Август. Звездный и душный, он клубами теплого воздуха проскальзывает в распахнутое окно и нависает над Томом, шепотом напевая знакомую детскую песенку. Навязчивая мелодия щекочет барабанные перепонки, добирается до самого сердца и заставляет проснуться:
And one for the little boy
Who lives down the lane.

Звучно втянув носом горький запах старого накрахмаленного постельного белья и приторный – лоснящихся от вязкого нектара лип, Том резким движением руки скидывает с себя одеяло и, следуя то ли военной, то ли спортивной привычке, в секунды оказывается на ногах.
─ Вижу, ты чувствуешь себя лучше, мой мальчик, ─ мягкий голос из глубины комнаты затягивает на шее невидимую петлю. ─ Как много ты помнишь из последнего? ─ Том безуспешно пытается увидеть своего собеседника в темноте, и Дамблдор замечает совсем несвойственный Гарри Поттеру цепкий, кусачий взгляд.
─ Кажется, там были дементоры, ─ мальчик удивленно вслушивается в собственные низкие, теплые обертона. ─ Я не смог с ними справиться, сэр, больше ничего не помню, ─ он опускает голову, чтобы избавиться от липкого, навязчивого беспокойства человека, который так и не пожелал выйти на свет.
─ Гарри, ─ подавить дрожь, ─ мисс Грейнджер сказала мне, что, проснувшись первый раз, ты назвал себя чужим именем, ─ и еще раз.
─ Я не помню этого, сэр. А каким именем?

Неуютная, неловкая тишина колется в уши.
─ Ты назвал себя Томом, ─ Дамблдор делает шаг вперед, и Том читает на старом и морщинистом лице отголоски былого величия, ─ Но сейчас я вижу, что это всего лишь последствия твоей встречи с дементорами, ─ и невероятную слабость.
─ Боюсь, что не только это, сэр, ─ искренне, скользя взглядом вдоль такой знакомой глубокой складки над переносицей. ─ Я действительно больше не помню ничего, ─ последнее слово Том произносит с несвойственным ему нажимом. Низкое и теплое ─ в скрежет металла, в рев старого покорёженного замка.
Тогда, кажется, тоже был август.
— Кто вы такой?
— Я уже сказал. Меня зовут профессор Дамблдор, я работаю в школе, которая называется Хогвартс. Я пришел предложить тебе учиться в моей школе — твоей новой школе, если ты захочешь туда поступить.
Тряхнуть головой, чтобы сбросить с себя это болезненно-короткое наваждение: Том зло щурится, когда черные лохмы, щекоча веки, перекрывают обзор.
Baa, baa, black sheep,
Have you any wool?

Альбус, обреченно вздохнув, окидывает его взглядом, полным необъяснимого сочувствия, и Том отчетливо ощущает, как где-то в районе солнечного сплетения его заполняет обжигающий августовский воздух.
─ Мне очень жаль, Гарри.
─ Вам не в чем винить себя, профессор.
Глаза Дамблдора искрятся весельем.
─ Так уж и ничего, мой мальчик?

Протяжный скрип пружины: неловко передернув плечом, Том с ногами забирается обратно на кровать.
─ Я вспомнил вас, когда увидел, ─ нехотя. ─ Мы были близко знакомы, сэр?
После недолгой паузы Альбус ограничивается простым кивком.

Бой часов заставляет Тома вздрогнуть от неожиданности. Два часа дня.
─ Думаю, мадам Помфри меня не похвалит, если сегодня я еще побеспокою тебя, Гарри, ─ разочарованно произносит Дамблдор, направляясь к выходу.
К выходу откуда?
Тяжелая дубовая дверь с грубыми железными петлями, высокая каменная кладка.
Старый волшебник оборачивается, словно прочитав мысли:
─ До конца лета ты останешься здесь, мой мальчик. В Хогвартсе.
Том улыбнулся. Что-то давно забытое шевельнулось в его груди.

***
Август – преддверие, сладкое ожидание волшебства; долгий, щемящий самое холодное сердце – путь домой. Том по безмолвному и пустому замку движется почти наощупь: он любовно ведет ладонью по гладкому камню стены, словно хочет напитаться его древней магией, вслушивается в грузные повороты лестниц и перешептывания портретов, чтобы навсегда запечатлеть в своей памяти одиночество неприступной крепости. Единственное желание – остаться здесь навсегда. Слиться с этими стенами, стать с замком одним целым, стать его историей, вечностью. Бессмертием в камне.
Сначала пальцы, а затем и вся ладонь скользят по рельефной поверхности двери. Том жадными рывком дотягивается до ручки и нетерпеливо крутит ее против часовой стрелки. С порога в голову шибает терпкая смесь запахов: пыльная выцветшая бумага и сандал.

В кабинете трансфигурации пахнет книгами и еще чем-то неуловимым и пряным. Том всегда уходит с занятий последним: он то и дело расспрашивает Дамблдора о предмете, который его совершенно не интересует, только ради того, чтобы подольше вдыхать таинственный аромат.
─ Могу ли я остаться на лето в замке, профессор? ─ мальчик отводит взгляд, но Альбусу не нужно смотреть, чтобы почувствовать до краев заполняющее душу отчаяние. Без единого просвета.
─ Ты же знаешь, что это невозможно Том. Не в моих силах нарушать правила, установленные директором, ─ не верит: передергивает уголком губ.
«Вы просто не хотите, профессор».
Дамблдор до синевы в пальцах сжимает подлокотники кресла.
─ Но вы бы могли его попросить, сэр, ─ Альбус уверен, что в природе не существует такого темного цвета, но некогда тонкая антрацитовая радужка детских глаз становится непроницаемо черной.
─ Боюсь, Том, это действительно не в моих силах.

─ Боюсь, Альбус, это действительно не в моих силах, ─ чуть брезжащий, как замедляющая свой ход маггловская пластинка, раздраженный голос целительницы через глухую пелену сна болезненно достигает острого мальчишеского слуха. ─ Я не могу держать его взаперти неделями. Ему нужно двигаться. Осмотр не выявил никаких отклонений, мальчик в норме, я не понимаю, почему он упал в обморок, ─ Том, затаив дыхание, вжимается в больничную кровать.
─ Знаю, Поппи. Я лишь надеюсь, что, когда начнутся занятия, Гарри будет чувствовать себя полноценным ребенком, ─ говорит Дамблдор и следом совсем тихо бормочет куда-то в бороду: ─ Насколько это возможно.
Апчхи!
Уверенные, совсем не стариковские шаги, медленно, но неизбежно приближаются к мальчику. Директор садится на самый край постели справа от ребенка, отчего та жалобно трещит. Его малиновая мантия с серебряными звездами, казавшаяся Тому совершенно нелепой, находится так близко, что он не может не чувствовать этого едва заметного, пряного аромата, тонкими струйками проникающим в нос и затуманивающим рассудок.
Том поднимается на локтях: он смотрит на Дамблдора удивленно, в растерянности переводя взгляд с одной блестящей звезды на другую.
─ Профессор! ─ Альбус ничего не успевает сказать, как голова мальчишки со вздохом утыкается в солнечное сплетение, выбивая из груди весь воздух.
Том глубоко дышит, не замечая, что приятная пряность заполняет легкие до предела: в глазах щиплет от поступающих слез, которые он незаметно смаргивает на душистую малиновую ткань. Дамблдор теплой ладонью накрывает подрагивающие плечи.
─ Ну, полно, Гарри, мой мальчик, ─ Том до крови закусывает губу.
«Я не Гарри, я – Том».

Солнечные лучи любовно обводят острый мальчишеский подбородок, едва касаются высоких скул и путаются в черных всклоченных волосах. Том пальцем стирает пыль с очередного кубка, оставляя витиеватую золотую дорожку: который час кряду он изучает бессмысленные имена, выгравированные на наградах, но ни одно не становится указателем, мигающим маячком по пути к нужным воспоминаниям.
Когда под высоким стрельчатым окном не остается незнакомых предметов, Том осторожно ступает в тень. Он уверенно обхватывает ладонью изящную чашу и подносит ее к лицу. В темноте буквы едва различимы и, одновременно сдувая пыль с холодного металла, мальчик оборачивается на свет.
От мелких точек воздух кажется граненным. Том нетерпеливо вертит награду в руках, пока не замечает на маленьком пьедестале тонкую надпись: «Том Риддл».
Сердце пропускает удар.
И ниже: «За особые заслуги перед школой».

Огнедышащий полдень жжет кожу сквозь стекло. Том переводит растерянный взгляд с кубка на причудливые витражи, где на сине-зеленом фоне, изображающем землю, притаился дракон, пожирающий собственный хвост.
Том Риддл.

─ Благодарю вас, директор, ─ Армандо Диппет скупо улыбается лучшему ученику. Он справедливо считает, что быть увековеченным в стенах замка, окончить смертный путь, но остаться хотя бы вдавленной в золото строчкой ─ честь.
Наследник Слизерина равнодушно кивает. Первый шаг в вечность надежно спрятан в старом и неприметном дневнике.

Темная кожаная обложка плохой выделки, от того грубая на ощупь и неопрятная на вид, жесткие страницы – одно неосторожное движение грозит глубокой царапиной, полное имя на обороте и что-то слишком важное внутри.
Том со злостью отворачивается к окну. Ему кажется, что дракон продвигается все выше и выше и что скоро он дотянется до собственной головы.

Она вся какая-то нескладная с острыми коленями и сползающими гольфами, по-детски пухлыми щечками и большими оленьими глазами. Чистокровная, но без намека на благородство: эдакий гадкий утенок, о котором она, конечно, никогда ничего не слышала.
Том задумчиво следит за тем, как дневник выпадает из ее немеющих ладоней, а все тело охватывают дрожь и слабость. Он рассматривает ее бесстрастно, как врач, ожидающий проявления новых симптомов, и тогда только замечает, что у Джинни Уизли тициановые волосы.

