30 июня 1997

Мэри Энн беспокойно поерзала в кресле. В сотый, а то и в тысячный раз за последние несколько часов. Повернув голову вправо, посмотрела на крепко спавшего Филипа. Счастливчик! Засыпает моментально, едва заканчивается обслуживание, и спит до самой посадки. А она мучайся один на один со своей фобией.

Летать Мэри Энн боялась всю жизнь и, как большинство аэрофобов, абсолютно беспричинно. Страх полета она осознала задолго до того, как впервые взошла на борт самолета. И чего она только ни пробовала. Психотерапию, успокоительное, валиум, великодушно одолженный соседкой Клариссой, которой его прописали, когда у детей начался переходный возраст со всеми сопутствующими. Даже гипноз! Она пробовала много пить перед полетом, она пробовала пить очень много, но всеобъемлющий страх моментально отрезвлял. Занудные нотации Филипа о совершенстве и безопасности современного авиапрома со статистическими выкладками о том, насколько опаснее для жизни ежедневные поездки на автомобиле, тоже не помогали.

Мэри Энн снова посмотрела на сопящего Филипа. Может, разбудить его? И что она ему скажет? То же, что и всегда, а он ответит ровно то же, что всегда отвечает в подобной ситуации. Она могла бы слово в слово воспроизвести в голове эту беседу и готова была поставить жемчужные серьги прабабки на то, что предскажет диалог с Филипом со стопроцентной достоверностью. Сорок лет брака — более чем достаточный срок, чтобы как следует узнать человека.

Да и чем Филип заслужил быть разбуженным посреди ночи? В конце концов, это была ее идея. Годовщина в Европе. Ее давняя мечта. Разве они не заслужили? Столько лет ежедневной службы своей стране, своей семье. А уж страх полета она как-нибудь пересилит.

Да вот только на деле все оказалось куда сложнее. И больше всего Мэри Энн пугал полет над океаном. Опять же, логики никакой: ну какая разница, куда падать — на сушу или в океан? Однако осознание нахождения над Атлантикой вселяло в Мэри Энн еще больший ужас. По какой-то едва осознаваемой, уходящей корнями в истоки нашего происхождения причине самым пугающим было отсутствие людей там, внизу. По той же самой причине вид почти безлюдной, покрытой льдами Гренландии успокоения не вселял. Благо уже почти стемнело, освещение в салоне отключили, а на небе, на удачу, не было ни одного облачка, и на горизонте проглядывались звезды. Так и не придумав себе более удачного занятия (книга, которую старшая дочь Александра так советовала Мэри Энн, оказалась про... та-да-а-ам! Авиакатастрофу! Спасибо, Лекси!), Мэри Энн продолжила разглядывать едва заметные отблески далеких светил. И тут вдруг далеко внизу стали появляться первые скопления желтых огней — городов, человеческих поселений. Неужели наконец-то континент!? Она сразу почувствовала себя чуть лучше.

Скопления желто-оранжевых огней становились все плотнее. Остановив проходившую мимо стюардессу Мэри Энн шепотом спросила, где они сейчас находятся и сколько им еще осталось лететь:

— Меньше часа, постепенно начинаем снижаться. Сейчас пролетаем Ирландию и Великобританию.

— Спасибо, — негромко, стараясь не разбудить Филипа, поблагодарила Мэри Энн и снова принялась разглядывать картину за бортом.

И тут кое-что привлекло ее внимание. Снова огоньки на земле, но не теплого желтого цвета, а холодные, молочно-голубые. Они не образовывали такие плотные скопления, как желтые огни городов, однако светили ярко и были везде. Буквально везде! Не только вблизи городов, а по всему огромному острову, где-то образуя небольшие скопления, а где-то совсем одиноко удаленные. И их становилось все больше! Особенно бросались в глаза отдельные огоньки, загорающиеся в абсолютной темноте, вдалеке от поселений и дорог.

Мэри Энн поспешила разбудить Филипа:

— Филип! Филип, смотри!

— Уверен, там все в порядке, — сонно пробормотал Филип, не открывая глаз.

— Да нет же! Смотри, — Мэри Энн настойчиво потрясла мужа за руку.

— Уверен, самолет исправен. Не переживай.

— Да я не о том! Да посмотри же ты наконец! Что это!?

