Ее руки почти всегда были холодными. На ее бледной, граничащей с легкой прозрачностью коже вены проступали голубыми змейками. Она была тонкой и хрупкой, и в сердце своем носила грусть, тревогу и обиду.
— Нам не справиться без отца, — говорила ей сестра.
— Я знаю, — прикрывая веки, отвечала она.
Они обе принадлежали миру проигравших. Существовали на обломках рухнувших устоев. Дочки Пожирателя смерти, убитого в недавней войне.
Астория Гринграсс и ее старшая сестра Дафна. С младенчества ведомые в свою судьбу, в которой за них все давно решили, они все потеряли в последней войне.
Теплый и ласковый май одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года сотнями солнечных зайчиков перепорхнул в лето. Сестрам бы радоваться вместе со всей магической Британией, ведь Гарри Поттер, наконец, победил, и теперь настанет долгожданное спокойствие. Но девушки добровольными затворницами сидели в серых комнатах осунувшегося особняка Гринграссов, с неким мазохистским упоением отравляясь меланхолией безвылазного пребывания в угрюмых стенах.
Их не предупреждали, что все может быть так плохо. Их всегда убеждали в другом — в исключительности чистокровных, в их прямо-таки неуязвимости. Их двоих оставили на шатком мостике посреди огромного обрыва, отрезав путь в привычное назад, где вековые семейные ценности были им опорой, и не пуская вперед с этим навешенным на них клеймом — дети Пожирателя смерти. Расплата за ошибки отца была теперь их вечным уделом.
— Надо найти работу, — твердо заявила Астория. — Мы должны во что бы то ни стало заплатить залог и сохранить наше поместье.
— Но, Астория, это же унизительно! — застонала Дафна.
— Ни ты, ни мать ничего не хотите делать! Лишь сидите и причитаете! Министерство арестовало все наши счета, у нас кругом долги, дом того и гляди пустят с молотка! Помощи не будет, Дафна, очнись же!
— Мама говорит, что если подыскать женихов… — неуверенно начала сестра.
— Каких женихов? Малфоя, который вместе со своей матерью не вылезает из судов и растрачивает вековое состояние, пытаясь спасти от Азкабана отца и вернуть былое уважение? Или Забини, который сейчас за километр обходит всех бывших друзей из Слизерина, чтобы его, упаси Мерлин, не уличили в связях с Пожирателями смерти?
Дафна поджала губы, не найдясь, что ответить. Астория же, смерив сестру гневным взглядом, решительно вышла прочь из столовой.
* * *
Косой переулок пестрел зазывающими вывесками. Вымощенная булыжниками улица вилась между разнообразными волшебными лавками и магазинчиками. Многолюдно, шумно — магический Лондон стряхивал с себя печаль последних лет, омраченных войною, когда волшебники вынуждены были жить в страхе за себя и своих близких.
Косой переулок, словно добротно смазанное колесо, крутился бодро и правильно. Изголодавшиеся по веселью и беззаботности колдуны и колдуньи сновали туда-сюда, привыкая снова не бояться и радуясь вновь обретенной возможности смело смотреть в будущее.
Астория точно не знала, почему отправилась искать работу именно в Косой переулок, а не, например, в Министерство Магии. Должно быть, она просто опасалась, что в Министерстве на нее даже и не посмотрят. Девушке было всего семнадцать, и осенью ей предстояло вернуться в Хогвартс, чтобы продолжить обучение на седьмом курсе.
«Вряд ли за три летних месяца можно заработать столько денег, чтобы хватило на залог, — обреченно размышляла про себя Астория. — Но попытаться стоит».
Она набрела на неприметную лавку с тусклой вывеской на двери: «Фотография — память моментов». Чуть снизу под вывеской был приклеен клочок пергамента, на котором значилось: «Нужны работники».
Едва слышно звякнул дверной колокольчик. Оказавшись внутри, Астория огляделась. На полках пылились огромные старомодные фотоаппараты со вспышками, небольшие фотокамеры, множество кассет для пленок, черные конверты с фотобумагой. Прилавок сплошь был уставлен колбами с проявочной жидкостью, и хотя в помещение не проникали солнечные лучи, на поверхности склянок как будто бы бегала рябь бликов... Астория подалась вперед, вплотную подходя к прилавку с колбами. Девушкой овладело странное чувство, ей казалось, что она слышит тихие голоса. Проявочная жидкость в склянках словно… шептала.
— Здравствуй, — раздался вдруг скрипучий старческий голос. Астория вздрогнула и, оглянувшись, увидела дряхлую колдунью в остроконечной шляпе.