─ Джинни, ─ кубик льда, скользнувший с языка к нёбу.

Он видит Джинни издалека и ему кажется, что все ее тело состоит из неестественных углов. Она совсем не дышит, пульс прощупывается едва-едва, но слепая вера под названием «все будет хорошо», пересиливает страх.
─ Джинни! Только не умирай! Пожалуйста, не умирай! ─ он встряхивает ее, пытаясь привести в чувство, но голова девочки безвольно движется от плеча к плечу. ─ Джинни, пожалуйста, очнись, ─ отчаянный шепот.
─ Она не очнется.
Он резко оборачивается и сталкивается с… самим собой.

Одними губами заглатывая воздух, Том выныривает из воспоминания и неосторожно пятится назад. Золото Трофейного зала, как домино, ложится к его ногам.

***
Дни почетной конницей шествуют мимо, тянут на цепи неделю за неделей, неминуемо приближая первое сентября. Том рассеянно следит, как редкие пожелтевшие листья срываются в небытие, и в очередной раз думает, что из директорского кабинета на школу открывается прекрасная панорама.
─ Итак, Гарри, я правильно понял, что ты боишься сказать друзьям… о своей проблеме? ─ Дамблдор всегда ловко крутит словами, заигрывает, мягчит, заставляет потерять бдительность. Том мог бы сказать, что за него говорит память тела, но это даже наедине с собой прозвучит лицемерно.
─ Я не хочу, чтобы они жалели меня, ─ Альбус понимающе склоняет голову, ─ мне нужно знать только их имена, профессор, ─ и улыбается одними уголками губ.
─ Боюсь, мой мальчик, тебе не удастся избежать вопросов. Мисс Гермиона Грейнджер наверняка догадалась, что после пробуждения ты многое забыл, ─ и снова это смягчение, подбор нейтрального синонима. ─ Впрочем, будет действительно странно, если в первый учебный день ты не сможешь назвать своих сокурсников по именам, ─ взмах палочки, и перед Томом появляется пергамент. Приглядевшись, мальчик понимает, что это полный список студентов четвертого курса.
Его взгляд задерживается на строчке «Гарри Поттер, Гриффиндор», цепляется за фамилию Уизли, но вместо женского имени наталкивается на короткое мужское.
─ А Джинни Уизли, сэр? ─ Дамблдор добродушно смеется себе в бороду.
─ А ты не так прост, Гарри, верно?

Том вздрагивает, когда тяжелая рука старика дружески похлопывает его по плечу.
─ Я был в Трофейном зале, надеялся найти знакомую фамилию. Но ничего не получалось, ─ он неожиданно останавливается, понимая, что его голос принадлежит спасавшему Джинни, спасавшему, а не… ─ Потом я случайно наткнулся на кубок, ─ сбивчиво, ─ имя, Том Риддл. Я сразу вспомнил, что вы сказали, когда я очнулся, а еще – Тайную комнату.
Лицо Альбуса в мгновение ока становится серьезным. И Том все с той же доверчивостью добавляет:
─ Как я увидел Джинни, просил, чтобы она очнулась.
Дамблдор поглаживает пальцами подбородок, о чем-то напряженно размышляя.
─ И больше ничего?
─ Риддл тоже там был. Он сказал, что она не очнется. Больше ничего, профессор.
Молчание.
─ Как ты думаешь, Гарри, почему ты назвал себя его именем? ─ директор играет, не вытаскивая джокера из рукава.
─ Рядом с дементорами я всегда вижу маму, ─ это слово дается Тому как давно привычное и сокровенное одновременно. ─ Я думал, что, может быть, у Джинни рыжие волосы, и она напоминает мне ее, ─ сглатывает, ─ может быть, поэтому так получилось, ─ неуверенно заканчивает он, запуская руку в волосы.
«Как Джеймс», ─ думает Альбус, забывая о своих подозрениях.
─ Джинни – сестра мистера Уизли, Гарри. Она учится на курс младше тебя, ─ Том с благодарностью кивает, подавляя рвущееся наружу торжество.
«Поверил», ─ думает он, когда за ним закрывает проход каменная горгулья.

«Он больше не придет».
С этой беспощадной мыслью Том спускается по утрам на опостылевший завтрак, с ней же – ложится спать. Сентябрь стремительно тает: небо над Большим Залом наливается свинцом.
Последний день насмешливо выпадает на субботу и потому кажется Тому еще более отвратительным.
– Ты больше ничего не вспомнил, Гарри?
Слова Грейнджер отдаются в голове звонким эхом – еще и еще – и регистр фразы немилосердно переходит из дружеской заботы в едкую издевку.
– Тебе не надоело спрашивать меня об этом каждый день? Нет.
Вилка с глухим стуком касается стола.
– Нам нужно найти что-то еще. Что-то важное для тебя.
– Я не могу. Все, о чем ты и Рон рассказали мне, не помогает. Это тупик, – Том взвинчен до предела, но жесты его неестественно сдержаны. Он наклоняется к Гермионе через стол и доверительно шепчет: – Это прозвучит безумно, но мы... мы не спускались только в Тайную комнату.
Грейнджер на мгновение замирает, словно обдумывая услышанное. Том восстанавливает дистанцию и устремляет на подругу пытливый, изучающий взгляд.
– Да, Гарри. Мы пойдем туда сегодня же.


«Он больше не придет».
Коридор второго этажа безлюден. Крепко сжимая теплую ладошку Гермионы, Том толкает свободной рукой дверь туалета.
– Ты о Роне? – неожиданный вопрос выбивает у него почву из-под ног.
– Что?
– Ты сказал, что он больше не придет.
Том неуверенно подходит к умывальнику, который уже видел в одном из воспоминаний, и проводит пальцами по крану со змеей.
– Да, о нем.
– Не думай так, Гарри. Он вспыльчивый, но... он обязательно вернется.
Том улыбается:
– Тебе лучше знать.
– Неужели, Гарри, ты поругался со своим другом? – высокий истеричный голос доносится откуда-то сверху. Том оборачивается: еще одно надоедливое привидение. Странно, что он его раньше здесь не видел. – Ты так редко заходишь, Гарри. Я уже решила, что ты забыл обо мне, – притворный вздох, возведенные к потолку глаза Гермионы.
– Привет, Миртл, – имя само ложится на язык, будто давно знакомое. – Мы сегодня по делу, но обещаю, что после мы обязательно поболтаем, – Том удивленно замечает, что то ли факт появления Поттера в заброшенном туалете действует на приведение успокаивающе, то ли просто – коротко уделенное ему внимание, но Миртл, удовлетворенно кивнув, прячется за дверцей одной из кабинок.
– Гарри, ты помнишь, как открыть вход? – обеспокоенно интересуется Грейнджер.
– Нет ничего проще, – он вглядывается в рисунок змеи и произносит одновременно властно и ласково: – Откройся.

– Нам нужно... прыгнуть вниз?
– Я попробую по-другому, – Том старается скрыть волнение, но голос его предательски дрожит. – Лестница.
Ступеньки – одна за другой – появляются по спирали. Удовлетворенно хмыкнув, Том делает первый шаг вниз.

Величие всегда таится в глубине.
Том понимает своего предка, как никто другой: только чистокровные хранят память о своем роде, передают знания из поколения в поколение, от истоков самой магии. Они – жрецы, на которых должно держаться общество. Они – хранители мира, который все еще отличается от маггловского.
Том просто обязан его спасти.

Кости под ногами жалобно хрустят.
– Люмос, – из темноты вырастает вид на туннель и железный люк. Том помогает Гермионе спуститься и указывает палочкой в сторону еще одной преодолимой преграды. – Кажется, нам туда.
– Ты вспомнил Миртл?
– Только ее имя.
Он ощупывает змей на люке руками, словно контакт сможет пробудить в нем какую-то неведомую силу, но ничего не происходит, и Том разочарованно открывает проход.
Из зала в туннель тянется длинный скелет василиска.

Он обманывает самого себя.
Лицемерный полукровка в попытке обрести бессмертие: Том до дрожи в коленях страшится наказания за свою дерзость. Он нервно перебирает страницы дневника, спиной ощущая скользящее движение чудовища.

– До сих пор не представляю, как у меня получилось убить его мечом, – удрученно замечает Том, когда они доходят до каменного лика Салазара.
– Честно? Я тоже.

Том склоняется над мертвой Миртл, с болезненным любопытством разглядывая ее бледное мягко очерченное лицо и пустые зрачки. Его подташнивает от одной только мысли, что она, некогда нелепая, но живая, больше никогда не встанет, не пойдет на зелья или трансфигурацию, не захнычет и не запрется в туалете, преследуемая своими глупыми подружками.
Том помещает в дневник часть своей души и чувствует, как точивший его изнутри страх постепенно рассасывается, обращаясь в нечто несоизмеримо жесткое и злое: в абсолютное превосходство.

– Гарри, ты здесь?
– Не совсем.

Привилегии префекта позволяют ему издалека наблюдать за тем, как тело Миртл, накрытое простыней, выносят из туалета. Диппет и Дамблдор тихо переговариваются между собой, пока звонкий голос колдомедика не прерывает их обоих.
– Девочка мертва, директор, но на ее теле нет никаких следов.
– Если бы было использовано Непростительное...
Но Том больше ничего не слышит.
«Мертва».
Озноб. К горлу подступает тошнота.
«Мертва».
Том едва успевает добраться до умывальника: его нещадно рвет. Вся спина покрывается липким холодным потом.
«Мертва».
Вода долго не сможет смыть отвратительное ощущение горечи во рту. Том трясущимися руками стаскивает с себя влажную рубашку и со злостью бросает ее в камин.
Со стороны озера в высокие хогвартские окна сочатся красно-розовые лучи. Светает.

