Когда Альбус Дамблдор умер, то Гриндевальду потребовалось меньше недели, чтобы захватить Британию.

Минерве тогда казалось, что жизнь закончилась: она бесплотной тенью слонялась по опустевшим коридорам и со дня на день готовилась быть уволенной – ей было всего двадцать два года, и она прекрасно понимала, что вряд ли кто-то будет терпеть в учителях бывшую ученицу Дамблдора.

По всей Британии день за днём гремели казни, и Минерва должна была посещать каждую из них. Она, конечно, пыталась отвязаться от подобного, но Слагхорн – один из её любимых учителей, лишь качал головой и неизбежно усаживал её рядом с собой.

Минерва выпрямляла спину до хруста, но жмурилась каждый раз, когда топор палача опускался на очередную голову.

Иногда Минерве казалось, что она будет следующей.

Но этого не случалось.

Когда же Гриндевальд соизволил посетить школу, то Минерва ожидала, что его появление пройдет под звук фанфар и запуска фейерверков, но этого не произошло.

Гриндевальд просто однажды появился в Хогвартсе ближе к вечеру, Минерва узнала это от Слагхорна – тот зашел предупредить её.

— Минни, детка, — сказал Гораций очень тихо, его ласковые глаза чуть погрустнели, — Минни, прошу тебя, не дай ему возможности уволить тебя. Мы сделаем все… чтобы осталась здесь. Минни, ты должна сделать все, чтобы к тебе нельзя было придраться, понимаешь?

Минерва кивала механически, пока Гораций ласково поправлял белый воротничок её строгого черного платья.

Преподавателей собирали в учительской, и Минерва шла туда, как овца на заклание. Слагхорн ободряюще ей улыбнулся, прежде чем шустро проскользнуть на своё место.

Гриндевальд стоял у окна: Минерва рассматривала его через полуопущенные ресницы, но послушно молчала, не делая даже малейшей попытки схватить палочку – это было бы самоубийством.

— Что же, — негромко произнёс Гриндевальд, поворачиваясь к ним лицом, — я думаю, что пока никаких проблем нет…

Он на секунду замолчал, а Минерва почувствовала, что у неё волосы встали дыбом – она точно знала, что Гриндевальд остановился на ней взглядом и почему-то медлил.

Тогда Минерва совершила самую большую ошибку в своей жизни—чуть приподняла голову и посмотрела на него в ответ.

И пропала.

— Что же, — повторил Гриндевальд снова, в бархатном голосе скользнула мягкая, тревожащая нотка, — теперь все свободны. Кстати, милочка, — он хмыкнул, глядя на бледнеющую Минерву, — у тебя чудесные волосы. Носи их распущенными.

Он вальяжно повернулся к окну и неторопливо закурил.

Минерва выходила последней, и, прежде чем осторожно прикрыть свою дверь, кинула настороженный взгляд на стекло.

Гриндевальд усмехнулся – он смотрел прямо на неё.

С этого момента Минерва старалась все меньше и меньше попадаться к нему на глаза: Гриндевальд зачастил в Хогвартс, и она могла видеть его почти постоянно.

После пятой недели Минерва перестала удивляться. Гриндевальд словно был повсюду. Ранним утром Минерва могла застать его на завтраке – он обычно пил коньяк или же дорогие французские вина; в обед он вполне мог оказаться в любом месте школы с очередной проверкой; вечером же стабильно обретался в учительской. Он нагло закидывал длинные ноги на журнальный столик, закуривал и закапывался в ворох бумаг.

Минерва же старалась быть тише воды и ниже травы: в его присутствии она словно серела и неизменно теряла голос, предпочитая забиваться в дальние уголки и боязливо сверкать на Гриндевальда испуганными зелёными глазищами.

Все ведомости, справки, оценки и классные журналы, а так же все остальные документы Минерва передавала через Слагхорна.

И так бы могло продолжаться ещё очень-очень долго, но она совершенно потеряла бдительность, думая, что Гриндевальд приходит в Хогвартс только для того, чтобы запугивать их до умопомрачения.

Ну и дура.

— Милочка, тебе не кажется, что бегать от своего работодателя – моветон?

Минерва едва ли не подавилась тыквенным соком, когда Гриндевальд нагло занял место профессора Слагхорна и уселся непростительно близко, вальяжно забрасывая руку ей на плечи.

— Я не…

Гриндевальд недовольно поцокал языком, а потом наклонился близко-близко, и Минерва даже почувствовала запах его парфюма.

— Бегаешь-бегаешь, — он вдруг щёлкнул её по носу и заливисто захохотал. Вероятно, от её испуганного и недоуменного вида. Она же с ужасом представляла свою будущую казнь.

— Сэр…

Он снова не дал ей и слова вставить – только ухмыльнулся так широко и надменно, что ей немедленно захотелось его ударить.

— Ну-ну, милочка, — он пренебрежительно фыркнул, — не трясись так. Я тебя не съем.

Минерва и сама не заметила, как её начала бить мелкая дрожь; в его вынужденном полуобъятии она чувствовала себя пойманной мышью. Так себе из неё кошка вышла.

Глаза у него сияли всеми оттенками черного, переливаясь в свете свечей. Минерва нервно сглотнула.

— Я не тряслась. Совсем нет, сэр.

Он удивленно приподнял бровь, а потом снова рассмеялся.

— Ты нервничаешь.

Как там было не нервничать? Гриндевальд лениво потрогал блестящую черную прядь, выбившуюся из строгого пучка волос, а потом намотал на палец.

— У тебя очень красивые волосы, Минни. Почему ты не носишь их распущенными?

