Какие праздники считаются самыми значительными? Рождество? Пасха? День рождения? Сегодня как раз он. Мне исполняется девятнадцать. Надо бы радоваться — все-таки первое послевоенное торжество! Но на душе кошки скребут. Гарри пытается улыбаться, а в глазах пугающая пустота. У него никогда не получалось притворяться. Он исполнил свое предназначение, но не имеет возможности жить в свое удовольствие. Человек, живущий под знаменем долга. Рон неуклюже приобнимает меня за талию, заискивающе глядя в глаза. Он абсолютно не умеет обращаться с девушками, но отчаянно пытается. Мне и должно быть приятно, но накатывает иррациональная брезгливость, и я отодвигаюсь. Не хочу, чтобы кто-то меня касался. Джинни беззаботно щебечет, юлой крутясь вокруг Гарри. Пожалуй, только ей и весело. Конечно, она наконец-то заполучила обожаемого Гарри Поттера, по которому сходила с ума много лет. Но я-то знаю, что не в этом причина навязчивой заботы. Джинни пытается забыться, не думать об убитом брате, поэтому переключает внимание на Гарри, чтобы не оставалось времени на скорбь и отчаяние. Луна, мечтательно накручивая локон золотистых волос на палец, рассматривает трещинки на потолке. Она в своем мире, вот только непонятно: радужном или омерзительном. Разве можно твердо быть уверенным, что знаешь, о чем именно она думает в данный момент?

Я еще раз обвожу всех взглядом, и мне хочется бежать. Я не хочу праздника, не хочу подарков, не хочу улыбок через силу. Ничего не хочу. Душа требует уединения. Гарри поднимает тоскливый взгляд. Он понимает, и уголки его губ приподнимаются. Впервые за месяцы, прошедшие с битвы за Хогвартс, я вижу искреннюю полуулыбку на его лице. С головой захлестывает нежность пополам с болью. В этой комнате собрались самые близкие мне люди, но я не чувствую умиротворения и радости. Вместо них поднимается волна отрицания и горечи, и я не могу найти объяснения своим эмоциям. Тоже впервые.

Светлый праздник с привкусом боли и отчаяния. Ощущение, что мы ведем себя, как должно, а не как хочется. Узники прошлого или побежденные скорбью? Нарисованный в мечтах мир равноправия и терпимости не оправдывает надежд. Мы ломаемся под прессом обрушившейся славы и ожиданий. Мы должны соответствовать представлениям общества. Выбрать заранее определенный путь, жить по четко расписанному плану. Не для этого я сражалась на войне. Отказываюсь быть марионеткой в руках незримого кукловода. Мы имеем право на свободу выбора. Честно его отвоевали.

— Я сейчас, — встаю и направляюсь к двери, провожаемая недоуменным взглядом Рона и понимающим — Гарри. Выхожу во двор и вдыхаю полной грудью свежий воздух. Цветочный аромат смешивается с гарью. На секунду мне кажется, что сейчас я увижу дым, но горизонт все так же чист, лишь по земле стелется туман. Он обволакивает мое естество, и, повинуясь необъяснимому порыву, я аппарирую. Бездумно, но в то же время целенаправленно.

Маггловский Лондон встречает смогом и спешащими по своим делам людьми. Он напоминает мне муравейник. Будто подчиняющиеся коллективному разуму, все преследуют определенную цель, но в то же время известную лишь отдельно взятому человеку. При этом каждый из них уникален со своими мелкими проблемами, жизненными неурядицами и бытовыми ссорами. Волшебники же сейчас поголовно помешаны на восстановлении разрушенного порядка и предвкушении прекрасной жизни. Любой маг уверен, что завтра непременно станет лучше, ведь узурпатор свергнут. Наивные. Мало кто понимает, что настоящие проблемы только начинаются, а на нас, героев войны, возлагаются особые надежды. Никому и в голову не приходит, что нам нужен покой, время, чтобы привести в порядок мысли, собрать воедино растрепанные чувства. Война проехалась паровым катком по всем, но лишь нас вдавила в асфальт, погребая под останками прежней личности.