– Все не то, – раздосадованный Том садится на ступени возле каменного рта Основателя. – Детали того, как я сражался с ним, – объясняет он Гермионе.
– Может тебе нужно сосредоточиться на том, что было потом?

Клык василиска в дневнике причиняет ему невыносимую боль.
Но Том знает, точно знает, что у него есть шанс на возвращение.

– Сейчас.

Круг масок, и вновь – чужое тело.
Он ощупывает длинными паучьими пальцами свое несовершенное лицо.
«Жив».
Над кладбищем разносится холодящий кровь хохот.

– Гарри! – это Грейнджер встряхивает его за плечи, выдергивая из видения. – Что ты видел?
– Возрождение, – судорожно выдыхает Том, пытаясь скрыть счастье, светящееся в глазах. – Теперь я вспомню. Теперь я все вспомню.

– Значит, у меня есть надежда, что ты не станешь верить красноглазому ублюдку?
Изумленный Том поднимается на ноги, Гермиона с трудом прячет улыбку: Рон смотрит на них с вызовом, вздернув подбородок.
– А я могу надеяться, что ты не станешь меня осуждать, – вторит ему Том, делая несколько шагов навстречу. Он уверенно протягивает Уизли руку, и чувствует, как от крепкого рукопожатия по всему телу разливается долгожданное тепло.
– Я шел по коридору, когда увидел, как кто-то заходит в туалет. Решил проследить, а оказалось, что это вы. Да, думаю, что нам стоит отсюда выбираться. Мало ли кому еще взбредет в голову зайти к Миртл в гости.
– Гарри, если ты уверен, что тебе не нужно побыть здесь еще чуть-чуть... – неуверенно начинает Грейнджер.
– Вы идите, я вас догоню.
Том долго смотрит им вслед, и, когда они исчезают в темноте, закрывает глаза.

Рубеусу ломают палочку. Дамблдор ничем не может ему помочь, кроме унизительной должности лесника, и Том ликует: ему удалось переиграть его, всесильного старика, следившего за ним с момента первой их встречи. И пусть Дамблдор догадывается о его причастности – он никогда не сможет этого доказать: василиск снова заперт, и следующий хоркрукс Том намерен создать за пределами школы.
Остается найти достойное вместилище.

– Гарри! – доносится издалека. – Мы подождем тебя наверху!

За несколько лет работы у Борджина Том привык к постоянному полумраку, но все же ему не сразу удается разглядеть тусклый блеск медальона. Он с трепетом сжимает его в ладони, отговаривая себя от безрассудства.
«Еще одна сделка, всего одна».
Если ведьма его не обманула, то скоро в его руках окажется чаша Хаффлпафф. Он покинет это прогнившее место и его скупого хозяина сразу с двумя реликвиями.

– Сумасшествие, – бормочет себе под нос Том.
Он медленно движется по туннелю к выходу, и перед ним фантомами вырастают то громадное тело василиска, то летящий феникс, то двенадцатилетний Гарри Поттер, которому по-настоящему страшно, и все же чужую жизнь он ставит дороже своей.
Пока Рон и Гермиона о чем-то спорят, Том молча закрывает проход в Тайную комнату, и втроем они незаметно покидают туалет.
В коридоре по-прежнему пусто.
– Все это кажется странным, но он больше не появлялся.
– Гарри, только не говори, что ты опять о Нем, – Рон молитвенно складывает руки.
– Потерпи, – одергивает его Том, продолжая рассуждать вслух: – Если бы он что-то хотел от меня, то появился бы еще раз. А он делает вид, будто ему все равно.
– А что он показал тебе? Рон упоминал какие-то стеллажи. Может, это какое-то реальное место? И он хочет выманить тебя туда?
– Ты знаешь, я не подумал об этом. Но в таком месте меня никогда не было. Или же я этого я не помню, – говорит Том, нахмурившись. – Он знает, что я ничего не помню, тогда как он может меня куда-то выманить?
Они заворачивают за угол: полуденное солнце бьет в глаза из южных окон.
– Попробуй вспомнить все детали этого помещения. Может нам что-то удастся найти.
– Это можно упростить, – неожиданно подает голос Рон. – Гарри, все это время ты просто ждал, что он придет снова, так?
Том отвечает утвердительным кивком.
– Не верю, что я говорю тебе об этом, но ты можешь обратиться к нему, позвать. Если он думает, что ты все забыл, то...
– То он построит все так, чтобы ты стал ему доверять! – ликующе завершает Гермиона. – Рон прав, это самый доступный нам вариант. К тому же, Он покажет тебе эту комнату еще раз, и ты сможешь ее получше запомнить.
– Да, сегодня, – в глазах Тома загорается азартный огонек. – Рон, если что-то пойдет не так, – он останавливается, пытаясь подобрать верное слово, но Уизли заканчивает за него.
– Скажу МакГонагалл, чтобы позвала Дамблдора. Хотя представляю себе, как все на уши встанут, когда поймут, в чем дело, – Рону определенно не нравится собственная идея, и Том чувствует, как чужой молчаливый протест неприятно скребет ему душу.
Такое необычное ощущение.
– Если мы правильно поняли Его план, то он не станет нападать, Гарри, – Гермиона, заметив, как потупился взгляд друга, пытается его успокоить.
Том некоторое время над чем-то раздумывает, а затем говорит:
– Посмотрим, чем это все закончится. Но думаю, – медлит, – я расскажу Дамблдору обо всем.
Рон удивленно встряхивает головой.

***
Том нервничает так сильно, что постель кажется ему колючей и жесткой. Он старательно представляет себе холодные морские волны или светлое лазоревое небо, чтобы сон скорее накрыл его, но засыпает поздно, когда Рон, не выдержав томительного ожидания, уже давно храпит на своей кровати. И это даже не сон, а какая-то навязчивая дремота, из которой вырваться невозможно.
«Ты здесь?» - пробует Том, и темнота вокруг приобретает размытые очертания комнаты.
«Здравс-ствуй, Гарри».
Сердце бьется как безумное, и Том шумно сглатывает, чтобы его удары больше не подступали к горлу.
«Что ты хотел показать мне? И зачем тебе это?» - он спрашивает без нахальства или напускной смелости: с чисто слизеринским любопытством. Волдеморт долго молчит, но комната вырисовывается все четче, превращаясь в огромный зал, наполняясь бесконечными стеллажами и стеклянными шариками.
«Тебе много лгали, Гарри. Я з-здес-сь, чтобы ис-справить это».
«Это не ответ».
Том начинает терять терпение. Его раздражает тихий шелестящий голос собеседника и беспомощность, с которой Том вынужден ждать его ответов.
«Ты должен вз-зять это пророчес-ство, Гарри. Ты должен с-спуститьс-ся в Отдел Тайн».
В опасной близости мерцает та самая стекляшка с подписью, но рука мальчика проходит сквозь нее.
«Где?» - переспрашивает Том, но через секунду поправляет самого себя: «Пророчество? О чем ты говоришь? Я не понимаю. Там же стоят инициалы Дамблдора! Значит, он знает о том, что внутри», - он продолжает рассуждать, не замечая, что Волдеморт уже злится на себя за допущенную оплошность. Стеллажи – один за другим – ломаются с громким треском и рассыпаются миллионами осколков, погребая под собой черный мрамор зала. Сон так реалистичен, что Том не раздумывая бежит к выходу: ряды стеллажей не кончаются, кусочки стекла продолжают падать рядом и сквозь него, пока комната не растворяется также быстро, как и появилась.
Он просыпается в холодном поту.

Рон все также звучно храпит, лежа на спине.

– И больше он ничего не сказал? – вскользь интересуется Гермиона, обмакивая перо в чернильницу и дописывая несколько предложений в эссе по Трансфигурации.
– Нет. По-видимому, он и так сболтнул лишнего.
Том напряжен: скрестив руки на груди, он чинно мерит шагами гриффиндорскую гостиную, останавливаясь, только получив новый вопрос.
– Но ты думаешь, что Дамблдор должен знать об этом пророчестве?
– Должен. Может быть, он и говорил мне о нем, а я забыл?
Рон бросает распечатанный конверт на стол между Томом и Гермионой и садится рядом.
– Папа прислал ответ. Отдел Тайн находится в Министерстве Магии, на одном уровне с залом суда. Никто толком не знает, чем занимаются их сотрудники, но то, что ты видел во сне, – это зал пророчеств.
Том замирает в удивлении: брови вразлет, по-детски широко распахнутые глазища.
– И...он хочет выманить меня туда? Но зачем?
– Пророчество может взять только тот, о ком оно составлено, – со знанием дела отвечает Рон.
Тишину гостиной разрывают лишь потрескивание поленьев и тяжелое дыхание Тома. Нахмурившись до тонкой морщинки, Гермиона ровными движениями сворачивает пергамент и перевязывает его лентой.
– Тогда Он тоже может его взять. Почему это должен делать Гарри? – спрашивает она, откладывая эссе в сторону.
Том пожимает плечами.
– Он надеется, что содержимое этого пророчества в чем-то меня убедит.
– А значит думает, что ты и раньше ничего не знал о его содержимом. Ты обещал рассказать все Дамблдору, – говорит Рон, глядя на друга долгим испытывающим взглядом, и Том намеренно уходит в тень.
– Да, похоже, придется задать ему несколько вопросов.
– Ты собрался к нему прямо сейчас?
– А почему нет? В пароле опять какие-нибудь сладости, подберу.
Гермиона осторожно и ласково сжимает его плечо ладонью.
– Удачи, Гарри.
– Спасибо.