Минерва снова проглотила его обращение, будто и не заметила вовсе.

— Запрещено, сэр.

— Запрещено? – он казался удивленным.

— Учителям не надлежит являться на урок… в растрепанном виде.

— Вот оно как, — протянул Гриндевальд неспешно, — как думаешь, Минни, я могу упразднить это правило?

Минерва повела плечом, будто хотела стряхнуть назойливую руку, но та все равно осталась на месте тяжелым неподъемным грузом.

— Вы можете все, сэр.

Он засмеялся снова – он вообще часто смеялся.

— Верно подметила, — его пальцы вдруг потянулись к пучку и быстро стянули маггловскую резинку, позволяя лавине чёрных волос мерцающим морем хлынуть на плечи.

Он погладил её по голове, словно собаку.

— Армандо, друг мой, — бросил Гриндевальд насмешливо, — будьте так добры, налейте нам с Минни вина.

Минерва почувствовала, как болезненно-бледные щеки залил яркий румянец.

— Я не пью, сэр.

— И не куришь?

— И не курю.

— Какой ангелочек, — усмехнулся он, — не пьёт, не курит, ходит с завязанными волосами, таскает какие-то ханжеские тряпки, помалкивает и не огрызается со старшими. Да ты просто чудо, Минни.

Он левитировал перед ней хрустальный бокал с белым сухим вином – Минерва пробовала его на одной из вечеринок Слагхорна, и ей совсем не понравилось.

— Сэр…

— Тихо. – он снова погладил её по голове, — знаешь в чем кроется проблем, Минни? Ты вот отказываешься носить распущенные волосы, хотя я говорю тебе обратное. Ты говоришь, что это правило. Но я могу убрать его. А могу просто-напросто уволить тебя, чтобы всякие дурацкие правила не мешали мне любоваться твоими волосами. Верно?

Минерва заторможенно кивнула, чувствуя, как вторая рука опустилась на её колено.

Она очень не хотела терять работу. И очень хотела жить.

С этих пор его внимание становилось невыносимым – Минерва пряталась по углам и делала все, чтобы не попадаться ему на глаза, но Гриндевальда в её жизни становилось все больше и больше.

— Что вам от меня нужно? – отчаянно спрашивала она у него, но Гриндевальд смелся и закуривал очередную сигарету. Он усаживал её в кресло или же на пол, принимаясь копошиться в её волосах, которые теперь Минерва всегда носила распущенными: плёл косы, завязывал какие-то причёски, и все смелся, постоянно смеялся и постоянно курил.

Слагхорн тяжело вздыхал и говорил: «не отказывай ему». Минерва же не знала, чего хочет больше – плакать или смеяться.

Минерва со страхом ожидала того дня, когда Гриндевальд уложит её в постель (а что уложит она совершенно не сомневалась), но он вовсе не спешил, только ходил вокруг неё, крадучись, как кот; и каждый раз сужал круг, загоняя её в угол.

— Минни, ты бывала в Германии?

Он курил сигарету за сигаретой и хлестал красное полусладкое с горла с таким видом, будто пьет воду.

Минерва нервно качала головой, а он смеялся и взмахом руки подзывал её к себе, как пса.

Она подходила ближе, отодвигая стопки контрольных работ, а потом усаживалась туда, куда он её подталкивал. Он же бережно расчесывал ей волосы и закалывал их дорогими серебряными заколками с драгоценными камнями и никогда не принимал их обратно.

Минерва не спала с ним, они даже не целовались ни разу, но самые ретивые уже прозвали её немецкой шлюхой и подстилкой тирана, а она и не знала что делать: то ли на стены бросаться, то ли реветь.

Слагхорн только вздыхал и повторял одно и то же: «не отказывай ему, детка, не отказывай».

И тогда Минерва понимала, что действительно не откажет.

А потом Гриндевальд положил перед ней бумагу с её увольнением.

— Подпиши, Минни.

Минерва дрожащими руками взяла пергамент в руки и подавила тихий всхлип. Ей более некуда было идти; Хогвартс был единственным местом, где бы бывшую ученицу Дамблдора никто не тронул. Да её даже в борделе полы подметать не возьмут!

Гриндевальд курил у окна, а Минерва давила злые слезы.

— За что, сэр?

Он лениво пожал плечами.

— Ты не подходишь на роль учительницы.

— Судя по всему, то на роль вашей шлюхи я тоже не подхожу? – выплюнула она дерзко, сбрасывая бумаги со стола и яростно щуря зеленые глаза.

Гриндевальд громко захохотал.

— Почему же, – он глубоко затянулся, — наоборот, очень даже подходишь. Именно поэтому ты едешь со мной в Германию, Минни, а не остаёшься в этой дыре.

Он шагнул вперед, а потом вдруг сгрёб её в цепкие крепкие объятия. Минерва всхлипнула ему в рубашку. Он был намного выше её, и ей пришлось задирать голову, чтобы увидеть его лицо.

Он был горячим, и от него пахло сигаретами и вином.

— Вот что мне теперь делать? — спросила Минерва плаксиво, — вы оставили меня без работы!

— Устрою на любую другую, милочка, если...

— Если?

— Если хорошенько меня попросишь. – он усмехнулся.

Минерва вспыхнула, отстраняясь, но он крепче сжал её.

— Шучу, Минни. Шучу.

Он наклонился и поцеловал её, запуская пальцы в растрепавшиеся мерцающие пряди. Минерва прикрыла глаза. Он был тираном, захватчиком и моральным уродом, но целовался просто великолепно.

Хоть один плюс, верно?