Ваше местоположение на карте Хогса:  Главный зал Библиотека Фанфик «Без Памяти»
 
 Кубок Хогса 2020   Гриффиндор 
Возвращения в Хогвартс 20 лет спустя… не случилось.
Когда-то это должно было случиться...
Пасхальные каникулы, солнечное утро, одно неудачное (или нет?) заклинание...

На межсайтовый фест "Суматоха". Задание № 9: ситуация, в которой герой пытается провернуть аферу века.
Также посвящается DariSon)
Гермиона случайно слышит разговор, не предназначенный для ее ушей. И решает, что домовые эльфы - не единственные, кто нуждается в защите.

С первой по десятую главу перевод Corky.
Дорогие обитатели Хогса! Авторы и особенно Читатели! Приглашаем вас выбраться из сумрака молчания и поделиться своими самыми-самыми любимыми работами!
Этот фест придуман в самых лучших упоротых традициях наших сайтов (да, если кто еще не знает, встречайте новичка: МарвелSфан) с одной единственной целью — получить фан в процессе и вдохновить других на творчество. UPD. Фест подарил нам множество увлекательных и неожиданных работ, которые никогда бы не родились при иных обстоятельствах. И у нас уже есть итоги. Первое место разделяют Хогс и
Новый пост на стене у liset
Новый пост на стене у liset
Новый пост на стене у Anna_Malfoy
Новый пост на стене у Anna_Malfoy
Новый пост на стене у Anna_Malfoy
Новый пост на стене у M. Persson.
Новый пост на стене у M. Persson.
Новый пост на стене у M. Persson.
Новый пост на стене у M. Persson.
Новый пост на стене у M. Persson.
Вы очень поможете нашему проекту, если распространите баннер Хогса:
Узнать подробнее
а также получить галлеоны в подарок
Уважаемые волшебники, рады представить вашему вниманию революционное и, будем надеяться, перспективное начинание – Клуб переводчиков.
В свете последних событий, с аукционом и нашим общим банкротством вэлком в этот пост. Расскажу секреты заработка ;)
Фанфик «Без Памяти» 16+
Библиотека 18.08.17 Отзывов: 3 Просмотров: 33667 В реликвиях у 0 чел. +3
Автор
Статус
Автор обложки: Bravo angel
Когда он был в шляпе – шел по парку или ехал в транспорте – и не было видно, что его стриженные смоленые волосы остро серебрятся, то по сухому, бритому лицу, по прямой выправке худой, длинной фигуры в длинном черном плаще, ему давали не более сорока лет. Глаза же, черные, без выраженного зрачка смотрели со злобной грустью. И говорил, и держался он как человек, много испытавший за свою жизнь.
Размер: мини
Жанр: драма, романтика, hurt-comfort
Предупреждения: AU, OOC, смерть персонажа
Категория: постХогвартс, вне Хогвартса
Пейринг: Северус-Гермиона
Персонажи: Роза Уизли, Гермиона Грейнджер, Северус Снейп
9.3
Голосов: 3
Выставлять оценки могут деканы, старосты и старшекурсники.
Если вы относитесь к этой группе, пожалуйста, проголосуйте:
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10

Будут читать 0 чел.

Ждут проду 0 чел.

Прочитали 0 чел.

Рекомендуют 0 чел.

Когда он был в шляпе — шел по парку или ехал в транспорте — и не было видно, что его стриженные смоленые волосы остро серебрятся, то по сухому, бритому лицу, по прямой выправке худой, длинной фигуры в длинном черном плаще, ему давали не более сорока лет. Глаза же, черные, без выраженного зрачка смотрели со злобной грустью. И говорил, и держался он как человек, много испытавший за свою жизнь.

Ему было уже за пятьдесят; пятнадцать лет назад он перебрался в Париж, сбежав из хмурого Лондона, где его ничего не держало.

Он не помнил, кем был до потери памяти. Просто одним слякотным утром английского лета очнулся в сахарно-белой больничной палате с полным не знанием своего прошлого. Молоденькая медсестра рассказала, что его нашли в центре города, ободранного, истекающего кровью, почти безумного. Он что-то бормотал о близкой победе Света, о свершившейся судьбе, звал некую Лили. Паспорта при нем не было. Денег тоже. Только иссеченные в лоскуты лохмотья, напоминающие монашескую робу, да отполированная палочка черного дерева, какие продаются в «волшебных» наборах для детей.

Да, был еще маленький клочок бумаги, на которой крупными буквами было начерчено: «Мистер Люциус Абракас М… (заляпано кровью, не разобрать), 19** года рождения. Поручитель — Северус Тоб…» Больше ничего.

Когда ему помогли сделать паспорт, то имя он себе взял, какое было указано в записке из стертого прошлого. А фамилию выдумал.

Так родился профессор химии Абракас Милн.

Химия, кажется, единственная смогла задержаться в его голове. Может в прошлом он был ученым, может испытателем… Работал в какой-нибудь Лондонской тайной лаборатории… Сейчас он обучал студентов в одном небольшом колледже на краю Шанталя. Преподаватель он, к слову сказать, был скверный.

Студентов изводил так же страстно, как любил химию. Его боялись, ненавидели, но все же, по-своему, уважали.

Однажды в теплый не по-парижски осенний вечер он зашел в небольшое кафе, где продавали выпечку и шоколад. Вообще, никуда заходить профессор не собирался, просто светящаяся теплом витрина, украшенная рыжеватыми сушеными листьями и алыми ягодами калины, заманила его своей чарующей домашностью.