Сейчас, спустя четыре месяца, не принято говорить о павших, но только Гарри понимает, что и Гермиона Грейнджер, которую все знали, погибла в битве за Хогвартс. Колдопсихолог называет это посттравматическим синдромом, я — кризисом самоопределения. Возможно, дело в том, что я привыкла воевать, куда-то бежать, кого-то спасать, жить на пределе возможностей, поэтому увязаю в трясине однообразных будней и монотонной деятельности. Будто кто-то невидимый наложил Стазис на эмоции, заставляя чувствовать себя безвольным роботом, механически выполняющим команды. Иногда мне кажется, что примерно так видят мир поцелованные дементором. Безразлично, скорбно, недоуменно они наблюдают за суетливыми людишками, разбегающимися в разные стороны.

Мне хочется быть кому-то полезной, но нить, связывающая меня с миром, утеряна. Где, когда и почему — неважно. Хочется оторваться от земли и полететь, забывая, что я боюсь высоты. Птицы свободны. Они направляются туда, куда им подсказывает интуиция и подталкивает ветер. Они олицетворение воздушной стихии. Разве может быть что-то лучше? Птицы независимы и самодостаточны. Им на плечи не давит груз ответственности и чужих ожиданий.

Клеймо героини войны разрывает изнутри, выжигая легкие кислотой. Я никому ничего не должна. Как и Гарри, Рон, Джинни, Луна. Все мы.

Отдайте наши жизни, дайте кануть в Лету и стройте совершенный мир на руинах нашего поломанного детства!

Меня толкают со всех сторон, ветер запахивает пальто, кидая охапки желтых листьев в лицо. Когда-то я любила осень. В той, счастливой жизни. Тогда мне казалось, что я изменю мир к лучшему. Сейчас все равно. Я угасаю. Медленно. Обреченно. Беспомощно. Почти с удовольствием. Потому что нет цели, стремления, надежды. Мы жили войной, а выиграв ее, остались не у дел. Пустые оболочки. Какая ирония.

Кто-то с силой дергает меня за плечо, заставляя обернуться. Поворачиваюсь и вижу ту, которую меньше всего ожидала встретить. Длинная густая челка доходит до бровей, почти полностью скрывая их. Чуть раскосые черные глаза, прямой нос и пухлые губы. Какова вероятность увидеть мага в центре маггловского Лондона? Риторический вопрос, конечно, но все же. И что ей нужно? Она сверлит меня взглядом и молчит.

— Какого черта, Чанг? — вздрагивает, зрачки расширяются от удивления. Ах да, реплика не в духе правильной Грейнджер. Как же меня достали эти стереотипы, маски, правила! Кто бы мог подумать.

— Привет, — мямлит она и продолжает таращиться. И это все? Привет? — Как ты?

— Прекрасно, — верх оригинальности!

— Не хочешь посидеть где-нибудь? — Чжоу топчется на месте, сминая перчатки. — Поговорить.

Признаю, сразила наповал. С чего вдруг? Мы даже на хороших знакомых не тянем. Поговорить? Да о чем нам вообще разговаривать-то? О ее подружке, заложившей ОД Амбридж? О неземном послевоенном счастье? О неудавшихся отношениях Чжоу и Гарри? Гарри...

Мы заходим в ближайшее кафе. Я даже не обращаю внимания на вывеску у входа. Какая разница. Хоть «Ядовитый гиацинт», хоть «Пурпурный лебедь».

— Ты изменилась, — она не смотрит на меня, разглядывает свои руки.

— Ты тоже, — бессмысленный, пустой разговор ни о чем, но я продолжаю сидеть. Зачем? К нам подходит официантка. Смешливая девчушка лет шестнадцати с двумя косичками.

