Что ж, с Прошедшим! Мне хотелось бы пожелать, чтобы ты, дорогая Делла, не унывала и смотрела на мир с широко распахнутыми глазами и, несомненно, горела любовью к жизни. Ко всем её проявлениям.

Пусть этот год принесёт тебе много счастья, которое ты бы могла разделить. Ведь неразделенное счастье... это, увы, уже не то счастье.

Пусть получилось с драбблом и не так романтично, но зато, мне кажется, очень даже и весело)

Луна Лавгуд была ненормальной. А ещё — бесстрашной со своими огромными выпученными голубыми-голубыми глазами. Она громко смеялась, качаясь на качелях в кроне огромной ивы, на которые и сесть было-то страшно — такие хлипкие. Непрестанно что-то говорила о непонятных существах, известных лишь ей. Создавала странные вещицы и напяливала на себя, становясь похожей непонятно на кого.

Худая, со впалыми скулами и этим вечным взглядом. О, его нельзя было не ощущать и не понимать. Ребёнок в теле взрослого в одно мгновение и взрослый в теле пустоголового ребёнка — в другое.

Но, может, все с Равенкло такие? Ну, ненормальные?

Да, Снейп не хотел принимать её на работу. Натерпелся уже этого безумия с лихвой. Минерва взяла под свою ответственность. Для женщины выпуск Поттера, весь, был исключительно её «птенцами», глупыми детьми войны с разодранной грудной клеткой, сломанными игрушками, большая часть из которых была уже не в состоянии греметь, как и все чёртовы погремушка этого мерзкого общества.

Прорицания? Да это было смешно! Если Лавгуд и способна что-то предсказать, так это гнездование на территории Хогвартса мозгошны… мозгошлы… мозгошмыгов. Но никак не что-то серьёзное или полезное.
А дети ведь толпами бежали на её уроки, носили её глупые огромные очки и подражали странной походке вприпрыжку! Для чего им нужен этот бесполезный предмет и безумный учитель?! Чтобы посмеяться втихомолочку?

Этого он бы не допустил. Ну, чтобы смеялись над преподавателями, какими бы они ни были. Дисциплина прежде всего ведь!

Вот и сейчас Лавгуд бежит по коридору, чуть не сшибая его, своего директора, с ног. Босая, в одном летнем платьице в холодное время года, с коротко небрежно стриженными наверняка маггловскими ножницами волосами в знак того, что чёртова война наконец закончилась. Никакой сдержанности!

— Доброго утра, профессор! — щебечет она, мимолётно коснувшись его плеча длинными пальцами, на них было надето множество странных колец.

Он не оборачивается, идёт дальше.
Лавгуд раздражает, совершенно бессовестно раздражает. В самом-то деле, бывшая ученица, подчинённая, а совсем не боится.
Да и то появляется, то исчезает. Как будто не может уже наконец определиться, что делать и чем жить.
Ребёнок. Дурной ребёнок, который и взрослым на самом-то деле становиться не желал. И чему она могла научить студентов?

А он? Чему он их мог научить? Как шпионить? Смешно!

Директор резко оборачивается, прокручивая в голове свои мысли. А Луна, будто почувствовав это, делает тоже самое.
И смотрит так, будто весь мир на её ладони, будто она знает обо всём всегда, о каждом человеке всегда-всегда, а только молчит и молчит, чтобы не испугать своей огромной властью нормальной в этом мире безумцев.

Снейп вздрагивает. Луна же резко отворачивается и шагает прочь неожиданно твёрдым шагом.

* * *

В Хогвартсе Рождество праздновалось на широкую ногу. После войны же — не хуже Годовщин.

Лавгуд на пир одевалась, как ей и свойственно, всегда ненормально. То в мальчишеский наряд, то в средневековый, то в ещё какую-нибудь чепуху. А Минерва это, кажется, даже поощряла, одобрительно щурясь и приподнимая уголки дряхлых губ.

А в этом году — бред. Просто бред, а не одежда.

Чёрный большой мужской костюм и чёрные очки. Говорят, это из какого-то маггловского фильма про пришельцев. Да, в таком виде молодая преподавательница, почти декан Равенкло, и вправду сойдёт за существо неземной цивилизации.