Сев за столик в самом темном углу, закрылся свежей газетой.

Профессор не любил людей до дрожи, и все же подсознательно хотел им помочь: то переводил крупные суммы на благотворительность, то отправлял студентов своего курса волонтерствовать. Наигранная злоба была привычкой бывшего англичанина — стервозность же существовала, как часть его души.

Сидеть в пальто и шляпе было глупо — снимать казалось ему еще глупее.

— Месье, зака-д-жите ужь что-то! — смешливый звонкий голосок со специфическим ирландским акцентом раздался у самого его уха.

Профессор поднял голову и вздрогнул. Лохматая золотоволосая девчушка, лет тринадцати, в каком-то оранжевом распашончатом платье, сверкая черными глазами, пристально на него глядела.

— Мадемуазель, не будьте навязчивы, я еще не выбрал, — как-то растерянно огрызнулся Милн.

— Я не му-а-де-муа-зель. Я Роза. Роза Грейнджер-Уизли. Давайте знакомиться?

— Профессор Абракас Милн, — обескуражено ответил он.

— Какое кр-р-расивое имья! Очень рада, — розовая ладошка схватила со стола его огрубевшую руку и потрясла, в дружеско-наивном жесте. — Я сейчас! Погодьите!

Распашонка метнулась куда-то за кухонную дверь, до ушей перепуганного неизвестным Милна донесся смех Розы и женский, мелодичный голос.

— Пр-рофессьер, сейчас к вам выйдет моя Мама, она хозяийка кофьейни. — И опять, мелькнув черными глазами, скрылась за дверью.

Он сидел и ждал, восхищенный и испуганный, не понимающий ничего, от того заинтригованный.

« — Мама, мамочка, там англичанин! Самый настоящий!»

Что-то внутри копошилось, вертелось и мурлыкало. Черные глаза девчушки напоминали, шептали о чем-то ушедшем, ЗАБЫТОМ.

Вдруг его угол осветился, и он увидал женщину лет тридцати пяти, с темными волосами, янтарного отлива, уложенными на прямой пробор, черными глазами с рыжими прожилками. Невысокого роста, женственная, с нежными, мягкими руками, она смотрелось чрезвычайно грациозно в своем темно-синем платье и белом передник.

— Bonsoir, monsieur, — сказала она напевно, только глаза ее смотрели вопросительно, с прищуром.

Она, эта хозяйка, показалась ему до жути знакома.

— Bonsoir… Простите, но вы же англичанка?

— Англичанка. Но французский за пять лет стал привычкой.

Профессор не любил говорить, но родная речь, женщина, как видение из прошлого — все это вынуждало его к общению.

— У вашей дочери жуткий акцент. Отвратительный французский, — фыркнул Милн.

— У моей Роуз име…

Но девчушка, захохотав, перебила мать:

— Профессор Абракас прав, mama. Но, миленький профессор, я же почти целый год живу в Лондоне, в Хогвартсе. Вы учились там же или здесь, в Париже? Я, конечно же, хотела бы говорить без акцента, но мне это так сложно дается! — Роуз всплеснула подростково-длинными руками.

Ховартс… Это именование было ему отдаленно знакомо.

— Хогвартс, позвольте, что это?

— Ой, профессор, мы так и не познакомились, — нервно вскликнула хозяйка, вытянув руку. — Гермиона Грейнджер.

Женщина вздрогнула, в ожидании его имени.

— Абракас Милн, — тихо ответил он, отдернув руку от ее горячих пальцев.

— Очень рада, — ответила недоверчиво. — Вам что принести?

— То, что напомнит Лондон.

Он был далеко не дурак и, конечно же, сразу приметил ее желание сменить тему. Однако, лезть в чужие дела, навязываться, Милн ни за что бы не стал.

— Могу предложить пудинг с вишней и молочный чай. Что, как не это, пахнет Англией? — сказала она заученно.

— Будьте добры.

— Извините, можно я помогу вам снять пальто? — закусив губу, усмехнулась Грейнджер.

— Что, простите?

— Пальто. Вам же жарко, — отвечала, уже стаскивая шершавую ткань, приятно щекотавшую пальцы.

Милн кривовато оскалился и вытер вспотевшие ладони о грубую ткань брюк.
Женские руки пробежались по плечам, скользнули по спине, болезненно намекая профессору о его бесконечном одиночестве.

И ему на мгновение, на секунду, безумно захотелось, чтобы вот это тепло женщины, неважно какой, откуда, даже ее имя не имеет значение, осталось навсегда. Лишь спокойствие, нежность и ласка, которая исходит от нее.

Серое пальто с красной подкладкой. Оно пахло горько, отдавая терпкими нотками сушеной ромашки. Этот запах заставил женщину сильно сжать зубы, чтобы не вскрикнуть. Она знала и этот аромат, и эти угольные колючие глаза, и руки — все это принадлежало Северусу Снейпу. Профессору зельеварения. Спутать Гермиона никак не могла — память ни разу ее не подводила, однако, этот Абракас Милн даже бровью не повел.

Он не знал ее — она его знала. И Гермионе было безмерно интересно открыть эту тайну.

— Профессор, ждите, ваш заказ скоро будет.