***
В кабинете Дамблдора всегда что-то звенит или жужжит, крутится волчком, рассыпается и восстанавливается: Том ждет этого, как ребенок – Рождества, а потому, как только поднимается по винтовой лестнице, оказывается неприятно удивлен – зловещая тишина встречает его пугающей и отталкивающей от себя тайной.
– Профессор?
Его голос – мягкий, словно патока, – звучит необыкновенно напряженно и остро.

Феникс покорно склоняет голову перед чем-то неизведанным и величественным. Черные глазки-пуговки накрывает царственный сон, а перья вспыхивают, как от спички, и превращаются в горстку пепла.
Том отшатывается, мучительно оглядываясь по сторонам, и что-то лепечет появившемуся из-за угла Дамблдору. Но тот только таинственно улыбается и вынимает из пепла неоперенного птенца.

– Добрый вечер, Гарри. Ты выглядишь обеспокоенным, – тихое приветствие заставляет Тома вздрогнуть и обернуться до головокружения быстро.
– Простите, что без приглашения, профессор. Но я не мог не прийти к вам, – он выпаливает это скомканной скороговоркой и шумно сглатывает, будто бы в горле застрял комок из страха и сомнений.
Дамблдор терпеливо ждет, без тени волнения на лице, и на мгновение Тому кажется, что вот он – спасительный якорь, стоит только зацепиться, и можно плыть, ни о чем не задумываясь. Но наваждение спадает также быстро, как и появляется.
Взъерошив волосы, Том начинает говорить сдержанно и боязливо:
– Волдеморт, он каким-то образом общается со мной… у меня в голове.
Улыбка сходит с лица директора, как лавина – с горы. Он, излучающий уверенность и спокойствие, неожиданно становится маленьким и беспомощным, словно жалкая деревянная копия настоящего Будды.
– Во сне? Ты видел его или только слышал? – глухо.
Том вскидывает голову и, наблюдая за старым волшебником будто бы свысока, отвечает:
– Во сне. Я слышал только его голос, но он мог управлять тем, что я вижу. Он показывал мне Отдел Тайн. Комнату, в которой хранятся пророчества…
– И пророчество, сделанное о вас обоих, – заканчивает за него Дамблдор, сцепив узкие узловатые пальцы в замок.
Том медленно кивает.
– Я не хотел рассказывать тебе об этом раньше, чем ты вспомнишь свою жизнь, но теперь откладывать невозможно, – голос директора звучит и твердо, и обреченно.
– О чем или о ком, профессор? Я видел там ваши инициалы.
Дерзкий вопрос срывается с языка быстрее, чем Том успевает подумать. Он с вызовом смотрит на опустошенного, почти разбитого Дамблдора: тонкие нити бровей приподняты в удивлении, глубокая сетка морщин прорезается от уголков губ – вниз.

Феникс пронзительно клекочет, купаясь в лучах закатного солнца.
– О чем или о ком, сэр? И давно вы знаете о моем отце? Почему вы ничего мне не сказали?! – Альбус следит за Риддлом, мечущимся в кабинете Трансфигурации, тяжелым непроницаемым взглядом.
– Чтобы уберечь тебя от необдуманных поступков, Том. Я понимаю, что ты зол…
– Да ни черта вы не понимаете! Как вы вообще можете рассуждать об этом! – он задыхается, выплевывая обвинения одно за другим, – Дамблдор молчит, ожидая затишья. Они оба не первый день ходят по замкнутому кругу из лжи и недомолвок, но каждый из них боится его разорвать.
– Тебе нужно успокоиться, тогда мы сможем поговорить.
– Мне ничего от вас не нужно, – зло отвечает Том и уходит, намеренно хлопнув дверью. Дамблдор уверен, что круг все еще не разорван, но, когда Риддл не приходит на следующий день, и через день, и через неделю – Альбуса, наконец, накрывает оглушающая тишина.

– Пожалуй, я даже не знаю, с чего начать, Гарри.
Легкое сопротивление, попытка уйти от разговора – лишь видимость, потому что впервые они чувствуют, как сильно им необходим этот разговор.
Дамблдор садится в директорское кресло и жестом приглашает гостя занять место напротив. Том, покорно и вежливо улыбнувшись, доверительно смотрит волшебнику прямо в глаза:
– С самого начала, сэр.

«Знал слишком многих» - лично проклятие Альбуса, которое еще может лечь на его могилу пренебрежительной эпитафией. Он смотрит на Гарри, и ему кажется, будто лицо мальчика стирается, уступая место тысячам других...

Пламя истапливает огарок свечи, и Альбус достает из ящика стола еще одну.
«Почему без магии?» – вопрос вертится у Тома на языке, но он так и не решается его задать, пристально наблюдая за тем, как профессор поджигает фитиль.
– Ты злишься на него, не принимая во внимание одного: нами всеми распоряжается судьба… – мягко замечает Дамблдор, но Риддл вскидывается на него разъяренной коброй: резко поднимаясь с места, он нехотя гасит свечу, и оба – учитель и ученик – оказываются в кромешной темноте.
– Судьба? Хотите сказать, что судьба забросила меня в маггловский приют?! Или, может быть, Бог? Вы просто смеетесь надо мной! – слепо кричит Том, пытаясь нащупать волшебную палочку в кармане мантии.
– Ты не понимаешь, обстоятельства бывают сильнее нас. Называй это каким угодно словом, но ты никогда не сможешь получать только то, что хочешь, избегая неприятностей.
Альбус накрывает свечу ладонью: на бело-розовой коже снова пляшет маленький огонек. Том передергивает плечами, демонстрируя, что этот фокус уже давно не впечатляет его.
– Вы ошибаетесь, сэр. Если вы оказались недостаточно сильны, чтобы протянуть руку и взять то, что принадлежит вам по праву, то я не остановлюсь.
Яркий свет Люмоса озаряет кабинет.

Впрочем, нельзя же так долго молчать?
– Насколько мне известно, ты проявил невероятное рвение к восстановлению своих воспоминаний, и даже несколько раз заглянул в хронику первой магической войны, – ровно произносит Дамблдор. Эти сведения достались ему от мадам Пинс, никогда ранее не замечавшей за Гарри такого рвения к изучению истории. – Но, конечно, ты не смог найти там причин, по которым Лорд Волдеморт захотел уничтожить годовалого ребенка.
Солнечные блики перекликаются в круглых стеклах очков, и вместо изумрудной радужки глаз Альбус видит лишь темные пятна.
– Мне казалось это очевидным, профессор, – в голосе Гарри слышится тонкая нота надменности. – Мои родители выступали против его политики, и он захотел их уничтожить, как и многих других, а оставлять в живых того, кто в будущем захочет отомстить за свою семью, просто глупо.
Дамблдор невольно подмечает, что выводы Гарри логичны ровно настолько, насколько в них не достает сочувствия. Он словно пытается отгородиться от произошедшего, вынуть уже некогда утраченную память из своей головы, не понимая, что в этой памяти – его сила, а не слабость. И пытаться объяснить это сейчас – только наткнутся на стену недоверия и злости.
– Верно, Гарри. Но только в этой истории так много деталей, что очевидное становится ложным или несущественным. Например, Волдеморт в течение года пытался найти твою семью. Зачем тратить столько усилий на трех человек, которые, к тому же, в это время уже не предпринимали никаких активных действий?
– Да, это… странно.
Гарри подбирает подходящее слово с трудом, и этот факт бальзамом ложится на уставшее сердце Альбуса.

От гнева у Тома краснеет лицо.
– Я не хочу об этом говорить, сэр.
– Считаешь, что запретив себе вспоминать – избавишься от слабости? Ты ошибаешься, Том. Оно будет точить тебя изнутри, всегда, – убежденно произносит Альбус, будто бы и сам когда-то ненавидел своего отца. Но если копнуть глубже, окажется, что, действительно, ненавидел?
– Конечно, вы ведь все знаете, профессор. Может, вы уже рассчитали мою судьбу на несколько десятилетий вперед?
Вместо слов в память Дамблдора врезаются только презрительно искривленный рот, дернувшийся уголок губ.
– Ты переводишь тему. Я всего лишь хочу помочь тебе.
– Если бы вы хотели мне помочь, – с горечью отвечает Том, – не лгали бы и не скрывали от меня ничего. Простите, сэр. Из этого ничего не выйдет.
Он спиной отходит к двери, совершая единственный в своей жизни унизительный побег. Альбус еще долго смотрит в пустой створ двери.


– На самом деле… Гарри, из-за пророчества, которое целиком так и не стало известно Волдеморту, он пришел в ту ночь в дом твоих родителей.
«Если бы вы хотели мне помочь».
Руку сводит судорогой – Альбус перебирает пальцами воздух, пытаясь подобрать слова.
– Кто же верит в пророчества, профессор?
Брови удивленно и недоверчиво вздернуты вверх.
«Не лгали бы и не скрывали от меня ничего».

– Страх иногда творит с людьми чудовищные вещи, – вполголоса отвечает Дамблдор. – Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда... рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца, – цитирует он по памяти. – Волдеморт поверил в это. Теперь же, после того как тебе несколько раз удалось разрушить его планы, он уверен, что пророчество правдиво.
Гарри проходит вперед, проводя пальцем по запыленной поверхности стола.
– И он хочет знать продолжение, верно? Чтобы понять… свою ошибку.
Альбус молча кивает.