— Я… — отчего-то растерялась девушка. — На вашей двери висело объявление…
— О да, конечно, — кивая, прокряхтела ведьма. — Ты очень подходишь. Очень…
— Подхожу? — не поняла Астория. — Куда?
— На вакансию! Ты же пришла за работой. Сама же сказала, — ответила ей старуха. — Да, да… Ты идеальная кандидатка. Такая юная, такая свежая.
Ведьма с каким-то пугающим блеском в выцветших глазах осматривала Асторию. А потом, словно сообразив, что отпугнет девушку, вдруг переменилась, натянула на себя безобидный старушечий вид.
— Но если ты не хочешь… — покачала она головой.
— Я не сказала, что не хочу, — вырвалось у Астории, такой жалкой и морщинистой вдруг сделалась старушка.
— Тогда идем, — пригласила хозяйка лавки.
Вслед за ней Астория проследовала за прилавок, а оттуда в коридор, ведущий в другие комнаты. Старуха привела девушку в небольшую каморку, освещаемую лишь парой настенных факелов. В каморке было много столов, на которых стояли котлы, полные жидкости фиолетового оттенка.
— В этих котлах она еще не живая. Ты должна оживить эту жидкость, — гипнотизирующим шепотом говорила бабка. — Вот так. Бери свою волшебную палочку.
Колдунья взяла Асторию за локоть, подвела к котлу. Астория вытянула руку, направляя палочку на жидкость.
— Скажи «Ваши улыбки — моя отрада», — на ухо прошептала старуха.
— Ваши улыбки — моя отрада, — послушно повторила Астория.
Она почувствовала, как легкий ветер исходит из нее и устремляется в котел. Пальцы, держащие палочку, тут же стали ледяными, по позвоночнику побежал мороз.
— Я буду платить тебе десять галлеонов в час. Ты бы не пришла сюда, если бы не нуждалась в помощи, Астория, — голос ведьмы затуманивал рассудок, сознание становилось податливым.
— Спасибо вам, — слабо благодарила девушка. — Вы правы. Мне очень нужны деньги.
* * *
Астория сама не понимала, зачем согласилась на столь странную работу. Каждое утро она исправно аппарировала в Косой переулок, шла к фотолавке. Каждое утро ее ждали новые котлы с раствором, который нужно было заколдовать, чтобы фотографии, проявленные в нем, впоследствии могли двигаться.
Над каждым котлом Астория стояла так долго, пока на поверхности фиолетовой жидкости не начинала бегать рябь, переливающаяся яркими бликами. Работа в прямом смысле высасывала из Астории жизненную энергию.
— Ваши улыбки — моя отрада, — заклинала она дрожащими губами, а из глаз ее лились слезы. Она сжимала веки. Она видела Хогвартс в руинах и мертвых школьников, погибших в той ужасной войне. Она видела своего покойного отца, который что-то кричал ей, а потом на груди его расползалось красное кровавое пятно. Она видела свое поместье и пустоту его коридоров. Она видела поляну, и с каждым разом цветы на ней увядали все быстрее…
— Зачем я это делаю? — слабо шептала Астория, обнаруживая себя лежащей на полу каморки.
Хозяйка фотолавки, старуха по имени Матильда, была рядом, гладила ее по голове и приговаривала:
— Потому что ты хорошая и добрая девочка. Ты делишься своим добром.
* * *
— Астория? — Драко наткнулся на нее случайно, одним безветренным вечером, когда заглянул в Косой переулок за кое-какими лекарствами для матери.
— Привет, Малфой, — устало поздоровалась девушка.
Драко присел рядом с ней на скамейку. Он нашел Асторию бледной и изможденной. В ее потухшем взгляде не осталось ни намека на тот вызов, с каким она, бывало, смотрела на него в школьные годы.
— Как дела? Как в семье? — тихо спросил он, отчего-то чувствуя вдруг острую необходимость узнать в подробностях, в насколько бедственном положении оказалась Астория после войны.
— Я думаю, ты не хуже меня знаешь, как сейчас могут обстоять дела у отпрыска Пожирателя смерти, — сухо ответила Астория.
К вечеру Косой переулок опустел. Редкие прохожие стуком каблуков нарушали вялую тишину улочки.
— Я уже сбился со счета, сколько мы заплатили денег, — отстраненно сказал Драко. — Залог за отца, залог за меня, взносы на компенсации семьям пострадавших… Суд даже брал с нас галлеоны, чтобы обменять их на магловские деньги и внести в бюджет магловского правительства Великобритании на восстановление разрушенных Пожирателями мостов и зданий.
