— Ну, вы держитесь тут, — неловко сказал Гарри, отступая на крыльцо, где Гермиона поправляла вязаную шапку и прятала за голенище сапога бесполезную за порогом Норы палочку. — Мы еще заедем на неделе.

— Не нужно,— вздохнула Джинни, — вы постоянно гоняете туда-сюда, как будто ничего не произошло, а мы за вас беспокоимся.

Сзади раздраженно засопели. Гарри слегка толкнул Гермиону локтем. Не помогло.

— Между прочим, Джинни, магглы так каждый день живут, и ничего, не вымерли, — Гермиона цинично прищурилась, что ей категорически не шло, — на работу ходят, женятся, детей рожают, не говорят: я не могу, я никто, я сейчас не в состоянии...

— Магглам не привыкать, как и нам с тобой, — Гарри неодобрительно посмотрел на нее.

— Пока, Гарри, — завершила беседу Джинни, захлопнув тяжелую дверь изнутри. С расхлябанного козырька на нижнюю ступеньку крыльца упал и рассыпался ободок снега.

— Зачем ты так, — с укоризной сказал Гарри подруге. На откровенный выговор он не решался. Гермиона единственная бесстрашно ездила с ним по заснеженным дорогам в Аврорат, на Гриммо, по Лондону, везде, где могли таиться разгадки, и ее деятельным товариществом совершенно не хотелось рисковать.

Маленький Гермионин "Пежо" приветственно пискнул. Они забрались внутрь — она за руль, он рядом. Дворники, шурша, расчищали веерообразное поле обзора на припорошенном снегом стекле.

— Даже извиняться не буду, — хмуро сказала Гермиона, — все это я уже слышала. Ах, им как руки отрезало, они же с детства не знали другой жизни. Но никто их ничего знать и не просил. Ты просил Джинни, чтобы она не ревела целыми днями. Я просила Рона меня не бросать, потому что он типа не может обо мне сейчас заботиться. В итоге мы все сейчас просто друзья. "Просто друзья" в переводе нуждается?

— Они правда никогда не жили без магии, — развел руками Гарри, — а в домах магия пока осталась. Им незачем выходить, они просто ждут, когда растает снег... Или когда и дома палочки перестанут действовать.

— Уже больше полугода ждут, — кивнула Гермиона, — и нас сидеть заставляют. Слушай, в их домах магия будет, пока они не развалятся. И волшебники оттуда никогда не выйдут, значит.

— Даже если в дом попадет много снега? Через трубу, через дверь...

— Не в самом снеге дело. Это заклятие, а заклятие — это такая метафора... или просто зацепка за слова. Например, тебя от Волдеморта защищал кров дома Дурслей, хотя ты шлялся при этом где хотел. Просто считалось, что ты там живешь — этого достаточно. Точно так же завали ты Нору снегом до самой спинки дивана — магия там все равно останется, как на Гриммо или в Хогвартсе, потому что считается, что крыша дома защищает от снега. Волшебство все же удивительно формальная штука. А чистокровные волшебники — удивительно формаль... ладно, черт с ними.

— А что будет потом? — поинтересовался Гарри. Он был сторонником теории, что магия уходит отовсюду и постепенно, как меняется климат или высыхают моря.

— Я бы ответила честно, но ты опять скажешь "не надо, Гермиона"... Ты лопату не забыл же, когда к Уизли тропинку прочищал? Сейчас снова встанем там, где с утра застряли.

Маленький автомобильчик ехал вдоль леса по собственным едва заметным следам-колеям. Снег падал медленно, куда медленнее обычного снега, но почти непрерывно, и не было причин предполагать, что он примет во внимание то, что на дворе апрель, ведь начался он в августе, и с тех пор ни один волшебник под открытым небом не мог ничего наколдовать.

***

— Оставайся у меня,— предложил Гарри, когда они подъезжали к дому на Гриммо, — темно уже, поздно.
— Если ты скажешь, что беспокоишься за меня, я тебя тресну, — покачала головой Гермиона, — мы же договорились. Нам не привыкать быть магглами, а мне надо читать, а не чаи гонять.

