Дней до официальной помолвки было немного, и Лили, решив не терять свое время, усиленно взялась за Астората Берка. Она приходила к нему каждый день, изучала серьезные гематомы на его теле, и, пытаясь понять, как именно можно было бы свести их и облегчить боль, Лили невзначай пыталась узнать нужную ей информацию.
— Был бы здесь Фобос, все было бы проще, — мрачно проговорил Асторат, когда она вновь заглянула к нему ближе к вечеру. Сумерки были тем самым временем, когда язык у Берка развязывался больше всего, и, наверное, именно поэтому Лили всегда посещала его в это время.
— Что же такого есть в вашем внуке, что вы его так любите? — насмешливо тянула Лили, слегка улыбаясь, аккуратно прощупывая поврежденную кожу. Болезнь не прогрессировала, но иногда Лили казалось, что с каждым днем гематомы становятся будто бы мягче, полностью продавливаясь, так, что она могла ощущать подушечками пальцев кость.
— Фобос не просто мой внук. Он настоящий наследник, — мечтательно тянул он в ответ, морщась всякий раз, стоило ей надавить чуть сильнее, но стоило отдать должное, Асторат почти никогда не выказывал возмущения или содрогания. — Все, что принадлежало Беркам, — теперь его, и мне хочется верить, что наш род вновь засияет… особенно, если учесть тот позор, который я вытерпел от поведения моего сына.
— Так уж и все? — лукаво бросила Лили, усмехнувшись криво. — Лавка в Лютом переулке принадлежит же вашему сыну.
Но в ответ Асторат ничего не сказал, и Лили, отвлекшись от его руки, бросила на него быстрый, но крайне внимательный взгляд. Когда она говорила про лавку, то действовала без задней мысли, скорее, желая просто припомнить старику, что не все было в руках у его дражайшего внука. Но то, как помрачнел Асторат при упоминании лавки, как вздернул подбородок и упрямо уставился в окно, заставило Лили усмехнуться.
За три дня, проведенные в Лондоне, она смогла узнать причины протекции власти к мистеру Берку. Причина, по которой был опечатан Лютый, заключалась в том, что Берк, обладавший правами на лавку, закрыл ее, тем самым прикрыв единственный легальный магазин в переулке, и уже на основе этого инспектора от партии Содружества накрыли весь квартал. Поначалу они довольствовались тем, что Лютый был мертвым и пустынным, но вскоре в этом районе стали пропадать люди, а иногда и вовсе совершались убийства — Лютый переулок, дававший работу многим чернорабочим, будучи закрытым лишил множества людей работы и места в обществе. Удивительно ли, что в итоге именно этот район стал одним из самых опасных в магическом Лондоне, а его близость к Косой аллее лишь вызывала недовольство у общества? Глупые маги. Им казалось, что все дело заключалось не в бездарной политике Министерства, а только в переулке, который был всего лишь сводом камней.
Переулок заключили в магическую клоаку. В него могли войти лишь те, кто непосредственно был прописан в домах Лютого, но никто более. Отрезанные от мира, официально став изгнанными, люди, жившие в переулке, были словно помеченными — их не брали на работу, им не доставались прелести магической жизни, и единственной причиной, по которой они не взбунтовались и не учинили настоящую расправу, были их дети, которые в обязательном порядке проходили учебу в Хогвартсе и целых девять месяцев находились под бдительным контролем.
В конце концов тетя Лили, Гермиона Уизли, поняв, что так продолжаться не может, решила привлечь этих людей к строению нового общества. На территории бывших магазинов был построен завод по изготовлению магических котлов и зелий, который, словно в насмешку, носил название «Лютый» — в честь бывшего переулка.
— Вы бы написали Фобосу, — прощаясь, произнесла Лили, слегка вздрогнув. — Пускай он вернется в Англию, потому что…
— Я умру? — иронично и слега нахально бросил Асторат, поджав губы. Было видно, что он пытался с былой прытью отшутиться, но у него это просто не получалось. — Ему это известно и без моего письма. Черт знает, чем занят этот паршивец, однако только что-то по-настоящему ценное может загнать его в Лондон.
И он внимательно поглядел на Лили, слегка прищурившись, а потом, хмыкнув, отвернулся, накрывшись одеялом, и Лили не осталось ничего, кроме как неспешно покинуть комнату старика.
Она медленно шла вдоль леса, не обращая внимания ни на слякоть под ногами, ни на мелкий дождь, который пронзал ее тело холодом. Ее месть, продуманная и тщательно выверенная, имела единственный минус — наличие темномагического обряда, который мог навести на нее тень и привлечь к ответственности. Слова отца все еще были свежи в памяти, и Лили прекрасно осознавала, что никто ее не защитит, не на кого ей положиться. Впрочем, готова была Лили отказаться от собственной мести только лишь из-за страха перед наказанием? Нисколько.
Трансгрессировав, Лили оказалась в проеме, который вел в запечатанный Лютый, и, облокотившись о кирпичную кладь, внимательно посмотрела вперед, ожидая Годрика. С ее приезда они еще ни разу не встретились, а помолвка, день которой стремительно близился, заставляла Лили нервничать. Ей нужно было что-то больше, чем просто сорвать будущую женитьбу Берков и Томасов. Ей нужно было рассорить эти две семьи, и все, что могло бы помочь ей в этом, было информацией, которой она не владела.
Мысли о собственной беспомощности вызвали сплошное раздражение, смешанное с досадой. Порой Лили думала, что можно было просто подлить старику яд и начать шантажировать его, но ему итак суждено было умереть если не через месяц, то до конца лета точно. Асторат не пойдет на то, чтобы выдать столь важную информацию, Лили понимала это слишком отчетливо, а умелым легилиментом она не была никогда — иначе бы давно пролезла ему в голову. Это злило. Лили рисковала уже только тем, что вновь связала себя с Темной магией в мире, где ее пытались уничтожить, поэтому ей нужна была уверенность в том, что это не напрасно.
В конце концов, все, чего она желала, — крови и зрелища, а также вид страданий ее врагов, поэтому, усмехнувшись, Лили прикоснулась макушкой к каменной кладке и резко бросила, заслышав шаги:
— Опаздываешь.
— Черт, напугала, — переведя дыхание, спокойно проговорил Годрик, а потом, поравнявшись с ней, внимательно посмотрел в глаза. — Долго ждешь?
— Достаточно, чтобы прямо сейчас тебя проклясть, — оскалившись, протянула Лили, а потом, резко схватив его за руку, она аккуратно расстегнула пуговицы рубашки и посмотрела на на его его бледную кожу, на которой, вдоль всей руки, был вычерчен черным иероглиф. — Отлично, все, как я и думала, — Лили усмехнулась сильнее, а потом, слегка надавив на кожу, вытянула палочку из кармана и аккуратно провела ей вдоль иероглифа, шепча заклинания, придавая краске насыщенности.
Воцарилось молчание, и Лили, задумчиво проведя пальцами по иероглифу, резко подняла глаза, в которых, она была уверена, горели искорки предвкушения. Годрик ничего не сказал, внимательно наблюдая за ней, и ей на секунду стало тоскливо — она почему-то так не вовремя вспомнила их свидания, которые всегда проходили в гробовом молчании, и ярость вновь обуяла ее. Призраки прошлого так сильно разъедали Лили Поттер, что она боялась одних лишь воспоминаний.
— За это заклинание нас могут посадить, — холодно протянула Лили, а потом, хмыкнув, она резко застегнула пуговицы на его рукаве и бросила его руку, отступив на шаг назад. — Вернее, меня, потому что ты у нас сыночек Дина Томаса, можно сказать, на особом почтении.
Улыбка ее стала шире, но Годрик лишь поморщился, а потом живо спросил:
— Но что ты будешь делать дальше? Даже если мы сбежим с помолвки, сказав, что якобы связаны, не думаешь ли ты, что тебя схватят, и тогда окажется, что заклинание подделка? В таком случае мой отец вновь настоит на помолвке…
— После такого позора? — насмешливо оскалилась она, цокнув. — Не думаю. А даже если и решится, то ему придется искать другую невесту, Томас. Ведь Берки не совсем надежны. И сдается мне, что совсем скоро я могу узнать нечто интересное.
Лили блефовала, но уверенность не покидала ее лица, а глаза ее были направлены прямо в его. Поттер так умело лгала и ему, и себе, что внутренне содрогалась от смеха, когда, на самом деле, смеяться было не над чем. Она не так всемогуща, как хотелось бы, и никого у нее могущественного за плечами не было. Только мозги, хитрость и смекалка. Ничем более мисс Поттер не владела.
— Это должно меня утешать? — вяло проговорил Годрик, и его глаза яростно сверкнули. Кажется, он начинал злиться. — Меня не устраивает помолвка в принципе, срать, кто невеста — Берк или другая клуша…
— Ну так предприми что-нибудь, — не менее яростно возразила Лили. — Или мне бегать за тобой, словно я наседка? Это твоя жизнь, Томас. Я помогаю тебе на время стать свободным, потому что это, так уж вышло, входит в мои интересы, но все остальное уже на тебе.
Сощурившись, Годрик яростно рассмеялся, а потом, затуманенным взором посмотрел в проем, откуда, если приглядеться, хорошенько можно было различить банк Гринготтс. Он злился. Лили видела, как вздымалась его грудь и как время от времени у него сводило скулы, однако Годрик предпочитал молчать, и Поттер с насмешкой подумала, что, видимо, жизнь заставила его сдерживать свой львиный нрав.
Одна только эта мысль принудила Лили невольно фыркнуть, из-за чего Томас резко повернул голову к ней, и ярость опять вспыхнула в его голубых глазах. О как не нравилось ему, что Лили смеялась над ним, вместо привычного лобзания.
— Томас, найди себе настоящую невесту, и тогда отец не сможет повлиять на тебя, — посмеиваясь, легкомысленно бросила Лили, стиснув пальцы в кулак, все-таки пытаясь сдержать настоящий хохот. — Вот, ты вроде ж с Элен общаешься? Чем не жена?
И все-таки не сдержавшись, Лили расхохоталась, вдруг представив их вместе. Бедная Мэри, ее, наверное, схватил бы инфаркт, если она хотя бы на секунду подумала, что ее брат обручится с ненавистной Спинетт. Правда, уже через секунду улыбка повисла на губах, напоминая скорее озлобленный оскал, потому что одна только мысль об Элен заставила ее нервно поежиться. Именно тогда Лили вдруг задумалась, а как вообще поживает Элен, и, подняв голову, она вдруг заметила, что все это время на нее внимательно смотрел Годрик, слегка поджав губы.
Да, до того, как уехать в Англию, она получила, как минимум, десять писем от Элен. Только вот Лили никогда не читала их: что-то внутри не давало ей покоя, поэтому, лишь получив конверт, она сжигала его в камине и долго наблюдала за тем, как поглощает огонь бумагу. Интересно, а мог ли и Годрик писать ей вместе с Элен? Может быть, за то время, что ее не было, они сблизились?
Склонив голову набок, Лили рассеянно посмотрела на него, слегка поджав губу, поэтому его голос, доносившийся словно из вакуума, не сразу привлек ее внимание:
— А что будет после Бекки? Что ты сделаешь с моей сестрой?
Ее взгляд резко сфокусировался на нем, и Лили, усмехнувшись, медленно подошла к нему и, словно пытаясь что-то найти в его бегающих зрачках, безразлично произнесла, чеканя слоги:
— Я ее изведу, Годрик. Я сделаю так, чтобы она почувствовала хотя бы часть того отчаянья, которое я ношу вот уже несколько лет. И чтобы она поняла, что быть просто красивой стервой, умеющей раздвигать ноги перед нужными людьми, недостаточно, чтобы переходить дорогу мне.
Годрик молчал в ответ, и Лили, тихо фыркнув, улыбнулась беспечно, словно это все не стоило ее внимания и времени, а потом, крепко схватив его руку и прижав палочку к его шее, она бросил быстро, чтобы он не успел ничего сделать:
— Обливиэйт.
Секунду, и Томас, моргая, внимательно посмотрел на Лили, на ее ослепительную улыбку и, резко отшатнувшись от ее руки, махнул головой. Годрика шатало, и, облокотившись о кирпичную кладь прямо напротив Лили, он задумчиво вскинул брови, будто бы пытаясь понять, что вообще здесь забыл. А потом, словно опомнившись, бросил:
— А что будет после Бекки? Что ты сделаешь с моей сестрой?
Лили улыбнулась. Столько лет отчаянной ненависти и желания отомстить не могли подорваться из-за того, что она почему-то крайне плохо контролировала свою агрессию. А потому, откинув волосы за плечи, Поттер бодро протянула:
— В зависимости от того, насколько все удачно пройдет с Бекки. Возможно, мне хватит и ее сломанной судьбы.
Подмигнув, Лили круто развернулась, видя, как подозрительно сверкнул глазами Годрик. Он не верил ей, и оно было понятно, однако Поттер не собиралась ничего никому доказывать: она довольствовалась тем, что пока Годрик успешно был использован ею. А что будет дальше? Было без разницы. Ведь Лили знала, что в планах толка не было никакого.
Тяжелов вздохнув, Лили слегка усмехнулась своим мыслям, поправляя по пути волосы, которые то и дело лезли в глаза. Она шла медленно, потому что домой ей совсем не хотелось, а потому пыталась заострить свое внимание на чем угодно, лишь бы нарочно замедлиться, остановиться, всматриваться во что-то. Дома теперь было настолько сложно, что Лили поморщилась лишь от одной мысли о нем. Тот факт, что ни один из Поттеров не имел легальной работы, поначалу не волновал Лили — ровно до тех пор, пока она не поняла, что все — и брат, и отец — всегда сидят дома.
Встреча с братьями после трех лет разлуки была слишком нелепой. Они увиделись лишь на следующий день, когда Лили преспокойно завтракала и думала о том, куда бы спрятать свои темномагические фолианты. Именно в тот момент на кухню ворвался Альбус с широкой улыбкой на лице и уверенным взглядом, которым он искал ее.
— С возвращением, малявка, — цыкнув, он беспардонно развалился в кресле напротив и упрямо поглядел на нее, словно пытаясь поймать ее взгляд. Но только Лили совершенно не хотелось смотреть на него в ответ. — Наконец-таки в нашем доме станет весело.
— Ты что-то слишком счастлив, — милейше улыбнувшись, Лили аккуратно отложила вилку в сторону и подперла руками подбородок. — Советую стереть эту дебильную ухмылочку с личика, братец, а то мне так и хочется совершить нечто, что непременно ее уничтожит.
Коротко расхохотавшись, слегка запрокинув голову, Альбус немигающим взором поглядел на нее, свесив руку за спинку стула, покачивая ногой, и взгляд при этом у него был нечитаемым.
— Жду того момента, когда ты увидишь последователей Малфоя и его партии, которые приходят к отцу каждую субботу. О, я думаю, это будет удивительное зрелище… ведь многие из них твои бывшие однокурсники, со-олнечная.
Стоило ли говорить, какая ярость обуяла Лили в этот момент, как ее улыбка, наполненная ядом, хоть и не погасла на устах, но все же померкла? Лили бесилась. А потом, столкнувшись с Джеймсом ближе к обеду, когда она решила перетащить выводимые ею растения на открытый балкон, который вечно занимал Альбус для посиделок с книгами, Лили совсем потеряла покой.
— Немедленно спрячь все свои склянки, Лили, — немного угрожающе накинулся на нее Джеймс без приветствий. Казалось, ему было все равно, что в последний раз он видел свою сестру три года назад — право, в этой семье все упорно делала вид, будто им плевать на все и вся. — И книги тоже! Если ты не сделаешь это до пятницы, пинай на себя — я сожгу всю эту дрянь адским пламенем.
Громко хлопнув дверью, Джеймс быстро исчез из ее поля зрения, и Лили, закатив глаза, с силой сдавив пальцы в кулаке, прикусила губу, чтобы не взвыть от ярости. Именно в этот момент она услышала тихое фырканье Альбуса, который, как и всегда, сидел и читал книги в кресле. Поймав ее взгляд, он живо проговорил:
— Наивный Джеймс. Он-то все еще верит, что если будет жить по их правилам, то точно попадет обратно в команду.
Лили хмыкнула. Сегодня была уже среда, и, не желая слушать крики Джеймса, она давно уже позаботилась о своем добре — просто запечатала все книги и склянки в лесу около поместья Берков. Это было надежно, так как Асторат жил в глухой местности, и никому не бы не пришло в голову искать нечто подобное в невзрачном еловом лесу. А даже если и нашли бы… кто бы сказал, что это принадлежит Лили Поттер?
Вздохнув, она ускорилась, раздраженно подумав, что если опоздает к ужину, то Прюденс точно не оставит это без колких и едких придирок. Прюденс Поттер, некогда Забини, была новой головной болью Лили, ведь жена Альбуса, как и ожидалось, была конченной стервой с аристократическим воспитанием, и порой Поттер казалось, что она действительно будто специально взъелась на нее. Лишь впервые увидев ее, Прюденс надменно поджала красные губки и сильнее обвила руку Альбуса. Брат был счастлив, сверкая, как начищенный галеон, и Лили едва стерла со своего лица отвращение — глупый идиот, выкравший свое счастье — из-за него о Поттерах не судачил только ленивый.
Чем больше Лили наблюдала за Прюденс, тем сильнее не понимала, что же такого в ней нашел Альбус, ее брат, жесткий и агрессивный человек, который в присутствии жены словно становился покладистым зверьком. Он всегда вставал на ее сторону, когда Прюденс умудрялась поругаться с Джеймсом, никогда не позволял никому смотреть на нее косым взглядом, и стоило Лили лишь открыть свой рот, дабы принизить эту черноволосую стерву, как она тотчас же получала горящий, предупреждающий взгляд своего старшего брата. Лили злилась. Честное слово, злилась, потому что ее брат так никогда не защищал.
Уже совсем стемнело, когда Лили наконец вернулась домой, хлопнула громко дверью и оказалась в наполненной светом гостиной, из которой можно было разглядеть небольшую кухню. Как и ожидалось, Прюденс накрывала на стол, присвистывая, чуть поодаль стоял Альбус и с мученическим видом держал тарелки, которые она вырывала из его рук легким движением. Бросив взгляд на кресло, Лили заметила и своего отца, который безмятежно читал газету, слегка щурясь, будто пытаясь разобрать слова, и подле него со скучающим видом сидел Джеймс, который по голограмме смотрел квиддичный матч.
На секунду Лили стало тоскливо, словно вся эта картинка семьи не принадлежала ей вовсе, словно в этом всем места ей не было. Да, она была другая: у нее не получалось отпустить свою ненависть, и жила-то она только ради собственной мести. У Лили ничего не было. Ни дела всей жизни, как у Джеймса, ни любви, ради которой стоило рискнуть, как у Альбуса, и уж тем более у нее не было такого же желания жить, как у ее отца, который всегда относился к любым невзгодам с такой легкой философией, что ее воротило.
Все было предельно просто: солнечная Лили Поттер просто не вписывалась в эту семью.
— О, посмотрите, кто вернулся, — протянула Прюденс, и Лили, вскинув голову, внимательно посмотрела на нее, невольно ощущая, как взгляды всех присутствующих были направлены на нее. — И где ты только пропадаешь, Лили? Сомневаюсь, что ты смогла найти себе работенку в Англии.
— Сомнения ни к чему такому красивому личику, — милейше улыбнувшись, в ее же интонации ответила Лили. — А то смотри, потеряешь единственное свое преимущество.
Джеймс едва слышно фыркнул, Гарри предосудительно опустил глаза в газету, но Лили могла поклясться, что уголок его губ приподнялся. Все терпели Прюденс из-за Альбуса, а сам отец никогда не выказывал неуважения к своей невестке — напротив, он всегда держал строгий нейтралитет. Только Альбус, словно собачонка, оберегал и защищал свою женушку от всего. «Лучше бы он защитил ее от нее же», — со злобой подумала Лили, поймав яростный взгляд брата.
— Ты куда? А как же ужин? — раздраженно спросила Прюденс в тот момент, когда Лили спокойно зашагала по лестнице, не намереваясь больше видеть хоть кого-то. Ей нужно было опять и опять сидеть в своей лаборатории на чердаке и стремительно думать над тем, как именно можно излечить Астората, чтобы тот выдал ей козырь. От этого теперь, к сожалению, зависело слишком многое.
— Без меня, — рассеянно бросила Лили, скрывшись в лестничном пролете и прежде, чем оказаться на чердаке она услышала надменный голос Прю, которая раздраженно проговорила, словно специально, чтобы звуки ее голоса долетели до нее:
— Мистер Поттер, поговорите со своей дочерью. У нее всегда такой важный вид, что тошно становится… героиня, ну разве нет? Вы вообще видели этот взгляд? Она же нас всех презирает!
Прислонившись к деревянной поверхности, которая не была застелена ни гобеленами, ни обоями, Лили даже не попыталась включить свет. Она просто бессмысленно смотрела в пространство, думая, что вся ее жизнь долбаная игра, в которой она явно не победитель. Из раза раз вставать было тяжелее всего, и больше всего Лили хотелось отпустить и свою ненависть, и свою месть, но знала же, знала, что тогда у нее совершенно не будет смысла сносить эти дни.
Раньше она жила мыслью создать воскрешающее зелье и увидеть во плоти свою мать. Но годы прошли, и вместо желания обнять свою матушку, у Лили появилась четкая потребность поставить на колени всех своих врагов. Ей казалось, что в этом и будет-то ее счастье.
Хмыкнув, Лили взмахнула палочкой, озаряя комнату светом, а потом, заколов волосы, подошла к столу, на котором стопкой лежали алхимические вычисления, и села за работу. Времени не было.
Только вот ничего у нее не получилось ни на следующий день, ни через день. Когда наступила пятница, день помолвки, Лили совсем отчаялась. Впервые за многие годы она вдруг почувствовала, что это такое — стоять у самого края бездны и осознавать, что страховки нет. Никто ее не спасет. Ни на кого у нее нет надежды.
Она знала, что ей нужно было сделать: надеть красивое, элегантное платье, красиво закрепить волосы, а потом в самый разгар торжества проникнуть в особняк Томасов, чьи чары Годрик снимет на день. В этом зале она будет стоять под взглядами десятка невольных зрителей, и Лили будет скалиться, улыбаться, кривить губы в насмешке, когда сердце забьется сильно-сильно, потому что ей будет очень страшно. Потому что месть — это начало истории, конец которой никогда не бывает счастливым.
«Некоторые истории никогда не заканчиваются хорошо», — так говорил ей дядя Чарли, и Лили, чувствовавшая над своей судьбой рок, не могла с ним не согласиться.
«Твоя история никогда не закончится хорошо», — вторило сознание, когда Лили, поправив складки черного атласного платья на бедрах, бессмысленно посмотрела в свое отражение. А потом, улыбнувшись, она взмахнула палочкой, трансгрессировав. Поттер шла к Асторату без надежды и особого желания: просто Лили опутывала его своим вниманием, зная, что, возможно, однажды это может сыграть ей на руку.
Она шла, и ветер поднимал подол ее длинного платья, игрался с волосами, слегка портя прическу, но едва ли Поттер замечала это. Было холодно, Лили знала это, но не могла ощутить. И поняла, что вся дрожит, лишь когда зашла в особняк Берков и села напротив старика, который безразлично смотрел в окно напротив, словно ожидая чего-то. Может, своего внука?
Бедный, несчастный, брошенный старик. У него ведь тоже ничего не было, кроме яркой молодости, которая закончилась уже очень давно, облачившись в воспоминания. Он не нужен был своему сыну, от которого отрекся, не нужен был даже внуку, который не пожелал вернуться ради умирающего в ненавистную страну.
— Вы умрете, — спокойно, без особых эмоций произнесла Лили, вперив в него внимательный взгляд. У нее было странное настроение: такое тоскливое и одновременно меланхоличное… Мерлин, если бы только можно было еще раз увидеть эти серые глаза… — Вы умрете, — вновь повторила Лили, чуть махнув головой, прогоняя наваждение. — У меня не получится создать вам нужное зелье.
Асторат медленно повернул к ней голову, слегка приподняв бровь.
— Милая моя, неужели ты считаешь меня настолько идиотом, что думаешь, будто я не осознаю этого?
— Но вы надеетесь, — без тени насмешки протянула Лили, — значит, вы все-таки… глупы.
— Я надеюсь вопреки здравому смыслу не для того, чтобы выслушивать твою оценку своих умственных способностей. Я надеюсь, потому что иначе жить совсем невыносимо. Не тебе ли этого не знать?
Промолчав, Лили по-прежнему жестко и уверенно смотрела в его лицо, словно пытаясь найти какие-то нужные для себя ответы, но, не выдержав, позволив эмоциям прорваться наружу, она эмоционально бросила:
— Но какой смысл? Когда вы умрете, все останется таким же: люди, которых вы ненавидите, будут счастливы. До чего же это несправедливо! Те, кто заставляют нас страдать, всегда счастливы в наших глазах, ведь они не переживают то, что переживаем мы.
Меланхолично качнув головой, словно соглашаясь, Берк прищурил левый глаз, сжал свою старческую руку в кулак, но руки, ослабленные от бездействия, почти сразу же расцепились. Пальцы с морщинистой, грубой кожей не слушались больше его.
— Ваш сын, — хмыкнув тихо, протянула Лили с немым отчаяньем глядя в его глаза. — Он на коне. Получил протекцию, а теперь выдает свою дочь за неофициального куратора Содружества. Вы понимаете? Ваш сын строит карьеру на ваших костях, ведь он забрал у вас ваше детище — лавку! Это ли справедливо?
— Что? — моргнув, быстро протянул Асторат, и глаза его на секунду вспыхнули. — Что ты сказала? Он выдает Ребекку за сына…
— Мистера Томаса, — с яростью выплюнула Лили, видя, как вздрогнул на секунду старик.
А потом, словно отмерев, он поджал губы в тонкую линию, и его дряхлое лицо исказилось в какой-то немой ярости. И только лишь глаза Астората, такие необычно ясные для его лет, на секунду окрасились каким-то торжеством.
— Мой сын всегда был идиотом, — иронично протянул он вдруг, а потом, наклонившись, быстро бросил: — Играет он не на моих костях, а на своей протекции.
— О чем вы? — с сомнением произнесла Лили, слегка сощурившись, и сердце ее забилось быстро-быстро.
— Ведь лавка, из-за которой и произошел весь сыр-бор с Лютым, не принадлежит ему, — улыбка Астората стала ярче, а глаза, вспыхнув, — еще светлее: фиолетовый в секунду стал лиловым. — Почти год назад я сделал так, что теперь лавка Берков полностью принадлежит истинному наследнику. Она принадлежит Фобосу Берку.
Лили моргнула, а потом запальчиво взмахнув рукой, боясь выдать ликование, которое медленно поднималась в груди, отрывисто спросила:
— Мистер Берк… он в курсе?
— Нет, — улыбнувшись, ответил Асторат, и глаза его торжествующе сверкнули. — Только Фобос. Мой внук — умелый главарь.
А потом, словно опомнившись, он резко замолчал, мрачно посмотрев на Лили. Но было поздно. Меланхолия, которая разливалась по венам, теперь превратилась в горячую лаву, которая текла вместо крови.
Она просидела со стариком в полном молчании еще минут тридцать, прежде чем выйти от него. Она молчала, потому что пыталась забить собственную радость, потому что думала о том, как же именно можно было воспользоваться этой информацией. А когда, спустившись вниз, она оказалась на первом этаже, Лили внимательным взглядом окинула прихожую, думая о том, что ей нужно подтверждение. Ей, черт побери, нужны долбаные доказательства.
Торжество переполняло все ее естество, а улыбка горела на лице, когда, зайдя в Косую аллею за пергаментом и пером, Лили быстро написала пару строчек:
«Я знаю секрет твоей семьи, Фобос. Не хочется ли тебе вернуться обратно и попытаться уговорить меня, чтобы я не ломала их судьбы?».
А потом, окликнув ближайшую почтовую сову, она аккуратно вывела на конверте немецкий адрес и пустила птицу. Взмахивая серыми крыльями, она почти слилась с весенним небом, и Лили, оскалившись, безмятежно смотрела ей вслед. Зачем ей был нужен Фобос? Что ж, при удачной манипуляции можно было уговорить его отомстить своей семье. Но… как?
Это было не настолько важно. Оправив черное платье, Лили очаровательно улыбнулась своему отражению в витрине ближайшего магазина. Она была красива и знала это, поэтому предполагала, какой эффект произведет на толпу своим черным-черным платьем, едва мерцающим из-за магии среди этой нюдово-бледной белизны платьев подружек обрученной.
«Эх, Бекки-Бекки. Думала ли ты когда-нибудь о том, как страшен тот, кому нечего терять?» — усмехнувшись, подумала Лили, все еще разглядывая себя в мутном стекле витрины. О, теперь ей незачем было отступать от намеченного пути. Теперь Лили Поттер готова была сгореть в своих чувствах, лишь бы на секунду ощутить ту каплю торжества, что раньше всегда была рядом с ней, когда она унижала, втаптывала людей и стремительно шла по намеченному пути.
С каждым шагом у нее тяжело что-то в груди, и дыхание давалось особенно трудно. Особняк Томасов сверкал, то и дело с хлопком появились опаздывающие люди, которые, суетясь, стремительно шли по ступенькам, параллельно надевая на лица маски, так как помолвка была совмещена с балом-маскарадом. Из огромных окон особняка лился свет, музыка была настолько громкой, что Лили, стоявшая в тени деревьев, могла отчетливо услышать звуки вальса Шопена, немного покачиваясь в такт этой сводящей с ума музыки.
Лили не спешила. Стояла и чего-то ждала, всматриваясь в величественное здание, а потом, надев черную, обрамленную бархатом маску, которая едва ли закрывала лицо, трансгрессировала, тем самым пропустив охрану, которая стояла настороже. В ту же секунду Лили оказалась прямо перед дверьми, ведущими в зал, и, слегка приоткрыв дверцу, она аккуратно посмотрела во внутрь. Кругом танцевали пары, чуть поодаль стояли люди небольшими группками и весело болтали. Гостей было достаточно, здесь также присутствовали и журналисты, ведь Дин Томас владел "Ежедневным пророком".
Дождавшись, когда вновь заиграла громкая музыка и уже новые пары встали в центр зала, Лили быстро прошмыгнула внутрь, продвигаясь к стене, сильнее сжав руку, которую облачила в перчатку. Страх сковывал легкие, и, несмотря на собственную уверенность, Лили испытывала некоторую панику. Она боялась, что ее черное платье раньше времени привлечет внимание, боялась, что Годрик струсит в последний момент. И чем дольше стояла здесь, окруженная счастливыми лицами, тем сильнее думала о том, как же сильно она не вписывается в здешний антураж.
Но ее никто не замечал. Все были так увеличены будущей невестой, которая, счастливо улыбаясь, посверкивая бриллиантами, то и дело смеялась невпопад. Бекки сидела на кушетке около окна и обмахивала свое потное лицо широким белым веером, то и дело кривя черные брови. Прошло три года, но это тупое выражение лица, казалось, так и не исчезло с несуразной мордашки — напротив, оно как будто усугубилось, что вызвало у Лили презрительную усмешку.
Музыка играла все более торжественная, было понятно, что с минуты на минуты состоится то, ради чего все и пришли — увидеть становление новой элиты, скрепление золотой молодежи, которая оплотом будет стоять за ценность своих родителей. Все это было до того смешно, что Лили поминутно сдерживала смех, наблюдая за Томасом. Годрик стоял почти рядом с Ребеккой, и вид у него был до такого мрачен и тосклив, что она поняла: он не струсит. Он дойдет до конца.
Когда ее взгляд зацепился за Мэри Томас, которая была одета в откровенное бордовое платье, едва доходившее до колен, Лили видела, как поминутно кривит губы Мэри, как ее глаза сверкают хищным блеском и как чувство удовлетворения просачивается сквозь каждую клеточку этого красивого, но такого бездушного лица. «Она совсем не изменилась», — с насмешкой подумалось ей, когда Поттер внимательно вглядывалась в белесые волосы, которые, посверкивая в электрическом свете, напоминали платину.
Широко улыбнувшись, Лили вскинула голову, потому что чувство раздражения накатило на нее волной, и бессмысленно посмотрела в сторону, заметив вдруг мужчину, который стоял в совершенно другом конце зала и чьи глаза сквозь узкие щелки маски почему-то внимательно разглядывали ее.
«Черт», — с опаской подумала Лили, прикинув, что, конечно же, здесь могло быть очень много ее знакомых, и с каждой секундой надежда, что ее не обнаружат, испарялась, оставляя за собой тонкое ощущение страха.
Мужчина смотрел слишком внимательно, и взгляд у него был такой цепкий, такой жесткий, что Лили невольно замерла, чувствуя себя не как обычно: сердце забилось быстро-быстро, и она забыла, как вообще дышать. Ей хотелось подойти ближе, потому что сквозь танцующие пары едва ли можно было понять даже то, какой цвет волос у этого человека, не говоря о чем-то большем, и чем пристальнее она наблюдала, тем сильнее испытывала какую-то дрожь.
Было что-то знакомое в этом темном силуэте и в этом взгляде. Напротив нее стоял мужчина, Лили не сомневалась, и его черная рубашка так не сочеталась с пестрыми цветами вокруг, что она бы усмехнулась иронично: потому что среди всех присутствующих они были единственные в черном.
— Дамы и господа, — весело подняв бокал, пропел Дин Томас, и Лили дернулась, бросив хмурый взгляд на него, по-прежнему ощущая на своем теле этот жесткий прицел. — Все вы, конечно же, знаете, по какому торжеству мы здесь собрались: мой сын, моя гордость и моя самая большая надежда сегодня обручится с очаровательнейшей мисс Ребеккой Берк.
Люди зааплодировали, и Бекки с веселым смехом поднялась с кушетки, подошла к мистеру Томасу и очаровательно улыбнулась. Мэри хлопала громче всех, и ее яркая улыбка была до того ядовитой, что Лили действительно сдерживала себя, чтобы прямо сейчас не сорвать все это торжество. Поттер злилась. Видел Мерлин, ненависть поднималась в ней с каждом секундой, когда Годрик медленно шел к Бекки и, схватив ее за руку, беспомощно оглянулся, пытаясь, наверное отыскать ее.
Веселые, беспечные и такие алчные… едва ли кто-то из присутствующих здесь оценит выходку Лили и захочет встретиться с ней с глазу на глаз, но они все так упивались своим могуществом, будто действительно верили, что власть навсегда у Содружества. И, казалось, они совершенно уверовали в свою безнаказанность.
— Так как никто из присутствующих не может назвать причину, по которой данная помолвка не может состояться, я с гордостью могу сказать…
— Эта помолвка не может быть заключена, — резко и громко проговорила Лили, выйдя в центр зала, и кучки людей, столпившиеся возле пары, резко разошлись, давая тем самым ей проход.
Время уходило сквозь пальцы, а тишина в зале стояла гробовая — даже музыканты, и те перестали играть салонную музыку, замолчав. Лили чувствовала каждый взгляд кожей, но более всего — пристальный и жесткий взгляд мужчины, что теперь стоял за ее спиной и даже не двинулся ближе, чтобы разглядеть помолвленных.
— Кто вы? — протянул Дин Томас, прищурившись, словно пытаясь понять, с кем он вообще говорит. И Лили не стала долго мучить всех, а потому медленно сорвала маску с лица и резко подняла глаза, чувствуя себя словно под прицелом.
Лили видела, как дернулась Бекки, как Мэри, ошалело схватив ту за руку, таращилась на Поттер, словно на приведение, и как в глазах этих вспыхнул огонек ярости. Один только Годрик смотрел на нее, как на спасение, с таким восторгом в глазах, что Лили широко улыбнулась.
Она неспешно двинулась к нему, а потом проговорила беспечно, растягивая гласные:
— Этой помолвки не будет. Потому что Годрик Томас принадлежит мне. — И, подойдя к нему, она резко обвила его шею своими руками, внимательным взглядом посмотрела на застывшую Бекки и Мэри, а потом глаза у Лили сверкнули яростно. — Мы связаны заклинанием.
— Что? — с яростью прорычал Дин, резко дернувшись по направлению к сыну, который стоял к нему спиной. Сердце у Годрика билось гулко-гулко, Лили слышала, как он тяжело дышит, и это доставляло ей неумолимое удовольствие. Однако мистер Томас не сделал и шага, потому что Лили, вытянула руку вперед, будто призывая его остановиться, и Дин подчинился. Настолько велико было его оцепенение и удивление.
Едва коснувшись губами уха Годрика, Лили проговорила громко, сквозь улыбку:
— Годрик, неужели ты не сказал?
Ее губы едва касались его кожи, а потом, резко отстранившись, она вздернула верх рукав черного платья, оголяя черный иероглиф, который заискрился голубым свечением — знак того, что она стояла с тем, с кем была связана.
Дин Томас вздрогнул, распахнув широко глаза, неверяще смотря в глаза Лили, которая, улыбаясь шире, вдруг переместила взгляд на Бекки, которая застыла в двух шагах от нее и в чьих глазах скапливались слезинки. Тишина была гробовая. Казалось, в зале застыло все, и в этой тишине, которая била по перепонкам, Лили прошептала, смотря в зеленые глаза Ребекки Берк:
— Я буду твоим приговором, Бэкки. Запомни это.
В тот же момент, когда раздались громкие возгласы отмеривших журналистов, звук щелкавших камер, она трансгрессировала, прижавшись к Годрику слишком близко, обвив руками его широкие плечи, отчаянно ощущая этот чужой, но будто бы знакомый взгляд. И когда свежий ветерок коснулся ее вспотевшего лица, Лили расхохоталась, отстранившись от замершего Годрика, и, согнувшись, она долго еще смеялась, с упоением вспоминая удивленные лица и свет софитов.
— О Мерлин, ну что за убогое зрелище, — расхохотавшись сильнее, бросила весело Лили, резко подняв глаза на Годрика, который по-прежнему молчал с неверием глядя на нее.
— Спасибо, — наконец пролепетал Годрик, словно не веря, что он был только что похищен с помолвки, а потом тоже рассмеялся.
Вечер приятно обдувал ее холодом, и Лили было абсолютно плевать, что она стоит в легким платье на открытом воздухе — ее переполняла такая радость и веселость, что впору было пуститься в пляс. Настолько поднятое настроение было у нее.
И, насвистев себе «Рондо» Моцарта, Лили присела в комичном реверансе, рассмеявшись сильнее, а потом резко обернулась. Они оказались у самого моста, откуда можно было увидеть Темзу, и Лили, хмыкнув, вдохнула полной грудью, не думая о том, что же ждет ее завтра.
— Сколько наших знакомых было в зале, — весело проговорил Годрик, поравнявшись с ней, с интересом заглядывая в ее глаза. Лили хмыкнула. Какое ей было дело до тех, кто туда пришел? — И как мне теперь оправдаться? — он улыбнулся шире, прикрыв на секунду глаза. Впервые в жизни, наверное, Лили видела, как в этом агрессивном, вечно искаженном недовольством лице была какая-то легкость.
Все складывалось удачно. Фобос вернется к ней, и она сделает все, чтобы он помог ей сбросить Берков с Олимпа. А потом она возьмется за Мэри, Лили выследит все ее повадки и все ее слабые места, она опутает ее жизнь своим вниманием, чтобы потом дождаться момента и уничтожить ее прямо на месте, смачно втоптав в грязь.
Глаза Лили вспыхнули огоньком предвкушения. О до чего живой она чувствовала себя сейчас!
— Малфой тоже был на помолвке. Отец специально его пригласил, чтобы показать крепость Содружества, — вдруг резко бросил Годрик и упрямо посмотрел ей в глаза. — Но весь вечер он простоял в сторонке и ничего не сказал… а отец так хотел, чтобы он сорвался.
Замерев, Лили распахнула широко глаза, опять почувствовав, как забилось сердце, как дыхания опять стало не хватать. Мужчина с цепким, жестким взглядом… «Мерлин, как я могла не догадаться?» — подумалось ей, и Лили, скрежетнув зубами, с силой сжала перила моста.
Злость потупляла радость. Скорпиус Малфой. Чертов сукин сын. Он видел ее, он первым заметил ее… значит, весь этот спектакль… Мотнув головой, Лили резко повернулась, взглянув на бушующую гладь воды.
«Завтра суббота, — вторило сознание. — Завтра он придет к твоему отцу, забыла?»
Да. Завтра она вновь увидит его, наконец, без маски и сможет взглянуть в эти серые глаза. Но как? Как она будет вести себя? Страх обуял Лили. Ей хотелось и не хотелось видеть его одновременно, и, лишь вспоминая этот тяжелый взгляд, который, казалось, не менялся с годами, Лили чувствовала трепет и одновременно дрожь.
Потому что самым главным соперником для нее всегда был Скорпиус Малфой. И месть для него должна была быть грандиозной. Она обязана отплатить ему за все, что испытывала: и в первую очередь — за эти странные, непонятные, такие сильные и ненужные чувства, спрятанные так глубоко, что порой Лили действительно забывала, что на самом деле она испытывала к нему.
Лили проснулась из-за патронуса в виде волка, который, пройдя сквозь нее, обдал ее лютым холодом и тотчас исчез в темноте, громко проговорив:
— Лили, срочно ко мне. Это Асторат.
Поежившись, Лили недовольно посмотрела в темноту и тяжело вздохнула. Со вчерашнего дня она чувствовала себя разбитой, и тот факт, что сегодня была суббота, не приносил облегчения, а напротив, лишь сильнее напрягал Лили. Ей хотелось сбежать из дома, желательно на весь день, поэтому патронус Астората показался ей даром небес.
Это не был побег. Просто что-то внутри Лили отчаянно сопротивлялось этой встрече: что-то внутри нее боялось, что стоит лишь посмотреть в эти серые, до боли знакомые глаза, как можно оставить мысли о мести. И Лили не нравились такие едва ощутимые предположения, потому что тогда выходило, что весь ее гениальный план изначально был ненужным и пустым, ведь можно было просто взять и простить.
«Не обольщайся, Лили Поттер. Ты озлобленная на мир сука, кого ты собралась прощать?» — подумалось ей, и, хищно усмехнувшись, она быстро стала собираться.
Астората нельзя было игнорировать. В конце концов, у Лили не было никакой уверенности в дальнейших действиях Томасов, поэтому ей как никогда нужна была информация. А желательно — неоспоримое доказательство ее правоты в виде какой-нибудь бумажной подоплеки.
Она трансгрессировала прямо к лесу, окинула его мрачным взглядом, вспомнив о своих склянках, закопанных в земле, а потом быстрым шагом направилась прямиком к старику. Больше всего ее удивило то, что он не лежал, как обычно, в своей комнате, а, опираясь о дверь, внимательно следил за каждым ее торопливым шагом, словно только и ожидая ее. В какой-то момент она отчаянно стала вспоминать, не совершила ли какой-нибудь ошибки, но вглядываясь в это морщинистое лицо, Лили понимала, что дело не в ней. Что-то тревожило старика.
Когда она поравнялась с ним, с гордой ухмылкой выдержав его напряженный взгляд, Лили почувствовала странную нервозность. В конце концов, Берк никогда не был ее полноправной игрушкой — таким человеком, как Асторат, невозможно было управлять, это он был вершителем судеб с большим багажом.
— Как же я ошибался, — с какой-то ироничной улыбкой протянул Асторат, прищурив глаза. — Милая, зачем ты только написала ему письмо?
Лили удивленно вскинула брови, не совсем понимая, о чем речь, и, видимо, это отразилось в ее лице, потому что Асторат, прищурившись, спокойно проговорил:
— Только что ко мне пожаловал мой сын. Впервые за двенадцать лет я увидел этого предателя перед собой, а не его доверенных лиц, — он скривился, сжав с силой ручку двери, но его ослабленные руки не долго могли выдержать такое напряжение, поэтому уже через минуту Асторат, шикнув, ослабил хватку. — Он пришел с Фобосом. Я думал, что мой внук настоящий наследник… я ошибся. Оказывается, предателю известно, как я ловко обвел его с наследством.
Он замолчал, и заинтригованная Лили, прикусив нижнюю губу, вдруг резко схватила его за руку, потому что каким-то шестым чувством поняла, что он сейчас упадет. Придерживая его старческое тело, она аккуратно усадила Астората на лавку, тут же примостившись рядом, боясь пропустить даже одно-единственное слово. Переводя дыхание, немного сопя, Берк с издевкой кривил губы, смотря куда-то сквозь себя, и с каждой секундой Лили ощущала, как нетерпение и дикий интерес охватывали ее сознание.
— Они требовали документы… понимаешь ли, до моей смерти я по-прежнему остаюсь полноправным хозяином этой чертовой лавки. И пока я жив, они не могут изменить мое завещание, вот поэтому им нужна эта бумажка. С помощью нее можно было запросто лишить меня единственного козыря — без нее я не смогу давить на своего сына.
— Что это? — с интересом протянула Лили, приблизившись к нему ближе, даже замерев.
— Дарственная бумага на имя Фобоса. Только получив ее, он станет настоящим хозяином, но…
Он опять запнулся, нахмурившись, и эта пауза в отличие от прошлой была долгой. Или так только казалось взбудораженной Лили, которая, слегка ерзая на лавке, смотрела на голый лес, прикусив губу. «Вот бы получить эту бумажку», — подумалось ей, и она усмехнулась своим мыслям. Если бы Лили получила дарственную бумагу, она бы предала огласке этот документ, и тогда Томасы навсегда бы отвернулись от Берков. Право, у нее не было нужды вновь восстанавливать лавку, все, чего ей хотелось, — навсегда унизить Берк, опустить ее так глубоко на дно, чтобы она никогда не выбралась.
— Предатель в бешенстве, — вдруг резко проговорил Асторат, и Лили вскинула голову, внимательно поглядев на него. — Помолвка Бекки сорвалась… твоих рук дело?
Прищурившись, он усмехнулся, видя, как едва качнула головой Лили, как ее глаза сверкнули азартным блеском. Ему определенно нравился ее настрой.
— И ты написала Фобосу. Он вместе с отцом сегодня пришел ко мне, даже попытался прорваться в сознание, чтобы найти эту бумажку, но… какие наивные, Мерлин их побери, я прожил столько лет, что никогда не держу воспоминаний в голове.
Слегка рассмеявшись, Берк качнулся, и Лили была вынуждена схватить его за надплечье, чтобы он не упал. Постепенно смех перешел в кашель, и, когда Асторат уже почти задыхался, то резко схватил Лили за руку и сдавил ее с такой силой, что Поттер бы очень удивилась, если бы не была так взбудоражена.
— Он предал меня. Мой внук — моя надежда — предал меня! — Его глаза с исступлением смотрели на нее, и она видела в этих фиолетовых, таких знакомых глазах столько отчаянья, что почти захлебнулась им, если бы ее не переполняло то же самое, убогое чувство. — Я мечтал, что он отомстит ему… за меня, за свою мать, хотя бы за себя! Но что я получил? На пороге смерти вдруг осознал, что я всегда видел в нем того, кем он никогда не был.
Сильнее сдавив ее руку, Асторат тяжело вздохнул и улыбнулся.
— Ты им мстишь. В твоих глазах я вот уже который год я вижу сплошную ненависть, Лили Поттер. Именно это мне и понравилось тогда: так смотрят лишь те, кто готов дойти до конца. Даже если конец — это чья-то смерть. Скажи мне, как сильно ты ненавидишь Ребекку Берк? Что ты сделаешь с ней? Что ты сделала уже?
— Сначала я разорвала ее помолвку с человеком, в которого она влюблена еще с Хогвартса, — чеканя слоги, протянула Лили, с силой сжав его ладонь, и глаза ее сверкнули таким диким блеском, что Асторат улыбнулся еще шире. — Жалкая Бекки Берк была моей жертвой на протяжении всего Хогвартса. И когда лишь однажды у нее получилось потеснить меня, она подумала, что я оставлю ее, забуду все и никогда не приду за отмщением.
При одних лишь воспоминаниях о мерзкой улыбке Ребекки, у Лили свело от ненависти скулы, и она, насыщаясь внутренней ненависть, говорила не просто с запалом, а с самым настоящим фанатизмом:
— Ваша внучка — идиотка. И она поплатится за свою недальновидность. Потому что дальше, если я получу этот документ, я сделаю так, что она и ее отец будут навсегда опозорены. Они лишатся протекции, и тогда, как и все наследники Слизерина, или чистокровных семей, или Пожирателей, они окажутся на дне. Откуда не выбираются.
Лили сглотнула, расширив глаза, потому что перед глазами мелькнуло очередное воспоминание, заставившее ее сердце биться дико. Да, именно так ей когда-то сказал Скорпиус. Со дна не выбираются. И Поттер теперь знала это, как никто иной. Теперь все слова Малфоя были не простыми предостережениями, они были ее опытом.
Асторат улыбнулся. А потом, пошарив левой рукой под мантией, он протянул ей слегка дрожащими пальцами старый, помятый пергамент, и Лили, не отдавая себе отчета, выхватила его быстрым, взволнованным движением, с некоторым восхищением посмотрев на старика.
— Смотри, Лили Поттер, ты никогда не должна сворачивать с своего пути, — кивнув головой, он прищурился. — Ты сама выбрала свою судьбу, и если ты предашь ее, то будешь никем.
Отцепив свою руку, Лили с волнением раскрыла пергамент и увидела вдруг, что в начале листа было вычеркнуто имя Фобоса Берка, а совсем рядом красивым курсивом было выведено ее. Лили Луна Поттер. С неверием она поглядела на Астората, и сердце ее забилось быстро-быстро. Она не знала, что и думать и как реагировать. Все, что могла из себя выдавить Поттер, было жалкой благодарностью, которую унес ветер легким порывом.
— Когда-то я был таким же, как и ты. Я тоже выбрал путь мести, я мстил своей жене и довел ее до смерти, — говоря это, он не мигал и не улыбался, но какое-то хищное выражение было в его выражение. — Жалею ли я об этом? Да. Но выбрал бы я другой путь? Никогда. Потому что те, кто предал нас, не заслуживают прощения. Они должны страдать. Именно поэтому я делаю это: отомсти хоть ты за меня.
— Но ваш внук… неужели вы не боитесь?
— Что ты навредишь ему? — рассмеявшись, он слегка качнул головой. — Фобос не дурак. Как только он поймет, что все теперь у тебя, он встанет на твою сторону. Этот негодник всегда лишь там, где выгодно. Он будет твоим самым верным соратником… до тех пор, пока ты не потеряешь значимость и силу. Так было со мной, знаешь ли. Никому не сдался дряхлый старик, кроме, разве что, его завещания.
Улыбка на его лице была до того отчаянная и полная всякого рода сомнений, что Лили, не мешкаясь, кивнула головой на прощание и стремительно покинула пределы поместья. На самом деле, она боялась, что он передумает, что, когда волна эмоций пройдет, Асторат осознает всю непрочность своего поступка и попытается все вернуть обратно. Могла ли она это допустить? Что ж, пожалуй, ради этого помятого листка она могла искалечить, уничтожить любого.
Лили смеялась, когда, облокотившись о каменную стену дома, который был совсем рядом с Гриммо-12, запрокинула голову вверх, чтобы видеть ярко-голубое безоблачное небо. Хохот был до того истеричным, что она все пыталась его унять — тщетно, что-то внутри нее так ликовало, что, казалось, еще немного, и от переизбытка эмоций она потеряет если не сознание, то свое хладнокровие. Подол черной мантии взметнулся ввысь, когда Лили бессмысленно посмотрела себе под ноги, прижимая к груди пергамент, совершенно не веря, что все закончилось так просто. Поверить только. Фобос и Асторат Берк действительно помогли ей, о Мерлин, как же теперь она была рада, что познакомилась с ними еще тогда, в унылом июле.
Теперь Бекки не спастись, Лили была до того решительна и до того отчаянна, что ей было абсолютно плевать на любые последствия: у нее никогда не было будущего, так какой был смысл думать о нем? Даже если ее действия навредят семье, Лили было плевать — хотя бы потому, что была уверена, просто так ее никто не сможет прижать к стенке.
Когда, свернув по направлению к своему дому, Лили увидела стоящего напротив входа Фобоса, она даже не удивилась. Она предполагала нечто такое, в конце концов, Лили прекрасно знала, что он придет за ней. И словно почувствовав ее взгляд, Берк резко повернулся и посмотрел на нее мрачным, не предвещающим ничего хорошего взором.
Он шел медленно, цокая каблуком по набитой тишине проспекту, и с каждым его шагом улыбка на ее лице становилась все шире. Она знала, как нравилось ему ее злорадство, широченная, издевательская улыбка, и не могла ничего с собой поделать: Лили до ужаса хотелось смеяться.
— Приветствую, мистер Берк, — очаровательно бросила она, слегка изогнув бровь, подметив, что в глазах его плясали чертята.
— Маленькая, рыжая стерва, — с некоторой издевкой незамедлительно ответил он. — Воспользовалась нестабильностью старика и выудила информацию? В твоем духе, Поттер.
«О, так ты ни черта не знаешь», — улыбнувшись сильнее, подумала Лили, внимательно изучая его лицо. Видимо, она была права — то, что Берк отдал ей лавку, было всплеском эмоций, о которых, возможно, позже он пожалеет. А сейчас? Лили усмехнулась, перекинув тяжелые волосы за плечи.
— Быстро же ты примчался.
— Не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за твоими занятными манипуляциями, — со смешком ответил Фобос, слегка поклонившись. — Однако ничего не выйдет, окстись, Лили, у тебя ничего, кроме слов старика при смерти. Как именно ты собираешься добить этим Бекки?
Слегка склонив голову, Лили, не сдержавшись, рассмеялась коротко, видя, как на секунду некоторое сомнение промелькнуло в его глазах, а потом, элегантно вскинув руку, в которой между фалангами пальцев был закреплен пергамент, она очаровательно протянула:
— Не смеши, Берк. Ты же знаешь. Когда я чего-то сильно хочу, сама судьба мне благоволит. Особенно когда этой суке известно, что путь мой прямиком в бездну.
Он дернулся, и глаза его налились такой необузданной яростью, что через секунду Фобос резко схватил ее за горло, сжав пальцы с такой силой, что Лили бы, будь она нормальной и милой девочкой, точно бы попыталась отбиться. Но вместо этого, расхохотавшись, она гордо вскинула голову и посмотрела на него в упор глазами, в которых не было ничего, кроме ненависти.
— Что? Убьешь меня прямо напротив окон моего дома? Мой папочка сотрет тебя в порошок, тебе ли об этом не знать, Берк? — издевательски тянула Лили, улыбаясь все больше.
— Ну ты и сука, Поттер, — сжав пальцы сильнее, через секунду Фобос резко разжал их и, переводя взгляд то на нее, то на пергамент в руке, с некоторой злобой выплюнул: — Можно сказать, что я не ожидал этого. Насколько же глубоко ты запала старику…
— Твой прокол, Берк, — холодно ответила Лили, приблизившись к нему на шаг ближе, и на лице ее теперь не было и намека на веселость или улыбку. — Если бы ты уделял ему больше внимания, то тогда он бы не переписал лавку на меня…
— Что? Он передал ее тебе? — неверяще протянул Фобос. Он выглядел настолько ошарашенным, что Лили хмыкнула тихо, в кулак, а потом, откинув волосы за плечи, скрестила руки на груди и внимательно посмотрела на него. Медленным движением раскрыв пергамент, Лили приблизила его к лицу Фобоса, чтобы он увидел свое перечеркнутое имя и записанное поверх него ее.
Лицо Берка за секунду стало нечитаемо безэмоциональным, казалось, он даже побледнел пуще прежнего, из-за чего брови Лили слегка выгнулись, как бы спрашивая: «И это вся твоя реакция?»
На самом деле, она не ненавидела Берка. Более того, можно было сказать, что она по-прежнему относилась к нему с некоторой симпатией: Лили видела в нем союзника, а не соперника, оттого все принимало несколько удручающий оборот. Терять его ей явно не хотелось.
— Пойдем, нечего здесь стоять.
— И куда же мы пойдем? — сделав акцент на «мы» с издевкой бросил Фобос, и по его напряженному лицу можно было понять, что он отчаянно пытается понять, что ему выгоднее предпринять. Да. Пожалуй они были слишком схожи, чтобы Лили не понимала, о чем думает он сейчас.
— Казино. Мне кажется, давно мы не играли в покер.
Не дав ему опомниться, Лили быстро подошла, схватила его за рукав и быстро трансгрессировала. Можно было сказать, что Лили делала это по большей части для того, чтобы сбежать прочь от дома, ведь она понимала, что не готова встретить его вновь, а собрание, судя по всему, всегда проходило в обед, поэтому… зайди Лили сейчас в дом, она бы непременно наткнулась на них. Людей из ее прошлого.
Когда очертания приняли формы, Лили улыбнулась непринужденно и потянула все еще удивленного Берка за собой. Ей хотелось разрядить обстановку, хотелось все еще удержать их отношения на отметке, когда они окончательно не превратились в врагов. Ведь с Берком было так легко и понятно, словно они были единым целым с едиными мыслями, ей действительно не хотелось ссориться с ним, но… что она могла поделать, когда именно на его несчастии можно было построить своды своей мести?
Плюхнувшись напротив него, Лили молчаливо уставилась в его лицо. Вокруг стоял сигаретный дым, люди весело хохотали, и смех этот по-настоящему резал ей слух. Салонная музыка, дешевая и вульгарная, лилась плавно и слегка надоедливо, и Лили, пытавшаяся абстрагироваться от всего и сконцентрироваться только на его лице, начинала жалеть, что привела его сюда.
— Мерлин, — наконец протянул Фобос, резко достав портсигар, а потом, вытащив сделанную им же самокрутку, слегка закурил, распространяя по всему залу аромат полыни. Лили вдохнула полной грудью, и тяжелый вздох сорвался с ее губ, настолько в момент ей стало хорошо. — Убил бы тебя, Поттер, да не могу.
— Что, привязался? — насмешливо вскинув брови, протянула Лили, легонько перекинув ногу на ногу, отчего подол ее короткого платья натянулся, слегка обнажая стройные бедра, вызывая у Берка ленивую усмешку. — Давай сыграем, ну!
— Что ставишь? — устало бросил он, откинувшись о спинку стула, глубоко затягиваясь сигаретой.
Лили криво улыбнулась. А потом, достав пергамент, безразлично кинула его прямо в центр стола, вызывая у Берка новый приступ удивления, который отпечатался в его глаза и в приподнятой брови. Только через секунду Фобос расхохотался, сверкнув белыми зубами, и бросил слишком незаинтересованно, явно наигранно:
— Поттер, да ты просто сумасшедшая.
— О да, мистер Берк, я определенно чокнутая. Разве не в этом мое очарование?
Ответом ей была усмешка. Лили не боялась, нет, страха не было, был лишь азарт и инстинкты, которые шептали ей на ухо нужные действия. Лили Поттер была игроком, который научился ловко определять эмоции людей, сидевших напротив. Годы лицемерия, постоянные попытки быть кем-то другим, — все это сделало из Лили умелого манипулятора, который вырос до того, что мог сразиться с собственным учителем.
Фобос был безэмоциональным, он сидел в расслабленной позе, и ничто не могло выдать его. Ничто. Кроме рук, подушечек пальцев, которые иногда отстукивали по столу. Он-то, как раз, и боялся — ему хотелось выиграть всеми остатками долбаной души, когда Лили терять было нечего. Ей было плевать.
Лили улыбнулась, когда руки аккуратным движением вытаскивали карту за картой и выкладывали их на столе.
— Стрит флэш, — бросила она, не моргнув, замечая, как на секунду напряглись плечи Берка. Что ж, он уже проиграл — тогда, когда вмешал в игру желание победить.
Бросив карты на стол, Фобос резко расстегнул первые пуговицы рубашки и, сильнее затянувшись, в упор посмотрел на нее, не моргая, не пытаясь смягчить свое грозное выражение лица.
— Научил же, — тихо протянул он, а потом, встав со стула, взял его за спинку и отнес к Лили, приземлившись рядом. — Мои поздравления, Поттер.
— Меня поздравлять не с чем. Дорога, по которой я иду, соткана из моих страданий, Берк, — резко огрызнулась она, посмотрев на него исподлобья.
— А моя, думаешь, легче? — тут же ответил он, слегка повернув голову. Минуты тянулись как-то слишком медленно, и Лили, прикусив губу, с некоторым напряжением вдруг схватила его за руку и выдернув его самокрутку, чтобы потом, затянувшись ею, легонько выдохнуть дым Фобосу прямо в лицо. — Я тебе этого никогда не забуду, Лили Поттер, понимаешь?
Она затянулась сильнее, а потом, улыбнувшись криво, сказала почти безразлично:
— Что ж, тогда давай хотя бы сегодня по старой памяти пропустим стаканчик другой виски и нагнем всех этих недоигроков?
Когда Лили допивала второй бокал с виски, она вдруг почувствовала неимоверную легкость. Смеясь вместе с Фобосом, они играли с кем придется, вернее, играла Лили, а рядом с ней сидел он, то и дело науськивая ее, опаляя теплым дыхание ее ухо. Ей было так весело, что она без малейших угрызений совести непроизвольно придвигалась ближе к Фобосу, млела от его касаний до своей руки, то и дело выхватывая у него самокрутку.
Ей было очень весело. Сразу вспомнилась лихая Германия, и Лили, почувствовав тяжелую руку на своем колене, лишь хмыкнула, разразившись еще одним приступом смеха. В момент, когда алкоголь расслаблял ее, Лили даже хотелось вернуться домой, подойти к отцу, чтобы тот, обняв ее, сказал Лили, что она молодец. В такие моменты она могла даже написать дяде Чарли и спросить его, как дела у него в Египте. Да. Наверное, Лили могла бы даже спокойно поболтать с Пруденс и посмеяться над ерундой вместе с Альбусом, попутно подтрунивая над Джеймсом, который в ответ лишь зальется красной краской.
Как жаль только, что в такие моменты рядом с ней был только Фобос Берк, который беззастенчиво поглаживал ее ногу, то и дело скользя верх и всякое желание Лили пойти к семье испарялось под этими жаркими прикосновениями.
Когда она выиграла уже в девятый раз, на нее накатила скука, а мужчины, мрачно глядевшие на кучу золота подле Лили, не хотели более играть с ней.
— Мерлин, англичане еще глупее, чем немцы, — презрительно протянула Лили, нагнувшись к Фобосу, в который раз затянувшись его папироской. — Какой вообще идиот будет все ставить на кон?
— Тебе ли недооценивать силу отчаяния, дорогая, — не мешкая проговорил Фобос, ухмыльнувшись, слегка крутанув бокал в своих руках. — Их беда лишь в том, что они действительно хотят выиграть.
Присвистнув, Лили посмотрела на него внимательно, но взгляд все не хотел фокусироваться. Проведя рукой по юбке платья, она ощутила небольшой карман, в котором лежал заветный пергамент. Ей хотелось засмеяться хотя бы по одной причине: почему Фобос, зная это золотое правило азарта, сам стал рабом желания? Почему он так отчаянно хотел выиграть лавку обратно? Неужели лишь для того, чтобы быть по-прежнему в этом обществе?
— Мне не хотелось, чтобы все так вышло, — неловко протянула Лили, по-кошачьи посмотрев на него. Кажется, Фобос на секунду поверил ей, но потом злая насмешка заволокла фиолетовую синеву. — Если бы ты только не был ее братом и если бы ты так не держался за это общество, все было бы проще.
— Неправильно, — с нажимом ответил Фобос, стиснув ее руку в своей ладони, поглаживая фаланги пальцев, тем самым вызывая у нее дрожь. — Если бы ты не была мстительной стервой, живущей, похоже, только ради падения других, все было бы проще. Именно так, Лили. Во всем лишь твоя вина.
— А раньше тебя это забавляло… то, как я ломала судьбы людей, — кривая улыбка повисла на устах, и Лили, дернув на себя руку, с злобой проговорила: — Ты всегда был первым зрителем. Но как же все меняется, когда ты сам становишься невольной игрушкой: о как нехорошо, Берк. Кажется, у кого-то двойные стандарты.
Фыркнув, Берк резко отвернулся от нее, и Лили, бессмысленно посмотрев на пустой стул напротив нее, улыбнулась сильнее, немного даже пьяно. Когда она училась в Хогвартсе, то на любой вечеринке лишь притворялась, что пьяна: на самом деле, она всегда была самой трезвой и использовала это для того, чтобы выуживать из полупьяных однокурсников нужную информацию. Но с прошествием годов эта привычка исчезла, оставив после себя поглощающую любовь к крепкому алкоголю и темномагическим сигаретам — ей нравилось чувство расслабления и легкости, которые ей дарили только увеселение. И было даже плевать, что в такие моменты слова, которые тщательно охранялись в трезвом состояние, прорывались наружу.
— Ну? Кто-то будет играть со мной? — громко спросила Лили, вскинув верх руку, ловя на себе взгляд десятки таких же полупьяных волшебников.
О, как же весело ей было, как же хотелось Лили вскочить с места и закружиться в глупом танце хотя бы с Фобосом. Но вместо этого, вдыхая дым, придерживая в руке стакан с черной жидкостью, она вновь и вновь играла просто так. Потехи ради.
Волшебники, с сомнением поглядев на нее, лишь неловок махнули головой, и, когда Лили казалось, что ее вечернее рандеву в казино, по всей видимости, заканчивается, она услышала уверенный, громкий, хорошо поставленный голос:
— Я.
Лили замерла. А потом, словно громом пораженная, подняла медленно голову и увидела его. Скорпиуса Малфоя, который стоял, прислонившись к стене и внимательно смотрел на нее. Что-то дрогнуло в ней, и ярость такой волной захлестнула Лили, что, вцепившись в край стола, она скрежетнула зубами, сжав плотно губы. Сердце, предатель, билось слишком быстро, и Лили боялась, что рядом сидевший Фобос, чья рука все еще покоилась на ее колене, услышит этот отчаянный бой в груди.
Внутренне Лили готова была вскочить с места и наброситься на Малфоя, располосовать ему все лицо, а потом наслаждаться его болью. Но она не могла дать себе слабину — в конце концов, Фобос был по-прежнему рядом с ней и ему-то не стоило знать, кем именно был для нее Скорпиус Малфой.
И Малфой видел, наверное, как внутри нее что-то ломается, поэтому лениво оттолкнулся от стены и, громко скрежетнув ножкой стула, отодвинул его и уселся прямо напротив, внимательно, даже как-то жадно разглядывая ее лицо. А потом его глаза переметнулись к Фобосу, который, похоже, не чувствовал никакого напряжения, лишь улыбался и равнодушно оглядывался по сторонам. И Лили могла поклясться, что на секунду глаза у Скорпиуса мрачно сузились, однако тут же он вновь перевел на нее свой взгляд, и Лили, стиснув между пальцев папироску, улыбнулась самой кривой и презрительной улыбкой на свете, стараясь контролировать каждый свой жест.
— Простите, сэр, — протянув гласные, ответила Лили, очаровательно захлопав глазами, выдувая с каждым словом новый порыв сигаретного дыма.
Малфой склонил голову, и небрежная усмешка проскользила по его губам, когда в глазах, казалось, плясали чертята. Он совсем не изменился, и что-то внутри нее опять вздрогнуло: потому что взгляд его хоть и был жесток, но по-прежнему источал ту юношескую безмятежность, которая так успокаивала ее.
— Сомневаюсь, что вы сможете предложить мне крупную сумму, — вкладывая в каждое свое слово новую порцию яда, тянула Лили, сильнее стискивая самокрутку, из-за чего бумага мялась, а искорки, слетая с самого края, слегка обжигали подушечки пальцев. — Известно ведь, что у представителей изгнанных семейств не осталось лишних сбережений. А я не играю просто так.
— Деньги? — иронично усмехнувшись, незамедлительно ответил Скорпиус, а потом, оперевшись о стол, он без единой эмоции в голосе бросил: — Но я не собираюсь играть на деньги. Мне нужно лишь желание.
— Что? — вмешался Фобос, и Лили, позабывшая о нем, едва вздрогнула, а потом, аккуратно схватив его за руку, которая все еще лежала на ее колене, легонько сжала ее, из-за чего Берк посмотрел на нее в некотором недоумении.
Скорпиус, заметив их сцепленные руки, презрительно вскинул бровь, опять посмотрев на Лили, и та, сглотнув, попытавшись спрятать внутреннее раздражение, прошептала, словно кошка, готовая к нападению:
— И чего же вы хотите?
— О, — протянул Скорпиус, и улыбка его стала шире, но ни единой эмоции невозможно было прочесть в этом лице: — Всего лишь вас этой ночью.
