Вот когда ты помрешь — похоронят тебя,
гроб украсят зеленым венком,
над могилой насадят магнолии куст
и оставят лежать под кустом,
вот тогда ты поймешь, как прекрасна земля
и особенно белый свет
и как это горько — лежать в гробу
практически в цвете лет.
Итак, Рон Уизли умер. Умер вечером, в пятницу, в самом расцвете лет и в красивой мантии в полосочку.
Как умер, почему — неизвестно.
В субботу его похоронили, а в воскресенье он... правильно, воскрес. Не совсем, конечно, — так, наполовину.
Воскрес и подумал сразу же: «А кто это, простите, в моем ухе шевелится?»
И полез в ухо мизинцем ковырять — чесалось очень.
— Руки прочь! — рявкнул кто-то с интонациями матушки Молли. Рон с испугу палец и отдернул.
А это червяк оказался. Могильный, само собой, — на разведку в ухо полез, чтобы, значит, обстановку оценить и фронт пищевых работ. Настоящий червяк-командир — Рон даже струхнул немного.
— Ну, я пойду, наверное, — заторопился он. — Извините, что я вам помешал!
— Куда это? — удивился червяк. — Тебе, брат покойничек, уже никуда не надо. Все. Приплыли.
— Как это? — страшно удивился Рон. — Позвольте, как это — не надо?
Вот же он: и мантия красивая, в полосочку, и ботинки лаковые, и волосы на пробор расчесали — и не надо?
А то, что лицо посинело и распухло — так сущий пустяк.
Ты решишь, что пора вылезать на поверхность
и час побужденья настал,
а вокруг соберутся могильные черви
и устроят тебе скандал.
— А так, — почти застенчиво отозвался червяк, — сожрем мы тебя — и баста.
Рон беспокойно пошевелился. Гроб заскрипел — что за неудобная штуковина! И в ногах жмет — не потянешься. Мама наверняка выбирала.
— Еще посмотрим, кто кого сожрет, — мрачно пообещал он. — Мне после гермиониной стряпни уже ничего не страшно.
Червяк, кажется, понял, что Рона так просто не возьмешь, и залебезил:
— Ну господин мертвяк, ну не сердитесь! Сами посудите — ну что там, наверху, хорошего? Живые с вами знаться не захотят, если, конечно, не совсем отмороженные на голову некроманты...
— У меня есть жена! И лучший друг! Они меня любым примут! — заявил Рон сердито, смахивая червяка, удобно примостившегося у него на воротнике.
Улетел тот, правда, недалеко — гроб был определенно тесноват — и апломба не утратил.
— Сдается мне, не очень-то они и горюют!
— Как это? — удивился Рон. — Постой, вот я тебя...
И протянул кулак, чтобы раздавить нахала.
Тот проворно отполз назад и произнес, пожалуй, даже обиженно:
— Чего драться-то сразу? Не от меня сплетня взялась. Сорока на хвосте принесла. Той рассказал какой-то воробей, а воробью сова, которая носила записочки от твоего друга твоей жене. И хотя она вряд ли умеет читать...
Рон озадаченно крякнул, но кулак все-таки разжал.
— Кто? Гермиона? — поразился он.
— Да не Гермиона, дурень, — сова! — фыркнул червяк, стремительно наглея.
Рон выдохнул, но тут же снова напрягся:
— Постой, ты точно знаешь, что Гарри с Гермионой... ну...
Червяк, кажется, решил, что угроза миновала. Во всяком случае, он притворно вздохнул, подполз ближе и сочувственно заявил:
— Да ты не нервничай, покойничек. Тебе-то уже все равно — но половина кладбища об этом твердит. Вот мы вчера с парнями из соседней могилы... Эй, ты куда? — спохватился он, видимо, заметив, что Рон слишком уж бодро зашевелился.
— Наружу, — решительно заявил тот, переворачиваясь в гробу. — Я должен сам убедиться в честности Гермионы. Да и мама говорила, что верить слухам глупо. А ты своим парням передай, чтобы не распространялись насчет нее, иначе...
И Рон выразительно помахал кулаком.
— Эй, погоди, — заторопился червяк. — Я с тобой пойду!
Рон даже замер от неожиданности.
— Зачем это? — подозрительно спросил он.
— Вы, покойники, как дети малые, — снисходительно ответил червяк. — Чуть выйдете за пределы кладбища — так все, теряетесь. Разве что плакать не начинаете.
Рон почти проникся, но червяк продолжил как ни в чем не бывало:
— А если ты заблудишься и не найдешь дороги назад?
Рон непонимающе моргнул.
— Что мы жрать-то будем? — деловито уточнил червяк.
Рон фыркнул.
— Забирайся в рукав, что ли...
— А почему это ты командуешь? — вскинулся тот. — Я в этой могиле главный! Ну а теперь можешь начинать выкапываться. И-и! Взяли! Ну чего ты копаешься! На крышку дави, слабак!