Захлопнув дверцу за Гарри, она выехала на парковку под фонарь, развернулась и направила машину обратно, на соседнюю, как следует вычищенную днем улицу. Пешеходов было мало, а автомобилей много, но отчего-то даже здесь ощущения безопасности не было, и у магглов его наверняка не было тоже: строй машин красноглазой рекой тек в полутьме, мимо витрин, через одну погасших, через три разбитых, и было ясно, что случись чего на обочине — ни одна машина не остановится, никто не выйдет из своего укрытия на колесах, лишь добавит газу, если будет такая возможность.

Ее квартира — небольшой лофт на северо-западе Лондона, неподалеку от вокзала Паддингтон — была слишком дорогой для своего размера и расположения. Отсюда было слышно поезда, невидимые за деревьями, другими домами и шумоизоляционной полосой, их было слышно днем и ночью, и когда Гермиона, едва расставшись с Роном и переступив порог этой квартиры, собиралась за такое предложение заморозить взглядом пожилую агентшу, она вдруг почувствовала... что успокоилась. Ни одна из предыдущих квартир — с матовым паркетом, хорошим видом, умной планировкой — не задели у нее внутри ничего, оставив только чувство опустошенности, а эта отвлекла, как живая, заставила даже принюхаться — не пахнет ли дегтем или металлом, сделала какой-то усталой, как пассажира, втащившего в купе багаж.

Доставая с заднего сидения машины свертки со свитерами для родителей от Молли, Гермиона предвкушала, как окажется на диване, и, не умываясь даже, задремлет на полчаса, отделив себя от этого неудачного дня. А потом проснется и будет читать про все великие потопы и наводнения, что происходили на планете, а может, что-то и про снег там будет, разница-то небольшая.

Капюшон пальто резко дернуло назад, обернуться Гермионе не дали — жесткий захват вокруг шеи сразу лишил ее возможности говорить. От волны запаха, сладковатого и застарелого, у нее свело скулы в рвотном позыве. Пальцы судорожно вцепились в шерстистый рукав мантии. Не воры, поняла она и изо всех сил врезала плоским, но твердым каблуком под предполагаемую коленку. В ухо взвыли, и тяжелая ладонь плашмя упала на ее лицо — Гермиона почувствовала, как горячо стало в носу, но это была ерунда по сравнению с тем, как передавило горло. Она еще раз попыталась ударить ногой, пока ее тащили, промахнулась, потом просто заметалась, хрипя и пытаясь расцарапать руку под мантией...

— Попалась, грязнокровая. А ну отвечай, чего вы со своим лесным дружком Поттером натворили.
— Нич…е...

Псина — вот чем пахло от шерстистой мантии, озарило Гермиону. Этот человек был оборотнем, почти бывшим оборотнем, на которого Луна теперь переставала действовать, едва он вылезал из-под крыши к ее свету. Впрочем, то, что сейчас это существо оказалось человеком, никак Гермионе не помогало — он все равно был в пять раз сильнее. Хватка на полсекунды ослабла — на глаза ей натянули шапку и капюшон. Убьют не сейчас, поняла Гермиона, но что убьют — точно; лицевые мышцы немели от недостатка воздуха, в ушах шумело, ее куда-то волокли, переговариваясь: кровь на снег, всю кровь вылить на снег, тогда все и вернется, что испортила эта грязнокровая.

Надо было остаться...

И тут ее опрокинуло навзничь.

— Эверте Статум! — Ее мучителя оторвало от нее и унесло куда-то назад.

— Редукто! — Рядом раздалось два глухих хлопка, сквозь отворот шапки светлым пятном обозначилась краткая вспышка. Она содрала шапку и капюшон, вскочила, одновременно пытаясь разглядеть, нет ли рядом какого-нибудь камня — и кто здесь, кроме оборотней и ее самой.

— Нет, ну ты совсем дура, — произнесла фигура в угловатом пальто, стоявшая у арки в дальнем углу ее двора — вот докуда ее успели дотащить. Оборотней уже не было, они стрельнули в арку, и, видимо, пытались сейчас затеряться на улице.

Гермиона вытерла кровь с лица.

— Спасибо, что ли, злобный рыцарь?

Шок придал ей нахальства.

— Еще и не узнает, — фыркнул угловатый. — Вали к своему Поттеру и только попробуй одна сюда вернуться.

Слева кто-то переступил ногами. Повернув голову, Гермиона увидела в зарослях обломанной сирени настоящего фестрала.

Маги теперь редко покидали дома, и лишь об одном из тех, кто покидал, рассказывали такое.