– Не говорите. Продолжение, я имею ввиду, – решается Гарри. – Пока оно неизвестно мне, я могу его изменить.
Эта простая истина вихрем врывается в сознание Альбуса: он с восхищением смотрит на своего ученика, впервые отказываясь просчитывать ходы, исходя из новых обстоятельств.
– Мудрое решение, Гарри. Но ты должен помнить, что всегда сможешь спросить меня об этом.
– Спасибо, сэр.
Он отходит спиной, словно старается держать Дамблдора в поле зрения, а затем тенью скрывается за каменным арочным сводом. С давно забытым ощущением пустоты Альбус закрывает глаза.

Зима заявляет свои права второго ноября: северный ветер рассыпает снег по темной поникшей траве, но он тает, так и не успевая коснуться слабых стеблей.
– Вы хотели видеть меня, директор?
Альбус оборачивается: Снейп приближается к нему своей привычной хлесткой походкой.
– Добрый день, Северус. Чудесная погода, не правда ли?
– У меня не было времени, чтобы оценить ее по достоинству, – раздраженно отвечает Снейп на дежурную любезность.

Дамблдор стоит у окна, крепко сцепив за спиной руки. Сквозь запотевшее стекло тянутся едва обозначенные еловые ветки, по размытой линии горизонта - призрачные верхушки деревьев.
– Не доставляет ли инспектор Амбридж вам лишних неудобств? – вскользь интересуется Альбус.
На губах зельевара расцветает усмешка.
– Кажется, она безуспешно пытается спровоцировать гриффиндорцев на занятиях по Защите. И безуспешно только благодаря Поттеру: говорят, он никак не реагирует на ее выпады в свою сторону.
– Он изменился, – соглашается Дамблдор. – На днях Гарри сообщил мне, что Том является к нему во сне и говорит с ним.
Лицо Северуса в мгновение ока становится непроницаемым, и Альбус понимает: он боится, что хрупкое доверие потерявшего память ребенка вот-вот разобьется вдребезги. Если уже не разбилось.
– Хотите сказать, что мальчишка отвечал ему? Это… было реальным? – дрогнувшим голосом спрашивает Снейп.
– Скорее нет, чем да. Темный Лорд каким-то образом проникает в ослабленное сознание Гарри, провоцируя определенные видения. Я никогда не подозревал, что возможна легилименция на расстоянии… – с хорошо скрываемым восхищением произносит Альбус, но Северус прерывает его едким комментарием:
– Поттер всегда во что-то вляпывается.
Дамблдор смотрит на Снейпа с упреком, хоть отчасти и сам разделяет его досаду.
– Северус, Темный Лорд не сообщал о своих планах касаемо Гарри?
– Нет, иначе вы бы знали об этом, – говорит Снейп, но в восстановившемся напряженном молчании Альбус слышит болезненное: «Не лгали бы и не скрывали от меня ничего».

Чувство вины как цветок раскрывает острые лепестки где-то в области диафрагмы так, что становится трудно дышать. Дамблдор безотчетно кладет белую морщинистую ладонь на грудь, пытаясь избавиться от неприятного ощущения.
– Гарри попросил рассказать меня о пророчестве. Оказалось, что Том показывал ему Отдел Тайн.
Настороженный и почти насмешливый изгиб брови, – Северус бравирует в попытке скрыть вновь подступающий страх.
– Что ему известно?
– Только то, что я слышал это пророчество из уст Сибиллы. Гарри расценил действия Тома как попытку… переманить его на свою сторону. Он пришел узнать содержание пророчества, – Альбус намеренно не говорит ни слова об обстоятельствах, но наталкивается на полной мрачной решимости взгляд Снейпа.
– И вы сказали ему?
«И вы сказали ему, что в смерти его матери виноват я, Альбус?»
– Я успел рассказать ему только то, что вы, Северус, некогда подслушали в Кабаньей голове. Гарри отказался услышать продолжение.
– Отказался? – неверяще переспрашивает Снейп. – Хотите сказать, что он даже не спросил, откуда Темному Лорду известна первая часть пророчества?
Призрачный огонек надежды на донышке глаз.
– Не спросил.
Северус растерян:
– Тогда зачем вы рассказываете мне это?

Дамблдор тяжело вздыхает, старательно отводя взгляд в сторону.
– Темный Лорд скоро поймет, что его план провалился. Если он сейчас способен менять сны Гарри, то что помешает ему и дальше воздействовать на мальчика? Все это может зайти слишком далеко.
– Я все еще не понимаю, к чему вы клоните, Альбус, – с нажимом произносит Снейп.

Летом замок пуст, и дорога из лазарета до первой лестницы кажется невероятно длинной.
– Теперь у Гарри нет никаких воспоминаний о вас, и в ваших силах наладить отношения с мальчиком…
– Меня, в отличие от Поттера, память не подводит, – цедит Снейп. – И я никогда не забуду насколько он наглый, невыносимый и заносчивый ребенок! Я согласился защищать его, Альбус, а не нянчиться с ним, как это делают все остальные.
Дамблдор лукаво улыбается:
– Может быть, если бы вы не выказывали Гарри столько ненависти, он бы гораздо больше прислушивался к вашим советам, Северус?

– Гарри нужно обучить окклюменции.
Тишина взрывается мириадами осколков.
– Почему бы вам не заняться этим с мальчишкой? Ментальная магия требуется хотя бы доверительных отношений между учителем и учеником. Да мне ли вам это объяснять! – мгновенно вспыхивает Снейп, но Дамблдор встречает его возражения с безнадежным смирением и усталостью.
– Северус, я прошу вас. Гарри многого не помнит. Я уверен, что он не испытывает к вам прежней ненависти.
Стыдясь своей несдержанности, Снейп отвечает тихо и неуверенно:
– Я… хорошо, Альбус. Я постараюсь. Поттер, предполагаю, должен узнать эту новость от меня?
Кивок.

– Он не похож на прежнего Гарри. Он стал молчаливым и даже скрытным, это настораживает меня.
– Вполне возможно, что эмоции… не беспокоят его. По крайней мере, теперь зелья ему удаются сносно, – замечает Снейп с явной неохотой.
– Считаете, что это к лучшему?
Альбус смотрит на него с затаенной надеждой, но Северус только пожимает плечами.
– Чем меньше мальчишка демонстрирует свои слабости, тем он менее уязвим. Я докладываю Ему, что Поттер слаб и подавлен, не доверяет вам и больше интересуется учебой, нежели друзьями. Поттер прав: Темный Лорд считает, что сможет переманить его на свою сторону.
– А как считаете вы, Северус?
Снейп отвечает со злой усмешкой:
– Если я увижу в голове Поттера хоть одну мысль, подобную этой, я сам его убью. Прошу прощения, Альбус, но урок начинается через десять минут.
– Всего доброго, Северус.
Последней из директорского кабинета исчезает черная мантия профессора.

***
– Мистер Поттер, задержитесь, – произносит Снейп, когда большая часть студентов уже находится за пределами класса. Лицо мальчишки озаряется любопытством:
– Да, сэр?
– Директор решил, что вашей персоне нужно уделять еще больше внимания, чем обычно, – говорит зельевар в своей привычной манере, но прекрасно чувствует, как у него предательски колотится сердце. – С завтрашнего дня вы займетесь со мной ментальной магией. Вы понимаете, о чем я говорю?
Поттер хмурится, силясь вспомнить хоть что-то, а потом неожиданно выдает:
– Не совсем, профессор.
Северус окидывает его насмешливым взглядом:
– Я жду вас завтра в семь в моем кабинете. Своим друзьями скажете, что у вас отработка. Ясно?
– Да, сэр, – вежливо отвечает наглец и уже на пути к выходу добавляет: – Это ведь связано с Ним?
– Именно, Поттер. Отрадно видеть, что вы поумнели за лето. Осталось проверить, надолго ли.

Часы с тихим щелканьем отсчитывают секунды, и, когда стрелка проходит римскую двенадцать, в дверь несколько раз настойчиво стучат.
– Войдите, – скупо роняет Северус.
В темной прогалине вырисовывается мальчишеский силуэт: всклоченные волосы, острые плечи. Он неуверенно перешагивает порог кабинета, и в тусклом освещении начинают бликовать смешные круглые очки.
– Добрый вечер, сэр.
Снейп молча кивает, глядя на Поттера почти изучающе, потому что многое в его облике кажется ему незнакомым: вот он плавно ведет руку назад, чтобы потянуть на себя дверную ручку, расправляет невидимые складки на одежде и поднимает голову, не нахально, но и не трусливо.
– Можете оставить волшебную палочку на моем столе, она вам сегодня не понадобится.
Поттер ведет себя слишком покорно, и Северус еле сдерживается от навязчивого желания сейчас же вывернуть сознание мальчишки наизнанку. Сдерживается и язвительно добавляет: – Подойдите ближе и встаньте напротив меня, Поттер, я не кусаюсь.
Он хочет начать без предупреждения, подло напасть, чтобы вечерами смаковать до безобразия легкую победу над самым отвратительным ребенком в мире, но в последний момент останавливается, удерживая на самом кончике языка так и не произнесенное заклинание, – снизу вверх из-за старомодных толстых линз на Снейпа вопрошающе смотрят два изумрудных глаза. И вместо заготовленного «Legilimens» Северус произносит коротко и сухо: – Ваша задача – защитить свое сознание от проникновения из вне. Я буду нападать на вас, вы – пытаться закрыть от меня свои воспоминания.
– И как мне сделать это? – с любопытством.
– Постарайтесь очистить свое сознание. Мы начнем на счет «три». Раз, два, Legilimens!
Темный круговорот картинок, и запоздалое: «Было бы что очищать».
Северус оказывается в пустой комнате. Делает шаг вперед, – морок рассеивается. Как кукольная декорация возникает дом на Приват Драйв. Он протягивает руку в надежде уцепиться за это воспоминание, но чувствует, что проводит пальцами по наглухо забитой оконной раме.
«Чертов Поттер!»
Все исчезает.
Дым. Гудок поезда.
Пустая комната.
Рыжие волосы Джинни Уизли.