С яростью хмыкнув, Лили резко встала из-за стола, и, тяжело вздохнув, с ненавистью посмотрела на него, ловя лишь новую усмешку. Ее грудь вздымалась от частого дыхания, а внутри, видел Мерлин, все плавилось от злобы, которая пыталась потушить то странное нетерпение и тот странный азарт, который вдруг проснулся внутри нее. Папироска выпала из разжатых пальцев, и Лили, скрежетнув зубами, силилась держать себя в руках, но с каждой секундой это становилось все труднее, потому что этот жесткий взгляд, которым он оглядывал ее фигуру, вызывал целый табун мурашек и желание сыграть с ним в эту игру.
— Много хотите, мистер, — спокойно бросил Фобос, тоже поднявшись. Он явно был раздражен поведением собеседника, Лили видела это по тому, как дернулся его кадык. — Вы, видимо, перепутали заведения, идите лучше в бордель.
— Но вы не так меня поняли, — иронично усмехаясь, продолжал Скорпиус, расслабленно положив руку на подлокотник, словно ничто и ничего его не волновало. — Я не имел ничего из того, что могло бы хоть как-то дискредитировать столь очаровательную ведьму. — Лили вздрогнула, нервно сглотнув, и, решительно развернувшись, она уже хотела было пойти прочь, как вдруг он резко произнес: — Могу даже заключить Непреложный обет. Что скажете, мисс? — поймав ее полный ярости и ненависти взгляд, он тут же добавил: — О, кажется, вы имели не самый приятный опыт в данном деле. Но я могу пообещать, что все, что будет между нами, останется в тайне, и я никому не смогу ничего рассказать.
Она замерла, сжав сильнее нужного пальцы в кулак, испытывая такую крышесносящую ярость, что начинала даже бояться себя. Его спокойствие, расслабленность, безмятежность — это так бесило, потому что у Лили не было ничего из этого, и как смел он, человек, сломавший ее жизнь, так беспечно и весело ухмыляться, опалять ее жарким взглядом, которым он одаривал ее иногда в Хогвартсе тогда, когда они были совершенно одни.
И чем больше она смотрела в эти знакомые серые глаза, тем сильнее злобная улыбка лезла к ней на губы и тем сильнее ей хотелось броситься в омут. Чертов Малфой. Манипулятор и провокатор, он совершенно не изменился за эти три года, разве что стал еще более мужественным и уверенным в себе.
— Мерлин, да у вас явно проблемы, — с насмешкой сказал Фобос, схватив Лили за руку, — приходите лучше в бордель. Я как раз являюсь владельцем парочки, поэтому обращайтесь, — и, посмотрев на Лили, которая все это время неотрывно следила за Малфоем, что отвечал ей тем же, — слегка дернул ее. — Пойдем, Лили.
— Нет, — резко сказала она, и глаза ее полыхнули не добрым огоньком. Дернув свою руку, тем самым освобождаясь, Лили решительно вскинула голову. — Я сыграю с вами. Обойдемся без Непреложного обета, я в общем-то буду не против остаться с вами этой ночью, — она склонилась элегантно, из-за чего подол ее платья немного приподнялся, демонстрируя длинные стройные ноги. Приподняв бровь, Скорпиус холодно усмехнулся, а потом он положил правую руку на стол, слегка слоняясь ближе к ней. — Как бы вы сами не пожалели потом о своем желании. Ведь если выиграю я, — улыбка стала шире, — вам придется заплатить. И уж точно не деньгами.
Она села обратно, и, посмотрев на Фобоса, который в недоумении поглядел на нее в ответ, с азартом усмехнулась. И вид ее был столь решительным, что Берк, не решаясь спорить, присел обратно, шепнув ей на ухо:
— Ты сегодня сама не своя, Лили. Что с тобой? И ты знаешь его?
Но она промолчала, наблюдая, как мальчик на побегушках тасует карты, а потом, раскладывая их, призвал к игре. Лили не смотрела в свои карты и не выражала ни единой эмоции, внимательно наблюдая за Скорпиусом, который делал то же самое. Сердце у Лили бешено билось, и иногда она ловила себя на мысли, что совсем не против проиграть… это были странные чувства — с одной стороны, ее распирала ненависть, но, с другой стороны, она испытывала непонятное для себя возбуждение, которое сладким томлением отдавалось внизу живота.
Да. Лили Поттер была абсолютно точно сумасшедшей, иначе она не могла объяснить, почему испытывала такое странное вожделение к своему врагу, к человеку, ради мести к которому она и жила все эти долгие, безликие годы.
Серые глаза пронзали ее с некоторым интересом, словно Малфой пытался понять, что именно изменилось в той гриффиндорке Лили, которую он когда-то знал. Взгляд его медленно скользил по чертам лица, а потом спускался ниже, к небольшому вырезу на груди и спрятанным за длинными рукавами рукам. Лили чувствовала его скользящий взгляд, и вместо такой нужной ненависти испытывала точно такой же интерес. Что было с ним в течение этих лет? Где теперь Мадлен? И… поженились ли они?
«Глупая-глупая Лили Поттер, — смеялось сознание, и Лили, криво усмехнувшись, почувствовала горечь во рту, — Малфой все это время был счастлив. У него семья, политическая карьера и будущее. Он забрал это у тебя, а ты все еще млеешь перед ним, как последняя идиотка».
Почувствовав сигаретный дым, она посмотрела на мрачного Фобоса, который, то и дело поглядывая то на ее карты, то на стол, то на Скорпиуса, а потом раздраженно хмурил брови, словно ему совершенно не нравилось то, что происходило. Не сдержавшись, она резко выхватила самокрутку из его рук, получив надменный смешок от Фобоса, и глубоко затянулась, пытаясь унять волнение и дрожь.
— Опять за свое? — с насмешкой спросил Фобос, и Лили, очаровательно подмигнув ему, тут же перевела свой взгляд на Скорпиуса, который задумчиво наблюдал за ними все это время.
Выдохнув дым в его сторону, Лили криво усмехнулась, а потом развязно бросила, чувствуя странный триумф.
— Стрит-флеш, — улыбка ее стала шире. Эта была ее любимая комбинация, которая почти всегда гарантировала успех, и сейчас, чувствуя странный азарт, Лили невольно облизнула нижнюю губу, задумавшись, что именно она сделает с Малфоем: заставит его сделать нечто порочащее его репутацию или… на секунду Лили стало жарко от собственных мыслей, и она, нервозно перекинув ногу на ногу, откинула волосы за спину, начиная нешуточно ненавидеть уже себя. Почему, прежде чем окончательно уничтожить его, ей так хотелось закончить то, что было ею же прервано еще тогда, в Выручай-комнате.
— Роял-флеш, — с усмешкой, ленивой и безразличной, протянул Скорпиус, бросив карты на стол.
Лили сглотнула. Сигаретный дым застрял где-то в легких, и она прикрыла на секунду глаза. Да. Глупая Лили Поттер. Ведь в этот раз ей так хотелось выиграть, не поэтому ли судьба сделала все, чтобы ей помешать?
Или… не хотелось? Может, она сама хотела проиграть?
— Ну что ж, мисс, пойдемте? — встав с места, Скорпиус поравнялся с Лили и протянул ей свою ладонь. Она медлила, зачарованно наблюдая за Скорпиусом, ощущая то странное волнение, которое опутывало ее всегда, стоило ему только оказаться рядом. Лили боялась. Но боялась она себя, потому что отомстить — это дело десятое, главным было донести это желание мстить до самого конца.
— Да никуда она с вами не пойдет, — тут же ощетинился Фобос, также встав с места, и Лили могла поклясться, что увидела, как искорка раздражения промелькнула в серых глазах, сделав их на полтона темнее. — Это вообще незаконно.
— А что есть закон в этом государстве? — иронично протянул Скорпиус, и тут же посмотрел в упор на Лили, по-прежнему держа свою руку. — Ну же, не разочаровывайте меня. Гриффиндорцы обычно явно решительней и храбрее.
Прикусив губу, Лили опять затянулась, а потом, не слушая Фобоса, встала, игнорируя руку Скорпиуса, и, поравнявшись, холодно проговорила:
— Да, гриффиндорцы храбры. Только я не из этого факультета.
— Да что вы? — откровенно потешаясь, незамедлительно проговорил Малфой, убрав свою руку. — Помнится, раньше вы были другого мнения.
Прикрыв глаза, Лили, бросив быстрый взгляд на Фобоса, который несколько ошалело смотрел на них, развернулась и пошла к выходу, захватив по пути свое пальто.
Она втягивала все больше сигаретного дыма, потому что какая-то странная нервозность напала на нее, когда Скорпиус, открыв дверь, жестом пригласил ее пройти на улицу, что она и сделала, сжимая сильнее нужного самокрутку между пальцев. Холод был почти не ощутим, но она ежилась, нервно выдыхая сигаретный дым, ожидая, непонятно что. Мысли комкались в голове, смешивались и совершенно не хотели фокусироваться, один лишь азарт явственно проступал среди всего того хаоса, что творился в ее голове. Да. Она определенно чего-то ждала, ей хотелось подобраться к Малфою настолько близко, чтобы незамедлительно вонзить ему нож в спину. Ей хотелось насладиться каждой частичкой боли, которая отразится в его глазах, когда она так же, как и он когда-то, подставит ему подножку в самый важный момент.
— Лили! — она остановилась, услышав отклик, и обернулась, на секунду заметив новый прилив раздражения в серых глазах. Позади нее на ступеньках стоял Фобос, который, сжимая палочку, озадаченно смотрел на нее. — Неужели ты пойдешь с ним? — спросил он озабоченно, хмурясь то и дело.
Она усмехнулась, а потом, нервно затянувшись, безразлично бросила:
— Все в порядке, Фобос.
И, круто развернувшись, Лили быстрым шагом направилась вперед, то и дело подергивая плечом, ощущая спиной этот пристальный, такой знакомый взгляд.
— К чему спешка, вся ночь впереди, — весело протянул Скорпиус, поравнявшись рядом с ней через пару минут. Его руки были облачены в черные кожаные перчатки, и Лили, которой вдруг захотелось понять, есть ли у него обручальное кольцо на левой руке или нет, раздраженно фыркнула, промолчав, опять затянувшись. — Брось курить, Поттер, — холодно и серьезно проговорил Скорпиус, сузив глаза. — Что еще за новая саморазрушающая привычка?
Лили молчала, комкая в руке папироску, а потом, демонстративно затянувшись, выдула дым ему прямо в лицо, усмехаясь. Ненависть просто разрывала внутри нее любой инстинкт самосохранения и собранность. Контролировать эмоции больше не получалось.
— Я же просил, — он резко преодолел расстояние между ними, аккуратно схватив ее за руку, а затем выхватил самокрутку и выкинул ее на асфальт, размазав подошвой. — Как же я скучал по этому яростному взгляду, Лили Поттер, представить себе не можешь…
— Убери свою руку, Малфой, — ядовито прошептала Лили, — я итак сдерживаюсь, чтобы прямо здесь не кинуть в тебя какое-нибудь проклятие.
— О, боюсь силы будут не равны, — с усмешкой ответил Скорпиус, а потом, резко дернув ее назад, из-за чего она ударилась лопатками об стену, Скорпиус навис прямо над ней, опаляя тяжелым дыханием ее волосы. — Все еще переживаешь из-за своего исключения, солнечная?
— Урод, какой же ты урод! — почти что взвизгнула Лили, с силой хлопнув его по грудной клетке, чувствуя, как ярость переполняет ее легкие. Перехватив ее руки, Скорпиус с силой их сжал, склонившись ближе, чтобы их глаза были на одном уровне.
— Все такая же взбалмошная, что и раньше, хорошо, что хоть без своей блевотной улыбочки и солнечного лика, — с насмешкой протянул Скорпиус, улыбнувшись вдруг. — Порочная Лили Поттер… знала бы ты, каким романтичным флером обросло твое имя… да, — явно смакуя, проговорил Скорпиус, по-прежнему сдерживая ее руки. — Я правда рад, что ты вернулась. Дай угадаю… ты все еще хочешь меня уничтожить, так?
Сверкнув глазами, Лили тяжело задышала, более не пытаясь вырваться, зная, что ничего не получится. Малфою точно что-то нужно было от нее, ведь иначе Лили совсем не понимала, зачем ему это все. Он говорил с ней так, словно не было трех лет с тех пор, как они виделись в прошлый раз, словно не он предал ее и отдал на растерзание обществу. Право, ни сожаления, ни прощения — ничего не было в этих глазах, кроме странной насмешки и жесткости.
— Но ты как всегда недооцениваешь окружающих, — резко отойдя от нее, протянул холодно Скорпиус, а потом, достав из кармана своего пальто сложенную вдвое газету, бросил ее на землю. — Что ж, я с радостью посмотрю на то шоу, что ты устроишь. Правда, боюсь, оно закончится, так и не начавшись. Что ты будешь делать, Лили Поттер? И что ты вообще творишь?
Резко переметнув взгляд на газету, Лили замерла, сглотнув. Ведь черными буквами на ней значилось: «СКАНДАЛЬНО ИЗВЕСТНАЯ ЛИЛИ ПОТТЕР ВВЯЗАЛАСЬ В ТЕМНУЮ МАГИЮ».
Улыбка промелькнула на ее губах, когда она подняла свои глаза прямиком на Скорпиуса, который, не мигая, холодно смотрел на нее в ответ, сощурившись. И, право, стало вдруг на секунду так страшно, что было даже непривычно — когда Лили шла на этот шаг, она не понимала, насколько быстро и неминуемо настигнут ее проблемы.
— Да, ты погубишь свою семью, — спокойно произнес он, слегка сморщившись.
— Конечно, ты так заботишься о них. Не потому ли, что мой отец оказывает тебе столь значимое для отброса общества вроде тебя внимание, — цыкнув, иронично протянула Лили, но он даже не вздрогнул. — Как жаль, что отец не знает, какую мразь он пригрел…
— Не вини одного меня в случившимся, со-олнечная, — резко перебил Малфой. — Ты сама виновата в том, что не научилась подтирать за собой следы.
Лили негромко рассмеялась, скрестив руки на груди, с некоторой яростью поглядев на Скорпуиса, испытывая лихой азарт, который опьянял ее, привносил целую бурю эмоций.
— Расскажи-ка это Мадлен Селвин, — улыбаясь шире, Лили цыкнула, вскинув брови. — Или уже не Селвин? Вы хорошая пара. Как она говорила мне… ах да! Вам же нравится играть с жизнями других людей. И со мной вам было по-настоящему весело… хорошо тебе живется, Скорпиус Малфой, — резко процедила она, приблизившись к нему, заметив, как при упоминании Мадлен дернулся кадык Скорпиуса, как его рука на секунду провела по щеке, а взгляд стал более задумчивым. — Политическая карьера, общение с моим отцом, любимая девушка или жена, у тебя шикарная жизнь! Только знаешь, что? Все это может легко исчезнуть. Потому что имея столько важных людей в своей жизни, ты слаб.
Аккуратно проведя рукой по отвороту его пальто, поправляя его, Лили резко подняла свои глаза, в упор посмотрела на него.
— Потому что тебе есть что терять, Скорпиус Малфой. А мне — нечего. У меня ничего нет. Поэтому я и уничтожу тебя.
Улыбнувшись, Лили резко развернулась, пройдя по газете, что по-прежнему лежала на асфальте, испытывая странную легкость и между тем предвкушение. Ей хотелось смеяться, взорваться от дикого, отчаянного смеха, который она еле-еле сдерживала внутри себя, но вместо этого Лили лишь медленно шла, чувствуя его взгляд спиной.
— Я могу помочь тебе с Томасом, — тихо проговорил Скорпиус, и она остановилась, исподлобья поглядев на него. — Я могу сделать так, чтобы тебя не судили за использование Темной магии.
— Мне не нужна твоя помощь, — с отвращением выплюнула она, сморщившись от резкой внутренней боли, ведь эти серые глаза вдруг наполнились странной тоской и как будто даже сожалением.
Серые глаза, казалось, пролазили в самую душу, и Лили, смутившись, резко отвернулась, а потом трансгрессировала прочь, пытаясь успокоить это отчаянное, поистине сумасшедшее сердцебиение в грудной клетке.
Лили бессмысленно смотрела в окно, теребя концы длинных волос. В голове был настоящий хаос, и среди стольких мыслей едва ли можно было найти покой, который так отчаянно ей был нужен. Мысли о Скорпиусе, предстоявших судебных тяжбах, а также неминуемый разговор с отцом — все это слишком не нравилось Лили, и, морщась, она прикрывала глаза, не пытаясь подняться с кресла, чтобы спуститься вниз.
Газеты опять пестрели ее именем. Похоже, мистер Томас решил постараться на славу, и ему даже было плевать, в каком свете данный инцидент выставлял его сына — напротив, он обставил все так, будто Лили силой завладела сознанием Годрика и привязала его к себе.
«Меркантильная, озлобленная Лили Поттер», — смакуя, растягивала полушепотом про себя Лили, улыбаясь. Мерлин, она была уверена, что на судебном слушанье, которое состоится уже завтра, в глазах каждого она увидит именно эту мысль.
Да. Для всех она была чернокнижницей с отсутствием морали и нравственности. Жалко, конечно, что никому из них не приходило в голову, что они были не лучше. Кто Лили в этом мире? Всего лишь одна из немногих, кого породило это порочное общество, носящее маску добродетели; всего лишь одна из немногих, кто не захотел просто так притуплять свою злость, а вылил ее во что-то стоящее.
Однако все ее внешнее спокойствие, которое, несомненно, было подпитано знанием, что никакого заклинания нет, ломалось надвое при одной только мысли. Единственным, что по-настоящему нервировало Лили, было то, что на Годрика могли повлиять. Несмотря на его упертый нрав и агрессивность, Томас легко попадал под влияние своей семьи, поэтому Поттер понимала необходимость связаться с ним. Но между тем ей было очевидно, что как раз этого у нее не выйдет — мистер Томас, а в особенности Мэри, теперь глаз не спустят со своего дражайшего наследника.
Это почему-то заставило ее широко улыбнуться, и именно в этот момент дверь в ее комнату распахнулась, и на пороге показалось искаженное злобой лицо Джеймса, который с негодованием выплюнул:
— Я же просил, Лили!
— Успокойся, — повелительно протянула Лили, сузив глаза, перестав улыбаться. Она впервые видела настолько озлобленного Джеймса, поэтому почувствовала некоторую неловкость.
— Мерлин, все, чего я просил, просто не влипать во всякого рода дерьмо, особенно, связанное с Темной магией, — чеканя слоги, с отчаянием проговорил Джеймс, и лицо его исказилось. — Но вы с Альбусом просто глухи к доводам разума, да? Слишком одаренные? Что ты теперь делать будешь, дура? Они же тебя размажут.
С силой ударив кулаком по стене, Джеймс сощурился от солнечного света, который заливал комнату, а потом, бросив на нее одним из тех уничтожительных взглядов, которые так похожи были на отцовский, вышел из комнаты, оставив распахнутой дверь.
Дыхание сперло, и Лили, сощурив глаза, от злобы скрежетнула зубами. Какое ей было дело до того, что Джеймс был настолько идиотом, что все еще верил в свою карьеру; какое дело ей было до всех его претензий и выпадов? Прикрыв на секунду глаза, Лили подумала лишь о том, что ей придется спуститься вниз и там, на первом этаже за завтраком, начнется настоящий ад, из которого не было дороги — Лили все еще была зависима от отца, хотя спокойно могла уйти из этого дома.
Нет. Они были связаны, казалось, навсегда: Лили Поттер всегда будет дочкой Героя Войны, об которого вытерли ноги. У их семьи более не было ни общественного восхищения, ни былого заглядывания в рот. Все это растоптал ее отец, решивший, что он сильнее всего мира, что сможет выжить под натиском общественного порицания.
Резко встав с кресла, Лили бросила мимолетный взгляд в окно, где едва можно было различить ее отражение, и, перекинув волосы за плечи, уверенно вышла из своей комнаты.
Она шла спокойно и ровно, с безэмоциональным лицом, когда внутри ее одолевали смутные сомнения и какая-то тупая боль. В голове, как назло, всплыли знакомые серые глаза, которые лишь вытравливали внутренности, и Лили понимала, что она в чертовой ловушке собственных иллюзий и мечтаний. Она раба своих чувств, которые ей никак не получалось заглушить.
Спустившись, Лили подошла к кухне, где за столом восседали отец, Альбус и Пруденс, и, не здороваясь, она прошла внутрь, села прямо напротив брата, подле правой руки отца и мимолетно взглянула на Прю, которая слегка сморщилась. За их столом стояла гробовая тишина, и Лили это не казалось чем-то ненормальным — право, молчание было настоящим подарком.
— Доброе утро, Лили, — с легкой иронией протянул Гарри Поттер, посмотрев на нее поверх газеты, на главной странице которой красовалась ее фотография. Лили сморщилась. Право, фотография была самая что ни на есть неудачная. — Хотя… ближайшую неделю добрых утр у тебя не будет.
Альбус усмехнулся громко, скользким взглядом поглядев на Лили, и она, не выдержав, вскинула надменно бровь, слегка склонив голову набок.
— Ну, судя по ее лицу, у нее лет так пять добрых утр, а уж тем более дней, не было, — не выдержав, бросила Пруденс, деликатно отодвинув столовые приборы от себя. Выращенная в аристократической семье, Прю не оставила свои манеры в их доме, что выглядело достаточно комичным, так как Лили и ее братья едва ли смогли отличить ложку для супа от ложки для десерта.
— Смотри, как бы тебя не ожидала моя участь, — с наимилейшей улыбкой парировала Лили, почувствовав, что есть ей совершенно не хочется. Что-то сверкнуло в черных глазах Прю, но, будучи все же благоразумнее своего муженька, она решила смолчать.
Молчание, воцарившееся за столом, заставило Лили прикрыть глаза. Ей не хотелось здесь быть, не хотелось видеть эти лица и чувствовать это немое порицание за столом. И она не знала, почему именно все еще цепляется за этот дом, когда, казалось, все только и хотели, чтобы Лили исчезла. Или, как минимум, съехала. Может, именно поэтому она так упорно продолжала возвращаться домой, чтобы продолжать действовать им на нервы и тем самым выпускать свою злость?
— Так как все свои, — после некоторой паузы проговорил Гарри, и Лили косо на него посмотрела, слегка поджав губы, — то я могу и даже имею право высказаться. Сегодня с утра я имел удовольствие получить сову от Гермионы, которая настолько зла, Лили, что я очень уж не советовал тебе попадаться ей на глаза.
Он слегка хмыкнул, рассеянно кивнув головой, а потом, не глядя на Лили, отложив газету, прохладно сказал:
— Твое поведение непонятно, Лили, мотивы — тем более. Допустим, тебе нравится этот… как его… Годрик, — в эту минут он немного свел брови к переносице, словно… ему было неловко. Это почему-то настолько позабавило Лили, что она улыбнулась, и улыбка эта, пойманная им, явно была неправильно растолкована. — Однако не было никакого смысла связывать его темной магией, Лили, в особенности после того, что я рассказывал тебе…
— Отец, можно ближе к делу? — перебив, холодно осведомилась Лили, почувствовав на себе насмешливый и ироничный взгляд Альбуса, который не предвещал ничего хорошего. Право, менее всего ей хотелось видеть насмешку в лице столь ненавистного ей брата.
— Лили Поттер, ты не представляешь, во что ты вляпалась, — с нотками угрозы проговорил тут же Гарри Поттер, резко посмотрев на нее в упор, и в его зеленых глазах Лили увидела самый настоящий гнев. — Завтра начнется процесс по твоему делу, и, видит Мерлин, лучше тебе действительно задуматься над своим будущим поведением, потому что сейчас ты на волоске от лишения палочки и настоящей уголовной ответственности.
— Подумаешь, — без тени страха бросила Лили, не отрывая глаз, — в нашей семье это не в новинку.
— Лили, — резко перебил он ее, откинувшись на спинку стула. — Тебе не жаль меня, хорошо, но неужели тебя совершенно не заботит собственная судьба?
Ей хотелось рассмеяться прямо ему в лицо, но, стиснув пальцы, она не издала ни единого звука, лишь глаза ее, полные злобы, сверкнули. Судьба? Над ее судьбой можно было лишь посмеяться, потому что она, казалось, была настолько враждебна по отношению к Лили, что жизнь только и делала, что наносила ей удары. Сколько раз ей приходилось подниматься, держать высоко поднятой голову, ступать дальше по своему пути? Сколько раз она была вынуждена держать себя в руках, лишь бы не оборвать этот круг под названием жизнь?
— Гермиона нам не поможет, да я не хотел бы ее просить. Но… Скорпиус, Скорпиус Малфой мог бы помочь нам, я говорил с ним на эту тему.
— Нет! — яростно воскликнула Лили, резко выдвинув стул из-под стола, и злоба заволокла ее сознание.
— О, ну как же, — встрял вдруг Альбус, и она, повернув голову, в упор посмотрела уже на него. — Лили Поттер не нужна помощь. Кто мы такие, чтобы ей помогать? Она у нас до сих пор, наверное, верит, что сможет всех на лопатки положить. Такая же, как и Джеймс. Вы оба верите, что еще сможете что-то поделать.
— Альбус, Лили, — предостерегающе начал Гарри, но тут, не выдержав она резко выпалила:
— И это говоришь ты? Конечно, тебе даже не стоит пытаться хоть чего-то добиться, ты отброс этого общества, ведь пожертвовал всем ради своих чувств и желаний.
— Ну так раз ты такая крутая, попробуй, подай заявление на зачисление в государственную лабораторию. Попробуй зачислиться в государственную структуру, хотя, право, у тебя нет даже образования, не так ли? — Альбус улыбнулся, и улыбка его не сулила ничего хорошего. — Ты все бросила. И будь ты хоть тысячу раз гением зелий, никто даже не посмотрит в твою сторону. Потому что ты такой же отброс.
Сверкая глазами, Лили молча смотрела на него в упор, сжав на секунду пальцы в кулак. Какой-то подростковый максимализм, взыгрывав в ней, диктовал лишь одно: «Попробуй, Лили Поттер, обойди эту систему и утри нос своему брату». И чем дольше она смотрела в лицо Альбуса, тем сильнее ненависть толкала ее к столь безрассудному, глупому поступку. И именно в тот момент она вдруг вспомнила одного единственного человека, кто именно так и поступал — это был Скорпиус Малфой, который никогда не вписывался в рамки, ломая их под натиском своего характера.
— Скорпиус поможет нам, Лили, — решительно проговорил Гарри, и Лили, болезненно усмехнувшись, резко вперила в него взгляд. Право, ей было так трудно слышать из уст отца упоминание этого человека, что она едва сдерживалась, дабы не оскалиться злобно.
— Скорпиус? Даже не Малфой? — усмехнувшись сильнее, Лили сощурилась, чувствуя странную обиду, от которой, право, не было никакого спасения. — Почему ты так добр к нему? Почему ты вообще с ним связался? Ты хотя бы понимаешь, что это за человек?
— Лили…
— Неужели ты пытаешься с помощью него восполнить то, что ни один из твоих детей ничего не добился в этой жизни? Что все мы трое долбаные неудачники… поэтому ты связался с ним?
Отец осекся, с удивлением поглядев на Лили, и что-то было в его глазах не понимающего, не принимающего, словно то, что сказала она, было самым настоящим абсурдом. Приоткрыв рот, он хотел было что-то сказать, но, замолчав, не моргая, продолжал разглядывать ее, словно впервые увидев. В этой комнате не говорил никто: даже извечно колкая Пруденс опустила глаза на свои руки, а Альбус, помрачнев в секунду, перестал усмехаться, и в его резких чертах можно было заметить адскую злобу.
И в тот момент, когда Лили поняла, что, возможно, сказала нечто большее, чем ей бы хотелось, прозвенел звонок в дверь, и через минуту в гостиную неуверенно зашла Элеонора Спинетт, сжимая в руках шапку, рассеянно шаркнув ногой по полу.
Ее голубые глаза, полные стыда и некоторой робости, наткнулись на ее горящий взор, и Спинетт замерла, слегка приоткрыв рот, и потом на устах ее расцвела радостная улыбка. Она смотрела на Лили так, словно неподдельно рада была ее видеть, и Лили, смутившись, неосознанно отпустила назад, наступив на ножку стула.
— Ты пришла? — раздался громкий голос Джеймса, который, быстро спустившись по лестнице, поравнялся с ней и внимательно поглядел Спинетт в глаза, из-за чего та невольно оторвала свой взор от самой Поттер и посмотрела на ее брата.
Было что-то такое в ее лице, что заставило Лили мрачно пождать губы, наблюдая за ней и ее братом. Потому что, право, это выражение лица Поттер уже когда-то видела.
— О, Элеонора! — воспользовавшись моментом, чтобы улизнуть из-за стола, приветливо протянула Прю, подойдя к ней ближе. — Мы ожидали тебя еще вчера, дорогая.
— Привет, — тихо проговорила Элен, а потом громче добавила: — Здравствуйте, мистер Поттер, — и, деловито повернувшись к Джеймсу, который с явным нетерпением смотрел на нее, она печально произнесла: — У меня ничего не получилось. Мама говорит, что в этом сезоне никому из квиддичной лиги не нужен охотник.
Рыкнув злобно, Джеймс поджал губы и ругнулся про себя, а потом, словно опомнившись, он посмотрела на слегка оробевшую Элен, которая, казалось, так и заглядывалась на него, и хлопнул ее по плечу, явно не понимая ни значения столь красноречивых взглядов, ни женщин в принципе.
— Спасибо, — а потом, повернувшись и посмотрев на Лили немного озлобленным взглядом, он проговорил: — Вот уже и Лили приехала. Сестренка, проводишь Элен до центра?
— Что? — холодно переспросила Лили, напряженно вздохнув. Как же ей не хотелось этого делать.
— Да, иди. Все то время, что тебя не было в Англии, именно Элеонора приходила и спрашивала о тебе. Надеюсь, теперь ты сама расскажешь ей о том, о чем никогда не соизволила писать своему отцу, — тоном, не принимающим возражения, протянул Гарри, опять уткнувшись в газету.
До ее ушей долетел тихий смешок Альбуса, который по-прежнему мрачно смотрел куда-то в пространство, а потом, подняв свои глаза и наткнувшись на Джеймса, Прю и Элен, которые внимательно смотрели только на нее одну, Лили сжала пальцы, почувствовав странную тоску, смешанную со злобой. Потому что в глазах всех читалось либо презрение, либо обида, либо такая грусть, что хотелось убежать прямо с места. И когда только, черт возьми, она успела рассориться со всеми, кто так или иначе ее окружал? Что стало с той солнечной Лили Поттер, которая умела расположить к себе любого, пусть хоть и лицемерием, но… где она?
Резко сорвавшись с места, Лили бросила на Элен убийственный взгляд, под которым она так и сжалась, а потом, дернув с вешалки пальто, Лили уверенно распахнула дверь и, не глядя ни на кого, стремительно вышла на улицу, не оборачиваясь, не дожидаясь, не обращая внимания на Спинетт, которая, она была уверена, быстреньким шагом последовала за ней тотчас.
Лили шла слишком быстро, поэтому, когда, резко затормозив, она развернулась на сто восемьдесят градусов, и внимательным взглядом посмотрела на Спинетт, та так и вздрогнула, оступившись, почти что врезавшись в нее. Элеонора Спинетт, вздрогнув, вскинула голову и ее печальные голубые глаза нерешительно, медленно пробегали по лицу Лили, словно изучая.
— Есть ли в тебе хоть капля гордости, Элен? — с наигранным спокойствием протянула Лили, сузив глаза. Какое-то странное раздражение так и терзало ее, заставляя плеваться ядом. Право, из всех своих однокурсников меньше всего ей хотелось увидеть Элен Спинетт, которая столь упорно искала с ней встречи, писала свои ненужные письма и будто все еще верила, что Лили Поттер милая, добрая гриффиндорка, опороченная злыми слухами.
— Я…
— Разве я недостаточно сказала в тот день? — холодно перебила Лили, двинувшись на нее, вынуждая Элен отступать назад и кусать губу. Ей хотелось, чтобы миленькое лицо напротив морщилось от боли и чтобы в голубых глазах печаль проступала настолько явственно, насколько это было возможно. Лили злилась. На Джеймса, который намеренно столкнул их, на отца, который почему-то цеплялся за Малфоя, и на саму Элен, которая была настолько понимающей, что становилось тошно.
— Лили, я переживаю, — протянула тихо Спинетт, легонько тронув ее за рукав мантии. — Этот инцидент с Годриком…
— Ты с ним общаешься? — напористо спросила Лили, навострив уши. Раздражение было ничем по сравнению с одной лишь мыслью, что ей удастся реализовать свою месть, поэтому, она внимательно посмотрела в глаза Элен, подумав, что, почему бы не попытаться через нее добраться до Томаса?
— Да, немного… я заходила к ним недавно. Мэри была так раздосадована сорванной помолвкой, что я решила зайти и навестить ее, мы все еще общаемся, знаешь ли.
Прикусив губу, Спинетт явно поникла, резко замолчав. Какая-то тихая ярость плескалась в ее глазах, и тоска… такая знакомая Лили тоска была будто впитана в каждый миллиметр этого бледного, осунувшегося лица. Конечно же, когда Лили ушла из их жизней, Спинетт осталась на растерзание, и никто, совершенно никто не мог помочь этому кроткому созданию восстать против Томас, единственной и неподражаемой. Лили презрительно нахмурилась, развернулась и медленно поплелась вперед, совершенно не зная, куда именно нужно было Элен, которая, поравнявшись, смотрела себе под ноги и молчала.
— Что произошло потом… после моего исключения? — почувствовав, что больше не было сил молчать, проговорила Поттер, бросив короткий взгляд исподлобья.
— Мэри в открытую спелась с Бекки, а я была вынуждена молчаливо терпеть их издевательства, а потом, когда это стало совершенно невыносимо, я пришла к Мэри за перемирием, — грустная улыбка промелькнула на тонких, бледных губах и тут же исчезла, уступая место измождению, которое проявлялось в тусклом взгляде. — Что ж, пришлось бросить Джастина ради более-менее спокойной жизни в Хогвартсе. Не меньшее из того, что я потеряла.
— Поэтому ты переключилась на моего брата? — прошептала Лили, яростно сверкнув глазами, упрямо уставившись в светло-русые волосы, которые едва отдавали золотом. Элен вздрогнула.
— Твой брат удивительный человек, — с восторгом протянула она, и взгляд ее оживился. Элен посмотрела на нее прямо, вынуждая остановиться, и с отчаяньем стала говорить: — Я приходила к тебе почти все лето, потом на зимние каникулы, тогда-то мы и познакомились. Знаешь… первый семестр был особенно тяжелый, ведь Мэри совершенно никто не мог остановить. И тогда я простояла у твоего дома и продрогла до того, что не заметила, как кто-то резко одернул меня за плечи. Это был Джеймс. Наверное, тогда… мне он так запал в душу.
— А как же Мэтью? — с ядовитой насмешкой бросила Лили, скрестив руки на груди. Почему же, почему ее так раздражала одна-единственная перспектива того, что Элен и Джеймс могут быть вместе? Что было столь ужасного в этом союзе, отчего ее легкие сдавливало в спазме… неужели, это была зависть? Ведь оба брата, похоже, обрели нечто большее, чем покой. Они нашли счастье.
Элен помрачнела, и рука ее нервно дернулась, обличая все эмоции. Это был страх. И он был так осязаем, что даже Лили вздрогнула, внимательно смотря в бледное лицо. Было что-то в нем такое, отчего ей совершенно не хотелось узнавать, что же было тогда, что же действительно случилось после ее отъезда.
— Элен, — резко протянула Лили, уверенно посмотрев на нее жестким, пронзающим взглядом. — На что ты можешь пойти, чтобы вновь, как и три года назад, поставить Мэри на место?
— Разве это возможно? — тихо прошептала Спинетт, с тоской взглянув на нее. — Лили, ты представить не можешь, как она построила весь Гриффиндор после твоего отъезда… а сейчас… ее отец негласный лидер «Содружества», он следит за всем. У них такая власть, что каждый только и мечтает с ними породниться.
Она вздрогнула, прикрыв на секунду рукой рот, а потом, схватив Лили за руки, отчаянно прошептала:
— Когда ты сорвала помолвку, Мэри была так зла, что я действительно испугалась. Она приказала заточить все выходы из поместья, не выпуская Годрика никуда, отобрала у него палочку, а потом убедила отца устроить самую настоящую информационную войну против тебя и твоей семьи…
— Подожди, но… разве никто не обследовал Годрика? — живо спросила Лили, сверкнув глазами. Сердце билось, как сумасшедшее, и Лили боялась, что оно вот-вот вырвется из груди.
— Нет. Зачем? — озадаченно пролепетала она. — Мэри так торопилась, так спешила, что совершенно не общалась со своим братом. Ей хватило того позора, что ты нанесла им в день помолвки, и она была так зла, что запретила кому-либо говорить со своим братом.
Лили замерла, в оцепенении глядя на Элен, а потом единственная мысль пришла ей в голову, вызывая целый фейерверк торжества. Никто не знает о том, что заклинания нет. Мэри, глупая, жалкая Мэри не удосужилась даже проверить братца и устроила весь этот цирк, не имея ни единого живого доказательства. Злобная улыбка промелькнула на губах, и Лили чувствовала, как искрятся от ярости и радости ее глаза. Да. Это было настолько удачно, что даже не верилось.
— Послушай внимательно, — тут же проговорила Лили, склонившись ближе к Элен: — Пойди к Годрику сегодня и скажи ему: что бы завтра ни случилось, он должен четко следовать тому, что говорю я. Каждое мое слово, произнесенное завтра, должно сопровождаться его твердым согласием. Ты же передашь это ради меня, Элен?
Она захлопала ресницами, но видя, как тверд и решителен взгляд Лили, невольно поникла, пока знакомое чувство азарта не мелькнуло в голубых глазах. Да. Все было в точности, как и три года назад, — жар Лили распылялся на любого, кто не имел ни характера, ни собственных убеждений. И Элен Спинетт, безгранично тонувшая в своих чувствах, как всегда, была самой лучшей марионеткой.
Она уже хотела было что-то сказать, но их обеих отвлекли люди, которые появились на безлюдном переулке слишком неожиданно и устрашающе быстро. Лица, изможденные, с немым страхом в грубых чертах, шли мимо них, слегка пиная в сторону, и Лили нахмурилась, озадаченно поглядывая на них. Это были чернорабочие, те самые волшебники, которые добывали в магических шахтах драконье золото, а потом выплавляли из них так нужные обществу сплавы, которые шли и на производство, и лекарям.
— Кто это? — ни к кому конкретно не обращаясь, невольно спросила она, нахмурившись сильнее. Конечно, это точно были не те работяги с опечатанного Лютого, но между ними и этими людьми едва можно было найти отличие.
— О, — задумчиво протянула Элен, зачарованно поглядывая на них. — Кажется, они идут на политические дебаты. Скорпиус, — Лили резко развернулась, поглядев на Элен с немым вопросом. — Скорпиус Малфой проводит почти каждую неделю встречу со своими избирателями, где либо ведет дебаты, либо просто делится своим мнением. Это совсем недалеко… за поворотом будет бар.
Она осеклась, заметив, как побледнела Лили и с какой силой она сжала свои губы. Злость так сильно бурлила где-то в легких, что Поттер боялась саму себя, в каком-то невротическом припадке все время оглядываясь на мимо идущих людей. Малфой, чертов Малфой по-прежнему вел дебаты, набирал сторонников и в этом ему помогал ее отец. У него все было так, как и раньше — даже больше, он стремительно завоевывал славу и власть.
Мотнув головой в сторону толпы, Лили почувствовала нечто совершенно странное, что-то, неподдающееся ни описанию, ни понимаю.
— Свяжись с Годриком, — немного осиплым голосом протянула Лили, старательно пряча взгляд. Она пыталась абстрагироваться от этого ноющего чувства досады, смешанного с любопытством, но больше всего ей хотелось избавиться от общества Спинетт. — Прямо сегодня. Передай ему в точности те слова, что я проговорила. Если уж не ради меня, так ради моего брата, — она резко посмотрела на Элен, которая так и дрогнула, а потом злобно усмехнулась: — Прощай, Элен.
Лили живо развернулась, совершенно не слушая прощальный лепет Спинетт, и стремительно пошла поперек толпы, пытаясь побороть такое странное любопытство. Малфой — политик. Одна эта мысль казалась ей настолько абсурдной, что, дойдя до безлюдного переулка, она облокотилась о кирпичную кладь и рассмеялась, пытаясь запорошить внутреннюю горечь.
О, еще три года назад он был до ужаса красноречив и харизматичен, невольно заставляя слушать себя, то что же было сейчас? Насколько далеко он продвинулся?
«И какого черта тебя это вообще интересует, идиотка?» — прошипела про себя Лили, ударив каблуком по стене, а потом, бросив взгляд в проход между домами, почувствовала волнение. Люди все еще шли, их черные, серые мантии едва виднелись, и она, как завороженная, мрачно наблюдала за этим шествием.
Именно в тот момент, когда странное злорадство по-особенному кромсало ей внутренности, Лили, сверкнув глазами, оттолкнулась от кирпичной клади и стремительно ворвалась в толпу, смешиваясь с ней. В конце концов, это ничего не значило, она всего лишь хотела понять, насколько Малфой хорош, чтобы потом непременно переиграть его политическую карьеру для себя. Ведь Лили знала, чтобы согнуть противника, нужно знать не только его слабые места, но и преимущества — именно по ним удары больнее всего.
Поднимаясь по высоким, широким, каменным ступеням в бар, Лили невольно задрожала, пытаясь всеми силами уничтожить азарт внутри себя. Ничего не выходило, потому что стоило ей войти в помещение, как сердце у Лили вздрогнуло. Ведь все в помещение бара так сильно напоминало ей класс Истории в Хогвартсе, что она невольно вздрогнула, почувствовав, как кто-то толкнул ее. Прикрыв лицо рукой, Лили протиснулась в самый последний ряд, где перед дней сидел толстяк, который прекрасно загораживал собой вид на нее.
В центре стояли двенадцать стульев, и эта картина была так знакома, что Лили опять почувствовала ностальгический прилив, который сразу же утих, стоило в центр выйти Малфою. Высокий, с тяжелым взглядом серых глаз, в котором, как и всегда, читалась такая безмятежность, что становилось тошно, он поправил рукой, облаченной в перчатку, неровно стоящий стул и тут же присел на него.
Рядом с ним, судя по всему, расположились его коллеги, многих из которых Лили знала в лицо — почти все они были слизеринцами, принадлежавшим если не старинным чистокровным фамилиям, то хотя бы знатному прошлому тех немногих из их предков, кому удалось в чем-то прославиться. Слегка придвинувшись, Лили невольно опустила глаза, когда Скорпиус посмотрел в ее направлении, и тут же покорила себя за слабость. Ей почему-то было так волнительно от одной только мысли, что он увидит ее, и Лили абсолютно не могла понять почему. Что бы было тогда?
Когда она вновь посмотрела на него, Скорпиус уже сидел вполоборота, внимательно смотря в лицо рядом сидящему, который громко и четко что-то говорил. Только Лили, как бы ни старалась заставить себя сконцентрироваться, едва ли вникала в смысл слов, она просто пристально наблюдала за Скорпиусом Малфоем, который молча выслушивал говоривших, и лицо его не искажалось ни единой эмоцией — казалось, их у него просто не было.
— …и все-таки, есть большая вероятность, что ближе к выборам, Пейнс озаботится и издаст указ о запрете политических собраний.
— Нет, — уверенно проговорил Скорпиус, обратив свой взгляд на сидевших на лавках. За все время это был единственный раз, когда он наконец подал голос. — Наше дорогое Содружество состоит из благородных гриффиндорцев и им сочувствующих. Если они решатся задушить политическую оппозицию, то это будет измена собственным принципам. У миссис Уизли не хватит духу на такую.
— А по-моему, у нее как раз и хватит и духа, и глупости пойти наперекор своим принципам. У всех понимающих и принимающих удивительно странное и искаженное чувство справедливости, не так ли, мистер Малфой? — лукаво подметил мужчина слева от Малфоя, и Лили, прищурив глаза, узнала в его грубых чертах Омариуса Флинта. Когда-то еще в Хогвартсе он прославился на квиддичном поприще, не раз забирая победу под носом у Гриффиндора, и было удивительно осознавать, что сейчас он вмешался в политику. — Они рукоплещут перед магглами и все пытаются принять в парламенте закон об отмене статуса секретности. Как хорошо, что у большинства мозги еще на месте…
— Это вполне в их стиле, меня больше поражает инициатива миссис Уизли по поводу Запретного леса, — нетерпеливо вмешался разговор волшебник, близко сидевший с Лили, из-за чего той пришлось пододвинуться в сторону, чтобы за телом впереди сидящего человека ее с трудом можно было разглядеть. — Она хочет дать свободу кентаврам и феям, а также прорубить дорогу для волшебников. Это же немыслимо! Этот лес всегда был защитой волшебников от опасных существ… и, драккл меня раздери, о какой свободе кентавров может идти речь, если еще пятьсот лет назад эти существа были не просто так заточены в этот лес — вспомните, война между волшебниками и кентаврами длилась почти двадцать лет, прежде чем мы не пришли к компромиссу…
В зале шумно загудели, и Лили посмотрела на Скорпиуса, который по-прежнему молчал, внимательно слушая оппонентов, однако не вмешивался и не пытался ни возразить, ни согласиться — что-то едва заметное мелькало в его серых глазах, и она не могла понять, что именно. В какой-то момент Лили подумалось, что, на самом деле, Скорпиусу чертовски весело, и он едва сдерживает смех, глядя на собравшихся. Что ж. Похоже Скорпиус Малфой по-прежнему считал всех если не игрушками, то очень примитивными существами, и ему хватало ума не выражать своего презрения.
Лили усмехнулась, немного склонив голову, жадно всматриваясь в его безмятежный профиль. Будет ли он так же спокоен, когда Лили наконец избавиться от Мэри и Бекки и возьмется за него? Что если она сломает его политическую карьеру? Невозможно все просчитать, и даже у таких, как он, полно трупов в шкафу. Бедный-бедный Скорпиус Малфой. Забери у него единственный способ заставить заткнуться всех шавок, гавкающих на его происхождение, что будет с ним тогда? Как далеко заведет его собственное отчаянье?
— А чем вы лучше? — послышался глубокий, немного охрипший голос, и Лили, повернувшись, заметила высокий силуэт в правом ряду. Все разом замолчали, и, поняв, что он был услышан, мужчина встал с места и снял свою шляпу, слегка обернувшись назад. И, когда Лили увидела его лицо, она удивилась — ведь это был единственный сын Невилла Лонгботтома, Фрэнк, гриффиндорец, учившийся на три курса старшее нее. — Они недальновидны по отношению к магглам, вы же — к магам. У одних божество — это магглы с их ненужными и непрактичными изобретениями, у вас — чистота крови и традиции. Почему ваша политическая сила лучше и разумнее?
Люди засвистели, послышались брань и гогот, и Лили медленно перевела свой взгляд на Скорпиуса, который, смотря прямо на Фрэнка, качнул головой, улыбнувшись. Мерлин, похоже все это забавляло его до чертиков.
— Вы делите людей на гриффиндорцев и слизеринцев, а всех на остальных на сочувствующих либо одной, либо другой стороне. Вы также бросаетесь из крайности в крайность…
— Да? — меланхолично переспросил Скорпиус, не дав Лонгботтому договорить, и тот замолк, не отрывая своего взгляда. — Но, сэр, не кажется ли вам, что вы говорите за них — привстав, Малфой отвернулся от него, внимательно поглядев на всех собравшихся, и спокойно заговорил, не повышая и не понижая голос, следя за каждым своим мускулом, словно опасаясь чего-то: — Я всегда говорил, что презираю магглов, что любая попытка сблизиться с ними приведет к нашему уничтожению. Содружество же никогда открыто не говорило ничего по отношению к бывшим Пожирателями и их потомкам, — круто развернувшись, он безразлично посмотрел на Фрэнка, слегка склонив голову. — Открыто они не делят людей, напротив, они говорят, будто все мы равны, когда на деле мы видим фанатичное навязывание свободы всем якобы угнетенным и молчаливое уничтожение того, что по их мнению устарело или закостенело… Они лицемеры, вернее, большая часть из них, исключая фанатичную Гермиону Уизли. Им не хватает смелости обозначить своего отношения к той или иной части населения, когда у меня все предельно ясно. Вопрос лишь в другом: а вы придерживаетесь моих взглядов или нет? Потому что если ответ «нет», совершенно непонятно, что вы делаете здесь… разве что, если вас не подкупает моя искренность, правда? — Скорпиус усмехнулся, обнажив ряд белых зубов. — В наше время люди всегда говорят лишь то, что от них хотят услышать.
Он замолчал, и Лили только сейчас смогла оценить, какая тишина стояла в комнате все это время, пока он говорил. Подняв голову, она сглотнула образовавшийся ком в горле и с некоторой яростью посмотрела на него, ведь знала, черт возьми, знала, о ком он сейчас говорит. И именно в этот момент, когда привычная ярость переполняла Лили, когда желание уничтожить Скорпиуса, заставить его претерпеть всю ее боль, взяло вверх, он вдруг в упор посмотрел на нее. Она бы подумала, что все это время он знал о ее присутствии, но, заметив, как слегка удивленно расширились его глаза, Лили поняла, что он абсолютно случайно поймал ее взгляд.
— И запомните, — холодно проговорил он, внимательно смотря на нее, из-за чего Лили почувствовала странную дрожь в руках и тут же поморщилась от чувства ярости внутри. — Когда мы придем к власти — да, именно когда, а не если — мы не станем делить людей ни по крови, ни по происхождению. Потому что нам абсолютно плевать на это, хватит видеть в нас лишь догмы наших предков. Современность видоизменяет принципы и устои, однако одно будет вечно всегда — мы, потомки тех, кто творил историю, а это, на самом деле, огромный пласт волшебников — всегда будем против любого слияния с магглами или другими существами. Любое культурное смешение ведет к деградации. Потому что мы помним и чтим нашу историю, в отличие от них.
Лили не могла различить выкрики и аплодисменты, она лишь внимательно смотрела в его потемневшие серые глаза, и, не сдержавшись, Лили оскалилась злобно. А потом, встав со своего места, уверенным, но немного быстрым шагом вышла на улицу и стремительно стала спускаться вниз по многочисленным ступенькам, проклиная все на свете. Чувства внутри вытворяли нечто странное; она никак не могла понять, что именно сейчас переполняет ее — убийственная ненависть или странный трепет. Поэтому, подавив свои чувства, она быстро-быстро перескакивала ступеньки, мечтая просто сбежать.
— Лили Поттер!
Она знала, кто окликнул ее. И чувствовала его взгляд спиной, но даже не собиралась поворачиваться. Чертыхнувшись, проклянув все на свете, Лили кинула на него презрительный взгляд из-за плеча, не забыв сверкнуть глазами. Скорпиус усмехался. И чертята в его глазах плясали дьявольский танец, не поэтому ли она чувствовала себя, как и тогда, в Хогвартсе, жалкой мухой, попавшейся в руки паука?
— Как я рад тебя видеть здесь, — без тени иронии, но все же насмешливо проговорил Скорпиус, переступив одну ступеньку, чтобы между ними осталось еще, как минимум, пять. — Как видишь, годы прошли, но что-то не изменилось — люди по-прежнему в упоении слушают меня.
Не сдержавшись, Лили хмыкнула, круто развернувшись. Больше всего ей хотелось подойти и столкнуть его с лестницы или хорошенько приложить к холодному камню лицом. Но она стояла, не двигаясь, а потом, мрачно усмехнувшись, холодно проговорила:
— Что ж, надеюсь ты заберешься как можно выше. — Шаг, второй, и между ними осталось ступеньки три, и теперь Лили могла отчетливо увидеть, как искрятся его глаза. — Чтобы, когда ты начал падать, тебе было бы очень больно.
Она хотела развернуться и уйти, но тут Скорпиус схватил ее за рукав, и приблизил к себе, так, что между их лицами оставались считанные сантиметры.
— Если бы мы объединились, Лили, мы бы поставили этот мир на колени, понимаешь? — прошептал он тихо, и в глазах его опять что-то сверкнуло. — Я сделаю вид, будто не слышал твоего вызова, солнечная, потому что если я по-настоящему возьмусь за тебя, тебе не жить в Англии, поверь мне.
— Не смей меня так называть, — яростно прошипела Лили, с силой дернув свою руку, но он держал так крепко, что у нее не получилось вырываться.
— Все такая же лицемерка и эгоистка, — рыкнув, он схватил ее за обе руки, и внимательно посмотрел ей в глаза, — готова умереть, но подгадить, да? Думаешь, то, что ты сорвала помолвку, как-нибудь отразится на Мэри? Тебе с ней не потягаться, Лили Поттер.
— Замолчи, замолчи! — резко дернувшись, она вырвалась из его хватки, заметив, какими стальными и обозленными выглядели сейчас его глаза. И ей это почему-то нравилось — наконец-таки вместо безмятежности и спокойствия она видела такую знакомую, ее же эмоцию. Рассмеявшись, она сверкнула глазами, понимая, что теперь уж точно не отступит и завтра поставит их всех на место. Да. Завтра Лили покажет им, почему и как на протяжении целых трех лет она водила весь Хогвартс за нос. — Смотри внимательно, Малфой. Потому что следующим будешь ты.
Она трансгрессировала, заметив, как от раздражения у Скорпиуса свело скулы, и тут же оказалась возле своего дома. Сердце билось слишком быстро, и Лили, топнув ногой по земле, яростно полувскрикнула, ощутив знакомую боль. Что, если тогда Мадлен не рассказала самого главного? Что, если помимо нее и Скорпиуса в их заговоре участвовала и Мэри, не поэтому ли… Малфой так хорошо ее знал?
Какая-то дикая ярость опять накрыла Лили, когда она стремительно зашла в дом, пытаясь успокоиться, но ничего не получалось — чувства и эмоции переполняли ее, выходили из берегов, заставляя сомневаться уже во всем.
— Эй! — громкий окрик заставил ее развернуться и посмотреть на Пруденс, которая, приподняв надменно бровь, неодобрительно поглядела на Лили. Мелкая стерва. И почему она всегда выглядела так, словно была выше всего и вся? — Тебе письмо. Пришло совсем недавно, твоя птица, увидев филина, чуть не проломила клювом прутья… хотя, чему удивляться, какая хозяйка, такой и питомец.
— Есть что еще сказать? — агрессивнее, чем стоило, бросила Лили, выхватив из тонких рук письмо.
Пруденс еще выше вскинула бровь и надменно хмыкнула, что совершенно вывело из себя Поттер, которая, приблизившись к ней, холодно прошептала:
— Тогда не раскрывай перед мной свой милый ротик, Прю. Альбус не всегда бывает дома, и мне абсолютно наплевать, что он со мной сделает, если с его женушкой случится нечто непоправимое. Ты же понимаешь, насколько высоки мои навыки в Темной магии и как много жизней я уже сломала?
Страх едва мелькнул в черных глазах, но Лили уже было плевать. Она стремительно зашла в свою комнату, хлопнув дверью, а потом, откинув неподписанный конверт, на котором кроме ее имени не значилось более ничего, внимательно всмотрелась в пергамент, узнавая красивые завитушки Фобоса:
«Ты забрала то, что принадлежит мне, и была столь уверена в своей победе, что мне не хотелось сразу разочаровывать тебя. Дорогая Лили Поттер, как ты однажды склонила Астората к себе, так и я могу вернуть его расположение. И уж поверь, родовой гордости в нем намного больше, чем сиюминутной симпатии к Лили Поттер, заботящейся о нем. Будь уверена, я никому и никогда не отдаю то, что по праву принадлежит мне.
с наилучшими пожеланиями,
Фобос Берк».
С самого утра Лили заперлась в своей комнате и не подпускала никого, хотя пару раз к ней стучались то Пруденс, то отец, но она, наложив чары на комнату, напряженно всматривалась в свое отражение в зеркале, пытаясь успокоить возрастающую тревогу. Письмо Фобоса лежало совсем рядом, и Лили, перечитав его как минимум раза три, беспристрастно оценивала свои перспективы.
А перспективы были отвратительными. Конечно, Берк был прав, и в Асторате было слишком много фамильной гордости, дабы потом, когда эмоции остынут, вернуть все на свои места. Да и в прошедшие два дня Лили особо не наведывалась к нему, так как все ее думы занимало предстоящее слушанье. Оттого и выходило, что ее положение настолько плачевно, что нужно было срочно что-то придумать. И она думала лишь обо одном: пока пергамент не сгорел, он действителен, а значит, нужно было прямо сегодня поймать в просторных судебных коридорах мистера Томаса и показать ему его, чтобы навсегда отвернуть Дина Томаса от Берков.
Но все ее думы обрывались лишь от одной мысли — что, если она не сможет найти мистера Томаса? Сощурив глаза, Лили беспристрастно провела расческой по своим волосам. Что ж. Тогда она убьет Астората. Оборвет его несчастную, полную страданий жизнь, за которую он так цеплялся. И сделает она это прямо завтра.
Расческа с громким стуком упала на стол, и Лили резко поднялась с кресла. До заседания оставалось совершенно мало времени, и один раз отец уже крикнул, что ей нужно было поторапливаться. Но она не хотела пойти туда с кем-то, право, Лили считала это полностью своей ношей, поэтому, наверное, и не реагировала на окружающие призывы. Это было ее шоу, и будет оно поистине фееричным. Уж она постарается.
Надев черное бархатное платье, Лили аккуратно разгладила складки на рукавах, а потом стащила с полки заготовленный летучий порох и бесшумно поднялась на чердак, в свою лабораторию, где у стены стоял небольшой камин. Порох загорелся изумрудным пламенем, когда она громко и четко произнесла:
— Сауз-стрит.
Все заволокла дымка, а потом она оказалась в огромном зале, в котором каждую секунду появлялись разные волшебники и стремительно шли куда-то вперед. Оглянувшись, Лили тяжело вздохнула, окинув мрачным взглядом большой, величественный зал с мраморными стенами и стеклянным потолком, а потом быстро пошла мимо волшебников, оглядываясь по сторонам.
Она искала нужную аудиторию, но здание было столь огромным, что даже спустя десять минут она все еще не смогла найти нужное помещение, и когда отчаянье почти взяло ее в свои силки, она вдруг заметила Бэкки Берк, которая стояла, облокотившись на мраморную колону, но, заметив Лили, тут же встрепенулась, подойдя к ней ближе. Надменная и глупая улыбка озарила ее губы, когда Бекки противно проговорила:
— Все такая же самонадеянная Лили Поттер. Посмотрим, как ты запоешь сегодня на слушанье.
Ее улыбка стала шире, когда Лили лишь захотелось рассмеяться прямо ей в лицо, но, сдержавшись, она лишь премило приподняла уголки губ, сверкнув глазами. Глупая-глупая Ребекка. Она думала, что это конец, когда это было всего лишь началом. Началом ее страданий.
Ее черные локоны взлетели при ходьбе, когда она уверенно завернула за колонну и пошла, наверное, в нужную Лили аудиторию. Только Поттер совершенно не спешила следовать за ней. Она чего-то ждала, и, как казалось, не зря, потому что буквально через минуту ей навстречу свернула Гермиона Уизли, дражайшая тетя, а ныне крупная политическая фигура. Ее волосы, уложенные в сложную прическу, слегка отдавали еле заметной сединой, а суженный взгляд карих глаз не предвещал ничего хорошего.
Лили скривилась. Видел Мерлин, тетю ей хотелось увидеть меньше всего.
— Что ж, здравствуй, Лили, — уверенно начала она, слегка пождав губы. — Была бы более тебе рада, встреться мы в Германии, а не в суде, понимаешь?
— И я вас тоже рада видеть, — в тон ответила Лили, отвесив ироничный реверанс. Однако Гермиона не оценила ее потугу и лишь немного раздраженно произнесла:
— Мерлин, ты совершенно не изменилась. Хотя, о чем я? Что Гарри, что вы, похоже, пытаетесь взять на пробу наше терпение…
— Печально, что вы быстро забыли о том, что мой отец был когда-то вашим лучшим другом и спасителем этого мира, — яростнее нужного прошептала Лили, скривив лицо. Как же ненавидела она этот извечно умный и важный тон — Гермиона как будто была непогрешимо уверена, что знала все на свете и поступала исключительно правильно, что становилось тошно.
— Как раз-таки поэтому я и пытаюсь объяснить ему, в какое заблуждение он пал и как его же дети причиняют непоправимый урон всему волшебному сообществу…
— Это чем же? Темной магией? — насмехаясь, проговорила Лили, и миссис Уизли едва заметно закатила глаза.
— Да, именно Темной магией. Но, может, сегодняшнее дело заставит тебя образумиться? Подумать только, приковать к себе мальчишку старинным заклятием, использовавшимся только в чистокровных семьях… о чем ты думала, Лили?
И глаза ее были наполнены такой уверенностью в собственной правоте, что Лили лишь присвистнула, обойдя ее, едва задев плечом, потому что понимала — если сейчас позволит себе дать волю эмоциям, то на самом слушанье уже не сможет сыграть нужную роль. Гермиона не стоила ее времени. Для Лили она всегда была всего лишь фанатичной, недальновидной гриффиндоркой, которая бросалась из крайности в крайность.
Злая улыбка все лезла на губы, когда до двери в нужную аудиторию оставалось совсем мало — мыслей в голове не было совсем, и Лили знала, что не было смысла ничего планировать. О, все, чем она была вооружена, — это своим обаянием и импровизацией, которая не раз страховала ее от прыжка в бездну.
Дверь скрипнула, и голоса, что шептались, смолкли, а люди, обернувшись, напряженно уставились на Лили. Для всех сидящих она была аморальной нарушительницей спокойствия степенного семейства, и плевать было, что это было лишь предсудебное слушанье, и ее вина не была толком доказана. Лили шла мимо рядов и чувствовала столько взглядов, что, казалось, конца и края не было всем хотевшим поглазеть на Лили Поттер.
Они хотели увидеть ее пораженной и сломленной, они хотели, чтобы лицо ее выражало покорность судьбе и раскаяние — но ничего из этого не было. Годы лицемерия и попыток стать милой, доброй, правильной гриффиндоркой канули лету, и теперь Лили Поттер не скрывала той ненависти, что переполняла ее нутро — все ее лицо так и дышало яростью и злобой.
— Мисс Поттер, попрошу, присядьте сюда, — жеманно, но услуживало, проговорил один из клерков судей, и Лили, не взглянув на него, уселась на стул, который стоял прямо напротив ряда с присяжными и обычными зеваками. А потом, лениво вскинув руку и подперев ею голову, она безразлично посмотрела на них, едва приподняв бровь.
В самом первом ряду, огражденном от остальных бархатной веревкой, сидели мистер Томас, Годрик и Мэри, так как они выступали потерпевшей стороной, когда как Лили, официально не являясь преступницей, должна была противостоять всему залу, чтобы убедить их в том, что судебное дело совершенно незачем и не на чем заводить. Безжалостным же идиотом был тот, кто придумал данную систему, — потому что сейчас Лили была совершенно одна, сидя в этом кресле и смотря на полные превосходства и предстоящей комедии глаза.
Хмыкнув, Лили резко вскинула голову, а потом заметила своего отца и Малфоя. Они сидели в правом ряду, который был прямо напротив Лили, и несмотря на то, что между ними было прилично метров, она могла разглядеть их выражения лиц: ее отец, внешне безучастный и даже безразличный, слегка нервно поправлял очки, словно опасаясь чего-то, и это так позабавило Лили, что она непременно бы расхохоталась. Только смеяться резко перехотелось, когда Поттер в упор посмотрела на Малфоя, который, выглядя не менее безучастным, с некоторым презрением смотрел в ответ, словно говоря, что ей если бы она только попросила его помощи, всего этого не было бы.
Злость невиданных масштабов накрыла Лили, одно только его презрение отчего-то и вызывало столь дикий эмоциональный всплеск, и ей, право, хотелось вскочить с места и с яростью стереть эту надменность с его лица. Да. Больше всего она ненавидела то, что Скорпиус Малфой объективно был сильнее и умнее ее, и Лили мечтала наконец-таки уделать его. Оставалось совершенно не долго. Совсем чуть-чуть.
За своими мыслями она не сразу поняла, что слушанье было начато, и молодой мужчина, видимо, поверенный семьи Томас, активно жестикулируя, декларировал сидевшим о тяжести поступка, совершенного Лили Поттер, то и дело скользя по ней самой быстрыми взглядами.
— Мисс Поттер была подвержена к отступничеству от ценностей нашего мира еще со школьных времен. Подумайте, ее выгнали из Хогвартса после шестого курса из-за некоего инцидента, связанного с темномагическим зельем. Пострадавшей семье это известно особенно хорошо, ведь Мэри, некогда близкая подруга Лили, была непосредственным свидетелем позорного побега мисс Поттер из школы. О, — тянул он, скалясь, чувствуя одобрительные улыбки Томасов, — мисс Поттер подавала такие надежды. И тот факт, что свою одаренность она решила применить в столь неподобающей сфере магии, удручает. И ведь мы не углубились в родственные связи мисс Поттер… ее старший брат был исключен из Хогвартса по той же причине. Очевидно, что не обошлось без дурного влияния на мисс Поттер, ведь ее брат был слизеринцем, и все же, не похоже, чтобы мисс Поттер раскаивалась. Не прошло и года, как она покинула Англию и переехала в Германию, которая, как мы знаем, активно пропагандирует Темную магию и обучает ею на государственной основе.
Липкие, осуждающие взгляды скользили по ней, но Лили не обращала ни на кого внимание. Она смотрела немигающим взором в упор на Малфоя, видя, как что-то едва сверкало в его серых глазах. От одного его взгляда она плавилась, ощущая новые потоки ненависти, и, сглотнув, она продолжала собственную муку, ведь оторвать глаза от его лица было сложнее всего.
— Таким образом, мы пришли к тому, что мистер Томас каким-то непонятным образом попал под влияние Лили Поттер, был околдован ею, а затем привязан заклинанием, которое запрещено на территории Англии почти шесть лет. Ее вина налицо, и магическое правосудие, бесспорно, должно рассмотреть это дело. Со всей серьезностью и справедливостью.
Мэри громко зааплодировала, и Лили, наконец оторвав свой взгляд, внимательно посмотрела в ее направление. О, какое превосходство было в этом лице, каким триумфом сверкали голубые глаза. Мэри Томас вся состояла из одного предвкушения расплаты Лили Поттер и была столь уморительна в собственной глупости, что Лили едва не усмехнулась. Мистер Томас, степенно выпрямившись, не показывал ни единой эмоции, как и его сын, Годрик, который с мрачной тенью на лице смотрел на опущенные руки.
И когда он поднял голову, словно почувствовав ее взгляд, она увидела в его лице решимость. Да. Ведь Годрик Томас всегда был гриффиндорцем… благородным, храбрым и абсолютно нерациональным. Будь Лили на его месте, она бы бросила его на растерзание общественности, даже не обернувшись.
Злая улыбка осветила ее лицо, и, убрав руку, Лили лениво произнесла, четко растягивая гласные:
— Сэр, вы изложили мою биографию, право, это довольно занимательно, и мне очень лестно, что вы потратили время на столь неблаговидную особу вроде меня. Однако я так и не услышала никаких доказательств. О каком заклинании вы вообще говорите?
— Как же? — презрительно фыркнул он, видимо, приняв ее открытую манипуляцию за глупость. — Заклинание, скрепляющее людей. Вы же сами обнажили руку, на которой была татуировка…
— Руку? — с небывалым удивлением проговорила Лили, театрально распахнув глаза. А потом она медленно перевела взгляд свой на Мэри, и, растягивая минуты, выплавляя их, стала оттягивать ткань платья верх, обнажая бледную, чистую кожу. — Не эту ли руку? Но как же… тут ничего нет!
А потом, дернув рукав на и на другой руке, с неподдельным удивлением бросила:
— Мерлин, и тут тоже!
Мэри подскочила с места моментально, а потом, схватив Годрика, оттянула его рукав. Но тщетно. Его рука тоже была чистой и бледной, никаких следов заклинания не осталось — магия рассеялась, должно быть, еще два дня назад.
Лили улыбнулась. Той беспощадно злобной улыбкой, которая так часто появлялась на ее губах. «Глупая-глупая Мэри, — с улыбкой думала она, беспрестанно взирая на покрасневшее от ярости лицо Томас, обращенное теперь к ней. О, Мэри мечтала задушить ее прямо на месте, вот насколько ненавидела она Лили. — Если бы во мне была хоть капля жалости, я бы тебя пожелала: печально, конечно, что мне хочется уничтожить твою жизнь полностью, разрушив ее до основания».
— Что же получается? — воскликнула Лили, обратившись к людям. Они шептались и явно выглядели пораженными, а свет софитов грозился ослепить Поттер. — Я была ложно обвинена, подвержена настоящей травле газет, которые, кстати говоря, принадлежат семье Томасов… насколько же это отвратительно, столько ненависти было вылито на меня совершенно без причины. — Улыбка на секунду померкла, уступая место лживой грусти и печали, вызывая у публики нужные эмоции. Право, Лили могла даже расплакаться прямо здесь, потому что ей было плевать на собственный образ, — все, чего желало ее наполненное яростью сердце страданий семьи Томасов. И она готова была играть до конца.