— Малфой. Это твоих рук дело?

— Вали к Поттеру.

— Ты тоже думаешь, что этот снег из-за нас?

Малфой не удостоил ее ответом. Фестрал поднялся над сиренью, как огромная ночная бабочка, и устремился к арке, оставляя в воздухе меланхоличные завихрения снежинок. У арки он опустился до самой земли, давая Малфою возможность вскочить на него верхом, и почти вертикально, вдоль по стене ушел вверх — сразу став невидимым в низком сером облаке.

***

— Говорю тебе второй раз, Гарри, и умножь это сразу на сто, чтобы я больше не повторяла — да, да, да, я зря тебя не послушалась.

Гермиона, глядя в зеркало, колдовала над своим распухшим носом. Прошел примерно час с тех пор, как она, забежав в подъезд, заколотила обоими кулаками в старую деревянную дверь на пятом этаже дома на Гриммо — больше фасад трансформироваться по их приказу не мог, но, слава Мерлину, Гарри нашел эту дверь, запасную. Кажется, для всех прочих она вела в чулан для метел.

Сейчас Гермиона слегка успокоилась. От рыданий вообще воздержалась, вспомнив, как всегда трясло Гарри от плача Джинни, и теперь они вместе бродили по гостиной, пытаясь получить от эпизода максимум информации. Точнее, Гарри свой максимум уже получил — он, как-никак, оказался прав и пока считал это главным выводом.

— Ты не понимаешь, — убежденно говорил он, — смотри, Слагхорн совсем плох сейчас, но его не везут в Мунго — на улице потеряет силы та магия, которая его лечит и защищает, а еще все помнят, что он воевал за Хогвартс, поэтому он тоже под прицелом. Там дело жизни и смерти, но он остается дома, а ты в это время просто по капризу...

— Привел Малфой ко мне оборотней или просто за ними пришел? Или случайно там оказался — вдруг ему что-то от меня надо было? — уже не слушая его, говорила Гермиона. — Гарри, я знала, что нас теперь недолюбливают, но я думала — ну, как плохую примету. А они нас в жертву собрались принести! Или меня, но тебя они тоже помнят, значит, все-таки нас...

— Разумеется, они нас помнят! — Гарри покачал головой, взяв у Кричера чашки с какао — для себя и для Гермионы. — Выследить нас по виду, по запаху — раз плюнуть, у них чутье — уже физиология, а не магия.

— Они нам вообще благодарны должны быть, — заметила Гермиона, прихлебывая какао. Нос уже уменьшился и задышал. — Теперь они не мучаются, вышел на улицу — все в порядке, никого ликантропного зелья не надо.

— Кто-то благодарен, — заметил Гарри, — кто-то нет, но они все неправы — мы же не имеем отношения к этому снегу. Малфой тебе сказал, почему они так решили?

— Малфой сказал, что я дура и чтобы валила к тебе. Больше ничего. А, нет. Чтобы я одна у себя дома больше не появлялась.

— И что, он правда один двух оборотней высадил? Ничего себе. Как это он...

Гермиона собиралась было сказать, что нет ничего сложного, если сам их и привел, но вдруг проглотила неначатую фразу.

— Он был на фестрале. Это ничего не значит, снег не подействовал на драконов и остальных волшебных животных, только на людей. Но он сказал "Эверте Статум" и...

— И "Редукто", — щелкнул пальцами Гарри.

***

— Малфой, у нас мало времени, — Гарри без приглашения шагнул за порог: пусть и внештатный, но сотрудник Аврората, он, в конце концов, в любой момент дня и ночи имел право это сделать по отношению к порогам бывших Пожирателей. — Вчера двое оборотней чуть не загрызли Гермиону Грейнджер за то, что она якобы отобрала у них магию... а магия-то вроде как у тебя.

Гермионе было не очень приятно на это смотреть, но она вспомнила обреченные глаза Слагхорна, быстро и беззлобно таявшего в своей квартире — очень похожей на ее, или вот на малфоевскую же. Потухшее, как горсть угольков, семейство Уизли тоже могло числиться в копилке малфоевской вины.

— У меня нет магии, как и у всех, Поттер. Исчезните отсюда, а?