Снейп медленно закрывает и открывает глаза.
– Что-то не так, сэр?
«Наглец».
– Вы даже не пытались! – рявкает Северус, стараясь изгнать из своей памяти бесконечные пустые комнаты. – Безмозглый мальчишка, думаете, Темный Лорд станет церемонится с вами? Он пойдет напролом, через все белые пятна вашей биографии!
– Я не мог очистить то, чего нет, профессор, – тихо, почти скороговоркой отвечает Поттер. – Я… старался подсунуть вам пустую комнату.
– Слишком медленно старались, Поттер! Раз, два, Legilimens!

Пустая комната. Дверь белая и, кажется, полая внутри.
Рыжие волосы. Дневник.
Пустая комната.
Пустая комната.
Пустая комната.
Рыжие волосы. Зеленый свет.
«Лили».

Болезненный толчок в область груди – Снейп понимает, что вокруг не полупустое сознание Поттера, а кабинет.
– Уже лучше, – хрипло говорит он, сглатывая комок, подступивший к горлу.

Минутная стрелка вползает на римскую «четыре».
– Темный Лорд, – поморщившись начинает мальчишка. – Каким-то образом меняет пространство у меня в голове.
– Он пытался увидеть ваши воспоминания?
– Нет. Он пытался показать свои.

Северус жестче, чем обычно, сжимает палочку.
– Покажите мне их. Раз, два, Legilimens!
Поттер даже не сопротивляется.

Из тумана сна черной тушью вырастают очертания незнакомого пространства.
Не зал – широкий проспект из стеллажей. Среди тысячи потухших шаров видно лишь те, что подсвечиваются голубым. Каждый ряд пронумерован с чиновничьей дотошностью, и Снейп ни на секунду не сомневается в том, что этот Отдел Тайн – настоящий.
«Тебе много лгали, Гарри. Я з-здес-сь, чтобы ис-справить это».
Шипящий голос Темного Лорда невозможно спутать ни с чьим другим, и Северус чувствует, как его спина покрывается холодным липким потом.
«Ты должен вз-зять это пророчес-ство, Гарри. Ты должен с-спуститьс-ся в Отдел Тайн».
Неожиданно верхняя полка стеллажа срывается вниз, обрушивая и остальные. Все происходит неестественно медленно, будто кто-то старательно создает иллюзию падения. Осколки проходят сквозь Снейпа, и ментальная связь резко перерывается.

Остальной мир смазан вокруг ярко-зеленой радужки глаз.
Северус с трудом фокусируется на светлом корешке объемной книги, оставленной на краю стола.
– Вы нашли, что искали, сэр? – сдержанно интересуется Поттер, одним порывистым движением откидывая со лба надоедливую челку.
– Сядьте, – приказывает Снейп и продолжает говорить, когда мальчишка неровной походкой добирается до стула: – На сегодня достаточно, вы едва держитесь на ногах.

Он достает из шкафчика в углу кабинета пустой фиал и, откупорив его, подносит кончик волшебной палочки к правому виску – жидкое серебро заполняет плотное затемненное стекло.
– Как только почувствуете присутствие Темного Лорда в своей голове, Поттер, представляйте пустую комнату. Пока я не найду другой способ противостоять вашей связи, – сосредоточенно отвечает Северус и прячет фиал в карман мантии.
– Так это было его воспоминание? – настаивает мальчишка.
– Иллюзия. Темный Лорд никогда не был в Отделе Тайн.
– И все-таки Отдел настоящий, верно, сэр?

Снейп бросает взгляд на часы: половина восьмого.
– Никогда не был и никогда не видел, Поттер, – со снисходительной усмешкой. – Жду вас завтра, в это же время.
Скрип: деревянные ножки протирают мраморный пол. Поттер встает и забирает со стола волшебную палочку, а затем, оглядываясь у самого порога, искренне произносит:
– Доброй ночи, профессор.

Может быть, если бы вы не выказывали Гарри столько ненависти, он бы гораздо больше прислушивался к вашим советам, Северус?

«Чертов Дамблдор».

– Кхе-кхе, – выразительно раздается из-за плеча. Северус, мысленно проклиная тот день, когда согласился променять Азкабан на Хогвартс, оборачивается: госпожа инспектор, улыбаясь во весь рот, смотрит на Снейпа своими выпученными водянистыми глазками.
– Чем обязан, Долорес? – невозмутимо интересуется он.
Лицо «Долорес» вытягивается, напоминая собой неправильный ромб, а губы-ниточки складываются в едва заметную «о».
– Профессор Снейп, на правах генерального инспектора…
Северус автоматически кивает, пропуская все, что Амбридж произносит дальше. Кроме последнего: – … задам вам и вашим студентам несколько вопросов.
– В самом деле? – иронично переспрашивает Снейп. – Боюсь, что сегодня студенты будут слишком заняты приготовлением взрывоопасного зелья, мисс Амбридж. Вам придется опросить их в другой раз.
– Конечно, Северус, – ядовито отвечает госпожа инспектор, бледнея от злости к вящему удовольствия Снейпа.

Класс наводняют ученики.
Амбридж садится возле преподавательского стола и достает из кричаще розовой сумочки самописное перо.
«Твою ж…Желчь броненосца тебе в глотку»

Северус выцепляет взглядом подростка, незаметно проскользнувшего в кабинет вслед за рослым Уизли, и не находит, к чему придраться. Скрипя зубами от злости, Снейп понимает, что поттеровское отродье собирается вести себя примерно в течение всего занятия, – и как же ему тогда назначить отработку?
– Мистер Поттер, сегодня вы будете работать за первым столом. Один, – ровно говорит зельевар.
Весь класс замирает, наблюдая за тем, как Гарри Поттер без тени недовольства поднимает с пола свою сумку и пересаживается вперед.
– Да, сэр.

Снейп рассеянным взглядом обводит остальных:
– Напомню, что это занятие – контрольное. Каждый, кто рискнет помочь однокурснику, получит Тролль. Ясно? – он выразительно замолкает, наслаждаясь белым как полотно лицом Лонгботтома. – В конце, вы проверите зелье на своем соседе.
По аудитории разносятся испуганные вздохи, но Северус безжалостно продолжает:
– Кто расскажет мне о действии Умиротворяющего бальзама?
Рука Грейнджер разрезает воздух.
– Никто? Может быть… Мистер Поттер?
Краем уха Снейп слышит, как Амбридж тихо хихикает в рукав мантии.

Мальчишка, все еще изображая из себя прилежного ученика, встает и сбивчиво отвечает:
– Да, сэр. Умиротворяющий бальзам позволяет…ээ…успокоиться.
Пауза.
– Какая жалость. Это все, что вы можете нам поведать?
Поттер неуверенно кивает.
– Садитесь. Двадцать баллов с Гриффиндора за неготовность к уроку, мистер Поттер, и эссе к следующему занятию на данную тему длинной не менее двенадцати дюймов – всем.
Класс дружно ноет, но послушно записывает задание.
– А побочные эффекты Умиротворяющего бальзама, мистер Поттер, вы испытаете, попробовав собственное зелье в конце урока.
Поттер, насупившись, молчит.
– Приступайте к работе. У вас есть полтора часа.

Снейп занимает свое место, неосознанно отодвигаясь от пунцовой Долорес. Некоторое время она тихо диктует перу что-то о нахальных гриффиндорцах, старом директоре, не обращающем должного внимания на дисциплину, но совсем скоро наступает черед и самого Северуса.
– Итак, профессор Снейп. Мне необходимо задать вам несколько вопросов, – голос Амбридж звучит безапелляционно, а широкий рот снова изгибается в подобие улыбки, отчего Северус неосознанно сравнивает ее с жабой.
– Задавайте, – с мрачной решительностью вторит Снейп, вспоминая, в состав каких зелий входят ее потрошенные сородичи.
Амбридж, хлопнув жиденькими светлыми ресницами несколько раз, начинает говорить довольно громко, привлекая внимание студентов:
– Сколько лет вы занимаете должность профессора Зелий?
С задних парт доносятся шепотки.
– Тринадцать.
– Мне известно, что вы не первый год претендуете на должность профессора Защиты от Темных сил? И безуспешно? – спрашивает Амбридж, гаденько усмехнувшись.
– Как видите, – цедит Снейп, мысленно вспарывая жабе брюхо.
– Почему же директор не доверяет вам преподавание столь важного предмета, профессор?
Воображаемая Северусом жаба в розовом костюме с рюшами издает предсмертное кваканье.
– Полагаю, что об этом вам следует спросить директора.
Долорес, ощущая собственную безнаказанность, продолжает:
– Ваших студентов не смущает, что вы были пособником Того-Кого-Нельзя-Называть?
Брови Снейп непроизвольно взлетают вверх, а в классе устанавливается мертвая тишина. Даже слизеринцы испуганно ждут реакции декана.
– Я был оправдан, мисс Амбридж, – подчеркнуто вежливо отвечает Северус. – И разве моих студентов должно… как вы выразились, смущать? Да, смущать решение Министерства Магии?
Первую секунду госпожа инспектор выглядит ошеломленной, но затем расплывается в довольной ухмылке:
– Вы без сомнения правы, профессор Снейп. У меня больше нет вопросов. Результаты проверки будут через десять дней.
– Жду с нетерпением.