— Роуз. Мадемуазель Грейнджер… — мужчина замялся на секунду и вздохнул, переводя дух. — Для чего вы развели весь этот балаган? Столько внимания одному клиенту.
— Балаган? — девчонка встрепенулась, готовая к разговору, и сморщила тонкий нос с еле-заметной горбинкой. — Я Грейнджер-Уизли. Это моя mama просто Грейнджер, потому что они с papa развелись пять лет назад. У меня есть еще брат, Хьюго. Он в этом году в Хогвартс пошел, ему же одиннадцать. Вот. Но, вообще-то, мама с папой хорошо дружат.

— Вы слишком много говорите, Грейнджер-Уизли.

— Ой, я всегда много говорю! Это в маму, — Роуз кареглазо улыбнулась. — А вас мы так встретили, потому что вы — англичанин. Я так соскучилась по Англии, профессор! Четвертый месяц в Париже.

— Почему же не едете в школу?

— Да я в августе с метлы упала, пока на стадионе тренировалась. Нерв повредила, а они костеростом не восстанавливаются… Вот, мне и сказали до октября с мамой в Париже пожить. Через неделю поеду в школу, а пока меня тут, сама мама учит. У нее же два высших: по чарам и по трансфигурации. Она у нас жутко умная, кошмар просто. А кафе открыла, потому что все ей надоело…

— Простите, что за метла? — Милн ничего-ничего не понимал, вывод напрашивался один: девчонка сумасшедшая.

— Роуз, прекрати тараторить. Несешь чушь! Метлы какие-то. Простите, мистер Милн, — дергано оборвала Гермиона.

— Как… Он разве не… — черные глаза на веснушчатом лице округлились. — Но от него ведь фонит круче, чем от дяди Гарри.

— Рози! Иди, прими заказы, Катарина, новенькая, одна не успевает.

Милн опять взглянул на нее: очень красив был белый фартук с прошивками, красиво выдавалась под ним полная грудь… Мягкие, небольшие губы не накрашенные, но свежие. Ногти блестящие и чуть розоватые — свежий маникюр.

— Кхм… — кашлянула Гермиона, щуря глаза и поджимая губы, точно прочла его мысли. — Мне было очень приятно послушать родную речь, извините, что пришлось оставить вас с моей болтушкой…

— Болтушка? Да она совершенно не умеет молчать. Вспомнить родину было приятно и мне.

— Ждем вас еще.

— Боюсь, не приду.

Ночью ему снилась Гермиона. Только отчего-то маленькая, лет тринадцати. В школьной бесформенной мантии, с полосатым галстуком. Лохматая до безобразия. Она поджимала ноги, грызла кончик пера. Что-то читала. Он знал эту девочку. Он Забыл Ее.

Кем приходилась она ему там, в забытом?

Он не помнил, не мог вспомнить, сколько не напрягал все внутри.

И от этого было страшно.

Милн все чаще бродил мимо золотой витрины, но в кафе заходить не спешил. Как может он зайти, если это выкажет его слабость?

Профессор бы так и шатался сюда каждый вечер, если б на пятый день к нему навстречу не выбежала Роуз. Заплетая на ходу волосы в косу, девочка крикнула:

— Профессор! Миленький! Постойте! — задыхаясь приветливостью кричала она.

Милн отвернулся, сгорбился и пошел дальше, точно не услышал. Шаги были нарочито большие. Такое поведение было его привычкой.

— Профессор Абракас Милн! — крикнула громче, злясь. — Я обижусь, честное слово, обижусь!

И обернулся, кривя губы и щуря глаза, хоть внутри все пело от счастья: он нужен.

— Что вам угодно, мадемуазель?

— Вы! — Роуз подпрыгнула, схватив его за край пальто. — Я приглашаю вас послезавтра на ужин, в честь моего отъезда.

Профессор молчал. Молчал и любовался детскими чертами на полном жизни личике, полуоткрытым обветренным ртом, и думал: «Каким ребенком был я? Наверное, до жути уродливым, циником. Роуз похожа на мать чертами: возьми хоть этот нос с крошечной горбинкой и чуть вздернутым кончиком. А окрасом, видно, пошла в отца… Впрочем, глаза тоже карие. Похож ли на мать я? Как отвратительно ничего не помнить…»

— Мюсье, я заждалась! — Рози нетерпеливо топталась на месте.

— Зачем вы меня приглашаете?

— Мерлин! Да потому что вы мне нравитесь! — надув губы, ответила она снисходительно. — Кроме того, у меня здесь нет друзей, все учатся.

— Я приду.

— Хорошо, просто прекрасно! А сейчас пойдем в кафе.

— Нет, я занят, словом, не могу, мисс, вы навязчивы, — оскалился Милн, в надежде отпугнуть от себя прыткую девчушку. В надежде отпугнуть самого себя от этого призрачного тепла и спокойствия.

Он летел к уюту и заботе, как мотылек к свету. Его манили к себе мягкие руки Гермионы, ее голос, фартук, Роуз с ее неуемной энергией. Профессор прекрасно знал, что если сейчас себя не остановит, то потом будет лишь труднее, но остановить себя сейчас он не мог, кормя душу отговорками: «Только из уважения. Я на секунду. Может старый брюзга позволить себе немного счастья?»

— Роуз, быстро зайди внутрь, простудишься! — он услышал голос Гермионы, но глаз поднимать не стал — побоялся выдать свое внутреннее замешательство.