Филип перестал сопротивляться неизбежному, потер заспанные глаза и обратился к иллюминатору, перегибаясь через Мэри Энн.

— Ну и? — спросил он мгновение спустя.

— Что — ну и? Видишь?!

— Что вижу?

— Огни!

— А, ну, так мы, наверное, уже над Европой.

— Мы над Британией. Но я не об этом! Посмотри, видишь голубые точки? Бело-голубые огоньки? И в городах, и рядом с городами, и вообще посреди ничего, — Мэри Энн начинала раздражаться.

Филипп присмотрелся:

— Смотри-ка, и правда! А много-то их как! Несколько тысяч, не меньше.

— Вот я и говорю! Как думаешь, что это?

— Хм, даже не знаю, — Филип почесал затылок, — может, такое дорожное освещение? Хотя нет, расположены бессистемно. А на севере, там, где горы должны быть, их сколько, смотри!

— И они буквально на глазах зажглись! Их было намного меньше.

— Понятия не имею, что это.

— Может, какие-нибудь светлячки?

Филип рассмеялся:

— Ну, если так ярко светят светлячки, то в Великобритании сейчас экологическая катастрофа, не меньше, — Филип продолжал неотрывно наблюдать за бело-голубыми точками света. — Нет, это что-то антропогенное. Но красиво-то как!

— Да-а-а. Будто снимки из космоса... А может, какой праздник? — предположила Мэри Энн.

— Да что-то не похоже. На праздники обычно фейерверки запускают. А это выглядит как-то... — Филип задумался. — Даже не знаю... Печально?

Мэри Энн удивленно взглянула на Филипа. Ее муж никогда не был склонен к сентиментальности. Мэри Энн еще раз посмотрела в иллюминатор и мысленно согласилась с Филипом.

— А вдруг королева умерла!? — Мэри Энн, заслуженно считавшая себя американской патриоткой до мозга костей, питала иррациональную любовь к Елизавете II и очень гордилась, что их с королевой супругов одинаково зовут и оба они служили на флоте.

— Вряд ли. Об этом бы моментально раструбили в новостях.

Они молчали, продолжая смотреть на море света, разливающееся в нескольких тысячах метров под ними. Спустя пару минут Филип негромко произнес:

— На флоте так провожают героев. Зажигают сигнальные огни на кораблях. Когда прощались с отцом, из бухты вывели все суда, пришвартованные в Норфолке, и на каждом зажгли сигнальный огонь. Никогда ни до, ни после подобного не видел. А я тогда так злился. Все думал о том, как несправедливо то, что его не стало. Что он оставил нас одних так рано. Но когда увидел все это — церемонию прощания, все эти корабли, столько людей вместе, смог наконец принять, что пора его отпустить.

Мэри Энн сжала руку Филипа в своей. Раньше он никогда не рассказывал ей о похоронах отца, да и вообще не любил касаться подобных тем.

Она ощущала, как ее переполняет мягкая печаль. Не угнетающая и высасывающая все тепло, а добрая, мирная печаль. И Мэри Энн почему-то вдруг вспомнила свою бабушку.

“Не плачь, Мэри Энн. Все нормально. Время каждого приходит, пришло и мое. Не плачь и ничего не бойся”. Бабушка ничего не боялась и тому же всегда учила Мэри Энн.

Она повернулась к Филипу, который продолжал смотреть в иллюминатор. Не отрывая взгляда от светящегося простора за стеклом иллюминатора, Филип в заученном жесте поднес правую руку ко лбу, отдавая честь. Мэри Энн удивленно улыбнулась:

— Филип, я не узнаю тебя! С чего вдруг такая сентиментальность?

— Не знаю. Старею, наверное, — с усмешкой сказал Филип.

— С чего ты вообще решил, что это дань кому-то достойному и хорошему? А вдруг это враг США? — поддразнила Мэри Энн.

— А разве недостойных так провожают? — простодушно изрек Филип.

— Твоя правда.

Они продолжали любоваться беззвучной симфонией света, пока остров не исчез из виду. И, мчась на огромной скорости над Землей, над огнями городов и человеческих жизней, Мэри Энн была преисполнена спокойствия и умиротворяющей меланхолии. Впервые в жизни она наслаждалась полетом. Страх же покинул Мэри Энн на долгие годы отмеренной ей жизни.