— То есть если я сейчас возьму твою палочку в Аврорат, на ней не найдут Эверте Статум и Редукто, совершенных под открытым небом вчера примерно в девять вечера? Малфой, не дурачь нас. Ты что-то знаешь, значит, мы узнаем тоже.

Драко картинно вздохнул. Потом поднес Гарри под нос тощий кулак.

— Вот мой Эверте Статум.

Потом нагнулся, что-то нашарив на тумбочке под полами мантий, плащей и пальто.

— А вот мой Редукто. И Люмос.

В руках он держал пистолет — пневматический, кажется, — и фонарик.

Гермиона и Гарри переглянулись.

— А зачем ты заклинания орал? — недоверчиво спросила Гермиона.

— Не ваше дело,— бросил Малфой.

— Может стать нашим. Гарри уже служит в Аврорате, забыл?

— Если я скажу, вы уберетесь?

— Обещать не могу, — грустно сказал Гарри, — но если поверю — мы попытаемся.

— По привычке, — ответил Драко почти доброжелательно, — я, может, ностальгию испытываю. И потом, это очень облегчает восприятие... у адресатов. Если они маги, конечно, и помнят, что это значит.

— Логично, — кивнул Гарри, — не принесешь водички?

— На улице рядом кафе. И снег.

— Лучше принеси, а то нелегальный фестрал и место, где ты его держишь — это тоже очень интересно, — миролюбиво сказала Гермиона.

Драко развернулся и ушел в кухню, а Гарри тем временем нагнулся к тумбочке под вешалкой и выдернул за едва заметный белый уголок из-под полы длинного пальто сложенную треугольником бумажку. Бумага оказалась картой Лондона и окрестностей.

— Это же мой дом, — шепнула пораженная Гермиона, трогая пальцем яркую отметку-крестик. — А это мой маршрут, как мы ехали, пунктиром — от Норы. А этот, я не понимаю, по дворам — показывает, как оборотни шли?

Рядом на комод поставили чашку. Гарри с Гермионой подняли глаза — Малфой стоял перед ними, направив на них палочку.

Карта сама собой взлетела к потолку, чтобы Малфой мог увидеть их палочки, тоже готовые к бою. И двое на одного — плохой был расклад.

— Просто не двигайся, — посоветовала Гермиона, — мы осмотрим помещение, а потом тебя допросим. И не волнуйся. Мне, между прочим, от тебя тоже жутковато.

Медленно, приставными шажками, они поменяли диспозицию — теперь Малфой стоял спиной к входной двери, а они — ближе к кухне и комнатам. Гарри держал Малфоя на прицеле, а Гермиона аккуратно и быстро обыскивала ящики шкафов, проверяла книги и странные вещи, расставленные у корешков, как в доме у любого волшебника: каких-то засушенных рыб, геометрические статуэтки, оправленные в металл активные камни, почти живой глаз на ножке, заспиртованного трехкрылого цыпленка и множество других гадостей.

— Гляди-ка, Омут Памяти, — Гермиона с любопытством стукнула палочкой о каменную чашу, — и не пустой...

Малфой, обреченно бродивший за ними по всем комнатам, вдруг весь подобрался, в серых глазах блеснула настоящая злоба — или, возможно, отчаяние.

— Поставьте это на место, — резко сказал он,— вы же знаете, такие обыски незаконны.

— Это не обыск, — улыбнулся Гарри, — мы его закончили — ты же сам нам показываешь, где разгадка.

— Экспеллиармус!

Гарри даже не шевельнулся и уж тем более ничего не произнес вслух — просто их с Гермионой и Омутом перед самым носом у Малфоя накрыло прозрачной переливающейся сферой. Взбешенный Драко несколько раз ударил по ней чем-то дымным и недоработанным, потом замолотил кулаками. Гарри и Гермиона, понаблюдав за его бешенством полминуты, синхронно склонились над чашей.

...Взъерошенная девочка никак не может правильно сесть на метлу — та сбрасывает ее на мокрые кочки, девчонка злится, но на нее никто не обращает внимания… Беспросветная ночь, Запретный лес, профиль той же девчонки, упрямство и настороженность, а потом она уходит по другой тропинке с Роном Уизли… Вот она на уроке, хмурится, но вскоре улыбается, решив какую-то хитрую задачу; медленно спускается по лестнице, словно ожидая кого-то; танцует с кем-то, у кого полустерто лицо; стоит посреди небольшого мрачного зала в Малфой-мэноре... И самое яркое, последнее — по белой равнине едет крошечный, едва различимый с высоты зеленый "Пежо".