— Но, mama, профессор не хочет заходить к нам, — капризно, голосом залюбленного ребенка ответила Роуз.

— Зайди! Я сама поговорю с профессором.

— Mama уговорит и мертвеца, — предвкушая победу, шепнула девочка.

Всем своим существом Милн чувствовал ее приближающиеся шаги. И, точно мальчишка, боялся поднять глаза.

— Профессьер! Ну, пройдемте, — Гермиона приблизилась вплотную, заставляя его вдыхать свой сладкий запах, краем зрения видеть завитки подколотых волос, легкий, светящийся на солнце, пушек над верхней губой, вздымающуюся грудь.

— Ваша семья вся такая беспардонная? — прорычал Милн.

— Хорошего же вы о нас мнения, мюсье. Но не бойтесь, не все. Только исключительные экземпляры, — безразлично ответила она и отодвинулась чуть дальше.

А он скулил внутри от горького понимания, что никогда, ни одна женщина не будет для него женою, его удел — редкие мимолетные интрижки. У него не будет дочери, такой, как эта неугомонная Роуз. Только полупустая конура в Шантале, пробирки, студенты, вновь пробирки.

По кругу, до бесконечности, пока не сдохнет.

Гермиона молчала, выжидающе уперев в него взор. И вновь у профессора возникло ощущение, что женщина прочла его мысли.

— Жду вас за вашим столиком послезавтра в 6 вечера. Отсюда поедем к нам, надолго вас не задержим, в заложники не возьмем.

Профессор посмотрел ей вслед — на то, как ровно она держалась, как колебалось на ходу ее ситцевое платье… Да, вежливость, наигранное безразличие — для нее совершенно не естественны, в противовес ему, для которого черствость — часть жизни. Ее манера держаться с мужчиной так несвойственна разведенной женщине… Есть, вероятно, состоятельный «ami». И эта мысль раздражала его до самого дома.

Он пришел в назначенный день и час, злился на себя за эту слабость, оттого все его движения были резкие, дерганные. Они, обе, встретили его улыбками.
«Профессор, миленький, у нас такой дом! Такой дом!»

Дом в два этажа, окруженный разросшимся садом в небольшом коттеджном городке произвел на него странное впечатление. Дом был ему знаком.

— Откуда у женщины такое сокровище? Рядом с Парижем — огромные деньги.

Гермиона смутилась и долго посмотрела на Милна.

— Знаете, этот дом принадлежал моему профессору… химии.

— Какое совпадение, — он приподнял бровь.

— Профессора мамы звали Северус Снейп. Он — герой. Дом достался mama по решению директрисы Хогвартса, потому что дом Северус Снейп отписал школе. Но… — Роуз привычно затараторила, вешаясь на профессорскую руку.

«Северус, это имя было в записке. Поручитель.»

Милн поймал тревожный взгляд Гермионы, но предавать значения не стал, слишком расслабленно ощущал себя в этот день.

Возможно, впервые за свою жизнь он был так умиротворен, за последние лет пятнадцать, когда память его не подводила, уж точно. Сначала они сидели в беседке, Роуз все говорила без умолку всякие детские глупости. Часто вспоминала Скорпиуса Малфоя, при имени которого Гермиона матерински-недовольно поджимала губы.

Позже, часов в девять вечера, вынужденно перебрались в дом, так как пошел дождь.

Дождь все шел и шел, монотонно отбивая ритм по стенам дома.

Туман опускался с неба вместе с каплями на безмолвный сад. Воздух трепетал, в нем лепет воды — она течет вокруг, по корнями и мху. Пахло прелой опавшей листвой. Под туфлями пружинила трава, ржаво-зеленая, душистая.

— Вдохните, профессор, — крикнула Роуз, ловя языком серебристый дождь.

Прохлада уносила тревогу, которая была его вечным спутником.
Над головой плотная сень сплетенных ветвей, будто крыша древнего храма. Рукам прохладно, щипало кожу.

— Профессор, вам придется ночевать у нас, — виновато прошептала мисс Грейнджер, боясь разрушить священную тишину. — Дождь никак не утихает, да и гроза, похоже, будет.

Он лишь кивнул — было тихо.

Ночью осторожно, благоговейно щебетали соловьи свою последнюю, осеннюю песнь, влетала в открытые окна сырая свежесть воздуха, росы, политых грозой цветов. Приятно холодило голубоватое белье. Милн полежал в темноте и уже собирался заснуть, как вдруг услышал тихий звон. Он затаил дыхание и прислушался: два голоса тихо переговаривались за стенкой. Профессор похолодел. Вот она: рядом, через стену, ходит босыми ногами по ледяному полу, журит дочь. Так близка — так недоступно далека.

«Впору сию минуту уехать» — подумал он, закуривая.

Сигарета шершаво ласкала обветренные губы, которые обнимали её. Профессор сделал вдох, наполняя лёгкие едким сизым дымом, и лениво вынул сигарету изо рта, зажав её между указательным и средним пальцами правой руки.

Сон ушел — за стеной затихли. Милн, на цыпочках, спустился в гостиную. Вошел в уютную, пахнущую временем комнату, где под полками с книгами стоял кожаный диван. Посмотрел на корешки мастерски переплетенных старинных томов — и беспомощно упал, утонув в диване. Лучше б не видел ее вовсе! Лучше б не знать ни этого тепла, ни голоса.

