстро вставайте! – он сгреб их в охапку, как щенят, и поставил на ноги так, что они повалились друг на дружку. – Ну-ка бегом отсюдова! – он нервно оглянулся. – Бегом, я сказал!
Когда они снова оказались в Запретном лесу, дышать сразу стало легче. Воздух здесь был свежее, прозрачнее, деревья росли реже, и было даже слышно, как где-то пели птицы.
– Здесь как будто светлее, – радовался Джеймс, протирая очки краем рубашки, торчащей из-под куртки. – И дышать легче.
– Понятное дело! – фыркнул Хагрид. – Утро уж скоро!
– Как утро? – опешил Сириус.
– Так! А вы бы еще дальше ушли, глядишь, и до вечера прогуляли бы! Там время по-иному бежит, оно же, вишь... лес-то волшебный!
– В каком смысле?
– В таком смысле! Не знали вы, идиоты, что ли, что наш лес – он же и Каледонский, только клочок его? Или вы думали, что Мерлинов лес с наперсток размером? И кой черт вас только туда понес одних...
– Вот именно, что черт! – Джеймс обогнал Хагрида. – Скажи, Хагрид, что это была за тварь?
– Какая еще тврь?
– Ну эта... лысая горилла-переросток?
Хагрид молчал, топая так, что хруст веток должен был быть слышен даже в башне Гриффиндора. Джеймс вдруг ни с того ни с сего подумал о том, сколько бедных белок и хомяков ежедневно гибло под его ботинками.
– Не знаю, не видел я никого! – проворчал он наконец.
– Это как ты не видел колонию пауков размером с наше озеро? Готов побиться об заклад, ты тоже его видел! Кто это? Или что? Выкладывай, великан!
– Не вашего это ума дело! На кой вы за ним сами-то поперли? Или жить надоело? Не видел никого, ничего не знаю, ничего не скажу! Шагайте! Авось до занятий никто вас не хватится...
– Почему ты так злишься? Потому что мы напоили тебя? – улыбнулся Джеймс. Голос его вздрагивал от быстрой ходьбы.
Они миновали хижину и шли по лужайке. Точнее, Хагрид шел, а они втроем бежали за ним вприпрыжку.
Рассвет уже омыл небо нежными персиковыми цветами, и спящий замок выглядел особенно величественно на фоне девственной утренней красоты.
– В самом деле, старик! Ты чего злой? Тебе жалко своих деточек? – поинтересовался Сириус. – Ну так не волнуйся, нам все равно досталось больше! – и он показал укушенное плечо.
– При чем тут пауки, Сириус? – великан сердито махнул рукой, и Ремус в ужасе отшатнулся, чудом избежав нелепой и страшной смерти. – Вы хоть понимаете, дурилки вы эдакие, что за ваше любопытство дурное головы могли лишиться! Или из школы вылететь!
– Это еще почему? – нахмурился Сохатый.
Хагрид молчал. Теперь его решительный быстрый шаг грохотом разносился по всему виадуку, и такими темпами они все четверо могли отправиться в пропасть.
– Что там такое в лесу? Что мы чуть не разрушили? Там что-то хранится важное?
– Не вашего ума дело!
– Там какое-то волшебное сокровище? Артефакт? – не отставал Джеймс.
– Марш в башню, пока беды не накликали... или Филча этого пришибленного! – они вышли в темный школьный двор, все еще мирно спящий. – Ну-ка!
– Серьезно, Хагрид, – Джеймс прищурился. – Там какое-нибудь... волшебство? Ты сам сказал – Мерлинов лес...
– Нет там ничего! – взревел великан, выпучив глаза.
Джеймс радостно переглянулся с Бродягой и Ремусом.
– И не вздумайте снова туда лазить! Ежели узнаю, что снова вас в лес понесло – лично пойду к профессору Макгонагалл и скажу, чем это вы в полнолуние занимаетесь.
– Что?! – возмутился Джеймс.
– Хагрид!
– Ты не посмеешь, здоровяк!
– Да-да, так и знайте. Все скажу! А теперь марш спать! Марш!
* * *
– Мерлин, как же хорошо! – простонал Джеймс. Когда они вошли в залитую утренними лучами, но все еще тихо спящую гостиную, он первым делом упал на диван и теперь блаженствовал на нем, как огромный ленивый кот. – Я не сдвинусь с места до обеда, решено. Вы отнесете меня в кровать?
Сириус, шатаясь, подошел к креслу, сел в него, но сразу же сполз на пол, положил голову на сидение и, кажется, тут же уснул. Ремус, преломив один луч, подошел к этому же креслу, перевалился через быльце, бухнулся на него мешком лицом вниз и больше не двигался.
Только сейчас он понял, как невероятно, чудовищно, ужасно устал...
На кресле напротив спал, свернувшись клубочком, Живоглот. На столике, рядом с недопитым кофе лежал роман Эрнеста Хэмингуэя «Прощай, оружие».
Ремус покосился на Джеймса, но почувствовал себя слишком уставшим, чтобы о чем-то говорить, поэтому просто сдернул с себя гриффиндорский шарф и бросил его на стол мимо ног Бродяги.
– Это была самая дурацкая ночь в моей жизни, – пробормотал тот, не открывая глаза. – Я вас ненавижу, парни.
Рука Джеймса, свисающая с дивана параллельно полу, вздрогнула и сложилась в неприличный жест.
– Жалко, что так ничего и не достали, – промямлил Ремус в кресло. – Может, в следующий раз...
– Сказать ему сейчас? – вяло поинтересовался Джеймс, очевидно, у Сириуса.
Ремус приоткрыл один глаз.
– Да, пожалуй, – согласился тот, по-прежнему держа глаза закрытыми.
– Вы о чем? – подозрительно спросил Ремус.
Джеймс сунул руку в карман брюк и вытащил маленький фиал, до краев наполненный белесой жидкостью.
Сон как рукой сняло.
Ремус выпрямился.
– Сохатый... откуда?!
– Пауки сосут, – лениво отметил Джеймс и, не глядя, бросил ему флакон.
– Я... я просто... я просто в шоке, – Ремус поднял на друзей сияющий взгляд. – Но... как?! Когда?!
– Когда этот уродец набросился на меня, я сунул ему руку прямо в пасть, – Джеймс открыл глаза. – Это было мерзко.
– С ума сойти...
– А ты думал, мы оставим тебя без лекарства, старик? – Сириус щелкнул пальцами и приподнял руку. – В следующее полнолуние найдем лысую гориллу и надерем ей зад!
– Кстати, парни... вам не кажется, что во всем этом есть... связь?
– Ты про задницу лысой гориллы?
– Угу. Я все думал... – Сохатый перевернулся на спину и уставился в потолок. – Смотрите: мракоборца убивают слизеринцы, – он загнул один палец. – Мы обнаруживаем подземелье под Слизерином, – загнул второй. – В лесу, в ночь полнолуния мы видим Нотта и Снейпа, там же, на самой охраняемой территории появляются оборотни и эта горилла в их компании, – загнул третий. – Умирает магглорожденная ученица, ее смерть пытаются повесить на Лунатика, и слизеринцы усиленно распускают по всей школе слухи о его болезни, – он загнул четвертый палец. – А теперь вот в лесу полным полно капканов. Но почему-то «ловят» они только оборотней, – он сжал кулак и встряхнул им.
– Ты хочешь сказать... – Ремус посмотрел на Бродягу, а потом они вместе посмотрели на Джеймса.
– Именно так! – Сохатый оглянулся на них. – Я думаю, в нашей школе появился еще один оборотень, парни. И он слизеринец.
Жизнь повернулась к Питеру спиной.
Другого объяснения происходящему он просто не находил.
А ведь в понедельник всё начиналось просто великолепно. Он сидел за настоящим карточным столом, слева от него сидел сын заместителя премьер-министра, напротив – наследник корпорации Юниверсал Брумз Лимитед, а рядом – будущий владелец сети аптек, им подносили настоящие алкогольные напитки, где-то играла живая музыка, все переговаривались тихо и вежливо. Никто из этих богатых парней не пытался подшутить над Питером, не пытался сжульничать, не подкалывал его за невнимательность и запоздалую реакцию. Они говорили с ним вежливо. Они улыбались. Они принимали его за равного себе. Правда, когда Паркинсон, этот картавый пятнадцатилетний пижон принялся расспрашивать его о семье, Питер, отчаянно потея, наврал, что его отец – шпион Министерства, некий Петир Грю и что его упекли в Азкабан за службу Гриндевальду. Эта выдумка была его старой детской фантазией, но, как ни странно, новые друзья поверили в неё и расположились к Питеру ещё больше, так что он совсем расслабился и почувствовал, что эта ночь принадлежит ему...
А потом... потом партию выиграл этот тупой смазливый мальчик с кудрявыми волосами. И тут же все эти богатые парни мгновенно вскочили, окружили этого кудрявого недоумка и совершенно забыв про Питера. Они хлопали Эйвери по спине и плечам, они поздравляли его, а тот, белый как полотно, с посиневшими губами и стеклянными от ужаса глазами весь трясся от рукопожатий и оглядывался на Нотта, который один остался сидеть за столом, невидяще глядя куда-то вглубь той зеленой карты, которая принесла победу Эйвери.
Но, видимо судьбе было недостаточно одного поражения и вскоре Питер испытал ещё одно, на сей раз – на любовном фронте.
Он уже смирился с мыслью, что Блэйк Забини для него недоступна. Целый год он лелеял мечты о том, как когда-нибудь обязательно станет успешным, великим волшебником и тогда она обратит на него внимание. Но теперь эта роскошная, гордая девушка готова была в лепешку разбиться ради Бродяги и Питер понял, что на самом деле она ничем не лучше остальных тупоголовых куриц. И на него снизошло озарение: ему стоит обратить внимание на кого-нибудь под стать себе! Надо найти тихую, никому не нужную девчонку и влюбить её в себя, так, чтобы она бегала за ним так же, как Блэйк – за Сириусом. Он решил приударить за одноклассницей, Мэри Макдональд. Она ведь всё равно никому не нужна. Но как только эта светлая мысль прижилась в сознании Питера и он начал присматриваться к Мэри, в один прекрасный дождливый день увидел её в Хогсмиде, в кафе мадам Паддифут, где она самозабвенно лизалась с Сохатым...
И вот теперь, избитый неудачами, одинокий и несчастный, Питер сидел в библиотеке, трудясь над сочинением для Макгонагалл, посасывал перо и думал о том, почему судьба так сильно его не любит. В окно лился глубокий рубиновый свет заката, но Питер знал, чувствовал, что он уже там, круглый белый диск, вестник несчастий...
Полнолуние...
Самая жуткая ночь во всем месяце. И самая каторжная для Питера.
Над ним снова будут измываться, снова будут унижать...
Питер потер живот и поморщился.
Весь этот стресс привел к тому, что у него развился гастрит.
Но от этого никуда не деться. Он обязан терпеть всё это, иначе его прогонят из компании. А этого он допустить ни в коем случае не мог. Уж лучше быть мишенью, чем пустым местом. Питер с тяжелым вздохом спрятал недописанное сочинение в сумку, кое-как затолкал книги на полки и направился к выходу из библиотеки, как вдруг услышал нечто такое, что заставило его остановиться, а затем и вовсе спрятаться за книжным стеллажом.
Говорили двое мальчиков. Питер хорошо знал эти голоса, помнил их дружный тембр, звучащий над зеленым карточным столом, помнил их смех.
– Ты не имеешь права указывать мне, Като! – говорил Эйвери. Голос у него был высокий и перепуганный, а когда Питер украдкой раздвинул книги и выглянул, увидел, что Нотт сжимает предплечья Эйвери, как-то...очень нежно. – Только не теперь. Я победитель. Я выиграл её. Значит я сделаю это!
– Ты – кретин Генри, а не победитель! Посмотри на себя! Тебя уже трясет! – он облизал губы и яростно зашептал, так, что Питеру пришлось сунуть голову между книг. – Ты думаешь это так просто – убить человека? Думаешь так просто?! Ты хоть понимаешь, кто будет там этой ночью? Ты осознаешь, что они сделают с тобой, если узнают, кто ты? Что с тобой станет? А со мной? С твоей семьей? Тебе нельзя быть в лесу этой ночью, как же ты не понимаешь?!
– Когда он выберет меня...когда мне поставят Метку... – с каждым новым словом Эйвери приподнимал голову всё выше и выше. Нотт оттолкнул его, шагнул в сторону, запуская пальцы в волосы и снова обернулся. – Ты увидишь, на что я способен и пожалеешь о своем недоверии...
– Ты не слышишь меня?! Генри, ты не сможешь её убить, ты не сможешь контролировать себя! – Нотт вдруг встряхнул Эйвери за плечи и как-то неестественно, но очень нежно взял его лицо в ладони. – И тогда они убьют тебя! Я тебя потеряю, ты понимаешь?!
– Тогда отмени всё! – Питеру показалось, что в голосе Эйвери звучит мольба. – Отмени! Иди к Люциусу, или прямо к нему и скажи им, что я отказываюсь, – Нотт опустил руки и чуть отодвинулся. Теперь голос Эйвери дрожал. – Я стану предателем. Что они... что он сделает со мной? И с моей семьей? Он убьет нас всех! Ну что, ты пойдешь к нему? Пойдешь?
Катон покачал головой и вдруг притянул его к себе.
А дальше начало твориться такое, что Питер отпрянул от стеллажа и опрометью бросился из библиотеки.
* * *
Истома свела мышцы живота. Сириус вцепился в спинку кровати, предчувствуя близость развязки.
– Рокс... о черт... о да, детка, вот так...
Последний рывок. Нет, ещё один, ещё и ещё...ещё...и...
ДА! Да, черт возьми!
Удовольствие прожгло его, он с хрипом подался вперед, но упал на теплую простынь ещё более злой, чем был до этого. Скопившееся напряжение не взорвалось, не освободило его, а наоборот, вдруг сжалось как разряженный воздух и растворилось в теле.
Черт...
Ничего не получилось...
Девушка, лежащая под ним, тоненько всхлипывала.
– Не плачь, – выдохнул Сириус, когда наконец смог восстановить дыхание.– В следующий раз будет лучше, – он чмокнул её в приоткрытый рот, отодвинулся и сел, сбросив жаркую, липнущую к телу простынь. Взмокшую спину неприятно холодило.
– Ты был у меня первым, Сириус, – тихо пояснила Хлоя, глядя как он натягивает брюки.
– О, я уже понял, – Сириус обернулся и растянул губы в улыбке, надеясь сгладить резкий тон. – Ты замечательная, детка, – он поцеловал её ещё раз и засобирался ещё быстрее.
Пора было убираться. Время поджимало.
– Ты ведь придешь ещё? – спросила девушка уже у самой двери.
Сириус обернулся.
Хлоя Гринграсс стояла перед ним, завернувшись в простыню. По-прежнему нежная, красивая, ухоженная, но лишившаяся того очарования, которое подтолкнуло его на этот отчаянный шаг.
И как это вышло, что девушка, просто источающая любовь каждым движением, каждым жестом, в постели оказалась такой зажатой и скучной?
– Ну конечно, – он широко улыбнулся, быстро поцеловал её на прощание и выскочил из мышеловки прежде, чем та успела захлопнуться.
В коридоре он первым делом достал палочку и пробормотал заклинание, убирающее запах чужих духов. Блэйк учует его первым делом. В последнее время её настроение менялось с такой скоростью, что Сириус, разговаривая с ней, чувствовал себя ковбоем на родео. Да и недавний визит важной бабки-Забини не улучшил дело – Блэйк стала не просто злой истеричкой, но и постоянно плачущей злой истеричкой...
Вопреки его ожиданиям и надеждам, она не спала. Сириус понял это как только схватился за дверную ручку.
Спальню заливал теплый свет ночника-лилии из плетеного золота. Растения сонно поскрипывали и шевелились в своих горшках, как-будто их шевелил ветерок. Блэйк сидела на своей помпезной кровати, среди подушек и почесывала белоснежного персидского кота, по кличке Поппимилк. На ней был шелковый халат цвета слоновой кости, а волосы были уложены так, словно Блэйк не спать собралась, а на прием к самому Темному Лорду.
Темные глаза казались старше без косметики и смотрели на Сириуса так враждебно, словно весь день до этого Блэйк мечтала избить Сириуса ногами.
Он закрыл дверь.
– Где ты был? – спросила она, едва он отпустил ручку. Взгляд у неё был тяжелый, почти как у Беллы в худшем из её настроений. – Ты обещал, что придешь в восемь.
– И тебе доброй ночи, детка, – Сириус подошел к кровати в волнах полупрозрачных тканей, по пути неприязненно увернувшись от радостного приветствия дьявольских силок. – Меня поймал Филч. Меня ждет наказание, так что ночевать я не останусь, но если тебе что-то надо – принесу. Что ты хочешь? Шоколад? Бананы? Банановый шоколад?
– У кого?
– Прости? – не понял Сириус.
– У кого ты будешь ночевать? – прорычала она, глядя на него в упор. Руки её странно напряглись – Сириус даже подумал, что если он скажет что-нибудь не то, она швырнет бедолагу Поппи в него.
– У Филча. Я же сказал, меня наказали. Ты можешь ревновать меня к Филчу, но я уверяю тебя, он не в моем вкусе.
– Я не верю, – громко перебила она.
– Что он не в моем вкусе?
Они помолчали. Блэйк упрямо смотрела на него и сопела.
– Ну...с этим я ничего не могу поделать. Что же, если тебе ничего не нужно, я ухожу, – Сириус развернулся. – Спокойной ночи, детка.
– В последнее время ты ночуешь где угодно, только не у меня! – выпалила она. Он снова обернулся. – Я надоела тебе? Скажи мне, что я такого сделала, что ты начал меня избегать? Или ты брезгуешь мной, теперь, когда я ношу в себе часть тебя?!
– Блэйк, милая, если я так тебя раздражаю, то мне в самом деле незачем здесь...
Блэк вскочила на постели. Загорелые ноги мелькнули в полах белого халата. Кот испуганно мякнул и метнулся под кровать.
– Я беременна! По твоей милости! Во мне – ребенок!
– Я смотрю, ты уже и сама в это веришь! – сорвался Сириус.
В комнате повисла звенящая тишина.
Сириус почувствовал как засосало под ложечкой – последнее можно было и не говорить...
От слез глаза Блэйк как-будто стали больше размером, а потом она медленно опустилась на постель и отвернулась так, словно ей было больно. Плечи её коротко и жалобно вздрогнули. Сириус потер лицо, обошел постель и сел рядом, но она отодвинулась. Он попытался взять её за руку, приобнять, повернуть к себе лицом, но девушка уворачивалась и сучила по простыням босыми ногами, так, что халат сбился на сторону и Сириусу было видно уголок е черного белья.
После короткой борьбы ему все-таки удалось развернуть Блэйк и заставить её посмотреть на себя. В маслянисто-черных глазах плясали отблески ночника, в слипшихся, дрожащих губах скопились слезы, а лицо пошло розовыми пятнами от слез.
Да-а, видели бы её сейчас все эти влюбленные пятикурсники.
А будь на её месте другая девушка, любая другая девушка, он обнял бы её и поцеловал, так, чтобы у неё из головы вылетело всё и она перестала реветь. Но сейчас ему не хотелось этого. Не хотелось целовать её, не хотелось обнимать, она была неприятна ему, она была чужой. Они оба были чужими, но сидели на одной постели.
И вдруг он понял, что теперь так будет всегда. Всегда они будут чужими людьми в одной постели. И что даже появление третьего человека, который сейчас незримо присутствовал между ними, спрятанный в глубочайшем из таинств, не изменит этого.
– Я люблю тебя, Сириус, – вдруг произнесла она тоненьким, жалким голосом. Таким тоном говорят с палачом, когда он уже занес топор. – Я не знаю, что со мной, я с ума схожу. Я ревную тебя ко всем. Ты нужен мне, мне нужно знать, что ты не бросишь меня. Ты ведь не сделаешь этого? – она вытерла ладонью щеки. – Не сделаешь?
Пару долгих мгновений Сириус вглядывался в её глаза, а потом поднял другую руку и легонько сжал подбородок Блэйк.
– Никогда не считал себя ни подлецом, ни трусом.
Поппимилк, мурлыкнув, вспрыгнул обратно на кровать и с любопытством потыкался носом в его плечо. Сириус, все ещё пытаясь восстановить дыхание, махнул рукой, прогоняя животное.
Блэйк прижималась к нему, лежа у него на груди и он все ещё рассеяно обнимал её, хотя сам то и дело смотрел на часы.
Не дай Бог Сохатый сейчас ищет его на Карте...
– Сириус, я могу попросить тебя кое о чем? – пролепетала она, не открывая глаз.
Он кивнул, продолжая машинально поглаживать её.
– Сириус, пожалуйста, давай... съездим к твоим родителям?
Его рука замерла у неё на плече.
Повисла крошечная пауза.
– К кому? – деревянным голосом переспросил он, поднимаясь с подушки.
Блэйк поднялась, осторожно заглядывая ему в глаза и Сириус вдруг понял, что она давно готовилась к этому разговору.
– Я написала твоей маме. Мне кажется, вам пора... вам пора воссоединиться, теперь мы ведь все станем одной семьей и нам нельзя становиться отщепенцами, мы должны держаться вме...
Сириус отцепил её пальцы от себя, встал, с трудом удерживая себя в руках, натянул брюки.
Блэйк испуганно наблюдала за ним.
– Ещё раз, Блэйки, – он закончил с ремнем и приподнял руку, всё ещё пытаясь обуздать растущую ярость. – К кому ...ты хочешь... чтобы я съездил?
– Сириус, ты не понимаешь, тебе это тоже нужно. Нам это нужно! Ты понимаешь, что теперь тебя считают предателем? А если я стану твоей женой и меня будут считать предательницей, и нашего малыша. Нам нельзя быть предателями, как же ты не понимаешь? – её голос перешел на шепот. – Я всё знаю, Сириус. Твоя матушка мне всё рассказала. Она рассказала, что ты рассердился на неё из-за этой грязнокровой Маккиннон, из-за того, что она не позволила вам быть вместе, но ведь теперь это всё неважно. Ты женишься на мне. Я понимаю, что тебе стыдно, что ты погорячился, но это ведь твои родители, они всегда примут тебя, всегда простят, надо просто сделать первый шаг...
Сириус схватил ночник и что было дури грохнул им об тумбочку. Лампа взорвалась, Блэйк взвизгнула, стекла и мягкий метал вспороли Сириусу ладонь, но он не почувствовал боли.
– ЧТОБЫ Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ СЛЫШАЛ ОБ ЭТОМ!!! – заорал он. – Мне примириться, мне сделать первый шаг?! Да что ты, мать твою несешь, Забини?! Что ты можешь знать о моей семье, что ты вообще можешь знать обо мне?!
Блэйк прижималась спиной к изголовью кровати, в ужасе глядя на Сириуса.
– Эти люди, которых ты называешь моей семьей, убивали своих родственников в их собственных постелях, а если не убивали, то скрещивались с ними, как животные, чтобы сберечь мать-её-чистую-кровь! – он театрально взмахнул руками. – И каждый день я, черт возьми, радуюсь, что я родился, по их меркам, психопатом и ненавижу всю эту сучью породу! Они ненавидят меня, я ненавижу их и это никогда не изменится, мы – не семья, мы никогда не были семьей, эти люди понятия не имеют о том, что есть семья, все их ценности заключаются в гребанных графинах с кровью, которыми их логово забито под завязку! С этими людьми ты хочешь стать семьей? Им хочешь отдать его?! – он ткнул в её живот. – Прекрасно! В таком случае иди к Регулусу, он будет счастлив, если ты раздвинешь перед ним ноги, а я... если я узнаю, услышу, что ты писала им обо мне или от моего лица – придушу тебя сам к чертям собачьим, понятно?!
Последнее слово ударилось об стены, пол и потолок. Блэйк всхлипнула в собственные ладони и закивала, а Сириус вдруг прозрел и ярость оставила его так же внезапно, как и охватила.
В спальне повисла абсолютная тишина.
Всё ещё задыхаясь, Сириус отступил от постели, почувствовал вдруг острую боль и посмотрел на свою руку.
Вся ладонь была залита кровью, то тут, то там в плоти засели осколки ночника.
Жуткое зрелище.
Как-будто он убил кого-то...
– Извини... – хрипло произнес Сириус. Натянувшаяся тишина лопнула и хлестнула его. – Прости, Блэйк, я не...
Блэйк отшатнулась от него, так, словно он был бешеным животным и тут в его памяти разбились слова Регулуса:
«Ты – больший Блэк, чем я, брат...»
Сириусу вдруг захотелось сбежать. В лес. К друзьям. Подальше от этих подземелий, от этой непонятной злобы, темноты, от дрожащей Блэйк... бежать, пока ветер не выдует из головы эти страшные слова, которые сейчас пульсировали в его голове.
– Поговорим обо всем завтра, – глухо молвил он. – А сейчас мне надо... мне пора идти, – он метнулся к двери.
Блэйк ничего не ответила и только закрыла лицо руками, когда он захлопнул дверь. Какое-то время просидела так, а потом очень медленно опустила руки на колени и произнесла совершенно бесцветным голосом:
– Завтра будет поздно.
* * *
Раз...два...три...четыре...пять...шесть...семь...
Метла парила в десяти футах над изумрудной травой поля, а Джеймс Поттер, в полном одиночестве и одних форменных брюках, подтягивался на ней, стараясь контролировать дыхание и не сорваться вниз.
Солнце, похожее на раскаленный галеон, медленно опускалось за горизонт, плавя небо в золото и заливая им замок и окрестности, а на смену ему, над черной кромкой леса уже поднимался небольшой, идеально круглый сикль...
Подтягиваясь, Джеймс всё смотрел на него и думал, что чувствует Ремус каждое полнолуние, когда видит этот шар целый день и знает, чем он для него закончится...
Команда уже ушла, как всегда шумно гомоня, а отвергнутые кандидаты в охотники, надувшись, все ещё прятали школьные метлы в домик и медленно расходились, бросая на капитана команды мрачные взгляды.
Но Джеймсу не было до них дела.
– ...десять... – выдохнул он. – О-одиннадцать...
После его разрыва с Лили прошло почти десять дней.
Они не смотрели друг на друга, не пересекались, а если и притрагивались друг к другу – то сразу же шарахались в стороны как обожженные.
Что с ней не так?
Он ни разу не видел, как она плачет или переживает.
Неужели ей наплевать?
Да, наверное.
Святой Мерлин. Ещё никогда прежде он не хотел её так сильно и исступленно, как в эти дни, когда он больше не мог, не имел права взять её за руку, обнять, поцеловать, зарыться носом в шею...
...Лили улыбается ему, так солнечно, а он ест ягоды с её живота...
...Лили улыбается Боунсу, перебирает светлые волосы...
«Ты будешь у меня первым»
– Пятнадцать! – зарычал Джеймс, чувствуя, как каменеют мышцы.
Хорошее упражнение для тех, кто любит срываться с метлы на высоте в тридцать футов.
Хорошее упражнение для тех, кому срочно надо занять руки.
И сбросить напряжение.
«Восемнадцать...девятнадцать...»
– Двадцать!
Джеймс спрыгнул на траву и оглянулся, тяжело переводя дух.
По трибунам спускалась девушка. Волосы отливали на солнце мелью. Вместо формы на ней уже был теплый вязаный свитер и магловские джинсы. Увидев его, голого по пояс и мокрого, Мэри игриво дернула бровью и сладко улыбнулась.
– Ты, оказывается, не только хороший ловец! Стриптизер из тебя тоже ничего себе.
Джеймс усмехнулся, вытираясь полотенцем.
– Это был закрытый сеанс, – она улыбнулась. – Ты почему здесь? Уже поздно, сейчас выйдут мракоборцы и арестуют тебя.
Она подошла вплотную, привстала на цыпочки и поцеловала его.
Джеймс коротко ответил и сразу же отстранился.
– Ты меня спасешь, – она провела ладонями вниз по его груди. – Спасешь ведь?
Ни к чему лукавить – это было приятно.
– Ты сегодня хорошо играла, – улыбнулся он.
– Тогда может сыграем вдвоем? – она прижалась к нему и Джеймс сдался её губам.
Спустя час они сидели в гостиной и делали домашнее задание. Джеймс корпел над сочинением про чары невидимости для Джекилла, а Мэри читала учебник по трансфигурации. Видимо статья была скучной – каждые десять минут её босые пальчики принимались забираться под его штанину, или поглаживать коленку. При этом Мэри смотрела на него в упор и многообещающе улыбалась. На её безыскусный флирт Джеймс отвечал короткой, довольной улыбкой, а сам украдкой оглядывал шумную, веселую комнату и нервно постукивал пером по пергаменту.
Парни всё никак не возвращались, а ведь время уже близилось к десяти. Им стоило поспешить. Он чуть подвинул свиток с сочинением и взглянул на Карту. Хвост торчал в библиотеке. Ремус возвращался оттуда, шел по коридору в компании с Алисой Вуд. Бродяга ошивался в подземельях – и если десять минут назад он был в компании с Хлоей Гринграсс, то теперь торчал рядом с Забини.
Джеймс усмехнулся и по привычке, установившейся за последнее время, нашел Лили.
На Карте она была всего в паре сантиметров от него – в спальне девочек.
Работая над зельем для Ремуса, Лили не одну ночь на этой неделе провела в подземельях. Джеймс знал, что парни охраняют её (точнее Ремус охраняет, а Бродяга дрыхнет за соседней партой, пока она работает), но ему все равно было каждый раз не по себе, когда он думал, что она там одна, окруженная Слизерином со всех сторон, поэтому сам он все эти ночи просидел на своей постели, полностью одетый и готовый бежать на помощь, с зажженной палочкой в руке и с разложенной Картой на коленях. Себе он это объяснял тем, что просто боится, как бы затея с зельем не сорвалась. А всё, что он делал потом, после того, как точка Лили благополучно возвращалась в спальню девочек, он просто не хотел себе объяснять...
– Что у тебя там?
Джеймс поспешно закрыл карту свитком.
Мэри обняла его за плечи и как только он поднял голову, поцеловала в шею.
По спине побежали мурашки. На него вдруг повеяло смесью каких-то совершенно волшебных запахов: клубника, шоколад, свежий хлеб, патока...
– Ты вкусно пахнешь, Эм, – ляпнул он, надеясь, что это выдует из её головы все подозрения.
Она улыбнулась. Губы её сияли.
– Это волшебная помада... у неё может быть любой вкус, какой захочешь.
– Какой захочу? – машинально спросил Джеймс. Где-то наверху хлопнула дверь. Живот тут же скрутило от нехорошего предчувствия – и совершенно верно: по лестнице сбежала Лили.
Увидев их в одном кресле, она на секунду замедлила шаг, но тут же отвернулась, закрывшись от них занавесом волос и торопливо пересекла переполненную гостиную.
В груди что-то защемило.
–...ты меня слушаешь? – Мэри ласкала его подбородок и губы пальчиками.
Джеймс перевел на неё взгляд.
– Да, слушаю... любой вкус... – механически ответил он.
– Ну и какой тебе хочется? – прошептала она и откинула за спину волосы, упавшие на лицо.
Этот жест иглой вошел в Джеймса.
– Яблоко и мед.
* * *
– Лили! Лил!
Увидев, что она остановилась, Ремус сорвался с места и побежал. Лили как раз выходила из общей гостиной. А он ноги стоптал, разыскивая её по всему замку.
– Ну как ты? – спросила она, когда он остановился рядом и привычным жестом откинула волосы назад. Лицо у неё было бледным после многочисленных бессонных ночей в подземельях. Глаза, покрасневшие и уставшие встревоженно впитывали Ремуса, даже губы, выцветшие без улыбки, казались бледнее обычного. Он почувствовал укор совести.
– Могло быть хуже, – Ремус неопределенно дернул плечом и кивнул для убедительности. – Всё хорошо... на удивление. Лили, тебе нужно больше отдыхать.
– Я искала тебя целый день, – перебила она и протянула ему какую-то вещь, завернутую в маленькую белую тряпицу. – Вот, держи.
Ремус развернул ткань и ему на ладонь упал маленький металический термос.
– Твоё зелье, – Лили прерывисто вздохнула и чуть нахмурила брови. – Запах у него отвратительный, пришлось зачаровать термос, чтобы никто не услышал и я почти уверена, что на вкус оно не лучше, но ты должен выпить его за час до полуночи, иначе может не сработать. Ему нужно время, чтобы тебя... пропитать.
– Я так и сделаю, – Ремус поднял на неё взгляд. – Спасибо, Лили.
Она моргнула, так, будто ей в глаза попал песок, а потом вдруг шагнула вперед и крепко обняла его.
Ремус сначала страшно растерялся (не так часто его обнимали девчонки), а потом нерешительно поднял руки и обнял её в ответ. Плечи у Лили были удивительно хрупкие, а волосы наоборот пышные и обнимать её было очень приятно. На секундочку в голову влезла шальная мысль – Джеймсу повезло, что он имел возможность обнимать её.
– Будь осторожен.
Ремус кивнул и она ещё крепче сжала объятия.
– Всё будет хорошо.
– Эй, найдите себе комнату!
Они отскочили друг от друга. Где-то за стеной лестница с гулким стуком ударилась об этаж, а им навстречу уже шел Бродяга. Мрачный, с напряженно сведенными бровями, он усмехнулся, взглянув в их пристыженные лица и, подойдя ближе, встал прямо между ними.
– Ну, что уставились? – Бродяга по-очереди посмотрел на них и раскинул руки. – Что, меня никто не хочет обнять? Совсем никто?
Ремус хотел было отшутиться, но тут увидел, что рука его друга локтя перемазана кровью.
Слова застряли в горле. Взглянув на Лили, он понял, что не одинок в своем потрясении.
– Сириус! – Лили сглотнула. – Что с твоей...
– Где ты так, Бродяга? – Ремус схватил его за предплечье прежде, чем он успел спрятать руку.
– Что – это? – Сириус повертел покалеченной кистью так, словно любовался. – Да так, переусердствовал. Понимаете, о чем я? Ну что, Лунатик? Ты готов? – он хлопнул его по плечу здоровой рукой.
Ремус показал ему термос.
– О, волшебный чай? – Сириус схватил термос и тут же попытался открутить крышку. Лили и Ремус с дружным криком «Нет!» остановили его.
– Вот жадины, а, – протянул Сириус. – Ладно, пей сам.
Пару мгновений они помолчали.
– Не боишься? – тихо спросил Сириус, пристально глядя на Ремуса. Они втроем держались за термос так, словно он был порталом в лучший мир.
– Нет, – твердо ответил Ремус и в свою очередь посмотрел на Лили. – Всё будет хорошо. Я не боюсь.
– За зелье я ручаюсь. – прошептала та, глядя на них по-очереди. – Оно сработает. А сейчас вам лучше поспешить – сейчас сюда придут мракоборцы.
Они разжали руки.
– Надо дождаться Сохатого и Хвоста, – Ремус бережно завернул термос в ткань и спрятал под мантию. – И сразу пойдем туда.
– Джеймс в гостиной... только он занят слегка, – тихо произнесла Лили и опустила взгляд на свои руки так, что волосы снова свесились ей на лицо. Ремус и Сириус переглянулись, но когда Лили снова подняла голову, увидели, что глаза её горят сухим, зеленым огнем.
– Будьте осторожны, прошу вас. Если с вами что-нибудь...
Они снова переглянулись и, не сговариваясь, шагнули к ней.
– Лили, ну что ты...
– Всё будет о'кей, принцесса, не бойся за нас!
Он обняла их по очереди, изо всех сил стараясь не расклеиваться. Сириус чмокнул её в щеку, Ремус потрепал по плечу.
– Хорошо вам погулять, – она окинула их светлым взглядом и вдруг улыбнулась, так тепло, что Ремус вдруг в самом деле перестал бояться.
Наверное за эту улыбку Джеймс её и полюбил.
* * *
– Вы уверены, что это необходимо? – в пятый раз жалобно спросил Питер, глядя на Ремуса. Тот сидел у стены, голый до пояса, со связанными руками и ногами, тяжело дышал, вытирал пот с шеи и затравленно искал в окнах тот самый луч, который его обратит. Время влилось в полночь и словно замерло. Трансформация могла начаться в любую минуту и чем дольше её не было, тем крупнее дрожал Ремус. Рядом с ним на полу валялся пустой термос и в комнате Визжащей хижины, где они прятались, все ещё витал острый, режущий горло и глаза запах Волчьего противоядия.
– Слушай, Хвост, заткнись, – нервно попросил Джеймс. Он ходил перед Ремусом из стороны в сторону, обхватив себя руками. – Итак тошно...
Питер вздохнул и отвернулся.
За шесть лет ему успела здорово опротиветь эта комната, эта разбитая комната, кровать с вывернутым, полосатым матрасом, прогнившие стены и заколоченные окна, и этот вечный рюкзак с провизией в углу, как-будто они идут на обыкновенный пикник...
– Эй, Лунатик, – лениво позвал Сириус. Он возлежал на разваленном кресле, закинув одну ногу на быльце, а на колене у него сидела пойманная мышь. Воперки всем законам мышиного разума, она не пыталась сбежать и смирно шевелила усами, пока Бродяга от скуки перекрашивал её шерстку из бурого в чисто-белый цвет. – Может расскажешь нам, как ты все-таки избавился от того мракоборца, который должен был отвезти тебя домой? Если ты грохнул его по дороге, то хотя бы скажи где, чтобы мы убрали тело.
Ремус слабо улыбнулся вытер пот со лба и поднял на Бродягу совершенно больные, позеленевшие глаза в мешках отяжелевших, черных век.
– Конфундус... – выдохнул он, так, словно боялся, что со словами из него выйдут последние силы. – Он все ещё уверен, что везет меня. А папу я предупредил, так что это будет весело... – он откинул голову назад, на стену, зажмурился и охнул, непристойно открывая рот. Питер увидел, что зубы у него стали больше обычного и поспешно отвел глаза. Живот снова подвело.
Как бы ему хотелось сейчас спуститься в подземелья и посмотреть на дуэли всех этих богатых парней. Эти дуэли не похожи на перебранки Сохатого и Бродяги, они такие учтивые, такие красивые, настоящие дуэли. А ещё он мог бы вместе с остальными пойти и посмотреть, как Генри Эйвери будет проходить свое последнее, третье испытание, посмотреть, как его сделают полноценным членом клуба.
Но нет, вместо этого он сидел здесь, в пыли, среди разваленной мебели и ждал, пока его друг начнет рвать на себе кожу.
Прекрасно.
Когда же это кончится?..
– Если это зелье такое безопасное, зачем тогда эти веревки? – раздраженно спросил он.
– Так нужно, Питер, – Ремус чуть подвигал руками – наверное затекли. – Я ведь не пил бадьян... – он виновато улыбнулся. – Могу начать чудить. Лили сказала, что в первый раз может быть больно...
– Чего? – резко спросил Джеймс.
– Она сказала, что чем больнее в первый раз – тем меньше будет потом. Что-то там насчет волчьей натуры, она будет сопротивляться противоядию. А противоядие будет укреплять человека. Чем больше я хочу остаться человеком, тем больнее будет. Так я понял. Некоторым это зелье может и не помочь... Сивому, например, оно уже не поможет, – мрачно молвил он. – В нем итак уже нет ничего чело...
Ремус вдруг дернулся и сложился пополам, подавившись последними словами.
Джеймс подскочил, Питер тоже, только Сириус остался неподвижен. Более того, он окаменел, застыл как змея перед броском, только глаза сверкали в темноте, беспокойные и страшные.
– Ремус...эй, Ремус! Ты меня слышишь? – невзирая на окрики Питера, Джеймс подскочил к Лунатику, схватил его за плечи и попытался выпрямить, но Ремус только замотал головой, выхватил связанными руками тряпицу из кармана и сунул в зубы.
Ремус менялся, руки его вытягивались, когти разрывали пальцы, спина выгибалась, а кожу сверху вниз захлестывала черная, густая шерсть, но прислушавшись, Питер различил вдруг в гортанном, клокочущем рычании одно слово.
Ремус повторял его так быстро, как-будто оно могло уберечь его от боли.
– Валери-Валери-Валери-Валери-Валери....
Внезапно он сорвался с неё и хижину огласил мучительный рев. У Питера от этого звука просто кровь застыла в жилах. Но когда он увидел, как что-то бурлит, ломается и вытягивается под натянутой кожей на спине Ремуса, он схватился за живот и, не слыша криков парней, выскочил из комнаты и его обильно стошнило в коридоре.
Когда он вернулся, покачиваясь и хватаясь за стены, увидел в комнате следующую картину:
на месте Ремуса лежала гигантская волосатая туша о четырех лапах. Круглый бок её тяжело вздымался, лапы слегка подрагивали. Взмокшая от пота и крови шерсть распространяла жуткий, кошмарный смрад. Перед ним, широко расставив все лапы стоял взъерошенный чёрный пёс, размером с лесного медведя, готовый к броску, а позади пса топтался Джеймс, в своем человеческом облике. В руке он сжимал палочку. Возвращение Питера они никак не прокомментировали. Действительное, какое им дело, что он там чуть не умер...
– Ремус... – вдруг тихо позвал Джеймс.
Волк тут же вскинул острые уши. Питер инстинктивно шагнул за дверь, но голову все равно сунул обратно в комнату.
– Ремус, ты меня слышишь?
Пару мгновений волк лежал неподвижно. Сердце Питера выбивало сумасшедшую дробь – каждую секунду этот монстр мог сорваться с места и порвать Джеймса...
Но потом он вдруг поднял голову, посмотрел на Джеймса пугающе осмысленным, прямым взглядом и...кивнул.
Сириус снова стал собой.
Эта смесь ужаса и непонимания на красивом лице была просто бесценна. Ещё вчера Питер дорого заплатил бы за возможность увидеть её.
Выпрямившись, Блэк переглянулся с Джеймсом, а затем они оба уставились на Ремуса.
Тот тем временем попытался подняться, но после первой попытки не удержался на ногах, но потом попробовал ещё раз и встал, озадаченно разглядывая свои лапы.
– Как ты себя чувствуешь? – прошептал Сириус, глядя на него во все глаза.
– Что ты чувствуешь? – подхватил Джеймс.
Волк вскинул голову. Несколько секунд он молча смотрел на парней и по его глазам невозможно было догадаться, что происходит у него в голове, а потом он вдруг совершенно по человечески протанцевал из стороны в сторону совершенно человеческий твист.
Парни захохотали.
* * *
Это была самая лучшая ночь в жизни Ремуса.
Впервые его тело было большим, сильным, быстрым. Оно не предавало его, не теряло сил и не болело. Казалось, он мог бы сейчас пробежать из конца страны в конец и ни капельки не устать. Его глаза видели мир в четко, ясно, а нюх и слух стали невероятно острыми. Проносясь мимо дерева, он воспринимал его целиком, зрением, слухом и нюхом, мысленно обхватывал со всех сторон, слышал треск каждой ветки и запах дождя на листьях. Привычные, почти родные вещи вспыхивали, разбивались перед глазами Ремуса калейдосокопом новых цветов, новых ароматов и впечатлений.
Но самым главным открытием стали ребята.
Они так бесстыдно играли своими животными телами, отдаваясь животной сущности, что поначалу Ремусу было просто неловко за них, а потом он и сам занялся тем же самым. Бродяга гонялся за собственным хвостом, валялся на спине, задирал лапу под каждым встречным кустом, клацал пастью, пытаясь поймать фей-светляков, Сохатый чесал рога обо всё, что попадалось им по пути, по-идиотски гарцевал, жрал траву и заигрывал с местными единорогами, Питер с поразительной скоростью шуршал между ними в траве, а когда Сириус погнался за ним с жутким лаем – влез на дерево за считанные секунды, но случайно обратился на тонкой ветке и грохнулся прямо на незадачливого преследователя.
В эту ночь они вели себя в лесу как хозяева. И были совершенно правы, потому что сегодня это был их собственный лес, их собственная ночь и их собственный мир...
Питер съел последний тыквенный пирожок, глубоко, прерывисто вздохнул и вдруг громко рыгнул, перебив Джеймса.
– Простите... – пробормотал он в ответ на цоканье Сириуса.
– Это просто страшная ошибка, что ты стал крысой, а не свиньей, Пит, – протянул Бродяга. – Чудовищная ошибка...
Они лежали кружком на своей старой любимой поляне. Время приближалось к двум часам ночи. Парни, замотанные в теплые вещи, шарфы и шапки, потягивали сливочное пиво после сытного и позднего ужина, Джеймс лежал, надвинув на глаза свою странную охотничью шапку и курил, а Ремус, гигантский лохматый волк лежал между ними и первый раз за много-много лет чувствовал себя человеком, глядя в просвет между деревьями, где переливался россыпью осколков и мудростью тысячелетней пыли бездонный колодец, и не испытывая ни малейшего страха перед волшебством, которым заливал лес круглый ледяной шар, плавающий на самом дне колодца.
– ...а вот лапа, и когти, и лохматый хвост! – закончил Джеймс, обводя пальцами с зажатой между ними сигаретой рисунок созвездия, в котором усмотрел волка. – И вообще, он похож на тебя, Лунатик.
Ремус в знак согласия ударил хвостом по траве.
– А я вижу Сохатого, – вдруг заявил Сириус.
– Ты про это рогатое скопище? – тут же угодливо спросил Питер, указывая на какую-то группку звезд.
Джеймс и Сириус переглянулись и заржали.
– Слышал, Джим? Я теперь так буду тебя называть. Ско-опище...рога-а-атое...
Они снова захохотали, Джеймс перекатился на бок, схватившись за живот, потому что подавился дымом, Ремус разразился сиплым лаем, только Питер лежал, утонув от обиды в красно-золотом шарфе.
– На самом деле, мне кажется, нашу компанию несправедливо обошли вниманием. Мы заслуживаем места на небе куда больше, чем этот странный чувак...как его...
– Ты про Персея?
– Мать его, Персей...я же круче в сто раз.
– На самом деле там... ничего хорошего, – едко заметил Сириус.
Ремус вопросительно заскулил.
– Он наверное намекает на то, что нас там ждет темнота, тишина и небытие, – саркастически пояснил Джеймс.
– Нет. Я о том, что всё свободное пространство засрала моя родня. В какую звезду не плюнь – попадешь в моего кузена. Да и вечность по соседству с моим папашей – ничего удивительного, что звезды падают. Я бы тоже покончил с собой.
Они снова засмеялись.
– Но если что, можешь считать, что я, на правах альфы Большого Пса, застолбил тебе местечко неподалеку, Сохатый. Видите?
– Где? – Питер привстал.
– А вон, псих на метле, – Сириус прочертил ровную линию, – Руки и ноги во все стороны, а на месте башки у него как-будто образовалась новая Вселенная, вы видите?
Джеймс выхватил палочку, Сириус среагировал молниеносно, они принялись бороться, давясь смехом и руганью, пара хлопков, Ремус пригнулся, что-то полыхнуло и наконец заклятие Джеймса срикошетило от гладкой поверхности одной из бутылок и вместо Сириуса подбросило в воздух Питера.
Хвост завопил и тут же подавился криком, повиснув в воздухе вниз головой
– Прости, Пит, – со смехом извинился Джеймс, перекрывая смех и лай, после чего ещё раз взмахнул палочкой. Контр-заклятие полыхнуло белым и Питер шмякнулся обратно в траву, забавно дрыгнув ногами.
– Изящно, Хвост! – похвалил Сириус, обхватывая за плечи Ремуса, вставшего на задние лапы. – Ремус, ты когда-нибудь видел крысиное па-де-де? Эй, Рем?
Ремус не отреагировал.
Шерсть его встала дыбом, уши вскочили на макушке, глаза, до этого обычные, ремусовские, вдруг снова стали волчьими и дикими.
– Что стряслось, Лунатик? – Джеймс всё ещё улыбался, произнося это, но когда Ремус неожиданно резко опустился на все четыре лапы, опустил уши и заскулил, улыбка его сменилась выражением ужаса.
Сириус и сам вдруг услышал их – едва-едва различимые, крадущиеся шаги и поскрипывание тетивы...
Не сговариваясь, они втроем шарахнулись в сторону деревьев, обращаясь на ходу. Питер чуть отстал – он заметал следы, заклинанием убирал с поляны пакеты из-под пирожков и бутылки. Увидев, что друзья побежали без него, он запаниковал, бросился следом, но споткнулся на одном из пакетов и растянулся на траве.
Сириус выругался про себя и развернулся.
– Нет, нет, нет! – испуганно заверещал Питер и закрылся руками, когда увидел, что Сириус несется к нему, рыча и скалясь. От ужаса он превратился в крысу и тогда Сириус, подкинув его и схватив за загривок, во весь опор помчался за Джеймсом и Ремусом.
Их маленькая заминка не осталась незамеченной – фигуры охотников, быстрые и бесшумные, точно кошки, уже то тут, то там мелькали между деревьев. Надо сказать, в Отдел контроля действительно не брали слабаков. Сердце Сириуса оборвалось, когда он услышал, как в землю и деревья совсем рядом с ним, со свистом втыкаются стрелы. Не хватало ещё превратиться в шашлык по собственной глупости. Он петлял как заяц, бросаясь вперед, когда почва под лапами взрывалась чарами, несся по тропинке из запаха, которая помогала ему проскальзывать под корнями или между деревьями, но долго это продолжаться не могло, пусть ночь, дремучий темный лес и удобное звериное тело были на его стороне. Охотники гнали их прочь из родного Запретного леса, туда, где школьные правила уже не действовали...
Ремус был быстрее всех, поэтому смог оторваться. Сириус подумал было о мантии-невидимке, которая сейчас покоилась где-то под трансфигурированной курткой Джима, но не успела эта светлая мысль прийти ему в голову, как Ремус вдруг на полном ходу смачно впечатался в темноту между деревьями, где только что скрылся Сохатый, потом с рыком метнулся в другую сторону, снова врезался, назад, вправо, в сторону – всё бессмысленно.
Ловушка Валери захлопнулась и когда Ремус в последний раз попытался прорваться, капкан ударил его какими-то чарами и Лунатик с душераздирающим визгом мешком повалился на землю. Его шерсть задымилась.
– Он в капкане! – торжествующе закричал женский голос. – За мной, быстро!
Они переглянулись. Решение пришло само-собой. Шаг был рискованным, но делать было нечего, поэтому Джеймс вытащил из-за пазухи мантию, они накинули её на Ремуса и едва успели спрятаться в кустах, как на поляну высыпали фигуры в темно-зеленых министерских мантиях.
Их тела перетягивали ремни от многочисленных сумок и оружия. К левому предплечью крепились футляры с зажженными волшебными палочками. Впереди всех шла женщина. На секунду её стальной взгляд сверкнул из-под капюшона в сторону кустарника, где они прятались в зверином облике. У Сириуса от этого взгляда шерсть на загривке встала дыбом. И как Ремус мог втрескаться в такую дамочку? Совсем больной чувак.
– Он сбежал? – спросил тонкий, почти детский голос.
– Очнись, салага, как он мог сбежать из капкана?! – старый, скорченный охотник толкнул новичка в плечо .-Он его зачаровал?
– Ну конечно! – Валери прекратила наконец всматриваться в кусты. Валери стояла всего в двух шагах от того места, где они спрятали Ремуса. – Оборотень зачаровал капкан, – она тоже достала палочку и направила луч на деревья. – И часто вы такое встречали, мистер Браун?
– Ты знаешь, девочка, не все они теряют разум, – наставительно заскрипел старик. – Я помню как Сивый в пятьдесят девятом...
– Здесь был не Сивый, – оборвала его Валери, но тут где-то в глубине леса раздался пронзительный женский визг.
Звук иглой вошел в Сириуса, от неожиданности он так дернулся, что запросто выдал бы их, если бы и охотники сами не забеспокоились и не затрещали ветками под ногами.
– Это человек!
– Он настиг кого-то!
– Разделимся! – заорала Валери, бросаясь в чащу. От волнения она вломилась в заросли как таран, позабыв про свою привычную осторожность. – Браун, Корнер, со мной! Остальные – ищите чертового волка! Он где-то здесь! Быстро-быстро-быстро!
Дождавшись, пока охотники уйдут, они выбрались из своего укрытия.
– Слышали? – глаза у Джеймса были размером с галеоны и казались совсем черными. – Тут человек!
– Сохатый, – Сириус затряс головой. – Не сейчас!
– Что значит «не сейчас», Бродяга, ты слышал крик, а вдруг это опять кто-то из...
Внезапно вопль повторился и на сей раз он был таким жутким, что троих мальчиков приковало к месту.
Сириус почувствовал, как леденеет кровь в жилах.
Так кричат только в одном случае...
Они уставились друг на друга и уже собрались было схватить Ремуса и ринуться прочь, как вдруг услышали, как в их направлении активно трещат и ломаются ветки.
Не сговариваясь, они снова рванули в укрытие.
Сначала Сириус подумал, что это – охотники, но ошибся – на них были другие мантии, школьные. Судя по всему, это были ученики, наверняка подрастающая смена бунтарей, решившая выбраться в лес в полнолуние. Дилетанты. Они топали и ломились сквозь спящий лес как бешеные гиппогрифы, кричали и толкались так, словно за ними гнался сам Волдеморт.
Последними бежали трое. На лицах у всех были непроницаемые белые маски, головы покрывали капюшоны, в руке у одного светилась бледным зеленоватым светом волшебная палочка. Сначала Сириус подумал, что одного из них ранило – двое ребят тащили третьего, но для раненого он проявлял удивительную активность: брыкался, рвался прочь из рук друзей и кричал что-то. Как-будто забыл в лесу три мешка галеонов.
– Оставьте меня, оставьте, я должен вернуться! Я нужен ему, они его убьют! Что вы делаете?! Пустите меня!
– Поздно, ты уже ничем ему не поможешь, они его забрали, всё кончено!
– Нет, не кончено, – рычал парень, извиваясь ужом. – Пустите меня, вы! Пустите!
– Слизеринцы! – прорычал Джеймс и рванулся было из укрытия, но Сириус удержал его.
– Нет, Сохатый, не сейчас!
– Пусти!
– Это могут быть и не слизеринцы, угомонись!
– Серьезно? В масках?!
Сириус силой дернул его назад.
– Сохатый, сейчас надо вынести отсюда Лунатика, вынести живым! Тут повсюду эти типы со стрелами, что тебе не...
Джеймс хотел было что-то сказать, но тут его глаза вдруг расширились, а с лица сошла краска. Он смотрел куда-то Сириусу за спину и когда тот обернулся, увидел, как из лесу на четвереньках вышли два нескладных волка с непропорционально длинными лапами и жуткими, очеловеченными мордами, а за ними – ещё трое...
Будь Сириус сейчас собакой, у него бы точно шерсть встала дыбом на загривке.
– Оборотни... – проскулил Питер и в этот же миг маленький, темно-бурый волк, идущий впереди, резко обернулся прямо к ним и оскалился. Глаза его сверкнули во мгле как две монеты. Ребята окаменели, глядя как порождение самой темной магии подступает к ним, поднимаясь на задние лапы и как в глотке у него что-то булькает и клокочет. Сириус нащупал в кармане палочку, почувствовал, как Джеймс сделал то же самое, они были уверены, что волк вот-вот прыгнет, но тот внезапно снова опустился на лапы, отвернулся и вместе со своими соплеменниками бросился туда, где скрылись слизеринцы.
– Что это было? – выдохнул Сириус.
– Не знаю... – прошептал Джеймс. – И, если честно у меня нет желания выяснять... – он обхватил Ремуса. – Идем отсюда, пока они не передумали!
Они стащили с Ремуса невидимый покрой.
– Оживи! Оживи!
Питер топтался рядом и высоко держал в руке зажженную палочку. Сириус перестал пытаться оживить его с помощью чар и сильно потряс.
– Эй! Ремус Люпин носит женские трусики!
Никакой реакции.
– Черт... – Джеймс взлохматил волосы, глядя сверху-вниз на волка. – Крепко же тебя приложило...эй!
Лунатик был все так же без сознания и обнимался с землей, оскалив свои жуткие зубы.
Неожиданно лес снова разразился душераздирающим криком – на сей раз он был мужским...
– Что там за чертовщина творится?! – нервно спросил Сириус.
– Надо вытащить его отсюда... и поскорее, – Джеймс выхватил палочку. – Хвост, Бродяга, действуем все вместе, втроем мы сможем поломать её чары. Только если одновременно!
Они переглянулись.
Сириус понятия не имел, что за чары использовала Валери, не знал, как их отменить или повредить, поэтому они просто принялись бомбить зачарованный заслон всеми возможными комбинациями взрывных чар, отмычек, взрывных отмычек и прочего, что они насобирали за годы беспрестанного дебоша в школе. Ничего не помогало. Заряженный воздух только гудел и трепетал, словно над костром, но ничего не менялось.
– А Ремус не дурак, – пропыхтел Джеймс, опуская руку. – Знал, кого выбрать. Валери – крепкая штучка.
Питер согнулся, шумно отдуваясь и уперся руками в колени.
– И что теперь делать? – спросил он.
Неожиданно послышался клич охотников , а следом за ним то, что ни с чем не перепутаешь – пронзительный волчий вой, а за ним – ещё один – в другой стороне.
– Черт возьми, да их тут целая прорва... – прошипел Джеймс.
– Нас окружили?! – высоким голосом спросил Питер.
В сердцах Сириус пнул в сторону деревьев какой-то камень. Воздух ещё не успел успокоиться, когда камень пролетел сквозь него и защитный барьер вдруг лопнул, беззвучно и аккуратно, словно мыльный пузырь, издав коротенький смешной звук. Только сила его взрыва была такой, что всех троих подбросило в воздух и приложило об землю. Сириус едва успел закрыть голову руками, как на него обрушился град из комьев земли, обрывков корней и насекомых.
Деревья угрожающе заскрипели и закачались, но, хвала Мерлину, ни одно из них не рухнуло.
– Веселая ночка, – пропыхтел Сириус, хватаясь за протянутую руку Сохатого. Джеймс был покрыт грязью с головы до ног, даже волосы его посветлели от песка. Питер отчаянно кашлял. Ремус все ещё был без сознания, только теперь он был весь в траве и камнях, словно причудливая рождественская ёлка.
– Потащили, – Джеймс схватил Ремуса за передние лапы.
– Почему мне задница? – проворчал Сириус и поднял его за задние лапы.
– Почему не воспользоваться магией? – тоскливо спросил Питер, снова зажигая палочку.
– Заткнись и шагай! – скомандовал Джеймс.
Они потащили бесчувственное тело Лунатика через лес. Бедолагу пришлось закутать в мантию-невидимку, двигались они медленно, стараясь не шуметь и не сильно трещать ветками. Один раз пришлось снова спрятаться, когда мимо них пробежали люди. На сей раз это были охотники. Вид у них был донельзя встревоженный, в руках они сжимали арбалеты, к которым крепились зажженные палочки.
– Ты уверен, что видел здесь этих мальчишек?
– Да уверен. Черт возьми, он ранил меня! – охотник попытался заклинанием заживить пораненную руку. – Что за чертовщина? Кровь не останавливается! Увижу его, прикончу без лишних вопросов! Засранец!
– Эй, спокойно! – напарник толкнул его. – Это дети! Лучше скажи Железной Леди, чтобы переделала свои ловушки – так мы их поймаем в два счета.
Дело принимало совсем нехороший оборот.
Надо было убираться из лесу и поскорее.
Сириус, бегущий впереди в облике собаки старался вывести их тропкой Хагрида, безопасной, лишенной всяких капканов, но после встречи с охотниками они запаниковали и услышав позади голоса и крики, бросились бежать, но в темноте не увидели, как лес и плотная толпа деревьев обрывается.
Тут-то и случилось кое-что, что потом определило судьбу Сириуса, Джеймса, Ремуса, Питера, Лили и многих-многих других людей, которых ещё не было на свете...
Они ворвались в темноту, земля ушла из-под ног и мальчишки в компании с гигантским волком покатились вниз по земле.
* * *
Что-то ткнуло его в бок. Джеймс дернул бровями, застонал и потерся лицом о холодную, твердую землю. Похоже он где-то потерял очки, вот черт...
Тычок повторился. Он приоткрыл глаза. Из темноты на него таращились светящиеся, зеленые огни.
– Ох ты черт! – Джеймс шарахнулся назад и в голове тут же загрохотали фейерверки. Темнота заскулила. – Лунатик! – он схватился за макушку. Похоже, там назревала гигантская шишка. – Ты самое гребанное страшилище из всех, что я знаю, никогда, никогда больше не делай так!
Ремус издал жалобный тявкающий звук.
– Да не покусал ты меня, расслабься, – проворчал Джеймс. – Акцио, очки! – он поймал очки, услышав их свиств темноте. Для этого не обязательно всё видеть.
Ремус по-собачьи улыбнулся, показав язык и все зубы, а потом подлез Джеймсу под руку и помог ему встать. Голова тут же закружилась. Его слегка подташнивало. Джеймс ещё раз потрогал шишку и задрал голову. Холм, с которого они скатились, был когда-то руслом реки и то место, где они сейчас находились, видимо некогда было частью школьного озера – земля поднималась над ними на много метров, точь в точь как берег, но успела прорости длинной дикой травой и толстыми, вековыми деревьями. Похоже озеро отмелело не одну сотню лет назад...
– А где остальные? – он огляделся и засветил палочку. – Эй, парни! Вы живы?! Эй!
Из травы донесся стон. Джеймс и Ремус бросились на звук.
– Бродяга! – Джеймс упал в траву рядом с распростертым телом и потряс Сириуса за плечо. – Бродяга! Ты ранен?
– Да...мне срочно нужна массажистка.
Джеймс облегченно выдохнул и похлопал друга по плечу.
– Хвост, а ты в порядке? – он повернулся к мальчику.
– Нет, – жалобно простонал Питер, поднимаясь. – Моя нога, о, черт, я её не чувствую, кажется мне её оторвало!
– Это моя нога! – Сириус лягнул его.
– Ты упал прямо на меня, – нудил Хвост.
– Хоть когда-то твое пузо пригодилось... – проворчал Бродяга и выпрямился, потирая спину. Ремус беспокойно вертелся рядом с ними, помахивая хвостом и поскуливая, прямо как пёс, требующий прогулки.
– А если бы я был крысой? Ты бы раздавил меня! – продолжал жаловаться Хвост.
Сириус разозлился и поднял его за шкирку.
– Смотри-ка, стоять можешь. Значит и жить будешь, – он треснул его по спине так, что Питер шагнул вперед.
– Где это мы оказались? – спросил он, очумело оглядываясь.
Ремус заскулил громче.
– Прости, Лунатик, мы не знаем волчий язык, – Джеймс сел и потряс головой. – Парни, я предлагаю такой план...