— Мистер Томас! — резко проговорила Лили, заставив его в упор посмотреть ей в лицо. Судя по его выражению, затея с газетами действительно принадлежала Мэри, и сейчас Дин Томас выглядел если не озадаченным, то крайне разочарованным. — Как же это называется… ах да! Покушение на деловую честь и достоинства волшебника. Надеюсь, вы опубликуете опровержение?
— Постараюсь, мисс, — слегка процедив, протянул он, — но не могу сказать, что в новом выпуске…
— Как интересно, — не унималась она, слегка склонив голову. — Раньше вы словоохотно писали статьи о моей семьей с удивительной поспешностью. Право, каким красноречием пестрили ваши заголовки еще три года назад, и четыре года… да и совсем недавно. Неужели вы растеряли всю свою удаль?
И Лили улыбнулась, право, улыбнулась самой дружелюбной, но при этом ядовитой улыбкой, демонстрируя такую безгрешность, что можно было лишь подивиться. А потом, встав с места, она медленно подошла к нему и, чеканя гласные, громко проговорила:
— Сэр, рекомендую вам сменить редактора. Все это время вы публиковали худшие мои колдографии… если возникнут с этим проблемы, напишите моему отцу, — улыбка стала шире, и она бросила быстрый взгляд на Гарри Поттер, который неотрывно смотрел на нее, и, Лили могла поклясться, в глазах его было если не восхищение, явное одобрение, — думаю, он сможет помочь вам. Непременно.
Замерев на месте, Лили выжидающе посмотрела на судебного клерка, который, судорожно сжимая бумажки в своей руке, удивленно переводил взгляд с мисс Поттер на Мэри Томас, и не в силах выдержать того напряжения, которое повисло в воздухе, он едва слышно пискнул:
— Есть ли… есть ли у обвиняющей стороны еще вопросы? Стоит ли передавать это дело в Визенгамот?
Не в состоянии что-либо ответить, Мэри лишь с громким хлопком села на место, яростно сверкнув глазами, и лишь Дин Томас, будучи единственным, кто смог сохранить спокойствие, холодно проговорил:
— Нет. Мы отзываем заявление.
Будь Лили не столь хороша в сдерживании эмоций, она бы расхохоталась прямо здесь, в этом зале. Но вместо этого, едва заметно приподняв уголок губ, Лили выпрямилась, пронзая Томасов взглядом. А потом, посмотрев на Мэри, она одними губами произнесла «идиотка» и поспешно обогнула ряд, покидая аудиторию, чтобы немного удивленные и ошарашенные зрители не накинулись на нее с избитыми и наскучившими вопросами. Нет. У Лили Поттер были еще дела, и она решительно свернула к колоннам, спрятавшись за одной из них, наблюдая, как толпа журналистов, вывалившись из аудиторию, суматошно стала искать ее.
Им всем не терпелось поговорить с ней, когда Лили, искренне ненавидя всех репортеров, с ненавистью смотрела на их переполненные жаждой наживы лица.
В какой-то момент, когда холл слегка опустел, а через минуту в нем снова уже появились люди, на этот раз обычные слушатели, Лили сильнее сжала колонну пальцами. Она видела, как отец вместе со Скорпиусом, тихо о чем-то переговариваясь, вышли и расслабленным шагом пошли прочь от шумной толпы. И выглядели они настолько дружелюбно, что Лили почувствовала странную горечь, и едва ли она могла понять почему — оттого, что ее отец так много уделял внимание ее врагу, или потому, что ее враг был настолько близок ее семье.
Тяжелый вздох сорвался с губ, и Лили, на секунду отвернувшись, легонько стукнула каблуков по мрамору, пытаясь избавить сознание от новой волны ярости. В конце концов, любые эмоции были мишенью для противника, и ей бы стоило взять себя в руки. Но только возвращаясь вновь и вновь к увиденной картине, она чувствовала, как ярость бьет ее наотмашь.
Веселый смех Мэри в момент вывел ее из некоего оцепенения, и Лили, обернувшись, увидела ее весело улыбающейся, но, видел Мерлин, улыбка эта была настолько картинно сладкой, что становилось понятно — она улыбается не по-настоящему. Разговаривая с журналистами, которым удалось ее поймать, она сверкала голубыми глазами и держала голову прямо, так, словно от нее хоть что-то еще зависело. И как же жалко было смотреть на это со стороны.
Когда из аудитории вышел Годрик, у которого на лице было ярко очерчено облегчение, Лили тихо усмехнулась. Из всех Томасов он был единственным, кто был рад ее победе, и это почему-то вызывало странно светлые чувства и эмоции — годы ненависти и непонятой влюбленности были теперь так далеко, что сейчас хотелось лишь рассмеяться, вспомнив их нелепые свидания и отношения. Да. Годы поставили все на свои места и многое теперь было совершенно неважным, ненужным. Означало ли это, что Лили Поттер оставит Годрика в покое и не придет за ним в случае, когда он мог бы ей помочь? Что ж, абсолютно нет.
Нервно отбивая ритм ногой, Лили по-прежнему ждала мистера Томаса, и больше всего она боялась, что упустила его из вида. В конце концов, людей на слушанье пришло действительно много, поэтому, прижимаясь к колонне, она лишь зорко наблюдала за каждым, пытаясь отыскать нужное лицо.
И вот, когда Лили наконец увидела его, она вышла из-за своего укрытия и громко, четко проговорила, приковывая к себе внимание всех:
— Мистер Томас, — он нехотя обернулся, и прежде чем Лили одарила бы его самым красноречивым взглядом, она сумела заметить, как слегка встревоженно обернулась Мэри и как непонимание медленно расползалось по ее лицу. Лили усмехнулась, а потом, подойдя еще ближе, спокойно проговорила: — Нам необходимо поговорить.
Она знала, что он не откажет — в зале было все еще слишком много журналистов и свидетелей недавнего провала семьи Томасов, а сам Дин слишком сильно заботился о своей репутации, чтобы позволить ей еще дальше упасть.
Не дожидаясь ответа, Лили резко развернулась и вновь вернулась к колонам, очаровательно улыбнувшись самой себе, а потом, без предисловия, Лили тихо произнесла:
— Вы не можете заключать помолвку с семьей Берк.
— Что? — явно удивленно протянул мистер Томас.
— Они скоро потеряют свою покровительство, сэр, поэтому вы не можете связываться с ними. В особенности, с мисс Ребеккой Берк.
Молчание, совершенно не устраивавшее Лили, повисло слишком внезапно. Бросив взгляд из-за плеча, она заметила, как напряженно задумался Дин и как что-то едва заметное то и дело мелькало в голубых глазах. Он думал. И было слишком очевидно, что он не верил ей.
— Все это очень странно, мисс Поттер, — наконец произнес он, пронзив Лили мрачным взглядом. — Вы срываете помолвку, устраиваете шок на слушанье, а теперь думаете, что я поверю вам? Вы в своем уме?
— Вы знаете, каким образом они получили протекцию? — остановившись, проговорила Лили, не улыбаясь, не щурясь, не веселясь. От одного его ответа зависело слишком многое, а именно, что ей придется сделать с Асторатом: убить старика или оставить в живых?
— Конечно, — с нажимом ответил он после минутного молчания. — Однако абсолютно уверен, что вы этого не знаете. Мисс, — увидев, что она готова что-либо сказать, он перебил ее, сощурив глаза. — Вы прекрасная актриса, в этом я уже убедился. Однако, поверьте, если я узнаю, что они не столь стабильны, то я брошу их, не раздумывая. Но для этого мне нужно их падение, понимаете?
Приподняв бровь, он внимательно посмотрел на Лили, и та, не сдержавшись, усмехнулась. Конечно. Ему было абсолютно плевать на Берков. Ему, как и многим, нужны были права на эту лавку.
Лили улыбнулась. А потом медленно произнесла, растягивая гласные:
— Вы сами выбрали их участь. Наслаждайтесь феерией, мистер Томас, ведь я не только прекрасная актриса, но и умелый игрок. С нетерпением жду опровержения в ваших газетах, сэр.
Развернувшись, Лили уверенно зашагала прочь, окунаясь в собственные мысли, с некоторым отчаянье раздумывая дальнейшие шаги. Теперь она ни за что не могла потерять владения лавкой, и смерть Астората решила бы слишком многое… но только как именно все провернуть? Даже будучи уставшим стариком, он все-таки был магически одаренным. И тогда в голову к ней пришла единственно верная мысль — она же зельевар. И он даже не заметит, как смерть навсегда заберет его в свои владения.
Открыв массивную дверь, Лили оказалась на улице, и сотни тысяч голосов ударили ей по ушам. Люди спешили, разговаривали и что-то механически делали. Им не было дела до Лили, стоявшей у самого входа, вдыхавшей полной грудью прохладный воздух улицы. Мысли плавились под давлением собственной слабости, и Лили, черт возьми, знала, что каждый ее будущий шаг будет бить по ней же самой, но желание увидеть отчаянье в лицах тех, кто когда-то опрокинул ее, было столь сильно, что ничего с собой она не могла поделать. Лили Поттер жаждала мести.
Сфокусировавшись, Лили вдруг замерла, потому что в самом конце лестницы, которая вела к входу, она увидела своего отца и Скорпиуса, которые, переговариваясь, то и дело смотрели вверх. «Они ждали меня», — пронеслось неловкое в мыслях, и Лили сощурилась, испытывая страшное сердцебиение. И, испугавшись вдруг, она резко крутанулась и тут же трансгрессировала прочь, боясь быть пойманной.
И сердце ее билось так отчаянно быстро, что грозилось вырваться из груди. Она боялась. Себя, обстоятельств, собственной жизни. Но больше всего — она боялась собственных чувств, потому что они вели ее прямиком в бездну.
И однажды уже завели. Так что будет сейчас? Кто станет ее концом на этот раз? Тряхнув головой, Лили с силой сжала руку в кулак. Теперь никто и никогда не сможет достучаться до ее сердца. Потому что его у нее больше не было. Теперь уже точно.
***
Дышать было так тяжело, словно она пробежала сотню миль, но на самом деле, избегая свою семью, Лили просто незаметно выскользнула из дома, чувствуя странную слабость. Триумф вчерашнего дня стирался из памяти — Лили никогда не запоминала моменты своей победы и своего счастья, поэтому едва ли она могла ощутить себя довольной. Нет. Она боялась, боялась, что за эти дни Асторат перепишет лавку на своего внука, ведь из-за всех судебных тяжб она почти не появлялась в его доме.
Стремительно огибая улицы, Лили упорно шла мимо людей, не обращая ни на кого внимания, напряженно думая. Уже в которых раз она ловила себя на мысли, что совершенно не хочет оставаться в доме своей семьи — Прю, хоть и осознав всю опасность, не перестала выводить ее из себя, а отец вместе с братьями никогда не были желанными людьми в ее жизни. Из всего выходило, что ей непременно нужно было уйти из дома, но ее лаборатория на чердаке, ее книги, фортепьяно… как можно было бы это забрать с собой?
Лили поморщилась от солнечного лучика, заскользившего по ее бледной коже, и, остановившись, оглянулась. Она уже прошла грязный Лондон и теперь стояла возле знакомого леса, чьи голые ветки покрывались почками, и, освещенные весенним солнцем, Лили видела, как оживает жизнь. Снега не было, не было и гололеда, осталась одна лишь грязь, а воздух был намного теплее. Да. Уже скоро должен был наступить май, а затем лето, которое было столь ненавистно Лили, что, не сдержавшись, она презрительно передернула плечом. Больше всего ей хотелось увидеть октябрь — желто-красный октябрь с опавшими листьями и серым, невзрачным небом. Какое ей было дело до оживления природы, когда сама Лили чувствовала себя ходячим трупом? Холодный ветер был ей намного ближе беззаботного ветерка, и он намного лучше контрастировал с внутренним состоянием Лили. Потому что внутри у нее был лютый холод.
Завернув на знакомую тропинку, она неспешно подошла к особняку Берков и, заметив свет в окне, сморщилась. Ей почему-то думалось, что Фобос непременно должен был быть уже тут, конечно, он вряд ли бы мог позволить себе потерять хотя бы минуту… и чего ради он так хватался за лавку? Неужели фамильная гордость могла быть столь значимой хоть для кого-то?
Склянка в кармане звякнула, и Лили, прохладно усмехнувшись, подперла ее рукой. Стоило лишь пару дней подливать это зелье, и Асторат умрет абсолютно безболезненно и никаких следов не получилось бы обнаружить в его крови. Рассудив, что это было лучшее средство в ее деле, Лили без особых проблем сварила его за вечер, а теперь все, что оставалось ей, отвлекать старика от мыслей о передачи наследства.
— Добрый день, мистер Берк, — улыбнувшись, проговорила Лили, зайдя вовнутрь. Конечно, как и ожидалось, у изголовья кровати уже сидел Фобос, который встретил ее холодным взглядом.
— О, Лили, — немного странным тоном протянул Асторат, щурясь, болезненно хватаясь за свою голову. Несмотря на то, что не видела она его чуть меньше пяти дней, он выглядел еще хуже, чем раньше, и это невольно заставило ее поморщиться.
Придвинув стул к его кровати, Лили, не глядя на Фобоса, начинала рассматривать его кровоподтеки на руках, рассуждая: отчего-то ей совершенно не хотелось торопить его смерть, и, осматривая глубокие синие впадины, она решалась. И, о Мерлин, ей до ужаса страшно было принять хоть какое-либо решение.
— Едва ли я мог представить в свои двадцать пять, что буду подыхать от темномагического проклятия, — брюзжа, жаловался он, явно радуясь, что обрел целых двух слушателей. — Еще пятьдесят лет назад все было так просто: чего я только ни продавал в своей лавке и никому и дела ни было, что делают неудачники с Лютого.
— Почему же вы неудачники? — немного горделиво протянул Фобос. — Вы владели такими знаниями и атрибутами, что вам бы не смог противостоять никто.
— Ну, вспомни Темного лорда, Фобос, — тут же откликнулся он, и Лили, оторвавшись от изучения кровоподтеков, внимательно поглядела на Астората. — Он многое знал, но уделал его всего лишь мальчишка, — и, кивнув головой в сторону Лили, он мрачно продолжал: — Я знал его еще юношей. Он работал в лавке моего отца, и был старше меня всего на семь лет. Красивый, респектабельный, тактичный юноша. Знал ли кто, глядя в его глаза, насколько далеко он зашел? Нет. Он умел очаровать так, что ты невольно проникался к нему расположением… а как он говорил! Как умело он подбирал слова, чтобы войти в доверие. Едва ли я знал еще одного такого волшебника.
Задумчиво склонив голову, Асторат сощурился, словно пытаясь что-то вспомнить, а потом приподняв руку, слегка хрипло проговорил:
— Хотя нет… я знаю еще одного юнца с таким же обаянием. О, он также говорил так — искренность, вот что было в них. Этим они и брали.
— И кто же это? — с неподдельным интересом спросила Фобос, слегка презрительно скрестив руки. Наверное, ему хотелось, чтобы дед назвал его имя, но и он, и Лили прекрасно понимали, что Асторат имел кого-то другого в виду.
— Скорпиус. Скорпиус Малфой. Вот кто умеет сказать так, что ты всегда поддаешься его обаянию.
Рука Лили, нервно дернувшись, с силой ударилась о железные прутья кровати, и, вскинув резко голову, она почувствовала странное волнение и вместе с тем интерес.
— Вы знакомы с ним? — тихо спросила Лили, тут же поймав на себе мрачный и холодный взгляд Фобоса, наверное, это был единственный раз, когда он наконец посмотрел на нее за весь вечер.
— Да, конечно, я его знаю, — качнув головой, с улыбкой проговорил он, также внимательно посмотрев на Лили. — Он всегда приходил в лавку и долго изучал тома по Темной магии. Он такой же, как Темный лорд. Способный, азартный и любопытный. Даже политика, пропагандируемая им, почти идентична с идеями Пожирателей, с одной лишь разницей — Скорпиус не помешанный. Ему не нужны реки крови и мировое господство, все, к чему он стремится, доказать этим ценникам и жалким бюрократам, что Темная магия ничуть не хуже Белой. И ее существование веками более, чем оправдано. Будем честны, — склонившись, он улыбнулся вдруг холодной улыбкой, — мы намного сильнее их. Мы знаем, как приворожить смерть и как заставить человека стенать от невыносимых страданий. Но вместе с этим мы также знаем, как облегчить боль и как помочь тем несчастным, что подвержены магическим проклятиям. Никогда Белой магии не быть столь сильной. Не потому ли нас всегда и называли неудачниками, маргиналами? Не потому ли наш переулок прятали между цветными кварталами Косой аллеи?
— Если вы столь сильны, — прошипела Лили, испытывая странный прилив ярости. Она так отчетливо вдруг представила Скорпиуса, занимавшегося в лавке, что у нее сводило челюсти — и как только она не видела его тем летом? — Почему же вы не идете в атаку и не возвращаете себе власть?
— Потому что тогда начнется война, — резко проговорил Фобос, и, не сдержавшись, она посмотрела на него в упор. Лицо его, худое и мрачное, стало будто еще мрачней. — Прольется очень много крови. Бессмысленные жертвы, разрушенная экономика, сломанные судьбы… мы не столь жестоки, Лили Поттер. Впрочем, почему ты говоришь «мы»? Ты одна из нас. Значит ты должна понимать, почему именно мы не высвобождаем весь наш потенциал. Ведь тогда нас опять заклеймят. Они будут обвинять во всем Темную магию, а не свое презрительное отношение к нам. А значит, пока есть иной путь борьбы, он будет использован. Если же он не оправдает себя… что ж, кому-то придется дорого пожалеть о своем предубеждении. Волшебники, заточенные в Лютом, рано или поздно дойдут до точки кипения.
Воцарилось молчание, и Лили, опустив голову, внимательно посмотрела на свои руки. Ей хотелось спросить, почему тогда Берк позволил переулку закрыться, почему он так яростно сражался за лавку, если не хотел ее воскрешать? Но говорить не хотелось. Вместо этого с отчаяньем всматриваясь в свои руки, Лили злобно усмехалась. Вот, почему партия Скорпиуса существовала. Содружество не хотело войны, оно хотело дать им хоть какую-то надежду. Глупый Малфой. Глупые его соратники. Неужели они не понимали, что их борьба призрачна? Им никогда не победить.
— Поэтому Скорпиус умнее Темного лорда, — вдруг задумчиво проговорил Асторат, и Лили, не сдержавшись, резко вскинула голову. — Темный лорд сразу начал с войны, и его идеалы медленно, но постепенно стали искажаться… ведь с какими здравыми мыслями он начинал, пока не влез в лужи крови и груды трупов. А Малфой… он на то и Малфой, что хитрее. Он начал с политики, прекрасно зная, что никто не станет его затыкать — кому бы это было выгодно? Глупцы. Никогда не стоит недооценивать Слизерин. Они получат свое, получат, даже если я не доживу до этого!
И, поправив подушку, он аккуратно улегся, зарывшись в одеяло, находясь явно мыслями где-то не здесь. Всматриваясь в его резкие черты, Лили опять испытала странный прилив ярости, а потом звеньк бутылки вывел ее из транса, вынуждая резко подняться с места и спуститься на кухню. Она знала, что нужно было делать. Но мысли ее разлетелись так стремительно и так явно, что, облокотившись о стол, она прикрыла на секунду глаза.
Лили не могла игнорировать политику. Во всяком случае теперь, когда и ее отец ввязался в нее. Однако больше всего она думала о том, как именно можно было подорвать Скорпиуса, как заставить его отступиться. Вряд ли у Лили могли найтись столь мощные рычаги давления, чтобы заставить действовать Малфоя необдуманно, однако… если объединиться с мистером Томасом? У него ведь могла быть такая власть.
Только вот одна лишь мысль об объединении с этими уродами заставила Лили злобно поморщиться. Потому что именно это семейка и должна была пасть, она мечтала об их падении, но это было возможно лишь при содействии Малфоя.
— Довольно забавно, что ты столь близка с будущим Темным лордом, — иронично протянул Фобос, и, развернувшись, она злобно сверкнула глазами, глядя на него. — Тогда я не признал его, каюсь… впрочем, это ведь всегда был он, не так ли? Это из-за него ты никогда не подпускала меня.
— Что? Вы называете Малфоя будущим Темным лордом? — с презрением бросила Лили, сжав сильнее нужного столешницу, старательно игнорируя его последний вопрос. Мерлин. Мерлин. Мерлин. И с кем только связался ее отец?
— О, не будь столь наивной, а кто он по-твоему? Просто мальчишка, изучающий Темную магию и увлекающийся политикой? — усмехнувшись громко, Фобос подошел к ней ближе, спрятав руки в кармане. Его поза была расслабленной и только в глазах можно было прочесть то ли боль, то ли разочарование. — Так не бывает, Лили Поттер. С нами, слизеринцами и потомками древних родов, так не бывает. Рано или поздно политика погубит его, она убивает намного более точно и стремительно, чем можно было предположить. И даже если он не выиграет на этих псевдо-выборах, которые совершенно ничего не решают, он все равно падет. Не боишься?
Издевательская улыбка проскользнула по его губам, когда как глаза еще более отчетливо сверкнули странной злостью. Фиолетовая бездна прожигала насквозь, оставляя после себя ожоги, но, фыркнув, Лили уверенно вскинула голову.
— Что ж, надеюсь, упадет он не без моей помощи. Не хотелось бы лишать себя такого удовольствия, Фобос.
Передернув бровью, Берк лишь мрачно усмехнулся, сощурив глаза. И этим жестом он так напоминал своего деда, что Лили, опомнившись, резко сконцентрировалась мыслями на реальности — она должна была решиться.
— Почему ты позволил лавке прикрыться? Твой отец что-то пообещал тебе?
— Нет, мне ничего не нужно от этого прокаженного, — спокойно проговорил Фобос, но Лили, хмыкнув недоверчиво, лишь покачала головой. — Правда. Совершенно ничего. Просто мне выгодно, чтобы у него была протекция… понимаешь? Мы одной фамилии, как ни крути, и любая его победа — моя тоже. Особенно это удачно, когда эти прихвостни и моралисты решили заняться борделями и кабаками. Разве я бы хотел лишиться своего бизнеса, а?
— Но ты же владеешь маггловскими…
— О нет, Лили, — улыбка его стала вновь издевательской. — Я много чем владею. Именно поэтому не стоит стоять на моем пути… впрочем, уже сегодня, кажется, Асторат наконец прозрел и решил отдать то, что принадлежит мне по закону. Расслабься, Поттер, — заметив, как напряглась Лили, весело бросил Фобос. — Тебе нечего ему предложить, понимаешь? Спасенья от проклятия нет.
Махнув рукой на прощание, он круто развернулся и уверенным шагом направился к двери, оставляя Лили наедине со своими мыслями, которые, скапливаясь, танцевали дикий танец.
Как все могло измениться за три года? Каким именно образом Малфой приобрел такую славу и столь большое уважение? Что, в конец-то концов, в нем было такого, что все шли за ним? С отчаяньем крутанувшись, Лили резко вылила содержимое склянки в стакан, а потом схватила его, всматриваясь в свое отражение в бокале.
Еще три года назад… с кем связалась она тогда? С просто Скорпиусом Малфоем или человеком, который изначально шел по своему особенному пути? Кто он? Умелый игрок, манипулятор или ее личный кошмар, перевернувший жизнь с ног на голову?
«Его сломает политика».
И это было так. Лили ощущала это почти физически, потому что любая власть — это ответственность, так смог бы он справиться с ней? Он, презиравший людей, смотревший на всех сверху вниз, игравшийся жизнями, словно игрушками?
«Он действительно Темный волшебник, — думала Лили, поднимаясь по ступенькам, держа стакан перед собой крепко-крепко. — Он может стать следующим злом этого мира».
— Что у тебя с Фобосом, дорогая? — резко спросил Асторат, и Лили от неожиданности качнула рукой, слегка расплескав жидкость.
Сердце билось очень быстро, и мысли ее были совершенно не здесь.
— О чем вы? — не своим голосом спросила она, и улыбка не лезла к ней на губы, потому что улыбаться не хотелось совершенно.
— Он влюблен в тебя, как последний мальчишка, неужели это неочевидно? — ворчливо поинтересовался он, с некоторой злобой посмотрев на нее. — Ты, конечно, полукровка, но при этом ты — Поттер. Если бы вы объединились, мне бы не пришлось так переживать из-за этой лавки.
— Этому не бывать, сэр, — уверенно проговорила Лили, резко сконцентрировавшись. — Мы никогда не объединимся. И лавка ваша ему совершенно не нужна. Он не откроет ее вновь, понимаете?
— А ты? Ты бы открыла? — с насмешкой проговорил он, и Лили запнулась. Потому что, видел Мерлин, она совершенно об этом не думала.
Что бы она сделала с лавкой? Скорее всего, так бы и оставила закрытой, потому что ей не нужны были лишние проблемы и слухи. Но… если таким образом можно было оставить лавку себе, то она бы непременно пошла на этот шаг.
Сжав стакан сильнее, она всматривалась в свое отражение, думая о том, что ей, черт побери, не хотелось его травить. Можно было бы найти другой выход, не так ли?
— Я могу спасти вашу жизнь, — резко проговорила Лили, блефуя. Но глаза ее, уверенно сверкнув, посмотрели на него в упор. — Только, пожалуйста, не забирайте у меня лавку.
— Мне не нужно спасение, — нервно проговорил он, облизнув губы. — Я смертен, и я умру. Но… Лили, я могу оставить тебе эту лавку, право, Фобос слишком самонадеян и не азартен… он не вернет фамильный бизнес… а вот ты, да, ты другое дело. Но только мне нужно кое-что.
— Что же? — вскинув голову, уверенно спросила она, зная, что ответ вряд ли понравится ей.
— Мариус. Мне нужен Мариус.
Стакан из рук выпал, расплескивая жидкость по полу, и Лили, слушая, как обивает он деревянные доски, прежде чем окончательно приземлиться, нервно сглотнула, посмотрев на него. Сердце у нее билось слишком учащенно, и все это настолько напоминало весну три года назад, что она опять ощутила эту сильную волну боли, смешанной с ненавистью. Лили как будто вновь перенеслась в библиотеку, в тот самый момент, когда Скорпиус, усмехаясь, предлагал ей сделку.
И вся ее жизнь вдруг представилась такой насмешкой, что Лили стало совершенно горько. А потом злоба вновь заволокла сознание, оставляя лишь одно слово — «уничтожить».
— Откуда?.. — жестко спросила Лили, сморщившись, часто задышав.
— Мне рассказал о нем Скорпиус, — быстро проговорил он, заставляя Лили на секунду прикрыть глаза. — Он пришел ко мне в лавку в феврале, сбежав из Хогсмида… кажется, это был его седьмой курс. Ему нужен был Мариус для его знакомой, одной очаровательной леди, с чьей семьей я был знаком… он нужен был для Мадлен Селвин. Но у меня не было этого зелья, вернее, ему не понравился его эффект. И тогда уже летом того года, когда я встретил его вновь, он рассказал мне про тебя, Лили Поттер, увидев тебя однажды здесь. Он сказал, что ты опытная чернокнижница и что ты умеешь варить такой Мариус, который в сто раз превосходит свой оригинал. Это он настоял, чтобы я взял тебя, — и, запнувшись, он вдруг тяжело вздохнув, и на глаза его навернулись слезы. — Бедная, бедная Мадлен. Кто бы мог подумать, что она умрет так рано?
— Что? О чем вы говорите? — со сбившемся дыханием воскликнула Лили, резко подскочив с места. Голова кружилась, и было так тяжело стоять на ногах, что она резко облокотилась рукой о стенку.
— Она умерла тем же летом, в июле. Скорпиус искал этот Мариус, чтобы облегчить ее страдания. Но тщетно… как она была красива в похоронном саванне, ты бы только видела ее фарфоровые лицо и черные, словно ночь, волосы.
Задыхаясь, не разбирая дороги, Лили шла вдоль знакомых улиц, спотыкаясь об камни и ударяясь плечом о людей, идущих рядом. Казалось, кто-то будто бы огрел ее хорошенько по голове, иначе почему она чувствовала так, словно падает? Почему она чувствовал себя столь плохо?
Отперев дверь дома, Лили зашла внутрь, и, по инерции обернувшись, она увидела своего отца, восседавшего за гостиным столом, а рядом с ним сидел Фрэнк Лонгботтом. И, когда взгляд ее заскользил дальше, она увидела его. Скорпиуса Малфоя.
«Он искал Мариус для знакомой… для Мадлен Селвин», — звенел в ушах голос Астората. Лили стояла у входа смотря на Скорпиуса в упор, видя, что он и сам не отрывает от нее взгляда. И черт побери, до чего огромных размеров была пустота внутри нее.
— Лили, Томас напечатал опровержение, — с нотками радости проговорил Гарри, и Лили, на автомате подойдя к нему, бессмысленно взяла газету в руки, проскользнув по ней быстрым взглядом, не видя при этом ничего.
«Это он настоял, чтобы я взял тебя сюда… он сказал, что ты опытная чернокнижница».
— Отвратительное фото, — безэмоционально сказала она, резко бросив газету обратно на стол, опять посмотрев на Скорпиуса, испытывая львиную злость.
«Мадлен умерла тем же летом, в июле».
Глаза у Малфоя были безмятежной бездной, и в них, казалось, можно было утонуть.
Так кем же он был все это время? Игроком, манипулятором, циником, влюбленным до одури в свою девушку? Кто он такой? И знала ли Лили его хоть сколько-нибудь?
Скорпиус усмехнулся. И улыбка у него была спокойной, уверенной… такой же, как и три года. Скорпиус Малфой всегда был опасным человек, так почему же она чувствовала себя рядом с ним столь защищенной?
Прикрыв глаза, Лили усмехнулась.
Потому что что тогда, что сейчас, она была полностью им очарована. И от чувств своих было так трудно сбежать, что хотелось скорее вздернуться, чем продолжать жить.Она пролежала всю ночь без сна, бессмысленно всматриваясь в темноту перед глазами. До двух часов ночи Лили отчетливо слышала голоса отца, Малфоя и Лонгботтома, но даже не старалась вслушаться или понять говоривших. Это было странное ощущение — пустота, так привычная ей, будто расширилась, из-за чего она отчетливо ощущала странный спазм в груди. Злости не было. Было что-то наподобие боли, такой сильной и такой ясной, что она не произносила ни слова, сжав руками подушку.
Вся ее жизнь была разрушена из-за стремления Малфоя помочь любимой. От одной этой мысли Лили скривилась, испытывая укол странной ярости, сжав сильнее подушку. Подумать только, Скорпиус Малфой до того любил свою девушку, что пытался облегчить ее страдания; хладнокровный, безразличный ко всему Малфой рисковал всем, заключая сделку с Лили ради того, чтобы чертова Мадлен Селвин чувствовала себя хоть капельку лучше. Насколько же были сильны его чувства? И что от них осталась сейчас?
Рассветные лучи заливали комнату, когда Лили наконец почувствовала усталость и провалилась в сон. Сон был тревожный и бессвязный, из-за чего она проснулась через два часа с ощущением полной разбитости. У нее совершенно не было сил ни на что: ненависть всегда была ее топливом, но сейчас Лили было так больно, что она совершенно не чувствовала злобы. Прикрыв глаза, она резко присела на пол, а потом достала из-под кровати запечатанный футляр. Секунда, и на нее смотрели изумрудные глаза змеи, и казалось, будто она едва шевелится на бархатной подушечке.
Что было между ними в тот день? Чувствовал ли Скорпиус то же притяжение, что и она? И зачем, черт побери, он оказывал ей столько знаков внимания, когда на самом деле до безумия любил другую?
Всматриваясь в серебряную чешую, Лили чувствовала, как горечь сменяется агрессией, а та — таким мраком, от которого болело в глазах. Она просто чувствовала, как все то немногое светлое таяло на глазах, превращаясь в сгусток фальши и лжи. Да. Такова ее участь, Поттер всегда была лицемерной фальшивой дрянью, так чему удивляться, что все, чем она дорожила где-то глубоко внутри, было таким же ненастоящим, как и она сама?
С силой захлопнув крышку, она, не смотря, закинула коробочку под кровать, а потом задумчиво посмотрела на фортепиано. Ей хотелось сесть на кушетку и сыграть Рахманинова, волнующегося, меланхоличного, трагичного Рахманинова, но Лили знала, что не выдаст ни звука — чтобы играть, нужно быть живым, тогда как она ходячий труп, заточенный на ненависть ко всем тем, кто причинил ей столько боли.
«Это даже хорошо, что Мадлен умерла, — подумала она, злобно сощурившись. Ей хотелось крушить, ломать, стирать людей со своего пути, да что угодно, лишь бы никогда не забывать этого чувства ярости, без которого внутри нее оставалась одна только боль. — На одну сломанную жизнь меньше».
Улыбка озарила ее губы, и Лили, резко вскочив, оправила спутанные волосы, накинула легкое черное платье и быстрым шагом спустилась вниз, надеясь, что там никого не будет. Был всего лишь шестой час утра, и у Лили не было никакого желания видеться со своими родными, не хотелось ни портить себе настроение, ни опять кривить губы в злобной улыбке, чтобы от нее, наконец, все отстали.
У нее было слишком много дел. Лили должна была приложить максимум усилий, чтобы Асторат не отдал лавку своему внуку, а Мариус… что ж, она готова опять пуститься в свою бездну с головой, потому что самое важное было впереди. И это были муки Бекки, лишившейся всего. Когда она будет раздавлена и выброшена на помойку магического мира, Лили возьмется за Мэри. Все-таки Поттер никогда не забывала, кто был настоящим корнем многих ее проблем, из-за кого большую часть школьной жизни Лили испытывала так много проблем и кто с самой яркой улыбкой на устах сообщил ей о причастии к ее исключению из Хогвартса.
Именно эта двуличная идиотка выбила из-под ее ног почву, значит, то же самое сделает Лили. Она растопчет ее, как жалкую, хитрую, но глупую муху, и сделает Поттер это через политику.
Ветерок игрался в ее волосах, но она, словно назло, сильнее натянула шляпу на волосы. Высокие сапоги отстукивали ритм по безлюдной улочке Косой аллеи, и, резко свернув, Лили внимательно посмотрела на Лютый переулок. Запечатанный, грязный… такой родной. Она внимательно всматривалась в макушки старых зданий, в едва видимый завод и лавку Берков с мутными, черными из-за копоти окнами. Ей с трудом удалось подавить мысль, что даже сюда ей помог попасть чертов Малфой, вместо этого, бросив лишь задумчивый взгляд, она круто развернулась и медленно побрела к дому Берков, отчаянно думая.
Чтобы приготовить Мариус, ей были нужны ингредиенты, те самые, которые она закопала в лесу, неподалеку от дома Астората. Найти их не составило бы никакого труда, но это был большой риск, если кто-нибудь заметит ее в лесу, особенно сейчас, когда Мэри явно готовится к ответному нападению, то этот кто-нибудь может обнаружить все ее добро — старые фолианты, склянки запрещенных, опасных зелий и всевозможные рецепты изобретенных ею же зелий. И этого, право, было достаточно, чтобы навсегда лишиться палочки.
Но делать было нечего. И вот она опять стояла на глухой опушке, и солнце заливало лесной мрак светом. Вокруг не было ни единой живой души, даже магических существ, скорее всего, на лес было наложена дюжина заклятий, иначе невозможно было понять причину той гробовой тишины, которая стояла в лесу.
Сердце у Лили билось слишком быстро, когда, наколдовав лопату, она стремительно стала откапывать землю, в поиске своего сундука. Солнце, холодное, весеннее солнце прожигало насквозь, и волосы ее отдавали грубой рыжиной — они, путаясь, лезли прямо в глаза, но ей было плевать, она лишь механически выполняла нужные действия, не обращая внимания на мелкую боль в мышцах.
Когда лопата уперлась во что-то твердое, сердце у Лили забилось лихорадочно. Аккуратно выудив сундук из ямы, отряхнув его от земли, она быстро открыла крышку, и в лицо ей ударил терпкий аромат настоявшихся зелий. Времени не было, поэтому, не церемонясь, она стала рыться в поисках нужных ингредиентов. К ее радости, здесь было все, даже надколотые корни деревьев из Запретного леса, и единственным, чего ей по-прежнему не доставало, было лишь гоблинское золото.
Захлопнув крышку, она положила сундук обратно в землю, начав его закапывать. Магией это делать Лили не решалась хотя бы из-за того уровня опасности, что содержали в себе зелья, поэтому утомительная работа была намного надежнее и безопаснее легкого взмаха палочки, из-за которого могло случиться непоправимое. Когда с сундуком было покончено и солнце уже висело в другой точке неба, Лили с удивлением обнаружила, что было уже полвосьмого, поэтому, приведя себя в порядок, она вышла из леса.
Ей нужно было навестить Астората, и она с некоторой надеждой думала о том, что, возможно, он настолько плох, что совсем скоро умрет, и тогда ей не придется варить зелье. Лили совершенно не хотела вновь возвращаться к Мариусу, потому что с ним было так много связано, что… она боялась. Что, если все опять пойдет не так?
Когда до дома оставались считанные шаги, Лили резко остановилась, увидев Фобоса, который стоял возле калитки и все это время внимательно наблюдал за ней. Насмешливо оскалившись, он шутливо поклонился ей в знак приветствия, а потом, развернувшись, резко трансгрессировал, оставив ее, удивленную и не на шутку испуганную, стоять посредине дороге. Что делал он тут так рано? И был ли он все это время так близко к лесу?
Сердце забилось, но, отмахнувшись, Лили попыталась улыбнуться. Совершенно не было похоже, что Фобос что-то видел, иначе зачем ему было показываться ей на глаза? Но страх все равно не оставлял ее, и, когда она сидела рядом с ворчавшим на все на свете Асторатом, Лили, не выдержав, резко спросила, прервав его брань:
— Фобос… он теперь живет с вами?
— Нет, что ты? — слегка недовольно протянул Берк, радуясь, что Лили наконец вступила в разговор. — Просто сегодня он заночевал здесь. Вернулся почти сразу, как ты ушла… все пытается вернуть себе лавку…
— Но вы же следуете нашему уговору? — встрепенувшись, осведомилась Лили, и от злости у нее сверкнули глаза, становясь почти черными. — Я уже села за Мариус… месяц, и он будет готов.
— Месяц? — с некоторым удивлением заметил Берк, нахмурившись. — Нельзя ли никак раньше?
Не моргая, Лили внимательно всматривалась в старческие черты, плотно сжав губы. Она знала, что если скажет правду, то лишится почвы под ногами, но если сорвет… откуда он узнает об этом? Он может не дожить уже до следующей недели, и Лили отчего-то была уверена, что так оно и будет. Он так и не выпьет ее зелья.
— Конечно, можно, — с нажимом ответила Лили, улыбнувшись. Потому что ради цели была готова на все. — Да. Я сделаю его за две недели, такой срок вас устроит?
Кивнув головой, Асторат вновь пустился в воспоминания о своей жизни, только Лили не слушала его совершенно, между тем внимательно следя за ним. Если бы она только открыла эту лавку, то тогда… что ж, тогда Берк бы точно никогда не забрал ее у нее — слишком уж он мечтал о былом величии собственной лавки. Но открытие принесло бы слишком много проблем, Лили это понимала слишком отчетливо, поэтому, сжав руку в кулак, она безразлично смотрела на старика.
— Где похоронена Мадлен? — спросила она тогда, когда задумчивость полностью забрала ее в свое царство, и, право, Лили едва бы смогла ответить, почему спросила это. Встрепенувшись, она с удивлением посмотрела на свои руки, потому что волнение и страх смешались комом внутри — и, Мерлин, зачем она только спросила?
— На семейном кладбище, — бесцветно произнес Асторат, и опять на глаза его навернулись слезы. — Оно совсем недалеко от Хогсмида… Мерлин, до чего же удивительный у них семейный склеп, дорогая, не то, что у нас… и в чем я только буду лежать, драккл раздери, как мы так обнищали?..
Но она больше не слушала Берка, а уже через десять минут, не выдержав его общества, поспешно покинула дом. Лили медленно шла по тропинке, бесцельно наблюдая за едва распустившимися почками на деревьях, и, прикрыв на секунду глаза, тут же представила перед собой Хогсмид. Почему-то ей хотелось увидеть могилу Мадлен, чтобы окончательно убедиться в правдивости ее смерти, и внутри нее при одной только мысли о ней появлялась такая тупая боль, что хотелось вскричать.
Лили завидовала ей. Право, завидовала очень сильно и начала понимать это только сейчас. В ее жизни был человек, готовый пойти на все, лишь бы облегчить страдания, а у Лили… был ли в ее жизни хоть кто-то? Она думала о временах в Хогвартсе, о холодной, надменной улыбке Мадлен Селвин и ее вечных похождениях с различными одногруппниками… не потому ли она пускалась в столь компрометирующие ее репутацию связи, чтобы забыть о том, сколько она ей осталось и как много она потеряет, когда ляжет окончательно в могилу? И Малфой — неужели он терпел это лишь потому, что прекрасно понимал причину всех ее поступков?
«Да какое тебе дело?» — думалось Лили, когда она шла мимо домов, вглядываясь в каждый. Она лишь по слухам знала, что склеп Селвинов, старинного рода, был своеобразной достопримечательностью Хогсмида — его красивые изваяния и скульптурные композиции были прославлены на всю Англию.
Сердце у Лили почему-то слишком сильно билось, а мысли путались в голове — она словно чего-то ждала слишком сильно и одновременно страшилась этого. И чем больше страх обматывал ее тело, тем сильнее в ней начинала бурлить злость. Что было в этом такого? Что было такого в Мадлен Селвин, за что она заслужила свою любовь?
Лили увидела могильные изваяния почти сразу, не дойдя даже до узорчатого забора. Рядом не было ни одной живой души, и дома здесь, хоть и старинные, выглядели так, будто в них не жили давно. Все вокруг говорило о запущении и упадке, а два голых, удивительно черных дерева лишь отяжеляли картину.
Когда она открыла ворота и хотела было пойти вдоль могильных рядов, Лили резко замерла, не сделав ни шагу. Потому что увидела вдруг Скорпиуса Малфоя, который, оперевшись о каменную стену склепа, задумчиво смотрел в небо. Смутившись, будто она стала невольной свидетельницей чего-то очень личного, Лили резко спряталась за стоявший рядом голый дуб и замерла, почувствовав, как учащенно и отчаянно бьется ее сердце.
Лили боялась. Страх был настолько очевиден для нее самой, что ей хотелось провалиться сквозь землю, потому что больше всего на свете она ненавидела чувствовать себя так, словно находилась в уязвленной позиции. И, не выдержав, Лили робко выглянула из-за ствола дерева, внимательно посмотрев на Малфоя.
Расслабленный, он по-прежнему смотрел в небо, и, поднеся к губам своим сигарету, едва выдыхал серый дым в воздух. Рука его, облаченная в кожаную перчатку, крепко держала сигарету меж пальцев, и Лили почему-то была уверена, что курит он опять обезболивающие.
Странное чувство проснулось внутри нее: это была обеспокоенность и одновременно… это был сумасшедший интерес — зачем он курит их? А потом взгляд ее опять упал на склеп, и, испугавшись собственных чувств, Лили стиснула руками ствол дерева, сморщившись. Она почему-то чувствовала себя так, словно была обманута и одновременно разочарована. Потому что, право, что же было такого в этой Мадлен?
Ярость волной поднялась внутри нее, когда Лили вдруг вспомнила, как красиво они выглядели вместе в Хогвартсе, как о них шептались с завистью и одновременно восхищением, как они всегда были вместе, ходили, гордые и презрительные, смотря на всех так, словно никто не стоил даже их мизинца. Злоба заволокла сознание, и, провожая взглядом Малфоя, который, резко оторвавшись от склепа, бросил долгий взгляд на его дверь, а потом стремительно пошел в противоположную сторону, исчезая в дыме трансгрессии, Лили стиснула палочку, а потом замедленным шагом подошла ближе к мраморному, выполненному в готическом стиле сооружению.
Дверь была открыта, и, зайдя внутрь, Лили увидела каменный гроб, стоявший посередине. Его ажурная крышка почему-то двоилась перед глазами, а потом взгляд Лили упал на букет красивых бордовых роз. В склепе было светло, так как крыша его была выполнена из защищенного стекла, поэтому цветы блестели и благоухание их плотно стояло в помещении.
«Их принес Малфой», — с некоторой злобой подумала Лили, и, стиснув палочку, она резко направила их прямо на букет и тихо прошептала:
— Вспыхни.
Синее пламя поглощало бордовый окрас, превращая их в черный, и уже через секунду от букета остались голые, прожженные ветки и обвисшие, черные бутоны роз. Сморщившись сильнее от запах гари, который по-прежнему заполнял все пространство, она быстро вышла на улицу, схватившись рукой за грудь, испытывая смешанную с яростью странную боль где-то внутри.
Не в силах больше находиться здесь, Лили резко трансгрессировала и оказалась возле дома. Дышать было тяжело, и эта боль, такая знакомая, но между тем далекая, прожигала ее неистово. И она не могла понять, отчего же ей было так плохо: от того, что Мадлен Селвин была особенной для Скорпиуса или…
— Какая чушь! — с яростью воскликнула она и, быстро поднявшись по ступенькам, оказалась в прихожей.
Сердце по-прежнему билось, словно сумасшедшее, и, сильнее сжав свитер на груди, Лили резко отцепила пальцы, мрачно усмехнувшись. Чувства не могли быть для нее помехой, любая боль должна была быть уничтожена сразу же, потому что сила ее была в борьбе. Если она лишь на секунду позволит себе поддаться собственной боли, то навсегда упадет, и весь ее смысл жизни — месть — померкнет в одночасье.
Она бы долго еще стояла возле двери, всматриваясь в собственные пальцы, однако спустя пару секунд Лили стала улавливать странный шум, доносившийся из гостиной. Опомнившись, она натянула на губы презрительную улыбку и, повесив пальто, уверенно зашла вовнутрь.
— Уж не думал, что теперь ты будешь навещать меня вместе с аврорами. — Лили остановилась, вскинув резко голову, обнаруживав своего отца, сидевшего на диване.
— Гарри! — эмоционально воскликнула Гермиона, из-за чего Лили поморщилась, заметив знакомый пучок и выбивающие кудрявые пряди. — Это всего лишь исполнение закона. Ты же знаешь, я бы пришла к тебе и просто так.
Но в ответ он лишь усмехнулся, но усмешка эта была доброй, и, Лили была готова поклясться, Гермиона ответила ему дружеской улыбкой. В гостиной, расположившись на диванах, сидела вся ее семья вместе с Гермионой и… Розой, которая примостилась рядом с матерью и степенно смотрела на своего дядю. Ее малоэмоциональное лицо не выражало абсолютно ничего, и Лили даже не могла понять, о чем она думает — право, зануда Роза Уизли не изменилась внешне со времен Хогвартса и даже выражение лица ее осталось таким же.
— О, Лили, — протянула Пруденс, которая, обернувшись, слегка дернула Альбуса за руку, и он тут же посмотрел на нее. Ехидная улыбка коснулась его губ, и, видел Мерлин, точно так же ей улыбнулась и его женушка.
Гермиона резко обернулась, посмотрев на племянницу слегка прищурившись. Было видно, что она ждала ее, но при этом миссис Уизли было явно неловко — это выдавали ее бегающие глаза.
— Здравствуйте, — спокойно протянула наконец Лили, сощурившись.
— Да, добрый день, — опомнившись, наконец проговорила Гермиона, а потом, резко поднявшись, она спокойно подошла к Лили и уверенно проговорила: — Я крайне рада, что история с Темной магией оказалась лишь твоей шуткой, Лили. Это определенно лучшее разрешение ситуации, — и она улыбнулась, чинно подняв голову, и в глазах, черт побери, была настоящая радость.
Но Лили молчала, внимательно смотря в ее лицо, не стараясь даже выдавить дружелюбие. Что-то внутри ее гложило, прожигало насквозь, и поток мыслей, путаясь, проносился словно мимо нее, когда перед глазами вновь восстал красивый готический склеп.
— Что ж, раз все удачно разрешилось, не хочешь присоединиться к обеду, Гермиона? — миролюбиво проговорил Гарри, отвлекая Гермиону, которая от молчания племянницы становилась все мрачнее, и что-то едва уловимое начинало мелькать в ее глазах.
— Конечно, мы же не против, Роза? — заторможенно бросила она, опять посмотрев на Лили, и взгляд с каждой секундой становился все жестче и будто пристальнее, из-за чего Поттер, скривившись внутренне, мило улыбнулась тете — не хватало только, чтобы она начала вновь лезть в ее жизнь.
Во время обеда Лили молчала, не особо стараясь уловить связь разговора. Говорила в основном Гермиона, поминутно обращаясь к Гарри, словно боясь, что тот может задуматься и уйти в себя. Именно в такие моменты Лили замечала схожесть между собой и отцом — они оба переживали более насыщенную внутреннюю жизнь, и от понимания этого ей не становилось весело — напротив, злоба лишь сильнее накатывала на сердце.
Она думала о Малфое. Мысли ее невольно возвращались к нему, и ничего с собой поделать Лили не могла. Воспоминания из Хогвартса смешивались с теми немногими их встречами после трехлетнего перерыва… рядом с ним жизнь Лили будто начинала играть ранее невиданными красками, ей впервые начинало казаться, что она действительно живет и что нет той внутренней пустоты. Право, одна мысль о его уничтожении давала ей столько жизненных сил, что Лили с большим восторгом тратила их на Бекки и Мэри… но что будет тогда, когда придет очередь Малфоя? Был ли путь Лили изначально верен?
— …и вот опять ты пришла без Рона. Начинаю подозревать, что он всерьез начал меня избегать.
— Ох, ну что ты. Просто из-за отъезда Джорджа на него свалилось столько дел, ему бы помощника найти. Джеймс, что скажешь?
Джеймс нервно дернулся, явно о чем-то задумавшись, а потом обреченно посмотрел на тетю.
— Я… я думаю, что квиддич еще не закрыт окончательно для меня и что пока рано думать о смене деятельности.
— Что ж, — резко протянула Гермиона, слегка прищурившись, а потом резко отвернулась от него, поглядев теперь на Пруденс и Альбуса, который сегодня сидели рядом и о чем-то перешептывались. — Ну а ты, Альбус, что скажешь?
— Боюсь я недостаточно харизматичен для магазина Уизли, — оскалившись, бросил он, даже не посмотрев на нее. — Не рыж и не гриффиндорец… какой-то диссонанс получается, — улыбка его стала шире. — Да и к тому же, вы предлагаете мне эту работу из-за жалости. Только вот я в ней не нуждаюсь, тетя.
Взгляд его выражал тупую ненависть, и Лили, тихо присвистнув, сложила руки в замок перед своим лицом, мрачно усмехнувшись. Именно Гермиона была больше всех против поступления Альбуса на Слизерин. Из года в год она говорила о дурном влиянии и неспособности Альбуса противостоять ему. Это она замечала стертые костяшки Альбуса, исполосованные руки от заклятий и многочисленные шрамы; это она приходила каждое лето, запиралась с ним в комнате и пыталась достучаться до него. Мерлин, она, наверное, думала, что после смерти их матери обязана взяться за них так же, как за своих детей, и, когда Альбус вылетел из Хогвартса, она поняла, насколько ошибалась. Ведь ее племянникам было абсолютно плевать на ее великое мнение.
— Пруденс, твой отец подавлен, — отставив чашку, тут же сказала она, и Лили, поймав взгляд отца, увидела в его глазах такую усталость, что, не выдержав, отвернулась, разглядывая теперь Прю. — Он просит меня связаться с тобой… ему бы хотелось встретиться с тобой.
— Ему прекрасно известно, что на встречу я приду только со своим мужем, — с достоинством протянула Прю, не вываливая ярость, как сделал бы это ее муженек. И, заметив, как напрягся Альбус, она аккуратно сжала его руку и ослепительно улыбнулась Гермионе. — Так и передайте ему.
Обед закончился почти сразу, и на кухне вновь воцарилось молчание. Пруденс по-прежнему гладила руку Альбуса, задумчиво посматривая куда-то в сторону; Джеймс, мрачно сузив глаза, запустив руку в волосы и нетрудно было догадаться, чем именно были заняты его мысли. В этой комнате все были рядом, но при этом каждый — в другом месте. Разобщенные, истерзанные собственными мыслями, здесь не было ни одного человека, который был бы рад этому разговору, ведь он поднимал слишком много личного и абсолютно ненужного.
— На самом деле, я пришла поговорить с Лили, — спустя некоторое время уверенно начала Гермиона, поймав взгляд племянницы. Внутренне Лили скривилась, выражая все свое презрение, но внешне на ее лице не дрогнул ни единый мускул. — Я была не права на твой счет, как я уже говорила, поэтому мне бы хотелось згладить свою вину. В государственную лабораторию скоро будет проходить набор новых лаборантов, Лили, а ты, как я знаю, всегда увлекалась зельями. Тебе бы не хотелось попробовать пройти конкурс? Мне кажется, — запнувшись, она на секунду закрыла глаза, а потом, широко их распахнув, она четко произнесла, — ты определенно сможешь пройти его.
Но Лили опять молчала в ответ, стиснув сильнее нужного край скатерти. Тихий смешок Альбуса, быстрый взгляд отца — все это за секунду вызывало в ней новую волну ярости, и она боялась, что если откроет рот, то скажет что-нибудь лишнее.
«Государственная лаборатория», — тянула Лили мысленно, когда Гермиона и Роза засобирались домой и вышли в прихожую. Отчаянный азарт обуял ее, когда она вспомнила слова Альбуса о том, что она такой же отброс этого общества, как и он, и что никогда ей не быть официально устроенной в этой стране. И, право, ей хотелось уделать Альбуса, заставить его переменить свое мнение и доказать, что все это время он был единственным неудачником, не умевшим скрывать собственную агрессию и так и не нашедшим место в этом мире.
— Лили. — Голос Розы заставил ее слегка вздрогнуть и в упор посмотреть на кузину. Скучная, неинтересная Роза Уизли. Когда-то и ее Лили использовала ради достижения цели, а сейчас она лишь с презрением думала о том, что когда-то вообще пользовалась ею. — Я думаю, это действительно хорошая идея — пройти конкурс. Возьми памятку, полагаю, тебе это определенно поможет.
Она протянула небольшого формата бумажку, на которой черными чернилами было выведено: «Отборочные испытания», — а дальше мелкой вязью шла инструкция. Лили хмыкнула. А потом, забрав буклет себе, холодно посмотрела на Розу, которая, казалось, выглядела немного удрученной. Впрочем, едва ли можно было понять что-то по ее лицу.
— Удачи, Лили, — спокойно произнесла она.
Лили улыбнулась. Губы ее изогнулись в злобном оскале, а потом она резко произнесла, растягивая гласные, узнавая в этой манере чертового Скорпиуса Малфоя, мысли о котором занимали все ее думы:
— О нет. Мне не нужна удача, Рози. Ведь нет ничего сильнее моей воли.
И улыбка ее стала шире.
***
Нескончаемые длинные дни тянулись по-особенному долго, и Лили, монотонно обдумывая свои дальнейшие действия, так и не смогла притронуться к Мариусу. Дома готовить его было небезопасно, ведь очередная проверка их дома могла обнаружить странные ингредиенты, которые едва ли можно было бы применить в быту.
Время так долго тянулось, и Лили, бившаяся внутри с собственными мыслями, пыталась сделать хоть что-то. Но против воли она все время думала о Малфое и о Мадлен, все вспоминая и вспоминая, и когда это давалось ей по-особенно тяжело, Лили мечтала забыться, бросить все в этой Англии и просто сбежать. Потому что месть, как бы ни была она желанна, меркла по сравнению с чем-то, живущим внутри. И видел Мерлин, ей совершенно не хотелось думать о том, как именно называется это «что-то».
Когда спустя три дня Лили поняла, что больше не может откладывать Мариус, она решилась хотя бы начать. В конец концов на чердаке все еще была ее лаборатория, и на первых парах никто, кроме профессионала, не смог бы определить содержимое ее котла.
И вот она стояла на чердаке, смотрела упрямо в котел и пыталась понять, когда же и почему все в ее жизни пошло не так. Почему каждый день был похож друг на друга, а череда событий неизбежно толкала ее в пропасть. Лили знала, ее судьба обречена и обречена она уже очень давно, и каждое новое испытание она переносила стоически, хотя и понимала всю неизбежность, но упасть? Нет. Лили Поттер не могла себе этого позволить. Во всяком случае, не так просто.
Котел подрагивал, и вода, постепенно нагреваясь, вздымалась. Наложив возле себя чары тишины, чтобы ничто не смогло ее отвлечь, она упорно вписывала в листок пергамента пропорции, с удивлением понимая, что по-прежнему помнит свой рецепт. Черная магия пронизывала воздух, и легкая эйфория проходила по ее телу — именно когда она готовила Мариус, вкладывала столько душевных сил. Лили помнила, почему и когда решилась впервые усовершенствовать его, чтобы видеть свою мать, вновь и вновь, окрыленную легким флером. Ей было плевать, насколько сложна формула у этого напитка и как трудно будет ей создать его заново, не убив себя в ходе эксперимента.
Пятнадцатилетняя Лили Поттер просто жаждала увидеть свою мать больше всего на свете, и, заглатывая дозы бурлящей жидкости, она плакала всякий раз, когда попытка проваливалась; когда Альбус, погружаясь в сон, переставал наблюдать за ней и она могла подавиться от собственной агонии.
Сердце дрогнуло вдруг, и Лили резко вскинула голову. В комнате была тишина, вернее, тишина была вокруг нее, и она даже не слышала тиканье стрелок, а когда бросила быстрый взгляд на циферблат, то обнаружила, что уже был второй час. Она даже не заметила, как стремительно пролетело время.
И именно в этот момент рука ее задрожала, и мысли разбежались. Робко, медленно повернув голову, Лили вдруг замерла. Потому что на пыльных диванах в другом конце чердака сидел Малфой, ее отец и кое-кто из тех, кто была тогда на заседании.
«Сегодня же суббота», — ахнула про себя Лили, и именно в этот момент Малфой, явно молчавший, в упор посмотрел на нее, и что-то внутри нее вновь забилось, пока привычная волна ярости и странного чувства не захлестнула ее вновь — Лили вдруг вспомнила, как так же пристально он смотрел в серое небо, опираясь на стену склепа.
Быстро отведя свой взгляд, она внимательно посмотрела на свои руки. А потом, чтобы забыться, усиленно стала вписывать в листок смешанные в котле ингредиенты. Но мысли путались, и Лили вновь и вновь возвращалась к слепу, совершенно не понимая, почему это так задело ее. Что в этом было особенного?
Когда пенистая волна, громко булькнула, и пара капель попали ей на руку, она зажмурилась от мелкой боли и, схватившись за края стола, посмотрела в котел. Ей не хотелось смотреть в сторону, не хотелось видеть его взгляд. Лили мечтала лишь о скорейшем своем триумфе, чтобы потом окончательно покинуть эту страну и навсегда забыть о своей недосемье, Фобосе, Берках, Томасах и Малфоях…
Голова дернулась, и Лили, прикрыв глаза, сжала сильнее края стола. А потом, присев, вновь углубилась в систематизацию ингредиентов и так увлекалась, что, когда вновь посмотрела на циферблат, было уже полтретьего. Робко и немного боязливо повернув голову, она увидела совершенно пустой диван, и никого на чердаке, кроме нее, больше не было.
Тяжелый вздох сорвался с губ слишком быстро, и, взмахнув палочкой, Лили сняла чары. Вместо звенящей тишины она вдруг услышала мелкий стук, напоминавший удары дождя о стекло, и когда взгляд ее устремился на окно, она увидела бурого филина, который поминутно отщелкивал свой ритм.
Стремительно преодолев расстояние, она резко отворила окно и, выхватив письмо из клюва птицы, кивнула ей головой, говоря, что ничего съестного у нее нет. И филин с гулким, явно обиженным уханьем взметнулся в небо, расправив широкие крылья, и исчез в небе.
Пару минут она все еще провожала взглядом птицу, опять окунаясь в странную рассеянность, но поймав себя на этой мысли, Лили резко сжала конверт между пальцами и посмотрела на него, замечая корявый почерк Годрика. Неслышно хмыкнув, она резко разорвала конверт, и на пол, слегка взлетая, упала странная бумажка. Наклонившись, Лили подняла ее и узнала в ней тот самый буклет об отборочных испытаниях в государственную лабораторию.
Отложив буклет подальше, Лили резко открыла письмо, испытывая странные ощущение, потому что странное предчувствие вдруг сковало ее в тиски.
«После всего случившегося отец не хочет видеть меня рядом с ним, поэтому я в срочном порядке уезжаю в Америку. И хоть моя помолвка в Беккой по-прежнему обсуждается сестрой, мой отец уже не столь решителен. Спасибо, Лили. И в благодарность я бы хотел помочь тебе — попробуй пройти испытания в лабораторию. Я же помню, насколько хороша ты была в зельях еще в Хогвартсе.
Всего наилучшего, Лили Поттер. Надеюсь, мы еще встретимся однажды,
Годрик».
Пергамент прогибался под давлением ее пальцев, и чем сильнее всматривалась в расплывчатые строки Лили, тем существеннее становилась какая-то тоска внутри нее. Она не могла избавиться от странного ощущения потерянности и полной раздосадованности, и, право, это определенно не входило в ее план. Что случилось с ней за это время и откуда только пришла эта нервозность?
Запихнув письмо и брошуру между листками блокнота, Лили, порывшись в тумбочке, вытащила портсигар, а потом, подойдя к окну, открыла его нараспашку и, глубоко затянувшись, выдула дым. Яркое, ослепительное солнце сияло и искрилось, и в воздухе опять стоял запах черемухи, предстоящих экзаменов и несбывшихся надежд. Лето постепенно пробиралось к своим владениям, уже через неделю должен был начаться май, а Лили, облаченная во все черное смотрела на эти изменения с тоской.
«Асторат не хотел бы умереть летом», — безразлично пронеслось в сознании, когда, опять затянувшись, она бессмысленно посмотрела на единственное дерево в этом маггловском переулке. Мысли путались, извивались змейкой, и она совершенно не могла понять их поток. Все меркло под давлением воспоминаний, и Лили ненавидела это состояние. Потому что еще немного, и она бы могла уйти в свое детство, переполненное горечью и разочарованием, от которого хотелось лишь бежать.
— Солнечная, солнечная Лили Поттер, — она резко повернула голову, и глаза ее полыхнули яростью. Задумавшись настолько сильно, Лили не заметила, что Малфой и его приспешники уже вернулись на чердак.
А потом взгляд ее заскользил по человеку, который и окликнул ее. И какого же было ее удивление, что им оказался Фрэнк Лонгботтом. Глаза Лили мрачно сузились.
— Поверить не могу, что это ты, — продолжал он не то улыбаясь, не то скалясь. И все находившиеся на этом чердаке, кроме Малфоя, делали то же самое. Один он оставался невозмутим и смотрел на нее, смотрел так, словно мечтал поглотить всю ее душу. — Даже непривычно видеть тебя без улыбочки и робкого заискивания… ты была главной новостью того года, солнечная Лили Поттер. Чернокнижница, обманщица и наркоманка. Что только о тебе не говорили тогда.
Лили сжала сигарету между пальцев, а потом, медленно оттолкнувшись от подоконника, так же медленно пошла по направлению к нему.
— Не тебе и этим уродам судить меня, Лонгботтом, — холодно тянула она, в упор прожигая его взглядом. — Если ты все же осознаешь, кто я такая, то крайне недальновидно распускать свой язык в моем присутствии. Хочешь обсудить сплетни?
Улыбка ее стала шире, когда она подошла к нему, а потом, медленно растягивая гласные, Лили бросила почти безразлично:
— На пятом курсе ты пробрался ночью в Зал славы и разбил кубок, который получил Годрик Томас. В середине второго семестра шестого — подпилил прутья на его метле, из-за чего бедняжка упал с высоты шести метров и умер бы, если бы не его отец. Хочешь еще поговорить о прошлом, Фрэнк Лонгботтом?
По мере ее слов лицо Фрэнка мрачнело, а потом и вовсе стало безэмоциональным. В комнате стало так тихо, словно она опять стояла в могиле, потому что никто больше не посмеивался и никто больше не смотрел на нее с презрительной улыбкой. Склонив голову, Лили затянулась в последней раз, и на выдохе спокойно проговорила:
— На месте мистера Малфоя я бы гнала тебя взашей, — не глядя на Скорпиуса, — потому что такие гриффиндорские шавки, как ты, не переходят на сторону столь маргинальных особ, как он. К твоему несчастью, в этом деле замешан мой отец, и если ты предашь его и его дело, то тогда я лично займусь тобой, понимаешь? — подойдя вплотную, прошептала Лили, а потом, нагнувшись, из-за чего ее плечо соприкоснулось с его рукой, она затушила сигарету о блюдце и кинула ее прямо на стол, встречаясь взглядом со Скорпиусом.
— Вам не стоит волноваться, мисс Поттер, — спокойно сказал он, когда Лили выпрямилась и посмотрела на него сверху вниз. — Если мистер Лонгботтом предаст вашего отца, то сначала он встретится со мной. И, боюсь, до встречи с вами он уже не доживет.
От его голоса, такого уверенного и ровного, Лили почувствовала, как отяжелело ее дыхание и как грудь будто залилась свинцом. И взгляд у Скорпиуса был столь жесток и пронзителен… он видел ее насквозь. Фыркнув, Лили круто развернулась и уверенно вышла из чердака, оставив дверь едва открытой, а потом, прислонившись к стене, прикрыла глаза, стараясь восстановить сердцебиение.
Мысли — путались. Она не хотела думать о нем, но непременно возвращалась к его лицу, к его взгляду, походке, манере обращения. Что это было? Почему Лили совершенно не могла унять свои эмоции в его присутствии? Она не понимала. А может, просто не хотела понимать, забивая странную и такую чужеродную мысль, что, возможно, он… ей нравился?
Мотнув головой, Лили прислонилась макушкой к стене. Это было невозможно, потому что она не умела любить и ничто ей совершенно не нравилось. У Лили Поттер дурная репутация, камень вместо сердца и убийственный взгляд — она живет только своей местью, и ничто, абсолютно ничто не могло вытеснить из ее головы жажда расправы.
— …Неужели тебя устраивает, что Лютый закрыт? — Лили резко распахнула глаза, прислушиваясь к разговору, который едва доносился из гостиной. Одно лишь упоминание переулка взволновало ее, и, навострив уши, она лишь упорнее стала слушать.
— Это выгодно нам, Эйвери. Люди, живущие там — изглоданные и забитые, они жаждут перемен. Именно они наши потенциальные избиратели, и если они лишатся своей кабалы, то… какова вероятность, что их ненависть к Содружеству останется? Нет. Лютый должен быть закрыт.
— И что же будет в итоге? Чего именно ты добиваешься? Им не дадут поучаствовать в выборах, не обманывайся, Малфой.
И он, тихо рассмеявшись, замолчал, когда Лили, прижавшись к стене сильнее, затаила дыхание, боясь даже моргнуть. Сердце билось-билось, тогда как ощущение какого-то странного триумфа захватывало ее.
— Будет бунт. И бунт будет беспощадным, — холодно, растягивая лениво гласные, проговорил наконец Скорпиус. И голос его был настолько безразлично жестким, что Лили почувствовала, как пересохло во рту.
А потом уже, опомнившись, она быстро зашла в свою комнату, закрыв на замок дверь и, подбежав к своей магической шкатулке, резко распахнула ее. Чтобы уже потом выудить бумажку, где чернилами красовалось ее имя рядом с лавкой Берка.
Лили могла открыть лавку. И тогда Лютый уже не сможет быть закрытым, ведь наличие легально существующего магазины заставит властей снять барьер. Да. Так они уничтожили Лютый, придумав сказку, что больше там нет ни одного собственности, ради которой можно было бы держать столь опасный район открытым.
Пергамент, слегка поблескивая от лучей солнца, двоился в глазах. И Лили, сжимая его, чувствовала, как губы ее изгибаются в улыбке.
Потому что даже если на пути своей мести она умрет — плевать. Лишь бы хотя бы на минутку увидеть чувство отчаянья в безэмоциональном, безмятежном лице. Лишь бы только заставить Малфоя страдать.
За то, что и он был причиной ее горестей и разочарований.
За то, что из-за него страдала она сама.Она подала документы на предоставление пропуска в Лютый в понедельник. А потом, ожидая непонятно чего, безмолвно наблюдала за медленным течением дней. Лили Поттер решила затихнуть, не конфликтуя ни с кем, не пытаясь совершить следующий шаг — она просто ждала, как хищник перед добычей, одновременно страшась и ожидая того дня, когда она вступит в Лютый и откроет вновь лавку.