И ведь знал ее всего ничего, а казалось, что невозможно долго, с самого ее детства. Что-то в ней и Роуз было исключительным, не таким как у всех. Они излучали определенную энергию, которая для него, что пыльца для пчелы.

Профессор был бессилен перед этим своим желанием.

Он встал и открыл окно, вслушиваясь в полет ветра. И стекла, и двери искрились острыми брызгами дождя.

Он втянул глубоко в легкие это вселенское умиротворение. И в ту же минуту услыхал ровный голос:

— Доброй ночи.

Милн обернулся и оторопел: в комнате стояла она.

— Пришла обменять книгу, а то, знаете, прочтешь, вроде ерунду, а спится легче, — сСказала Гермиона с приветливым бесстрастием, подходя к полкам. — Привычка — страшная сила.

Он пробормотал:

— Доброй ночи. Тоже почитать хотел. Не слышал, как вы вошли…

— В этой комнате, наверное, единственной, не скрипят полы, — ответила, уже обернувшись, не мигая смотря каре-рыжими глазами.

— И что же любите читать на ночь? — спросил профессор, немного смелее встречая ее взгляд.

— Сущую чушь. Мопассан, Бомарше. Знаете, бывших знаменитостей, которые забыты современностью.

— Зря вы, Мопассан всем женщинам нравится, все о любви писал. Но о чуши вы правильно подметили.

— Все хотят любви и не только женщины, — сверкнула глазами, будто припоминая его желания.

— Любовь — это вздор! — зло проскрипел Милн.

— Зачем же вы тогда сами о ней мечтаете?
Голос ее был скромен — глаза, поблескивая, улыбались.

— Я слишком стар, чтобы думать о любви, Миссис Грейнджер.

— Миссис? Я вам что, в тетки гожусь?

— Пока я только ваш несчастный сосед.

Она безразлично засмеялась.

Профессор отвернулся к полкам, протянул руку, наугад выбрав книгу с громкой надписью «Сто луших ядов», открыл. Из середины тома выскользнула фотокарточка, старая, потрепанная. Он хотел наклониться, поднять ее, но Гермиона остановила Милна, не дав нагнуться.

— Профессор, неужели книги настолько интереснее меня? — спросила она, подойдя вплотную.

— Однозначно, — огрызнулся Милн, пытаясь отойти в сторону и поднять уроненное.

— Профессор! — Гермиона с дерзостью схватила его руку.

Он, оскалившись, ответно сжал левой рукой ее правую ладонь. Гермиона, стоя спиной к окну, взглянула на входную дверь, увериваясь, что та закрыта. Руку не отнимала, глядела со странной усмешкой, точно ожидая: ну, а дальше что?

Профессор, почувствовав забытое чувство власти, чувство власти над женщиной, обнял ее за талию, притягивая ближе. Грейнджер откинула голову, точно защищая лицо от поцелуя, но прижалась к нему, выгнувшись.

Он, с трудом переводя дыхание, потянулся к ее полураскрытым губам и толкнул к дивану. Она, испуганно нахмурясь, зашептала, качая головой: «Нельзя, нет, нет, лежа мы не увидим двери, не услышим… Роуз часто спускается вниз по ночам, на кухню… Ахх… Севе… Абракас, нельзя лежа…»

Милн, рывком, развернул ее лицом к входной двери, точно говоря: «На, смотри, следи сама. Ты виновата, только ты виновата в происходящем».

И Гермиона, понурив голову, соглашалась: «Я… Я виновата»

Он, запутавшись в ее ночной рубахе, рывком задрал подол, неожиданно испугавшись белизны ее бедер и ног.

Она была так молода для него — Милн необычайно резко осознал эту истину.

— Мисс… Вы… — просипел он глухо.

Но Гермиона не дала ему договорить, заведя руки назад, притянула как можно ближе, чтобы чувствовать, знать: он нуждается в ней, ее хотят, она все еще молода, красива, может привлечь мужчину.

Может обворожить невероятно сильного волшебника, который об этом и не подозревает.

Милн просунул руку между ее бедер, стиснул зубы, прижался сильнее. Что-то внутри искрилось, переворачивалось. Он задрожал и, сквозь прикрытые глаза, ему померещилось, что с его пальцев скользнули сириневатые искры. Огоньки сверкнули, а потом пропали, точно впитавшись в извивающееся женское тело — Гермиона вскрикнула, тут же сжав между зубов костяшку пальца. Профессор, с внутренним страхом и, свойственной ему, жестокостью гладил еле держащуюся на ногах женщину.

— Профессор, остановитесь… — срывающимся голосом прошептала она. — Мне кажется… Роуз.

Он тоже слышал сонные, медленные шаги детских стоп по полу, но ему болезненно хотелось проучить ее, заставить вертеться в кровати от бессонницы, как она заставила его.

Мужчина до боли вжался пахом в ее бедра, так, что комната поплыла перед глазами от невозможности закончить начатое. Прошелся ладонями вверх, в надежде оставить синяки, сжал грудь так сильно, что Гермиона заскулила от смеси боли, адреналина и желания.

— Вы хоть понимаете, что делаете? — хрипел, задыхаясь.

— Нет…

Она сильнее раздвинула ноги, по инерции, потому что больше тело ничего не подсказывало.

— Mama… Отчего вы не спите? — дверь в гостиную медленно отворялась — Милн быстро отскочил, сев в кресло.

— Роуз, мы сейчас пойдем, — ответила мисс Грейнджер, пряча от дочери раскрасневшееся лицо.