Неожиданно Ремус с рычанием бросился вперед и клацнул зубами, заставив Джеймса с криком отскочить, после чего развернулся и побежал в сторону темной аллеи.
– И что это сейчас было?! – раздельно и громко спросил Джеймс у парней, на каждом слове тыкая пальцем в сторону аллеи.
– Может действие зелья кончилось? – предположил Сириус.
Они переглянулись и, не сговариваясь, рванули следом.
– Эй, Ремус!
– Лунатик!
Они вбежали в эту же аллею. Деревья тут были гораздо старше, чем в том лесу, откуда они свалились и гораздо, гораздо старше, чем поросль Запретного Леса. Казалось, эти деревья росли на волшебной земле задолго до того, как её впервые коснулась нога Мерлина. Но пробыли они в этой старине недолго – пробежав всего двадцать футов они выскочили на небольшую поляну. Там они и увидели Ремуса, а рядом с ним...
– Срань драконья... – пробормотал Джеймс, замедляя шаг.
Сириус и Питер догнали его и врезались в него с двух сторон. Рты их, так же как и у него, открылись сами собой, когда глазам открылось это зрелище...
Прямо перед ними из травы поднимались четыре огромных беломраморных саркофага, увенчанных статуями, в полный человеческий рост. Поросшие диким плющом, потрескавшиеся, но от этого не менее величественные и гордые, фигуры четырех волшебников молча взирали на них из мрака безвременья.
Позади одной из могил рос многовековой дуб, раскинувший над полянкой свою тень, словно мощное защитное заклинание. Вокруг него цвел пышный яблоневый сад, орешник и колючий сухой шиповник.
– Этого не может быть... – пробормотал Джеймс и подошел ближе, высоко поднимая зажженную палочку. – Это просто невозможно...
Свет его палочки выхватил из мрака суровое лицо Годрика Гриффиндора. Великий волшебник смотрел поверх их голов, куда-то вглубь леса, поверх всех несправедливостей и жестокостей мира. Губы его были сжаты так, что на квадратных низких скулах появились впадинки, плечи были угрюмо подняты, а сложенные вместе руки опирались на эфес меча. Диковинная старинная одежда казалась удивительно настоящей и должна была бы трепетать на легком осеннем ветерке, что гонял по саркофагу многолетнюю сухую листву и только что опавшие листья. У ног мага лежал каменный лев и когда Джеймс подошел ближе, чтобы посмотреть на слова, выгравированные на плите, ему показалось, что хищник смотрит прямо ему в глаза. Смотрит и рычит, безмолвно и страшно.
С трудом оторвав от него взгляд, Джеймс протянул дрожащую руку и смахнул листву с плиты. На ней значилось:
«Годрик Гриффиндор. 975-1032. Храбрость и Честь»
Джеймс поднял взгляд и посмотрел герою всей своей жизни в лицо, а потом опустил взгляд на свою ладонь, казавшуюся черной на ослепительно-белом мраморе.
Он был здесь...в полуметре от него...
– «Разум и Совесть», – произнес голос Сириуса рядом. Джеймс оглянулся. Бродяга с нехарактерной для него трепетностью и нежностью провел ладонью по складкам платья волшебницы, чья статуя находилась от Гриффиндора по правую руку. У Кандиды Когтевран были длинные вьющиеся волосы, мягко-округлое лицо и гордый профиль. Странно, но она чем-то напомнила Джеймсу маму. На плече у неё сидел орел с распростертыми крыльями – казалось он вот-вот взлетит туда, куда смотрела волшебница. – Вы знаете, я борюсь с желанием встать перед ней на колени...
– Это правда они? – Питер один остался в стороне и смотрел на статую Слизерина так, словно боялся, что она оживет.
Джеймс подошел к нему и осветил фигуру основателя. У Салазара Слизерина было узкое лицо холерика с впавшими щеками, слегка оттопыренными ушами и горбатым тонким носом. На коротко-стриженной голове покоилась феска алхимика, в руках у любителя «Власти и Рода» возлежала отвратительная, толстая змея. Она обвивала всю его фигуру и её голова нежно лежала у Слизерина плече, рядом с меховым воротником.
– Интересно, как они очутились здесь? – Бродяга подошел к Ремусу, который терся у правого саркофага с краю и дружески похлопал волка по спине. – Я думал, Основатели похоронены где-то...не здесь.
– Где? На каком-нибудь волшебном супер-кладбище? – Джеймс подошел к ним и взглянул в лицо Пенелопы Пуффендуй. Его словно подбросило – на него как-будто смотрела Лили. Пенелопа была значительно ниже и младше своих легендарных коллег, у неё было тонкое лицо, очаровательные ямочки на щеках и теплая улыбка. Густая копна локонов, стянутая по лбу ободком, падала на круглые плечи и полную юную грудь в глубоком вырезе платья. Основательницу окружал целый выводок упитанных барсуков. Они цеплялись за подол её мантии и платья, сидели у неё на плечах и руках. Глядя на неё Джеймс (хотя это вероятно всего просто ему почудилось), вдруг услышал запах пирожков с яблоками и у него подвело живот от голода. На плите Пенелопы значилось «Честность и Трудолюбие». Он чуть потряс головой и наваждение Лили пропало.
– Если сам Мерлин не пожелал оставить свой лес, почему Основателям не найти покой рядом со своей школой? Я бы так и поступил, – он обвел полянку лучом своей палочки. В отличие от остального леса, она не выглядела такой уж мрачной и зловещей. Несмотря на октябрь, трава здесь была по-весеннему сочной и чистой, стволы деревьев казались светлее обычного, кое-где росли цветы и белые грибы. Примерно так всегда выглядел волшебный лес в постановках волшебного театра. Не хватало только косых лучей солнца и перебора средневековой лютни...
Ни с того ни с сего его вдруг охватило нехорошее предчувствие.
– Парни...мне кажется, мы не должны быть здесь, – Джеймс отступил от фигуры Гриффиндора.
– Почему? – они подошли к нему.
– А вы сами подумайте! Почему ловушка, в которую угодил Лунатик была не на границе со школой, в самой чаще? И почему оборотни были в этой части леса и не пытались влезть на территорию? – Джеймс затряс головой. – Тут что-то нечисто. И охотники пришли отсюда. Готов побиться об заклад, они должны были охранять это место.
Ремус заскулил.
– Зачем? – спросил Бродяга.
– Понятия не имею, но нам лучше убраться и поскорее. Если они заметят здесь нас...или тебя, Лунатик, прикончат – и имени не спросят.
Ремус гавкнул.
– Так что давайте рвать отсюда когти, – он невольно оглянулся на статую Годрика. Интересно, согласился бы он с ним? Впрочем, не время думать об этой чепухе.
– Да, я согласен! – Бродяга специальным заклинанием пометил одной из деревьев. – Если что – вернемся сюда в другое время, а сейчас лучше всего...
Внезапно Ремус у них за спинами зарычал. Они оглянулись и у Джеймса в который раз за эту ночь сердце ушло в пятки.
Из темноты со всех сторон на него таращились зеленые, желтые и белые огни.
Оборотни.
Они сбились в кучу, спина к спине, сжимая палочки так крепко, что побелели костяшки пальцев. Питера трясло, Ремус рычал и рыл лапами землю, а пришлые, дикие оборотни, переговариваясь между собой на одном им известном языке медленно смыкали вокруг них круг. Напряжение росло с пугающей скоростью. Джеймс боялся упустить тот миг, когда один из монстров бросится на них и всё время вертел головой.
– Есть план? – азартно спросил Бродяга. Он жадно скалился, глядя на оборотней и, кажется не мог дождаться момента, когда на него наконец кто-нибудь набросится.
– Есть мантия.
Они переглянулись.
– Будем делать ставки? – поинтересовался Сириус. – Кто замочит меньше тварей (прости, Рем), покупает ящик шоколадных лягушек. Или, кто проживет меньше остальных? Или кого покусают пер....
– Бродяга, заткнись! – Джеймс толкнул его локтем и тут один из волков бросился в атаку. Джеймс стеганул его по глазам чарами Конъюнктивитус, скользнул под ним по земле, как в американском бейсболе и отдал тварь на попечение Ремусу и Сириусу. На него тут же бросились остальные, но он нырнул под мантию-невидимку и, прежде чем волки успели растеряться, Сириус в собачьем облике и Ремус бросились на них.
Силы были неравны, но, к большому удивлению Джеймса, лишь малая толика стаи ответила на вызов, остальные были нацелены исключительно на могилы.
– Хвост, нет! – закричал Джеймс и слепо бросился наперерез одному из волков, когда тот заработал лапами прямо в сторону Питера. Они грохнулись на землю. Нос Джеймса нехорошо хрустнул, встретившись с почвой.
Он переоценил свои способности – удерживать оборотня было все равно, что удерживать работающую шестеренку – волк взвился у Джеймса в руках как ненормальный и тот едва успел перекатиться в сторону, как тут же услышал клацанье челюстей.
Очки слетели с него и потерялись где-то в траве, мантия целиком осталась на волке.
В одно мгновение Джеймса испытал сильнейший шок – он лежал в темноте, беззащитный, ослепший, а рядом с ним находился невидимый волк!
Он попытался было вытащить палочку и вернуть себе хотя бы зрение, но тут волк выпутался из невидимого покрова, встряхнул головой и снова бросился на лежащего перед ним Джеймса. Тот слепо лягнул его в морду, метнулся назад и вдруг врезался спиной в один из саркофагов, да так, что из него чуть не вышибло дух.
Волк недовольно встряхнул головой, пьяно переступил с места на место и снова ринулся в атаку.
Машинально, Джеймс спиной вперед влез на высокий саркофаг, царапая ладони. Волк, конечно же – за ним. Пинаясь и отчаянно суча ногами, Джеймс прополз по плите, ударился плечами о ноги Гриффиндора и тут что-то звякнуло у него над головой. Он оглянулся.
Меч!
Не думая о том, как здесь оказалось оружие, Джеймс вскинул руку. Сталь взвизгнула, выскальзывая из каменных рук Гриффиндора. Не успев подумать как следует, Джеймс оглянулся, одновременно выставляя перед собой меч и волк с жутким визгом налетел прямо на лезвие, насадившись по самый эфес и полностью закрыв собой Джеймса.
– Джеймс! – истошно заорал Бродяга, выпав из своего анимагического облика и уже бросился было к нему, но тут на него бросились сразу двое оборотней и Бродяга избежал верной смерти только благодаря Ремусу, который за шкирку стащил с него одного из волков.
– Джеймс, ты в порядке? – голос Хвоста донесся до Джеймса словно из-под воды. Когда опасность миновала, Питер выскочил из-за статуи Годрика Гриффиндора и бросился к другу.
– Порядок! – пропыхтел Джеймс. Скатившись с саркофага, теперь залитого кровью волка, он выдернул окровавленное лезвие из мехового мешка. Рычание других волков хлестнуло его по ушам. Питер тут же спрятался за него, Джеймс обернулся, взмахнув мечом, но оборотни вместо того, чтобы напасть на него, вдруг поджали уши, сжались и отступили назад с жалобным, тоскливым писком.
– Что за черт? – Джеймс уставился на меч в своих руках. Чуть расплывающийся клинок казался ослепительно-белым в плотной темноте, он был достаточно легким, но больше в нем не было ничего особенного. Откуда он взялся Джеймс не знал, но решил, что разберется потом и потому с воинственным криком бросился прямо к Ремусу, которого повалил на землю крупный темный волк.
Давно Ремус не видел такой лютости. Этот оборотень был безумным, совершенно очевидно! Он хотел крови, хотел убить Ремуса и готов был терпеть любую боль и любые раны – лишь бы только достичь цели – как механизм, лишенный инстинкта самосохранения, страха и сомнения. И – самое страшное – в маленьких круглых глазках зверя горело полное осознание происходящего.
Едва очухавшись после предыдущего столкновения, Ремус не успел встать, как снова почувствовал дрожь земли. Предчувствие сорвало его с места – как раз в тот момент, когда перед носом у него слюняво клацнули зубы врага. Очертя голову, Ремус бросился на него, каким-то чудом обездвижил, но волк вдруг ужом взвился под ним, опрокинул Ремуса как щенка, придавил собой и уже потянулся к глотке, как вдруг в темноте сверкнула ослепительная белая молния. Волк с визгом спрыгнул с него и с рычанием бросился в тень, а вслед за ним пронесся Джеймс, взмахивая неизвестно откуда взявшимся, окровавленным мечом, при виде которого волки в страхе разбегались, взвизгивая и поскуливая как простые дворовые собаки.
Ремус перевернулся и, прихрамывая, подбежал к Сириусу. Тот лежал на земле в облике собаки, часто-часто вздыхал. Сквозь сцепленные зубы клочками вырывалось рычание, из которого Ремус сделал вывод, что человеческая суть Сириуса сейчас грязно ругается и даже порадовался, что перед ним находится другая. Он попытался подлезть под раненого и взвалить на себя, Сириус рявкнул на него так, что он отскочил, после чего встал сам, правда со второй попытки и качаясь так, словно вылакал миску огневиски. Бок у него мокро блестел в темноте.
– Ну-ка назад! – орал Джеймс, замахиваясь мечом всякий раз, когда кто-то из волков, столпившихся в тени, снова пытался к ним подобраться.
Ремус понимал, чего они боятся – у него самого шерсть на спине вставала дыбом, когда он слышал острый, режущий запах мокрого серебра...
– Ну что... есть план? – спросил Сириус. Он снова обратился в человека и зажимал рукой бок. Между пальцев сочилось что-то чёрное. Услышав солоноватый запах, Ремус ощутил какой-то странный свербеж в горле – ему захотелось вонзить зубы в то, что источало этот волшебный нектар и пить его, грызть и...
Он в ужасе тряхнул головой и почувствовал как на совести вспухает ожог....
– Я думаю-думаю, – улыбнулся Джеймс, сжимая меч обеими руками и перебегая взглядом с одного волка на другого. Оборотни слегка расплывались перед глазами и казались одной сплошной, бурой массой. – Где эти охотники, когда они так нужны? – он снова рассек густой, душный полумрак мечом. – Я бы не отказался от маленького чуда...
И тут чудо произошло.
Во всяком случае для Ремуса.
Он вдруг услышал самый прекрасный звук на свете.
Волчий вой.
Вылитый из самой луны, глубокий, далекий, всеобъемлющий звук заполнил его голову до краев, вытеснив оттуда человеческие глупости.
Это был он!
Он звал его!
Отец! Это был он! Его отец! Он помнил его голос, слышал его в снах, ждал его каждое полнолуние и теперь он пришел за ним! Он вернулся! Спустя столько лет!
Лапы сами понесли его в лес.
– Лунатик, стоять! – Сириус и Джеймс повисли на нем, удерживая. – Даже не думай!
Он упирался и рвался прочь из их рук, в ужасе глядя, как стая убегает, быстро растворяясь в темноте. Браться и сестры! Они скользили по нему взглядами, звали его с собой, им было непонятно, почему он остается, почему не идет вместе с ними. И ему тоже было непонятно! Он рванулся изо всех сил, но человеческие руки вдруг пропали, а им на смену пришли клыки и опасные, острые рога.
Вой прозвучал в последний раз и втянулся куда-то, исчез, растаял в спящем лесу.
Стая ушла, а он остался!
Это не честно!
– Ремус, остынь! – громыхнуло прямо над ухом и ноздри затопил горячий солоноватый запах. Сознание выдернуло из волчьей головы, Ремус провалился в некуда, словно случайно заснул на уроке, тут же вскинулся, но не успел проморгаться, как вдруг ни с того ни с сего ему двинули по морде.
Он мотнул головой и озадачено уставился на Бродягу, чье перекошенное от гнева лицо плавало перед ним в темноте. Оглянувшись, Ремус обнаружил на земле, с куском черной кожи в зубах. Он в ужасе уставился на Сириуса и увидел, что у него пропала изрядная часть рукава.
Ткань выпала у него изо рта.
– Что, больше не хочется, а?! – закричал Блэк, снова бросаясь к нему, но Джеймс перехватил его.
– Остынь, Бродяга!
– Он пытался...
– Он не специально! – Джеймс оттолкнул его. Сириус тяжело дышал, волосы, слипшиеся от пота и крови, падали ему на глаза. – И кончай голосить, сюда сейчас все охотники сбегутся! – Джеймс повернулся к Ремусу. – Ты как, Лунатик?
Ремус мелко потряс головой, все ещё в ужасе глядя на руку Сириуса.
Одно мгновение. Одно короткое мгновение и он мог сломать жизнь лучшего друга. Или вообще оборвать её...
Джеймс примирительно похлопал его по спине. В другой он все ещё сжимал меч. На краткий миг Ремус испугался, что он сейчас замахнется и ударит его.
– Я думаю, пора заканчивать нашу небольшую прогулку, – Джеймс вытер кровоточащий нос рукавом. – Скоро начнет светать, пора возвращаться в Визжащую хижину. Выспимся и тогда вернемся в замок. Акцио, очки! – нацепив очки, он посмотрел на меч и чуть подбросил его, покрепче сжимая скользкий от волчьей крови эфес.
Не без трепета, Ремус оглянулся на убитого оборотня – тот лежал у гробницы Гриффиндора, похожий на сброшенную основателем мантию.
– Утром я отнесу эту штуку Дамблдору. Пусть объясняет, что за херня творилась тут сегодня и откуда здесь взялись эти четверо, – он ещё раз вытер нос, из которого беспрестанно капала кровь и посмотрел на гробницы. – Все согласны?
* * *
Перед уходом, Джеймс отколол одну штуку.
Оглянувшись перед уходом, Сириус увидел, что его друг стоит перед статуей Слизерина, широко расставив ноги и раскачиваясь взад-вперед.
Подойдя ближе, Сириус услышал легкомысленное насвистывание, которое, впрочем не перекрывало и другой звук.
Сириус подошел ближе, вытянул шею, поднял брови и вернулся в исходное положение.
– Сохатый, – коротко позвал он. – Ты мочишься на гробницу Великого Основателя.
Свист на секунду прерывался.
– Нет, старик. Я мочусь на гробницу Великого Засранца.
– Это меняет дело, – Сириус полез в карман.
– Ты долго будешь пялиться? Мне нужно уединение.
Сириус щелкнул магловской зажигалкой и закурил.
– Это всё потому, что мы не поймали его мелких последователей? – он усмехнулся. – Слабая месть, Сохатый.
– Нет, – закончив дело, Джеймс привел себя в порядок и застегнул штаны. – Это не месть. Я просто дал ему понять всё, что о нем думаю. Надеюсь, он меня услышал.
Пару мгновений они молчали.
– Ты тоже слышал эти крики.
Сириус кивнул.
– Думаешь снова кто-то пострадал? Кто-то из учеников? – тихо спросил Сохатый.
Сириус пожал плечами.
– Есть только один способ узнать это, верно? Но перед этим нам надо выбраться отсюда. А без Хагрида мы точно вляпаемся в очередную ловушку Валери, – он оглянулся и взглянул на Ремуса, который вместе с Питером поднимался по крутому спуску. – Ещё одного удара Лунатик точно не выдержит.
– Да, небольшая помощь не помешает...
И едва он произнес это, как вдруг кое-что случилось.
Сначала они услышали тихий, тающий вздох. Казалось, что его издает сама ночь.
А потом вдруг ночь вспыхнула, озаренная редкой цепью светящихся голубых огоньков, тянущейся от одной из гробниц куда-то вглубь леса.
Сириус и Джеймс вытаращились друг на друга, а потом дружно оглянулись на статую Кандиды Когтевран.
Волшебница всё так же смотрела в ночь.
– Я знал, что понравился ей, – весело заявил Сириус и отвесил волшебнице поклон: – Спасибо, миледи!
Стоило коснуться огонька Кандиды – как он мгновенно таял с каким-то пугающим и одновременном чарующим потусторонним вздохом. Джеймс забавлялся как ребенок – забегал вперед и пытался поймать один из них, но огоньки упрямо ускользали из его рук и таяли только когда они проходили сквозь них все вместе. Удивительно, но пока они шли, цепляясь за её путеводную нить, им не попалось ни одного охотника.
На границе с Запретным лесом мерцающая в темноте нить вдруг раздвоилась – одна её часть вела вправо, в сторону Хогсмида, другая – прямо, в сторону замка.
Кандида явно пыталась подать им знак.
Следуя ему, Питер повел Ремуса в Визжащую Хижину, а они с Джеймсом послушно последовали за огнями, на всякий случай вытащив волшебные палочки.
– Я чувствую себя идиотом, – прошептал Сириус спустя сорок минут пути.
Нить вилась, закручиваясь и вместо того, чтобы вывести их к замку, уводила их в лес...
– Мы доверились каким-то светлячкам, а вдруг это болотники? – он сердито махнул рукой и очередной огонёк растаял, испустив томный вздох. – И мы сейчас провалимся в трясину по самые...
– Ш-ш!
Джеймс вскинул руку.
Они замерли и тут и Сириус услышал этот звук – хруст веток под чьими-то ногами.
И едва он услышал этот звук, нить Кандиды вдруг разом погасла. Воцарилась абсолютная тишина и темнота. Облизав губы, Сириус покрепче сжал палочку и оглянулся, жадно вглядываясь в темноту.
Пару мгновений ничего не происходило. Лес молчал и было слышно только сопение Джеймса рядом.
А потом кустарник, который они держали на прицеле закачался, затрещал из него вырвалась Мэри Макдональд собственной персоной.
– Мэри?!
В первую секунду Джеймс подумал, что рехнулся и у него начались галлюцинации.
Ведь Мэри Макдональд не может быть здесь! Она спит в башне Гриффиндора, он сам отправил её туда перед тем, как они с парнями выбрались из общей комнаты, она в безопасности! Это не может быть она...
И тем не менее, это была она. Из одежды на ней была только ночная сорочка до колен и школьный гриффиндорский халат. Ноги её были изодраны, она потеряла тапочек, лицо блестело от пота и слез, на щеке чернела глубокая рана, а каштановая грива волос собрала в себя половину лесной паутины. Увидев их с Сириусом, Мэри похоже, тоже решила, что чокнулась. Сначала она замерла как вкопанная – прямо как лань перед дулом охотника. А потом Мэри вся как-то странно обмякла, раскисла, расквасилась и чуть было не шлепнулась в грязь – если бы Джеймс не кинулся вперед и не подхватил её под руки.
– Всё, всё уже хорошо, я здесь, – говорил он, крепко обнимая девушку. Мэри колотило как в лихорадке, она цеплялась за его куртку, рубашку, футболку, так, словно пыталась забраться ему под одежду и страшно рыдала, всхлипывая, глотая слезы и одновременно пытаясь сказать что-то.
Отчаявшись понять хоть что-нибудь, Джеймс сжал плечи девушки, силой отстранил её от себя и заглянул ей в глаза.
– Мэри...Мэри, успокойся, ты не ранена?
Она замотала головой, глядя на него из-за плотной пелены слез.
Он взял её лицо в ладони.
– Мэри, кто это сделал?! Это были слизеринцы? Кто? Нотт? Снейп?
Девушка закачала головой, глаза её снова наполнились влагой, губы искривились.
– Я не помню...я ничего не зн-знаю...я б-была в б-башне...а потом...и они...а я здесь...так страшно....
Слова потонули в новых рыданиях.
Тяжело вздохнув, Джеймс снова привлек её к себе и оглянулся на Сириуса. Тот смотрел на Мэри со смесью тревоги и жалости. Лицо у него было цвета свежего пергамента. Поймав взгляд Джеймса, он покачал головой.
Джеймс подавил очередной вздох и покрепче обнял бедную девушку.
– Ну всё, Эм, не плачь... я тебя теперь не оставлю, обещаю.
В эту секунду он говорил это от всего сердца, но тут же почувствовал досаду из-за данного обещания.
Мэри ничего не заметила и только держалась за него, часто, рвано вздыхая.
– Ну всё, посмотри на меня... – он поднял её голову за подбородок и поцеловал дрожащие, холодные губы. – Мы идем домой.
* * *
– Стало быть, вы не помните, кто напал на вас?
Они были в кабинете Дамблдора.
Мэри сидела в кресле перед директором. Она уже немного успокоилась и только шмыгала носом, но при теплом свете директорского камина все её ссадины и веточки в волосах выглядели ещё печальнее, чем при свете палочки в лесу. Хорошо хоть куртка Джеймса, в которую она зябко куталась, скрывала порванную ночную одежду.
Дамблдор сидел за своим столом, в темно-синем халате и ночной шапочке. Рядом с ним стояла встревоженная, бледная Макгонагалл в рабочей мантии. Под глазами у неё залегли тени – кажется, она совсем не спала этой ночью.
Феникс, сидящий на жердочке тихонько пощелкивал клювом во сне, невысокое пламя в камине уютно потрескивало, заставляя кабинетный полумрак вздрагивать.
Спящие портреты изредка всхрапывали или покашливали, но Джеймс нет-нет, да видел на себе чей-нибудь внимательный взгляд.
Джеймс и Сириус стояли рядом с креслом Мэри и угрюмо переглядывались под зорким, горящим взглядом декана. Они и сами не поняли, как умудрились так легко попасться ей. Стоило на пять минут спрятать карту – и вот, она уже ведет их по коридору и мантия её вздувается у неё за спиной как парус, а они втроем, грязные, изодранные и перепачканные в крови идут за ней по пятам, а потом все вместе поднимаются по винтовой лестнице...
– Мисс Макдональд, вам не нужно бояться, – ласково молвил директор, не дождавшись от Мэри ответа. – Всё уже позади. Вы – очень храбрая девушка, достойная своего факультета студентка...
Мальчики невольно переглянулись и одновременно подумали о некоем предмете, завернутом в мантию-невидимку, который в данный момент прятался у Джеймса под мантией.
– ...но теперь я прошу вас проявить ещё немного мужества и рассказать нам всё.
Мэри перестала всхлипывать, беспомощно посмотрела сначала на директора, потом – на Макгонагалл, а потом оглянулась на Джеймса. Он шагнул ближе, опустился на корточки у её стула и дал ей крепко стиснуть руками свою ладонь. Пальцы у неё все ещё были ледяные.
– Вы сможете говорить?
Она нерешительно кивнула.
– Как вы оказались в лесу?
– Я...я не помню, как это произошло, директор, – пролепетала она. – Я легла спать, а потом... я думала, что мне это снится, я...я...я слышала чей-то голос, он звучал у меня в голове, – рука Мэри мелко задрожала у её взлохмаченной головы. – Он говорил мне идти за ним и... мне снилось,что я иду по солнечному, цветущему лугу и что мне так тепло... а потом что-то случилось. Я вдруг проснулась, но не у себя в комнате, я увидела людей... – её голос зазвенел слезами, задрожал. Джеймс ободряюще пожал её пальцы и накрыл их ладонью. – ...людей в масках. Это последнее, что я помню... я закричала и тут всё пропало, а когда я очнулась, побежала в замок...и... – тут её глаза расширились, переполняясь слезами. – ...я увидела их. Я видела их директор! Я видела оборотней! В нашем лесу! Я...я...я так испугалась... – снова все объяснения потонули в слезах.
Дамблдор переглянулся с Макгонагалл.
– Профессор, я думаю с мисс Макдональд достаточно на сегодня испытаний...пожалуйста, отведите её к мадам Помфри.
– А как же Поттер и Блэк? – резко спросила она и на миг тревога и жалость, блуждающие по её лицу, снова сменились решимостью покарать провинившихся.
Джеймс быстро взглянул в голубые глаза директора и опустил взгляд.
– Мы...ещё немного побеседуем с ними.
Макгонагалл увела всхлипывающую Мэри.
Джеймс проводил девушку встревоженным взглядом – после того, как она прижималась к нему всю дорогу от леса до замка, ему теперь было не по себе от того, что она уходит без него, в одном тапочке...
Дверь захлопнулась.
Пару мучительно долгих мгновений Дамблдор смотрел на них поверх сцепленных в замок пальцев.
– Ну? – спросил он и в этот же миг феникс снова защелкал клювом, проснувшись. – Как вы двое оказались в лесу, в полнолуние?
Они переглянулись.
– Помнится, всего три года назад вы, стоя на этом же самом месте клялись мне, что больше этого не повторится?
Тихий, старческий голос Дамблдора звучал едва ли громче огня в камине, но все равно было отчетливо слышно каждое слово.
Джеймс не мог заставить себя поднять голову и посмотреть на директора.
– Мало того, что вы нарушили клятву, данную своему директору, а также целую дюжину школьных правил, так ещё и подвергли опасности свою жизнь и жизнь своих друзей. Я был очень удивлен, когда получил письмо от мистера Фробишера, убежденного в том, что он отвез Ремуса Люпина домой. Вы обманули меня, обманули своего декана, обманули школьную охрану, подвергли себя смертельной опасности и всё ради чего? Вы думаете, что поступили очень смело, укрыв Ремуса в замке в такую опасную для него ночь и утаив этот факт от преподавателей? Я полагал, что к седьмому курсу вы научитесь отличать смелость от безрассудства! Неужели я ошибался?
Повисла жуткая, давящая тишина.
– Вы исключите нас? – угрюмо спросил Сириус.
Дамблдор обратил на него взгляд.
– Вас, мистер Блэк, я просто не имею права исключить. И вы это прекрасно знаете!
Сириус опустил голову. Джеймс увидел, как вздрагивают его ноздри.
– Значит исключаете меня? – выпалил он.
– Боюсь, мистер Поттер, вы не оставили мне другого выхода, – грустно молвил Дамблдор. Джеймс почувствовал, как в теле поселилась странная невесомость.
– В прошлый раз я предупреждал вас, чем может кончится очередное происшествие и вы пообещали, что это больше никогда не повторится.
У Джеймса загорелось лицо.
– Вы поступили очень храбро, когда спасли жизнь своим товарищам. Но кроме самоотверженности в делах, вам, мистер Поттер не мешало бы научиться самоотверженности и в словах. Если ученик Годрика Гриффиндора дает обещание, он обязан его сдержать. В противном случае он больше не его ученик. А вы нарушаете свои обещания с таким завидным постоянством, что я не вижу больше смысла брать их с вас.
Какое-то время в кабинете было слышно только потрескивание дров в камине.
– Ну и прекрасно, – Джеймс вытер нос. – Тогда я пойду? Мне ведь ещё собрать чемоданы...– зрение вдруг помутнело. Он отвесил директору дурацкий поклон и пошел спиной к двери, избегая смотреть на Сириуса. Это было слишком тяжело. – Не буду вам тут мешать. Надеюсь, вам тут всем будет хорошо без меня, верно?! Школа вздохнет свободно без Джеймса Поттера! – крикнул он, раскинув руки. Глаза уже беспощадно пекло.
Не хватало ещё разреветься, как девочка.
– Тысяча извинений, что помешал вам нормально жить, две тысячи извинений, что спас ваше кресло, сэр, надеюсь вам там удобно сидится! – директора и директрисы на картинах возмущенно загомонили. Дамблдор не шелохнулся. Сириус и вовсе превратился в каменное изваяние. Джеймс дернул рукой, возвращая на место съехавший рукав.
– И не волнуйтесь за меня, пожалуйста, так сильно! – улыбнулся он, изо всех сил стараясь обуздать дрожь в голосе. – Если вы думаете, что я попытаюсь покончить с собой – то не так уж сильно и я любил эту вонючую школу! – с этими словами Джеймс силой швырнул об пол тонкий трехногий столик с колдоскопом и, под звон стекла и возмущенных голосов, метнулся к двери, как вдруг вспомнил кое-что и вернулся прямо к столу, протопав по осколкам.
– Ах да, – он без стеснения выхватил из-за пазухи мантию, свернутую в рулон и вытряхнул из неё меч, прямо на директорский стол.
Богатая сталь жалобно звякнула, ударившись о дерево и заляпав бумаги кровью оборотня. Рубин на рукояти горячо полыхнул, поймав свет камина.
Директора и директрисы на портретах ахнули. Фоукс проснулся, хлопнул крыльями и хрипло каркнул.
Дамблдор сначала никак не отреагировал, только лицо его чуть побелело, потом его глаза расширились и он медленно выпрямился, как-будто невидимая сила притянула его к мечу.
– Как он попал к тебе? – спросил Дамблдор, поднимаясь из кресла во весь свой внушительный рост.
– Случайно! – рявкнул Джеймс, все ещё слегка задыхаясь. – Как раз перед тем, как мы разделались со стаей оборотней на кладбище Основателей и спасли вашу школу.
– Оборотни были именно там? – спросил Дамблдор, опираясь ладонями на стол и перебегая взглядом с Джеймса на Сириуса.
– Да, – с вызовом ответил Джеймс.
– Сколько?
– Мы не считали. Не до того было!
Дамблдор вдруг стремительно оттолкнулся от стола, не дослушав Джеймса, обошел его и прошел к высоким, закрытым шторами окнам. Следом за ним по воздуху потянулся шлейф тончайших нитей света. Сириус толкнул Джеймса и вскинул руки, мол, ты что, тронулся?!
– Вы слышали всё профессор? – вдруг громко спросил Дамблдор и обернулся к картинам.
– Да, директор! – тут же отозвалась какая-то тучная женщина в богатой мантии.
– Доложите всем деканам! Защитная сеть в лесу взломана. Пусть найдут Грей!
Тут Джеймс и Сириус обменялись долгим взглядом и поняли, что с этой минуты они дружно забывают о некоем камне, который спровоцировал некий взрыв. Дамблдор тем временем подошел к окну и оно распахнулось, едва он поднял руку. В этот же миг шлейф, тянущийся за ним, взметнулся, сгустился, скрутился и взмахнул полами, превратившись вдруг в ослепительного феникса.
– Они ушли на северо-восток, – сообщил Дамблдор птице. – Меч в безопасности. Сеть взломана. Передать всем мракоборцам.
Феникс хлопнул крыльями, погрузив на миг кабинет в дневной свет, а когда порхнул за окно, мрак стал ещё плотнее. Пару секунд Дамблдор смотрел ему вслед, а потом резко захлопнул окно и повернулся к мальчикам.
– А теперь расскажите мне всё... – глаза его обеспокоено сверкали. – С самого начала.
Директор снова сидел за своим столом, они с Сириусом расположились в креслах напротив. Меч лежал между ними на блестящей поверхности директорского стола, издавая таинственное сверкание всякий раз, когда на него падали капли света из камина.
Они поведали обо всем: о том, как нашли в библиотеке рецепт Волчьего противоядия, как Лили сварила его прямо в гостиной, как оно помогло Ремусу и как весело они проводили время в лесу, пока Ремус не попался в капкан. Рассказали они и о том, как сражались с оборотнями, опустив наличие мантии-невидимки, клыков и рогов. Дамблдор слушал их молча и очень внимательно, но судя по тому, как сверкали голубые глаза, когда они с Сириусом принимались драматично перебивать друг друга и врать, не верил их выдумкам. Не утаили они и тот факт, что Основатели дважды дали о себе знать в эту ночь, но умолчали о том, как озверел Ремус, когда услышал волчий вой. К концу их рассказа среди портретов поднялся небольшой переполох – особой силы он достиг, когда Сириус упомянул о путеводных огнях Кандиды Когтевран.
– Я хочу попросить вас кое о чем, – сказал Дамблдор, когда они завершили свой рассказ. – О том, что произошло никто, не должен знать. Я не сомневаюсь, что уже к утру о случившемся с мисс Макдональд будет знать каждый ученик в школе, но та история, которую поведали мне вы, не должна выйти за пределы этого кабинета. Всё слишком серьезно, может быть намного серьезнее, чем вы думаете или предполагаете.
– Да, сэр. Мы обещаем, – серьезно сказал Сириус.
Дамблдор удовлетворенно кивнул и соединил кончики пальцев.
– Можно вопрос, сэр? – Джеймс сидел, откинувшись на спинку кресла. Его всё ещё слегка потрясывало после случившегося и он никак не мог обуздать свой тон. – Почему волки оказались там? Зачем им клинок, что им делать с ним? Это же бессмысленно.
– Боюсь, что клинок нужен совсем не им, Джеймс. Та стая, с которой вы сегодня столкнулись – лишь горстка колонии Сивого. А Сивый, если вы следите за новостями, пользуется лояльностью Волдеморта. Нетрудно понять, кто за всем этим стоит.
Они переглянулись.
– Зачем ему клинок? – спросил Сириус. – По-моему он неплохо справляется и с одной палочкой. К тому же это просто реликвия. Не в коллекцию же он его хотел добавить?
Дамблдор вскинул брови.
– Я...не исключаю такой возможности, Сириус.
– Вы серьезно?
– Побольше уважения, молодой человек!
Все дружно оглянулись и посмотрели на небольшую квадратную картину сбоку от стола, на которой мрачный худощавый волшебник с острым носом и кустистыми бровями, поглаживал холеную бородку и неодобрительно смотрел на Сириуса сверху-вниз.
– Вы говорите со своим директором! – каркнул он. – Извольте соблюдать субординацию!
– Здорово, дед. Тебя ещё не пожрали термиты?
– Вы только послушайте! – взорвался Финеас. – У тебя совсем нет совести, мальчишка! Ты отдаешь себе отчет, с кем говоришь?
Сириус хмыкнул, отворачиваясь.
– Видимо у современных детей нет никакого представления о чести! – казалось ещё вот-вот и он вывалится из своей картины, нависая над Сириусом. – Ты забыл о том, кто ты, щенок?! Кто дал тебе право говорить со мной в таком тоне?! Сначала ты опозорил отчий дом, а теперь позоришь меня же в моей же школе, в моем же кабинете...
– ...это мой кабинет, Финеас, – тихо поправил Дамблдор, взглянув на картину через очки.
– ...нарушаешь школьные правила и ведешь себя как какое-то грязнокровое отребье! Позорище нашей крови! Твоей бедной матушке следовало бы отдать тебя в приют! К грязнокровкам!
Тут Сириус вскочил и если бы Джеймс не удержал его, Бродяга точно выкинул бы говорливую картину в окно.
– Прошу вас, Финеас! – вмешался Дамблдор, вскинув ладонь. – Я думаю, вы можете отложить ваш семейный спор на другое время. Сейчас Сириус под моей ответственностью и я бы попросил вас держаться... в рамках.
Тяжело отдуваясь, Сириус упал обратно в кресло. Серые глаза метали молнии.
Финеас фыркнул, стремительно поднялся со своего нарисованного кресла и скрылся из глаз.
Очевидно, отправился на плошадь Гриммо – жаловаться.
– Сэр, вы сказали, что меч нужен Волдеморту в коллекцию, – напомнил Джеймс, пытаясь вернуть разговор в прежнее русло. – Зачем?
– Да, именно так... – директор почесал кустистую бровь. – Но пока что я не могу раскрыть вам всё значение происходящего. Не потому, что вы недостаточно взрослые, или потому что я не доверяю вам... дело в том, что я сам пока что ни в чем не уверен и все мои выводы – не более, чем предположения. Все они далеки от истины, но одного могу сказать точно, – все трое невольно посмотрели на запятнанное лезвие, лежащее между ними. – Меч не случайно явился именно тебе, Джеймс – директор посмотрел ему прямо в глаза. – И не случайно снова вернулся в эту школу. Я уверен, что он ещё сыграет свою роль в этой войне. Хотелось бы верить, что на нашей стороне. Но, в любом случае, будет лучше, если никто не узнает о том, что клинок снова здесь. Поэтому я и прошу вас сохранить всё случившееся в тайне. И ещё, я попросил бы вас... – сморщенное веко директора чуть дрогнуло. – ...постараться вернуться в спальню незамеченными. В ночь полнолуния правила в школе...ужесточились и если вас поймают на территории мракоборцы... вопрос о вашем исключении и дальнейшей судьбе за пределами школы будет не в моей компетенции.
– Мне тоже вернуться в спальню? – угрюмо спросил Джеймс и добавил: – Сэр?
Дамблдор выдержал небольшую паузу.
– Да. А утром обязательно загляните в больничное крыло. Вы оба.
Джеймс расцвел.
Дамблдор чуть улыбнулся и махнул рукой, давая им понять, что пора уходить.
У выхода Сириус хлопнул Джеймса по плечу, но он только покачал головой: все ещё не верилось, что всё обошлось.
Сириус вышел из кабинета первым, а Джеймс на пороге обернулся:
– Последний вопрос, сэр: откуда все-таки взялись путеводные огни? Основатели действительно услышали нас?
Дамблдор загадочно усмехнулся.
– В Хогвартсе тот, кто просит помощи – всегда получает её, Джеймс.
Джеймс улыбнулся, Дамблдор махнул ему на прощание, но перед тем, как закрыть дверь, он услышал:
– Вы серьезно, Дамблдор? Не думаете же вы оставить в школе мальчишку, который разграбил уникальный исторический памятник, нарушил весь свод школьных правил и чуть не подверг гибели собственных друзей?
– О да, именно так, думаю, – как ни в чем ни бывало подтвердил Дамблдор. – В конце-концов я сам начинал свою карьеру именно так.
* * *
Мэри крепко спала. Мадам Помфри залечила её ссадины в считанные минуты, но сказала, что после такого сильного потрясения Мэри нужен покой и лучше будет, если она какое-то время проведет в больнице.
Больше всего на свете ей хотелось бы разбудить её и узнать, что произошло в лесу. Узнать, где Джеймс, что с ним, не пострадал ли он? Беспокойство точило её, мешало работать, мешало думать и Лили сидела за своим столом, положив голову на руки и смотрела, как Мэри спокойно дышит во сне, повернувшись к ней спиной, смотрела на её плечо, выглядывающее из-под одеяла и чувствовала жуткую, грызущую досаду в области солнечного сплетения.
«Пролитое зелье не собрать» – вертелось в голове у девушки. В конце-концов, она не выдержала, накинула мантию и вышла из крыла, подальше от фурий ревности, досады, беспокойства и страха, которые подбирались к ней всё ближе и ближе...
Глаза слипались, голова как-будто раздувалась изнутри, а спину страшно ломило. Так и хотелось плюхнуться на мягкую постель и проспать всё на свете, но Лили мужественно боролась со своими слабостями.
Подоконники, мимо которых она проходила, выглядели ужасно удобными – так и подмывало залезть на один из них, привалиться головой к раме и отключиться на десять минуток. В конце-концов, она не справилась с искушением и всё-таки залезла на один из них.
– Добрый вечер, мисс Эванс, – привидение, проплывающее мимо, вежливо отделило свою голову от шеи.
– Добрый вечер, сэр Николас, – пробормотала Лили, не открывая глаз.
– Вас накажут за сидение на подоконнике, мисс.
– Кому какое дело... – протянула она.
– Ошибаетесь, юная леди, – Ник вдруг подплыл прямо к ней и зашептал на ухо, отбросив преувеличенно-громкий тон: – Только что я видел крайне подозрительного типа в конце того коридора!
Лили распахнула глаза.
– Что? Где?! – она спрыгнула с подоконника.
– Там! Высокий тощий мальчишка в странной такой мантии. Он был весь в грязи! И ветках, как-будто только что вышел из леса!
– Отведи меня туда, Ник! – не помня себя, Лили схватила призрака за руку и кисть мгновенно выстудило, будто она её сунула в прорубь. А отдергивать руку было бы слишком невежливо, так что все чувства Лили слились в следующих её словах: – Скорее!
– Вон он, видите? – шипел Ник, как бы невзначай выплывая из-за стены и повисая в воздухе так, чтобы Лили могла видеть сквозь него, но сама осталась незамеченной. – Долговязый такой...с отвратительно сальными волосами.
– Вижу... – прошептала Лили, во все глаза глядя в конец коридора, где Северус нервно вышагивал перед какой-то дверью.
Сердце её заходилось от волнения.
– Давай подберемся ближе... – попросила она и тут дверь каморки отворилась и из неё вышел Филч.
Увидев Снейпа, он сначала всполошился, так что его громкий голос разлетелся по коридору, но тут ему на смену пришел тихий, увещевательный голос Северуса и завхоз сразу успокоился. Снейп говорил ему что-то, взволнованно жестикулируя, но с такого расстояния было совершенно ничего не слышно, хотя Лили и Ник вслушивались изо всех сил.
А когда Филч вдруг резко развернулся и взмахом руки позвал Северуса за собой в каморку, Лили, наплевав на безопасность и шипение Николса де Мимси, бросилась по коридору.
Её одолевало очень, очень нехорошее предчувствие и она только утвердилась в нем, когда припала ухом к двери и услышала, о чем идет речь.
Голоса были приглушены, но она всё равно могла разобрать отдельные слова.
Неожиданно Филч громко каркнул:
– Карта, говоришь? Волшебная?!
Сердце Лили пропустило удар.
«Джеймс!»
– Да, сэр, – вкрадчиво говорил Снейп. – Они сами её придумали. На ней – весь Хогвартс со всеми его обитателями, все тайные ходы, все лазейки. Вы думаете, как они постоянно избегают наказания? Им известны такие тропы, о которых вы даже не подозреваете! Имея такую карту, много ли времени надо пробраться в кабинет преподавателя... или выманить какого-нибудь ученика из его комнаты и увести в лес?
Лили от досады даже ногой топнула, но тут же спохватилась и прижала ко рту ладонь.
– И ты своими глазами видел её? – гаркнул Филч.
– Да, сэр. А ещё я знаю, где сейчас Поттер и Блэк...
– Как – где?! Они не в общей гостиной? – стул Филча протяжно скрипнул.
– Пять минут назад я видел, как они крались по коридору пятого этажа... – едва-едва слышно молвил Снейп, но дальше Лили не слушала.
С гулко бьющимся сердцем, она на цыпочках добралась до конца коридора, после чего сорвалась с места и стрелой полетела наверх.
* * *
– Как ты Бродяга? – Джеймс обеспокоено оглядел Блэка.
Они сделали третий по счету привал. Бродягу ужасно качало, он вечно спотыкался и налетал на Джеймса – прямо как в ту ночь, когда они перебрали лишнего в Кабаньей голове и пытались добраться до замка. Только тогда Бродяга ещё и смеялся как помешанный, а Джеймс всё пытался влезть в женскую спальню. Сейчас же лицо Сириуса было серым и блестело от пота, невыгодно оттеняясь мешками под глазами, а сам Джеймс думал только о том, как бы дотянуть друга до гостиной...
Выбравшись из-под мантии, Бродяга привалился к рыцарским доспехам, после чего сполз на постамент и тяжело вздохнул.
– Порядок, – выдохнул наконец он, морщась и пожимая пальцами окровавленный бок под курточкой. – Жжет страшно. Я прямо чувствую его зубы. Слушай, – его бледное лицо тронула улыбка. – Может я теперь тоже?..
– Заткнись, – посоветовал ему Джеймс и оглянулся – ему почудились чьи-то шаги в коридоре. Он полез за картой.– Сейчас вернемся в гостиную, разбудишь...Вуд, или Эванс, они тебя подлатают.
– Ну что ты, Сохатый... я в полном порядке... – пробормотал Сириус, откинув голову назад и прикрыв глаза. – ...я бы сейчас ещё парочку волков уложил... да в легкую...как два паль...
– Не сомневаюсь, – засмеялся Джеймс, разворачивая карту и тут-то и грянул гром небесный:
– ПОПАЛИСЬ!
Они дружно подпрыгнули.
С торжествующей и несколько маниакальной улыбкой, размахивая фонарем, к ним на всех парусах несся Филч.
– Твою мать... – выдохнул Сириус.
Они подхватились.
Джеймс сунул мантию-невидимку в пустые доспехи, но едва он вспомнил, что держит в руках ещё кое-что, костлявые пальцы завхоза вдруг капканом вцепились ему в локоть.
Другой рукой Филч сцапал Сириуса.
– Попались, голубчики! – казалось, школьный смотритель вот-вот описается от счастья. Его глаза выкатывались из орбит, щеки радостно трепетали. Никогда прежде Филч не казался Джеймсу таким уродливым. – Теперь-то не отделаетесь? Ну?! Что вы тут делали поздно ночью?
– Лунатизм, сэр, – брякнул Джеймс. Сириус прыснул.
– Смешно, смешно, – довольно закивал Филч и вдруг вытаращил глаза ещё больше. – А ну-ка покажи, что это у тебя в руках, Поттер?!
– Что?
– Что-что?
– Вы сказали у вас руках? – они переглянулись с Сириусом.
– Да. Он так и сказал. У него в руках.
– У меня? У тебя в руках!
– В моих руках? У меня ничего в руках, – Сириус поднял ладони.
– У него ничего нет, – подтвердил Джеймс, указав на Сириуса.
– Поттер!
– Что? Шалость удалась!
– Что?! Что ты сейчас сказал?!
– Ничего!
– Ну-ка дай сюда! – взорвался Филч, схватил его за предплечье и вывернул ему руку, но Джеймс, к огромному облегчению увидел, как остатки коридора тают в уголках пергамента.
– Ну? И где? – Филч бешено зашуршал бедной картой. Джеймсу было больно видеть, как завхоз сует нос между девственно-чистых страниц. Ему казалось, что у него на глазах насилуют беззащитную девушку. – Где карта? Где потайные ходы?! Где они?
Они быстро переглянулись.
– Какая карта, сэр? – спросил Джеймс, состряпав самую невинную физиономию, на какую был сейчас способен.
Филч уставился на него. Потом на Сириуса.
– За мной, оба! – рявкнул он, сунул карту за пазуху своего старого, сального сюртука и, снова сцапав их обоих за руки, потащил по коридору. – Объясните мисс Грей, что это вы делали тут ночью! А пока я позову её, посидите у меня! Под замком!
– Да, в такой заднице мы ещё не были, – прошептал Сириус, коротко взглянув на Джеймса.
Они сидели в кабинете завхоза, на дрянных, рассыхающихся стульях и то и дело бросали взгляд на уголок пергамента, торчащий у завхоза из кармана.
На столе, заваленном кипой бумаг сидела Миссис Норрис и сверкала в темноте глазами. Рядом с ней стояла лампа под абажуром и источала жирный оранжевый свет, тонущий в кружке с остывшим древесно-красным чаем. На свободном пятачке стола лежала разложенная, пустая карта Мародеров.
Филч выхаживал перед ними, заложив руки за спину, прямо как надзиратель перед заключенными.
– Как эта штука работает?! А?! В последний раз спрашиваю!
– Молчите? – Филч затряс головой и снова склонился над картой, так напряженно вглядываясь в чистые страницы, словно верил, что из них вот-вот попрут нарисованные человечки. – Ну-ну, молчите. Вот сейчас я вызову сюда вашего декана, посмотрим, как вы будете молчать!
– Ну так зовите, – улыбнулся Джеймс.
– Да, я не сомневаюсь, что профессор Макгонагалл будет очень рада проснуться в три часа ночи, чтобы посмотреть вместе с нами на пустой пергамент.
– Я похож на идиота, Блэк?! – взревел смотритель.
Джеймс моргнул.
– Вы уверены, что хотите знать правду?
Филч надулся как австралийская жаба.
– Ну-ка признавайтесь, что это за штуковина?! – вдруг взревел он и бросился к Джеймсу, потрясая бедной картой. – И не отпирайся, Поттер, я видел, как ты пытался спрятать её! Отвечай сейчас же!
В дверь кабинета постучались.
– Ну кто там ещё? – взвыл Филч и метнулся к двери, сграбастав заодно и карту.
– Ты как? – шепотом спросил Джеймс у зеленого Сириуса, пока смотритель щелкал своими бесчисленными замками.
– Как срущий единорог.
– Чего?
– Блестяще, Сохатый.
Джеймс фыркнул от смеха.
– Если бы ещё этот поменьше орал...
– Откуда он вообще узнал?
Филч распахнул дверь.
– Что вам нужно? – гаркнул Филч. – Почему не в своей комнате?!
– Я – староста, мистер Филч, – невозмутимо сообщила Лили, как ни в чем ни бывало проходя в кабинет.
У Джеймса отвисла челюсть, у Сириуса тоже.
Эванс же, напротив, не обратила никакого внимания, как-будто их там и не было и снова обратилась к завхозу:
– Кто-то разлил эктоплазму в коридоре, – она сцепила руки в замок внизу. – Весь коридор сверху-донизу заляпан чем-то вязким и зеленым. Профессор Макгонагалл тоже сегодня на дежурстве и она просила позвать вас, чтобы вы все убрали.
– Я не могу сейчас отлучиться, вы не видите, я задержал преступников! – Филч махнул рукой в сторону Джеймса и Сириуса.
Лили посмотрела сквозь них, словно они тоже были привидениями.
– Каких преступников?
Все трое очумело уставились на неё.
– Этих, не видите что-ли?! – Филч подковылял к Джеймсу. – Поттер и Блэк собственной персоной! Поймал их прямо в коридоре! Вот с этим! – он радостно встряхнул пустой картой.
Лили взглянула на пустой пергамент и чуть подняла брови.
– Мистер Филч, я...не понимаю, о чем вы говорите, но если вы не уберете эктоплазму, у ученики не смогут дойти до кабинетов и уроки сорвутся. Вы же будете винова...
– Ради Мерлина, ты не слышишь меня, девчонка?! – завизжал Филч, тряся брылями. – У меня тут школьные хулиганы, пойманные горячем, если я сейчас уйду, они... а-а-а-а! Я понял! – Филч вдруг затряс пальцем и засмеялся, глядя на неё. – Ты с ними заодно, да?!
– Да с кем?
– Да-да, я так и понял! Думала, я такой дурак?! Я же знаю, что ты подружка Поттера, та самая, рыжая девчонка из Гриффиндора!
– Вовсе нет, сэр, – спокойно ответила Лили. – Джеймс Поттер встречается с Мэри Макдональд, можете любого спросить, это всем известно.
Джеймс исподлобья посмотрел на Лили.
– Только я не понимаю, причем здесь Поттер. Я же говорю вам, там весь этаж в экто...
– Ну уж нет, девочка, со мной это не пройдет! – он сунул карту в ящик стола и закрыл его одним из своих многочисленных ключей. – Говоришь, профессор Макгонагалл на дежурстве? Так вот я сейчас приведу её сюда и вы лично ей расскажете про то, куда делась ваша карта... и почему это вы, староста, шастаете ночью по всей школе! Посидите здесь все вместе! А чтобы не было соблазна сбежать, я вас сам закрою!
Лили поджала плечи, когда он прошел мимо неё. Миссис Норрис, мяукнув, спрыгнула со стола и побежала следом за хозяином.
– И не пытайтесь открыть дверь заклинанием! – рыкнул Филч напоследок. – Она заколдована, так что я об этом узнаю!
Он захлопнул дверь и заскрипел ключами в своих бесконечных замках.
Раздались его удаляющиеся, торопливые шаги.
Повисла тишина.
Лили глубоко, облегченно вздохнула и вдруг принялась расстегивать на себе мантию.
– Она собирается раздеваться? – громко спросил Сириус. – Хорошо, что она нас не видит, правда, Джеймс?
– О, очень смешно, Сириус, – нервно хмыкнула Лили, взглянув прямо на Бродягу. – Ничего умнее не придумал?
Сириус усмехнулся.
– Смотри-ка, мы снова стали видимыми?
Джеймс хмыкнул, подошел к столу.
– Что ты здесь забыла? – спросил он, пытаясь вскрыть ящик с помощью пары скрепок, которые нашел тут же, на столе. Говорить с ящиком было в любом случае проще, чем с прямо с самой Лили. – С каких пор ты гуляешь по ночам одна?
– И это благодарность за спасение? – саркастично спросила Лили.
– Ты называешь спасением то, что сейчас сюда придет Макгонагалл? – начал закипать Джеймс.
Лили цокнула языком и наконец вытащила из-под свитера аккуратный рулончик ткани. Джеймс оставил попытки вызволить карту, Сириус вскочил.
– Откуда она у тебя?! – он миновал стол и выхватил у Лили из рук мантию-невидимку.
– Ты же сам засунул её в доспехи!
Сириус неверяще рассмеялся.
– Забирайтесь скорее! Я думаю, Макгонагалл поверит, что вы Филчу просто привиделись, у него уже паранойя по вашей ми...
Договорить Лили не успела, потому что Сириус вдруг с громким хохотом метнулся к ней и крепко обнял.
– Мои поздравления, Эванс! – он отпустил её. – Репутация пай-девочки разрушена ко всем чертям! Добро пожаловать в черный список Санта-Клауса.
Лили рассмеялась, приглаживая волосы.
Джеймс вернулся к столу.
Ему тоже хотелось её обнять.
– Это пустяки, я просто... – она уставилась на свою руку. – Боже, это...Сириус, ты ранен?!
– Да ерунда, это цара...
– Бродяга, помоги мне! – Джеймс поднажал, но ящик все равно не открывался. Заклинаниями пользоваться он не рисковал – знал, что у Филча тут повсюду сигнализация. Сириус поспешил ему на помощь. Лили увязалась следом.
– Что там?
– Какая тебе разница? – огрызнулся Джеймс.
– Очень мило, – тихо произнесла Лили и Джеймсу стало ещё досаднее.
– Одна жизненно важная вещь, – пропыхтел Сириус, ковыряя скрепками в замке. – Слушай, Эванс, а как ты узнала, что мы здесь?! – пропыхтел он и Джеймс был очень ему благодарен за этот вопрос.
Лили обернулась на дверь и взволновано заправила волосы за уши, глядя, как они мучаются с ящиком.
– Дайте я попробую.
Они переглянулись, потом уставились на неё и дружно подвинулись в сторону. Сириус протянул ей отмычку.
Лили присела на корточки у стола, вгляделась в замочную скважину и сунула в неё сразу две скрепки, вертя ими как заправский взломщик.
– Где ты этому научилась?– озадачено спросил Джеймс, забыв, что сердится на неё.
Лили взглянула на них с улыбкой. Свет лампы Филча падал на неё так, что волосы горели огнем, а глаза казались бархатистыми, малахитовыми...
– Волшебники! Вы никогда не пытались с помощью заколки вскрыть шкаф, где хранятся конфеты, верно? – она прищурила один глаз и пару раз толкнула ящик плечом.
– Нет, – Сириус смотрел на неё с благоговением. – В наших комодах можно было найти разве что высушенные головы.
Лили высунула кончик языка, вертя скрепками всё быстрее и быстрее.
– Ну же, ну же, ну же...
– Дай я! – не вытерпел Джеймс, как вдруг в этот же миг дверные замки тоже затрещали. В один миг все трое отскочили от стола. Джеймс и Сириус спрятались под мантию, а Лили метнулась к стульям, на которых они сидели и едва успела плюхнуться на один, пригладить волосы и принять скучающий вид, как дверь распахнулась и в кабинет влетел торжествующий Филч, а следом за ним вошла встревоженная, бледная Макгонагалл.
– ...вот, профессор! – завхоз замер на всем ходу и уставился на Лили, в одиночестве сидящую у стола. Она поднялась им навстречу. – Как я вам...и говорил... – он заморгал.
– Мисс Эванс? – Макгонагалл оглядела кабинет. – Что происходит?
– Где эти двое?! – вдруг взревел Филч, бросаясь на Лили, как цепной пёс. Джеймс невольно дернулся, но сдержался. – Куда они делись?! – он заглянул под стол, бросился к шкафу.
– Успокойтесь, Филч! – прикрикнула Макгонагалл и подошла к Лили. – Мисс Эванс, ради всего святого, потрудитесь мне объяснить, что происходит? Как вы оказались ночью в коридоре?
– Я возвращалась с дежурства в крыле, профессор, – как ни в чем ни бывало сказала Лили, глядя на Макгонагалл очень честными глазами. – В коридоре пятого этажа всё было заляпано эктоплазмой, так что мне пришлось свернуть, а по дороге я заглянула к мистеру Филчу, чтобы сказать ему о случившемся. Он держал в руках какой-то пергамент, говорил, что это карта и кричал, что поймал Поттера и Блэка. А потом сказал, что сейчас приведет вас... и всё вам докажет...запер меня и ушел.
Филч обернулся к ней со странным тявкающим звуком.
Джеймс понимал его ужас.
Лили говорила таким кристально-честным голосом, что он и сам чуть было ей не поверил.
– Это всё?
– Да, мэм.
– Девчонка врет, профессор! – тут же встрял Филч. – Я своими собственными глазами видел...
– Но здесь нет никого, Филч! – сказала Макгонагалл с легким раздражением. – Вы сами только что отперли дверь! Или они, по-вашему, растворились в воздухе?
– Но... но я видел их, мэм! – взвыл бедный завхоз. – И у них была эта штука...эта карта, вещица явно заколдованная, мне она не открылась, но может вам... – он бросился к столу и попытался открыть ящик, но не смог – ключ застрял в скважине, очевидно зацепившись за поломанную скрепку. – Ах ты... что же такое... – он задергал ключом так, что затрясся весь стол.
– Послушайте, Филч, – произнесла Макгонагалл, теряя терпение. – У меня нет времени гоняться за вашими призраками. Моя ученица подверглась нападению, на школьной территории – оборотни, у меня нет никакого желания разбираться ещё и с вашей вечной паранойей! Вместо того, чтобы заниматься ерундой, занялись бы лучше делом! Весь коридор сверху-донизу заляпан эктоплазмой!
Джеймс невольно улыбнулся, увидев, как сверкнули глаза Лили.
– Наверняка это снова Пивз решил бойкотировать учебный процесс! Если вам настолько нечем заняться, то уберите её, пока не начались занятия, а то утром крыло пополнится. А вам, мисс Эванс, я настоятельно рекомендую вернуться в общую комнату! – с этими словами Макгонагалл широко распахнула дверь, приглашая Лили. – И немедленно, пока вас снова кто-нибудь...не поймал! Бегом!
Лили шмыгнула в дверной проем.
– Идем, Сохатый! – шикнул Сириус, толкая Джеймса в спину.
– Карта! – в отчаянии простонал он.
– Мне голова дороже! – с этими словами Сириус вытащил Джеймса из каморки завхоза и последнее, что он увидел – это как Филч ругается, пытаясь вытащить из замочной скважины поломанный ключ.
* * *
– Ну Нюнчик... клянусь Мерлином, пусть только попадется мне на глаза! Я прикончу его своими руками! – рычал Джеймс, мечась взад-вперед перед камином и бессильно сжимая кулаки. – Карта у Филча, черт возьми... – он взвыл. – Да я его на куски порву, мелкий, грязный, паршивый ублюдок!
Он в сердцах врезал кулаком по каминной полке.
– Интересно, откуда он вообще про неё узнал?
Сириус сидел на диване в одних джинсах и всё пытался заглянуть себе за плечо и посмотреть на рану, которую сосредоточенно зашивала Лили. Рядом с ней на диване лежала её верная медицинская сумка, вокруг были разложены всякие бинты и скляночки, лампа на тумбочке рядом ярко горела, отчего волосы Лили, собранные для удобства в узел на макушке, золотистым облачком пушились вокруг её головы и шеи.
Улучив момент, когда Лили на секунду убрала палочку и потянулась за склянкой с зельем, Сириус попытался потрогать края очищенной раны, за что немедленно схлопотал шлепок по руке.