— Готовы сделать заказ? — она улыбается, и отчего-то хочется выцарапать ей глаза.

— Черный кофе без сахара, — бесстрастно говорю я.

— Зеленый чай, — рассеянно бормочет Чанг, и официантка поспешно удаляется, не желая более находиться в обществе двух хмурых девушек. Что с нами сделала война?

— Как Гарри? — вот она и переходит к сути.

— Пытается жить дальше, как и все мы, — и почему я говорю ей правду? Нельзя было сказать, что он счастлив и планирует свадьбу с Джинни, что ли? Все больше злюсь на себя, не понимая, чем вызвана неуместная откровенность.

— Да, — нерешительно тянет она. — Как ты справляешься со всем этим? — Чжоу разводит руками, и я удивляюсь. Первое искреннее чувство за сегодняшний день. И правда, как?

— Паршиво, Чжоу. Откровенно говоря, совершенно не справляюсь, — я откидываюсь на стул, глядя вдаль. Куда угодно, но не на бывшую соратницу по ОД. — Нас ведь не готовили к жизни после. Была миссия победить Волдеморта, а что сейчас? Безликие будни, утопающие в безысходности и фальши. Мы пытаемся делать вид, что все по-прежнему, но лжем не только друг другу, но и себе.

Официантка приносит заказанные напитки, а я пытаюсь восстановить дыхание. И на черта ей сдалась моя правда? Делаю большой глоток обжигающего напитка. Кофе прокатывается по гортани, обжигая пищевод, но я не чувствую боли. Душевная мука заглушает все остальное. Мне кажется, что разум отделяется от тела и уносится в неизвестном направлении. Опора уходит из-под ног, остаются лишь темные глаза напротив и искусанные в кровь губы. Видимо, она ощущает то же самое.

— Ты чувствуешь себя одинокой, — Чжоу не спрашивает, утверждает. Я безразлично скольжу по ней взглядом, ни на чем конкретно не останавливаясь. Сейчас можно не лгать. Какой смысл? Если уж сказала «а», говори и «б». К тому же, вряд ли мы увидимся раньше, чем через пару лет.

— Бывает, — я изучаю маленькие трещинки на дешевой чашке. — Когда совсем паршиво. А ты? — мне становится интересно, какие эмоции испытывает она. Странно. Меня ведь даже состояние друзей сейчас мало интересует. Нет сил беспокоиться еще и о них. Не сейчас, когда я раздроблена в щепки.

— Каждую минуту каждого дня, — шепчет Чанг так тихо, что мне приходится наклониться к ней. — Иногда меня греет мысль, что я отомстила за Седрика, — она замолкает и часто-часто моргает. Я понимаю, что Чжоу борется со слезами, и неожиданно даже для себя чувствую жалость к ней. Второе искреннее чувство за сегодня. Из-за поступков Чанг. А у жизни своеобразное чувство юмора.

Седрик. О нем я и не вспоминала. Три года прошло, а кажется, было в другой жизни. Хотя почему кажется? Так оно и есть. Не хочется признавать, но смерть Седрика на Турнире волновала меня меньше всего. Главным было эмоциональное состояние Гарри. Его гипертрофированное чувство вины и непосильная ноша ответственности за чужую смерть, которую он не смог бы предотвратить, даже если бы очень захотел. Гарри, Гарри, Гарри... Всегда пытается быть героем, пусть его и не просят. Патология, комплекс или осознанное принятие бремени?

Чжоу протягивает руку через стол и накрывает мою ладонь своей. От нее пышет жаром, который неизбежно топит лед моей души. Противоположности притягиваются, говорит психология: лето приходит на смену зиме, рейвенкловка успокаивает гриффиндорку. Куда катится этот гребаный мир?