Ее толкнули в плечо.

— Там же одна ты...

Гермиона вынырнула быстро и неуклюже, увидела, что Гарри ошарашен не меньше, чем она, а Малфой больше не пинает и не колотит прозрачную стену — он стоял, сунув кулаки в карманы домашних брюк, и смотрел куда-то в угол, и с каждой секундой становилось все яснее, что они, заигравшись в сыщиков, совершили нечто абсолютно лишнее.

Гарри убрал сферу, опустил палочку, и они мелкими осторожными шагами, как пришли, двинулись к выходу.

— Мы сделали ужасную гадость, — неловко сказала Гермиона Драко, — но, может быть, теперь у тебя это пройдет.

***

— У нас кто-то в гостях, — сказал Гарри, доставая палочку и направляя ее в замочную скважину, — кто-то... знающий, как сюда пробраться.

На стене, поверх граффити с Халком, появилась проекция комнат: в гостиной в кресле-качалке сидел Рон и озабоченно грыз ноготь.

— Вернулся все-таки, — хмыкнула Гермиона, — вовремя, как всегда. Теперь нам не поговорить даже.

Гарри опустил палочку.

— Ну а о чем говорить? Я напишу письмо с извинениями. Не думаю, что Малфою много радости будет снова увидеть нас лично.

— Понимаешь, он же меня спас. Как Рон тебя тогда, из проруби. А мы даже спасибо не сказали, просто приперлись, все разнесли и вытащили на свет то, что он всю жизнь сильнее всего скрывал...

— Ты про то, что он без ума в тебя влюблен, что ли?

— Заткнись. Вот чего бы ты хотел, если бы нечто подобное случилось с тобой?

— Чтобы этого не случалось, — Гарри потер переносицу, — и даже способ есть, но он настолько глупый, что ты ни за что на это не пойдешь. Но своей глупостью он точно все искупит.

***

— Опять вы, — поморщился Малфой в узкую щель между дверью и косяком.
— Да, и с нами еще Рон. Но он будет в подъезде — проверит нас потом, когда выйдем, — серьезно сказал Гарри, слегка толкая дверь.

Гермиона внимательно разглядывала блестящую плитку на полу.

Малфой устало вздохнул, снимая с двери цепочку.

— Мы сожалеем изо всех сил, Ма... Драко. И поэтому предлагаем тебе Обливиэйт, — сообщил Гарри, едва дверь закрылась.

— Что? — бесцветные брови Малфоя поднялись выше, чем когда-либо раньше.

— Нам стереть память, не тебе, — уточнила Гермиона, — чтобы все осталось как было. Чтобы мы ничего не знали о личных вещах. Тебе же это наверняка не нравится.

Малфой прищурился.

— Но я же могу стереть не только то, что вы в Омуте увидели. Я вообще могу сделать что угодно, пока вы позволяете.

— Это и есть плата, — не поднимая головы, ответила Гермиона, — мы согласны рискнуть. Мы думали, ты делаешь что-то ужасное. Это оказалось неправдой, и теперь мы пытаемся верить, что ты не натворишь с нами ничего такого, просто уберешь воспоминания о...

— Я еще и половины вещей не прибрал. А вы все забудете, через час снова возникнете тут и опять бедлам устроите? — Малфой скривил губы. — Не пойдет. Раз вас так прижало, пускай это будет вам уроком. Теперь каждый раз, когда вас будет заносить, вспоминайте этот Омут. И еще. Когда вы заявились сюда утром, я не думал, что на свете бывают большие придурки. А вечером выясняется, что бывают... и это снова вы!

— Хватит обзываться, — Гермиона почувствовала, как от обиды кровь отливает от лица, — если ты так издеваешься над всеми, кто тебе нравится, то это отвратительно. Впрочем, чего от тебя еще ждать.

Она отвернулась и прошествовала обратно к двери, ухватив Гарри за рукав. Тот успел заметить, как с лица Малфоя вдруг сползло самодовольство, уступив место чему-то вроде страха. Потом Гарри оказался за дверью рядом с Роном. А Малфой сказал Гермионе: "Подожди". И она осталась с ним в квартире.