– Не знаю откуда, но если он ещё раз сунет свою длинный вонючий нос в мои дела, я возьму и...
– Успокойся, Сохатый. Мы это выясним, – Сириус снова покосился за плечо. – Теперь надо понять, как вызволить карту. К Филчу просто так не влезешь.
– Раньше у вас это получалось очень часто, – тихо заметила Лили. – Разбейте какое-нибудь окно и дело в шляпе.
Джеймс ничего не сказал. Он избегал говорить с Лили напрямую и был вполне рад, что Сириус взял на себя эту функцию.
– Весьма необычный совет от старосты, – заметил он.
Лили чуть улыбнулась, не поднимая глаз.
– Кстати, насчет необычного, – она убрала волосы со лба, проведя по нему чистым запястьем. Джеймс заметил, что руки у неё слегка дрожат. – Вы уверены, что это не опасно? Как оборотень может быть не опасным?
– У нас есть... – Сириус напрягся, когда она стянула ещё пару сантиметров. –...волшебное зелье.
– Никогда не слышала о таком.
– Меньше знаешь – крепче спишь, златовласка. Долго ещё?
Лили покачала головой.
– Всё, – сказала она, совершив последний стежок. – Последняя проверка...прости, Сириус, но это необходимо, – она показала ему маленький серебристый бутылёк.
– Что это? – подозрительно спросил Сириус. Джеймс подошел ближе и сел на диван рядом.
– Серебро, – дрогнувшим голосом сказала Лили. – Вода с серебром. Я не сомневаюсь, что ваше...зелье действует, но только так я могу быть уверена. Если ты всё ещё человек, то она лишь немного пощипет...а если нет...ну, мы это поймем.
– Ладно, – Сириус усмехнулся, но в глазах у него всё же мелькнуло волнение. – Давай... попробуем.
Джеймс быстро переглянулся с Лили.
Она глубоко вздохнула, закусила губу и капнула из склянки прямо на рану.
Сириус взвился ужом и заорал так, что Лили и Джеймс подскочили в ужасе и шарахнулись в сторону, а уже в следующую секунду Бродяга со смехом обнял их за плечи и притянул к себе.
– Испугались?
– Придурок! – Джеймс ткнул его головой вниз, Лили сердито толкнула локтем под ребра, но когда они попытались встать, Сириус только крепко прижал их к себе, чуть не столкнув лбами.
– Да ладно, это я так, чтобы разрядить обстановку. Вы какие-то нервные, ребята, что с вами? – он отпустил их и поднялся.
Джеймс взглянул на Лили и поднялся следом за ним, отошел к камину и прислонился плечом к полке, скрестив руки на груди.
Сириус тем временем слегка размялся и покрутился, потягиваясь из стороны в стороны и примериваясь к очередному шраму на теле.
– По-моему я выгляжу даже лучше, чем прежде! Ты просто волшебница, Эванс.
Лили устало улыбнулась, глядя на него. Закончив наконец свои упражнения, Бродяга накинул рубашку. Не то, чтобы Джеймса раздражало, что он топчется перед Лили полуголый, но как только Бродяга оделся, ему стало несколько спокойнее. К тому же, теперь в здоровенной прорехе на рубашке виднелась не жуткая рваная рана, а аккуратный, тонкий как нитка шрам – это тоже успокаивало. Застегнув пару пуговиц, Бродяга, по-прежнему бледный и нездоровый, но куда более веселый, взглянул на него, потом на Лили и коротко ей подмигнул.
– Спасибо, что спасла наши шкуры.
– Прекрати, Сириус, – Лили чуть порозовела, складывая все препараты в сумку и стала просто душераздирающе красивой в золотистом свете лампы. – Я действовала по обстоятельствам.
– Не скромничай, Эванс, – Сириус облокотился на полку, рядом с Джеймсом и толкнул его в плечо. – Наша староста полна сюрпризов, Сохатый.
– Это точно, – тихо заметил Джеймс, внимательно глядя на девушку. Лили заметно напряглась, её ресницы быстро вспорхнули, но она так и не подняла взгляд, продолжая складывать вещи. – Кто бы подумал, что ты умеешь так потрясающе врать.
Лили отчаянно покраснела и сжала губы. Её руки замерли в сумке.
Сириус посмотрел на него как на идиота, но Джеймсу было не до него – он не мог заставить себя оторвать от краснеющей Лили взгляд и чувствовал жалкое, мстительное удовольствие.
– Ну что же... – натянутым голосом произнес Сириус, по-прежнему вглядываясь в Джеймса. – Я, пожалуй, отправлюсь спать, – он взглянул на Лили и лицо его смягчилось. – Ещё раз спасибо, миледи! – он отвесил ей галантный полупоклон, не лишенный правда некоторой иронии и взбежал по лестнице. Спустя пару мгновений наверху хлопнула дверь.
Они остались вдвоем.
Живоглот, мурлыкнув, вспрыгнул на спинку дивана и свернулся там клубочком.
Лили молча перебирала что-то в сумке, но чем дольше Джеймс смотрел на неё, тем сильнее краснели её щеки и чем сильнее они краснели, чем жалобнее она выглядела, тем сильнее Джеймсу хотелось ещё как-нибудь уколоть её, чтобы она поняла, как ему было больно...
Но в конце-концов, он подумал, что мучать её – просто недостойно, поэтому, тяжело вздохнув, отделился от камина и заговорил первым:
– Ты действительно выручила нас сегодня, – сухо произнес он, глядя в окно и, не купившись на взлетевший взгляд, стащил с дивана мантию-невидимку. – Не хотелось бы потерять ещё и мантию, так что да – спасибо, – он пошел к портрету.
– Куда ты идешь? – тихо спросила она, обернувшись на диване вслед за ним.
– Какая разница? – огрызнулся он и тут же пожалел об этом. – В крыло! Хочу навестить Мэри.
– Она спит, Джеймс. Мадам Помфри дала ей зелье и она проспит до утра.
Джеймс замер у проема.
Это, конечно, гадко, но он почувствовал облегчение от того, что ему не надо идти туда. До этого он чувствовал себя некоторым образом в ответе за пострадавшую подружку...
– Она в порядке, – добавила Лили чуть дрогнувшим голосом. Джеймс чувствовал, что она смотрит на него.– Напугана, но серьезных повреждений у неё нет. Всё будет хорошо.
– Спасибо, – сказал Джеймс после небольшой паузы, после чего развернулся и пошел к лестнице, на которой скрылся Сириус.
– Вы так и не сказали мне, что случилось, – произнесла Лили, заламывая пальцы, когда он прошел мимо.
Джеймс остановился, с ужасом вслушиваясь в то, как трескается его оборона под звуками её тихого, вкрадчивого голоса.
– Мэри была так напугана, твердила, что на неё кто-то напал, вы оба в крови и эта рана... что-то случилось с Ремусом? Или с зельем? Почему он не вернулся вместе с вами?
«Не говори со мной, замолчи, замолчи...»
– Пожалуйста, скажи мне, я ведь тоже за него переживаю. Пожалуйста, Джеймс.
Звук собственного имени шипом вошел в Джеймса.
Он взглянул на Лили.
Она смотрела на него так, что шип превратился в штопор.
Джеймс поколебался.
Дамблдор велел не говорить никому...
Мэри он бы точно ничего не сказал. Но Лили...
– Ладно, – отрывисто произнес он и снова скрестил на груди руки, прижимаясь спиной к камину. – Дело было так...
– ...и когда мы повели Мэри в школу, нас поймала Макгонагалл. Теперь этот меч у Дамблдора и всё кончено.
Лили половину рассказа просидела, прижав к губам ладонь.
И когда он закончил, она продолжала держать её так.
– Но зачем волкам мог понадобиться этот меч? Это же...бессмысленно.
Джеймса словно подбросило.
Именно это он сам сказал директору.
– Дамблдор считает, что он понадобился Волдеморту. Зачем-то.
Лили мелко затрясла головой.
– Зачем? Меч – историческая реликвия, а Сам-Знаешь-Кто достаточно силен и без него...
– Я не знаю. Но Дамблдор, похоже, знает, хотя и говорит, что нет. И мне всё это не нравится.
Повисла пауза.
Судя по отрешенному, перепуганному виду, Лили всё ещё переваривала его рассказ.
Джеймс, глядя на неё, вдруг осознал, что совсем не злится, как раньше. Такой она сейчас была маленькой и уязвимой на этом диване, такой жутко одинокой, что ему больше всего на свете захотелось отделиться от камина, подойти, сесть на пол у её ног, положить голову ей на колени и просто забыть всю эту ссору. И как только он признался себе в этом, спину как-будто примагнитило к полке. Не оторваться.
Не подойти к Лили...но и не уйти.
И так он и стоял против неё, неподвижный, словно каменный истукан, с бешено колотящимся сердцем и отчаянно пытался вернуть на место чувство злости и оскорбления, представлял, как эта самая хрупкая и беззащитная девочка пачкается руками другого парня, старался рассердиться на неё как прежде...и не мог.
Лили вдруг прерывисто вздохнула, так что золотая цепочка на её ключице поднялась и сверкнула.
– Хорошо, что всё хорошо закончилось. Бедный Ремус, я представляю, что он теперь чувствует. И Сириус, и Питер. Вы просто чудом спаслись сегодня. И я...очень рада, что ты в порядке, Джим, – она спешно поправилась, – Джеймс.
Он прищурился.
– И раз всё хорошо, думаю нам всем стоит пойти отдыхать... – она встала, подхватила свою сумку и направилась к лестнице.
– Плохо, – выдавил он, когда его нос щекотнуло ароматом зеленых яблок.
Лили остановилась и обернулась.
– Что?
– Плохо. Если ты пыталась извиниться таким образом – то ничего не вышло, Эванс. Это ничего не меняет.
– Извиниться? – тихо переспросила она и чуть развела руки в стороны. – Интересно, за что?
Джеймс усмехнулся.
– Я просто хотела помочь. И если тебе моя помощь не была нужна – тогда в самом деле, извини. Можешь считать, что я сделала это для Ремуса, и Сириуса, и Питера, – она отвернулась и принялась подниматься по лестнице.
Эти слова больно хлестнули Джеймса.
– Вот это уже похоже на правду! – рыкнул он ей вдогонку.
Лили обернулась, взметнув волосами.
Глаза её полыхали.
– Если тебе так нравится считать меня лгуньей – пожалуйста! – звенщим голосом сказала она. – Только я никогда тебе не врала! Никогда, понятно? – Лили стремительно спустилась со ступеней, держа Джеймса на прицеле зеленых глаз. Он тоже развернулся, готовый к бою. Живоглот опасливо мяукнул и спрыгнул с дивана, видимо боясь, что или он, или она используют его как снаряд.
– Ты ведешь себя как ребенок, Джеймс! Вместо того, чтобы просто поговорить, ты обижаешься, строишь из себя оскорбленную невинность и делаешь вид, что пострадал больше все...
– Кто бы говорил об оскорбленной невинности, Эванс!
– Ты просто невозможен! – закричала Лили, стискивая кулаки. – Ты знаешь, почему я не хотела говорить тебе о своем прошлом, Джеймс?
– Горю желанием узнать! – то ли дело было в стрессе, то ли в том, что он действительно поломал нос, но по губам опять побежала кровь. Джеймс сердито утер её.
– Да просто я знала: ты отреагируешь именно так! И боялась этого! И теперь вижу, что тебе действительно наплевать на меня, для тебя важно только знать...
– МНЕ – НАПЛЕВАТЬ?! – заорал он вне себя, подлетая к Лили и хватая её за предплечья. – Да я всю свою жизнь только и делаю, что пытаюсь доказать тебе, что мне не наплевать! – он встряхнул её. Лили казалась слегка шокированной. – Кому из нас наплевать, так это тебе! – он оттолкнул её. – И я в этом просто лишний раз убедился!
Лили сглотнула, глядя на него во все глаза, а потом вдруг выхватила палочку, да так быстро, что Джеймс не успел сообразить, что к чему. Миг – его нос с жутким хрустом встал на место, а он схватился одной рукой за него, другой – за диван, согнувшись в три погибели.
– Какого... – Джеймс пощупал переносицу. Боль прошла. И кровь остановилась.
– Ты прав, Поттер, – голос Лили задрожал. Джеймс вскинул голову. – Мне, конечно же, наплевать. Именно поэтому я и вызвалась сегодня на дежурство в крыло, – она наградила Джеймса последним, полным уничижения взглядом и ушла наверх, оставив его на растерзание совести.
* * *
Тишина.
Гудящая, жуткая тишина – вот, что услышала Роксана, когда проснулась и резко села в постели.
На тумбочке тикали часы. Продолговатые тени спали на стенах, плакатах, комоде...
Всё было как всегда.
А у неё в ушах до сих пор звучал бархатистый, хрипловатый голос:
– Роксана... Рокс...
И руки... руки скользили по её плечам, груди, талии, скользили по животу и между сведенных от напряжения ног...
Тело протестовало и не желало верить, что всё это был только сон.
Он был на ней, он был в ней...
Всего секунду назад он бился в ней, она чувствовала его там...
Его тело... его запах...она слышала его, даже сейчас...
– Да...да...да, детка, да...вот так...да...
Она испуганно разжала руки, осознав, что обхватывает себя за плечи, провела дрожащими пальцами по горячей шее, стирая пот, бросилась к лампе и включила свет, поскорее прогоняя иллюзию.
Постель была пуста...
У подушки темнел плеер.
Издав жалобный мучительный стон она снова упала на подушку и закрыла лицо руками.
Сириус Блэк снился ей уже которую ночь подряд и каждый раз сон обрывался в самый сладкий момент. По утрам она чувствовала себя больной, измучанной, а днем, находясь в непосредственной близости от него – и вовсе помешанной, потому что все время тянула носом воздух в поисках того самого запаха...
Это стало похоже на какое-то наваждение. Кто-то сказал бы, что она просто влюбилась... но едва ли это любовь, если ей хочется врезать ему посильнее за то, что он сотворил с ней...
И за то, что не успел сотворить.
Роксана раздраженно сорвала с себя одеяло и вскочила.
Надо было как-то успокоиться...
Она схватила толстовку, закуталась в неё и выскочила в пустынный, холодный коридор.
За пределами комнаты сон стал прозрачнее и Роксана сразу немного успокоилась. Какое-то время она просто стояла, прижавшись спиной к своей двери, а когда босые ноги онемели от холода, плотнее запахнула кофту и пошла к ванной комнате.
Душ. Вот, что могло ей сейчас помочь. Горячий душ, чтобы смыть с себя все эти прикосновения.
У самой ванной Роксана услышала странные звуки – как-будто рев раненого животного.
Она прислушалась – все страсти ночных кошмаров мгновенно улетучились.
В ванной комнате в самом деле кто-то был.
Тяжело сглотнув, Роксана нащупала в темноте круглую дверную ручку, но дверь была заперта.
– Пошли вон! – заорал кто-то, сорванным, хриплым голосом.
– Блэйк?! – собственный голос напротив показался Роксане ужасно высоким. – Это ты?!
– Я сказала убирайтесь!!!
Похоже Забини была не в себе. Никогда прежде Роксана не слышала у неё такого голоса.
Нащупав в кармане палочку, она взмахнула ей, срывая чары-замок и влетела в ярко-освещенную комнату.
Блэйк вскрикнула и подскочила, ухватившись за край ванной.
Роксана замерла на всем ходу, в ужасе глядя себе под ноги.
К горлу подкатила тошнота.
По белому кафельному полу растекалась лужа алой крови.
И Блэйк сидела в самом её центре, глядя на Роксану как затравленное животное и сотрясалась от рыданий, а рядом с ней на полу лежал пустой пузырёк...
____________________________________________________________
http://vk.com/daysofthemarauders
http://maria-ch.tumblr.com/post/52455361462 – здесь вы, как всегда можете найти анимированный коллаж к главе :3
http://maria-ch.tumblr.com/post/66110490380 – и ещё один поновее :)
В жизни Роксаны Малфой было много тяжелых ночей.
Её первая ночь в Дурмстранге, когда она, брошенная десятилетняя девчонка рыдала под одеялом и умоляла маму забрать её домой. Ночь, когда Мирон-человек умер, а Мирон-вампир бился в агонии, привязанный к койке и требовал крови. Ночь теракта в Каледонском лесу, многочисленные побеги из дома, холодный карцер Дурмстранга, аресты за употребление магии вне Шармбатона, потасовки на концертах, магловская полиция, исключения, родительские наказания, дьявольские силки, гребанные оборотни – каждая такая ночь как-будто наносила Роксане сквозной удар и если со временем его удавалось залатать, то потом что-то обязательно пробивало рубец...
Но теперь всё изменилось. Между ног Блэйк растекалась вязкая, черная лужа, на белом полу отпечатались красным её ладони – жутко, но они напомнили Роксане о детском альбоме с отпечатками её ладошек разной краской. Повсюду валялись грязные полотенца, перед Блэйк лежал перевернутый коробок с лекарственными зельями, мертвыми птичками всюду валялись салфетки...
Роксана смотрела на всё это и чувствовала, как немеют ноги. Теперь увиденное не пробило её насквозь своей реальностью, не потрясло и не сшибло с ног. Вместо этого оно отпечаталось у неё в мозгу, словно выжженное каленым железом и теперь навсегда останется с ней...
А всё потому, что прежде чем Блэйк успела схватиться за полотенце, Роксана успела увидеть нечто, плавающее в луже крови среди кучи скомканных салфеток...
– Забини...
– Уйди! – истерично выкрикнула она и попыталась сгрести все полотенца и салфетки в кучу, чтобы спрятать лежащее на полу. Она как-будто не могла уйти, пока оно было здесь, но и убрать никуда не могла, так что если бы Роксана не ворвалась, она наверное так бы и просидела в этой комнате всю свою жизнь, состарилась бы и спятила, глядя на то, что сейчас прятала под полотенцем. Самый воздух в комнате был пропитан ужасом и безумием, так что следующий свой поступок Роксана совершила инстинктивно, не думая и не рассуждая. Она просто вскинула палочку и шагнула вперед:
– Эванеско!
Куча полотенец и салфеток исчезла с пола вместе с тем, что было завернуто в них.
Блэйк вскинулась так, словно от её руки или ноги оторвали кусочек плоти, прижала окровавленные ладони к губам, перепуганная громкостью своего крика... а потом вдруг ни с того ни с сего рванула куда-то в сторону, скользя коленями по луже. Что-то звякнуло.
Роксана едва-едва успела броситься на пол рядом и перехватить руку девушки.
– Что ты делаешь, идиотка?! – заорала она, выкручивая тонкое жилистое запястье.
– Пусти меня! – рыдала Забини, пытаясь отпихнуть Роксану. – Я не могу... я не смогу с этим... что я наделала, как я теперь буду жить...я не смогу-у...
– Ещё как... сможешь! – Роксана толкнула ногой дверь, чтобы их никто не услышал, одновременно пытаясь скрутить руки Забини и не дать ей сделать новую глупость. – Легче от этого не станет, ты просто... брось эту штуку сейчас же! – пыхтела она, пытаясь выбить из руки невменяемое стекло и невольно залезая в ту же лужу крови. – Всё, всё уже позади, ты не сделаешь лучше, если... – Роксана наконец выхватила осколок из её руки и он малиново зазвенел по кафельному полу. Забини шарахнулась назад и врезалась спиной в край ванной. – Успокойся! Всё! Это позади, ты слышишь меня?! – Роксана подняла оброненную палочку и одним коротким взмахом очистила пол. Это было странное, учитывая как плохо ей обычно давались хозяйственные чары.
Всхлипывая и глотая слезы, Блэйк опустила голову, посмотрела на свои порезанные, нежные ладони, неожиданно качнулась вперед, ткнулась лбом в обляпанные колени и зашлась безутешным и бессмысленным воем.
В самом глупом и бестолковом сне Роксане не могло присниться, что она будет помогать Блэйк Забини, но тем ни менее именно это произошло в ванной комнате Слизерина.
Происходящее было более чем странно, ведь это из-за Блэйк Роксану так невзлюбили одноклассники, из-за неё Роксана ослепла, она отняла у неё Сириуса.
Да что уж там, Роксана ненавидела её больше всего на свете и каждый день мечтала отлупить эту гадину какими-нибудь запрещенными чарами... а теперь помогала ей принять душ.
Всё это очень походило на приступ мазохизма и другой ситуации Роксана ни за что не стала бы делать всё это, но сейчас она чувствовала, чувствовала совершенно отчетливо, как то, что она случайно увидела и что Блэйк так старательно пыталась спрятать, сковало их невидимой, нерушимой цепью, так же прочно, как сковывало их во вражде чувство к одному и тому же человеку. Именно эти путы не давали Роксане бросить её сейчас, какими бы странными они ни были. К тому же (и хотя Роксана отказывалась себе в этом признаваться), виной всему была и жалость. Обыкновенная человеческая жалость. Блэйк выглядела просто отвратительно. Лощеная, холеная, лакированная оболочка некоронованной королевы Слизерина, слетела с неё как скорлупа с яйца и на поверхность показалась самая что ни на есть обычная девушка, с покрытым розовыми пятнами и потом лицом, спутанными волосами и обыкновенным телом, которое пачкается, источает неприятные запахи и болеет. Всё самое уязвимое вдруг вышло на поверхность и когда Роксана из-за занавески помогала Блэйк принять душ, незаметно для самой себя повторяла всё то, что делал Дон, когда умирало человеческое тело Мирона.
С её помощью Блэйк смогла кое-как дойти до спальни и уже там можно было не бояться, что их застукает кто-то из учеников. Роксана помогла ей лечь и уже там, под пологом своей вычурной, похожей на корабль кровати, Забини и рассказала обо всем, что с ней случилось.
– ...но он не слушал меня. Я всегда знала, что эти Блэки ненормальные. Я предложила ему помириться с родителями, а он... он взбесился, – говорила Блэйк, глядя мимо Роксаны пустыми, отупевшими от боли глазами. Сама Роксана сидела на краю постели со стаканом воды в руке и чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. – Я думала он меня убьет, он выхватил палочку, разбил кое-какую мебель, я боялась, что он меня ударит. И поэтому я так и не смогла ему ничего рассказать.
– Рассказать о чем?
Блэйк прерывисто вздохнула.
– Моей прабабушке Фриде сто двенадцать лет. Она самая старшая в нашей семье и самая главная. Никто не имеет права принимать решения без её согласия, тем более решения, касающиеся семьи. На прошлой неделе она прислала нам очень милое письмо, в котором говорила, что скучает по Англии и хочет познакомиться со своей правнучкой, то есть со мной. Я обрадовалась, когда родители попросили Дамблдора отпустить меня из школы на пару дней, а могла бы сразу догадаться, ведь на деле оказалось, что эта карга приехала, потому что пришло время выдавать меня замуж! Когда я только родилась, одна семья заплатила моей семье целую гору золота за меня... – губы Блэйк задрожали, брови сдвинулись на переносицу, но она глубоко вздохнула и её лицо тут же расслабилось. Роксана вспомнила, что такое же выражение иногда видела на лице Нарциссы. -Точнее не за меня, конечно, за наши теплицы и сейф в Гринготтсе. Если бы этот человек узнал о моем... том, что я ждала...короче, он, сразу бы отказался от брака и его семья потребовала бы назад свои деньги, а это было бы никак невозможно, потому что денег давно нет. И я даже хотела, чтобы он обо всем узнал... но бабушка узнала первой. Я думала, что она рассердится, но она просто обезумела. Она кричала, ругалась, вопила, что Забини никогда прежде не видывали такого позора, грозилась, что проклянет меня и моих родителей, называла меня волшебным отребьем и малолетней шлюхой, требовала, чтобы я избавилась от... – её голос снова сморщился. – ...ребенка и немедленно уехала из Хогвартса, пока новость о том, что Забини путаются с предателями крови не расползлась по всему приличному обществу. А когда я отказалась, она сказала, что пустит слухи о том, что мы прячем беглых грязнокровок у себя в доме, или что мой отец шпионит на Министерство. Она грозилась сдать меня Темному Лорду и добавила, что ради целого стада не жалко пожертвовать одной паршивой овцой.
У Роксаны мурашки побежали по спине.
– Когда я попыталась уговорить её, она дала мне это зелье. В Мунго оно запрещено, а дома я не могла этого сделать, потому что эльфы обязательно разболтали бы обо всем моему... в общем, этому человеку. Я попросила у неё несколько дней... я... я думала, что если уговорю Сириуса помириться с семьей (новый скачок у Роксаны под ложечкой), бабушка поменяет своё мнение. Но у меня ничего не получилось, – Блэйк зажмурилась и пара слезинок капнула на подушку. – И теперь я должна уехать и как можно скорее, иначе я превращусь в посмешище и все будут меня ненавидеть.
Роксана промолчала – не говорить же Забини, что большинство женского населения этой школы итак желает ей страшной смерти в муках.
– Меня бы меньше всего волновало то, что скажут другие, – заметила Роксана.
– Ты не понимаешь! Я же всегда на виду, обо мне говорят, когда все узнают, что случилось... я в жизни не избавлюсь от этого... – в её глазах вдруг промелькнул новый испуг. Она кое-как выпрямилась и села, подавшись к Роксане. – Малфой... ты должна пообещать мне... поклянись, что ты никогда и никому не расскажешь о том, что видела!
Роксана отшатнулась, но Блэйк неожиданно схватила её за руки.
– Пообещай мне! – сквозь зубы требовала она. – Никто, никогда не должен об этом узнать! Моя репутация будет уничтожена, я буду уничтожена, ты должна...
– Я ничего тебе не должна, Забини! – Роксана выдернула руки из захвата и встала. – А насчет того, что я буду трепаться, ты можешь быть спокойна, во-первых, у меня нет близких друзей, которым я захотела бы это рассказать, а во-вторых, у меня нет желания...болтать об этом, – она отвернулась. – Потому что это касается не только тебя.
Повисла небольшая пауза.
Блэйк молчала, а Роксану охватило странное ощущение – как-будто она стоит на самом верху отвесной горки и решается – сбежать по ней вниз, не чувствуя ног, или развернуться и уйти.
– Послушай, Забини... – она повернулась. Блэйк всё так же сидела на постели, опустив голову. – Я никогда никому не скажу, клянусь. И если надо, могу принести тебе Обет. Только скажи мне, неужели это действительно того стоило? – Роксана качнула головой. – Твоя чокнутая бабка с радостью готова заложить свою семью Волдеморту, – Блэйк дернулась, – Семья продает свою дочь неизвестно кому, а ты ради этих людей сделала...такое. Неужели тебе не хотелось сбежать? Просто сбежать и жить в своё удовольствие?
Блэйк вдруг слабо улыбнулась и подняла голову.
– Какая бы ни была, но это моя семья, – с её ресниц снова сорвалась пара капель, а губы приоткрылись. – И я люблю их, что бы там ни было. Без них я никто! – открытые губы задрожали, – А в нашем мире опасно быть никем, – она затрясла головой, не отрывая от Роксаны взгляда. – Я знаю, на что способен Лорд. Отец рассказывал мне, что он делает с предателями. С ними расправляются хуже, чем с грязнокровками! Я не хочу, чтобы меня считали предательницей, не хочу, чтобы меня равняли с отребьем и тыкали в меня пальцем, как в какую-то грязнокровку! Я думала, Сириус поймет, что нам нельзя отрываться от своих, но ему наплевать на всех, он... ему нет дела ни до кого, кроме самого себя и это правда. И что бы там ты не говорила, мои родители заботятся обо мне и если бы мне пришлось сделать ещё раз то, что я сделала сегодня...
– Ты хотя бы любила его?
Забини осеклась, уставившись на Роксану, сморгнула какую-то пелену с глаз и отвела взгляд.
– Да. Да я его любила. Я никогда и никого не подпускала к себе так, как его, он был моим с самого начала, ещё в детстве я чувствовала, что мы с ним когда-нибудь будем вместе. Но всё это не имеет никакого значения по-сравнению с семьей. Семья – это последнее, что остается у всех нас.
– Ты не собираешься рассказать ему обо всем? – спросила Роксана, когда Блэйк, уже полностью одетая и готовая к дороге закончила упаковывать свои вещи в чемодан и застегнула на нем замки. Пока она одевалась, Роксана уничтожила все следы их пребывания в ванной. – Он имеет право знать.
Блэйк выпрямилась и одернула края пиджачка под дорожной мантией. На ней был строгий, взрослый дорожный костюм, волосы она уложила в такую же прическу, какую иногда делала Эдвин и сейчас она уже снова превратилась в исполненную достоинства Королеву. Как-будто и не было выплаканного лица, прилипающих к щекам волос, не было ног, перемазанных в крови, не было истерики. А вместо запаха пота и крови – аромат дорогих духов из лавки Сахарессы.
Услышав её вопрос, Блэйк обернулась и окинула Роксану долгим, изучающим взглядом.
– Он узнает, – наконец сказала она и взмахнула палочкой. Кусачая герань в горшках вдруг издала мученический писк и завяла, уронив головки. Ещё один взмах – и дьявольские силки, трепетно обвивающиеся вокруг столбиков её кровати, замертво упали на пол.
– Я написала ему письмо, – она показала Роксане конверт. – Отправлю его перед уходом. Надеюсь, ему будет не совсем наплевать... хотя нет, я уже не надеюсь ни на что, – взмахом палочки она отправила гигантский чемодан в свой ридикюль на шнурочке. – Меня ждет Испания, новая жизнь, новые люди и мне нет больше дела до Сириуса... только один вопрос к тебе, Малфой, – она вдруг подошла к Роксане и скрестила на груди руки. – Скажи мне, у вас с ним было что-нибудь, пока мы с ним были обручены? – напрямик спросила она.
Роксана подняла на неё згляд.
– Что ты имеешь в виду?
– Что? – Блэйк улыбнулась, так же ядовито как и раньше и чуть повела плечом. – Я имею в виду секс, конечно. Он занимался этим с тобой? – её глаза, холодные и уже совершенно сухие так и впились в Роксану. – Ну?
Как-будто она сунула свою наманикюренную руку в самое нутро.
Роксана усмехнулась, устало глядя ей в глаза.
...они врезаются в парту, сплетаясь как сумасшедшие, он облизывает её шею...
...чёрный пёс закрывает её собой и принимает на себя клыки оборотня...
...его пальцы...
...удовольствие несется на неё из мрака, словно поезд, ослепительное, неумолимое...
...они целуются за шторой, так, словно им в жизнь не нацеловаться...
– Нет. Он никогда не занимался этим со мной. Ты довольна?
Забини поджала губы, засопела и вдруг легкомысленно улыбнулась.
– А мне всё равно.
Роксане захотелось её придушить.
– Теперь мне нет до него дела. Ты меня проводишь? – она натянула перчатки. Роксана демонстративно привалилась плечом к столбику кровати и скрестила на груди руки.
– Скатертью дорога, – молвила она. – Только как ты собираешься выйти из школы ночью? Тут повсюду мракоборцы.
Блэйк обернулась и взглянула на Роксану как на дурочку.
– А для чего тогда нужен Империус, – она игриво дернула плечом и вышла за дверь.
В коридоре застучали её каблуки и Роксане ни с того ни с сего почудилось, что если она сейчас выйдет следом, то увидит плаху и огромное количество зевак, вышедших посмотреть казнь своей королевы.
Но кроме горящих факелов на стенах, она не увидела ровным счетом ничего.
Но вот шаги Забини стихли в гостиной, потом где-то гулко и влажно задвинулась стена, отделяющая её от коридора и наконец воцарилась тишина.
Роксана вернулась в свою комнату.
Тишина кружилась и гудела вокруг, словно рой неугомонных пчел.
Казалось, Роксана должна была радоваться тому, что Забини уехала из школы, но что-то мешало.
Что-то, что сдавливало горло спазмом и вызывало в голове разрозненные воспоминания: Люциус заклинанием заставляет плюшевых медведей маршировать по теплой кровати, день стремительно темнеет и в густой зелени парка шумит летний ливень, из пелены холодного серого дождя вырастает черный замок над морем, одеяло, колючее и чужое, пахнет водорослями и под ним так холодно, так ужасно холодно... холод – черноглазый мальчишка смеется над ней и щипает её за щеку, черноглазый юноша извивается на холодной железной койке и умоляет дать ему кровь... кровь течет по белому кафельному полу... в крови и занозах руки, деревянный обломок вырывается из белой спины вампира...боль – это мать прячет волшебную палочку и оставляет Роксану умирать от горя и непонимания...головки кусачей герани удивленно и смиренно падают, умирая от руки хозяйки и их жалобный писк «За что?» вырывается у Роксаны клочковатым, жалобным плачем и она сворачивается под чужим, колючим одеялом в позу эмбриона и ей кажется, будто кто-то прячет её под окровавленным полотенцем...
* * *
Утро навалилось на неё привычным холодом и шумом детских голосов в гостиной. Мимо её двери то и дело пробегали стайки девочек, слышно было, как они стучат в комнаты к подружкам, зовут их завтракать. То и дело хлопала дверь ванной комнаты.
Она открыла глаза.
Надо сказать, что после недавнего посещения Хогсмида её унылое подземное убежище слегка ожило и стало чуточку уютнее. В магазине волшебных товаров «Дэрвиш и Бэнгз» она купила теплый темно-зеленый плед в шотландскую клетку (могло быть хуже, зато он был теплым), несколько пухлых и мягких подушек, заменивших тонкие, школьные и пару теплых тапочек, которые, правда, имели тенденцию уходить из её комнаты и разгуливать по всей гостиной. Когда Роксана отчаялась найти их после очередной самоволки, тапочки вдруг сами прибежали и в ужасе забились в тумбочку, спасаясь от перса Блэйк.
Кроме постельного белья Роксана также приобрела в магазине кучу средств для гигиены, которые теперь заманчиво поблескивали на комоде, темно-синие постеры команды «Паддлмир Юнайтед» и темно-зеленые – «Холлихедских гарпий». Наверное, было ошибочным вешать их рядом, потому что члены исключительно мужской и женской команд теперь то и дело принимались спорить и потрясать друг на друга кулаками. Кроме всего этого, в последнем письме к Олив Роксана попросила её прислать старые школьные фотографии и через пару дней за завтраком ей в тарелку шлепнулась коробка, в которой обнаружилась перевязанная бечевкой стопка снимков, вырезки из газеты Дурмстранга и первые афиши «Диких сестричек». Теперь они украшали стену над её кроватью. Кстати говоря о музыке, Роксана оставила целое состояние в магазинчике волшебных музыкальных приборов «Доминик маэстро», где купила гитару, маленький переносной проигрыватель и кучу пластинок – они занимали всё свободное пространство в её комнате, соперничая разве что с книжками, конспектами и обертками из-под шоколадных лягушек. А когда Роксана по вечерам выпускала на свободу портативный рой фей-светляков, которых купила в магазинчике «Зонко», её келья и вовсе приобретала приятный и чуть ли не домашний вид.
Роксана перевернулась на спину и потерла глаза. Она ужасно не выспалась. Казалось только-только закрыла глаза, вернувшись из комнаты Забини, а вот, уже пора вставать...
Ожог, чуть попритихший за ночь, вдруг больно вспыхнул и в сознание красочным потоком вылились все ночные приключения.
А как бы ей теперь хотелось забыть всё это...
У неё было такое чувство, будто её, как щенка, взяли за шкирку и искупали в грязной, отвратительной луже и единственное, о чем она теперь мечтала – как-нибудь вытащить из памяти всё это и больше никогда, никогда к этому не возвращаться...
Но единственное, что ей не давало покоя, так это то, что она теперь как-будто несла ответственность за случившееся.
И Блэк... если раньше между ними стояла Забини, то теперь между ними разливалась лужа крови и преодолеть её было тяжелее, чем переплыть море.
Как ей теперь забыть, что он сделал с Блэйк?
И как забыть, что он сделал с ней?
Ведь в глубине души она понимала, что теперь он – свободен, понимала и чувствовала радость, которая, в свою очередь, вызывала в ней жгучее чувство вины.
Всё это было так запутано и болезненно, что Роксана, поднимаясь на завтрак, дрожала с головы до ног, представляя, как сейчас посмотрит ему в глаза...
Однако, страхи её оказались необоснованными, потому что в Большом Зале Блэка не оказалось. Его лохматый приятель завтракал в компании с каким-то толстяком и рыжими близнецами, но самого Блэка нигде не было.
Подавив разочарование и ещё что-то, похожее на тревогу, Роксана села за свой стол. Напротив неё уже заканчивал свой завтрак этот носатый и желтолицый всезнайка, с которым, она знала, дружил Люциус. На столе перед ним лежал учебник.
– Ты пропустила почту, – сообщил он, не отрываясь от книги.
Роксана покосилась на него и насыпала в тарелку мюсли.
– Хотелось бы, чтобы и почта пропустила меня хотя бы раз, – проворчала она, схватила конверт, который он протягивал ей и поставила на чашку прямо на герб дома Малфоев.
Снейп ничего не ответил и она принялась за мюсли, не забывая, каждые несколько минут бросать осторожный взгляд на стол, теплеющий красно-золотыми эмблемами и галстуками. Ученики за ним казались куда веселее и оживленнее той кучки бледных, бесцветных снобов, которые сидели за её столом. Те ребята смеялись, шумно гомонели, пересаживались за другие столы и создавали в зале жуткую кутерьму. На глазах у Роксаны лохматый очкарик принялся развлекать соседей, сооружая в воздухе плавающий узор из яблок с тарелок соседей. Но вот к нему подошла строгая старуха и сказала что-то, шлепнув очкарика волшебной палочкой по плечу. Очкарик резко оглянулся на неё и яблоки попадали вниз, колотя его по макушке так, что он закрылся руками.
Старуха отошла, а какой-то рыжий веснушчатый парень похлопал очкарика по плечу, заливаясь смехом. Тот махнул палочкой и яблоки набросились на рыжего, словно толстые, голодные птички.
– Ищешь кого-то?
Роксана дрогнула и посмотрела на своего соседа. Тот смотрел на неё так внимательно, точно читал её мысли.
– Да, – мозг лихорадочно выкапывал нужное имя. – Лили...Эванс. Лили. Я думала она с этим...как его... Поттером. Хотела с ней поговорить.
Парнишка пожелтел ещё пуще прежнего. Под глазами у него как-будто лопнули два пузырька с чернилами так, что вылезли темные мешки.
– Она ушла десять минут назад, – кисло сообщил он и снова уткнулся в свою книгу.
У Роксаны возникло такое чувство, будто не одна она занимается тут слежкой.
– Слушай, Севелин...
– Северус.
– Чего?
– Моё имя – Северус, – ледяным тоном поправил её желтолицый, переворачивая страницу.
Роксана хмыкнула.
– Сочувствую.
Северус безрадостно приподнял угол рта.
– Я хотела спросить у тебя одну вещь. Что случилось у Блэка с его семьей?
Он вскинул взгляд, такой пронзительный и прямой, что у Роксаны стрельнуло что-то в виске.
– Зачем тебе?
– Ну... – она зажмурила левый глаз и потерла висок пальцами. – Говорят, что он – предатель крови и всё такое...это правда? – она попыталась сказать это тоном Блэйк, но, кажется, не преуспела.
Пару мгновений он ещё попытал её немного молчанием, а потом...
– Ну да, – протянул он обиженным тоном. – Блэк ведь школьная знаменитость. Все в курсе того, что он ест на завтрак, обед и ужин, как ты могла упустить такую важную деталь его биографии как пресловутый побег из дома?
– Уж могла, – проворчала Роксана. – Если ты не помнишь, я учусь здесь только второй месяц.
– Всё равно. Можешь спросить об этом у любой третьекурсницы и она расскажет тебе всё о личной жизни Блэка, – Снейп говорил так, будто каждое слово было долькой лимона. – А у меня нет желания сплетничать, – он сунул книжку в сумку и встал. – А тебе стоит поторопиться, если не хочешь опоздать на Заклинания. И ещё, советую тебе все-таки прочитать это письмо. Люциус беспо...
– Ты, кажется, куда-то шел? – Роксана ткнула в него ложкой. – Вот и иди!
Северус ушел, а она, закончив свой завтрак в одиночестве, пошла на пятый этаж, но не успела выйти из зала, на неё вдруг налетел Катон Нотт и выбил у неё из рук сумку.
– Смотри, куда идешь, придурок! – рассердилась она и опустилась на корточки, собирая книги.
– А ты мне не указывай! – рыкнул он, обернувшись, увидел, что она делает, беззвучно выругался и тоже опустился на корточки, помогая ей.
Вид у него был непривычно взъерошенный, кожа казался серой, под блестящими глазами залегли тени. Роксана заметила, что руки у него мелко дрожат и у неё появилось нехорошее предчувствие – когда-то она уже видела подобные симптомы.
– Что это с тобой? – подозрительно спросила она, поднимаясь и забрасывая сумку на плечо. – Ты как-то странно выглядишь.
– Всё прекрасно! – рявкнул Нотт и вручил ей несколько книг. – Ещё вопросы есть? Или это всё?
– Да пошел ты! – рассердилась Роксана и стремительно зашагала к лестнице.
* * *
Класс заклинаний был построен в манере амфитеатра – ряды парт ступенчато поднимались вверх, образуя полукруг вокруг высокой кафедры, заставленной стопками пыльных фолиантов. Пахнущий мелом, деревом и новыми книгами полумрак перерезали косые лучи свежего осеннего солнца. Преподаватель только что пришел, а ученики, весело гомонящие ещё пару минут назад, теперь хранили молчание, перешептывались, изредка покашливали и ждали, когда объявят их оценку за недавнюю контрольную работу.
Блэк по-прежнему отсутствовал и урок казался Роксане бесконечно долгим и нудным...
– ...надеюсь, мистер Аберкромби, на практике вы не будете так экспериментировать с чарами, как сделали это в теории. Теперь... мистер Эйвери, вы допустили несколько довольно серьезных ошибок в описании действия заклинания остановки времени. Если вы скажете мне, где ошиблись, я, так и быть, подниму оценку до «У» и вам не приходится оставаться после уроков. Мистер Эйвери?.. – Флитвик поднял голову, не услышав ответа.
Ученики переглянулись – все искали взглядом потерявшегося.
– Простите, сэр... – Нотт чуть прочистил горло. – Эйвери...уехал из школы н-ненадолго. У него...семейные проблемы.
– Вот как...хм, ну что же. Передайте ему, чтобы зашел ко мне, когда вернется. Тогда, следующая у нас работа мистера Блэка... – Флитвик зашуршал пергаментами и выудил из стопки работ нужный листок. – Оценка «Превосходно», поздравляю! И хотя трактовка теории Временных чар является, на мой взгляд, несколько дерзкой и вольной, я не могу с ней не согласиться... однако, мне было бы интересно узнать, как вы пришли к подобным выводам, – профессор вскинул голову и чуть вытянул шею. – Мистер Блэк, я надеюсь, присутствует сегодня на уроке?
– Он заболел, сэр, – подал голос Поттер, сидящий за последней партой в компании какого-то толстяка и тревога снова стиснула грудь Роксаны холодной лапой. Она чуть наклонилась вперед, пытаясь угадать по лицу очкарика, что произошло, но тот был совершенно спокоен и только чесал свои торчащие во все стороны волосы.
– Очень жаль, – Флитвик отложил работу в сторону. – Передайте ему, чтобы подошел ко мне, я бы очень хотел с ним побеседовать. Так, гхм... кто у нас дальше? Ах, мистер Люпин...да-да, я знаю, он сейчас не вполне здоров... кто у нас дальше...мисс Эванс?
Роксана попыталась сосредоточиться на том, что говорил профессор но теперь тревога не отпускала её и со временем только усугубилась: профессор дошел до буквы «З» и когда выяснилось, что Блэйк Забини также «заболела», класс пробрали нервные мурашки перешептываний и предположений.
Беспокойство не оставляло её до конца урока и, наверное, именно из-за него у неё не получилось заставить свою бабочку медленнее махать крыльями, так что она одна из немногих получила дополнительное задание на дом.
Вторым уроком была травология с Пуффендуем. Содержимое теплиц так болезненно напоминало Роксане о Блэйк, что она опять схлопотала плохую оценку, а кроме того ожог от сока тентакулы. Почти весь обед она провела в больничном крыле, но там, как ни странно, заболевшего Блэка не оказалось. Зато там был заболевший Люпин. Его кровать загораживала ширма и когда Роксана спросила у медсестры, можно ли ей поговорить с ним, та шепотом ответила, что Люпин спит и его нельзя тревожить.
С тяжелым сердцем Роксана спустилась вниз. Её одноклассники уже закончили обед и коротали время перед зельеварением на свежем воздухе, в маленьком школьном дворе. К тому моменту, как Роксана вышла во двор, небо уже затянуло тучами и на смену тусклому осеннему солнцу пришел плотный заслон из туч и порывистый ветер, так что она порадовалась, что вместе с книгами захватила и теплый шарф.
Во дворике кучками собирались ученики с самых разных факультетов. Они сидели вместе, сверяли домашние задания, обсуждали последний арест, произведенный мракоборцами прямо в Косом переулке – о нем сейчас судачили все, кому не лень, ругали команду Ирландии по квиддичу, жевали сэндвичи.
Всем им было к кому подойти и с кем заговорить, одной только Роксане некуда было деться. Стараясь не выглядеть особенно неприкаянной, она села на бортик каменной клумбы и достала плеер, обиженно сунув в рот последнюю шоколадную жабу из коробки в комнате.
– Смотрите, кто пришел!
Роксана вздрогнула и обернулась. Во дворик шумной компанией ввалились ребята из Гриффиндора. В центре компании чертиком из табакерки выскакивал Поттер и тащил за собой за руку какую-то темноволосую девушку. Она выглядела так, словно только что перенесла тяжелую болезнь – бледное лицо, мешки под глазами, она щурилась от яркого света, но все равно улыбалась. Одноклассники и даже некоторые ученики из Когтеврана и Пуффендуя побежали к ней, у некоторых на лицах была написана радость, у других – жадное любопытство и тревога. Они все принялись наперебой расспрашивать девушку о чем-то, каждый порывался пробиться к ней.
– Эй, кончайте толкаться, вы её растопчите! – возмутился Поттер, оттолкнув какого-то мальчишку с фотоаппаратом на шее.
Роксана отвернулась от них, поджала одну ногу и принялась быстро листать песни в плеере в поисках голоса Мирона.
Он был нужен ей как никогда...
Глупо, конечно, но в двенадцать лет она искренне полагала, что когда вырастет, обязательно выйдет за него замуж, потому что – ну какая может быть жизнь без него?
А теперь он, Донаган, толстяк Керли и остальные ребята мертвы, а она сидит в одиночестве, в продуваемом всеми ветрами дворике и единственный, кому она может излить душу – это кусок пластмассы...
– ...не смей расстраиваться!
Роксана вскинула голову и обернулась, решив, что говорят с ней. На бортике клумбы в нескольких футах от неё сидели три девочки в красно-золотых шарфах. Одна из них обернулась, откинув занавес длинных, древесно-рыжих волос и взглянула на компанию Поттера, который в этот момент пересекла двор и вернулась в замок.
Роксана узнала Лили Эванс. Только если в прошлый раз эта девушка светилась радостью, сейчас она казалась совершенно потухшей.
С ней говорила девушка с длинными сливочными кудрями. Она не отличалась особой красотой и напоминала скорее ромашку в пышном цветнике, но было нечто такое в её глазах и улыбке, что когда Роксана случайно поймала её взгляд, ей показалось, что к ожогу в её мыслях на секунду приложили холодный компресс. Между ними сидела круглолицая девчушка с прической как у драчливого воробья, вся увешанная фенечками, талисманами дружбы и прочей разноцветной ерундой. Даже пара прядей её торчащих во все стороны волос была перевита сверкающими бусинками. Улыбаясь, она случайно взглянула Роксане в глаза, но тут же настороженно взглянула ей за спину и отвернулась, занявшись своим сэндвичем.
Роксана недоуменно оглянулась и увидела, что с другой стороны от неё расположилась компания Блэйк – богатые и расфуфыренные слизеринские выдры.
Вот уж кого ей сейчас меньше всего хотелось видеть!
Роксана сунула плеер в карман и уже собралась уйти, но тут услышала нечто такое, что заставило её приклеиться к месту и навострить уши.
– Я стучалась к ней битые пятнадцать минут, а потом выяснилось, что в комнате пусто. Старушка Виолетта говорит, что видела, как Блэйк вышла из главных дверей школы в четыре часа утра!
Девушки охнули.
– Никто не знает, куда она поехала, – продолжала вещать высокая, не в меру длинноногая девушка. Кажется её звали Хлоя. – Но за завтраком Патриция сказала, что Блэйк призналась ей кое в чем на прошлой неделе, хотя и просила никому не рассказывать... – она достала зеркальце, словно не замечая, что остальные смотрят на неё почти так же подобострастно, как ещё вчера смотрели на Блэйк.
– И что? – поторопила её Лиза Нотт. – Что она сказала?
– А то, что Блэйк... вовсе и не беременна.
Дружный вздох.
– Не может быть! – воскликнула Розалин Боббин.
– Как это?!
Хлоя закатила глаза так, будто говорила с беспросветными тупицами.
– Она просила у Патриции тампоны. Зачем, скажите на милость, они могли понадобиться ей сейчас, когда она...
– Какой ужас! – вскрикнула Лиза.
– Как она могла?!
– Гнусный обман. Неудивительно, что она сбежала, – довольно подытожила Хлоя. – Наверняка ей просто стало стыдно!
– Кошмар! – хором воскликнули близняшки Паркинсон.
– Бедный Сириус!
– Вечно у него проблемы из-за женщин, – вздохнула самая младшая участница компании, девчушка тринадцати лет, которая отчаянно пыталась выглядеть старше. – Помните эту историю... ну, с той грязнокровкой? Он ведь сбежал из-за неё...
– Я думаю, Блэйк сделала это, чтобы удержать его, – авторитетным тоном заявила Гринграсс, перебив девочку. – Наверняка узнала, что ему нравится кое-кто другой. Если честно, я никогда ей не верила, я чувствовала, что она просто хочет силой женить его на себе!
– Вот курицы.
Во дворике повисла неприятная пауза.
Роксана осознала, что произнесла это вслух.
– Прошу прощения? – громко осведомилась Хлоя, отступая от своей компании прожигая Роксану ненавидящим взглядом. – Ты что-то сказала, Малфой?
Отступать было некуда.
Роксана горько вздохнула и выключила музыку.
– Я сказала, что вы курицы! – очень громко отчеканила она. – Хотя «стервы» куда больше подходит для вашей компании!
Во дворике стало совсем тихо, даже листва перестала шуршать.
Затем девочка с фенечками хихикнула.
Хлоя открывала и закрывала рот, словно выброшенная на песок рыба.
Не дожидаясь ответной реплики, Роксана закинула сумку на плечо и зашагала было прочь, сопровождаемая молчанием со всех сторон, как вдруг...
Заклинание-подножка дернуло её за ногу. Роксана с трудом удержалась от падения, но плеер вырвался из её руки, описал в воздухе дугу, прощально взмахнув наушниками и смачно разбился об каменную кладку двора.
Раздался чей-то испуганный вздох, слизеринки гадко засмеялись, Хлоя довольно смотрела на неё, помахивая палочкой так, словно это была сигарета в мундштуке. Роксана так и замерла, в ужасе глядя на лежащие на земле осколки, а затем, не вполне осознавая, что делает, выхватила палочку. Четыре года Дурмстранга ударили в голову.
Полыхнула алая вспышка.
Хлоя завизжала и схватилась за рот – на секунду она поверила, что у неё выпадают все зубы. Она визжала как поросенок и крутилась на месте, выкрикивая проклятия, а когда подружки наконец отцепили её ладонь ото рта, выяснилось, что всё зубы на месте.
Заикаясь и хватая ртом воздух, Хлоя стремительно повернулась к Роксане, но тут по сырому школьному двору прокатился удар колокола, гулко отдающийся в каменном чреве замка.
– Ты ещё пожалеешь об этом! – прорычала Гринграсс сквозь свои белоснежные зубы. -Пожалеешь, понятно?!
Двор медленно опустил. Роксана осторожно подобрала с земли расколотый корпус плеера, с трудом сдерживая слезы. Ей казалось, что она держит в руках умирающего котенка.
– Не переживай, я тебя обязательно поправлю, – пообещала она плееру, бережно замотала обломки в платок и спрятала на дне сумки, мечтая, чтобы этот дурацкий день наконец кончился...
* * *
Роксана высыпала в котел целый ковшик четырехлистного клевера, но зелье упорно не желало приобретать нужный, насыщенно-зеленый цвет. Роксана подумала, что оно остыло и попыталась прибавить огонь, но горелка от одного её прикосновения начала сходить с ума и котел раскалился так, что чудом не взорвался.
– Вам стоит быть осторожнее, мисс Малфой, – заметил Слизнорт, проходя мимо. – Пересядьте к кому-нибудь из одноклассников, пусть помогут вам...
Роксана подняла глаза. Слизеринцы смотрели на неё так, словно она была ядовитой мантикорой. Опустив голову, она кисло перелистала пару страниц учебника, вяло мечтая о том, как пар от её негодного зелья перетравит всех слизеринских кошек, но тут внезапно на её парту со звоном опустился чей-то котел.
Она вскинула голову.
– Тебе нужно добавить немного солнца, – Лили Эванс быстро улыбнулась, поймав её взгляд и деловито закатала рукава.
– Что? – тупо переспросила Роксана.
Эванс усмехнулсь.
– Ты ведь не добавляла после клевера солнечную росу, верно?
– Нет, – Роксана посторонилась, уступая ей место у своего котла и озадаченно взглянула на девочку с фенечками, которая уже вовсю помахивала палочкой над горелкой, успокаивая пламя. – Вы...не боитесь, что они будут от вас шарахаться, верно?
Девушки с улыбкой переглянулись.
– Эти – шарахаться? – Эванс взглянула на Хлою и покачала головой, капая в котел прозрачной жидкостью из маленького фиала. – Это будет что-то новенькое!
Они засмеялись. Подруга Лили протянула Роксане перевитую браслетиками руку.
– Я – Алиса. Алиса Вуд. Мы с тобой виделись на стадионе, помнишь?
Роксана пожала её руку и кивнула, хотя и не помнила.
– Ты поступила очень храбро сегодня, Роксана, – зашептала она, подвигая котел ближе к Роксане, пока Лили исправляла её зелье. – Эти девицы думают, что им всё позволено и никто с ними не спорит. Попробуй, скажи что-нибудь Забини или Гринграсс и их мамочки тут же припрутся в школу, а ты потом будешь неделю оставаться после уроков и драить грязные котлы! – Алиса брезгливо поморщилась и бросила в котел чешую золотых рыбок. – А из-за чего начался сыр-бор?
– Они трепались про Забини и Блэка.
– Ничего нового, вся школа говорит о том, что она сбежала, – заметила Эванс, перемалывая сушеных божьих коровок. – Не думала, что ты будешь её защищать, мне казалось вы не ладите.
– Девочки, поменьше разговоров – побольше работы! – призвал их к порядку Слизнорт, склонившийся над котлом Поттера в соседнем ряду. – Мисс Малфой, вам стоит быть повнимательнее, если вы рассчитываете получить за зельеварение проходной бал на ЖАБА.
– Просто не выношу лицемерие, – проворчала Роксана, когда профессор отошел и, отчаявшись открыть банку со слюной трёхногих жаб, замахнулась на неё палочкой. Крышка выстрелила в воздух и шлепнулась в котелок толстяка, который работал рядом с Поттером. – Ещё вчера они перед ней на задних лапках прыгали, а сегодня перемывают ей кости. Подлые стервы.
Она капнула немного жабьей слюны в котел и поймала конец безмолвной беседы, которую вели Лили и Алиса.
– Что?
– Ничего, – смущенно мотнула головой и Алиса и осторожно скользнула на Роксану взглядом. -Просто...ты...
Лили толкнула её локтем.
Алиса смущенно застучала ножом по разделочной доске.
– Да говорите, что такое?
– Ты вот совсем не похожа на своего брата, понимаешь? И это странно, – выпалила Алиса. – Люциусу было безразлично, что и с кем происходит, если только это не касалось его самого. А тебе не все равно.
Роксана почувствовала как засосало под ложечкой.
Алиса расстерялась.
– И-извини, если я...
– Да нет, ты права, – Роксана вздохнула. – Мой брат далеко не сахар, – она попыталась перевести разговор. – Кстати о братьях, вы не знаете, что там за история у Блэка с его семьей?
– Ты не знаешь? – выпучила глаза Вуд.
– Алиса! – предупреждающе молвила Лили.
– А что такого? Мне казалось, все знают!
– Вот именно, все знают и болтают. Лучше займись зельем, смотри, оно выкипает, – Лили поскорее приглушила огонь под их с Алисой котлом, а та ещё ближе подвинулась к Роксане и зашептала с ужасно деловитым видом:
– На пятом курсе наш Сириус по уши втрескался в одну девушку. Они встречались почти два года. Поговаривали, что они собираются сбежать из школы после шестого курса и пожениться...
Роксана озадаченно уставилась на девушку.
– По...
– Да, именно так, – серьезно подтвердила она.
Лили Эванс обреченно покачала головой, нарезая ромашку для своего зелья.
– Всё было очень серьезно. Мы думали, они и раньше сбегут! Но эта девушка, она... она из семьи маглов, к тому же её отец в Министерстве продвинул немало законов за равенство волшебников и маглов, сама понимаешь, родителям Сириуса это не очень понравилось. Они приказали ему расстаться с ней, а он сказал, что скорее умрет, чем...
– Алиса Вуд!
Алиса сердито порозовела.
– Ну ладно, может быть этого он и не говорил, но все равно, у них произошла крупная ссора. И Сириус сбежал...
– Так говорят, – справедливо закончила Лили, сердито счищая с доски в котел тысячелистник. – На самом деле никто не знает, что произошло, просто приятно думать, что во всем виновата любовь.
– Она всегда во всем виновата! – возмутилась Алиса и поковыряла пальцем столешницу.
– Это точно. Ну а кто эта...девушка?
Алиса опасливо покосилась на свою подругу, а потом сделала круглые глаза и быстро указала ими в сторону.
Роксана оглянулась и как раз в этот момент мимо неё прошла девушка с длинными сливочными кудрями.
– Она очень хорошая. Родителям Сириуса стоило получше узнать её. Он тогда остался совсем один и сейчас вот... наверное случилось что-то ужасное, раз они оба исчезли, правда?
Раздался звон.
Они оглянулись и увидели, что первый образец зелья для проверки растекается по полу в куче осколков.
– Что случилось? – Алиса удивленно взглянула на Лили. Та неловко потерла лоб и взмахнула палочкой, собирая осколки воедино.
– Ты в порядке? – спросила Роксана.
– Да, всё... – Эванс не договорила, потому что как раз в этот момент раздался колокол и Поттер первым распахнул дверь класса, вытащив за собой в коридор девушку с длинными темными волосами.
– И теперь сбежала Блэйк. Не знаю, в чем дело, но похоже, эти идиотки говорили правду во дворе, – Алиса проследила взглядом за Хлоей, выплывшей из класса зельеварения. – Похоже она просто хотела его обмануть. Бедный...
– И где он сейчас? – не без трепета спросила Роксана, когда они вышли в коридор. – Отправился за ней?
– Да нет, – Лили застегнула свою сумку и уставилась на Роксану пугающе проницательным взглядом. – Просто Сириус всегда переживает свои проблемы в одиночестве. Так всегда было.
Алиса кивнула.
– Будем надеяться, он не влипнет в какую-нибудь историю, – мрачно добавила Эванс, после чего помахала Роксане и они с Алисой отправилсь наверх, догонять своих одноклассников.
* * *
Роксана пробормотала пароль, шагнула в блаженную темноту своей комнаты и захлопнула дверь, прижавшись к ней спиной.
Наконец-то. Тишина и покой.
После обеда она с трудом отсидела два сложнейших уроках Защиты от Тёмных сил, после которых у неё так разболелась голова, что хотелось сунуть её в холодную воду. А когда она шла в подземелья, чтобы перед уроком трансфигурации поспать хоть чуть-чуть, выяснилось, что Хлоя нажаловалась на неё Слизнорту. Тот вызвал её в свой кабинет и отчитал за недостойное поведение, после чего лишил пятидесяти очков за применение темной магии в школе и добавил, что не оставил Роксану после уроков только потому, что очень уважает её родителей и брата. В довершение ко всему, Хлоя принялась издеваться над ней на трансфигурации, за что схлопотала от Роксаны Фурункулюс прямо во время урока.
Макгонагалл, в отличие от Слизнорта очевидно было наплевать на родителей Роксаны, потому что она оставила её после уроков и заставила убираться в теплицах вместе с кучкой других провинившихся до глубокой ночи. Благо хоть распорядилась, чтобы им принесли ужин прямо туда.
А Хлоя наверняка уже вылечила все свои пятнышки и теперь сопит в своей комнате как ни в чем ни бывало.
Мало ей было одной Забини.
Подумав об этом, Роксана сердито стукнула кулаком по двери, а потом оттолкнулась от неё и рывком стянула с себя мантию. Хотелось сбросить с себя этот день. Сбросить и просто уснуть.
Она переоделась в родную чёрную футболку с эмблемой «Диких сестричек», распустила тугой хвост на затылке и повалилась на кровать... а уже через секунду с воплем ужаса вскочила с неё и забилась в самый темный угол, тыча в сторону полога трясущейся волшебной палочкой.
Тело на кровати недовольно пошевелилось, бледная рука отбросила в сторону подушку.
Ещё пару мгновений Роксана провела наедине со своим бешено колотящимся сердцем, а затем тело вдруг вздрогнуло и резко село.
– Какого черта?.. – Блэк зачесал все волосы назад и приоткрыл один глаз, недовольно щурясь в темноту. – Малфой? Ты что здесь делаешь? – язык у него слегка заплетался.
– Я? – Роксана обалдела от такой наглости. – А...а ты?
– В каком с... – Блэк осмотрелся. – О, точно, я же... – он сипло засмеялся и хлопнул в ладони. – Дурацкая ситуация! – он опять засмеялся.
Роксане не понравился этот смех. Блэк был явно пьян.
– Как ты вообще здесь оказался? – спросила она, пряча палочку. – Откуда ты узнал пароль и... что ты вообще здесь делаешь?
Она вышла из своего угла и заметила на прикроватной тумбочке ополовиненную бутылку огневиски.
– На что мне отвечать? Ладно, сделаем так. Первый вопрос, – Сириус загнул один палец, – Я вышел из Большого Зала, свернул налево, вниз по лестнице, направо, направо, налево, прямо, прямо, направо и вот, я здесь.
Роксана скрестила на груди руки.