— А когда совсем невмоготу, я думаю о тебе, — Чжоу чуть сильнее сжимает мою кисть, не разрывая зрительный контакт, и я утопаю в океане нежности, плещущемся на дне ее глаз. Меня пополам сгибают обида и отчаяние, цунами этих эмоций сбивает с ног. За что? Почему? Я порочная, неправильная, пустая. Чанг может дать этому миру свет, а я все глубже погружаюсь в беспросветную тьму собственной души. Я по уши в дерьме.

— Почему именно обо мне? — вопрос срывается с языка помимо воли. Или вопреки? Она все так же пристально смотрит, чуть улыбаясь.

— Что тебя удивляет, Гермиона? — я вздрагиваю от звука своего имени. Меня так давно не называли Гермионой. Или просто я не желала услышать? — Верная, добрая, светлая. Несмотря на все трудности, выпавшие на твою долю, ты сохраняла веру в лучшее и безграничную любовь к миру, — как же она ошибается...

— Но... — Чжоу не дает мне продолжить, накрывая губы ладонью.

— Порой сомнения необходимы для того, чтобы обрести истинную веру. В себя, в людей, в мир. Война заставила всех нас повзрослеть раньше времени, год за годом отнимая покой, тепло, радость. Зачем же мы вышли на баррикады, если главные герои сдаются? Неужели все жертвы напрасны? Разве тьма желаннее света? И с каких пор Гермиона Грейнджер пасует перед трудностями?

Я слушаю тихий шелест голоса Чжоу и не верю своим ушам. Она читает меня, как открытую книгу. Будто я разговариваю сама с собой. Но откуда? Мы никогда не были близки, чтобы она могла досконально меня изучить. Интуиция или собственный опыт? Вдруг смысл жизни концентрируется на маленькой девушке, некогда ревновавшей меня к Гарри. Или Гарри ко мне?

Я не успеваю удивиться пришедшей в голову догадке, как Чжоу резко преодолевает расстояние между нами, наклоняется и несмело дотрагивается до моих губ. Мимолетно, нежно, почти невесомо. И в следующий момент исчезает. Конечно, я могу списать это на посттравматический стресс, игры подсознания или больную фантазию, но чувствую вкус земляники на губах. В памяти всплывает обрывок разговора с Гарри:

— Гермиона, как думаешь, что лучше подарить Чжоу на день Святого Валентина?

— Не знаю, а что она больше всего любит?

— Землянику.

Я облизываю губы, не в силах совладать с эмоциями.

Но куда...

По щеке неторопливо ползет горькая слеза.

Вторая.

И еще одна.

— Мисс, с вами все в порядке? — раздается над ухом.

Ощущаю, как дыра в груди начинает затягиваться.

Обреченность утихает, уступая место глухой тоске.

Боль сменяется грустью, отдаленно похожей на меланхолию.

Я чувствую.

Впервые со дня победы вдыхаю воздух так, что в легких саднит.

Полной грудью.

Голова кружится от избытка кислорода.

Или мне только кажется?

Что людям обычно дарят в день рождения?

Книги. Одежду. Кольца. Браслеты. Квартиры. Машины. Дома. Что угодно...

В день своего девятнадцатилетия я получила лучший из возможных подарков — себя.

Кофе источает терпкий аромат, забирающийся под кожу. Пар спиралью закручивается над чашкой, гипнотизируя. Мысленно я снова и снова возвращаюсь к разговору с Чжоу. Она настолько уверена в своих словах, в моих чувствах, что отчаянно хочется поверить.

Под веками вспыхивают лучи заклинаний, разлетающихся в разные стороны. Красные и зеленые лучи сталкиваются, взрываясь снопом искр, рикошетят от стен. Они калечат и убивают, но битва не останавливается. В глазах сражающихся сверкает непримиримый огонь. Азарт смешивается с жаждой чужой смерти. Я вижу, как фанатично смеется Беллатрикс, расправляясь с очередным подростком, Рон выкрикивает ругательства, сражаясь с кем-то из Пожирателей, волосы Чжоу треплет шквальный ветер, врывающийся в зал из разбитого окна. Чжоу... Миг — и в нее летит шальная Авада. Еще секунда — и темные глаза закроются навек. Я отталкиваю ее к стене и выбегаю в коридор, пытаясь найти Гарри. Только сейчас, спустя время, я понимаю, кого спасала. В пылу битвы это не имело значения.