— Вы очень близки с семьей Селвинов? — спросила однажды Лили, придя к Асторату. Апрель совсем догорал, и со дня на день все ожидали май, один только Берк мрачнел и, безжизненно подавая ей руку, даже не пытался, как обычно, пуститься в свои воспоминания.
— Скорее, я хорошо знал Скорпиуса, а уже благодаря ему познакомился и с Мадлен.
Рука у Лили нервно дернулась, и это не укрылось от Берка. Повернувшись, он хмуро поглядел на нее и спросил:
— А ты? Ты тоже с ним близка?
— Нет, — живо ответила Лили, следя за каждым мускулом своего лица. Внутри что-то опять заныло, и от этих пристальных фиолетовых глаз было не убежать.
Все это время она пыталась забить внутри одну лишь мысль: Лили боялась лишь задуматься о причине столь яркой боли и почему у нее никогда не получалось сдерживаться подле него. Она страшилась прислушаться к внутреннему голосу, который едко нашептывал ей, что, на самом деле, идиотка Лили Поттер просто влюблена. Влюблена давно и безнадежно, а оттого, что чувства ее не взаимны, она и бесится.
Это не нравилось ей. Не нравилось ей и то, как много внимания уделял ей Малфой. Он приходил к отцу почти каждый день, и всякий раз после их встреч на кухни их появлялись свежие нарциссы, над которыми вечно хлопотала Пруденс.
— Откуда эти цветы? — однажды, не выдержав, спросила все же Лили у отца, сидевшего в гостиной после очередной встречи с Малфоем. Она всегда узнавала о них заранее и запиралась в комнате, не выходя и не встречая, делая вид, будто ей совершенно плевать.
Они были совершенно одни в гостиной: Джеймс решил все-таки встретиться с дядей Роном и поговорить насчет работы, а Пруденс и Альбус всегда уходили вечером гулять по Лондону. И в этой тишине она из раза в раз спускалась из своей комнаты, опасливо озираясь по сторонам, а потом садилась напротив отца и долго смотрела на него, иногда ловя его взгляд.
— Их принес Скорпиус, — спокойно ответил он, а потом, подняв голову, внимательно посмотрел на Лили, и в его взгляде был странный интерес. — Он всегда приносит их для тебя, но ты никогда не выходишь из своей комнаты.
Лили упрямо молчала, смотря на него в ответ, боясь выдать то волнение, которое поднялось в ее душе. И в этот момент она совершенно ненавидела себя за столь неоправданную и странную реакцию, какое ей, черт побери, было дело до всего этого?
— Он частенько говорит о тебе, — проговорил вдруг Гарри, и глаза его лукаво блеснули. Не сдержавшись, она фыркнула, едва сморщившись, ощущая что-то наподобие стыда. И что он только мог говорить о ней? — Скорпиус говорит, что ты очень умная. А еще… что ты очень красивая, Лили.
Тогда Лили вздрогнула, почувствовав мелкую дрожь в руках, и, не глядя на отца, резко поднялась с места, отправившись к себе в комнату. Уже сидя в ней, она вспоминала тот проклятый день, когда они стояли в полумраке Выручай-комнаты и когда он, глядя на нее в зеркало, сказал ей то же самое. Внутри — Лили плакала. Потому что какая-то грусть заволокла ее сознание, и она молилась, чтобы не дай Мерлин не встретиться с ним, чтобы не видеть этот пристальный взгляд, который всегда, даже в Хогвартсе, изучал ее.
Только вот у судьбы были другие планы. И уже на следующий день, забыв спросить отца о том, придет ли Малфой или нет, она сидела на первом этаж, когда раздался звонок в дверь.
На пороге стоял чертов Малфой с букетом прекраснейших нарциссов, и Лили, оробев, пристально посмотрела на него, так и оставшись стоять в самом проеме, не пропуская его внутрь дома.
— Добрый день, мисс Поттер. — Он протянул ей благоухающие цветы, и она, ошарашенная, взяла их бездумно, а уже потом, обратив на нарциссы взор, сжала сильнее нужного букет.
Потому что вдруг вспомнила цветы на могиле Мадлен, и ярость, привычная, такая родная и уничтожающая все не своем пути, заволакивала ее сознание. А потом, подойдя к мусорке, Лили повернулась к нему лицом и с самой очаровательной улыбкой на свете бросила букет прямо в ведро, громко хлопнув крышкой.
Моргнув, она опять вздрогнула, посмотрев на Астората, совершенно забыв, что все еще сидит у него. Он бездумно смотрел в яркое, солнечное небо, стиснув пальцами край одеяла, поджав почти синие губы, и в глазах его было нечеловеческое желание жить. И откуда только оно было в этом дряхлом, изможденном теле?
— Какой он, Скорпиус Малфой? — тихо спросила Лили, чувствуя, как дернулся Берк и как внимательно посмотрел на нее.
А потом, тяжело вздохнув, словно он понимал все ее мысли и чувства, Асторат бессмысленно проговорил:
— Принципиальный. Это единственно верное слово, которым можно его описать. Помню, еще ребенком приходил в лавку вместе с матерью и расспрашивал меня обо всем, что только видел и если что-то противоречиво его мировоззрению, яростно это отвергал. Я тогда смеялся, честное слово, не каждый раз видишь такую прыть среди отпрысков благородных.
Добрая улыбка прошлась по его губам, а меланхолия тенью пробежала по лицу — Асторат пускался в воспоминания и только тогда чувствовал себя счастливым.
— И все-таки педант он редкостный. Даже когда ему бы стоило молчать, всегда оглашает свою позицию… но только если спросят, конечно. Так Скорпиус просто слушает и молча делает выводы. Он ведь мне очень помог в свое время, — живо оттараторил Берк, даже слегка привстав с кровати. — Воровал из хогвартских теплиц редкие травы, которые к тому времени стали запрещать к продаже. И какими же они были красивыми! — тянул он, не понимая, что каждое его слово будто резало ее на куски. — Мадлен Селвин и Скорпиус Малфой. Четсное слово, никогда не понимал, почему они так и не обручились.
— Как? — спросила Лили, резко подняв глаза. — Они не были помолвлены?
— Нет, — простодушно и запальчиво кивнул он головой. — В том и дело: я даже спрашивал об этом у Астории, матери Скорпиуса, и она говорила, что он наотрез отказывался. Будто бы… будто…
Запнувшись, он резко замолчал, и Лили, от нетерпения сжав шарф в своих пальцах, немного подалась к нему корпусом, с интересом глядя в задумчивое лицо.
— Будто бы что?
Но он молчал, чтобы потом посмотреть на нее прямо, едва выговаривая слова, из-за чего ей пришлось прислушаться:
— Порой мне казалось, что что-то его так и гложет. Да и сигареты… он почти с двенадцати лет стал курить, но то был необычный табак, а специальный — для снятия болевых ощущений, которые просто невозможно вытерпеть самостоятельно, — переведя дыхание, Асторат на секунду сморщился, словно вспомнил что-то неприятное, а потом так живо продолжил: — Я не раз пытался выудить у него, зачем ему они, но он никогда и ничего не говорил. Впрочем, едва ли это теперь имеет смысл. Мадлен умерла, а сигареты ему сейчас не достать — только если контрабандой.
И он погрузился в молчание, меланхоличное и горестное, не понимая, что своими словами привносил в Лили волнение. Она думала и думала, пытаясь понять, что именно скрывал Малфой и почему он делал все то, что делал. Они были знакомы столько лет, но даже спустя годы она так и не смогла ни узнать Малфоя, ни понять его — иначе бы, наверное, смогла наконец осознать причину всех тех молчаливых взглядов, которыми он одаривал ее.
Дверь на первом этаже хлопнула, и они оба вздрогнули, вынырнув из своих мыслей. Лили не сомневалась, что это пришел Фобос, и почувствовала некоторое нетерпение — она ждала его почти час, сидя у Астората, потому что ей было необходимо поговорить с ним и сказать ему, что она открывает лавку. Все-таки Лили действительно хотелось сохранить видимость их дружбы, даже если такой никогда и не существовало.
Он зашел в комнату бодрым шагом, подошел к Асторату и, весело усмехнувшись, стал справляться о его делах. И лишь когда получил более-менее вразумительный ответ, перевел взгляд на саму Лили, и глаза его сузились. Между ними больше не было совершенно ничего: ни встреч, ни игр в покер, ни задушевных разговоров. И порой Поттер действительно не хватало этого, ведь именно благодаря их общению в те три года в Германии она смогла остаться на плаву.
— Ну? Виделся с отцом? — спросил Асторат, когда Фобос, замолчав, отошел к окну и просмотрел на простиравшийся за ним лес.
— Отец? — лениво протянул он, и его глаза грозно сверкнули. — Он в ярости, знаешь ли. Из-за того, что ты разбрасываешься фамильной собственностью, мы можем сильно пострадать.
— Кто это мы? — злобно фыркнул в ответ Асторат, и глаза его также по-злобному сверкнули. Было удивительно, насколько внук и дед были похожи друга на друга. — Это прокаженный сам поставил себя в невыгодное положение, а потом захотел спихнуть свою дочку. Какой мне резон заботиться о его чести?..
— Но тебе бы следовало позаботиться о моей! — круто развернувшись, повысил голос Фобос, а потом взгляд его упал на Лили, и маска гнева медленно сменилась безразличием. Ему явно не нравилось, что она становилась свидетельницей их ссоры, но Астората было уже не остановить.
— Прекрати распускать сопли. Ты Берк или нет? — с привычным старческим брюзжанием и ехидством заметил Асторат, плотнее стиснув на своих плечах клетчатый плед. — Ты молод, в тебе столько силы, что ты выберешься сам. Помни о том, что он отступник и давно отлучен от нашей семьи. Мы не должны помогать ему или хоть как-то способствовать его благополучию.
— О, так это была месть сыночку, да? — насмешливо фыркнул Фобос, и на губах его промелькнула издевательская, наполненная ядом и даже некоторой обидой улыбка. — Только вот покуда он жив и носит нашу фамилию, мы связаны. Понимаешь? Его промах — наш. Мы будем уничтожены вместе с ним, черт побери!
Фобос замолчал, тяжело вздохнув, и взгляд его опять проехался по Лили, прежде чем что-то наподобие презрения змейкой не проскользнуло в его глазах.
— Вижу, у тебя отличная компания. Не буду мешать вашим задушевным разговорам.
Что-то было в его голосе, что натолкнуло Лили на мысль, что Фобос просто ревновал. И это было даже забавно — спокойный и рассудительный Берк поддавался собственным эмоциям, будто забывая, что Лили для них совершенно никто. Или так казалось только ей?
Берк прошел мимо, хлопнув напоследок дверью, и Асторат, поджав губы, мрачно сузил глаза. Было видно, что подобная сцена устраивалась не впервые, иначе бы он точно начал бы ворчать, но вместо это лишь тень печали проскользила по морщинистому лицу. Его время подходило, и Лили могла поклясться, что вместо жажды жизни медленно проступала печать смерти. Он определенно скоро умрет.
Поднявшись с места, Лили улыбнулась Асторату, слегка склонив голову, испытывая внутри какую-то странную горечь. Что, если она видит его в последний раз? Тоска резко кольнула в сердце, а потом также быстро исчезла — в конце концов не в стиле Лили было скучать по кому-либо долго.
— Что ж, пожалуй я пойду за ним. — Она медленно подошла к двери, а потом, остановившись, посмотрела через плечо и ничего не значащим голосом сказала: — А ведь знаете, я открываю лавку. Лавку Берков.
И, Лили могла поклясться, когда она развернулась, то заметила, как печаль на секунду уступила странному подобию восхищения с надеждой, словно лишь одна мысль о восстановлении былого величия и имени столь дорогой лавки, уничтожала все — и мысли о смерти, и злость на жизнь.
Запахнув подолы мантии, Лили стремительно вышла из дома, видя недалеко от себя немного сутулую фигуру Фобоса. И, не теряя времени, она быстро подбежала к нему, схватила за плечо и развернула к себе, взметнув голову вверх. Он был выше нее, из-за чего ей приходилось все время задирать голову, и раньше его всегда умиляло ее некоторое раздражение, проступавшее всякий раз, когда она была вынуждена смотреть на него снизу вверх. Только теперь в его лице было лютое безразличие.
— Нам нужно поговорить. Может, проводишь меня до дома?
Фобос лишь фыркнул, но не противился. И ей вправду хотелось верить, что не все потеряно, оттого начать разговор было тяжелее всего. Она знала, какова будет его реакция, и знала, что ничего хорошего ожидать ей не стоило.
Трава хрустела под подошвой сапога, когда они шли мимо леса, укутанные весенней тишиной. На улице было столь тепло, что она чувствовала себя совершенно некомфортно в своем черном пальто, но намеренно не меняла его. Другие цвета больше не нравились Лили Поттер, и она не могла спокойно наблюдать за пестротой и яркостью тонов — намного приятнее глазу были темные, глубокие цвета, которые, на самом деле, так не шли ее ярко-рыжим волосам.
— Хорошо, наверное, быть подстилкой Малфоя. Горы лавров и славы, да, Лили Поттер? — тихо спросил он, когда они вышли на оживленную улицу, и Лили, не сразу услышавшая его слова, резко повернула голову, недобро сверкнув глазами.
— О чем ты вообще говоришь? — холодно, но с нотками злости спросила она, прикусив нижнюю губу, испытывая внутри дикую ярость. Малфоя было слишком в ее жизни, и она, мечтавшая перестать думать и вспоминать о нем, вынуждена была каждый день слышать его имя.
Малфой. Скорпиус Малфой. Все его так любили, так уважали его: отец, даже Альбус, и тот относился к нему с дружелюбием. И это неимоверно раздражало Лили, потому что она совершенно не понимала — что в нем было такого, из-за чего люди так тянулись к нему? Неужели лишь долбаная, никому не сдавшаяся искренность?
— Хочешь сказать, что это не правда? Тогда почему совсем недавно он навестил меня и тактично намекнул, чтобы я держался подальше от тебя, а?
Волнение волной поднялось в душе, и Лили, следившая, чтобы ничто не дрогнуло в ее лице, лишь крепче нужного сжала ладонь в кулак. Она одновременно боялась и хотела спросить, что именно Скорпиус сказал ему, и, прикусив до болевых ощущений губу, она упрямо молчала, ускорив шаг. И когда до ее дома оставалось совершенно недолго, Фобос вдруг насмешливо бросил, заставляя ее остановиться:
— Ты ему не пара, Лили Поттер. Слишком уж мелкого полета пташка.
Ярость волной нахлынула на нее, и Лили, круто развернувшись, по-злобному улыбнулась, тяжело задышав. Она опять вспомнила идеальную Мадлен Селвин и то, как красиво они смотрелись, и ненависть набирала обороты, поглощая ее в свои недры. Лили не было. Была одна лишь ярость и было одно лишь желание задеть Фобоса как можно сильнее.
— Я открываю лавку, Берк, — злобно выплюнула она, криво усмехнувшись, видя, как самодовольство сходит с лица и как на смену ему приходит удивление. А уже потом оно резко перешло в такую же ярость, и между ними, казалось, наэлектризовался даже воздух.
— Что ты сказала? — холодно и угрожающе спросил он, надвигаясь на нее, и уже через минуту она оказалась впечатана прямо в стену, чувствуя через пальто холод, исходивший из нее.
Улыбка на ее губаха стала еще шире, ей просто до ужаса нравилось вызывать в нем гнев.
— Что слышал. Лавка будет открыта, и твой папочка очень сильно пострадает, а что это значит? — Лили расхохоталась ему в лицо, обнажая белые зубы. — Это значит, что пострадаешь и ты.
Его рука с размаха впечаталась в бетонную стену возле ее лица, но это не произвело на нее никакого эффекта. Лили смеялась ему прямо в лицо, совершенно не страшась, потому что она была озлобленной стервой без толики инстинкта самосохранения. И плевать ей было на свою судьбу.
— Если ты это сделаешь, я отомщу тебе, — прошипел он, нагнувшись к ней, и судя по его жесткому, необычайно злобному выражению лица, он точно не шутил. — Я сделаю все, чтобы ты спокойно не жила… тебя будут ждать такие проблемы, Поттер, что ты даже представить себе не можешь.
— Поменьше слов, побольше дела, — склонив голову, милейше отозвалась она, еле сдерживаясь, чтобы опять не расхохотаться ему прямо в лицо, обнажая этим смехом собственную агонию. — А то я начинаю скучать… о, кажется, у тебя появилась объективная причина встретиться со своей сестричкой. У вас теперь появилась одинаковая цель…
— Эй, Лили! — Они круто развернулись на голос, и Лили, все еще улыбаясь злобно, почувствовала, как улыбка медленно сползает с уст. Потому что через дорогу от них стоял Альбус. И лицо его полыхало таким гневом, что она бы точно почувствовала дрожь, если бы не одно, но — рядом с ним стоял и Скорпиус Малфой. Который холодно и пристально смотрел на Берка в упор.
— Уходи, — онемевшими губами бросила Лили, видя, что брат двинулся в ее сторону, и ей, право, совершенно не хотелось, чтобы он хотя бы словцом обмолвился с Берком. — Уходи же!
Но Фобос и сам понимал, что встреча с ее братом будет не самой приятной, в особенности, когда он шел в сопровождении Малфоя, поэтому, бросив ей на прощание: «Ты еще заплатишь за это», он стремительно трансгрессировал, оставляя ее одну.
И едва она успела перевести дыхание, как тут же услышала разъяренный голос Альбуса прямо над ухом:
— И какого хера какой-то придурок зажимает тебя почти у нашего дома?!
Она резко повернулась, устремив на него холодный взгляд и деланно сладко проговорила:
— Не твоего ума, братишка.
И, обойдя его, она вскинула голову, встречаясь взглядом с Малфоем, а потом быстро пошла по направлению к дому, сжав спрятанную в кармане руку. Лили шла, чувствуя, как колотится ее сердце и как предательское волнение опять накрывает ее волной. Мысли перемешивались, оставляя что-то невразумительное, и она упорно старалась не думать о Скорпиусе и о том, почему и зачем он решил поговорить с Берком.
— Кто он? — не унимался Альбус, идя чуть поодаль, и Лили знала, что Скорпиус идет совсем рядом. — Я его никогда прежде не видел. Он из Англии?
Но Лили молчала, а потом, резко распахнув входную дверь, пулей ворвалась в гостиную, скинув пальто на диван. Совсем рядом на кухне чем-то упорно занималась Пруденс, отца нигде не было, и из-за это было вдвойне удивительно, что Скорпиус пришел к ним сейчас. Замок щелкнул, и уже через секунду в гостиной появился ее брат, который сощуренным взором поглядывал на Лили, и Малфой, из-за чего она непроизвольно скрежетнула зубами.
— В насколько серьезных отношениях вы состоите? — наконец спросил Альбус, и Лили испытала дикую ярость. Да почему, черт возьми, его так интересовала ее жизнь? И почему он спрашивал ее о таком в присутствии Малфоя, совершенно чужого им человека?
— Что происходит? — заинтересованно спросила Пруденс, выйдя из кухни, вытирая полотенцем свои руки. Она добродушно кивнула Малфою, на что тот ответил ленивым взмахом руки, облаченной в кожаную перчатку.
— Только попробуй еще раз открыть свой рот, — яростно бросила Лили, не по-доброму сверкнув глазами, вздернув указательный палец в его сторону. — Моя личная жизнь тебя не касается, Альбус.
И, бросив быстрый взгляд на Скорпиуса, она развернулась и направилась прямиком на кухню, чтобы отпить глоток воды, а потом с силой сжать стакан и безучастно посмотреть куда-то в пространство, совершенно не разбирая собственных мыслей и чувств.
Она слышала, как зашептались тихо Альбус и Пруденс, как зашуршал диван, а потом в гостиной воцарилось молчание. Тяжело вздохнув, она прикоснулась подушечками пальцев ко лбу, а затем, решив поесть, Лили выдвинула стул и устремила свой взгляд в гостиную, которую прекрасно видела через широкий дверной проем.
У Лили было так много проблем, что, кажется, впервые она почувствовала усталость. Мариус, ссора с Фобосом, Малфой и надоедливый брат вместе с родственничками — она с трудом сносила свою жизнь, наполненную неудачами и неурядицами, что в конец концов почувствовала упадок сил. Месть больше не грела и не призывала к действиям: больше всего ей хотелось забыться и навсегда покинуть эту страну. Но Лили знала, что не сможет, покуда не увидит на бледном лице гримасу отчаянья.
И Малфой, словно почувствовав, что она думает о нем, поднял голову и посмотрел на нее в упор ничего не означавшим взглядом, вынуждая ее крепче сжать кружку в руках, потому что какая-то сладостная нега прошлась по всему ее телу. Он смотрел так серьезно и между тем безмятежно, что Лили хотелось заскулить от той печали, что поднималась внутри нее — череда событий, Хогвартс, их посиделки в Выручай-комнате и Мадлен пролетали перед глазами. И тогда она вдруг понимала, что ничего у нее нет, кроме мести и ненависти, что она совершенно пустая, а потому, наверное, несгибаемая и неубиваемая.
Криво усмехнувшись, она резко опустила глаза, нервно сглотнув, облизывая нижнюю губу. Несмотря на то, как много сделал для нее Малфой после ее отчисления, она никогда не простит его. Не простит ему того, что он любил другую.
— Мерлин, Малфой, а почему сегодня без нарциссов? — весело спросила Пруденс, заставляя Лили слегка вздрогнуть.
— Я не планировал заходить… мы случайно встретились с Альбусом и разговорились.
Пруденс фыркнула и, Лили была уверена, обвила руку своего мужа, чтобы положить ему голову на плечо. Они были так счастливы и так влюблены, что порой Поттер тошнило только от одного взгляда, брошенного на них.
— А все-таки… почему нарциссы? Почему не розы, не тюльпаны или не какие-нибудь волшебные цветы?
— Неужели ты не знаешь миф про Нарцисса?
— Разве это не маггловские сказки? — немного презрительно протянула она, и Лили, не удержавшись, бросила быстрый взгляд на их компанию. Компанию слизеринцев, которые, похоже, общались еще в Хогвартсе. И мысль эта так поразила Лили, что она замерла — ведь, право, они все были знакомы так давно! — Странно, что ты их знаешь, Малфой.
— Вообще-то говорят, что маггловские боги были не кем иным, как волшебниками, которые обдурили их, — встрял вдруг Альбус, — слушать Бинса нужно было, Прю.
Он нагнулся, улыбнувшись ей, и в улыбке его не было ни ненависти, ни привычной агрессии. Рядом с ней он будто бы становился другим человеком, что часто вызывало в Лили какое-то тоскливое чувство: почему он не был таким с ней? С отцом и с Джеймсом? Лишь потому, что Пруденс демонстрировала то, как он был дорог ей?
Взмахнув головой, она зажмурилась, подумав, что ей совершенно не нужен был Альбус и что он, наверняка, прекрасно это осознавал.
— Это одна из версий, — непринужденно откликнулся Скорпиус, расслабленно откинувшись на спинку дивана, — однако в чистокровных семействах все же говорят о мифологии, Пруденс, поэтому странно, что твой отец не занимался твоим образованием. — Она скривилась, вызывая у Малфоя ленивую усмешку. — Есть много вариантов мифа о Нарциссе. Единственное, на чем сходятся все, — это то, что он был столь красив, сколь безобразен был его характер. Он был жесток и отвергал всех, и был за то проклят. Говорят, сама Афродита возненавидела его за его красоту, из-за чего нарекла, что стоит ему лишь раз увидеть свое отражение, как он умрет. Много лет он прожил, помня это пророчество, и никогда не смотрелся в зеркало, и не видел своего лица, зная лишь, что оно красиво настолько, что люди падают к его ногам. И вот однажды он пошел в лес, где встретился с нимфой Эхо, чью любовь он жестоко отверг, а потом, склонившись над источником воды, увидел вдруг свое отражение и умер от истощения, навеки оплакиваемый нимфой. На месте же его смерти вырос цветок, который и прозвали Нарциссом в честь юноши, который был столь красив, столь жесток и столь переоценивал себя, что забывал о своей единственной слабости.
Лили замерла, не пытаясь ни прикоснуться к еде, ни посмотреть на Малфоя, чувствуя, как каждая клеточка ее тела будто оторопела в ожидании. Сердце билось медленно, вяло, словно тоже что-то ожидало, и когда тишина, повисшая в комнате, становилась невыносимой, она не сдержалась, подняв голову. Взгляд ее медленно взметнулся в сторону гостиной и вновь наткнулся на знакомые серые глаза, и Лили вздрогнула, резко сглотнув.
Потому что в глазах этих, лукаво прищуренных, стояло дьявольское веселье, и, видел Мерлин, она падала всякий раз, стоило ему только посмотреть на нее так. Так, будто он знал ее всю от и до.
***
Она стояла в наполненном людьми помещении и ждала ключ от лавки, нервно отбивая ногой ритм. Первое мая сверкало перед глазами календарным листком, висевшим на стене, и она, злобно усмехаясь, надменно окидывала взглядом офисное помещение. Лили ждала. Вот сегодня она откроет лавку и месть Бекки Берк будет завершена. Чувство извращенного удовлетворения наполняло каждую клеточку ее тела, и в этот момент она смеялась над собственной рассеянностью, которой была окутана всю неделю.
Было до одури смешно вспоминать свою же реакцию на историю Малфоя, но еще более смешным была одна только мысль, что она была влюблена в него. От последнего хотелось засмеяться в голос, ведь теперь, когда разум ее был светел и ясен, Лили понимала, насколько глупа была эта мысль.
Она была переполнена предвкушением. Лавка принесет ей еще больше проблем, ведь ее закрытие было выгодно и Содружеству, и оппозиции, и она прекрасно знала, что, переступая дорогу им обоим, больше всего ждала реакции Малфоя. Он будет зол. Он будет в ярости. И тогда, возможно, Скорпиус решит отомстить ей. Впрочем, какое Лили было дело до того? Что еще он мог уничтожить в ее жизни?
«Если ему захочется отомстить мне, ему придется меня убить», — с кривой улыбкой думала Лили, принимая из рук служащего ключ от лавки.
А потом, трансгрессировав, она вновь оказалась на веселой, но опасливой Косой аллее. Солнце заполняло пространство ярким светом, но она, будучи во всем черном, испытывала от этого лишь дискомфорт, поэтому поспешила резко завернуть в сторону Лютого, чтобы уже через секунду стоять возле барьера.
Ключ вошел сквозь пространство, и, затаив дыхание, она вошла внутрь, ощущая, насколько тяжелее и холоднее здесь был воздух. Немногие рабочие, что сидели неподалеку от завода, с интересом посмотрели на нее, но Лили совершенно не обращала на них внимание — она лишь шла к лавке, испытывая чувство дежавю. Она знала, что скоро барьер падет, стоит ей только открыть лавку, как заклинание, наложенное с определенным условием, потеряет свою силу. Что будет потом, ее не интересовало, хотя странная мысль билась в ее сознании — она почему-то была уверена, что вновь увидит Гермиону.
Дверь в лавку скрипнула, и, взмахнув палочкой, она включила свет, видя, в каком запустении и в какой грязи стояли всевозможные темномагические предметы. Вокруг царил запах пыли и плесени, и, поморщившись, она шла дальше, проходя знакомые залы, и взгляд ее вдруг упал на котел. Тот самый, в котором она так недолго варила темные зелья. Почему-то Лили вдргу вспомнила, как однажды именно здесь встретила Скорпиуса Малфоя, который смотрел с такой болью в глазах, что теперь она понимала — то был день смерти Мадлен.
Злая улыбка опять повисла на ее лице, когда Лили стала наводить порядок, стирая вековую пыль, расставляя предметы по полкам, изучая хозяйственные книги. Она видела, как к окнам лавки подходили люди, заглядывали внутрь, но никто не решался войти. У них на лицах был если не восторг, то полное непонимание, и, отчаянные, они смотрели на Лили, словно на собственное спасение. Как жаль, что они не знали, что ей было совершенно плевать на них. Лили просто мечтала отомстить Малфою.
Когда первый этаж был более-менее приведен в порядок, она с сильно бьющимся сердцем поднялась на второй этаж, открыла скрипевшую дверь и оказалась в самой настоящей кладовой, где лишь у стены стояла одинокая кровать с порванным матрасом.
Длинные шкафы тянулись вдоль стены, между полок были вставлены закладки с заглавными буквами, и Лили, проведя рукой по пыльным полкам, всматривалась в корешки книг. Почти на каждой была высечена фамилия, и порой она встречала знакомые. Странный азарт нахлынул на нее, когда у буквы «Т» она обнаружила приписку «Томас». Рука ее непроизвольно потянулась к фолианту, однако не успела она взять книгу, как вдруг услышала грохот на первом этаже.
Встрепенувшись, Лили быстрым шагом вышла из комнаты и спустилась по лестнице, тотчас наткнувшись на двух авроров в черном, а чуть поодаль, озираясь по сторонам стояла Гермиона в сопровождении отца. Когда взгляд ее настиг наконец племянницы, миссис Уизли фыркнула и быстро подошла к ней, подняв брови, выражая крайнюю степень удивления и возмущения:
— Что это значит, Лили?
Авроры, стоявшие рядом, хотели было заключить Лили в волшебные наручники, но Гермиона, словно почувствовала это, резко подняла руку, призывая их оставаться на месте.
— Когда неделю назад мне сказали, что некто подал заявление на предоставление пропуска в Лютый для открытия собственности, я не поверила, ведь единственное официальное здание, находящиеся здесь, принадлежало Беркам. Ты понимаешь, что сейчас находишься на чужой собственности? Лили! — воскликнула она, схватив ее за руку. — Ты хоть понимаешь, сколько статей закона сейчас нарушаешь?
— Чужая собственность? — фыркнула Лили, резко скинув ее руку, а потом, подойдя к столу, она вынула доверительную записку и безразлично протянула ее Гермионе. — Но лавка моя.
Взгляд ее упал на отца, который, оторопело посмотрев записку, теперь хмуро глядел на дочь. И в глазах его было столько непонимания и даже какого-то разочарования, что будь она той шестнадцатилетней девочкой, точно бы испугалась. А сейчас уже было плевать.
— Колин, Флэб, вы можете уходить, — бесцветным голосом протянула Гермиона, сжимая пергамент в руках так, словно мечтала его порвать.
Утро, ставшее уже днем, проникало в лавку яркими майскими лучами, и Лили, чувствуя их скольжение по лицу, лишь морщилась, усмехаясь криво.
Они думали, что она раскаявшаяся преступница, искренне сожалевшая, что когда-то давно связалась с Темной магией. Но, на самом деле, Лили никогда не сожалела о своем пути, куда бы в итоге он ее не завел. Ведь Темная магия — это наркотик. Это единственный выход той ненависти и боли, что жила в ней, так стоило ли удивляться, что она все равно возвращалась к ней, забывая о собственной осторожности и последствиях?
— Я думала, ты исправилась, Лили, — упавшим голосом сказала наконец Гермиона, и Поттер заметила, как прикрыл на секунду глаза ее отец и как тяжело он вздохнул. — Но ты оказалась хуже даже Альбуса. Ты есть самое большое зло этой семьи, — с некоторым презрением тянула она, подняв свои глаза. — Ты никогда не исправишься…
— Да что вы понимаете, в конце-то концов? — не выдержала Лили, почувствовав странную горечь. — Как можете вы судить того, кого совершенно не знаете? Вы думаете я — зло, а кто вы? Что сделали вы с этим районом, с этими людьми? Кто вы такая, чтобы запрещать одну из частей магии? Кто дал вам право вершить судьбы черных магов? — ступив прямо, Лили подошла в упор к тете, видя, как сужаются ее глаза, как странное непонимание и даже возмущение проскальзывает в ее глазах. Гермиона не ожидала такого, оно и было понятно, но больше всего Лили боялась сейчас посмотреть на своего отца, чей взгляд чувствовала с каждой фразой.
— Вы думаете, что мы отбросы и что миру этому нужна реформация. Но он существовал столько тысячелетий до вас и существовал вполне неплохо, чтобы дожить до нашего века. А вы всего лишь одна из многих волшебников, подумавших, что одна магия хуже другой, что все вокруг хотят какой-то непонятной свободы и что нужно срочно все менять. Считая себя самой понимающей и самой освобожденной от стереотипов и якобы устаревших догм, вы лишь создали новые шаблоны, которые не выдерживают никакой критики и уж тем более времени.
Воздуха в легких панически стало не хватать, и Лили, замолчав, прикусила губу, чувствуя гулкое биение сердца. Слова, скапливаясь, хотели вырваться наружу, и она боялась, что прямо сейчас обнажит свою душу, столь оберегаемою ею и столь изувеченную годами лицемерия и непонимания.
— Ну, Лили, — пораженно зашептала Гермиона, а потом, обернувшись к Гарри, чтобы найти в нем поддержку, она быстро проговорила, дабы тотчас выйти из лавки: — Это уже… ты тоже сторонница Малфоя?
Лили хотелось топнуть ногой и вскричать, что ей совершенно плевать на политику, что она лишь пытается донести мнение одной из сторон конфликта. Она хотела встряхнуть свою тетю, сказать ей, что она совершенно не умеет слушать других и что сама уже не замечает, какой абсурдный мир старается построить, избавив его якобы от всего зла. Но Гермионы уже больше не было в помещении, и злость Лили, обида из-за того, что ее совершенно не понимали, скапливалась внутри. Она подняла голову и внимательно посмотрела на отца, который, пораженно осматриваясь по сторонам, хмурил брови.
— Когда ты была маленькой, я возлагал на тебя самые большие надежды, — спокойно, но очень тихо проговорил он вдруг, и Лили почувствовала, как слезы подступили к глазам, как ярость, смешиваясь с болью, лишала ее остатка сил. — Но сейчас все, что я вижу, — это лишь твое стремительное падение, Лили. Ты понятия не имеешь, что сейчас сделала и что тебя может ожидать.
Посмотрев на нее разочарованным взглядом, он спокойно вышел из лавки, слегка похрамывая на левую ногу, и, когда дверь хлопнула, она всхлипнула, а потом с ужасом закрыла свои глаза, стараясь остановить поток слез. Оперевшись о стену, Лили пыталась воззвать к своему рассудку, но такая странная боль ломала ее, кривила внутренности, оставляя за собой пустоты.
Надев шляпу, Лили, резко хлопнув дверью, вышла на улицу, мечтая скрыться в лабиринтах домов, но, увидя журналистов, которые с неистовым удивлением щелкали колдоаппаратами, а потом, завидев ее, стремительно направились в ее сторону, Поттер резко трансгрессировала.
Она бессмысленно блуждала вдоль улиц Лондона, в который раз выйдя к мосту у реки Темзы, но ничто не успокаивало ее. Боль росла с каждой секундой, и ей хотелось затолкать ее так далеко и так глубоко, что лишь какая-то новая ярость сильнее и стремительнее поднималась внутри.
Впервые в жизни Лили Поттер обнажала свое истинное лицо и тотчас получила оплеуху. Впервые она говорила то, что думала, в лицо людям, не боясь ничего, и за это вновь и вновь получала лишь непонимание и презрение.
Что делала она не так? Почему каждый человек в ее жизни всегда неправильно толковал поступки Лили? Почему они не думали о том, что она совершает то, что совершает, лишь для того, чтобы заглушить боль, чтобы почувствовать счастье и хоть какое-то желание жить?
Больше всего на свете ей хотелось увидеть сейчас маму, такую понимающую, такую добрую и светлую. Лили помнила, как не любили ее многие, как часто она получала письма с угрозами, отравленные подарки и ядовитые цветы. За ее спиной шептались, что она меркантильная дрянь, обворожившая Гарри Поттера, и Лили никогда не понимала, как получалось у нее терпеть это все.
Тяжелый вздох сорвался с уст Лили, когда она завернула в знакомую улочку, которая разделяла ее от собственного дома. Но был ли это ее дом? Когда еще была жива мама, она могла считать Гриммо-12 своим пристанищем, но когда той не стало, он будто перестал быть для нее крепостью, за которой можно было спрятаться. Не было ни одного места, в котором она бы чувствовала себя защищенной, не было ничего близкого для нее. Лили Поттер пустая. И даже ее солнечной образ, и тот покинул ее.
Она шла, отстукивая каблуком по асфальту, и день был таким теплым, таким ярким, что ей хотелось уничтожить солнце, сравнять его с землей, чтобы вокруг был один мрак. Такой, как у нее внутри. И вновь, уже в которой раз, ярость поднималась волной, сметая на пути любой отголосок боли. У Лили Поттер не было ни чувств, ни сердца, одна лишь ненависть, и не потому ли она находила в себе силы вставать каждый раз, когда судьба, злобно смеясь, прикладывала ее лицом к своим ногам?
— Лили Поттер! — Она остановилась, услышав яростный вопль. И голос этот был ей знаком, в этих истеричных, плаксивых интонациях она слышала Ребекку Берк. Именно так еще в Хогвартсе она позвала ее в коридоре, обвиняя во всех своих неудачах. Не дурой ли была она, считая Лили виновницей всех ее проблем?
Вздохнув, Лили нацепила кривую улыбку и, развернувшись, посмотрела на нее с высоко поднятой головой. Бекки стояла, оперевшись руками о свои колени, и лицо ее, красное от слез, кривилось в боли и в жалости к себе. И тут она сделала то, чего Поттер совершенно не ожидала, она упала прямо на колени, и посмотрела на нее горестно, безотрадно, проговоря:
— Пожалуйста, закрой лавку, Лили. Я умоляю тебя, закрой ее! — голос ее сорвался, и, зарыдав, она прикрыла рукой губы, которые все время кривились в вопле и мелко дрожали. — Не надо быть такой жестокой!
Лили молчала, а потом, присев на корточки возле нее, она проговорила спокойно без радости и триумфа в голосе:
— Неужели ты забыла, Бекки? Я твой приговор.
Она разрыдалась явственнее, тяжело дыша, а потом, сверкнув глазами, скривила рот, словно мечтая задеть Лили Поттер. Какая жалость, что она и так была сломлена-сломлена, чтобы обращать внимание на слова такого ничтожества, как Берк.
— Все такая же, как и в Хогвартсе! Я была права, черт побери! Ты всех обвела вокруг пальца своим милым образом, — она расхохоталась, схватившись пальцами за блузку на груди, обнажая душу, об которую хотелось лишь вытереться. — Сука Лили Поттер, которая забрала у меня все: Годрика, хогвартскую популярность, лавку, счастливую семейную жизнь… ты все у меня забрала?!
Усмехнувшись тихо, Лили фыркнула, а потом истеричный смех появился на ее устах. Лили смеялась, и смех ее отдавался в ушах звоном, потому что боль сносила все на своем пути, даже ее рациональность.
— А чем ты лучше меня? Что в тебе есть такого, из-за чего я бы могла отступить? — Вскочив на ноги, Лили сомкнула ладонь в кулак, ловя на себе яростные взгляды Берк. — Не надо винить во всем одну меня. Не надо говорить, что я здесь самая плохая! Я — всего лишь отражение вашего отношения ко мне. И я не делаю ничего из того, чего бы не сделали вы, окажись я в подобной ситуации. — От ярости у Лили так сильно участилось дыхание, что она даже испугалась, подумав, что вот-вот сама рухнет на колени. — Ты была первой, кто плюнул в меня, когда я упала, помни об этом и не задавай бессмысленных вопросов, дура.
Резко развернувшись, испытывая странный грудной спазм, она зашла в дом, наткнувшись взглядом на Джеймса, который, держа в руках газету, на которой на первой полосе была колдография лавки, с таким отчаянье взглянул на Лили, что ей захотелось подавиться. Не говоря ни слова, она резко спустилась в подвальное помещение, громко хлопнув дверью, и эхо пронеслось по всему дому, а потом настала тишина.
Лили знала — отец был дома, ведь его куртка висела прямо в коридоре, и она боялась подняться на второй этаж. Но и сидеть здесь, в темноте и терпком холоде, она тоже долго не могла. Не выдержав и часа, Лили, боязливо оглядевшись и убедившись, что первый этаж пуст, прошла на кухню, открыла бутылку огневиски и, налив полный стакан, стала пить по глоткам, не чувствуя, как жидкость дерет горло.
В голове не было ни единой мысли: не хотелось ни вспоминать, ни смаковать собственную победу, которая уже таковой и не казалась, напротив, Лили мечтала лишь забыться, хотя бы на этот вечер выкинуть все свои планы и думы о мести. В какой-то момент ей захотелось закурить, но сигарет под рукой не было, а тишина так сильно била по перепонкам, что ей становилось лишь хуже.
День умирал, гаснул на глазах, перерождаясь в закате, но, не включая свет, Лили лишь распивала огневиски, чувствуя такую нужную ей легкость. В какой-то момент, взмахнув палочкой, она включила музыку из магического грамофона, того самого, что после отчисления подарил ей Джеймс, и стала глупо раскачиваться в такт музыке. Ей было весело. И это было ложью. Потому что она чувствовала лишь боль, которую хотела заглушить.
Раскачиваясь сильнее, Лили кривила губы в злобной улыбке, стараясь уверить себя в том, что она счастлива. Поттер вспоминал побежденную Бекки, думала о своей мести Мэри, и приятная радость разливалась по всему ее телу от одной мысли, как сильно она испортила жизнь Скорпиусу Малфою. И в этот момент, раскачиваясь сильнее, она вдруг увидела, что кто-то стоит на лестнице, ведущей на второй этаж, и, остановившись, Лили гордо вскинула голову, чувствуя, насколько сильно алкоголь размягчил ее тело.
На лестнице стоял Скорпиус Малфой, который пристально наблюдал за ней, и Лили, не сдержавшись, улыбнулась широко, подняв стакан, будто бы пила в его честь. Потому что она отчетливо видела, как злость и ярость сверкали в его глазах, как руки его, спрятанные в карманы, явно сжались в кулаки.
Она отошла к кухонному столу, отложила стакан и, когда обернулась, почти уткнулась макушкой в плечо Малфоя. Вскинув гордо голову, она внимательно посмотрела в его глаза, улыбаясь сильнее на его злость, стараясь отразить на своем лице остатки той фальши, на которую была способна.
Не церемонясь, он схватил ее за талию и усадил на стол, приблизившись еще ближе, из-за чего дыхание у Лили сперло, и она подумала, что совершенно не дышит, когда он склонился ближе, едва касаясь носом ее шеи, вызывая целый табун мурашек.
— Одна ты мне ровня, — с какой-то горькой насмешкой проговорил он вдруг, и Лили, нервно сглотнув, хотела было запустить свою руку в его волосы, притягивая ближе к себе, но тут же опомнилась, опять вцепившись в края стола. — Одна только ты меня достойна.
Он посмотрел на нее прямо таким глубоким, проникновенным взглядом, из-за чего сердце ее сделало настоящий кульбит. Прикусив нижнюю губу, она мечтала, чтобы он коснулся ее, потому что, будучи так близко, он совершенно не преодолевал то немалое расстояние, оставшееся между ними. Малфой стоял, уперевшись руками в стол по разные стороны от ее ног, и Лили чувствовала, как тяжело ей становится дышать, как образовывается сладкая тяжесть внизу живота. Да. Глупая Лили Поттер совершенно точно мечтала послать ко всем чертям собственную месть, лишь бы просто вновь коснуться своими губами его, лишь бы вновь почувствовать какое-то изуродованное счастье внутри себя.
— Но неужели ты не понимаешь, — тихо говорил он, и голос его лишь усиливал ее наваждение, — что если я упаду, то ты падешь следом?
Резко выпрямившись, Скорпиус бросил последний глубокий взгляд, а потом круто развернулся и ушел, едва слышно закрыв за собой дверь.
И только тогда, когда его тяжело дыхание больше не сбивало ее, когда она больше не чувствовала его аромат, Лили наконец смогла сползти со стола и упрямо посмотреть перед собой.
Пытаясь заглушить так сильно рвавшиеся наружу чувства.Майское солнце беспощадно палило, и Лили, закатав рукава, склонившись над котлом, решительно поджала губы, сосредоточенно наблюдая за бурлящей жидкостью. Она не думала ни о чем, кроме своего зелья, и это было ее спасением, ведь стоило лишь на секунду лишиться своего дела, как мысли накатывали на нее валуном.
Она почти не бывала дома, возвращаясь лишь к ночи, прячась ото всех на свете в лавке. Первые дни журналисты усиленно пытались выловить ее для диалога, но Поттер, накладывая чары, старательно игнорировала их существование, не обращая внимание на всевозможные статьи в газетах, на косые взгляды и посетителей, которых в скором времени она и вовсе перестала принимать, так как они приходили не за материалами. Они приходили, чтобы поглядеть на Лили Поттер.
Ее имя слетало с губ чаще, чем название партии «Содружество». Люди, жившие в Лютом, смотрели на нее с благоговейным огоньком, остальные же — с презрительной усмешкой. Им хотелось посмотреть, чем закончит еще одна из Поттеров и насколько красиво будет ее падение. Но дни медленно сменялись друг другом, и ничего не происходило: никто не мог закрыть лавку, потому что в ней ничего не было. Лили позаботилась о том, чтобы выполнить все требования законодательства и оставила лишь то немногое, что было разрешено к продаже.
Все это время Лили варила Мариус, а между тем, засматриваясь на брошюру с испытательной программой, она решалась поучаствовать. Право, Лили не нужна была официальная работа, но мрачные взгляды Поттеров, неодобрение, которое висело в их доме — все это так бесило Лили, так сильно выводило ее, что в какой-то момент она просто не смогла удержаться, чтобы не отправить свою анкету для участия в испытании.
— Ты эгоистка, — сказал ей Джеймс, когда они случайно столкнулись в Министерстве. Она только-только отнесла анкету, и, натягивая шляпу, пряча глаза за черными очками, Лили совершенно не ожидала увидеть здесь своего брата. — Ты делаешь лишь то, что хочешь, не думая о своей семье.
— Оставь свои нравоучения, — шептала она, кривя брови, мечтая просто исчезнуть, потому что взгляд у Джеймса был таким болезненным, таким неживым, что ей становилось даже страшно. — Ни черта ты не знаешь, мистер-я-единственная-надежда-этой-семьи.
— Ерничай, сколько тебе хочется, — в ответ так же тихо проговорил он, сощурив карие глаза. — Но это никогда не отменит того, что ты просто пытаешься привлечь внимание своими выходками. И бесишься от того, что мы с отцом и Алом смогли нормально зажить, когда ты только и делала, что убегала.
В тот момент Лили так разозлилась на Джеймса, что не вернулась ночевать домой. Она просто сидела в лавке, наблюдала, как медленно догорал огонь в горелке и как весь мир постепенно окунался в тишину и мрак. И, всматриваясь в черноту перед глазами, Лили думала о Скорпиусе Малфое. Он мерещился ей в каждом углу этой неживой комнаты, и в какой-то момент казалось, что Малфой просто прячется за дверью, и еще секунда — она точно увидит его. Но, конечно же, Скорпиуса Малфоя не могло быть здесь. Лили не видела его с того самого дня, о котором старалась не думать, и она ждала его действий.
Ей хотелось, чтобы Скорпиус отомстил ей, чтобы, применив все свое мастерство, он нанес ей удар, потому что его молчание, его непокобелимое сношение всех ее подлянок злило. Когда-то давно Малфой без промедления разрушил ее мир, так почему он медлил сейчас? Что останавливало его?
Утро неслышными шагами подступало к комнате, и робкие, первые лучи солнца едва заметно скользили по полу, освещая лавку. Через три дня должно было начаться отборочное испытание, и Лили, отваривая зелье невидимости, хотела всех удивить. Ее навыки были столь велики, что, на самом деле, она была уверена, что пройдет без труда, но какое-то шестое чувство нашептывало ей, что ни черта у нее не получится. Потому что Лили Поттер — дочка отступника, чернокнижница и недоучка. У Лили Поттер ничего не было.
Отодвинув стул, Лили бросила последний взгляд на зелье, а потом медленно перевела его на Мариус, сморщившись. В спешке добывая ингредиенты, она совершенно забыла о гоблинском золоте, которое хранилось в ее сундуке. И видел Мерлин, как Лили хотела плюнуть на все это зелье, на обязательства и на Астората. Возвращаться обратно в лес было бы самоубийством, да и связываться с Мариусом вновь… что это было, как не то самое действие, после которого неминуемо падение?
Она возлагала надежды лишь на раннее утро, поэтому, оглянувшись воровато, Лили тут же трансгрессировала к дому Берка, внимательно вглядываясь в него. Несмотря на утро, в комнате, в которой спал Асторат, горел свет, но это едва ли смутило Поттер. Она знала, что старик давно уже боялся темноты и боялся засыпать, поэтому всегда держал свет включенным. И знала Лили так же, что смерть его близка и она неминуема, так не поэтому ли Поттер так стремилась сварить это чертово зелье? Не ради того, чтобы потешить старика в благодарность, что когда-то он принял ее, маргинальную и падшую?
Тяжело вздохнув, она уверенным шагом направилась прямиком в лес, сжимая ладонь в кулак. Боль и какая-то странная горечь прошли, оставляя после себя одну только ненависть, и сейчас Лили пуще прежнего мечтала завершить начатое представление до конца. Ни разочарование отца, ни странное поведение Малфоя, совершенно ничто не могло заставить ее отступить. Потому что теперь Лили Поттер хотела просто показать им всем, чего она стоит и как далеко может дойти в попытках затравить внутреннюю боль.
Дыхание опять сорвалось, и Лили, дойдя до нужного места, согнулась, зажмурив глаза, боясь хотя бы на секунду дать волю тоске, которая словно оставляла небольшие порезы на ее сердце — ей было так тяжело, так сложно держаться на плаву, что хотелось уже просто утонуть. Жаль только, что Лили Поттер совершенно не умела проигрывать — она всегда жаждала реванша.
Она вновь проделала те же манипуляции с сундуком и, найдя среди всевозможных склянок кусок гоблинского золота, сжала его в ладони, чувствуя, как прожигает он плоть, как кровь, медленно стекая по руке, падает прямо на землю.
Как бы сложно ни было Лили, как бы ни была тяжела ее ноша, как бы сильно ей ни хотелось прекратить начатое, она всегда будет вставать, из раза в раз, держа голову все выше, чтобы доказать каждому — мир жесток, черт побери, но Лили Поттер всегда была жестче.
Глубоко задумавшись, она вынырнула из собственных мыслей лишь тогда, когда услышала треск ветки. Круто развернувшись, она внимательно стала всматриваться в стволы голых деревьев, а потом, переведя взгляд на свои ноги, поняла, что это она наступила на почерневшую ветку. Вновь тяжело вздохнув, она быстрым движением спрятала сундук обратно под землю, а потом стремительно вышла из леса, поскрипывая подошвой по зеленой траве.
Лили уверенно шла к лавке, чувствуя взгляды тех немногих волшебников, что находились на Косой аллее, но она совершенно не обращала на них внимание, решительно вперив взгляд вперед, как всегда не замечая преград на пути к своей цели. Она думала лишь о том, чтобы через три дня во всей красе показать свое мастерство, чтобы утереть нос Гермионе, Альбусу и всем тем, кто говорил, что у нее, чернокнижницы и недоучки, нет шансов влиться в это новое общество, которое, право, было совершенно ей не нужно. Если она получит работу, то тут же откажется от нее, потому что все, чего жаждало ее сердце, — это лишь желание доказать, что она совершенно нормальная и не такая уж падшая.
И одна только эта мысль отчего-то заставляла ее лишь усерднее работать над зельем, вычитывать старые тома для придумывания способов усовершенствования его, и чем сильнее она погружалась в работу, тем явственнее забывала о всех своих проблемах. Лишь иногда ее работу прерывали рейды авроров, из-за которых Лили пришлось наложить защищающие заклятия на Мариус, хотя это и было бессмысленно — на первых порах оно едва ли было отличимо от самой простенькой Амортенции.
Но, естественно, никто не мог прикрыть ее лавку, даже несмотря на то, что покупателей она и не пускала, оправдывая это тем, что пока только готовится к официальному открытию. Поэтому, наслаждаясь своей маленькой победой, Лили усердно готовилась к следующей.
Еще один день пролетел слишком стремительно, и Лили, проснувшаяся из-за сильного сквозняка, гулявшего по дому, сморщилась, потирая щеку. Какой день ее не было дома? Она едва ли могла вспомнить, но и знала ведь прекрасно, что там ей совершенно не рады. Никто: ни Альбус, ни Джеймс, ни отец — совершенно никто не пытался понять причин ее поступков, а объяснять что-то было не в стиле Лили. Поэтому, прикрыв глаза и почувствовав, как болит у нее спина, она стремительно подошла к котлу, внимательно наблюдая за готовившимся зельем.
Оно было почти готово. Еще два часа, и завтра Лили наведет целый триумф на министерских обывателей, ведь зелье Невидимости было крайне тяжелым в приготовлении и подборе ингредиентов, такому совершенно не учили в Англии, и сейчас она была рада, что еще три года назад приняла решение покинуть ее.
Куда катилось зельеварение в этой стране, Лили было понять сложно: Содружество во имя истребления магии упрощало программу студентов и школьников, оставляя для них лишь безобидные, простые зелья, лишая возможности приготовить напиток Живой смерти или Адовых мучений. Это было столь глупо, что, когда Лили впервые увидела новый учебник по Зельеварению, она лишь скривила губы в насмешке — стремясь обезопасить школьников и решить их морального выбора, они взращивали из этого поколения стадо безмозглых идиотов, умеющих рассуждать только в парадигме черного и белого.
Фыркнув тихо, Лили прикрыла крышкой котелок, а потом взгляд ее переметнулся на Мариус. Она не успеет его приготовить, конечно же не успеет, и Лили была отчего-то уверена, что Асторат умрет раньше, чем полная луна взойдет над Лондоном. И мысль эта вызывала внутри нее тоску: ведь, почему, черт возьми, она все еще готовила этот Мариус? Неужели только лишь ради собственного успокоения, что она сделала все, о чем Асторат ее только просил?
Когда эмоции стали слишком тяжелыми и ее сердце опять и опять неприятно заныло, Лили резко подняла глаза и, подумав, медленно решила подняться на второй этаж. Все это время у нее не было возможности исследовать картотеку Берков, а карточка с фамилией «Томас» была слишком заманчивой, чтобы можно было даже не попытаться узнать, что именно им могло понадобиться в лавке, носившей столь компрометирующую репутацию.
Каждый шаг отдавался скрипом половиц, и, когда Лили вновь зашла в пыльную каморку, то неспешным шагом, словно растягивая собственное предвкушение, подошла к шкафу и медленно-медленно вынула небольшую по размеру папку, на которой красивым курсивом было выведено: «Томас». Сердце ее билось, когда, открыв ее, Лили не заметила ничего, кроме небольшого листка, и внутри нее появилось острое чувство разочарования — в конце концов, ей хотелось верить, что здесь можно было найти нечто действительно удивительное, а не всего лишь… чек?
Всматриваясь, Лили прочла лишь одно: «Сильнодействующая Амортенция». И это так позабавило ее, что, сильнее смяв бумажку, она задумчиво провела рукой по своей шее. Почему-то она была уверена, что данная покупка принадлежала Мэри Томас, ведь… зачем нужна была сильнодействующая Амортенция успешному Дину Томасу и популярному в женском обществе Годрику? Аккуратно положив бумажку обратно в папку, Лили развернулась и облокотилась спиной о шкаф, бессмысленно посмотрев в пустоту. Она что-то упускала, упускала еще со школьных времен, потому что не могло быть так, что Мэри не оставила ни одного следа своей далеко не безгрешной деятельности.
Мэри, тщеславная, хитрая, амбициозная Мэри… ей пришлось пожертвовать многим, чтобы взойти на вершину, но думала ли она о том, как больно с нее падать и каким стремительным будет ее падение? За всю свою жизнь она совершила, пожалуй, самую роковую ошибку — возомнила себя самой сильной и самой большой опасностью для всех, кто окружал ее. И не поняла лишь одну вещь: даже если когда-то давно у нее получилось сбить с ног Лили Поттер, не было совершенно никакой уверенности, что получится вновь.
Потому что Лили — это жестокий ураган, сносящий с пути всех, кто причинил ей боль. И она никогда и никого не забывает, навсегда выбивая в памяти имена тех, кто подумал, что он может победить ее, человека, пережившего столько страданий и ударов судьбы, столько проигрышей и падений — нет, не было той силы, которая могла быть уничтожить ее. Никто, кроме нее самой, не мог окончательно заставить ее упасть.
Задумавшись, Лили облокотилась сильнее на шкаф и вдруг услышала резкий треск. Оторопев, она резко отошла от стеллажа и обнаружила, что у ее ног валяется увесистый том. На вид он был очень старым и потрепанным, и Лили, сдув пыль с его махровой обложки, бессмысленно посмотрела на название — «Высшие зелья». Хмыкнув, она стиснула том сильнее и решительно направилась на первый этаж. Было утро, и до конца дня оставалось слишком много времени, поэтому книга была очень кстати — за зельями больше не нужно было следить, а возвращаться домой так рано… что ж, это было равносильно тому, что она определенно кого-нибудь встретит, и тогда, кто знает, удастся ли ей избежать очередного ненужного разговора.
Она лениво листала страницы, почти не вчитываясь в текст, постоянно отвлекаясь на собственные мысли, в которые окунаться не хотелось совершенно. Лили опять думала о Скорпиусе и о том, чего ей стоило ожидать — она сомневалась, что Малфой оставит ее поведение без ответа и странное чувство ожидания таилось внутри нее. Ей хотелось, чтобы Скорпиус бросил все свои силы, чтобы задеть ее; хотелось, чтобы он так же думал о ней, чтобы с таким же рвением мечтал уничтожить ее жизнь. И его слова о том, что она ему ровня, вызывали внутри нее странную дрожь удовольствия, словно эти слова действительно имели под собой основу.
Сильнее сжав том в руках, Лили прикрыла глаза, тяжело задышав. Она представляла Скорпиуса, прижимающего ее к столу, и все ее тело будто наливалось свинцом. И это было мукой — видеть его так близко и знать, что им никогда не суждено перейти ту малую границу, что осталось между ними в прошлом. Ту, которую Лили вычертила вполне осознанно, понимая, что чертов Скорпиус Малфой любит мертвую, давно уже покинувшую этот мир Мадлен.
Откинув книгу, Лили резко встала, и, подумав о том, что плевать ей, что скажут ей дома, она уверенно вышла из лавки, прикрыв за собой дверь. И, когда Поттер накладывала закрывающие чары, то вдруг почувствовала чье-то присутствие, и, круто развернувшись, она увидела перед собой Элеонору Спинетт, которая, неловко озираясь по сторонам, словно находилась не в своей тарелке, робко сжимала шляпу пальцами.
— О, Лили, — улыбнулась она, подойдя ближе, с удивлением оглядываясь по сторонам. — Так удивительно, не думала, что когда-нибудь окажусь здесь.
Лили промолчала, сузив глаза, а потом, развернувшись, спокойно направилась вдоль кварталов, слыша цоканье каблучков позади себя. Не выдержав, Поттер резко остановилась, внимательно поглядев на Элен. Что нужно было ей? Зачем она следовала безмолвной тенью за Поттер?
«Она хочет повидать Джеймса, — подумалось вдруг, и Лили лишь мрачно усмехнулась, — ты ей совсем не нужна».
— Что тебе нужно, Спинетт? — холодно протянула Лили, слегка приподняв бровь. — Не припомню дня, когда мы вдруг стали подругами, чтобы ты вот так вот просто приходила ко мне на работу.
— Я просто хотела тебя увидеть, что такого? — воскликнула она, поравнявшись. — Лили, ты слишком подозрительна к людям. Я пришла просто поинтересоваться, как твои дела. Мэри такая злая сейчас, что мне, правда, становится очень страшно. Ты не боишься? — прошептала она, понизив голос, внимательно посмотрев своими бездонными глазами.
Лили фыркнула, скрестив руки на груди, снисходительно смотря на Спинетт. Годы прошли, но совершенно не изменили Элеонору — она по-прежнему была наивной и доброй, будто не понимая, что об эти качества лишь вытирают ноги. Они не приводят ни к чему.
— Я боюсь лишь саму себя, Элен, а не какую-то стерву, возомнившую, будто на нее нет управы, — чеканя, тянула Лили, и глаза ее по мере разговора начинали блестеть — столько чувств оседало на дне зрачков, столько невысказанных слов было похоронено там же. Лили Поттер вся состояла из уничтоженного и спрятанного, так был ли смысл удивляться, что иногда все это брало над ней верх? — Она уже теряет людей вокруг себя: Годрик уезжает в Америку, ее отец явно не тот человек, которым она может повелевать… кто у нее вообще остался? Кто встанет на ее сторону вместо того, чтобы хорошенько задеть ее, опрокинуть со столь оберегаемого ею пьедестала?
Замолчав, Лили перевела дыхание, чувствуя, как тяжело ей выдавить улыбку, как слова, произносимые ею, совершенно не сочетались с той бурей, поднимавшейся в душе. Лили мечтала закричать от той горечи, что переполняла ее легкие, мечтала упасть и почувствовать теплую руку на спине, но вместо этого она вновь и вновь была вынуждена делать вид, будто все идет так, как ей хотелось, что месть ее — ее отрада, а не погибель, и что плевать, совершенно плевать, что у нее и самой-то никого не осталось.
Элен молчала, понурив задумчиво голову, и Лили, не улыбаясь, бессмысленно смотрела на нее, чувствуя странную пустоту. И это чувство было таким знакомым и таким родным, что хотелось уже просто вскрыться — что угодно, лишь бы не чувство, будто все, что она делала, не имело совершенно никакого смысла.
— Странно, — наконец протянула она, подняв голову, — Годрик не говорил мне, что уезжает. Хотя я и была у него лишь на прошлой неделе…
Прикрыв глаза, Лили тяжело вздохнула, чувствуя, что с каждой секундой ей все труднее находиться рядом с Элен, видеть ее понимание и человечность, обеспокоенность ее судьбой. Поэтому, наверное, она кивнула головой на прощание и быстрым шагом скрылась за поворотом, оставляя печальную Элен наедине с самой собой. Потому что она не должна была думать, что они друзья; потому что ей пора уже было набраться эгоизма и начать обходить стороной тех, кто только и делает, что использует ее.
Думая об этом, Лили и не заметила, как оказалась у дома и, вглядываясь в него с минуту, она все не решалась войти. Ей не хотелось здесь быть. Совершенно, просто до ужаса не хотелось, но, уничтожая себя внутренне, Лили не двигалась с места, словно пробуя, сколько в ней еще осталось не выстраданного, непонятого ею.
А потом, вздохнув, она решительно вошла внутрь, сразу услышав шум, доносившийся из гостиной. Каким-то шестым чувством она понимала, что ей лучше пройти мимо гостиной незамеченной, однако, чтобы добраться до своей комнаты, ей бы все равно пришлось показаться там. Поэтому, нацепив безразличие, она уверенно вошла внутрь, сразу замечая Фрэнка Лонгботтома и других знакомых мужчин, которые присутствовали по субботам в их доме.
— То есть, вы хотите сказать, что не знали, что лавка все это время принадлежала вашей дочери? — возмущался Фрэнк, слегка взмахнув рукой, что выдавало его заинтересованность — похоже, Лонгботтом всерьез решился встать на сторону Малфоя. — Это немыслимо, она так подвела нас…
Но Гарри Поттер молчал, тяжело вздохнув, а потом взгляд его резко наткнулся на Лили, и он еще сильнее помрачнел. Лонгботтом осекся и, проследив за взглядом Гарри, тоже теперь смотрел на Лили с точно таким же мрачным интересом.
— Где ты была все это время, Лили? — строго спросил наконец Гарри, и голос его отдавал сталью.
Лили усмехнулась, слегка склонив голову.
— Это имеет значение?
— Пока ты живешь в моем доме, ты будешь подчиняться моим правилам, — жестко отрезал он, еще сильнее сузив глаза. Гарри Поттер выглядел ни на шутку раздраженным, и, кажется, впервые он раздражался от разговора с ней.
— В лавке я была, в лавке! — не выдержав, бросила Лили, видя, как прикрыл глаза Фрэнк и как другие стоявшие мужчины мрачно переглянулись. И, смотря на них, она мечтала увидеть Скорпиуса, но его не было — неужели он уже ушел?
— Ты подала заявку на отборочные испытания, — резко спросил отец, вынуждая ее вновь посмотреть на него. — Зачем? Какой тебе от этого прок?
Но Лили молчала, упрямо кусая губу, с раздражением думая, что ей совершенно не хочется признаваться, что виной всему ее подростковый максимализм, который так и никуда не делся спустя три года; что ей хочется доказать, что она талантлива и что сможет обойти систему. Что Гарри Поттер мог гордиться своей дочерью и что все, что делает она, не так уж и вредит ей. Только ни одно слово не слетело с ее губ, и, сильнее прикусывая нижнюю губу, она мечтала, чтобы отец ее больше ничего не сказал и чтобы не смотрел на нее так, словно она совершенно и определенно пропащая.
— Скорпиус просил передать, чтобы ты не участвовала в этом, — отвернувшись от нее, уже более ровным тоном сказал Гарри, вышибая воздух из ее легких. — Данное мероприятие курируется Томасами.
Раздражение, медленно перерастающее в ненависть, опутало Лили, заволокло сознание. Какое имел право Малфой лезть в ее жизнь? Давать советы? Напрягать ее отца? И почему же ее отец так верил ему? За что Малфой заслужил такое уважение, когда она, его родная дочь, вызывала в нем одно лишь разочарование? Острая боль пронзила Лили, и, открыв было рот, она опять замолчала, не в силах говорить, когда, на самом деле, ей хотелось кричать. Из-за несправедливости. От непонимания.
В этот момент, когда ей хотелось просто напросто сбежать, резко открылась входная дверь и на пороге с силой врезавшись об порог, порождая громкий звук, появился Фобос. Лили оторопела, смотря на него, бледного и испуганного, и чувство чего-то неизбежного появилось в ее душе.
— Асторат… ему плохо, — сбивчивым голосом проговорил он, и большего Лили не нужного было — она стремительно преодолела расстояние между ними и, схватив его за руку, резко потянула на себя, вынуждая его идти.
Они поспешно трансгрессировали, и плевать ей было, что ее могло расщепить, а потом почти бегом они приблизились к дому и, не думая ни о чем, Лили быстро забежала на второй этаж. Асторат сидел на кровати, склонившись к полу, кашляя, почти задыхаясь, и половина его лица была черной — проклятие, расползаясь по телу, дошло наконец до мозга.
— Лили, — слегка осипшим голосом позвал он, и глаза его сверкнули, словно одну только ее он и ждал.
Она подошла к нему, упала коленями на пол и, схватив его за лицо, внимательно посмотрела в лицо. Зрачки — расширены, дыхание — сбито, и в самом лице будто явственнее виднелся отпечаток самой смерти. Лили беспомощно повернулась и посмотрела на Фобоса, который, держась крепко за дверь, внимательно смотрел на Астората, и лицо его выдавало отчаянье. Полное и незыблемое. И в тот момент, когда, сощурившись, он посмотрел на Лили, в глазах его сверкнула ненависть — то ли потому, что на смертном одре Асторат возжелал увидеть Лили, то ли потому, что ей не удалось его спасти — и, сильнее сжав дверь, Фобос лишь тяжело задышал.
— Хоть не летом, честное слово, — сипел Асторат, вынуждая ее посмотреть на него. Какая-то блаженная улыбка появилась на его устах, а глаза словно забегали в беспамятстве. Он окуналась в воспоминания даже сейчас, будучи при смерти.
Резко поднявшись, Лили аккуратно уложила его, сдавливая руку, которой он цеплялся за рукав ее платья. Асторат что-то шептал в бреду, хватаясь сильнее, словно она была единственной ниточкой между ним и жизнью, и с каждой секундой она испытывала странную, тупую, режущую боль.
— Мерлин… — шептал он то прикрывая глаза, то распахивая их, — если бы был только один шанс… один единственный… я бы никогда не убил ее…
— Что? — склонившись, чтобы расслышать его, спросила Лили, испытывая теперь и странный для себя страх.
— Я ведь так любил ее! Одну только ее! — стенал он, хватаясь сильнее за ее платье, растягивая ткань, и самое настоящее отчаянье просачивалась сквозь фиолетовую бездну его глаз. — Месть — это путь в никуда, понимаешь? — говорил он все тише, тяжело дыша, будто пытаясь высказать то последнее, прежде чем навсегда кануть в небытие. — От нее… не проще… но сложнее…
Нащупав ее руку, он выгнулся в спине и, в последний раз сверкнув глазами, яростно, с болью и ненавистью бросил, сжимая ее руку до хруста костяшек:
— Нет ничего… ничего глупее мести тому… кого так сильно любишь… понимаешь?