– Второй вопрос, – он загнул второй палец, презрительно фыркнул, откинув голову набок и сощурил свои красивые глаза, – Детка, не надо быть гением, чтобы понять, что твой пароль – «Мирон Вогтейл». Третий вопрос, – он вдруг подтянулся, схватил с тумбочки бутылку и снова ударился спиной об стену, довольно вздохнув. – Я валяюсь здесь как кусок дерьма и безбожно надираюсь, – словно в подтверждение своих слов, Блэк поднес к губам бутылку. Виски забулькало.
– И что, ты просидел здесь весь день? – когда шок прошел, Роксана осознала, что Сириус Блэк сейчас здесь, в её комнате и с трудом удержалась от того, чтобы не броситься и не засунуть в комод скомканные джинсы, лежащие на полу и не спрятать куда-нибудь весь мусор...
– Просидел... больше проспал. Я чудовищно не выспался сегодня ночью и просто искал убежище, где можно будет вздремнуть и где меня никто не будет трогать.
Стараясь выглядеть максимально непринужденно, Роксана принялась подбирать разбросанную только что школьную форму.
– Сначала хотел пойти в другое место, но потом увидел, как ты поднимаешься из подземелий и меня осенило, – добавил он, наблюдая за ней и вдруг вытянул руку. – Это ищешь?
Роксана сунула охапку вещей в ящик комода и выхватила у Блэка своё белье, после чего запихнула к остальным вещам.
– Ты... получил письмо? – спросила она, стараясь выглядеть непринужденно.
Жидкость в бутылке громко булькнула, ударившись об дно.
Блэк вытер рот, глядя перед собой пустым взглядом, а потом вдруг запрокинул голову и расплылся в дурашливой улыбке.
– А по мне незаметно?
Роксана помолчала пару мгновений, а потом опустилась на край кровати.
– Извини. Я...сочувствую, Блэк.
– Соч... – он усмехнулся и потер губы. – Малфой, кого ты пытаешься обмануть? Ты вовсе мне не сочувствуешь. Блэйк ведь рассказала тебе, как всё было, верно? О, да, наверняка в её версии я чуть было не съел её. У тебя на лбу написано «Блэк – подонок и свинья». По-твоему я во всем виноват и не надо делать вид, будто тебе меня жалко.
Она скрестила на груди руки.
– Я вовсе не...
Блэк усмехнулся и отвернулся.
– Ещё она написала, что ты застукала её за этим делом в ванной. Прямо подвиг со стороны Блэйк – признать чью-то помощь. Это было так странно, что я решил было, будто письмо – подделка, но потом она попросила меня поблагодарить тебя за помощь от её имени и тогда я поверил. Я со своей стороны выражаю тебе сочувствие, ведь это, наверняка было то ещё зрелище. Моё сочувствие несомненно поможет тебе пережить всё это, не так ли? – он снова поднес бутылку к губам, поблескивая на Роксану глазами из темноты.
Она рассердилась.
Он, конечно, имеет право злиться, но она-то тут причем.
– Если тебе не нужно моё сочувствие, какого черта ты сюда приперся?
Блэк пожал плечами, так, словно только что всерьез об этом задумался.
– А куда ещё?
– Куда? У тебя есть друзья! Прекрасные, замечательные друзья. Почему ты не пошел к ним?
– Я хочу побыть здесь.
– А меня ты спросил?
– Ты тоже этого хочешь.
– Нет.
– Неубедительно, – он опять запрокинул бутылку.
– Блэк, пошел к черту! Я серьезно!
Он засмеялся и Роксане захотелось его стукнуть.
– Почему ты так не хочешь провести со мной время?
– Каждый раз, когда мы проводим время вместе у меня возникает такое чувство, будто меня пырнули ножом.
Он поднял брови.
– И если ты думаешь, что это такое большое удовольствие...
– Я так не думаю... – он вдруг отделился от стенки, встал с кровати и шагнул прямо к Роксане. Она осеклась, невольно отступая назад, чтобы сохранить между ними дистанцию. – Но я помню другое большое удовольствие, – он вдруг зацепил пальцем петельку на поясе её шорт и дернул Роксану к себе. – И я уверен, ты тоже. И не надо говорить, что тебе не...
Она с силой толкнула его в грудь.
– Как ты можешь?! Ты... ты... – она сжала кулаки, наступая на него, но он не отступал. – После всего этого... после всего, что случилось сегодня, ты приперся сюда, чтобы просто меня трахнуть?! У тебя нет ни капли сочувствия?! Ты совсем охренел?!
– Та ещё формулировка, – он поморщился от её громкого голоса. – Но вообще-то нет. Я пришел не за этим.
– Мне наплевать. Уходи, – она решительно подошла к двери и распахнула её.
Сириус не сдвинулся с места, только чуть сузил глаза, ввинчиваясь внимательным взглядом в Роксану.
– Малфой, ты, что, боишься меня?
– Вот ещё! – она постаралась, чтобы её голос звучал твердо.
– Тогда в чем дело? Почему тебе так претит моё общество?
Блэйк, розовые пятна на её лице и губах, черная вязкая лужа, кровавые отпечатки, скомканное полотенце...
– Ни в чем. Убирайся.
– Малфой, я просто хочу поговорить. Пообщаться, побыть вместе. Или по-твоему я на это не способен и общаться с девушкой могу исключительно в постели? – он подошел к ней. Роксана вцепилась в дверную ручку. – Вся школа треплется о том, что Блэйк сбежала и все хотят сообщить мне об этом. А я просто не хочу никого видеть. А те, кого хочу видеть... они не поймут всего. А мы с тобой понимаем друг друга, что бы там ни было. И раз уж ты была...свидетелем и участником всех этих событий, мне кажется нам просто предначертано провести этот вечер вместе. Обещаю, я и пальцем тебя не трону.
Роксана прищурилась.
– Именно поэтому я и не хочу тебя видеть, Блэк. Мне кажется прошлой ночью я итак узнала тебя слишком близко. Так что я прошу тебя, уходи. Пожалуйста.
Сириус вздохнул, вышел за дверь и облокотился на дверной проем.
– Я не хотел этого делать, но ты меня вынуждаешь. Если помнишь, не так давно ты проиграла мне одно желание.
Сердце Роксаны упало.
– Что ж, вот и оно. Я не хочу оставаться один сегодня и желаю, чтобы ты составила мне компанию.
Роксана уронила руки во все глаза глядя на Блэка.
– Ну ты и...
– Жду тебя в гостиной, Малфой, – он окинул её темную комнату неодобрительным взглядом. – Холодно у тебя тут.
* * *
Обычно слизеринцы редко разжигали камин на полную катушку. Парочка дров, небольшое пламя, видимость уюта и какой-никакой свет, чтобы в подземелье не было очень темно. В таком великолепном произведении искусства, как этот камин не положено играть бушующим страстям.
Сириус бросил в холодное каменное жерло все дрова, какие только нашел в гостиной и теперь высокий беспокойный огонь взвился под самую каминную полку, а общая комната, обычно такая мрачная, черная и угрюмая, сейчас просто нежилась в тепле и потоке подрагивающего насыщенного света.
Между двумя кожаными диванами лежал ковер из меха черного рейема.
Роксана сидела на нем, уперевшись руками в пол у себя за спиной и вытягивала к огню тоненькие, стройные ноги. Сириус, напротив, лежал на ковре подпирая голову рукой и качал согнутой в колене ногой...
«I never smoked me no cigarettes
I never drank much booze
But I'm only a man don't ya understand
And a man can sometimes lose
You gave me somethin' I never had
Pulled me down with you
Hit me up with a big hunka love
Hope you can pull me through »*
Громко играла музыка, но её никто не слышал, кроме них, благодаря чудесному заклинанию "Оглохни", которое Сириус заблаговременно поставил на все выходы.
Небольшой проигрыватель бодро крутил «The Beatles», “AC/DC”, “Weird Sisters” и «The Rolling Stones», так что к дымке сигарет и алкогольному дурману, царящему между двух кожаных диванов, примешалось ещё и крепко музыкальное опьянение. На полу между ними богато и насыщенно блестел янтарный запас слизеринцев, который они случайно обнаружили в шкафчике за камином...
– ...ладно-ладно, моя очередь, – она со смехом поставила бутылку дорогого андалузского вина на ковер, утерла губы и вдруг деловито прищурилась, наклоняясь к Сириусу.
– Я никогда не курила тенаткулу.
Сириус раздосадованно цокнул языком и поднес к губам бутылку.
Роксана беззвучно засмеялась, качнувшись вперед.
– Что, серьезно?
Сириус пожал плечами.
– На Дне Рождения Сохатого, – он перекатился по полу, вытянув руку с двумя сигаретами к огню. – Я не помню, кто притащил эту дрянь, но нас здорово вставило. Мне казалось, что за мной по пятам ходит светящийся мухомор в человеческий рост.
Посмеиваясь, Роксана приняла у него сигарету.
– Я всё просил потушить его и в конце-концов вылил на него ведро пунша, а оказалось, что это была Алиса Вуд.
Роксана в этот момент попыталась опереться на сидение дивана, чтобы сесть поудобнее, но рука соскользнула со скользкой ткани и она ткнулась лицом в диван. Они захохотали.
«Woman you give to me
More 'n I can take
But listen honey
I don't mind
You’re a habit I don't wanna break
Don’t want me none of the harder stuff
Don’t need it anymore
I'm in hell
And I'm sinkin' fast
And I don't need a cure »
Чуть-чуть опьяневшая, с блестящими глазами и легким румянцем на скулах. В коротких драных шортиках. Какого черта она напялила эти шортики?
– ...ты будешь спрашивать или нет?
– А, да... – Сириус потер лицо. – Я никогда... – она вдруг облизала губы. – ...не целовался с Мироном Вогтейлом.
Улыбка её завяла.
– Это, что, ещё один ненавязчивый способ узнать, было ли у нас что-то с Мироном? – Роксана подняла бровь.
– Именно.
– Я требую другой вопрос.
– Другой? Хорошо, я задаю следующий. Но если ты не ответишь на этот, я назначаю штраф в виде поцелуя взасос.
Роксана схватилась за бутылку и сделала несколько крупных, уверенных глотков.
– Ну что, ты доволен? – она яростно утерла губы тыльной стороной руки и на ней осталось немного вина. Сириусу захотелось слизать его.
– Нет. Я ревную, – честно признался он, глядя на неё без тени улыбки.
– Кого и к кому?
– Тебя к этой бутылке. Мой язык тебе противен, а вот это...
– Такими темпами я скоро совсем опьянею. О Мерлин... так, моя очередь. Я никогда не целовалась с девушками.
– Смотрю тема тебя задела? – он с улыбкой отобрал у неё бутылку и поболтал содержимым. – Ты же понимаешь, что мне не хватит и трёх бутылок, чтобы возместить всё? Учитывая, скольких девушек я целовал, как и куда... – он демонстративно лизнул горлышко бутылки.
– Ты мерзкий, – просто сообщила ему Роксана, сунула сигарету в рот, как заправский магловский слесарь перед починкой трубы, подползла к проигрывателю, сделала звук погромче, после чего вытянула обе руки и завалилась на спину, на мягкий пушистый ковер, головой к огню.
И такой она была мягкой, теплой и податливой в этот момент, что Сириусу стоило больших усилий удержать себя в руках и не наброситься на неё.
Как назло, именно сейчас, когда он пообещал не лезть к ней, заводился с пол-оборота, от одного только взгляда на неё. Может быть причина была именно в обещании держать дистанцию, а может быть ещё в чем. Так или иначе, он весь превратился в оголённый провод и любое её касание, даже случайное, бросало Сириуса в жар. А сейчас,когда она вытягивалась, словно кошка и подтягивала к себе чуть расставленные ноги...
У Сириуса стоял.
И ему стоило большого труда это скрывать.
«I overdosed on you
I overdosed on you Crazy but it's true Ain’t nothin' I can do
I overdosed on you »
– О-ох...не люблю чувствовать себя пьяной, – Роксана вытянула по полу обе руки и у неё обнажился живот.
Тугой плоский живот, по которому так и хотелось провести языком.
– Такое чувство, будто мозг сел на метлу, о Мерлин... это ужасно... – она стиснула голову руками.
– Ты нравишься мне пьяная, – Сириус встал, чувствуя, что ещё немного и самообладание ему изменит.
Подойдя к арсеналу слизеринских бутылок, он выбрал самое вкусное и неизвестное – бузинный ликер пятилетней выдержки и палочкой срезал пробку.
– Потому что со мной можно сделать что угодно и списать это на алкоголь? – весело спросила Роксана откуда-то снизу.
– Одна из причин, – Сириус чуть не всплакнул от собственной честности.
Они переглянулись и рассмеялись.
– Знаешь, Блэк, я хочу сказать, что я... рада, что ты сегодня здесь. И дело не в пари и не в Обете, и даже не в том, что у меня такая странная легкость сейчас в голове и я несу всякую херню. Я просто... рада.
Сириус усмехнулся и чуть подмигнул ей, снова заваливаясь на мягкий, нагретый ковер.
– Я тоже, детка.
Заиграла новая песня.
– И всё-таки... почему я? Почему не твой друг Поттер? Или этот... как его?... Люпен? Люпин?
– Есть вещи, которые я просто не могу им сказать, хотя и хотел бы. Они видели, как я получил письмо и знают его содержимое. Они искренне верят, что случившееся должно было потрясти меня, или хотя бы задеть... – Сириус сделал глоток и передал бутылку Роксане, почувствовав её взгляд. – Они не поймут, что мне вообще-то наплевать на все это. То есть... я, конечно, очень сочувствую ей, ведь это наверняка было больно и мне очень жаль, что так вышло... но...я ничего не чувствую. Я до последнего не верил в то, что она действительно беременна, да ещё и от меня, да и потом я так чертовски устал от всего этого, что когда всё случилось, я не почувствовал ничего, кроме облегчения. Хотя ведь это была всё-таки частица меня и я должен чувствовать... горе, или злость, или хотя бы разочарование, а мне всё равно. Но и это меня не волнует, – он помолчал немного, глядя в потолок, словно там мог найти ответ на свои терзания. – Они бы этого не поняли. Я и сам не до конца признаю это, потому и надрался так, что отключился в твоей постельке. Признаться своим лучшим друзьям, что я законченный подонок? Я не смог.
– Почему ты сказал мне?
Сириус повернулся к ней.
В черных, бархатных глазах не были ни капли ужаса, удивления или отвращения. Она просто смотрела на него и ждала ответ.
– Мы с тобой одинаковые, Малфой, ты и я. Мы вышли из одного котла и понимаем друг-друга гораздо лучше, чем нас могут понять даже наши лучшие друзья. Ты знаешь мою семью, знаешь, кто я, с тобой мне не обязательно...
– Казаться лучше, чем есть?
Сириус приподнял уголок губ.
– Да. Именно так.
Они помолчали.
– Хочешь сказать, мы оба плохие люди и с нами всё кончено?
Блэк выгнул губы.
– Да нет, просто с нами случилось много плохого.
– И что нам делать?
Он хмыкнул и протянул ей бутылку.
«Then she made me say things
I didn't want to say
then she made me play games
I didn't want to play
she was a soul stripper
took my heart
she was a soul stripper
and tore me apart»
Роксана громко подпевала солисту, прыгая по дивану так, что её длинные белые волосы совсем растрепались, а подушки разлетелись по всей комнате. В руке у неё была бутылка – последняя из чужого запаса. Чёрная растянутая футболка с чужого плеча трепалась на её тельце как флаг и в такие минуты Сириусу было отлично видно её белье, худые округлые ляжки и ноги, матово мерцающие в оранжевом свете камина.
Дзынь!
Дорогущая золотая астролябия грохнулась на пол.
Малфой сложилась пополам от смеха, глядя как Сириус громит содержимое её же гостиной.
"She started moving nice and easy
slowly getting near to my spine
killing off each last little feeling
everyone she could find
and when she had me hollow and naked
that's when she put me down
pulled out a knife and flashed it before me
stuck it in and turned it around"
Музыка гремела, извивалась и билась об стены. Танцуя и кружась с бутылкой в руках, Сириус то и дело ронял на пол книги, статуэтки и чернильницы, сбрасывал с полок весы, колдоскопы и астролябии, беззастенчиво рылся в брошенных слизеринцами вещах, а потом разбрасывал их по всей комнате.
Это здорово помогало выпустить пар.
– Забини сказала, что ты отказался помириться со своей семьей!!! – орала Малфой, силясь перекричать визг солиста «AC/DC». – Отказался вернуться к ним! Я и не знала, что ты сбежал из дома, Блэк! Это очень круто! И я уж-жасно тебе завидую!!! – она схватила обеими руками крупную шелковую подушку с дивана и запустила в Сириуса.
– Да, моя семья!!! – Сириус взмахнул палочкой и подушка лопнула, так и не долетев до него, и выплюнула в воздух облако пуха. – Почему-то каждый раз, когда в моей жизни происходит какое-то дерьмо, они тут как тут! – он в сердцах пнул другую подушку, вспрыгнул на диван, но Роксана тут же соскочила на пол и указательными пальчиками поманила его за собой, пританцовывая и подскакивая. Сириус послушно спрыгнул следом, не отрывая от неё голодного взгляда.
Она протянула к нему руки, он схватил её за одну, закружил, горячо прижал к себе, оттолкнул, выпустив её руку так резко и неожиданно, что она машинально отбежала в сторону, но тут же легко вспрыгнула на второй диван.
– Ну а что твои предки? – задыхаясь, спросил он, обходя диван по кругу и подхватывая на ходу початую бутылку вина.
– Мои предки?! Они вообще не хотели, чтобы я появлялась на свет! – она прыгала и вертелась, но так яростно, словно хотела разломать этот диван. – Это вообще вышло случайно!
– В смысле?
– Как-то раз наша с тобой замечательная кузина Белла поведала мне историю... не знаю, правда это, или это она выдумала... Она сказала, что я появилась на свет только потому, что моя маменька страшно разозлила чем-то моего папеньку. По её словам все в нашей семьей знают, что он просто изнасиловал её и все смотрят на меня просто как на результат ужасной ошибки! Круто, да?
Она засмеялась после этих слов, но как-то очень странно, клочковато, а потом её губы вдруг расползлись в стороны, как резиновые, но она упрямо мотнула головой и принялась скакать и танцевать ещё яростнее, будто хотела вытряхнуть всю эту информацию из себя раз и насегда.
Миниатюрная, сногсшибательно красивая и сексуальная даже в этой просто чёрной футболке, она прыгала по дивану и размахивала руками так, словно ей не было ни до чего дела.
Сказала бы она это, не будь они оба пьяные?
– Очевидно нет...
– Что ты сказал?! – крикнула она, но в этот момент новая песня взорвала стены спокойствия и Сириус не услышал её.
– Прыгай! – скомандовал он.
Она разбежалась и прыгнула Сириусу на руки, обхватив его руками и ногами как коала.
Он поймал её, покрепче ухватил под коленями и закружился на месте так, что Роксана завизжала и зажмурилась, уткнувшись носом ему в плечо.
«Ты не ошибка. Ты была для меня всё это время, понятно тебе?!»
Неожиданно под ногу ему попала одна из книжек.
Сириус оступился, проехав на ней по полу, они врезались в кресло, кучей рук и ног повалились на ковер перед камином и сломали проигрыватель, что вызвало новый приступ пьяного хохота.
– Ты цела? – смеялся Сириус, потирая ушибленную голову.
– У моей техники сегодня тяжелый день, – сообщила Роксана, сползая с Сириуса на ковер, уперлась коленкой ему в пах и он сложился пополам.
– Извини... – со смехом простонала она, а когда увидела, что Сириус и сам смеется, только ткнулась лбом в его лоб и была в этот момент слишком близко, чтобы не поцеловать её.
Но он сдержался.
Он дал слово.
* * *
– Так почему ты сбежал из дома? Неужели всё дело в девушке? Мне рассказали, что ты влюбился в маглорожденную и твоя маменька чуть тебя по стенке не размазала.
Они снова валялись на ковре.
Точнее Роксана валялась так, что её белые волосы веером разметались по чёрному меху, а он сидел напротив и потягивал вино.
Даже огонь в камине стал ниже и только тихонько потрескивал щепками, чтобы не мешать их разговору.
– Чушь, – Сириус оставил Роксане несколько глотков, передал ей бутыку и вытащил у себя из-под бока какую-то книжку, прилетевшую туда в результате дебоша. – Мне уже поперек горла эти сплетни! Дело было в другом.
– Другая девушка? – Роксана сделала глоток. Красная капелька скользнула по её шее вниз, потеярвшись под растянутым воротом футболки и Сириус на миг потерял нить беседы.
– Не девушка! – он захлопнул книгу и легкомысленно запустил ею в камин. Пламя фукнуло. – Мужчина.
– Что?!
Они уставились друг на друга и захохотали.
– Мой дядя Альфард. Он был мне как отец, но умер, когда мне не было и шестнадцати. Мы так много времени проводили вместе, – Сириус поморщился. – Он был классным. Показывал мне мир, учил меня, заботился... а умер потому, что завещал мне, а не моей матери или отцу наше родовое поместье. Я был в Хогвартсе, когда это случилось и узнал обо всем, только когда нашел его завещание уже в материнском столе. Она надеялась скрыть всё и потихоньку наложить лапы на дядин дом, но я забрал все бумаги, развалил и поджег эту халупу, а потом свалил оттуда ко всем чертям!
Они помолчали.
– Это дерьмо, Блэк. Я знаю, какого это, когда твоя семья у тебя на глазах уничтожает то, что тебе дорого. Но тебе легче, Блэк, ты теперь сам по себе, – она закусила кожу на мизинце, хмурясь в огонь. – Ты избавился от всего этого. Вот меня они так просто не отпустят. И не успокоятся, пока не...
– Сириус.
– Что? – она приподняла голову.
– Не зови меня меня так. Меня зовут Сириус.
Она улыбнулась, всё ещё держа руку у губ и огонь влажно блеснул у неё в глазах, а потом она перевернулась на бок, подперла голову другой рукой и молвила своим низким, грудным голосом:
– Сириус.
Сириус выдохнул. Он пробежал взглядом по её ногам, чуть прикрытым длинной чёрной футболкой. По плечу, вылезшему в растянутый ворот. По безумной гриве аномально-белых, как-будто седых волос. Взглянул в жесткие, бархатисто-чёрные глаза.
Вспомнил, как она стонала, когда кончала.
– Роксана, – молвил он.
Они пожали руки. Сириус скользнул ладонью по её руке вверх, перевернул её и вдруг увидел то, что совсем не хотел бы сейчас видеть.
Улыбка Роксаны потухла и она отняла руку, молча пряча уродливый белый шрам в виде кривой разорванной линии и полумесяца.
Зубы вампира.
– Ты позволила?.. – спросил Сириус, справившись с голосом.
Она ничего не ответила и медленно села, пряча от Сириуса теперь и взгляд.
Он всё понял без слов. Его охватила жуткая, исступленная злость и он понял, что пора уходить.
Роксана вскинула голову, когда он встал.
– Ты куда?..
– Скоро утро. Не хочу, чтобы меня застукал Филч или Макгонагалл. Тебе тоже лучше уйти, а то кто-нибудь выйдет и увидит, что мы здесь... – он хмыкнул, кивнув на учиненный ими беспорядок.
Она поднялась вслед за ним, не отрывая от Сириуса пристального, тревожного взгляда. Как-будто хотела признаться в чем-то и не могла собраться с духом.
– Чао, детка, – Сириус сунул палочку за пояс джинс, наклонился и... хотел было быстро чмокнуть её в щеку, но его как магнитом притянуло к матовой нежной коже. – Сладких тебе снов... – прошептал он напоследок и оторвался от неё. Роксана качнулась было следом, неровно вздохнув, словно уже решилась сказать. Широко распахнутые, испуганные глаза мелькнули перед Сириусом, но она так и не смогла заставить себя, молча отступила и дала ему уйти.
Почти.
– Блэк!
Уже на ступеньках Сириус стремительно обернулся.
Таким голосом кричат смертельно раненые люди.
Малфой смотрела на него, грудь её тяжело вздымалась, губы дрожали...
А потом она сорвалась с места.
Они целовались прямо как в самый первый раз, в кабинете зельеварения: жадно, исступленно, больше кусая и хватая, чем лаская.
Удерживая её на руках, пока она лихорадочно стаскивала рубашку с его плеч, Сириус торопливо пересек гостиную. Они врезались в стол и чуть было не остались на нём, в диван, но комнаты по-прежнему были так бесконечно далеко...
– Я хочу тебя... – шептал он как безумный. – Рокс, я так хочу тебя...
Они снова рухнули на теплый, нагретый теплом камина ковер.
– Кто-нибудь войдет... – простонала она, жадно запуская пальцы в его волосы.
– Обязательно войдет, – выдохнул он, нетерпеливо срывая с неё тряпки.
Сердце Роксаны колотилось так громко, что его стук заглушал все остальные звуки в мире, мозг отключился, она даже не осознавала, что сейчас происходит! Всё её существо захватило яростное желание, граничащее с истерикой – сейчас, сейчас, сейчас!
Тело исступленно требовало его там, именно там, сию секунду, и горячее пульсирующее солнце, скользнув из солнечного сплетения вниз, теперь жарко билось в одной-единственной точке, словно кровь в открытой ране. От каждого прикосновения в эту рану током било и растекалось по звенящим нервам мучительное, болезненное, сладкое...
Сириус целовал её, глубоко и горячо, а потом ещё раз засосал и вдруг долгим поцелуем скользнул по телу Роксаны вниз, по бесстыдно торчащим соскам, по вздрагивающему животу, вниз и вниз.
Красивый, молодой человеческий зверь. Зверю не бывает стыдно.
Блестящими большими глазами Роксана проследила за тем, как её зверь переместился вниз, как легко, почти невесомо раздвинул её бедра и как засосал её прямо там.
Это было последнее, что она видела, потому что затем её опрокинуло шквалом такого удовольствия, которого она не испытывала ещё никогда.
Роксана извивалась, сопротивлялась, выгибалась, стонала и не знала, куда ей деться, а Блэк неумолимо и настойчиво делал свое дело, время от времени вскидывая на Роксану капли расплавленного серебра.
Она этого не видела. Не видела, не слышала, не понимала. Это удовольствие было сродни острой боли – его невозможно было терпеть. Хотелось кричать! И она кричала, снова чувствуя себя как тогда, ранним утром в спальне мальчиков Гриффиндора – как будто нечто огромное и дикое несется на неё из мрака, ослепительное, страшное, смертельное, словно разогнавшийся поезд.
И когда ей показалось, что выше, больше и сильнее уже не может быть, влажный горячий язык скользнул внутрь.
Это было уже совсем невыносимо. Роксана цеплялась за волосы, жмурилась, с каждым новым стоном возносилась всё выше и выше, а "поезд" был уже совсем рядом и разгонял мрак светом и ревом. Оставшийся от Роксаны инстинкт приготовился к столкновению и тут вдруг ноги и всё тело охватило сильнейшее, сладкое напряжение. Блэк лизнул её в последний раз, надавив посильнее и Роксана конвульсивно вскинулась.
Несколько мучительных вспышек абсолютного удовольствия – и она обмякла, задыхаясь и чувствуя, как по венам разливается холодный и приторный кислород блаженства.
Когда первая волна схлынула, дрожащая, задохнувшаяся Роксана приоткрыла глаза.
Он стоял на коленях и тоже дрожал. Дрожал и дышал тяжело, глядя на неё своими бешеными прозрачными глазами. А потом вдруг победоносно усмехнулся и облизал губы.
Роксана сама не поняла, кто первый к кому бросился, только уже через пару секунд Блэк с хищным рыком навалился на неё. Ещё совсем немного возни и вдруг блаженствующее, плывщуее сознание разорвало в клочья от слепой и страшной боли.
Подло. Страшно.
Как будто в ее открытую рану вогнали раскаленное добела бревно.
Роксана вскрикнула и окаменела, не в силах заставить себя снова вздохнуть, а Блэк, явно ничего не замечая, уткнулся лицом в ее шею, содрогаясь всем телом и задыхаясь так, словно только что преодолел высочайший барьер. Руки, на которые он опирался, сжались в кулаки, вырывая из ковра мех, костяшки пальцев побелели.
Он поднял голову, снова уткнувшись в нее лбом. Волосы спадали ему на лицо, веки были плотно зажмурены, а зубы оскалены, словно ему было нестерпимо больно.
А потом на Роксану взглянули совершенно невменяемые, пьяные от удовольствия глаза.
И он сорвался.
Глаза запекло от слез.
Ей отчаянно захотелось оказаться где-нибудь в тепле, уюте и безопасности, только не здесь, не на этом ковре, не так...
– Блять, Блэк! Мне больно... – только и смогла выдавить она, крепко зажмурившись и стиснув зубы. Дышать было тяжело.
Блэк до этого не мог сказать ничего, только выдыхал и отчаянно стонал, не то ругаясь, не то повторяя ее имя, не поймешь. Но сейчас он попытался сфокусировать взгляд на ней и выдавил:
– Сейчас... станет легче... о, Рокс, черт... о черт...
Он снова поцеловал её.
И точно.
Ещё пара секунд подлой пытки и боль неожиданно стала тише. Роксана смогла снова вздохнуть и недоуменно заморгала – к ожогу из боли как будто приложили компресс. Боль и новое ощущение слились в одно и это было... приятно.
Сириус подобрался на колени, сжал ее талию обеими руками и полностью взял процесс в свои руки, вбиваясь в Роксану. Время от времени он откидывал голову и жмурился, скаля зубы.
А потом снова прижался к ней, упираясь локтями в ковер, зарываясь в Роксану лицом и исступленно толкаясь вперед. Роксана попыталась обнять его, но Сириус нашел ее руки и завел ей за голову, переплетая их пальцы, после чего задвигался ещё быстрее.
Мышцы его окаменели, а длинные волосы прилипли к взмокшей шее.
– Да, – он говорил совершенно механически, не думая и не слыша себя. – Бля-я-ять...
Их глаза встретились.
Несколько исступленных толчков – и Блэк с хрипом кончил, подавшись вперед. Роксана невольно напряглась, ощутив, как внутри неё разлилось тепло, и Сириус опустился на неё, тяжело вздыхая.
Всё закончилось.
Роксане все ещё казалось, что она чувствует это торопливое движение внутри. Во рту страшно пересохло. Она сглотнула и облизала губы, повернула голову, коснувшись носом его носа.
Сириус открыл глаза и раскаленная сталь обожгла её: "Моя".
Роксана опустила ресницы.
После был покой. Покой и щемящее приторное чувство в груди, разливающее по ее жилам огромную любовь к человеку, который подарил ей все это.
Его плечи были липкими от пота, взгляд – уставшим и тяжелым...
Потом они целовались. Лежали, абсолютно голые на ковре в гостиной Слизерина и просто целовались.
Долго, сладко, упоительно...
Ровно до тех пор, пока желание снова не захлестнуло их с головой.
* * *
Сириус проснулся с рассветом.
Ему было чертовски хорошо.
Мышцы приятно потягивало, тело стискивала большой мягкой лапой приятная усталость – как-будто он переплыл море и теперь нежился в пенном прибое.
Он зевнул, потянулся и устроился поудобнее, намереваясь снова провалиться в негу, но тут почувствовал под собой какое-то шевеление и открыл глаза.
Роксана крепко спала, разметавшись по подушкам. Одна её рука лежала у головы, другая соскользнула с головы Сириуса, когда он проснулся. Волосы упали ей на лицо, губы были приоткрыты. Она дышала глубоко и спокойно и её обнаженная грудь мерно поднималась и опускалась во сне...
Сириус привстал, озадаченно оглядывая всклокоченную постель.
Подушки были разбросаны, простынь свалялась, одеяло сбилось на пол, лампа на прикроватной тумбочке разбилась...
Мозг отказывался выдавать ему тот момент, когда они перебрались в спальню.
Но вот всё, что происходило потом, он помнил очень хорошо.
Безумие.
Сладкое, блаженное безумие.
Он усмехнулся и снова взглянул на Роксану.
Она спала так глубоко, что даже пушечный залп не смог бы её потревожить.
Похоже, он перестарался.
Они делали это снова и снова. Снова и снова, без остановки, пока хватало сил и пока сон не сморил их прямо после очередного забега. Кажется он даже слезть с неё толком не успел.
И сейчас, когда он смотрел на неё и вспоминал всё в подробностях, почувствовал вдруг, как внизу живота снова натягивается тугая пружина.
Ему хотелось её опять. И даже больше, чем прежде.
Он тряхнул головой.
Сириус закрыл глаза и с силой потер лицо, после чего решительно сбросил с себя простыню и одеяло и выбрался из постели.
Все его вещи нашлись в гостиной.
Мышцы уже по-настоящему болели, в голове беспощадно стучало, а в затылке и вовсе как-будто целый кирпич угнездился. Стараясь не смотреть на учиненный разгром и ни о чем не вспоминать, Сириус оделся, правда с некоторым трудом, засветил палочку и беззвучно выбрался в тихий, наполненный сном коридор подземелий.
До башни Гриффиндора он добрался без приключений – благо шестилетний опыт ночных скитаний по школе позволял ему быть незаметным, хотя Карты ужасно не хватало.
В гостиной кто-то открыл окно и в чисто прибранную, мирно спящую комнату лился свежий утренний воздух.
До начала занятий была всего пара часов, но никто не торопился вставать. Все они – Джеймс, Ремус, Пит, Лили, Марлин и Алиса сейчас крепко спали, даже не зная, что жизнь их друга дала трещину...
Сириус устало взошел по винтовой лестнице и толкнул дверь.
Сначала нервно дернулся, увидев свет, а потом облегченно вздохнул и затворил дверь.
Ремус вскинул на него взгляд всего на секунду, после чего снова опустил его в книгу. Под глазами у оборотня залегли тяжелые мешки, а поперек носа протянулся очередной порез. Фольга шоколадки на его тумбочки отбрасывала яркий свет, ловя луч волшебной палочки.
Джеймс спал, как всегда свесив с кровати обе руки.
Со стороны Питера доносился уверенный, крепкий храп.
– Лунатизм? – хрипло спросил Сириус, прошел мимо дрыхнущего во все лопатки Сохатого к своей постели и повернулся к Ремусу спиной, занявшись одеждой.
– Бессоница, – усмехнулся Ремус.
– Хорошо, что тебя уже выписали, – заметил Сириус после паузы, чтобы не показаться грубым и бросил рубашку в угол.
– Я смотрю, ночь удалась? – судя по голосу Ремус улыбался. Сириус почувствовал, что он смотрит на его спину и на секунду повернулся к нему.
– А ты думал только тебе можно носить крутые раны? – он постучал себя по носу. Ремус усмехнулся.
Сириус забрался в постель, попробовал лечь, но зашипел и сердито перевернулся на бок.
Впервые собственная постель показалась ему страшно неуютной и неудобной.
А как было бы хорошо сейчас спуститься вниз и снова забыться в её тепле, обнять её одной рукой, прижать к себе, он мог бы сделать это всё прямо сейчас... и завтра...и потом...
Сириус саданул кулаком по подушке.
Одумайся, Бродяга!
– Не расскажешь? – в голосе Люпина звучало любопытство.
Сириус помолчал пару мгновений, а затем отвернулся к стене.
– В другой раз, Лунатик. Спокойной ночи. – Сириус устроился поудобнее и затих, но понял, что сна ему сегодня точно не видать.
______________________________________________
*AC/DC – Overdose
AC/DC – Soul Stripper
Lana Del Rey – Young and Beautiful
http://vk.com/daysofthemarauders
Хорошее настроение не вернулось к Сириусу даже с наступлением утра. Когда Ремус спустился на завтрак, увидел, что Бродяга сидит за столом, скрестив руки и неподвижно смотрит в чашку с кофе. Вид у него был непривычно мрачный и сбитый с толку – как– будто он всё пытался и никак не мог решить какую-то невероятно– сложную задачу. На пожелание доброго утра он не отозвался. Ремус посмотрел на Алису, сидящую напротив со свежей газетой в руках. Она ничего не сказала и вытерла бумажной салфеткой красный нос – по школе гуляла обычная осенняя простуда и фирменная перцовая настойка мадам Помфри подавалась за столами наравне с чаем и тыквенным соком.
Ремус спустился как раз к почте и когда он сел за стол, совы все ещё кружили над головами, но не успел Ремус протянуть руку к чайнику, как в его тарелку вдруг вместе с посылкой шлепнулась домашняя сова и Ремуса окатил утренний душ из дождевой воды и мокрых совиных пушинок. Очумело встряхнувшись, сова пьяно поднялась и скорбно уставилась на Ремуса огромными желтыми глазищами. К лапе её была прикреплена тяжеленная посылка. Удивительно, как птица вообще её донесла. Посылка была из дома и пока обессилевшая сова беззастенчиво уничтожала горячий бекон, Ремус распечатал конверт.
«Ремус! Высылаю тебе всё, что ты просил. Будь осторожен, когда будешь обтачивать заготовку, я хорошо наточил нож. И не забудь, что дерево надо как следует высушить, прежде чем будешь браться за работу. А когда будешь распаривать заготовку, не передержи дерево на пару, иначе треснет и всё насмарку. Желаю удачи. Напиши, как прошло это полнолуние, я очень волнуюсь. Зелье, о котором ты говорил, помогло тебе? Жду ответа немедленно. Отец»
Поборов желание немедленно распаковать посылку, Ремус одолжил у Алисы перо и кусок пергамента и взялся за ответ. Планировал написать быстро, чтобы поскорее распечатать инструменты для изготовки лука, но, вспоминая одну за другой подробности своего чудесного, нового превращения, так увлекся, что исписал мелким почерком почти весь лист.
– Доброе утро! – к Алисе подсела Лили, удивительно хорошенькая, даже несмотря на бледность. Волосы она собрала в хвост и лоб у неё был таким чистым и белым – прямо как пергамент, покрытый ракушечной краской.
– Ты долго, – упрекнула её Алиса низким, грудным голосом.
– Не все наши гости разобрались в замке, я показывала девочкам, где на первом этаже туалеты. Пятый раз, – Лили взялась за кофейник и бросила подозрительный взгляд на Сириуса, который все так же хмурился, разыскивая истину в своей чашке. – А кто наложил заклятие Оцепенения на Сириуса? – заметив, что Ремус сидит перед пустой тарелкой, она налила кофе и в его чашку и положила ему на тарелку пару сэндвичей. Ремус рассеяно кивнул, дописывая.
Сириус промолчал и улегся на скрещенные руки.
– Что такое? – Лили с хрустом надкусила тост и взглянула по– очереди на Ремуса и Алису. – Есть...новости? – Лили взглянула на газету и медленно опустила тост.
– Да, – Алиса шмыгнула носом, а когда наконец подняла голову, оказалось, что глаза у неё полны слез, а губы дрожат. – Пожиратели напали на «Дырявый котел» сегодня ночью. Искали агента из Министерства. Там были мракоборцы и... отец Гидеона и Фабиана погиб.
Ремус вскинул голову и утонул в двух расплескавшихся озерах зелени. Лили порывисто обернулась, он вытянул голову, но близнецов в зале не оказалось.
– Где они? – прошептал Ремус.
– Уехали, – Алиса высморкалась в салфетку. – Ещё до завтрака. Я просто не могу поверить... этого не может быть... – она вдруг зажмурилась, плечи её дрогнули.
Сириус шумно вздохнул и резко выпрямился.
– Эй, Вуд, хватит, – отрывисто сказал он. – Итак тошно, хоть ты не реви, – он помешал свой кофе, но пить не стал и резко отбросил ложку.
Алиса закивала и взяла вторую салфетку, вытирая потекшую тушь.
– Я теперь так боюсь... мой папа ведь во второй группе...если бы это были они...
– Успокойся, с ним всё хорошо! – Лили обняла её, успокаивающе гладя подругу по волосам.
– ...а ещё эта эпидемия драконьей оспы в Хэмпшире, это ведь совсем рядом, понимаешь, а мама все время проводит в Мунго, а ведь там столько...
– Мерлин, Алиса. Пойдем, тебе надо умыться, – Лили помогла ей вылезти из– за стола и перед уходом протянула Сириусу какой-то конверт.
– Вот, передай это Джеймсу.
– Что это? – Сириус взял у неё письмо.
– Это от его мамы.
Бродяга поднял брови.
– Дорея пишет тебе? С какой стати?
– Ох, Сириус, никто не следит за твоим другом, больно надо. Просто и он, и ты слишком заняты, чтобы отвечать на письма, а она – мать и переживает за своего сына, пусть он и полный идиот! Напомни ему об этом!
– О том, что он идиот? – Сириус спрятал письмо в карман.
– Об этом тоже! – бросила Лили уже на ходу, обернувшись к Сириусу так, что её пышный хвост огнем хлестнул мрачный зал.
После завтрака у них было ещё немного времени и Ремус в компании с всё ещё мрачным и странно злым Сириусом направился во внутренний двор – ученики всегда собирались там перед уроками – покурить втайне от преподавателей, которые, конечно же, всё знали, обменяться новостями или быстро переписать домашнее задание.
У них в этом дворике было свое собственное место, на которое никто не смел посягать – широкий каменный подоконник во втором окне. Он оставался свободным, даже когда во дворе толпилась половина школы.
Когда они вошли во двор, увидели Сохатого. Мэри сидела на подоконнике, а он стоял перед ней и они целовались...так, как это делают люди, которым уже нечего скрывать друг от друга.
Увидев Ремуса и Сириуса, Мэри поспешно спрыгнула с подоконника и ушла, прихватив свои вещи. Напоследок она улыбнулась им – вид у неё был совершенно счастливый.
Обменявшись рукопожатием с Сириусом и Ремусом, Джеймс улегся на подоконник и закурил. В отличие от Мэри, у него был очень хмурый и напряженный вид.
Сириус по сложившейся традиции уселся на свободное место и поджал одну ногу, а Ремус прислонился к стене – он в отличие от друзей уважал школьные правила, в которых говорилось, что сидеть на подоконниках запрещено.
– Слыхали про Пруэттов? – когда Мэри ушла, Питер, трущийся неподалеку из соображений тактичности, подошел к ним. – Говорят, старик сражался сразу с тремя. Его уложил отец Эйвери.
– Заткнись, Хвост, – процедил Джеймс, яростно дымя сквозь зубы.
– А что я такого сказал? – обиделся Питер.
– «Старик», «уложил»... Пруэтт – герой, – ледяным голосом молвил Сириус. – И он погиб, как герой. У него был шанс уйти оттуда живым, но он предпочел остаться и умереть. Я бы так же поступил.
– Все поступили бы так, – заметил Джеймс.
Пару секунд они молчали. Ремус заметил, что Питер смотрит себе под ноги и хмурится.
– Я стану мракоборцем, – вдруг заявил Джеймс.
Ремус поднял голову. Джеймс с первого года в школе твердил о том, что будет ловцом в главном составе «Кенмарских коршунов» когда-нибудь.
И в другой ситуации они наверняка бы принялись прохаживаться на этот счет, но сейчас все было иначе... со времен Каледонского теракта война ещё никогда не приближалась к ним так запредельно близко. И дело было не в темпераменте Сохатого, готового чуть что броситься в бой. Ремус и сам чувствовал какое-то жжение в груди и хотя здравый смысл подсказывал ему, что в нем говорит юношеская горячность, ничего не мог с этим поделать. И потому что гнев Джеймса падал на него самого как искры на сухой хворост...
– Эти подонки думают, что им всё можно? – цедил Джеймс, то и дело нервно затягиваясь сигаретой. -тогда они ещё не знают, на что нарвались.
– Да, Сохатый и Темный Лорд будет трепетать от одного упоминания твоей славной фамилии, – лениво заметил Сириус, пытаясь разжечь на ветру огонек.
– Я серьезно, Сириус! Я стану мракоборцем, клянусь, я стану им и перебью этих ублюдков, это тебе понятно?!
Сириус закурил.
– Предельно. Кстати о твоей славной фамилии... тебе письмо, – он вынул конверт и шлепнул им Джеймса по плечу. – Отвечай на письма, олень, у тебя не так много родителей.
– Ух ты! Черт, а я ведь...вот черт... – Джеймс чуть не подавился сигаретой и принялся торопливо разрывать бумагу. – Я же совсем забыл...отец меня прикончит в один прекрасный день... точно прикончит!
– Но теперь по крайне мере понятно, куда пропал Эйвери, этот кусок дерьма, – все так же тихо и зло сказал Сириус, сжимая и разжимая кулак руки, лежащей поверх согнутого колена. – Теперь он бы не прожил здесь и дня.
– Это только Эйвери. Все знают, что половина этих – отпрыски Пожирателей, – Джеймс взглянул поверх письма на кучку третьекурсников– слизеринцев у другого выхода. – Просто пока что они хорошо это скрывают. А насчет Эйвери... мне вот, например, ещё не всё понятно.
– О чем ты, Сохатый?
Джеймс сложил письмо и снова лег, плотно закутавшись в мантию. От холода у него на лице выступил румянец и нос покраснел как у Санта– Клауса.
– А вы сами пораскиньте мозгами. В первый раз Тинкер выманили из лесу слизеринцы – именно их я видел в лесу той ночью и слизеринцы начинают распускать слухи о том, что её убил Лунатик. Какие именно слизеринцы? Нотт и Эйвери, всё верно. Во второй раз мы тоже видим в лесу слизеринцев и очередную жертву – Мэри. Только она почему-то осталась жива, в отличие от Тинки. Почему? Потому что тому, кто пытался её убить что-то помешало? Что?
– Охотники? – предположил Сириус.
– Не охотники, – угрюмо молвил Ремус, ковыряя камень. – Оборотня может отвлечь только одно...
– Ты имеешь в виду...
– Да, – Джеймс снова закурил. – Я почти уверен, что Мэри осталась жива только потому, что в лесу появился вожак – он и помешал оборотню убить Мэри. Но теперь-то мы точно знаем, что это был не Рем, потому что он в это время пытался прикончить Бродягу...
– Спасибо, что напомнил...
– ...тогда, спрашивается, зачем слизеринцам так активно распускать слухи об этом? Наверняка потому, что они точно знали, кто убийца. И в этот раз мы тоже видели в лесу слизеринцев, вы помните, один из них кричал что-то вроде «Мы должны вернуться!», а другие ему: «Поздно, он уже с ними!»...
– ...я не помню, – Сириус дернул бровями.
– ...и после этого – Эйвери вдруг исчезает! Как по мне, всё очевидно – это он был нашим оборотнем и это он виноват в смерти Тинкер Бэлл! Он чуть было не убил Мэри! А слизеринцы просто развлекались, подбрасывая ему добычу из маглорожденных – помните, что творилось в лесу летом? Для них это просто шоу... ублюдки...
– Слушай, Сохатый, логическая цепочка, конечно впечатляет, но как по мне, она сделана из соплей, – заметил Сириус.
– Что? О чем ты? – Джеймс повернул к нему голову.
Ремус оглянулся. Дворик стремительно пустел и на место шумного школьного гомона наваливалась тишина.
Он снова повернулся к друзьям.
– Я о том, что у тебя нет никаких доказательств, всё притянуто за уши, – громко сказал Сириус. – Тебе просто хочется, чтобы во всем были виноваты слизеринцы.
– Что?! – взвизгнул Джеймс. – Бродяга, ты вообще в своем уме?! Всё же сходится, Нотт...
– На самом деле – нет. По сути, у тебя есть только то, что слизеринцы были ночью в лесу и хоть я сам не верю в то, что говорю – у тебя нет оснований их обвинять. С таким же успехом они могут обвинить нас, ведь мы тоже там были. А то, что Тинкер убил оборотень – ты может забыл, но в лесу и той и этой ночью было до черта оборотней и это мог сделать любой из них, – а, увидев, что Джеймс опять собирается спорить, Бродяга добавил: – Всё упирается в то, есть ли у тебя доказательства, Сохатый. А их у тебя нет.
– Но Эйвери ведь исчез, исчез именно сейчас, когда...
Неожиданно Питер, до этого внимательно слушавший спорщиков, переменился в лице.
– Макгонагалл! – шикнул он.
– Вот черт! – Джеймс подскочил и сунул сигарету в карман, Сириус спрыгнул на землю, они спешно засобирались, но не успели и оказались под прицелом строгих глаз.
Профессор шла прямо к ним, очки подскакивали на её остром носу, руки крепко сжимали учебники и классный журнал – примерно так бы они сжимали меч. Даже её черная широкополая мантия сердито хлопала рукавами.
– Могу я поинтересоваться, что вы, четверо, делаете здесь во время моего урока? – звенящим от негодования голосом спросила она, по– очереди глядя на их виноватые лица.
Они переглянулись. Джеймс первый справился с робостью. Дернув плечом, он поднял голову и спросил:
– А вы?
Сириус фыркнул от смеха и тут же попытался выдать это за кашель – озадаченно сдвинул брови и постучал себя по груди.
Макгонагалл подошла ближе, глядя на Джеймса так, что он заметно стушевался. Лицо у профессора трансфигурации было маленькое и сморщенное как печеное яблочко, а глаза – круглые и страшно выплаканные, так что любому, на кого она смотрела казалось, что женщина вот-вот заплачет, хотя на самом деле...
– Скажите мне, мистер Поттер, – голос её уже не звенел, а колокотал от ярости. – Где мы с вами находимся?
– На Земле? – храбро предположил будущий мракоборец. Тут уже не сдержался Питер и Ремус, сам сражаясь со смехом, пихнул его в бок.
– Я уверена, профессор Синистра будет рада узнать, что хотя бы её вы слушаете внимательно, мистер Поттер, – сухо молвила Макгонагалл. – И всё-таки, я бы хотела услышать ответ на свой вопрос.
– Мы...в школе... – сокрушенно вздохнул Джеймс, уронив голову на грудь. Секунда паузы. – ...школе чародейства и волшебства, Хогвартс, основанной в 1014 году четырьмя великими магистрами волшебных искусств. По предварительной договоренности школа была разделена на четыре факультета, хотя изначально планировалось только два отделения: мужское и женское, а замок, в котором она...
– Не валяйте дурака, Поттер! – прикрикнула Макгонагалл и Джеймс послушно заткнулся, сверкнув из-за очков бессовестно веселыми глазами.
– Мы с вами действительно находимся в школе, мистер Поттер. И разница между нами в том, что я – ваш учитель и декан, и имею право задерживаться, а вот вы, – она обвинительно взмахнула палочкой. Галстук Джеймса моментально подхватил воротник, рубашка, мятая и торчащая из брюк, немедленно впрыгнула на место. Джеймс неловко схватился за брюки и скорбно выгнул губы, чуть ослабляя галстук, который впрочем не был таким уж тугим. – ...не имеете права дерзить своему учителю, опаздывать на его уроки и выглядеть при этом как бабуин, случайно запутавшийся в школьной форме. Это понятно?
– Да, мэм, – проворчал Джеймс, застегивая мантию. Питер, незаметный за спинами Сириуса и Ремуса, делал тоже самое.
– Живо в класс! – скомандовала Макгонагалл, ещё раз взмахнув палочкой и шагнув в сторону, давая им путь.
Они подобрали сумки. Джеймс, перед тем, как уйти, остановился перед Макгонагалл и спросил, уже не дурачась:
– Профессор... вы не знаете, что с Гидеоном и Фабианом? Как они?
Макгонагалл мигом переменилась в лице и из-под маски учителя снова показалась сморщенная, заплаканная женщина.
Оторвав одну руку от книг, она ободряюще пожала плечо Джеймса.
– Посмотрим... – сказала она, коротко и быстро кивая. – Посмотрим.
Джеймс кивнул и пошел следом за ней, на ходу пытаясь незаметно потушить загоревшийся карман.
На уроке Ремус потихоньку распечатал под партой свою посылку. Отец прислал ему целый арсенал инструментов, необходимых для создания лука в домашних условиях: ножи, струбцины, моток заячьих сухожилий для тетивы, наждачную бумагу, напильники, рубанок, а так же подробную инструкцию, что и как делать – этого он бы и не делать, в конце– концов, кто как не Ремус помогал ему делать и чинить луки все эти годы?
Перебрав всё, он уложил инструменты в свою сумку и стал терпеливо дожидаться конца уроков, но – Мерлинова борода! – ещё не один день не казался ему таким бесконечно длинным и бесконечно скучным.
На трансфигурации они начали новую, непроходимо– трудную для Ремуса тему – превращение всего скелета человека в скелет животного. Пришлось очень много писать, к тому же, многое из того, что говорила Макгонагалл было непонятно и приходилось разбираться чуть ли не в каждом абзаце. И как назло, в окно, возле которого сидел Ремус, все полтора часа щедро лился насыщенный осенью солнечный свет. Лился и манил Ремуса прочь из пыльного, пропахшего древесиной и мелом кабинета в прозолоченный октябрем лес, где его ждал заветный орешник...
Каждые несколько минут Ремус поглядывал на часы, но с ними определенно что-то случилось. Ведь не может быть, чтобы после вечности ожидания было только...половина одиннадцатого... двенадцать... половина первого?!
Ремус даже снял часы и поднес к уху, но стрелки тикали и ничего не менялось, так что Ремус вздыхал и ещё ниже склонялся над, наверное, самым скучным эссе в мире: об использовании магловских трав в зельеварении.
Странно, но не только он нервничал и не мог усидеть на месте сегодня. Бродяга тоже вел себя странно – то впадал в оцепенение, как за завтраком, то наоборот принимался шутить, громко разговаривать и разливаться по классу морем – в один из таких моментов, перед совместной со Слизерином Травологией к нему подошла Хлоя Гринграсс.
Ремус сидел рядом, с книгой и потому отлично слышал их разговор. Ему это нравилось даже меньше, чем Хлое, которая нервно оглядывалась и заламывала пальцы, явно желая уйти в сторонку, но вот Бродяга, похоже, не чувствовал неловкости от того, что их беседу слышит десяток ушей:
– Тебя давно не было, – взволнованно говорила девушка. – Ты не хочешь объяснить мне, что случилось? Мы были вместе... – она нервно оглянулась на Ремуса. Тот сделал вид, что поглощен чтением. – ...а теперь ты даже не подходишь ко мне. Что я такого сделала?
Целое мгновение Сириус мучал девушку прямым, красноречивым взглядом, а потом вдруг усмехнулся, протянул руку и заправил белокурый локон Хлое за ухо, притянув её к себе за талию.
– Ну что ты уже напридумывала себе? – вкрадчиво молвил он. – Я обязательно приду к тебе ещё. Какой там пароль у твоей комнатки?
Улыбка пропала с лица Хлои.
– Я не об этом, Сириус! – она попыталась отцепить его руки от своей талии, но это было не так-то просто. – Ты не хочешь пригласить меня... на свидание, например? Мы могли бы прогуляться к Озеру или...
– На свидание? – Сириус усмехнулся так, что Ремусу стало жалко девушку, хотя обычно он просто терпеть не мог Гринграсс за её вечное кривляние и отвратительного капризного мальчишку-первокурсника с прилизанными волосами – её брата. – Зачем? Слушай, если ты так хочешь, я могу прийти к тебе сегодня или завтра? Я напишу тебе, когда смогу, окей?
Лицо Хлои исказила злоба.
– Ты за кого меня принимаешь, Блэк? – она отшатнулась от него.
Сириус легонько пожал плечами.
– Проблема не в том, за кого тебя принимаю я, – вкрадчиво молвил он. – А вот за кого себя принимаешь ты – вот это уже действительно интересно.
Хлоя размахнулась, влепила ему смачную пощечину, после чего развернулась и ушла, потому что к теплицам подошли остальные ученики и ей, очевидно не хотелось, чтобы кто-то увидел её с размазанной тушью. А Бродяга только усмехнулся, потерев лицо и после этого маленького происшествия таинственным образом растаял в воздухе.
Никто не знал, куда он делся, даже Джеймс, хотя, скорее всего он все-таки знал, но молчал, Хлоя Гринграсс половину урока шмыгала носом и картинно махала ладонями на свои глаза, а когда Ремус удобрял беспокойное живое деревце навозом спящего дракона, к нему вдруг подошла Роксана Малфой и напрямик спросила, где Сириус.
Ремус замешкался, глядя на неё. Её нездорово-белые волосы и очевидная схожесть с братом вызывали у него жуткую неприязнь – как-будто она была каким-то неудачным отростком от самого Люциуса. И он бы с радостью отослал её, вместе с её расспросами о его друзьях, куда подальше, но тут было что-то не так... девчонка смотрела на него так, словно от его ответа зависела её жизнь. Да и выглядела она неважно – глаза горят как в лихорадке, на щеках – румянец, а губы наоборот – бледные и все в чешуйках.
– Я его не видел, – ответил Ремус, старательно удобряя деревце, которое зябко поскрипывало ветками-руками, стараясь потеплее обмазаться компостом. В теплице это выглядело забавно, но ночью в лесу такое деревце могло нагнать страху на кого угодно.
– М-м... – она облизала губы и поджала их, кивая. – И ты, конечно же, не видел его со вчерашнего дня?
– Нет, – Ремус быстро взглянул на неё снизу-вверх и утер следы компоста с лица чистой стороной руки. – Может он заболел?
Малфой на секунду смежила веки и губы её улыбнулись.
Ремус растерялся. Он терпеть не мог врать, тем более девчонкам, тем более девчонкам Сириуса, которые почему-то именно у него выспрашивали о Бродяге всё, что только можно. Но за последние несколько лет все эти фразы обточились в его сознании как камни в море и он выдавал их, не задумываясь... а вот сейчас почему-то почувствовал жуткую неловкость – прямо как в первый раз.
– Да, может, – наконец сказала Роксана, когда открыла глаза. Но она не заплакала, как боялся Ремус – просто отвернулась и ушла... а потом вдруг обернулась и спросила:
– Тебе нужна помощь?
– Да нет, спасибо, – пропыхтел Ремус, справляясь у своего деревца и послал девушке быструю улыбку, хотя на самом деле хотел, чтобы она просто ушла...
И она ушла. Малфой молча вернулась к своему ящику с деревом. Все работали в паре или группками по трое– четверо. Он сам – с Питером, Джеймс – с Мэри... а она – одна. От неё отворачивались как гриффиндорцы, так и слизеринцы. Проще говоря – все. Так же как и от него когда-то...
Ремус снял перчатки и вытер руки и лицо полотенцем и, глядя как сестра Люциуса Малфоя возится в грязи в полном одиночестве, нечто, похожее на острую жалость иголкой кольнуло у него в груди.
* * *
После уроков Ремус закинул сумку с учебниками в гостиную Гриффиндора, переоделся и отправился прямиком в лес – добывать материал для своей задумки. Он плохо помнил, где находится то самое место и хотя Джеймс собирался пойти с ним – его в последний момент зацепила Мэри и он вынужден был остаться, а Питер промямлил что-то насчет большого домашнего задания и тоже остался в гостиной, так что из замка Ремус вышел в одиночестве.
Впрочем, одиночество никогда не было для него проблемой. Окунувшись с головой в горячий янтарный закат он шагал по холму, скованному вечерней прохладой и охваченному дымкой тумана. Со стороны хижины Хагрида тянулся суховатый запах дыма, из лесу ночь катила на Ремуса волны свежего, холодного ветра, напоенного запахом гнилых листьев и поздних лесных яблок...
Скоро Хэллоуин...
Ремус плотнее запахнул куртку, чувствуя как под неё забирается холодок, и зашагал бодрее, пытаясь вычислить, управится ли он до темноты, как вдруг у самой кромки леса его нагнал неожиданный спутник – лохматый чёрный пёс.
– Твои подружки меня достали, – заявил Ремус, когда Бродяга молча затрусил рядом, подстраиваясь под его шаг. – И ты не сможешь вечно прятаться!
Сириус не превратился и даже не взглянул на него.
– Сестра Люциуса Малфоя, Сириус! Чем ты только думал?
Пёс фыркнул.
– Хотя да, это был глупый вопрос. В любом случае, тебе лучше поговорить с ней, если ты не хочешь проблем с Люциусом.
Сириус насмешливо фыркнул.
– Кстати, мне тоже не нужны проблемы! Скажи, почему твои подружки вечно терзают меня, где ты и что с тобой? Когда я сделался твоим секретарем?
Сириус издал клочковатый сиплый лай, очень похожий на его человеческий смех.
– Ладно, раз уж ты здесь, проводишь меня до кладбища Основателей? Вдвоем мы управимся быстрее. И может быть нас не...
– Эй, ты!
– ...поймают... – упавшим голосом закончил Ремус и оглянулся.
Из зарослей почти что бесшумно выбралась рослая человеческая фигура в темно– зеленой мантии охотника.
– Ты что здесь делаешь? – подозрительно спросил он, вынимая палочку. – Ученикам школы запрещено находиться в лесу.
Ремус растерялся и взглянул на Сириуса.
– Выгуливаю...собаку Хагрида. Он сейчас очень занят, просил помочь. Мы уже возвращаемся, правда, Нюхалз? – для достоверности он похлопал Сириуса по голове. Тот, надо сказать, не только стерпел панибратство, но и совершенно по-собачьи помахал хвостом, высунув язык.
– Вон что... – охотник хмыкнул, даже не взглянув на Сириуса и сверля Ремуса взглядом. – Ккой остолоп отправит ученика в лес, зная, что территория под нашей охраной?
Сириус зарычал.
– Он не любит, когда обижают Хагрида, – угрюмо заметил Ремус.
– Смотри-ка... какой умный.
– Это точно. Мы пойдем, сэр, нам правда пора. Не волнуйтесь, я знаю дорогу, так что нас не надо провожать. Идем, Нюхалз! – Ремус зашагал в лес. Сириус, напоследок ещё разок рыкнул на охотника и побежал следом.
Ремус шел, изо всех сил стараясь не оборачиваться, но когда они с Сириусом почти что дошли до хижины великана, он все же обернулся и, убедившись, что за ними никто не идет, они бегом бросились в заросли.
Полянка, которую искал Ремус, находилась в самом сердце Запретного леса, на дне колодца пышной, многовековой зелени. Деревья, в каждом из которых мог бы поместиться небольшой коттедж, спускались к этой полянке вниз, по крутым склонам высохшего озера, закручиваясь исполинской спиралью и закрывая своими пышными кронами небо. Кроны переплетались, срастаясь в зеленый покров и только в одном месте они не соприкасались буйными головами в этот просвет, словно в окошко проникал солнечный свет, падая с большой высоты прямо на заветную поляну...
И сейчас, когда ночной небосвод выдавливал из солнца весь его сок, и эти деревья, и самый лес, и всё вокруг полыхало оттенками червонного золота, словно рука самого царя Мидаса пропустила лес сквозь пальцы и заперла в сумерки как в сундук. А мрамор четырех гробниц, белый, как чистейший морской жемчуг, горел в этой золотой темени таким ослепительным пламенем, что начинали слезиться глаза.
– Добрались... – выдохнул Ремус, хлопнув Сириуса по спине и они бегом спустились по склону вниз, хватаясь за протянутые к ним ветки молоденьких яблонь...