Астория в бессильной злости сжала кулачки.
— Любой из нас, любой из тех, кто выступал на стороне Того-Кого-Нельзя-Называть, теперь навсегда будет для них всех врагом, как бы ни старался доказать обратное, — горько возмутилась она. — У нас и выбора-то не было, а они…
Драко вспомнил, как год назад на Астрономической башне опустил направленную на Дамблдора волшебную палочку. Как несколько месяцев назад не хотел выдавать Поттера и его друзей, приведенных в Малфой-Мэнор егерями…
— Наверное, у нас был выбор, — проговорил он. — Просто не всегда хватало смелости.
Она взглянула на него так, будто впервые видела. Не с осуждением, а с удивлением и легким недоверием.
— До встречи, Астория. Меня ждет Нарцисса.
И с тихим хлопком Драко аппарировал в Малфой-Мэнор.
* * *
В очередной раз занося руку с палочкой над котлом, Астория думала о Дафне. Сестра пыталась устроиться на работу в Министерство Магии, но ей всюду отказывали.
В чем Дафна была виновата? В чем была виновата Астория? В том, что они родились чистокровными и с детства впитали в себя взгляды и предрассудки семьи? Да, эти взгляды были ошибочными и эгоистичными, но они же и привели, в конце концов, семью Гринграсс к краху.
Темный Лорд был слеп в своей чудовищной жестокости, не прав в утверждении, что чистокровные имеют превосходство над маглорожденными и маглами. Но чем же сейчас отличались от него те, кто в прошедшей войне противостоял ему? Те, кто, подобно Темному Лорду, сеял в данный момент несправедливость и дискриминацию по отношению к родственникам Пожирателей смерти, не желая проявлять снисходительности и понимания…
Астории было холодно, невесомый сквозняк струйками вился вокруг нее. Жидкость в пузатом котле все еще не оживала. Астория слабела, ей требовалось много времени, чтобы разделаться с одним котлом, гораздо больше, чем вначале. Иногда даже по нескольку дней.
— Ваши улыбки — моя отрада, — методично повторяла девушка и проваливалась в жуткие видения.
Солнечная опушка превращалась в черный лес. Ее обступали корявые деревья. Она шла, одетая в белое платье, подол которого трепал ветер. В чаще прятались монстры — ее ночные кошмары. Ноги вязли в сырой земле…
Астория очнулась и поняла, что стоит около входа в фотолавку, сжимая в руке мешочек с заработанными галлеонами. Она часто вот так вот обнаруживала себя, не помня, что делала до этого.
— Привет, — к ней уже спешил Драко. — Ну как ты сегодня?
— Кажется, опять упала в обморок. От меня пахнет чаем с мелиссой. Видимо, старушка поила меня им.
Они шли вдоль улочки, ступая по дорожке, вымощенной булыжниками. Вот уже неделю Малфой встречал Асторию с работы. Она не спрашивала, почему он это делает. Его общество неким чудным образом успокаивало Асторию. Она даже призналась Драко в том, какую конкретно работу выполняет в фотолавке. Она чувствовала, что ему можно верить, и она хотела ему верить. Может быть, потому что он выглядел подавленным и разбитым. Может быть, потому что держался достойно, не подавая виду, что и у него тоже дела хуже некуда...
— И что же? Этот раствор для проявки… Получается, его чуть ли не все маги Великобритании покупают? — интересовался Драко.
— Нет, — усмехалась Астория. — Заколдовывать раствор силой собственной положительной энергии — это старая техника, такая же древняя, как хозяйка лавки Матильда. Такой способ годится только для обыкновенных фотографий. Редакции газет и журналов накладывают специальные чары сразу на фотокамеры, всякие книжные издательства — на печатные станки… Матильда мне это рассказывала.
— Но тебе же… больно. Я имею в виду… это изматывает тебя…
Заходящее солнце окрашивало деревянные магазинчики Косого переулка в оранжевый оттенок. В воздухе парили крохотные пылинки. Астория слушала свои шаги.
— Знаешь, старуха постоянно повторяет, что я добрая, — говорила Астория. — Но мне кажется, что нет. Иногда мне кажется, что я ненавижу весь мир. И когда я стою там, над котлами, я чувствую все свое горе, а все хорошее покидает меня, уходит в котел. Остается лишь грусть и ненависть. И мне… нравится это. Я как будто наслаждаюсь жалостью к себе.