***

Драко стоял в прихожей, слегка сгорбившись и прижав острие палочки к левому уголку губ.

— Ну?

Он посмотрел на нее с каким-то непереносимо горьким смущением, опустил палочку и произнес:

— Про Обливиэйт... Если тебе неприятно, что я... то я, в общем, могу стереть тебе память. Если тебе противно, и это тебя оскорбляет... или унижает, не знаю. Если ты правда хотела бы этого не знать.

Гермиона вглядывалась в его лицо с неподдельным ужасом.

— Как это может унижать кого-то, Малфой? За такое нормальные люди только благодарить должны, — она замялась. — Нет, мне не противно, если тебе это важно. Я не то чтобы рада, потому что от этого никому не легче. Но это лучше, чем все, что я о тебе знала. Извини нас, ладно?

***

С тех пор, отправляясь по утрам на работу ассистировать Снейпу, или в какую-нибудь из библиотек, или в кафе, или возвращаясь оттуда, или засыпая, Гермиона размышляла о Драко Малфое. Теперь в мыслях почему-то появилась возможность обозначать его именем, хоть и не без фамилии, конечно. Без нее выходило слишком фамильярно и собственнически, а Гермионе ни на минуту не хотелось думать, что у нее есть такой меркантильный и безотказный канал влияния на него. Ничего себе, думала она, живут же люди, и ни за что не догадаешься, что творится у них в головах, этакое непостижимое. Вот не пришло же мне в голову полюбить какого-нибудь слизеринца, или оборотня, или кентавра. Я влюбилась в Рона, а это значит, что моя любовь, в общем, и шагу дальше своего носа не сделала, осталась, так сказать, в зоне комфорта, хотя и сомнительного. Интересно, каково это — любить абсолютно чужое существо, которое не понимает тебя почти совсем? Отчего не променять его как можно скорее на что-то рядом, что-то привязчивое, что-то удивительное? Наверное, это как шрам какой-то, психическое новообразование, точно не очень здоровое, пришла Гермиона к выводу и решила, что думать о Драко Малфое на этом пора заканчивать.

И сильно удивилась, когда поняла, что прекращать это делать ее организм решительно отказывается.

Перестать думать о нем означало вернуться в мысленное одиночество, очень привычное и удобное, но внезапно такое холодное, непритязательное, скучное — там каждое действие было просто действием, там нельзя было спрашивать у гипотетического Драко Малфоя, а что бы он почувствовал, если бы увидел, что она, например, срезала дорогу в кафе по незнакомым дворам, или надела вот эти туфли, или приготовила всем завтрак, или нашла разгадку этому снегу — стал бы он любить ее от этого больше или меньше, или что бы он мог сказать, а еще лучше — подумать.

Что бы сделало его счастливее, а что — несчастнее, и можно ли воспользоваться своей властью, чтобы запретить ему, например, ругаться, или она распространяется только на случаи на грани жизни и смерти, и нравится ли ему то, что она много читает, или она ему нравится скорее вопреки этому?

Все эти вопросы требовали обязательного ежедневного обдумывания.

Чтобы понять, что она влюбилась в Драко Малфоя, Гермионе понадобилось пять дней, и еще три — чтобы с этим смириться.


***

Оставаться в лаборатории Снейпа после работы было удовольствием сомнительным и даже, пожалуй, непрямо запрещалось. Но Гермиона минуту за минутой, крошечными опозданиями каждого действия, отвоевывала для себя эту возможность. Ей очень не хотелось признавать, что переписывание набело свежих уточнений к рецептурам или уборка — это такой повод, такой ход, ведь Снейп-то иногда общается с Малфоями, в отличие от всех остальных ее хороших знакомых.

— На самом деле очень легко понять, к кому ты сейчас испытываешь чувства, — одеваясь, ворковала в углу одна четырнадцатилетняя ученица Снейпа другой, тринадцатилетней — Хогвартс был закрыт, и учиться детей пристраивали где ни попадя. — Просто представь, что ты поешь свою любимую песню, причем очень красиво.
Девчушка помладше высвободила ногу из балетки и сунула в меховой сапог:
— Представила, ну.
— А теперь скажи, кто тебя слушает.