Оказавшись внизу, Ремус ненадолго замер. Взглянув в лица четырех великих волшебников он слегка оробел, словно то, на что он решался, было преступлением... но он смело обошел гробницы и приблизился к раскидистому орешнику, который рос между могилами Годрика и Кандиды. Выбрав самую толстую и крепкую ветку, Ремус вытащил палочку...
– Что ты собираешься делать с этой хренью? – спросил Сириус, когда они сделали небольшой привал. Ремус привалил тяжелую двухметровую ветку к одному из деревьев, так что оно загудело и на землю просыпалась труха.
– Подарю... профессору Грей, – он вытер со лба пот и привалился плечом к этому же дереву.
– Уверен, она будет в восторге.
– Я сделаю из этого лук, – усмехнулся Ремус. – Я сломал её собственный, ну и...
Сириус фыркнул.
– Лунатик, это не моё дело, но...зачем тебе это надо? Грей, конечно, классная и всё такое, но... черт возьми, в этой школе полным-полно красивых, веселых девчонок, а ты выбрал училку?
– Я просто решил оставить их тебе, – они переглянулись и засмеялись. – К тому же, мне нужна именно она, а не эти девчонки... да и я им не нужен.
– Рем, ты просто сам не понимаешь, какой козырь тебе достался.
– О да, когти, клыки и безумие... – Ремус снова забросил на плечо свою ношу. – Потрясающий козырь!
– Старик, да девчонки с ума сходят от всей этой чертовщины. Возьми Мирона Вогтейла, чувак был долбанным вампиром и все ведьмочки готовы были сломать свои палочки, чтобы только он их трахнул. И если правильно подать свою пушистую проблему, рыбки сами будут вешаться к тебе на крючок.
– И что потом? Я буду прятаться от каждой так, как это делаешь ты?
Ответить Сириус не успел – ночь вдруг взорвалась ослепительным светом.
Они едва– едва успели броситься на землю, чтобы избежать заклятия, как лес вокруг превратился в людей и они бесшуными зелеными и серыми тенями бросились к двум скорчившимся на земле мальчишкам, схватили их за шиворот, силой поставили на ноги и поволокли прочь.
Кулак охотника забарабанил в деревянную дверь так, что она затряслась и загудела.
– Открывай! – рявкнул он и встряхнул Ремуса, когда тот попытался вырваться.
Охотники, вооруженные зажженными палочками, притащили их к хижине Хагрида.
На улице уже совсем стемнело, воздух дрожал сверчковыми пересудами, а огненный свет их палочек казался Ремусу светом факелов. Дернув плечом, которое уже онемело в капкане железных пальцев, он оглянулся на Сириуса.
Охотник и выкрутил ему руку за спину. Глаза Бродяги за упавшими на лицо волосами, наливались злым блеском, как два наточенных лезвия, а у его конвоира под глазом темнел кровоподтек.
Охотник снова постучал.
– Открывай, Хагрид!
В хижине раздался кашель. Затем – шаги, а потом заспанный лохматый Хагрид в чудовищной бобровой пижаме открыл им дверь.
– Ремус? Сириус? – он оторопело уставился на открывшуюся ему картину и пошире распахнул дверь. – Что это вы так поздно...
– Эти двое утверждают, что вы поручили им выгулять собаку, – ледяным голосом произнес один из охотников. – Ночью, в Запретном лесу. Собака пропала, а вот эти пытались сбе... – договорить охотник не успел, потому что Сириус вдруг всадил ему локоть в живот и попытался вырваться. Завязалась потасовка – охотник, державший Ремуса, выпустил его и они вдвоем с напарником скрутили буйного парня.
– ...а собаку мы так и не нашли! – яростно пропыхтел он. – Ну что вы скажите? Знаете этих двоих, да?!
Ремус взмолился про себя, чтобы великан поскорее сообразил, что к чему. Хагрид смотрел на них, приоткрыв рот, сверчки смеялись, Сириус грязно ругался сквозь зубы...
– А... – наконец изрек Хагрид. – Ну конечно знаю, чего уж... я ж и говорю...чего это вы...так поздно-то? Клык вон... вернулся давно, спит, тупая скотина, а вы-то... спасибо, что привели их, господа охотники, э-э...я уж сам хотел...идти-то... – великан взглянул на свою пижаму и кашлянул, пригладив мех на груди.
Охотники от удивления выпустили Сириуса.
Оказавшись на свободе, Бродяга яростно дернул руками, возвращая на место одежду и чуть было снова не бросился в атаку, но тут уже рука Хагрида легла ему на плечо и Бродяга чуть не рухнул оземь.
– Я уж сам прослежу, чтобы они в школу вернулись, а коль виноват – сам их отведу, – прогудел великан, покровительственно кладя руку и Ремусу на плечи. – Доброй ночи! – и с этими словами он захлопнул дверь перед носом у остолбеневших охотников.
– Устроили вы, как всегда, негодники...и не сидится вам в школе по ночам, вечно вас на приключения тянет... – ворчал Хагрид, наливая в чашки древесно-красный чай.
– Какого черта в лесу до сих пор торчат охотники? Оборотни ведь давно ушли! – ворчал Сириус, рассеяно почесывая детеныша гиппогрифа, который просто расквасился у него в руках и довольно клекотал, щуря глаза.
– Так они их и ищут, Сириус! – Хагрид плюхнулся на стул, напротив мальчиков и навалился на стол. – Целыми днями рыщут, пытаются найти тропки, которыми эти-то к нам в лес приходят. Это, вишь, опасно, так к нам любые темные маги прийти-то могут...
– О, как я им благодарен...
– И профессор Грей тоже с ними? – как бы невзначай спросил Ремус.
– А то как же! Она ж у них и есть самая главная...
– А нам сказали, что она ловит богартов для уроков по выживанию.
– Вон что! Хмпф... – Хагрид надулся. – Ну, значит, я вам ничего не говорил.
* * *
Всё-таки очень хорошо быть волшебником.
Обычно Ремусу редко приходили такие мысли здесь, в общей гостиной, где за шесть лет учебы он провел как минимум двадцать или даже сто над выполнением домашних заданий, но сейчас, когда он сидел на ковре перед камином, в куче деревянной стружки, чувствовал себя именно так: не заучкой, а счастливым обладателем волшебной палочки и какой-то непонятной искры в голове, которая помогает ему творить чудеса...
Ремус подул на деревяшку, сдувая древесную пыль, заморгал, когда что-то попало ему в глаз и потер лицо, после чего поудобнее перехватил нож и снова принялся срезать пласты с ветки.
Отцу нужно несколько месяцев, чтобы изготовить лук. Высушить дерево, распарить, высушить, распарить. Всё это ужасно долго, когда у тебя нет волшебной палочки и книги заклинаний. Конечно, можно было заказать готовый лук в «Ежедневном пророке», или трансфигурировать какой-нибудь старый лук в новый. Но Ремусу хотелось сделать это для неё, своими руками, вложить в эту работу все силы до капли, чтобы не только волшебство Годрика или Кандиды, но и частица его самого всегда была с Валери...
А занозы и ссадины от ножа... ну что же, у него случались ранения и пострашнее.
Ремус срезал ещё немного дерева и критически осмотрел свою работу. От ветки лещины, которую он вырезал из самого сердца леса, осталась кривая, безнадежная деревяшка. Ремус взял перо и чернила и обозначил на свеженькой, ароматно пахнущей заготовке контур будущего лука, после чего снова взялся за нож. На ладони уже вздулись волдыри, парочка лопнула и кожу жгло от пота, так, что даже перчатки не спасали. Хорошо, что он позаботился и об этом и попросил у Лили огромный запас волшебного пластыря.
Тикали часы. Ремус очень боялся не успеть до рассвета. Ведь послезавтра уже Хэллоуин, ему так хотелось приурочить свой подарок к этому дню, он сотни раз проигрывал в голове сцену, в которой увидит её глаза, когда вручит лук... и боялся этого момента как огня, так что пару раз он откладывал работу и пытался справиться с приступом паники.
Портретный проем скрипнул и в гостиную вошел мрачный, задумчивый Сириус, в криво застегнутой одежде и с курткой через плечо.
Когда Хагрид взялся проводить их до школы, чтобы они успели хотя бы на конец ужина, Сириус сказал, что поужинает у своей старой подруги в Хогсмиде и как бы великан ни ворчал,Бродяга обернулся псом и был таков.
– Наслаждаешься? – сонно спросил он, пройдя мимо Ремуса.
– Ещё как, – Ремус снова вытер лицо – ему всё казалось, что стружка застряла у него в носу.
– Ну-ну... – Бродяга окинул скептическим взглядом поле работы Ремуса и взбежал по ступенькам наверх, а Ремус, закусив губу, снова принялся за дело.
К четырем часам утра лук был почти готов. Остатки первого оружия Валери Ремус тоже пустил в дело – приколдовал к «плечам» своего подарка, так что они стали выглядеть мощнее и проделал в них пазы для тетивы, которую кстати говоря обмотал специальными защитными чарами, чтобы она была крепкой и не изнашивалась. После этого он подвесил лук в воздухе заклинанием, вырезал на нем девиз Гриффиндора и покрыл лук краской и лаком. Часов в пять наверху скрипнула чья-то кровать и хлопнула дверь. Ремус к тому времени уже едва-едва соображал и голова его была тяжелой, как котел с кипящим зельем. Собрав все свои инструменты, он отнес их наверх, после чего бросил в камин все отходы производства, бережно завернул лук в ткань и спрятал у себя под кроватью, после чего рухнул на неё, не раздеваясь и моментально уснул.
* * *
Нет ничего удивительного, что после этой ночи он проспал как сурок целый день и пришел в ужас, когда проснулся в шесть часов вечера. Сначала он страшно разозлился на парней за то, что они его не разбудили, но потом нашел их записку прямо у себя на лбу, когда пошел умываться.
Джеймс высказывал ему соболезнования по поводу его потерянной головы, разбитого сердца и натруженных рук, а Сириус чуть ниже выражал надежду, что Ремус увидит ночью горячий сон с участием всех школьных учительниц, как вознаграждение за свой тяжелый труд.
Посмеявшись, Ремус смыл их каракули со лба.
Всё не так плохо, они вполне могли написать всё это на доске объявлений в гостиной.
Решив, что на уроки все равно поздно идти, Ремус оделся в магловские брюки и старый, растянутый свитер, вытащил из– под кровати своё детище и преисполнился гордости, когда понял, что его лук действительно выглядит неплохо.
Он решил не откладывать дело в долгий ящик и вознамерился сегодня же вручить лук Валери.
Хагрид, конечно, посопротивлялся для порядка, но признался, где именно охотники «ловят богартов» и вот уже второй раз за два дня Ремус шагал по Запретному лесу. Только теперь лес не казался ему ни позолоченным, ни певучим. Сердце мальчика выскакивало из груди, ладони, сжимающие сверток с луков, вспотели и пару раз он всерьез задумался: что он вообще здесь делает?! В такие минуты ему приходили соблазнительные мысли бросить всё это безумие и бежать, но он упрямо шел дальше, снова и снова повторяя про себя:
«Я ужасно виноват перед вами, профессор...нет, официально. Я ужасно виноват перед вами, мэм. Чушь какая-то. Лучше так: я ужасно виноват перед вами. Я сломал Ваше оужие, а ведь вы без него как без рук, Господи, Ремус, что ты несешь? Лучше так: профессор Грей, я сломал Ваш любимый лук, я ужасно виноват, я много думал об этом и...
«Не якай, тупица!» – услышал он в голове голос, удивительно похожий на голос Сириуса. – «Говори о ней, а не о себе!»
Легко сказать, раздраженно подумал Ремус. «Профессор Грей, вы – превосходный стрелок и вам должно быть трудно было лишиться своего оружия...»
«Уже лучше...»
Ремус уже обрадовался и воспрял духом, как вдруг его мыслительную работу прервал внезапный гром:
– Ну-ка стоять!
Он замер как вкопанный.
– Повернись. И подними то, что у тебя в руках!
Ремус очень медленно обернул своё бешено скачущее сердце в онемевшем теле и повыше приподнял сверток.
Хвойный лес вокруг него вдруг ожил и превратился в человеческие фигуры. Все они были облачены в зеленые и древесные мантии, капюшоны скрывали их лица, так что Ремус успел увидеть только пару небритых подбородков. Из их плечей тянулись вверх самые настоящие ветки, они двигались бесшумно, как кошки и самое жуткое – почти все они держаи Ремуса на прицеле волшебных палочек, арбалетов и луков.
– Так-так-так, – произнес знакомый мужской голос и Ремус неприятно вздрогнул, узнав в охотнике вчерашнего знакомого. – Снова любитель собак...и где же твоя псинка и твой чокнутый дружок? – охотник опустил лук, снял капюшон и на Ремуса взглянуло волевое, но вполне доброе лицо с синяком под глазом. Он подошел ближе и на Ремуса пахнуло хвоей, дымом, шерстью и потом. – Ну и что ты тут делаешь сегодня на закате? Выгуливаешь своих хомячков?
Все засмеялись.
– Я ищу профессора Грей, – твердо сказал Ремус, бесстрашно глядя в серые глаза охотника на оборотней. – У меня к ней важное дело.
– Слыхали? «Профессора», – охотник зацепил большими пальцами за пояс, увешанный ножами и сумками, и оглянулся на друзей. – Боюсь, «профессор» Грей сейчас на другом конце леса и она очень занята. Как и мы все, между прочим, так что говори, что тебе надо, если не хочешь, чтобы я снова отвел тебя в школу, малыш.
– Это вас не касается. Она – твой босс? – Ремус все не опускал взгляд. – Мой тоже. Ты знаешь, она может рассердиться, если из– за тебя я не передам ей...кое– что. Так что позови её, или нам всем будет плохо.
Ремус и сам удивился, откуда в его голосе вдруг взялось столько силы. Обычно он не разговаривал так с теми, кто старше него. Но сейчас он почему-то не испытывал ни малейшего страха, наоборот, его охватила злость, ведь именно сейчас, когда он переборол столько волнения и страха, добираясь сюда, между ним и Валери вдруг встал этот двухметровый лукотрус.
Охотника же его слова взяли за живое – похоже он в самом деле понимал, что Валери может рассердиться. Он хмыкнул, бросил на Ремуса прищуренный взгляд, а потом вдруг поднес ко рту руку, сложенную рупором и издал странный, курлыкающий звук.
Ремус подумал – как это глупо – звать её так, когда она «на другом конце леса», но тут внезапно совсем рядом раздался треск – Ремус порывисто обернулся и увидел, как Валери стремительно идет к ним. Как и все, она была одета в шерстяную мантию, на глазах меняющую цвет из серого в зеленый. На ногах у неё были все те же, грубые охотничьи сапоги, лицо её, не то специально, не то случайно было измазано грязью, волосы, которые она на уроках носила туго собранными в пучок, растрепались – в них запуталась паутина. Только глаза, которые всегда как– будто видели Ремуса насквозь, горели на её лицо остро и пронзительно.
– Какого черта, Дирборн, я просила не отвлекать меня по пустякам! – голос у неё был сорванный и сиплый. Похоже она простыла. Она подошла ближе и Ремус почувствовал, что пахнет от неё примерно так же, как и от её напарника, только это не отвратило его, а наоборот – у него по спине вдруг побежали какие-то нездоровые, горячие мурашки. – По какому поводу все бросили поиск? И где, мать его, носит твоего паршивого дружка, где этот вшивый Макнейер?! Какого хера он уволок с собой карту леса, я же приказывала, я приказывала всегда оставлять её в лаге... – она заметила Ремуса и осеклась. Пауза. Сердце пропустило удар. – Люпин?! – она миновала своих коллег и подошла к Ремусу. – Ты что здесь забыл?
Какая-то часть сознания Ремуса, отвечающая за рациональность и хранящая в себе все заготовленные слова, вдруг сузилась до точки и он не смог вспомнить ровным счетом ничего.
Поэтому следующее он произнес, совершенно не думая:
– Вас...
Дирборн и остальные оглушительно заржали.
– Тихо! – коротко приказала Валери, коснувшись подбородком своего плеча. Ресницы её взлетели, взгляд хищно впился в деревья. – Все по своим маршрутам! И найдите мне Макнейера! Меня хорошо слышно?!
– Да, мэм, – обронил Дирборн, неприятно выделив последнее слово, после чего охотники разошлись, тем же таинственным образом растворяясь среди растительности.
Они остались наедине.
Повисла такая тишина, что можно было услышать, как темнота опускается на деревья.
– Ну и что ты хотел? – её голос стал чуть мягче, но звучал всё так же резко. Ремус невольно почувствовал себя одним из её подчиненных.
Ремус снова попытался воззвать к своим заготовкам, но они вдруг показались ему необычайно глупыми и детскими. Он не знал, что сказать, а Валери смотрела на него и он прямо чувствовал, слышал, как ускользает её терпение. Поэтому он просто поднял свой сверток и сорвал с него ткань.
– Это вам, – и он протянул ей лук.
Валери подняла брови, взглянув на оружие... а потом чуть закатила глаза и глубоко вздохнула, переступив с места на место.
– Так... Люпин, послушай меня внимательно: у меня нет времени на эти глупости. Забирай это и иди в школу, у тебя будут неприятности.
– Хорошо, я сейчас уйду, – Ремус не опускал руку, глядя Валери прямо в глаза и не отпуская её раздраженного взгляда. – Но я сделал его для вас. И пришел сюда, чтобы отдать его вам.
Валери зачесала все волосы назад, явно пытаясь придумать, как бы его быстрее отослать. Ремус увидел, что её ладонь, узкая, изящная, перевязана грубой, окровавленной тряпкой.
Это была мелочь, но его словно подбросило.
– Если хотите – выбросьте его. Но вам действительно нужно оружие, – мягко сказал он, опуская руку.
– Послушай, Люпин... – она облизала губы, глядя себе под ноги. – Я ценю твою заботу, но... мой лук не был просто оружием. Он был особенностью, ценностью, памятью, он был важен для меня... и ни один другой его не заменит. Понимаешь? Поэтому...
– Этот лук тоже особенный, – запротестовал Ремус. – Я вырезал его из лощины, растущей над могилой Годрика Гриффиндора...
Глаза Валери, и без того большие, стали просто огромными.
– ...и я знаю, что вы не учились в Хогвартсе. И хотя то, что я хочу вам предложить – пустяк, но...если вы захотите, у вас всегда будет частица этой школы – даже большая, чем у нас всех.
– Откуда ты узнал? – вдруг быстро спросила она.
Ремус растерялся.
– Что?..
– Откуда ты узнал про могилу и про мой лук? – она подошла ближе.
– О чем вы?
– Не притворяйся, Люпин, кто тебе рассказал?
– Никто мне не рассказывал, – ох, как же он не любил врать. – Я думал об этом, давно, ещё когда сломал ваш лук, я хотел его починить, но не смог, а потом, в полнолуние случайно наткнулся на кладбище основателей...и подумал, что это будет неплохо, если сила и храбрость Годрика Гриффиндора окажутся в вашем оружии... а про то, что вы не учились в Хогвартсе все знают...ведь вас нет в списках выпускников...
Валери подошла ещё ближе, глядя на него во все глаза.
– Ты сказал...в ночь полнолуния?!
Черт.
– Ты был на территории школы, в то время как я приказала тебе поехать домой?! – её голос так сильно задрожал от злости и стал похож на рычание. И подошла она так близко, что Ремус мог разглядеть все веснушки у неё на лице, однако сам непроизвольно сделал шаг назад. – Опять?!
– Да, но...
– Да ты совсем страх потерял, Люпин?! – все больше распалялась она.
И тут её злость странным образом перешла к него. Он шагнул к ней.
– Да нет, наоборот, профессор! Я боюсь, я чертовски боюсь! Потому что уже однажды сломал ногу своему отцу, когда остался дома в полнолуние и не хочу сделать это ещё раз! Мне очень жаль, что я нарушил ваш приказ, но если бы мне понадобилось сделать это ещё раз – я сделал бы это, не раздумывая, даже если я вылечу из школы, или меня подстрелят – лучше так, чем видеть, как мой собственный отец мучается по моей же вине!
Повисла звенящая тишина.
Валери просто смотрела на него, чуть откинув назад голову и сузив глаза.
– Извините, – пробормотал Ремус, отводя взгляд. – Я... мне не следовало вам говорить. Видимо, действительно не нужно было всего этого делать. Я... просто оставлю его здесь, а вы делайте с ним, что хотите. Можете выкинуть, можете сжечь, он – ваш,– Ремус наклонился, чтобы положить лук на землю и уйти, но Валери неожиданно остановила его.
– Постой. Дай сюда.
Почувствовав робкий трепет надежды, Ремус протянул ей оружие.
– Это орех? – она схватилась за кожаную рукоятку посередине, крепко сжала её, оглядывая лук, потом схватилась руками за плечи лука и чуть согнула его, проверяя гибкость.
– Да, лещина, лесной орех. Как и ваша палочка, – не удержался он, сцепив руки за спиной.
Валери хмыкнула, на миг вскинув на Ремуса взгляд.
– Угу... я тетива из чего? Кожа?
– Заячьи сухожилия.
– Недурно, – молвила она, с лаской заядлого стрелка погладила блестящее древко и сжала его в ладони. Ремус натужно сглотнул и коротко тряхнул головой.
– Весьма недурно, хотя и ужасно неряшливо.
Странно было слышать такое от женщины с паутиной в голове.
– Дерево крепкое, гибкое и... равновесие почти идеальное...
Внезапно Валери выхватила из колчана за спиной стрелу, молниеносным движением натянула тетиву, выстрел – и на землю с глухим стуком упала упитанная куропатка.
Парочка перьев, покачиваясь, опустилась следом.
– Тетива слабовата, – заключила она. – Стоило натянуть потуже, так она скоро порвется.
Ремус с готовностью протянул руку, но Валери отступила.
– Спасибо, но коль скоро это теперь моё оружие, я справлюсь с этим сама.
Невозможно описать, какой фонтан счастья взорвался у Ремуса внутри после этих слов. Валери, похоже, это почувствовала, потому что сухо улыбнулась в ответ на его взгляд и закинула лук на плечо.
– Очень хорошо. Можешь считать, что наш конфликт исчерпан. Я возвращаю твоему факультету все отнятые баллы. А теперь возвращайся в школу. Уже темнеет и если тебя поймают в такое время на территории, все эти баллы исчезнут так же легко, как и появились, – она развернулась и зашагала в сгущающуюся между деревьями темноту.
– Профессор Грей! – позвал Ремус.
– Что? – она снова повернулась к нему.
Он оглянулся по сторонам и подошел ближе.
– Профессор, я... я хотел предложить вам помощь.
– Помощь? – она прищурилась. – Какую ещё помощь?
– Я...я знаю, что вы не ищете в лесу богартов и что это только прикрытие.
Валери быстро взглянула по сторонам и друг стремительно зашагала прочь.
Ремус бросился следом, ломая кусты и цепляясь за ветки.
– Я... я не скажу никому, клянусь, только вы ведь ищете пропавшего студента, верно? – торопливо говорил он, стараясь не отставать. – Генри Эйвери, я прав?
– Это тебя не касается, Люпин, – отрезала Валери, очень быстро и почти бесшумно шагая через густой лес.
– Я думаю... то есть, я уверен, что он ушел вместе со стаей волков в ночь полнолуния! Я видел их той ночью, я видел всю стаю, я знаю, куда они ушли, вы ищете совсем не в том месте! – задыхался Ремус, едва поспевая за ней.
Валери вдруг резко остановилась и обернулась.
– Что значит видел?
– Это значит, что я знаю, в какую сторону они двигались и я могу показать вам, если вы согласитесь, чтобы я помогал вам. Профессор Грей, я...
Она подняла ладонь.
– То есть ты... хочешь сказать, что... – Валери пару раз моргнула. – Ты что, ты... помнишь это?!
– Ну да, – озадаченно подтвердил Ремус, чуть разведя руки в стороны.
Пауза.
– Как?! – каркнула она, справившись с собой и подошла так близко, что у Ремуса всё подхватилось внутри. Только теперь он не отступил. – Как это возможно?! Ты не мог быть в сознании, ты же...
– Я был в сознании. Частично. Понимаете, я нашел рецепт одного зелья... оно не излечивает полностью, к сожалению, но позволяет не потерять рассудок после обращения. И мысленно я оставался человеком, хотя и был...волком, – он говорил чисто механически, а сам жадно вглядывался в её лицо. Во имя Мерлина, а ведь кому-то можно смотреть на неё всегда... и кто-то когда-то целовал эти губы... – Потому я и рискнул остаться в Хогвартсе той ночью, знал, что не причиню никому вреда. И... я сделал это, потому что боялся, что в волчьем обличие нападу на... – вот черт, – ... кого-нибудь из друзей, – обреченно выдохнул он.
Валери отступила от него, кажется всё ещё переваривая услышанное, а Ремус, справившись с головокружением, которое охватило его, когда он чуть было не признался во всем, заговорил снова:
– Профессор Грей, раньше я очень хотел стать учителем. А теперь я понимаю, что не смогу работать нигде, кроме вашего отдела. Я...я понимаю, как это выглядит, я же... вы охотитесь на таких, как я. Но теперь, с этим зельем, я смогу быть полезным вам, я смогу всё! Возьмите меня в свою команду. Со мной вы выйдете на эту колонию в два счета. Клянусь, я вас не подведу.
Долгие несколько мгновений она смотрела на него снизу– вверх, а потом...
– Нет, – категорическим тоном отрезала Валери, шмякнув об землю воспарившую в душе Ремуса надежду и снова зашагала в лес.
– Но почему? – он возобновил свою погоню. – Я действительно смогу оказаться полезным вам, я смогу без труда проникать во все колонии, я смогу...
– Я сказала нет!
– И не объяснили, почему нет!
– Что тут непонятного?!
Она опять обернулась и они опять встали.
– Ты пока ещё смотришь на всё это очень наивно, Ремус и я могу это понять, мне когда-то тоже было семнадцать лет! Ты хочешь найти того, кто покусал тебя. Ты хочешь ему отомстить, это всё очень романтично и прекрасно, но ты пока что и понятия не имеешь, что представляет из себя волчья колония! Сколько раз я видела таких, как ты, Люпин! Сколько таких вот мальчиков, чьи семьи, родственники, близкие и друзья пострадали от ликантропии, я видела в своем отделе! И сколько случайно зараженных, жаждущих отомстить! Все поначалу уверены в том, что легко смогут подорвать волчье гнездо, но едва оборотень попадает туда, едва он оказывается под влиянием вожака, ему уже нет пути назад! Никто никогда не возвращался оттуда по своей воле, это просто невозможно! И, во имя Мерлина, если они обнаруживают в своей стае предателя... – она покачала головой. – Ты даже представить себе не можешь, как с ним поступают, так что ради всего святого, Люпин, возвращайся в школу, становись учителем, кем угодно, только держись подальше от моего отдела. Твоё счастье, что тебе повезло вырасти вдалеке от вс...
Она внезапно осеклась. Так, словно её голос перерезали ножницами.
С узкого лица схлынули все краски. Даже губы её побелели, а глаза остановились на чем-то у Ремуса за спиной.
Не сообразив сразу, в чем дело, он стремительно обернулся и чуть не подпрыгнул от ужаса.
В зарослях ежевики, в нескольких футах от них стоял мальчик.
Просто стоял и смотрел на них.
На вид ему было лет пять, не больше. У него были светлые и густые волосы шапкой, миловидное щекастое лицо и поразительно большие карие глаза. Одет он был в белую рубашонку, клетчатую жилетку и шорты, из– под которых торчали острые, грязные коленки.
Он смотрел на них с Валери так, словно они его чем-то смертельно обидели и ничего не говорил.
– Ты кто? – выпалил Ремус, нащупывая палочку в кармане.
Мальчик молчал.
Ремус услышал, как Валери шепчет:
– Нет...нет-нет-нет, только не опять...
– В чем дело? – он на миг повернулся к ней, боясь упустить мальчишку из виду. Было в нем что-то до жути неправильное и пугающее. – Вы знаете его, кто э...
Его вдруг озарила безумная догадка. Он снова взглянул на мальчика. Но нет, это же...это невозможно!
Только если это не...
– Это из– за тебя, – вдруг произнес мальчик и Ремус снова нервно дернулся. Голосок у него был жуткий. – Это ты виновата...
Валери затрясла головой, отступая и не отрывая от ребенка огромных, теперь уже переполненных слезами глаз. Ремус машинально закрыл её собой и выхватил палочку.
– Зачем ты это сделала? – неумолимо продолжал мальчик, наступая на них. – Это из–за тебя всё, это ты...
– Профессор, не слушайте его! Не слушайте, это боггарт! Вы должны справится с ним, не бойтесь, он только крепнет от вашего страха!
– Нет... нет, уйди... – вместо того, чтобы хоть как-то обороняться, Валери вся как-то сжалась, скорчилась и голос её задрожал от слез.
Ремус взмахнул палочкой, отчаянно пытаясь привлечь внимание прожорливого привидения к себе. Он представил себе полную луну... вот только прежнего страха перед ней он не чувствовал, прошлое полнолуние было совершенно счастливым...
Он напрягся, вспоминая боль, судорги и мучительные несколько минут, когда он срывал с себя человеческий облик...
Призрак чуть колыхнулся...
– Ридикулус!
Никакой реакции.
Ремус обхватил Валери одной рукой, другой удерживая боггарта на прицеле и невольно отступая вместе с ней назад.
– Это из-за тебя меня убили, ты хотела этого, ты хотела избавиться от меня, – говорил боггарт, гипнотизируя Валери. – Я тебе мешал, ты ненавидела меня...
– Нет-не-ет... – застонала Валери и закрыла уши руками. – Нет, замолчи, уйди же, уйди...
– Ты не хотела, чтобы я появлялся на свет, я был не таким, как все, я был уродом. Ты хотела, чтобы меня не было...
Валери захлебывалась слезами и тряслась как в припадке, но не могла оторвать от ребенка жадных глаз. Лицо её было искажено мукой.
– Почему ты не спасла меня, мама? – говорил он, загоняя их с Валери всё глубже в лес, туда, где очевидно обитало ещё несколько оборотней. Ремус подумал, что станет с Валери, если с ней заговорит сразу три Бо?
– Это ты виновата, что они убили меня и ты знаешь это...
– Бо...Бо, прости меня, прости меня... – Валери вдруг качнулась вперед, вознамерившись, видимо то ли обнять, то ли дотронуться до призрака, но Ремус перехватил её за руку и крепко встряхнул, заставляя её смотреть на себя.
– Профессор, он играет с вами! Не смотрите на него, смотрите на меня, на меня! – он обхватил её голову руками, не давая снова отвернуться к ребенку. Её лицо было залито слезами, губы дрожали, а в глазах было столько ужаса, что Ремус внутренне похолодел, заглянув в них, но выдержал и ещё крепче сжал её шею, махнув на формальности.
– Валери, смотри на меня, только на меня! Валери, его нет! Его нет, это просто боггарт!
– Он врет, мама!
Она судорожно всхлипнула и попыталась вырваться.
Ремус высвободил обе руки и сам крепко зажал ей уши, удерживая её на месте и заставляя смотреть себе в глаза.
– Его нет! – повторил он и ещё разок встряхнул её. – И ты ни в чем не виновата! Ты сможешь с ним справится, ты знаешь заклинание, возьми себя в руки!
– Пожалуйста, спаси меня... спаси меня, забери меня из этого леса, тут так страшно...
Валери зажмурилась, впившись ногтями в руки Ремуса, а потом вдруг выхватила палочку, Ремуса отшвырнуло от неё, он врезался в дерево и тут же привидение рассмеялось и лопнуло с негромким, глуповатым звуком, оставив после себя облачко мерцающей пыли.
Повисла тишина.
Ноги Валери подкосились и она рухнула в траву, не то рыдая, не то подвывая в ладонь и в смертном ужасе глядя на то место, где только что стоял мальчик.
Ремус подошел к ней, осторожно опустился на корточки рядом и легонько положил ладонь ей на спину, а в следующий миг – и он сам не понял, как это случилось – он уже сжимал её в объятиях, а она поливала слезами его плечо, цепляясь за свитер у него на спине. Она дрожала, сотрясалась с головы до ног и Ремус не знал, что сделать и как её успокоить, а она была рядом и плакала, не учительница, не охотница, а просто его любимая женщина, поэтому то, что случилось потом, вышло у него совершенно инстинктивно – он сжал её лицо ладонями и поцеловал.
Прямо в губы.
– Про...профессор, простите, пожалуйста, я... я не хотел вас обидеть!
Валери ничего не говорила – только стремительно шагала по территории, так, что мантия, черная, как сама ночь, вздувалась у неё за спиной, подобно парусу.
Ремус забежал вперед и пошел спиной вперед, пытаясь заглянуть Валери в глаза, но это было бессмысленно. Он не знал, что ей сказать. Он не чувствовал никакой вины, губы у него горели и в голове царила полнейшая неразбериха, только кровь стучала в висках: ещё, ещё, ещё...
– Профессор Грей, я серьезно, я не хотел...не хотел вас обидеть, просто... всё так быстро и я не...
– Я не желаю об этом говорить, – отрезала она, глядя поверх головы Ремуса на вырастающий из мрака замок и не замедляясь ни на секунду.
Ремус же, умирая от смешанного чувства досады, обиды и абсолютного, пьянящего счастья, почти что бежал следом, потирая грудь, в которую Валери ударила его Импедиментой... примерно через мгновение после того, как он поцеловал её.
– Ты должен пообещать мне, Люпин... – у самых дверей замка Грей наконец повернулась к Ремусу и взглянула прямо на него – глаза у неё были все ещё красные после слез, но горели так, что Ремус должен был немедленно упасть замертво, едва только взглянув в них. – Пообещай мне, что никто, ни одна живая душа не узнает о том, что произошло в лесу. Ты никогда, никому об этом не скажешь, иначе, клянусь Мерлином, ты вылетишь из этой школы прежде, чем договоришь...
Они стояли перед главным входом. Двери были приоткрыты и было слышно голоса учеников, доносящиеся из Большого зала, где, очевидно, только что начался ужин.
Ремус почувствовал, как неприятно сжался желудок.
Она смотрела на него... с ненавистью.
– Я клянусь. – тихо сказал он, опуская взгляд. – Если хотите, могу принести Обет...
– Не нужно этих глупостей, – отрезала Валери, поднимая руку. Какой же маленькой она сейчас казалась в этой гигантской мантии и сапогах. Какой же хрупкой...
Ремус с трудом подавил жгучее, страшное желание снова её обнять.
А она так злилась...
Но ведь это она, она обняла его!
– Я надеюсь, ты доберешься до своей комнаты без приключений? – угрюмо спросила она. – Мне пора возвращаться на работу.
– Профессор... Грей, может вам не стоит возвращаться в лес сегодня? – спросил он, прекрасно, впрочем, понимая, что она скажет. Так и вышло.
– Глупости, с какой стати? – она снова вытерла нос и приподняла подбородок с тенью прежнего, обычного для неё высокомерия. – Тем более, что это – далеко не самое страшное, что можно встретить в этом лесу. И мы оба это знаем.
– Это был ваш сын, – ещё тише прежнего молвил Ремус. Валери натужно сглотнула, сжимая губы. – Вы не думаете, что он может вернутся?..
– Я найду к кому обратиться, у меня целая команда охотников, мистер Люпин. – перебила его Валери и отвернулась, давая понять, что разговор окочнен. – Доброй ночи.
– Доброй ночи... – пробормотал Ремус и взялся за ручку тяжелой дубовой двери.
– В пятницу в восемь вечера я жду вас на восточном берегу.
Сердце Ремуса пропустило удар.
Он подумал, что ослышался и резко обернулся.
Валери стояла, вся окутанная темнотой и смотрела на него, не то насмешливо, не то жалобно.
– Покажешь, куда ушла стая, – сказала она, а увидев ошеломительный восторг на лице мальчика, поспешно добавила. – И на этом всё, Люпин, больше никаких прогулок по ночам! Чтобы ты и близко не подходил к лесу, это понятно?
– Да, профессор, – выпалил Ремус, прекрасно понимая, что теперь он точно от неё не отвяжется и будет таскаться за ней по лесу, пока она наконец не сдастся и не возьмет его к себе... я уж там он своего не упустит...
– Прекрасно, – сухо ответила она, окинув его скептическим взглядом. Похоже, она умела читать мысли. – Очень на это рассчитываю, – с этими словами Валери развернулась и зашагала прочь по территории, сунув руки в карманы мантии и опустив голову, а Ремус всё стоял и стоял на крыльце, глядя ей вслед, пока узкая фигурка в развевающейся мантии не скрылась в густом осеннем мраке.
Сегодня он поцеловал Валери Грей.
Похоже, сегодня он снова не уснет до утра.
* * *
Сириус.
Это имя проникло Роксане под кожу. Оно заразило её, отравило, вызвало лихорадку и Роксана не могла с ней справится, не могла её обуздать. Её бросало в холод. Ей было холодно всё время с той секунды, когда она проснулась одна, в остывшей, пустой постели. И когда воспоминания горячей волной прокатывались по её спине, рукам и шее, ей становилось ещё холоднее и тогда она обхватывала себя руками, впиваясь ногтями в кожу так, что хотелось кричать.
Это была болезнь.
Самая настоящая болезнь.
Теперь понятно, что чувствовал Мирон в те минуты, когда его приходилось привязывать и сковывать наручниками...
Она знала, что так кончится. И когда проснулась в одиночестве, мгновенный страх, короткий и пронзительный, как удар молнии, осветил на секунду жуткую правду, но Роксана не поверила в неё.
Потому что это было просто смешно – ведь после всей этой ночи он сам обязательно захочет с ней увидеться, это же было так очевидно! Он был счастлив, совершенно и абсолютно счастлив, а ушел просто, чтобы не привлекать внимание, только поэтому...
В коридоре его не оказалось.
Не оказалось его и в Большом зале.
И перед первым, раздельным уроком он не встретил её у класса.
Его просто как-будто не существовало в Хогвартсе в этот день.
И Роксана сидела на уроках, как на иголках, стараясь закрыться от молний, которые теперь вспыхивали в её груди каждую минуту.
И правда смотрела на неё в упор, хотя Роксана и отворачивалась от неё как могла, разыскивая Блэка в толпе и вертя головой так, что болела шея...
А потом она увидела его с Хлоей Гринграсс.
Они обнимались и нежничали у входа в теплицы.
И им не было ни до кого дела.
А она стояла и смотрела на них, с разорванной грудью, изорванная в клочья и совершенно растоптанная. Надо было просто отвернуться и уйти, а она смотрела, смотрела и смотрела, прижигая этим зрелищем остатки ещё хоть какой-то веры...
А потом Хлоя отлепилась от него и ушла. Блэк усмехнулся ей вслед, отвернулся и тут посмотрел прямо на Роксану.
Это было похоже на заклятие Оцепенения. Но длилось всего секунду, а потом их разделила толпа людей. Когда же она рассеялась, Блэк уже пропал.
– Может он заболел? – так сказал его друг, когда Роксана, ненавидя себя за это, спросила у него, где Сириус.
Конечно. Он заболел.
И она тоже.
Боже, какая же она дура.
Роксана решила бежать. Этой же ночью она соберет вещи и уйдет из этой вонючей школы, просто оторвет от себя этот кусочек и оставит Блэку, Мерлин, пользуйся, сколько тебе захочется...
И эта мысль помогала ей жить в эти дни, поддерживала её как целебное зелье. И всё было бы, наверное, хорошо, и она обязательно осуществила бы свой замысел, если бы не этот проклятый урок...
Это была Защита от темных сил. Они отрабатывали дуэльные заклинания. Учитель вызывал всех по-очереди и в один прекрасный момент эта очередь дошла и до неё.
Её противником вызвали того самого глуповатого, забавного толстячка, что вечно таскался за Сириусом...
– Прошу вас, мисс Малфой, на позицию и палочку на изготовку, – сказал преподаватель.
– Я не готова к уроку, профессор, – бесцветным голосом отозвалась она.
– Но вы же знаете дуэльные чары. Если что мы все вам поможем, прошу, – и тип повел палочкой на «арену», приглашая...
Тут-то этот сальноволосый всезнайка и сунул ей в руку этот листок.
– Используй это, если будет совсем туго, – прошипел он, отводя взгляд.
– Что это? – тупо спросила она, взглянув на клочок пергамента, на котором значилось длинное заклинание.
– От врагов, – прошептал Северус Снейп. – На всякий случай.
– Смотри-ка, что творит твоя подружка, – Джеймс усмехнулся, жуя травинку.
Они сидели на разрушенных колоннах и наблюдали за дуэлями. На изумрудной лужайке в центре, среди кучи кирпичей размером с обеденный стол, двое сошлись в поединке, только вот чары в основном летели в одну сторону. – Эй, мне кажется, кто-то её здорово разозлил, смотри, смотри!
– Она мне не подружка, – медленно и раздельно произнес Сириус, упрямо глядя в сторону.
– Я только что чуть не женился, Сохатый. И у меня нет желания снова приносить свою свободу в жертву.
– Не понимаю тебя, старик, она же тебе понравилась, разве нет? – рассеяно проговорил Джеймс, азартно следя за перемещающимся поединком. – Ты сам сказал, что тебе было круто с ней, так в чем проблема?..
– Мне действительно было круто с ней, я даже не ожидал, что будет так круто, – он исподлобья взглянул на Роксану. Внутри что-то предательски ёкнуло. – Это просто секс, я не обещал ей ничего, – упрямо говорил он, хотя Джеймс с ним не спорил. – И вообще, я устал. Я устал от отношений, обязательств, все эти цветы-свидания-прогулки, чертова ревность. Мне хватило Блэйки с головой и чего я точно не хочу, так это очередного поводка. Всё заканчивается одинаково. А заканчивается оно всегда. Я не раз в этом убеждался.
– Ну да... хотелось бы верить...
Сириус проследил за его взглядом. Увидев, что Джеймс смотрит на неё, Мэри помахала ему. Джеймс кисло поднял уголок губ и помахал в ответ.
Сириус взглянул на Лили.
Само воплощение слепоты.
– Если она тебе так претит, какого хрена ты залез в её... койку?
– Я, что, железный?
И не поспоришь ведь.
– Мы целовались, лежали, это как-то само-собой всё вышло, – продолжал он. – Я вовсе не...
Неожиданно Хвост упал и Джеймс осекся, потому что Роксана не остановилась и пальнула по нему какими-то незнакомыми чарами так, что Питер едва успел увернуться.
Ученики закричали.
Джекилл попытался вмешаться.
– Мисс Малфой! Остановите бой!
Она его словно не слышала.
С ней что-то случилось... она как-будто обезумела.
– Мисс Малфой, я приказал вам остановить бой! – крикнул Джекилл и выхватил палочку, но его чары разбились о защитный барьер, а самого профессора вдруг отбросило на землю.
Девчонки завизжали, все вскочили со своих мест.
Сириус сам не понял, как оказался на ногах.
Бросившись на арену, он протолкался сквозь толпу одноклассников и бросился к Питеру, который в этот момент ужом взвился с земли, хлопая себя по пылающему рукаву мантии.
Сириус выскочил между ними, закрывая Питера собой, ученики хлынули в разные стороны, всё застыло...
С бешено колотящимся сердцем Сириус взглянул прямо на Роксану.
Последний раз он смотрел ей в глаза перед тем, как уснуть...
Волосы её растрепались, лицо было искажено ненавистью, а палочка тряслась в белом кулаке. И ещё она плакала. Хотя, похоже и сама этого не замечала.
И Сириусу вдруг стало пронзительно жаль её...
– Спокойно... – он спрятал палочку за пояс и приподнял обе ладони, подступая к взлохмаченной, трясущейся девушке. Она была напугана не меньше, чем он и все остальные, но при этом никто не спешил броситься к ней, как к Питеру.
Одноклассники сбились в кучу у него за спиной. Повисла жуткая, напряженная тишина.
– Рокс... – Сириус осторожно шагнул ей навстречу, протягивая руку. – Эй? Всё хорошо... слышишь? Всё в порядке... иди сюда.
Тут-то это и случилось.
Он даже и не понял ничего – всё произошло в считанные секунды – её глаза вдруг полыхнули янтарем, словно у какой-нибудь хищной птицы, а затем его глаза ожгла белая вспышка, раздались визги, жгучая боль ужалила его в левую грудь, спину ударило что-то твердое и холодное, он задохнулся, и затем – мрак...
____________________________________________________________
http://maria-ch.tumblr.com/post/55960530147
http://vk.com/daysofthemarauders
Мы в ответе за тех, кого приручили
Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц"
– Так почему вы хотели сбежать, мисс Малфой?
Роксана подняла на профессора взгляд. Если Слизнорт думал, что его беспокойство выглядит как отеческая забота, то он глубоко заблуждался, потому что сейчас больше всего напоминал магловского полицейского.
– У вас что-нибудь случилось? – допытывался он. – Может быть, проблемы с одноклассниками? Поймите, не обязательно держать все в себе, вы можете рассказать о своих проблемах мне или своему брату...
Роксана невольно покосилась на Люциуса. Он все так же стоял рядом с ее креслом, властно положив руку на высокую кожаную спинку.
Острый взгляд металлически серых глаз резанул Роксану в ответ, и она опустила ресницы.
– Хотелось бы узнать, что все-таки произошло... профессор, – оторвав от сестры холодный взгляд, Люциус взглянул на декана и расцвел не менее холодной и учтивой улыбкой. – В вашем письме вы сказали, что мою сестру обнаружили ночью на территории школы. Хотелось бы услышать... подробности.
– Конечно, почему нет, – Слизнорт поднял брови и постучал пальцами по лакированной поверхности своего стола. – Мисс Малфой обнаружил наш завхоз, мистер Филч...
Губы Люциуса чуть заметно гадливо изогнулись.
– ... ночью, с вещами, прямо у главных ворот школы, – Слизнорту явно было не по себе от того, что он говорил об этом в присутствии самой Роксаны. – Когда мистер Филч попытался отвести мисс Малфой назад в школу, она применила к нему неизвестное Темное заклинание, не очень страшное, но... – кажется, профессор готов был провалиться сквозь землю от неловкости, – ... от этого не менее Темное и не менее запрещенное... хмпф... то самое заклинание, которым мисс Малфой днем ранее поразила мистера Сириуса Блэка прямо во время урока по защите от Темных сил.
Роксана снова почувствовала на себе изучающий взгляд брата.
– А несколькими днями ранее мисс Малфой наслала проклятие на мисс Гринграсс. Как вы понимаете, случай просто беспрецедентный, и если бы речь шла о любом другом студенте, вопрос об исключении поднялся бы незамедлительно, но... – Слизнорт снова постучал подушечками пальцев по столу, осторожно взглядывая на Люциуса из-под кустистых бровей, – ... принимая во внимание то, что мисс Малфой в нашей школе совсем недавно и еще не вполне освоилась в наших правилах, то мы... могли бы пойти на... некоторые уступки.
«Золото», – лениво подумала Роксана, без труда узнав его переливы в голосе алчного старикашки.
– Очень великодушно с вашей стороны, профессор, – губы Люциуса снова ласково зазмеились.
– Осталась только одна проблема: мисс Малфой не желает говорить о том, что толкнуло ее на этот рискованный шаг, она не говорит ни со мной, ни с другими преподавателями. Быть может, вам стоит поговорить... так сказать... по-семейному? Если надо, я могу предоставить вам свой кабинет, – профессор начал с готовностью выбираться из-за стола.
– Нет-нет, благодарю вас, профессор Слизнорт, – Люциус остановил его бурное гостеприимство, небрежно приподняв руку в черной кожаной перчатке. – У меня не так много времени, я вынужден ехать обратно в Министерство, меня ждут. Но, с вашего позволения, Роксана проводит меня до ворот. Я прослежу за тем, чтобы она вернулась обратно, не волнуйтесь.
– Да-да, разумеется! – Слизнорт явно обрадовался, что проблема наконец-то решилась.
Люциус послал ему последнюю из своих сладких улыбок, после чего одним коротким движением губ сбросил с себя маску любезности, отступил от кресла и резко вытянул руку, обронив короткое и властное:
– Роксана.
Нехотя она отодвинула свое кресло, так что ножки с жутким воем проехались по лакированному полу, забросила на плечо сумку, сунула руки в карманы и, ссутулившись, прошаркала к двери, которую уже придерживал для нее брат.
– До свидания, профессор, – молвил Люциус напоследок.
– До свидания, Люциус, благодарю вас, что нашли время, и передавайте мое почтение Абраксасу и Эдвин, а вам, мисс Малфой, напоминаю, что я все же жду вас сегодня в восемь вечера в нашем Клубе... – все тем же тошнотворно-участливым тоном добавил профессор. – Вы знаете, будет небольшой праздник по случаю Хэллоуина, – пояснил он Люциусу.
Тот коротко улыбнулся ему, сверкая наточенными лезвиями прозрачных глаз, но Роксана знала, что вечеринка Слизнорта – последнее, что могло его заинтересовать сейчас. Подождав, пока Роксана выйдет в коридор, он стремительно вышел следом и захлопнул тяжелую дверь.
* * *
Они шли к Озеру. Всю дорогу от замка Люциус хранил натянутое молчание и помахивал на ходу тростью, игнорируя любопытные шепотки студентов, несущиеся вслед его приметной фигуре. Сегодня изумрудная полянка вокруг замка была прямо таки усеяна учениками. Старшие курсы готовились к празднику, сидя на пледах и разворачивая посылки с костюмами и нарядами из дома, младшие завистливо кучковались вокруг, пугали друг друга праздничными масками из «Зонко» и с радостными воплями разбегались в стороны, когда Филч, убирающий на территории листья, потрясал в их адрес граблями. Но все они бросали свои дела, когда Малфои проходили мимо, и прямо-таки сворачивали шеи.
Роксана молча шла рядом с братом, вся облепленная их неприятными взглядами, и слышала, как они перешептываются, разглядывая одинаковые болезненно-белые волосы брата и сестры, сообщают друг другу самые гадкие сплетни о семействе Малфой и повторяют это жуткое слово, которое она слышала сегодня отовсюду: «Убийца...»
Она – убийца.
У Озера, вдали от чужих глаз и ушей Люциус наконец замедлил шаг, остановился и, прекратив наконец притворяться, очень тепло поцеловал Роксану в лоб.
Роксана ждала чего-то подобного. Но все равно стало гадко.
– Дорогая моя сестра... – ухоженное и гладко выбритое лицо его светилось радостью и гордостью, а глаза были такими же прозрачными, как вода Темного озера, что плескалась у их ног. – Моя любимая младшая сестра... – он ласково сжал ее лицо холодными липкими перчатками. – Наконец-то. Я думал, этого никогда не произойдет, но кровь... – он чуть приподнял подбородок, сурово сжимая губы. – Кровь берет свое, это верно. Когда Северус сказал мне, что ты интересовалась у него насчет этого паршивого мальчишки Блэка, я было забеспокоился, но когда он написал, что ты сделала на уроке по защите от Темных сил... родители просто отказались поверить, но потом... знай, что мы все очень горды, что ты, именно ты отомстила этому гаденышу за тот позор, который он на нас навлек.
– И ты даже не прочитаешь мне нотацию? – раздосадованно спросила Роксана, испытывая почему-то растущую неприязнь к его перчаткам.
Люциус усмехнулся.
– Роксана, дорогая, я приехал сюда из Лондона не для того, чтобы выслушивать брюзжание какого-то жалкого полукровки на твой счет, – он обнял Роксану за плечи и повел за собой по берегу, так осторожно и бережно, будто она была тяжелобольной. – Я рад, что ты наконец-то проявляешь интерес к нашей области магии, и с моей стороны было бы непростительно отчитывать тебя.
– Зачем ты тогда явился? – перебила его Роксана, глядя на озеро. Футах в десяти от них гигантский кальмар совершал дневной променад и грел щупальца в лучах тусклого осеннего солнца.
Люциус улыбнулся.
– Я-а приехал, чтобы поздравить мою люби-имую младшую сестру с днем рожде-ения, конечно! – произнес он, раскачивая слова и впрямь как колыбельку, после чего остановился, очень нежно положил ладони Роксане на плечи и снова аккуратно поцеловал ее в лоб: – Долгие тебе лета.
И достал из внутреннего кармана мантии крошечный сверток.
Роксана уставилась на коробочку, и комок, сидящий у нее в горле, выпустил шипы.
Она подняла на брата взгляд. Люциус улыбался ей, улыбался тепло и неподдельно.
Ее Люциус.
Самый лучший старший брат на свете.
Убийца.
– Что же... – Роксана тяжело сглотнула и взяла коробочек, равнодушно повертев его из стороны в сторону. – По крайней мере, моя семья еще помнит об этой дате.
– Ну, не будь букой, – Люциус снова обнял ее за плечи и повел за собой по песчаному берегу. – Ты знаешь, я помню тот день, когда ты впервые познакомилась с магией и тем, что она может. Это было твое шестое Рождество. Отец привез с зимней охоты трех волчат, один из них был болен, у него волочились лапы, так что мы решили убить его. Ты страшно расплакалась, и тогда-а отец взмахнул палочкой, отрастил волчонку новые лапы, а потом ты...
– Я помню эту историю, Люциус, – холодно молвила Роксана. – Это тот волчонок, которому Белла открутила голову, – она вырвалась из рук брата и пошлепала по раскисшей от грязи траве к одинокой иве у берега. Ее ветви печально касались воды листочками, и дерево выглядело, как согбенная жизнью старуха, брошенная и одинокая.
Шумно шмыгая носом и вытирая глаза, Роксана остановилась под ветвями и принялась срывать с подарка бумагу.
– Не злись, – мягко произнес Люциус, подойдя к ней. – Родители беспокоятся о тебе, просто они боялись, что подарок потеряется, если его отправить с совой. А все свои поздравления они передают тебе со мной.
– Беспокоятся, вот как, – Роксана нервно усмехнулась, сражаясь с бумагой. – С их стороны это просто сумасшедшая забота, даже не знаю, как их отблагодарить, ты вот только скажи, поэтому они никогда не поздравляли меня, пока я училась за границей? Боялись, что подарки и теплые слова потеряются по пути, и тогда весь мир узнает о том, какие они охуенные родители?!
Ее крик спугнул спящих на иве сов.
– Что с тобой происходит, Роксана? – мягко спросил Люциус после небольшой паузы. – Учителя говорят, что ты очень рассеянна, твои оценки оставляют желать лучшего, с одноклассниками ты не ладишь, Северус видел, как ты сжигала мои письма, теперь этот нелепый побег из школы. Что случилось? – Люциус по одной снял перчатки и теплыми мягкими руками сжал ее ладони, прерывая ее изуверство над свертком. – Мне ты можешь рассказать все, ты же знаешь.
Роксана мучительно улыбнулась и окинула набухшими от слез глазами небо, облизав губы.
Во имя Мерлина, ну что она могла ему сказать?
«Люциус, Сириус Блэк, отщепенец и предатель, напоил меня, трахнул и сбежал, а я влюбилась в него, как последняя идиотка. А еще попыталась убить его и чуть не рехнулась от ужаса, когда у меня это почти получилось. А еще с моим телом что-то происходит, в тот день у меня полезли перья из ногтей. И мы с Блэком не предохранялись, так что мне страшно, вдруг я забеременею? Ах да, мои родители – расисты, но я люблю их, черт возьми, и мне плохо, потому что им срать на меня с высокой елки. А ты, мой брат, мой самый любимый брат, убил моего лучшего друга у меня на глазах. И одноклассники ненавидят меня, потому что они думают, будто я такая же, как ты. И я ненавижу себя за это!»
Можно себе представить выражение лица Люциуса после этих слов.
Роксана шмыгнула красным носом (на улице было жутко холодно) и опустила взгляд на коробочек.
– Что это? – спросила она, стараясь увести разговор в сторону, и даже выдавила из себя улыбку. – Крысиный яд?
Люциус терпеливо улыбнулся, мягко отобрал у нее сверток и легко коснулся его волшебной палочкой.
– Ты в своем репертуаре, дорогая, – вздохнул он, одним движением снял бумагу и открыл темную бархатную коробочку. На зеленой подушке лежала, свернувшись змейкой, платиновая цепочка. Переплетение тончайших нитей вилось стебельком, чтобы в конце распуститься хрупким, почти прозрачным платиновым цветком, на кончике лепестка которого капелькой чистой воды сверкал бриллиантик. Казалось, дунь на него – и он упадет в грязь...
Мама берет ее на руки. Руки у нее теплые и шея тоже. Роксана прижимается к этой шее, и щеке холодно от цепочки...
– Как это? – сипло спросила она, таращась на мамино главное украшение и из последних сил стараясь сохранить невозмутимость.
– Тебе ведь уже семнадцать, милая, – Люциус бережно поднял старинный кулон из теплого бархатного ложа и опустил качающийся цветок Роксане на ладонь. Она инстинктивно дернулась, почувствовав холодное прикосновение. – И "слеза вейлы" теперь должна достаться тебе.
– Почему мне, а не Нарциссе? – спросила она и чуть прочистила горло, пытаясь совладать с голосом.
– В нашем роду только это украшение передается от матери к дочери. К сожалению, девочки были не частыми гостьями в нашей семье. Только не забывай, пока что тебе нельзя его носить, его должен одеть тебе на шею твой муж. Традиции бывают... утомительными, но тем не менее...
Роксана медленно подняла голову, почувствовав какую-то нехорошую перемену в его голосе.
Люциус все так же смотрел на нее, всем своим видом источая тепло и расположение... но что-то было... не так.
И тут Роксана поняла.
В голове разлился странный звон, и она чуть отступила от брата, крепко сжимая кулон в руке и плохо понимая, где находятся ее ноги.
– Какой муж, Люциус?
Люциус вымученно улыбнулся и заметно растерял былую уверенность.
– Да, я... на самом деле я приехал к тебе с радостной новостью. Мы долго думали, когда лучше сказать, сейчас или потом, но, так или иначе, будет лучше, если у тебя будет время все обдумать. Отец... – Люциус прерывисто вздохнул, и его лицо вдруг озарила триумфальная улыбка, – ... принял предложение семьи Нотт! Я поздравляю тебя! Уже в июне ты наконец-то вступишь в брак, причем с одним из самых чистокровных волшебников нашего общества!
Роксана резким движением стряхнула его руки и отступила, чуть качая головой.
– Люциус... ты же не серьезно?
– Да, да, серьезно! Моя дорогая, Катон Нотт сделал тебе официальное предложение! Ты же знаешь, по закону, по нашему закону, по законам нашего общества, если в течение года после совершеннолетия ты не будешь связана обязательствами с волшебником из чистокровной семьи, преданной Темному Лорду, будешь обязана поступить к нему на службу, наравне с волшебниками-мужчинами. Надеюсь, тебе не надо говорить, что за этим последует?
Земля качнула ее, и Роксана схватилась за шершавый ствол ивы, а потом осторожно опустилась на корточки, потому что голова кружилась все страшнее и страшнее.
Она могла бы начать кричать «Вы не можете!» или «Не имеете права!», но Роксана родилась и выросла не в маггловской семье и прекрасно знала, что они как раз имеют право. Брак по договоренности – одна из тех традиций, которые Роксана впитала с молоком матери и конечно, она осознавала, что на нее эта традиция тоже распространяется, но ей всегда казалось, что если это и случится с ней, то когда-нибудь «потом». Не скоро. Не сейчас...
А Люциус тем временем упивался блестящими перспективами.
– Перед Рождеством мы объявим об этом публично, но это формальность, обязательный магический контракт уже заключен, церемония назначена на июнь. После того как вы поженитесь, я официально представлю Катона Темному Лорду, и благодаря их связям с министром магии мы сможем...
Сириус Блэк сжимает и целует ее лодыжку, лежащую у него на плече, облизывает стопу и пальцы, продолжая двигаться и глядя Роксане прямо в глаза...
– ... который оказывает влияние на Отдел Невыразимцев. Это не считая того, что после смерти Тиберия в вашем распоряжении будет сразу три... – Люциус чуть поугас, взглянув в лицо сестры. – Роксана, я... я понимаю, как ты ошеломлена и напугана. Но на самом деле ты должна понимать, что брак с Катоном Ноттом – это удача, победа, самый крупный выигрыш, на который мы вправе рассчитывать в свете той... репутации, которую ты приобрела в обществе своими... поступками.
... их пальцы переплетаются, из его ладоней в ее вливается какая-то совершенно невероятная, сумасшедшая энергия, и когда ему становится особенно хорошо, он сжимает ее руки так, что пальцы немеют...
Роксана вцепилась в волосы. В одной руке она все еще сжимала кулон, и фамильная драгоценность больно оцарапала ее кожу.
– Пойми, этот брак не наказание, а спасение, – увещевал Роксану Люциус, слегка наклоняясь над ней. Добровольно сесть в грязь Люциус не смог бы и в самом бестолковом кошмарном сне. – Ты никогда не будешь ни в чем нуждаться, Нотт никогда не посмеет обидеть или оскорбить тебя, и к тому же... – Люциус потер воздух в ладони, пытаясь подобрать слово. – Всем известно, что девушкам брак дается тяжелее, вам приходится мириться с некоторыми... обязательствами, и это... я хочу сказать, что Нотт... он не станет тебе...
Роксана устало смотрела на его мучения.
– Катон гей и не захочет заниматься со мной сексом, – тупо вымолвила она. – Это ты пытаешься сказать?
Миг замешательства – и Люциус улыбнулся с облегчением.
– Да, именно так. Поэтому брак с ним – наилучшее из возможных укрытий, причем для вас обоих. Многие хотели бы оказаться на твоем месте, дорогая, – он театрально вздохнул. – Если бы ты знала, во что превращаются женщины на службе у Темного Лорда! Взгляни хотя бы на эту отвратительную Алекто Кэрроу! Бедняжка, она уже совершенно безнадежна. Но ей не повезло, Кэрроу не так богаты, к тому же Алекто страшна как смертный грех, а ты, с твоей красотой и приданым, могла бы достаться какому-нибудь негодяю и извращенцу вроде этого... – его губы задрожали и презрительно изогнулись: – Блэка.
Удар под дых.
– И тогда неизвестно, как сложилась бы твоя жизнь. Во имя Мерлина, мне не верится, что я говорю это, но теперь я даже рад, что ты сбежала с помолвки с ним, сестра. Он превратился в предателя, парию, и если бы была обручена с ним... – он смежил веки. – Но, к счастью, все обошлось.
Роксана встала, схватившись на ствол, и Люциус мгновенно замолчал.
Пару минут она стояла, не говоря ни слова, и разглядывала «слезу вейлы» у себя на ладони.