Вечно лохматый Поттер методично отсчитывает порцию толченого лунного камня, и Северус, прищурившись, замечает, что наглец, набрав верное количество, ссыпает небольшую часть порошка обратно в емкость.
Трудно предположить, что наглец сделал с остальными ингредиентами, так как от его котла валит густой красный, а не серый пар, но инстинкты подсказывают Снейпу, что еще немного, и весь класс окажется под угрозой исчезновения. Он достает волшебную палочку и одним взмахом уничтожает зелье.
– Тролль, Поттер. И отработка сегодня в семь.
«Где же выражение вселенского отчаяния на лице?»
Мальчишка бросает на него полный ненависти и злобы взгляд.
– Да, сэр.
– Вы свободны, мистер Поттер. У всех остальных есть еще двадцать минут, чтобы завершить работу. Помните, что от правильно сваренного зелья должен подниматься серебристый пар.
Жаба, удовлетворенно хмыкнув, что-то отчеркивает в своем блокноте.

С каждым толчком сердца в кровь Долорес впрыскивается ни с чем несравнимое ощущение власти. Она ступает по коридорам Хогвартса маленькими, но уверенными шажочками, присущими настоящей леди, с твердой уверенностью, что у нее-то – генерального инспектора – все под контролем.
Студентов, возможно, еще придется поучить должному смирению, но Долорес уже могла гордиться тем, что многие преподаватели, разбалованные вседозволенностью режима Дамблдора, перестали вступать с ней и, конечно же, Министерством Магии в открытый спор.
– Кхм-кхм, – отчетливо кашляет Амбридж, заходя в аудиторию. Мерзкие дети, словно по команде, убирают в сумки волшебные палочки и замолкают. – Добрый день, класс! – от ее высокого голоса позвякивает фарфоровая тарелочка на стене.
Нестройный хор:
– Добрый день, профессор Амбридж.

Убедившись, что у каждого на столе лежит экземпляр «Теории защитной магии» Уилберта Слинкхарда, Долорес тоненько пропевает:
– Откройте пятую главу. К концу занятия вы обязаны предоставить мне ее подробный конспект.

Гарри Поттер без колебаний тянется за учебником и приступает к выполнению бессмысленного задания. Амбридж в нетерпении поджимает губы: каждый уважающий себя гриффиндорец на первом же уроке высказался по поводу отсутствия практики. Каждый, но не Поттер. И Долорес, словно зверь, от Защиты к Защите выжидала, когда мальчишка вскинется и отправит в ее сторону косой взгляд.
Поттер не отправлял.
Долорес злилась.

А сегодня, к тому же, она нехотя признавала, что чертовски завидует декану Слизерина, не менее мерзкому, чем все детишки Хогвартса вместе взятые: он-то умело поставил Поттера на место и назначил ему отработку.
«Сальноволосый…»
– Профессор Амбридж?
Долорес отрывается от созерцания своей любимой розовой чашечки и любезно улыбается главной занозе пятого курса – всезнайке Грейнджер. Девчонка тянет вверх руку, не позволяя лишний раз придраться к своему нахальному поведению.
– Да, мисс Грейнджер? У вас возникли сложности с конспектированием?
У Долорес сводит скулы от собственного добродушия.
– Да, профессор Амбридж. Мне не совсем ясно, что подразумевает мистер Слинкхард под «хлестким взмахом палочки».
Из конца класса доносятся глухие смешки.
– И что же здесь непонятного? – с раздражением бросает Долорес, сцепив руки в замок.
– Мистер Слинкхард не прописывает, по какой траектории должен проходить взмах и в какой момент должно произносится заклинание, – отвратительным менторским тоном поясняет девчонка, добавляя, спохватившись: – Профессор Амбридж.
– И что же вы хотите от меня, мисс Грейнджер? – непростительно визгливо и нервно переспрашивает ее Долорес, кляня себя за несдержанность.
– Вы говорили, профессор, что для сдачи СОВ нам будет достаточно теории, но так как мистер Слинкхард пропустил в этой главе тщательное описание заклинания, не могли бы вы, как компетентный преподаватель, одобренный Министерством Магии, продемонстрировать нам правильное движение палочкой.
Одобрительный гул мгновенно достигает нежного слуха Долорес. Она морщится, раздумывая: грязнокровная всезнайка поймала ее – генерального инспектора – в ее же собственную ловушку.
«Но почему бы и нет? Пусть порадуются своей крошечной победе. Радоваться им недолго осталось…» – подхихикивая, думает Амбридж.
– Конечно, мисс Грейнджер. Пять очков Гриффиндору за ценное замечание.



Студенты в нетерпении ерзают на стульях, наблюдая за Долорес, а она грациозно достает волшебную палочку из кармана мантии и после очередного «кхе-кхе» произносит заклинание…
Ничего.
Грязнокровка победоносно ухмыляется, но Амбридж, сжимая от злости губы в тонкую ниточку, пробует еще раз.
Ничего. Ни одной искорки магии.

Впервые Долорес ощущает невероятную растерянность перед этими маленькими чудовищами. Она взмахивает палочкой еще и еще, но, тем самым, только подстегивает класс смеяться. Ее охватывает настоящий ужас: после урока об этом позоре узнает вся школа, и как тогда ей поддерживать дисциплину среди необузданных подростков?!
– Профессор Амбридж.
Все затихают, а несносный Поттер встает из-за своего места с палочкой наготове.
– Что вы делаете, мистер Поттер? – насторожившись, спрашивает Долорес. Она неуверенно отступает назад, чуть не спотыкаясь о ступеньку, ведущей к преподавательскому столу.
– Помогаю вам, профессор, – лениво протягивает мальчишка, хитро подмигивая своей подружке-всезнайке, и Амбридж с негодованием и гневом понимает, что все это было подстроено против нее и Министерства. – Protego!
Короткий всплеск света превращается в едва заметное искажение воздуха.
Проклятые гриффиндорцы, разразившись аплодисментами, выкрикивают какие-то ободряющие фразы, из которых Долорес отчетливо различает «молодец, Гарри» или «так ей и надо, этой жабе».
Амбридж мгновенно вскипает, кровь приливает к ее лицу, окрашивая кожу в ярко-розовый, почти фуксовый оттенок.
– Сесть, Поттер! – вопит она, перекрывая шум класса.
Тишина восстанавливается за несколько секунд.
– Как видите, мистер Поттер смог выставить щитовые чары, пользуясь недостаточным, по мнению мисс Грейнджер, материалом учебника, – ядовито произносит Долорес, все еще повизгивая от волнения. – Уверена, что ни у кого из вас не возникнет сложностей в дальнейшем.
Студенты смотрят на нее насмешливо или удивленно, но Амбридж, наконец, берет себя в руки, и раздраженно рявкает:
– Через десять минут все конспекты должны лежать у меня на столе!
Ответом ей служит поскрипывание перьев.

***
– Гарри, – говорит Грейнджер, останавливая Поттера за руку, когда он со звонком старается как можно скорее уйти.
Амбридж с интересом прислушивается к их разговору, машинально перебирая в пальцах листы конспектов.
– А? Что-то случилось? – невинно интересуется Поттер, коротко оглядываясь на Долорес.
Грязнокровка что-то восторженно шепчет ему на ухо, но Амбридж удается расслышать лишь конец фразы:
– Потом обсудим. Я точно знаю: у тебя все получится.
Долорес, почуявшей очередной заговор, остается лишь с ненавистью смотреть в их удаляющиеся спины.

Гермиона украдкой наблюдает за Гарри на Травологии: он методично ощипывает разросшуюся Алихоцию , о чем-то переговариваясь с Невиллом через плечо.
Вот уже три месяца она никак не может привыкнуть… Нет, не к тому, что Гарри ничего не помнит, а просто – к новому Гарри. Собранному, целеустремленному и немного загадочному. Взрослому.
Гермиона срезает ножом засохший стебель, но, задумавшись, ранит пальцы.
– Ауч!
Гарри оборачивается и рассматривает ее так внимательно, что хочется исчезнуть.
– Осторожнее, – он достает из кармана платок и аккуратно промакивает выступившую кровь. – Лучше промыть и перевязать.
Она кивает, чуть сильнее прижимая мягкую ткань к порезу и не отводя взгляда от спокойно-серьезного лица друга:
– До конца урока всего две-три минуты.
Гарри чему-то слабо улыбается и складывает все собранные листья в специальный контейнер.
– И…я хотела с тобой кое-что обсудить.
– Я помню. Давай за обедом? Еще Рон подойдет, а то сейчас ему срочно нужно отправить какое-то письмо.
– Рон, – повторяет она, чувствуя, как острая мысль пронзает сознание. – Рон, конечно. Извини, я сегодня рассеянная.
Как только профессор Спраут принимает их работу, Гермиона заклинанием очищает мантию от грязи и покидает теплицу.

Придерживая на плече сумку, Гермиона быстро минует вход в Большой зал и поднимается по лестнице. Она нервничает: неизвестно, как этот Гарри отреагирует на ее идею – учить других.
Еще в начале сентября, узнав, что Гарри потерял память, она сразу же попросила родителей выслать несколько книг по восстановлению воспоминаний у пациентов, больных ретроградной амнезией. Но их содержание расходилось с тем, что рассказывал Гарри: память возвращалась к нему рывками, часто отказываясь выстраиваться в хронологическом порядке, и в книгах ни разу не упоминалось о неожиданной смене пристрастий или поведения – все это не укладывалось в голове, и Гермиона старалась убедить себя, что в мире магии амнезия протекает по законам ей неизвестным.
Убедить себя, конечно же, не получалось.
С каждым днем Гермиона приходила ко всё более неутешительным выводам: первый – ни Рон, ни она никогда не знали настоящего Гарри Поттера, второй – Гарри Поттер серьезно заболел, и рядом с ними находится другой человек под оборотным зельем, третий – магическая амнезия (или не амнезия вовсе) лишила Гарри прежних комплексов, уничтожила его систему ценностей и оставила совершенно беспомощным перед наплывом ужасных воспоминаний.