— Я тоже не вижу ничего хорошего. Будущее — одно сплошное размытое пятно… — тихо отвечал ей Драко.
Как интересно он интерпретировал ее слова. Астория задумалась.
Она думала об их разговоре и ночью. Пожалуй, они оба утратили последнее — надежду…
* * *
Лето катилось в август. Их встречи с Малфоем стали частыми. Он улыбался ей искренне, и иногда ей казалось, что он научился делать это только теперь, пройдя столько тернистых путей, выпутавшись из стольких заблуждений.
— Я хочу попробовать, — однажды сказал он. — Помочь тебе.
Астория привела его в темную каморку. Драко нагнулся над котлом, внимательно вглядываясь в свое отражение в плескавшемся растворе.
— Раньше я любил ухмыляться себе, даже если смотрелся в отполированное древко метлы. А сейчас… Вижу себя и хочу отвернуться.
— Просто ты изменился, — тихо сказала Астория. — Только вот не можешь понять в себе этих изменений. Обрести себя в обновленном мире, в котором нужно жить и радоваться, отпуская прошлое…
Серый взгляд Драко, устремленный на Асторию, источал одинокую задумчивость.
— Ведь ты говоришь сейчас не только обо мне.
— Не только, — согласилась она.
Каморка тонула в полумраке. Две тонкие фигуры склонились над котлами с палочками в протянутых руках.
Они видели прежнюю жизнь. Они видели себя детьми в окружении взрослых, облаченных в черные мантии. Лица в масках тянулись к ним, мальчик и девочка ежились. Шипящие голоса приговаривали:
— Вы лучшие, у вас чистая кровь. Вы будете управлять и властвовать. А грязнокровкам и предателям крови нет места среди вас! Мы построим новый мир!
Новый мир обретал очертания разрушенной школы, в новом мире раздавались плач и крики, летали смертельные заклятия. Ни Астория, ни Драко не хотели этой жестокости.
— Драко! — всхлипывала Астория, обнимая Малфоя так, как будто он и только он мог спасти ее. — Я же не такая! Я не хотела всех этих смертей! И отец не хотел! Не хотел, я знаю!
— Конечно, не такая, — успокаивал он. — Все хорошо. Не плачь. Все будет хорошо, я обещаю…

…Астория удивлялась сама себе. Она думала о Драко Малфое, о юноше, который все ее школьные годы представлялся ей самодовольным эгоистом, и небо снова начинало казаться ей бескрайним и прекрасным. Оно больше не давило на нее. Любовь дарила ей свободу от цепей прежних затаенных обид.
Она думала о Драко даже чаще, чем следовало. Она думала о нем и на работе, ожидая, как выйдет за порог лавки и утонет в лучах малфоевской ухмылки, которая, оказывается, могла быть неожиданно мягкой и открытой.
— Ваши улыбки — моя отрада. — Теперь Астория верила в эти слова. Уголки ее губ ползли вверх. Она видела смеющихся детей у школьного озера. Она чувствовала восторг, будто летала на самой скоростной на свете метле.
Проявочная жидкость в котле мерцала яркими бликами, от чего по стенам, потолку и мебели маленькой фотолаборатории бегали разноцветные огоньки.
— Теперь ты понимаешь, Астория? Мир не против тебя, — добродушно ворчала рядом старая хозяйка лавки, а потом охала и вздыхала: — Но ты уйдешь, уйдешь к своему светловолосому и ненаглядному… А мне так сложно найти помощника. Никто не хочет работать у старой Матильды. Все боятся своих внутренних демонов…
— Мне нужно в школу, бабушка. Но я никогда не забуду вас. Мы с Драко будем навещать вас, даже когда поженимся, — ласково говорила Астория, с нежностью глядя на старушку.
Золотистая осень пахла пряным счастьем, а два юных сердца снова обрели веру в лучшее.
* * *
…Деннис Криви вспоминал своего брата Колина каждый день. Колин был смелым. Никто даже и представить не мог, сколько храбрости вмещалось в его худеньком тельце.
Колин погиб. А его озорная улыбка и звонкий голос, кажется, до сих пор вспыхивали тихими отголосками рядом с Деннисом. Словно вспышка фотокамеры, с которой брат не расставался ни на секунду.
Со смертью брата Деннис потерял и часть себя. И вот уже больше года брел по жизни бесцельно, точно так же, как сейчас плелся по улочкам Косого переулка…
Слева тихо скрипнула обшарпанная дверь магазинчика, и Деннис оглянулся. «Фотография — память моментов» — гласила вывеска.