«– Послушай, Забини. Я никогда никому не скажу, клянусь. И если надо, могу принести тебе Обет. Только скажи мне, неужели это действительно того стоило? Твоя чокнутая бабка с радостью готова заложить свою семью Волдеморту, а семья продает свою дочь неизвестно кому, а ты ради этих людей сделала... такое. Неужели тебе не хотелось сбежать? Просто сбежать и жить в свое удовольствие?
– Какая бы она ни была, но это моя семья. И я люблю их, что бы там ни было. Без них я никто!»
– Я люблю его, Люциус...
– Что-что? – он чуть улыбнулся и наклонился поближе к ней. – Кого любишь, дорогая?
– Сириуса Блэка, – Роксана улыбнулась своим мыслям. До чего легко ей стало после этих слов. – Представляешь? Я в него влюбилась, – она вскинула взгляд на Люциуса. Брат смотрел на нее так, словно она только что выпалила в него Круциатусом. – И два дня назад мы с ним переспали.
Шлеп!
Пощечина оказалась такой сильной, что Роксана оступилась и ударилась плечом об ствол старушки ивы. Держась за щеку, она в ужасе обернулась к Люциусу.
Глаза его полыхали бешенством, ноздри раздувались, а губы, тонкие и побелевшие от слепой ярости, дрожали так, что гладко выбритый подбородок трясся над меховым воротником.
– Ты... – он смежил веки, сделал глубокий, успокаивающий вздох и нервно заулыбался. – Ради всего святого, Роксана, что же с тобой такое?
Роксана смотрела на него сквозь толстую пелену слез и дышала так тяжело, что волосы, упавшие на лицо, высоко вздымались.
– Чего еще тебе не хватает? У тебя есть все, все, что только можно пожелать, но ты только и делаешь, что окунаешь наше имя в грязь, за что? Что за привычка делать все назло? Или это просто такой способ насолить мне? Отомстить за того паршивого кровососа?
– Да пошел ты, Люциус! – не выдержала она. – При чем тут ты и наше гребанное «имя»? И тебе, и нашему имени было глубоко насрать на меня все эти годы, и теперь это моя жизнь, черт возьми, моя! Моя собственная! – тут ее вдруг охватила упрямая, праведная ярость. – И я не хочу, не хочу выходить замуж за этого ублюдка Нотта, понятно? Он – моральный урод, все знают, что он сделал с мальчиком-магглом с первого курса! Я его ненавижу! И твоему обожаемому Лорду я служить не стану, я сбегу, и тогда...
Тут терпению Люциуса пришел конец – он схватил Роксану за руки и крепко приложил спиной об ствол.
– Если мы не будем подчиняться нашим законам, наша семья окажется под ударом! В лучшем случае мы лишимся всего: имени, власти, положения и будем доживать свои дни, распродавая остатки нашего же прошлого, а потом в один прекрасный день нас просто не станет, имя Малфоев исчезнет! Это то, чего бы ты хотела?! Или может, ты хочешь, чтобы нас обвинили в предательстве и уничтожили? Ты можешь говорить все что угодно, Роксана. Но я прекрасно знаю, как ты любишь нашего отца, мать, меня, даже Нарциссу, хоть не признаешься в этом даже самой себе. Я знаю тебя с твоего первого дня на этом свете, и как бы там ни было – ты тоже Малфой. Малфой до мозга костей! – он больно схватил ее за подбородок на этих словах и коротко встряхнул. – Когда-нибудь ты обязательно к этому придешь, и тебе будет стыдно за свои слова. Потому что принципы, увлечения, любовь, люди – все это приходит и уходит, но семья... – его голос взлетел и замер на миг, чтобы потом упасть почти до шепота. – Семья – это последнее, что у нас остается. И ради семьи можно принести любую жертву.
– Если ради семьи можно принести любую жертву, почему эта жертва – всегда я? – прошептала Роксана. Слезы уже вовсю катились по ее лицу, еще немного, и она взорвется.
Люциус терпеливо вздохнул и ласково вытер слезы с ее лица. Роксану слегка передернуло, когда он коснулся распухшей красной щеки.
– Если бы ты вела себя, как подобает, Роксана, все было бы хорошо. Но еще не поздно. Ты выйдешь замуж за Нотта, а эта... нелепая история с Блэком останется между нами, – глаза-лезвия улыбнулись, и он в третий раз за вечер поцеловал Роксану в лоб.
Это было последней каплей.
– Мы договорились? – вкрадчиво спросил он, отпустив ее.
Роксана подняла на него тяжелый взгляд.
– Конечно, – молвила она, разлепив ссохшиеся губы, а потом прыжком скакнула к берегу, зашвырнула фамильную ценность в озеро и, не оглядываясь, стремглав бросилась в замок, не слыша, но чувствуя всем своим существом, как Люциус кричит, пытаясь спасти треклятую реликвию, и даже не пытается остановить ее.
Ее выдержки хватило до ближайшего женского туалета. Роксана бежала и бежала по коридорам, по лестницам, и ей все казалось, что если она обернется, то увидит Озеро и Люциуса. В себя она пришла, только когда портрет толстой тетки в розовом платье спросил у нее пароль – оказывается, ноги принесли ее к гостиной Гриффиндора. В ужасе она бросилась оттуда прочь – так и попала в этот злосчастный туалет.
Ворвавшись туда (и предварительно протолкавшись сквозь компанию каких-то девочек у выхода) Роксана бросилась к умывальнику, рванула кран, и ее страшно стошнило. Пусто и мучительно, но зато ей сразу стало легче, и ужас, вызванный словами Люциуса, оставил ее, словно какой-нибудь мятежный злой дух.
Подставив трясущиеся руки под ледяную струю, она умылась, раз, другой, а потом уперлась ослабевшими руками в раковину и подняла голову.
От страха сердце пропустило удар, а потом, когда собственное перепуганное и опухшее отражение расплылось, она смогла прочитать корявую надпись, сделанную на зеркале алой губной помадой:
«Роксана Малфой – убийца!»
* * *
– БРОДЯГА! БРОДЯГА, ТВОЮ МА-А-АТЬ!!!
Едва Сириус ступил во внутренний двор школы, его чуть не снесло с ног взрывом радостных воплей, а уже в следующий миг Сохатый схватил его в сокрушительные объятия и оторвал от земли, как какого-нибудь первогодка. А не успел он снова оказаться на земле, как остальные одноклассники набросились на него и принялись обнимать, тягать из стороны в сторону, лохматить, забрасывать вопросами, и будь их воля, они наверняка полезли бы ему и под рубашку, чтобы посмотреть на знаменитую рану своими глазами.
– Ну как ты, как ты, Сириус?
– Как ты себя чувствуешь?
– Почему тебя так рано выпустили?
– Что сказала мадам Помфри?
– Сказала, что ей проще отпустить меня к вам, чем терпеть вашу осаду, – улыбнулся Сириус, когда ребята проводили его к бывшему каменному окну, ныне любимому насесту Джеймса. Сам Сохатый обхватывал за плечи с одной стороны, а с другой Алиса Вуд, всхлипывая и шмыгая носом, так крепко обнимала Сириуса за талию, будто его могло вот-вот унести из дворика ветром. Кроме них – усмехающийся Ремус, Пит, который никак не мог пробиться к Сириусу через толпу одноклассников, близнецы, девчонки – все они радовались так, будто Сириус пролежал в крыле не сутки, а целый месяц.
– Черт, я думал, умру,– блаженно выдохнул он, когда Сохатый угостил его сигаретой.
Все засмеялись, оценив шутку.
– Не шути так, Сириус! – возмутилась Алиса. – Мы приходили навестить тебя, но нам не дали даже взглянуть и...
– Кстати, почему ты так рано вышел? – спросил Питер. Протолкавшись, наконец, к Сириусу, он занял место рядом с ним и теперь раздувался от радости. – Нам сказали, что тебя выпустят только после Хэллоуина...
– А вы не рады? – улыбнулся Сириус, оглядывая сияющие лица, и чуть наклонил голову, вглядываясь в лицо стоящей рядом Марлин. – Глаза красные. Успела оплакать мою безвременную кончину, Маккиннон?
Раздались добрые смешки. Марлин, у которой лицо и в самом деле опухло от слез, не улыбнулась и стояла, держа спину очень прямо и скрестив на груди руки.
– Ты нас всех очень напугал, – тихо сказала она.
Сириус хмыкнул, затягиваясь.
– Серьезно? Ну извините.
Марлин отвернулась.
– Это действительно так, – присоединилась к подружке Алиса. – Ты упал, начал задыхаться и биться, там было столько крови...
– Да, мы сначала решили, что у тебя месячные начались, – серьезно сказал Джеймс, поправляя очки указательным пальцем.
Сириус чуть не откусил от сигареты фильтр и закашлялся. Все, видимо, решили, что у него опять приступ, только Сохатый со смехом постучал его по спине.
– Правда, когда Джекилл принялся завывать над тобой и махать палочкой, поняли, что дело плохо.
Джеймс говорил небрежно, но перед тем, как отключиться, Сириус слышал его истошный вопль «БРОДЯГА!», и когда пару раз приходил в себя в Крыле, всегда видел Джима, так что знал, что Сохатый переживал за него куда больше, чем любой другой из собравшихся.
– Короче, мы тебе рады, старик, – и он еще раз хлопнул его по спине. – Чуть больше, чем были бы рады твоему призраку.
– Да, я тоже рад видеть ваши рожи, – рассмеялся Сириус и свободной рукой взлохматил Сохатому волосы, ткнув его головой вниз, как в детстве, так что с него свалились его тяжелые очки.
– Все эта Малфой, – разгневанно проговорила Алиса, когда рука Сириуса вернулась ей на плечи. – Она чокнутая, точно! Она ведь могла убить тебя, ее должны были вышвырнуть из школы, но на свете нет таких сил, которые могли бы выкинуть из школы кого-либо по фамилии Малфой, верно?
Все закивали.
– А сегодня я видела, как ее братец приперся в школу. Говорят, она пыталась сбежать из школы, ха, понятное дело, теперь, когда все обсу...
– А какие у нас еще новости? – перебил ее Сириус. – Говорят, Слиззи устраивает вечеринку в честь Хэллоуина сегодня, это правда?
Когда раздался удар колокола, одноклассники потянулись на урок, а Сириус и Джеймс еще на какое-то время остались во дворике школы. Сириус курил вторую сигарету подряд, сладостно щурясь и утопая в клубах дыма, а Джеймс пытался подстрелить из палочки ползающего по земле жука.
– ... и потом она сказала, что ты вообще в рубашке родился, – тихо подытожил Сохатый. – Всего пара сантиметров – и заклинание ударило бы в сердце. Тогда даже Джекилл бы тебе не помог.
– Значит, мне повезло, что он оказался в Хогвартсе в этом году.
– И не повезло, что оказалась Малфой, – Джеймс ударил пяткой по стене.
– Это правда, что она пыталась сбежать?
– Хер знает, – пожал плечами Джеймс. – Так говорят, будто Филч поймал ее, когда она перелезала через забор.
– Жесть, – улыбнулся Сириус. – А теперь... как она?
Джеймс поправил очки и вскинул голову, глядя, как солнце золотит края башни Когтеврана.
– Бродяга, напоминаю, эта сучка чуть было не отправила тебя на тот свет, – заметил он, щуря глаза.
Сириус помолчал, разглядывая свою сигарету.
Горечь, тонкая сладкая горечь.
Ужасно вредно, смертельно опасно...
И нет сил удержаться.
– Пока что ни одна девчонка не пыталась меня прикончить, – он затянулся и азартно усмехнулся.
Сохатый громко хохотнул.
– Я ушам своим не верю. Может, пригласишь ее на свидание? Только не удивляйся, если во время ужина она оторвет тебе яйца или проломит череп.
Они переглянулись и засмеялись.
– Завидуй молча, Сохатый, – Сириус бросил в него окурком, и Джеймс превратил его в бумажный кораблик. – Слушай... – Сириус откинул голову назад, разглядывая подпаленные солнцем груды облаков над башнями. – Пока я там валялся, мои предки не попытались оплатить мои похороны? Никто не являлся?
Сохатый молчал довольно долго, гоняя по луже бумажный кораблик. Сириус подумал, что если Сохатый сейчас начнет его жалеть, он ему врежет. Хвала Мерлину, не пришлось.
– Регулус разговаривал с Лунатиком в сортире, но когда узнал, что ты не собираешься к праотцам, сразу свалил, – отрезал Джеймс и одним взмахом палочки потопил бумажное судно.
– Ну и пес с ними, – быстро улыбнулся Сириус и сразу попытался перевести разговор на другую тему.
– Идем сегодня на парад сисек? – поинтересовался Джеймс.
Сириус усмехнулся. Каждый раз, когда в школе собирались устроить танцы, праздник или любое другое мероприятие, на которое можно прийти не в школьной форме, все девчонки воспринимали это как сигнал, и с их одеждой начинали происходить чудеса: все декольте стремительно углублялись, платьица укорачивались так мило и дружно, хоть плачь. И даже когда отчаявшиеся преподаватели из последних сил вносили ограничения в одежде, девчонки приходили в наглухо застегнутых блузках, принимались ненароком терять пуговицы и наклонялись за ними весь вечер.
Да, что ни говори, а за семь лет унылая школьная форма может развить невроз.
– Шутишь? – Сириус выдохнул дым. – Я, может быть, и выжил для этого, когда еще я увижу буфера малышки Стимпсон? Готов поспорить, она вывалит их прямо на стол с горячими закусками.
– Но я тебе за этим столом компанию не составлю, – мрачно вздохнул Джеймс. – Со мной, наверное, будет Эм.
Сириус печально похлопал его по плечу.
– Да, старик, ты вляпался. «Бросай ее и едь со мной в закат, туда, где...
– ... туда, где в океане огневиски нас уже ждет летающий фрегат»*. Чем больше я этого хочу, тем крепче она в меня вцепляется. Такими темпами я случайно на ней женюсь, – его картинно передернуло. – Надо развлечься. Давай сунем Нюнчику в сумку парочку навозных бомб, давненько мы его не дрессировали.
– Кстати, насчет Нюнчика, – Сириус задумчиво поиграл сигаретой. – Меня как лезвием располосовало, тебе это... ничего не напомнило?
Они посмотрели друг на друга.
– Срань драконья, – медленно произнес Джеймс, стерев со своей щеки давно уже сошедший шрам, и Сириус удовлетворенно кивнул, соединив и разомкнув ладони.
– По-моему, этот упырь задолжал нам слишком много. Сначала из-за него сгинула Карта, теперь меня чуть не разделали под орех. Я почти уверен, что это он подсунул ей свои вонючие чары, Малфой никогда не демонстрировала особой любви к науке. Тебе не кажется, что Нюнчик просто выпрашивает у нас долгой и мучи...
И тут непонятно, что произошло.
То ли это был подарок судьбы, которая решила смилостивиться и излить на них свои блага, то ли просто дурацкое совпадение, но не успел Сириус договорить эти слова, как вдруг из прохода, ведущего в холл школы, вышел Снейп собственной персоной. Торопливо шаркая в сторону противоположного выхода, он на ходу пытался засунуть книжки в свою уродскую сумку.
Не сговариваясь, они вскочили с «насеста».
Нюнчик вскинул голову и замер, прямо как заяц перед двумя гончими. Черные глаза в ужасе уставились на Сириуса, потом его взгляд метнулся к Джеймсу, на миг даже ветер замер... а затем Снейп сорвался с места, а Джеймс и Сириус дружно рванули следом.
– Стой, ублюдок! – рявкнул Сириус, задыхаясь. – Хотел чужими руками меня уложить? Попробуй сам!
Он стеганул палочкой, но заклинание выщербило каменную крошку из угла, за который успел свернуть Снейп. Полы, тщательно натертые школьным завхозом, были ужасно скользкими, так что на повороте все трое по инерции скользнули в сторону, Джеймс пальнул чарами, Снейп обернулся, отражая их, и упал, его сумка проехалась по полу, вываливая все свое содержимое, Сохатый издал торжествующий клич, и если бы дверь одного из классов вдруг не распахнулась, школьные коридоры точно вымазались бы соплями Нюниуса.
Но, увы, переменчивой судьбе захотелось распорядиться иначе.
Их топот и крики просто не могли остаться незамеченными, и, как назло, заметил их именно тот преподаватель, который спас Сириуса от смерти, и чей урок они с Сохатым намеревались прогулять. И мало того, что Джекилл втащил их в класс, как нашкодивших щенят, так еще и отнял столько баллов, что ими можно было бы накормить все голодающие курсы. Кипя от гнева, Сириус упал за парту, Джеймс, колотясь, сел рядом и обхватил руками свою сумку, а когда Нюнчик злобно обернулся на них из-за своей парты, Сохатый показал ему крайне неприличный жест, а Сириус красноречиво чиркнул себя пальцем по шее.
Призвав взволнованный класс к порядку, Джекилл продолжил лекцию, а Сириус, слегка успокоившись, осмотрел родные макушки одноклассников, пытаясь понять, что с ними не так, и сообразил, что нигде не видно белоснежной шевелюры.
Даже один урок после длительного перерыва показался Сириусу бесконечным, не спасла даже интересная тема – они приступили к изучению проклятий, и первыми были самые древние – древнеегипетские. Джекилл пообещал, что следующий урок они проведут в пирамиде и будут учиться отражать проклятия мумий-боггартов – очень полезная практика для тех, кто, как близнецы Пруэтт, хотели избрать профессию Ликвидатора.
– Лично я точно знаю, кто будет ночевать в саркофаге! – громко объявил Джеймс, когда они шли в гостиную. Мэри, как обычно, приклеилась к нему, как банный лист. Сириус уже почти смирился с ее постоянным обществом, хотя нельзя сказать, что Макдональд ему очень нравилась. Для того чтобы смириться с тем, что рядом с ними вечно незримо присутствовала Лили, Сириусу понадобилось несколько лет, а за пару недель привыкнуть к компании вечно хихикающей влюбленной дуры, которая чуть что лезла к Джиму целоваться, в принципе невозможно.
– Эй, Нюнчик! – заорал Джеймс на весь коридор, разглядев в паре метров от них сутулую фигуру Снейпа. – А ты из какой пирамиды родом, красавчик? Скучаешь по своей подружке? – тут он вывалил язык, вытянул руки и поплелся как инфернал, приволакивая ногу. – Нюнчик, малыш, поцелуй меня в бинты, наша любовь будет вечной, как наша вонь!
Коридор задрожал от смеха, Снейп, залившись сорбетным румянцем, показал Джеймсу средний палец и скрылся в ближайшем проходе, а Джеймс, дабы повеселить народ, еще раз изобразил мумию. Мэри, смеясь, повисла на нем, но тут их совершенно неожиданно нагнала Лили. Обычно она не приближалась к ним и на три метра, если с Джеймсом была Мэри.
Увидев ее, Сохатый мигом прекратил кривляться и захлопнул рот так резко, что чуть не откусил себе язык, а также быстро убрал руку с талии Мэри. Макдональд посмотрела на него так, будто он ее ударил.
– Чего тебе? – развязно поинтересовался он. Бедняга Сохатый, даже Сириус почувствовал, как он обрадовался.
– Сириус, мне нужна твоя помощь, – заявила Лили, полностью проигнорировав Джима.
– Какая помощь? – спросил Сириус, быстро переглянувшись с другом.
– Там... там Роксана, – Лили заломила пальцы. – В туалете Плаксы Миртл.
– ... так что мне кажется, это из-за тебя, хотя она все равно ничего не говорит, только плачет. После того, как тебя забрали в крыло, все шарахались от нее, как от прокаженной, вдобавок за ужином кто-то пустил слух, что она применила к тебе Круциатус, я думаю, Гринграсс постаралась, а уже сегодня во всех туалетах кто-то сделал эту идиотскую надпись, – Лили толкнула дверь туалета для девочек, и они с Сириусом тут же врезались в парочку каких-то третьекурсниц, которые как раз торопливо покидали туалет, на ходу ругаясь с кем-то позади себя, а когда же они увидели в святая святых взрослого парня, дружно завизжали, так что у Сириуса чуть уши не заложило.
– Пардон, дамы, – он шарахнулся назад, пропуская их, а когда вошел, увидел то, о чем говорила ему по дороге Лили.
Сжавшись в комочек и обхватив руками голову, Роксана сидела у стены между умывальниками и рыдала во всю мощь своего тщедушного тельца. Из сломанных кранов, словно из водяных пушек, била вода, заливая пол так, что по нему бежала рябь, зеркала уборной были измазаны чем-то красным – судя по всему, это были остатки тех посланий, о которых говорила Лили, а над всем этим радостно фланировал призрак толстенькой девчушки.
Лили подобрала полы мантии и перепрыгнула с места на место, подбираясь к умывальнику.
– Как у вас тут, Алиса? – громко позвала она, и ее голос звонким эхом разлетелся по уборной.
– Ты изде... – Алиса показалась из-за умывальника, оглушительно взвизгнула и выронила целое облако перепачканных в красной помаде платков. – Мерлин, Сириус, нельзя же так...
– Я вызываю у женщин какую-то странную реакцию в последнее время, – заметил Сириус и вместе с Лили опустился перед Роксаной на корточки. – Эй, Рокс... – он протянул руку и тронул Роксану за коленку, но Малфой шарахнулась от него как от огня и засучила ногами.
– Роксана... вот, выпей это, – миролюбиво предложила Лили, достав из сумки скляночку. Сириус узнал Умиротворяющий бальзам. – Станет легче...
Роксана зарыдала еще громче.
Они настороженно переглянулись, Сириус попытался разжать ее руки, но Роксана рванулась так, что ударилась спиной об стену.
– Оставь меня в покое! – хрипло крикнула она.
Сириус прищурился, уловив характерный запах алкоголя.
– Мы, наверное, пойдем в Крыло, – заметила Лили, многозначительно переглянувшись с Алисой. – Мадам Помфри всегда сердится, когда мы опаздываем...
– Да, конечно, – отозвался Сириус, сверля Роксану взглядом. – Идите.
Девочки покинули туалет.
В уборной воцарилась тишина, нарушаемая только плеском воды и плачем Роксаны.
– Малфой – убийца, Малфой – убийца! – вдруг истошно завопила Миртл, стремительно пролетая над ними. Роксана вцепилась ногтями в волосы, плотно закрывая уши. Сириус вскинул голову.
– Иди к черту, Миртл! – рявкнул он.
– Между прочим, этот туалет все время притягивает всяких разных убийц, – возбужденно сообщила Миртл, зависая перед ними. – Да-да, я не вру, меня саму убили здесь, на этом самом месте, и на твоем месте я бы не сидела так близко к этой странной девочке, вдруг она и тебя...
Сириус выхватил палочку, и прежде чем Миртл успела сказать еще хоть слово, ее заклятием зашвырнуло в унитаз и смыло так, что ее упреки загудели сразу во всех трубах.
Теперь они точно остались вдвоем.
Но, глядя на то, как Малфой душераздирающе рыдает, терзая свои несчастные волосы и раскачиваясь взад-вперед, Сириус понял, что поговорить им все равно не удастся.
Она была в том состоянии, вывести из которого могла только крепкая пощечина, но это было исключено, так что надо было придумать другой способ привести ее в чувство и увести отсюда да поскорее – можно было не сомневаться, что в эти самые минуты Миртл носится по всем школьным туалетам с воплями о том, что Роксана Малфой пыталась покончить с собой в одном из ее унитазов.
Когда Сириус попытался поднять ее хотя бы из лужи, Малфой дернулась точно так же, как в первый раз и вырвалась, снова замыкаясь в замок из рук и ног. Сириус предпринял еще одну попытку – то же самое, только теперь девчонка с силой лягнула его и забилась в угол, тяжело дыша и сердито зыркая на Сириуса черными глазищами в разводах туши.
Сириуса захлестнула злоба.
Завязалась борьба.
– Оставь меня в покое! – вопила Малфой, давясь рыданиями, пока Сириус сражался с ее ногами, руками, ногтями и локтями, пытаясь схватить Роксану в охапку. – Не трогай меня, не прикасайся!..
В какой-то момент ему удалось перехватить ее запястье, и тут Сириус увидел такое, отчего его желудок свернулся клубком.
Ее рука была наспех перевязана огрызком школьной рубашки, а в тех местах, где ткань не закрывала кожу, из мягкой розовой плоти торчали кривые осколки.
– Малфой, твою мать, ты спятила? – заорал Сириус, рывком дернул девушку на себя и со второй попытки выхватил из кармана палочку – у него вдруг начали трястись руки.
Ради всего святого, твою же мать, только этого ему не хватало! Повязка слетела, и открывшееся зрелище чуть не заставило его сблевать больничным завтраком.
– Акцио, блять! – выпалил он, и целая куча осколков вылетела из ее ладони, зазвенев по полу и разбрызгивая во все стороны кровь. – Какого хера, Малфой, у тебя окончательно крыша поехала?! – он понимал, что не надо на нее кричать, но ему и не хотелось кричать, ему хотелось орать, хуже того, ему хотелось схватить ее и потрясти так, чтобы из нее наконец вылетела вся эта дрянь. – Долбанная идиотка... – он оторвал от своего рукава изрядную часть и накрепко перебинтовал ее ладонь.
– Не смей на меня орать... – проскрипела она, кривя губы.
Просто смешно, она еще пытается спорить.
– Орать? Будь ты парнем, я бы тебе врезал! – рыкнул Сириус и легко, как первокурсницу сграбастал ее в охапку, после чего силой поднял на ноги. – Идем!
* * *
Кое-как он дотащил ее до гостиной Гриффиндора. Всю дорогу Малфой то брыкалась, билась и вырывалась, то снова тонула в рыданиях и принималась осыпать Сириуса проклятиями. В школе как раз шел последний урок – вот было бы забавно, если бы кто-нибудь увидел, как жертва недавнего громкого нападения волочет по коридору свою несчастную несостоявшуюся убийцу, которая вдобавок ревет белугой и ругается почище сапожника.
Ко всему прочему еще и Полная Дама наотрез отказалась пропустить в общую комнату Гриффиндора слизеринку, так что Сириусу пришлось напомнить ей, как однажды после Рождества она забыла пароль, после чего портрет мигом заскрипел петлями, и они оказались вне опасности.
Втащив Малфой в спальню мальчиков, Сириус пинком распахнул дверь в ванную. Тут Роксана, кажется, сообразила, к чему идет дело, потому что принялась биться, лягаться, цепляться за дверной проход, а в какой-то момент вдруг вырвалась было на свободу и резво бросилась к выходу, но Сириус поймал ее за талию, сграбастал в сокрушительный захват, втащил под душ и, крепко обхватив ее одной рукой, ударил по крану с ледяной водой.
Роксана пронзительно закричала, когда на нее обрушилась масса ледяной воды, и зарыдала пуще прежнего, а потом снова принялась биться, извиваться и колотить Сириуса по чему попало.
– Отпусти меня! Отпусти сейчас же, ты не имеешь права, вы все, вы не можете, не можете!!!
Она прыгала, дергалась, извивалась, осыпая Сириуса проклятиями пополам с рыданиями, но он держал крепко и проявлял просто железную выдержку, так что в конце концов Малфой сдалась и просто обмякла у него в руках.
– Я ненавижу тебя... – рыдала она в его рубашку. – Вас всех, ненавижу, ненавижу, ненавижу-у-ху-ху-у-у... – с каждым новом словом она хлопала Сириуса ладонью по груди, а потом просто уткнулась в нее носом и заплакала как маленькая, отчаянно и взахлеб.
– Поэтому? Скажи, поэтому ты это сделала? – он схватил ее перебинтованную руку и встряхнул ею у Роксаны перед носом. – Какого хера ты перерезала свои чертовы вены, кретинка?! Пыталась покончить с собой под унитазом Плаксы Миртл? Какая красивая смерть!
Роксана вырвала из его пальцев свою руку, всхлипывая и глотая вместе со слезами душевую воду, которая мощно била ее по лицу.
– К-какие вены? – она так испугалась, что даже перестала реветь. – Я п-пыталась... я хотела напиться, наколдовала стакан, а он, с-сука, взорвался у меня в руке...
И она еще раз всхлипнула.
Долгие несколько мгновений Сириус просто смотрел на нее, пытаясь осознать услышанное, а потом его вдруг разобрал такой дикий ржач, что и Роксана невольно засмеялась, причем ее смех очень быстро перерос в новую истерику, и тогда она сама обняла его, снова шагнув под холодную воду, и так они и стояли, обнявшись, и хохотали, как помешанные...
А потом она ему все рассказала.
Рассказала о том, как за те семь лет, которые она провела за границей, родители не писали ей месяцами, как этим летом мать не пустила ее на свадьбу Люциуса, потому что ей было стыдно показывать ее гостям, как Люциус убил Мирона Вогтейла в Каледонском лесу у нее на глазах, как ее держали под замком целый месяц в собственной комнате, и как после всего этого родители решили просто продать ее с молотка, как чистокровную кобылу, либо замуж, либо Волдеморту, чтобы она уже больше никогда не мозолила им глаза.
Она говорила, говорила и говорила, изливая ему душу, и вместе со словами из нее как будто выходила вся та боль, которая приковала ее к полу в туалете Плаксы Миртл. А вместе с ней и последние силы, так что к концу рассказа она едва ворочала языком и прижималась к Сириусу с таким видом, будто вот-вот отключится прямо под ледяным душем.
Оставив в ванной две отяжелевшие мантии и обувь, полную воды, Сириус отнес Роксану обратно в комнату. Он чувствовал себя так, словно внутри у него дерутся взбешенные мантикоры. Одна требовала сейчас же, сию секунду отнести слизеринку туда, где было ей самое место, и не лезть в эти дела. А другая... ну, в общем, она была там же, где и всегда и терзала его все те полчаса, что они провели вместе под одним душем. Он хотел сочувствовать Роксане, потому что ее боль была знакома ему не понаслышке, но... ее руки, ее голос, ее запах, тепло маленького тела, которое, он помнил, могло быть таким горячим и так извивалось под ним...
– Вот, держи... – усадив Роксану на свою постель, он заклинанием распахнул чемодан. – Одевай, что хочешь, сюда никто не придет до утра, так что никто тебя не заметит. А если и придет, смело посылай их к черту, говори, что я разрешил, – Сириус схватился рукой за рубашку на спине и стащил ее через голову.
Роксана приподняла верхнюю ярко-красную футболку и подняла голову. Сириус как раз шлепнул мокрую рубашку на обруч печки, вокруг которой спальня грелась, словно вокруг солнца, и схватился за ремень.
– В чем дело? – спросил он, увидев, что Роксана не переоделась, а так и сидит с футболкой в руках и смотрит на него. – Ты меня стесняешься? Брось, Малфой, я видел у тебя такие родинки, о существовании которых ты и не догадываешься, поздно меня стесняться, – он криво улыбнулся, снял штаны вместе с трусами и отправил их сушиться к печке, после чего прошлепал мокрыми ногами по полу и полез в чемодан за сухой одеждой.
Роксана положила футболку на край кровати и начала раздеваться, не сводя с Сириуса пристального, изучающего взгляда.
Он понимал, что сейчас, с минуты на минуту на него обрушится Разговор, и уже внутренне напрягся, приготовившись к опасному маневру «это был просто секс», но когда после затянувшейся паузы он воровато оглянулся, то увидел, что девчонка лежит на его постели, свернувшись клубком, как шишуга, и крепко спит, подложив под щеку здоровую ладонь.
Стараясь производить поменьше шума, Сириус стащил с кровати Лунатика плед и накрыл им Роксану, тихо нашел в чемодане носки, тихо обулся в свои любимые «дерби», тихо достал из чемодана рубашку, жилетку и галстук и уже собрался было уходить, как вдруг услышал:
– Зачем ты все так усложняешь?
Сириус обернулся и увидел, что Малфой не спит. Она лежала все так же, обняв рукой подушку снизу и свернувшись клубочком, только теперь смотрела на Сириуса так, будто он тоже только что дал ей пощечину.
– Зачем ты спасаешь меня, если я все равно тебе не нужна?
Сириус накинул рубашку, искоса глядя на Роксану.
Во имя Мерлина, что он должен был ей сказать?!
А она все так же смотрела на него.
Сириус отвернулся, застегнул все пуговицы, глядя в темнеющее окно, потом резко отдернул воротник и, коротко встряхнув головой, вышел из спальни, закрыв за собой дверь.
А Роксана еще какое-то время просто смотрела на то место, где он только что стоял, а потом устало смежила веки и закрыла лицо ладонями.
________________________________________________________
*Строчка из песни группы "Дикие сестрички"
* * *
Роксану разбудили голоса.
Сначала она думала, что они ей снятся, но потом голоса стали громче, Роксана стала их узнавать, и когда где-то совсем рядом раздался смех, она вздрогнула и открыла глаза.
За соседней стеной явственно слышалась какая-то суетливая возня: хлопали ящики, двери. Раздавались возбужденные девичьи голоса и смех. Осторожно выбравшись из постели, Роксана сначала по привычке осторожно потрогала пол кончиками пальцев, но он оказался теплым. Она огляделась – в спальне было все так же пусто и тихо, только в круглой печке, у которой лежала смятая одежда, потрескивал огонь, да где-то под ногами, наверное, в гостиной, раздался бой часов – восемь ударов.
Она выбралась из спальни. В гостиной, как ни странно, никого не было. В камине потрескивал огонь, на диване вертелся и извивался крупный рыжий котенок, играющий с куском газеты, большая часть которой лежала на столе между несколькими чашками. Роксана прошла мимо, но все равно в глаза бросился крупный жирный заголовок:
«Терракт в Косом переулке. Кого искали Пожиратели Смерти?»
Одна из семи дверей наверху была приоткрыта, и в щелку лился яркий свет.
– ... так что мне лучше остаться, – Марлин Маккиннон сидела на своей кровати в одном белье, и перебирала складки какой-то воздушной, небесно-голубой массы. – Как я могу веселиться, когда у Фабиана случилось такое?
– Марли, знаешь, ты, конечно, права, но... – Алиса Вуд торопливо прошелестела пышной красной юбкой до колен, проходя мимо подруги к зеркалу, висящему между кроватями. На зеркале было столько самых разных бус, бантиков и наклеек, что отражения было почти не видно. – Вот только ты ведь не изменять ему собралась, верно, а просто немного развеяться. Там же все будут, не придешь – заметят и все, пиши пропало! – она сняла с деревянной рамы какие-то бусы и приложила к себе. – Эти или те, красные? – она оглянулась куда-то в комнату.
– Эти, – Лили Эванс подбежала к ней, шлепая босыми ногами, и помогла застегнуть бусы. На старосте Гриффиндора было светло-зеленое платьице, похожее на ночную сорочку. Складки его едва заметно мерцали, когда Лили вертелась и на них падал свет. Платье было не застегнуто на спине и виднелась полоска кружевного лифчика. – К тому же, Слизнорт по секрету сообщил мне на зельеварении, что приедет Селестина Уорлок и споет пару песен, – Эванс присела на кровать, чтобы обуть туфли.
Марлин вскинула голову, выпучив глаза.
– О-о, теперь она точно пойдет, – протянула Алиса и они рассмеялись.
– Отцепитесь, – с улыбкой пробурчала блондинка. – Хорошо, я... схожу просто послушать Селестину, идет?
И она ушла вместе с платьем в боковую комнату – там, как Роксана уже знала, располагалась ванная.
Повисла небольшая пауза.
Девочки одевались.
– Ты знаешь, Мэри свалилась с простудой, – издалека заговорила Алиса, всё так же стоя перед зеркало.
– Ну и что?
– Это значит, что она не придет на праздник... и Джеймс придет туда один.
Лили раздраженно вздохнула.
– Алиса, пожалуйста! Между нами все кончено, и я прошу тебя, не надо мне об этом напоминать!
Алиса хотела было возразить, но не успела.
– Алиса, ты опять уронила шампунь, и он весь вытек! – снова хлопнула дверь, раздалось шлепанье босых ног по полу. – Опять придется просить у... – тут совершенно неожиданно дверь, за которой пряталась Роксана, распахнулась, и Маккиннон взвизгнула, закрывшись полотенцем.
– Мерлинова борода... фух... – она прислонилась спиной к двери и прижала ладонь к груди.
Роксана так растерялась, что и не нашлась, что сказать, так и застыла перед дверью. К счастью, положение спасли.
– Привет, Роксана, заходи! – позвала её Лили, взглянув на неё в зеркало. Она надевала сережки. – Сириус сказал, что ты здесь! – покончив с украшениями, Эванс открыла тумбочку и достала из неё что-то.
– Вот. С Днем рождения! – и она протянула Роксане небольшой сверток. Самый что ни на есть настоящий девчоночий сверток из бумаги в горошек, с красным бантом и завитушками.
Роксана подозрительно посмотрела на них и взяла сверток.
Внутри оказалась коробка конфет в белом шоколаде, красная помада, любовь всех девчонок Хогвартса и несколько фенек.
Роксана подняла голову.
У неё не было слов.
Девчонки истолковали её ошеломленное молчание по-своему и неловко переглянулись.
– Тут.. м-м.. ничего особенного, но мы просто...
Больше Лили ничего не успела сказать, потому что Роксана вдруг рассмеялась и даже слегка растрогалась.
– Спасибо, – хрипло проговорила она и покачала головой. – Мне уже сто лет никто не дарил подарков.
– Мерлин, да не за что, конечно! – Алиса шагнула вперед и обняла её, Роксана напряглась (не любила она обниматься) и неловко похлопала её по плечу.
– Вы.. будете? – и Роксана открыла коробку.
Они взяли конфеты, Вуд начала сыпать "блестящими" идеями о том, как было бы здорово на вечеринке всем сказать о её именинах, Эванс помогла ей завязать фенечку и только один человек в спальне не участвовал в поздравлении.
Маккиннон в полотенце стояла чуть в стороне и смотрела на нее. Просто смотрела, внимательно и без злости, но Роксане почему-то все равно стало слегка не по себе.
– Что? – она слегка стушевалась – девчонка, с которой Сириус Блэк добровольно провел почти два года, казалась ей каким-то не вполне нормальным существом, эльфом там или гриндиллоу.
– Ничего, – блондинка чуть качнула головой, отводя взгляд. – Красивая футболка, – с этими словами она плотнее запахнула полотенце и вышла из спальни.
В спальне повисло неловкое молчание.
Эванс и Вуд незаметно переглянулись и Лили сделала ей круглые глаза, мол, молчи.
– Ну а где... все? – спросила Роксана, чтобы прервать наконец тягостное молчание. – Разбежались кто куда, когда узнали, что здесь убийца Сириуса Блэка?
– На ужине, – сообщила Эванс. – Мы ушли пораньше, чтобы приготовиться к празднику. Ну и наедаться не хотелось. Ты пойдешь к Слизнорту?
– Не поможешь? – жалобно попросила Алиса Вуд, подбежав к Роксане. Теперь вместо красного на ней было темно-синее платье, но примерно такой же длины и фасона.
– Я? – растерялась Роксана.
– Да, застегнешь?
– Уже третье, Алиса! – удивилась Лили, оглянувшись.
– Красное меня полнит. Лили, скажи честно, я сильно потолстела? – озабоченно спросила она, сжимая руками талию и, не дожидаясь ответа, вздохнула. – О-ох, а вдруг Фрэнк заметит? Может быть, мне одеть черное? Или то, в горошек? Хотя оно ещё хуже. Ох, черт возьми, чтобы я еще хоть раз съела эти дурацкие вафли... – и она сердито плюхнулась на пол перед чемоданом, откидывая крышку и принимаясь шуршать платьями.
– Так ты пойдешь с нами? – Лили подошла к Роксане. – У тебя сегодня День Рождения, ты ведь не хочешь праздновать его одна?
– Да мне и не в чем идти, – Роксана пожала плечами и взгрустнула, вспомнив свое единственное по-настоящему нарядное платье, которое мать превратила в кучу тряпок.
– Ну... – Лили с сомнением окинула ее взглядом. – Это как раз не проблема.
– Я не люблю занимать одежду.
– Это заметно, – Лили потянула ее за рукав.
– Это другое, – буркнула она, обхватывая себя руками.
– Ну ладно. Значит, мы поступим иначе... – осмотрев футболку Сириуса скептическим взглядом, Лили щелкнула тонкими пальцами и схватила палочку с туалетного столика. – Ты пойдешь на бал, Золушка, – торжественно изрекла она. Алиса засмеялась.
– Чего? – тупо переспросила Роксана.
Лили тоже усмехнулась и взмахнула обеими руками.
– Да неважно. Просто доверься мне и не шевелись.
* * *
Выпрыгнув из влажного осеннего мрака, словно соломенный вампир из платяного шкафа, Хэллоуин схватил маленькую деревушку и спрятал за пазуху, закрыв ее своим непроницаемым беззвездным плащом.
С самого утра жизнь в Хогсмиде позвякивала и мурлыкала, словно ручка на волшебной шкатулке, в предвкушении будущего праздника. Витрины магазинов, обмороженные и сверкающие, влажные улицы и озябшие дома – все украшалось и преображалось, невзирая на жуткий холод и туман, липнущий к окнам, а с наступлением ночи завод волшебной ручечки вдруг закончился, воцарилась тишина... а затем крышку отбросило с силой разорвавшейся петарды, и Праздник хлынул на улицу.
Толпы разодетых ребятишек бегали по улицам, оглашая Ночь Ужасов своими радостными писками, окна распахивались, из дверей выскакивали тролли, вампиры и оборотни, сладости и монеты сыпались в подставленные мешки, а Хэллоуин носился и хохотал в чернильном мраке, ухал совой на фонаре, туманом стелился по влажной дороге и разметал по ней оранжевые листья, давая путь своим любимцам – теням.
Эти тени тянулись по главной дороге Хогсмида, вытягиваясь и колыхаясь в озере пламенном марева, нагоняя ужас на озябшие дома. Самая страшная тень, рогатая и длинная ползла впереди остальных, оглашая ночь своими жуткими нечеловеческими воплями.
Джеймс Поттер в маске оленя набекрень и черной шелковой мантии на шнурке, под которой ослепительным пятном белела рубашка, размахивал факелом и орал диким голосом пивную песенку, а его развеселые собутыльники, Сириус Блэк, презирающий всякие переодевания, Ремус Люпин в шутовском колпаке с бубенчиками и Питер Петтигрю в оборчатом женском платье прямо поверх мантии, дружно подпевали ему, захлебываясь смехом и стараясь не выронить свои факелы и сумки, в которые жители деревушки бросали конфеты, деньги и подарки. Парочку раз им бросали туда яблочные огрызки или грязные носки. Дома виновников в таких случаях беспощадно обстреливались яйцами или навозными бомбами, которых у мальчишек было в излишке.
Когда они прошли мимо почты, дрожащий свет их факелов на секунду выхватил из чернильного мрака объявления о поимке особого опасного преступника Фенрира Сивого и тут же пополз дальше.
Кому есть дело до войны в Хэллоуин?
«Дети разных возрастов,
Час покинуть отчий кров.
Путь теперь у нас один –
В королевство Хэллоуин!
Это Хэллоуин, Это Хэллоуин,
Тыквы пляшут меж руин.
Это Хэллоуин,
Смерть кругом, и ты один.
Хэппиэнд невообразим,
Жуткий страх, ты один»
– Проваливайте, недоросли! Ничего вы от меня не получите, кроме тумаков! – закричал какой-то старик, когда они постучались в дверь его дома, и потряс из окна скрюченной клюкой. Мальчики переглянулись. Кто-то может сказать, что семнадцать лет – неподходящий возраст для trick or treat.
Джеймс наколдовал яйцо и подкинул его на ладони.
Что же, это его мнение, и это мнение, несомненно, нужно уважать после того, как запустишь в наглеца парочкой яиц или бомб из тыквенной начинки.
«В королевстве Хэллоуин
– Я кровожадный кошмар под тахтой
Зубастый, глазастый и страшный собой!
– Я хоронюсь под ступенями днем,
А я выползаю во тьме пауком!
Это Хэллоуин, это Хэллоуин,
Хэллоуин, Хэллоуин, Хэллоуин, Хэллоуин...»
Вместе с ними по улицам бегали стайки маленьких хохочущих разодетых волшебников и волшебниц. Когда мимо них пробежала стайка мальчишек, Сириус, спрятавшись за спинами друзей, в одно мгновение наколдовал себе собачью морду и бросился на малышей с громким рычанием, раскинув руки и оскалив зубы.
Дети с радостными писками бросились врассыпную. Вернув себе человеческое лицо, Сириус поймал какую-то девчушку не старше его любимицы Нимфадоры и посадил себе на шею.
Пока остальные пели, Джеймс деловито постучал кулаком в дверь «Трех метел» и с готовностью раскрыл мешок.
Наверху распахнулось окно, и сначала показался внушительный бюст, россыпь золотистых кудрей, а затем и сама Розмерта, улыбаясь, облокотилась на подоконник.
– Ну и чего вам?
– Напугай или угости! – заорали парни.
– Даже не знаю, а что вы хотите? – игриво спросила она.
– Драконий бифштекс!
– Глазастый салат!
– Тролльи мозги в собственном соку!
Розмерта со смехом пропала из окна, уже через несколько минут ее дверь распахнулась.
Девушка была разукрашена до неузнаваемости всякими аляповатыми шрамами и синяками, на голове у нее сидела традиционная праздничная остроконечная шляпа, волосы стояли торчком, а когтям мог бы позавидовать и дракон.
– Осталось только два с кишками троллей и четыре с глазами василиска! – деловито молвила она, по очереди взвешивая на руках пироги в праздничной обертке, но улыбка пропала с ее лица, когда она увидела на плечах Сириуса девчонку. – Мисти Пэттипет, ну-ка марш домой, или я отправлю сову твоей мамаше! – рявкнула она.
Сириус снял провинившуюся с плеч, и девочка со смехом присоединилась к группке друзей, бегущих к соседнему дому.
– Благодарю за подарки мэм, ваш дом мы не тронем! – Ремус поклонился Розмерте, подметая дорогу своим колпаком, а Сириус, вырвавшись вперед, присосался к ведьмочке смачным поцелуем, так что его пришлось со смехом оттаскивать за шкирку.
«Город дрим, город дым
Под названием Хэллоуин
Гостя мы
Всегда хотим
Удивить, так удивим
Аж до седин
Упыри здесь кругом
В каждом парке за углом
Ждет тебя какой-нибудь уродец или гном...»
«Сладкое королевство» было просто нарасхват этой ночью, дети осаждали его, как домик Санты в Рождество, но и Мародерам перепали горсти «перечных чертиков», мармеладных «червей» и страшных тыквенных пирожков с жуткими ухмылками. Набрав сладостей, они двинулись по дороге к замку, не переставая орать, плясать и пугать запозднившихся прохожих наколдованными масками и головами:
– Хэллоуин!
– Из гробов
– Из трясин
– Страшно, да?
– Никогда!
Скажешь раз, скажешь два,
Вот и с плеч голова
С нами оттопыришься – не уйдешь! Покричим, Порычим!
В королевстве Хэллоуин
– Я злобный клоун с пустой башкой
Вроде бы веселый, а так просто никакой!*
– Так, ладно, делим скарб! – крикнул Джеймс, сдвинув на затылок свою рогатую маску и привалился к каменной стене во внутреннем дворике школы.
– У меня пять галеонов, бобы-бобы-бобы, пять «чертиков», два пирога, полкило конфет и еще какая-то дрянь, похожая на старый памперс! – Ремус брезгливо отбросил находку.
– Восемь галеонов, зубн... зубная нить?! Да какого черта, кому нужны зубы?! О, смотрите... вуху-у-у! У меня огневиски!
– Делись! – Джеймс отобрал у Сириуса бутылку, когда огневиски уже начало литься тому на подбородок.
– А у меня семь галеонов и бобов целый килограмм! – Питер встряхнул свой увесистый мешок.
– Сосите, джентльмены, у меня десять галеонов, два пирога и, кажется, бутылка с медовухой! – Джеймс открыл свой мешок, и из него с громким кваком выпрыгнула шоколадная лягушка. – Знатный улов в этом году! Предлагаю на этом не останавливаться!
– В каком смысле? – невнятно прошамкал Питер, набивая рот шоколадом.
* * *
Кабинет Слизнорта сегодня напоминал маленькую версию дома семейки Адамс из черно-белого сериала, который Лили с Петуньей смотрели в детстве.
Все стены затягивали пурпурные и алые ткани вперемешку с жуткой паутиной, по воздуху плавали светящиеся ухмылками тыквы, между ними с пронзительным писком носились летучие мыши, и в море учеников островками возвышались столы, нагруженные всякой волшебной снедью: тут были хихикающие пирожки-тыквы, сандвичи с мармеладными червями, карамельные яблоки, прыгучие орехи, шоколадные крылышки летучих мышей, сахарные пауки, тыквенный и бузиновый сок, медовуха и – сюрприз сегодняшнего вечера, огромные посудины с шоколадным пуншем, в котором купались живые скелеты величиной в дюйм из зефира и маршмеллоу. В зале яблоку было негде упасть – на праздник пришли не только все старшеклассники Хогвартса, но и целая толпа специальных гостей, куча знаменитостей («Благотворительность, моя милая, вот в чем все дело!» – сообщил Слизнорт, облаченный в костюм гигантского шмеля и встречающий гостей у входа). К слову, многие пришли на праздник в костюмах, так что среди традиционных остроконечных шляп то тут, то там можно было увидеть дубину тролля, прозрачные крылья феи или мохнатую голову оборотня. Над всем этим пестрым, шумным весельем возвышалась ослепительная белоснежная сцена, где расположился квартет музыкантов, и где у микрофона распиналась полная темнокожая волшебница, похожая на райскую птицу.
– Слизнорт давно приглашал на свои ужины, х-х... х-хотел, чтобы я рассказал вам, детки, почему это так престижно и к-круто – быть мракоборцем, но как по мне, я бы сказал вам: д-д... хгх... д-держитесь от этой чертовщины п-подальше!
Они стояли небольшой компанией у одного из столов, слушая рассказы Фрэнка Лонгботтома о его работе в мракоборческом центре. Алиса не обнимала его у всех на глазах и не висла у него на шее, но смотрела на него с такой острой, мучительной любовью, что Лили очень хотелось уговорить всех уйти и оставить их вдвоем. Вуд можно было понять – за те три месяца, что они не виделись, Фрэнк страшно похудел, осунулся и как будто постарел. Раньше его любимый серый свитер оттягивал небольшой живот, а сейчас этот свитер болтался на нем, как на вешалке. Ко всему прочему, он начал заикаться, чего раньше с ним никогда не было – Алиса предупредила Лили заранее, сказала, что это результат сентябрьского взрыва в магловской подземке в Лондоне.
– Я б-был на той облаве в «Дырявом котле» два дня н-н-назад, рядом со мной сражался один п-х-хп-парень, и его убило шальным заклятием прямо вот-т-так! – и он хлопнул себя по ладони. Марлин напряженно свела брови, переглянувшись с Эммелиной Вэнс – когтевранка слушала Лонгботтома совершенно хладнокровно. Все знали, что она тоже собирается после школы стать мракоборцем. – П-почему это заклятие попало в него, а не в меня? – он дернул худыми плечами. – И в-в этом в-вся с-суть. Если к вам пришлют какого-нибудь б-болтуна, не слушайте его и н-не верьте, кроме смерти там н-ничего нет.
Алиса качнула головой и обняла его за пояс.
– Мы п-пойдем! – пожав напоследок руки Бенджи и Дирку, Фрэнк махнул девочкам, и они с Алисой отправились танцевать.
– Бедняга Фрэнк... – тихо проговорила Марлин, когда остальные тоже заговорили, и их никто не мог услышать. – Такое ощущение, будто он снимает квартиру на пару с дементором.
– И Алиса, она не говорила, что все так плохо, а ведь знала с самого начала. Представляешь, каково ей? – проводив их взглядом до самого танцпола, Лили повернулась к Марлин и увидела, что та кусает губы. – Что?
Маккиннон чуть потрясла головой, смежив веки.
– Ничего. Просто я думаю о том, как я буду жить, когда Фабиан...
Внезапно рядом с ними раздался какой-то шум, возня, а затем Регулус Блэк, ругаясь с кем-то на ходу, случайно задел их стол, чуть не перевернул его, вызвав небольшой переполох, шарахнулся в сторону, оступился и врезался спиной в Марлин.
Она обернулась, взметнув волосами.
Регулус отскочил от нее и сначала побелел, а затем его впалые щеки вдруг залил лихорадочный румянец. Зло сверкнув темными глазами, он одернул парадную мантию, обошел девочек так, словно они были мусорными баками, и скрылся, даже не извинившись.
– Странные они, эти Блэки, – пробормотала Марлин, тщетно пытаясь улыбнуться, но Лили заметила, что инцидент на нее неприятно повлиял. На ее лицо набежала рассеянность, и когда Лили предложила пойти и взять напитки, пришлось обращаться к ней дважды.
Что же, с грустью подумала девочка, ее просто никогда не называл «грязнокровкой» лучший друг. После этого уже ничего не больно и не обидно.
Селестина Уорлок как раз вернулась на сцену, и все потянулись поближе к ней. Проходя мимо окна, Лили взглянула на свое отражение. Она сегодня была чудо как хороша: светло-зеленое воздушное платье, стянутое под грудью лентами, в гриве темно-рыжих волос мерцают золотые пылинки, тоненькая, гибкая, как ивовая ветвь, само воплощение сияющей, нежной юности...
Вот только глаза грустные и взгляд потерянный...
Что с тобой, Лили?
Неужели ты до сих пор не смирилась, что он не придет, не вернется к тебе и не станет больше смотреть на тебя так... все кончено, Лили. И не надо смотреть по сторонам, он не придет.
Просто танцуй...
И она танцевала. Танцевала, как никогда.
Веселилась, смеялась, дурачилась с подружками, а самой хотелось выть: ведь он был где-то здесь, в этом зале, она видела пару раз Люпина, Сириуса, он тоже здесь... наверняка уединился где-то с Мэри...
– Ты ищешь кого-то? – спросила Эммелина Вэнс, когда они подошли к столу с напитками, чтобы перевести дух.
– Алису, – машинально ответила Лили, снова украдкой оглядываясь. Шея уже болела, но какая разница... вдруг где-то мелькнет знакомая буйная шевелюра... и тогда она успокоится... наверное.
– О, я, кажется, видела ее за тем столиком!
Раздался громкий визг. Они обернулись, Эммелина тоже завопила и бросилась обнимать свою старую подругу, а затем и Лили попала в объятия Доркас Медоуз, выпускницы Когтеврана, с которой они вместе посещали собрания клуба садоводов профессора Стебль.
В последний раз, когда они виделись, Доркас были измазана грязью и сажей и перевязывала голову мальчику, пострадавшему в первом палаточном городке...
– Вот вы где! Ну наконец-то! – проговорила Доркас, выпуская Лили и тут же пытаясь обнять Алису, и Эммелину, и вообще всех, до кого можно было дотянуться. – Столько всего происходит, я собиралась вам написать, но сов постоянно перехватывают и... – она слегка подпрыгнула от переизбытка чувств и снова бросилась обниматься. – Мерлин, я так скучала по вам, по всем, по Хогвартсу, – она прижала руку к груди, оглядывая зал и тут вспомнила чем-то. – О, совсем забыла, с вами ещё кое-кто хотел увидеться!
И она развернула Лили к своему спутнику, который ждал своей очереди у нее за спиной.
Сердце оборвалось, словно она пропустила ступеньку на лестнице.
Лили прерывисто вдохнула, рывком поджимая плечи и отступая назад.
Эдгар Боунс грустно улыбнулся, глядя ей в глаза, а затем произнес, но у Лили звенело в ушах, так что она прочитала по губам:
– Счастливого Хэллоуина, Лили.
* * *
Перед входом в кабинет Слизнорта стояла профессор Синистра и следила, чтобы малыши с первого и третьего курса не пробрались внутрь. Вместе с малышами у входа толклись и они четверо – вид их грязных ботинок и перемазанных сажей лиц явно не понравился учительнице, и теперь она позорно держала их среди кучки обиженных третьекурсниц.
Когда один из них попытался прорваться внутрь, профессор спешно покинула свой пост, и мальчишки по одному юркнули в гремящее музыкой помещение, поднырнув под пурпурный занавес, закрывающий дверь.
– А нас за это не выкинут отсюда? – нервно улыбался Хвост, беспокойно оглядываясь по сторонам.
– Пусть попробуют! В любом случае... – Джеймс схватил с проплывающего мимо подноса кубок. – Я уже получил, что хотел! – мимо них с радостным писком пробежали Хлоя и Патриция Стимпсон, Девушка с Квоффлами. Глядя ей вслед, Джеймс картинно хлопнул себя по груди и изобразил свое неистово бьющееся сердце.
– Господа, объявляю охоту открытой! – провозгласил Сириус, высоко подняв свой кубок, и первым отправился в джунгли голых плечиков и сисек, но едва он успел сорвать во время танца с какой-то шестикурсницей один жалкий засос, как сразу увидел ее.
Точнее сначала он увидел не ее, сначала его ударил под дых сочный красный цвет и точный рисунок тех самых правильных изгибов женского тела, от вида которых у любого нормального парня сейчас же встает.
Это потом он уже рассмотрел все остальное, увидел сливочно-белые волосы, которые обычно торчали во все стороны, как у бешеного наргла, а сейчас были красиво причесаны и уложены, тонкие голые руки и плечи...
Видимо, почувствовав на себе взгляд, Роксана повела плечом, так что в низком вырезе платье шевельнулась лопатка, обернулась, едва заметно обреченно вздохнула (черт подери, откуда у нее взялись сиськи?! Их же не было... таких!), так что вырез, обтянутый этой дурацкой воздушной тканью, замерцал, после чего все-таки подошла к нему.
– Кто, скажи на милость, одел тебя в это рубище? – возмутился Сириус он, когда она с видом мученицы прислонилась к столу рядом с ним.
– Ты, – последовал лаконичный ответ. При этом она смотрела куда-то в сторону и вообще делала вид, будто его тут нет.
Пауза.
– Это что, моя футболка? – ледяным тоном спросил Сириус.
– Ой, да не волнуйся, это временные чары, к полуночи выветрятся, и заберешь свою футболку обратно.
– Очень мило, но оставь ее себе, – хмыкнул он.
Она горестно вздохнула.
– Ты не мог просто сказать, что я хорошо выгляжу, да, Блэк?
Сириус чуть улыбнулся.
– Ты такая красивая, что я имел бы тебя прямо на этом столе.
Ну наконец-то она посмотрела прямо на него, а не в сторону, а потом вдруг как-то странно поморщилась и обхватила себя руками, зябко поджав плечи.
– Знаешь, Блэк, мне кажется, ты был прав, – она наморщила нос. – Прости, что набросилась на тебя и все такое, у меня это было в первый раз, вот я и распсиховалась. Теперь понимаю, что не нужно было раздувать из наргла гиппогрифа, мы переспали, потому что хотели. Больше это не повторится.
Сириус чуть откинул голову назад, внимательно вглядываясь в стоящую перед ним девушку.
Что это – такая тонкая попытка потуже затянуть на нем поводок, или что?
Малфой скрестила на груди руки.
И тут до него дошло.
Сегодня под душем произошло непоправимое. Она проболталась.
А он случайно влез в ее душу, хотя и не хотел, а ведь туда Роксана и сама предпочитала не заглядывать, вот оно что! Похоже, этот страх – случайно оказаться в чьих-то руках, теперь стал общим.
– Ты ведь понимаешь, о чем я? – осторожно спросила она.
Сириус кивнул.
– Да. Мы друзья. Идет. Больше я и пальцем к тебе не притронусь.
Она прерывисто вздохнула и улыбнулась с заметным облегчением.
– Потанцуешь со мной?
Пауза.
Роксана моргнула.
– Блэк, ты ни хрена не понял.
Он рассмеялся и поставил свой кубок у нее за спиной.
– Малфой, я не собираюсь тащить тебя в постель, мы с тобой на чертовых танцах и подпираем стены, как какие-то придурки, – с этими словами он взял ее за руку и повел за собой. – Пойдем. Меня ищет одна обиженная цыпочка, а мне не хочется сегодня выяснять отношения. И раз уж ты пришла сюда в таком дурацком виде, надо соответствовать.
Они танцевали. Довольно долго и весело – но как друзья.
А потом заиграл медленный танец и бросать её было бы неловко, так что они оба сделали друг другу огромное одолжение и согласились потоптаться в обнимку. Хотя, надо сказать, Сириус не имел ничего против. И почти не чувствовал никаких сожалений по поводу своего решения.
Друзьям ведь тоже иногда это делают? Танцуют, обнимаются... лапают друг друга исподтишка.
– Эй, Блэк... – вдруг прошептала Роксана, поднимая голову и его рука поспешно взлетела по её спине вверх. – Я ведь так и не поблагодарила тебя. Спасибо, что вытащил меня из сортира Плаксы Миртл. Спасибо.
И она чмокнула его в щеку.
Сириус вдохнул горький, вишневый аромат.
И знакомый горячий озноб, от которого он, казалось бы, уже избавился, опять прошиб его от пяток до макушки, так что руки непроизвольно сжалились на её талии.
И ему опять захотелось. Да так, словно между ними так ничего и не было.
Опять.
Только не это, мать твою.
Роксана отстранилась.
– Что такое?
– Ничего, – Сириус смотрел на неё и неровно дышал. Она вдруг заметила, что ворот рубашки у него расстегнут и видно, как вздымается ключица.
– Мне... надо выпить, – сказал Блэк. – Тебе принести что-нибудь?
– Я хочу есть, – растерянно отозвалась она и вдруг вспомнила, что у нее ведь и правда с самого утра маковой росинки во рту не было. – Да... принеси мне поесть?
Сириус кивнул, бросил на нее еще один странный взгляд, сдвинул брови и ушел.
Она посмотрела ему вслед, и то странное чувство, которое грызло ее во время танца, вдруг стало гораздо сильнее.
Но почему? Ведь она все сделала правильно? Он узнал о ней такое, страшно подумать, что было бы, если бы они разругались...
Роксана вернулась к столику, где все еще стоял кубок Блэка.
Но если все правильно, тогда почему ей так паршиво?
Она схватила кубок и осушила его до дна.
Ничего. Все будет хорошо... все наладится...
Она глубоко вздохнула и уже поверила, что, может быть, ее жизнь наладится, как вдруг мир перевернулся, и она услышала голос... голос, от которого вдруг по спине прокатилась ледяная волна, и перед глазами все враз потемнело:
– Здравствуй, Роксана.
Роксана обернулась так, что чуть не перевернула стол.
Мирон Вогтейл криво улыбнулся, взглянув ей в глаза. В темноте глубокого капюшона угольями сверкнули его живые, горящие глаза.
– С Днем рождения, – он поднял руку и коснулся ее щеки. – Какая же ты красивая.
* * *
– Лили, подожди! Да стой же ты! Эванс, остановись на минуту, пожалуйста!