«Скорее всего, последний вариант», - думает Гермиона, вытряхивая лишние учебники.
– Что-то случилось? – раздается знакомый голос из-за спины.
«И от него почему-то бросает в дрожь».
– Гарри?
Он стоит, вытянув вперед руку: на его ладони поблескивает золотистая заколка.
– У тебя выпало из кармана в теплице, я нашел, – поясняет Гарри.
– Спасибо, я и не заметила.
Молчание.
– Ты хорошо поставила на место нашу жабу.
От этих слов по телу разливается тепло – Гермиона даже забывает возмутиться и добавить привычное «профессор Амбридж!».
– Ты тоже. Я об этом и хотела поговорить.
– Говори.
Он достает палочку и разматывает свой же платок, которым она наспех перевязала пальцы. Тихо бормочет заклинания: рана затягивается на глазах. Несложно, конечно, Гермиона бы и сама справилась, но приятно. Чертовски приятно.
– Нам нужно учиться самим, иначе мы никогда не сможем себя защитить.
Гарри кивает, отпуская ее руку, и терпеливо ждет продолжения. Немного расхрабрившись, Гермиона произносит:
– Из всех нас только ты имеешь опыт реального сражения. И не одного. Ты мог бы нас научить, Гарри, – в конце фразы ее голос становится неожиданном просящим, но вместо вопроса все равно слышится утверждение.
– Я? Мальчик, который ничего не помнит? Нет, я против.
Простой и резкий отказ оглушает. Гермиона даже забывает все тщательно продуманные аргументы.
– Но… нельзя же оставить все так?
Гарри пожимает плечами.
– Единственный вариант – обратиться к преподавателю.
– Амбридж никогда…
– Я разве сказал что-то про Амбридж?
Гермиона хмурится, пытаясь понять, к чему он клонит: конечно, все их преподаватели прошли первую войну, но согласятся ли они так откровенно противостоять Министерству?
– К кому ты предлагаешь обратиться?
Гарри обводит ее насмешливым взглядом.
– К Снейпу. Он лучше других знает методы Пожирателей Смерти, а, значит, знает, чему учить.
– Профессор Снейп, – поправляет его Гермиона. – И он никогда не согласится.
– Все зависит от того, как попросить.
Идея, казавшаяся неосуществимой, теперь приобретает оттенок безумия. Гермиона пробует представить профессора Снейпа, обучающего хотя бы толпу гриффиндорцев где-нибудь в подполье, чтобы Амбридж не наткнулась на мятежных студентов.
Абсурд.
Она встряхивает головой, отгоняя от себя это наваждение, и замечает, что Гарри кивает ей на часы – перемена почти закончилась.
– Секунду, – Гермиона собирает книги в одну стопку и левитирует их в спальню для девочек. – Пойдем.
– Я попробую на отработке.
Она не сразу понимает, что Гарри имеет в виду. Неужели?..
– Ты уверен, что справишься с этим? Он же тебя все время третирует!
– Просто представь: Гарри Поттер умоляет его, великого профессора, не получившего желаемый пост, обучать идиотов-студентов Защите. Настоящее признание. О таком даже Дамблдор не мечтал, – иронично говорит Гарри, минуя портрет с Полной Дамой.
Гермиона слабо улыбается:
– Может быть, ты прав.

Рон неуклюжим росчерком подписывает конверт и прилаживает его к крохотной лапке Сычика. Птица, недовольно нахохлившись, следит за нервными движениями хозяина черными бусинами, которым не свойственны ни тревога, сжавшая сердце младшего сына семьи Уизли, ни сочувствие.
Рон удивлен и взволнован, словно его застали за шалостью: он не хотел говорить никому о письме, это вышло как-то… само собой, но Гарри ничего не спросил, и из письма выросла целая тайна.
«Этот и не спросит».

Дернув плечом, чтобы сбросить небывалое напряжение, Рон выходит из совятни. Морозный воздух кружит голову, и скользкая лестница то и дело грозит убежать из-под ног.

– Значит, у меня есть надежда, что ты не станешь верить красноглазому ублюдку? – он сам не верит в то, что говорит это, но страх потерять Гарри раз и навсегда заставляет разжать сомкнутые и пересохшие губы.
– А я могу надеяться, что ты не станешь меня осуждать, – вторит ему друг, делая несколько шагов навстречу. Он уверенно протягивает руку.
Нужно только пожать в ответ.

А потом Рон быстрым шагом съедает коридор за коридором, в надежде успеть на Трансфигурацию – первая угроза МакГоногалл слишком свежа в памяти, – и он так спешит, что забывает выцепить взглядом друзей из толпы однокурсников.
С того момента, как Гарри потерял память, их тройку словно разорвали. Лишили связующего звена. Для Рона этот факт становится почти осязаемым особенно сейчас, когда он тайком отправляет письмо отцу, чтобы побольше узнать о загадочном Отделе с пророчествами.

– Папа прислал ответ. Отдел Тайн находится в Министерстве Магии, на одном уровне с залом суда. Никто толком не знает, чем занимаются их сотрудники, но то, что ты видел во сне, – это зал пророчеств.
– И...он хочет выманить меня туда? Но зачем?
– Пророчество может взять только тот, о ком оно составлено.

– Ты уже здесь, – неожиданно констатирует кто-то голосом Гарри, и Рон оборачивается, чтобы окинуть друга ничего непонимающим взглядом. – Отправил?
– Да… Вы что-то задумали, – говорит Рон, замечая, как блестят глаза Гермионы. – Расскажете за обедом, но я уже согласен в этом участвовать.
– Смотри, друг, тебя никто не тянул за язык, – многозначительно хмыкнув, отвечает Гарри.
Они входят в кабинет Трансфигурации, и Рону кажется, на мгновение, что Гарри делает глубокий вздох и чему-то с удовольствием улыбается. Но это, пожалуй, еще одна недомолвка, которой не суждено исчезнуть.
МакГоногалл начинает урок. Неживое в живое.

Пары взмахов палочкой хватает, чтобы капли воска, застывшие на свече, обратились в птичье перья и с возмущением затрепетали, сознавая свое несовершенство. Фитиль напоминает клюв только издалека.
– Внимательнее, Рон, – шепчет Гермиона, и Рон уже знает, что она скажет. Начнет отчитывать про неверное движение рукой, слишком резкое или небрежное. Как тогда, на первом курсе.
Но она не успевает.
МакГоногалл проходит мимо их стола, недовольно поджав губы. Конечно же, из-за него. Рон старается сосредоточиться на задании, но его отвлекают то тяжелое сопение Невилла, то птица Гермионы, уже гордо парящая над партой.
И это письмо!
– Мистер Уизли, прекратите витать в облаках! – не выдержав, одергивает его декан.
Рон нервно взмахивает палочкой, и свеча плавится прямо у него на глазах.
Тяжело вздохнув, МакГоногалл убирает воск со стола.
– Тролль, мистер Уизли. И постарайтесь к следующему разу подготовить эссе на эту тему.
– Да, мэм.

В коридоре надрывается звонок, и Рон чуть ли не первым вскидывает сумку на плечо. Гермиона и Гарри, переглянувшись, спешат за ним.
– Ты что-то сегодня не в духе, – констатирует Гарри, поравнявшись с другом. – Но знаю, что тебя растормошит.
– Говорить об этом в коридоре – не самая лучшая идея, Гарри, – сквозь зубы произносит Гермиона, оглядываясь назад, чтобы посмотреть – не подслушивает ли их какой-нибудь Малфой или его прихвостни.
– Это связано с Амбридж, – не обращая внимания на негодующую Гермиону, продолжает Гарри.
Рон отвечает, криво усмехнувшись:
– Тогда я точно с вами.

Они спускаются по лестнице и входят в Большой зал под пронзительный и изучающий взгляд Снейпа. Рон поглядывает на Гарри, и видя, как тот уверенно расправляет плечи, успокаивается.
– До тех пор, пока ты в третий раз не дал согласия на аферу, о который еще ничего не знаешь, – начинает Гарри, с барским видом усаживаясь за стол, но Гермиона перебивает его:
– Не забудь сказать, что идея в конечном счете твоя.
– Да, конечно. Так вот… Гермиона предложила практиковаться в Защите самостоятельно, но ты же понимаешь, что учитель-подросток, страдающий амнезией, – не лучший вариант.
– И? – с опаской спрашивает Рон.
– Я попробую уговорить Снейпа, – выпалив фразу на одном дыхании, Гарри торжествующе смотрит на него в ожидании поддержки.

Рон переводит взгляд с Гарри на пустую тарелку и обратно.
– Ты с ума сошел? Почему тогда не Дамблдора?
– Чтобы его быстрее сняли с поста директора? – тихо вторит ему Гермиона. – Снейпа никто не заподозрит. Если у Гарри получится… В общем, идеальный вариант.
– Нет… Терпеть этого… еще и на дополнительных занятиях? Мерлин, на что я только согласился!
– Но Гарри прав, только он сможет подготовить нас ко встрече с Сам-Знаешь-С-Кем, – почти шепотом проговаривает Гермиона.
– Доверять свое обучение Пожирателю Смерти – очень умно! – не повышая голоса, возмущается Рон, но совсем скоро его пыл спадает, и на смену ему приходит первая здравая мысль: – Но это лучше, чем ничего. Глядишь, и на зельях станет меньше придираться.
Гермиона, фыркнув, наливает в свою тарелку луковый суп.