— Я жду тебя наверху, мамочка. Спокойной ночи, профессор Милн.

Он молчал. Но лишь только дверь закрылась, прорычал зло:

— Вы вели себя, как шлюха.

— Возможно, — безразлично ответила Гермиона, поднимая с пола снимок.

— Вы, что же, даете обладать собой всем клиентам-англичанам? — ярился Абракас.

— Только избранным, — она прижала к груди снимок.

— Да как вы… Вы…

Он подскочил с места, подлетел, ему безумно хотелось ударить ее, потому что… Ему не хотелось, чтобы это тело еще кто-то, кроме него имел право ласкать. Он бы не выдержал, узнав, что однажды, кто-то, вот также гладил ее в этой гостиной.

— Ну, бейте, профессор. Бейте, — с вызовом прошептала она.

Но Милн, место того, чтобы ударить, выдрал из ее рук фотографию. И застыл омертвело.

На фотографии был он. Моложе, с длинными, до плеч, волосами, еще совершенно черными, в несуразной мантии, но он, спутать было бы сложно.

— Это.?

— Мой профессор Химии. Северус Снейп.

— То есть это…

— Да, это не вы, хотя сходство поразительное.

Профессор чувствовал, знал: это он, точно он.

— Я вызову себе такси, — резко оборвал Милн.

— Хорошо, — спокойно сказала Гермиона, а потому вдруг дернула его за ворот, притянула к себе и поцеловала так крепко, так отчаянно, что он совершенно опешил.

А потом, уже подойдя к двери, она сказала, будто в никуда.

— Зря… Зря… Никого, кроме мужа за всю жизнь у меня не было. И, после этого, услышать в свою сторону «шлюха» очень досадно.

Профессор уехал, спустя час, не прощаясь, ведь это было бессмысленно.

Наутро Гермиона сидела с Роуз в светлой комнате с большим окном. Никакой мебели, только широкий, низкий подоконник, на котором можно раскинуться во весь рост и смотреть в тучи, да стены-шкафы. Когда-нибудь здесь будет библиотека. Корешки книг выглядели заманчиво, но от постукивания вновь начавшегося дождя клонило в сон.
От кружки с чаем исходил пар. Роуз грела руки и щеки об нее, так очень приятно делать осенью.

— Допьешь, mama?

Чай был несладкий, со слабой горчинкой. Такой, от которого во рту потом привкус мелиссы и мяты, а по всему телу расходится приятное тепло.
— Профессор больше не придёт?

— Придет, Рози, конечно придёт, — ответила Гермиона, улыбаясь. — А сейчас пакуй чемоданы, провожу тебя на вокзал.

И он пришел на третий день, измученный бессонницей, несчастный и злой.

— Вы любите синема? — спросил с порога, скалясь.

— Люблю, — ответила она с ласковым зевком.

— Я взял билеты на субботу. В «Recall».

— И?

— Буду ждать вас у выхода из метро, в шесть, — буркнул, точно сам себе.

— Мерси, — шутливо поклонилась женщина. — Я уже привыкла к вам.

Он шел домой и хмурился, хотя на самом деле был тронут «Я уже привыкла к вам». Может быть это и есть долгожданная счастливая встреча? Поздняя, рядом с гранью старости.

Утро субботы было пасмурным. Накрапывал дождь, мглистое небо мутно плыло в даль. Надеясь поужинать с ней в ресторане, профессор Милн не ел с утра. Только выпил бокал вина и весь день курил, почти ежеминутно.

На выходе из метро пахло теплом, масляно блестели шляпки зонтиков, которые люди раскрывали, почувствовав капли. Рядом визгиво орал рекламщик. Внезапно, средь поднимающейся толпы, показалась она. Он, скрывая радость, двинулся к ней навстречу.

— Рад вас видеть, мисс Грейнджер.

Одетая в вечернее платье, подол которого придерживала рукой, она свободно посмотрела на него подведенными глазами.

— Вы, видно, долго ждали…

— Нет, — быстро ответил Милн. — Пойдемте в такси.

В темноте зала, глядя на сияющий экран, по которому гулко летали самолеты и грохотали взрывы, они тихо переговаривались.

— Роуз уехала?

— Да, взамен нее приехала директриса ее школы, у нее завтра встреча назначена в Париже… А вы, что же, в отеле живете?

— Нет, в Шантале, недалеко от коллежа. Несколько далековато.

— Вы шутите! Если это далековато, то где же тогда живу я?

— Из меня отвратительный шутник.

Она долго молчала. По экрану дурацки слащаво показывали любовь.

— Вам верно очень одиноко, — сказала Гермиона.

— Как любому иностранцу. Одиночество полезно — оно как лечение.

— Хреновое, грустное лечение. Но разве у вас нет друзей? Знакомых?

— Друзей нет. Знакомства — глупая трата времени.

Она молча сжала его руку.

И они долго сидели так, рука с рукой, соединенный темнотой, единенные общей тоской, делая вид, что смотрят кино, от которого шел дымно-синий свет. Колонки ревели на все голоса. Изредка по залу прокатывались смешки. Он наклонился к ней

— Давайте поедем в ресторан? Тут ужасно скучно и душно. Пустая трата времени.

Гермиона кивнула, накидывая пальто.

Снова наняв в машину, сев в полумрак кабины, они замолчали. На окнах алмазно блестели капли, зажигаясь самоцветами от проносившихся мимо фонарей.