Она слышала его голос, знала, что он идет за ней, но не останавливалась и почти что бежала к выходу. В спину ей неслась веселая песенка Селестины Уорлок.
– Лили!
– Нет, ну какой же ты мерзавец, Боунс! – она резко обернулась и обеими руками толкнула Эдгара в грудь. Он, машинально отступил назад. – Ты же клялся мне, что никогда и никому не расскажешь! – крикнула она, подступая к нему и в отчаянии сжимая кулаки. – Ты поклялся, Боунс!..
...1977 год, май...– Профессор Слизнорт говорит, что мне надо делать карьеру в сфере Международного магического сотрудничества. Он считает, что из меня выйдет неплохой политик.
Они сидели у Озера. Солнце припекало уже по-летнему, вода сверкала так, что было больно смотреть. Эдгар лежал на боку на траве, подперев голову рукой, Лили вытягивала ноги к воде. Рядом лежали две сумки и учебники, к которым пока так никто и не притронулся, хотя они занимались вместе с самого сентября. Эдгар Боунс был не только самым красивым мальчиком в школе, но к тому же оказался очень интересным собеседником. Они могли часами гулять у озера или сидеть у мадам Паддифут, обсуждая все подряд: от последней пластинки Элвиса Прэсли до войны с великанами в тринадцатом веке. Эдгар был блестящим студентом, с самого первого курса в Хогвартсе все преподаватели не чаяли в нем души и мечтали заманить к себе на СОВ. А еще он прекрасно играл в квиддич и, как и Лили, был членом почти всех студенческих организаций. Девчонки сходили по нему с ума, а Лили... что же, она была обычной девочкой и к тому же думала, что после ссоры с Северусом у нее уже никогда не будет друзей...
Небо раскалилось, все ученики либо прятались в тени у воды, как они с Эдом, либо сидели в прохладном каменном замке. Повсюду расстилалась тишина. Даже стрекозы, жужжащие над кувшинками, попрятались в свои норки. Только кузнечики стрекотали в высокой траве. Им нипочем зной.
Лили украдкой расстегнула пуговку на рубашке и сдула со лба прилипшую прядку. Как же ей хотелось снять всю эту одежду и просто погрузиться в воду...
– А ты? – Эд подобрался с травы, сел лицом к лицу с Лили и отбросил с лица чуть влажную светлую челку, всмотревшись в Лили глазами цвета колодезной воды. – Ты считаешь, я был бы хорошим министром магии?
Она смущенно и вместе с тем довольно улыбнулась, прекрасно видя, что он смотрит на ее губы.
– Я думаю, ты был бы прекрасным... министром.
Эдгар чуть облизал губы и склонил голову набок, внимательно изучая ее лицо, каждую веснушку и родинку.
– Скажи, ты когда-нибудь целовалась с парнем? – спросил он и заправил выбившуюся прядку ей за ухо.
Сердце пропустило удар, а потом заколотилось снова, стыдливо отдаваясь где-то внизу живота.
– Нет, – молвила она, отодвинув подальше то неловкое происшествие с Джеймсом Поттером в гостиной перед Рождеством.
– А с девушками? – игриво улыбнулся он, придвигаясь еще ближе.
– Эд, – Лили рассмеялась, боясь пошевелиться.
– Да я шучу... – и он поцеловал ее. Лили словно током ударило, но как-то легонько и приятно, заставив сердце сладко сжаться и забиться в каком-то горячем шоколаде.
Сначала он просто мягко прижимался к ее губам, раз, другой, а потом его ладонь скользнула ей за ухо, легонько сжала шею, и он притянул ее к себе, делая поцелуй глубже, серьезнее, все быстрее и сильнее!
Лили сама не поняла, как он умудрился так быстро уложить ее на спину, но вот его рука уже вовсе пожимала и тискала ее ногу, забиралась все выше, лезла под юбку...
Она разорвала поцелуй и попыталась увернуться, Эд принялся лихорадочно целовать ее шею, руки задрали юбку...
– Нет, Эд... я сказала, нет! – она оттолкнула его и резко села. Боунс неторопливо поднялся, все еще тяжело вздыхая. Взгляд, несколько раздраженный и злой, скользнул по лицу Лили.
– Прости... я не могу... то есть... я не готова. Прости, – она потерла лоб и начала застегивать блузку. Ей почему-то стало до слез обидно и гадко...
– Ничего, я все понимаю.
Она взглянула на него с надеждой.
– Да?
– Да, – Эдгар легко улыбнулся, словно и не было на его лице той злости пару мгновений назад, подался вперед и поцеловал ее в волосы. – Все хорошо...
– ... как ты мог рассказать обо всем Джеймсу?! Как ты мог явиться сюда?!
– Лили, успокойся! – прикрикнул Эдгар, неловко оглянулся, шагнул ближе к Лили и осторожно взял ее за плечи, но она стряхнула его руки. – Во-первых, – он зашептал. – Я ничего никому не рассказывал. Это не в моих интересах, знаешь ли. Во-вторых, я понятия не имел, что вы с Джеймсом Поттером встречаетесь, и в-третьих... я приехал не для того, чтобы выяснять с тобой отношения!
– А для чего тогда? – Лили трудно было перестать сердиться, но какое-то странное эхо в его глазах заставило ее пойти на попятную. Рядом полыхнул колдоаппарт, запечатлевая Слизнорта в обнимку с каким-то известным журналистом из «Пророка», и она испуганно вздрогнула...
...июнь...Последняя вспышка колдоаппарата за весь вечер – и стоящие в обнимку выпускники с улыбками расступились.
Родители и друзья тут же потянулись к ним с объятиями и поцелуями. Обняв сестру, Эд передал ее в руки друзей, повернулся на девяносто градусов с закрытыми глазами и раскинутыми руками. Сияющая Лили тут же влетела в его объятия.
– Ты молодец! Я поздравляю тебя! – она поправила его остроконечную шляпу с золотой лентой и кисточкой. – И уже скучаю!
Они поцеловались, он коротко пожал ее талию под белым воздушным платьем и оглянулся на толпу гостей, спешащих посмотреть на прощальный салют над озером.
– Давай прогуляемся по нашему месту? В последний раз? – и он сжал ее руку, переплетая их пальцы...
– Я надеюсь, ты будешь мне писать, – улыбнулась Лили.
Они стояли у старой плакучей ивы. Лили прислонялась спиной к стволу, чуть проехав балетками по траве и спрятав за спиной шляпу, которую, дурачась, стащила у Эдгара с головы. Он сам стоял напротив, положив руки ей на талию и прижавшись к ней лбом.
В густой бирюзе июньского вечера плавали огоньками феи-светляки...
– Ты помнишь, что я пригласил тебя к себе на это лето? – спросил он, касаясь ее подбородка пальцами. Брови юноши были напряженно сдвинуты.
Лили слегка сглотнула и постаралась улыбнуться. Конечно, она помнила их уговор. И знала, что произойдет у Эдгара дома. Она готовилась к этому, осознавая, что теперь их жизнь будет совсем другой, взрослой, и она хотела этого, но в то же время ей было не по себе... как будто она делала что-то не так... а что – непонятно.
– Я помню все, Эд, – улыбнулась она. Эд тоже улыбнулся, но как-то очень мучительно, а потом вдруг резко притянул ее к себе. – Эд, ты что?! – она рассмеялась, уперевшись ему в грудь, но с Боунсом словно что-то произошло. Он не выпустил ее, а наоборот сжал еще крепче и присосался к ее шее, как вампир. – Эд, ты что! – она снова попыталась высвободиться, но это было не так-то просто. – Ты что, Эд?!
И тут внезапно он сам ее отпустил, она успела увидеть только мелькнувшую перед лицом волшебную палочку, а затем в ее голове вдруг стало как-то удивительно легко и пусто, словно она до краев наполнилась облаками...
* * *
– Меня спас твой брат. Он вернулся примерно через пятнадцать минут после того, как вы трансгрессировали, освободил меня и велел убираться. Наверное, рассчитывал, что я подохну в лесу, но мне повезло, там водилось еще много этих уродов в масках, я убил четверых или пятерых, не помню.
Единственным местом, где они могли побыть наедине, оказался смотровой балкон на одной из башен. В коридорах и на лестнице либо обнимались парочки, либо рыдали брошенные девушки, а здесь их никто не мог подслушать. После того как Роксана успокоилась, и ее перестало колотить, она смогла выслушать рассказ Мирона, но не столько слушала, сколько пожирала его взглядом, стараясь осознать такую огромную и простую, как небо, истину: Мирон жив.
Точь-в-точь как было сказано на стене «Зонко».
Это действительно был он, не галлюцинация, не двойник, это был ее Мирон, слегка осунувшийся и заметно голодный, но все же это был он, из плоти и крови. И в то же время... в нем что-то изменилось. Он стал как будто еще жестче и холоднее, чем прежде, и взгляд его то и дело застывал, проваливался в черноту, и он неосознанно скалил пожелтевшие клыки.
Услышав его последние слова, Роксана недоверчиво сдвинула брови и отстранилась.
– Люциус? Ты... Мирон, ты ничего не путаешь? Люциус тебя...
– Спас, да, именно так. После того, как все успокоилось, я перебрался в какой-то городок, затаился там и начал собирать новости. Впрочем, они больше сами меня находили. Из газет я узнал, что парни мертвы. Это... – он смежил веки и сглотнул, на скулах его вздулись желваки. Роксана молча ткнулась в его плечо. – Я боялся этого, Рокс... – его глаза вдруг снова стали пустыми. – Боялся когда-нибудь проснуться и понять, что их больше нет. И вот теперь я здесь, снова никто и ничто, но теперь даже их нет рядом.
Он перевернул ее правую руку и провел сухими обветренными губами по ее шраму.
– Спасибо, что не бросила меня. Тогда у меня не было возможности тебя поблагодарить.
Роксана с жалостью погладила темные круги у него под глазами. Его взгляд снова вынырнул на поверхность, и Мирон постарался улыбнуться.
– Три месяца, Вог... – прошептала она, жадно вглядываясь в его лицо. Все еще не верилось, что она действительно говорит с ним. Сколько раз она произносила это имя наедине, сколько звала его про себя. – Ты мог дать хоть какой-нибудь знак, если бы я знала... я бы... почему не пришел за мной?
– Это было условие твоего брата, – холодно молвил он, убирая ее руку от своего лица. – У него были какие-то грандиозные планы на твой счет. Ну да ладно. Хватит об этом. У тебя ведь сегодня День рождения, ты стала совершеннолетней, а мне и подарить-то тебе нечего, – он демонстративно дернул себя за края балахона с капюшоном, под которым скрывался на празднике.
Роксана усмехнулась.
– Я бы не радовалась, Вог.
Мирон приподнял бровь и Роксана пояснила:
– Мои гребанные предки продают меня замуж.
Вог фыркнул.
– Хм. И кто же муж?
– Чистокровный гомик и гребанный расист с кучей золота. Всё как полагается.
– Ну надо же, как неожиданно. Когда планируешь сбежать?
– Не знаю. Никогда, наверное, – она жалобно улыбнулась, взглянув на Мирона. – Преврати меня, а? И тогда мне уже никогда не придется выходить замуж, а моя семейка с радостью от меня откажется.
– Это не смешно, – оборвал ее Мирон.
– Да я знаю... – кисло протянула она.
Вог вдруг подвинулся прямо к ней и коснулся губами ее уха.
– Давай сбежим прямо сейчас? Я голоден, а тут неподалеку есть деревушка...
Роксана удивленно взглянула на него.
– ... а в деревушке один симпатичный паб, я сегодня видел, как там продали огневиски четырем школьникам. Может быть, и для нас найдется выпивка? – тут он довольно оскалился, томно притушив свет в угольных глазах. – Иначе я съем тебя.
– Мы не сможем выбраться отсюда ночью, Вог, – улыбнулась она. – Поверь мне, я пыталась. Тут повсюду преподаватели и...
Он вдруг отстранился и обдал ее просто ледяным взглядом.
– Что они с тобой сделали, Малфой? Держись крепче. Мы с тобой давно этого не делали. Может быть больно.
С этими словами Мирон обхватил ее и вывалился за ограду балкона.
Сердце подхватилось с непривычки, Роксана орала не своим голосом и хохотала. Охваченный светом сотен окон замок превращался в пятно, сливался с чернилом ночи, расплывался, все вертелось вверх дном, снизу вверх, ветер, верхушка дерева, вода, и затем они с хохотом повалились на мокрую холодную траву.
– Я успела отвыкнуть от этого способа передвижения, – смеялась она, пока Мирон сипло и как-то пьяно смеялся, выпутывая лицо из ее волос.
Они поднялись, и Роксана поняла, что Вог перенес их под ту же иву, у которой она говорила сегодня днем с Люциусом.
Смеяться резко перехотелось.
Люциус бьет ее по лицу.
Люциус спасает Мирона.
Что происходит? И как с этим разобраться? Голова кругом.
Мирон вдруг обнял её. Роксана испуганно вздрогнула, когда ее обвили непривычно холодные руки. А раньше она никогда не пугалась.
– Я скучал по тебе, – прошептал он.
– А я по тебе, – отозвалась она и прикрыла глаза, когда он поцеловал ее шею.
Ток мириадами вспышек пронесся по телу, плечи ее поднялась и опустились. Мирон неспешно целовал ее шею, плечо и жадно пожимал талию и под скользким шелком платья. Она вцепилась в его ладонь, когда она скользнула слишком низко, Мирон поднес ее руку к губам, небольшой укол – и он облизал ее мизинец.
«Сириус», – мысленно вздохнула она и испуганно поджала плечи, открывая глаза, но в этот же миг и Мирон вдруг разжал руки.
Роксана вывернулась из его объятий, в ужасе прижав ладонь к пылающему лбу.
– Прости... прости, меня, Вог... я не могу.
Только не это, мать твою...
– Я знаю.
Она подняла голову. Мирон двигал челюстью так, словно жевал жвачку, вид у него был одновременно грустный и мрачный.
– Его зовут Сириус?
Она уронила руки, а потом подлетела к нему и стукнула кулачками по каменной груди.
– Мирон, я думала! Ты! Умер! Я успела поверить в это за три месяца, понимаешь? Я не хотела, я... снова и снова, снова и снова мне снилось, как ты умираешь на солнце, я чуть не сошла с ума, и... ты же знаешь, что я никогда бы тебя не предала! – она стукнула его ладонями по груди. – Ты мой лучший друг! А он... я не знаю, что это такое, Мирон, я не понимаю... я так запуталась... – и она сделала то, что так страшно хотела сделать все эти три месяца – уткнулась в тощую грудь Мирона Вогтейла и обхватила его руками.
Он ее не обнял.
Какое-то время они стояли молча.
– Ты ненавидишь меня? – прошептала Роксана, замирая от ужаса и комкая его балахон, а потом услышала какие-то странные звуки и только спустя пару мгновений поняла, что это... смех.
Она подняла голову. Вог смеялся, запрокинув голову, а потом взял лицо Роксаны в ладони, сжав ей щеки так, что она стала похожа на шишугу, звонко чмокнул ее в лоб и так и замер, прижимаясь к нему губами.
– Рокс, в последний раз ты спрашивала у меня это, когда тебе было одиннадцать, и ты потеряла пакет высушенной тентакулы.
Она невольно засмеялась.
– Мирон, забери меня с собой, пожалуйста, – попросила она. – Куда бы ты ни шел, я хочу с тобой.
– Нет.
– Мирон...
– Нет, Рокс, это исключено, со мной ты не пойдешь. Тем более что сейчас это будет очень опасно, я буду заботиться только о своей шкуре, буду прятаться, убегать, жить кое-как, охотиться в конце концов, понимаешь?
– Я...
– К тому же теперь, когда у тебя наконец-то...
Она страдальчески поморщилась.
– ... наладились отношения с людьми, я просто не имею права заставлять тебя коротать время рядом с ходячим мертвецом. Хотя мне и жаль, что все заканчивается так, но именно так это и должно было закончиться. Я знаю, что ты действительно любила меня, когда мы учились вместе, но это было детство, а с ним пора прощаться. Нам обоим. Я болен, а ты здорова.И это нормально, что тебе нужен не друг-вампир, а человек, обычный живой парень, который сможет любить тебя, не боясь заразить, нужна, наконец, нормальная здоровая семья, а не эти ублюдки, которые называют себя твоими родственниками, нужно нарожать кучу сопливых карапузов и научиться жить как все, – тут он вдруг погладил ее по голове. – Хотя для меня ты навсегда останешься той девчонкой, которая спрятала вампира у себя под кроватью.
Роксана шмыгнула носом.
– Сам рожай, понял? – пролепетала она в его балахон. Вог со смехом обнял ее и чуть качнул из стороны в сторону, а она в свою очередь прижалась к нему покрепче и вздохнула, впервые так легко, словно с ее груди сняли железный обруч.
– Что же ты теперь намерен делать? – спросила она, когда Мирон перенес их в Хогсмид. Надо сказать, в этом странном трактире с отрубленной головой кабана на вывеске сегодня собрался весь волшебный сброд. Как будто они специально ждали этого дня, чтобы сюда прийти. В углу зала собрался целый вампирский табор с кучей вещей и отвратительных белокожих детишек, у барной стойки сидела вейла, это было совершенно очевидно, только разве что она была в балахоне с капюшоном, как Мирон, только ноги ее были призывно открыты, и компания грязных оборванных волшебников, сидящих у окна в компании самого что ни на есть настоящего горного тролля в ошейнике и цепях, посматривала на нее и скалила желтые зубы. Вдобавок ко всему этому владелец трактира в честь праздника водрузил на барную стойку засаленный проигрыватель, и из него лилась совершенно неуместная шотландская музыка, едва слышная за стуком стканов и пяным смехом.
– Не знаю пока, – Мирон отпил из своего стакана и громко поставил его на стол. Роксана как всегда в самом начале уговорила себя, что это просто томатный сок, и теперь старалась просто не смотреть на него. – Разыщу Олив, раз ты говоришь, что она и Донни живы. А что дальше? Я не знаю, Рокс, – черные глаза зло скользили по грязному залу. – Единственное, что я когда-либо умел делать – это музыка. Но теперь все не имеет смысла. Эта мразь уничтожила мою музыку и уничтожила меня.
– Нет, Вог! – Роксана наклонилась к нему. – Ты жив, ты бессмертен! И вместе с тобой бессмертна и твоя музыка!
– Рокс, о чем ты говоришь? Дон мертв, парни мертвы, я пустое место!
– Послушай меня, Вог. Даже когда все считали, что ты умер, готовы были идти за тобой, потому что ты давал им надежду. Понимаешь? Маглы, полукровки, вампиры, оборотни, ты объединил людей. И если теперь ты дашь им понять, что ты жив, жив, несмотря ни на что, это внушит им не только надежду, но и желание бороться дальше.
Мирон смотрел на нее, чуть прищурив глаза, а после этих слов отвернулся и окинул взглядом гниющую изнанку волшебного мира.
– Вернись, Вог, – прошептала Роксана, сжав его руку и наклонившись к нему. – Возроди свою музыку так же, как возродился сам.
* * *
...июнь...– Коснись меня... вот так... крепче... а теперь подвигай немного... о-ох, черт... поцелуй меня...
Конечно, почему бы и нет? Ему ведь лучше знать.
Он перевернул ее на спину. Она послушно легла и устроилась поудобнее.
– Тебе нравится, когда я делаю так?
Все в ней протестующе дрогнуло, но тут снова мозг затопило облаками, и она расслабилась.
– Да...
– Я хочу, чтобы ты стонала.
Она застонала:
– Да-а...
– Черт возьми, ты просто супер... о-ох...
Что-то громко хлопнуло, глаза обжег яркий белый свет, и заслон облаков в голове колыхнулся... и в него вдруг просочилась тревога...
Нет, что-то не так...
Да нет, глупости, все правильно...
– Улыбнись же мне!
Она улыбнулась, но с трудом, как будто мышцы лица окаменели.
– Раздвинь ноги шире... обними меня... и улыбайся...
Снова хлопок.
Нет, что-то определенно не так.
– Снимай их... только медленно...
Зачем?
– Снимай их...
Еще хлопок.
Нет, я не буду!
– Снимай!
Нет, я...
– ... я не буду! – прорезался ее голос. – Я не хочу!
– Что за?.. Империо! Империо! Вот черт...
Занавес из облаков вдруг взлетел, и Лили с ужасом обнаружила себя на траве в самом гадком и унизительном из возможных положений. Эдгар нависал на ней, волосы свесились ему на лицо, наполовину закрыв то выражение дикого ужаса, которое охватило его в тот момент, когда с ее глаз слетела поволока. А над ними высоко в небе грохотали фейерверки...
Задохнувшись от ужаса, Лили с силой оттолкнула его и попыталась встать, но он больно схватил ее за руки и швырнул обратно.
– Ну уж нет! Мы это закончим! – отчаянно сражаясь с ее брыкающимися и лягающимися ногами, он попытался стащить с нее трусики, но Лили забилась еще отчаяннее, срывая голос и зовя на помощь, но над ними все так же грохотали и хохотали фейерверки.
– Скоро все закончится, не дергайся, – лихорадочно шептал Боунс, вжимая ее в траву, словно это могло заставить ее умолкнуть. – Иначе будет хуже, я тебе не...
– Эй, что здесь происходит?! Эй!!! Вот черт! Алиса... Импедимента!
Невидимая сила отшвырнула от нее Эдгара Боунса вместе с его отвратительным вздыбленным членом, и Лили, зареванная и растрепанная, вся в грязи, боунсовских слюнях и траве, оказалась на свободе, но так и не смогла подняться и просто лежала и рыдала, сотрясаясь всем телом, не в силах даже одернуть платье. Рядом завязалась драка, и тут же чьи-то руки подняли ее из травы. Она узнала Алису...
– Ш-ш-ш, Лили, все хорошо, все закончилось! – Алиса убрала волосы с ее мокрого лица и заставила смотреть на себя. – Он не ранил тебя?! Ответь, он сделал тебе что-нибудь?!
Лили не могла ничего сказать, захлебываясь от ужаса и отвращения, только помотала головой и закрыла лицо содранными грязными ладонями.
Фрэнк впереди повалил Боунса в траву и без помощи палочки просто методично бил его по морде.
Алиса помогла ей встать, но не в меру любвеобильный Эдгар выбил ее коленку, и Лили вскрикнула, едва ступив.
– Фрэнк, помоги! – в отчаянии выкрикнула Алиса. – Фрэнк!..
– Лили, я хочу все объяснить.
– Убирайся.
– Лили...
– Я буду кричать!
– Ты уже рассказала... рассказала им?
Дело было после прощального завтрака. Выпускники, замечательно погулявшие накануне, выносили вещи во двор школы, где их встречали счастливые, гордые родители. Отовсюду доносился смех и звонкие голоса: вчерашние студенты прощались со старыми друзьями, обменивались адресами, радостно шумели.
Эдгар поймал Лили в одном из коридоров как раз тогда, когда она шла к профессору Макгонагалл. Алиса и Фрэнк были совершенно правы, надо было рассказать обо всем до того, как Боунс покинет школу. Потеря диплома и всех рекомендаций – меньшее, чего он заслуживал.
– Лили, ты рассказала или нет? – вскрикнул он, схватив ее за плечи. Она дернулась, и он тут же ослабил хватку. – Прости.
– Не сомневайся, я обязательно расскажу!
– Лили, я прошу... я умоляю тебя, не делай этого.
Она громко хохотнула.
– С какой стати? Ты вообще понимаешь, что ты сделал?!
– Я... я знаю...
– Мало того, что ты, мой друг, мой парень, черт возьми, которому я так доверяла, попытался изнасиловать меня, так ты еще и... – она облизала губы и неверяще усмехнулась, глядя в пустой проход коридора. – Ты же знаешь, что за это дают пожизненный срок в Азкабане, ты спятил, Боунс!
– Я знаю, Лили, но я... я не хотел так, я... у меня не было выхода! – его голос истерично взлетел и снова опал. – Ты... ты будешь ненавидеть меня еще больше, но я все равно скажу, я... – Эд обреченно выдохнул, закрывая глаза. – Лили, я проспорил... мне нужны были деньги, я крупно проигрался, и мы поспорили с парнями, что я пересплю с Лили Эванс, самой красивой и неприступной девчонкой курса!
Лили тяжело сглотнула.
А она думала, что гаже ей уже не станет.
– Я не хотел этого делать, но сумма была... уф, просто огромная, а я... у нас никогда не было денег, все те кнаты, что нам с Мелли удавалось заработать летом, уходили на лекарства маме, а есть еще и Крис, и ему не объяснишь пока, что у нас нет денег на сладости и игрушки... я бы никогда не смог отдать им такую сумму, понимаешь? А тут этот спор, а мы с тобой итак... послушай, я не собирался применять к тебе эти чары. Но ты же сама отталкивала меня... если бы ты согласилась хотя бы раз...
– Может быть, мне тебя пожалеть? – прошипела она, сузив глаза.
Эдгар взлохматил волосы.
– Лили, ты можешь меня ненавидеть, можешь сама применить ко мне какие-нибудь чары, только я прошу тебя, не говори никому. Если об этом узнают, мне конец, я потеряю диплом, рекомендации, репутации конец, меня не то что к Бэгнольд в отдел, меня не возьмут уборщиком во «Флориш и Блоттс». А если я сяду в Азкабан, что станет с мамой, Мелли и Крисом? Ну я прошу тебя, Лил... – и тут он встал на колени, самым натуральным образом бухнулся прямо на пол. Лили опешила. – Пожалуйста...
– Я тоже говорила «пожалуйста», – ее голос резко сел. – Я тоже говорила это, Эд, но тебя это не остановило...
Впалые румяные щеки юноши побелели.
– Лили... – умоляюще застонал он.
– И ты не беспокоился о своей семье, когда поднимал палочку вчера, – холодно ответила она. – Теперь слишком поздно, – с этими словами она отделилась от стены, к которой он ее прижал, и ушла, а Эдгар остался сидеть на пыльном, залитом солнцем полу...
Она наблюдала за ними издалека.
Эдгар шел через внутренний дворик школы, заполненный людьми. Голова его была опущена, руки странно жестикулировали, словно он говорил с невидимым собеседником.
Но когда дворик вдруг огласил радостный детский крик, он поднял голову, радостно улыбнулся и, резко присев на корточки, поймал маленького, не старше пяти лет мальчишку, такого же светловолосого, как он и Амелия. Она сама, несколько напряженная и скованная, подошла к своему близнецу, чуть нахмурилась, тронула его за подбородок и спросила о чем-то – видимо, увидела синяки, оставленные Фрэнком Лонгботтомом, который теперь прожигал спину Эдгара взглядом, стоя рядом с родителями.
Эдгар ответил что-то сестре, держа на руках младшего брата, а потом все трое Боунсов подошли к маленькой волшебнице, сидящей в инвалидном кресле рядом с собранным чемоданом Эдгара. Она вытянула руки, увидев своего старшего сына, и он прямо при всех сел на колени возле ее кресла и положил голову матери на колени.
Комок, сидящий у Лили в горле, выпустил шипы.
От досады она даже ногой топнула.
«У-у-у, мерлиновы кальсоны, я еще пожалею об этом», – в отчаянии подумала она. Подождав, пока к Амелии и миссис Боунс подойдет кто-нибудь из знакомых, она вышла во внутренний дворик, решительно отвела Эда в сторону и проговорила, глядя ему прямо в глаза:
– О том, что случилось, никогда и никто не должен узнать, Эд. Поклянись мне, что ты никому не скажешь.
Эдгар вытаращил на нее глаза.
– Ты серьезно?
– Поклянись!
– Я клянусь, – его красивое лицо просияло. – Лили...
Она не дала ему закончить.
– В свою очередь я тоже клянусь тебе, что никогда и никому не скажу, что ты сделал. Пусть это остается на твоей совести. Но если вдруг до меня дойдет слух, что ты сделал это снова, Боунс, моя сова с письмом вылетит немедленно. Ты понял?
– Да... Лили, ты...
– На этом все, – отрезала она и посмотрела ему прямо в глаза. – Я надеюсь, что мы больше никогда не увидимся. Пока, – с этими словами она развернулась и пошла прочь, чувствуя себя так, словно по ней прошло целое стадо гиппогрифов.
Хотелось верить, что она поступила правильно.
...1977 год, октябрь...
– ... и мы собираемся пожениться осенью. Мне очень повезло, что я ее встретил.
Сжимая губы, Лили вернула ему карточку, с которой ей махали и улыбались счастливые молодые люди.
Они стояли у одного из столиков, подальше от танцующей толпы. Лили сердито чистила мандаринку, Эдгар прятался за кубком.
– И повезло, что я встретил именно тебя, Лили, – добавил он гораздо тише, постукивая пальцем по золотому боку кубка. – Ты спасла мне жизнь.
– А мне не повезло, – без улыбки ответила она. – Ты мне жизнь испортил. Джеймс ненавидит меня, кто-то... – тут она сверкнула на юношу взглядом, – рассказал ему, что мы... что ты делал со мной в тот выпускной, и теперь он считает, что я лгунья и шлюха, и еще не знаю кто, потому что все это время любила тебя, – и она сунула в рот целую половинку мандарина.
– Я не отрицаю, – серьезно сказал он. – Я виноват перед тобой. И приехал, чтобы загладить вину.
Она вскинула на него вопросительный взгляд.
Эдгар весь сгруппировался, обхватил себя руками и воровато оглянулся по сторонам.
– Не хочешь потанцевать?
Лили сглотнула мандарин.
– Ты в своем уме? – жалким голосом спросила она.
– Если хочешь, чтобы тебя никто не подслушал – иди туда, где как можно больше людей. Золотое правило, – он поставил кубок на стол и жестом позвал её за собой. За руки хватать не стал. Это был хороший знак и Лили нехотя последовала за ним в гущу танцующих.
Танцевали они очень сдержанно, надо отдать Эду должное, он даже не пытался ее облапать или прижать покрепче.
Но в одном он оказался прав – танцующие были настолько заняты друг другом, что никому и в голову бы не пришло их подслушивать.
– Видишь ли... – негромко начал Боунс. – Моя карьера в отделе Международного магического сотрудничества была не совсем правдой. Тогда я не мог тебе сказать, на самом деле не могу говорить и сейчас, но должен, учитывая все, что происходит. Я работаю в Отделе Тайн. Я невыразимец, – добавил он одними губами.
Лили подумала, что ослышалась.
– Да, это так, – кивнул он в ответ на ее ошеломленный взгляд. – Туда принимают только лучших... лучших из лучших. Последние несколько месяцев мы сотрудничали с мракоборческим центром. Магловские семьи в срочном порядке прятали по всей стане, и понадобилось огромное число Хранителей Тайны, которые могли бы сохранить их новые адреса в секрете. Каждому невыразимцу доставалось несколько семей. И когда я узнал, что мне досталась семья по фамилии Эванс, то понял, что это просто знак свыше.
Лили сама не поняла, как остановилась.
Эдгар смотрел на нее и улыбался.
Не может быть...
– Вслух не произноси, только в уме, прочитаешь – сразу сожги. Я обязан тебе, Лили Эванс, – прошептал он и полез во внутренний карман. Достав из него крохотную бумажку, он, не разворачивая, вложил ее в резко похолодевшую руку Лили. Слезы сдавили ей горло, но она не могла плакать, только смотрела на Эдгара во все глаза и слегка задыхалась. – И возвращаю свой долг, – с этими словами он сжал ее стиснутые пальцы обеими руками и поцеловал.
– Эд... – слезы окончательно заволокли ей глаза. – Спасибо тебе, о Боже...
Не сдержавшись, она крепко обняла его, смеясь и плача одновременно, и тут-то это и случилось. Лили просто почувствовала его взгляд и повернулась в его сторону.
Джеймс шел к ним через толпу.
Ничего в нем не было особенного, как обычно лохматый, угловатый и неряшливый... ее Джеймс.
Сердце пропустило удар, но когда Лили увидела его выражение лица, то поняла, что произойдет еще до того, как это случилось...
Боунс тоже увидел Джеймса, но он ничего и не подозревал, поэтому улыбнулся и шагнул к нему навстрчечу, с неловкой улыбкой протягивая руку. Лили испугалась, что сейчас случится взрыв, но Джеймс вдруг тоже расплылся в самой веселой из своих улыбок, а потом просто с ходу врезал Эдгару по лицу.
* * *
Они вывалились из уборной, задохнувшиеся, растрепанные, зацелованные.
Все еще тяжело вздыхая, Сириус попытался застегнуть пуговицы на рубашке, но руки у него слегка дрожали. Патриция сияла как новенький галеон и улыбалась стертыми губами, пытаясь вернуть платье на место.
– Спасибо, крошка, – Сириус напоследок неловко чмокнул ее в губы, хотя попал, кажется, в нос и уже собрался вернуться в зал, но Стимпсон перехватила его.
– Я бы не отказалась попить, ужасно жарко, – выдохнула ему в ухо. Сириус с трудом удержался, чтобы не оттолкнуть ее.
– Да... стол вон там. Найдешь меня потом? Кстати, ты не видела Малфой?
– Люциуса?
Вот дура.
– Его сестру, Пат.
– Нет, не видела. Хотя... кажется, я видела ее с каким-то парнем, а потом... а зачем она тебе?
Вместо ответа он схватил ее лицо обеими ладонями и поцеловал как следует, а потом сразу же боком нырнул в компанию каких-то хохочущих ребят в костюмах лепреконов и пошел в зал, на ходу вправляя рубашку в брюки и стирая с лица и шеи помаду. Он хотел разыскать Сохатого, но тот как назло куда-то подевался. Видимо, толпа гриффиндорских болельщиц с четвертого курса, неведомо как проникшая в зал мимо Синистры, все-таки нашла его и сейчас насилует где-нибудь в уборной. Ремус меланхолично подпирал стену, вместо девчонки облизывал кубок с тыквенным соком, и делал вид, что ему очень весело, Питер топтался и дулся неподалеку от толпы хихикающих гриффиндорок, явно собираясь с духом, чтобы пригласить одну из них на танец.
А Роксана с "каким-то парнем". Значит, всё хорошо?
Значит, она перестала на него дуться и поняла, что к чему?
Если это так, он радоваться должен, верно?
– Вот ты где! Куда же ты пропал, мы тебя обыскались! – Кэри и Эмма или Мэри и Элли, как-то так их звали, в общем, пуффендуйки из прошлого выпуска повисли на Сириусе с обеих сторон. Черт его дернул угостить их бузинной наливкой.
– О, а я как раз вас искал, – улыбнулся он, обнимая их за плечи. – Опять хотите выпить?
– Мы хотим танцевать, – выдохнула ему в ухо Элли.
– Втроем, – многозначительно добавила ее подружка. – Ты когда-нибудь танцевал втроем?
– Я вообще еще в жизни ни с кем не танцевал, – рассеяно отозвался Сириус, снова украдкой оглядывая зал. – Ты будешь у меня первая, Кэри, согласна?
– Я – Мэри.
– Да какая р... то есть, как скажешь, Мэри. И...
– Анна, – ее подружка жарко поцеловала его в щеку.
– Анна, – Сириус остановил на брюнетке внимательный взгляд, на секунду заинтересовавшись. – Почему я вас не помню?
Девушки улыбнулись. Ни дать ни взять вейлы перед ужином.
– Ладно, идем танцевать, – он улыбнулся им. – Анна...
Шах и мат, Малфой. Где бы ты ни была.
Хотя, к чему тут это?
Они танцевали втроем, и было очень здорово, Сириус даже на время позабыл про красное платье и расслабился, как вдруг где-то в толпе раздались громкие крики и звон бьющейся посуды.
Почуяв неладное, Сириус оставил сирен соблазнять друг дружку и отправился на шум, а когда увидел, что происходит, перешел на бег.
Преподаватели уже бежали со всех концов зала с этими ужасными лицами «я знал(а)-что-так-будет», девчонки визжали, парни орали, пытаясь разнять дерущихся, что-то кричала Эванс.
Протолкавшись сквозь толпу вместе с невесть откуда взявшимся Фрэнком и Ремусом, Сириус бросился к Сохатому и стащил его с распростертого и окровавленного Эдгара Боунса, которого Сириус узнал разве что по идиотской платиновой шевелюре, изрядно сдобренной «Суперблеском».
– Пусти меня! – орал как не в себе Сохатый, извиваясь и вырываясь, так что они втроем с трудом его удерживали. – Пусти!
– Сохатый, не дури! – рявкнул Сириус, но Джеймс оттолкнул его и снова бросился на Боунса, тот толкнул его, Джеймс врезался в стол, раздался звон, крики, Сохатый снова бросился в бой, но тут вдруг Эванс, которую держала Алиса, выскочила вперед и влепила Сохатому знатную пощечину.
Все застыло.
Джеймс отшатнулся от нее, держась за лицо.
– Хватит, – яростно молвила Лили в воцарившейся тишине.
Она стояла между Боунсом и Джеймсом, упрямо и гневно сверкая зелеными глазищами, Эдгар, кряхтя, поднимался с пола, а Джеймс, не отрывая от Лили взгляда, осторожно потрогал щеку, словно не вполне верил в то, что сейчас произошло, а потом демонстративно вытер с лица кровь.
Видок у него был тот еще: очки он потерял в сражении (Ремус поднял их остатки с пола и попытался починить), рубашка была наполовину разорвана, волосы колтуном, под глазом ссадина, губы разбита, а руки словно черничным соком измазаны.
Наградив Джеймса последним настороженным взглядом, Лили отвернулась от него и помогла Эдгару встать.
– Пойдем, тебе надо в больничное крыло.
– Кажется, он выбил мне зуб...
– Вот как! – выдохнул Джеймс в наступившей тишине и нервно рассмеялся. – Ну что же, я все понял, Эванс. Теперь я точно все понял, – он раскинул руки, словно призывая всех посмотреть на эту сцену, хотя с нее и так никто не сводил глаз. – Ты выбираешь его, верно? И с самого начала так было, я прав?
Лили сердито обернулась, взметнув волосами. Сириус заметил, что глаза у нее так и полнятся слезами, того и гляди из них выльется вся зелень. Губы были плотно сжаты, казалось, ее вот-вот порвет на части от желания высказать ему все.
– Всего хорошего, – под взглядами всех Джеймс шагнул к ней и крепко поцеловал ту руку, которой она его ударила. – Желаю счастья нахер.
С этими словами он развернулся и скрылся в толпе, которая тут же хлынула от него во все стороны, а Сириусу и Ремусу не осталось ничего, кроме как последовать за ним.
Преподаватели как раз прорвались на место схватки, и Сириус слышал возмущенное квохтанье профессора Стебль и высокий голос Джекилла. Можно было не сомневаться, что какая-нибудь добрая душа вроде Нюниуса обязательно на них настучит, но пока надо было дать Сохатому прийти в себя, иначе он и на преподавателей набросится.
– Садись, – они с Фрэнком силой усадили Джеймса за один из самых дальних и незаметных столов. – Какого хера, Сохатый, обязательно было делать это при всех?!
Не говоря ни слова и все еще кипя, словно котелок, Джеймс схватил кубок с медовухой и опрокинул в себя, но тут же мучительно застонал и схватился за разорванную губу.
Словно в насмешку над всем случившимся, играла веселая, заводная песня.
– Еблан, – бросил Сириус, отворачиваясь, чтобы Сохатый не понял, как жалко выглядит.
Ремус молча положил перед Джеймсом его очки.
– Хочешь свалить отсюда? – спросил Сириус после небольшой паузы.
Сохатый помотал головой и вцепился обеими руками в ножку кубка, нависая над ним с таким видом, будто больше всего на свете мечтал в нем утопиться. Точно так же он дулся на тыквенный сок после драки с Гансом-кондитером в двенадцать лет. Хоть что-то в этом мире не меняется.
Песня закончилась, и какое-то время в зале было слышно только смех и голоса.
А затем по залу вдруг туманом потекла совершенно другая музыка. Знакомая до дрожи музыка, которую в последнее время никто не решался играть на публике...
Люди стали оборачиваться.
Первым обернулся Слизнорт, лицо которого вытянулось, как у совы, обернулась Селестина Уорлок, обернулись все как один ученики и гости, потому что со сцены вслед за туманом донеслись раскатами грома ударные... а следом за ними – голос.
Человек, стоящий на сцене, казался совсем маленьким. И он не пел. Он как будто кричал, но голос его не был человеческим, ибо человеческие мышцы не способны издавать такие звуки...
Либо он подражал очень умело, либо... этого просто не могло быть.
В толпе поднялось волнение, все словно под гипнозом потянулись ближе к сцене, словно... мотыльки на огонь.
И Сириус тоже, хлопнув напоследок Джима по плечу, пошел вслед за толпой к сцене.
У микрофона стоял мужчина в длинном балахоне с капюшоном, из-под которого виднелась только нижняя часть лица и вьющиеся тонкие волосы.
Он пел, держась белыми руками за микрофон, и пел так отрывисто и отчаянно, словно от этого зависела его жизнь, словно он стоял один в темной комнате, а вовсе не на яркой освещенной сцене...
И когда он дошел до припева, то оторвал одну руку от микрофона и скинул капюшон.
Хаос. Истерика. Восторг.
Ему дала начало Алиса Вуд – в тот момент, когда упал капюшон, она громко завизжала и закрыла рот ладонями, а затем толпа... она закричала, забилась, заволновалась единым телом и хлынула к сцене, как прибой, но тут же ударилась о защитный барьер из чар и окружила Вогтейла, облепила со всех сторон...
А он продолжал петь так, будто ничего и не происходит, будто снова они все находятся на том страшном концерте в Каледонском лесу. И Вогтейл смотрел в глаза своей аудитории, улыбался ей, наклонялся над ней и протягивал к ней руки, так же, как тогда...
Сириус обернулся – только один человек не спешил пробиться вместе со всеми к сцене и потому сразу бросался в глаза.
Роксана стояла, прижимаясь к стене, и улыбалась, глядя на сцену так, будто Вогтейл пел лично для нее. И на секунду Сириусу и самому показалось, будто это так и есть, во всяком случае, за все то время, что Малфой училась здесь, он ни разу не видел на ее лице такой улыбки.
Ревность и ненависть схлестнулись в нем горячей волной и хлынули в голову.
А музыка все гремела.
Где-то в толпе паниковал Слизнорт, многие плакали, все кричали, вопили, орали, вытягивая руки, кто-то прокричал не своим голосом «Мирон жив!», и тогда толпа принялась скандировать это, словно болельщики на матче по квиддичу, а Вогтейл улыбался им, но не переставал петь...
Во время второго припева, когда и песня, и безумие в зале достигли своих высот, он взмахом руки распахнул высокое окно, у которого располагалась сцена, и ледяной осенний ветер хлынул в душный зал, встрепав на худом теле певца его странный балахон. Он пел, широко раскинув руки, так что можно было подумать, будто он летит, а когда начался проигрыш, Мирон вместе с микрофоном взобрался прямо на подоконник, вызвав у толпы настоящую панику и допев последнюю строчку, он отбросил микрофон и просто выпал в окно, как большая летучая мышь. В этот же момент чары лопнули, и толпа бросилась к окну как раз чтобы увидеть, как в ночном мраке стремительной тенью ускользал и поднимался все выше гигантский нетопырь.
Сириус не сомневался, что это событие войдет в Золотой Фонд хогвартских преданий. Ну еще бы. Триумфальное Возвращение Легенды.
Аж зубы сводит от радости.
Он сидел на подоконнике крошечного окошка в темном коридоре винтовой лестницы, ведущей к смотровому балкону одной из башен. Распустив галстук и расстегнув рубашку, Сириус курил в темноте, точнее топился в клубах сигаретного дыма.
Возвращаться на праздник ему было незачем.
Да и не хотелось опять видеть, как Малфой, такая ненормально, неестественно счастливая, танцует там в куче счастливых гриффиндорцев, пляшет в своем красном платье, подобрав его чуть ли не до самой задницы, смеется, раскидывает руки и кружится вместе с остальными ребятами, которые ведут себя так, будто Рождество наступило на месяц раньше.
Сириус затянулся и выдохнул.
Он ревновал ее?
Черта с два.
Ему просто хотелось отправить гребанную летучую мышь обратно на тот свет.
Разве это ревность?
Глупо даже думать так.
Где-то наверху хлопнула дверь.
Раздались шаги, на стене мелькнула продолговатая тень, и он увидел ее.
Роксану.
Захотелось сейчас же встать и уйти, но он сидел, не двигаясь, и смотрел, как она подходит к нему, а потом медленно поднял руки и саркастично похлопал в ладони.
– Мои са-амые искренние поздравления, миледи.
Малфой усмехнулась, опуская взгляд на ступеньки, чтобы не упасть.
– Похоже, теперь мы с вами нескоро увидимся, когда у вас... появились такие прекрасные перспективы: провести остаток жизни в компании с ходячим трупом. Ну что же, был счастлив проучиться с вами эти два месяца. Хотя не могу сказать, что я буду сильно скучать, – и он затянулся.
– Обычно друзья скучают друг по другу, – заметила она, подходя совсем близко. – Мы ведь с тобой теперь друзья, правда, Блэк?
Ее голос звучал так насмешливо, что Сириусу стало совсем паршиво.
– Конечно, – он улыбнулся, хотя глаза его оставались холодными. – Ты пришла попрощаться? – Сириус затушил сигарету об подоконник.
– Да.
– Счастливого пути и проваливай.
– ... до завтра.
Сириус поднял взгляд.
Малфой усмехнулась.
– Похоже, я все же задержусь здесь на какое-то время...
Пару мгновений они молчали, глядя друг на друга. Роксана улыбалась, причем как-то совсем по-взрослому, с такой улыбкой взрослые женщины смотрят на совсем маленьких мальчиков.
А Сириус просто сидел и смотрел на нее, чувствуя себя так, будто по нему хорошенько прошлись.
А потом, так же не отрывая от нее взгляда, полез в карман брюк, поймал там свой подарок и вытащил на свет.
– Тогда с Днем рождения, – ляпнул он.
Роксана опустила взгляд и одновременно сдвинула брови и губы.
На ладони у Сириуса лежал комочек угольно-черного меха чуть меньше мячика для тенниса, но больше снитча. Когда Сириус раскрыл ладонь, в черной шерстке существа сверкнули влажные черные бусинки, а затем из нее вылезла одна ножка толщиной в нитку, потом другая; с трудом взгромоздившись на них, неведомый зверек встал, пьяно покачиваясь, и безмолвно вытаращился на Роксану. А когда она поднесла к нему палец, пушок вдруг лязгнул самыми что ни на есть настоящими зубками.
– Твою мать! – Малфой испуганно отдернула руки. Сириус хрипло рассмеялся. – Что это?!
– Уголь, – усмехнулся Сириус и тут же поправился. – Был уголь. Теперь не знаю, что это, но эта штука умеет вырабатывать тепло. Я подумал, что у тебя... слишком холодно в комнате, – последнее было сказано максимально бесстрастным тоном, но Роксана все равно быстро посмотрела на него, перед тем как подставить угольку свою ладонь. – Я думаю, он подрастет за пару месяцев, если будешь его кормить.
– И чем его кормить, морковкой что ли? – озадаченно спросила она. Уголек высунул из шерстки ручки, такие же тонкие, как и ножки, раскинул их и радостно потопал к ее большому пальцу так, словно хотел его расцеловать. Прислушавшись, Роксана услышала слабое попискивание.
– Щепками. Стружкой. Пеплом. Он жрет все подряд. А потом срет теплом и уютом, – Сириус усмехнулся и пощекотал пушок пальцем. – Лучший подарок в твоей жизни, верно? Ничего другого я все равно не придумал, так что просто скажи спасибо.
– Я назову его Патриком, – вдруг сказала она.
– Что за отстойное имя, – возмутился Сириус, и Роксана вскинула на него свирепый взгляд.
– Патрик!
Сириус усмехнулся.
– Ладно, называй, как хочешь.
Какое-то время они молчали...
Точнее, говорить вслух не было нужды.
– Вернемся в зал? – спросила она после небольшой паузы, не рискуя посмотреть ему в глаза.
– Нет, – отрезал Сириус, глядя в свою очередь прямо на нее.
– Тогда может быть... проводишь меня?
– Спасибо тебе, Блэк, – молвила она, перед тем как уйти, обернувшись к нему на лестнице, ведущей в подземелья. – У меня никогда не было такого дня рождения.
– Я ничего не сделал, – хмыкнул Сириус.
– Сделал, – серьезно сказала она. – И я хочу тебя отблагодарить за это.
– Так благодари, – усмехнулся он.
Малфой шагнула к нему, сверкая в темноте влажными глазами.
– Друзья ведь... тоже иногда это делают? – прошептала она, сжимая отвороты его рубашки, миг – и Сириус как будто с головой погрузился в облако.
Что это за чертовщина, в конце концов... ведь он целовался с сотней девчонок, наверное... но никогда не чувствовал такое.
Как будто его до краев заполнили огнем.
Он почувствовал, как она начала отстраняться, и только крепче обхватил ее. Еще на минутку она сдалась, снова обнимая его за шею, а потом очень медленно отступила назад, назад, вниз по ступенькам, разрывая объятия, но не поцелуй.
В конце концов Сириус поцеловал ее напоследок легко, словно целовал сестру, и отпустил.
– Спокойной ночи, Блэк, – проговорила она так, словно ничего не случилось.
Сириус промолчал. Снова у него внутри дрались мантикоры – теперь уже не на жизнь, а на смерть.
Она улыбнулась ему напоследок, развернулась и пошла вниз.
Его хватило всего на пару секунд.
Вторая мантикора с ревом разорвала в клочья первую.
Саданув по стене кулаком, Сириус сбежал следом, перескакивая через две ступеньки.
Малфой он перехватил на середине пути.
Схватил ее в охапку и поцеловал теперь уже так, как хотел сам, так, как хотел сделать это с той самой минуты, как оставил ее в спальне Слизерина.
Целуясь, они врезались в стену. Теряя голову – да и хрен с ней – он припал к тонкой шее, облизывая место, где так исступленно билась кровь, спустился к груди, потом еще ниже, еще, бешено целуя и покусывая ее, он спускался все ниже и ниже, судорожно задирая красное платье.
Она жалобно всхлипнула, когда он добрался, куда хотел, и вцепилась ему в волосы.
Нет, Блэк...
Похоже, друзьями им все же не быть.
* * *
Сколько он просидел вот так, за этим столом?
Джеймс не знал.
Ему было паршиво, так паршиво, как, наверное, не было еще никогда.
Сегодня он потерял ее насовсем.
Хотелось поговорить с отцом. Попросить у него самый мощный хроноворот, перенестись как можно дальше назад, встретить тощего мальчишку Джеймса Поттера и сказать ему, чтобы завязывал с этой любовью. Потому что в ней ни черта хорошего нет...
Он запустил пальцы в волосы.
– Эй, Поттер.
От звука этого голоса кровь вспенилась и ударила ему в голову.
– Иди нахер, если жить хочешь, – прорычал он, даже не повернувшись. Боунс подтащил к нему стул и оседлал его, положив руки на спинку. – Катись отсюда нахуй, или я просто убью тебя, клянусь.
– Надо поговорить, – коротко сказал он.
– Выяснили уже все, – он оттолкнул свой стул и встал, но тут Боунс схватил его за предплечье и силой вернул на место. – Руки! – рыкнул Джеймс, выхватывая палочку. Его просто заколотило от гадливости.
– Ты меня выслушаешь, – твердо произнес Боунс, даже не взглянув на его оружие. – Хотя бы ради Лили.
Джеймса словно током ударило. Да какое нахрен право он имеет?!..
– Сядь, – спокойно попросил Боунс. – Клянусь, если то, что ты услышишь, тебе не понравится, мы выйдем в коридор, и ты опять набьешь мне морду.
Сотрясаясь от макушки до носков ботинок, Джеймс упал на место и навалился на стол, принципиально не глядя на Боунса.
Тот подождал, пока он немного успокоится, а затем сказал:
– А теперь слушай, как все было на самом деле...
Через десять минут Джеймс Поттер вылетел из кабинета Слизнорта с таким видом, словно за ним гнался бешеный дементор. Врезался в дверь, заставив Синистру испуганно взвизгнуть и выронить свой блокнот, шарахнулся от нее, разогнал толпу перепугавшихся третьекурсниц и опрометью бросился по коридору в сторону лестницы, ведущей наверх.
В голове стучало.
МАТЬ ЕГО, КАКОЙ ЖЕ ОН ИДИОТ!!!
Лили, девочка моя...
Мерлин, он в лепешку разобьется, но она простит его, простит, черт подери!!!
Джеймс взлетел по лестнице, прыгнул на каменную площадку, не дожидаясь, пока лестница с ней соприкоснется.
У входа в гостиную Гриффинора кто-то стоял.
Джеймс затормозил на всем ходу, чуть не сбив профессора Макгонагалл с ног, но она не разозлилась, даже когда увидела, в каком он состоянии.
– Простите, профессор, я...
– Поттер, а я как раз искала вас... – что-то тревожное свернулось у сердца, когда Джеймс взглянул ей в лицо, но сейчас это было неважно.
– Простите, мне надо в гостиную, это очень срочно, вопрос жизни и смерти...
– Нет, Поттер, подождите! – она придержала его за плечи, и что-то такое прозвучало в ее голосе, что Джеймс и в самом деле замер, отдуваясь и сгорая от нетерпения, поглядывая на портрет у нее за спиной. – Я искала вас, чтобы сказать вам кое-что...
– Что случилось, профессор?
Она отпустила его. Джеймс заметил, что в руке она держала распечатанный конверт.
Улыбка его слегка померкла.
– Что такое?
Он почувствовал раздражение.
Да ведь он ответил на прошлое письмо, и преподаватели вроде на него не жаловались, что опять такое?!
– Это... это пришло от вашей тети, Поттер... – с ее голосом определенно что-то было не так. – Час назад...
Какая-то странная тревога метнулась в груди.
А затем ее вдруг сковал жуткий холод.
И сердцу в этом холоде стало очень тесно и тяжело.
– Чт слчлось? – спросил он и не узнал свой голос. – Профессор?..
Она посмотрела на него, и тут вдруг глаза железной леди Хогвартса заблестели от слез, а тонкие неулыбчивые губы задрожали.
И тут он понял.
Словно бладжером по голове.
Кувалдой.
Пол качнул его, и Джеймс врезался в стену.
Нет...
Боже... нет...только не это... за что...
– Как? – выдохнул он, отчаянно цепляясь за реальность. – Что?..
– Драконья оспа. Острая вспышка. Они ничего не могли поделать... Джеймс... – она покачала головой и тут всполошилась, глядя, как он сползает по стене на пол. – Джеймс!
_________________________________________
http://maria-ch.tumblr.com/post/63030260886
*Использован текст песни Panic! At the Disco – This is HalloweenПесня, которую пел Мирон – David Draiman of Disturbed – Forsaken
Похороны были назначены на третье ноября.
К тому моменту, когда немногочисленные родственники и гости собрались на маленьком кладбище, дождь, идущий несколько дней к ряду, закончился, но болезненно-бледное небо распухло от рыданий и скорбно нависло над предместьем Ипсвича, провожая редкими слезами маленькую процессию в черном.
Закрывая от этих слез, волшебники раскрывали черные зонты и с высоты можно было подумать, будто это не люди, а черные лодчонки плывут среди луж...
Джеймс плохо помнил, что происходило в эти несколько дней, после того, как рыдающая тётушка Кассиопея Блэк встретила их с Сириусом на пороге своего дома, глубокой ночью. Последнее, что он помнил отчетливо – это тела, лежащие в гостиной на двух столах.
А ещё помнил лицо Сириуса, который вывел его из этой гостиной на следующий день – кажется он провел в том треклятом полосатом кресле всю ночь, но так и не понял этого, а потом всё провалилось в какое-то бездонное «ничего» и Джеймс превратился в амебу.
Он лежал, свернувшись, на какой-то дурно пахнущей постели, дрейфовал на туманной границе между больным сном и больной явью, пытаясь справиться с тем бешеным воем, который рвал его изнутри, уничтожал, точил, как гниль...
Их больше нет, Джим.
Их просто больше нет.
И эта страшная истина просто не могла ужиться в его голове.
Потому что этого просто не может быть.
Они живы. Они живы, его просто обманули...
Его единственным, безмолвным собеседником была тень, ползающая по стене между шкафом и окном. С её помощью он держался за время, которое медленно, зацепив его крюком за внутренности, тащило Джеймса к третьему числу.
С тётушкой он старался не пересекаться – стоило ей увидеть его, как её ярко накрашенные, морщинистые губы начинали трястись и она лезла за платком. За два дня её старый, пропахший розовым маслом и кошками дом заполнился сочувствующими родственниками, но и с ними Джеймс по возможности старался не встречаться, их сочувствие было как удар ножом и единственный человек, которого он мог выносить, был всё тот же Бродяга. Хвала Мерлину, хотя бы он не обливался слезами, глядя на Джеймса. Он приносил еду, но не заставлял есть, защищал Джима от напора сердобольных бабулек и дедулек, а ещё просто валялся на соседней кровати у стены и читал. Джеймс чувствовал себя как корабль, которого выбросило в море в шторм, но который ещё не потерял из виду мигающую точку маяка. Бродяга стал для него такой точкой. Но Джеймс скорее съел бы свои уши, чем признался ему в этом. Но Сириус и сам это понимал, потому и не отставал от него ни на шаг в эти дни.
И сейчас он был рядом, стоял позади, как страж, несмотря на то, что у него за спиной толпилась изрядная часть его же семейства. Его дед и, одновременно, двоюродный дядя Джеймса, Поллукс Блэк, толкал у изголовья распахнутых могил скорбную речь о том, какой огромной потерей стало для небосвода Блэков падение звезды Дорианы и как печально, что ни один из великолепных хроноворотов Карлуса не способен вернуть его в этот мир, гости плакали, Кассиопея скулила в свой кружевной платочек, а Джеймс не слышал ни слова...
Его занимал очень важный вопрос. Он никак не мог вспомнить название любимых маминых цветов. Все притащились с этими идиотскими каллами и нарциссами, как будто они не знают, что у неё аллергия на нарциссы!
Он очень хотел принести маме именно те самые цветы, сиреневые, с черными прожилками, которые она так любила, целую гору, если получится, такую, под которой не будет видно этой страшной дыры в земле...а потом взял и забыл название. Как полный идиот.
И никто из родственников не понимал, как это жизненно важно для Джеймса – узнать это название. Все либо смотрели на него как на помешанного, когда он внезапно обращался с вопросом об этих чертовых цветах, либо, как дура-Кэсси принимались заливаться слезами и сочувствовать, хотя ему на хрен не нужно было их сочувствие, ему нужна была гора этих сиреневых цветов с черными прожилками! Наверное семья просто решила, что у него крыша от горя поехала. Ну и пусть так. Ужасно не это, ужасно то, что он так и не вспомнил это название и теперь стоит здесь, как дурак и в бессилии сжимает пустые кулаки.
А ведь когда она писала ему последнее письмо, наверняка уже была больна и знала, что умрет! Она могла сказать ему, она должна была сказать, а вместо этого интересовалась, не болеет ли он, хватает ли ему денег и всё ли у него в порядке на уроках.
А он прочитал это письмо и забыл про него, прочитал и забыл!
Джеймс зажмурился и на глазах, уже опухших, разъеденных и красных, вскипели слезы...
«Я люблю тебя, сынок!»
Мама распахивает шторы в его комнате – солнце мощным потоком вливается в комнату, просвечивает сквозь её тонкие рукава и ветер, не этот, холодный и злой, но теплый, июньский, напоенный тремя месяцами безделья, приносит с собой далекое эхо её смеха, а Джеймс, уже не тот маленький, одиннадцатилетний мальчик, которого она целовала в лоб утром, но взрослый, сильный парень, в отчаянии сжимает кулаки, глядя в сырую яму.
В его жизни больше не будет лета. Не будет солнца, не будет смеха, не будет запаха ржаных блинчиков по утрам, не будет тонких рук в прозрачных рукавах, больше ничего не будет без неё.
Мир умер, раз в нем больше нет Дореи Поттер.
Джеймс шумно вытер глаза рукавом пиджака и глубоко вздохнул, пытаясь не дать себе развалиться на куски. Нельзя. Отец был сильным. Самым сильным человеком из всех, кого знал Джеймс. Значит и он будет таким... он должен!
...1964...
В отцовском кабинете очень темно. Джеймс знает, что в этой темноте живет Время. Оно мерцает, щелкает, сверкает, клацает, тикает. Солнце проникает сквозь узенькую щель в шторах и золотые пылинки крутятся в косом луче, как шестеренки...
Отец работает. На нем – устрашающие очки с кучей пружинок и стекол, которые делают его глаза огромными, как у стрекозы Перед ним на столе – большой, хрупкий механизм , в самом сердце которого что-то щелкает и тикает...
Услышав шум, Карлус на секунду отрывается от работы и улыбается, бросая взгляд в сторону – Джеймсу четыре, он едва достает до поверхности стола и его карие глаза жадно сверкают, ловя каждое его движение.
– Ты не потерял время? – тихо спрашивает Карлус. Джеймс трясет головой и с благоговением протягивает отцу крошечные песочные часы, которые ему поручили подержать...
– Береги его, – и отец подмигивает ему, подняв на миг очки, чтобы лучше рассмотреть часики...
...1966...
– ... вставай, вставай, вот так... ты можешь стоять? Мерлинова борода... – на секунду схватив его в охапку, отец тут же отстраняет маленького шестилетнего Джеймса от себя и испуганно ощупывает его тощие руки и ноги на предмет переломов или вывихов. Джеймс хлюпает носом, а остатки метлы неторопливо осыпаются с дерева, с которого он сам шлепнулся прямо на пятую точку примерно за полминуты до того, как к дереву подбежал насмерть перепуганный отец.
– Ты хоть представляешь, как ты меня напугал?! – завершив осмотр, Карлус вдруг сильно встряхивает его за плечи. – Кто разрешил тебе взять эту метлу?! Ты хоть понимаешь, что ты мог разбиться, ты представляешь, что стало бы со мной, или с мамой?!
Джеймс угрюмо смотрит на него и молча ревет, только время от времени шмыгает грязным сопливым носом.
– Никогда больше так не делай, понятно? Ты обещаешь мне?!
...1967...
– Та-ак... ты крепко держишься? Точно?
Джеймс кивает и ещё крепче хватается за древко метлы, сидя впереди отца.
– Очки на месте?
Джеймс кивает. Мама закрепила их так, что голова вот– вот лопнет от тугого ремешка.
Карлус покрепче обхватывает его одной рукой, другой хватается за метлу и...
– Тогда полетели!