Гермиона возмущенно фыркнула в угол: надо же, она доросла до мудрости тринадцатилетних, почти этим самым способом поняла, что творится в ее собственной голове... А интересно, как Малфой понял? Он, наверное, воображал, что летит за снитчем, ловит его, а Грейнджер в это время его ненавидит, потому что он сделал Гриффиндор! Но не может не восхищаться! Это так мило... если бы он хоть раз поймал его, что ли.

— Привет, Грейнджер. Профессор Снейп здесь?

Гермиона вздрогнула и обернулась. Разумеется, это когда-нибудь случилось бы, но сегодня она даже еще не опоздала с уходом и совсем не была готова.

— Здесь, привет, — ответила она с показной беспечностью, — но он сейчас проверяет зелья, выйдет минут через десять.

— Я подожду, — кивнул Драко. — Ты сама как?

— Будто ты не в курсе.

Это был удар наугад — она не знала, следит он за ней сейчас или нет.

— В курсе, — кивнул Малфой, — пистолет могла бы себе, кстати, и поменьше украсть.

— Я ничего не смогла поделать. Он сам меня выбрал.

Они посмеялись, и лед как будто слегка подтаял, и было в запасе еще семь минут, и он сейчас все равно что признался, что до сих пор ее любит.

— Малфой, а если бы я, например, предложила нам с тобой попробовать — ты бы что сделал?

— Ты мне предлагаешь попробовать? — довольно-таки безжалостно уточнил Малфой. — Извини, я вынужден отказать. В июле у меня свадьба с младшей Гринграсс.

Гермиона от такого предметного ответа упала на стул и начала хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

— Но ты же... должен...

— Ничего я не должен, — широко улыбнулся Малфой.

— Ты должен мне разговор, — нашлась она, — всю свою жизнь мы были как кошка с собакой, и неужели ты упустишь шанс поговорить с любовью всей твоей жизни в других ролях?

— Говори, — легко согласился он.

— Я... я... Я недавно поняла, что ты мне нравишься. Подойдет?

— Вполне, но ты это зря, Грейнджер. Чтобы понять, что мы друг друга счастливыми не сделаем, ничего пробовать не нужно.

— Ну, знаешь, это риск, да. Зато без него ты абсолютно точно счастлив никогда не будешь, — возразила Гермиона.

— Почему?— пожал Малфой плечами, — я сейчас очень счастлив. Вот, например, на седьмом курсе, когда по радио по ошибке сообщили, что трупы Золотого Трио везут в Министерство — тогда я был несчастен. Или когда вас в предельно идиотском виде притащили к нам домой, и сказать, что это вы, означало убить вас, а не сказать, что это вы, означало убить родителей — вот тогда я вообще был крайне несчастен. А сейчас, милая моя, я наслаждаюсь каждой минутой жизни, даже без магии за порогом, и этому самую малость помогает то, что тебя сейчас никто не пытает и не охотится за тобой.

— Вообще-то охотились!

— Уже перестали.

— Но ведь... Малфой, ты безусловно не в своем уме, но это не главное. Положим, ты не врешь, и тебе правда хорошо и так. Но ведь вместе может оказаться намного лучше!

— Не может, — покачал головой Драко, — однажды мы пойдем к моему отцу и его друзьям на ужин, и даже в том, как ты держишь вилку, каждый будет видеть, что ты магглорожденная — это не исправить, а ты даже исправлять свои манеры не захочешь. Тебе, может, и постараются не давать понять, кто ты — хотя вряд ли... но ты и сама все поймешь и начнешь избегать всех, начнешь плакать вечерами, когда мне нужно будет уйти, и я начну сходить с ума, потому что тебе плохо, а потом ты будешь злиться, а потом начну злиться и пить я, потому что эти двое твоих телохранителей будут тут как тут со своим "мы же говорили". В итоге нашу скандальную свадьбу завершит не менее скандальный развод, из которого мы оба выползем израненными в самые больные места. Так что, пожалуйста, не надо. Я не скажу, что я совсем не рад тому, что я тебе нравлюсь... Я же человек все-таки. Но от этого никому не станет легче.

— Что ты трус, я полагаю, ты тоже давно в курсе, — холодно отметила Гермиона, решив не развивать тему магглорожденности.

— Совершенно верно, — улыбнулся Драко, — и это еще одна причина откатить назад. Тебя же только на днях накрыло, я прав? Вот и останови это, пока не стало поздно — ты должна все понять, хоть ты и гриффиндорка.