Он упал на подушки и глаза его, широко распахнутые, безучастно смотрели в потолок. Дверь хлопнула, Лили видела, с каким искаженным лицом выбежал из комнаты Фобос, и теперь лишь она одна сидела напротив покойника, смотря в его раскрытые глаза.
Чувствуя, как все внутри разрывается от боли, горечи, тоски и той печали, что она так мечтала убить внутри себя.
Потому что мстить с каждым днем было труднее.
Потому что Лили лишь теряла, не приобретая ничего взамен.
***
Она бессмысленно провела рукой по книге, испытывая странное опустошение. Через час должны были начаться отборочные испытания, но никакого предвкушения, а уж тем более азарта. Черное платье струилось до колен, и все было таким же мрачным и безразличным, несмотря на палящее солнце за окном и осеннее трепетание зеленых листьев на деревьях.
По-настоящему Лили боялась заглянуть внутрь себя и подумать об Асторате, о его своеобразной исповеди. Она боялась, что ее смысл жизни, заключавшийся в единственном желании отмщения всем людям, повинным в ее низложении, был пустым и совершенно бессмысленным. Ведь, право, зачем ей тогда жить? Чего еще ожидать ей от этого мира?
Прикрыв глаза, Лили сжала меховую обложку книги, бездумно раскрыв ее, всматриваясь в завитки букв. Она не вернулась домой и не поговорила с Фобосом, лишь заперлась в лавке и долго-долго смотрела в пустоту, не понимая собственных чувств. И все теперь казалось ей таким бессмысленным, таким ненужным, что, задаваясь вопросом, а было ли хоть что-то ценное в ее жизни, Лили не могла найти ответ. И это убивало ее.
Часы пробили полпервого, и, цыкнув, она резко дернулась, из-за чего увесистый том упал прямо на пол. Безразлично проследив за его падением, Лили нахмурилась, опустившись на корточки, и, когда, схватив книгу, взгляд ее проскользил по полу, она обнаружила, что что-то выпало из нее. Отложив книгу, Поттер неспешно подняла конверт и, когда развернула его, замерла, с удивлением обнаруживая на месте адресата имя — Астория Малфой.
Странное волнение поднялось в ее душе, и, медленно поднявшись, Лили несколько раз повертела в руках распечатанный конверт, все больше хмурясь. У нее совершенно не было времени для его изучения, потому что, договорившись встретиться с Розой прямо в Министерстве, Лили уже немедленно должна была трансгрессировать. Вздохнув, Лили нервным движением спрятала конверт обратно в книгу, а потом быстро выскочила из лавки, игнорируя любопытные взгляды и шептания за ее спиной.
И, улыбнувшись, Лили чувствовала, как трещит по швам ее маска, как внутри нервозность и странное ощущение бессмысленности пронзали каждую клеточку ее тела. Но она шла, улыбаясь, сверкая глазами, предпочитая ни на ком не задерживать взгляд, думая лишь о том, что однажды все это закончится. Однажды ей больше не придется ни улыбаться сквозь боль, ни искать оправдание собственной жизни. И вот тогда, думалось ей, она и будет счастливой, хоть и не почувствует этого.
Коридоры Министерства встретили ее потоком людей, расходившихся кто куда, и Лили, отойдя к стенке, пыталась высмотреть среди них Розу. Времени было еще много, почти сорок минут, и она совершенно не волновалась на счет своего зелья — склянка была надежна спрятана в небольшую коробку в кармане ее мантии. Только странное мрачное предчувствие не давало ей покоя — Лили не понимала ни причину его, ни столь странных для нее подозрений. Мерлин, она совершенно не понимала саму себя.
Отойдя в бюро регистрации, Лили была вынуждена сдать свою палочку, и сейчас, стоя в зале, она чувствовала себя беспомощной, сетуя на новые законы, которые все никак не могла принять. И столь терпкое, мрачное предчувствие лишь сильнее заставляло ее нервничать, окуная в потаенные страхи.
— Лили? — Уйдя в мысли, она не сразу заметила Розу, приблизившуюся к ней. Поттер вздрогнула. Подняла резко голову и безразлично оскалилась, взирая на свою кузину. Заурядная, дотошная Роза Уизли с пучком на голове устало поглядывала на нее сквозь стекла очков, то и дело тихо вздыхая.
— Не уверена, что я правильно поступаю, — нахмурилась она, скрестив руки на груди, прижав к себе папки с документами, — но раз моя мама предложила тебе попробовать пройти испытания, то я должна довести это дело до конца.
— Необязательно, — холодно цокнула Лили, поравнявшись, склонив голову набок. Рядом с Розой она чувствовала собственную свободу, ведь Уизли была зависима от чужого мнения и общественной репутации; у нее была работа и семья, которой она вечно должна была что-то доказывать. У Розы Уизли не было ничего своего, как и у Лили, но при этом она была прочно связана обстоятельствами и обществом, которое возносила. Не жалко ли это было? Не убого?
— Ну уж нет, мало ли, что ты еще учудишь, — сделав акцент на последнем слове, хмуро бросила она, развернувшись. — Пойдем.
Они шли в полном молчании, и чем ближе они были к цели, тем меньше душевных сил испытывала Лили. Все это гребаное Министерство совершенно не стоило ее сил, она была талантлива и профессиональна, когда как здесь, в этом рассаднике демагогий и лицемерия, нужны были лишь заведенные механизмы для выполнения однотипных операций. Да и кому она пыталась что-то доказать? Альбусу? Отцу? Им совершенно не было до нее никакого дела, так зачем это все? К чему?
— Мисс Уизли, остановитесь. — Лили замерла, заметив, как сжала руку в кулак Роза. А потом, прикусив губу, она медленно вскинула голову на мужчину, что незаметно вырос прямо на их пути. Волшебник, одетый в деловую мантию, хмурил брови и мрачно поглядывал на Розу, и та под давлением его взгляда будто млела, нервно моргая. — Я же говорил вам, что документы должны быть на моем столе без десяти час…
— …но сейчас лишь половина!
— … если вам не хватает интеллектуальных способностей для запоминания столь незначительной информации, что вы вообще здесь забыли?
Роза дернулась, словно порываясь что-то сказать, но, поймав раскаленной злобой и насмешкой взгляд своего начальника, лишь сильнее понурилась. И глядя на свою кузину, Лили скривилась. Жалкая, непримечательная, вечно склонявшая голову Розу Уизли. У нее не было ни характера, ни собственного мнения, не потому ли Лили всегда презирала ее?
— Жду документы через пять минут. Если не успеете, пинайте на себя.
Круто развернувшись, мужчина свернул влево, и Роза, прикрыв глаза, разжала кулаки, с раздражением сверкнув глазами в его сторону, а потом, медленно заскользив ими по Лили, кивнула головой в сторону, словно говоря ей следовать за ней.
— Я заведу тебя в кабинет, а сама ненадолго отлучусь, — затараторила она, когда они шли мимо бесконечных залов и дверей. — Надеюсь, за это время с тобой ничего не случится…
— Почему ты позволяешь ему так разговорить с собой? — перебив, надменно спросила Лили, слегка приподняв левую бровь.
Роза остановилась. А потом, круто развернувшись, в упор поглядела на Лили, и на ее малоэмоциональном лице она вдруг увидела презрение, направленное прямо на нее.
— Не все такие, как ты, Лили, — холодно и устало проговорила она, — не всем плевать на свое место в обществе и на мнение окружающих. Постоянно идти против социума, вредя всем, кто тебя окружает, подводя свою семью… не все могут и хотят так жить, Лили Поттер. И твое изгнание не делает тебя самой крутой.
С каждым ее словом бровь Лили медленно поднималась, и, слушая кузину, видя ее праведный гнев, она, не сдержавшись, рассмеялась, вызывая у Розы лишь новую порцию презрения. Лили смеялась ей в лицо, потому что каждое ее слово, каждая ее попытка пристыдить ее была столь уморительной, что ничего, кроме веселого, какого-то отчаянного хохота не вызывала. Да что она знала, в конце-то концов.
«Чертова копия своей мамочки, — кривясь, думала Лили, переведя дыхание после очередного приступа смеха, — они только и делают, что лезут в чужую жизнь, не разобравшись с собственной».
Тяжело вздохнув, Роза молча развернулась, довела Лили до плотно закрытой двери и сказала стоять и ждать, а потом пошла в противоположную сторону, громко цокая каблуками. И Лили долго еще провожала ее взглядом, вслушиваясь в этот ритмичный звук, испытывая странное, но уже такое родное и знакомое опустошение.
Тишина, повисшая в коридорах, заставила ее нервно вздрогнуть. Время шло, но Роза все не возвращалась, и, не сдержавшись, она все-таки решилась заглянуть в кабинет и тут же услышала размеренный мужской голос:
— На отборочное испытание?
— Да. Лили Поттер, — поспешно проникнув в помещение, бросила Лили. Мужчина, стоявший у окна, безразлично посмотрел на нее, а потом вновь уткнулся в журнал в своих руках, и Лили, не придумав ничего лучшего, подошла к одному из столов и вытащила коробку.
Открыв крышку, Лили вытащила зелье и, посмотрев на него, довольно усмехнулась. Бледно-голубая жидкость бликами переливалась от солнечных лучшей, и, засмотревшись, она не сразу вспомнила, где находится и зачем. И только лишь когда сзади раздался скрип двери, Лили крута развернулась. А потом сразу же замерла, чувствуя, как напрялась каждая мышцах тела. Потому что напротив нее, ухмыляясь, скрестив руки на груди, стояла Мэри Томас в окружении двух амбалов с полным безразличием в лице.
— Давно не виделись, Лили. — Улыбка ее напоминала звериный оскал, а торжество, столь знакомое Поттер еще с Хогвартса, сделало ее ярко-голубые глаза будто еще ярче. — Как была идиоткой, так и осталась.
Следя за каждым мускулом своего лица, Лили позволила себе лишь прищуриться, неотрывно следя за каждым ее движением. Странный, чужеродный страх появился в ней, когда взгляд ее касался людей, стоявших рядом с Томас.
— Тебя так легко обвести, — продолжала она, подойдя ближе, кривя свои губы в широченной улыбке, будто стараясь спровоцировать, — ты даже не поняла, что все это — письмо Годрика, отборочные испытания — моя чертова ловушка для тебя.
Лили вздрогнула, резко дернув рукой, с некоторым неверием смотря на Мэри. И тут предупреждение Малфоя, слова Элен о том, что она ни черта не слышала об отъезде Годрика, вспыхнули в голове, вызывая один только ужас.
— Место в лаборатории было определенно еще сегодня утром, — со смешком протянула Томас, а потом, схватив Лили за руку, она вынула из нее склянку с зельем, и, хмыкнув, со всей силой швырнула ее об пол.
— Да как ты… — хотела было сказать Лили, которая, оторопев, смогла прийти в себя только сейчас, наблюдая за тем, как бледно-голубая жидкость растекается по полу. Она беспомощно переводила взгляд с него на Мэри, чувствуя, как мир ее рушится с еще большей силой, обваливаясь прямо на ее голову.
— Ты думала, что у тебя есть шанс стать кем-то в это мире? — Улыбка ее погасла, а вместо нее появилось лишь холодное презрение. — Ты думала, что сможешь потеснить меня? Меня? Ты — ничтожество, неудачница, не окончившая даже Хогвартса, маргинальная Лили Поттер! Понимаешь ли, насколько ты тупа?
Она рассмеялась коротко, опрокинув голову, и в этот момент Лили, мечтавшая почувствовать приток ненависти, которая бы дала ей сил, чувствовала лишь пустоту, наблюдая, как вместе с зельем исчезает любая надежда. Честное слово. Она будто была проклята, почему иначе все всегда шло не так, как ей хотелось?
— Скажи спасибо, что ты вообще живешь в Англии, дорогая, хотя, — Мэри вскинула брови, — не факт, что это надолго.
Вскинув резко голову, Лили сжала губы, смотря в ненавистное лицо, чувствуя, как горечь заполнила ее легкие — Мэри Томас смеялась над ней, потешалась открыто, и в этих глазах не было ничего, кроме чувства собственного превосходства. В какой-то момент ей стало трудно смотреть ей в лицо, и она бессмысленно уставилась на дверь, заметив, что она не закрыта и что сквозь небольшую щель за ними… наблюдала Роза.
«Она все знала?» — подумалось ей, но видя, как малоэмоциональное лицо кузины с непониманием кривилось, как не решалась она войти, в душе Лили зарождалась надежда — может, хотя бы в этот раз причиной ее падения не будет близкий ей человек?
— Вся твоя вшивая семейка более не имеет никакой власти. — Лили дернулась, вновь посмотрев на Мэри, которая, упиваясь своим превосходством, все шире и шире ухмылялась. — Вы никто в этом мире, Поттеры… помню, как в детстве все мечтали подружиться с тобой из-за твоего папаши… а теперь он такое же ничтожество, как и его детки, отныне вы никогда не поднимете своей головы.
— И это говоришь ты? — выплюнула наконец Лили, скривившись. — О нас всегда будут сплетничать, Мэри Томас, нас всегда будут помнить, когда как вы лишь мимолетное явление, о котром забудут после смены правящей партии. — Сделав шаг, она поравнялась с Мэри, которая с явно наигранным скучающим видом безразлично слушала Лили. — Мой отец — национальный герой, его именем заполнены книги по истории. А чего добилась ты?
Присвистнув, Мэри склонила голову, бдуто в задумчивости, а потом, щелкнув пальцами, заставила двоих мужчин позади себя приблизиться к ней, из-за чего Лили дернулась, беспомощно посмотрев на дверь, и когда она не увидела там Розы, паника накрыла ее с головой. Потому что… чего добивалась Мэри? Что именно она хотела сделать?
— Я знаю, зачем ты вернулась, Лили, — прохладно проговорила Мэри, улыбнувшись. — Ты хочешь отмстить мне… но я непобедима. Тебе никогда не одолеть меня.
Бросив взгляд назад, на мужчин в черном, Мэри вновь посмотрела на Лили, кривя губы в дьявольской насмешке.
— Какая жалость, что никто не придет к тебе на помощь, ведь ты так одинока. — Улыбка ее стала шире. — Эти мальчики, — она взмахнула рукой в сторону амбалов с бессмысленным взором, — полностью под моим контролем. Как думаешь, что они могут сделать с хрупкой девочкой, запертой с ними в одной комнате?
Лили дернулась, отступив на шаг назад, не на шутку испугавшись, и, кажется, лицо ее побелело так сильно, что это не могло укрыться от Мэри.
— После такого… будешь ли ты столь уверена в себе?
Ее широкая улыбка вызывала в Лили панический ужас, и когда рука ее непроизвольно проскользнула в карман, где обычно лежала палочка, она с ужасом вспомнила, что была вынуждена ее сдать, так как у нее не было специального разрешения для посещения Министерства.
Мэри улыбалась, а потом, развернувшись, лисьим шагом вышла из комнаты, и Лили, дернувшись на секунду, чтобы остановить ее, дабы не оставаться наедине с мужчинами, замерла, со страхом смотря теперь на них.
В эти грубых, бессмысленных лицах была одна только похоть, и Лили казалось, что она падает в недра своих чувств, похожих на дикий ураган. Каждый их шаг приближал неизбежное, и, натягивая юбку платья, Лили старалась спрятать каждый кусочек своего оголенного тела, чувствуя, как мелко дрожат руки.
Ей было страшно. По-настоящему страшно, и такой паники она не испытывала никогда — потому смесь эмоций волной хлестала ее, вызывая слезы, которые подступали к горлу, душили ее. Дышать было тяжело. Легкие сжимались, и Лили, сипя что-то бессмысленное, в конце концов уперлась лопатками в стену, понимая, что это конец. Ей действительно никто не придет на помощь.
И в тот момент, когда Лили почти рыдала, нервно царапая ноготками стену, чувствуя, как боль отдает от кончиков пальцев до локтя, она услышала резкий удар в дверь, и сердце ее, видел Мерлин, упало вниз.
На пороге стояли Роза и Скорпиус, и вид у обоих был не на шутку встревоженный, мрачный. Малфой опомнился первый, нацелил палочку и безразлично проговорил:
— Круцио.
Они не успели отреагировать, даже не заметили, как кто-то зашел в помещение, и когда тела их взметнулись верх, Лили беспомощно посмотрев на Скорпиуса, тут же развернулась к нему спиной, захлебываясь от собственных рыданий. Ведь в его лице был такой страх, такое переживание, что ей стало лишь больнее вдвойне — ну почему, черт возьми, всегда в ее жизни появлялся именно он?
Было слишком тихо, и она отчетливо слышала свои жалкие всхлипывания, ненавидя себя в эту минуту лишь сильнее, потому что слезы — это слабость. И как же ненавистно было ей то, что видел их Малфой! Чертов Скорпиус Малфой!
«А ведь он сразу предупреждал», — пронеслось в голове, что вызывало в ней лишь новый приступ боли; чувствуя, как еще секунда, и она точно задохнется от собственных рыданий, Лили зажала рот рукой, обняв себя другой.
И она думала обо всем сразу — о несправедливости жизни, о смерти Астората, о своей семьей и о Скорпиусе… месть к которому теперь казалась такой глупой и такой бессмысленной, ведь она любила его. Любила так сильно и так долго, что это лишь сильнее выворачивало ее наизнанку.
Глупая-глупая Лили Поттер. Пытаясь умертвить свои чувства, она лишь увеличила их мощь.
— Роза, можешь выйти? — услышала она его голос за своей спиной, и он был так близок, что ей отчаянно захотелось развернуться и почувствовать его тепло, его аромат, чтобы вместо паники внутри нее появилось спокойствие.
Тишина, стоявшая в комнате, действовала на нервы, но Лили не решалась ни повернуться, ни заговорить. Она лишь отчаянно сдерживала собственные всхлипы, думая, что если он начнет ее осуждать или поучать, то она точно взорвется, обнажив всю боль, всю ненависть… все, что так долго копились внутри.
И когда она почувствовала его теплые руки на своих плечах, Лили заплакала лишь сильнее. Аккуратно развернув к себе, Скорпиус обнял ее, прижал к своей груди, поглаживая рукой по волосам, шепча что-то едва значимое.
Она плакала, цепляясь за его черную водолазку, сжимая руками широкие плечи, и постепенно вместо так сильно отравляющих ее чувств, появлялось спокойствие. Такое забытое и потерянное… такое, что она испытывала когда-то давно, еще Хогвартсе, когда они прятались от всего мира в Выручай-комнате.Когда истерика слегка улеглась и Лили замерла, не пытаясь отстраниться от Малфоя, она почувствовала странную неловкость. Ей было так стыдно поднять глаза и посмотреть в его лицо, что ничего лучше, чем просто оставаться на месте, уткнувшись лбом ему в грудь, Лили не придумала. И сердце у нее билось так громко и так сильно, что, прикрыв глаза, она попыталась было унять его биение, но тщетно. Все, что и было внутри нее, — это странное осознание своих чувств и огромная усталость, от которой было уже не спастись.
В комнате было тихо: Скорпиус перестал что-то шептать, лишь продолжая аккуратно поглаживать ее по голове, и от этих мягких, едва осязаемых касаний, Лили млела, испытывая еще больший стыд. События последнего дня стрелой пролетели перед глазами, и в какой-то момент она почувствовала острый укол обиды и ярости — почему, черт побери, все закончилось именно так?
Отстранившись резко, Лили резко вскинула голову, не боясь ни опухших глаз, ни слишком жалкого вида. Ей совершенно не нравилось то ощущение благодарности, возникавшее в груди, не нравилось ей и то, что, по сути, она становилась его должницей. И чем больше Лили думала об этом, тем сильнее ей хотелось испытать злость, а может, даже и ненависть — что угодно, лишь бы не это тепло и спокойствие.
В какой-то момент ей надоело молчаливо смотреть ему в лицо, которое, несмотря на прошлое беспокойство, сейчас было безмятежным и сдержанным, поэтому, развернувшись, она хотела было сбежать из этой комнаты, наполненной волнующими событиями, но тут же, словно почувствовав, Малфой резко схватил ее за руку, вынуждая посмотреть на себя.
— Что ты собралась делать? — голосом, не терпящим возражений и оправданий, резко спросил он, нахмурившись. И держал он ее так крепко, что Лили даже не пыталась вырваться, ведь знала — не получится.
— Какое тебе дело? — немного осипшим голосом так же резко бросила она, стараясь заглушить собственное смущение. Почему-то именно сейчас Лили не могла смотреть ему в глаза, ведь чувствовала, как падает в пучину собственных нежных чувств, которые душили ее. И, черт побери, как же не нравилось ей собственно осознание, ведь этого не могло быть! Просто не могло!
— Лили, — немного хрипловатым голосом протянул он, из-за чего она опять вздрогнула и, испугавшись, попыталась было вырвать свою руку, однако тщетно. Скорпиус лишь приблизился к ней на шаг, словно не понимая, что чем меньше было между ними расстояние, тем большее желание охватывало Лили прямо сейчас сорваться в бездну своих чувств. — Не трогай ее больше. Мэри не получится просто так извести, но, — он приблизился еще ближе, из-за чего дыхание у Лили сбилось, и только природное самообладание не позволило ей проявить собственного волнения, — я расправлюсь с ней. Теперь просто так она жить в этом мире не сможет.
Лили совершенно не понимала Малфоя. Не понимала, что связывало его с Мэри, почему он, если презирал ее, помог Томас в Хогвартсе свергнуть Лили, почему сейчас стоял здесь с Поттер и обещал, по сути, отомстить за нее. «Почему?», — вертелся вопрос в голове, и чем больше Лили вспоминала Хогвартс, Мадлен, которая невольно промелькнула в сознании, тем сильнее ее одолевала беспомощность от собственной глупости и… любви. А вместе с беспомощностью в душе ее рождалась самая настоящая ярость.
Скрежетнув зубами, Лили подумала, что Малфой лжец. Что, ведя себя с ней так, словно Поттер действительно ему нравилась… на самом деле — это же была ложь! Он предал ее в Хогвартсе, любил всегда одну только Мадлен, ради которой пошел на многое, а сейчас оплакивал ее смерть, приходя к ней в склеп.
— Отпусти меня, — злобно протянула Лили, яростно сверкнув глазами, и, видя, как недоверчиво он смотрит в ответ, она резко тряхнула рукой, высвободившись наконец, а потом резко крутанулась, позорно сбегая.
Она шла, плутая по министерским коридорам, испытывая недюжинное отчаяние, чувствуя, как рушится вся ее жизнь. Подумать только… все это время она действительно была влюблена, как та же жалкая Элен, как ее недалекий брат. Это было так странно и так позорно, ведь Лили Поттер никогда и никого не любила. Не было в ее жизни этого сносящего голову чувства после смерти матери.
Что было такого в Малфое? Почему именно он? Бесцветный, высокомерный слизеринец… она помнила каждую их встречу в Хогвартсе, каждую минуту, проведенную в Выручай-комнате и все не могла понять: как? Как такое могло произойти? Он всегда смеялся над ней, всегда старался задеть, спровоцировать, совершенно не считаясь ни с ее чувствами, ни с ее мнением. И даже если порой он будто бы защищал Лили, оберегал ее своими советами, мстил за нее, разве было бы этого достаточно для того, чтобы Лили могла так по-глупому влюбиться? Да еще в кого!
Ей хотелось взвыть, остановиться, упереться спиной в холодную стену — что угодно, лишь бы перестать думать. Но она шла, плутая по коридорам, не стараясь выбраться — Лили пребывала в самом настоящем смятении. И оно грозилось выбить почву из-под ее ног.
Тяжело вздохнув, она, наконец, решила сфокусироваться на реальности и уже через десять минут оказалась в знакомом холле. Она боялась прямо сейчас случайно наткнуться на Скорпиуса, поэтому, не церемонясь, направилась прямиком к выходу, но тут, словно из-под земли, прямо перед ней выросла Роза Уизли с таким озабоченным лицом, что Лили бы фыркнула презрительно, если бы не была настолько ошарашена собственным осознанием.
— Мерлин, Лили! — затараторила она, в абсолютно не свойственной ей манере. — Скорпиус сказал, что ты непонятно куда ушла, и я была так зла на него! Как он мог тебя отпустить! — Она хотела была приблизиться, но Лили, словно опомнившись, резко скривилась, стараясь замаскировать внешнюю боль. Черт побери, как же не хотелось ей сейчас быть здесь!
— Я занята, Роза. Увидимся как-нибудь в другой раз.
Она не обернулась на оклик, не постаралась даже сделать вид, что ей действительно приятно участие Розы. Просто Лили была так сильно поглощена собственными чувствами, что совершенно не обращала внимания на реальность, автоматически идя по направлению к своему дому.
Мысли душили ее, раз за разом окуная в собственную боль, от которой не было покоя — она не понимала, почему все так обернулась, не понимала, как смогла столь долго не осознавать своих истинных чувств. И ее пугали, право, пугали будущее и Малфой, которого в жизни стало и без того много. Что теперь делать ей? Кому мстить? И был ли хоть какой-то смысл теперь в мести?
Она зашла в дом, не смотря никуда, только лишь думая, отчаянно рассуждая, а потом, остановившись, Лили подняла лицо и внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале, которое висело в прихожей. Ее лицо было бледно и испугано, глаза — слегка припухшими, и в них было столько разнообразных чувств, что, резко прикрыв их, Лили отвернулась, не желая смотреть более.
Ей было тяжело находиться в собственном доме. И каждый шаг, каждый вздох вызывал одну только боль. Она чувствовала себя беспомощной и самой глупой на свете, и, не испытывая ненависти, Лили начинала бояться будущего. А самое главное — себя.
— Ну, как прошло? — Она резко остановилась, вскинула голову и увидела сидевшего за кухонным столом Альбуса, который лениво скользил по ней взглядом. — Судя по виду — не очень.
Она сглотнула, сжав руку в кулак, не зная, что можно было ответить. Такое состояние раздражало Лили — она чувствовала себя заведенным механизмом, который потерял ориентир, и сейчас, смотря в глаза брату, Лили не могла держать лицо. Маска, годами вклеенная в кожу, осыпалась на куски.
— Впрочем, Скорпиус предупреждал тебя заранее, — легкомысленно протянул наконец он, отвернувшись, словно не замечая, что Лили сейчас была не похожа сама на себя.
Его тон, его безразличие вызвали целый шквал ярости, такой сильной и такой беспощадной, что, сверкнув глазами, она так сильно скривилась, что у нее заболели мышцы лица.
— Да что такого в этом Малфое! — не своим голосом бросила она, вынуждая Альбуса резко посмотреть на нее. Лили душили обида, несправедливость, осознание собственных чувств, и она хотела сбежать от этого душевного коллапса. Но нет, все вокруг, словно сговорившись, только и делали, что говорили о Скорпиусе. Как же сильно ее раздражало это! — Почему всегда все только о нем и говорят? Откуда такое уважение к его персоне?
Лицо ее кривилось с каждой секундой все сильнее, и теперь она даже не замечала Альбуса. Напротив, с каждым словом перед ее глазами воочию прорисовывалось его лицо, полное неподдельного беспокойства, и чем сильнее она старалась вытравить его из своего сознания, тем упорнее, в мельчайших деталях начинала его представлять. Она была отравлена. Отравлена Скорпиусом Малфоем.
— Потому что он действительно достойный человек, — резко сказал Альбус, и она была вынуждена посмотреть на него в упор. В какую-то секунду Лили испытала странную усталость, словно каждый вдох давался ей по-особенному трудно, а надежды на облегчение больше не было. — Он помог мне отчислиться из Хогвартса, он сохранил мой секрет, поэтому я доверяю ему и уважаю его.
Воздуха вдруг стало панически не хватать, и Лили, распахнув широко глаза, невольно отступила на шаг назад, по-глупому таращась на брата. Но Альбус не замечал этого: не видел, как болезненно исказились черты ее лица, как удивление медленно перерастало в ярость, а потом в тупую боль.
— Что? Что ты сказал? — тихо переспросила она, сжав руку в кулак, нервно сглотнув. Лили не верила, черт побери, не верила, что брат мог так подставить ее, что Альбус самолично пустил свою жизнь в пропасть и заставил ее испытывать такие страдания весь шестой курс.
— Я попросил Скорпиуса прийти в мужской в туалет в назначенное время, чтобы потом, найдя меня в наркотическом опьянении, он сдал меня директору, — спокойно, без грамма стыда или сожаления ответил Альбус, слегка пожав плечами, и лицо его заволокла задумчивая дымка. — Благодаря ему меня отчислили, чему я бесконечно рад. Хогвартс — это тюрьма, а не второй дом. Там гибнут самые большие надежды.
Она молчала, прикусив до металлического привкуса во рту губу, и смотрела на брата, прожигая его взглядом. Лили было так больно, так тяжело, что, вздохнув рвано, она быстро-быстро задышала, во все глаза смотря на Альбуса.
Если бы не он, ничего бы не было — в ее жизни не появился бы Скорпиус с Непреложным обетом и она бы никогда не была поймана.
Если бы не он, никто бы никогда не заподозрил Лили в лицемерии и в пристрастии к Темной магии.
Если бы не он… если бы не вся ее семья, все бы было бы совершенно по-другому.
Ярость накрыла ее волной, и, подойдя к столу, Лили с такой ненавистью посмотрела на Альбуса, что тот невольно привстал с места, напряженно следя за каждым ее действием. Вдох. Она резким движением схватила стакан со стола и, круто развернувшись, со всей дурью запустила стакан в стену, мечтая хоть как-то вывалить ту ненависть, что кромсала ее. И в тот момент, когда стакан с громким звуком ударился об стенку с лестницы спустились ее отец и Джеймс, которые, болтая, не сразу заметили звон стекла и разъяренную Лили.
Они замерли, посмотрев на Лили, и, будучи не в состоянии выдержать тяжелого взгляда отца, она круто обернулась, посмотрев на слегка ошарашенного Альбуса, который скривил брови в немом вопросе.
— Ноги моей здесь больше не будет, — яростным шепотом проговорила она, смотря в упор на брата. — Как же я ненавижу этот дом и вас всех! Ты! — подойдя к нему ближе, Лили ткнула ему пальцем в грудь, наблюдая за совершенно опешившим Альбусом. — Ты хоть понимаешь, какой ты ублюдок? Эгоистичный, озлобленный, не думающих о близких чертов Альбус Северус Поттер, который своим инфантильным желанием сломал жизнь своей сестре!
На последней фразе ее голос слетел, и, развернувшись, она схватила с крючка свою шляпу, мечтая прямо сейчас исчезнуть из этого проклятого дома, но в этот момент ее за руку схватил Джеймс, останавливая, вызывая в ней целую лавину ярости.
— Ты чего? — удивленно спросил он, не давая ей вырваться. Через секунду к ним уже подошел Гарри, который внимательно посмотрел на свою дочь, и именно в этот момент она почувствовала, как заходила ходуном люстра, как воздух возле нее наэлектризовался — стихийная магия откинула и Джеймса, и ее отца прямо к стене, и, не дожидаясь, она круто развернулась, хлопнула громко дверью и быстро-быстро побежала, не разбирая дороги.
Каждый шаг давался ей с трудом, и в какой-то момент она остановилась, согнулась пополам, прижавшись к стене, испытывая целое ничего. Она не хотела ни плакать, ни выплескивать собственную ярость, от которой не осталось ничего — она просто стояла, смеясь в начале тихо, а потом, захохотав громко, Лили резко выпрямилась, смотря в голубое майское небо, проклиная все на свете.
И смех ее, безотрадный, глупый, такой отчаянный, долго еще эхом отдавался в коридоре, словно преследуя ее.
***
Ей было так тяжело оставаться одной в этой пыльной кладовой на втором этаже лавки, что Лили действительно начинала сожалеть о своем побеге. Однако только стоило ей вспомнить об Альбусе, о Скорпиусе и о всей ситуации в целом, как внутри нее просыпалась львиная ярость — ни за что теперь она не переступит порог отчего дома. Ничто и никогда не заставит ее вернуться обратно.
Первая ночь далась ей по-особенному тяжко. Кровать была жесткой, а матрас пришлось подлатать бытовыми заклинаниями. Сквозь маленькое окно лунный свет проникал в помещение, освещал корешки книг, и Лили, словно зачарованная, видела перед собой лишь отблески великих фамилий. Палочку, которую в тот же день она вернула себе обратно, Лили сжимала с особым отчаяньем — хотелось выстрелить в висок, но, лишь упорнее хватаясь за деревко, Лили не совершала ничего.
Ей по-настоящему хотелось умереть. Чтобы не просыпаться и не улыбаться, чтобы не искать причин для своего существования, чтобы не испытывать эту ноющую, тупую боль. Лили страдала, и поняла она это только сейчас, когда никаких дорог у нее не осталось, когда будущее стало еще более неопределенным, а ее судьба словно злым роком.
Глупая Лили Поттер, когда-то давно вознесенная обществом за свое лицемерное амплуа, сейчас пожинала плоды своих трудов и понимала, что причиной всех ее страданий была лишь череда ее глупых поступков.
Следующий день прошел словно в тумане, и однажды она четко услышала голос отца за дверью лавки — он что-то говорил ей, вероятно пытался вернуть домой, но Лили не вслушивалась в звуки его голоса. Она лишь бессмысленно смотрела перед собой, стараясь найти опору. Стараясь хоть как-то начать жить.
В какой-то момент Поттер подумала, что лучше всего будет навсегда уехать из Англии, однако это означало, что месть, которую она лелеяла столько лет, не будет завершена, что Мэри так и останется непобедимой королевой, которая всю жизнь будет считать себя лучше и умнее других. «Разве можно это просто так оставить?» — безразлично рассуждала она, все возвращаясь к тому дню, когда Мэри заперла ее в Министерстве с двумя уродами, которые могли сделать с ней что угодно.
Но только ненависти больше не было. И она решила: Англия для нее навеки чужая страна, здесь для нее ничего не было и не будет. Написав письмо дяде Чарли, Лили постепенно стала собирать вещи, упаковывая многочисленные предметы лавки в коробки, опечатывая залы. Получалось, что все, что она делала, было напрасно — каждый шаг ее был бессмысленен, и Лили Поттер всего лишь глупая идиотка, которая возомнила, что она действительно сильный человек.
Собирая вещи, Лили то и дело улыбалась, стараясь улыбкой выпотрошить всю свою боль — тщетно, руки тряслись, и то и дело ей приходилось прерывать свои потуги. Она обводила взглядом стеллажи, склянки, многочисленные темномагические артефакты и не могла поверить, что все закончилось так: Асторат мертв, с Фобосом она больше не общается, а с семьей ее навсегда все покончено. Право, от одной только этой мысли хотелось хохотать истерично, и когда новый приступ отчаяния вновь нахлынул на нее, она вдруг вспомнила о письме. Письме Астории Малфой, которое лежало в книге, которая так и находилось на первом этаже.
Ей было плевать, право, совершенно безразлично, что в нем было, потому что поезд в Германию должен был увезти ее уже завтра. И только чисто женское любопытство все же заставило ее спуститься, открыть аккуратно книгу и вновь взять в руки конверт, подписанный каллиграфическим почерком с завитушками.
«Мистер Берк. Полагаю, вы не до конца осознаете всю тяжесть ситуации, раз изволите шутить, видя, однако, в каком состоянии я нахожусь. Сигареты, которые я заказала у вас, должны быть у меня уже завтра, понимаете? Мне абсолютно плевать, как вы их достанете и что предпримите для этого, знайте лишь, что в случае невыполнения ваших обязательств, я буду вынуждена не только сменить поставщика, но и навсегда захлопнуть дверь перед вашей семьей. Помните о том, сэр, что ваш сын, Предатель крови, должен быть по гроб благодарен Драко за то, что он создал ему алиби в деле о смерти Миллисент Берк. Как думаете, насколько сложно будет восстановить подлинные обстоятельства того, хоть и давнего, но серьезного дела? Надеюсь, на вашу сговорчивость.
А. М.».
Лили замерла, бездумно пройдясь глазами по письму еще раз, а потом со вздохом отложила его обратно. Миссис Малфой, исходя из письма, была если не властной женщиной, то очень решительной, а сигареты… не говорила ли она о тех самых, которые курил Скорпиус?
Все это не иронично смешно: Скорпиус курил болеутоляющее, которое, вероятно, сейчас с трудом мог достать, Асторат всегда был марионеткой их семьи, а отец Фобоса большим должником Малфоев. Не потому ли, честное слово, ему так нужна была лавка? Чтобы не только получить протекцию, но и угодить к тому же другой стороне?
Но Лили больше не хотела об этом думать. Поэтому на следующий день она вновь, как когда-то давно, стояла на перроне и безразлично смотрела на собирающихся людей. О своем отъезде она сообщила только лишь Элен: отчасти потому, что была ей благодарна, а отчасти… потому что знала, что она непременно расскажет об этом Джеймсу. Ей было, право, абсолютно плевать на их реакцию, Лили лишь жаждала сбежать и, стоя перед поездом, не испытывала ничего: ни грусти, ни боли, ни даже ярости. Как будто все чувства покинули ее разом.
Звонкий гудок прибывающего поезда вывел ее из некоторый рассеянности, и сейчас, смотря на мелькавшие перед глазами вагоны, Лили думала лишь о собственной бесхребетности и слабости: как могла она так позорно бежать? Что же стало с той боевой семнадцатилетней Лили, которая никогда не опускала голову и всегда, всегда вставала с колен, будто назло всем сразу: людям, обществу, судьбе.
Смятение охватило ее душу сильнее, и, смотря на вагоны, она не двигалась с места, слыша гулко бьющееся сердце. Разве она могла просто так уйти? И словно в подтверждение своих слов, Лили, безразлично вскинув голову и оглянувшись, заметила вдруг, как среди толпы прямиком к ней навстречу шла Мэри Томас. Она была одна, и походка ее, уверенная, ровная, полная гордости и спеси, невольно приковывала взгляд.
Лили нахмурилась, а потом, словно вспомнив о собственной силе, деланно радушно усмехнулась, почувствовав вдруг слабый укол ярости. Потому что Мэри Томас смотрела на нее в упор и шла явно к ней.
— Какое зрелище? Дорого же оно стоит, — насмешливо бросила она, остановившись, поравнявшись с Поттер, и та подозрительно посмотрела по сторонам, словно пытаясь понять, неужели она была здесь одна. — По ироничному стечению обстоятельств мне тоже нужно было сегодня на вокзал… о, и представляешь, Лилс. — Лили вздрогнула, услышав такой сокращенный вариант из ее уст, и мрачно посмотрела на Томас. Хогвартские времена стрелой промелькнули перед глазами, вызывая горечь. — Я абсолютно случайно выпытала из Элен, что ты, оказывается, так позорно сбегаешь. Ну разве я могла пропустить такое!
Ее раскованная улыбка напоминала животный оскал, и вся Томас была такой напыщенно наигранной… совершенно не изменившейся со школьных времен. И эта мысль почему-то позабавила Лили. Потому что желание сбегать у нее пропало почти сразу, стоило только вновь увидеть блеск голубых глаз, столь ненавистных ею.
— У тебя настолько скучная жизнь, что ты все еще суешь свой нос в чужую? — насмешливо спросила Лили, презрительно поглядев на нее. Фальшивая. Жалкая. Неужели и она сама когда-то была такой? — Оставь свое остроумие, Томас, выходит плохо. Впрочем, как и твои планы — ведь ты знаешь, да? В Министерстве ни черта у тебя не получилось.
— А мне и не нужно было, — лениво и одновременно ласково, быстро отозвалась она, словно ожидая этого. — В конце концов, мы же друзья, Лили Поттер, — холодная улыбка змейкой пробежалась по устам, выражая одну ядовитую насмешку, — как я могла поступить так с тобой? О нет, я приготовила кое-что намного лучше. Ах, Лили-Лили. Жизнь тебя совершенно ничему не учит.
Вскинув руку, в которой между пальцев был зажат сложенный вдвое пергамент, Мэри очаровательно улыбнулась. А потом протянула листок Лили, и она, не раздумывая, тотчас схватила его, чувствуя некоторое оцепенение. Потому что в пергаменте в этом была опись всех предметов, лежавших в ее сундуке.
— Ты же понимаешь, что это? — деловито поинтересовалась Мэри, и Лили почувствовала странную дрожь в руках. Перед глазами резко потемнело, и она, переведя дыхание, попыталась было взять себя в руки. Тщетно. — Так что… сиди-ка ты дома, в Англии, Лили Поттер. Тебя будет ожидать суд.
— Что это? — тут же спросила Лили, резко вскинув голову, контролируя каждый мускул своего лица. Злоба, такая знакомая, но казавшаяся потерянной, привычно заволокла сознание, которое стремительно пыталось хоть что-то предпринять.
И Лили смотрела в искаженное диким торжеством лицо и чувствовала свое неминуемое падение.
— Не прикидывайся идиоткой. Это — опись твоего сундука, который все еще находится под землей, да, но ты теперь не сможешь его найти, видишь ли, — она сделала шаг ближе, словно мечтая задавить, — я наложила на него специальное заклинание. До появление авроров, конечно же. Понимаешь, что тебе грозит?
Пергамент смялся под давлением ее пальцев, и Лили, сощурив глаза, безмолвно наблюдала за торжеством в голубых глазах, зная, что совершенно безоружна. У нее ничего не было. И никто теперь точно не придет к ней на помощь.
— Фобос Берк очень помог мне, да. — Вскинув руку, Мэри поправила челку, наслаждаясь тем, как холодное молчание сменялось яростью, которая проскользнула в лице Лили. — И знаешь, он очень хотел, чтобы ты узнала, кто приложил руку к твоему очередному падению.
— Чего ты хочешь? — злобно рыкнула Лили, кинув пергамент на землю, испытывая уже не страх, нет. Это было отвращение, смешанное с обидой и пониманием. Потому что, идя наперекор Фобосу, она знала, что он этого не спустит.
— А я много чего хочу. Например, чтобы о Поттерах больше не говорили или чтобы ты страдала весь остаток своей жизни, — улыбка слегка искривилась, обнажая злобу, и Лили лишь фыркнула, едва покачав головой. Потому что Мэри Томас была до ужаса жалкой. — Я даю тебе день: за это время ты должна закрыть лавку, вернуть право владения Фобосу, а затем заключить со мной обет — ты никогда не должна возвращаться в Англию. Ну, а самое главное… ты больше никогда не должна приближаться к Малфою.
Оторопело поглядев на Томас, Лили невольно отошла на шаг назад, хмуро наблюдая за той злобой, которая пролазила сквозь каждый миллиметр ее бледного лица. Столько яда плескалось в ее глазах, столько уродливого было в ее искаженном лице, что Поттер могла подумать, будто действительно каким-то чудным образом если не перешла ей дорогу, то хорошенько подпортила жизнь. И это было странно, право, потому что ровно до этого момента Мэри делала вид, что все как раз наоборот: это она уничтожает Лили. Уничтожала все это время.
— Ну, ты меня поняла. Два дня. Я приду в лавку, — круто развернувшись, Мэри так же уверенно зашагала к спуску перрона, а Лили, молчаливо провожая ее взглядом, наконец почувствовала то, чего так долго желала — неконтролируемую ярость.
Она провожала ее уверенный профиль глазами, полными дикой ярости, и, скрежетнув зубами, Лили тут же трансгрессировала, провожаемая лишь легким ветерком. Закинув вещи в лавку, Лили с ревом спихнула прямо на пол многочисленные коробки, которые стояли на столе, а потом, задышав тяжело, она с силой сжала выступ стола, стараясь не упасть.
Картинка идеального мира летела в тартарары, видел Мерлин, она хотела остановиться, начать другую жизнь в другой стране, но вместо этого судьба, словно ненавидя свою подопечную, заставила ее вновь вернуться в свой собственный ад.
Прикрыв глаза, Лили резко отцепилась от стола, слегка пошатываясь, а потом запустила руку в волосы, пытаясь выровнять дыхание. Вся ее жизнь была борьбой, и она знала, что в этом и есть ее сила: в нерушимой стойкости и желании вырваться из оков обстоятельств. Но теперь ей надоело бороться. Лили устала, устала до такого состояния, когда даже ненависть почти покинула ее, и если бы не Мэри, разве бы чувствовала она такую ярость? Разве бы не мечтала прямо сейчас все снести на своем пути?
Оставаться в лавке не было сил, и, вскинув голову, увидев витрину, на которой поблескивало «Берк», Лили скривилась. Потому что прямо сейчас желала увидеть Фобоса.
Не размышляя, она вышла на улицу, резко трансгрессировав. Перед глазами восстал зеленый лес, кроны деревьев которого уже окончательно приоделись в зеленый цвет. Лес был полон жизни, и он дышал. Смотря на него, Лили чувствовала себя пленницей своей жизни, и чувство горечи в какой-то момент пересилило ярость — ей хотелось упасть. Так же, как и тогда, в день ее отчисления из Хогвартса, когда, разревевшись возле леса, выдергивая траву из земли, она мечтала вновь вернуться и уделать всех. Принести им столько же боли, сколько вытерпела она за свой малый срок.
Отчаянная улыбка проскользила по губам, когда, круто развернувшись, она шла прямиком к дому, в котором больше не горел свет, в котором больше не были открытыми окна, а дорожка, ведущая к двери, больше не была аккуратно подметена. В этом доме не было жизни. Точно так же, как и в ней самой.
Лили стукнула в деревянную дверь, зная наперед, что там — никого. Но, не сдержавшись, она осыпала ударами дверь, била руками, ногами, выплескивая ярость, смешанную с болью, мечтая просто пустить Аваду себе в висок. Как можно было назвать это состояние? Слабостью? Угнетением? Лили не знала. А потом, ударив в последний раз, тут же трансгрессировала прямиком к могиле Астората, предчувствуя, что именно здесь и встретит Фобоса.
И когда она увидела его силуэт сквозь могильные камни, не было внутри нее ни злости, ни удивления, ничего. Там было лишь странное осознание — все, что получала она, она заслужила.
Словно почувствовав чье-то присутствие, Фобос медленно обернулся, внимательно посмотрев на нее, и Лили шла, преодолевая между ними расстояние, отсчитывая внутри себя секунды до неизбежного. Рокового и такого правильного, что ли.
— Теперь мы квиты, — спокойно сказал она, когда, поравнявшись с ним, смогла посмотреть в фиолетовые глаза. И они так напомнили ей Астората, что Лили почувствовала ком в горле. — Да. Теперь ты не имеешь право презирать меня или мстить мне, Фобос Берк. Хотя я всего лишь забрала у тебя лавку… а ты… ты забрал у меня и ее, и свободу, и будущее.
— Лавку? — яростно воскликнул он, не удержавшись, и глаза его сверкнули огнем. — Ты издеваешься, Поттер? Лавка? Да плевать я на нее хотел!
Приблизившись к ней, Фобос нагнулся так, чтобы быть теперь на одном уровне, и Лили почувствовала, как участилось у нее дыхание и как истерика медленными, но верными шагами подступала к ней. В его лице теперь она видела столько эмоций, что почти опешила: никогда еще самоуверенный оскал не покидал его лица, обнажая настоящую, неподдельную боль.
— Неужели ты не понимаешь? — с отчаяньем пробормотал он, и лицо его опять исказилось в каком-то болевом припадке. — Ты забрала у меня внимание Астората, его предсмертные слова, его доверие, но самое главное — ты забрала у меня мое безразличие, а потом неплохо так вытерла об него ноги.
— Я никогда не давала тебе надежд! — не менее яростно воскликнула Лили, схватив его плечи и немного встряхнув. — Ничего и никогда!
— Поттер, ты тупая или просто не понимаешь своих и чужих чувств? — риторически спросил он, с легкостью смахнув ее руки. Глаза его опять сверкнули, вызывая странный приступ изувеченной ярости, злобы, от которой не было спасения — только смерть. — Мы были с тобой вместе в Германии. Каждый мой шаг, каждое мое действие ты принимала с одобрением, неужели ты не понимала, почему я это делал? Ты осеклась лишь в последний момент, и я, как идиот, пытался понять: почему? Что было не так? А потом я увидел Малфоя и все понял. Ты просто хотела забыться, но у тебя ни черта не вышло, так? — он расхохотался, и, озаряемый майским солнцем, волосы его отдавали глубокой синевой. — Мне чертовски приятно осознавать, что у вас никогда и ничего не выйдет. Да. Потому что ты такая же, как я — мы оба вынуждены нести груз разочарований, неоправданных надежд и собственного падения. Потому что наше место на самом дне.
Она оступилась, слегка покачнувшись, и Фобос, видя это, резко схватил ее за талию, вынуждая встать на ноги. И, будучи так близко к нему, Лили испытывала лишь сожаление и странную боль, ведь понимала, прекрасно понимала, что он был прав. Фиолетовые глаза были необычно серьезными и цепкими, и под их взглядом можно было бы спокойно задрожать. Ведь видели они насквозь.
Только вот у Лили ничего не было: ни того, что можно было скрывать, ни того, чего можно было опасаться.
— И все же я совершенно не злюсь на тебя, — тихо сказала она, устало поглядев на Берка, видя, как нахмурился он. — Мне просто очень жаль, что все совершенно… неправильно?
Она аккуратно отцепила его руки и печально посмотрела, чувствуя, что точно расплачется. И что ей совершенно не хочется больше стоять тут.
— Надеюсь, ты тоже не будешь долго злиться, Фобос.
Она трансгрессировала, до последнего смотря на него сквозь дым трансгрессии, видя, как на секунду сверкнули его глаза от ее же боли. Они все были сломанными, поверженными, падшими. Жившие в лицемерии, в постоянных масках, выворачивавшие свои души ради власти, славы, имени, они растеряли самое важное — то, ради чего бы стоило жить. И, стоя на краю бездны, лишь только тогда, они наконец могли это осознать.
Вечер наступил быстро, а после него пришло утро. Лили не знала, что ей делать — в душе она металась, понимая, что выхода у нее нет, что ей никогда не забрать у Мэри настоящий документ, в котором зафиксирована опись продуктов, и уж тем более ей никогда не взломать чары, которые Мэри наложила на сундук. Тщетно. И Лили понимала это прекрасно.
В ее распоряжении был целый день, чтобы решить для себя: что сделать — пойти на условие Мэри или погибнуть? Стать навеки оплеванной преступницей с весомым сроком, презираемой всей Англией, без права покинуть эту страну или нормально здесь зажить. Законы нового мира были жестоки по отношению к таким, как она, и Лили знала, стоит преступить их и быть пойманной — на жизни можно было бы ставить крест.
Склонив голову, она не заметила, как уснула, а когда проснулась, то поняла, что уже вновь начался вечер, который отделял ее от встречи с Мэри всего на несколько часов, и Лили не боялась, право, она просто мечтала, чтобы час расплаты наконец наступил.
Все было так предсказуемо: да, вступив на эту дорожку в далекие пятнадцать лет, Лили знала, что ее триумф не будет вечен. Однажды она оступится — все оступаются, но думала ли она о том, насколько больно, тяжело жить так, неминуемо ожидая собственную погибель?
Она медленно спустилась вниз, обвела печальным взглядом комнату, понимая, что у нее нет сил бороться. Лили не хочет спасения. Ей хочется лишь дойти до самого конца, а что будет потом?
«Что есть у тебя сейчас? За что можно было уцепиться?» — рассеянно подумала она, беспристрастно всматриваясь в склянки, котел, в ингредиенты, упакованные в коробки. Больше всего ей хотелось выпить яду, а потом, закрыв глаза, навсегда избавиться от этого едкого, ноющего чувства в груди. Лили мечтала о покое. Или о любви. Но последнее ей было совершенно не гарантировано, когда как первое… стоило лишь протянуть руку.
В какую-то секунду Лили услышала резкий стук в дверь, но отреагировала на него не сразу, лишь спустя добрых пять минут, когда стук стал совершенно нестерпимым. Она знала, кто там, и ей совершенно не хотелось открывать дверь.
Лили шла медленно, а потом, положив ладонь на ручку двери, резко надавила, распахнув ее. И, подняв резко голову, Лили услышала, как екнуло ее сердце, и ноги ее невольно отступились, потому что на пороге стояла не Мэри, нет. Это был Скорпиус Малфой, человек, которого она так жалела увидеть и одновременно страшилась этого.
Скорпиус, словно поняв ее удивление, уверенно зашел внутрь, слегка подталкивая Лили назад, и та, все еще не до конца осознавшая реальность, подчинилась ему, наблюдая за тем, как быстрым движением он закрывает дверь. Они стояли в почти кромешной тьме, лишь тусклый свет фонарей проскальзывал через мутное стекло, и тишина, висевшая в комнате, дробила ее сердце, умерщвляло его. Потому что смотреть на Малфоя сейчас было совершенно невозможно.
— Зачем ты здесь? — резко спросила Лили, вцепившись руками в выступ стола, а потом странная, непонятная догадка мелькнула в ее голове. — О, неужели ты общаешься с Мэри и теперь все знаешь?
— Мэри? — раздраженно спросил он, приблизившись на шаг, и Лили, предвидя это, резко отцепилась от стола и уверенно зашла в другой зал, стараясь держать с ним дистанцию. — О, нет. С мисс Томас я не поддерживаю никаких контактов… в отличие от мистера Берка. Нашего общего хорошего знакомого.
Резко вскинув голову и посмотрев на него, Лили старалась прочесть его эмоции. Но тщетно. В комнате было слишком темно, а света фонаря едва ли хватало, чтобы можно было разглядеть его лицо. И, когда он переступил порог зала, луч едва заскользил по его лицу, обнажая сталь его глаз — такой же прекрасный, наполненный безмятежностью и между тем строгостью взгляд. Лили больше всего любила его глаза: серые, светлые-светлые, напоминавшее море, и, право, тонуть она в нем готова была добровольно.
— Уходи, — сипло пробормотала Лили, и как ни старалась она, отвести от него взгляда уже не могла. — Уходи!
Но Малфой молчал, а потом, запустив руку в карман, вытащил из него сверток, до боли напоминавший тот, что показала ей Мэри. Лили отступила. А потом с ужасом посмотрела на него, подумав, что… неужели все повторяется в точности так, как и тогда, в Хогвартсе? Неужели он опять работал в паре с Мэри?
— Это оригинал. И заклинание я снял. — Лили нервно сглотнула, неверяще поглядев на Скорпиуса, стиснув руку в кулак. Сердце ее, глупое, билось так сильно, словно мечтая выпрыгнуть из груди. — Я отдам тебе эту бумажку. Но только взамен…
— И чего же ты хочешь? — резко спросила Лили, чувствуя укол странной ярости — разные мысли метались в ее голове, и она совершенно, абсолютно точно не понимала Скорпиуса. Что он, черт побери, творил сейчас?
— Поговори со мной, Лили. Выслушай меня наконец.
Он быстро преодолел расстояние между ними и замер в двух шагах, словно чего-то опасаясь. Не на шутку взволнованная, Лили резко отвернулась от него, пряча свое лицо, в котором было слишком много чувств — право, у нее совершенно не было никаких сил скрывать их.
— Я не предавал тебя, — сказал он, и, не сдержавшись, Лили слегка повернула голову в его сторону, внимательно поглядев, — я никогда и никому не рассказывал про тебя и Мариус. Уже тем более Мадлен. — Его лицо исказилось словно от какой-то боли, и Лили почти задохнулась, вспомнив этот готический склеп и его вечную посетительницу. — Она сама все узнала, мы были слишком неосторожными. Как я узнал уже потом, после твоего отчисления, она однажды увидела нас вместе — в тот день, когда мы пошли в лес за корнями деревьев. А потом стала внимательно наблюдать, узнав, что мы ходим в Выручай-комнату. Она не знала, что именно мы готовим, но, связавшись с Мэри, смогла сопоставить факты.
— Ты лжешь! Ты варил Мариус для Мадлен! — яростно воскликнула Лили, повернувшись к нему всем корпусом. — Ты ввязался во все это ради нее…
— Да! — не менее яростно ответил он, подступив на шаг, — именно! Я искал его для нее. Но она не знала, что обратился я к тебе. Долгое время Мадлен считала, что я заказал его Берку. И лишь потом, когда Мэри в твое отсутствие стала копаться среди твоих вещей, ей все стало понятно. Ведь, как я и говорил, ты даже не старалась скрыть за собой следы, — переведя дыхание, Скорпиус на секунду прикрыл глаза, а потом спокойно начал: — Под твоей кроватью, среди кучи учебников, Мэри Томас нашла том из Запретной секции. Тот самый том, в котором был рецепт приготовления Мариуса.
Он тяжело задышал, оборвав свою речь, и Лили чувствовала его же волнение, его эмоции, его смятение. Она чувствовала, словно какие-то цепи разом свалились с ее рук, словно тяжелая ноша обвалилась с плеч, давая ей свободу. Годы ненависти, желания отомстить, уничтожить Малфоя пролетали перед глазами, и в них не было ни одного счастливого дня, ни одной счастливой минуты.
— Я никогда не предавал тебя, — повторил он, вновь сделав еще один шаг, и Лили, испугавшись, едва заметно дернулась, — даже обет наш я разрушил. Все эти годы ты могла спокойно говорить то, что связывало нас, то, о чем мы разговаривали. Потому что в день, когда тебя исключили, я снял его.
— Скорпиус… — невольно проговорила она, чувствуя, как мелко колотится ее сердце, как легким словно не хватает воздуха. Больше всего на свете ей хотелось сорваться прямо с места и подойти к нему, ближе, чтобы окончательно стереть все это ненужное расстояние. — Но почему ты не сказал мне об этом раньше? Почему ты молчал?
— А чем бы ты жила тогда все эти годы? — иронично усмехнувшись, незамедлительно спросил он и в ту же секунду подошел ближе. — Тебе так важно было место в обществе, общественное признание, репутация. Когда у тебя забрали это, ты отчаянно нуждалась в чем-то, чем бы эту пустоту можно было заменить. Месть Мэри? — он насмешливо оскалился, задумчиво проведя рукой по волосам. — Сошла бы почти сразу, как только ты бы уехала из Хогвартса. А на Мадлен ты бы даже злиться не смогла, ведь вас с ней ничего не связывало. Но вот ненависть ко мне, — он опять усмехнулся, схватив кончик ее рыжих волос своей рукой, облаченной в кожаную перчатку. А потом, переведя взгляд на замершую Лили, спокойно сказал: — Она бы жила очень долго. Ведь выходило бы так, что я действительно предал тебя, совершил то, чего ты никак не ожидала.
Склонив голову, Лили почувствовала странное волнение и одновременно смущение. Она слишком отчетливо ощущала тепло, исходившее от его тела, и какая-то странная радость поднималась в душе. Лили хотелось рассмеяться. Улыбнуться. Но не так, как раньше, ей хотелось рассмеяться искренне, с тем чувством, что распускалось внутри нее.
Когда она наконец подняла голову и неуверенно посмотрела ему в глаза, Лили почти улыбнулась, правда. Только потом, опомнившись, тут же прикусила нижнюю губу, плавясь под его открытым и ясным взглядом.
— Как ты смог сделать все это? — резко спросила Лили, помрачнев, стоило ей только вспомнить о Мэри. — Как ты забрал этот листок, нашел сундук?
— Мэри глупа, — серьезно сказал Скорпиус, слегка качнув головой. — Но она-то считает глупцами всех, кроме себя. Такую, как она, легко заставить подчиниться… не то, что ты, — с легкой улыбкой протянул Скорпиус, и Лили резко опустила глаза. — Но она опасна, Лили, потому что у нее ни принципов, ни границ — она может сделать все, что угодно.
— Как раз скоро Томас должна прийти сюда…
— Вот именно, — подхватил он, утвердительно качнув головой, а потом, выпрямившись, мимолетно посмотрел в окно. — Я должен сейчас сходить за сундуком, стоит переправить его в нужное время. Скорее всего, Мэри придет еще не скоро, поэтому… просто посиди здесь и не делай ничего. Прошу тебя, просто сиди, а если она придет раньше, чем я, не реагируй на любую ее провокацию. Помни, что я обязательно вернусь.
Резко замолчав, Скорпиус внимательно и очень серьезно посмотрел на нее, словно пытаясь по одному только выражению ее лица понять, готова ли она просто сидеть и бездействовать. И лишь потом, когда Лили едва заметно кивнула головой, неловко обняв себя рукой, он едва заметно вздохнув и запустил свою руку в карман.
— Твой отец очень тяжело переживает твое отсутствие, — спокойно пробормотал он, что-то пытаясь вытащить из своего кармана, и Лили, замерев, почувствовала некоторое оцепенение. — Я был вчера у тебя, и…
Осекшись, Скорпиус резко выпрямил спину и вдруг вытащил длинный, продолговатый футляр. Тот самый, в котором лежал его подарок ей. Право, все это почти было иронично, потому что до боли напоминало тот самый день.
— Лили, надень ее, — проговорил он, положил футляр на стол рядом с ней. — Это необычный браслет, понимаешь?
Но она молчала, пораженно поглядывая то на Скорпиуса, то на браслет, не зная, что и думать, и, опять испытав липкое смущение, смешанное со страхом, лишь сильнее вцепилась пальцами в свой локоть. Лили боялась. Боялась того, что все это лишь ее больная иллюзия.
Молчание тянулось хрупкой нитью, и, когда он сделал первый шаг, Лили нервно дернулась, боясь и одновременно ожидая того, что он мог сейчас сделать.
Скорпиус медленно подошел к ней и убрал рукой непослушную прядь за плечо, вызывая у нее целый табун мурашек. И когда Лили, подняв взор, посмотрела в его глаза, которые были столь близко, она почувствовала… счастье? Или это было радостью? А может... волнение? Странные, такие незнакомые чувства захватили ее, и она с содроганием ждала, что вот сейчас он точно ее поцелует. Но вместо этого, усмехнувшись, Скорпиус резко отстранился и стремительным шагом вышел из комнаты.
Когда дверь хлопнула, Лили с волнением облокотилась о стол, схватившись рукой за грудь. Быстрая улыбка пробежала по ее устам, и она почувствовала необыкновенную, сумасшедшую радость. А потом, рассмеявшись в голос, Лили даже удивилась, ведь смех ее не был ни отчаянным, ни полным боли, нет, это был самый легкий, счастливой смех на свете.
Дернувшись, она в ту же секунду подошла к столу, открыла футляр, подмечая изумрудный блеск змеиных глаз, и, немедля, надела браслет на свою руку. С некоторым внутренним содроганием она поглядела на серебряную, узорчатую кожу змейки, и в которой раз попыталась для себя понять, что Скорпиус... Скорпиус Малфой никогда не предавал ее. Все эти годы она жила напрасной местью к человеку, которого никогда по-настоящему не хотела уничтожить.
И в этот момент она вдруг подумала, что теперь у нее столько внутренней силы, что Мэри Томас непременно придется поплатиться. За все. Начиная с Хогвартса.
Улыбнувшись, Лили задумчиво посмотрела на свои ноги, а потом какое-то странное предчувствие охватило ее. Казалось, что кто-то словно наблюдает за ней, и она вдруг подумала, что забыла закрыть дверь после ухода Скорпиуса.
Когда, подняв голову, она уже собиралась провернуть свою нехитрую манипуляцию, Лили замерла. Потому что у двери в вечернем полумраке стояла Мэри, и что-то было в ее лице такого… злого? Пугающего? Что Лили замерла, смотря на нее во все глаза.
Ведь чувство неизбежности роковых событий смело каждую крупицу ее и без того маленького счастья.Лили замерла, внимательным, цепким взглядом наблюдая за каждым движением Мэри, ожидая нападения. И в глазах у нее было столько яда и столько ненависти, что Поттер почувствовала странное удивление — почему? Что такого сделала Лили Поттер? Разве ненавидела ее Мэри так сильно в далекие хогвартские годы?
— Некоторые люди совершенно не понимают слов, — вдруг холодно и резко сказала Мэри, сверкнув глазами. В комнате было темно, но ее крашеные белесые волосы будто проступали сквозь мрак — настолько неестествен и ярок был их цвет. — Некоторые люди не понимают по-хорошему.
Она аккуратно переступила порог, безразлично обвела взглядом зал, а потом с тихой усмешкой посмотрела на Лили. В ее бледном лице не было привычной спеси или яркой улыбки — нет, Мэри совершенно не улыбалась, и это отчего-то пугало. Потому что сейчас Поттер отчетливо ощущала опасность, исходившую от нее. Отсутствие маски на кукольном лице было чем-то новым и даже необычным, а это означало… что ж, может быть, хотя бы сегодня Поттер могла наконец для себя узнать, когда и как именно началась их вражда, которая тонкой нитью тянулась сквозь годы, приобретая узлы.
А потому, усмехнувшись, Лили, помяв пергамент с описью своих предметов в руках, резко взмахнула палочкой, и в камине загорелся яркий огонь, освещая помещение. Это было почти ошибкой. Озаренное светом лицо напротив было пугающе хладнокровным и решительным, что лишь сильнее заставило Лили напрячься.
Мэри сморщилась, моргнула от яркости пламени, а потом вновь сконцентрировалась на Поттер. Она молчаливо разглядывала Лили так, словно никогда не видела, и блеск голубых глаз, как всегда, был безжалостным и слишком ослепительным. Странное дело, иногда Лили тоже казалось, что у нее почти такой же взгляд: решительный и полный лютой ненависти. Да. Очевидно. Они были очень схожи, и эта мысль не нравилась Поттер, она пугала ее, потому что тогда выходило, что Лили была действительно чуть ли не самым главным злом в ее семье.
Поведя головой в сторону, Лили решительно усмехнулась. А потом с улыбкой на лице кинула пергамент прямо в огонь, не отрывая взгляда от Мэри Томас. Ей хотелось добиться триумфа, но по мере того, как огонь сжигал бумагу, Лили понимала очевидное: в их борьбе никогда не могло быть победителя. Каждый так или иначе будет по-прежнему внутренне гнить, близясь к смерти.
— У тебя ничего не получилось, — спокойно сказала Лили, позволив себе опять улыбнуться. Мысли, так не вовремя пролезшие в сознание, путали ее, и, силясь не думать, Лили представляла перед собой одного только Малфоя. Слова Скорпиуса словно придавали ей внутреннюю силу, и теперь она без тени унижения или страха смотрела в такие знакомые голубые глаза. — Скажи-ка, Мэри… а не влюблена ли ты в Малфоя, а?
Улыбка на устах Лили стала шире, когда Мэри приподняла надменно бровь. И Поттер ждала ответа, зная, где-то интуитивно чувствуя правильный ответ, потому что в тот момент, когда Мэри сказала ей никогда не подходить к Малфою, в мысли ее закралось странное сомнение, и теперь, когда она могла посмотреть в ее глаза, Лили лишь сильнее начинала уверяться в собственной догадке.
Все эти хогвартские годы Мэри Томас безответно была влюблена. Не потому ли она так тщательно планировала свержение Лили, что знала, что именно с ней Малфой проводил ночи напролет, пропадая в темных залах замка? Это было почти глупо. Именно любовь, в конце концов, была камнем преткновения в их жизнях, и именно она вынуждала их разлагаться.
— Поэтому ты отдала ему пергамент и сняла заклинание? Да? Он пообещал тебе что-то, и ты поверила ему, как последняя наивная неудачница…
— Замолкни, — сморщившись, бросила Мэри, сделав еще один шаг вперед. Голос ее был ровен и спокоен, но глаза полыхнули не по-доброму, выдавая с потрохами. Как долго она так же, как Лили, хоронила свои чувства? И неужели Мэри считала, что так будет всегда; что они не прорвутся бессмысленным порывом в самый неподходящий момент?
— Глупая-глупая Мэри, — веселилась Лили, чувствуя ненависть к ней, и ненависть эта до боли напоминала изувеченную ревность. Ведь Скорпиус Малфой мог быть только ее. — Разве ты не знала, что в нашем обществе, любая эмоция — это мишень?
— И это говоришь мне ты? — выплюнула Томас, взмахнув волосами. Белесые волосы полыхнули рыжими бликами, а потом вновь стали словно выжженными, неживыми. — Из-за собственных чувств ты пала, Лили Поттер. Мерлин, ты же была такой непробиваемой, со своими ужимками и улыбочками, но я видела тебя насквозь и ждала, что однажды ты отступишься. Знаешь, каково было мое удивление, когда я поняла, что твоя слабость — это он?
Она усмехнулась, медленно приближаясь к Лили, и свет, отбрасываемый пламенем, игрался в ее волосах, выплавлял золото. Мэри Томас сейчас выглядела будто другим человеком, и Поттер, взиравшая на нее, хмурилась, прикусив губу, следя за каждым ее действием. Потому что чувство неизбежности какого-то рока, висевшего над ней, давило на Лили. Продавливало.