И они летят. Нет, не летят. Они купаются в тающей закатной дымке, они разгоняют птиц в небесах, кувыркаются, летят над самой водой, которая в лучах заката похожа на мыльную воду, ныряют, делают «мертвую петлю» и вытворяют ещё Бог знает что, пока Джеймса не начинает всерьез укачивать и тогда они приземляются в траву, прямо посреди поля, где пасутся гиппогрифы мистера Суорли. И даже там они, двое мальчишек, пусть даже один совсем взрослый и уже седой, дурачатся, нападают друг на друга, а потом Карлус несет на закорках уставшего Джеймса...
– Здорово сегодня было... – бормочет сонный Джеймс. Его руки и ноги болтаются на ходу, легонько ударяясь о Карлуса.
– Здорово, – пыхтит в подтверждение отец.
– И так всегда будет. Мы всегда будем вместе, ведь правда? – и он засыпает на отцовском плече и уже сквозь густую, полную вечерних ароматов и звуков дрему, слышит:
– Всегда, Джейми... всегда...
Всегда...
Ты обманул меня, папа.
– ...чтобы проводить их в последний путь.
Поллукс замолчал и обратил выжидательный взгляд на Джеймса, а вслед за ним и остальные гости, как по команде повернули к Джеймсу головы.
– Сохатый.
Джеймс вздрогнул, услышав голос Сириуса, осмотрелся и понял, чего все от него хотят.
Наклонившись, он поднял из кучи влажной, холодной земли горсть и бросил в могилу родителей.
А когда Поллукс взмахнул палочкой и эта куча гулко опустилась в яму, улегшись ровным розовым холмиком, Джеймс отчетливо осознал, что изрядная часть его самого навсегда останется там.
Навсегда.
После Поллукс говорил ещё что-то, прежде чем начертать на надгробном камне прощальные слова, но Джеймс снова его не слушал.
Он вдруг поймал краем глаза какое-то движение неподалеку, оглянулся и увидел... Лили.
Она стояла на почтительном расстоянии от группы родственников, вся в черном, даже перчатки, только волосы горят темно-рыжим пламенем в море серо-зеленой, сырой печали.
Как она здесь очутилась?
У неё и у самой был такой вид, будто она была не вполне уверена, что ей можно здесь находиться, однако, она не уходила и только неловко топталась у одного из надгробий. Взгляд её был устремлен прямо на Джеймса – на один безумный миг ему почудилось, будто она читала его мысли всё это время – такое необъяснимое понимание было написано на её бледном узком личике.
Переглянувшись с ним, она чуть опустила голову, так что длинные волосы свесились ей на лицо и больше уже не поднимала глаз и подошла к нему только когда все родственники, по-очереди принялись подходить к Джеймсу и соболезновать.
Это была сущая пытка и ему стоило огромных усилий, чтобы не разреветься под стать Ирме Крэбб, этой необъятной, шумной даме, которая своим трубным плачем перепугала всех ворон на кладбище.
Никто из них похоже не желал понимать, что Джеймсу тяжело слушать их речи, поэтому, когда Лили подступила к нему, теряясь и одновременно мужаясь, он уже был готов к тому, что она начнет утешать его или говорить о возможном примирении... а она вдруг просто подалась вперед и крепко обняла его.
И будь Джеймс способен ещё на какие-то чувство, он бы непременно схватил её, обнял, прижал... но сейчас у него в груди, вместо прежнего, горячего мотора засел кусок гранита и Джеймс не был способен на эмоции.
Поэтому он просто позволил Эванс обнять себя, наклонившись вперед и когда он выпрямился, она тут же отпустила его и только напоследок провела ладонью в перчатке по его руке.
Никакие слова сейчас не имели значения и, кажется, она это тоже понимала, потому и не говорила ничего. И не плакала. За это Джеймс был ей очень благодарен...
Вывернувшись из её рук, Джеймс уже собрался пойти вслед за остальными в дом, как вдруг взгляд его упал на руки Эванс.
– Что это? – сипло спросил он. Кусок гранита у него в груди бешено заколотился при виде двух маленьких сиреневых цветов.
Лили тоже взглянула на свои руки – и снова на Джеймса.
– Ирисы, – слегка растеряно отозвалась она.
Джеймс чуть не взорвался от внезапно накатившего воодушевления.
Ирисы, ирисы, ирисы, мать их!
– Я могу... ? – нетерпеливо прошептал он, чуть задыхаясь и указывая на цветы. Эванс, всё ещё не вполне понимая, что к чему, протянула ему ирисы и Джеймс, схватив их, немедленно бросился обратно к могилам.
Лили проводила его взглядом. Подойдя к могиле, Джеймс неуклюже, неловко наклонился над ней, наколдовал вазу и засунул в неё цветы. Очень осторожно он пристроил вазочку в свежей земле в изголовье могилы – издали Лили видела, как шевелятся его губы, как будто он говорит что-то...
Горло сдавили слезы.
Она поспешно отвернулась, как будто подсматривала за чем-то очень личным и спешно пошла за покидающими кладбище людьми в черном. Слезы заволокли ей глаза и она ничего не видела, так что когда наткнулась на что-то, решила, что это очередное надгробие, а когда подняла взгляд, увидела, что врезалась в Сириуса. Блэк так же, как и она наблюдал за Джеймсом – и впервые за шесть лет Лили увидела на его лице такое серьезное и печальное выражение. У него за спиной стояли Ремус и Питер.
Они посмотрели друг на друга.
Лили угрюмо отвела взгляд и опустила голову, торопливо вытирая слезы и шмыгая носом.
– Держи.
Она молча приняла у Сириуса платок, не зная, как справиться с той невыразимой тоской, которая шурупом вкрутилась в сердце. Она не должна была плакать. Джеймсу итак хватает слез, но что делать, когда они так и душат, так и рвутся наружу.
Сириус поднял руку и приобнял Эванс за плечо.
Она прижалась к нему, спрятала лицо у него на плече, прижала к носу платок и зажмурилась, стараясь не очень привлекать к себе внимание. Сириус осторожно поглаживал её по дрожащему плечу, пока она старалась справиться с собой в его укрытии, а сам неотрывно смотрел на Джеймса.
Пока они стояли так, снова начал накрапывать дождь, но Сохатый даже не думал сдвинуться с места и так и сидел на корточках у могилы...
Сириус оглянулся и Ремус, восприняв безмолвный сигнал, подошел к нему.
– Не оставляй её одну, – прошептал Сириус. – Здесь кругом мои родственники, не хватало ещё, чтобы они на неё набросились.
Честно признаться, Сириус не ожидал, что Эванс приедет к Джиму домой. Они ведь разругались в хлам, не разговаривали неделями, да и похороны – тягостное, давящее событие и, тем ни менее, вот она, здесь, несмотря на ссоры, жуткую погоду и тяжелую обстановку – вытирает слезы его платком и сердито хлюпает носом, явно негодуя на себя за такую распущенность.
Это вызывало уважение.
Когда Лили справилась с собой, Сириус передал её Ремусу и Питеру и они отправились догонять гостей, а он остался стоять под дождем.
Подняв повыше воротник мантии, Сириус поглубже засунул руки в карманы и нашел себе убежище под листвой маленького вяза.
И если Джеймсу приспичит сидеть здесь до самого утра, то и он будет его ждать.
Дружба – понятие круглосуточное.
Гости собрались в гостиной. Мужчины курили, женщины, словно состязаясь, у кого глаза краснее, собрались вместе на большом, гостеприимном диване дома Поттеров.
Кикимер, эльф Сириуса, прибывший с Поллуксом, ходил между гостей с подносом, на котором лежали сэндвичи. Пару раз он прошипел что-то Сириусу, за что получил пинок прямо при всех – это был единственный случай за весь вечер, когда Поллукс Блэк робко, пугливо посмотрел на своего старшего внука и сразу же поспешил уйти в другую комнату.
Джеймс чувствовал себя чужим в собственном доме.
Ему трудно было вернуться сюда. На столике лежало мамино вязание, на книжной полке – раскрытая книга с очками вместо закладки – так всегда делал отец. И когда Джеймс смотрел на все эти мелочи, ему казалось, что в комнату вот– вот войдет отец, невозмутимый и суровый, с «чертиками» в глазах, газетой под мышкой и очками в руке, или мама, в развевающейся шелковой мантии, похожей на восточное кимоно, принесет ни с того ни с сего сэндвич и проведет рукой по макушке.
Джеймс взлохматил волосы и тайком от тётушки опрокинул ещё одну рюмку огневиски, уже четвертую по счету, как вдруг услышал, как наверху... хлопнула дверь.
Отцовский кабинет.
Только у Карлуса были ключи от него...
Не чувствуя ног, Джеймс поднялся из кресла, преодолел гостиную, взбежал по винтовой деревянной лестнице наверх, привычно перескакивая через ступеньку и... сердце пропустило удар – дверь в самом деле была приоткрыта и было слышно, как кто-то возится внутри.
Преодолев коридор в два прыжка, Джеймс рванул дверь на себя...
– Что ты здесь делаешь? – выпалил он, бешеными глазами глядя на Питера – тот стоял, согнувшись в три погибели и когда Джеймс дернул на себя дверь, испуганно оглянулся, рванув вверх приспущенные штаны.
– Я пролил сок на парадные брюки! – пожаловался Хвост и повернулся-было, чтобы показать Джеймсу пятно, как вдруг у Джеймса словно лопнула какая-то струна в душе.
– УБИРАЙСЯ ОТСЮДА! – взревел он.
– Сохатый, ты ч...
Скакнув вперед, Джеймс обеими руками схватил Питера за шкирку и взашей вытолкал из кабинета.
– Ай, Джеймс, что ты делаешь, ой, отпусти! – отбивался Хвост на ходу, но Джеймс, не слыша ничего, кроме барабанного боя в ушах, стащил его по крутой лестнице вниз.
– Никто не должен туда заходить, это его кабинет, его, понятно?! – Джеймс вытолкал Питера в коридор. Хвост зацепился за спущенную штанину, не удержал равновесие и грохнулся на пол. Гостиная шумно заволновалась, из арочного прохода выбежало несколько встревоженных тетушек.
Всё застыло.
– Что вылупились?! – пьяно рявкнул Джеймс и, оттолкнув с дороги Хвоста, выскочил через черный ход во внутренний двор.
В прошлый раз, когда он был дома, в этом дворике звенело лето, а сейчас он весь раскис от дождей. Из-за желтых ветвей печально выглядывал каменный сарайчик...
Сбежав по ступенек, Джеймс в сердцах пнул какое-то ведро и оно загрохотало по каменной дорожке.
Но не успел он выпустить пар, как дверь, из которой он выскочил, снова хлопнула – следом за ним на улицу вышел Бродяга. И судя по его белому как мел лицу, не покурить вышел.
– Что это за цирк ты там устроил? – громко спросил он, стремительно пересекая двор. На лице у Блэка злость причудливо смешивалась с жалостью.
Джеймс порывисто оглянулся, но не успел ничего сказать, потому что Сириус вдруг с ходу толкнул его обеими руками в грудь, так что невольно отступил на пару шагов.
– Отвали! – зарычал Джеймс, отвернулся, снова повернулся: – Он влез в его кабинет, – выплюнул он. – Он влез в его...
– А я заходил в ваш сортир!– Сириус ещё разок его толкнул и Джеймс просто заклокотал от злости и несправедливости. – Набьешь и мне за это морду, чтобы все тебя пожалели? Бедный маленький мальчик! Сидит и надирается в дерьмо, пожалейте его! Ну, набьешь?! – Сириус выхватил из кармана палочку и демонстративно бросил её на траву. – Ну давай! Набей! На...
Договорить он не успел, потому что Джеймс взорвался и с силой съездил ему кулаком по физиономии.
Сириус оступился, схватившись за лицо, но не успел Джеймс осознать, что только что ударил своего лучшего друга, как Бродяга громко сплюнул кровь на землю, размахнулся и врезал ему в ответ, но так, чтобы не попасть по очкам.
Собственная кровь заполнила рот.
Джеймс оступился, не удержался на ногах, упал сначала на одно колено, а затем целиком плюхнулся в лужу.
– Доволен? – отдуваясь спросил Сириус, шмыгая разбитым носом и вытирая кровь со рта и подбородка. Усевшись перед Джеймсом на корточки, он сплюнул кровь в лужу. – Устроил пьяный дебош на похоронах своих предков, Сохатый. Думаешь Карлусу и Доре это бы понравилось? А, Сохатый? – и он попытался заглянуть ему в глаза.
– Заткнись... – выдавил Джеймс и запустил в волосы все десять пальцев. – Их нет... их нет, им насрать, ты понял... – и тут он заплакал. По-настоящему, так, как плакал только в детстве – у него лились слезы, он всхлипывал и качался взад– вперед. – Им насра-ать...их не-ет, Бр...Брдга, ты п-пнмаешь?
Сириус подался вперед, крепко обхватил его одной рукой за шею и Джеймс ударился лбом об его плечо.
– Их нет, мать твою, Бродяга, что тебе ещё неп-непонятно?! – рыдал он, пьяно икая. Руки, которыми он вцепился в друга, словно свело судорогой. – Их нет! – он не то ударил Сириуса по спине рукой, сжатой в кулак, после чего взвыл, как подраненный.
– Я знаю, старик... – рычал Сириус сквозь стиснутые зубы, прилагая все усилия, чтобы и самому не зареветь. – Я знаю... – и он похлопал Джима по спине, так, словно он был младше его лет на сто.
Когда Джеймс успокоился, они вернулись в дом.
Все были встревожены случившемся и нервно перешептывались, а когда Джеймс и Сириус, взлохмаченные сражением, окровавленные и грязные вошли в гостиную, все и вовсе затихли.
Обиженный Хвост сидел на диване и прижимал ледышку к ушибленному при падении носу. С одной стороны от него сидел Ремус и держал ведерко со льдом, а с другой – Лили. Всякий раз, когда она подносила палочку к его распухшему носу, Хвост ойкал и морщился.
– Эй... – под взглядами всех Джеймс подошел к ним и, смущаясь, сунул одну руку в карман, другой взлохматил волосы. – Ты как, Хвост?..
Питер хмуро покосился на него снизу– вверх и сделал вид, что не услышал, повернув лицо к Лили.
– Да ладно тебе, долго ещё будешь распускать сопли? – проворчал Джеймс. – Ты же мародер, Хвост. Мир?
Питер горько вздохнул, но руку ему все же пожал и даже попытался улыбнуться.
– Дичего, всё в борядке, – пробубнел он.
– Ну что, Эванс, нас-то подлатаешь? – спросил Сириус, когда нос Хвоста вернулся к изначальному размеру.
– Нет. Походите так в качестве наказания, – улыбнулась Лили.
Сириус со вздохом взглянул на Джеймса, которого обнимал за плечи.
– Всегда говорил, что твоя девушка – вредина, Сохатый.
Возникшая пауза была одновременно и неловкой, и какой-то... странно приятной.
Сириус словно и не заметил, в какое положение поставил друзей. Хлопнув Джеймса по спине, он схватил с проплывающего мимо подноса Кикимера сэндвич, уселся на быльце дивана и потянул к себе оставленную Карлусом книгу.
Обстановка в гостиной вернулась в прежнее тихое русло.
Джеймс снова сидел в своем кресле, но уже не пил, а ел. Жевал сэндвичи тётушки Касси один за другим и чувствовал себя так, будто выздоравливает после тяжелой болезни.
Рядом сидели его друзья.
Сириус читал и делал вид, будто ему наплевать на то, что в паре метров от него нервничает и оглядывается его родной дед.
Ремус разговаривал с Питером и Лили. Нос Питера был красным и опухшим, а Лунатик опять выглядел ужасно больным и осунувшимся.
А Лили...
Джеймс сунул в рот сэндвич, исподлобья глядя на хрупкую девушку, сидящую между Ремусом и Питером...
Красивая, даже в этом простом платье и без косметики, она сидела, напряженно сжав плечи и острые коленки, обтянутые черными колготками. Она приехала в дом чистокровных волшебников, понимая, что ей здесь будут не очень-то рады, приехала к нему, ради него, несмотря на все те жестокие и несправедливые слова, что он говорил в её адрес...
Словно услышав его мысли, Лили вдруг посмотрела на него... а потом ласково, сочувственно поджала губы и улыбнулась одними глазами.
И в этот момент на Джеймса вдруг накатила свирепая, сокрушительная любовь ко всем этим людям.
Он не один! Пусть сейчас у него не всё гладко, но всё наладится! Он снова вернется в седло и больше никогда не поднимет руку на своих друзей, а потом... потом он, черт подери, женится на Лили.
Случившаяся между ними ссора теперь не вызывала у него ничего, кроме удивления и негодования.
И как он мог быть таким идиотом? Он ведь мог потерять её навсегда! Ну уж нет, он всё исправит. Она простит его и они проживут вместо до чертовой старости – так он решил! И у них будет много детей. Очень много детей! Больше, чем у всех остальных людей – чтобы после их смерти ни один из этих детей не чувствовал себя брошенным или одиноким.
Да, именно так! Он всё исправит.
Обязательно исправит!
И всё будет хорошо...
Сириус неслышно сказал что-то и парни засмеялись. Беззвучно и почти незаметно, чтобы это не выглядело бестактно.
Джеймс целиком сунул в рот последний сэндвич с тарелки, решительно встал и направился к ним.
Через пару часов Лили спросила у Ремуса, не собираются ли они с Питером вернуться в школу.
До этого они все впятером сидели на диване и вспоминали младшие курсы. Непонятно, почему на них вдруг накатила эта ностальгия. Обычно Джеймс не любил всю эту болтовню, но сегодняшний день выходил за рамки обычного и ему даже понравилось сидеть вот так, в окружении самых дорогих людей и просто говорить... говорить, говорить и говорить, пока за окнами их теплого дома лил проливной дождь.
И прерывать этот процесс не хотелось, но Джеймс подозревал, чем была вызваны слова Лили. Дело было вовсе не в Макгонагалл, чей приказ вернуться до вечера, ребята уже давным-давно нарушили. Обходя гостей с подносом, Кикимер всегда тщательно избегал диван, на котором сидела Лили, тетушка Кассиопея, здороваясь с ней, протянула для рукопожатия два когтистых пальца, словно боялась испачкаться, а дядя Мариус так и вовсе громко поинтересовался у гостей: «Магловка, здесь?! Это исключено!»
Ремус согласился, они попрощались с гостями, но когда вышли во внутренний дворик, чтобы трансгрессировать, не привлекая к себе внимания соседей, дверь, ведущая в дом, хлопнула и на улицу выскочил Джеймс, на ходу застегивая пальто.
– Уверен, что не хочешь остаться? – тихо спросил Сириус, когда Ремус, Лили и Питер трансгрессировали.
Джеймс одернул отвороты пальто и оглянулся на заплаканный осенью домик под хмурым небом. Маленькое происшествие с отцовским кабинетом сильно повлияло на него – теперь он замирал всякий раз, когда в доме что-то трещало или клацало – в такие секунды он был уверен, что сейчас увидит, как отец или мама входят в комнату...
Нужно время, чтобы понять, что они никогда не вернутся.
Нужно время, чтобы появились силы убрать отцовскую мантию со стула в столой.
Нужно время.
– В другой раз, – молвил он, отвернулся и трансгрессировал.
* * *
Неделю спустя.
Сириус валялся в большом удобном кресле в гриффиндорской гостиной, закинув одну ногу на быльце и читал. Книгу эту он нашел ещё в доме Поттеров – там было про одного типа, которого вытурили из школы и который никак не мог собраться с духом и рассказать обо всем своим предкам. Парень бродил по городу, как по всему свету, неприкаянный и оторванный от мира и Сириус чувствовал с ним странное родство.
Автором книги был магл, что лишний раз доказывало, что маглы понимают все эти штуки куда лучше, чем многие волшебники.
Время близилось к ночи – гостиная потихоньку преображалась – младшие курсы уходили спать, а старшие собирались кучками, то и дело слышался звук открывающихся пивных бутылок, всплески смеха и всё новые и новые голоса, вливающиеся в общий винегрет.
Пару раз Сириус отрывал взгляд от книги и бросал его на винтовую лестницу, ведущую в спальни мальчиков. Если прислушаться, то за общим гомоном можно было услышать резкий девичий голос, доносящийся со второго этажа – Мэри поднялась наверх минут эдак тридцать назад, чтобы «растормошить» Джеймса. Идея была плохая, Сириус сразу сказал об этом Макдональд, но всё равно не подействовало – и вот, теперь голубки ссорятся так, что того и гляди, в ход пойдут волшебные палочки.
Сириус вздохнул и вернулся к книге.
Ведь и шишуге ясно, когда человеку так паршиво, как паршиво Джеймсу, его лучше просто не трогать. А последнюю неделю Сохтому частенько становилось паршиво. Точнее, не так. Его швыряло из одного настроения в другое, словно бладжер. То он кипел энергией, орал, шутил, клеил девчонок налево и направо, то в какой-то момент вдруг оказывался на своей кровати и смотрел в одну точку. Час, другой, третий...
Во время очередного такого приступа, Джеймс решил прочистить голову ветром и отправился на стадион, но едва поднялся в воздух, его вдруг охватила какая-то непонятная паника. Сириус был там в этот момент и, честно признаться, здорово перетрухал, когда Сохатый, который мог дать сто очков вперед любому ловкачу, летал, стоя на руках и всегда посмеивался над теми, кто боится высоты, вдруг струсил на десяти футах и даже приземлиться на смог – просто кучей свалился на газон стадиона.
– Не могу, – выдавил Джеймс, когда они с Ремусом и Питером подбежали к нему. – Что-то не так... – он обливался потом, дрожал и вообще выглядел так, будто только что повидался с дементором. – Я не могу!..
После этого он ещё несколько раз попытался взлететь, но все попытки заканчивались одинаково – паника, внезапный блок и падение с метлы.
Джеймс впал в депрессию, ещё большую, чем до этого.
Впервые Сириус видел друга в таком состоянии.
Джеймса ничего не интересовало, ему ничего не хотелось, он почти не появлялся на уроках и всё больше времени проводил на своей кровати, свернувшись в позу эмбриона и отвернувшись к стене.
С ним пыталась поговорить Макгонагалл, Джекилл и даже сам Дамблдор, но Джеймс не реагировал ни на какие уговоры.
Самым неприятным в этой ситуации было то, что до первой игры сезона – Гриффиндор против Слизерина, оставалась всего одна неделя, а команда Гриффиндора, и без того неполная, без капитана просто разваливалась на части, в то время как команда Слизерина во всем блеске своего успеха приходила на ужин после тренировок и вела себя так, будто победа уже была у них в кармане. И, по правде говоря, это было так...
Ремус пытался поговорить с Джеймсом, Сириус пытался его встряхнуть чем-нибудь, разозлить, в конце– концов даже наорал на Джима, надеясь, что в нем проснется здоровая злость и он двинет ему, как на похоронах, но на все свои попытки получал неизменно один ответ:
– Оставьте меня в покое.
Трудно спасти человека, который вовсе не хочет спасения.
Дело принимало очень скверный оборот.
– ...да потому что мне надоело, что ты вечно смотришь в одну точку! Возьми себя в руки!
На этот раз голос Мэри перекрыл даже музыку. Некоторые ребята, сидящие в гостиной переглянулись, но тут же поспешили сделать вид, будто ничего не услышали и заговорили в два раза активнее, чем до этого.
Сириус тяжело вздохнул, Ремус чуть приподнял взгляд, нахмурился и сделал вид, что ничего не услышал. Он сидел на полу, за кофейным столиком перед комином и дописывал сочинение для Слизнорта, обложившись книгами.
Покосившись на лестницу, Лили Эванс оставила небольшую компанию иностранцев, с которыми они с Ремусом по– очереди занимались английским после уроков и подошла к креслу Сириуса. Староста заметно переживала, кусала губы и теребила длинный рукав своего вязаного зеленого свитера.
– Сириус... нам надо поговорить, – заявила она.
– Речь пойдет о наших чувствах? – на всякий случай поинтересовался Сириус, переворачивая страницу.
– Ха-ха, – Лили подвинула его ногу, лежащую на быльце и села на освободившееся место. – Вообще-то я серьезно.
– А я разве нет? – Сириус положил раскрытую книгу себе на живот, потянулся, вытянув руки над головой и обмяк, потирая глаза. – Ну ладно, что там у тебя? Слушаю тебя, выкладывай, дочь моя, – добавил он тоном проповедника.
– Это насчет Джеймса. Сириус, кажется я знаю, как его встряхнуть.
– Да ну?
– Мы должны сорвать игру.
Сириус моргнул и уставился на неё.
Ремус поднял голову.
Лили не отрывала взгляд от Сириуса.
Наконец Сириус хохотнул и пауза лопнула как мыльный пузырь.
– Очень смешно, Эванс, шутка вечера, – он снова закрылся книгой, но Лили выхватила её у него из пальцев.
– Эй... – Сириус потянулся за ней, но Лили отвела книгу за спину, гневно сверкая зелеными глазищами.
– Я не шучу! Ты должен войти в команду и завалить игру!
– Как, по-твоему, это поможет Джеймсу прийти в себя? – спросил Сириус, изо всех сил стараясь не сорваться и не наорать на Эванс.
– Очень просто, – невозмутимо ответила она. – Джеймс может и отказался играть в этом матче, но мы все прекрасно знаем, что он жить не может без квиддича, – она обвела взглядом лица мальчиков. – Если он увидит, как его команда, та самая команда, которую он так старательно тренировал все эти годы, вдруг начнет пропускать легкие мячи и откровенно сливать игру Слизерину, он не выдержит и вмешается! А этого достаточно, чтобы он снова пришел в себя!
– Вообще-то в этом есть здравый смысл, Бродяга, – рассеяно заметил Ремус, почесывая волосы.
– Вот именно! – Лили всплеснула руками. – Джеймса бесполезно уговаривать, он сам должен вырваться из этого состояния, его надо просто... подтолкнуть!
– И как же ты собираешься его подтолкнуть? – спросил Сириус, невольно проявляя интерес к назревающей авантюре. – Ты сама сказала, он так выдрессировал команду, что...
– О, это очень просто! – Лили нетерпеливо отбросила волосы за спину. – Раз Джеймс болен и не сможет играть за ловца, его должен кто-то подменить, так?
Сириус терпеливо кивнул.
– В прошлом году Дирк Крессвел пробовался на ловца, но Джеймс обошел его и тогда Дирк согласился на место вратаря. Можно предложить Дирку заменить Джеймса в этой игре! Никто ничего не заподозрит, ведь Дирк – правая рука Джеймса на поле, к тому же хороший вратарь, но ловец из него так себе. А если на освободившееся место вратаря взять кого-нибудь, кто совершенно не смыслит в квиддиче, игра будет обречена! К тому же, он, кажется, звал тебя охотником, верно, Сириус? Если он увидит, как ты упускаешь один мяч за другим, то...
– Мне это нравится! Решила сделать из меня пушечное мясо, Эванс? – Сириус недовольно приподнялся в кресле, поудобнее укладывая подушки за спиной. – Нет, Сохатый, может и придет в себя минуты эдак на две, чтобы убить меня, а потом осквернить моё тело метлой или битой для бладжера, но потом снова впадет в депрессию, только теперь пожизненно. Я не хочу в этом участвовать.
– Сириус, миленький, ну подумай сам! Вы же с ним вечно соперничаете из-за всякой ерунды! На первом курсе вы дрались чуть ли не каждый день, потом эти ваши соревнования «Кто коснется ствола Гремучей Ивы», «Кто дернет кальмара за щупальце», «Кто украдет миссис Норрис», ваше вечное... – она цокнула языком. – Да если ты окажешься в команде, да ещё и испортишь игру, Джеймс наизнанку вывернется, но попытается доказать тебе, что он на поле хозяин! И я ведь не прошу его подставлять, всё будет понарошку, тебе надо просто... ох, ради Мерлина, почему я, Лили Эванс, староста должна уговаривать тебя, Сириуса Блэка, мою головную боль на одну, несчастную шалость?!
Ремус тонко улыбнулся и опустил взгляд в пергамент.
Лили скорчила умоляющую рожицу и сложила ладони у губ.
Сириус горько вздохнул и отвернулся к окну, продемонстрировав Лили красивый блэковский профиль.
– О женщины, имя вам – коварство!*, – проворчал он.
Лили радостно взвизгнула и даже в ладони хлопнула. Ремус беззвучно рассмеялся.
– Так ты согласен?! О, Сириус...
– Не так просто, красавица! У меня есть несколько условий! – Сириус закинул руки за голову. – Если я соглашусь подставить свою голову под бладжеры и у меня начнутся тренировки, то времени на уроки совсем не останется, – он щелкнул пальцами, указывая на Лили. – Так что с тебя сочинение для Слизнорта.
– Договорись! – Лили была так рада, что сейчас готова была согласиться на что угодно. Она спрыгнула с быльца, намереваясь вернуться к своему кружку лингвистов, но Сириус удержал её:
– Это ещё не все! Второе условие! – он снова вытянул ноги на быльце и закинул одну на другую. – Ты не снимаешь с меня баллы за то, что я возвращаюсь поздно ночью. В ближайший месяц, если я вдруг попадаюсь тебе в коридоре, ты становишься самой слепой старостой в мире.
Лили сузила глаза и скрестила руки на груди.
– И третье условие... – Сириус помедлил и тут взгляд его упал на Живоглота, которого Марлин за одним из столов кормила паштетом. – Держи свое рыжее чудовище подальше от нашей спальни. Мне надоело просыпаться каждое утро и первым делом видеть перед собой кошачью задницу. Идет?
– Ладно, – после небольшой паузы молвила Лили. – Но теперь ты просто обязан постараться, ты это понимаешь?
– Уж не сомневайся, постараюсь, – пробурчал Сириус, а когда Лили, сияя, вернулась к своим ученикам, он снова открыл книгу и покосился на сидящего неподалеку Питера. Тот развлекался тем, что подбрасывал в воздух бобы «Бертти-Боттс» и пытался поймать их ртом. Бобы отскакивали от его лба и носа и ни один из них не попал по назначению.
– И я уже, кажется, знаю, кого мы возьмем новым вратарем.
* * *
Стадион шумел и волновался на холодном ветру, но когда в напряженном воздухе вдруг грянули золотые трубы школьного оркестра, волнение и предвкушение волнами поднялось на трибунах и шторм разноцветных флажков взметнулся в воздух.
– ЛЕДИ И ДЖЕНТЛЬМЕНЫ, МЫ ПРИВЕТСТВУЕМ ВАС В ШКОЛЕ ХОГВАРТС НА ПЕРВОЙ ИГРЕ СЕЗОНА: ГРИФФИНДОР ПРОТИВ СЛИЗЕРИНА!
Голос Фабиана Пруэтта, многократно усиленный волшебным микрофоном, вызвал у трибун настоящий восторг. Все зааплодировали, закричали, заулюлюкали и затопали ногами. Особенно старались красная и зеленая трибуны.
– ПРЕЖДЕ ЧЕМ НАЧАТЬ, МЫ БЫ ХОТЕЛИ ПОБЛАГОДАРИТЬ ВОЛШЕБНУЮ ВОЛНУ «ЭХО МЕРЛИНА», ЛЮБЕЗНО ПРЕДОСТАВИВШУЮ НАМ ЭФИР НА СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ! – добавил Гидеон Пруэтт, бессменный напарник Фабиана на всех матчах.
Бруствер, плечистый семикурсник из Пуффендуя показал ему большой палец, прижимая к уху какой-то волшебный рупор, соединенный одновременно с микрофоном комментаторов и какой-то устрашающей конструкцией, похожий на дикий граммофон.
– А ТАКЖЕ МЫ ХОТИМ ПОБЛАГОДАРИТЬ НАШЕГО БЕССМЕННОГО СПОНСОРА, МАГАЗИН «ЗОНКО»! «ЗОНКО» СНАБЖАЕТ МИР ВОЛШЕБНЫМИ ТОВАРАМИ ДЕСЯТЬ ЛЕТ! ПОКУПАЙТЕ В «ЗОНКО»!
Трибуны снова взорвались криками и аплодисментами. Гриффиндор отозвался на эти слова самым настоящим львиным рычанием, которое, впрочем никого не напугало и только больше взбудоражило всеобщее нетерпение и веселье.
– Конфеты-рычалки! Кому конфеты-рычалки?! – громко выкрикивала Алиса Вуд, прохаживаясь между рядами трибун. Кроме огромного торгового подноса с эмблемой «Зонко», на ней красовалась гигантская красно-золотая шляпа и полосатый гриффиндорский шарфик. – Покупайте конфеты-рычалки!
На соседних трибунах сновало ещё несколько таких продавцов, пожелавших немного подзаработать на школьной игре.
– Вон там есть свободные места! – крикнул Ремус и указал свободной от закуски рукой на несколько свободных мест и они с Лили принялись проталкиваться сквозь толпу к единственным свободным сидениям на трибуне. Едва они сели, их тут же оглушила маленькая компания третьекурсников, купившая у Алисы целый килограмм конфет-рычалок.
Отсмеявшись, Лили открыла уши и взглянула на поле – как раз, чтобы увидеть, как из раздевалок показываются команды.
– Началось! – она вцепилась в руку Ремуса и указала на семерых игроков в алом, ступивших на ослепительно-зеленый газон поля. Ремус, глядя туда же, торопливо разорвал пакетик с шоколадными снитчами в золотой фольге и не заметил, как парочка моментально улизнула на свободу.
– Ну, посмотрим, – пробормотал он.
– Итак, команды Гриффиндора и Слизерина выходят на поле! – крикнул Фабиан. – Мадам Трюк несет ящик с мячами и...
– Не забудь напомнить нашим слушателям, что в этом году у наших команд поменялся состав!
– Спасибо, Гидеон! Это действительно так, в этом году мы больше не увидим знаменитый Фальшивый Финт Эммы Вэнити, которую заменила на посту капитана слизеринской команды Люсинда Токэлотт, шестой курс!
Мощная рыжая девица, выступающая впереди команды в зеленом, вскинула кулак и Слизерин взорвался приветственными криками.
– Также мы приветствуем охотницу – Роксану Малфой, седьмой курс и нового ловца Слизерина – Регулуса Блэка, шестой курс!
– В команде Гриффиндора также появились новые лица! Мы рады приветствовать Сириуса Блэка, седьмой курс, на месте охотника и Питера Петтигрю, седьмой курс, на месте вратаря! Джеймс Поттер, ловец команды Гриффиндора не будет принимать участие в сегодняшней игре по состоянию здоровья и его место занял Дирк Крессвелл, шестой курс!
Трибуна Гриффиндора обижено загудела, в то время как слизеринцы на трибуны напротив чуть не описались от счастья всем составом.
Бросив на них взгляд, Сириус хмыкнул и перекинул метлу с одного плеча на другое.
Девочки всем своим видом выражали готовность сыграть в поддавки, только Мэри всё ещё шмыгала носом и вообще выглядела неважно – они крупно поссорились с Джеймсом накануне.
Бенджи готов был рвать и метать, а Дедалус Дингл в ужасе грыз ногти – этот парень был сплошным нервом на земле, но в воздухе становился просто вепрем с битой. Вот кому– кому, а эти двоим действительно предстояло сегодня поработать и удержать игру на тонкой границе между провалом и поражением...
– Волнуешься, Блэк? – тихо спросил Дирк, пока мадам Трюк объясняла и без того всем известные правила поведения на поле.
– Да ну что ты, – так же тихо ответил Сириус, чувствуя, как желудок начинает вращаться, точно шестеренка. – Подумаешь, метла, я полжизни провел на летающем мотоцикле...
– Ничего, всё продумано. Если пойдет по плану, Поттер не выдержит и прибежит. Ты, кстати, видел его сегодня?
– Да, сказал перед уходом, что мы взяли Хвоста вратарем. Джим сказал, что ему похер и попросил меня свалить, но... – Сириус многозначительно покосился на Дирка. – На его месте я пришел хотя бы поглядеть на это зрелище.
И они вместе посмотрели на Питера – тот как раз в этот момент помахал своей маме, сидящей на трибуне для преподавателей и гостей, и с него слетела вратарская перчатка.
– Скоро узнаем, – хмыкнул Дирк и шагнул вперед, чтобы пожать руку Люсинде Толкалот.
– ИТАК, НАШИ КОМАНДЫ ПОДНЯЛИСЬ В ВОЗДУХ! – радостно крикнул Фабиан и трибуны послушно отозвались. – МАДАМ ТРЮК БРОСАЕТ КОФФЛ, И-И-И-И....Квоффл у Макдональд!
Гриффиндор затрепетал.
– Макдональд пасует Блэку и Блэк возвращает мяч, – продолжил Фабиан. Голос его становился всё напряженнее и напряженнее. – Макдональд бросает мяч Маккиннон, его перехватывает Малфой! Какой маневр! Маккиннон возвращает мяч, летит к кольцам, давай, детка, э-э, то есть Марлин! Ну же, ещё немного и-и-и...нет!
Алая трибуна издала стон, когда Марлин крайне неудачно швырнула мяч в кольцо и слизеринский вратарь, Родерик Паркинсон с легкостью поймал его обеими руками.
– Ну надо же, какая неудача для Гриффиндора! – протянул Гидеон под радостный вопль слизеринской трибуны. – Итак, мяч снова в игре! Мальсибер... пасует Малфой... Малфой летит к кольцам и ОП-ПА!
Слизеринцы в ужасе завопили, когда метко посланный Динглом бладжер чуть не сшиб Роксану с метлы. Квоффл взлетел вверх, так что лица всех четырех трибун поднялись следом, а охотники, точно хищные птицы метнулись следом и сбились в воздухе в кашу.
– Что они творят... – прошипел Джеймс, наблюдая за игрой из раздевалки Гриффиндора.
– КВОФФЛ СНОВА У ГРИФФИНДОРА! – завопил Гидеон. – Давай, Сириус, давай!
Сириус пригнул голову, услышав свист бладжера, а, оглянувшись, увидел, что к нему с трёх сторон подлетают охотники, намереваясь зажать его и отбить мяч. Марлин и Мэри уже спешили к нему на помощь, но тут Мальсибер рванул к нему. Сириус машинально сделал то, что делал Джеймс, когда был охотником: упал в воздушную яму и незадачливый охотник смачно врезался в своего напарника, закружившись с ним в вальсе в сторону трибуны Пуффендуя.
– Какого хрена, Бродяга, отдай пас! – Джеймс в ужасе проследил за тем, как Сириус разминулся с Марлин, которая находилась в более выигрышной позиции.
Сириус понял, что сейчас как раз смог бы попытаться забить мяч, но цель у него была другая, так что он сделал вид, что споткнулся в воздухе и Роксана тут же выхватила у него мяч, стремительно пролетев сверху.
Сириус позволил мячу выскользнуть у него из-под мышки.
Ну должен же он был подарить хотя бы один мяч своей детке?
И вообще, похоже он заблуждался – в квиддиче всё же есть положительные стороны – например попка Малфой, обтянутая белыми спортивными брюками.
– МАЛФОЙ ПРОРЫВАЕТСЯ К ВОРОТАМ! – прокричал Гидеон. – ЕЁ НАГОНЯЮТ МАКДОНАЛЬД И БЛЭК, НУ ЖЕ ЕЩЁ ЧУТЬ-ЧУТЬ И...
– Черт! – Джеймс саданул кулаком по стене раздевалки.
Слизеринская трибуна захлебнулась воплями и апплодисментами, гриффиндорцы дружно застонали, Питер поднял вратарский шлем, так не вовремя упавший ему на глаза, а когда оглянулся и понял, что случилось – пришел в ужас.
– ДЕСЯТЬ – НОЛЬ В ПОЛЬЗУ СЛИЗЕРИНА! – простонал Фабиан.
За пятнадцать минут Слизерин закатил ещё три гола. А потом, когда Питер в очередной раз метнулся за мячом, вратарский шлем снова упал ему на глаза и Петтигрю впечатался в один из шестов, на котором крепились кольца.
Слизеринцы чуть не лопнули от смеха, в то время как гриффиндорцы готовы были лопнуть от злости, а Мальсибер, пользуясь тем, что Петтигрю слепо кружил вокруг колец, пытаясь выбраться из шлема, забил шесть голов подряд под возмущенные крики со стороны гриффиндорских трибун.
Регулус, до этого парящий на порядочной высоте вдруг стрелой устремился куда-то, но к нему тут же бросился Дингл и теперь Регулус, позабыв про снитч только и пытался что сбросить с себя хвост в виде назойливого загонщика.
– Отвяжись от меня, придурок! – прокричал младший Блэк, пулей пролетев мимо гриффиндорских трибун.
Охотники Гриффиндора изо всех сил старались придать игре правдоподобности: превосходно передавали пас, ловко отбирали мяч у противника и маневрировали между противниками но перед кольцами их мастерство чудесным образом исчезало. Они слили слизеринцам чуть ли не с десяток возможных голов, так что даже Гидеон, скрепя сердце отметил, что вратарю слизеринцев сегодня явно улыбается удача.
– Если Джеймс не объявится в ближайшие десять минут, надо пускать в ход план Б, – крикнул Ремус, придержав на голове вязаную шапку, когда мимо их трибуны следом за Регулусом пронесся бешено орущий Дингл в битой наперевес.
Лили, которая была уже сама не своя от волнения и смотрела не столько на поле, сколько по сторонам, пытаясь разыскать в толпе знакомую, угловатую фигуру, невольно разыскала взглядом Дирка – он кружил над полем, делая вид, что высматривает снитч. Даже с такого расстояния Лили заметила, что лицо у него белое как мел, словно он решался сброситься с метлы и никак не мог решиться.
Похоже он, как и Ремус, уже потерял веру в их план и ждал с трибуны условного сигнала – сноп зеленых искр, после которого он обязан был немедленно ловить снитч, а охотники должны были дружно атаковать кольца.
– Ещё немного подождем, – взмолилась она, перехватив руку Ремуса с волшебной палочкой.
– Квоффл у Маккиннон, его перехватывает Уоррингтон, пасует Токэлот, но Маккиннон перехватывает мяч и...
Гриффиндорская трибуна негодующе взревела, когда капитан слизеринской команды вдруг с силой врезалась в Марлин и сбила её с метлы. Многие вскочили со своих мест, но Марлин, кубарем прокатившись по песку, кое– как поднялась, откинув волосы и врезала кулаком по земле.
Гриффиндору назначили пенальти.
– Похоже отсутствие прежнего капитана плохо сказывается на команде Гриффиндора, ты так не думаешь, Гидеон? – подлил масла в огонь Фабиан.
– Согласен, Фабиан. Любой дом рушится, когда из фундамента вынимают камень, – глубокомысленно заметил Пруэтт. – При всех своих многочисленных недостатках, явной мании величия, раздутом самомнении и дурной привычке использовать последнюю туалетную бумагу, наш славный капитан всегда служил для нас вдохновением! И нам всем очень жаль, что сейчас он этого не слышит!
Лили с трудом подавила смех и взглянула на комментаторскую трибуну, но тут Сириус пробил пенальти и Гриффиндор наконец-то получил возможность порадоваться, хотя на сей раз крики были вялыми и почти не было слышно львиного рева.
– Итак, Гриффиндор бьет пенальти и теперь счет составляет сто восемьдесят– десять в пользу Слизерина, – подытожил Фабиан. – Я думаю даже вам, уважаемые слушатели, ясно, кто победил в сегодняшней игре. Ещё не поздно поменять ваши ставки. И вот, мадам Трюк дает свисток к продолжению и... погодите– ка...ка– кажется в команде Гриффиндора замена?! Вы это видите?! Вы все это хорошо видите?! Потому что с моими глазами, кажется, что-то случилось, они лгут мне или это...
– Снимай свою мантию и надевай это, живо! – сорвав с перепуганного Хвоста шлем, Джеймс швырнул его, вместе с перчатками вратаря и мантией ошеломленному, дико счастливому Дирку. – Да, быстрее, мать твою! – Джеймса трясло, на щеках у него выступил лихорадочный румянец. – А ты иди отсюда! Ты уже своё отыграл! – рявкнул он Питеру.
– Но Джеймс, я...
– Ты как? – Джеймс повернулся к Марлин. Она была очень бледной, на лбу у неё темнела ссадина, но в ответ на слова Джеймса она просто кивнула и завязала пышные волосы в хвост. – Ты умница, я всегда это знал, – Джеймс ласково похлопал её по щеке, а когда перед ним вдруг с размаху приземлился сияющий Бродяга, и без того лохматые волосы гриффиндорского капитана просто встали дыбом. Он схватил Блэка одной рукой за грудки и рванул к себе.
– А с тобой... – видимо вспомнив о том, что перерыв короткий и вот-вот начнется игра, Джеймс взял себя в руки и разжал кулак, деланно-ласково разгладив на Сириусе спортивную мантию. Выглядело это так, будто он вытирает об него грязь. – С тобой я потом разберусь, без свидетелей.
Сириус, грязный, побитый и лохматый только шире улыбнулся и переглянулся с Дирком, который уже был совершенно готов к бою.
– Ну что вы на меня вытаращились, приглашения ждете? – спросил Джеймс и рывком затянул шнурок на перчатке. – ПО МЕТЛАМ! БЕЗ ПОБЕДЫ НЕ ПРИЗЕМЛЯТЬСЯ! ВПЕРЕД, ВПЕРЕД, ВПЕРЕД!
– ...или это ПОТТЕР?!
Трибуна Гриффиндора загрохотала, взорвалась, как рождественский фейерврек.
– ДА, ТАК И ЕСТЬ! ДАМЫ И ГОСПОДА, ДЖЕЙМС ПОТТЕР, КАПИТАН СБОРНОЙ ГРИФФИНДОРА ПО КВИДДИЧУ ВЕРНУЛСЯ В ИГРУ И, ЧЕРТ ПОДЕРИ, Я ПРОСТО ОХУ...
– Фабиан Пруэтт! – в ужасе вскричала Макгонагалл, да так громко, что её каким-то чудом было слышно даже за громом голосов.
– В КОМАНДЕ ГРИФФИНДОРА ОПЯТЬ ЗАМЕНА! – Гидеон поспешил загладить ситуацию и выхватил микрофон у брата. – ДЖЕЙМС ПОТТЕР, СЕДЬМОЙ КУРС, ВЫСТУПАЕТ В КАЧЕСТВЕ ЛОВЦА, ДИРК КРЕССВЕЛ, ШЕСТОЙ КУРС ЗАМЕНЯЕТ НА МЕСТЕ ВРАТАРЯ ПИТЕРА ПЕТТИГРЮ, СЕДЬМОЙ КУРС!
– Лили, сработало, сработало– о! – Ремус в порыве чувств схватил смеющуюся девушку в объятия и вскинул в воздух кулак. – ДА!
– ВПЕРЕД, ГРИФФИНДОР! – закричала Лили вместе со всеми остальными, но её голос едва было слышно за радостными воплями и оглушительным львиным ревом. – ВПЕРЕД, ДЖЕ-ЕЙМС!
« – Кто разрешил тебе взять эту метлу?! Ты хоть понимаешь, что ты мог разбиться, Джеймс?! Джеймс! Дже...»
Едва Джеймс оторвался от земли – мигом ощутил знакомую дурноту. На секунду руки ослабели, по спине побежали мурашки и он почувствовал, как на него накатывает знакомый ужас.
Трибуны ревели...
И где-то там была Лили.
Его Лили.
Метла выстрелила в воздух. Пять, десять, пятнадцать футов... он стиснул зубы.
«Ты можешь стоять?Джеймс, сынок, ты не ранен?!»
Надо на землю! Срочно вниз!
Джеймс крепко сжал древко обеими руками.
Ну уж нет!
– Ну что вытаращились, сучки, не ждали?! – рявкнул он ошеломленным слизеринцам, круто разворачиваясь в воздухе. Метла взбрыкнула и радостно встала на дыбы, вновь почувствовав уверенность своего наездника. – Дирк – к кольцам, пропустишь ещё хоть один квоффл, я сделаю его из твоей башки, клянусь! Бендж, Дингл! Живо по местам! Увидите, что кто-то приближается к кольцам – убейте! Живо, живо, живо!
– ИТАК, МЯЧ В ИГРЕ! – прокричал Фабиан. – Его перехватывает Мальсибер, пасует Малфой, но Маккиннон отнимает мяч и... вот, моя девочка, прекрасный обманный маневр!
– Теперь мяч в Гриффиндора! Блэк – Макдональд, Макдональд – Блэк, Блэк – Маккиннон, Маккиннон...МАККИННО– ОН!
– ГОЛОВА! – заорал Джеймс, камнем падая к Марлин и вся команда, побросав свои позиции, клином сомкнулась вокруг охотницы, которая сжимала под мышкой квоффл и ракетой неслась к перепуганному Родерику.
Под радостные вопли и львиный рев Марлин забила первый настоящий гол. И хоть этот гол не мог спасти положение, Фабиан чуть не плакал от радости, сообщая в микрофон:
– ГОЛ ГРИФФИНДОРА! СЧЕТ СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ – ДВАДЦАТЬ!
Краем глаза Джеймс поймал заветный солнечный отблеск. Вспышка скользнула слева– направо, значит мячик летит на запад.
Он рванул за ним и кожей почувствовал, что Регулус помчался следом. Джеймс разыскал взглядом ближайший бладжер и сменил направление, устремляясь навстречу шальному мячу. Регулус, естественно, погнался за ним, кувырок – и юный Блэк считает зубы, а Джеймс летит дальше под свист зеленых трибун и радостные вопли красных.
«– Никогда больше так не делай, понятно? Ты обещаешь мне?!»
Гриффиндор дружно ахнул, когда Катон Нотт, удержав Регулуса от падения, за шкаирку усадил его обратно на метлу, а потом мощным ударом отправил бладжер вдогонку за гриффиндорским капитаном.
Бладжер ударил Джеймса в спину.
Лили судорожно вскинулась, закрыв ладонями рот, Ремус схватился за шапку.
Джеймса сбило с метлы. В падении очки сорвало с лица и Джеймс только и увидел, как они прощально сверкнули на солнце и канули в расплывчатом разноцветном море.
Дыхание вышибло из груди и Бог знает, что бы случилось, если в последний момент Джеймс не выбросил руку и не схватился за метлу, соскребая ногтями лак с древка.
Поврежденное плечо хрустнуло, выскочив из сустава, Джеймса прошило адская боль. Удар бладжера был таким мощным и, падая, Джеймс так резко схватился за метлу, что его тело по инерции крутануло вокруг метлы, как вокруг турника и он зацепился за древко ногой.
Кое-как он взгромоздился назад.
Плечо сводила сумасшедшая боль. Стадион расплывался перед глазами, размытые красные и зеленые пятна носились туда– сюда, трибуны и вовсе сливались в одно, но не успел Джеймс очнуться от первого удара, как вдруг снова услышал зловещий свист, инстинктивно пригнулся и бладжер просвистел мимо.
– Я тебе говорил не связываться со мной, Поттер! – крикнул Нотт откуда-то издалека.
Джеймс оглянулся на голос и погнал метлу прочь, а оба загонщика помчались следом. Простой план – быстренько вывести его из строя, чтобы Регулус тем временем поймал снитч. Джеймс уже и забыл, как ужасно на самом деле видит – у него было такое чувство, будто он смотрит на всё сквозь пакет или мокрое стекло, а тут ещё и бладжеры то и дело свистели мимо, так что на поиски снитча у него не оставалось ни секунды.
Внезапно откуда-то сверху на загонщиков хищной птицей обрушился Сириус и сшиб Люсинду с метлы.
Слизерину назначили пенальти.
– Ты охренел?! – рявкнул разъяренный Джеймс.
– Ищи снитч, скорее! – заорал Сириус в ответ и полетел прочь.
Малфой пробила пенальти, а следом за ней Сириус и Мэри забили по мячу. Счет стал сто восемьдесят – сорок и теперь всё зависело только от ловца.
А у ловца были серьезные проблемы. Даже потеряв свою напарницу, Нотт не оставил попытки добраться до Джеймса. Бенджи, в свою очередь бросился капитану на выручку, Нотт на секунду переключился на него и когда он замахнулся, посылая бладжер в его сторону, рукав спортивной мантии друг задрался и Джеймс даже без очков увидел её – жуткую чёрную татуировку на белом предплечье слизеринца.
На секунду вся игра словно заледенела, он забыл про снитч и про всё на свете, а когда Нотт спохватился, было слишком поздно.
– Ты труп, Поттер! – заорал он и лицо его в этот миг исказила такая страшная гримаса, что Джеймс моментально ему поверил и рванул прочь.
Стадион расплывался перед глазами, Джеймс едва разбирал куда летит, Нотт висел у него на хвосте и судя по крикам – теперь к нему присоединился и Регулус.
«Ты крепко держишься? Точно? Очки на месте?»
Мерлин, нет, только не сейчас!
Единственная здоровая рука, которой он опирался на метлу, дрожала, плечо выкручивала боль. Снова ему начало казаться, что он слышит голос отца, снова он был уверен, что увидит его, если посмотрит вниз.
Метла завибрировала, почувствовав его страх.
«Соберись, сын!»
Конечно, это была галлюцинация, как и во все предыдущие разы, но в этот раз что-то толкнуло Джеймса и он оглянулся.
Снитч летел совсем рядом с ним на расстоянии в несколько футов.
И едва Джеймс увидел заветный золотой мячик, как паника и тревога вдруг оставили его... и на смену им пришло какое-то странное осознание...
Отец был здесь, на этом поле! Джеймс чувствовал его присутствие так отчетливо, что никакая сила не убедила бы его в обратно.
И это присутствие вдруг придало ему силы.
Вырвавшись вперед, он вскинул здоровую руку.
Свист.
Бладжер сломал его руку так, что Джеймс даже не понял, как это произошло, просто услышал хруст, а затем боль, дикая, тошнотворная боль затопила все его естество.
Каким-то чудом он все же умудрился сжать метлу ногами, крутанулся вокруг древка и штопором взлетел вверх, устремляясь вслед за мячиком, потом резко вильнул и на полном ходу полетел к переполненным трибунам, прижимая к груди руки.
Зрение он потерял – и без того ужасное, сейчас оно всё плавало в слезах, которые выступили на глазах от боли и ветра.
Слух забивал ветер.
В мозгу бешено стучало «Снитч, снитч, снитч» и Джеймс шел по следу, как гончая, растеряв в полете все чувства и превратившись в оголенный инстинкт, поэтому когда Нотт вдруг снова рванул в его сторону, занося биту, Джеймс поступил не раздумывая – резко поджав одну ногу, он оттолкнулся от метлы и швырнул своё тело вперед, как снаряд. Бита Нотта обрушилась на Регулуса, раздался треск, слизеринцы кучей сбились в воздухе и завертелись, как листья, подхваченный ветром, а Джеймс, пролетев по воздуху без метлы добрые несколько метров, пробил в бумажной стене трибуны брешь, успев в последний момент закрыть голову рукой, кубарем покатился вниз, сквозь деревянный каркас, под конец крепко ударился поврежденным плечом о какую-то перегородку. Плечо с хрустом встало на место, Джеймс потерял сознание от боли и вывалился из-под бумажного покрытия на ослепительно зеленый газон.
Лили вцепилась в деревянный бортик трибуны, когда Джеймс вломился в трибуну, вызвав у зрителей дружный вздох.
– ДЖЕЙМС! – завопила она.
Ремус едва успел перехватить её, чтобы она не вывалилась за бортик, но Лили вырвалась и принялась проталкиваться к лесенке.
Он бросился следом.
Джеймс открыл глаза и закашлялся.
Сначала подумал, что прошло несколько дней после его жуткого путешествия по внутренностям трибуны, но потом в его сознание влились крики и он понял, что был в отключке всего секунду. А приоткрыв глаза, Джеймс увидел, как к нему несутся размытые красные пятна – его команда.
Всё тело ужасно болело, легкие превратились в пыльный мешок, Джеймс зашелся исступленным кашлем, перевернувшись набок и тут почувствовал шевеление у себя под мантией.
«Мышь» – подумал он.
Сунув руку за пазуху, он вытащил мышь на свет.
Солнце ослепительно полыхнуло на её золотом боку, а крылышки исступленно захлопали Джеймса по руке.
Это был снитч.
Сердце заколотилось, как бладжер.
Не может быть!
Как это ему так повезло?!
Целое мгновение Джеймс смотрел на мячик, смотрел, как глубоко горит золото, наливаясь солнцем, как беспомощно и озадаченно бедолага хлопает крыльями, всё ещё не веря, что его песенка спета...
А потом вдруг понял.
Его отец действительно был здесь сегодня.
Он не сошел с ума.
Отец действительно был с ним, но теперь ушел, а этот снитч, залетевший в мантию Джеймса – его прощальный привет. Теперь отец ушел навсегда.
И там, где он сейчас, ему хорошо.
Откуда Джеймс это знал?
Да Мерлин его разберет. Знал и всё. Знал так же хорошо, как и то, что его самого зовут Джеймс Поттер и никак иначе.
И едва он понял это, что-то случилось.
Обруч, сдавивший ему грудь после похорон, лопнул.
И Джеймс вдохнул.
Так глубоко, словно делал это впервые в жизни.
Так, словно никогда ещё ему не дышалось так легко и свободно.
Налетевший ветер взлохматил его волосы.
«Прощай, пап... – подумал Джеймс, закрывая глаза и наслаждаясь своей удивительной способностью дышать. – И...береги там маму, ладно?»
Ветерок пропал, а Джеймс, чувствуя себя ужасно уставшим и сонным, вскинул в воздух кулак с зажатым в нем снитчем.
Стадион взорвался криками.
Море болельщиков выплеснулось из берегов требун и утопило бы Джеймса, если бы команда не подхватила его на руки. Самым натуральным образом, причем: они подняли его и подбрасывали в воздух, пока над головами у них орал магически усиленный голос:
– ДЖЕЙМС ПОТТЕР ПОЙМАЛ СНИТЧ! – бешено вопил Фабиан. – ГРИФФИНДОР ВЫИГРАЛ, СУЧКИ!!!
Джеймс не сомневался, что Фабиана ждет как минимум месяц наказаний и прочей ерунды, но разве сейчас это имело значение, даже для бедного Пруэтта?
Они выиграли, выиграли, черт возьми!
И он тоже выиграл! И неважно, что он поломал обе руки, важно, что он победил, победил самого себя, хотя никто об этом не догадывался. И пока он сидел на земле, ожидая мадам Помфри, его друзья окружали его, обнимали, хлопали по спине, таскали, тискали, лохматили ему волосы, а потом спохватывались и извинялись, глядя на его жалкие руки.
– Как тебе только в голову это пришло?! – рассмеялся Джеймс, когда Сириус рассказал ему про подстроенную игру. – Не боялись, что я вас кину?
– Мы верили в тебя, Сохатый! Но больше всех в тебя поверил кое-кто другой, – крикнул Сириус и, обхватив Джеймса за шею, развернул его в сторону.
Улыбаясь до ушей, Джеймс оглянулся увидел и её.
Ну как, увидел.
Сейчас он с трудом различал лица друзей, сидящих вокруг, присутствие Лили он почувствовал, так же, как почувствовал снитч.
Она стояла рядом и смотрела на него.
В глазах у неё блестели слезы, но она не куксилась, а смеялась.
Смеялась.
Та самая Лили, с которой он повел себя как свинья...
Та самая, которая пряталась за памятником на похоронах его родителей.
Его Лили стояла здесь, комкала свой шарф и улыбалась ему так, словно не было никакой ссоры, словно он не орал на неё как идиот и не дулся на неё, как ребенок.
– Так это ты придумала?.. – немного сипло спросил Джеймс, глядя чуть левее того места, где она стояла. – Очень хитро. Я бы пожал тебе руку... – все засмеялись. – Но я сейчас очень плохо вижу.
Смешки повторились.
– А я нашла твои очки, – проговорила она, достала что-то из сумки, а потом опустилась на корточки и осторожно одела Джеймсу на нос его очки.
Джеймс прозрел и первое, что он увидел после своего «пакета» – зеленые глаза и нос, усыпанный едва заметными, редкими веснушками.
– Тебе очень больно? – она не встала и так и сидела напротив.
– Бывало хуже... – немного рисуясь отозвался Джеймс, во все глаза глядя на её лицо. Сердце колотилось, как чокнутое, он парил в какой-то странной невесомости. Наверное, просто давно не летал, вот и получилось такое чувство. Да, дело только в этом. – Например, когда я упал с кровати на первом курсе. Тогда пострадала моя гордость, а это так... – он мотнул головой. – Заживет. И ещё меня как-то треснула по башке Гремучая Ива, когда мы соревновались и я неделю пролежал в крыле.
Губы Лили задрожали и она улыбнулась, покачав головой.
Конечно, она же будущий целитель и наверняка понимает, что ему больно так, что в другой ситуации он был плакал как младенец и писался от горя.
Всё же она клевая.
Его Эванс.
– ...и когда меня утащил кальмар тоже было неловко, – чем больше лабуды он нес, тем глупее себя чувствовал. Но остановиться почему-то не мог, боялся, что она встанет и уйдет. – Так что это просто царапина и я не обращаю на неё никакого внимания, вот серьезно, совсем никакого. А ты на меня очень сердишься?
Лили моргнула.
Ещё секунда смотрела на него, а потом удивленно покачала головой.
– Нет. Я не могу долго злиться на тебя, Джеймс, что бы ты ни натворил, – она провела ладонью по его шее и у Джеймса мурашки побежали по телу. – Как же ты до сих пор этого не понял?
– Я люблю тебя, Эванс.
Лили замолчала, глядя на него с непонятным выражением, а потом вдруг подалась к нему, обхватила за шею и поцеловала.
Толпа завопила и захлопала, и развеселилась ещё сильнее, когда парочка повалилась на траву, не прерывая поцелуй.
– Эй, Эванс, ну не здесь же, здесь дети кругом! – громко возмутился Джеймс и все снова заржали, включая и их самих.
– Ты такой дурак, Поттер, – ласково прошептала Лили в его губы.
– Может быть, – невнятно согласился Джеймс. – Но я исправлюсь, честно.
– Как?
Пару мгновений Джеймс лукаво смотрел на неё, а потом в глазах его заплясали знакомые Лили чертики.
– Пойдешь со мной в Хогсмид, Эванс?
Лили рассмеялась и в глазах у неё почему-то блеснули слезы. Он снова потянулся к её губам, как вдруг где-то рядом грянуло:
– Ну и где наш пострадавший герой? Расступитесь, расступитесь, ну же...
– Черт... – пробормотал он.
– Нет. Всего лишь мадам Помфри, – Лили встала, уступая место медсестре и её медицинской сумке.
Она стояла рядом, пока мадам Помфри колдовала над его рукой.
Улыбалась так, словно извинялась перед всеми за своё счастье и Джеймс видел в её глазах столько обещания, что ему крайне трудно было усидеть на месте и мадам Помфри пообещала наложить на него Забвение, если он не перестанет вертеться.
Но это ничего. Они теперь всё успеют.
У них для этого будет целая жизнь.
И даже больше.
___________________________________________________
* Уильям Шекспир – «Гамлет»