Милн наклонился к ней и поцеловал в шею. Она посмотрела на него тоже странно искрящимися глазами и потянулась к лицу мягкими, со сладким помадным вкусом губами.

В ресторане он рассматривал ее и все не мог понять, что же в ней такого невозможного, исключительного?

— Но, скажите, профессор, были же у вас амурные встречи и тут, в Париже? — говорила она, откусывая кусочек от клубники.

— Да, думаю, догадываетесь, какого рода. Бордели.

— Не подцепить бы от вас чего.

— Не подцепите.

Когда подали счет, Гермиона велела давать не более десяти процентов на чай. Расставание начинало казаться им странным.

— Поедем ко мне, — сказал Милн печально, готовый к тому, что мисс Грейнджер захочет с ним проститься.

— Поедем, — взяв его под руку, улыбнулась Гермиона.

Таксист привез их к серо-желтой многоэтажке, с расписанным дрянью лифтом, где они, обнявшись, тихо целовались, улетая вверх, на двенадцатый этаж.

Он успел открыть дверь прежде, чем замигала над их головами лампочка, ввел в прихожую, потом на крошечную кухонку. Они стояли рядом, уставшие, застывшие. Профессор предложил ей вина.

— Нет, я и так пьяна.

— Но у меня отличное вино, и я…

— Пейте, милый профессор, пейте, а я пойду разденусь и схожу в ванную. А потом… Мы не дети, вы отлично знаете, что если я согласилась ехать к вам, то я согласие даю и на все остальное, — умиротворенно, невыразимо громко для сложившейся тишины.

Он от волнения не смог ответить, молча, хмурясь, провел ее в спальню, включил свет в ванной, куда напрямик был проход из спальной.

Гермиона тотчас стала снимать через голову длинное платье.

Профессор вышел, выпил бокал терпкого ледяного, что аж зубы свело, вина. Мельком отметил торчащую из ее сумки отполированную палочку, рыжеватого оттенка. И, не удержавшись, вернулся обратно.

Дверь в ванну была открыта; она стояла спиной к нему, голая, наклонившаяся над ванной, чтобы смыть с себя косметику.

Они подошел к двери, и Гермиона, накинув на плечи его халат, не закрывая груди, подошла к нему и как жена обняла его, прижавшись всем телом. И, как жену, обнял он ее в ответ, поверив всей своей исстрадавшейся душой, что вот оно счастье.

— Суровый профессор химии, — засмеялась женщина. — Вы же как мальчишка.

И он стиснул все ее прохладное, покрытое мурашками тело, целуя еще влажную грудь, пахнущую туалетным мылом шею, глаза и губы, милые ему без краски.

— Скажи мне, скажи, ты знаешь меня? — спросил он тихо, просяще, сверху вниз глядя ей в глаза.

— Знаю. Очень хорошо знаю… Ты ведь ничего не помнишь? — будто перышком, пробегая пальцами по его спине.

— Ничего… Иногда мне кажется, что я помню тебя и мальчишку в очках, а еще какого-то блондина… Но потом… — она приложила палец к его губам и покачала головой, мол: «Потом, молчи. Я помогу тебе, потом. А пока… Вот она я, твоя»

— Северус… — пропела Гермиона.

— Не зови меня так пока… Это имя чужое, — сухо попросил он.

— Тогда я буду звать тебя профессором…

Он прижал ее к себе, скинув с нее свой собственный банный халат. И она, в ответ, скользнула ему под рубашку холодными руками. Быстро стянула с него всю одежду.

Он взглянул на нее, точно извиняясь за возраст, за шрамы, за полувыцветшую татуировку на предплечье. Она же целовала каждый участок кожи, принимая его полностью, всего.

Когда женщина опустилась на колени, профессор вздрогнул, пытаясь поднять ее, и все же того не желая. Гермиона лишь успокоительно поцеловала его в низ живота.

А потом они перешли на кровать и, путаясь в простынях, тянулись друг к другу, отдаваясь до капли. Сплетаясь воедино, они уже не понимали, где чьи руки и ноги — они были одним целым, двигающимся в унисон организмом, который делил воздух на двоих. И все, что было той ночью казалось невыносимо, страшно таинственным, непонятным.

Она дышала им — он ей. И магия плясала над ними огненными всполохами.

Спустя месяц, вот так же лежа в кровати, профессор задумчиво сказал:

— Я так мечтаю о сыне… Ведь это как шанс закрепиться в вечности.

— Почему не о дочери?

— Потому что у нас есть Роуз.

— Но у Роуз есть Рон, — привычно-напевно раздался ответ.

— Ну, может она согласиться, чтобы у нее был еще и я…

Гермиона начала разрабатывать лекарство по снятию магического блока с памяти профессора. Он помогал ей — заново вспоминая, чем химия отличается от зелий.

Жизнь текла, точно река, гулко, радостно, быстро. И вдвоем они были безмерно, безразмерно счастливы. Да, в их жизни было мало романтики, ни разу не было признаний в любви. Но зачем, если все итак было кристально ясно.

***

Восьмого января, проводив радостную, искрящую очами Роуз и задумавшегося о жизни Хьюго в Хогвартс, профессор решил выпить их экспериментальное лекарство, которое должно было помочь ему, вернув воспоминания. Прождав двое суток после приема, они с мисс Грейнджер решили, что все-таки эта попытка была неудачной.