— Не понимаю, совершенно не понимаю, — тихо протянула Мэри, остановившись в паре шагов от Лили, и глаза ее блеснули, — почему вы все всегда встаете на моем пути? Мадлен, тупая шлюха, которую Малфой терпел из-за того, что вырос с ней… а затем ты, солнечная Лили Поттер, вытершая ноги об моего брата. Вы все купились на его харизму и игру на публику, а я полюбила его всего: со слабостями, с принципами, которые совершенно мне претят, — резко замолчала, она тяжело вздохнула, и лицо ее сморщилось в каком-то диком припадке ярости. — И я ждала, когда он, наконец, обратит на меня внимание. Тщетно. Скорпиус всегда выбирал других.
Тихо рассмеявшись, Мэри слегка склонила голову набок, стирая с лица своего всю свою злобу, чтобы потом улыбнуться премило. Почти так же, как в Хогвартсе.
— Мадлен никогда по-настоящему не была не соперницей. Я знала, что она умрет, потому что ее слабое здоровье… Мерлин, какой идиот не поймет, что она проклята? — милая усмешка резко перешла в оскал, обнажая белые зубы. — И я общалась с ней, чтобы быть ближе к Малфою, наблюдала за ними на балах, вечерах, общественных мероприятиях и знала, что Селвин умрет, уйдя с моего пути. Я лишь ждала этого момента, пока на моем пути не появилась ты.
— Какая милая исповедь, — холодно протянула Лили, чувствуя волну раздражения. Право, она не понимала, почему Мэри вообще рассказывает ей это все, какой в этом толк? — Я могу тебя лишь пожалеть: ты совершенно не нужна Скорпиусу.
— Да ты же ни черта не знаешь о нем! — яростно воскликнула Мэри, распахнув широко глаза, вздохнув так глубоко, что ее грудь будто расширилась под давлением воздуха. — Ты думаешь, что он любит Мадлен, не так ли? А перчатки… ты когда-нибудь замечала, что он никогда не обнажает свои руки? Что ты знаешь, Лили Поттер, — она резко схватила ее за плечо, и Лили почувствовала холодок, прошедший по спине. Потому что Мэри Томас откровенно пугала ее. И, вцепившись в свою палочку, Лили невольно посмотрела на змею на своей руке — подарок Малфоя сверкала рубиновыми глазами, но это не придавало ни спокойствия, ни сил. — И почему?! Почему он выбирает тебя! Из года в год одно и то же!
Лили тряхнула головой, пытаясь освободиться из ее хватки, не решаясь применить заклинание, так как Томас выглядела слишком буйной, и Поттер откровенно боялась спровоцировать ее еще больше.
— Отпусти, — злобно рыкнула Лили, опять встряхнув головой.
— …только и слышу: Лили Поттер то, Лили Поттер се. На Гриффиндоре тебя одну и замечали — эй, посмотрите, это же дочь самого Гарри Поттера! — продолжала Мэри, словно не слыша ее, и речь ее, сбивчивая, эмоциональная, заставляла Лили сжиматься под давлением собственного настоящего отчаянья. — И Годрик… какой идиот! Влюбился в тебя и был так рад, когда ты обратила на него внимание. Знаешь, почему он бросил тебя? — Мэри вдруг ослабила хватку, посмотрев на Лили с сумасшедшем огоньком, и она замерла, внимательно следя за каждый искоркой в голубых глазах. — Когда он был пьян, я подложила ему Бекки. Мне хотелось, чтобы потом она могла унизить тебя, что Годрик Томас изменил солнечной Лили Поттер. Но когда он проснулся, Годрик сделал то, что просто убило меня: он бросил тебя, стал вести себя холодно, словно ненавидит. А сделал это лишь потому, что думал, что действительно изменил тебе. Какая глупость! Как он жалок! И это мой брат?!
Какое-то странное болезненное ощущение охватило Лили, и она, будто онемевшая, бессмысленно посмотрела на Мэри, чувствуя странные слезы, подступившие к горлу. Хогвартские годы пролетели перед глазами, и в них она видела свою борьбу с чувствами к Годрику, свою ненависть, которую она вложила в месть ему. Лили бесилась, когда он бросил ее, чувствовала себя униженной и где-то в глубине души — несчастной. Но до чего же была насмешлива и иронична ее жизнь — причиной всех ее бед было непонимание и… зависть Мэри?
— Я ненавидела тебя больше всех на свете. Но когда ты стала сбегать с Малфоем, и я видела, как он влюбляется в тебя… то я уже не чувствовала ненависти, нет, — не своим голосом протянула безразлично Мэри, резко посмотрев в упор на Лили. И в глазах ее не было ничего человечного. — Я чувствовала лишь желание тебя убить.
Вспышка слишком неожиданно озарила Лили, и, вскрикнув громко, она схватилась за голову, чувствуя, как она будто трещит. Перед глазами появились блики и едва различимые пятна, которые сгущались в черноту. Все плыло, и Поттер, упавшая на пол, пыталась подняться, а когда поняла, что едва может сфокусировать картинку перед глазами, нервно стала отползать от Мэри. Томас шла медленно и ровно, ее силуэт, непропорционально тонкий, был сплошным белым пятном, и Лили знала, что будет с ней. Это действительно был конец.
Когда, уперевшись в стенку, Лили едва смогла различить Мэри, которая присев на корточки, приблизилась к ней, случилось странное — змея на ее руке вдруг ожила и резко впилась в кисть Мэри, из-за чего она с полувскриком покосилась набок, пытаясь отцепить животное со своей кисти.
Не теряя ни минуты, нащупав стену, Лили на трясущихся ногах поднялась, не разгибая до конца колени, едва различая предметы перед собой, а потом попыталась отскочить к камину, возле которого лежала ее палочка. Держась лишь за стенку, спотыкаясь, чувствуя, как подушечки пальцев прознаются болью, она отчаянно старалась схватить свою палочку. Но в этот момент, споткнувшись, она навалилась всем телом на стол, почувствовав, как сзади Мэри схватила ее за волосы, оттаскивая подальше от камина.
Лили тяжело вздохнула, а потом, крутанувшись, чтобы быть теперь напротив лица Мэри, со всей силой схватила ее за руки. Она слышала голос Томас, видела, что та уже взметнула палочку и, собрав всю силу, что была у нее, толкнула Мэри в сторону, не различая ничего. Тишина, воцарившаяся в комнате, сначала вызвала в Лили страх. Оцепенение охватило ее тело, и Поттер, не двигаясь, хватаясь за кромку стола, повалилась на пол.
Но в комнате было так тихо, что можно было различить треск веток в камине, и, взметнувшись вверх, ударившись головой об выступающий угол стола, Лили резко оперлась на него. Картинка перед глазами все еще была расфокусирована, и она по-прежнему ожидала нападения, а потому, не думая ни о чем, на ощупь стала продвигаться к выходу. Лили шла медленно, и она не понимала, почему не слышит ничего: Мэри как будто больше не было в комнате.
Поттер остановилась, сжалась в комок, потому что странная мысль вдруг пришла ей в голову. И чем четче перед глазами становились предмет, лежавший на полу, тем сильнее Лили страшилась увидеть.
Это все было так иронично и глупо, что она почти закричала в голос. Она помнила. Помнила, как кровь струилась медленными каплями по ступенькам и как безжизнен был взгляд ее матери. Помнила этот запах смерти, помнила это чувство внутри себя - ощущение, словно она замерла и больше никогда не сможет отмереть. Это все всплыло в сознании, и, схватившись за голову, стиснув в пальцах рыжие пряди, она опять закричала со всей мощью, сгибаясь по полам. Потому что все это повторялось вновь.
Через минуты две, когда белые пятна почти рассеялись, оставляя легкую дымку, Лили на негнущихся ногах подошла к столу и увидела Мэри, лежавшую в луже крови на полу. Ее затошнило, и, вцепившись побелевшими пальцами в край стола, она почувствовала, как стучат ее зубы, издавая монотонный звук. Зажав рукой рот, Лили опять закричала, потому что белесые волосы, пачкаясь в алой жидкости, были так ужасны и так безжизненны, словно они и являлись ее окончательным приговором.
Бессмысленно взирая на мертвую Томас, Лили боялась сдвинуться с места и одновременно чувствовала, как страх вместе с ужасом полностью охватывают ее. Потому что картинка из детства так ярко стояла перед глазами, что, казалось, будто она опять вернулась в тот проклятый, ужасный день. Что она могла делать? Что ей нужно было делать опять? Вновь стоять и взирать на то, как крови с каждым минутой становится все больше, как пачкаются белесые волосы, как воздух в комнате словно сыреет? Что именно должна была сделать сейчас Лили Поттер?
Из оцепенения ее вывел громкий звук, так не сочетавшийся с тем внутреннем омертвением, которое она испытывала. Дверь хлопнула, и Лили явственно вздрогнула, круто повернув голову, забыв о руках, которыми все еще прикрывала рот. На пороге, отряхиваясь, стоял Малфой, и она смотрела на него глазами, полными ужаса, чувствуя, как опять и опять ее начинает мутить.
Скорпиус, улыбавшийся поначалу, хотел было что-то сказать, а потом улыбка медленно сползла с его губ, когда он поймал ее неживой, бессмысленный взгляд.
— Лили, — полувопросительно и тихо пробормотал Скорпиус, неуверенно зайдя в зал. А потом, переведя взгляд на пол, он замер. И Лили видела, как расширились его серые глаза словно в неверии.
Скорпиус молчал, и Лили, придавленная грузом воспоминаний, чувствовала странную слабость — она боялась упасть, и ей было так страшно, что хотелось забиться в угол этого зала и, сотрясаясь, смотреть на труп. Но Поттер не двигалась, оставаясь на месте, и, только слегка качнувшись, она схватилась за выступ стола, тяжело вздохнув, запустив другую руку в копну рыжих волос — страх, вязкий, тягучий, обступал ее тело.
— Что произошло? — опомнившись, первым делом спросил он, подойдя к Мэри, присев на корточки возле нее. Скорпиус нахмурился, а потом, откинув белесую прядь, увидел глубокую рану.
— Я… я… — руки у Лили задрожали, а язык заплетался. И было так тяжело дышать, что хотелось просто забыться. — Я не знаю!
Он резко посмотрела на нее, и, видимо, заметив, с каким ужасом смотрела Лили, как искажалось ее лицо от душевной муки, стремительно поднялся, подошел к ней и, схватив за руку, с минуту посмотрел прямо в глаза, чтобы потом уверенно повести за собой. На второй этаж.
Лили шла за ним, словно кукла, спотыкаясь об ступеньки, не разбирая дороги, чувствуя странную тошноту, подступавшую к горлу. Его теплые пальцы, крепко державшие ее руку, были словно чужеродными, потому что Лили было очень-очень холодно — все ее тело сотрясалось в ознобе. И, когда он завел ее в комнату, прикрыв дверь, и тут же прижал к стене, нависая, Лили почувствовала странную слабость и громко вздохнула, пряча свой взгляд.
— Расскажи, что случилось? — наигранно спокойно сказал он после минуты молчания, но Лили, нервно рассмеявшись, лишь упорнее прятала свои глаза, право, совершенно не понимая, что именно она может рассказать: то, что Мэри хотела ее убить, а Лили, защищаясь… что сделала она? Что? Толкнула? Или нет?
Мысли и воспоминания путались в голове, и Лили казалось, что она сходит с ума, а притихший Малфой лишь сильнее воспалял ее сознание. Поттер не понимала, почему он молчит, почему ничего не делает! Ей было так тяжело просто стоять на ногах, что она боялась обвалиться грудой костей на пол. И именно в тот момент, когда отчаянье дошло до апогея, у нее резко заболела голова, да так, что, схватившись руками за волосы, Лили согнулась и лишь молниеносная реакция Скорпиуса не позволила ей упасть. А потом Лили поняла, что произошла — он просто проник к ней в сознание.
— Малфой! — не своим голосом крикнула Лили, резко подняв голову, чувствуя странную истерику. Какой-то странный, изувеченный страх проник внутрь… Мерлин, что он мог так увидеть? Что мог он понять?
— А что я должен был делать? — серьезно проговорил Скорпиус, а затем резко дернул на себя и аккуратно повел к кровати, что стояла в самом углу. Лили сопротивлялась, но тщетно, он держал ее слишком крепко, и уже через пару секунду она сидела на голом матрасе, хватаясь за прутья кровати, словно за собственное спасение.
Предательские слезы подступали к глазам, и она думала, что еще немного, и она начнет биться в каком-то истеричном припадке. И это было страшно. Потому что свидетелем ее чувств был человек, которому она больше всего боялась открыться.
— Ты… ты ведь и правду подумал, что я могла ее убить? — сипло протянула Лили, и глаза ее нервно забегали. Что-то страшное было в ее состоянии: ни былого хладнокровия, ни ненависти не было — только лишь странное отчаянье и груда сожалений. Что же ей теперь делать? Как она посмотрит в глаза отцу? Элен? Годрику? Взвыв, Лили прикрыла глаза, схватившись рукой за горло, испытывая нечеловеческую боль.
— Нет, конечно нет, — уверенно проговорил он в ответ, подсев рядом, опять схватив ее за руки, вынуждая посмотреть на себя, но Лили упиралась, боясь увидеть эту безмятежную серую гладь, в которой неминуемо бы прочла свой приговор. — Посмотри на меня.
Она вздрогнула от той нежности, которая так и сквозила в его голосе, и, не сдержавшись, Лили неуверенно посмотрела, наконец, в его глаза, чувствуя то странное спокойствие, которое появлялось внутри нее еще в Хогвартсе — почему-то рядом со Скорпиусом Лили ощущала защищенность и уверенность, когда на самом деле вся ее жизнь летела в бездну. Ту, которую она заслужила.
— Ты ничего не сделала, — уверенно проговорил Скорпиус, — ты просто защищалась. Никто не сможет тебя наказать. Потому что наказывать не за что.
Тяжелый вздох сорвался с ее плотно сжатых губ, и Лили с сомнением посмотрела на него, слегка моргнув. Когда она видела его лицо так близко, то могла различить едва заметные морщинки возле изгиба бровей, темные круги под глазами и маленькие трещинки на его бледных губах. И его дыхание, такое спокойное ровное — Лили могла ощутить его, испытывая странную тоску. Потому что Скорпиус был рядом. Да. Но при этом он был очень далеко. Ведь за эти три года он вырос, выстроил свой путь и следовал ему, а что сделала Лили за эти годы? Изменили ли они ее?
Череда бессмысленных обстоятельств загоняла ее лишь дальше в бездну, и сейчас, пережив поражение Бекки, смерть Астората, раскол отношений с Фобосом и смерть Мэри, Лили думала лишь о том, что если бы была хотя бы одна возможность отмотать время назад, в далекие тринадцать лет, когда она впервые примерила маску и попыталась добиться непонятно чего, Лили бы никогда этого не сделала. Потому что ничего, кроме страданий, Лили не испытала. Ни одной минуты счастья.
— Что ты делаешь здесь? — тоскливо прошептала Лили, приблизившись к нему еще ближе, словно боясь, что он уйдет. — Это все очень навредит тебе и твоей политической карьере.
— Нет…
— Да! — перебив, воскликнула Лили, почувствовав, как слезы ярости и обиды наконец прорвались, омывая ее щеки. Перед глазами ее вновь замаячил труп в луже крови, и ей было так тяжело и так больно, что она совершенно не контролировала ни то, что говорит, ни то, о чем на самом деле думает. — Она — дочь человека, который является непосредственным твоим оппонентом. Мне ли рассказывать тебе, насколько сильно это подорвет твое положение?
— А не подорвет ли его то, что я отвернулся от тебя? — его голос, холодный и серьезный, заставил ее замолчать, упрямо вглядываясь в бледное лицо. Право, Лили хотелось сказать слишком многое, потому, наверное, ни одного слова ни сорвалось с губ. — Ты — часть того общества, за которую я борюсь. Ты — это мой электорат, Лили, неужели, не понимаешь? Чернокнижница, изгнанная из общества только за то, что посмела увлечься «неправильной» магией; человек, выгнанный из Хогвартса, вынужденный поехать в другую часть света ради мнимой позиции в обществе… люди не пытаются понять твоих мотивов, они лишь тыкают пальцем и говорят, посмотрите, кто ее родители и кем она стала, — ярость полыхнула в его глазах, и в этот момент он выглядел столь уверенным и ослепительным, что Лили почувствовала, как вместо страха в душе у нее рождается восхищение. Ей хотелось, чтобы он был только ее и чтобы его речи, уверенные, наполненные верой, принадлежали лишь ей, потому что только рядом с Малфоем Лили наконец обретала покой. И ту проклятую безмятежность. — Так что будет хуже: бросить тебя или встать на твою сторону? Что выгоднее мне, а?
Она молчала, прикусив губу, смотря на него, слегка склонив голову. Слабость становилась все сильнее, но одно лишь понимание их непосредственной близости сейчас будоражило кровь, заставляло Лили цепляться пальцами за дыры в матрасе — лишь бы не прижаться еще больше. Лишь бы сохранить хоть какие-то границы.
— Да и к тому же я не смогу бросить тебя, — он усмехнулся, словно забавляясь тем, как резко дернула руку Лили, немного отодвинувшись, — уж больно дорого мне стоило твое расположение, Лили Поттер.
Мысли путались, и Лили, прищурившись, почувствовала странную дрожь — ей было холодно и нестерпимо хотелось прижаться к Скорпиусу, который был так близко, что стоило только протянуть руку. Но Лили ничего не делала, возможно, боясь чего-то, и в полном молчании она внимательно смотрела ему в глаза, стараясь выравнять дыхание. Ей почему-то по-прежнему не верилось, что он сидит рядом с ней, что он вновь и вновь помогает ей.
«Ты думаешь, он любит Мадлен?», — стрелой пролетело в голове, и Лили, нахмурившись, резко отвела взгляд от Малфоя, который, поднявшись с места, отошел к шкафу, явно над чем-то размышляя. А потом, подняв голову, Лили посмотрела на его руки и увидела, что они облачены в перчатки. И это почему-то лишь причинило ей большую боль, ведь искаженное ненавистью лицо Мэри вновь вспыхнуло перед глазами, и Лили, сжавшись, тяжело задышала, возвращаясь к мыслям о ее кончине.
На первом этаже в собственной луже крови валялась Мэри Томас. Ее однокурсница. Ее подруга. Лили выросла с ней, она знала ее, возможно, не столь хорошо, как ей тогда казалось, но тем не менее — в определенный момент времени Мэри была важной частью ее жизни. И теперь ее нет. Лили убила ее.
— Я вызову сейчас авроров, они должны будут взять у тебя показания. Я подтвержу, что ты применила самооборону и что Мэри напала на тебя, — быстро заговорил Скорпиус, закатывая рукава черной рубашки, меряя шагами комнату. Он ходил взад-вперед, явно над чем-то размышляя, и лицо его было сосредоточено и серьезно.
Только Лили не чувствовала ни счастья, ни радости, только лишь тоску. И глядя на него, она только и могла, что вспоминать лужу алой крови и вымазанные в алый белесые волосы. Дыхание сорвалось. И Лили, прикрыв на секунду глаза, тихо прошептала, вынуждая Скорпиуса остановиться и внимательно посмотреть на нее:
— Доверять так сложно, Скорпиус. Пожалуйста, не заставь меня пожалеть об этом.
— Что ж, тебе не остается ничего, кроме как верить в меня, да?
Его мягкая улыбка вызвала внутри лишь новый прилив болевых ощущений, и, когда он подошел к ней и подал руку, Лили приняла ее с некоторым содроганием. Ноги были ватными, ступать по ступенькам — тяжело, и, увидев вновь распростертую на полу Томас, она задрожала, прижавшись к Скорпиусу, и тот, поглядев внимательно прямо в ее глаза, лишь сильнее сжал руку, подталкивая вперед.
Авроры нагрянули нескоро, и за это время Лили, вышедшая в другую комнату, нервно перекладывала стопки книг, ощущая всем своим телом пристальный взгляд Скорпиуса. В какой-то момент, не выдержав, она молча подняла голову и посмотрела на него в упор, чувствуя слабость. Ей было плохо, плохо так, что хотелось разразиться криком, но она молчала, усиленно хватаясь за книги, думая сразу обо всем и одновременно ни о чем.
Она не говорила с аврорами, лишь безразлично наблюдала за Скорпиусом, который, перешептываясь, давал показания. В какой-то момент Лили осознала, что совершенно не может сфокусироваться на том, что происходит перед глазами — перед глазами маячили черные пятна, и она с трудом заставляла себя держать глаза открытыми, чтобы видеть, как уверенно и четко говорит Скорпиус, как его лицо, безэмоциональное и холодное, не выдает ничего: ни той нежности, которой он одаривал ее совсем недавно, ни азарта, с которым рассуждал о политике.
Дышать было так тяжело, что в какой-то момент, ухватившись за стол, Лили быстро-быстро стала заглатывать воздух. Она не могла понять, о чем говорят люди вокруг, не могла видеть — реальность разлеталась, оставляя после себя лишь боль.
И когда рука ее заскользила по лакированной поверхности стола, Лили совершенно ни о чем не думала.
Проваливаясь во тьму, она ощущала внутри себя лишь яркую, отчетливую пустоту.
***
Раздражающий, монотонный тик заставил ее вздрогнуть и распахнуть глаза. Голова гудела, и, застонав, она попыталась было подняться, но тут же вынуждена была лечь обратно в кровать, ощущая острую боль в затылке. Лили нахмурилась, когда увидела белый потолок, а потом осознала — она в больнице. Она здесь после того, как убила Мэри Томас. Ее больше нет.
Воспоминания пролетали перед глазами, и, сжавшись, Лили зажмурилась сильно-сильно, стараясь прогнать будто впечатавшуюся в сознание картинку — Мэри, распростершаяся в луже крови, с перепачканными белесыми волосами, которые поблескивали от света пламени, горевшего в камине.
Дыхание сбилось, и, сжав рот, Лили вспомнила все: разговор с Томас, Скорпиуса, авроров. Все события, словно назло, выстраивались перед глазами, привнося в нее одну лишь горечь, и ей хотелось вскричать от той невыносимой боли, которая встала комом в горле.
— О, Лили, ты очнулась? — Она резко мотнула головой в сторону голоса и увидела перед собой Прю. Ее черные волосы, убранные в пучок, приковали внимание Поттер, а потом, посмотрев уже на нее саму, Лили резко убрала руку ото рта, боясь, что она поймет, насколько тяжело и больно ей. — Мерлин, поверить только, знаешь, как мы испугались?!
Лили молчала, внимательно наблюдая за Пруденс. Если здесь была она, значит, вся ее семья — тоже. И было так страшно отчего-то посмотреть в глаза отцу, что внутренне Лили вся сжалась: и дыхание ее участилось, вырывая из груди то и дело жалкие хрипы.
— Она проснулась? — встрепенувшись, проговорил резко Альбус, который, заглянув в комнату, тут же поймал взгляд Лили. — Черт побери, Лили! — громко воскликнул он в момент оказавшись рядом с ней. — И это я еще эгоист? Ты понимаешь, насколько сильно заставила нас переживать!
— Милый, — примирительно протянула Прю, схватив его за руку, не давая Альбусу вплотную приблизиться к кровати. — Лили еще не до конца пришла в себя, ей плохо…
— А мне не плохо? — сверкнув глазами, тут же откликнулся он, и, видел Мерлин, это было впервые, когда Лили видела, чтобы Альбус повышал голос на свою обожаемую жену. — Моя сестра чуть не сдохла от рук истерички из-за этой блядской лавки, которая никому ни хера не нужна.
— О чем вы? — тихо спросила Лили, резко встряв, слегка приподнявшись на локтях. Она не понимала, совершенно не понимала, о чем говорил Альбус, что именно ему было известно и самое главное… а какую версию событий изложил сам Скорпиус? Что именно он рассказал?
Альбус нахмурился, резко переведя взгляд на сестру, и, вздохнув, с громким скрипом придвинул стул к ее постели, вызывая у Лили невольное раздражение — даже сейчас ему как будто было совершенно плевать, что ей плохо!
— Дорогая моя сестренка, теперь ты по гроб жизни будешь должна Малфою. И какого соплохвоста он вообще с такой яшкается? Ты же ходячая проблема. Так и еще злая, что не подойдешь.
— Твоего мнения не спрашивали, — злобно прошипела Лили, яростно сверкнув глазами, отчего-то обидевшись.
Альбус цокнул.
— О как, — а потом очаровательно улыбнулся, вызывая в ней еще большее раздражение. — Мэри Томас напала на тебя, чтобы лавка, согласна законодательству, вернулась Беркам, с которыми их семья тесно связана. Все это поведал Малфой, засвидетельствовав свои показания собственными воспоминаниями, из-за чего тебе даже не докучали. Фактически, он взял всю ответственность на себя. Знаешь, какая шумиха поднялась?
Странное волнение охватило ее душу, и Лили совершенно не могла понять тех эмоций, что за секунду появились внутри нее. Хотелось отчего-то расхохотаться истерично, а потом схватиться за голову и думать, думать. Думать. О том, как много сделал для нее Скорпиус. И что могут значать все его поступки.
— Это правда? — тихо переспросила Лили, слегка склонив голову. — Скор… Малфой взял всю ответственность на себя?
— Да! — закачав головой, резко ответила Прю, накрыв руку Альбуса.
— Но это невозможно… — удивленно пролепетала Лили, совершенно не понимая, как у него это получилось. Почему ему все поверили? И какими именно воспоминаниями поделился с аврорами Скорпиус?
Дверь резко скрипнула именно в тот момент, когда непонимание, смешанное со странным смущением, охватило Лили. И, дернув голову, она уже знала, кто будет стоять у порога — это он. Скорпиус.
И, когда Лили увидела его серые глаза, которые внимательно следили за ней, его прямой, ровный профиль, словно выточенное изваяние, она почувствовала, как пересохло во рту и как дикое волнение охватило ее с ног до головы.
Кивнув головой Альбусу, Скорпиус неспешно вошел в палату, и Лили, резко отведя взгляд, уставилась на свои пальцы. Бледные, покрытые мелкими порезами, Лили сжимала и разжимала их, старательно пряча взгляд, делая вид, словно ничего интереснее их не видела.
— Ал, пойдем, — задергав за рукав мантии, быстро сказала Прю, усиленно качая головой в строну выхода.
— С чего бы это? — удивленный такой прыткости, протянул Альбус, но она, не обращая внимания на слова мужа, резко потянула его, цепко смотря на него в упор, словно стараясь передать какую-то информацию невербально.
Лили не особо поняла, когда они вышли и когда именно в палате установилась тишина. И только лишь в тот момент, когда нервозность слишком отягощала ее воспаленное сознание, Лили повернула голову в его сторону, видя, как он, слегка отодвинув стул от ее кровати, видимо, чтобы сохранить хоть какую-то дистанцию, наконец садится на него.
Ей хотелось сказать слишком много, но одновременно — ничего. И было так сложно понять, чего именно Лили хочется сейчас больше всего: сказать «спасибо» или просто схватить его за руку, облаченную в кожаную перчатку, и благодарно ее сжать, не нарушая этого молчания, такого родного и значимого, в котором смысла было, пожалуй, больше, чем в любых словах.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, внимательно смотря на нее безмятежным взором.
— Довольно неплохо, — прохладно проговорила Лили, слегка нахмурившись. — Малфой… как у тебя получилось сделать… все это?
Скорпиус усмехнулся, слегка нагнувшись к ней, и безразлично произнес, абсолютно ничего не вкладывая в свой голос:
— Связи порой творят чудеса. А если ты еще знаешь, к кому обратиться, то… боюсь, нет ничего такого, что было бы невозможно в этом продажном обществе алчных людей. Каждого интересует лишь цена вопроса, и я не могу их винить за это.
Словно загипнотизированная его взором, Лили слабо качнула головой, не отрывая своего взгляда от его лица, чувствуя странное непонимание. Она совершенно не знала Скорпиуса: ни одна часть его жизни не была открыта для нее, и лишь воспоминания из Выручай-комнаты давали ей слабое понимание — Скорпиус мечтал перелопатить этот мир, чтобы тот извинился перед ним за то, что посмел помыкать им за его фамилию. Он ненавидел все это лицемерное общество, навешивавшее ярлыки, и Лили помнила, с какой чертовой самоотдачей он доказывал каждому, словно назло, что Скорпиус Малфой — не один из них. И он никогда не будет делать то, что считается «правильным» или «хорошим», если это противоречит его принципам.
Так почему еще тогда, в этом проклятом Хогвартсе, он связался с ней? Лицемерной, фальшивой девочкой, у которой, кроме добродушных улыбок и ярости где-то внутри, не было ничего; которая неизбежно старалась вырвать себе место в этом обществе, безвозмездно подчиняясь ему.
— Не понимаю, — нахмурившись сильнее, пролепетала Лили вслух, не отводя своего тяжелого взора, — совершенно не понимаю: зачем тебе все это? Почему ты это делаешь?
— Это же очевидно, — спокойно и просто сказал Скорпиус, слегка усмехнувшись. — Ты мне нравишься. Или, возможно, это называется «влюблен». Не знаю. Но ты всегда была единственным человеком, чье возвращение я ждал каждый день, за кем мне хотелось наблюдать и изучать… кого мне хотелось бы узнать намного ближе.
Нервно сглотнув, Лили вцепилась пальцами в одеяло, чувствуя волнение, охватившее душу. Ей было страшно, потому что она не понимала, что именно ей нужно было сказать сейчас, как стоило бы повести — и, вглядываясь в его серьезное лицо, она млела, постепенно ощущая странное тепло, разливавшееся по всему телу. И чем-то оно было так похоже на то «счастье», за которым Лили гонялась столько лет, из-за чего робость одолела любое ее проявление чувств.
— Что ж, отдыхай. Тебе стоит набираться сил.
Еще с минуту он смотрел ей прямо в лицо, а потом со вздохом поднялся со стула и спокойно пошел к двери. И Лили наблюдала за каждым его шагом, чувствуя странное желание сорваться с кровати и схватить его за рукав, чтобы он остался с ней, чтобы полностью ощутить то счастье, которое разливалось по венам, придавая ей сил.
Когда Скорпиус ушел, Лили резко посмотрела на свои руки, боясь хоть что-то сделать. Она была в оцепенении и чем дольше пыталась понять свое внутреннее состояние, тем сильнее наталкивалась на непонимание: Лили абсолютно не знала, как быть ей и что стоит сделать.
«Зачем я только отпустила его?» — с отчаяньем подумала она, по-прежнему стеклянным взором смотря перед собой.
Годы умерщвления чувств били обухом по голове, взывая к рациональности, но Лили сидела и не двигалась, боясь. Потому что… счастье было так близко, что, казалось, протяни руку, и оно будет в твоих руках. Но будет ли? И счастье ли это? Она просто боялась того, что все — обман и что над ней просто кто-то насмехается, ведь после стольких событий и неудач, ей было так сложно поверить, что она будет счастлива.
Скинув одеяло с постели, Лили обратила свой взор на дверь. А потом, не думая ни о чем, спрыгнула с кровати, испытав легкое головокружение, и резко распахнула дверь, стараясь понять, куда именно мог пойти Малфой. Но, не увидев его, она быстро побежала к лестнице, слыша чей-то громкий оклик, но, не оборачиваясь, Лили сломя голову неслась по ступенькам, пару раз спотыкаясь, больно ударяясь о бетон. Но она не думала об этом. Все ее мысли были заняты одним Скорпиусом, и Лили чертовски боялась, что не успеет, опоздает, и он уйдет.
Распахнув входную дверь, Лили оказалась на улице, а потом с гулко бившимся сердцем замотала головой, стараясь различить его силуэт. Она по-прежнему видела нечетко, и было так тяжело просто стоять, что, облокотившись спиной о стенку, Лили с отчаяньем старалась найти его. И, когда она наконец заметила его, стоявшего на последних ступеньках и всматривавшегося вдаль, она опять сорвалась, быстро преодолев расстояние между ними.
Схватив его за руку, она развернула Малфоя лицом к себе, замечая некоторое удивление и даже злость, но, когда взгляд его сфокусировался на ней и он признал Лили, то, видел Мерлин, на дне его зрачков промелькнул странный страх.
— Ты тоже… ты тоже мне нравишься! — на одном дыхании выпалили Лили, вздрогнув под конец. Ей было так страшно признаваться в собственных чувствах и так тяжело стоять, что она, право, боялась, что упадет прямо сейчас. И словно в подтверждение своих мыслей, Лили опять испытала слабость, из-за чего, качнувшись, навалилась назад, но Скорпиус, заметив это, резко схватил ее за плечи, притягивая к себе.
— Глупая, что ли? Зачем ты вообще встала с кровати? — спокойно протянул он, а потом, накинув на ее плечи мантию, Скорпиус посмотрел ей в глаза, слегка поправив челку, и Лили видела, как светло-серые глаза смотрели на нее с какой-то светлой тоской. — Тебе нужно вернуться обратно.
И, не давая ей ни минуты на размышления, он, слегка наклонившись, взял ее на руки, отрывая от земли, из-за чего, испугавшись, Лили неловко обвила своими руками его шею, с некоторой опаской посмотрела себе под ноги, испытывая странное волнение, ведь Скорпиус был так близко, что хотелось, право, рассмеяться.
— Ты чего? — зашептала она ему на ухо, когда он зашел в больницу, приковывая взгляды невольных свидетелей. — На нас же все смотрят!
— И, скорее всего, завидуют, — самодовольно усмехнувшись, ответил Скорпиус, на секунду посмотрев на нее.
И Лили плавилась, от его теплых рук, сжимавших тело, от глубокого, такого проникновенного взгляда и от той радости, что поднималась в груди. Она была счастлива. И так много было заложено в эти слова, что становилось даже страшно — Лили до ужаса боялась, что все это просто блажь.
Сильнее прижавшись, Лили, словно зачарованная, разглядывала его белые волосы, его лицо и серые, такие светлые глаза. Он, как и в Хогвартсе, был бесцветным, можно было сказать, никаким, но ничего красивее его уверенного взгляда, его черт лица Лили не видела никогда, и какая-то странная нежность обуревала все ее внутренности. Ведомая ненавистью, Лили так давно не испытывала этого чувства, что упивалась им по полной. Она растворялась в нем.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — прошептал он ей на ухо, неотрывно смотря вперед, чтобы не споткнуться. — Я уничтожу тебя, Скорпиус Малфой. Да. Я уничтожу тебя своим присутствием в твоей жизни. Не так ли?
И, посмотрев наконец на нее, Скорпиус улыбнулся, так просто и так открыто, что уголки губ у Лили дрогнули. Потому что месть, желание уничтожить кого бы то ни было теперь казались ей такой глупостью, что, не сдержавшись, она прыснула, еще сильнее обвив его шею руками, прижимаясь ближе.
Потому что от той любви, которая поднималась в душе, было не спастись. Она, поглощая ее, привносила в Лили нечто новое — желание построить свою жизнь, а не уничтожить ее, превращая все хорошее и радостное в руины сожалений и горечи.Она пролежала в больнице еще несколько дней, испытывая странное волнение. К ней приходили только Альбус и Прюденс, оправдывая это тем, что отец был вынужден таскаться по судебным инстанциям, выступая ответчиком со стороны Лили, а Джеймс, уехавший на неделю в Шотландию, даже не догадывался обо всем случившемся в их семье.
Только вот Лили было плевать: все ее мысли занимал один только Скорпиус, который пришел к ней на следующей день после ее признаний и, молча улыбаясь, разглядывал Лили. Она держала в руках букет нарциссов и, вдыхая их аромат, иногда посматривала на Скорпиуса, испытывая смущение, ведь в паре шагов от них, развалившись на стуле, находился Альбус, который мрачным взглядом прожигал парочку.
— Вы что, вместе? — спросил он, когда Скорпиус попрощался и вышел из палаты.
Лили, по-прежнему нюхая цветы, лишь рассеянно улыбнулась, думая о своем. Глупое счастье нахлынуло на нее волной, и даже мысли о пережитых событиях не так тревожили Лили.
— Ничего не хочешь мне сказать? — вскинув голову, она бессмысленно посмотрела на брата, а потом, подняв вопросительно бровь, слегка склонила голову. — Откровенно говоря, я так и не понял, что ты имела в виду тогда… ну, в тот день…
Альбус осекся, опять нахмурившись. Было видно, что ему тяжело было поднимать эту тему, ведь, право, никто и никогда в их семье не пытался поведать о своих чувствах. Все они были замкнутыми, упрямыми и мечтавшими казаться сильнее, чем есть, — именно поэтому Лили не знала о том, что испытывает Альбус, о чем он думает и как вообще живет.
Склонив голову еще ниже, Лили молчала, думая лишь о том, что ей не хочется никому рассказывать о том, что было между ней и Малфоем в далеком Хогвартсе. Как будто все пережитое тогда было и бессмысленным, и слишком личным, чтобы можно было просто так поведать об этом Альбусу.
— Порой мне кажется, что мы ведем себя, словно чужие люди, — вдруг резко выпалил он, и глаза у него забегали. Альбус выглядел таким смешным, что Лили почти прыснула, подумав о том, как мог он признаваться в любви Прю. Насколько забавным выглядел в тот момент злой, агрессивный Альбус Северус Поттер? — До того дня, знаешь ли, я даже не подозревал, что ты можешь так орать. И раскидываться стаканами. Между прочим, сервиз был подарен родителям на годовщину.
Он опять осекся, и Лили уже не улыбалась, вспомнив вдруг о матери. Вместо привычной острой боли и ненависти, она вдруг испытала жуткую тоску — и сердце забилось лишь сильнее, обнажая эмоции, которые она так давно прятала. Посмотрев на Альбуса, Лили без тени улыбки сказала:
— Мне жаль, Альбус. Мне правда очень жаль.
И, наверное, выглядела она такой грустной и убитой, что Альбус резко поднялся со стула. Глаза его бегали бесцельно с предмета на предмет, и выглядел он… таким смущенным, таким, каким не был с ней никогда.
— Завтра тебя выписывают, — бодро начал он, старательно избегая посмотреть на нее. — Я приду за тобой и верну тебя домой. Теперь тебя никто никуда не отпустит, понятно?
Следующий день настал слишком быстро, и Лили, собрав свои вещи, ждала Альбуса, который, как и всегда, опаздывал. Ей было немножко грустно, что Скорпиус не пришел в день ее выписки, но, возможно, это было и к лучшему — ее внешний вид оставлял желать лучшего, а переживания и тревоги отчетливо проступали в каждой ее черте. Лили была убита. И в тот момент, когда ей казалось, что все поазди, она вспомнила о Годрике. Несчастном Годрике Томасе, который потерял свою сестру.
Ей стало больно. Резкая, тягучая боль пронзила все ее тело, когда эта мысль резким скачком промелькнула в голове. И в тот момент, когда к ней наконец подошел Альбус, Лили словно не замечала его, рассеянно думая о чем-то.
Глупая Лили Поттер. Как она только могла подумать, что все ее страдания закончились, что теперь наконец наступил долгожданный покой? «Покой будет тебя ждать только в могиле», — язвительно прошептала Лили, идя вслед за Альбусом, испытывая тошноту и усталость.
Ей казалось, что она по-прежнему не могла прийти в себя из-за собственных мыслей и внутренней тревожности. Отсутствие Скорпиуса, недомолвки с семьей, неизбежная встреча с Годриком — все это за секунду навалилось на нее, стоило лишь покинуть больницу, в которой она была так счастлива. Да и счастье ли это было? Скорпиус всегда приходил, чтобы помолчать, он ничего не делал — не старался взять ее за руку, обнять или поцеловать. И Лили, желавшая его всего, чувствовала странное разочарование. Потому что совершенно не понимала, а были ли они вместе? Или она опять все придумала у себя в голове?
С тяжелыми мыслями она зашла в дом, кивнула головой в сторону выглянувшей Прю, а потом молча поднялась к себе в комнату. Лили опять чувствовала странное, давящее чувство, словно несмотря на то, как удачно и хорошо для нее сложились обстоятельства, было что-то, что не давало ей покоя. И она не понимала — в чем именно ее проблема? Почему было так тяжело.
Безмолвно проведя рукой по лакированной крышке, Лили бездумно уставилась в пустоту. Она не играла столько лет, что сейчас, наверное, не вспомнила бы ноты. Лили Поттер так давно не занималась чем-то цельным в своей жизни, что сейчас ей думалось, что она так и будет склеивать себя по кускам, собирая настоящую себя, ту, которую уже очень давно потеряла. И будучи такой… разбитой, такой поруганной и сломанной, могла ли она быть с таким, как Скорпиус? Он не притворялся и не играл, он всегда был собой и отстаивал то, что было ему дорого. Малфой цельный. Малфой — это вершина. А сможет ли взобраться на нее Лили?
— Извини, что пришлось вытащить все твои вещи, Лили. — Она вздрогнула, круто развернувшись, посмотрев внимательно на отца, который неслышно зашел в комнату. А потом, словно смутившись чего-то, она перевела взгляд на стол, на котором в разброс были выставлены те самые коробки, которые она прятала под кроватью. — Мы очень переживали, — говорил он спокойно, но Лили видела, как странная горечь словно поднималась с самого дна зрачков, и ей было страшно, потому что говорить с отцом было тяжелее всего. Она так долго копила внутреннюю обиду на него, что сейчас была абсолютно не готова выплеснуть ее наружу.
— Это хорошо… — невольно протянула она, опустив взгляд в пол, чтобы потом резко поднять его и пристально посмотреть на отца, — хорошо, что я вернулась?
— Конечно, — поспешно откликнулся Гарри, сделав шаг вперед, а потом остановился. Сколько лет прошло со смерти матери? Шесть? Семь? Но даже сейчас между ними как будто стоял ее призрак, эфемерный и печальный, он преграждал Лили путь, и с каждой секундой она чувствовала искажающую все светлое ярость. Такую тихую и жгучую, что хотелось вскричать. — Это же и твой дом тоже.
Нервно сглотнув, Лили сощурила глаза, едва заметно качнув головой. Все те разы, когда она говорила, что ничего у нее нет, она была права — и не было у нее дома. В этом старинном здании с вычурными гобеленами были только мысли о прошлом, мечты о грядущем и не сбывшиеся желания настоящего. В этом доме Лили, как и всегда, была одна. Можно ли было это назвать расплатой?
Она просидела в комнате до самого вечера, не выйдя на ужин, потому что чувствовала страх. Все ее мысли были заняты анализом прошлого, и смятение, которое ее охватило, не позволяло ей спуститься прямо сейчас, туда, на кухню, где, улыбаясь, спокойно беседовали Альбус, Прю и… папа. В их лица, счастливые и безмятежные, смотреть было тяжелее всего, ведь как, каким образом они смогли наплевать на все унижение, на все неудачи и просто наслаждаться тем, что имели? Откуда у них было столько сил?
Тяжело вздохнув, Лили подошла робко к фортепиано, открыла крышку и безмолвно коснулась подушечками пальцев. В комнате было темно, солнце постепенно догорало, и вся ее комната окуналась в синие сумерки. Май напоминал о себе лишь запахом свежей листвы и едва слышимым чириканьем птиц, и среди этой жизни Лили ощущала себя настоящим трупом. Безмолвным и придавленным собственной печалью.
Пальцы с трудом передвигались с клавиши на клавишу, и в какой-то момент не выдержав, она тихо-тихо заиграла что-то отдаленно напоминавшее «Турецкое рондо» Моцарта, но оно было наполнено такой печалью и горечью, что пальцы ее в нерешительности остановились. Чтобы играть, нужно было чувствовать себя живой, потому что иначе… получилось ли бы у нее оживить музыку, привнести в нее частицу своих эмоций?
Ей было так плохо, как никогда. И не было ни слез, ни сожалений, только лишь осознание собственной беспомощности перед миром и бесцельно прожитых дней. У нее — ничего. Абсолютно точно ничего нет.
— Я не знал, что ты играешь.
Лили обернулась резко, чуть не подпрыгнув на стуле, узнав его голос. Скорпиус стоял у порога, с легкой улыбкой поглядывая на нее, и ей показалось на секунду, что сердце у нее затрепетало и что вся грусть на секунду померкла, оставляя лишь один восторг — ведь он пришел! Он стоит в двух шагах от нее!
— Я еще с Хогвартса знал, что ты любишь музыку, но не думал, что ты и играешь.
— Откуда? — едва выговаривая, тихо спросила Лили, следя за каждым его движением. Скорпиус зашел в комнату ровным шагом, прикрыл за собой дверь и стоял теперь почти рядом с ней, изучая корешки книг, выставленных в шкафу. Лили почему-то стало так неловко, словно он видел ее насквозь, а она его — нет, и было в этом что-то странное. Как будто было нечто такое, о чем Лили должна была узнать, но Малфой держал это под строжайшим секретом.
— Хогвартский хор, — с насмешкой бросил Скорпиус, даже не глядя на нее. — Ты не пропускала ни одного их выступления…
— Так ты тоже… тоже увлекался музыкой? — с сомнением спросила Лили, почувствовав прилив странного интереса. Перед глазами мелькнули воспоминания, когда Лили, сбегая от Мэри и ее компании, приходила слушать музыку, всегда занимая последние места, чтобы никто ее не смог найти или узнать.
Сердце кольнуло. Потому что одна только мысль о Мэри вызывала целую волну былого ужаса, и Лили показалось на секунду, что прямо сейчас она задохнется от тех эмоций, что переполняли ее.
— Нет. Я увлекался тобой.
Она вскинула голову, натыкаясь на его пристальный взгляд, едва выражая то удивление, которое поднялось в груди. Боль меркла. И она была неощутима вовсе, когда он подошел ближе и протянул знакомую коробочку. И в ней, Лили знала, лежит та самая змея, которую он подарил ей еще в Хогвартсе.
Это было так странно, что, нахмурившись, она не стремилась забрать браслет обратно. Лили лишь думала о его словах, совершенно не понимая Скорпиуса. Как давно он наблюдал за ней? Как давно он ее знал? Ведь Лили совершенно не помнила его — безликий староста Хогвартса, ей же было плевать на него до шестого курса!
Поднявшись со стула, чтобы не ощущать разницу в росте, Лили степенным движением руки потянулась к коробочке и в тот же момент Скорпиус схватил ее за кисть, отложив коробку на фортепиано, и притянул Лили к себе, вызывая дрожь во всем теле и сладостное предвкушение. Поттер чувствовала, что она падает. В бездну своих чувств, желаний и искушения, потому что его губы, целовавшие ее с непередаваемой нежностью, вызывали внутри один только трепет и желание растянуть эту минуту в вечность.
Схватив его за шею, Лили мечтала раствориться в этом моменте, чтобы не чувствовать ничего, кроме той радости и влюбленности, которые окутывали ее душу, делая бессмысленными все ее переживания и тревоги.
— А ты уже окончательно поправилась, — со смешком заметил он, когда, прервав поцелуй, аккуратно убрал прядь ей за ухо. — Почему же твой отец утверждал, что ты не ужинаешь с ними из-за плохого самочувствия?
Липкое смущение опутало Лили, заставляя прикусить губу и прижаться лбом к его груди, чтобы Скорпиус не мог заметить, как бегают ее зрачки и как глупая улыбка лезет к ней на уста. И, почувствовав, что он лишь сильнее обвил ее тело руками, Лили прикрыла глаза, смакуя каждую секунду безграничного счастья. Ведь он был здесь. Так близко и так рядом.
— Почему тебя не было столько времени? — тихо пролепетала она, когда реальность медленно стала отрезвлять ее сознание. В комнате было уже совсем темно, и она различала Скорпиуса только по его волосам, но даже так Лили чувствовала, что на руках у него перчатки. Кожаные и жесткие. И, когда она попыталась схватить его за руку, чтобы убедиться в этом, Малфой быстрым движением отстранил ее от себя, схватив чуть выше локтя, чтобы она не могла вырваться. — Что с твоими руками? Зачем тебе перчатки?
— Сейчас не время…
— Даже Мэри знала об этом! — яростным шепотом бросила Лили, чувствуя странную ревность и боль. Уродливое, искаженное лицо Томас вновь и вновь всплывало перед глазами, и ей казалось, что Лили падает в пучину собственной боли — настолько сильная и мощная она была.
— Ни черта она не знала. Мэри Томас была всего лишь идиоткой, у которой явные проблемы с головой, почему ты вообще ее слушаешь? — не менее яростно проговорил Скорпиус, крепче сжав ее руки, чтобы она не смогла вырваться. И Лили, гневно сцепившей зубы, хотелось накричать на него, но вместо этого, дыша тяжело, она прожигала его глазами, понимая, что все ее счастье пустой и глупый обман. — Пойми же, Лили, есть вещи, которые нельзя просто так рассказать. Но это не значит, что ты не узнаешь о них. Когда придет время, я все тебе расскажу, обещаю. Но сейчас… сейчас даже не думай что-либо спрашивать меня об этом.
Лили дернулась, стараясь вырваться из оков его рук, но ничего не выходило. И в этот момент она не понимала тех эмоций, что поднимались в ее душе, ведь такими непривычными, такими… новыми, что сносили любую рациональность. Наконец, смирившись, Поттер лишь внимательно посмотрела на него, а потом, не сдержавшись, приблизилась еще ближе.
— Ты же понимаешь, что я не отстану?
— Еще бы ты отстала так просто, — тут же проговорил Скорпиус, отпуская ее руки. А потом, повернув стул к себе, присел на него и протянул руки к ней. — Иди ко мне, Лили.
И говорил он с такой интонацией, что ни сил, ни желания воспротивиться ему у Лили не было. На ватных ногах, она подошла к Скорпиусу ближе, и, присев на его колени, зарылась пальцами в волосы, поцеловав. В такие минуты, когда он отвечал ей с не меньшим желанием и остервенением, Лили думала лишь о том, как сильно и неминуемо ее влечение, как желание охватывает каждую клеточку ее тела. И, когда его губы, переместились с губ, на шею, Лили не сдержалась, застонав едва слышно, выгибаясь на встречу его ласкам, полностью растворяясь в них.
— Что-то не так? — спросила она, когда Скорпиус резко выпрямился, словно останавливая себя, ведь Лили чувствовала, как рука его медленно заскользила с талии вниз, к краям юбки.
— В этом доме живут два твоих старших брата и твой отец, которого, между прочим, я уважаю. Посему не могу сказать, что мне комфортно даже общаться с тобой здесь, не говоря о чем-то больше.
Приподняв насмешливо бровь, Лили едва слышно прыснула.
— Какая глупость.
— Глупость — это то, что вы никак не поговорите, — жестко сказал Скорпиус, из-за чего Лили едва заметно вздрогнула, замерев. Приятная легкость пропала, оставляя после себя лишь напряжение, но оно было не сладостным. Нет. Лили чувствовала только, что Малфой, говоривший все, что думает, совершенно не радовал ее сейчас. — Все то время, что я знаком с твоей семьей и с твоим отцом непосредственно, я заметил удивительную вещь: вы вообще не разговариваете друг с другом.
— И что? — резко бросила Лили, вкладывая в свои слова долю злости. Ей так не хотелось говорить на эту тему, что она мечтала прямо сейчас спрыгнуть с его колен и закутаться в одеяло. Лишь бы не слышать. Лишь бы не слушать.
— Лили, — протянул Скорпиус, словно смакуя каждую букву ее имени, а потом, склонив голову набок, спокойно проговорил: — Неужели ты хочешь и дальше такой жизни? Неужели тебя устраивают твои отношения с семьей?
Дыхание отяжелело, словно придавливая ее к полу, и, понурив голову, Лили прикусила губу, нахмурившись. Нет. Теперь она не хотела такой жизни, слишком уж много было сожалений, слишком много печалей и разочарований. Но как же можно было начать все сначала? Разве возможно было просто взять и перечеркнуть все двадцать лет жизни, сделать вид, словно ничего не было?
— Пойдем к ним, ты же не ела, так?
Лили медленно обернулась, различая в темноте только его серые глаза и какой-то страх окутал все ее сознание. Право, ей до отчаянья хотелось сбежать от это пристального, цепкого, но между тем успокаивающего взгляда. Ей было так тяжело решиться, ведь ничего, совершенно ничего обнадеживающего не виделось ей в любой попытке найти потерянную дорогу к семье, что, сжавшись, Лили почувствовала горечь на кончике языка.
— Пойдем, — на этот раз решительно произнес он, вставая, вынуждая Лили соскочить с колен и теперь стоять возле него. Малфой не церемонился, схватил ее за руку, сцепляя пальцы, а потом, бросив взгляд на фортепиано, заметил принесенную им же коробку. — Всегда носи этот браслет.
— Это темномагический артифакт? — с сомнением протянула Лили, мечтая оттянуть время до неизбежного, ведь Скорпиус был так решительно настроен, что ей становилось страшно.
— Нет, разве мог бы я подарить что-то столь опасное тебе? — со смешком протянул он, — это наша семейная реликвия. Очень ценная и нужная вещь. Как видишь, один раз она тебя уже спасла.
Кожаная перчатка едва ли приятно терлась о ее кожу, но Лили молчала, когда они спускались с лестнице. Ей казалось это нереальным и даже смешным: подумать только, некогда столь уверенная в себе Лили боится спуститься вниз к своей семье и так безропотно подчиняется Малфою. Но она не успела подумать об этом, потому что когда нога ее переступила последнюю ступеньку, и они почти завернули к кухне, Лили резко выхватила руку, с отчаяньем поглядев на слегка удивленного Малфоя. С минуту он смотрел на ее испуганное выражение лица, и глаза его не по-доброму сузились. Только что могла поделать Лили? Ей совершенно не хотелось, чтобы отец и Альбус узнали, что между ними… что-то есть?
Спрятавшись за ним, Лили тяжело вздохнула, а потом уверенно вышла вперед, занимая свое место. Она старалась ни на кого не смотреть, уныло ковыряя вилкой в тарелке, ощущая внимание со стороны всех. И ей было тяжело, потому что слишком осязаемое молчание, повисшие после их прихода, говорило о многом, но в первую очередь лишь о том, что Лили была чужой здесь. И абсолютно не к месту.
— Где Джеймс? — решив разорвать эту гнетущую обстановку, бросила Лили, не поднимая глаз. В какой-то момент она начинала злиться и испытывать раздражение — чего только пошла на поводу у Скорпиуса? Какое право он имел лезть в ее жизнь?
И, сверкнув глазами, Лили невольно посмотрела на него, сжимавшего кружку с чаем, безразлично разглядывавшего что-то перед своими руками и находившегося мыслями не здесь. Тягостное чувство терзало ее сердце. О чем он думал? Как многое скрывал от нее? И правда ли, что однажды непременно расскажет ей все?
— Он вместе с Элеонорой отправился в Шотландию, — иронично протянула Прю, фыркнув потом, приковывая к себе внимание Лили.
— Главное, чтобы он вернулся с ней, — в ее же тоне бросил Альбус, усмехнувшись жене, из-за чего Прю лишь закатила глаза, демонстрируя ему свое насмешливое презрение.
— Главное, чтобы у него получилось заключить с их квиддичной командой договор, — тяжело вздохнув, заметил Гарри, отодвинув тарелку от себя. — Что скажешь Скорпиус, есть ли у него шансы?
Малфой дернулся, поймав сначала цепкий взгляд Лили, а потом, медленно посмотрел на Гарри и спокойно проговорил, отпив чая:
— Из того, что я помню, он был хорошим игроком.
— Это точно. В меня пошел, — гордо заметил отец, и Лили видела, как заблестели его глаза. Был ли он так горд свой единственной дочерью? Считал ли Лили столь же талантливым ребенком?
Лили прикрыла глаза, ощущая странный ком в горле.
— Пап, я тоже хорошо на метле держался! — донеслось до нее, но Лили уже не старалась хоть как-то вникнуть в разговор. Ей было плохо, мысли слишком сильно изводили Лили, вызывая в ней то, что она не испытывала раньше — горькое, полное раскаянья сожаление.
И было так тяжело просто сидеть, что, когда Прю подошла к ней и, положив руку на плечо, неловко бросила, Лили встрепенулась, совершенно забывшись, где она вообще:
— С тобой все в порядке?
Но Лили молчала, упорно всматриваясь в ее черные глаза, а потом быстро вскочила с места и так же стремительно пошла в свою комнату, боясь взглянуть хоть на кого-то. И, когда подойдя к нужной двери, она положила руку на ручку, чтобы дернуть за нее, Лили заметила Скорпиуса. Он стоял, прислонившись к стене, и внимательно смотрел в окно в коридоре.
Вид его был задумчивым и совсем немного печальным, что вызывало у Лили лишь новый приступ грусти. О чем думал он? Что так сильно печалило Скорпиуса, человека, который, казалось, добивался всего, чего только хотел?
Она не знала. Но, внимательнее всматриваясь в его фигуру, думала лишь о том, что влюбляется в него все сильнее с каждой секундой. Любовью была пронизана каждая клеточка ее тела, и Лили неминуемо хотелось разорвать все расстояние между ними и просто обнять его.
Только вот она стояла по-прежнему на месте, не дергаясь, не стараясь сделать шаг к нему навстречу. Думая, отчего-то, что это абсолютно не нужно Скорпиусу.
***
Скорпиус не приходил почти всю неделю. Лили было это доподлинно известно, потому что каждый день она ожидала его прибытия, выглядывала в окно и, помогая Прю на кухне, вздрагивала всякий раз, когда хлопала входная дверь. Но его не было. Не было целых семь дней, и, когда наступила суббота, Лили, полная некоторой обиды, сидела в гостиной, внимательно наблюдая за приходившими людьми.
Она знала почти их всех. Почти все были бывшими слизеринцами и одноклассниками брата, а другая часть частенько печаталась в газетах. Мальсиберы, Эйвери, Фоули — все они значились в этом мире маргиналами и смутьянами, их громкие фамилии по-прежнему вызывали трепет, а те оскалы, которыми они одаривали окружающих, внушали странное, интуитивное опасение.
Но в эту субботу с ними не было их лидера, и, когда хлопнула дверь и в гостиную вошел Фрэнк Лонгботтом, Лили резко поднялась с места, спеша покинуть помещение. Она недолюбливала его, и это определенно было взаимным.
— Куда бежишь, Поттер? — со смешком бросил он ей в спину, и Лили остановилась. Задрала гордо голову и холодным взглядом прошлась по нему. — А ты умеешь удивлять. Когда я узнал о смерти Мэри, даже не поверил. Ведь вы, кажется, были подругами, солнечная?
Боль резко пронзила ее, но, не согнувшись, не изменившись в лице, она по-прежнему продолжала бесстрастно взирать на Лонгботтома, а потом фыркнув, едва улыбнулась, говоря:
— Слушай, Фрэнк, рекомендую тебе выдрессировать привычку затыкаться, — улыбка ее стала шире, словно в ответ той, что появилась на его устах. — А то ведь можешь закончить, как Томас.
Круто развернувшись, она степенным шагом проследовала по направлению к своей комнате, слыша его громкое, брошенное ей вслед:
— А знаешь! Такой ты мне нравишься больше, Лили Поттер!
Легкая улыбка проскользила по ее губам, и, засмущавшись собственной реакции, она прижалась к спиной к двери, прикрыв глаза. А потом от улыбки ни осталось и следа, ведь мысли, ползучие, едкие, отравляющие, вновь опутали ее, сделали своей рабыней.
Никогда раньше Скорпиус не пропускал собрания, и Лили казалось, что дело было в ней. Возможно, он получил то, чего желал, а сейчас не видел смысла искать с ней встреч и, напротив, лишь показывал свое пренебрежение. Такая мысль вызывала в Лили лишь тихую ярость и, опустив взгляд на свою кисть, которую обвивала змея, она топнула ногой, резко оторвавшись от деревянной поверхности.
Она подошла к окну, распахнула его настежь, бессмысленно созерцая внутренний двор, и с какой-то грустью подумала, что совсем скоро должно было начаться лето. В какой-то момент, глубоко уйдя в себя, Лили вспомнила Астората и его отчаянное нежелание умереть летом, и было в этих словах столько смысла и столько жизни, что сердце ее опять сковали тиски. В эту секунду она вспомнила отчаянного, поломанного Фобоса, и ей так сильно захотелось увидеть его, что Лили даже испугалась собственных мыслей. Ведь он всегда говорил, что она не пара Малфою, а Лили… почему же она так реагировала на эти слова так яростно? Неужели не хотела принимать очевидного?
«Что ты можешь предложить ему, солнечная Лили Поттер?» — с тоской подумала она, по-прежнему взирая на одинокие качели. Ведь у Лили действительного ничего не было. Абсолютно.
— Мерлин, как же я не люблю эти собрания! — с тяжелым вздохом раздалось за спиной, и Лили, крутанувшись, увидела перед собой Прю, которая мученически возведя глаза к потолку, вальяжно присела на кровать. — Не возражаешь?
— Почему ты не с мужем? — холодно спросила Лили, немного недовольная тем, что ее отвлеки от собственных мыслей.
— Я его придаток, чтобы быть с ними двадцать четыре на семь? — фыркнув, возмущенно протянула Прю, сверкнув глазами. А потом лицо ее приняло блаженный вид, и Лили знала, что думает она сейчас об Альбусе.
Осознание чужого счастья едва ли приносило удовольствия, но, подавив внутри себя некоторую обиду и раздражение, Лили облокотилась бедром о подоконник, старательно перебирая в голове всевозможные темы для разговора. В конце концов ей стоило бы смириться, что Прю стала частью их семьи и что с ней тоже стоило бы налаживать общение. Но как бы ни старалась Лили, как бы ни хотелось ей проникнуться симпатией к жене своего брата, что-то внутри терзало ее, изувечивая внутренности.
— Ты не была влюблена в Альбуса в Хогвартсе, — холодно протянула Лили, когда Прю, взмахнув палочкой, наколдовала себе вышивку и, склонившись над ней, стала изящно водить иголкой по ткани.
— Нет, — спокойно сказал Прю, пожав плечами.
Лили хотелось рассмеяться, право, потому что… ее глупый, влюбленный братец никогда не понимал женщин и их чувств, оттого он так слепо верил своей возлюбленной. Совершенно не понимая, что им пользуются, черт побери.
— Но, Лили, любовь приходит тогда, когда ты ее не ждешь, — со светлой улыбкой произнесла она, подняв голову. И глаза ее, заволоченные дымкой воспоминаний, потемнели, становясь черными. — Альбус был очень агрессивным в Хогвартсе. Да, конечно, это было мило, когда он приносил мне всевозможные убийственные зелья, вызывал на дуэли тех, кто бросил на меня неправильный взгляд, но, честно говоря, я лишь боялась его. И тех эмоций, которые он проявлял.
Пождав на секунду губы, Прю хмыкнула, а потом с уверенностью поглядела на Лили, слегка приподняв брови.
— Он был несчастным в этой школе. И когда он выпустился, я лишь изредка вспоминала о нем, думая, что наши пути не пересекутся. Однако уже летом после шестого круса я случайно встретилась с ним в Лютом переулке… и знаешь, он так изменился за какие-то четыре месяца. Альбус больше не был тем агрессивным мальчиком, нет, он был сломленным, но по-прежнему сильным мужчиной, который старательно работал в баре, чтобы его не выперли.
Не сдержавшись, Лили прыснула, и Пруденс понимающе улыбнулась. И уже через секунду они обе тихо смеялись, представляя, по-видимому, одно и то же: Альбуса, старавшегося быть тихим и спокойным. Как же нелепо у него получилось соответствовать стандартам общества.
— И мы очень сблизились, но я все еще не решалась, — цокнула Прю, задумчиво усмехнувшись. — Чертова слизеринская прагматичность. Только вот, когда отец поставил меня перед фактом моей ближайшей помолвки, и я, отчаявшаяся, рыдала в своей комнате, ожидая конца своей свободы, Альбус ввалился в мою спальню через окно и предложил мне сбежать. Сбежать вместе с ним. И ты не представляешь, с какой радостью я прыгнула в его объятия, с какой поспешностью обручилась с ним, а потом лишь ожидала нужного дня, — замолчав, Прю сжала вышивку в руках, а потом тихо, едва различимо проговорила: — Я очень его люблю. Мне не видится жизнь без него, понимаешь?
И Лили понимала, черт возьми, потому, наверное, молчала, наблюдая за теми эмоциями, что проскальзывали по ее бледному лицу. Разве могла она не думать в этот момент о Скорпиусе? Разве могла не вспомнить его теплых губ, его объятий и улыбок, которые дарил он только ей?
Молчание, повисшее в комнате, не было неловким. И, подсев рядом, Лили молчаливо наблюдала за изящными жестами Прю, думая совершенно о другом. В этот момент она убеждалась лишь в одном — все люди, окружавшие ее, были не поняты ею. Как она могла думать, что Прю просто использует Альбуса, видя ту влюбленность, которая витала между ними? Как она могла просто так относиться к своему отцу? К… Годрику?
«Мерлин, что с ним сейчас?» — с некоторым отчаяньем подумала Лили, вцепившись в покрывало своей кровати. В его глаза, голубые, пронзительные, сейчас было заглянуть страшнее всего, и не успела она подумать об этом, как дверь в комнату резко распахнулась и на пороге показался настороженный Альбус.
Он с сомнением посмотрел на свою женушку, а потом на Лили, явно удивляясь, что они вот так вот просто сидят рядом, живые и здоровые. А потом, нахмурившись, он лениво бросил, жадно наблюдая за каждым движением Прю:
— Тебя отец зовет, Лили.
Встрепенувшись, она насторожилась, поймав задумчивый взгляд Прю. Но, не стараясь придавать этому событию негативного окраса, спокойно поднялась и, с некоторым неодобрением посмотрела на Альбуса, который выглядел… слишком уж ожидавшим чего-то.
— Только не в моей комнате, братишка, — холодно бросила она ему, проходя мимо, вскинув брови. И, когда Лили вышла на лестницу, она могла поклясться, что Альбус посмотрел ей вслед с едва сдерживаемой улыбкой.
Она шла в приподнятом настроении, улыбаясь по-глупому непонятно чему, но только стоило ей поравняться с отцом и беззаботно заглянуть ему в глаза, как радость в ту же секунду покинула ее тело, оставляя после себя странную пустоту, которую так и хотелось заполнить.
— Лили, — в несвойственной ему манере начал Гарри, внимательно смотря в глаза. И Лили падала, право, ожидая всего, и сердце так быстро забилось, что страх начинал окутывать все ее тело. Это было неизбежно. «Как могла ты думать, что все будет хорошо?» — Я получил письмо от сослуживца Чарли. Ты писала ему, — слегка склонив голову, протянул отец, и Лили на секунду смутилась, вспоминая о своем побеге. — Так вот… Чарли умер. Умер в Египте. Было решено захоронить его в Германии… вроде как, именно это он и завещал.
Качнувшись, Лили резко схватилась рукой за выступ стены, с некоторым отчаяньем поглядев в знакомые, такие родные зеленые глаза, закачав головой в неверии. В это было так сложно поверить, ведь ее дядя… совсем ненамного был старше отца!
— Присядь, — сказал он, аккуратно схватив Лили за локоть, а потом неуверенно подтолкнул ее по направлению к дивану, и она могла поклясться, что Гарри Поттер, национальный герой и легенда всего магического мира, было то ли смущен, то ли чувствовал себя очень неловко.
Лили бессмысленно смотрела в пол, цепляясь пальцами за складки платья, бездумно, совершенно бесцельно рассуждая о чем-то стороннем. И было так горько, словно вместе с дядей уходила целая эпоха, ее маленькая жизнь, проведенная в Германии стиралась натиском надвигающихся событий.
Она не понимала, почему все это происходило именно с ней: Лили казалось, что кто-то точно смеется над ней, ведь как иначе можно было объяснить, что она только и делала, что теряла без надежды на приобретение чего-то ценного, только ее? «Тебя даже Малфой бросил», — насмешливо подумалось ей и, спрятав лицов в руках, Лили склонилась ниже. Она больше не могла скрывать своих эмоций, они прорывались, дырявили ее внутренности, и никакая маска не хотела цепляться на лицо.
Теплая рука, поглаживавшая по ее волосам, заставила Лили вздрогнуть и резко выпрямиться, чтобы посмотреть опечаленным, каким-то больным взглядом на отца, который обеспокоенно, с бегающими глазами изучал будто каждый миллиметр ее кожи. И она не сдержалась. Подалась вперед, утыкаясь носом ему в грудь, чувствуя рев, который рвался из ее груди. Ей совершенно не хватало отца. Не хватало его сильных рук и уверенного взгляда, его защиты и покровительства. Лили была так одинока без отцовской поддержки, что сейчас, насыщаясь этим чувством, она мечтала раствориться в нем полностью, лишь бы только не испытывать эту боль одной.
А уже на следующий день, надев траурное платье, Лили с немого позволения отца купила билет на поезд в Германию. Ей хотелось проводить в последний путь дядю, к которому она так сильно привязалась, и в какой-то момент поймав себя на мысли о том, что ей и вправду не хватает былых дней, она написала короткое письмо Фобосу, невзначай рассказывая ему о новостях в своей жизни, лишь в конце письмо неловка приглашая навестить ее как-нибудь в лавке, которая по-прежнему была официально открыта.