Я закрываю лицо руками, устало потирая виски. Так за что я сражалась? Не мы, не Гарри, не Рон, именно я? Пожалуй, впервые я отделяю свои цели от целей Золотого трио, как нас называют все, кому не лень. Я пыталась добиться равноправия или доказать чистокровным, что грязнокровки тоже чего-то стоят? Желала спасти невинных или уничтожала угрозу для жизни моих родных и близких? Убивала во имя светлого будущего или собственного спокойствия? Черт подери, как же долго я врала себе.

Я пью остывший кофе и пытаюсь докопаться до истины, безжалостно препарируя чувства и мысли. Теория когнитивного диссонанса в действии. Я осознаю, что, в сущности, мне плевать на магическое сообщество и мирное небо над головой. Да, я заставила считаться со мной, получила Орден Мерлина, но радости от этого не прибавилось. Как получилось, что, выиграв войну, я разрушила саму себя до основания? Защищая мир от тирана, руководствовалась эгоистичными причинами, но отказывалась признаться в этом даже себе. Меня считают героиней, благородным воином, отрекшимся от себя во имя других. Всего лишь фикция. Так произошло, что, отстаивая свой хрупкий мирок, я поспособствовала спасению населения Британии. Какое чудесное совпадение. На душе стало гадко и мерзко от осознания, насколько же по-слизерински цинично звучат настоящие причины, двигавшие мной во время войны.

Но так ли это плохо? Пусть я лучшая подруга Гарри Поттера, но ведь я не он. Имеют ли значение мотивы героев после одержанной победы? Результат оправдывает средства и цели, искупает вину за порочные мысли и не всегда благородные поступки. Сталкиваясь со злом, невозможно не испачкаться. Из года в год в последний момент вырываясь из лап смерти, нереально сохранить преданность идеалам и непоколебимую веру в добро. Но добровольно заковать себя в цепи тьмы, отчаяния и боли лишь потому, что окончание войны не оправдало ожиданий? Глупо и нерационально для Гермионы Грейнджер.

Я откидываю волосы назад и улыбаюсь своим мыслям. Все-таки в чем-то Чжоу права, я сохранила веру в людей и возможность перемен. Мы сами творим свое будущее, попутно влияя на жизнь других людей. Если я опущу руки, то сгину под гнетом своей аналитической натуры и неуместных сожалений о нереализованных планах. Нужно воплощать идеалы и мечты в жизнь, а не проклинать несовершенство и убогость общества. Нужно быть верной себе и близким людям, которые принимают тебя такой, какая ты есть. Без прикрас и героического прошлого.

Я бросаю деньги на стол и выхожу на улицу. Небо затянуто тучами, из которых льется дождь. Капли размеренно ударяют по мостовой, набатом отдаваясь в ушах. Я глупо улыбаюсь, понимая, что все точки над «i» наконец-то расставлены. Дождь забирается под пальто, стекая тонкими струями по лицу и спине, а меня переполняет радость.

Чжоу Чанг открыла мне глаза на саму себя, заставила взглянуть в лицо моим демонам и смириться. Я не буду оглядываться назад. Бессмысленно и бесполезно. Осталось помочь Гарри и двигаться только вперед. Навстречу солнцу, не отрывая взгляд от горизонта, улыбаясь.

Хватит бегать от неизвестности, ведь определеннее она не станет.

Я вдыхаю запах озона до рези в легких, ощущая, как тело наполняет легкость, а душу — умиротворение.

Пожалуй, стоит отправить Чжоу сову с просьбой о встрече.

И узнать ее любимый сорт земляники.