По дороге на работу, спустя неделю после приема зелья, профессор почувствовал головокружение и боль в висках. А потом бесконечным вихрем стали наваливаться воспоминания.

«По крыше тихо постукивают падающие желуди, скребутся ветви дубов. Пахнет сушеными яблоками и душистыми травами. Воздух спертый, в нем танцуют пылинки. Северусу семь лет — мать печет пирог».

Сердце скручивает судорогой.

«Встречный ветер поет шепотом травы и запахом цветов. За спиной остаются изгороди и дома — вместо них расстилаются бесконечные поля. Поля тюльпанов. Ему пятнадцать — Северус собирает букет для Лили».

Бум-бум.

«Шаги отдаются эхом под высокими сводами. Остатки витражей в стрельчатых окнах расцвечивают солнечный свет льдистыми оттенками. Всюду холодно, бело. Черная мантия волочится по мрамору. Северусу тридцать — он в замке Люциуса Абракаса Малфоя».

«Эти стены можно рассматривать вечность. Мрамор, позолота, облупившиеся фрески. История веков в одном здании. Он по поручению Лорда в главной Магической библиотеке Парижа. Только что запытал до смерти мальчонку-библиотекаря. Северусу тридцать пять».

А еще он часто видел ее, лохматую, кареглазую, маленькую. И в череде воспоминаний волновали вовсе не рыжие локоны Лили, а ее темные кудри. Куда больше Лили ему были интересны Гермиона и Роуз, куда прекраснее они казались теперь, со стороны.

Магия, закольцевав Снейпа, топила его в своих объятиях, сверкала, возвращая прошлое. Он засыпал, текущий, сдающийся ее течению.

«Как жаль, что ты так и не родила мне сына…»

На следующее утро профессора Северуса Снейпа нашли мертвым, в вагоне метро — не выдержало сердце.

Когда она, в трауре, возвращалась с кладбища, стоял морозный зимний день. Все вокруг пело о красоте, свежести, и об ее жизни — оборвавшейся, конченной.

Убираясь в его квартире, она нашла пальто. Серое, на красной подкладке. И, прижав к груди, ткань, повалилась на пол, зарыдала, завыла. Свернулась клубком, сжалась, некрасиво кривя рот, Гермиона задыхалась рыданиями. И целуя кусочек убитого ее же умом счастья, вскрикивая и кусая губы, она беззвучно молила кого-то о пощаде.
Автор данной публикации: Alex_Never_
Первокурсник. Факультет: Гриффиндор. В фандоме: с 2009 года
На сайте с 5.01.16. Публикаций 6, отзывов 6. Последний раз волшебник замечен в Хогсе: 23.08.23
Внимание! Оставлять комментарии могут только официально зачисленные в Хогс волшебники...
 
Della-ambroziya -//- Дана. Староста. Равенкло. Уважение: 225
№3 от 18.07.18
Всё возвращается на круги своя. Я тоже вернулась)
Для меня этот ООС, хоть и указанный в предупреждении, все-таки оказался слишком сильным. Трудно было проникнуться персонажами. Но несмотря на это, работа неплоха. Трепетные описания, налет колорита, интересная идея, шокирующий драматичный конец. Всё это хорошо. Только очень уж резали глаз скачки в стиле написания, он меняется в течении фика несколько раз. И заметилось несколько опечаток.
---
Чем дальше в хэдканон, тем больше ООСа)
 
Bad Wolf -//- Юлия. Староста. Гриффиндор. Уважение: 264
№2 от 11.10.17
Ни дня без приключений!
ОлесяНастя

Почему в предупреждениях нет смерть основного персоонажа???

Просим прощения за досадную оплошность... Исправили.
Спасибо за то, что сообщили!
---
От второй звезды направо и прямо до утра
 
ОлесяНастя -//- . Первокурсник. Хаффлпафф. Уважение: 1
№1 от 06.10.17
Почему в предупреждениях нет смерть основного персоонажа???
Беллатрикс вообще — чёртов наркотик, сплошной не иссякающий адреналин, накатывающие волны извечного веселья, сплошной квадрат томного удовольствия.
Молли Уизли-младшая похожа на цветочек, в который Скорпиуса Малфоя угораздило влюбиться.
Решили, что будем призывать?
У волшебников есть мудрая поговорка: «Слово – не гиппогриф, вылетит – не поймаешь». В ее правдивости Пэнси Паркинсон смогла убедиться на собственном опыте: неосторожно брошенная фраза стоила ей карьеры в Министерстве магии. Чтобы исправить сложившуюся ситуацию, слизеринке придется пойти на жертвы, и вопрос в том, хватит ли у нее терпения?
Интервью с tower. Первокурсник Хогса, фикрайтер.

Узнать подробнее
а также посмотреть всех друзей

1 курс

Гарри Поттер и Философский камень

подробнее

Септима Бетти Вектор

Преподаватель нумерологии в Хогвартсе

подробнее
 
Хогс, он же HOGSLAND.COM - фан-сайт по Гарри Поттеру. Здесь вы найдете фанфики по Гарри Поттеру, арты, коллажи, аватарки, клипы, а также интересные новости фандома
Никакая информация не может быть воспроизведена без разрешения администрации и авторов работ
Разработка и дизайн сайта - Dalila. Дата запуска - 15.08.2014
Dalila © 2014-2020. Контакты: admin @ hogsland.com