Можно было сказать, что она опять бежит. Прячется от последнего, решающего шага, который бы навсегда сблизил ее со своей семьей. И было так трудно решиться на него, что Лили, право, хотелось побыть хотя бы несколько дней одной. Лишь только отдаленные мысли о Скорпиусе омрачали ее, делали опечаленной и задумчивой. Ведь она опять была ему не нужна.
В день своего отъезда Лили решилась еще на одну вещь: она знала, что должна увидеться с Годриком, должна была пережить его презрение и ненависть, чтобы навсегда закрыть эту страницу в своей истории. И, трансгрессировав, стоя теперь у особняка Томасов, Лили безжизненно смотрела в знакомое, красивое здание.
Ей было очень пусто, когда она бесцельно шла по ровным дорожкам вдоль красивого сада, в котором благоухали цветы и пели птицы. Только Лили не слышала и не видела ничего перед собой, кроме тысячи воспоминаний, мелькавших перед глазами. Когда она была дружна с Мэри, то иногда бывала здесь на каникулах; слушала самовлюбленные речи Томас и невольно наблюдала за Годриком. И все это было так давно, что хотелось взреветь. Потому что ничего от тех дней не осталось.
Да. Лили изменилась так сильно, что теперь даже не могла поверить, что когда-то давно она только и делала, что прятала боль и старалась улыбаться, гнуть губы в лживую улыбку и робко смотреть в глаза. Та Лили была так слаба, что вызывала лишь неловкий оскал — потому что лицемерие, казалось, и было виной многим-многим ее страданиям.
— Что ты делаешь здесь?
Лили повернулась устало, подняв голову, вглядываясь в наполненные болью глаза Годрика. Ее затошнило, и если бы не многолетняя выдержка, она бы точно упала ниц, впилась пальцами в щебенку и пыталась выбить из груди всю свою боль.
— Зачем ты пришла? — яростно воскликнул он, так сильно нахмурившись, что лицо его исказилось в припадке гнева.
Знакомые голубые глаза искрились, и они были так похожи на глаза Мэри, что Лили сомкнула руку в кулак, не в силах выдерживать эту пытку. Сколько глупых и ненужных обид было между ней и Годриком? Как много ошибок совершили они? И Лили, смотревшая на него теперь открыто, знавшая все, внутренне сотрясалась отчаянным криком.
— Нет смысла говорить об извинениях и сожалении, — с надрывом протянула Лили, чувствуя, как панически не хватает воздуха. — Я виновата, да, но и твоя сестра не безгрешна…
— Ты пришла, чтобы сказать мне это? — Резким движением он оказался почти рядом с ней, и Лили, отшатнувшись, уперлась взглядом в его плечи, не решаясь поднять глаза. — Мерлин, Поттер! Просто уходи!
— Я жалею лишь об одном, — хрипло бросила Лили, резко вскинув голову, с отчаяньем посмотрев в такое знакомое лицо, — что в Хогвартсе не сказала тебе правду: правду о том, что я действительно была влюблена в тебя. И… что вся наша история началась и закончилась ложью. Вот о чем я действительно жалею!
Годрик поморщился, хмыкнул тихо, а потом мелко засмеялся выражая свою боль. Его тело сотрясалось в немом хохоте, и выглядело это так отчаянно болезненно, что Лили опять дернулась, наступая каблуком на клумбу цветов.
— Как я устал, — все еще посмеиваясь про себя сказал Годрик, прикрыв на секунду глаза. — Как я устал от этой жизни: от тебя, лицемерки, которой вдруг захотелось поиграть в благородство; от отца, которому абсолютно наплевать на смерть собственной дочери… на всех! Просто уходи, Поттер. Мне не нужно твое жалкое сострадание. Тебе же плевать. Тебе абсолютно плевать, что ты виновата в смерти человека!
Сделав шаг на нее, вынуждая Лили лишь сильнее ломать с хрустом цветы, он угрожающе сдвинул брови:
— Проваливай.
Какая-то странная ярость окутала Лили, и, развернувшись, она сначала стремительно пошла прочь, но потом, остановившись, резко, круто развернулась, натыкаясь на бессмысленный взгляд Годрика и, чеканя каждое слово, с ненавистью произнесла:
— Ты винишь меня, хотя я всего лишь защищалась. Ты говоришь, что я убийца, но игнорируешь тот факт, что именно Мэри пришла меня убивать. Ты такой же лицемер, как я, к тому же еще и дурак, который не может беспристрастно оценить ситуацию, — голос ее сорвался, и, тяжело вздохнув, Лили скривилась, чувствуя всю боль от и до. Вцепившись бледными, холодными пальцами в блузку, сминая ее, она чувствовала, как кривится ее лицо и как тяжело, тяжело, черт возьми, было даже просто стоять под его взглядом. — Твоя сестра уничтожила мою жизнь! Она всегда была завистливой сукой и не надо даже пытайся говорить о ней, как о несчастной жертве!
Дернувшись, Лили стремительно подбежала к нему, вскинула голову и, сверкая яростно глазами, едва успела перевести дыхание, прежде чем слова, изувеченные и такие ненужные, не прорвались наружу.
— Она — не жертва. Она — больная истеричка, которая получила все, что заслужила. И знаешь, что? Ты прав! Я не раскаиваюсь и скажу тебе прямо: если бы ситуация повторилась вновь, я бы сделала все то же самое, потому что таков мир — выживает тот, кто сильнее и кто лучше приспосабливается. Видимо, твоя сестра была не такой.
Дым трансгрессии в ту же секунду унес ее подальше от особняка Томасов, и последнее, что видела она — это искаженное, полное ярости лицо Годрика. Но Лили было плевать. Она лишь пулей ворвалась в свою комнату, схватила сумку с вещами и быстро понеслась прочь, ловя поспешный оклик Альбуса.
Лили шла, не разбирая дороги, чувствуя, что еще секунда, и она просто согнется пополам. Ее тошнило. Мысли уродовали ее сознание, заставляли ее окунуться в самую тьму, которой была наполнена ее душа, и спасенья не было. Лили всегда теперь будет падшей и маргинальной. Так не потому ли даже Скорпиус бросил ее? Она теперь не стоит и его мизинца.
Невыплаканные слезы стояли в глазах, когда Лили, постукивая каблуками по асфальту, старалась привести себя в порядок. На перроне было шумно, люди смеялись, и от этого смеха хотелось влить в уши воск, чтобы ничего не слышать. Поезда все не было, и она с яростью проклинала всех машинистов на свете, ненавидя все вокруг. Круг замкнулся. Избавившись от ненависти, она вновь вернулась к ней.
Вскинув голову, Лили бессмысленно обвела взглядом толпу, по-прежнему нервно постукивая туфлями. И когда она задумалась, падая в собственные тревоги и гнев, Лили заметила знакомый силуэт. Это Скорпиус. И он, протискиваясь сквозь толпу, шел точно по направлению к ней.
В первое мгновение она оторопела, а потом, словно испугавшись чего-то, круто повернулась, слегка склонив голову. Но уже через секунду Лили разозлилась на себя: и чего она только разволновалась. Какое ей дело до Малфоя!
— Лили, — уверенно позвал он, и, прикрыв на секунду глаза, Лили уверенно посмотрела на него, вкладывая во взгляд лютый холод. Скорпиус осекся, и, явно уловив настроение Поттер, задумчиво сузил глаза, слегка склонив голову, и, когда на лицо его попали лучи солнца, Лили заметила, каким бледным он был и насколько болезненный у него был вид.
— Прости, — пробормотал он, на секунду прикрыв глаза. — Я не мог прийти раньше… но мне бы хотелось проводить тебя в путь.
— Зачем? — безразлично протянула Лили, улыбнувшись криво. — Зачем? По-моему, тебе незачем провожать меня. Нет никаких причин.
— Я понимаю, что ты зла, — уверенно сказал Скорпиус, приблизившись к ней еще на шаг, из-за чего бровь Лили слегка поднялась верх. — Но я правда не мог. Веришь?
Поезд с громким гудком медленно стал подъезжать к платформе, и Лили, чувствуя, как уходит время сквозь пальцы, сжала с силой руку в кулак. Ей хотелось верить. Больше всего на свете ей хотелось верить Скорпиусу, но почему же, почему она чувствовала что-то неминуемое? Кажется, это называли самым настоящим концом.
— Я очень сожалею, что не смог быть с… — Малфой осекся, и лицо его за секунду приобрело такой болезненно-серый вид, что Лили испугалась. Секунду, и Скорпиус, согнувшись, схватился за ее руки, и она видела, как накренилось его тело. Малфой падал. Он еле-еле стоял на ногах.
— Что с тобой… что случилось? — взволнованно пролепетала Лили, с молниеносной реакцией схватив его за руки, прижимая к себе. Она отчетливо видела боль в его глазах, и ей становилось по-настоящему страшно.
— Малфой… мэнор…
— Что? — зашептала Лили, убирая волосы с его лба, которые так и лезли в глаза.
Скорпиус сморщился, а потом, яростным, цепким взглядом посмотрел на нее, и в этих серых глазах было столько всего, что Лили чувствовала спазм, который охватывал ее грудную клетку.
— Перенеси меня в Малфой-мэнор.
Поезд с гудком приблизился. И люди, заторопившись, слегка толкая их, заспешили в вагоны. Только Лили не пыталась успеть сесть — нет, она знала, что не уедет. И знала она также, что все обиды и горести за секунду испарились, оставляя только страх.
Страх за Скорпиуса Малфоя.Когда прозвучал третий, последний гудок и поезд с небольшим скрипом пустился в путь, Лили почувствовала, как удивление сходит, оставляя после себя тревожные мысли, главной среди которых была лишь одна — она совершенно не знает, что ей делать.
Лили чувствовала себя абсолютно беспомощной и, с трудом придерживая Скорпиуса, который еле-еле переставлял ноги, облокотилась о стенку. Сумка с вещами лежала рядом, и Лили, не понимавшая, что именно ей нужно сейчас предпринять, молча посмотрела на нее, а потом, наведя невербально заклятие невидимости, примостила ее к стене, наконец полноценно обратила внимание на Скорпиуса.
— Что происходит? — тихо зашептала она, находясь в непосредственной близости к нему, но чувство это не окрыляло, оно привносило лишь больший ужас и страх. — Как я попаду в Малфой-мэнор?
Скорпиус сморщился и, вдохнув глубоко, на одном дыхании заговорил, едва связывая между собой слова:
— У меня в кар… кармане кольцо… портключ…
Большего ей было не нужно, не мешкаясь, Лили тут же просунула руку ему в карман, нащупав гладкий камень. Это оказался небольшой перстень с черным, глянцевым камнем, на котором резьбой был вычерчен вензель «М». Посмотрев обеспокоенно на Скорпиуса, Лили обвила одной рукой его шею, прижимаясь всем своим телом, а потом, зажмурившись, неловким движением надела перстень на палец, видя, как закружилось в вихре окружавшее ее пространство.
Через минуту они уже стояли в самом центре роскошного сада, в котором на равных расстояниях раскинулись подстриженные кусты розы. Розы цвели, и в ноздри Лили ударил терпкий, сладкий аромат, из-за чего сморщившись, она не сразу вспомнила о Скорпиусе, который напомнил о своем присутствии хрипом.
— Нужно подняться, — еле слышно проговорил он, сморщившись, сгибаясь в спине, и Лили, будучи явно меньше его, с трудом удерживала его на ногах. — В мою комнату.
Тяжело задышав, Лили стала медленно продвигаться вперед, благо, что до входной двери были считанные метры. Дом встретил их звонкой тишиной и небольшим сквозняком, но она, целиком сосредоточенная на Скорпиусе, не обращала внимание ни на что вокруг, лишь поддерживала его, продвигаясь дальше, слыша тихие, короткие указания Скорпиуса.
Казалось, прошла целая вечность, когда они наконец оказались у него в комнате, и Лили аккуратно помогла ему лечь на кровать. А потом она застыла, безмолвно наблюдая за тем, как тяжело он дышит, как морщится с минуту, а потом, наконец сконцентрировавшись на ней, измученно улыбнулся, проговорив:
— Не хотел бы я, чтобы ты видела это.
— Поэтому ты не приходил? — с отчаяньем полушепотом спросила Лили, потеряв за секунду все свои силы. — Скорпиус, как ты мог скрыть от меня такое!
Какая-то тупая, ноющая боль захватила ее сознание, заставляя, наконец, окунуться в самую настоящую пучину отчаянья, смешанного с непередаваемым ужасом. Лили видела, как плохо ему было, и она знала, что все это не просто так, что это… уж больно похоже на последствия Темной магии, и чем дольше думала она об этом, тем сильнее у нее сжималось сердце. Потому что она, терявшая всех и вся, просто до ужаса боялась потерять и его.
Резким рывком она оказалась у изголовья его кровати, откинула мешающиеся белесые волосы и аккуратно дотронулась до лба. Он был горячим и влажным, и, переместив руку на шею, она внимательно посмотрела на едва проступавшие жилки. Лили знала Темную магию, знала все, что она могла создать и уничтожить, и знала плату за ее использование. Поэтому, когда на шее его она увидела едва проступающие черные линии, Лили была совершенно не удивлена.
Нервно присев возле него, Лили наконец посмотрела ему прямо в глаза, схватив невольно его правую руку, сжав ее.
— Что с тобой?
Но он молчал, тяжело дыша, а потом, склонив голову, выдернул свою руку и, не щадя времени, рывком снял перчатку со своей левой руки, обнажая черную, обугленную плоть.
— Красивое зрелище, не так ли? — иронично усмехнулся Скорпиус, покрутив рукой, словно изучая ее. На ней не было ни единого миллиметра живой кожи, только лишь черная плоть. Кое-где Лили могла отчетливо различить отслаивающиеся кусочки чего-то, что, возможно, можно было назвать кожей, и, всматриваясь упорнее, она понимала, что черной была не только ладонь, но и кисть… возможно ли, что была повреждена вся рука?
— Как же надоело, — со злобой протянул Скорпиус, и лицо его исказилось в гримасе чистой ярости.
Она не могла ничего сказать. Странное опустошение появилось в душе, отягощая ее: Лили боялась узнать, насколько серьезно был болен Скорпиус и как сильно прогрессировала его болезнь. Но… ведь в Хогвартсе с его руками было все в порядке? Да и Мадлен никогда не прятала их в перчатки. Что же это могло быть?
Мысли крутились в голове, но ничего толкового не было, все предвосхищал страх, смешанный со странной ноющей болью в груди. И, когда Малфой резко согнулся, а по руке его искрой прошлось что-то красное, уходя под рубашку, Лили коснулась руками его плеч и нервно зашептала, стараясь поймать его взгляд.
— Как ты… как ты лечишь это?
Скорпиус усмехнулся, а потом приподнял голову, и Лили заметила, насколько сильно покраснели его глаза и как сильно они блестели.
— На тумбочке, — начал он, а потом его лицо опять исказилось в судороге. Но большего уже не нужно было Лили. Она, ловким движением уложив его на подушку, вскочила, подойдя к тумбочке, сразу же обнаружила склянку с зельем. Тут же лежало около десяти пустых, грязных колб, но она не хотела думать об этом, лишь схватила нужное и, откупорив ее, с удивлением обнаружила, что это… было обычное снотворное.
Лили развернулась, посмотрела на него вопросительно, и Скорпиус, тяжело дыша, поймав ее взгляд, слабо улыбнулся.
— Это единственное, что может помочь претерпеть судорогу. Они… не такие частые.
Придерживая его голову, Лили помогла ему отпить, а потом, погладив по волосам, почувствовала странное желание — ей хотелось выместить всю ту нежность, что была в ее душе, хотелось успокоить его, вместе с тем забрать всю боль, которая скопилась в нем, а потом, поглаживая его, Лили переместила руку к рубашке, и, наблюдая за тем, как часто мигает он, словно боясь окончательно провалиться в сон, она оттянула край ткани, всматриваясь в его плечо.
Кожа на нем была бледной, но стоило опустить взгляд ниже, как можно было заметить проступающие черные полосы. Рука была поражена почти полностью, и это так сильно напрягло Лили, причинило ей такой невыносимый приступ боли, что она прикрыла свободной рукой рот, чтобы не вскрикнуть.
Малфой спал. Его дыхание выровнялась, и она боялась встать с кровати, чтобы не спугнуть его сон. Лили смотрела на Скорпиуса, проклиная себя и свою обиду, злость на него, потому что муки его были столь сильны, что не могли оставить ее равнодушной. Она и не думала о том, насколько по-настоящему дорог ей Малфой, как сильно может волновать ее его судьба и как невыносима лишь одна мысль о том, что… он может умереть.
Лили вздрогнула, убрала свою руку и с полным непониманием происходящего посмотрела вокруг. В комнате было светло, яркий солнечный свет проникал сквозь открытые окна, и, не выдержав, Лили встала с места и плотно зашторила их, остановившись, замерев. Потому что в какой-то момент осознала, что просто плачет, давится в тихой истерике и не может сдвинуться с места.
Она мяла пальцами плотную ткань, всхлипывая неслышно, давясь от боли, которая подступала к горлу. Это было невыносимо — знать, что он не проснется, что, возможно, это была их последняя встреча. Неужели только приобретя столь долгожданное счастье, Лили должна будет его потерять? Неужели над ней действительно висит рок, который не дает ей спокойно дышать, не дает ей насладиться жизнью?
Стоя у окна, давясь слезами, Лили вспоминала все. Окровавленное тело матери, раскинутое на лестнице, череду тягостных дней в Хогвартсе, изгнание Альбуса, смерть Астората, Мэри, Чарли, и было так невыносимо вновь видеть это все перед глазами, что хотелось вскричать.
Круто развернувшись, она опять бессмысленно посмотрела вокруг, боясь бросить хотя бы мимолетный взгляд на Малфоя. В его комнате было очень чисто, все вещи лежали на определенных местах — никакого беспорядка. Книги рядами стояли на полках, и среди них были различные увесистые тома по истории Магии. Левее от книжного шкафа висела длинная доска, на которой его почерком были выведены странные числа и время — возможно, это был график собраний, и Лили, проведя аккуратно пальцем по надписи, поняла, что они перепечатаны заклинанием.
Комната была большой и просторной. Роскошный, явно старинный ковер застилал весь пол, а изумрудный балдахин, собранный к верху, открывал вид на спящего Скорпиуса. Она подошла к нему ближе, прижалась к выступу кровати и печально поглядела в его бледное лицо. Какие сильные муки терпел он на протяжении стольких лет, как же тяжело, наверное, было жить с подобной ношей и скрывать это ото всех. Лили знала, стоило бы кому-нибудь прознать о такой слабости Малфоя, как его тотчас свергнули, пройдясь по репутации.
«Это Темная магия, — прошептала Лили, прикрыв на секунду глаза. — Его не просто растопчат. Его сломают и отправят в тюрьму».
Думать об этом совершенно не хотелось, поэтому, присев опять возле него, Лили невольно посмотрела на прикроватную тумбочку. Куча разбросанных пустых склянок, маленькая стопка книг и… небольшая фотография, стоявшая у самого края, вытиснутая увесистыми томами, — Лили нагнулась ближе, отодвинула том и замерла. Потому что на колдографии был запечатлен маленький Скорпиус, обнимающий совсем маленькую Мадлен Селвин. Лили узнала ее сразу: черные волосы, уложенные в сложную прическу, уже тогда презрительный взгляд — и смотрела Мадлен так, будто по-прежнему была жива и имела виды на Скорпиуса. Злость обуяла Лили. А потому она резко опустила колдографию лицевой стороной вниз, чтобы не видеть этот надменный взгляд.
Тяжело вздохнув, Лили с некоторой обидой посмотрела на Скорпиуса. Она понимала, что его с Мадлен связывали годы и история, но ничего не могла поделать — Лили ревновала… ревновала к тому, кого даже не было в живых. Усмехнувшись горько, Лили схватила его за руку и сжала с силой, печально вглядываясь в его спящее лицо.
Время текло медленно, и Лили, думавшая о своем, не сразу заметила, как проснулся Скорпиус. Лишь только через несколько минут, после того как шевельнулись в ее руке его пальцы, Лили посмотрела на Скорпиуса, заметив, что он неотрывно глядел на нее в ответ. И лицо его было столь наполнено печалью, что ей самой стало горько. И совершенно точно невыносимо.
— Я эгоист, — слегка охрипшим голосом произнес он, разбирая тишину на тысячу мелких кусочков, заставляя ее вздрогнуть. — Мне не нужно было активно действовать именно сейчас. Но я больше не мог ждать. Это было так невыносимо: ждать столько лет.
— Что с тобой? — пролепетала Лили, чувствуя, как слезы опять подходят к глазам, как тяжело становится даже просто вдыхать воздух. — Почему ты не лечишься? Что это за проклятие?! Почему ты не сказал мне раньше!
Не сдержавшись, Лили позволила себе заплакать, даже не стараясь смахнуть слезы, а потом, прильнув к его груди, она заплакала еще сильнее, не издавая при этом ни единого звука, давя крик, который так и стоял в горле. Его рука невесомо коснулась ее волос, и Лили, приподняв голову, посмотрела на него сквозь пелену слезу.
— Я так люблю тебя, так люблю, что мне невыносима мысль о том, что я могу потерять тебя. Почему ты молчал!
Потянув Лили на себя, Скорпиус прижал ее к себе сильнее, и сквозь помятую, плотную ткань рубашки, она слышала, как гулко бьется его сердце, какое порывистое у него дыхание. Лили всхлипывала, прикрыв рот рукой, а потом посмотрела на его левую руку, что лежала на кровати по другую сторону, такая неживая и черная. Он даже не использовал ее.
— Не представляешь, сколько лет я ждал этих слов, — проговорил он, и Лили лишь скривилась, слегка махнув головой. — Я так давно в тебя влюблен, что уже даже забыл, с чего все и началось.
Боль сковала легкие. И Лили лишь сильнее замахала головой, совершенно не желая слушать его. Ведь каждое слово Малфоя, каждое его признание было словно ножом по оголенному сердцу — так больно, что хотелось взвыть.
— А Мадлен? Кто она для тебя? — не выдержав, резко проговорила Лили, выпрямившись, посмотрев на него горящим взором. — Ты столько лет был вместе с ней… как я могу тебе верить?
— Как глупо ревновать меня к ней, — протянул Скорпиус. Он хотел было протянуть левую руку, чтобы убрать мешающуюся прядь с лица Лили, но, словно опомнившись, резко опустил ее, и взгляд его за секунду стал жестким. Едва проницаемым. — Мы с Мадлен выросли вместе. Ее мать была подругой моей матери, и очень часто Мадлен гостила у нас. — Меланхоличная улыбка сменилась за секунду в плотно сжатые губы, и лицо его все как будто помрачнело, словно Скорпиус вспомнил что-то.
Молчание повисло так неожиданно, и оно было таким тяжелым, что Лили, перестав плакать, неотрывно глядела на Скорпиуса, испытывая странный страх. Словно именно сейчас она узнает, узнает все, и в этой истории, наверное, было столько боли, что Малфою решительно не хотелось ничего вспоминать.
Сжав его правую руку, тем самым обращая к себе внимание, Лили тихо прошептала:
— Расскажи мне. Расскажи все.
Он неотрывно смотрел на нее, а потом слабая улыбка появилась на его почти синих губах. Скорпиус вдохнул. Чтобы затем спокойно, без единой эмоции начал говорить.
— Мы были очень дружны, настолько, что Мадлен часто оставалась у нас на ночь. В один из таких дней мы, играясь, решили заключить пари — выскользнуть из комнаты и пробраться в библиотеку.
Прервавшись, Скорпиус резко посмотрел на дверь, а потом, опять поглядев на Лили, сильнее сжал ее пальцы.
— Нам было двенадцать. Мы только-только научились колдовать, а в библиотеке… там было целое собрание запрещенных томов. Что-то вроде семейной реликвии. Конечно же, мы хотели поиграть.
Лили чувствовала, как холодна его рука, как с каждой секундой все злее и злее становится его улыбка, словно он злостью своей давал выход болевым ощущениям. Медленно, словно зачарованная, она посмотрела на его черную руку, ответно сжав его пальцы, а потом проговорила почти равнодушно, еле-еле передвигая языком:
— Вы сами себя прокляли. — Она вскинула голову, видя его стальной, полный решительности взгляд, понимая, что совершенно права. Потому что глаза Скорпиуса на секунду блеснули таким огоньком, что она едва перевела дыхание. Настолько ослепительным он был.
— Да, это так. Мы хотели поиграть: вытаскивали из клеток старые тома, листали их, наблюдая дикие, совершенно ужасные иллюстрации. Мадлен была по-особенному очарована таким зрелищем: ей нравилась готика. И на одной из страниц мы нашли заклятие. Вечная жизнь. Понимаешь? — Лили вздрогнула, почувствовав, как участилось сердцебиение, только Малфою все было нипочем. Глаза его, стеклянные, смотрели в никуда. — Не знаю, чем так приглянулось это Мадлен. Мы были детьми, и, можно сказать, у нас было все. Только вот ей все время хотелось большего — единственная наследница, она была так избалована. Возможно, она просто хотела кому-то что-то доказать? Мерлин, как она хохотала в тот день!
Он резко дернул свою руку, по-прежнему не смотря на Лили, но она не сопротивлялась. Слушала, так и представляя перед собой Мадлен, охваченную гомерическим смехом, окруженную тьмой и старыми опасными книгами.
— Я не хотел проводить обряд и думал отговорить Мадлен, но было поздно. Стоило мне лишь отвернуться, как она смеху ради прочла строчки, и когда я обернулся в ужасе, увидел, что все ее тело озарено странным свечением и как медленно начинала она вся будто загораться. — Переведя свой взгляд на Лили, он мрачно сузил глаза и с какой-то дикой усмешкой проговорил: — Я испугался. Подбежал к ней и схватил за руку, чтобы вырвать из этого свечения, и оно погасло. Растворилось во тьме. Только вот магия навсегда осталась запечатанной. Вместо вечной жизни Мадлен получила смерть, а я — ожог, который проявился лишь многие годы спустя и который невозможно ничем стереть, ничем исправить.
Тишина, повисшая в комнате, отчего-то пугала Лили. Вечер медленно вступал в свои владения, и в комнате Малфоя не было света, что лишь придавало его истории какой-то поистине пугающий, удручающий окрас. Лили было страшно. Страшно из-за того, что магия могла быть точно также запечатана и в Малфое, что означало лишь одно — однажды она разорвет его. На мелкие-мелкие части.
— Мы упали в обморок, а проснулись в своих кроватях, — продолжил наконец Скорпиус, словно придя в себя. Он вздохнул, прикрыл глаза, а потом облокотился о спинку кровати и безразлично поглядел на Лили. — Был страшный скандал, мама навсегда разругалась с Селвинами, а Мадлен больше никогда не приходила к нам. Родители боялись, что использование Темной магии может быть раскрыто… уже тогда ужесточались законы, и, если бы кто прознал, что наследники семейств, чьи потомки были Пожирателями, все еще содержат в своих домах темные книги, были бы большие проблемы. Очень большие. А потом мой отец отнес книги в подвалы, чтобы никто их не мог найти, и мы все забыли об этом. Пока в четырнадцать лет Мадлен не стала болеть — тяжело, непонятно. Никто не мог ей помочь, и тогда ее отец вновь пришел к нам и обвинил нас в проклятии Мадлен. В тот день он сказал, что я должен взять ответственность — она проклята, а значит, скоро умрет, кому будет нужна такая невеста?
На секунду выражение лица Скорпиуса стало каким-то злым, а потом тут же сменилось то ли отчаяньем, то ли раскаяньем, и он едва слышно бросил не своим голосом:
— Наверное, он думал, что она проживет хотя бы до двадцати, а если и повезет, то даже больше. А значит, можно было бы успеть родить наследника, если не сказать больше. Ведь я-то не был болен, — сказал он резко, не давая ей ни минуты на размышления, — я отделался простой участью. Ожог не смертелен, но его боли… они невыносимы, Лили.
— Но вы не обвенчались, — тихо бросила Лили, вцепившись пальцами в мягкий шелк кровати, испытывая странный, едва осязаемый озноб.
— Нет, — слегка качнув головой, проговорил он. — Но Мадлен была влюблена в меня, и я все-таки чувствовал себя виноватым, поэтому, когда она пустила слух, что мы вместе, я не сопротивлялся. Мне хотелось, чтобы те немногие годы, что у нее остались, она прожила счастливо. И так было очень долго. До шестого курса. Пока у меня вдруг не появились странные, режущие боли в руке и пока я не заметил тебя, солнечную Лили Поттер.
Не сдержавшись, он протянул к ней руку, и Лили, подсев чуть ближе, оказалась в нескольких метрах от него. Скорпиус был спокоен и безмятежен, таким же, как в Хогвартсе, и она чувствовала постепенно умиротворение. Лили приблизилась еще ближе, ощущая странное, щемящее чувство внутри, ведь ее пятый курс… это было так давно!
— Мы никогда не были с Мадлен, по-настоящему вместе, — проговорил он, нахмурившись. — И мне было плевать, что говорят о нас, да, до пятого курса, меня это совсем не волновало: только когда я влюбился, как самый последний идиот на свете, в тебя, вот тогда любая мысль о моем будущем с Мадлен стала вызывать во мне тошноту. Потому что она была моим другом. А любил я всегда тебя.
— Почему? — невольно сорвалось с губ, и лицо у Лили исказилось от тоски. Внутри нее было столько невысказанных слов и страхов, что хотелось наконец выпустить их, дать им свободу.
Скорпиус улыбнулся. Посмотрел на нее прямо, обжигая своим взглядом, вызывая целый вихрь нежности и любви. А потом пожал плечами. Совершенно беззаботно.
— Не знаю. Я просто наблюдал за тобой. Мне часто говорил о тебе Альбус… можно сказать, он невольно жаловался мне на тебя. И, право, именно на пятом курсе мы стали слишком часто сталкиваться: в хоре, в ночном Хогвартсе, хотя ты, наверное, меня даже не замечала, в библиотеке… везде я видел тебя. Твою солнечную улыбку, то обожание, которое окружало тебя, и я прекрасно понимал, что все это фальшь. Мне хотелось понять, кто же ты? И когда я увидел твое лицо, то, как холодно взираешь ты, когда никто не видит, то, как злобный оскал появляется на твоих губах в моменты торжества — я все это видел и уже не мог перестать наблюдать.
— Я совсем не замечала тебя, — пролепетала Лили, опустив взгляд на его шею и слегка расстегнутую рубашку. И вид его бледной, оголенной кожи вызывал внутри Лили изувеченное желание дотронуться до него, исследовать каждый миллиметр его кожи.
— Да, это мягко сказано. Знаешь, как я бесился? — усмехнулся Скорпиус, а потом резко потянул ее на себя, вынуждая Лили упасть прямо в его объятия. И тепло, такое яркое и отчетливое, в ту же секунду разлилось по всему ее телу. Лили прикрыла глаза, обвив ответно его шею, прижимаясь как можно ближе, чтобы почти слиться с ним. — И как я ненавидел Годрика Томаса… И Фобоса. Почему ты вечно притягиваешь к себе непонятно кого?
— Так, значит, Мариус был лишь предлогом? — лукаво протянула Лили, прикусив губу.
— Мариус нужен был Мадлен, а мне — твое внимание. Я же знал, что рано или поздно ты заметишь меня, — сжав ее сильнее, Скорпиус посмотрел прямо ей в глаза, — и уже тогда никогда не забудешь.
Не выдержав, Лили резко потянулась вперед, поцеловав его, чувствуя, как невольно начинают дрожать коленки и как сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Ей нравилось, с какой нежностью он оттягивал ее нижнюю губу, с каким нажимом и одновременно нетерпением углублял поцелуй, позволяя Лили пальчиками пробежать по его оголенной коже. Проскользнув ладонью под рубашку, Лили слегка поглаживала его плечи, грудь, а потом, резко прервав поцелуй, дыша с остервенением, она посмотрела на обугленную его руку, которой он никак не касался ее, и решительно взяла ее, сомкнув пальцы.
Скорпиус сморщился, попытался выхватить руку, и Лили могла поклясться, что в глазах его была глубокая печаль — он определенно точно стыдился своей руки.
— Не надо, — проговорил он, когда понял, что Лили не намерена размыкать пальцы.
— Если ты считаешь это уродством, Скорпиус, то ты ошибаешься. Никогда не прячь от меня свою руку, это не только твоя беда, но и моя. Я попытаюсь помочь тебе, слышишь?
Лили улыбнулась, чувствуя неловкость, потому что говорить такое ей было непривычно и приятно, что хотелось просто сбежать. Собственные чувства всегда были непонятны Лили, и сейчас, говоря о них так свободно и октрыто, она не понимала, откуда в ней такая смелость.
— У тебя нет больше сигарет, поэтому ты испытываешь приступы? — спросила Лили, стараясь оттянуть время, потому что вдруг ощутила, что быть наедине со Скорпиусом — все равно что сидеть на пороховой бочке. Любое действие, и она точно взорвется.
— Как раз сегодня мама должна была достать их контрабандой, — спокойно протянул Скорпиус, видимо, считывая все ее чувства и эмоции с лица. — Уже поздно, Лили. И сама ты не выберешься отсюда. Может… ты просто ляжешь рядом и останешься здесь до утра?
— Просто? — невольно протянула Лили, боясь отвести свои глаза. Сердце трепетало, и, на самом деле, ей так сильно хотелось большего, что странное смущение набатом огрело по голове.
— Да, — кивнул он головой, указывая на место рядом с собой. — Если ты, конечно, не против.
Лили улыбнулась. Она чувствовала себя не то самым счастливым, не то самым глупым человеком на свете, и было так плевать на это. Потому что впервые Лили понимала, какого это — любить и быть любимой в ответ. И ей определенно нравилось это ощущение.
***
Она проснулась от тихого шепота, который разносился по комнате. Лили приподняла голову и нахмурилась, а потом воспоминания налетели на нее градом, и, встрепенувшись, она резко присела на кровати, поднимая голову.
Первым, что Лили заметила, — был Скорпиус, который с кем-то полушепотом говорил. Чуть поодаль от него стояла высокая, статная женщина в элегантном темно-синем платье, с густыми каштановыми волосами, которые были аккуратно убраны. От нее так и исходила сила и строгость, что заставило Лили поежиться, а когда она поймала взгляд каре-зеленых, то Лили и вовсе растерялась, медленно осознавая, кто это была.
— Она проснулась, — прохладно протянула женщина, и Скорпиус обернулся. Лили видела, как напряженно было его лицо, как какое-то тихое негодование едва проступало в нем. — Мисс Поттер, мы спустимся вниз, надеюсь увидеть вас на первом этаже не более, чем через пятнадцать минут.
Она резко обернулась, остановившись на секунду в пороге, чтобы бросить на Скорпиуса цепкий, жесткий взгляд, а потом исчезла за деревянной дверью. Только в тот момент Лили почувствовала, насколько тяжело ей было даже просто находиться в одной комнате с этой женщиной и насколько сильное напряжение висело в воздухе.
— Это моя мама, — с легкой усмешкой протянул Скорпиус, едва сморщившись. — Астория Малфой. Полагаю, она хочет с тобой познакомиться.
— Как ты? — не выдержала Лили, встрепенувшись, посмотрев внимательно на него. Скорпиус уверенно держался на ногах, лишь одна рука была облачена в перчатку, словно он стеснялся ее, и от недавних приступов у него остались только покрасневшие глаза.
— Хорошо, сигареты, как всегда, помогли, — кривая улыбка появилась на его устах, а потом, словно опомнившись, он заторопился. — Лучше не заставлять мою маму ждать. Она довольно строгая.
С легкой улыбкой он вышел прочь, оставляя Лили наедине со своими мыслями. И она, оглядевшись кругом, перевела взгляд на зеркало. Растрепанные волосы, помятая одежда и слегка опухшие глаза — все это едва ли можно было назвать «хорошо», а при воспоминании о том, насколько опрятна и элеганта была мать Скорпиуса, ей и вовсе стало неловко.
Пара взмахов палочки слегка улучшили ситуацию, но глубоко внутри Лили понимала, что сейчас совершенно не готова была познакомиться с Асторией. И от холодного ее взгляда становилось лишь тоскливее… что, если она не понравится ей?
Лили спускалась с гулко бьющимся сердцем и не самым оптимистичным предчувствием — казалось, все складывалось как нельзя хуже. Ей совершенно не было понятным, как стоит вести себя: Лили так давно не взаимодействовала с людьми, которые так или иначе входили в ее жизнь, что теперь чувствовала собственную растерянность. Улыбаться не было сил, образ солнечной уже давно канул куда-то в прошлое, и сейчас у нее оставалась только собственная разбитость и желание хоть как-то изменить собственную жизнь.
Казалось, расстояние до дивана с каждой секундой лишь увеличивалось, и ей было страшно, право. Поэтому, когда она села на диван прямо напротив Астории, то почувствовала, как дрогнула рука, когда она предложила ей чашечку чая.
Скорпиус сидел рядом, и по его лицу едва ли можно было понять его мысли. Холодное безразличие висело на нем толстым слоем, и Лили подумалось, что за то время, что ее не было, они, видимо, успели либо поругаться, либо не очень приятно поговорить.
— Драко приедет только на следующей неделе, — меланхолично бросила Астория, расправив складки и без того идеально выглаженного платья. Астория Малфой крайне хорошо выглядела: стройная, высокая, в платье, будто только для нее и сшитом, она выглядела величественно и статно, а безмятежный взгляд каре-зеленых глаз был цепок и при этом строг. В ее лице будто была высечена тревожность — Астория то резко отворачивалась, прислушиваясь к шорохам, то передергивала плечом, словно отгоняя мысли.
Самое необычное было в том, что Скорпиус совершенно не был похож на мать внешне: ничто бы не выдало в них родственной связи, если бы не та жесткость и одновременно безмятежность взгляда, которую Лили не могла спутать ни с чем.
— Ему, конечно, будет удивительна сложившаяся ситуация, — делая акцент на «удивительна», также беспечно, но при этом прохладно проговорила Астория, а потом она резко посмотрела на своего сына, который, откинувшись на спинку дивана, поймал ее взгляд и приподнял бровь. — Скорпиус, я не понимаю, о чем ты думаешь.
— Мам, а ты сдаешь позиции, — легко улыбнувшись, протянул Скорпиус, — сыворотка правды или легилименции очень бы облегчила тебе жизнь.
— Не ерничайте, молодой человек, — строго и несколько возмущенно ответила Астория, и обе ее брови резко вскинулись, выражая крайнюю степень озабоченности. — Упаси Мерлин, кто-нибудь узнает о… об этом! — вскинув руки, она прикрыла на секунду глаза. — Черт побрал бы эту политическую карьеру, никогда не понимала прелести спорить с идиотами и общаться с толпой недальновидных. Однако же, раз ты выбрал этот путь, почему-то ты не думаешь о той опасности, которая висит над тобой? Скорпиус! — почти с отчаяньем воскликнула она, и Лили явственно вздрогнула от того, сколько много было в одной ее интонации заботы и тревоги.
В словах Астории было столько смысла, что Лили чувствовала, как тяжело становится ей дышать. Она была настолько права, что Поттер уже не могла ни о чем думать, кроме очевидного: если кто узнает, что с руками у Скорпиуса, то никто не станет разбираться в причинах этих ран. Они просто запретят ему колдовать и упрячут. Надолго, а может, и навсегда.
Лили нервно сглотнула, заметив, как поднялся с места Скорпиус, как подошел он к матери ловя ее руки, которые она все еще держала взброшенными, и, ласково сжав их, он постарался улыбнуться ей как можно более искренне. Но Лили видела, черт побери, видела, как много такого же отчаянья было в его глазах.
— Не стоит думать об этом, — как можно мягче проговорил Скорпиус, пряча все свои эмоции куда-то вглубь.
— Немыслимо, — яростным шепотом проговорила Астория, внимательно смотря в лицо сына, а потом, резко повернувшись, она в упор поглядела на Лили.
Что-то было в ее глазах подозрительного, возможно, даже надменного, и чем дольше смотрела на нее Астория, тем явственнее понимала Лили — она ей не рада. Одна эта мысль почему-то выбила воздух из легких, оставляя после себя беспомощность. Потому что где-то в глубине души, Лили понимала, почему Астория Малфой так смотрит на нее, ведь, право, кто такая Лили? Какие у нее перспективы?
Опустив глаза, Лили бессмысленно посмотрела на свои руки, поражаясь тому, как мало у нее осталось гордости и подростковой спеси. Едва ли она могла сейчас назвать себя сильной или победительницей, едва ли могла теперь глядеть на Скорпиуса, как на отпрысков проигравших. Вся ее жизнь перевернулась с ног на голову, и прошлые мысли казались такими глупыми и бессмысленными, что впору было лишь удивляться, как могла она раньше так глупо оценивать людей.
— Ваш отец в курсе, где вы? — услышала она и, резко вскинув голову, Лили отчего-то посмотрела именно на Скорпиуса, будто стараясь мысленно ему передать, как хочется ей сбежать от этого цепкого взгляда каре-зеленых глаз.
— Нет, но меня не ждут дома, — едва слышно проговорила Лили, чувствуя, как странный стыд окутывает ее сознание. Ведь она совершенно забыла о похоронах дяди Чарли!
И, видимо, лицо ее исказилось от переполнявших эмоций, из-за чего Скорпиус, повернувшись к матери на секунду, вежливо попрощался и в ту же секунду оказался перед Лили, подавая ей руки.
Они шли молча, и Лили, смотря себе под ноги, бессмысленно кривилась от внутренней судороги. Как бы она мечтала сейчас найти силы улыбнуться или вклеить маску в собственное лицо, как бы ей хотелось вновь обрести свою уверенность и спесь. И одновременно как же бессмысленно все теперь это было.
«Мир жесток, да, Лили? — со злобой подумала она, идя по наитию, не стараясь поднять головы, — а ты? Ты-то достаточно жестока?»
От одной это мысли хотелось смеяться, разрывая в клочья всю реальность и всю свою жизнь. Она прошла через столько преград, пережила столько событий, но почему же казалось, что это еще не конец? Почему Лили чувствовала, как неизбежно, по-прежнему падает вниз?
Вскинув голову, она посмотрела на Скорпиуса, чувствуя, как странные эмоции переполняют ее. Потому что Малфой нашел то, в чем нуждался и смог себя реализовать. А у Лили не получилось.
— Сейчас я должен идти на дебаты, — спокойно начал он, словно почувствовав ее пристальный взгляд. Они давно уже вышли из дома и сейчас шли вдоль раскидистого сада, который очаровывал своей красотой и одновременно простотой — подстриженные кусты, красивые, узористые лавки и небольшой фонтан, который стоял где-то поодаль, но шум воды доносился до ушей даже на таком расстоянии.
— Это опасно, — невольно сорвалось с ее губ, и Лили смутилась отчего-то. Она боялась вспомнить прошлый день, когда говорила так много искренних, рвущихся наружу слов, что сейчас чувствовала себя совершенно неловко.
— Но я не могу больше оттягивать, — уверенно проговорил он, крутанувшись, упрямо цепляясь за ее взгляд, который она невольно прятала. — У меня нет права так раскидываться собственным временем. Я себе не принадлежу, — с какой-то горькой улыбкой протянул Скорпиус, вынуждая Лили наконец посмотреть на него. И в этот момент ей показалось, что, возможно, между ними было так много общего, возможно… что наблюдая за ней в Хогвартсе, Скорпиус видел себя, не потому ли так отчаянно, с таким педантичным упорством искал их встреч?
— Что мне теперь делать с лавкой? — нерешительно протянула Лили, приблизившись к нему на шаг, мечтая все это расстояние стереть в порошок.
— Я долго думал над этим, — спокойно проговорил Скорпиус, на секунду нахмурившись. — Конечно, люди, жившие в переулке, теперь не так опасны, но это не значит, что их нельзя будет по-прежнему держать на своей стороне. Будет лучше показать, что лавка открыта благодаря нашим силам, а значит, ее нужно будет держать открытой. Разве что… вернуть обратно Берку, Фобосу Берку. Не находишь?
Кивнув головой, Лили неуверенно подошла к узорчатой калитке, скрестив руки перед собой. Было что-то неправильного в том, как именно произошло их воссоединение… да и было ли оно?
Встрепенувшись, Лили обернулась, замечая, что Скорпиус по-прежнему стоял на том же месте, не двигаясь, лишь внимательно смотря на нее. Верил ли он в то, во что хотелось верить Лили? Считал ли также? Даже все его слова, что все эти годы он любил ее, почему-то оставляли лишь горечь. Лили отчего-то совершенно не чувствовала себя ровней ему, что бы он не говорил.
— Мы теперь вместе? — неловко спросила Лили, едва касаясь пальцами до прутьев. И сердце билось так… так болезненно быстро и гулко, словно стараясь оглушить ее, приложить лицом к земле.
— Конечно, — уверенно ответил Скорпиус, на секунду улыбнувшись.
— Тогда… могу ли я пойти на твои дебаты? — совсем уж неуверенно тянула Лили, смутившись. Как много невысказанного по-прежнему было между ними… как много еще предстояло пережить?
— Раньше тебе не нужно было мое разрешение.
Подойдя, Скорпиус схватил Лили за руку, притянул ближе к себе, уносясь в вихре трансгрессии, и она, на секунду прижавшись к нему ближе, прикрыла глаза, чувствуя знакомое тепло и его аромат, от которого сердце лишь билось еще более нещадно, отчаянно, по-глупому влюбленно.
Он уверенно вошел в зал, последовал вперед, и Лили, вовремя отпустив его руку, чтобы никто не мог заметить этого, на секунду остановилась, ловя его вопросительный взгляд. А потом, усмехнувшись, Скорпиус повернулся и направился вперед, к стульям. С каждым его шагом Лили ощущала, как далеко они были во всех смыслах: как много было между ними.
— Приятно видеть новые лица, — уверенно говорил Скорпиус, не смотря открыто ни на кого. И только лишь Лили, сидевшая на втором ряду, могла почувствовать иногда его до странного глубокие, пристальные взгляды. — Наблюдая все изменения, происходящие в нашей стране, вряд ли можно остаться равнодушным. Но почему мы утверждаем, что именно за нами будущее этого мира? Потому что мы не делим людей, не смотрим на их родословную и, какое откровение, не смотрим даже на чистоту крови. Все это в прошлом.
Остановившись, он вдруг пристально посмотрел на Лили, и было в его лице странное отчаянье, которое едва ли могли ощутить окружающие, но она… она чувствовала его каждой клеточкой тела.
— Именно поэтому моя правая рука — это Фрэнк Лонгботтом, человек, которого вряд ли бы можно было заподозрить в симпатиях ко мне. Однако он верен и талантлив. И я верю, что если случится что-то со мной, он достойно понесет свои обязанности.
Люди хлопали. Зараженные каким-то энтузиазмом, они вставали с места и аплодировали. Не сдержавшись, Лили также поднялась с места, наблюдая, как подходит к Скорпиусу Фрэнк, как странное уважение отпечатывается будто во всем его лице.
Неловко хлопнув в ладоши, Лили не смотрела на Фрэнка. Она перевела свой взгляд на Скорпиуса, который стоял чуть поодаль, явно отдавая внимание Лонгботтому. Его лицо было нечитаемым, таким холодно-безразличным, что вряд ли можно было заподозрить его в каких-то душевных муках.
Но она знала, чувствовала, как тяжело ему стоять в этом центре, как тяжело держать лицо и как тяжело отыгрывать свою роль.
И когда он вновь посмотрел на нее в ответ, едва ухмыльнувшись так по-мальчишески, как тогда, в Хогвартсе, когда они были наедине, Лили подумалось… насколько же похожими были их судьбы. И насколько же одинаковая трагедия заключалась в их лицемерных жизнях, в попытках вставать с колен, держать ровно голову, ухмыляться криво, чтобы никто не заметил, как много мрака и горечи скапливается в душе, как переполняя ее, она выходит из берегов, рождая такую дикую ярость, от которой не было спасения. Одна только извечная ярость, сжигающая все мосты.
«Сила в борьбе», — вздрогнув, едва тихо прошептала Лили, сомкнув пальцы в кулак, вспоминая свои бесконечные попытки подняться, восстать, найти свое место и признание.
Но. Были ли силы бороться?Июнь наступил едва заметно. Лили бы и вовсе не вспомнила о времени, если бы ей не предстояла многочисленная бумажная волокита, связанная с лавкой. Да и то, она почти не думала об этом, полностью погружаясь во что-то новое, такое незнакомое и неизведанное, что… Поттер не могла остановиться.
Они виделись со Скорпиусом почти каждый день, хотя вряд ли эти встречи составляли больше тридцати минут, но Лили так сильно лелеяла эти незначительные моменты, что странный трепет поднимался у нее в душе — Лили и сама будто расцвела. Впервые в жизни черные, тяжелые ткани не радовали ее глаза; впервые в жизни она просыпалась со странной, какой-то даже изувеченной радостью. Лили не избегала семейных завтраков, обедов, ужинов, рассеянно улыбалась и частенько оставалась с Прю на кухне, показывая ей многочисленные поваренные книги, оставшиеся от матери.
В ее жизни почти ничего не изменилось: несмотря на постепенную смену имиджа и даже некоторого поведения, Лили по-прежнему не говорила со своим отцом дольше будничных фраз, а вернувшийся из Шотландии Джеймс едва ли удостоился с ее сторон больше, чем раньше.
— Лили, — протянул Скорпиус, когда они сидели в гостиной, и она слегка улыбаясь, мимолетно смотря на него. Внутри Лили всегда поднимался странный вихрь чувств — такой яркий, что хотелось жмуриться и улыбаться, так, чтобы напрягались щеки.
В ту же секунду, преодолев расстояние между ними, он крепко схватил ее за талию и, склонившись, явно хотел поцеловать, и именно в этот момент Лили резко уперлась руками ему в грудь и, насупив брови, едва слышно прошептала:
— Почти все дома! Что, если они увидят?
— И что? — насмешливо спросил Скорпиус, но, видя ее недовольство, все же отодвинулся, оставляя спасительные сантиметры.
На самом деле, ей самой нестерпимо хотелось приластиться к нему, словно кошка, и почувствовать тепло, исходившее от его тела, но каждый раз, стоило ей только начать мечтать об этом, как страх липкими пальцами пронизывал тело: она боялась, что именно в этот момент кто-нибудь из домашних увидит их, и у них не останется ни единого сомнения по поводу того… что они были вместе?
— Как что? — удивленно и немного возмущенно протянула Лили, слегка повернувшись, чтобы увидеть, если кто-то спустится.
Она и сама не понимала причину своих страхов. Наверное, ей просто хотелось спрятать свое счастье от всего мира, чтобы никто не мог осознать, насколько это счастье хрупко и как же дорого оно ей. Терзаемая сомнениями, Лили до сих потаенно думала, что кто-нибудь точно захочет ее уничтожить, отыграться, воспользовавшись чувствами, которые по-прежнему воспринимались Лили роскошью, непозволительной сладостью.
Наверное, поэтому она никогда не могла расслабиться рядом со Скорпиусом, не могла показать всю нежность, которую теплилась внутри нее. Даже просто притронуться к нему, вдохнуть его аромат было так сложно, что очень часто инициатором любой близости выступал Скорпиус и почти никогда — она.
— Лили, — повторил он вновь, вынуждая ее обернуться и посмотреть на него уже в упор. Малфой выглядел, как всегда, безразличным, и только в глазах его она могла увидеть странную, но такую привычную тень. — Почему ты хочешь держать наши отношения в тайне? Какой в этом смысл?
В этом не было смысла, Лили знала, но также она понимала одну вещь: где-то глубоко внутри она прятала очевидную, столь правильную мысль, которая душила ее, — никакая она ему не пара. Будучи прагматиком, Лили понимала это слишком отчетливо — она ничего не могла предложить Скорпиусу, имевшему в свои еще, по сути, малые годы, видную политику и будущее. Лили — чернокнижница, столько раз преступавшая закон, что можно сбиться со счета; столько раз появлявшаяся на первых полосах газет из-за своих порою поспешных, неуместных действий, что…
Тяжело вздохнув, Лили поджала губы, смотря на него решительно, совершенно не имея аргументов, чтобы вступить с ним в спор.
— Я все рассказал твоей отцу, — вдруг резко проговорил Скорпиус, и словами своими он выбил у нее невольных вздох. Лили замерла. И какой-то едва ощутимый холодок прошелся по спине. — Он знает, что мы вместе.
— Какого черта?! — почти что яростно воскликнула Лили, вскочив с дивана. Негодование ее было столь велико, что непременно хотелось им поделиться, и, вздыхая тяжело, она неотрывно смотрела в лицо Скорпиус, который, казалось, лишь сильнее помрачнел. — Ты не имел права делать этого без моего согласия!
— А ты бы согласилась? — насмешливо спросил он, спокойно встав с места, и от ленивого безразличия, которое было вылито в его лице, хотелось лишь раскричаться сильнее.
— Конечно, нет! — яростно прошептала Лили, уперев руки в бока. — И именно поэтому ты не должен был делать этого… как ты мог? А как же я? Как же мое мнение?
— Знаешь, что думаю я? — деланно спокойно спустя минутную паузу наконец ответил Скорпиус, и взгляд его отчего-то совсем не нравился Лили, он вызывал лишь странную горечь. — Что, будь твоя воля, ты бы никогда и никому не рассказала о нас. И меня это бесит. Почему мы должны скрываться? Что такого противоестественного в том, что мы вместе? — подойдя ближе к ней, он нагнулся, так, чтобы никто, кроме нее не мог расслышать его слов, наполненный тихой яростью. — Такое ощущение, что ты либо стесняешься меня, либо вбила в свою голову абсолютно глупые мысли. Но я не мог поступить иначе: встречаться с тобой без ведома твоего отца означало бы проявить к нему неуважение. А я так не могу. И, зная, что ты бы никогда не согласилась, я поступил так, как считал нужным. Сожалею ли я? — он усмехнулся. — Нисколько. Потому что в том, что я сделал, нет и не будет ничего плохого, в то время как ты, похоже, сомневаешься в факте наших отношений и словно и ждешь, когда я с коварной улыбкой скажу тебе, что, на самом деле, ничего и нет и что я тебя просто водил за нос. Не так ли, Лили Поттер?
Лили была так зла, что, вскинув голову, она с нескрываемой яростью процедила, чеканя гласные:
— А что, не так? Какой резон тебе быть вместе со мной?
На последних словах голос ее дрогнул, а мрачная усмешка Скорпиуса отчего-то вызвала лишь новый приступ отчаянного сожаления. Она знала, что делает ему больно, но не могла остановиться. И, когда Малфой развернулся и быстрым шагом пошел прочь, она даже не постаралась остановить его.
Весь день Лили просидела как на иголках и, будучи злой на весь мир, она заперлась в комнате, с ненавистью смотря в календарный листок. Июнь… светлый, такой праздничный июнь вызывал в ней желание расхохотаться гомерическим хохотом и, откинувшись на кровати, заснуть так глубоко, чтобы проснуться как-нибудь в октябре.
«Что такого в том, что отец все знает? — невольно думала она уже на следующий день. — Разве он был бы против?».
Лили знала, что нет, ведь Скорпиус пользовался если не симпатией, то уважением Гарри Поттера, однако, вглядываясь в отца пристальнее, она то и дело старалась уличить его в каких-нибудь косых взглядов в ее сторону или не свойственных ему жестах, мимике.
Джеймс смеялся как-то уж слишком натужно, рассказывая про Шотландию, и отец с лукавым любопытством слушал его, то и дело рассеянно поправляя очки. И Лили, наблюдавшая за ним украдкой, в какой-то момент поймала себя на мысли, что ей бы хотелось выслушать мнение Гарри, увидеть его реакцию.
— Ты никогда не узнаешь, что он чувствует на самом деле, пока не спросишь об этом, — сказал ей однажды Скорпиус, когда они, сидя в ее комнате рассматривали книги. Тогда Лили, заразившись отчаянной мыслью найти средство, чтобы хотя бы замаскировать проклятие Скорпиуса, старательно искала ответ в книгах, незаметно для себя как-то обмолвившись об отце.
И… Лили понимала, как прав был Скорпиус, оттого, разозлившись на себя от одной только мысли о нем, она резко встала из-за стола, и несмотря ни на кого поднялась к себе в комнату.
В комнате на столе стопкой лежали книги, которые еще неделю назад Лили с упорством вычитывала, чтобы хоть как-то помочь Скорпиусу. Даже зная, что этот ожог был не столь опасен и не нес за собой уж слишком сильных последствий, она мечтала вылечить его руку, которую он по-прежнему прятал от нее.
Так глупо, что теперь в этом даже не было смысла.
После их встречи прошло три дня, и Лили уже окончательно остывшая с замиравшим сердцем ждала того момента, когда он придет к ней. Но он все не приходил, и странная тоска накатила на Лили — она слышала, как отец говорил Альбусу, что сейчас у Скорпиуса и у Фрэнка важные встречи с инвесторами и что у него катастрофически мало времени, но и это не могло ее утешить. Ведь Лили знала, что он не приходил в их дом из-за нее.
Когда от мыслей совсем не оставалось спокойствия, а отчаянное желание найти его как-то уж слишком давило, она поднималась к себе на чердак, на лабораторию и смотрела в полуоткрытое окно, больше не куря. Она бросила сигареты почти сразу, потому что никогда не нуждалась в них, а недовольный взгляд Скорпиуса, который он бросал на любые завалявшиеся в ее комнате папироски, почему-то вызывали трепет и желание избавиться от них всех.
Они были вместе так мало… всего лишь какие-то две недели, но Лили казалось, что за эти четырнадцать дней она так сильно изменилась, как никогда. И было так больно понимать, что они разругались из-за такой глупости, что, стиснув себя в объятиях, Лили лишь упорнее всматривалась в улицу, все ожидая, что вот, из-за поворота появится Скорпиус. Который придет к ней.
— Тьфу, ну и пылище, — Лили вздрогнула обернувшись, заметив Джеймса. После его возвращения из Шотландии они ни разу не побыли наедине, и сейчас, всматриваясь в его слегка сутулую спину, она невольно подумала, что почти скучала.
— Лицо попроще, сестренка, — с усмешкой сказал он, отодвинув какую-то коробку. В ней лежали квиддичные перчатки и наколенники, те самые, которые подарил Джеймсу отец в первый год его дебюта. — А то такое ощущение, что ты сейчас прыгнешь вниз.
Джеймс с тоской посмотрел внутрь коробки и замер, словно ноги его приросли к земле. Он весь состоял из сгустка отчаянья и глупого желания доказать, что сможет перебороть эту систему. И было в этом что-то так похожее на нее, что вызывало у Лили лишь горькую улыбку.
— В Шотландии ничего не вышло? — просто спросила Лили. Все это время Джеймс с упоением говорил о природе, архитектуре и людях, но ни слова о цели своего визита. И такая натужная улыбка была ему так ни к лицу.
— Я идиот, Лили, — ответил он, и, качнув рукой, резко поднялся, схватил за коробку, а потом, поймав ее взгляд, неловко кивнул, — на мусорку хочу отнести.
— Джеймс, — немного удивленно протянула Лили, оторопело поглядев в его спокойное, можно сказать, безмятежное лицо.
Но он ничего не ответил и спокойно вышел из комнаты. Только Лили знала, что в этом спокойствии не было ни черта искреннего, и, не выдержав, она пошла следом. Он действительно вытащил коробку на улицу, поставил ее возле маггловского бака, а потом, стряхнув с рук невидимую пыль, резко развернулся и вернулся обратно в дом, где у крыльца стояла Лили, невольно взирающая на него.
— Ты пожалеешь об этом, — с некоторым отчаяньем протянула она, ни на шаг не отставая от Джеймса, который, словно не замечая ее, пошел вперед, на кухню.
Он подошел к чайнику, налил себе в кружку кипяток, а потом в развалинку сел на стул, слегка взмахнув палочкой, чтобы вода постепенно превратилась в крепкий-крепкий чай.
— Ты общаешься с Элеонорой? — спросил он тогда, когда у нее не было даже надежды на то, что Джеймс обратит свое внимание на сестру. Только вот суть вопроса была такой странной, что Лили лишь нахмурилась.
— Нет, — протянула она, качнув головой, а потом странная мысль осенила ее, и Поттер неловок протянула: — Между вами что-то произошло… в Шотландии?
Джеймс молчал. И в этом молчании было столько всего, что, когда через секунду он выпалил на одном дыхании, Лили едва ли удивилась:
— Ну… мы переспали, и, собственно, я вообще без понятия, что теперь делать, понимаешь?
— Мерлин, ты бы мог оставить подробности своей личной жизни при себе, — отчего-то смутившись, проговорила Лили, аккуратно проведя ладонью по лбу. Странное чувство досады вдруг кольнуло ее в сердце, ведь… как сильно Лили мечтала об этом со Скорпиусом, какое трепетное желание охватывало все ее нутро от одного лишь его прикосновения.
— Почему в жизни все так странно получается? — по-философски важно спросила он, не обращаясь толком ни к кому, печально уставившись в пространство. — Я хотела вначале просто позвать ее в кино, а уже потом… ну, потом в общем. Однако вышло лишь так, что я даже ничего не сказал ей в тот день, и, кажется, она теперь точно не захочет меня видеть. Может, это такая поттерская черта? Делать все через задницу.
Понурив голову, Лили проследила за тем, чтобы Джеймс допил чай, а затем неловко поднявшись, пошел к себе в комнату. И, когда она осталась наедине сама с собой, Поттер не сдержалась, запустила руки в волосы, почувствовав эмоциональный коллапс. Ей хотелось плакать, но повода не было; хотелось найти Скорпиуса, но при этом она была так на него зла, что даже не пыталась. Лили хотелось перестать скрывать всю ту тонну эмоций внутри себя, хотелось поделиться ими с окружающими, но все, что делала она, это переживала их внутри себя.
И, вспоминая слова Скорпиуса, Лили почувствовала лишь горечь. Потому что по-прежнему не доверяла никому, потому что по-прежнему боялась предательства и ничего не могла с собой поделать. Ведь некогда сильная Лили Поттер начинала стесняться себя — своей жизни, репутации, даже характера.
Дверь щелкнула, и Лили, подумав опять о Малфое, с надеждой посмотрела на порог. Но нет. Это был отец, который, что-то говоря себе под нос, рассеянно зашел в гостиную, похлопывая себя по карманам мантии. А потом, почувствовав ее пристальный взгляд, он невольно поднял голову и, наверное, вид у Лили был какой-то необычный, потому что вместо привычных приветствий, он спросил, приподняв брови:
— Что-то случилось, Лили?
Она качнула отрицательно головой, а потом, встав с места, подошла к лестнице. И именно в этот момент что-то надорвалось в ней, и она почувствовала, что в глазах у Лили стоят слезы. На первых двух ступеньках почти семь лет назад лежала, истекая кровью, Джиневра Поттер, и это воспоминания были столь ярким, что, не сдержавшись, Лили всхлипнула, а потом, обернувшись, посмотрела на отца, который слишком пристально наблюдал за ней:
— Почему ты не спас ее?
Она выпалила это быстрым, сбивчивым голосом, и глаза ее, отчаянно заморгали, не давая слезам окончательно вырваться наружу. Лили говорила без ненависти, без упрека, но с такой тоской, что он, приоткрыв рот, явно хотел что-то сказать. Но у него не нашлось слов.
Вопрос повис в воздухе. И, наверное, лучше было бы ей просто взять и сбежать. Но Лили не могла. Она больше не могла молчать.
— Почему ты никогда не говорил с нами… со мной об этом? — продолжала она, чувствуя, что вот-вот точно захлебнется в слезах, потому что сейчас Лили опять чувствовала себя глупым подростком, который, столкнувшись с болью, не смог найти ей выход.
Она словно вновь переживала тот день, и чувство обиды, непонимания, неприятия навалились на нее тяжелым грузом. Как сложно его было нести все эти годы, как трудно было заставлять себя игнорировать этот день и поведение отца! Вылитая маска «солнечной», постоянные попытки подменить себя, скрыть от общества свои истинные пристрастия… даже ее презрительное поначалу отношение к Скорпиусу — ведь все это стало следствием того, что она по-настоящему боялась быть собой. Боялась испытывать боль, которая жила внутри и которой она и не думала давать выход.
Эту боль Лили пронесла в своем сердце столько лет, что сейчас от нее осталась лишь нечеловеческая тоска, и ей так надоел этот груз, что нестерпимо хотелось его перекинуть на кого-то другого. Разделить его с кем-то.
— Я так нуждалась в те в то время, но тебя не было! — воскликнула Лили, слегка крутанув головой, из-за чего волосы больно хлестнули ее по лицу. — Ты замкнулся, пропал на работе, а потом поскорее решил отправить нас в Хогвартс. Почему ты не говорил со мной?! — голос ее почти сорвался, и она отчаянно боялась посмотреть на своего отца, чтобы не увидеть там опять безразличие. — Неужели я не была нужна тебе настолько, чтобы ты даже не попытался переступить через те тысячи бессмысленных писем и просто взять и поговорить со мной?
Чувствуя, как болит от слез глаза и как сорвалось ее дыхание, Лили резко крутанулась, мечтая сбежать, но в этот момент она почувствовала крепкую руку на своем локте, которая заставила ее остановиться. И, не сдержавшись, Лили бросила на отца отчаянный, какой-то даже затравленный взгляд, видя, как много беспокойства в таком родном лице.
— В моей жизни нет и не было ничего ценнее вас, — быстро проговорил Гарри, поравнявшись с ней, — я думал… думал, что вы не хотите со мной разговаривать, поэтому никогда и не поднимал эту тему. Но как ты могла думать, что ты не нужна мне, Лили! Ведь я так люблю тебя, — Лили всхлипнула, неволько приблизившись к нему на шаг, озираясь, словно напуганный зверек. И, улыбнувшись, он аккуратно погладил ее по голове, полностью разрушая прическу, вызывая у Лили то ли фырканье, то ли самый настоящий всхлип.
— Ты всегда искал во мне черты матери, — резко выпалила она, нахмурившись, скривившись словно от горечи, — я знаю… я видела это!
— Нет, — помотав головой, уверенно произнес он. — Что это еще за глупость? Я всегда наблюдал за тобой, потому что пытался понять. Мы же никогда толком и не говорили.
Истерика, поднимавшаяся в груди, медленно утихала, и, когда они сидели уже в гостиной, и Лили, неловко посматривая на отца через плечо, кусала от волнения губу, она чувствовала странный стыд. Ей было так горько думать о том, сколько проблем и сколько страданий она причиняла своим поведением ему, что непременно хотелось извиниться или поделиться этим с отцом. Но, слушая граммофон, который напевал незатейливую джазовую мелодию, Лили не решалась нарушить эту уютную, такую семейную тишину.
— Знаешь, почему я решил помогать Скорпиусу? — в какой-то момент проговорил он, и Лили, вздрогнув, с некоторой тоской посмотрела на него в ответ. — Джинни, маму… — он запнулся, склонившись над коленями. — В ее смерти все не так просто, понимаешь?
С затаенным дыханием, Лили внимательно посмотрела на отца, чувствуя, как легкие будто тяжелеют, придавливая ее к земле. Никогда еще, совершенно никогда они не говорили о смерти матери, и было в этом что-то сакральное, личное.
— В тот год Содружество, будучи еще не правящей партией, проталкивало закон об освобождении Азкабана от защиты дементоров. Конечно, уже до этого к их услугам прибегали лишь в особых случаях, и бывшие Пожирателями как раз и были эти особым случаем… они долго мусолили этот закон, прибегая к манипуляциям общественности… такой шум подняли, — скривившись, Гарри устало потер глаза, приподняв очки, а потом как-то бессмысленно проговорил: — В итоге они провели его. Азкабан стали охранять лица, по иронии связанные с одним из членов Содружества, у которого была собственная охранная организация. Удивительно ли, что Шафик сбежал? Нисколько. Удивительно то, что они скрыли это даже от меня, главы авроров, а когда я узнал об этом, было уже поздно. Джинни умерла, а он перерезал себе горло в канаве.
На секунду прикрыв глаза, Лили еле-еле вздохнула, прикусив губу, ощутив прилив знакомой ненависти. Почему же, почему было так тошно? Откуда эта тоска?
— Тогда я стал пересматривать свои взгляды на мир. Конечно, понимание, сочувствие, стремление к освобождению и упразднению жестоких норм прошлого — это хорошо и красиво звучит, — горькая улыбка тронула его губы, а потом словно застыла. — Но в реальности все куда сложнее. Есть вещи, которые хоть и жестоки и кажутся варварскими, но без них никуда. Гермиона этого не понимает. Она движима благими помыслами: ей просто хочется освободить всех от угнетения, которое, порою, выдумано ею же. Но это глупо. Абсолютно, совершенно глупо. И доказал мне это Скорпиус, мальчишка ведь, но сколько в нем толка. Я бы не простил себе, если бы такой потенциал в итоге пропал.
Приподняв голову, Гарри внимательно поглядел на Лили, слегка сощурившись.