Рон представил безутешную Гермиону и поднатужился.
* * *
И когда наконец ты управишься с ними
и с метром промерзлой земли,
обнаружишь, что ни денег, ни карточки нету
в том, в чем тебя погребли.
— Ну и что дальше? — растерянно поинтересовался Рон, отряхиваясь и заглядывая в разрытую могилу.
Гроб был бордовым.
«Точно мама выбирала», — подумал Рон и совсем расстроился.
— А я почем знаю, — беспечно отозвался червяк. — Это же не я кинулся сплетни проверять из уютной могилки. Но еще не поздно, братец. Может, заберешься обратно, я мужиков позову, посидим, пожрем...
В его интонациях прорезалось что-то маниакальное.
— И кто кого жрать будет? — скептически уточнил Рон.
Червяк только вздохнул.
— Ну не хочешь — ступай. Только зря ты сороке не веришь, она никогда еще сплетни зря не распускала.
— Что же делать, — не слушая, мерил могилу шагами Рон. — «Ночной рыцарь» без палочки не вызовешь, да мне и живому-то внутри худо было...
Он сунул руки в карманы мантии.
— Да и денег нет. Что ж делать-то?
— Пешком иди, дурень, — миролюбиво посоветовал червяк.
* * *
Ты отправишься с кладбища через весь город,
вспоминая дорогу домой,
твои белые тапочки будут сиять
неземною такой белизной,
и любая проходящая мимо старушка
не только не укажет путь,
но постарается грохнуться в обморок или
грохнуть тебя чем-нибудь.
— Бей бабку! — от души веселился червяк, примостившись в надежном укрытии под роновым воротником. — Слева заходи, слева! Да не так!
Дело было вот в чем. Шел себе Рон с кладбища, никого не трогал. Купался в лунном свете, представлял, как обнимет Гермиону, верную, оплакивающую его Гермиону, как навестит Гарри и Джинни, тоже безутешных, но примирившихся — ведь общее горе объединяет, — а потом отвернет башку.
Не Гарри с Гермионой, нет.
Сначала сороке. Потом червяку. Или наоборот, как придется.
Совсем размяк Рон, мечтая. Даже забыл, что умер.
А тут эта бабуля навстречу.
Идет, по дороге тапками шаркает.
Ну Рон и улыбнулся ей приветливо. Забыл, что лицо у него распухло и посинело.
Радостно улыбнулся, от души.
А щека возьми и лопни — как назло.
Бабка как завизжит. Как огреет его сумкой.
Рон почти не обиделся: во-первых, было совсем не больно, во вторых — ну это же женщина. А значит, нервная.
— Левей, — командовал червяк, — обходи с фланга! Что ж ты неповоротливый такой? Неужто бабки испугался? Или — о! — это и есть твоя женушка?
— Гермиона у меня молодая и красивая! — обиделся Рон, уворачиваясь от сухонького кулачка, летящего ему прямо в глаз.
— То-то и оно, — хихикнул червяк, на всякий случай забираясь поглубже под воротник. — А ты мертвый и синий. Еще и сороке не веришь. Возись тут с тобой.
* * *
Наконец — о-ля-ля! — ты домой доберешься,
скользкий холодный уpод.
В это время, конечно, наступит полночь,
пес завоет, и кот заоpет,
и на робкий вопрос из-за двери «И хто там?»
услышав прямой ответ,
получат инфаркт молодая вдова
и утешавший ее сосед.
В нерешительности Рон стоял перед дверью родного дома и не смел постучать.
А если Гермиона и правда там... с Гарри? Нет, невозможно.
— Ну, чего ты застыл? — подначил его червяк. — Неужто струсил?
— Вот еще, — огрызнулся Рон. — Может, ты сам сползаешь, разведаешь обстановку, а мне расскажешь?
Червяк хмыкнул:
— Я-то могу, да только ты ж все равно не поверишь.
Рон едва не взвыл от нетерпения.
— Да ползи ты уже!
— А чего ты раскомандовался? — возмутился червяк.
— А того, что мы уже не в могиле!
— И стоило из-за таких дешевых истерик оттуда вылезать? — хмыкнул червяк и скользнул вниз по рукаву.
Рон, изнывая от нетерпения, принялся ждать. Прошла минута, другая...
На исходе третьей откуда-то из-под его левого башмака раздался требовательный голосок:
— А ну поднимай меня — мне ползти лень! Я все разведал!
Рон наклонился, и червяк поспешно скользнул ему на ладонь.
— Значит, так. Они в постели. Оба голые. И целуются, — сообщил разведчик невозмутимо.
Рон схватился свободной рукой за голову и тихонечко взвыл.
Где-то неподалеку вой подхватила какая-то шавка.
Червяк мерзко заржал.