После речи директор просто наблюдал за неугомонными учениками. Он думал о том, как много времени уже прошло, но что-то всё же остаётся неизменным: были и несносные выродки, были и заучки, и Всезнайки, были и безумные, но всё равно они все — чёртовы дети, которых как-то в глубине души не получалось, увы, даже осуждать, видя искреннее счастье на лицах и радость. Наверное, это было неправильно. Но всё равно рассуждать по-другому как-то не получалось. Глупо, впрочем. Среди детей растут и монстры, и просто твари, которых нужно убивать ещё в младенчестве. По мнению Снейпа, конечно.

Мужчина перевёл взгляд в сторону Лавгуд. Она стояла около самой большой ёлки, с ней фотографировался кто-то из старшекурсников. Ненормальная ещё и руки в боки поставила для большей, так сказать, комичности. Она смеялась и была весела, будто не было войны и вовсе, будто не смотрела она на него тем самым взглядом.
Людей считают, как правило, безумными тогда, когда их не понимает общество.
Директор Луну не понимал, во многом не понимал. Но почему-то сама мысль о том, что всё это чувствуется к этой девушке из-за разногласий и не таких взглядов на жизнь, как у него самого, вызывала не только отвращение, но и печаль, глубокую и даже неподвластную разуму.

А потом учительница снова смотрит на него. Уже сама. И директор видит, как у неё дёргается кожа, как быстро будто очерчиваются скулы. Она морщится. И опять мужчина замечает скрытую ото всех женщину, которая едва ли может пережить своё горе. Всего миг, а затем снова появляется ненормальная Луна Лавгуд со своей дикой усмешкой.
Снейп же тихо хмыкает и поправляет ворот мантии. Как это всё же предсказуемо.

* * *

Директор курил маггловские сигареты, медленно выдыхая дым и смотря в ночное небо, чуть ли не щурясь.

— Умрёте, — сказала Лавгуд, снимая чёрные очки и вставая рядом с директором, почти касаясь его плеча своим, как это она любила иногда делать, думая, что он ничего не замечает.

В коридоре было темно: факелы тлели и почти ничего не освещали. Тихо-тихо. Будто и портреты не шептались, увидев самую ненормальную парочку Хогвартса за всю его историю: Пожиратель и Герой, директор и учитель, мужчина и девчонка, безумный и ненормальная.

Он вздрогнул после этой неясной фразы и перевёл на неё свой чёрный-чёрный взгляд.

— От сигарет умрёте, — неохотно уточнила юная леди, снова слегка поморщившись совсем по-настоящему, отгоняя дым ладонью

Директор хотел нагрубить, съязвить, а потом как-то вдруг расхотелось. Совсем. Он потушил сигарету в карманной табакерке, спрятал её, и положил руки на перила, отстранённо надеясь, что Луна уйдёт сама, что не нужно будет ей намекать ни на что. Она же не ненормальная, в конце концов. На самом деле, так сказать.

Они молчали. А потом молодая преподавательница внезапно опять коснулась его плеча. Снейп был вынужден повернуться к ней всем телом, чтобы снова выслушать её странные фразы. Потому что у мужчины был принцип — при разговоре, любом разговоре, смотреть собеседнику, желанному или нет, прямо в глаза. Наверное, это было глупой традицией. Но не важно.

— Я целоваться с курящими не люблю, но что поделаешь… Традиция! — со смешинкой в голосе наигранно пробурчала Лавгуд, хихикнув, отряхивая невидимую пыль с гладкого воротника пиджака. А глаза-то ясные-ясные. Настоящие.

И мужчина приподнял голову, ведомый предчувствием или же просто дурацкой интуицией, увидел цветок омелы и оторопел. Длинные листья всё появлялись и появлялись непонятно откуда. Белые лепестки искрились в темноте прохладной ночи, так и норовили упасть прямо на огромный нос, заставив неприлично громко чихнуть.

И плотно сжатых, совсем немного недовольных губ директора коснулись прохладные губы Луны. Мужчина просто стоял и как-то приподнял руки странным образом, боясь и отстраниться, и сделать что-то неприемлемое. Но и тут Лавгуд аккуратно положила его горячие ладони себе на талию и потянулась за новым поцелуем, который уже не был обязательным, не был данью той самой традиции.
А ей… ей ответили, пожалуй, с тем же безумием, с той же страстью и горячностью, едва ли теперь выпуская из своих рук.

— Я же говорила Хутч, что всё не зря, — весело хмыкнула Минерва, погасив «Ноксом» слабый огонёк на конце своей строгой палочки, так и оставшись, впрочем, незамеченной, задорно прищурив глаза.