— Иногда я вижу в нем что-то опасное. Я знаю, о чем думают многие его соратники и знаю также, что если бы он не был влюблен в тебя, а потому не стал бы искать со мной встреч, он бы давно мог свернуть не туда. Скорпиусу нужен балласт, который должен удерживать его. И я так рад, что для него — это ты, человек, который невольно делает его лучше, чем, возможно, он и есть.
Всматриваясь в глаза отца, Лили не могла проронить ни слова. Задумавшись, она лежала ночью в своей кровати, поглядывая будто сквозь темноту. Она едва ли могла оформить мысли в голове, и не было даже радости от того, что она наконец поговорила с отцом. Какое-то гнетущее чувство душило ее, переламывало кости, заставляя захлебываться странным предчувствием.
День умер. И наступивший после него едва ли отличался от предыдущего. Лили ждала, сама не зная чего, и, частично принимая участия в семейной суматохе, все же старалась улыбаться, невольно подбадривая отца, который после произошедшего явно чувствовал себя неловко. Но глубоко внутри Лили мечтала сбежать. От мыслей, от предчувствий, от своей жизни. И, когда ближе к вечеру, она неслышно вышла из дома, то невольно свернула во внутренний дворик, где присев на качели, Лили бессмысленно посмотрела в небо.
Она долго так бессмысленно сидела, вскинув голову, или ей только так казалось. Время словно перестало существовать, и впервые она ни о чем не думала и ничего не чувствовала — лишь наслаждалась тем, как сумерки постепенно вступали во владения, призывая мир ко сну.
Ей чудилось, что кто-то стоит позади, и, когда ощущение это стало слишком осязаемым, она круто повернулась, увидев Скорпиуса. Он стоял в пару шагах, нерешительно, словно не зная, как к ней подступиться.
Она так соскучилась по нему за каких-то четыре дня, что, поднявшись, она также нерешительно подошла к нему навстречу, а потом, не сдержавшись, обняла, едва вдыхая аромат его парфюма.
— Прости меня, — проговорил он, прижимая ее ближе к себе, и Лили могал почувствовать гулкое биение его сердца. — Я был не до конца прав.
— Ну конечно, мистер Малфой и полное признание своих ошибок — это моветон, — лукаво протянула Лили, нежась от собственных чувств. — Я тоже была неправа, Скорпиус. И… я так скучала!
Сидя на качелях, едва раскачиваясь, Лили ласково смотрела в его лицо, едва касаясь пальцами до скул, мечтая всю нежность передать одним только взглядом.
Скорпиус молчал. И, казалось, что мыслями он был где-то вдалеке, и мысли его были тяжелыми.
— Знаешь, — наконец сказал он, вынуждая Лили слегка склонить голову, чтобы лучше разглядеть направление его взгляда. — Иногда мне кажется, что политика совсем не мое.
И глаза его были наполнены такой странной печалью, что ни возразить, ни согласиться сил не было.
Внутри опять, так по-знакомому появлялась душевная мука, и Лили боялась. Боялась того, что все иллюзорно. А потому, наверное, обняв его, Лили едва перевела дыхания, чувствуя, как разбит он и как сильно сломана она.
Так можно ли было сделать из них что-то путное?
***
Солнце заливало пространством светом, и Лили, читая, то и дело отрываясь от строк, чтобы посмотреть рассеянно перед собой, а потом также рассеянно углубиться в чтение. Что-то не давало ей покоя. Какое-то странное ощущение жило и развивалось в ее груди, и будто только и ждало малейшего случая, дабы вырваться наружу, обнажая странную, тихую не то ярость, не то боль.
Без зазрения совести Лили могла бы сказать, что ее жизнь круто изменилась — больше не было неловких семейных вечеров, когда она, пряча все свои чувства и эмоции, старательно игнорировала свою семью. Нет, казалось, что именно сейчас они стали олицетворением той самой картины, которую много лет назад рисовал Ежедневный Пророк.
Не было ни препираний с Альбусом, не тихой агрессии к Прю, ни презрения к своему отцу. Но Лили и не могла сказать, что между ними было доверие или взаимное желание поделиться собственными проблемы. Они выросли такими. И чем больше думала об этом Лили, тем сильнее она понимала, что как бы не сближались они, между ними всегда будет стоять что-то невидимое, такое, что не дает сблизиться окончательно.
Дело ли было в Лили или в окружающих… едва ли она могла сказать. Но порой она ловила себя на мысли, что ни была до конца честной даже со Скорпиусом. Ей так много всего хотелось ему сказать, столько нежности погибало внутри нее, но она никогда не показывала этого, не давала понять, насколько сильно ее тревожило его состояние.
Она постоянно спрашивала его о руке, по-прежнему размышляя, как можно было бы свести черноту. И с каждым разом, натыкаясь на понимание, что это невозможно с учетом той политики, которая главенствовала в магическом мире, Лили задыхалась. Медленно, но слишком отчаянно.
Задумавшись, Лили не сразу почувствовала чье-то присутствие в лавке. И лишь когда она ощутила знакомый аромат, Лили подняла голову и увидела Скорпиуса, который, улыбаясь, стоял рядом с ней почти вплотную.
— Как собрание? — неловко спросила Лили, отложив книгу в сторону, испытывая трепет где-то внутри. Он был так близко, что непременно хотелось коснуться его лица, но Лили не делала этого, опасаясь чего-то.
Усмехнувшись, Скорпиус резко схватил ее за талию и усадил прямо на стол, чтобы она была на одном уровне рядом с ним, и быстро проговорил:
— Можно хотя бы с тобой мне перестать думать об этом?
Он целовал ее с нескрываемой нежностью, так чувственно, что Лили еле сдерживала стоны, рвущиеся наружу. И только сознание, воспаленное тревожностью и дурным предчувствием, говорило ей обо одном: Скорпиус не договаривает. Он будто никогда не был до конца серьезен с ней, никогда не делился своими переживаниями или проблемами.
— Завтра будет важный вечер, — разорвав поцелуй, спокойно проговорил Скорпиус, но дыхание его было порывистым и тяжелым. — Что думаешь о том, чтобы стать моей спутницей?
Лили задохнулась от той волны странной радости и удивления, которая захлестнула ее. Это было таким заманчивым, что, облизнув нижнюю губу, она улыбнулась едва заметно, притягивая его к себе ближе, прошептал прямо в губы:
— Конечно.
Внутренне Лили изнемогала от желания, когда его губы находили чувственные точки на шее, а рука, все еще облаченная в перчатку, едва поглаживала колено. И, притянув его ближе, зарывшись руками в волосы, она прикрывала глаза от того наслаждения, которым было пронизано каждая клеточка ее тела. Отчего ей было совсем невмоготу рассказать о своих желаниях самому Скорпиусу и, гонимая собственными сомнениями и страхами, она радовалась любой его инициативе, думая о том, что все у них как-то странно и неправильно.
Они были вместе, а между тем каждый молчал о том, что ему было важно. Они виделись почти каждый день, по большей степени молча рядом друг с другом и лишь изредка Скорпиус мог рассеянно начать рассказывать интересные, глупые истории из своего детства. В этом молчании не было неловкости. Только вот Лили хотелось говорить и говорить, что совершенно не получалось.
Застонав, Лили прижала его голову еще ближе к себе и, открыв на секунду глаза, она вздрогнула, заметив у порога слегка ошарашенного, явно только вошедшего Фобоса Берка, которого она сама же и позвала ради документа о передачи лавки ему в собственность.
— Фобос! — почти воскликнула Лили, резко отодвинувшись от Скорпиуса, который, нахмурившись, проследил за взглядом Лили и теперь мрачно взирал на непрошенного гостя.
— Что ж, видимо, я помешал, — безразлично протянул Фобос, собираясь уходить, и Лили, спрыгнув со стола, оправила юбку, чувствуя, как от неловкости покрывается едва заметными пятнами.
— Нет! Скорпиус, ты уже собирался уходить, не так ли? — почти что взмолившись, спросила она, внимательно смотря в серые глаза. Он был недоволен, но, видимо, понимая, что в его компании диалог точно не завяжется, лишь мрачно сузил глаза.
— Да, — наконец проговорил Скорпиус, и, отступив от нее, он холодно взглянул на Берка, который явно сам мечатл поскорее отделаться от Лили и уйти. — Что ж, я зайду за тобой завтра в семь, — не оборачиваясь, бросил он. — Надеюсь, мистер Берк, теперь вы вполне удовлетворены?
— Вполне, — почти процедил он, под конец усмехнувшись иронично.
Скорпиус вышел неспешно и напоследок оглянулся, посмотрев на Лили, из-за чего она, едва приподняв уголки губ, слегка кивнула головой, как бы говоря, что все с ней будет в порядке. И едва Малфой скрылся, как Лили, боясь отчего-то посмотреть Берку в глаза, спешно открыла верхний ящик стола, чтобы найти проклятую бумажонку.
— Ты вступишь в право владения только через неделю, — буднично проговорила Лили, съедаемая собственными терзаниями. Ей хотелось сказать ему совершенно другое, но чувствуя, что некоторое подобие дружбы между ними давно испарилось, она не хотела делать первый шаг. — Раньше никак не получится, Фобос.
Время оттягивать больше не было смысла, и Лили, подойдя ближе к Берку, протянула пергамент. И, Мерлин, до чего же ей хотелось разразиться гомерическим хохотом, вспомнив, как лелеяла она заполучить эту лавку и как легко теперь отказывалась от нее. Что бы сказал Асторат? Был бы он доволен ею?
Фобос усмехнулся, не сводя с нее безразличного взгляда, и в нем едва заметно плескался интерес. В этой лавке они впервые встретились. Можно ли было сказать, что здесь происходит и их последняя встреча?
— Спасибо, — наконец проговорила Лили, не опуская глаз, не склоняя голову, чувствуя откуда-то появившуюся внутреннюю силу. Она и забыла, насколько сильна в ней была гордость и насколько унизительно было бы показать, насколько тяжело ей жить человеку, который частично был причастен к ее падению. — За то, что рассказал тогда обо всем Малфою.
— Не думаешь ли, что я делал это ради тебя? — приподняв бровь, с едкой насмешкой протянул Фобос, вальяжно забрал из ее рук пергамент, безразлично быстро пройдясь по нему взгляду, чтобы потом вновь посмотреть на нее в упор. — Мне нужна была лавка. И Малфой мне ее пообещал… он хорош, — улыбка его стала шире, веселее, — всегда держит свое слово. Настоящий Темный лорд.
Что-то кольнуло. И Лили, вздохнув еле слышно, почувствовала, как страх охватил ее душу. Ей не нравились эти речи, не нравилось, как многого ждали от Скорпиуса. Одна мысль о том, что все видели в нем порождение зла, бесчеловечия, вызывала приступ тошноты — потому что Лили знала, с этого пути не возвращаются. Такие прозвища были опасны.
Вспоминая наполненные глубокой печалью глаза Скорпиуса, она думала лишь о том, как сильно ей бы хотелось уберечь его от этого пути, при этом осознавая, что совершенно не может ничего сделать. У Лили — ничего. Ни признания, ни репутация, ни места в общество. Навеки изгнанная, маргинальная Лили Поттер. «Не к этому ли ты шла все хогвартские годы?»
— Дом Астората я собираюсь снести, поэтому в течение нежели, если захочешь, можешь вынести оттуда, что хочешь, — как ни в чем ни бывало продолжил Берк, аккуратно спрятав пергамент. Но, поймав ее вопросительный взгляд, поспел добавить: — Дом старый и ветхий… к тому же, недавно умер мой отец и теперь имение официально принадлежит мне. Придется как-нибудь уживаться в нем вместе с моей сестренкой.
Ироничная улыбка появилась на его губах, и Лили, смотревшая на него внимательно, знавшая все его мысли и мировоззрение, вдруг усмехнулась, так по-старому злобно и с презрением.
— Ты же продашь ее, — проговорила она, усмехаясь сильнее, и от улыбки этой Фобос замер, приподняв бровь. — Не в притон, конечно, а какому-нибудь старому богачу, причем, невзирая даже на его статус крови.
— А что, по-твоему, умеет еще делать Бэкки, кроме как раздвигать ноги? — с некоторой злобой ответил Фобос, ощетинившись. — Она глупа и зависима… ей нужен кто-то, кто бы имел над ней власть, посему это очень даже удачное завершение ее беспечной жизни.
— Лицемер, — скрестив руки на груди, испытывая странные, ностальгические чувства.
Годы в Германии, мелькая перед глазами, виделись Лили такой глупостью. Вместе того, чтобы задуматься о своем будущем и кем станет она в итоге, Лили предпочла медленно падать вниз, и падение это было опекаемо тонкой, едва заметной заботой Фобоса. Между ними была лишь одна разница: он был взрослым и знал, куда и зачем идет; у него было подспорье в виде семейного бизнеса и он никогда не знал другой жизни. А у Лили тогда было только разбитое сердце и надтреснутая жизнь.
— Ну так что, вы теперь вместе? — с насмешкой протянул Фобос, заснув руки в карманы. — Забавно-забавно… даже интересно, как коротки будут ваши отношения.
Улыбка его заставила Лили невольно напрячься и с прищуренным взглядом посмотреть внимательно на Фобоса. Она знала, зачем он это говорит, но ничего не могла поделать — потаенная неуверенность в себе нахлынула на нее, заставляя самолично задаваться подобным вопросом.
— Ты даже представить не можешь, какими женщинами окружен Малфой и насколько опасно это общество… оно раздавит тебя, Лили Поттер.
— После всего, что я пережила? — со злобной насмешкой тихо проговорила Лили, и глаза ее сверкнули знакомым, забытым блеском. — После всего, что я вынесла? О, нет, Берк. Если и есть на свете правда, так она заключается лишь в одном: нет той силы, которая меня уничтожит. Я всегда буду подниматься с колен, что бы со мной ни происходило.
Кивнув головой, Фобос лишь усмехнулся, а потом, развернувшись, спокойно ушел прочь, оставляя Лили наедине со своими мыслями и страхами. В голове ее творился настоящий хаос: потому что Лили знала, черт побери, что прямо сейчас сломана настолько, что едва ли сможет находиться рядом со Скорпиусом на публике. Он — в центре внимания, а значит, рано или поздно там же окажется и она.
«И о чем я только думала, соглашаясь пойти с ним?», — нервничала Лили весь день, даже не заметив, как стремительно пролетело время и до назначенной Скорпиусом встречи оставались считанные часы. Она роптала на себя, пытаясь отыскать нужное платье к вечеру, а когда почувствовала некоторую усталость, то, прикрыв дверцы шкафа, прислонилась к нему, прикрыв глаза.
Ей хотелось отвлечься от тяжелых дум, потому, наверное, спустившись вниз, Лили бессмысленно вышла на улицу, бродя сквозь бесконечные завитки улиц, смотря в никуда. И когда, подняв голову, она заметила конторку, в которой работала Элен, Лили остановилась.
Отчего-то Лили очень хотелось с ней поговорить, в особенности — натолкнуть ее на откровенный разговор и выпытать, что на самом деле думалось ей о ситуации с Джемсом. Почему-то Поттер думалось, что непонимание, возникшее между ними, могло разрешиться с помощью ее участия, и от этой мысли, которая теплилась в сознании у нее с того самого времени, когда она выслушала Джеймса. А потому, не думая ни о чем, она уверенно зашла внутрь.
Заурядная работа писаря так не сочеталась с рассеянной Элен, что, ожидая ее в комнате приема, Лили лишь усмехалась презрительно, поглядывая на занятых девушек, заполнявших бланки. Было очевидно, что сюда она пришла не по собственному желанию, а, вероятнее всего, по наставлению семьи, и можно было лишь догадываться, о чем на самом деле мечтала Элеонора Спинетт.
«О доме и куче орущих детишек», — безразлично подумала Лили, склонив голову, подперев подбородок. И какой-то странный трепет появился в ее груди буквально на секунду, чтобы потом, испугавшись, она тотчас спрятала его куда-то на задворки сознания.
Элен шла медленно, озираясь по сторонам, словно сомневаясь в достоверности информации, но когда большие ее ореховые глаза наткнулись на Лили, лицо ее исказилось в светлой меланхолии. Такой знакомой и почти не изменившейся.
— Мерлин, Лили! — протянула она шепотом, ведя ее к себе в кабинет, чтобы потом, плотно закрыв дверь, с особым вниманием посмотреть внимательно, прямо в душу. — Я чуть с ума не сошла, когда услышала обо всем.
— И что ты думаешь? — почему-то дрогнувшим голосом спросила Лили, от нервов проведя рукой по лакированной поверхности стола. В голове как некстати появился Годрик, искаженный яростью, несчастный Годрик, и сердце у Лили заныло, затрепетало так больно, что захотелось непременно вскричать.
— А как можно смотреть на это? Ты защищалась, — так спокойно проговорила Элен, что, не выдержав, Лили внимательно посмотрела на нее. Удивительное понимание было в ее глазах, такое тихое, такое печальное… смотря на нее, Лили мысленно переносилась в Хогвартс, представляла знакомые оживленные коридоры, а потом, обрывая собственные воспоминания, она чувствовала горечь и едкую тоску.
Видимо, заметив, как помрачнела Лили, Элен быстро села за стол, начав болтать о чем-то, но Поттер даже не старалась вникнуть в разговор. Ей казалось, нет, правда, на секунду Лили подумалось, что смерть Мэри немного обрадовала Элен, словно та нашла в этом событии собственное отмщение. И чем больше Лили всматривалась в ее бледное лицо, тем сильнее ей хотелось спросить, что же было после того, как ее выгнали из школы. Что именно успела натерпеться Элен.
Но вместо это, оборвав ее расторопную речь, Лили уверенно проговорила, стиснув в руках палочку:
— Джеймс очень переживает. Он спрашивал меня о тебе.
Спинетт замерла, опустив голову, и Лили отчетливо заметила, как покраснели ее бледные щеки.
— Он хочет с тобой поговорить, но боится. Как думаешь… есть ли в тебе достаточно храбрости, чтобы начать разговор? — приподняв бровь, уверенно проговорила Лили, внимательно наблюдая Спинетт. Она, как всегда, была полностью в ее власти: инфантильная, жалостливая Элен… а ведь она была умнее многих и намного, намного счастливее той Лили, которая так презирала ее.
Приподняв голову, она внимательно посмотрела на Лили, и, видимо, непоколебимый вид ее вселял уверенность. Улыбнувшись едва заметно, Спинетт уже хотела было что-то сказать, но в этот момент дверь резко открылась, и, обернувшись, Лили увидела… Розу. Кузину Розу.
Та, видимо, также не ожидала увидеть Лили, и, слегка нахмурившись, неуверенно кивнула головой.
— Извини, — быстро проговорила Уизли, и на лице ее малоэмоциональном можно было заметить беспокойство. — Мой директор в срочном порядке просит распечатку… помнишь, годовой план?
У Розы было уставшее лицо и немного забитый взгляд, и, зная ее начальника, Лили понимала причину. Запальная Роза, спорившая с Малфоем в кружке, пропала, оставив после серое существование, страх упасть в глаза своей семьи. И было в этом столько ироничного, глупого, что, не сдержавшись, Лили усмехнулась.
— Как твои дела, Лили? — проговорила кузина, поймав ее взгляд. Ей было неловко, это можно было понять по бегающим глазам и поджатым губам.
И отчего-то, смеха ради, Поттер безразлично, даже как-то лениво бросила:
— Да нормально. Вот… сегодня иду вместе со Скорпиусом на какой-то важный вечер.
Удивление, отразившееся на лице Розы, было настолько неподдельным и уморительным, что Лили опять усмехнулась. Даже Элен и та замерла, подняв голову, уставившись на Поттер с изумлением. И она не знала, зачем вообще ляпнула это: просто какое-то иронично отчаянное настроение нахлынуло на Лили, развязав язык.
— Скорпиусом? — протянула Роза, нахмурившись. — Малфоем?! — почти что воскликнула она, что было почти удивительно, до того ее кузина редко показывала бурные эмоции. — На вечер Конгломерата? С тобой?
— Рози, я знаю, что ты меня очень любишь, но не настолько же, — почти обиженно протянула Лили, посмотрев на Элен, словно ища в ней поддержку. Но та, отчего-то, была очень печальной и смотрела на Лили с толикой жалости, что лишь вызвало у Поттер некоторую злость.
— Это один из самых крупных вечеров, — неуверенно протянула Элен. — Там… собираются сливки общества… понимаешь?
— Сливки общества! — вторила Роза, махнув рукой. — Там собирается вся элита магического мира! Еще неделю, как минимум, все газеты будут писать об этом событии. А уж какое внимание уделяют всегда Малфою. Представляю, что будет, когда он приведет тебя с собой! Чернокнижница, недоучившаяся в Хогвартсе, впутанная в многочисленные скандалы с прямым оппонентом Малфоя…
Резко ударив каблуков об пол, чтобы прекратить поток слов Розы, Лили живо поднялась с места. И хоть знала она, что кузина говорила все без издевки, но не могла ничего с собой поделать — какая-то странная злость накрыла Лили.
Не говоря ни слова, сопровождаемая несколько озадаченным взглядом Розы, Лили стремглав вышла из кабинета, а потом почти что выбежала на улицу. Все ее страхи, вся неуверенность вновь предстали перед Лили, окуная ее в бездну отчаянья.
Она знала. Понимала все это и ничего не могла с собой поделать — ей хотелось быть с Малфоем, хотелось разделять его время, вертеться в его кругах. Но при этом Лили прекрасно осознавала, что не ровня. Она не ровня Скорпиусу Малфою.
Завернув в Лютый переулок, Лили посмотрела на лавку, а потом, не раздумывая, зашла в нее, заперла дверь и, прижавшись спиной к стене, тяжело задышала. Милая. Правильная. Лили Поттер. С такой-то можно было появиться в этом лживом, безжалостном обществе… но можно было появляться с такой Лили? Со сломанной и жалкой, упавшей и мечтавшей всплыть?
Заламывая пальцы, она ходила взад-вперед по залу, думая. Если бы было у нее хоть одна возможность вновь вернуться к тому существованию, что вела раньше Лили, она бы не согласилась. Ни единая минута ее прошлой жизни не была и на половину такой наполненной, как сейчас, когда Лили проводила время с Малфоем. И между тем… было что-то в их отношениях неправильного. Того, что не могла простить себе Лили.
Часы с громким воем отбили шесть часов, и она, замерев, подошла к многочисленным склянкам и, нервничая, стала их передвигать. Она не пойдет со Скорпиусом. Не станет его позорить и не потеряет остатки собственной гордости. Больше всего ей была невыносима мысль, насколько невыгоден Малфою его союз с ней, насколько падшей и маргинальной стала сама Поттер. Мерлин! Ведь еще три года назад как презирала Лили таких людей! С каким высокомерием наблюдала она за жалкими потугами возвыситься тех, кто ползал на самом дне.
«И вот теперь ты такая же. Никчемная, жалкая Лили Поттер».
Схватив склянку, Лили сжала ее с силой, чувствуя, как трещит она под давлением пальцев, а потом, кинув осколки на стол, Поттер прикрыла глаза, едва сглотнув. Время шло неумолимо. И как же, как же сказать Скорпиусу, что она не готова предстать вместе с ним перед людьми?
Задумавшись, она не услышала, как скрипнула дверь, и только лишь почувствовав знакомый взгляд, Лили резко повернула голову, не отрывая рук своих от стола, ощущая в нем свою единственную поддержку.
— Я ждал тебя дома, — серьезно проговорил он, осмотрев Лили, которая стояла в небрежном, уличном платье. Нахмурившись, Скорпиус внимательно посмотрел ей в глаза, даже не стараясь подойти ближе, и это отчего-то укололо Лили. — Мы почти опаздываем, Лили.
— Я не смогу пойти с тобой, — выпалили она и удивилась тому, насколько ровным и твердым был ее голос. — Понимаешь… я забыла… я обещала отцу, мы же помирились, помнишь?.. мы хотели вместе пойти к маме… на могилу.
Сбившись, Лили еле выговорила последние слова, прикусила губу, наблюдая, как мрачнее и мрачнее с каждой секундой становился Скорпиус и как знакомый вопрос будто бы отпечатывался во всем его лице. Качнув головой, он запустил руки в карманы, а потом ровным шагом вышел из лавки, тихо прикрыв за собой дверь.
И когда она поняла, что осталась совсем одна, Лили медленно сползла, присела на корточки, уткнувшись головой в руки. Слезы странного бессилия душили ее, заставляя окунаться в самую настоящую пучину отчаянья, и спасения не было. Лили просто невозможно было всплыть.
Взревев, она поднялась на секунду, чтобы подойти к ступенькам, присесть на них и, хватая ртом воздух, бессмысленно посмотреть в пространство. На этом вечере, наверное, Скорпиус будет окружен лучшими женщинами Англии; он, непременно, обязан будет с кем-нибудь из них потанцевать. И от мысли, что она сама толкает его в объятия других, становилось лишь горестнее. Потому что ни быть с ним, ни отпустить Лили не могла. И она совершенно не понимала этому причину.
Время тикало. Она видела, как стрелка часов медленно сползала к полседьмому, как за окном становилось темнее и как улицы постепенно пустели. Ей нравилась тишина, звенящая в комнате; ей нравилось просто сидеть и чувствовать, как болят глаза и как еще медленно сползают по щекам одинокие слезинки.
И при этом она не могла вновь начать себе врать и говорить, что у нее есть хотя бы один-единственный шанс вновь воскреснуть, стать той самой Лили, которую ни смогло уничтожить ничто: ни смерть матери, ни недопонимания со семьей, ни потеря репутации.
— Я так и знал, что ты солгала мне, — услышала она его голос, и, вздрогнув, подняла голову, всматриваясь в темную фигуру. Это с трудом удавалось, потому что перед глазами по-прежнему стояли слезы. — Как же ты дурочка, — с непередаваемой нежностью проговорил Скорпиус, подойдя к ней, присев на колени рядом. И на лице у него была такая улыбка, что, не сдержавшись, в каком-то отчаянном порыве Лили преодолела расстояние между ними и, обвив шаю руками, поцеловала, вкладывая в поцелуй нетерпение и настойчивость.
За какую-то долю секунду Лили стало до ужаса жарко, и, поймав его руку, она уверенно положила ее себе на колено, придвинувшись еще ближе, чтобы почувствовать весь спектр этих ярких, едва описуемых чувств.
— Постой, — проговорил Скорпиус, а потом, надев на руку кольцо, он перенес ее к себе в комнату, и, не медля, вновь подошел к ней, уверенно углубляя поцелуй, позволяя Лили плавиться от тех ощущений, которые нахлынули на нее, стоило только Малфою повалить ее на кровать и оказаться сверху.
Расторопно вынимая пуговицы из петель, Лили едва сдерживала стоны, когда губы его спустились ниже, выцеловывая дорожку от шеи к груди. В какой-то момент поняв, что руки его по-прежнему в перчатках, она в полубреду потянула к ним и, не медля, сорвала то одну, то другую, вынуждая Скорпиус остановиться, приподняться и внимательно посмотреть на нее потемневшими глазами.
В этих глазах можно было заметить едва проглядывавшую неуверенность, и, улыбнувшись, она опять поцеловала его, специально сцепляя свои пальцы с его, ощущая едва шершавую, грубую кожу.
Потому что хотя бы в эту ночь ей хотелось, чтобы между ними ничего ни стояло: ни общественного мнения, ни карьеры, ни даже этих глупых, таких ненужных перчаток.
Потому что ей нестерпимо хотелось быть ближе именно к нему, не взирая на собственные страхи.
И, поверив на секунду, что это возможно, Лили неминуемо падал в собственную ловушку, которую смастерила для уже очень давно, тогда, когда впервые захотела подчинить Скорпиуса. А не уничтожить его.Июньское солнце, яркое и ослепительное, мешало спать, и, не выдержав, Лили открыла глаза, улыбнувшись. Скорпиус лежал совсем рядом и что-то внимательно изучал в листке пергамента, который держал перед собой. Его лицо было серьезным и сосредоточенным, и мыслями он точно был где-то далеко, поэтому, когда Лили коснулась его руки, Малфой не сразу отреагировал.
— Доброе утро, — проговорил он, когда, вздрогнув, заметил ее. Листок был сразу отложен, и уже через секунду Лили, приподнявшись, обвила его шею руками, поцеловав, нежась от приятных ощущений.
Было в этом что-то странное: чувство счастья, переполняя, заставляло Лили улыбаться, так искренне и почти беззаботно, что едва ли можно догадать о том, насколько еще вчера были тяжелы ее мысли. Все как будто исчезло, растворилось, оставляя после себя долгожданную свободу. Можно ли было представить, что когда-нибудь она будет чувствовать себя настолько счастливой, настолько нужной, и сердце ее, бешено отбивая ритм, будет переполнено таким трепетом?
Больше всего хотелось рассказать всем о своей любви. Признаться каждому, как сильно она счастлива, как легко, оказывается, признаваться себе в собственных чувствах и жить. Не существовать, не надевать маску, не прятать эмоции, а именно жить так, как хочется, и не страшиться совсем ничего.
Углубив поцелуй, Скорпиус уложил Лили на кровать, нависнув сверху, и она, поддаваясь на все его ласки, не замечала ничего: ни яркого, ослепительного солнца, ни времени, которое текло, исчезая сквозь пальцы. Было так легко, так хорошо, что Лили не сразу смогла различить сквозь гулкое биение своего сердца, как хлопнула где-то на первом этаже дверь. Встрепенувшись, она резко разорвала поцелуй, слегка повернув голову в сторону двери, напрягшись ни на шутку. А потом, медленно посмотрев на Скорпиуса, почти с ужасом проговорила:
— Где твои родители?
— Вчера тебя это не волновало, — с насмешкой проговорил Скорпиус, поцеловав тыльную сторону ладони, которую она выбросила верх, чтобы слегка отстранить его от себя.
— Я серьезно, — почти с обидой проговорила Лили, резко выпрямившись, вынуждая его слезть с себя и передвинуться на другую сторону кровати.
Какой-то страх обуял Лили, и все мысли разом пролетели в голове. Ведь вчера… Малфой должен был быть на важном вечере, а значит! «Мерлин, и что только подумает его мать?» — с некоторым ужасом вопрошала про себя Лили, вспомнив, как холодно смотрела на нее Астория, как надменно она говорила с ней. Она точно чувствовала, что не нравится ей, и от одной мысли, насколько зла, вероятно, будет миссис Малфой на своего сына за столь необдуманное поведение, Лили оробела.
— Что с тобой? Чего ты так испугалась? — все еще ухмыляясь, протянул Скорпиус, дотронувшись до ее плеча, вынуждая вздрогнуть и перевести уже взгляд на него.
— Ты пропустил вчера очень важную встречу, — шепотом ответила Лили, и брови ее насупились, — из-за меня.
Он молчал, и лицо его, дотоле выражавшую радость и некоторое счастье, сделалось за секунду непроницаемо безразличным. Прищурив глаза, Скорпиус смотрел на нее внимательно, слегка склонив голову, и она будто бы, как какая-то тяжелая мысль промелькнула у него в голове, бросая тень на все лицо.
— Что ж, — наконец медленно протянул он, словно смакуя каждое слово, — такое мое поведение лишь добавит мне шарма, не находишь? К тому же сомневаюсь, что мне были бы там по-особенному рады. Можно сказать, ты спасла их от моей компании.
Попытавшись посмеяться в конце, Скорпиус невольно прикрыл глаза, выдавая одним этим жестом всю свою усталость, и Лили, прищурив глаза, приблизилась к нему, откинув мешающуюся прядь, проведя нежной рукой по лицу, и, склонившись, тихо спросила:
— Почему ты хочешь оставить политику?
Она видела это желание в его молчаливом взгляде, в те минуты, когда, забывшись, Скорпиус словно о чем-то начинал вопрошать себя. В такие моменты весь он напоминал огромную свирепую лаву, злую и безотрадную, такую, которая умертвляет после себя все. Лили помнила тот вечер на качелях, когда он, словно боясь признаться себе, сказал ей: «Может, политика совсем не мое?» — и то, как было произнесено это, с каким будто бы душевным надрывом и терзанием, было для нее слишком весомым. Таким, что невозможно проигнорировать.
— Но я не хочу, — уверенно проговорил он, и, может быть, не зная его, Лили бы точно поверила. Но сейчас, смотря в его серые глаза, она начинала видеть то, чего не замечала раньше — ярость. Такую же, какая терзала ее все хогвартские годы.
Лили помрачнела. И, когда снизу опять раздался странный звук, она резко отодвинулась от Скорпиуса, а потом, спустившись с кровати, быстрым движением подняла свое платье и, не оборачиваясь, накинула его на себя, словно на автомате повторяя заученные движения.
Как бы ни были они счастливы, что-то словно стояло между ними. И как можно было это назвать? Что именно это было? Подойдя к зеркалу, Лили бессмысленно стала заправлять свои волосы, хмурясь, думая о чем-то, но у нее никак не получалось ухватиться за собственную же мысль. Тяжелое, отягощающее душу предчувствие будто бы захватило ее в какие-то силки. Лили боялась, что это чувство может полностью ее поглотить, разъев окончательно.
— Ты всегда хорошо выглядишь, Лили, незачем так стараться, — проговорил Скорпиус, облокотившись о стену возле зеркала, внимательно глядя на нее.
Лили замерла. А потом, бессмысленно посмотрев на него, почувствовала, как будто в какой-то печали исказилось ее лицо. Почему она так старательно приводила себя в порядок? Зачем вообще накладывала косметические чары? Не потому ли, что боялась спуститься вниз, наткнувшись на Асторию?
— Можешь… можешь провести меня? — проговорила быстро Лили, подойдя к нему.
— А ты думала, я просто отпущу тебя? — улыбнувшись, проговорил Скорпиус, и в его глазах на секунду промелькнуло столько нежности, что ей стало плохо. Не было никаких сил смотреть на это, хотя и ее сердце переполнялось такой странной, мучительной любовью.
Они спокойно спускались с лестницы, хотя Лили могла поклясться, что с каждым шагом сердце ее билось до отчаянного больнее, так нестерпимо, что хотелось остановиться и просто вздохнуть. Скорпиус шел слегка впереди, и Лили, наблюдавшая за ним со спины, вновь с ужасом подумала о том, что встреча с его матерью неизбежна. И что в ней, право, не будет ничего приятного.
Завернув в комнату, Лили оробела окончательно, когда заметила не только Асторию Малфой, но и ее мужа, Драко, который без тени улыбки о чем-то полушепотом спорил с женой, и она, сверкая глазами, лишь приподнимала бровь, выражая всем своим видом бесконечное несогласие.
Несмотря на то, что отец Скорпиуса был ровесником ее отца, он выглядел как будто моложе: светлые волосы, нетронутые сединой, были аккуратно подстрижены, а бледное, почти мраморное лицо было до того идеально отточенным, что оставалась лишь удивляться, почему годы не оставили на нем следов. Лишь какая-то усталость или меланхолия, так несвойственная Скорпиусу, плескалась в его голубых, таких ясных и чистых глазах, что Лили не уверено встала за спиной Скорпиуса, поймав его насмешливый взгляд.
Могла ли она дать себе отчет в том, что так сильно пугало ее? Нет. Но, смотря на его родителей, явно споривших о чем-то, ей почему-то казалось, что виновной всему была она… и ее отношения с их сыном.
Словно в подтверждение их слов, Астория резко повернула голову и, наткнувшись на прямой взгляд Лили, лишь нахмурилась, а потом, развернувшись, ушла куда-то в сторону, даже не дослушав мужа. Тяжелый вздох сорвался с губ Драко, и потом, обернувшись, он спокойно кивнул головой сыну, лишь мимолетно посмотрев на саму Лили. По его беспристрастному и слегка даже рассеянному лицу едва ли можно было сказать, о чем он думает, и, имея возможность хорошенько разглядеть его сейчас, Лили пришла к выводу, что и на отца своего Скорпиус тоже был совершенно не похож.
— Ненадолго, Скорпиус, — холодно проговорил Драко Малфой, когда они подошли к двери и собирались выйти. — К тебе есть разговор.
Неопределенно передернув плечом, Скорпиус открыл дверь, пропуская вперед Лили, а затем, прикрыв ее, хмыкнул едва слышно, посмотрев себе под ноги.
— У тебя плохие отношения с родителями? — как-то тоскливо спросила Лили, чувствуя, как сердце бьется быстро-быстро, все никак не успокаиваясь. И до чего же тяжело было стоять прмяо сейчас напротив него и чувствовать странную, тягучую неуверенность во всем.
Июль из светлого месяца с яркими красками медленно превращался в серое, дождливое нечто, такое унылое, что странная апатия передавалась каждому, кто ощущал эту серость.
— Нет, все прекрасно, — спокойно проговорил Скорпиус, словно отмерев, но Лили почему-то не хотелось верить ему. Она так и хотела уличить его в лжи или в недоверии к себе, что, лишь нахмурившись, самостоятельно подошла к калитки, посмотрела на Скорпиуса из-за плеча и быстро проговорила:
— Я не нравлюсь твоей матери. Зря ты остался со мной вчера… абсолютно зря.
Скорпиус хотел что-то сказать, но ей не хотелось слушать. Лишь развернувшись, она наконец покинула магический круг и быстро трансгрессировала, оказавшись в знакомом Лютом переулке. Что привело ее теперь сюда? Зачем она пришла? Лили абсолютно не понимала. Лишь прошла мимо лавки, посмотрела в зашторенные, слегка грязные окна и прошла мимо, гонимая тяжестью собственных мыслей.
Лили чувствовала себя так странно: ведь, право, именно сейчас, как никогда, она осознавала свои чувства и ясно видела — Лили любит Скорпиуса так, что готова ради него на многое, готова зайти так далеко, что впору погибнуть. И знала она также, что Скорпиус любил ее не меньше, этим чувством был пропитан каждый его взгляд, каждое его слово, прикосновение. Но при всем при этом оба они были несчастны. И каждый молчал о своем несчастье, словно чего-то боясь.
Думая, Лили вышла на Косую аллею. Безразлично посмотрев на пестрые одежды волшебников, она опять, как три года назад, почувствовала пропасть. Это было странное чувство: Лили чувствовала свои силы, знала о своих талантах, но находясь в обществе, ощущала что между ним и ею навеки пролегла странная черта, которую нельзя перейти. Лили была отрезана от всего этого мира. Дело ли было в том, что Темная магия все еще была под запретом, а до сентябрьских выборов было еще так далеко, или… на самом деле все заключалось именно в ней одной?
«Скорпиус тоже темный маг, — шептала Лили про себя, озираясь по сторонам, видя перед собой бессмысленные лица идущих, — они все думают, что он будущий Темный лорд, но тем не менее он вхож в общество. Он! Малфой! Сын Пожирателя, слизеринец, явный противник нового мира! Возможно ли, что я просто давно свернула не туда и так и не смогла вернуться? Возможно ли, что я все еще блуждаю? А если и да, то могу я тогда быть с ним? Могу ли я тянуть его на дно, незримо… неизбежно?»
Страх обуял каждую клеточку ее тела, и вместе с ним в душе ее поднимался гнев. Такая острая, хроническая ярость, от которой, она думала, уже избавилась, запорошила легкие, заволокла разум. Когда получилось так, что солнечная Лили Поттер, одна из самых популярных гриффиндорок, с которой мечтал познакомиться каждый, стала никем? Когда она пала настолько низко, что перестала хоть как-то пробиваться в обществе? Где же все ее амбиции?
Не видя ничего перед собой, она быстро добралась до дома, резко открыла дверь и, оказавшись в коридоре, бессмысленно посмотрела в зеркало. Лицо ее, как и в хогвартские годы, было искажено яростью — вздернулся носик, поднялись брови, сжались плотно-плотно губы. Это и было ее лицо: обозленное и ненавистное, завидующее всем, ведь у них, у этих всех, было что-то… они не были так несчастливы, как она.
«Не были ли?» — безмолвно спросила Лили, едва склонив голову набок. Внутри счастья больше не было. Были лишь тяжелые мысли и сложные чувства, в которых она совершенно не разбиралась. Бессмысленно облокотившись о стену, Лили вдруг почувствовала прилив сил и, войдя в гостиную, сразу наткнулась на Альбуса, который, возмущаясь, что-то высказывал Прю и отцу, однако, заметив ее замолк, и с прищуренным взором накинулся на нее.
— Почему в этом доме все последним узнаю я?! Почему ты не говорила, что теперь вместе с Малфоем… ведь вместе же… вместе?
Лили думала совершенно о другом, смотря в его потемневшие от эмоций глаза. И она не знала, как ему ответить, потому что странное ощущение, будто вся ее жизнь прямо сейчас обрывается вниз, терзало ее душу, отставляя раны.
Встрепенувшись, испугавшись этого осознания, Лили вскинула голову, словно боясь упреков и насмешек, и уверенно проговорила, держа лицо:
— Да.
Право. Какое дело, что она совершенно в это не верила?
***
Она не понимала, почему и когда так быстро проскользнуло время. Июль, умирая, оставлял после себя голый труп в виде увидавших цветов и медленным, едва еще заметным сокращением дня. Но Лили как будто не видела этого. Вся она впала в такое странное, апатичное состояние, что едва могла различать между собой дни, едва могла осознано сказать себе, что именно же произошло.
Вначале Скорпиус приходил почти каждый день, с некоторой тревогой смотря на ее наигранное веселье, которым она прикрывалась и которое так ей не шло, что едва ли хоть один человек поверил ей. Малфой смотрел вдумчиво и однажды, когда они молчаливо провожали закат, сидя в пустой, абсолютно безлюдной аллее, спросил, едва придавая голосу краски:
— Что же тревожит тебя?
Она повернулась и посмотрела него так же долго и вдумчиво, видя, зная, что он думает о том же, что и она: все получалось совершенно не так, как должно было быть. Они не счастливы вместе, несмотря на всю ту любовь, что можно было увидеть невооруженным взглядом, от которой Лили плавилась, мечтая всю ее показать ему, но не смея. Боясь чего-то неосознанно.
И вот, когда июнь сменился июлем, Лили вдргу обнаружила, что они не виделись почти пять дней. Она была так потеряна в собственных чувствах, что не могла понять, что же так ее терзает: тоска по нему, неизгладимый рок или ожидание конца. Что именно это было?
Дверь скрипнула, и Лили с гулко бившимся сердцем обернулась, ожидая увидеть Скорпиуса. Все ее существо трепетало только при одной мысли, что на пороге будет стоять он, но нет. Напротив нее, робко оглядываясь, стояла Элеонора, и взгляд ее меланхоличных глаз нарочно не задерживался на ее лице.
Спинетт стала частым гостем в их доме: Лили не знала, когда именно она успела помириться с Джеймсом, но вот уже вторую неделю Поттер являлась свидетельницей глупой улыбки своего брата и частых визитов бывшей одноклассницы. Как-то однажды к ней даже подошел Джеймс и, сияя, словно начищенный галон, проговорил ей «спасибо». Только Лили едва ли обратила на него внимание, не испытывая ни радости за собственное деяние, ни восторга от того, что, кажется, она медленно наладила отношения со своей семьей. Благодаря Скорпиусу.
Лицо ее искривилось, и Лили, отвернувшись от Элен к окну, печально посмотрела на внутренний дворик. Иногда ей казалось, что она стоит возле него лишь в надежде увидеть идущего к ней Скорпиуса… а иногда она даже забывала, что вообще кого-то ищет глазами, ждет отчаянно, и лишь сердце гулким биением наводило ее на эту мысль.
— Помнишь, в тот день, когда тебя выгнали из Хогвартса, ты сказала мне, что я ничтожество? — спокойным, тихим голосом спросила Элен, и Лили, вздрогнув, опять обернулась, напряженным взглядом всматриваясь в ее тонкую фигурку. Сколько же печального было в ее лице, но печаль эта была такой светлой и яркой, что лишь приковывала взгляд. Когда-то Лили думала, что быть такой отрытой глупо, что Элен Спинетт — чертова идиотка.
И что же, в итоге она была счастлива, когда как Лили при всем ее уме была погружена в такую ненависть и боль, что хотелось уже наконец вздернуться.
— И ты была права, — с грустной улыбкой проговорила она, а потом, оглянувшись по сторонам, робко, едва ли смело подошла к Лили и тоже выглянула на внутренний двор.
Почувствовав странный укол совести, Лили слегка поморщилась, а потом, взмахнув волосами, сверкнув глазами, как прежде, с вызовом уставилась на нее.
— Если ты думаешь, что я сожалею по поводу своих слов, то ты ошибаешься. Ничто из того, что я сказала тебе тогда, не было ложью. Ты слаба, Элен. Но, — ироничная улыбка появилась на губах Лили, и, не сдержавшись, она оскалилась, — возможно, в этом и есть твоя самая большая сила. Ведь в этом и есть одна из главных причин, почему ты так понравилась Джеймсу: он, знаешь ли, всегда был падок до особ, которые нуждаются в защите.
И Элен опять улыбнулась ей тихой, печальной улыбкой, склонила голову набок, взирая этой беспощадной ореховой бездной. Ее словно не обижал ни грубый тон, ни раздражительность Поттер, и она всегда была такой: жалостливой, инфантильной, глупой Элен Спинетт. И как же мечтала Лили стать ею. Как же ей хотелось хотя бы на секунду проникнуться любовью к людям, отыскать в себе эту жалость.
Она опять помрачнела, вспомнив вдруг все. От одних только воспоминаний хотелось взвыть в голос, но Лили держалась, стиснув руками подоконник, понимая, что не может позволить себе показать свои эмоции. Нет. Ими воспользуются и вывернут…
«Нет! — тут же решительно подумала Лили, стиснув зубы. — Ими не пользуются. Просто ты слишком горда, так, Лили Поттер? Сколько бы тебя это ни убивало, ты все равно будешь продолжать истязать себя, мучить».
И в голову ее ударила странная, такая знакомая, но опасная мысль, которую она несла с собой столько лет, что уже и забыла, когда впервые подумала об этом: «Тебе никогда не быть счастливой, солнечная Лили Поттер».
— Джеймс говорит, что ты уже с неделю ходишь в мрачном настроении, — робко заметила Элен, и Лили, вздрогнув явственно, с некоторой злобой посмотрела на нее. — Сложно же тебе с Малфоем…
— О чем это ты? — холодно, чеканя каждое слово, протянула Лили, приподняв одну бровь, но, видел Мерлин, внутри нее что-то запорошилось в припадке страха. Как будто разом все силы покинули ее тело.
— Скорпиус Малфой слишком яркая персона, — не стушевавшись, ответила Элен, но в конце осеклась, заметив, как помрачнела Поттер, — понятное дело, что о нем столько ерунды пишут…
— Где пишут? — жестко процедила Лили, чувствуя странный прилив злобы, которым она мечтала замаскировать свой страх.
— Как же? Ты разве не поэтому такая сумрачная… Джеймс… все они думали, что поэтому…
Но Лили больше не слушала лепетания Элен. Крутанувшись, она стремительно сошла вниз по ступенькам, не смотря по сторонам, из-за чего наткнувшись на Джеймса, лишь с затаенной горечью поглядела на него, вынуждая себя замереть. Ее всю трясло, словно в лихорадке, когда, подойдя к столу в гостиной, на которой всегда кучей валялись выпуски газет, она стала рыскать по нему, перебирать журналы. Но ничего не было, и, злобно сверкнув глазами, она аккуратно обвела взглядом комнату, чувствуя странную дрожь.
— Этого выпуска там нет, — услышала она уверенный голос Прю позади себя, и, встрепенувшись, Лили резко поднялась на ноги, поглядев на нее пристально. — Я думала, Скорпиус тебе объяснил причину своего отсутствия.
— Что? — тупо переспросила Лили, приблизившись к ней, вынуждая Пруденс выпрямиться, собраться и без тени страха поглядеть на нее.
— Он разбирался с издательством. Ходил даже к Томасу. И вот только сейчас смог добиться, чтобы тираж прикрыли. Глупая статейка, — протянула она под конец, а потом, вздохнув, Прю подошла к камину, возле которого лежала стопка бумаги и выудила из-под самого низа помятый газетный листок. На первой полосе даже издалека Лили видела себя. Улыбающуюся Скорпиусу Малфою.
Руки ее дрожали, когда Лили нервным движением выхватила листок газеты и с каким-то ужасом поглядела на Прю. И странное дело, в ее лице не было ни насмешки, ни жалости, только лишь бесконечное, такое мерзкое понимание.
Ей не хотелось читать под этим цепким взглядом, потому, развернувшись, Лили быстрым шагом вышла из дома и, не останавливаясь, шла бессмысленно, по наитию. И лишь пройдя два квартала, она резко завернула в проход между домами и, оперевшись спиной о стенку, развернула наконец лист, сразу зацепившись взглядом за свою фамилию.
»… Лили Поттер — личность не менее известная, чем сам мистер Малфой. Скандальная чернокнижница, которая так и не смогла закончить Хогвартс, является также нарушителем спокойствия подчейнейшего семейства Томасов. В апреле этого года она сорвала помолвку мистера Годрика Томаса, а в мае послужила причиной смерти Мэри Томас. Более того, мисс Поттер является причиной, по которой Лютый переулок, поистине маргинальный и ужасающий кусок Англии, вновь стал доступен к посещению.
Говоря объективно, едва ли понятно, почему и зачем мистер Малфой связался со столь незначительной и даже вредоносной фигурой. Лили Поттер, будучи дочерью некогда почтеннейшего Гарри Поттера, не представляет из себя ничего достойного — одни лишь скандалы и смерти. Насколько ли прагматичен этот союз? И что же на самом деле их связывает: возможно ли, что чернокнижница просто приворожила его?..»
В какой-то момент, не стерпев, Лили резко оторвалась от чтения и с исказившимся от злобы лица впилась глазами в колдографию. Она стояла, улыбаясь, обвив руку Скорпиуса, и что-то рассказывала ему. Эта фотография явно была сделана недавно: Лили помнила это свидание, в тот день ей решительно хотелось выкинуть мысли из своей и головы, и она согласилась последовать за ним в Косую аллею, предварительно замаскировавшись, однако Лили не учла, что колдоаппарат с легкостью развевает любые чары на снимках.
Ее обуяла ярость, такая, что скомкав газетный выпуск, она бросила на его землю, втаптывая в грязь, стараясь выразить всю свою злобу. Общество смеялось над ними: для всех них маргинальная Лили Поттер никогда и рядом не стояла с Малфоем, и сколько бы Скорпиус ни пытался доказать обратное, оно было право. От мыслей этой сердце лишь заныло тоскливее и Лили, вздохнув, уперевшись взглядом в коридор, бессмысленно прикрыла глаза, стараясь найти в себе силы.
Теперь ей отчетливо виделось собственное будущее: Скорпиус не остановится, наоборот, лишь с каким-то отчаяньем постарается доказать всем, что Лили не просто его достойна, она обязана быть вместе с ним. Он лишь закапает себя, Скорпиус падет, и виною этому станет она, Лили Поттер. Может ли она позволить себе стать причиной его конца? Может ли лишить его будущего, карьеры, политики?
Было так больно, что, не стерпев, она бессмысленно пошла дальше, не оборачиваясь, не останавливаясь. И пока шла Лили, она чувствовала взгляды, мерзкие, липкие, такие давящие, что хотелось просто упасть. Только вот остатки гордости, которые она пронесла с собой со времен Хогвартса, не позволили ей, и, вскинув резко голову, Лили холодно посмотрела на них всех, слегка усмехнувшись.
Ее ничто не отличало от них, кроме одного: будучи столько времени на вершине, Лили смогла возвыситься над ними и получить в ответ зависть. Именно поэтому они так отчаянно желали ее падения, именно поэтому так заглядывали в лицо, словно вопрошая: «ну, не сломалась еще?»
И если Скорпиус будет с ней, его ждет та же участь.
Рванный вздох сорвался с губ, а веки резко отяжелели. Было так больно лишь думать об этом, что становилось, право, страшно: она никак не могла решиться. И, когда навстречу ей вдруг повернула Астория Малфой, которую она бы точно узнала из всех, едва ли Лили удивилась. Она все как будто знала наперед: знала, что никогда ей не быть счастливой.
— Лили, — вежливо кинув ей головой, проговорила степенно Астория. Она была высокой женщиной, и лицо ее, такое усталое, все еще сверкало какой-то внутренней красотой. Миссис Малфой выглядела так, словно прошла через ад, и, выжив, теперь не удивлялась ничему, напротив, только и прося страданий, дабы вновь показать всю свою силу. — Я как раз направлялась к вам. Не хотите выпить со мной чашечку чая?
Не найдя в себе сил ответить, Лили лишь кивнула, безмолвно следуя за ней. Удивительное дело, но сейчас она не ощущала исходившее от Астории неприятие, только лишь некоторую надменность, которая, скорее всего, являлась следствием ее происхождения и соответствующего воспитания. И, когда они сидели друг напротив друга, так и не притронувшись к чашкам, Лили думала лишь о том, насколько подавленной чувствует она себя рядом с матерью Скорпиуса.
— К сожалению, Скорпиус совершенно меня не слушает, — вдруг резко проговорила Астория, слегка приподняв бровь. Безразлично посмотрев на остывающий чай, она лишь презрительно поджала губы, явно не собираясь даже дотрагиваться до чашки. — Я никогда не вмешивалась в его дела, за исключением лишь одного пункта — его спутницы жизни…
— Вы просили Скорпиуса расстаться со мной? — безразлично спросила Лили, слегка усмехнувшись. И в усмешке в этой, наверное, было столько боли, что Астория на секунду прикрыла глаза, нервным движением обвив тонким пальцем аккуратную и изящную ручку чашки.
— Нам было очень тяжело после войны. Я нашла Драко совершенно убитым, если бы не его отец, вряд ли бы Малфои вновь вернули хотя бы малую долю своей выдержки, — меланхолично начала она, избегая взгляда Лили, словно боясь видеть все эмоции, переполнявшие ее душу.
— Я была, по сути, продана Малфоям. Моя семья не участвовала в войне, только отец был ужасным игроком, и, умерев, он оставил большие долги и судебные тяжбы. Дафна была горда, — со злобной усмешкой протянула Астория, тихо рассмеявшись, и лицо ее исказилось всего на минуту в знакомой злобе, — она не хотела, чтобы ее покупали, ей было плевать и на несчастную матушку, которая уже давно тронулась рассудком, и на свою младшую сестру, которая едва закончила Хогвартс. Ей было на все плевать. А вот мне нет.
Резко посмотрев на Лили, Астория мрачно кивнула головой, и ее голубые глаза стали почти синими. Настолько велика была в эту минута в ней ненависть.
— Я знала, за что продаюсь. От Дафны мне помощи было бы не добиться, мать совсем сошла с ума, а кредиторы, почувствовав во мне неплохую жертву, тут же накинулись на меня.
Астория замолчала, улыбнувшись презрительно. Казалось, ее прошлое давно переставало трогать или волновать ее; напротив, она говорила так, словно эта история принадлежала какому-то другому человеку, а ней ей самой.
— Мне было всего восемнадцать, и у меня не было ничего: и тогда я сама пришла к Люциусу Малфою и предложила ему мою незапятнанную репутацию и вход в некоторые круги в обмен на фамилию и деньги.
— Вы не любили своего мужа? — спросила Лили, слегка наклонив голову, почувствовав странную горечь во рту, такую знакомую и такую неприятную.
— Все думали, что это несчастный брак, в котором я жертва. Но никто не знал, как много я получила, — с усмешкой хмыкнув, протянула миссис Малфой, — потому что Драко мне нравился еще с Хогвартса. Между нами было четыре курса, и еще на втором я потеряла от него голову. Потому мне так просто было прийти к Малфоям, хотя знала я, как тернист будет мой путь с таким человеком, как тяжело будет нам. Столько презрения, негодования, ненависти — Драко терпел это все, а я, стараясь подбодрить его, стараясь дать ему силу идти дальше, всегда была рядом.
Презрительный смешок опять сорвался с ее губ, и Астория едва покачала головой, словно задумавшись о чем-то. Ее бледные тонкие губы, едва подкрашенные косметическими чарами, всего на секунду поджались от досады, а потом вновь вернулись к своему обычному положению.
— Мой муж не так силен, как кажется внешне, и ему и самому было лучше, когда он открывался мне. И когда у нас родился Скорпиус, нельзя было найти людей счастливее, несмотря на весь ужас, что творился вокруг нас, несмотря на изгнание. Мы были сильны, пока были вместе. И больше всего на свете мы мечтали, чтобы Скорпиус вырывался из этой беспросветной паутины презрения, тотального общественного игнорирования… ведь он так талантлив! Мой сын столь уникален, у него такое будущее!
Взмахнув рукой, Астория раскрыла шире глаза, и в них на секунду промелькнул почти безумный блеск. С каждой минутой этого разговора Лили становилось все тяжелее, потому что она знала, к чему ведет миссис Малфой, видела это по ее глазам и некоторому вопросительно взгляду.
— А потом появилась я, — глухо проговорила Лили, усмехнувшись криво.
— Да, — кивнув, безотрадно поддержала Астория, и взгляд ее стал холоден. — Я не могу понять Скорпиуса, причину, по которой он влюбился в вас. Эта его любовь… ради нее он готов на многое, и это пугает меня. Раньше Скорпиус всегда так или иначе прислушивался ко мне, но что касается вас… он не подчиняем.
— Что, тоже думаете, что я околдовала его? — с яростью спросила Лили, и лицо ее скривилось от той боли, что переполняло ее нутро.
— Вы не ровня моему сыну, — проигнорировав ее выпад, спокойно проговорила Астория. — Вы ему не подходите… у вас дурная репутация, а вся ваша семья фактически завязана на Содружестве. Если вы действительно его любите, то рано или поздно вы осознаете это и окажетесь от него. Мне лишь хочется верить, что это случится раньше, чем вы утащите его к себе на дно.
Встрепенувшись, Лили поднялась с места, с некоторым смятением поглядев в ее глаза, а потом тихо проговорила:
— Вы не верите в нас?
Астория молчала, а потом, хмыкнув, склонила голову набок и спокойно произнесла:
— Лили, милая, в вас так много ненависти и злобы, так много прагматизма и гордости, что вы сами не позволите себе быть вместе с ним. Вы дикий зверек, которого хочется подчинить, но это так, временно. Моему сыну была бы прекрасной партией Мадлен, а не вы. Но даже если ее теперь нет вместе с нами, не стоит тешить себя иллюзией, будто вы достойны Скорпиуса. Скорее всего, вы лишь замена.
С силой ударив по столу, тем самым прервав поток слов Астории, Лили недобро улыбнулась, а потом, развернувшись, сломя голову выбежала из кафе, идя вдоль улочек, вперед, не ведая куда.
Боль, сплетаясь с ненавистью, создавала мощный всплеск, и, когда она оказалась у лавки, Лили едва ли удивилась. Всегда получалось так, что в минуты настоящей душевный агонии, она приходила именно сюда, к этим грязным, давно немытым окнам, к этому полуразрушенному, старинному зданию. Открыв дверь, которая, почему-то, была не заперта, она замерла, увидев у самого стола Скорпиуса. Скорпиуса Малфоя, который, перелистывая книги, хмурился.
Ей стало совершенно, абсолютно больно, когда, подняв глаза, Малфой с некоторым удивлением поглядел на нее. И в его глазах, как всегда, было много нежного и много невысказанного. Лили хотелось взвыть, хотелось выговориться ему и заодно доказать Астории, как сильно она ошибается. Но не знала ли она сама, что это все было действительно правдой?
— Пять дней, — сипло проговорила Лили, приблизившись к нему, чувствуя, как к глазам подступают слезы и как тяжело просто стоять перед ним. — Пять дней от тебя не было ни слуху ни духу…
— Я был очень занят, — осекшись, пробормотал Скорпиус, слегка нахмурившись, с некоторой опаской наблюдая за ней.
— Я знаю, чем ты был занят! — с некоторой яростью почти что выкрикнула Лили.
— Ты читала, так? Лили, эта статья такая глупость…
Наткнувшись на ее взгляд, Скорпиус замолчал, потому что она смотрела на него слишком болезненно, отчаянно. Она опять это делала. Опять ссорилась, опять дробила свои чувства и начинала плакать — Мерлин! Ведь раньше Лили так презирала истерики, слезы. Все это было так далеко от нее, а теперь? Почему она так неуравновешенна? Почему так неустойчива?
— Почему ты любишь меня? За что? — проговорила она тихо, чувствуя, как пелена перед глазами застилает все.
— Разве любят за что-то? — с нескрываемым раздражением спросил он, схватив ее за руку, приближая к себе, чтобы по-особенному внимательно изучать каждый миллиметр ее лица.
— Да! — воскликнула Лили, попытавшись вырваться из его рук. — Такие люди, как мы, никогда не любят просто так, Скорпиус. Никогда.
— Ну, а ты? Ты-то тогда за что меня любишь? — с какой-то издевкой яростно спросил Скорпиус, слегка нагнувшись к ней, вызывая внутри Лили нескончаемый поток ярости.
Она усмехнулась криво, а потом, рассмеявшись тихо, бросила ему прямо в лицо, уничтожая себя с каждой секундой, выворачивая душу свою наизнанку:
— А я и не люблю тебя, Скорпиус. Я просто пользовалась тобой. Респектабельный, знаменитый Скорпиус Малфой! Я же обещала тебя уничтожить… ну так вот! Вот она, моя месть!
Не сдержавшись, Лили расхохоталась почти что отчаянно, наблюдая, как с каждой секундой мрачнел он, как некоторое отвращение поднималась в серых глазах. Воспользовавшись его замешательством, Поттер уверенно вырвалась из его хватки, смотря на него дикими, наполненной яростью взглядом. Знал бы он, как больно ей было, как тяжело просто выдерживать этот взгляд и играть, черт возьми, играть! Так, как играла она давным-давно, в Хогвартсе.
— Ты не ведаешь, что говоришь, — тихо проговорил он после минуты паузы. — Опомнись, Лили…
— Я бросаю тебя, — усмехнувшись сильнее, сцепив руки на груди, ответила она, вскинув голову. — И перестань делать такое лицо: от одного только твоего раздавленного вида мне только больше хочется тебя унизить, а ты же не хочешь этого, да?
Ему было больно. Лили видела это в его взгляде, в его сжатых губах, в его позе. И с каждый секундой становилось все труднее не разреветься, не броситься к нему, вымаливая прощение. Но так было всегда. Лили жгла мосты, опаляясь от собственного пламени, а потом целые годы тратила на то, чтобы излечить ожоги.
— Забавно, — наконец сказал Скорпиус, выпрямив спину, внимательно-внимательно вглядываясь в ее глаза. — Ты хотела меня уничтожить. — Шаг, второй, и он стоял прямо около нее, нависая. И во взгляде его больше не было ничего, и от одного этого внутри Лили почувствовала новый прилив безудержной боли. — Но только вот уничтожила ты себя, Лили Поттер.
Когда он ушел, Лили взревела в голос, прикрыв рот, согнувшись. Было нестерпимо больно, так, что непременно хотелось умереть, и, облокотившись о стол, она задышала быстро-быстро, смаргивая слезы, дабы видеть хоть что-то.
Это повторялось вновь. Лили опять говорила не то, что думала, и это душило ее, потому что прямо сейчас ей хотелось догнать его и сделать что угодно, лишь бы он вернулся, лишь бы посмотрел на нее с той нежностью в глазах. Но она не двигалась, словно прилипнув к месту, стараясь себя же убедить, что так правильно, так нужно. У Скорпиуса впереди было так много — победы, политическая карьера, — зачем ему она? Сломленная, упавшая, жалкая Лили? Ведь от той, в которую он влюбился, не осталось ничего, одни лишь воспоминания и несбыточные, такие далекие мечты.
Вскинув резко голову, Лили яростно скривилась, заметив вдруг на ступеньках, ведущих на второй этаж Фобоса, который, облокотившись о перила безразлично смотрел на нее.
— Ты все слышал! — с яростью воскликнула Лили, резко выпрямившись, перестав плакать. Одна только мысль, что именно он был свидетелем столь отчаянного поступка, вытравливал душу.
— А ведь всем же понятно, что ты лжешь, — спокойно протянул Фобос, слегка прищурившись. — Но он больше к тебе не вернется. Малфой такого не стерпит. Ну, Лили Поттер. — Улыбка на его лице стала шире, вызывая внутри нее только лишь новый прилив беспросветной злобы. — Тяжело же тебе из-за твоей любви, вон, отказываешься от собственного счастья ради его карьеры и будущего.
— Да что ты знаешь, — вне себя от ненависти и унижения, протянула она, резко вскинув голову, сдерживая внутри себя полный боли и страданий вскрик. — Ты-то сам никого любить не умеешь…
— Ложь, — лицо Фобоса на секунду приняло торжественный окрас, смешанный с таким превосходством, что Лили едва заметно вздрогнула, взглянув на него совершенно по-другому. — И ты это знаешь, черт возьми. Впрочем, у нас судьбы похожи: ты такая же, как и я. На самом дне, без надежды вновь возвыситься.
Спустившись с лестницы, Фобос подошел к ней ближе, с легким презрением окинул ее искаженное лицо взглядом, а потом протянул ключ со старинной резьбой.
— Сходи уже наконец к Асторату, через два дня я продаю дом вместе с вещами, и тогда уже у тебя не получится ничего взять, — видя, что она не двигается, Фобос приподнял бровь, а потом уверенно взял ее руку и насилу вложил в нее ключ, слегка хмурясь. — Возвращайся к прошлой жизни, Лили. Помнишь, как хорошо тебе было в Германии?
Но она ничего не слышала и ни видела, слегка ошалело всматриваясь в его лицо, чувствуя, как остатки дружеских чувств к этому человеку уничтожаются. Лили глядела на Фобоса теперь по-другому. Он думал, что в Германии она жила, когда как на самом деле Лили медленно сгнивала. Он думал, что алкоголь, сигареты, игры в покер и злой смех — это ее настоящая «я», когда как это был лишь неудачный побег от реальности.
Скривившись, она отступила на него шаг назад, с презреньем глядя в его фиолетовые глаза.
— Нет, — взмахнув волосами, уверенно проговорила Лили, вновь и вновь окунаясь в свои страдания. Мерлин, из какого только мрака вытащил ее Скорпиус. — Я не такая, как ты. Мне больно, черт возьми, и теперь я не собираюсь боль эту глушить в утехах. Я пройду этот путь. И именно это и отличает меня от тебя: ты трус, боящийся взглянуть в лицо своим чувствам. Что ж, даже если в конце этого пути от меня ничего не останется, я хотя буду знать, что был такой момент в моей жизни, когда я действительно была собой, а у тебя не будет даже этого.
Последним, что она видела, были наполненные удивлением фиолетовые глаза, но едва ли теперь это интересовало Лили. Она лишь шла уверенно домой, чувствуя, как содрогается от каждого спазма болевых ощущений. Дома теперь были братья и отец, которых она, на самом деле, так любила, что боялась даже признаться самой себе. Неужели, чтобы понять это, ей предстояло вновь оказаться в бездне? Неужели только так она была способна измениться?
Ноги ее подгибались. Она шла лишь потому, что знала этот путь, и совершенно не заметила, как вышла, наконец, к дому. Дверь скрипнула, пропуская ее, измученную и сломленную в дом, в гостиную, в которой, расположившись на диване, сидел отец. Никого рядом не было. Ни Прю, что вечно носилась с кулинарными книгами и, кажется, составляла свою собственную; ни Джеймса, который всегда, почему-то, стирал свои наколенники вручную, под струей холодной воды. Не было здесь даже Альбуса, который незримой тенью следовал за своей женой, словно чего-то опасаясь.
Тут был только один Гарри Поттер, и Лили бы точно усмехнулась, вспомнив, что именно он пришел к ней три года назад, когда ее выгнали из школы.
— Папа… — протянула она тихо, но он услышал, вскинул голову и рассеянно посмотрел на Лили, слегка нахмурившись.
И не сдержавшись, не сумев найти в себе силы, она подошла к нему робко, словно боясь быть прогнутой, а потом почти упала на диван возле него, схватив лицо руками, громко заплакав, выплескивая всю свою боль. Больше всего ей хотелось найти себе оправдание и сказать, что все сказанное и сделанное правильно. Но чем больше она старалась уверить себя в этом, тем сильнее была боль внутри.
— Что ты? Лили, что случилось? — спрашивал обеспокоенно отец, слегка обняв Лили, прижав ее к своей груди, вызывая в ней лишь новый полувскрик, полурев.
И сквозь череду боли и ненависти, оправданий и желаний все изменить, Лили, как и много лет назад, вдруг вспомнила то, что пронесла в своей голове: «Мир жесток, Лили».
Взревев сильнее, она почти усмехнулась горько, цепляясь пальцами за рубашку отца.
Потому что сказать: «...но ты же еще жестче!» — больше не получалось. Что-то в ней сломалось уже тогда, так и не успев ни восстановиться, ни оправиться.