— Ладно, я тебе наврал.
Рон оборвал вой на полуноте. Шавка тоже будто подавилась — сольно выть она явно не хотела.
Он не знал, чего хочет больше, обнять мерзкую тварь или раздавить. Хотя, учитывая разницу в их габаритах, результат не сильно бы отличался.
— Они не голые, — закончил червяк.
Рон ждал продолжения.
Червяк молчал.
И тогда Рон завыл опять, а шавка радостно подхватила.
Спустя еще некоторое время он принялся колотить в дверь.
— И кто там? — недовольно спросил его друг, Гарри Поттер.
— Гарри, поздно уже, не открывай, — глухо и расстроенно произнесла Гермиона, его жена.
Столько горя, столько муки было в ее голосе, что Рон по одному тону понял — она тоскует без него! Она горюет!
А Гарри — что Гарри? Он же и ее друг тоже...
— Гарри, не открывай, — сказала она едва ли не с нежностью — так, во всяком случае, показалось Рону. Точнее, он отчаянно надеялся на то, что ему показалось, — пока они не открыли дверь.
Конечно, ему открыли — зря Рон ломился, что ли?
Они стояли на пороге, и Гарри обнимал Гермиону за плечи. Очень недвусмысленно обнимал.
Конечно же, Рон, как воспитанный человек, постарался улыбнуться им как можно приветливей и шире.
И тут у него лопнула вторая щека.
* * *
Так, не встретив абсолютно никакого пониманья
в прекрасном мире живых,
ты, на всех разозлившись, на все наплюешь
и отправишься прочь от них.
Ты пойдешь по натоптанному пути,
заберешься под куст назад,
черви скажут: «А мы что тебе говорили?!» —
и немедля тебя съедят.
— Ну что ты, братец? — участливому тону червяка могла позавидовать сама Амбридж. — Расстроился? Что я тебе говорил — не вылезай из могилы, сорока врать не будет!
Рон молчал.
— Было б из-за чего расстраиваться... Подумаешь, жена с лучшим другом теперь, — кажется, по-настоящему сочувственно бубнил червяк. — Сейчас на кладбище придем, мужиков из соседних могил позовем, весело будет...
Рон понуро брел по дороге и не реагировал.
— А хочешь — со всего кладбища! Мне ж не жалко! Мы и сожрем тебя быстрее, так, что ты даже и не заметишь!
Рон молчал.
— А хочешь... хочешь, мы тебя совсем жрать не будем? Что нам, трудно, что ли? Вон сколько покойников каждый день привозят, — размышлял червяк, — не чета тебе — тихих, спокойных. Никуда им не надо, сплетни их не волнуют... А ты лежи себе, а?
Рон только огорченно махнул рукой — сказать ему было решительно нечего.
А вот и его могила, сиротливо разрытая. И гроб внутри. Бордовый. Который мама выбирала.
И тогда Рон заплакал.
Заплакали и червяки, собравшиеся со всего кладбища к могиле.
А потом они, конечно, его сожрали — потому что червяк Рону, разумеется, наврал.
* * *
Душа Рона летела все выше и выше, пока наконец не очутилась перед дверью с надписью «Уизли», такой белой, что у Рона наверняка резало бы глаза — если бы они у него были.
Рон немножко подумал и толкнул дверь.
— Рональд Уизли? — спросил чей-то суровый голос.
— Д-да, — промямлил Рон, а сам подумал: «Ну, сейчас достанется мне — за то, что из могилы вылезал!»
И точно.
— После смерти в тело возвращались?
— Ага, — смущенно пискнул Рон, радуясь, что не может покраснеть. — Я нечаянно, — на всякий случай добавил он.
— За ваш проступок положено наказание, — сказал безучастный голос. — Не слишком суровое, так как при жизни вы не были плохим человеком.
Рон напрягся.
— На сковородке жарить будете? — уточнил он, с сомнением оглядывая свое бесплотное тело.
Голос хмыкнул.
— Нет, что вы, — наша организация так не работает. Просто в следующей жизни вашими родителями станут Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер.
Рон молчал.
— Вам все понятно?
Рон молчал.
— Увы, решение окончательное.
Рон молчал.
Конечно же, он всегда мечтал, чтобы Гермиона его любила — больше всех на свете! Чтобы заботилась о нем, называла его как-нибудь ласково, целовала...
И вот теперь она точно будет любить его — сильно-сильно. Только кто же знал, что для этого Гермионе придется стать... его мамашей. А Гарри, получается, отцом.
Рон представил себя-младенца на руках у Гарри Поттера. С фирменной гермиониной шапкой на лысой голове. Той самой шапкой, похожей на вязаный мочевой пузырь.
Рон представил — и на мгновение ему стало совсем худо.
Но его последняя мысль была кристально четкой.
«Охренеть», — подумал Рон.
А потом он родился и негодующе заорал.